Победители
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
О принцах, принцессах и чудовищах.
|
Мертвое Чудовище казалось совсем не страшным, словно вместе с жизнью из него ушло и то, что внушало ужас. Нелепые, не способные поднять в воздух крылья, маленькая голова со светящимися глазами, темный гребень, тянущийся через всю спину к раздвоенному хвосту, ни клыков, ни когтей - таким оно было, живое. Сейчас... глаза погасли, помутнели, крылья казались рваными лохмотьями нищего, прячущими под собой горб. Трудно было поверить, что один вид Чудовища обращал людей в камень. Юноша вытер меч и вложил его в ножны. Он сделал то, что предсказал королевский волшебник и должен был возвращаться во дворец.
Собираясь шагнуть, он обнаружил, что ноги его опутаны травой; упругие стебли держали цепко, не позволяя шевельнуться. Юноша хотел наклониться, чтобы распутать их, и с удивлением обнаружил, что стена чащи подступает к нему вплотную. Упругие древесные ветки шевелились у самого лица, шелестя не по-осеннему яркой листвой, одна из них мазнула по щеке, оставив на ней след от росы... Взявшая его в плотное кольцо чаща сплетала ветви без видимого просвета; здесь негде было развернуться тому сражению, что закончилось несколько минут назад. И, вглядываясь в густую траву, юноша не нашел и следа поверженного чудовищного зверя. "Морок? - подумал он, - видение? Но ведь я сражался с Чудовищем!". Сражение не могло быть мороком - его рука помнила тяжесть меча, тело ощущало усталость после битвы, а поцарапанная о шкуру чудовища щека горела... Он потрогал щеку и вместо царапины ощутил на пальцах влажную прохладу росы.
Отчаянно захотелось пить. Юноша снял с пояса флягу, отвинтил колпачок. Фляга была пуста, хотя он наполнил ее совсем недавно, у родника. "Должно быть, я неплотно завинтил крышку", - решил он. Иссушенное горло горело; нужно было поскорей выбираться из чащи. Топорик подошел бы для этого куда лучше, но его не было. Юноша снова достал из ножен меч.
...По правде сказать, от меча было мало толку, но юноше все же удавалось кое-как пробирался вперед; чаще всего он протискивался сквозь заросли, оставляя на ветках и сучках клочья одежды, медленно, но верно продвигаясь вперед. Чаща звенела птичьими голосами и оглушительно, свежо пахла весной, словно время повернулось вспять, и на смену сентябрю пришел май. Солнце припекало сквозь листву. Юноша останавливался, чтобы вытереть пот, заливавший глаза, и продолжал продираться сквозь заросли. На опушке ждали родник, верный конь и свита, а направление он помнил хорошо. Конечно, надеяться на память в такой чащобе было глупо, но что-то большее, чем память, вело его вперед.
Чувство направления не обмануло, но вывело не к коню, роднику и свите, а к маленькому домику с покатой крышей, низким забором и ярко окрашенной калиткой. Юноша отворил калитку и ступил на выложенную цветными камешками дорожку. Дверь дома было прикрыта, из-за нее доносилось негромкое пение. Он прислушался и узнал "Песенку про старого охотника".
Юноша постучал, но никто не ответил, и он вошел в дом. Голос вел его; коридор, застеленный цветным ковриком, закончился на пороге крошечной кухни, где, повернувшись спиной к двери, возилась с чем-то у широкого стола хозяйка домика. Она не слышала его шагов.
- И он сказал - "Олень хитер...", - э-э, ну как же там дальше? - она повторила строчку, в надежде вспомнить предыдущую, - и он сказал - "Олень хитер..."
- "Да только я хитрее!" - не выдержав, подсказал юноша.
Поющая обернулась к нему и на мгновение застыла - молоденькая девушка с удивлением и любопытством на веснушчатом лице. Любопытство и удивление тотчас обратились во что-то другое; чувство, от которого взгляд ее словно подернулся туманом. Ее лицо, долгую минуту державшее странное выражение, показалось юноше похожим на лица людей, обращенных Чудовищем в камень.
- Здравствуй, - сказал он, - меня зовут Олье.
- Я знаю, - отозвалась девушка и осторожно поставила на стол склянку, что держала в руках, - ты принц Олье. Я Седар, волшебница.
Он поклонился хозяйке.
- Ты не могла бы мне помочь? Я кажется, заблудился...
Лицо девушки, не отмеченное красотой, очень простое и от того - милое, отразило полуудивление-полурастерянность.
- Да, конечно, - произнесла волшебница, теребя рукав платья, - но разреши сначала угостить тебя чаем.
- Спасибо, - искренне поблагодарил Олье и вдруг ощутил себя мокрым с головы до ног, поцарапанным и грязным, к тому же его одежда зияла многочисленными прорехами. Юноша почувствовал, как краснеет.
- Хочешь умыться? - спросила, мгновенно угадав причину его смущения, девушка. - Я могу дать тебе штаны и рубашку, и заштопать твой камзол.
- Спасибо, - Олье покраснел еще сильнее, - мне бы только добраться до дворца...
- Присядь. Я заварю чай.
...Чай оказался вкусным; умывшийся и переодевшийся в сухое, Олье выпил три чашки, и только тогда жажда ушла. Но беседа не клеилась. Никак. Волшебница Седар поглядывала на него с тревожной заботой, теребила прядку своих коротко остриженных темных волос и отвечала на вопросы невпопад. В конце концов, оба замолчали надолго.
- Ты не голоден? - спросила девушка после пятой - для Олье - чашки чая. Сама она едва пригубила из своей.
- Нет, спасибо. Мне нужно домой, мама и отец беспокоятся...
Седар почему-то снова закаменела.
- Послушай, я должна рассказать тебе... - начала она и растерянно замолчала. Принц Олье почувствовал, как сжала сердце тревога.
- Что случилось? Что-то с моими родителями? Но ведь я покинул их всего несколько часов назад!
- С ними... Да, случилось... Вернее - и с ними тоже. Ведь главное случилось с тобой.
- А что - со мной? - удивился юноша.
Седар поставила на стол почти полную чашку.
- Расскажи мне, что ты помнишь? Ты убил Чудовище... и что дальше?
- Пить захотелось, а фляга оказалась пустой. Я оглянулся и увидел что вокруг чаща, а от Чудовища нет и следа. Почему ты смотрела на меня так, словно... увидела что-то невозможное?
- Потому что... - девушка сбилась и замолчала, - видишь ли, с тех пор как ты убил Чудовище, прошло тринадцать лет. И все это время ты, обратившись в камень, простоял в лесу.
- Что?.. - он качнулся куда-то вбок, словно оглушенный, - но почему... Я же убил Чудовище! Оно обращало в камень тех, кто боялся его, пока было живым, но я убил его...
- Да, ты сделал это и только потом окаменел. Все, кто стал камнем под взглядом Чудовища, ожили после того, как ты победил его, а ты сам так и не одолел его чары. Король Эйрин, твой отец, хотел забрать тебя во дворец, но королевский волшебник отсоветовал. Он сказал, что ты можешь ожить только там, где превратился в камень, на том же самом месте. Поэтому тебя оставили в лесу. Король и королева часто навещали тебя. Пока...
- Пока что? - Олье знал ответ, но все равно спросил. Если и правда прошло тринадцать лет...
- Пока не умерли. Король через несколько лет после того, как ты стал камнем, королева - позже. И к тому времени она уже не была королевой. Племянник короля Файен занял трон вместо нее, потому что королеву признали неспособной править. - Девушка опустила голову, - королева горевала по потерянному сыну и отчаянно молила Троих Богов оживить тебя. Плакала дни и ночи, забросила правление... Файен отправил королеву в храм Молчаливых Сестер. Там она и умерла.
Олье забыл дышать; сирота, он теперь сирота! Время сделало шаг вперед, оторвав его от тех, кого он любил, и теперь у него нет ни одного родного человека, ни одного друга в этом мире. Разве что двоюродный брат Файен, которого Олье помнил нескладным юнцом, на год младше него...
В голове гудело, сердце частило так, что кроме грохота крови в ушах он ничего не слышал. Юноша поднялся из-за стола.
- Я должен идти, - сказал он
- Во дворец? - Седар смотрела на него с прежней тревогой, - ты хочешь занять трон, принадлежащий тебе по праву?
- Нет, - это было единственное, в чем он был уверен.
- Жаль. Файен... он ведь не лучший король.
- Думаешь, я буду лучшим?
Седар вздохнула.
- Да, думаю. Это ты отправился убивать Чудовище, а не Файен. Да, я знаю, что знаки, прочтенные королевским волшебником, указали, что только ты сможешь сделать это. Но не верю я, что укажи они на Файена, он пошел бы в чащу. Оставайся. Тебе нужно время, чтобы привыкнуть...
Высказав последнее, девушка замолчала, смущенная, взъерошенная как нахохлившийся воробей. И, кажется, ждущая отказа.
...Но он остался. Потому что ему некуда было идти, и потому что ему, в самом деле, нужно было время. Разобраться, понять - и поверить. Поверить в то, что для всех остальных, кроме него, прошло тринадцать лет, что у него больше нет родителей, что Файен теперь старше него и он король. Рассказ Седар потряс Олье, а ведь она знала не больше, чем другие о годах, промелькнувших для него как один миг. Новый король - новые законы, новые налоги, и разрешенная смертная казнь, которую когда-то отменил король Эйрин. Бунты вспыхивали и жестоко подавлялись. Наемники неплохо зарабатывали в этой стране.
Первую неделю в домике волшебницы Олье просто приходил в себя. Яркая свежесть чащи сказала ему правду - теперь была весна, и это почему-то сбивало с толку больше, чем знание о прошедших для него безо всякого следа годах. Обретя способность думать и чувствовать что-то, кроме глубокого горя и потрясения, Олье вновь начал задавать вопросы.
- Когда я вошел и назвал свое имя, ты сказала что знаешь меня. Откуда?
Седар почему-то покраснела.
- Я иногда бывала в той части леса и видела тебя... таким, каким ты был.
- Но ведь там такие заросли... Я еле пробился наружу!
- Лес пропускает меня, если я попрошу. Не очень часто, - призналась она. - Почему-то мне казалось, что тебе там одиноко. Я верила, что ты оживешь, как ожили все остальные, правда, и подумать не могла, что, оживший, ты придешь прямо ко мне домой.
Шагнувший через тринадцать лет из осени в весну, он почувствовал благодарность к девушке, чье сердце отзывалось на чужую печаль.
И это касалось не только его. "В помощи не отказывай, помощь не отвергай" - было законом для Седар. К ней часто приходили за помощью из ближайшей деревушки, выросшей под стенами столицы - и не всегда за волшебной помощью. Многих нужно было просто выслушать. Но и волшебство ей тоже приходилось использовать. Седар умела находить потерянные вещи и людей, помогать больному справиться с болезнью, призывать и отзывать любую погоду, утихомиривать бранившихся, понимать языки животных и многое другое. Волшебство не было ни игрушкой, ни делом приятным и легким, как это описывается в сказках. Оно требовало от волшебницы многих сил, серьезных умений и немалой смелости. Часто Седар возвращалась из деревни безумно усталая, но счастливая. "Волшебство - как родник у меня внутри, - говорила она, - я могу черпать, пока там есть хоть что-то. Но если не трогать родника, он угаснет, и вода застоится и омертвеет". Вычерпав до капли свой "родник", она продолжала помогать, готовя взвары и зелья, выслушивая и утешая. Денег за свою помощь девушка не брала. Люди расплачивались с ней каждый по-своему - кто-то давал съестное, кто-то холст, кто-то шил из этого холста платье, тачал обувку, помогал починить крышу...
Седар любила свой дом. Стены всех комнат она собственноручно разрисовала узорами - не очень умело, но ярко и красочно. "До потолка еще руки не дошли", - смеялась девушка. Все в ее доме было на своих местах - там, где оно могло понадобиться больше всего. На первый взгляд это могло показаться хаосом, но дюжину раз обнаружив под рукой именно то, что ему нужно, Олье понял, что порядок и должен быть таким. Седар очень любила свежий воздух и свет, и потому держала двери и окна открытыми, пока позволяла погода.
Девушка была настоящей волшебницей, под ее руками в чудо превращались самые обычные вещи. Блюда, которые она готовила, можно был называть одним словом - объедение. "Когда желудок полон - голова пуста", - говорила Седар. Это был ее рецепт от тревожных и печальных мыслей. Был и другой и Олье воспользовался и им - занимал руки работой, помогая Седар во всем, кроме волшебства. Часто он отправлялся бродить по округе, особенно - к Поющей, реке, которую любил с детства. Вокруг был мир, проживший тринадцать лет без него; Олье ничего не знал об этом мире, но очень хотел узнать.
Пока он не мог судить о том, как сильны изменения. Деревушка у стен столицы сильно разрослась, а в городе он пока не был. Май закончился и наступил июнь, когда с Седар едва не случилось несчастье.
Олье бродил по лесу, ловя лицом смешные изумрудные блики, что рождало солнце, сиявшее сквозь листву. Настроение было под стать погоде - чистое, ясное, легкое. Хотелось петь и смеяться. И он смеялся, вспоминая смешную сценку, которую ненароком подглядел: маленькая девочка тщательно умывалась водой из ручья, рядом нетерпеливо переминалась с ноги на ногу девочка постарше, наверное, ее сестра.
- Ай, Суни, ты скоро лицо до дыр протрешь! - не выдержав, сказала старшая.
- Тогда мама мне новое купит, - ничуть не смутившись, ответила малышка, продолжая свое занятие...
Начинало смеркаться и лилово-голубые тени ложились под ноги идущему. Юноша возвращался домой. Увидав домик волшебницы, он ускорил шаг, и услышал долетавшие из-за распахнутой двери грубые голоса, настойчиво требовавшие чего-то. Им ответил голос Седар, полный холодного гнева:
- Первый, кто приблизится, пожалеет об этом!
Поняв, что происходит что-то неладное, Олье рванулся вперед, в два мига преодолел оставшееся расстояние, и встал на пороге комнаты.
Горели свечи, но не они освещали комнату, а сгусток сиреневого пламени, полыхавшего в руках разгневанной волшебницы. Перед ней стояли, обмениваясь смешками, трое мрачных, до зубов вооруженных личностей. Они не приближались к Седар, но тот, что постарше, как раз заговорил с ней:
- Давай договоримся по-хорошему. Нам нужно только золото, да, пожалуй, кое-какие безделушки...
- Нет у меня никакого золота! - воскликнула девушка, - а и было бы, так не для таких, как вы!
Пламя в ее руках сжалось до маленького жалкого язычка, волшебница торопливо прошептала что-то, и сиреневый огонь снова ярко вспыхнул.
До сих пор не замеченный, юноша перешагнул порог комнаты. Разбойники тотчас обернулись к нему.
- Это еще что за явление?
Олье подвинулся к полке, на которой лежал его меч и протянул руку к оружию. Он понимал, что одному против троих не выстоять, но готов был драться и с десятерыми.
- Оставьте ее в покое, - сказал он так спокойно, как только мог, - у нее нет золота.
- Тебе-то откуда знать? - не без ехидства спросил тот, что говорил с Седар и глаза его превратились в узкие щелочки, - никуда мы отсюда не уйдем, пока не выпотрошим этот домишко, как хозяйка курицу! А вот ты шел бы отсюда, пока я добрый.
Олье сжал рукоять меча и медленно вынул его из ножен. Разбойник усмехнулся, кивнул одному из своих подручных, и тот, лениво обнажив короткий меч, пошел на юношу.
Страха не было. Совсем. Первый удар Олье легко отбил, и второй тоже. Разбойник выругался и повторил. Без успеха. А потом... Нападавший замер и попятился, с искаженным лицом и глазами полными дикого ужаса. Олье шагнул к нему и разбойник закричал и отшатнулся, наткнувшись на того, кто послал его в бой.
- Ты спятил, Грахха? - спросил старший. - Испугался этого щенка?
- Это... это не человек, Нэдо! - прошептал Грахха, он дрожал так, что клинок в его руке отплясывал "веселуху", - это чудовище...
Нэдо выругался и оттолкнул его в сторону.
- Проклятый трус! Где ты тут видишь чудовище?
Он взялся за свой длинный, чуть изогнутый меч и шагнул к Олье. Юноша невольно отступил под напором посыпавшихся на него ударов - но ни один и них не коснулся его. Нэдо продолжал нападать, умело и стремительно. Товарищи его не вмешивались - они пятились, и медленно, по стене, пробирались к выходу.
Движения Нэдо постепенно становились все менее уверенными, а глаза наполнял страх. Олье не боялся Нэдо - но разбойник начал бояться его. Он боролся с этим, сколько мог, пока страх не превратился в ужас, который лишил его силы противостоять противнику. Ослабевшая рука Нэдо не удержала меча; он наклонился, чтобы поднять оброненный клинок, но вместо этого так и попятился - полусогнутый, на подгибающихся ногах. Его товарищи, улучив момент, тихо сбежали в самом начале схватки.
- Чудовище... - прошептал разбойник, а потом закричал: - Чудовище! - и бросился наутек.
Мир покачнулся перед глазами Олье и тяжкой ношей навалился на него. Юноша застыл посреди комнаты, не в силах двинуться; мягкая темнота снизошла на его разум, но тут же отпустила. В душе зияла пустота, гулкая сосущая пустота - как тогда, перед битвой с чудовищным зверем. Рукоять меча обжигала холодом, таким, что, казалось, не прогнать его, и никогда уже не отогреть руки. Олье с трудом сумел разжать ладонь, чтобы бросить меч... Он победил, но не чувствовал себя победителем.
- Что со мной? - спросил он у Седар, взволнованно глядевшей на него. - Почему они называли меня чудовищем? Я... я стал им?
- Нет, Олье. Ты человек. Я могу поклясться в этом всем, что мне дорого.
- Но я же... я видел ужас в их глазах... - юноша шагнул к лавке и сел, не в силах стоять. В гулкой пустоте души звучало, повторяясь снова и снова, одно лишь слово - "чудовище". Разум, словно зацепившись за него, ответил непрошеным воспоминанием, ярким как вспышка молнии.
- Оно было маленьким и совсем не страшным, то Чудовище, - сказал он тихо, - но все равно при взгляде на него ужас вползал в сердце, и ничего нельзя было с этим поделать. Мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни. Я почти не понимал что делаю. Если бы я не вытащил меч заранее, то так и шел бы с голыми руками. Чудовище смотрело на меня, словно ждало чего-то. Я остановился, ноги отнялись и перестали слушаться меня, тело налилось тяжестью - мне казалось, что стоит шагнуть и земля пошатнется... Но даже это было не так ужасно, как смотреть на него. Все что я еще мог делать - это говорить. И я сказал: "Я не боюсь тебя" - ему и себе, и повторял эти слова снова и снова, хотя голос мой дрожал. Слова... не делали меня храбрее... Потом Чудовище бросилось на меня...
Девушка стряхнула с ладони остатки колдовского огня, взяла со стола чашу, налила в нее что-то из кувшина стоявшего тут же, на столе, и протянула ее Олье.
- Выпей.
Он глотнул - неосторожно, жадно, неумело, точно забыв, как это делать, и тут же поперхнулся и закашлялся. Седар отняла чашу и похлопала его по спине. Заледеневшая от рукояти меча ладонь Олье стала теплеть, навалившаяся на него тяжесть медленно уходила, и исчезало то, что стесняло сердце. Еще миг и он смог, наконец, вздохнуть свободно.
- Ох... ну вот, кажется, прошло. Что ты дала мне?
- Воду. - Девушка тоже хлебнула из чаши, - просто воду.
Юноша вдохнул полной грудью. Незримая тяжесть сгинула, но печаль - осталась.
- Я хочу знать, - тихо сказал он, - почему они испугались меня, что случилось со мной сегодня. Ты можешь помочь мне, волшебница?
- Думаю да. Если ты не будешь ждать от моего волшебства слишком многого. Волшебство способно лишь подсказать, предложить тот или иной путь. Пройти по нему ты должен будешь сам. Если конечно действительно хочешь этого.
- Я хочу. Я не смогу просто жить с этим.
- Понимаю. Я приготовлю для тебя напиток Прозрения. Но на это уйдет не меньше недели.
- Я подожду, - ответил юноша, - я могу только это.
Итак, он должен был ждать - и стал скрываться от людей, что приходили в дом Седар, прятаться, страшась, что напугает их, так же как и разбойников. Девушка не одобряла этого и спорила с ним; Олье не спорил, он просил ее запирать дверь дома, чтобы преградить путь недобрым людям. "Запертая дверь не остановит недобрых людей, - не соглашалась с ним Седар, - они не просят впустить их - они ломают дверь и входят. В дом или в твою жизнь..." И все оставалось прежним - дверь стояла открытой, а Олье уходил в другую комнату, стоило кому-то прийти к волшебнице.
Однажды, когда девушки не было, за лекарством для матери пришел мальчик. Уходя, Седар попросила юношу передать ему приготовленное лекарство. Олье, внутренне дрожа, встретил маленького гостя, заранее ожидая, что тот закричит от ужаса и бросится бежать. Но мальчик ничуть не испугался. Он вежливо поздоровался и спросил о лекарстве, которое тут же и получил из рук в руки. Это обнадежило Олье и немного успокоило его. После этого случая он перестал прятаться. Но внутренний страх его никуда не делся, и юноша мучил себя размышлениями, которые всякий раз заканчивались полным отчаянием. Седар пыталась его подбодрить, и иногда ей это удавалось.
- Завтра в городе праздник, - сказала она, в очередной раз стараясь отвлечь его от мрачных мыслей. - Пойдешь со мной?
- Нет-нет, я не могу. Что если люди начнут шарахаться от меня?
- До сих пор никто, кроме тех грабителей от тебя не шарахался! - сердито возразила Седар, - разве сидеть взаперти лучше? Сидеть и бояться, хотя тебе и бояться-то нечего?
Юноша невольно улыбнулся этой попытке подначить его, но не поддался. Седар не отставала:
- Нужно купить тебе другую одежду! Я не могу до бесконечности штопать твою прежнюю, что превратилась в сущие лохмотья, да и та, что я нашла для тебя, уже поизносилась.
- Я не хочу так стеснять тебя...
- Кто тебе сказал, что ты меня стесняешь? - удивилась она. Седар была сиротой и с ранних лет привыкла зарабатывать себе на жизнь и не падать духом. И это последнее оказалось заразительным.
Так она все-таки уговорила его сходить в город на Праздник Виноделов.
Город шумел, хмельной и веселый, по улицам носились виночерпии, предлагавшие всякому встречному отведать их вина и признать что оно самое лучше - или быть облитым этим вином с ног до головы. Когда мехи у виночерпиев пустели, они возвращались на винодельню за новой порцией, и так весь день.
Волшебница прихватила с собой кувшинчик зелья, не позволявшего захмелеть, и, благодаря ему, они сохраняли ясную голову в веселой толпе. Поторговавшись, девушка выгодно продала противопохмельные капли, которые будут очень популярны завтра, и купила штаны, рубашку и куртку для Олье и платье себе. Шелковистое, нежно-голубое, "слишком красивое для меня", сказала о нем Седар, но юноша настоял на покупке и она почему-то послушалась.
Очень кстати им попалась вывеска цирюльника - отросшие льняные кудри мешали Олье, и он постригся. Когда он вышел от цирюльника, девушка, осмотрев его новую прическу, одобрительно кивнула.
- Хорошо. Только теперь ты совсем не похож на принца.
- А почему я должен быть на него похож? - улыбнулся он, - но вот ты похожа на принцессу. Я хочу сказать, что ты очень красивая.
Седар зарделась.
- Лгунишка... Я то знаю, о чем каждый день говорит мне зеркало.
- Ты больше веришь зеркалу, чем мне? - удивился он и сделал вид что обиделся. - Все зеркала лгут.
Девушка взяла его за руку и улыбнулась - и он забыл о том, что решил изображать обиду. Чудесные карие глаза Седар ласково сияли, откуда-то доносилась веселая музыка, и ни один человек в городе не видел в нем чудовища...
- Все зеркала лгут кроме одного, - сказала она, - только в глазах любимого ты увидишь правду, - и покраснела еще сильнее, так, что в этой краске исчезли ее милые веснушки.
Посыпанные цветочными лепестками дорожки привели их к площади, где выступали песнотворцы. Из-за гомона толпы слышно было плохо, впрочем, выступавшие не очень-то и старались, чтобы их слышали. Кто-то верно подметил, что поющие изрядно вкусили вина и оттого языки их заплетаются...
Одного из певцов толпа приветствовала радостными криками. Олье знал этого человека и помнил его голос - очень красивый низкий тембр, богатый обертонами. Певца звали Айлэ; за тринадцать лет он постарел и поседел, но голос его не изменился. Песня, которую спел Айлэ, и была очень простой:
- Далеко-далеко, через тысячи лет
Было время иное, стихов и побед,
Золотых облаков, бесконечных дорог.
Смелый делал что смел, а трусливый - что мог.
"Все мы связаны долгом, - так кто-то сказал, -
Это крепче цепей и надежнее скал".
Так ли? Выбери сам, чем захочешь ты жить -
Ненавидеть не зная, иль знать и любить?
Ни сейчас, но потом, знаю, время придет
Жечь костер в темноте, тонкий пробовать лед.
В жизни все не нарочно. Но все же - всерьез -
Голос братства рябин тополей и берез,
Долг, который ты взвалишь на плечи свои -
Камень ярости или пушинку любви.
И сейчас у тебя есть и выбор и цель,
Неба синь над тобой, за тобою - метель.
Хочешь - встань к ней лицом, ничего не тая -
В каждой буре душа оживает твоя.
И скажи в чем твой долг и себя не жалей.
Стало небо синей, стала буря сильней,
Цепь разорвана, рухнула в море скала.
А пушинка тебя к облакам подняла.
Айлэ не хотели отпускать, требовали еще песен, но он уступил место юноше-сказителю, который, подбоченившись, повел свой рассказ. Голос не всегда слушался юного сказителя, но Олье застыл, услышав, что мальчишка рассказывает о нем, о его битве с Чудовищем:
- Так было. Кто скажет, что так не бывает?
Забытая песня, ушедшее слово...
Чудовище в старом лесу поселилось,
Что взглядом лишь в камень людей обращало.
Сто рыцарей смелых с Чудовищем бились -
И битвы живым ни один не покинул.
Но сын королевский, взыскующий славы,
Меч острый берет, одевает кольчугу.
"Предам я погибели чудище злое" -
Сказал он и в лес поспешил тот злосчастный.
С ним вместе - двоюродный брат его Файен,
И двадцать солдат королевской дружины.
Лес темный и грозный воителей встретил
Молчаньем и страхом, что в тенях таились.
В ту чащу солдат принц тщеславный отправил,
Где чудище ждало, разящее взглядом.
До вечера ждал он. Да только напрасно -
Из леса назад ни один не вернулся.
"Ну что же, - принц молвил, - своими руками
Я должен покончить со зверем жестоким".
И в чащу шагнул он, свой меч обнажая,
А брату велел у ручья дожидаться.
Чем дальше он шел, тем темней становилось
И дрожь пробирала от мыслей о звере.
Но страхам своим дерзкий принц не поддался,
Смеющийся, вызов Чудовищу бросил.
И вышло оно из чащобы навстречу,
Свирепое чудо, жестокое диво,
Под взглядом его принц забыл о браваде.
Где храбрость былая, хвастливая гордость?
Дрожа, отступал он, испуганный, жалкий,
Бежать бы! Но чаща назад не пустила.
И камнем застыл он под взглядом ужасным -
Достойная кара для жалкого труса.
А брат его Файен, почувствовав будто,
Что принц не вернется из чащи зловещей,
Взял острый свой меч и отправился смело
Чудовище злое разыскивать в чаще.
Вот что-то мелькнуло средь веток зеленых -
То брат его, в камень навек обращенный.
Слезами омыл его Файен отважный,
И клялся Чудовище не пощадить он.
Оно не таилось и вышло навстречу.
Их битва до самого длилась заката,
Покуда мечом своим храбрый воитель
Насквозь не пронзил зверя черное сердце...
Страшная, жестокая ложь была в каждом слове чудовищного этого сказанья. Олье не посылал на смерть двадцать солдат, он своими руками убил Чудовище!.. Файен - храбрый воитель? Он всегда обижал и задирал тех, кто был слабее него, ухитрялся превратить пустяковый спор в настоящую драку, и при этом остаться в стороне от нее. Холодная ярость пеленой застлала глаза юноши.
Не чувствуя себя живым, словно закаменев изнутри, он поднялся на эстраду по короткой лестнице. Ступени прогибались под ним и жалобно скрипели. Неподвижный, пристальный взгляд он устремил на мальчишку-певца.
- Господин? - мальчишка поклонился, неловко держа инструмент, на котором наигрывал сопровождавшую рассказ простую мелодию, - вы хотите, чтобы я спел для вас?
- Нет, я хочу правды! Наглый, бессовестный лжец! Как ты смеешь петь о том, чего никогда не видел?
Олье не сделал больше не шага, но мальчишка стал пятиться, пока не застыл в полной неподвижности на краю площадки. Страх плескался в его глазах. Толпа перед эстрадой, ничего не понимающая, молчала.
- Я хочу, чтобы ты стал камнем, чтобы лживый твой голос замолчал навсегда! Жаль, что Чудовище мертво! Я притащил бы тебя в лес и бросил перед ним, чтобы ты на своей шкуре узнал, каким бывает ужас, и что он может сделать с человеком! Проклинаю тебя, ничтожный лжец!
Олье отвернулся от перепуганного чуть ли насмерть мальчишки, и увидал направленные на него взгляды людей, столпившихся у эстрады. Они тоже боялись его - все они его боялись!
Поняв это, он ощутил злую, жестокую радость. Так и нужно, так и должно быть! Пусть они испытают то, что испытал когда-то он!
Тяжело ступая, так, что от каждого его шага прогибались доски, он спустился вниз. Взгляды, взгляды, взгляды... Люди отшатывались от него, отступали, и ни один не посмел встать у него на пути... Только какая-то девушка взяла его за руку, и потянула прочь - от эстрады и замершего на ее краю мальчишки-певца, и от притихшей толпы. Ярость и гнев мутили разум, он не знал куда идет, и ему это было все равно... А потом Олье споткнулся и упал на колени. И не сумел подняться - словно земля держала его. Да, держала и выпивала, вбирала в себя его гнев. Олье ощутил на своем плече чью-то руку, и в тот же миг ярость и гнев ушли, оставив после себя пустоту, и понимание, что он сделал. Седар помогла ему встать и вновь потянула за собой, но Олье не мог идти. Отчаяние и боль заполнили пустоту его души.
- Седар, я... я превратил сказителя в камень?
- Нет, - она снова взяла его за руку и потянула. Он поверил, потому что хотел верить. Если он может взглядом обращать в камень, он и в самом деле чудовище.
Первый шаг оказалось сделать труднее всего, потом он снова обрел контроль над своим телом. Вот только сердце его билось и кричало все то время, пока они шли домой.
По дороге юноша пытался найти какие-то слова, чтобы сказать... он не знал, о чем. Седар торопила его и себя, и молчала. Дома, выпустив его руку, она ушла, и быстро вернулась с полной чашей. В чаше поблескивало что-то прозрачное, пахнущее осенью и дождем.
- Это напиток Прозрения, - сказала она и протянула ему чашу, - выпей сколько сможешь.
Он глотнул, не чувствуя вкуса, словно пил воду, но несмотря на это не сумел осушить чашу до дна. Горло перехватило, как от подступивших слез. Девушка взяла чашу из его руки и отставила в сторону.
Из чего бы ни состоял напиток Прозрения, он подействовал мгновенно. Прохладная, ароматная волна поднялась и накрыла Олье с головой. Он вынужден был сесть, потому что ноги не держали его. Тело стало легким как пушинка, мысли - очень простыми, они текли в одном направлении - найти ответ, понять, что с ним, почему он ужасает людей. Вместо ответа он снова увидел перед собой Чудовище, нестрашное, с нелепыми крыльями и светящимися глазами. Чего в нем страшиться? Горящих глаз? Глаза кошек светятся в темноте, но никто не зовет кошку чудовищем. Оно не плевалось огнем или ядом, и все-таки внушало ужас любому, а теперь ужас внушал он, Олье. Люди каменели под его взглядом, как когда-то под взглядом Чудовища. "Я не боюсь тебя", - со стороны услышал он собственные слова. Чудовище бросилось на него и сбило юношу с ног, прижало к земле. Лапы с четырьмя пальцами опустились на грудь, выжимая дыхание. Олье не выпустил из руки меч и сумел ударить. Чудовище взвизгнуло и отпрыгнуло в сторону, дав ему возможность подняться. И тут же напало снова... Таким было это сражение. Прыжок чудовища - и удар меча Олье, нелепый, почти случайный удар; ни один из таких ударов не мог быть смертельным. И все-таки настал миг когда Чудовище мертвой грудой свалилось к ногам помятого, но не получившего ни единой раны Олье...
Что-то просвистело, как летящая стрела, и все началось снова. Но только теперь Олье был и Чудовищем тоже, а не только тем человеком, что стоял перед зверем, и шептал, едва размыкая губы: "Я не боюсь тебя".
Олье-человек так и не справился со своим ужасом, да он и не мог. Это было свойство Чудовища - внушать ужас всему живому. Стальное жало меча, находившее нежную плоть зверя снова и снова, безжалостно ранило его. Уже умирая, Олье-Чудовище знал, как он одержит победу над тем, кто убил его. Мечом можно убить чудовищного зверя - но не страх перед ним. И сейчас этот страх сделает человека камнем - не навсегда, лишь на время, но, вернувшись к жизни, человек понесет в себе свойство внушать ужас всему живому, потому что страх свой он так и не смог победить.
Да, он умирал, когда чья-то теплая ладонь коснулась его руки, крепко сжала и требовательно потянула куда-то - прочь из самой смерти, из Тьмы.
...В себя он приходил долго, и был слаб, как новорожденный котенок. Но главное было сделано - разгадка нашлась. Один вопрос - один ответ. И множество новых вопросов...
- Теперь я понимаю, Седар. Я убил Чудовище, но так и не смог победить его, потому что не победил свой страх. Все, кто стал камнем под его взглядом, ожили, но я окаменел на тринадцать лет. Непобежденный страх сделал меня камнем, и он остался во мне свойством чудовища ужасать, пугать... Но ведь ты не боишься меня Седар и те, кто приходил к тебе, не боялись, и люди в городе, пока я не...
- Пока ты не впал в ярость и не перестал сдерживать себя. Наверное, в этом все дело. Пока ты держишь себя в руках, или пока ничто не угрожает тебе, ты никому не внушаешь ужаса.
- Так много... и так мало.
- Я говорила тебе, не жди слишком многого от волшебства. Ты должен будешь сам разбираться с тем, что узнал и принимать решение, что тебе делать. Ни одно волшебство не поможет тебе в этом.
- Что же поможет?
- Может быть время. А твоя собственная воля - уж наверняка. Ты можешь справиться со своим гневом, и ужас не выйдет наружу.
- А что если... какой-нибудь талисман?..
- Никакие талисманы и амулеты не помогут там, где нужно просто быть человеком.
Он смотрел в ее глаза и молчал. Отчаяние уходило, утекало, таяло свечным воском, а огонь, растопивший воск продолжал гореть, и это было пламя надежды.
Простая жизнь в доме волшебницы многому научила Олье. И те простые дела, которыми он занимался, позволили ему на время забыть обо всем. Окружающий мир был ласков к нему, а юноша был ласков к миру, и покой царил в его сердце. У него не было ни малейшей причины злиться или даже просто сердиться.
Дни бежали один за другим, и ничего не происходило, только однажды к домику волшебницы выбрел огромный бурый медведь. Седар вышла ему навстречу и произнесла несколько слов на не понятном Олье языке. Глухо заурчав, зверь убрался обратно в чащу.
- Это один из стражей леса, которого я попросила присмотреть за домом, - видя удивление юноши, сказала Седар.
- Неужели он понял тебя?
- Конечно. Все звери понимают Живой язык. А давай я и тебя научу - вдруг да пригодится?
- Нет-нет! - засмеялся он, - ты же не хочешь сделать из меня волшебника?
- Почему бы и нет, раз уж ты не хочешь стать королем? - подмигнула она.
Однажды Олье, закончив дневные дела, отправился прогуляться по лесу. Возвращаясь, он у самого дома услышал голоса, перестук копыт и собачий лай. "Охотники, - подумал он с тревогой - или снова разбойники?"
Но он ошибся дважды. Не охотники и не разбойники, а разодетые в золото и серебро вельможи топтались у двери, позволяя лошадям вытаптывать грядки. Когда юноша вышел им навстречу, сразу же наступила тишина. Даже собаки угомонились и лошади застыли как вкопанные. Один из вельмож вышел вперед и поклонился.
- Приветствую молодого господина. Не соблаговолит ли он ответить, не его ли называют принцем Олье?
Юноша поклонился тоже.
- Я Олье. Что вам нужно?
Придворный приосанился, поправляя полы роскошного плаща.
- Король Файен Первый приглашает во дворец потерянного и счастливо найденного брата и просит прибыть к нему немедленно, чтобы король смог утолить жажду общения с тем, кого считал погибшим.
Юноша смотрел на него с легким удивлением.
- Зачем я понадобился королю? И почему, если так уж сильно понадобился, Файен не приехал сюда сам, а послал за мной?
- Королю не подобает таскаться по лесам, если у него есть для этого слуги, - высокомерно ответил придворный, - у короля слишком много дел. Я - Советник Правой Руки, неужели ты находишь эту честь недостаточной для себя?
- Ты так и не сказал, для чего я понадобился королю, у которого так много дел.
Советник не растерялся и не смутился.
- Я думаю, он захочет сказать тебе об этом сам. - Он сделал знак, и принцу подвели оседланного коня, - садись же, не медли. Король не любит ждать.
- Разве я сказал, что поеду с вами? Нет, я отказываюсь от этой "чести".
- Ты не посмеешь! - воскликнул советник, - никто не отказывает королю!
Олье вздохнул как усталый странник, обманувшийся видением пристанища.
- Мне кажется, я ответил ясно. Я не напрашивался на прием и никуда не поеду. Вам пора возвращаться, ведь король не любит ждать.