В 2010-х по заданию ООН вёл наркодискуссии в Кишинёве. Делился опытом, рассказывал о мировых трендах, оракулствовал, убеждал, предостерегал...
Аудитория - самая разная: учёные, врачи-наркологи, полицейские, гражданские активисты, сотрудники пенитенциарной системы. Тема неподдельный интерес вызвала, вопросов сыпалось множество.
Однажды заметил "за партой" мужчину солидного возрасте. Явно не из этой тусовки, он скромно сидел в заднем ряду и руки, в отличие от многих прочих слушателей, не поднимал. Стало любопытно.
По окончании семинара, дождавшись, пока большая часть участников разошлась, он сам подошёл ко мне и представился доцентом кафедры криминологии одного из местных вузов. Сказал, что читал мои работы и хотел услышать об афганской наркоэкспансии из, так сказать, "первых рук". Было лестно, не скрою.
А потом учёный пригласил к себе в институт. "Чтоб познакомиться, увидеться с коллегами, которым это тоже интересно, со студентами пообщаться". Не пижонствуя, охотно согласился. Тем более, что назавтра деловых встреч запланировано не было.
... Встретились в холле гостиницы. Сели на троллейбус, ехали почти час на другой конец города. По дороге радушный хозяин со знанием дела рассказывал его историю, а когда вышли, завернул в продовольственный магазин. Здесь купил две баклажки местного вина на розлив, и немудрёной закуски: круг брынзы, сыр и французский батон. С грузом этим мы и вошли в здание института неподалёку.
Здесь, в небольшой уютной аудитории, собралось человек двадцать заинтересованных студиозов и преподавателей. А в первом ряду сидела красивая женщина лет сорока, ухоженная и элегантная. Смотрела с интересом.
Её внимание вдохновляло. Полтора часа без перерыва я вещал, потом ещё полчаса отвечал на вопросы. Когда всё закончилось, мадам, представившись профессором той же кафедры, пригласила нас двоих в свой кабинет.
Здесь разлили вино, к которому радушная хозяйка присовокупила бутылку "Курвуазье", нарезали закуску, и завязалась неторопливая застольная беседа. Нет, о наркотиках больше не говорили. Судачили о житье-бытье, как там у вас и как у нас, о ценах, о детях, расспрашивали о природе Кыргызстана, Иссык-Куле, горах...
Профессорша смаковала коньяк, мы - оказавшееся очень даже неплохим (Молдавия!), "Шардоне". После третьего тоста речь как-то сама собой зашла о советском прошлом. И тут тон беседы резко изменился.
"В 1918 году, отделившись от Советской России, Бессарабия (так тогда Молдавия называлась), к Румынии отошла. Я родился в 1938-м, в семье голытьбы. Семеро по лавкам, лапти, голодуха, - начал доцент. Отец у помещика кусок земли арендовал, зерно сеяли. По рассказам, в борону все старшие дети и мать впрягались - волов и лошадей у нас отродясь не было. Собрав урожай, расплатившись с долгами, да на посев немного оставив, хлебца едва до апреля хватало. А дальше, - лебеда, дикий щавель, грибы, ягоды. Повезет - батрачили. И так - из года в год, беспросветно...
У меня никогда ничего своего - ни белья постельного, ни обувки, ни одежды - не было, рваньё, заплата на заплате, за старшими донашивал. В сороковом году Советы пришли, да ненадолго: уже через год война началась, румыны вернулись. И Гитлер.
После войны Молдавскую ССР создали. Но тоже голодно было, в 12 лет я уже в поле работал. В 1956-м в Красную Армию призвали. По-русски не говорю, вдруг в каптёрку меня вызывают. Старшина показывает, мол, руки вперёд вытяни. И давай мне чистую простыню, одеяло байковое, пододеяльник, наволочку, портянки новые, трусы, гимнастёрку, галифе, пилотку выкладывать. Сверху кусок мыла хозяйственного присовокупил, а к ногам ещё и кирзачи, слегка только ношенные, поставил.
Всё говорит. Иди. Следующий!
А я стою, как дурак, и только шепчу под нос, что не возьму это всё, мне платить нечем! Меня выталкивают, я ни в какую! Пока молдаванина из соседней роты позвали. Тот разъяснил: твоё, бесплатно мол. Служи!
Верите, нет?! В восемнадцать лет впервые в жизни не обноски, а - моё! Понимаете!?! Тут я прямо в каптёрке и расплакался...
Демобилизовавшись, экстерном школу рабочей молодёжи закончил. А после - университет. Государственный! Потом и диссертацию защитил. Теперь вот человек уважаемый. Учёный! Так что я власти советской всем, что имею, обязан..."
Тут, опрокинув очередную рюмку, инициативу перехватила профессорша: "Я-то дитя 1970-х, но историю семьи хорошо знаю. Дед в Париже учился, Сорбонну закончил, фармакологом был. Сеть аптек по всей Бессарабии держал. При румынах в достатке жили. Гувернантки, француженка-репетитор, застолья, преферанс по вечерам - милые буржуазные развлечения.
... Советы же в сороковом нас раскулачили. Забрали всё, "буржуев" - в эшелон, и в Сибирь. Мужчин и женщин отдельно. Дед ещё по дороге сгинул, не выдержал скотских условий. Бабушка с тремя детьми в тайге оказалась, попрошайничала. Потом, благо провизорским ремеслом владела, при аптеке больничной прижилась. Лекарства готовила, полы мыла - детей как могла поднимала. Домой, в Кишинёв, только после смерти Сталина вернулись.
И - всё с нуля..."
"Ну, вот и классовая ненависть, на спиртное помноженная, всколыхнулась. Ещё подерутся" - подумалось. Ничуть не бывало! Выплеснув душу, собеседники мои тут же, будто забыв о прошлом, принялись за будущее. Тогда активно обсуждалась возможность о присоединении Молдовы к Румынии. Вот и заспорили визави о преимуществах и негативе такого воссоединения. Впрочем, скоро, независимо от социального происхождения, согласились, что, во всяком случае пока, торопиться с принятием такого судьбоносного для суверенитета страны решения, не стоит...
"Слава Богу, консенсус", - подумалось...
Александр Зеличенко-Бишкекский, май 2024