Разлетится мое чудо на осколки, на частицы,
Растворится в серых лужах после мартовских дождей.
Иногда бывает чувство, что мне всё вокруг лишь снится
И саму себя ищу я в суете чужих людей.
Молча всматриваюсь в лица, где я, кто я - расскажите.
Но из глаз усталых, грустных на меня глядит тоска
И шепчу я вслед прохожим: "Пощадите, пощадите,
Я устала, я устала столько лет себя искать...".
Может быть, я в тихом свете угасающего неба,
Может быть, я в робких каплях теплых солнечных дождей.
Может быть, я чья-то сказка, может быть, я чья-то небыль,
Может, просто заблудилась я в толпе других людей.
...я хочу остановиться, замереть, застыть, исчезнуть,
Я хочу туда вернуться, где мой дом и где мой рай...
...но глядит из глаз прохожих на меня слепая бездна,
И никто не скажет тихо: "я прошу, не исчезай...".
...и молчат глаза, и руки... Небо в серых лужах тонет,
Ветер собирает листья, словно нищий горсть монет...
И кричит все так же сердце: "Помнишь, помнишь? Помнишь? Помнишь?".
Я все помню, каждый вечер выключая в сердце свет...
...засыпает на ладонях солнца луч, и скоро вечер...
Как порою не хватает доброй мудрой простоты...
...а душа молитву шепчет: "время лечит, время лечит..."
Время лечит боль и слезы, унося с собой мечты.
Яшенко Дарья "...я хочу остановиться"
Одна из параллельных
На столе одиноко горит свеча, её пламя нервно дрожит и мечется от моего прерывистого дыхания, и от этого по стенам пляшут причудливые тени, а в углах небольшой комнаты и вовсе затаилась тьма. За окном раненым зверем выла метель, и сыпался с неба мелкий, противный и твёрдый снег, похожий на ледяную крошку.
Я же сидела в комнате на постоялом дворе, уговаривая себя прийти в себя и спуститься низ, чтобы петь. Но на лэру без отвращения я сейчас смотреть не могла. Нет, я люблю играть и петь, и порою это является единственным спасением. Порою, но не сейчас. Сейчас я не хотела не то что прикасаться к струнам, я видеть инструмент не хотела. Потому что слишком многое связано с ней. Слишком.
- Боги, приди в себя! - прошептала я, уткнувшись в руки и упёршись локтями в стол. - Это было давно. В прошлом. И воспоминания ты давно уже отпустила. Так что же ты сейчас сидишь здесь?! - оттого, что шёпот превратился в яростное шипение, свеча потухла, но мне это нисколько не помешало. Я даже внимания не обратила. Зрение само перестроилось на ночное. А я продолжила сидеть, рыча на саму себя от бессильной злобы и как никогда чувствуя свою беспомощность в данной ситуации.
Да, вспоминать больно. Но ещё больнее, когда в душе просто холодно и пусто. Без воспоминаний. Потому что в любом самом больном воспоминании есть толика счастья. А в серой пустоте и холоде этого нет. И хочется выть на луну, на звёзды, на небо, на облака - не важно. Просто выть, подпевая пурге и ветру. Кричать, срывая голос, до хрипоты, не сдерживая слёз, которые, скатываясь по щекам, оставляют кровавые борозды на сердце. Борозды, что не заживают и постоянно кровоточат. Хочется... а ты всё держишь в себе, внутри, запечатывая тысячами замков, закрывая самыми крепкими дверями, засовывая в самые дальние углы, чтобы ненароком не сорваться, не сойти с ума, не лишиться рассудка, продолжив жить. Загоняешь-загоняешь и не думаешь о том, что когда таких вот ящиков станет слишком много, когда углы закончатся, то это всё вырвется наружу сплошным потоком ненависти к жизни и самой себе, к собственному бессилию, собственной слабости, и собственному страху. Вырвется и искалечит, причинит невыносимую боль, чтобы оставить жить. И ты будешь, будешь, но только не жить, а существовать, проклиная всех и вся и сгорая дотла в собственной ненависти. Потому что больше ничего и нет у тебя, кроме этой самой всепоглощающей ненависти. Нет и не будет больше никогда. И от осознания этого желание выть и лезть на стену ещё больше усиливается....
Порочный замкнутый круг, по которому я уже который год бегаю без возможности остановиться, без возможности свернуть, без возможности умереть....
- Нужно идти, - снова я разговариваю сама с собой, но я уже привыкла и лишь усмехнулась на это. Потому что уже всё равно. Потому что уже плевать. Потому что хочется умереть. Хочется, и в тоже время я боюсь. До ужаса боюсь.
Из моей груди вырывается хриплый смешок.
Подумать только, я боюсь умереть.... Казалось бы, в данной ситуации смерть для меня - единственный выход. И раньше я бы им воспользовалась. Потому как не боялась смерти, а теперь.... Я действительно боюсь. И каждый раз, когда смерть рядом, я отчаянно желаю, чтобы она меня забрала и в тоже время отчаянно дерусь, вырывая свою жизнь из её рук. Зачем?
Откуда я знаю!
Я всё же встала и, подавив дрожь, подняла с пола лэру. Инструмент привычно лёг в руки, а пальцы пробежались по жёстким струнам, рождая тихую мелодию. И что-то защемило в груди, забилось раненой птицей сердце, пойманное в клетку изо льда, горечи и разочарования. Забилось и закричало, раня само себя.
А глаза остались сухими. Удивительно.... Хотя, ничего удивительного нет. Все свои слёзы я истратила тогда, когда потеряла всё, лишилась всего. В одночасье. В один миг. В один до крика короткий миг, когда понимаешь, что ничего сделать невозможно, но рвёшься на пределе своих сил. Рвёшься и... опаздываешь на доли секунды.
Я выплакала свои слёзы, когда билась в агонии понимания и осознания случившегося. И слёзы закончились. А агония не прекратилась. Предсмертная агония - вот что такое моя жизнь теперь.
Вздохнув, покачала головой и придавила рукой струны, заставляя инструмент замолчать.
Не хочу. Не хочу сейчас слышать его. Не хочу. Потому что знаю, что сейчас выйдет из-под моей руки. Потому что знаю, какая мелодия полетит сейчас в ночную мглу. Потому что знаю, какие слова будут произносить непослушные губы. Потому что знаю, как это будет больно.
Но из номера я вышла всё же с лэрой. Да, я не хотела сейчас играть, но я не хотела и расставаться с ней. Потому что этот инструмент, великолепно вырезанный из кай'элен и украшенный почти стёршейся вязью древних охранных рун, - единственное живое воспоминание. Воспоминание, которое я не готова отпустить.
Незаметно спустившись в нижний зал, порядочно забитый народом, я устроилась за чудом оставшимся не занятым столиком в самом углу. Свет от настенных светильников сюда проникал плохо, так что можно сказать, что здесь была лёгкая мгла, скрывающая мою и так небольшую фигуру от посторонних глаз до поры.
Держа лэру в руках, я разглядывала гриф и струны, оглаживая подушечками пальцев гладкое дерево и не решаясь коснуться самих струн, не решаясь потревожить их, потревожить свою душу, в конце концов. Но я менестрель. И вот уже сквозь гомон голосов слышна неуловимая мелодия. Без слов. Просто звук струн. Крик души.
Пальцы послушно выплетали мелодию, смысл которой и так понятен. И мелодия неслась вверх. И постепенно затихали разговоры, и посетители оборачивались в мою сторону, прислушиваясь к учащённому биению своих сердец. А моя душа выла на невидимую сейчас луну, пытаясь избавиться от холода и пустоты, что царили внутри и не давали покоя.
Наверное, я мазохист. Потому что осознанно выбираю те пути, по которым труднее идти.
На мгновение губы сложились в усмешку, а потом вновь сжались в тонкую линию. А пальцы, живя своей собственной жизнью, всё терзали струны, не щадя души и сердца.
Но всё когда-нибудь заканчивается. И эта пытка закончилась. Мелодия стала стихать, уходить, отдаляться, оставив в покое души. Руки мои замерли, не касаясь больше струн. Я глубоко вздохнула и оторвала взгляд от столешницы, заглядывая в лица тем, кто сейчас смотрел на меня.
Вот, несколько мгновений, чтобы вновь научиться дышать и заставить сердце прекратить скакать в груди. Потом глубоко вздохнуть и уже более осмысленно посмотреть на меня.
Все так реагируют.
Сейчас кто-нибудь соберётся с духом и попросит спеть. А я....
- Менестрель, - неуверенный женский голос доносится от стойки, и я вижу тёмную эльфийку. Она наёмная убийца, одна из лучших, а сейчас боится простого менестреля, которому на вид нет и двадцати. - Спой.
- О чём? - тихо спрашиваю я, зная, что она услышала бы меня, даже если бы в зале по-прежнему стоял гам.
Эльфийка задумалась. Да, немногие задумываются.
За годы скитаний я поняла одну важную вещь. Нельзя просить настоящего менестреля спеть о чём-нибудь. Ведь настоящий менестрель - немного провидец. И он споёт о том, что увидит в вашей душе. И это будет больно, разбередит старую рану, насыплет соли. Многие винят за это менестрелей. Но за что же нас винить, если вы сами просите спеть о чём-нибудь?
И вдруг я вижу, как по губам эльфийки пробегает хищная усмешка, а потом она поднимает на меня свой взгляд и произносит:
- О чём-нибудь!
И ведь она знает, о чём я буду петь!
- Хорошо, - киваю я, не отводя взгляда.
Что мне твой холод в глазах, деточка, когда у меня на душе вечная зима и пустота. Там поселилась моя стихия после того, как некому стало меня отогревать.
Эльфийка первой отводит взгляд и сжимает зубы, ругая себя. Я слышу, хоть она неслышно шипит - я тоже могу слышать.
А пальцы в это время уже трогают струны, уже новая мелодия несётся в мир, а слова срываются с губ сами, прежде чем я успеваю понять их смысл.
Ветер Севера,
Спой мне о доме моём,
Что посмела забыть....
... [1]
Прежде чем смолкли последние аккорды, эльфийка вышла на мороз в пургу, залпом допив стопку крепкого самогона. И во взгляде, брошенном в меня, я не увидела злобы и ненависти, что стала уже привычной в таких случаях. Нет. Он знала, на что идёт. И она благодарила.
Не за что, девочка. Не за что.
- А для меня? - мужской голос разрушил стоящую тишину. На меня с превосходством смотрели ореховые глаза с весёлыми искрами.
Его развеселила реакция эльфийки. Что ж, посмотрим, так ли ты силён, как хочешь казаться.
- О чём?
Он тонко усмехнулся и ответил:
- О вопросах.
Я не стала отвечать на его оскал, а всё так же спокойно на него смотрела. Просто смотрела, не пытаясь скрыть танца ледяного пламени, что сейчас был в моих глазах.
И другая, рваная мелодия вырвалась на волю, заставляя людей забывать, как дышать. И жёсткие слова, понятные лишь мне и ещё одному человеку в этом зале, срывались с пересохших словно в лихорадке губ.
...
Расскажи мне, Ночь, сказку-судьбу,
Кто меня тянул скрежет и страх?
Кто меня поднял, да бросил во Тьму?
А кто потом весь путь нёс на руках?..
... [2]
Мужчина не отвёл взгляда, но рука его с силой сжала рукоять меча, что висел на поясе в ножнах. Он вскочил и сделал рваный шаг ко мне. Я даже не дёрнулась, не оборвала аккорда, а закончила песню, спокойно глядя на него. Не пытаясь унизить, не пытаясь дать понять хоть что-то. Я просто смотрела. И он, резко развернувшись, ушёл наверх, хлопнув при этом дверью своего номера и со всей силы пнув подвернувшийся не вовремя стул. Разумеется, и хлопка двери, и грохота упавшего стула не слышал никто в зале, кроме меня.
Я улыбнулась про себя и осмотрела зал, лица присутствующих, гадая, кто же будет следующим. Но народ не спешил после наглядной демонстрации умения, мало кто решался попросить спеть, ведь это чревато. Они так думали. И это небеспочвенные опасения. Но нужно всего лишь правильно попросить. И тогда ничего не случиться. Я же не зверь.
- Простите, - девочка, ещё совсем молоденькая. Вот ей то как раз ещё не двадцати лет. Здесь она со старшей сестрой. Девчушка вздрагивает, когда встречается с моим взглядом, но я улыбаюсь глазами.
Тебе нечего меня бояться. Пока что тебе не о чем вспоминать деточка. А потом просто будь умнее, и больно не будет.
- Спойте о любви. О вечной любви.
На неуловимое мгновение замешкалась, но всё же кивнула.
О любви, так о любви.
Руки дрогнули, но никто этого не заметил. Мелодия понеслась, слова летели впереди, а моя душа рвалась на части, раздираемая льдом, что навсегда останется неотъемлемой частью меня.
...
Ни что не может быть чудесней,
Волшебной песни этой, что звучит тогда,
Когда два сердца бьются вместе,
Вместе и навсегда....
... [3]
Когда последний отзвук затих, затерявшись во времени, а пальцы оторвались от жёстких струн, я на мгновение прикрыла глаза, чтобы не пугать сейчас эту девчушку, что смотрела на меня огромными глазами, полными слёз. Не пугать метелью синего пламени в глазах. Не пугать её, не заставлять вспоминать то, что вспоминать больно и не нужно. Чтобы не ломать жизнь.
Ни ей, ни себе.
- Спасибо, - прошептала она непослушными губами, в то время как её сестра подошла к ней сзади и обняла, утыкаясь в макушку, чтобы скрыть свои слёзы.
И я позволила себе усмешку. Но эта усмешка была не в их адрес. А в мой.
Я только что осознанно разбередила СВОЮ душу. Только что осознанно, я разбудила синее пламя. Только что я осознанно ВСПОМНИЛА....
Вспомнила, как на моих глазах умирали те, ради кого я жила, те, за кого я готова была отдать свою жизнь и свою душу, те, кого я любила больше всего на свете. Прямо на моих глазах. А я рвалась, рвалась изо всех сил, но не могла ничего сделать. Абсолютно ничего. Могла только кричать, срывая голос и не замечая слёз. И биться в невидимую стену, разбивая руки в кровь. А потом я просто стояла на коленях, пустым взглядом глядя перед собой. По щекам катились чёрные слёзы, а в глазах отражалось неистовое синее пламя, сжигающее душу холодом, пустотой, безысходностью и одиночеством. Пламя, что бушевало у меня внутри, наслаждаясь свободой, данной ему. Ведь раньше его сдерживало тепло, а теперь тепла нет.
Есть только синий лёд, что навечно сковал душу.
Всё-таки, я мазохист!..
- Я извиняюсь за дерзость, но всё же попрошу, - раздалось рядом, и, открыв глаза, я увидела мужчину в самом расцвете лет. Лицо с невыразительными глазами и морщинками на лбу, густые волосы, тронутые уже серебряной сединой, словно присыпанные снегом, и по-аристократически изящная рука, на которой нет безымянного пальца.
Мужчина терпеливо ждал, пока я прекращу его рассматривать и загляну в глаза. Я же не решалась. Потому как знала, что там увижу.
Он же воин. Воин, отказавшийся от всего, ради своего сюзерена. Сюзерена, который его предал.
Вот интересно, судьба в насмешку надо мной посылает мне тех, кого я могу "прочесть"?
- Да? - хрипло выдыхаю, так и не найдя в себе сил поднять взгляд.
- Вы не могли бы спеть для нас? - и указал на компанию за дальним столом.
Я глубоко вздохнула, загоняя подальше чутьё и рыкая на чувство самосохранения, и посмотрела на них. Даже нет, не посмотрела. Бросила один короткий мимолётный взгляд, всё равно успев узнать их всех до единого.
- Так Вы?.. - начал было спрашивать мужчина, но перебор струн заставил его замолчать.
Сейчас я была зла на него. Зачем, мне интересно знать, он попросил меня спеть? Зачем? Зачем он это сделал, зная, на что они идут, и зная, что я не шарлатанка?!
Ну что ж, он попросил. И я не буду отказываться. Он сказал "для нас", значит, я спою для них.
А вот что я спою....
Это будет целиком и полностью... не моя вина.
...
По дороге в легенду
Нам не будет удачи,
И по звёздам забытым
Не вернуться назад.
Нас по просьбе последней
Дождь весенний оплачет,
Прежде чем лёд и полночь
Отразятся в глазах.
... [4]
Мужчина долго смотрел на меня, когда я закончила петь. То ли пытаясь испепелить взглядом, то ли пытаясь понять, почему я обошлась так жестоко. Наверное, ему было бы легче разобраться в моих мотивах, если бы он видел мои глаза, но я их не поднимала, устремив взгляд на пламя свечей. Незачем ему видеть мечущееся в моих глазах синее пламя. Это только моя боль и больше ничья.
- Спасибо, - шёпот на грани, разбивший просто кладбищенскую тишину.
Я удивлённо поднимаю взгляд и вижу светлого эльфа. Он смотрит в упор своими зелёными глазами. Благодарит. Искренне. Потому что он всё понял и принял. Но не свернёт и пойдёт дальше.
Я нахожу в себе силы только кивнуть, медленно, всё ещё не отрывая взгляда. Почему? Наверно, потому что когда-то очень давно я была дважды предана. И оба раза это сделали светлые эльфы. С тех пор я отношусь к ним насторожено. А после того, что случилось, так и вообще стараюсь не приближаться к ним.
Да, я эгоистка! Я думаю только о себе, и что?
Раньше я была другой, не такой. Заметно мягче, приветливее, веселее, с чувством юмора. И это никуда не пропало. Просто скрылось за ледяной завесой. Потому что больше нет сил ни улыбаться, ни шутить. Для меня жизнь закончилась там, около моего дома, где погибли те, кого я любила. А то, что есть сейчас, уже не жизнь. Знаю, надо жить дальше, но я не могу. Хотя ведь пыталась. Много раз пыталась отпустить и начать жить. Отпустить получилось, а начать жить - нет.
Потому что жизнь наконец-то меня сломала. До этого она пыталась много раз, но теперь ей это удалось. Я сломалась, сдалась, подчинилась. И теперь не могу с нею расстаться, хотя больше всего желаю этого, хотя.... Нет! Больше всего я желаю, проснуться.
Да, именно проснуться. Проснуться и понять, что всё это, всё, что случилось, дурной сон, ночной кошмар, который уйдёт с рассветными лучами. Растает, перестанет пугать, а потом просто забудется. Хочу проснуться в объятиях мужа, хочу чувствовать внутри не вечный колючий холод, а родное тепло. Хочу, чтобы меня отогрели. Хочу прижать к себе сына и дочь, поднять их и закружить. Хочу! Хочу! Хочу!!!
Да что толку от моих желаний! Это не сон, и мне не суждено проснуться. Только заснуть, но и этого не дано.
Я правильно сказала. Это не жизнь и не сон. Это агония.
Хлопнувшая дверь вывела меня из состояния близкому к забытью. Это светлый эльф поспешно вышел в метель, пытаясь сдержать слёзы, что катились из глаз. Потому что.... Потому что нельзя заглядывать в чужие души без разрешения хозяев!!! Его никто не просил читать меня!
Я рыкнула и с силой опустила кулак на стол, так, что столешница чуть не потрескалась, после чего схватила лэру и вышла вслед за эльфом. Он ведь ещё молодой, он сейчас глупостей наделает, а потом жалеть будет всю оставшуюся жизнь. Если у него ещё эта жизнь будет.
Мороз щипал кожу, но я этого не чувствовала - давно уже перестала ощущать холод и жар. Только вот стихия, засевшая внутри меня, почуяв родство, взревела, ещё больше сковывая меня льдом, отчего меня пробрал озноб и на мгновение я выпала из реальности. Чтобы прийти в себя в сугробе. Сжав зубы, я упёрлась руками и встала, призывая сущность. Сразу же стало легче и идти, и видеть. Плащ завернулся вокруг меня, согревая и даря чувство защищённости. Я же зашагала в сторону фигурки эльфа. Он стоял у дерева, прислонившись лбом к шершавой коре и не замечая буйства стихии. Кое-как добравшись до него по сугробам, выругалась про себя, отчётливо ощущая, как снег завалился в высокие сапоги и начал таять. Ведь эльфы то спокойно ходят по метровым сугробам, проваливаясь лишь на палец, а я так не могу!
Я резко развернула эльфа к себе лицом и прижала его спиной к дереву, приближаясь к его лицу так, что наши дыхания почти смешались, и заглядывая в его большие, полные слёз глаза зелёного цвета. Эльф пытался вырваться, отступить, выйти из плена моих глаз, но куда ему.
- Раз, начал, смотри! - зло прошипела я, разбивая в дребезги ледяной полог на своей памяти и вытаскивая наружу всю мою жизнь, которую я отпустила, но которая не пожелала отпустить меня. - Смотри!!!
Было дикое желание порвать эльфа на части, а потом взлететь над этим снежным царством, подставляя лицо ледяным потокам воздуха, позволяя стихии взять верх надо мною, полностью раствориться в неистовом Синем Пламени. Раствориться и забыться на века. Чтобы не чувствовать и не знать.... Не быть.
Колени эльфа подогнулись, и он рухнул мне под ноги, так как мои внезапно ослабевшие руки не удержали его. А через мгновение и я сидела рядом с ним на белом колючем снегу, сгребая белую крошку в охапки, раня незащищённые чешуёй ладони до крови и не замечая этого. Синее Пламя ослепительно вспыхнуло, полыхнуло, на миг затопив моё сознание своей мощью и подавив мою волю собою, а потом резко угасло, вновь завернувшись вокруг сердца ледяным коконом, что не позволяет воспоминаниям докучать мне, но и не пропускает никакие чувства.
И только тогда я ощутила холод.
Содрогнувшись всем телом, я встала, подняв и эльфа за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Встряхнув его за плечи так сильно, что его голова безвольно мотнулась в разные стороны, я заглянула в его огромные глаза, полные слёз, с расширенными зрачками. И в глазах его было какое-то странное понимание. Даже нет, не так. Он не мог, просто не мог меня понять. Это было осознание того, что он увидел по моему разрешению. Полное осознание и ещё кое-что: нежелание принять, нежелание смириться, нежелание отпустить. И дикая надежда. Вера во что-то, что обязательно ещё будет. Почему дикая? Да потому что в моём случае это действительно дико надеяться на что-то. Дико, глупо и бесполезно. Только ещё больше травить себе душу и загонять себя в угол, в тупик. Не оставляя ни малейшего шанса даже не на жизнь, а просто на существование.
- Вы... - отчаянно зашептал он, глядя мне в глаза, но я его остановила, приложив палец к его губам и покачав головой, при этом устало и слишком обречённо улыбаясь.
Эльф всё понял. Он опустил глаза и уже было сделал шаг прочь, по направлению к крыльцу, но остановился. Он долго стоял, то ли собираясь с силами, то ли собираясь с мыслями. Долго стоял и смотрел куда-то в метель, прикрывая глаза, когда северный ветер бросал в лицо колючий снег. Он стоял, а я не торопила его. Не за чем. Так надо. Я тоже стояла, глядя на его напряжённую спину и чувствуя, как холод сковывает моё тело, пробираясь в самую суть, затуманивая разум. И даже истинная сущность не помогала. Но я упорно не двигалась с места, ожидая... чего-то. И я даже не знаю, чего я ждала от этого малолетнего незнакомого эльфа, который случайно заглянул в меня.
- Верьте, - твёрдо сказал он, упрямо поднимая на меня свои глаза. И он не отвёл взгляда. А потом медленно кивнул, чуть даже склоняясь в поклоне, и растворился в метели.
И только после этого я позволила себе понуро опустить плечи, нахохлиться и, запрокинув голову к небу, что сейчас было покрыто облаками, беззвучно закричать, жалея о том, что из моих глаз не могут катиться слёзы. А метель подвывала мне на своей заунывной ноте, бросая мне в лицо охапки снежных крошек. И холод пробирал до костей, заставляя меня дрожать, словно тонкий лист на ветру....
На постоялый двор я вернулась нескоро. И только когда уселась за освободившийся стол в дальнем тёмном углу зала, я поняла, как же замёрла. Пальцы не гнулись, ног я не чувствовала, как ушей и носа. И всё тело покалывало, словно маленькими иголочками, теплом.
- С Вами всё в порядке? - раздалось откуда-то сбоку, вырывая меня из объятий ледяной дрёмы.
Я растерянно моргнула и медленно подняла глаза, фокусируя взгляд. Напротив меня стояла та самая девчушка, что попросила спеть о любви. И в глазах её читалась тревога за меня.
Я не позволила мерзкой ухмылке выползти на лицо и нашла в себе силы кивнуть.
Девчонка нахмурилась, явно собираясь что-то сказать мне, но тут её сестра взяла её за плечи и с силой утащила к дальнему столику, бросая на меня извиняющий взгляд. Я улыбнулась одним уголком губ, давая понять, что не сержусь.
А эту девушку я недооценила. Она сразу поняла, что я не та, кем кажусь на первый взгляд. Да и сама она.... Я прищурилась и привычным жестом наклонила голову, чтобы волосы завесили глаза, после чего изменившимися глазами взглянула на девушку. Та вздрогнула и напряглась, тут же закрываясь сильным щитом, но это не помешало мне разглядеть почти незаметную серебристо-серую нить в узоре её ауры, которая говорила о том, что передо мной сейчас находится никто иной, как самый настоящий Вольный Странник. Задумчиво нахмурившись, я перевела взгляд на младшую сестру и успела заметить точно такую же нить. Когда я вновь посмотрела на старшую из сестёр, то наткнулась на её настороженный взгляд. Она не понимала, кто же смог разглядеть её.
Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула всем телом, а рука её дёрнулась к рукояти кинжала, но потом безвольно повисла. Девчонка покорно посмотрела на меня, кинув тоскливый взгляд на сестру. Я же покачала головой и отвернулась.
Какое мне дело до того, что вы сбежали? Какое мне дело до того, что на вас объявлена охота среди других Странников? И плевать, что в моей ауре с недавних пор появилась точно такая же нить. Плевать! Я сразу сказала, что ни в какие интриги и дела Странников влезать не буду, а если они попробуют надавить, то плохо будет всем и прежде всего им. Ведь я успела уже узнать, что я далеко не слабенький Странник и даже не среднячок. Да и терять то мне в принципе нечего. Так что я такого успею наворотить, что они не один век расхлёбывать это будут, поминая и меня, и своё начальство, не прислушавшееся к моему совету.
Губы сами по себе растянулись в жестокой усмешке, а стихия довольно заурчала, словно огромная кошка, и потянулась. Но, слава Богам, потом вновь улеглась на прежнее место и задремала, не став собирать кровавую жатву. А я с облегчением выдохнула, так как не хотелось мне приходить в себя в луже крови и окружённой трупами убитых мною существ. Я не говорю стихией, потому что глупо прикрываться этим. Ведь это именно я позволю стихии такое сотворить, так что и отвечать мне, пусть только и перед собою, но это, порою, ещё страшнее.
- Простите, что отвлекаю, - испуганно пролепетала девчонка-разносчица, упорно пряча взгляд и вертя в руках поднос, - но хозяин просил узнать, надолго ли Вы намерены здесь задержаться.
С трудом удержав ухмылку, так и норовившую выползти на губы, я внимательно посмотрела на наблюдающего за нами хозяина постоялого двора. Стоило мне это сделать, как он быстро отвернулся, промокая пот на лбу засаленной тряпицей.
- Передай, что я сейчас ухожу, - неожиданно для самой себя проговорила я каким-то чужим голосом.
Официантка даже подняла на меня глаза и растерянно захлопала ресницами, чуть приоткрыв от удивления рот.
- Хорошо, - рассеянно кивнула она и, так ничего и не поняв, ушла.
Я же, осознав, какую глупость только что совершила, выругалась, но, делать нечего, встала из-за стола и, забрав из номера свои немногочисленные пожитки, вышла на улицу. Остановить меня никто не пытался, хотя молоденькая Странница провожала жалобным взглядом побитого щенка, а эльф даже кивнул на прощание. Остальные просто смотрели, порываясь спросить что-то, и не решаясь.
Страшно узнавать о себе то, что и так знаешь, но принять не хочешь. Страшно. И больно. Но оттого, что ты убегаешь, легче не станет. Только хуже.
Покачав головой, шагнула в двери. Метель более-менее утихла, но мороз стоял просто жуткий, да ещё и темно, хотя это и не самое страшное для меня.
- И куда меня понесло? - прошептала я, оглядываясь по сторонам, но на дороге было пустынно, только ветер гонял сухой снег.
Естественно, отправляться куда-то в такую погоду даже на лошади рискованно, хоть мне и не грозит обморожение, но всё же нельзя так издеваться над своим организмом. Но и лошади то у меня нет, так что приходится шагать на своих двоих.
Неосознанно и уже машинально выпустив истинную сущность, я завернулась в плащ и медленно побрела по дороге, бездумно глядя на девственно-чистый снег. В голове хоть и были мысли, но я не обращала на них никакого внимания. Пусть себе вертятся, авось надоест, и они сами по себе испаряться. Потому что думать о чём-то не хочется.
Вообще думать не хочется, как и делать что-то. Но за свои ошибки надо платить. А необдуманно совершённые поступки - это серьёзные ошибки, и за них платят вдвойне. В следующий раз буду думать и лучше себя контролировать. А то мало того, что я стихию иногда не сдерживаю, так теперь и за своими поступками не слежу. Это меня не убьёт, а вот жизнь усложнит существенно. А я этого не хочу. Зачем осознанно расставлять на себя же капканы и ставить себе же палки в колёса, спрашивается? Я понимаю, если б исход был смертельный, а так.... Зачем?
Я помотала головой, отгоняя всё же завладевшие мною мысли, и осмотрелась по сторонам. И тут же заметила наполовину занесённую дорожку, уходящую в лес.
Хм... скорее всего, эта дорога купцов, которые останавливаются с обозами на ночлег, но так как их давно не было, то и дорогу занесло. А вот само место, возможно, и нет, а места купцы хорошие для ночлега выбирают.
Поправив лямку сумки, я шагнула в сугроб, провалившись почти по колено. Но сапоги спасли, всё ж хорошо, что высокие купила.
Преодолев надутый ветром снежный бархан, я попала на большую поляну. Посредине была куча снега, по бокам - сугробы, а вот в левой части из-за всё того же бархана, снега не было. Я прошла туда и запалила костёр, после чего расстелила плащ и с наслаждением вытянула ноги.
Есть не хотелось, так что копошиться с готовкой я не стала, а просто молча и неподвижно сидела, глядя на рыженькие язычки пламени в костре. Они давали пусть не ровный, но мягкий свет и ласково ластились к протянутым им навстречу ладоням, давая так необходимое сейчас тепло. Но тепло это дальше тела не проходило, душа так и оставалась закованная в лёд, который даже не начинал таять.
Я задумчиво подняла глаза к небу, и тут же пришлось зажмуриться, так как откуда-то сверху с веток дерева на меня посыпалась снежная крошка, которую я быстро стряхнула. Несколько снежинок всё же осталось на коже, но они не растаяли вопреки природным законам, а так и остались маленькими многолучевыми звёздочками, переливающимися в свете костра. И только когда я поднесла руки ближе к огню, они превратились в воду, в маленькие капельки, которые тоже стали переливаться.
Слизнув влагу с руки, я встряхнулась от пробравшего меня озноба и улеглась на спину, заложив руки за голову.
Костёр всё также трещал, пламя с довольным урчанием поедало подаренные ему ветки, предварительно слизывая с них снег, где-то в лесу ухнул филин, а потом коротко провыл волк, отчего я невольно улыбнулась и подавила желание провыть ему в ответ. Всё равно ведь не сунуться ко мне, так как почуют ещё более опасного зверя.
Вот так я и заснула, улыбаясь. Такого со мною давно не было. Я улыбалась, и перед тем, как глаза окончательно закрылись, я успела увидеть что-то пёстрое, что бесшумно село на ветку дерева с противоположной стороны поляны. Это что-то было неопасно, поэтому я и не отреагировала.
И последнее воспоминание: странная песня без музыки и без слов, от которой кокон вокруг души вдруг просто взял и... растаял.
Другая из параллельных
Ночь. За окном вязкая темень - предрассветный час. Волчье время. Когда до того, как встанет солнце, осталось совсем немного. Когда ночь делает последний отчаянный рывок, не желая поддаваться и отступать, спасаясь бегством на запад, подальше от солнечных лучей. По идее, в такие моменты сон самый крепкий и самый глубокий. А ещё вещий. Считается, что можно увидеть будущее, возможно, не своё, но всё равно то, что непременно случиться. Но только не для меня. В силу особенностей своей расы я мало сплю, да причём ещё и чутко. Но если уж сплю, то сил мне это не прибавляет, а только отнимает. Потому что каждый раз, ночь за ночью я вижу один и тот же сон. Сон, являющийся явью. Моим прошлым. Прошлым, которое я одновременно и ненавижу, и люблю больше жизни. Прошлым, которое я всеми силами пытаюсь забыть и которое я не желаю отпускать и принимать. Однажды я это уже сделал. Во второй раз - не получилось. И не получиться. Потому что в первый раз я сделал это, так как было ради кого отпускать, было, ради кого жить дальше. А сейчас нет. Хотя возможно и есть, но я не встретил этого человека, или вернее сказать существа. Не встретил, да и если уж быть честным с собою, не хочу я его встречать, хотя пытался много раз. Пытался забыться, забыть, затопить боль чем-то другим - сражениями, интригами, страстью - всем. Но как бы я не старался, ничего не помогает. Я не могу забыть этих невыносимо-синих и непостижимо-старых глаз на лице обычной человеческой девушки с серебристо-седыми волосами. Не могу, не в силах, не хочу. Потому что только тогда я и жил, только рядом с ней не нужно было держать маску, не нужно было сдерживаться и казаться лучше, чем есть на самом деле. Ведь она принимала меня таким, какой я есть. Со всеми моими странностями, страхами, моей паранойей и чувством собственности. Она понимала и принимала, не желая изменить что-то, но всё равно неосознанно меняя меня, заставляя меняться.
Я глубоко вздохнул и сел, откинув одеяло и чуть поморщившись, когда ноги коснулись холодного пола. После чего бросил один до жути тоскливый взгляд себе через плечо на пустую кровать и уткнулся в руки, стискивая зубы, чтобы не завыть от обречённости и одиночества.
Сколько раз я уже сидел точно также, сдерживая стон безысходности, готовый сорваться с губ, и всей душой желая, чтобы кто-нибудь прекратил мои мучения, оборвал нить моей никчёмной и пустой жизни, даровав мне покой и забвение, которое уж точно лучше вот такой вот яростной агонии, когда ты ещё жив, но понимаешь, что жизнь закончена, когда от боли не можешь уже кричать, потому что сорван голос, и осталось только одно желание - умереть. Но нет такого смельчака, что готов выйти против меня. Да и вряд ли найдётся.
По моим губам пробежала хищная и невыносимо горькая усмешка, тут же превратившаяся в яростный оскал зверя, загнанного в клетку, но готового драться до последнего, чтобы если уж не выжить, то утащить за собою побольше своих врагов.
Ведь когда-то очень и очень давно, ещё в той, прошлой жизни, она говорила мне то же самое. Некому было оборвать её жизнь. И хорошо, что некому. Иначе бы мы не встретились.
Хриплый рык вырвался из горла, царапая слух, возвращая в реальность и не давая воспоминаниям хлынуть на меня нескончаемым потоком, чтобы погрести под собою и лишить рассудка. Но всё равно перед глазами успевают пронестись несколько картин, способных убить... но только не меня.
Я потряс головою и зажмурился, словно бы стараясь не видеть, но когда это помогало? Всё равно я вижу двух маленьких сорванцов - мальчика и девочку, совершенно одинаковых. И только глаза у них разные. У девочки - чёрные-чёрные... мои. У мальчишки - лазурные, словно чистое летнее небо... её.
Капля крови из прокушенной губы протекла по подбородку и упала на штаны. Я с нажимом провёл по лицу, стирая гримасу отчаяния и боли, и вышел на балкон, подставляя пытающее лицо прохладному осеннему ветру. Шумели сухие листья на деревьях, постепенно, один за другим отправляясь в свой последний полёт. По небу нехотя ползли низкие облака, того и гляди грозившиеся обрушиться яростным ливнем. Ветер, словно бы специально, усилился, пробирая до костей. Вот только не учёл этот своевольный бродяга того, что я никогда не замёрзну, актуальнее будет сгореть в собственной стихии. И вновь усмешка поселяется на губах, а я запрокидываю голову, до такой степени вцепляясь в каменный поручни, что на них остаются следы моих судорожно сжимающихся пальцев.
Сгореть.... Когда-то очень и очень давно, когда дядя рассказал мне, что я по своей природе почти уникален, я рассмеялся. Но это действительно так. Мало у кого стихия-покровительница входит в такую силу. Это даёт уйму преимуществ, увеличивая уровень магической силы, выносливости и некоторые особенности, присущие определённой стихии. К примеру мне были нестрашны самые сильные морозы, я мог разжигать огонь просто так. И ещё по мелочи. Но так же у такого сильного покровительства есть и свои минусы. Я слишком быстро "воспламеняюсь" и долго не могу "угаснуть". И если уж меня довести, то могу поступить так, как поступает разбушевавшееся пламя - уничтожить всё, в том числе и себя самого. Ну так вот, я редкость. Большая редкость. Но это выглядит ничтожным пустяком по сравнению с другим фактом. С тем, что судьба свела меня с точно такой же редкостью, заставив не только пересечься, но и ещё идти бок о бок, вытаскивать из передряг, прикрывать спину, злобно и с самозабвением ругаться, получая неописуемое удовольствие и... и до жути бояться того, что наши стихии окажутся сильнее нас, что они всё-таки сорвутся и убьют... нет, не тебя, а другого. Бояться, что больше не увижу этих глаз и не услышу голоса. До судорог бояться потерять, просто банально сорваться, довести до такой степени, что стихия одержит верх над чувствами. До жути бояться, и в тоже время понимать, что если бы в нас не сидели совершенно противоположные стихии с чудовищной силой, то мы бы даже и не встретились, не обратили бы друг на друга никакого внимания, пройдя мимо, и только каким-то седьмым чутьём осознав уже, потом, что пропустили что-то очень важное, что-то, что уже не вернуть.
Я ведь много раз задавался вопросом, а зачем я ей? Старый тёмный эльф с собственническими замашками, манией преследования, кучей врагов и ещё большей кучей тараканов в бедовой остроухой голове. Зачем ей это всё? Зачем это всё терпеть? Мои выходки, вспышки ярости и ревности. Хотя никакая другая не выдержала бы. Или она бы ушла, или бы я её убил. А с ней не получалось. Потому что она сама кого хочешь убила бы, ведь у неё тоже довольно своевольная стихия. Смешно сказать, но только она заставляла меня остывать. Ведь она - это лёд. Она всегда была холодной, по крайней мере, мне всегда так казалось. И обязательно хотелось обогреть, прижать к себе, отдавая всё своё тепло. И именно так я и избавлялся от переполнявшего меня огня - отдавал ей, ведь ей то он был нужнее, чем мне.
Ностальгия пролилась на сердце терпким вином, заставляя не зажмуриться, а просто легко прикрыть глаза, всё равно сквозь ресницы глядя на окружающий мир.
А потом появилось два светловолосых чуда, которые не могли усидеть на месте и понимали друг друга так, словно у них тоже была телепатическая связь. Но ведь они были близнецами, а близнецы всегда чувствуют друг друга. Они были забавными, и вызывали щемящее чувство нежности в душе. Нежности и умиления, а ещё благодарности той, которая подарила мне это простое земное счастье.
- Я так и знал, - раздался сзади удручённый вздох, и рядом о перила облокотился дядя, грустно глядя на меня. Я же даже головы не повернул, продолжая бездумно смотреть в ночь и почему-то тихо улыбаться.
Эльф покачал головой и отвернулся, сморщившись.
- Я понимаю, привязанность, я даже могу предположить истинное чувство, но ничто не длиться вечно. Всё когда-нибудь умирает, отживает своё, уходит. И это прошло. Нужно прекратить загонять себя в тупик и плевать на свою жизнь с высокой башни форпоста, - его размеренная речь не произвела на меня никакого впечатления. Но вот его слова заставили что-то в душе всколыхнуться, а в следующий момент мой дядя - один из сильнейших на данный момент магов в мире - был поднят за горло над полом так, что даже кончиками сапог его не касался, и судорожно хватался за мою руку, в то время как в моих зрачках ревело рыжее пламя.
- Ты называешь это жизнью? Если это жизнь, то я не дроу! - шипение удивило меня самого. Даже не удивило, а просто привело в замешательство. А ещё то, что дядя не мог освободиться, хотя раньше спокойно справлялся, хоть и прилагал усилия.
- Да, очнись ты! Приди в себя! - прохрипел он, уставившись мне в глаза постепенно мутнеющим взглядом, а моя рука даже не дрогнула, продолжая сжимать его горло.
А потом ярость отступила, а вместе с ней ушли сила и раздражение, оставив пустоту. Я чувствовал себя полностью выжатым. До суха. Не осталось ничего, никаких эмоций. Только многолетняя усталость навалилась с чудовищной силой.
Покачнувшись, я отступил от дяди, что пытался заново научиться дышать, при этом жутко хрипя, и с облегчением опёрся о перила, прикрывая глаза. Рядом раздались шаги, а потом меня схвати за плечи и с силой встряхнули, отчего голова мотнулась, как у курёнка, придушённого лисой.
- Да очнись ты, наконец! - прошипел дядя. - Ты уже себя контролировать не можешь! Сколько раз за день у тебя такие вспышки? Два?! Четыре?!! А что будет, если в следующий раз ты не сможешь остановиться?! Ты подумал?!! Ты о себе не думаешь, так подумай о других!!! - и меня ещё раз встряхнули.
Сжав зубы, я оттолкнул злого, как сотня бесов, эльфа от себя и отвернулся, стараясь не обращать внимания на яростное сопение рядом.
- Хватит прятать голову в песок, - устало произнёс он, подходя ближе, и на плечо мне легла его ладонь. - Я не хочу тебя терять, но это непременно случиться, если ты не возьмёшься за ум и не станешь противостоять своей стихии. Ведь она тебя поработит, рано или поздно!
Я едко хмыкнул, а губы сами по себе растянулись в зверином оскале. При этом пальцы вновь до такой степени сжали перила, что на камне остались царапины.
Как он славно говорит. "Не хочу тебя терять"! Да он потерял меня ещё тогда, когда держал меня, не давая броситься на помощь тем, кого я любил и кто погибал на моих глазах. Он держал меня магически, уговаривая при этом подумать головой и понять, что я ничего не смогу сделать, только ещё и себя убью. Да вот только не понимал он, что я всё равно умру, если из моей жизни пропадут три солнышка, ради которых я готов был горы свернуть, а потом ещё и вернуться назад. Обязательно вернуться.
- Ты поздно спохватился, - ровным голосом ответил я, но никто не узнает, скольких усилий мне стоило это напускное спокойствие. - Ты уже меня потерял.
- Не говори ерунды! - зло воскликнул дядя, но потом, словно опомнившись и вспомнив, чем это закончилось в прошлый раз, вновь вернулся к спокойному и размеренному тону. - Ты думаешь, что она хотела, чтобы ты лежал рядом с ними? А? Она бы хотела твоей смерти?
- Хватит! - рявкнул я, разворачиваясь и прожигая дядю пылающим взглядом, при этом внутри уже вновь поднимала голову огненная стихия, утробно рыча.
Эльф отступил на шаг, делая лёгкий пас рукой - для защиты. А я лишь усмехнулся, но всё-таки удержался оттого, чтобы вновь не броситься на него.
- Она этого не хотела, - слова царапали горло. - Но она знала, что потеряй я их всех, я тоже умру. Потому что они были моей жизнью. Я жил ради них. А ради кого мне жить теперь?
- Ради тех, кто любит тебя, - ответил он. - Разуй глаза....
- Да знаю я всё! - оборвал я его. - Знаю о Каилле! Но поделать с собою ничего не могу! Не могу!!! - по слогам произнёс я последнюю фразу.
- Но один раз ты полюбил другую! - запальчиво воскликнул дядя. - Ведь полюбил! Хотя когда умерла Андария, ты тоже думал, что жизнь кончена!
Андария.... Вспышка боли, и кровавая пелена застила всё перед глазами. Сердце сжалось в груди, грозясь остановиться. Горло сдавил болезненный спазм, так что дышать стало невозможным. А потом в голове мгновенной вспышкой - воспоминания....
И цветущая вишня роняет свои лепестки, которые уносятся на крыльях ветра куда-то далеко....
- Ведь так? - прошептал дядя, отворачиваясь и опираясь на поручни. При этом голос его был сдавленный, будто слова давались ему с трудом. - Очень тяжело быть одному, но порою нужно жить через не хочу.
Я долго молчал, не зная, что сказать на эти его слова. Согласиться? Но ведь я так не думаю. Опровергнуть? Да вот только это правда.
Поэтому и молчал, слушая, как завывает ветер. Ветер - вольный странник, никуда не спешащий, никому не подчиняющийся. Ветер, не отвечающий ни за что. Он единственный, кто получил полную свободу даром. Нам же приходиться платить большую цену. И порою эта цена слишком велика.
- Извини, - покачал я головой и ушёл обратно в комнату, где покидал в сумку вещи, оделся, нацепил ножны, схватил плащ и вышел, не оглядываясь.
Хватит, от сидения на одном месте только хуже становиться. Да притом ещё и здесь, в столице. И пусть она начала возрождаться и восставать из пепла, всё равно я не могу смотреть на неё. С ней связано слишком многое, что причиняет боль. А восстановить её можно и без меня, всё равно от меня в этом деле никакой пользы нет.
Когда я седлал коня, что нервно стриг ушами и нетерпеливо преступал с ноги на ногу, сзади раздались лёгкие невесомые шаги. Я знал, кто это, но оборачиваться не стал, продолжая проверять упряжь.
- Сбегаешь? - надменный голос с нотками пренебрежения.
Я затянул одним рывком ремень, закинул сумки на седло и только потом медленно обернулся, заглядывая в глаза эльфийке, что сейчас стояла напротив меня. Высокая, статная, с до жути правильным лицом и властными глазами. Она смотрела на меня так, будто бы ждала чего-то. Но я ничего делать не собирался.
Когда пауза затянулась, она глубоко вздохнула и вскинула подбородок, добавляя во взгляд презрения.
- С каких это пор ты бежишь от проблем?
Я всё так же безмолвствовал, только уголки губ дрогнули и поползли вверх, а вскоре на моём лице появилась усмешка, показывающая кончики клыков.
- Ты... - прошипела эльфийка, и маска безразличности слетела с её лица. В глазах появилась отчаяние и надежда, а губы задрожали. Но как ни странно, на меня это не подействовало, хоть я и знал, что сейчас это не маска. - Чем она лучше? Чем эта смертная лучше меня?!
Я поморщился, когда она перешла на визг.
- Возьми себя в руки, Каилла, - строго произнёс я, чувствуя, что в глазах уже заполыхало пламя.
- Это ты мне говоришь?! - но мой тон не подействовал на неё, она только ещё больше разошлась, делая шаг ко мне. - Это ты себе скажи! Из-за какой-то смертной простолюдинки ты ставишь на себе крест!
Из горла сам по себе вырвался рык. Стихия яростно взвыла внутри меня, предлагая убить эту стерву, и сделать это очень медленно, чтобы видеть, как из ее глаз по капле уходит жизнь. Чтобы вдосталь напиться её болью. Чтобы она ползала на коленях и молила... нет, не о пощаде, а о смерти.
И руки уже потянулись к перевязи клинков, но я усилием воли остановил себя. Глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но стихия не желала уходить. Хоть сейчас был оскорблён враг, но это был тот самый враг, которого защищаешь ото всех, чтобы убить самому. Честь которого важнее собственной. А уж память о таком враге - бесценна.
Я быстро вскочил в седло и пришпорил коня, стараясь оказаться как можно дальше. И с каждым ударом копыт по камню дорог ярость уходила, и стихия засыпала. Только бы не обернуться по старой привычке. Только бы не обернуться! Иначе я не выдержу и вернусь. И тогда случится непоправимое. И всё равно, что она заслужила смерть, меня это не оправдает. Нельзя дать стихии повод. Нельзя позволить ей сорваться с поводка. Нельзя! Но, Боги, как же хочется это сделать! Раствориться в ней на веки, потерять себя, потерять память. Вот так вот разом, одним махом. Одним ударом перерубить нить, что пульсирует болью. Перерубить и успокоиться, наконец. Избавиться от кошмара под названием жизнь.
Я сильнее стиснул поводья и зажмурился. Конь знает дорогу, а мне нужно прийти в себя хоть немного.
Как жаль, что нельзя проснуться. Просто открыть глаза, вздрогнув, в своей постели рядом с любимым человеком. Очнуться и тут же забыть. Как жаль....
Когда конь забрался на холм, я спешился и, накинув повод на ветку дерева, всё же обернулся. И как раз в этот самый миг солнце поднялось из-за кромки леса, осветив город, что сейчас лежал, как на ладони.
- La'ar'telli'alle's... - прошептал я и почувствовал, как сердце сжалось.
Ведь именно на этом месте моя жизнь круто изменилась, и в ней появилось маленькое существо, похожее на котёнка с голубыми глазами.
Я невольно улыбнулся, зажмурившись из-за набежавших воспоминаний.
Каким же идиотом я был! Множество раз отпускать её от себя, чтобы неосознанно бояться и просыпаться среди ночи с мыслью, а вдруг....
Когда лошадь ткнулась мордой мне в плечё, я вздрогнул и потряс головой, растягивая губы в горькой улыбке, после чего отвязал животное и ушёл, уже не оглядываясь. А как только, преодолев полог, я ступил на дорогу, то ударил в бока лошади каблуками и помчался дальше, словно стремясь угнаться за ветром. А на самом деле просто потому, что она тоже любили так скакать - бездумно, бешено, безоглядно.
И тут в моей голове сама собой зазвучала мелодия. Лёгкий и нерешительный, словно задумчивый перебор струн. Дрожащий звук, что постепенно набирает силу. И голос... до смерти любимый голос, которого я не слышал много лет, и который звучал лишь в моих кошмарах....
...
Возьми меня с собой, пурпурная река,
Прочь унеси меня с собой, закат.
Тоска о том, что было, рвётся через край,
Под крики серых птичьих стай.
... [4]
И наяву я увидел тот самый оранжевый закат с тёмно-фиолетовыми облаками. Закат, который навсегда останется в моей памяти. Первый закат без них. Первый закат в полном одиночестве.
Из вязких воспоминаний меня вывел конь, он аккуратно взбрыкнул и заржал, пытаясь привлечь моё внимание. Я же, когда пришёл в себя, понял, что умное животное самостоятельно добралось до поляны, на которой я обычно останавливаюсь на ночлег.
- Умница, - шепнул я, потрепав коня по холке, после чего сгрузил с него свою сумку и хлопнул по крупу. Конь обиженно посмотрел на меня и не двинулся с места, упрямо опуская уши. - Иди же! - рыкнул я и ещё раз припечатал коня по крупу.
Конь возмущённо на меня покосился и попытался меня лягнуть, но я увернулся. После чего животное встало на дыбы и, посучив в воздухе копытами, рвануло обратно по дороге. Я же, понаблюдав, как листья, потревоженные ветром, кружатся на следах коня, вздохнул и отправился на поляну, где развёл костёр и уселся на расстеленный плащ, задумчиво глядя в небо, по которому плыли серые облака.