Он бы мог назвать это ядом. Мог вообще никак не называть. Сути от этого не менялось. У него была страшная зависимость, продиктованная, прежде всего, природой. Той ее сущностью, которая иной раз может принимать и вовсе ужасающие размахи. И, прежде всего, мучила его бесконтрольность. И борьба. Вечная борьба со своими желаниями. Когда разум понимал что того, что делал он, делать не стоило. А сама жизнь словно бы диктовала обратное. Фактически насмехаясь над ним. И что уж точно, вводя его в серьезные печаль-тревогу.
Таранцев не думал, что когда-нибудь ему предстоит раздумывать над тем, что стоит, а чего не стоит делать. И хотя на самом деле вопрос был двоякий, все больше склонялся Феликс Васильевич к необходимости принимать диктуемые ему природой условия. Но принимать их как бы условно. А на самом деле стараться все-таки пойти наперекор желаниям. И может быть даже наперекор судьбе. Хотя видимо все же ставить так вопрос не стоило. Потому как на самом деле все было более чем непредсказуемо (относительно его дальнейшего поведения). И если было бы возможно что-то изменить, наверняка он поспешил бы возвратиться назад. И уже оттуда, из прошлого, вновь начать разбег. Хотя и вполне могло получиться так, что этот разбег принял бы тот же вариант (жизни), который был сейчас. И тогда уже получалось, что может и не стоило что-то кроить. А необходимо было взглянуть на происходящее по-новому. Ну, то есть уже получалось, по-другому.
И в этом желании - не желании делать чего-то подобное пребывал сейчас Таранцев. И судьба периодически склоняла чашу весов то в одну, то в другую сторону. И получалось, шатало его из стороны в сторону. И не ведал он на самом деле, чью в итоге примет сторону. Потому что нравилось ему и так и этак. Как, впрочем, было и все в его жизни. И потому в отличие от многих других жил он не одну жизнь, а как минимум две. Или же одну - но в двух вариантах. Когда на любое действие был еще один вариант. И любую жизненную ситуацию можно было в итоге повернуть и в ту и в иную сторону.
Притом что как будет лучше -- Таранцев не знал. Задумывался, конечно. Но не знал. А сами раздумья иногда могли закончиться для него и вовсе чем-то до странности нехорошим. Тупиком, в общем. Жизненным тупиком. И когда близилось нечто подобное, Таранцев готов был бежать сломя голову. Но не бежал, понимая, что от себя не убежишь.
Вообще-то Феликс Васильевич Таранцев был образованным человеком. Имел высшее образование. Планировал получить еще одно. Думал даже о получении ученой степени. В общем, был во всех отношениях положительным человеком. Да к тому же был еще и добрым. Работал чиновником в госструктуре. Работа не пыльная, сиди, перебирай бумажки.
Но вот не любил Таранцев те моменты, когда в него вселялся бес. То есть вроде как был человек один, а тут вдруг словно ветром наносило нечто такое, отчего преобразовывался Феликс Васильевич самым загадочным образом. И даже если стремился к чему-то, то, пребывая в таком состоянии, уже мог ни о чем и не задумываться. Потому как все равно знал, что провалится в пустоту. В пустоту неизвестности. Потому что не ведал, каким выберется из нее. Почему-то казалось, что окажется он с изменившимся сознанием. А оказывалось, что пока он оставался таким же после возращения, как и уходил. Ну, или не уходил, а его уносило. Уносило без какой-либо возможности обрести покой.
Но пока так случалось, что он его все-таки обретал. Хотя и чувствовал Феликс Васильевич, что с каждым разом становилось все сумбурней на его душе. А что до сердца, так там вообще была какая-то странная тяжесть. Которой еще недавно, вроде как, и не должно быть. А вот была. И тогда... Тогда искал Таранцев успокоения в женщинах. Каким-то образом женщины действовали на него успокаивающе. Он подбирал их по интернету, часами просиживая на сайтах знакомств, делая только ему известный анализ представленных женщинами анкет, пока наконец не находил одну единственную, с которой разом загорался желанием переспать. И тогда он составлял ей такое письмо, от которого мог устоять уж совсем черствый человек.
Но среди отобранных Таранцевым таковых не было. Потому что никогда не писал он в пустоту. А поначалу действительно все прорабатывал более чем тщательно.
Девушку звали Вера. По внешнему виду она походила на прожженную мадам из тех, кому за тридцать. Но, судя по тому, что было написано в анкете - походила скорее на черта в юбке. Причем красива была до безобразия. А в глазах ее был написал исключительно разврат.
И вот как раз этот разврат и смутил Феликса Васильевича. Потому как написал он ей, и уже на следующий день встретился, а вечером переспал. Ну, то есть, оказался прав по поводу возможности всего и сразу. Хотя с другой стороны, он ведь и анкеты смотрел такие, где девушки и женщины согласны были на все и сразу. То есть на не просто знакомство, а знакомство с непременным интимом. Причем желательно - в день знакомств.
Таранцев надежды дамы оправдал. Причем, даже не задумываясь об этом. Чем в какой-то мере и поплатился, потому что, желая после секса свалить, он понял, что так просто свалить не получится. Причем, конечно же, Вера его не держала. Но вот задала она несколько каких-то загадочных фраз. Причем как будто к делу совсем не относящихся. А в итоге получилось, что как будто и уйти хотел Таранцев, а не мог. И словно непреодолимая сила тянула его на Веру. Поэтому совсем скоро он совершил еще один акт любви. Что, по его мнению, в его сорок три года было некоторым перебором. По крайней мере, раньше так часто у него не получалось. Но с другой стороны раньше ведь и не было рядом Веры. "Она, она привязала его",--подумал Таранцев о себе в третьем роде, и, получалось, уже как о неживом человеке. Что очень ему не понравилось. И он постарался тут же изменить проговариваемый набор (и относительный) порядок слов. После чего даже вслух произнес нечто такое, что Вера посмотрела на него широко раскрытыми глазами. И на самом деле видимо тогда уже задумалась о том, что что-то все-таки происходит с Феликсом Васильевичем не хорошее. Ну, или хорошее, но все же не совсем то. И видимо тогда же решила Вера изменить его. Можно сказать вылечить. Хотя и специалист по нейролингвистическому программированию Вероника Хараказ не очень любила слова типа лечение и прочее. Предпочитая лучше вообще об этом не говорить, чем говорить что-то такое, отчего явно будет чувствовать ее собеседник дискомфорт. А если дискомфорт, значит и затруднение в общении, и, главное, затруднение в получении от нее информации. Информации, согласно которой она могла управлять практически любым человеком. Ну, разумеется, если этот человек не был по уровню мастерства выше ее. А таких на ее пути... Хотя, встречались, конечно же. Но в последнее время тридцатиоднолетняя Вера Хараказ предпочитала использовать свои навыки на тех, кто не мог бы ей противостоять. И одним из таких людей оказался Таранцев. Который недоумевал, каким же образом он не может отвязаться от этой женщины. А даже наоборот, его всячески тянет к ней. И он уже даже (совсем неожиданно для себя) проникся к ней такой любовью, что уже если и хотел жить и думать по своему, то не мог. А если и жил, то сам Таранцев понимал что это не так. Хотя бы потому, что поступки он стал совершать такие, которые были не свойственны ему раньше. И с этим как будто ничего уже не мог поделать. Эта женщина подчинила его. Так считал сам Феликс Васильевич.
А вот Вера отчего-то в первый раз (быть может и в первый раз за долгое время долгой практики) почувствовала, что еще не совсем находится этот человек в ее власти. Притом что ни к какой власти она не стремилась. А просто коллекционировала мужчин. Которых у нее, помимо Таранцева, было уже десятка два. Причем каждый считал (Таранцев, например, считал так же) что был единственным. Тем единственным, которого она любила и подчинялась. Ведь она действительно подчинялась им всем. В постели. А они, глупые, считали что подобное подчинение располагается и на остальную жизнь. И вели себя как хотели. А на самом деле делали то, что хотела от них она. А если не хотела, то все равно жили так, как хотелось бы ей. Словно с бессознательной оглядкой на нее.
И были у Веры Хараказ на каждого соответствующие рычаги управления. Благодаря которым накладывалось определенное табу на какие-то поступки и мысли. А что-то наоборот, беззаговорочно разрешалось.
И наверное каждый из мужчин Веры Хараказ мог сказать, что после встречи с Верой изменилась его жизнь удивительным образом. Потому что стал неволен он уже над своими поступками. Да и совершал порой те поступки, которые раннее были ему не свойственны.
Таранцев стал чувствовать, что что-то не то. Прежде всего, он удалил свои анкеты со всех сайтов знакомств, в которых когда-то был зарегистрирован. Во вторых, уничтожил имеющуюся картотеку (базу данных) которую вел последние несколько лет.
Теперь он мог начать жизнь с чистого листа. Потому что даже место его работы, где раньше ему виделись какие-то перспективы, его теперь не устраивало. И совсем скоро ему предложили другую работу. Причем, почему ее предложили именно ему, Таранцев еще по привычке начал раздумывать, да теперь никакой раздумчивости не получилось. У него вообще куда-то исчезла неуверенность. И он совсем неожиданно для себя стал действовать решительно и наверняка. А в те ситуации, где могли быть раньше какие-то раздумья, он вдруг каким-то таинственным образом перестал попадать. И все было ясно и понятно. А он уже даже и не пугался этой ясности.
Тогда как раньше в любой ясности видел подвох. И предпочитал эту мнимую ясность самым надлежащим образом проанализировать.
Но то было раньше. Сейчас Таранцев стал другим. А из души его каким-то образом уже чуть ли не окончательно исчезла тревожность. Правда, окончательно она не исчезнуть не могла. Но у его тревожности словно бы сменились акценты. И теперь та стала проявляться главным образом когда не было рядом Веры Хараказ. И Таранцеву в таких случаях хотелось в срочном порядке отыскать Веру. И любить ее самой отчаянной любовью с половым уклоном. А она чтобы не сопротивлялась и отдавалась ему с пылом настоящей страсти. Доставляя Феликсу Васильевичу такое удовольствие, что ему хотелось от этого веселиться. И даже смеяться. Тогда как он давно уже решил смех из своей жизни исключить. Ну, если не окончательно, то по крайней мере здорово ограничить его. Оставив для каких-то исключительных случаев. Которые, рассчитывал, не наступят.
И получалось так, что чем больше Таранцев стремился удалиться от Веры, тем наоборот - привязывался к ней. И уже даже восклицал иной раз (в самые отчаянные минуты), что, мол, все, устал, хочет свободы и прочее, это еще совершенно ничего не значило. Потому что уже почти тут же бежал он к Вере Хараказ как побитая собака. А она дозволяла себя любить. И он не ведал, что его так программирует: ее тайные манипуляции, или же сексуальное желание, которое она провоцирует всем своим поведением. Поведением в котором просматривается исключительная доступность. И возможность реализовывать все и вся, возникающее в его бессознательном. Которое распоясалось в последнее время самым безобразнейшим образом. Ну а он ничего не мог поделать. И только поддавался влиянию его. Ну и уже получается влиянию Веры Хараказ. Женщины, которую любил.
И понял Феликс Васильевич, что может и не стоило ему так-то уж мучиться да страдать. А и сами страдания вполне могли бы уже давно исчезнуть, сублимировавшись, например, в страсть. И тогда уже оставалось ему не препятствовать какими-то своими мыслями этой страсти. Тем более что у него была действительно женщина, которую он мог любить на раз и не два, а всегда. "А там уж как получится",--подумал Таранцев, и стал названивать Вере, с просьбой приехать и удовлетворить его. Он уже не мог ни без Веры ни без страсти. Попал, получается, в зависимость. В зависимость от любви. И в зависимость от женщины, которую любил. Ну а что он мог поделать... Тем более если его женщина сама хотела этого. А он просто шел у нее на поводу.