Это было настоящее безумство. Он сам бежал от своих желаний, но при первой же возможности - удовлетворял их. И ведь не то, что желания были какие-то странные, или еще как. Тут было важно даже не это. А сам факт того, что он не мог сдержаться. Сдержаться, чтобы не дать волю пороку. Именно это его удручало.
Ну, в какой-то мере действительно удручало. Хотя и знал он, что обо всем, что происходило с ним, не будет знать никто. Потому что словно специально (а на самом деле действительно по привычке, страхуясь) Вилен Борисович уезжал из города в город соседний. Где и предавался откровенной страсти. Причем страсть его совсем не носила характер чего-то запретного. И чтобы удовлетворить ее, совсем не надо было уезжать из Москвы. А вот словно бы приходилось. Да и так, должно быть, считал он, ему будет спокойней.
И был видимо прав. Разве что права у всех различались. Так же как и понимание чего-то, что может происходить по-разному. И это Вилен Петрович понимал, и с этим соглашался.
Время проходило без каких-либо особых новвовидений в его жизнь. В том плане, что все было так как всегда. Разве что удовлетворение страсти он уже не считал пороком. Хотя и зарекаться было рано. Потому что совсем скоро Вилен Борисович начал испытывать столь мучительное чувство вины, что даже на миг потерял контроль над реальностью.
И этот миг растянулся удивительным образом. Потому что оказалось (позже оказалось), что успел за миг Вилен Борисович (ему был сорок один год, он был старший научный сотрудник оборонного НИИ, жил в Медведках, работал в Москве) совершил как будто столько, что позже искренне удивлялся, как это все у него получилось.
Что он совершил? Ну, прежде всего, стал откровенным негодяем. Еще? Устроился на полставки сутенером. Еще? Стал добровольным осведомителем органов правопорядка (при этом с удивлением узнал, что добрая треть его знакомых также как и он тайно стучит органам).
Среди оставшихся нескольких пунктов результата случившегося с ним можно было назвать вроде как не относящиеся к делу поступки, потому как они вполне были свойственны Вилену Борисовичу прежнему: страсть (разве что сейчас он весьма увеличил непотребство, насыщая свою жизнь дополнительными эмоциями в виде заметного увеличения числа партнерш, причем стал использовать спаренные варианты, приглашая к себе в номер девушек по парам - 2-4-6...) и искреннее желание самоутверждения.
Странно, но ведь действительно так получалось, что всеми действиями Вилена Борисовича Каримова руководило его желание самоутвердиться.
Так считали некоторые знакомые (попутчики по жизни). Но вот те, кто знал Вилена Каримова уже большее время, видели во всех его поступках просто наглость зарвавшегося еврея (как ни странно, внешне похожий на этакую смесь узбека и англичанина, Каримов был еврей по маме, Саре Абрамовне; папа, Борис Мухтарович, был полу-узбек, полу-англичанин).
Притом что ни те, ни другие не ведали, что всеми действиями Вилена Борисовича как раз руководило желание высвободиться от чувства вины, окутавшего его сознание великой тяжестью, и фактически довлеющего над всеми его поступками. И тут уже как раз страсть - была именно подтверждением всего этого. Ибо пускаясь в разврат, Вилен Петрович тем самым сублимировал в страсть страх и невротическое беспокойство, являющиеся следствием развития в его сознании чувства вины. Перестуки же с властями объяснялось просто его неумением отказать. Его вызвали, провели беседу, сказали что знают, что он предоставляет мужчинам проституток, отмахнулись на его объяснение, что не проституток, а знакомых девушек, и не мужчинам, а знакомым мужчинам; и что на самом деле надо рассматривать это не как предоставление женщин для обслуживание мужчинам, а как помощь испытывающим проблемы в сексуальном плане мужчинам обрести хоть какую-то любовь. На это ему сказали, что даже согласны, что он этим должен заниматься. Но попросили докладывать обо всем подозрительном.
Вилен Петрович не знал, что может стать этим подозрительным, и на всякий случай стал докладывать обо всем. Причем не только в устной форме, но и в письменной. И вскоре завалил сотрудников органов такой глупой и ненужной информацией, что те через время пригрозили ему всеми возможными карами и мерами устрашения. После чего Каримов смирился, и стал стучать по существу. Причем так редко, что вскоре казалось, о нем все забыли.
Ну а в институте он словно неожиданно получил повышение, став сначала заведующим подотдела, а после и заведующим отделом (включавшим в себя несколько подотделов).
Что же до страсти... Ну, что касалось страсти, то в общем-то все оставалось неизменным. Разве что Каримову пришлось жениться. Но жена оказалась такой не сдержанной в сексуальном плане дамой (хоть и была старше на пару лет Вилена Борисовича, у Зои Львовны была туча поклонников ее тела), что Вилен Борисович достиг с супругой что-то вроде консенсуса. И они теперь пускались во все тяжкое, но только врозь (смотреть как трахают жену -- Каримов не мог; Зоя Львовна тоже ревновала).
2
Вполне можно было предположить, что жизнь Вилена Борисовича принимает новый оборот.
Еще точнее,-- подобный оборот жизнь предпринимала каждый день. В том плане, что каждый день было все по-разному. И ведь не всегда все складывалось удачно. В иные моменты Каримов мог и раскаиваться в том, что происходило с его участием.
Но вот как-то обратил внимание, что раскаяние стало какое-то... ну, не натуральное, что ли. И даже может и не раскаяние это было вовсе. А так. Какое-то подобие ему.
Ну а раз так, то чтобы понять Каримова, необходимо было, как минимум, предположить, что было у него в голове. Ведь помимо всего прочего это был еще и очень умный человек. Шахматист. Ну а его перемены настроения... Так, в общем-то, было бы и неплохо выяснить следствием чего они являлись. Вряд ли тут прочитывалась какая патология психики. Скорее всего - просто внутренняя несдержанность и буйство души. И если это так, то была определенная надежда на то, что Каримова удастся урезонить. Привести его поведение в надлежащие рамки. Да и вообще...
Ну в общем, все было понятно и так. И тогда все, что было необходимо, это еще хотя бы немножко понаблюдать за ним. Чтобы после, проанализировав его поведение в тех или иных ситуациях, сделать выводы. А еще позже,-- подвергнуть подобные выводы пересмотру.
Потому что было предположение, что Каримов все-таки - особенно в последнее время - стал слишком много играть. Как бы - выдавать несуществующее - за реальное. И его поступки были одни, а мысли при этом совсем другими.
Ну а если разобраться, он видимо и раньше играл. Просто игры эти не носили каких-то серьезных смысловых оттенков. Хотя и можно предположить, что сам Вилен Петрович задумывался над происходящим с ним. И даже искал какого-то выхода. Хотя?
Все-таки сложный он был человек. Тут уж можно было не отрицать. Сложный, да и не стремился к какой-то простоте...
3
И все-таки было загадкой, почему Вилен Петрович был чудаком, и был ли он им вообще? В первую очередь следовало понять градацию чудачества. И тут можно было заметить, что она заметно различалась у разных людей. Что же до Каримова, так он, по сути, несмотря на возраст, себя все еще искал. И можно было предположить, что через какое-то время себя он найдет. Ну и после этого все в его жизни изменится. Причем было даже не важно, в лучшую или не в лучшую сторону. Скорее важен был сам факт. Факт стремлений Каримова к каким-то изменениям.
И уже словно бы этот факт указывал на великий потенциал Вилена Петровича. И наверное еще многое могло быть у этого человека впереди. И что уж точно, было бы еще больше, если бы сам себя он не загонял в какие-то ненужные рамки. Обрекая тем самым если не на страдания, то, что уж точно, на непонимание. А раз так, то вполне разумно, что жизнь его становилась загадочна. И становилось непременно важным эту загадку разгадать. Тем самым облегчив судьбу. Ну, или если не саму судьбу, то что уж точно - понимание ее. Понимание и объяснение тех или иных поступков. А от этого могло стать и действительно легче. Но вот будет ли действительно от них легче самому Вилену Петровичу? Ведь уже было понятно, что он весьма сознательно усложнял свою жизнь. Словно пытаясь запутать ее так, чтобы уже после точно было невозможно разобраться. Невозможно, да и что уж точно - весьма трудно.
Но он был к каким-либо трудностям готов. Да и вообще, в какой-то мере, был благодарен судьбе за то, что она присылает к нему такие трудности. Для испытаний. Ну и, должно быть, для роста личности. Ведь он знал, что любые трудности, противостояние им, личность закаляют. А значит и верил, что все у него будет хорошо. Верил, или убедил себя верить.
Вилен Петрович вновь вернулся к своим занятиям, оставленным было на время. Теперь он подходил к исполнению их более искусно. Органам, кстати, уже не стучал. А лишь только изредка перестукивал. Устраняя конкурентов.
И вскоре стал контролировать определенную территорию, где размещались на трассе его девочки. Которые зарабатывали ему на жизнь (другие занятия кроме сутенерства он оставил; они не приносили такого дохода). А он их всячески оберегал и лелеял. Подкладывая тех клиентов, которые приносили существенный доход.
Но вскоре ему это опротивело. И он отпустил своих девочек на волю. А тех... тех почти сразу же подобрали его конкуренты.
А еще через время, начались массовые аресты в среде его недавнего заработка. И у многих людей отобрали таким образом хлеб. И принесли его Каримову. Который, поднявшись таким образом, открыл легальный бизнес: ресторан.
И пусть доходов ресторан особых не приносил (по причине воровства работников и не умения вести бизнес Каримовым), но вдосталь покушать Вилен Петрович мог.
Он и кушал. И пил. И вообще, вроде как, наслаждался жизнью. Понимая что эта жизнь может быть абсолютно различной. Главное отличие - как вы сами смотрите на нее. Под каким углом различаете жизненные ситуации. Что для вас может быть вообще лучше. Какое жизненное поведение. Ну и вообще, понял Вилен Петрович, что можно что-либо делать и так и этак. И как только понял, стало ему значительно легче и свободней.
И он стал смотреть на жизнь только с хороших и добрых позиций. Интерпретируя все происходящее с ним исключительно в позитив. И получая от всего теперь исключительную радость. И наслаждение. Чем и жил.