Аннотация: - Не волнуйся, бабка! Будет тебе экспресс!
В пути.
Автобус резко повернул налево. Плотно прижатых друг к другу пассажиров кинуло вправо. По салону пронеслись сдавленные вопли и стоны. Кораблев не удержался за поручень и с отчаянным криком полетел в проем кресел. Через мгновение он уже барахтался внизу, пытаясь найти опору. Сидевшая у окна девица, перепугавшись не на шутку, отчаянно визжала и старалась отпихнуть от себя цепкие руки в черных перчатках, ощупывающие ее коленки.
- Куда вы лезете!? - Кричала она. - Да, есть здесь, в конце концов, мужчины?!
- Я сейчас! Я мигом! Вот только очки найду! - Долетал откуда-то из гущи стонущей толпы высокий и резкий голос Кукушенова.
- Ну, мерзавец! Он, будто, дрова везет! - Воскликнул потрясенный Иван Петрович. Кое-как ему удалось подняться на одно колено и оставить, наконец, в покое ноги напуганной попутчицы. - Локоть себе расшиб! Вот, вас побеспокоил!
- Ирод! Локоть он себе расшиб! Ты погляди, что со мной сделал! - Заголосила у него над ухом, сидевшая по соседству баба. - Рожу мне всю рассадил своим чемоданом! Я реву, а он, бесстыжий, девку "хапает"! Меня в Лежневой на поминках ждут, и, глянь, какая я заявлюсь!
Она причитала, а сама торопливо рылась в сумке. Кораблев сумел, наконец, подняться и мог теперь оценить ее повреждения. Левый глаз скрывался за большим красно-лиловым подтеком, а правый, выражал всю возможную меру отчаяния и гнева. Иван Петрович невольно заробел.
- Может, Вам зеркало нужно? - Не утерпела девушка у окна.
- Ага, милочка! Дай, гляну. Добрая душа!
Девушка протянула круглое зеркальце. Баба привычно спрятала под платок выбившиеся волосы, взяла зеркало и на всякий случай запричитала:
- Ой, милая! И глядеть-то на себя страшно!
Кораблев прижал к животу свой дорогой портфель, отвернулся и для верности зажмурил глаза.
- Ты, это - чего, Иван Петрович? - Поинтересовался подоспевший Кукушенов. - В глаз чего попало?! Ты погляди, что у меня с очками! Слетели с носа и прямо под ноги какой-то "корове". А той - что? Ей, ведь, не жалко. Встала и раздавила. Левым-то глазом еще что-то вижу, ну, а правый, сам понимаешь, теперь у меня минус четыре.
У Ивана Петровича не оставалось сил для сочувствия. Баба сумела, наконец, обнаружить в крошечном зеркальце свое обезображенное лицо. "Скорей бы, уж!" - подумал Кораблев. Но гром не грянул! Вместо этого она тонко и визгливо запела.
- Ой, подружка ты моя! Девк! Ты глянь, что со мной приключилось! Чево ирод сделал! Ирод он и есть! Нюра! Как же я поминать-то теперь тебя буду? Да, чё люди скажут?! Скажут: "Зачем ты Дуня с боровом с энтим поехала, который с чемоданом?! Ехала б на эспресе!" Ой, Нюра! Лучше б я на себя не глядела! Чего, ирод, сделал! Так бы и дала ему, Нюр, в харю! Так ведь, отвернулся, боров! Теперь насмехается! Ой, девк! Как же я теперь в Лежневе покажусь?! Чё - скажут?
- Так, ведь, Иван Петрович! Кажется, это она про тебя? Вон, и пассажиры оборачиваются! Да, какой же ты боров? Вы бы, осторожней, гражданочка! А то, ведь, всякие обидные слова говорите!
- Ты-то чего встрял?! Видишь, что дружок твой сделал! Как я на поминках покажусь?
При виде оплывшего глаза Сидор Сидорович смутился. Его рука непроизвольно потянулась к затылку, но чесать его он раздумал и неожиданно предложил.
- А вы, мамаша, платочек у глаза держите, вроде, как соболезнуете родственникам покойного.
Плотно стоящие вокруг пассажиры дружно засмеялись. Ободренный этим смехом Сидор Сидорович уверенно перешел на "ты" и продолжал.
- А ты, мать, случаем, не левша? Я к тому, что если...? Ну, сама посуди, если бы справа попало. Ни выпить, ни закусить.
Потрясенная оскорбительной логикой Сидора Сидоровича и громким смехом пассажиров, баба растерялась и несколько мгновений молча, взирала на добродушную физиономию своего нового обидчика. Но тут уж не выдержала девушка у окна. Она бросила в сторону Сидора Сидоровича полный гнева и презрения взгляд.
- Как вам не стыдно?! Какие вы мужчины после этого? При вас обижают пожилую женщину, а вы смеетесь!
Смех затих. Пассажиры смущенно поглядывали друг на друга.
Иван Петрович не выдержал и, как можно мягче, обращаясь к всхлипывающей от обиды женщине, заговорил:
- Вот, ведь, как получилось! А, все - из-за тесноты в автобусах. Будь они неладны!
Услышав мягкий баритон Кораблева, потерпевшая приободрилась и мгновенно парировала:
- Ага! Здесь, значит, ему тесно? Ну, ладно, будет тебе просторней. Я, вот, как в Лежнево доедем, в милицию заявлю!
- Правильно! - Подхватила горячо девица. - У меня там знакомый работает. Он поможет!
- Да, какая милиция? - Растерялся Иван Петрович. - Я приношу свои извинения. Но, разве, я нарочно?!
- Ничего! - Ощетинилась девица. - В милиции разберутся! Я сейчас, как раз, SMS-ку напишу. Только, вот, на гору въедем, а то связи нет.
- Вот, милок! Дай нам только до Лежневой добраться. Там тебя и дружка "твово" мигом разберут! - Заявила потерпевшая, которая даже слегка повеселела.
Кое-кто из пассажиров заволновался.
- С какой стати, нам ехать в Лежнево? Я, например, садился до Ивантеевой!
- И я! - Испуганно заорал кто-то за его спиной.
- И я - до нее! - Донеслось справа. - Эй! Там, впереди! Спросите у водителя: куда мы едем, в конце концов?!
Народ взволнованно загудел. Все, наперебой, окликали водителя. Автобус стал притормаживать и, наконец, остановился. Перекрывая шум, затрещал старый динамик. Искаженный до неузнаваемости голос водителя разнесся по салону автобуса.
- Кто там говорит про Лежнево? Я же всех предупреждал, что поеду на Ивантеево! Если кто - на Лежнево, учтите, я деньги возвращать не буду! Я что, вас бесплатно вез?
- Батюшки! Как же так? Мне же на поминки надо! Куда же ты нас завез, идол? - Запричитала баба.
- Водитель! Вы что? Шутите? - Волновалась девица у окна. - Я с человеком заранее договорилась!
Иван Петрович повернулся к своему спутнику.
- Что же нам теперь делать, Сидор Сидорович?
Тот не нашел ничего лучшего, как возвысить свой резкий прерывающийся от волнения голос над шумом, царившим в салоне и, обращаясь к невидимому водителю, потребовать:
- Мы будем жаловаться! Отвезите прежде нас, а потом отправляйтесь в Ивантеевку!
- Правильно! - Подхватила сквозь слезы девица.
Пассажиры ответили на это дружным хохотом и свистом. Хриплый динамик, откашлявшись, снова донес до всех необыкновенный голос водителя.
- Чего еще удумали! Давайте, лучше здесь выходите и дуйте через кладбище. Здесь и километра не будет. Как раз, минут через тридцать там экспресс на Льгов пойдет, он всех подбирает.
- Так ведь он же по нечетным дням ходит! Мил, человек! - Возмутился Кукушенов.
- Ну, ты чего народ зря мутишь? Должен сегодня быть! А не хотите, поехали до Ивантеевки! Там до завтра на лавочке посидите.
- Да, ты разве назад сегодня не поедешь, Вася?! - В ужасе всплеснула руками забывшая на время о своих прежних переживаниях баба.
- Нет, теперь жди до завтра! У меня сегодня мероприятие. Ну, так что!? Выходите или дальше поедем? Смотрите, мне вас ждать некогда!
- Да, ты, идол, точно знаешь, что будет "эспрес"? А то ведь, мы тут все померзнем! К ночи до тридцати обещали!
- Не волнуйся, бабка! Будет тебе экспресс!
- Так чего же мы тут дожидаемся!?
Жилистый и костистый Сидор Сидорович первым пробивался к выходу, изредка покрикивая на ходу:
- Вы бы, гражданка, бочком повернулись! И мне бы легче было, и вам приятней! Слушай, парень! Ты локоть-то свой убери! Сам повернулся, а локоть - наружу! Что говоришь? Это - лыжи? Ну, извиняй, брат! У меня на носу одна оправа осталась!
Бабка причитала! Девица, чуть не навзрыд, плакала! Иван Петрович выходил вслед за ними. Двери захлопнулись! Автобус натужно фыркнул, обдав наших героев клубами едкого дыма и пара, и покатил прочь, на поиски далекой Ивантеевки.
- Ну, мамаша, куда же - теперь? - Спросил Сидор Сидорович. - Давай! Командуй!
- Вот, ведь, как! Автобус уехал, а я с иродами осталась! Как я сумку эту неподъемную понесу? Вот здесь теперь замерзну, или волки заедят!
- Хватит тебе, ба! - Заголосила девица. - Говори, куда идти? Где тут - кладбище?
- Эх, милая! - Подхватила бабка. - Здесь оно, на пригорке. Как раз, милая, до него доехали!
- Да, хватит тебе причитать! Пошли скорей! Ты скажи, далеко ли до трассы?
- Это, где эспрес ходит? Недалече! От кладбища - все вниз, вниз.
Иван Петрович подхватил "неподъемную" сумку и, проваливаясь в сыпучий снег, двинулся к пригорку. Сидор Сидорович храбро направился за ним. Женщины шли последними, безуспешно стараясь попадать в глубокие, быстро осыпающиеся следы.
- Покуратней, милок! Кошёлку не оброни! - Волновалась бабка. - Баночки - там у меня!
- Вот, беда! Кажется, кошелек у меня вытянули! На ходу заволновался Сидор Сидорович.
Он остановился и стал рыться у себя в карманах.
- А, нашелся кошелек-то! - Воскликнул он через мгновение, весьма обрадованный. - Дай-ка я деньги на всякий случай пересчитаю!
- Да, идите, вы, скорее! Что вы там копаетесь? - Волновалась издали, отставшая девица.
-Ты, милок, когда эспрес увидишь, рукой ему махни! - Едва переводя дух, кричала бабка.
Через несколько минут они, наконец, поднялись на пригорок. Отсюда было видно большое и очень старое, утонувшее в сугробах кладбище.
- И как мы теперь тут пролезем? - Возмутился Сидор Сидорович. - Где дорога? Может, надо было левее брать?
- Да, как же, милые, дорожка-то здесь должна быть! Я одним глазом не усмотрю, так вы втроем-то скорей усмотрите! Должна быть дорожка! Сама же я на летнего Николу по ней ходила!
- На "летнего", говоришь? А теперь уж "зимний" на носу!
- Вот что! - Сказал Иван Петрович. - Я пойду быстрее. И если увижу автобус, остановлю его. А вы уж - за мной следом!
- А сумочку-то, милок, оставь!
Он полез через сугробы, спотыкаясь о могилы и коряги, скрытые в глубоком снегу. Минут через десять Кораблев выбрался на открытое место. Оглядевшись, он залюбовался увиденным. Румяное солнце неторопливо садилось, и розовые лучи, щедро заливавшие снежные равнины и холмы, уползали вслед за ним, оставляя после себя темно-синие и лиловые тени. Примерно в полукилометре он заметил остановившийся у длинного пологого склона, похожий на яркую детскую игрушку, автобус. Это был тот самый экспресс. Вокруг суетилось несколько крошечных фигурок. "Сломался!". - Догадался Кораблев. Сзади послышался треск сучьев, стоны и тяжелое дыхание. Это были его спутники. Он машинально вытащил из кармана пачку сигарет, закурил и с наслаждением выпустил струю белого дыма, которая, превратившись в облачко, долго не таяла в прозрачном, морозном воздухе.