--Отчего,--спрашивал себя Ираклий,--так все несправедливо? Отчего,-- недоумевал он,--приходится постольку раз думать над тем, как пробиться на пути, по которому должны идти многие, если не все? Хотя если пойдут все,--тут же замечал он,--начнется что-то совсем не то.
Ираклий обычно дальше не продолжал свои размышления, потому как появлялось тогда уже совсем нечто весьма печальное в его представлении и мире. И даже если предположить, что он ошибался... Хотя, Ираклий в этих вопросах как раз и хотел ошибаться. Уж очень ему было бы непонятно в ином случае думать о чем-то, от чего наверняка стало бы грустно, как знал он. Ираклий вообще о многом знал. И при этом - как-то неохотно делился своими знаниями. То есть можно было конечно предположить, что он и не знал вовсе, но ведь знал. А в его нежелании делиться, Павлик, знакомый Ираклия, угадывал невроз.
Павлик учился в институте психотерапии, каждые полгода добросовестно ездил на сессии в Москву, но работать Павлик собирался в родном Питере; да и к тому же, в Питере жил Ираклий. А по Ираклию Павлик с недавних пор собрался писать диплом. Рассчитывая даже (если повезет), взять Ираклия с собой на защиту диплома. Как бы представить перед комиссией того наяву, на случай если у кого-то возникнут скептические вопросы по поводу того, что такие личности как Ираклий не могут адаптироваться в социуме. А Ираклий адаптировался. И даже неплохо пристроился, что, учитывая то, что он был глубоко патологической личностью, было весьма и весьма непросто.
Прежде всего, Ираклий был психопат.
Но он настолько уверенно скрывал свою болезнь, что сумел устроиться на ответственную должность. И хотя кем он на самом деле работал, предпочитал не распространяться, уезжал на работу он на служебном авто. Это же авто привозило его обратно.
Но что, пожалуй, было наиболее интересно, так это то, что Ираклий был вовсе и не Ираклий. Звали этого человека Федор Васильевич Коростылев. Был он директор научно исследовательского института. Помимо служебной "Волги", было у Коростылева еще два авто ведущих иностранных производителей. Да и вообще, если разобраться, Коростылев был вполне удачливым человеком. Но... Но вот становился он иногда просто Ираклием. Вместо строгого костюма надевал совсем уж демократическую одежду. Да еще и как бы сходил с ума, выпуская наружу все то безобразие, что скрывалось у него внутри. И отчего Павлик Скороспелов звал его "двойной человек".
Причем вскоре Павлик сам отметил некую сумбурность подобного названия. Но уже как бы не собирался ничего менять. Рассчитывая вероятно на то, что те, кто знает Ираклия и Федора Коростылева - поймут все сами. А тем, кому станет интересно - тоже поймут, как только Павлик немного расскажет об этом загадочном человеке, Ираклии.
В иные разы Павлик тяготился общением с Ираклием. И даже стремился снизить это общение до минимума. В то время как знал, что уже не сможет без Ираклия. И даже не потому, что ему нужно было заканчивать диплом (материала он набрал достаточно, и вполне мог обойтись уже без него). А было еще нечто, что заставляло Павлика самого набирать номер Ираклия, и терпеливо ждать, пока тот снимет трубку и ответит...
В зависимости от ответа Ираклия, Павлик мог понять кто перед ним - Ираклий, или Федор Васильевич. Потому как если это был Ираклий, то следовал беспечный ответ уверенного в себе человека, этакого неформала, интересующегося, кому он вдруг понадобился.
Если же в трубке слышался вкрадчивый голос, и по голосу уже было понятно, что этот человек боится самого себя, то тут как бы тоже все становилось понятно. Федор Васильевич Коростылев вообще был осторожным человеком. И предпочитал лишний раз ни с кем не общаться, чтобы не показывать свое патологическое состояние, в котором с недавних пор все чаще пребывал.
И вот эта раздвоенность Федора Васильевича, наверное, внушала и некий трепет Ираклию. Потому как многие стали замечать, что в иных случаях Ираклий начинал вести себя не так, как предписывалась роль, принятая им раньше. И Ираклия вдруг становился другим. Причем сам,-- когда кто-то его внезапно спросил,-- признался, что да, мол, все так и есть. Ему неловко вести жизнь Ираклия. Из чего почти следовало, что он может навсегда остаться лишь в роли Федора Васильевича. Хотя?.. Вопрос тут был все же спорным. И все заключалось в том, что Федор Коростылев просто не мог уже в силу собственного привыкания к образу Ираклия - от Ираклия отказаться. Что, опять же, означало, что он и впредь будет совмещать две роли своего "Я". Причем, если уж говорить совсем откровенно (как, впрочем, и любил всегда Коростылев), Федор Васильевич не смог бы без Ираклия выжить. И не потому, что он так-то уж вжился в роль. Скорей всего тут причины были такого любопытного характера, что Коростылев попросту вынужден был продолжать пребывать в двух образах.
Кто-то мог сказать, что он хорошо играл, но, тут вопрос скорее оказывался спорным. Да, Федор Коростылев играл в определенные дни недели роль Ираклия, причем играл действительно талантливо. Например, он умудрялся даже имитировать его уклад психики. И если Федор Коростылев пребывал на людях как бы слегка в "прибытом" состоянии, то в образе Ираклия наоборот - он казался разнузданным даже себе. Отчего смущался, а в иные разы удивительным образом и тяготился подобным.
Тогда как случалось и как бы наоборот - он проявлял себя исключительно закомплексованным субъектом. Отчего через какое-то время начинал бояться самого себя. Что, конечно же, не могло ему понравиться. Потому и отказался с течением времени Коростылев от той модели излишне скованного человека, взяв за правило уверенность, хотя, как говорится, против природы не пойдешь, а против собственной психики тем более.
Оттого и стал со временем тяготиться Коростылев образа Ираклия. А Ираклию было стыдно, что иногда вместо него приходит коростылевский образ. И в такие разы Ираклию приходилось становиться по загадочному задумчивым. Но и даже в этой внутренней тщедушности, в душе Ираклия все равно проскакивало нечто, что могло бы, при иных раскладах, изменить его жизнь. Вопрос только, что не так-то просто было ему сразу перестроиться. Верил он, конечно, в то, что не все так просто; но и даже при этой вере существовало нечто еще, что как бы напоминало ему о прошлом. О том прошлом, когда он еще смотрел на мир в одном лице; и ему не приходилось так расслаиваться, являя собой иной раз и вовсе нечто загадочно-неповторимое, но при этом какое-то излишне мучительное, да и вообще - печальное.
Печальным могла быть вообще вся жизнь Коростылева. Поэтому он и придумал себе образ Ираклия. И погружаясь в этот образ, он отыгрывал в нем весь накапливающийся в душе негатив. После чего становилось ему относительно легко и свободно.
Относительно, потому как со временем стало Коростылеву трудно бороться как с желанием вообще остаться в образе Ираклия, так и никогда больше не использовать тот, потому как - уж слишком мучительным было возращение. И при этом...
При этом Ираклий тоже со временем начал противиться. Ему стало казаться, что как раз образ Ираклия Коростылев и должен принять за основу. И больше не изменять, начав жить в соответствии с теми правилами внутреннего поведения, который установил уже Ираклий.
Ну а Коростылев противился. Ему хотелось вернуть все обратно. Он даже подумывал о том, чтобы окончательно изжить образ Ираклия из своей души. И при этом видел он, конечно, как тот противился. Как выпирало все время из подсознания Коростылева все то скверное, что он так охотно стал приписывать Ираклию. И что на самом деле было присуще ему,--как заметил ему Павлик, который все больше и больше, видя происходящие метаморфозы с Ираклием-Коростылевым, заинтересовывался наблюдаемым. И по сути, ничто уже не могло его так-то отвернуть от подобного наблюдения, так как это было и на самом деле интересно.
А еще это помогало в какой-то мере понять жизнь. Ираклий и Федор Коростылев, это были те люди, наблюдая за которыми Павлик в какой-то мере постигал жизнь, природу психики индивида, ну, в общем, все то, что было уже так или иначе необходимо ему и по учебе.
А учился Павлик хорошо. Он даже подумывал после окончания вуза пойти дальше, в аспирантуру, например. И при этом (об этом Павлик никому, конечно, не говорил), мучился он серьезными внутренними проблемами. Чтобы заглушить которые, быть может и выдумал образы и Ираклия и Федора Васильевича Коростылева. Тогда как на самом деле, вместо них был всего лишь один человек. Павлик Скороспелов. Сумасшедший...