Захарова Наталья Владимировна : другие произведения.

Voprosy masteru 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  ***
  - Хранитель, я хочу поговорить с тобой! -Энж впервые произнесла его имя, стараясь вызвать на откровенный разговор, но ответ услышала не сразу.
  - Хорошо, давай поговорим. Сегодня много сделано?
  - Несколько дней, и у меня есть время. Отец занят, Себастиан тоже...
  - И ты решила, что самый незанятой- это я? Ты ошибаешься.
  - Если ты занят, то не буду беспокоить.
  - Конечно же, я занят. Но для тебя могу найти пару минут.
  Чуть позже они встретились вне Мастерской и, прогуливаясь по коридору, разговаривали. Хранитель то и дело находил недостатки во всем окружающем, ворчал, вызывал кого-то, изредка доносились его реплики: "почему так мало света!", "здесь могло быть и почище...", а то и вообще, открыв книгу, хмурился и кивал чему-то, словно соглашаясь с невидимым собеседником. Она понимала, что Хранитель так же, как и Мастера не разговаривает вслух, поэтому такому ворчуну как он нужен собеседник, на общей волне с которым он бы мог высказаться. Но выбора у Энж не было, она терпела, ее мучали вопросы.
  - Кто такие фаталисты? Что люди подразумевают под этим словом.
  - Что тебе уже известно о них?
  - Немного. Только то, что сказал мой носитель.
  Хранитель кивнул то ли ей, то ли снова невидимому собеседнику.
  - Ты ведь знаешь, что судьбы могут меняться самопроизвольно? Каждого человека Всевышний наделяет характером, духом, силой воли. А эти качества могут при определенных обстоятельствах вытеснять неугодные чувства из полотна. Те кусочки, которые выпали, на те же места вставлены быть не могут. Полотно их не примет. И тогда судьба ремонтируется. Это обычный процесс, где в образовавшиеся прорехи вставляется безразличие.
  - Отец рассказывал мне об этом немного. А фаталисты?
  - Фаталисты - люди, которые никогда не пытаются изменить свою судьбу. Не скажу, что они рождены бесхарактерными, слабыми духом. Это не так, не все такие. Для того чтобы довериться судьбе, уверовать в то, что существует полная зависимость от нее, тоже нужна сила, это не так просто. Фаталисты уверены, что менять что-то бесполезно, принимают все как есть. Когда им приходится делать жизненно важный выбор, они начинают словно сумасшедшие искать знаки в происшедшем, происходящем, придумывают себе сами вещие сны..., в общем, им всегда необходимо знать, что их выбор судьбоносный. Если же знаков нет, то они просто бросают жребий. Что угодно, только не сами... Ведь так приятно осознавать, что ты избранный и решение тебе подсказала сама судьба, тем более что таким образом не приходится ни за что отвечать и некого винить.
  - С ними, значит, хлопот у Мастеров меньше?
  - Почему ты так решила? - он удивился.
  - Ну как же...Если они не имеют желания менять свою судьбу, значит полотно должно быть всегда целым, они не препятствуют судьбе и никакие чувства из него не вылетают.
  Он улыбнулся:
  - Наоборот. Дело в том, что на судьбы фаталистов влияют характеры близких им людей, которые что-то меняют в своих полотнах. Какие-то чувства у них должны быть схожи с чувствами фаталиста в определенный момент, ведь они близки друг другу, а это всегда основывается на прожитых вместе чувствах. По закону близости людей чувства не могут быть долго невзаимными, если они не подогреваются надеждой, рано или поздно безразличие поглотит все, или же возникнет взаимное. И еще: судьбу фаталиста и не фаталиста легко отличить между собой; достаточно поднести по одному из чувств к полотну. И, если какой-либо кусок притянется магнитом, то значит, человек такую судьбу носящий, никак не фаталист. Он сам решает все, по крайней мере, пытается. Полотно фаталиста не притянет ни одно из чувств, оно будет ждать.
  Энж осторожно спросила:
  - Значит ли это, что любовь тоже следует закону близости? И если человек кого-то любит и надеется вопреки всему, то вскоре должно вспыхнуть ответное чувство?
  - Чувства не появляются одно за другим по этому закону. Появляются они стараниями Мастеров и только. Если у носителя оно настолько сильно, что он проносит его сквозь всю свою жизнь, не желая отпускать, подогревая его в себе надеждой, то вероятность взаимности появляется лишь тогда, когда в полотне судьбы человека, к которому эти чувства испытываются, появляется кусочек этого чувства. Почему ты спросила?
  - Мой носитель безответно влюблен, и я хочу ему помочь... Значит, нужно, чтобы в полотне Элизабет появился кусочек любви...,- пробормотала она последние слова уже будто про себя.
  Старая ее привычка- произносить все вслух, осталась с ней от ее прошлой жизни. Но если тогда она могла сказать мысль вслух, не боясь быть услышанной, то теперь ей приходилось следить за своими словами. Ведь известно, что нет более чутких слушателей, чем Мастера. По их законам сказанные слова- это обязательно то, что должно быть услышано. Как же нестерпимо порой было для Энж держать мысли в себе!
  Вот и теперь, Хранитель, конечно же, услышал ее:
  - Ты потратишь время, если будешь уделять этому внимание. Всегда помни о том, что нужно лишь составить полотно, и все. Реже просматривай его, больше собирай. Ты рискуешь, вдаваясь в подробности и стараясь осчастливить своего носителя.
  Хранитель сейчас говорил так же, как и ее отец, и это вызывало у нее желание не слушать ни того, ни другого, и сделать все по-своему. Энж была в возрасте, когда желание принять собственные решения возобладает над разумом, а он своими словами, сам того не понимая, подтвердил то, что она права.
  Сейчас же Хранитель был как никогда близок к тому, чтобы рассказать ей правду, но понимал, что еще не время. Слишком хорошо он знал молодых Мастеров, знал, на что они способны в своем стремлении защитить носителей. Нельзя этого делать сейчас, только не сейчас. Возможно чуть позже.
  
  ***
  Она сказала "да". Генрих понимал, что это "да" было сказано сгоряча, но все же был несказанно счастлив, ибо это слово значило для него начало новой жизни.
  Сейчас, когда наступила тишина, он, сидя у камина и смотря на языки пламени, вспоминал события вечера.
   Вспоминал, как увидел в окно прислугу, возвращающуюся с пустым подносом из беседки, где по желанию Элизабет происходила прощальная встреча с Чартером. Словно сумасшедший, он тогда помчался туда, увидев над беседкой облако опасности, увидев, что слишком много черного в ее отливах. Опасность была смертельной.
   Позже, одного взгляда хватило, чтобы понять происходящее, и его рука сама выхватила пистолет из-за пояса.
  Генрих успел как раз вовремя. Слава Богу, Элизабет была жива и только собиралась взять чашку и отпить из нее, как он выстрелом расколол чашку на мелкие кусочки, и ее содержимое пролилось на пол беседки.
  Настало время объяснений. Чартер клялся в любви, говорил, что хотел уйти вместе с Элизабет из жизни, чтобы навсегда быть вместе. Что хотел отравить и себя...
  Но порой, сколько бы слов ни было сказано, поступки решают все. Генрих просто выпил содержимое чашки Чартера, доказывая тем самым, что напиток чист. В том, что это так, он не сомневался ни на секунду.
  Невидимые до сих пор нити, связывающие Элизабет и Чартера, вдруг проявились, и Генрих рвал их одну за другой. Крепкие, как канаты, они сперва никак не хотели поддаваться, но потом вдруг стали лопаться сами: лопнула нить доверия, надежды... Пока Элизабет сама не сбросила остатки пут, вдруг поняв, что это действительно единственный выход для нее. Нити рвались со стоном, обрыв каждой отражался на лице девушки очередным потоком слез.
  А потом она сама попросила Генриха взять ее в жены. Она ведь даже грозила ему в случае отказа завтра же выйти за кого-нибудь другого. И это было смешно и печально одновременно: смешно, как бывает, когда кто-то пытается отрицать очевидные вещи, допуская сам факт существования другой возможности, и печально, потому что Генрих понимал, что ее толкает на это нестерпимая душевная боль, а не ответное чувство к нему.
  Ей хотелось начать новую жизнь, и это желание было естественным.
  Он тогда крепко ее обнял, стараясь поделиться своей уверенностью в том, что все будет хорошо, и удивился тому, что руки помнили ее в своих объятиях, помнили, с какой силой можно обнять ее, чтобы не причинить боль.
  Последний не разменянный кусочек надежды сыграл свою роль, Генрих надеялся.
  
  ***
  Мастер пришел на зов дочери и, несмотря на недовольство ее работой, вынужден был отвечать на вопросы. Первый же из них его ошарашил не потому, что он возник у нее, а потому что слишком уж неожиданно прозвучал.
  - Расскажи мне о том, как Мастера переходят в Человеческую Жизнь.
  - "ЧЖ",- услышала она на общей волне со Себастианом и сдержала смешок.
  У нее получилось! Он рядом, он все слышит, и она была спокойна. Но надолго ли? Как быстро Мастер обнаружит пребывание третьего собеседника?
  - Откуда тебе это известно?
  Она задумалась, но услышала голос друга:
  - Можешь сказать.
  - Мне Себастиан рассказал немного.
  Мастер был удивлен:
  - Себастиан? - и спросил уже у того. - И зачем ты ей рассказал?
  - О чем? - он не выдал своего присутствия на волне общения дочери с отцом.
  - О том, что Мастера переходят в Человеческую жизнь.
  - Случайно проговорился...
  - Раз случайно проговорился, чего же не рассказал все, как есть? Почему же тогда не рассказал, кто он, почему он там? - негодовал Мастер,- Надо было! И почему только Хранитель выбрал именно тебя, чтобы присматривать за ней!
  На волне Мастера и Себастиана, куда не допускалась сейчас Энж, раздался голос Хранителя:
  - Его выбрала книга, ты же знаешь!
  - Вот тебя только здесь не хватало! Стоит произнести твое имя, как ты тут как тут! Оставь нас, дай поговорить без лишних ушей.
  Энж видела, что сейчас происходит диалог Мастера и Себастиана, но не понимала, почему Себастиан не пускал ее в их разговор. И ей стало немного обидно.
  - Ты ведешь себя так, будто не являешься носителем безразличия,- Себастиан усмехнулся.
  - А ты являешься носителем надежды, как я вижу. Что ж так безнадежно все стало с твоим появлением?
  Себастиан хмыкнул и продолжил работу.
  Чуть меньше минуты понадобилось Мастеру, чтобы взять себя в руки. Кулон в его руках вспыхнул, и затем погас, унося со своим свечением лишние эмоции.
  - Итак, что тебя интересует, спрашивай.
  - Мастера переходят в Человеческую жизнь, становясь обычными людьми. Зачем?
  - Либо в наказание, либо для выполнения определенной миссии.
  - Что за наказание?
  - Ну... Наказание, как наказание. Это бывает редко. За невыполнение правил, за нарушение порядка, много за что. Но еще раз повторюсь: это бывает крайне редко. Гораздо интереснее их переход туда, связанный с выполнением миссии.
  - Расскажи. Мастера помнят что-нибудь из своего существования? У них остаются какие-то навыки, способности, они похожи на те, которые у нас? Они такие же светловолосые и зеленоглазые, как мы? - Она была готова забросать отца всеми вопросами сразу, но он остановил ее:
  - Я сам расскажу тебе, а ты просто послушай. У Мастеров-людей очень развита интуиция, и они чувствуют многие вещи на подсознательном уровне, они чувствуют, что переход из этой жизни в ту происходит через смерть. И поэтому порой, не найдя себе места в мире людей, либо исполнив свое предназначение и не желая доживать Человеческую жизнь до ее логического конца, они хотят умереть и ищут смерти. Но самое главное- переход в основном односторонний и, убивая себя в Человеческой жизни, Мастер чаще всего находит свою настоящую смерть. Перехода сюда не происходит.
  - Кто занимается судьбами таких Мастеров?
  - Обычные Мастера. Не путай меня. Просто слушай, а иначе...
  Энж кивнула, Мастер продолжил:
  - Очень сложно собирать судьбу мастера. Будучи человеком, он через всю жизнь проносит чувство того, что неспроста родился, порой даже чувствует, что настоящее место его не в Человеческой жизни. А тут еще некстати гениальность, которая не дает покоя, заставляет вести себя не так, как остальные люди: уходить с головой в свое "я", выкапывая по крупицам вселенские знания из своего подсознания, которые иногда осеняют, будто крохотные вспышки в темной комнате, а иногда приходят во сне. В его снах Человеческая жизнь встречается с жизнью Мастера, происходит передача информации, но его разум не всегда способен ее запомнить. Мастер просыпается, испытывая отчаянье оттого, что не смог запомнить что-то важное, но чувство истины живет еще долго, оно преследует его не один день...
  Он продолжил, подумав:
  - Любой Мастер, рождаясь в Человеческой жизни, уже имеет посыл к определенным знаниям. Такие люди не всегда отличаются в юные годы хорошей учебой, потому, что слишком сосредоточены на своих собственных знаниях. Изначально заинтересовавшись какой-либо наукой, он быстро теряет к ней интерес, как только понимает, что это не та область, в которой он должен совершить открытие. И так, исследуя одно за другим, прочитывая одну книгу за другой, творя, он ищет себя. Но когда находит- это подобно вспышке озарения. Мастер начинает развивать то, что является для него настоящим, словно безумец. Не всем Мастерам суждено найти свое предназначение, и счастливы те, которым это удается. Иным же суждено жить с вечным чувством того, что он находится не в то время и не в том месте.
  - Мастера всегда несут в Человеческую Жизнь только хорошее?
  - Нет, не всегда. Они как лекари порой действуют жестоко, но во благо великой цели. Это и выделяет их всегда из общей толпы людей. Многие гении, которые когда-либо совершали открытия, признанные и непризнанные гении человечества- были Мастерами.
  - Хорошо. Наука, наказание...Это все?
  - Конечно, нет! А как же искусство, как же твоя любимая музыка? Когда-то один, посланный на землю Мастер, придумал ноты, другие Мастера написали музыку, третьи придумали инструменты, способные издавать именно те звуки, которые имеют большее воздействие на человека. Когда человечество услышало музыку, мелодию, оно уже просто не могло обходиться без нее, мир изменился! Музыка научила людей исцеляться и исцелять.
  Энж подумала, что она тоже, подобно людям, уже не станет прежней с появлением музыки в своей жизни.
  - Мастера сильно отличаются в Человеческой жизни от других людей? Есть ли что-то общее между ними, какие-то признаки, объединяющие их? Подобно тому, как мы все здесь - светловолосые и зеленоглазые.
  - Внешне они ничем не похожи, - покачал головой Мастер,- есть лишь только некоторые признаки, привычки...Например, вот это, - Мастер взъерошил волосы на голове,- чаще всего признак Мастера, нежели просто приобретенная привычка. Пожалуй, их объединяет любовь к книгам, Мастера самые вдумчивые, преданные читатели книг... Они часто видят сны, которые тесно связаны с нашим миром. И кое-что еще, пожалуй, длинные, тонкие пальцы рук, но это редко. Упрямство, связанное со своим любимым делом, тоже признак Мастера. Они правдолюбы, не терпят ложь, не могут не только лгать сами, поскольку это приносит им страдания, но и пытаются сами вывести лгунов на чистую воду. А ложь они чувствуют всегда.
  - Как все происходит? Откуда становится известно, что Мастер должен перейти в Человеческую жизнь? Ведь не сам же, верно?
  - Верно, все действия, прошлые, будущие, настоящие прописываются в Великой книге Хранителя. Именно из нее и становятся известны ответы на все эти вопросы. - Она почувствовала его улыбку. - Кстати, именно поэтому Мастера в Человеческой жизни питают слабость к книгам, для них они являются чем-то божественным, словно что-то подсказывает им, что когда-то они следовали ее приказам беспрекословно. Да что там: оказались в Человеческой жизни именно по ее милости. Видя книгу, Мастер-человек не может устоять, чтобы не открыть ее. Я думаю, что это также связано с тем, что Мастерам в книгу Хранителя заглядывать запрещено, но они так же, как и мы, знают, что из нее можно подчерпнуть любые знания, найти ответы на любые вопросы. Порой, не находя своего предназначения, Мастер в обличии человека начинает искать его в книге, и часто бывает, что находит, ведь мозг Мастера, даже в Человеческой жизни, способен увидеть нужные слова в любом контексте, они для него словно выскакивают из общих слов и пишут свое собственное, понятное лишь для него, послание...
  Разговор был окончен, отец ушел, а Энж еще долго не отвечала на вопросы Себастиана, словно не слыша их. В том портрете, который нарисовал отец, рассказывая о Людях-Мастерах, она узнала Генриха...
  А Генриху снился странный сон, словно он стоит перед большим зеркалом в гостиной своего дома и видит свое необычное отражение: его волосы седые, глаза светятся розовым свечением...А может, это и не зеркало вовсе? Может, он стоит лицом к лицу с незнакомцем, чем-то очень похожим на него самого...Генрих протянул руку и дотронулся ладонью до ладони незнакомого человека в зеркале. И все-таки это было зеркало! Светловолосый тип сделал то же самое.
  Генрих обернулся. Вокруг никого не было, в камине потрескивали поленья, ночной ветер раздувал занавеску на окне. Снова обернувшись к зеркалу, он увидел перемены в образе незнакомца: его одежда превратилась в белый балахон, руки протягивали розовый камень...
  - Кто ты?
  Ответа не последовало. Камень, притягивающий взгляд Генриха вновь и вновь, словно в нем заключалась самая суть, искрился, переливался, казалось, внутри него была целая жизнь...
  Посмотрев в глаза собеседнику, Генрих вздрогнул- ему показалось или действительно розовое свечение практически пропало, а на смену ему пришел черный цвет?
   Словно умоляя, незнакомец все настойчивее протягивал Генриху камень. Решив его взять в руки, молодой человек обнаружил, что уже держит его в своих руках... Вновь подняв глаза на собеседника, он увидел, что того простыл и след...Молодой человек снова видел себя и только лишь. Но что-то в своем отражении ему сразу показалось странным...Черные глаза! Они стали такими же, как у незнакомца!
  Он проснулся, вскрикнув, сердце бешено колотилось.
  Розовый камень...розовый цвет...Что-то знакомое было во всем этом. Камень был огранен, словно драгоценный. У Генриха возникло желание зайти в комнату с вещами матери, чтобы найти подобный в ее драгоценностях.
   Хватит сходить с ума! Завтра, все завтра. Завтра трудный день. Подготовка к свадьбе, разговор с Элизабет... А это был всего лишь сон.
  Но, как всегда, движимый желанием найти ответы на свои вопросы, Генрих спустился в библиотеку. Брал одну за другой книги, открывал, но не находил ничего и закрывал снова. На миг останавливался, слушал голос разума, твердящий о том, что уже поздно и пора спать, но продолжал свои поиски снова... - Розовые камни... Розовые камни..., - твердил он, словно сумасшедший.
  - Ты Мастер! Ты Мастер! - восклицала Энж, наблюдая за действиями Генриха,- Ты такой же, как и я! Я люблю тебя! Я все сделаю для того, чтобы ты был счастлив!
  Энж рассмеялась, увидев, как Генрих после этих слов остановился в растерянности посреди книг и медленным движением взлохматил волосы на голове, отчего они стали торчать в разные стороны. Совсем как у ее отца.
  
  ***
  Генрих подошел к Элизабет, взял ее руки в свои и поцеловал ладони.
  - Добрый день, Элизабет,- прозвучал его красивый голос, который каждый раз, как она слышала его после нескольких дней разлуки, пробирал ее до мурашек.
  - Видеть невесту до свадьбы плохая примета,- единственное, что она нашлась сказать ему в ответ на его нежданный утренний приезд.
  Он усмехнулся:
  - Это в том случае, если свадьба нормальная и скучная- по любви. В нашем же случае никаких правил не может быть.
  Она рассмеялась:
  - Я рада вас видеть. Все вокруг будто с ума сошли, бегают вокруг меня, суетятся. За это утро я уже пару раз успела поссориться с Лувиньи и кормилицей.
  Генрих не мог отвести от нее взгляда - он вспоминал вчерашний вечер... Ей однозначно было лучше. Она сильная, его Элизабет. Она справилась. Правда, темные круги под глазами и припухлости говорили о том, что без слез не обошлось, наверняка, и ночь была бессонной, но... а у кого она была нормальной, эта ночь? Внезапно он понял, что снова взглядом вогнал ее в краску.
  - Знаю, знаю: "не смотрите на меня так, де Бурье"?
  - Видимо, мне придется привыкать теперь к этому вашему взгляду.
  - Видимо, да. Я не умею смотреть на вас по-другому. И я...немного растерян, Элли.
  - Немного?! Я в полном ужасе!
  Они рассмеялись оба.
  Повисло молчание. Услышав на лестнице, ведущей в комнату, голос Лувиньи, Генрих вздохнул и притворил двери.
  - Элизабет, - начал он разговор,- нам так и не удалось поговорить с вами, и сейчас не самое подходящее время для этого, но другого времени у нас нет, верно? Рассказывать друг другу свои ожидания от семейного союза после свадьбы, было бы неправильно, я думаю. Предлагаю каждому из нас выложить все карты.
  Она молчала, и он продолжил:
  - Я не люблю недоговоренность. Когда-то совсем недавно я просил вас продумать условия...
  - Какие могут быть условия?
  - Я не отстану.
  Она подумала и ответила:
  - У меня есть несколько просьб.
  - Я слушаю.
  - Я хочу, чтобы свадьба была скромной.
  Он кивнул:
  - Я тоже хочу этого.
  - Мое платье не должно быть пышным.
  - К черту пышные платья!
  - В вашем доме я сама хочу выбрать себе комнату.
  - Конечно, а как же иначе.
  Она замолчала, вопрос повис у нее на языке.
  - Это все? А как же самое главное условие?
  Элизабет подошла к окну, отвернувшись.
   Генриху казалось, что в наступившем молчании он слышит стук ее сердца. Конечно, он знал это последнее условие. Любая девушка боится отдаваться нелюбимому мужчине. Она боялась первой брачной ночи.
  - Элли,- его шепот раздался совсем рядом, - Я читаю вас, словно книгу. Знаю, чего вы боитесь. Но уверяю, что ваши опасения напрасны, потому что без вашей любви ко мне, ваше тело мне не нужно. - Он улыбнулся лукавой улыбкой. - Но знайте, что рано или поздно я рассчитываю получить вас целиком.
  - А если нет? Вы сами говорили, что нет никаких "рано ил поздно" и "когда-нибудь", есть только "да" и "нет",- сказала она почти шепотом, так и не решившись обернуться к нему лицом, зная, что непременно встретится с его насмешливым взглядом.
  Он не ответил на вопрос, и его голос зазвучал уже с другого конца комнаты:
  - Я снял груз с вашей души? Теперь я прошу вас: выслушайте меня. Я буду требовать от вас откровенности, Элли. Обещайте, что не будете мне лгать. Это самое главное условие. Второе: я хочу, чтобы мы с вами стали друзьями, ведь два чужих человека под одной крышей- это невыносимо, согласитесь. И последнее: чего бы ни случилось за день, мы будем ужинать с вами вместе и делиться новостями за день. Конечно, я допускаю, что к ужину у нас могут быть гости, и в таком случае наши разговоры будут переноситься на более позднее время. Ваш невыход к ужину я буду расценивать как приглашение в вашу спальню...Это мои условия, при соблюдении которых я согласен выполнять ваши.
  - Я согласна с ними.
  - Вот и отлично! Стало легче, правда? - Он улыбнулся. - Предлагаю уведомить наших родственников о наших планах по поводу свадебной церемонии. Судя по суете, которую создает за дверью Лувиньи, мы разрушим все их планы! - он рассмеялся.
  - Он будет в ярости,- хихикнула она.
  - Его я беру на себя.
  
  ***
  - Себастиан, он Мастер! Представляешь, как это здорово! -Энж восторженно закружилась около фонтана, раскинула руки и распугала всех бабочек.
  Себастиан почему-то не разделял ее радости:
  - И что в этом хорошего?
  - Как что? Ты слышал, что говорил отец? Ты же был там, верно? Это значит, что он - особенный. Он один-единственный и очень умный. Он хороший, он гениален!
  - Ты бы себя слышала со стороны!
  Она рассмеялась и снова закружилась. Себастиан невольно залюбовался ее развевающимися одеждами и волосами. Она излучала радость.
  - Почему ты не можешь порадоваться вместе со мной? Это не по-дружески!
  - Почему ты уверена, что он такой прямо хороший, весь из себя. Ты не знаешь, почему он там.
  Энж перестала кружиться и повалилась на скамейку, рядом со Себастианом.
  - Я узнаю у Хранителя. Пока он занят.
  - Не смей! - закричал Себастиан на общей волне с Хранителем,- Не смей ей говорить! Ты ведь здесь, я прав?
  - Да, я здесь. Рано или поздно придется ей сказать.
  - Как только она узнает, начнет искать мое полотно.
  - Это неизбежно.
  - Только не сейчас, умоляю!
  - Ты носитель надежды, Себастиан. Для тебя подходящее время никогда не наступит!
  - Я разберусь сам, только не сегодня, умоляю!
  - Хорошо...
  Энж толкнула Себастиана в плечо:
  - Себастиан, ты не выспался? Что с тобой?
  Он улыбнулся через силу и тоже толкнул ее в плечо.
  Она рассмеялась и схватила его за руку:
  - Пошли, скорее! Я хочу показать тебе кое-что!
  После беготни по коридорам они подбежали к полотну Генриха:
  - Смотри! Ты ведь можешь присутствовать вместе со мной при просмотре...
  Они увидели, как Генрих, оставшись наедине с любимой, вручил ей свой свадебный подарок- серьги и кулон с розовыми опалами...
  Он нашел их среди украшений своей матери, как и думал, и решил, что непременно должен подарить их Элизабет в знак своей любви.
  - Прошу, наденьте эти украшения завтра со свадебным платьем.
  - С удовольствием, они прелестны.
  Он поцеловал ей руку на прощание:
  - До завтра, Элли. Выспитесь, прошу. Завтра сложный день.
  
  ***
  Энж снова и снова просматривала свадебную церемонию. Вновь и вновь слушала слова клятвы Генриха. И хоть его голос и вторил словам священника, глаза все же говорили свою собственную, неслышимую ни для кого, кроме Элизабет, клятву.
  Шквал эмоций бушевал в душе Энж. Ее кулон засветился пуще прежнего, а когда Генрих поцеловал жену, и Энж почувствовала при этом то же, что и он, то не смогла находиться в Мастерской среди остальных Мастеров. Ей стало необходимо побыть одной, чтобы успокоиться и насладиться чувством его счастья. Ведь есть чувства, которые нельзя ни с кем делить, потому что если поделишься, то непременно почувствуешь себя обкраденным.
  Ее уход из Мастерской не остался незамеченным для Себастиана. Он был готов к тому, что скоро Энж будет вести себя подобным образом: закрываясь от всех, переживать чувства наедине с собой, теряя драгоценное время.
  Она сидела одна в большом зале перед фонтаном, ее волосы были растрепаны, на лице-улыбка, глаза закрыты. И это было по-мастерски.
  - Энж,- тихо позвал он, не желая напугать ее.
  - Себастиан..., произнесла она растерянно, но потом, верная себе, поддалась порыву откровенности,- Чью судьбу ты собираешь?
  -...Женщины.
  - Она молода?
  - Да.
  - Она любит?
  - Да.
  - Объясни мне...Когда человек целует любимого...что может вызывать такое...чувство,- она совсем растерялась.
  Себастиан улыбнулся:
  - Ты же носитель любви, я сам хотел от тебя получить ответ.
  - Но ты понял, о чем я говорю?
  - Конечно. Вот почему я люблю людей: благодаря им мы можем испытывать такие эмоции. Когда я еще не был Мастером, но только обучался этому, я знал, что у людей существуют чувства более сильные, чем просто желание продолжения рода, которому предшествует любовь. Но при сборе своего первого полотна я был поражен тем, насколько не понимал всей сути... Жаль, что у Мастеров не происходит ничего подобного.
  - И если я поцелую тебя, то почувствую то же самое, что и он?
  Себастиан растерялся:
  - Не знаю...Ведь до тебя не было ни одной женщины-Мастера и поэтому это никому неизвестно.
  - Поцелуй меня, Себастиан.
  - Энж!...
  - Я прошу. Пока нет никого рядом. Такое бывает редко. Когда еще, если не сейчас?
  - Я не думаю, что это хорошая идея. Мы с людьми слишком разные. То, что у них является лишь прикосновением, то для нас может грозить гибелью.
  - Но ведь внешне мы очень похожи! Я хочу узнать, что чувствуют Мастера при поцелуе. Я не сдвинусь с места, пока ты этого не сделаешь! Неужели самому тебе неинтересно? Подумай только: еще никто и никогда не целовал женщину-Мастера, - продолжала уговаривать она его. - Ну, хорошо! Я думаю, что найду желающих испытать это в первый раз...
  Себастиан рассмеялся. Этой манере общения Энж наверняка научилась у земных женщин. Шантаж чистой воды. Но он поддался. Губы Мастеров встретились.
  В тот же миг Энж пронзило надеждой. Тем чистым, ни с чем не перемешанным чувством надежды, которое она испытывала так давно и так недавно при выборе кулона. Все вокруг, казалось, осветилось зеленым свечением. Душа кричала от восторга- наконец-то! Наконец-то все будет хорошо, у нее, у ее носителя, у всех! Спокойствие и вера в хорошее поселились в душе девушки, и остались там даже тогда, когда поцелуй закончился.
   Она улыбалась:
  - Это невообразимо, Себастиан! Я чувствую надежду, ты передал мне ее!
  - Энж, пошли скорее отсюда! - Он схватился за кулон, чтобы надеждой затмить то чувство, которое возникло при поцелуе, но стало только хуже, и он бессильно вздохнул.
  Если Себастиан раньше и сомневался в своей любви к Энж, то теперь был уверен в ней настолько, насколько только это было возможно.
  Но та любовь, которую она показала ему при поцелуе, была слишком духовна и неразумна, и толкала его на единственное возможное для любви решение. Что для него самого важнее? Ее счастье или ее жизнь? Он может спасти ей жизнь и непременно попытается это сделать, но может случиться так, что больше не увидит, ни ее улыбки, ни ее радости. Горе ее носителя, которое она будет нести до конца своих дней, сотрет их бесследно.
  Под воздействием чистого чувства любви чаша весов с духовным содержимым неумолимо стремилась вниз, а жизнь Энж становилась все невесомее...
  
  ***
  Хотя свадебное торжество было скромным по желанию жениха и невесты, гости все еще не хотели расходиться, несмотря на наступивший вечер. Дом де Бурье испытывал громаднейшее терпение к тому балагану, который происходил в его гостиной. Терпя смех и радостные возгласы гостей, он словно с мольбой посматривал на Генриха, желая увидеть хоть намек на то, что скоро все, наконец-то, закончиться и вновь наступит привычный покой. Генрих видел все это, но внимание его было приковано к Элизабет. Она была растеряна и не находила себе места среди пьяной компании, была так трогательна и печальна, что Генрих стал винить в этом себя.
  Ну, почему ему дана проклятая способность видеть то, что чувствуют другие люди, как никому другому, и эгоистический характер, толкающий на то, чтобы воспользоваться этой способностью в своих целях! Порой одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять, под властью какого чувства находится человек и сделать правильные выводы о его последующих поступках. Это практически всегда помогало ему добиваться своего, но никогда не делало его счастливее. После получения желаемого он чувствовал себя негодяем. Но почему-то поступал подобным образом снова и снова.
  Так случилось и в этот раз... Ведь знал же он, что так будет, что Элизабет осознает вскоре свою ошибку, и будет проклинать тот день, когда попросила взять ее в жены. Ведь он видел, как сильно она ошибается, но не сделал ничего. Проклятая розовая пелена!
  - Элизабет...,- он подошел к ней и без лишних слов вывел ее за руку из гостиной и затворил двери, тем самым приглушив звук веселых голосов за ними.
  - Говорите же!
  - Что? Все хорошо, я просто устала.
  Он усмехнулся:
  - Первая ложь? Помните: "откровенность"... - напомнил он ей и молча ждал, когда она справится с нахлынувшими чувствами.
  - Все неправильно! Все должно было быть не так... Словно все происходит не со мной. Мне кажется, что я сплю, но не могу проснуться. И остается только потихоньку осознавать, что это не сон.
  Он молчал.
  - Мне страшно, Генрих. Еще вчера я знала, что завтра будет новый день, я знала, что начнется он с солнца в моем окне, продолжится вкусным завтраком, прогулкой, помощью кормилице, что она замучает меня своими разговорами и причитаниями, и это продлится до обеда, после которого у меня будет возможность остаться одной в комнате. А потом наступит вечер, и я, может быть, буду смотреть на закат солнца, а потом сяду за книгу. И, наконец лягу спать с надеждой, что завтрашний день будет лучше...И мне всегда будет чего ждать и на что надеяться.
  - Разве это не скучно? - Он улыбнулся. - Хотите я расскажу, как будет теперь проходить ваш день? Утро начнется с солнца в вашем окне, продолжится вкусным завтраком, может быть прогулкой, после которой у вас будет возможность остаться одной в комнате... А когда вам надоест быть одной и реветь, вы просто выйдите из комнаты для того, чтобы жить. Чтобы найти друзей, многому научиться, чтобы радоваться и много смеяться,... продолжать меня мучить и сводить с ума своим присутствием и недоступностью...
  - Генрих... - покачала она головой.
  Он же продолжал:
  - Потом будет ужин, за которым мы сможем поговорить обо всем, что происходило за весь день. И я постараюсь внушить вам уверенность, что все хорошо, ни разу не обняв вас...Не уверен, что получится, но я буду стараться превратиться в то бесчувственное бревно, которым вы хотите меня видеть.
  - Вовсе не хочу..., - ее щеки покрылись румянцем.
  - В моем описании вашего дня нет лишь одного...того, которого нет и сейчас, и его отсутствие вас почему-то беспокоит. Я прав?
  Она молчала.
  - Я прав. Вы хотите к нему?
  - Я не знаю... Я хочу к нему прежнему.
  - Вы влюблены в призрак. Люди не меняются.
  - Я не попрощалась с ним.
  - А он с вами почти попрощался.
  - Я уверена, что он раскаивается в содеянном. Наверняка раскаивается и хочет попросить прощения, но у него нет такой возможности.
  - Если он страдает, то только оттого, что не сумел отомстить.
  - Нет, вы не правы!
  У Генриха на скулах заходили желваки, он был зол. Глаза его так и сверлили жену. Сомкнув руки на груди, он произнес:
  - Вы хотите его увидеть? Прямо сейчас. Я могу отвезти вас к нему.
  - Да. Я хочу попрощаться.
  - У меня есть условие.
  - Какое?
  - Я отвезу вас к нему в обмен на ваш поцелуй.
  - Вы обещали...
  - Вы тоже. Я говорил, что встреча должна быть прощальной, помните? Почему я должен переступить через себя и испытать вновь адские муки, наблюдая, как моя жена смотрит влюбленными глазами на другого мужчину?
  - Вы злитесь...
  - Да, черт возьми, я злюсь! - воскликнул он, но тут же взял себя в руки. - Итак, я жду ответа и мое терпение на исходе.
  - Я согласна,- тихо произнесла она и закрыла глаза, когда Генрих решительно шагнул к ней и, схватив за талию, прижал к себе.
  Но только на миг. Целовать не стал. Открыв глаза, она столкнулась с его насмешливым взглядом. Генрих держал перед ее лицом листок бумаги, который непонятно каким образом попал к нему в руки: ведь все утро он находился за поясом ее платья.
  - Что это? Вы думали, что я не замечу?
  Она молчала.
  - Элизабет, это письмо от него?
  - Да.
  - Почему вы не сказали мне о нем? - он сверлил ее взглядом, -Что он пишет?
  - Прочитайте сами.
  - Я не читаю чужих писем. Что он пишет?
  - Он...просит меня приехать к нему.
  - Ну, конечно же!
  Генрих взлохматил шевелюру и закрыл на минуту глаза. Наступило молчание, но вскоре на его лице появилась улыбка и он произнес:
  - Надевайте плащ. Мы едем.
  
  ***
  Энж вошла в жилище Хранителя, тихо постучав в дверь. Судя по его удивленному взгляду, он не ожидал ее увидеть.
  - Энжел? ... Заходи же.
  Она тихо притворила за собой дверь и огляделась по сторонам. Рядом никого, кроме Хранителя не было, в доме царила тишина. И это было удивительно: за последнее время ей не удавалось слышать тишину, и она отчаянно скучала по ней. Ведь только в тишине можно услышать голос своего сердца.
  - Я немного устал, зашел отдохнуть и выпить чашечку травяного чая...составишь мне компанию?
  Она кивнула.
  - Присаживайся, -Хранитель подал ей чашку удивительно больших размеров.
  Сам же расположился напротив нее.
  - Итак, что привело тебя ко мне? Готов биться об заклад, что новые вопросы?
  Она кивнула, почувствовав, как приятное тепло от чашки разливается по пальцам.
  - Спрашивай же.
  - Мой носитель...он- Мастер?
  - Да.
  - Почему он там?
  - Ты готова выслушать меня и принять все так, как есть, не задавать лишних вопросов, которые только отнимут у тебя драгоценное время?
  Она на миг задумалась, но ответила:
  - Да, готова. Почему он там?
  - Пей чай и слушай,- приказал он, и она подчинилась приказу, - Он наказан.
  - За что? Что за наказание- переход в человеческую жизнь? Я знаю некоторых Мастеров, которые хотели бы сами перейти туда и мечтают об этом...
  Хранитель кивнул:
  - Ты говоришь про Себастиана. Мальчишка тебе запудрил голову. Да, я знаю об этом. Но, если Мастер наказан, то он наказывается тем чувством, носителем которого был здесь. Совсем недавно я рассказывал твоему отцу об этом.
  - Он был носителем любви?
  - Да.
  - Он был таким же, как я... И как можно наказать любовью?
  - Любовь- наказание, если она невзаимная. Твой носитель должен страдать от любви.
  - И... как долго?
  Хранитель красноречиво молчал.
  - Значит, его любовь должна быть невзаимной всегда? - спросила она и, увидев его кивок, продолжила. - Неужели наказание нужно проносить через всю жизнь? Нельзя обойтись двумя годами, скажем...
  - Он сам захотел быть наказанным именно так. И теперь это в твоих интересах, Энж. Ты должна составить полотно таким образом, чтобы любовь таковой оставалась, иначе погибнешь.
  - Но почему мне сразу об этом никто не сказал?
  - А что бы изменилось? Мы вообще не хотели тебе говорить. Мы тогда не знали, что ты проникнешься таким глубоким чувством к своему носителю. Ты должна была составить его полотно, а не влюбляться в него самого.
  Румянец залил щеки девушки.
  - Да, да. Я все знаю, Энж. Вы, носители любви, ненормальные Мастера. Да и вообще само чувство любви- великое и ненормальное. Твой носитель сделал такую же ошибку, как и ты. Он полюбил носительницу, ту женщину, полотно которой он собирал. Но он был не начинающим Мастером, полотно было не первым, лишь очередным. Уж не знаю, чем его привлекла эта женщина, но она сводила его с ума. И он не следовал правилам, как и ты сейчас: не стал собирать ее жизнь до конца, а собирал лишь на несколько дней вперед, просматривая вновь и вновь. Ведь он тогда знал, что как только полотно будет собрано и побелеет, просматриваться оно уже не будет. Ему нестерпимо было думать о том, что он ее не увидит больше.
  Хранитель поставил чашку с чаем на столик и стал намерять комнату шагами в обычной своей манере.
  - Его отправили туда за любовь?
  - Нет, конечно. Само чувство не под запретом. Но оно коварно и толкает Мастеров на необдуманные поступки.
  - И что он сделал?
  - Он не смог смириться с ее любовью к земному мужчине...это я так считаю. Но он объяснял все по-другому. Снова и снова он приходил ко мне, и мы с ним спорили. Он утверждал, что ее полотно не принимает ни одно чувство, лишь смерть, а моя книга говорила о том, что женщина будет жить. Он кричал, что я его обманываю лишь из своего упрямства, требовал прекратить ее страдания. Этот мастер был глупым упрямцем, не желающим сделать все так, как положено. И, в конце концов, после очередного спора, в котором он пытался убедить меня в том, что полотно его носительницы не принимает ни одно из чувств, кроме смерти, он сгоряча вставил в полотно черный осколок. А порой достаточно всего одного осколка. Мастер убил ее.
  Энж молчала, Хранитель продолжил:
  - Женщина успела дать жизнь ребенку. Родилась девочка. На ее руке было такое же родимое пятно, как и у матери...
   - Значит Элизабет- дочь женщины, в которую он был влюблен, будучи Мастером?
  - Не совсем понимаю, кто такая Элизабет, но могу догадываться и, думаю, что ты права. Тогда среди Мастеров было в моде помечать носителей. Я решил, что будет справедливо, если его сердце разобьет женщина, которая осталось сиротой из-за него. Книга была не против этого. И, когда он пришел ко мне, требуя наказания, у нас не было сомнений в том, как его наказать. Он осознал свои ошибки и хотел быстрее перейти в человеческую жизнь, хотел искупить убийство. Но перед этим взял с меня обещание, что наказание будет суровым.
  - Я не хочу, чтобы он страдал.
  - У тебя нет другого выхода. У нас его нет. Ты должна.
  - Я не смогу это сделать.
  Хранитель улыбнулся:
  - Ты знаешь, сколько Мастеров- носителей любви? Их - очень много. И они все-мужчины. И почти половина из них влюбляется в женщин-носительниц. Именно поэтому земные женщины более удачны, счастливее, и все это благодаря тому, что их судьбами занимаются Мастера, влюбленные в них. За судьбой каждой женщины стоит Мастер-мужчина и в сорока случаях из ста любит ее всей душой, поэтому некоторые земные женщины, живя в одиночестве, не чувствуют себя одинокими. Они обладают сильной интуицией... И, кстати, земные женщины обычно живут дольше, чем мужчины. Полотно влюбленного Мастера видно сразу: кусочки не одного размера, очень много мелких, потому что он не жалел времени, разменивая темные и светлые чувства до нужных размеров, чтобы женщина, характер которой он изучил до мелочей, проходила мимо неугодных и легко справлялась с невзгодами. Его полотно- это не просто полотно, это произведение искусства!
  - Но с Генрихом такого не произошло, верно? Он погубил свою носительницу.
  - Генрих? Его зовут Генрих? - Хранитель усмехнулся. - И почему Генрих? Неподходящее имя для Мастера, хоть и бывшего.
  - Что оно значит?
  - Его имя означает - "могущественный" ...И зачем его так назвали...Тяжело тебе с ним? У людей имена значат многое. Он, должно быть, довольно умен, у него нелегкий характер, но с ним весело, у него отличное чувство юмора. Тяжело тебе с ним?
  Энж пожала плечами:
  - Нет.
  - Ну, конечно! - проворчал Хранитель, - Влюбленная девчонка! Кстати, ты знаешь, что у тебя есть помощник? Я не мог оставить тебя одну, догадывался, что ты не способна будешь заставить страдать носителя, и я дал тогда тебе помощь в лице одного Мастера...Он занимается полотном той женщины, любовь которой и должна стать причиной страданий. Этот Мастер тщательно следит за тем, чтобы чувства у твоего носителя были не взаимны. У него дар управлять людьми. Если когда-нибудь он перейдет в человеческую жизнь и у него останется хоть капля его способностей, то он будет Великим.
  - Хранитель... Мне невыносимо будет выполнять наказание.
  - Твой носитель... Он всего лишь человек сейчас. И должен поплатиться за то, что убил другого человека. Всегда помни об этом. Помни, что он сам хотел этого! ... Ты видела черноту в своих глазах?
  - Нет.
  - У меня нет зеркала, Мастерам запрещено иметь его при себе, но я знаю, что у твоего отца оно точно есть. Спроси у него зеркало и посмотри на себя, я закрою глаза на это...А теперь иди, тебе пора.
  - У меня еще много вопросов. Почему запрещены зеркала?
  - Они запрещены только для Мастеров. Я думаю, что ты до прихода сюда тоже смотрелась в него.
  Энж пожала плечами:
  - Иногда. Очень редко...
  - Как же ты приводила себя в порядок? - он усмехнулся.
  - Я знала, что я в порядке и без зеркала.
  - Как?
  - Ну...каждое утро я умывалась, мама причесывала мне волосы, я одевала чистую одежду...Мне больше ничего не требовалось, - она подумала вдруг, что Хранитель может счесть ее неряхой и стыдливо улыбнулась.
  - Нет, ты права. Ты еще сама даже не знаешь, как ты права и какая ты умница...- Хранитель впервые похвалил ее. - Все верно. Тебе достаточно было осознавать себя представителем своей расы, хорошо себя чувствовать физически, и ты уже была счастлива. Как ты уже поняла, люди многолики: у них разная внешность, и порой они слишком часто смотрятся в зеркало...
  - И чем это грозит?
  Хранитель улыбнулся и покачал головой:
  - Зеркала сгубили людей и продолжают делать это все с новыми и новыми поколениями. Когда рождается человек, ему не нужно знать, какого цвета его волосы, глаза, как он смотрится в своей одежде... И не потому, что он мал и не понимает ничего. Когда ребенок впервые видит зеркало, в его глазах не читается ничего. Только позже он начинает осознавать, что видит в зеркале свое отражение, но по-прежнему не понимает, для чего оно нужно. Ему и в голову не приходит, что когда-то оно было придумано! Специально! И он обычно не придумывает ему лучшего применения, чем покорчить в него рожи...
  Энж сдержала улыбку, поняв, что не такая великая разница между проделками детей человеческой расы и расы Мастеров. Дети они везде дети.
  Хранитель тем временем продолжал рассказ:
  - Но со временем Ребенок начинает понимать, что от того, как он выглядит, зависит отношение к нему окружающих, что внешность в человеческом мире играет очень большую роль. Постепенно взрослея, он убеждается в этом все больше...и он прав, как ни странно! Порой, просматривая судьбы, я видел людей, у которых в жизни было все хорошо, они должны были бы в тот момент находиться во власти светлых чувств...Ну, ты меня поймешь- ведь так хочется порой после дарения светлого чувства полотну просмотреть его и увидеть, что носитель счастлив...Но вдруг ты видишь, что это не так. А причиной этому служит внешность человека. Люди так часто стали соотносить самочувствие со своей внешностью, что даже самые счастливые свои дни сводят на "нет", закрываясь в своем "я", закрывая двери от всех в свой дом, в свою душу: ведь им начинает казаться тогда, что и она недостойна того, чтобы показаться окружающим.
  Он замолчал, но только на мгновение.
  - Есть люди, которые по разным причинам с рождения выглядят не так, как все остальные. Их тела исковерканы, порой они ограничены в движениях, порой у них не хватает даже каких-то человеческих органов...Но, смирившись с этим, осознав это и приняв себя такими, какие они есть, осознав, что они никогда не будут такими, как все, эти люди находят счастье в духовном. Они не позволяют взять верх визуальному над духовным. И поэтому им дано видеть лучше, дальше, больше, чем обычным людям. Их души прекрасны...Как и твоя.
  Энж смутилась и подумала, что неспроста Хранитель ее хвалит второй раз.
  - И еще много мелочей...Что такое зеркало по своей сути?
  - Это человеческий предмет. Из того мира.
  - Верно. Но что еще? Скажешь, "отражающая поверхность"?
  -...Да.
  - Что она отражает?
  - Действительность, - подумав, ответила она.
  - Все верно. Оно отображает действительность, только с точностью до наоборот. Да. Зеркало расширяет реальность. Позволяет увидеть то, что находится за спиной,... но, пожалуй, самая главная причина того, почему зеркала запрещены среди Мастеров, это то, что смотрясь в зеркало, Мастер может оказаться видимым для своего носителя...А мы должны сохранять свое существование в тайне. Люди должны знать, что существует Бог, и больше ничего они знать не должны. Иначе начнутся предположения, убеждения, сны и прочее, и прочее...Как ты думаешь, откуда у людей возникла страсть к сверхъестественному, если они даже знаки судьбы, оставленные порой для них Мастерами, распознать не в силах? Все оттуда. Зеркала...Бывает, что человек, проходя мимо зеркала, краем глаза улавливает в нем мимолетное движение, странное, стороннее, либо замечает там что-то, чего не должно быть в принципе. Ему кажется, что он видит это явно, четко, он вздрагивает от испуга и решается присмотреться внимательнее. Конечно же, ничего не обнаруживает, ведь там уже ничего и нет. Это произошло потому, что в этот момент Мастер случайно посмотрелся в зеркало, либо в какую-то отражающую поверхность. Но своим внезапным появлением он может совершить непоправимое: человек расскажет кому-то о том, что видел; со слушателем, возможно, случалось такое тоже, они захотят рассказать кому-то еще, потому что по людским законам- то, что случилось дважды- уже факт. И, пожалуйста! Люди придумали новую веру! Веру в зеркала, в тех, кто там живет, и прочее...Мы не должны лезть в Божественное...А если Мастер говорили бы вслух, как все остальные представители нашей расы, тогда страшно подумать, что случилось бы! Велика вероятность того, что Человек услышал бы еще и голос Мастера. Думаю, что это многих людей сводило бы с ума...
  Энж кивнула головой, но подумала про себя, как бы было здорово, если бы ей удалось показаться Генриху ...Вот было бы здорово! Он бы увидел ее... А она наверняка захотела бы ему рассказать о наказании...
  Тем временем, не догадываясь о преступных мыслях Энж, Хранитель продолжал свой рассказ:
  - А если учесть еще, что зеркала всегда имеют погрешность, отображая, а то и вовсе бывают кривыми, то они окончательно превращаются в зло для людей и невозможное зло для Мастера.
  - Но ведь ты сказал, что у моего отца есть зеркало. Откуда оно у него?
  - Я не знаю, откуда, не спрашивал. Но знаю, что он прячет его в своих одеждах. Он- носитель "безразличия" и ему важно не потерять себя в нем. Хотя, маловероятно, что для носителя безразличия духовное когда-то потеряет власть над визуальным...
  - У многих мастеров, носителей безразличия, есть зеркала?
  - Да. Но знают об этом единицы. И ты не рассказывай никому об этом, иначе будешь наказана: у тебя отберут имя.
  - Отберут имя? Разве такое возможно?
  Хранитель усмехнулся:
  - А как имя твоего отца? Он просто Мастер и все. Ты когда-нибудь слышала, чтобы к нему обращались по имени?
  - Мама наверняка...Она должна знать его!
  - Должна, но не знает. Забыла. Но не спрашивай у нее, просто поверь, что это так. Иначе она может задуматься, насколько это странно...Тебе пора.
  Энж поднялась с кресла и, пролепетав "спасибо", подошла к двери, где обернулась, чтобы задать последний вопрос:
  - Помощник - кто он? Как его имя?
  - Себастиан.
  Она ушла, а Хранитель некоторое время смотрел ей вслед. И что бы он делал, если бы она не согласилась выпить с ним по чашке чая? Если бы ее чувства не притуманились действием травы безразличия, которую он выращивал с недавних пор как раз для таких откровенных разговоров с Мастерами.
  Он подошел к столу, и, взяв стоящую рядом лейку, полил молодые синие побеги.
  
  ***
  Элизабет ждала, когда вино затуманит разум, который снова и снова воскрешал в памяти события сегодняшнего вечера.
   Еще совсем недавно она видела Чартера, видела кровь на его рубашке, слышала звон шпаг и молила, чтобы все это прекратилось. Она была зла на него! О, как она была зла! Зачем нужно было письмом выманивать ее в город? И почему он был не один, когда они с Генрихом подъехали к указанному в письме месту? И де Бурье оказался прав, снова прав, как и всегда: Чартер не отказался от мести. Но ее добрый ангел снова спас ее...Добрый ангел с оружием в руках, который бился, как лев за нее, закрывая своей спиной... Где он сейчас? Что сейчас с ним? И Чартер! Что будет с Чартером?!
  Сколько крови пролилось в той схватке, Элизабет не знала- очень скоро после начала драки чья-то рука закрыла ее глаза черной перчаткой, а ее саму крепко обхватили, и, словно куклу, куда-то повезли, уткнув лицом в плечо всадника...
  ...-Ты с ума сошла?! -воскликнул де Граммон, вернув этими словами ее в реальность. - Тебе нельзя столько пить! Ты пьяная будешь мужа встречать?
  Он вырвал из ее рук бокал, который уже был пуст.
  - Ты не будешь возражать, если я поднимусь наверх? Я не буду больше пить, обещаю.
  - Это же ты в своем доме, - развел он снова руками.
  - Ты будешь здесь?
  - До приезда Анри, да.
  - Ты думаешь, он скоро приедет?
  - Я надеюсь на это.
  - А...Чартер? Что будет с ним?
  - Вот этого не спрашивай! Спросишь у мужа, когда вернется...
  Элизабет поднялась по широкой лестнице на второй этаж, прошла тихо и осторожно по коридору, словно боясь спугнуть тишину. Ей казалось, что от любого шороха дом оживет, все вещи начнут рассказывать свою историю. Проснувшись ото сна, они сбросят с себя проклятие стольких лет, проклятие ничего не говорить, но все помнить.
  Ареон ходил за ней тенью с самого приезда, но сейчас повел себя странно: буквально в два прыжка опередил Элизабет и скрылся где-то за поворотом коридора.
  - Ареон, - позвала она, удивившись поведению пса, и последовала за ним.
  Он стоял у одной из дверей и вилял хвостом. Дверь была меньше, чем все остальные, и, насколько помнила Элизабет, ей не приходилось еще бывать за ней.
  - Что тебе нужно? Что там? -она попыталась открыть дверь, но у нее не получилось. - Она заперта, дружок. Пошли!
  Но Ареон продолжал, поскуливая, смотреть на девушку.
  - Ну, хорошо. Давай откроем. Только не выдавай меня своему хозяину.
  Элизабет достала из волос шпильку, отчего длинная, завитая прядь волос упала на ее лицо, и через несколько мгновений замок щелкнул, дверь бесшумно распахнулась. Девушка не увидела за ней ничего, кроме лестницы, ведущей наверх.
  Ареон же, прошмыгнул мимо нее, вмиг очутился на лестнице и пропал из виду.
  - Ареон!... Ну вот только этого мне не хватало! Вернись!
  Где-то сверху послышался лай.
  - Ну что ж..., - Элизабет, подобрав подол платья, стала подниматься по ступеням.
  Когда ступени, наконец, закончились, она увидела, что находится на крыше дома. Это огорчило и обрадовало ее. Огорчило, потому что она надеялась обнаружить что-то более интересное, чем просто лестницу, ведущую на крышу, а обрадовалась, увидев на крыше скамью, закрепленную на выступе среди старой черепицы. И скамьи сейчас лежал Ареон. Так вот почему он ее звал сюда! Видимо это место было его любимым.
  Не побоявшись упасть, Элизабет сняла туфли, дошла до скамьи босиком, села на нее и откинулась на ее высокую спинку. Подняв лицо к темному ночному небу, она сперва всматривалась в звезды, но вскоре закружилась голова- сказалось выпитое вино.
   Ареон положил ей на колени свою огромную голову, и она потрепала пса по мохнатой челке.
  Пес повилял хвостом в ответ и улегся в ногах у девушки.
  - Что за человек твой хозяин? Для тебя он, конечно же, самый лучший. А вот я не знаю, кто он. Я вздрагиваю от его голоса, и меня порой даже в дрожь бросает от него...и он порой так смотрит на меня, что мне становится страшно. Он взял меня в жены, сказав лишь, что будто знает меня давно. Но ни разу не сказал о своей любви. Зачем я нужна ему, Ареон?
  Пес подмахивал хвостом после каждой паузы.
  - Как ты думаешь, он пощадит Чартера?
  Ответом ей послужил лишь внезапный порыв весеннего теплого ветерка, который сначала окутал теплой пеленой ее плечи, а затем спустился в сад и прошелся по верхушкам деревьев.
  Пес поднял голову и завилял хвостом.
  - Вы? - она испугалась, увидев Генриха совсем рядом.
  Он выглядел уставшим. Глядя на его разорванную местами одежду, Элизабет почувствовала себя бесконечно виноватой. Это из-за нее ему так досталось.
  Он же, окинув ее пристальным взглядом с ног до головы, присел рядом.
  - Я напугал вас?
  - Наконец-то вы вернулись! Что там произошло? Нужно обработать ваши раны,- она дотронулась до его плеча и, отогнув разодранную ткань, осмотрела его. - Кровь не запеклась еще, Генрих, нужно обработать рану...И тут. - Она воскликнула, увидев порез на его шее, - И тут,...Генрих!
  Он перехватил ее руку за запястье и поцеловал, после чего внимательно рассмотрел родимое пятно на тыльной стороне ладони:
  - Никогда не перестану любоваться им.
  - Генрих, нужно обработать раны, позвольте мне это сделать
  - Элли, успокойтесь, все хорошо. Это царапины. Все остались живы, но кому-то повезло меньше, чем мне.
  - Чартер?
  - Жив-здоров,- он нахмурился,- и я не собираюсь больше и слова слышать о нем, Элли. Ради всего святого, хотя бы сегодня, не упоминайте его имени, я прошу! Сегодня я сыт по горло глупостью! Лучше скажите: что вы тут делаете?
  Она растерялась:
  - Меня привел сюда Ареон.
  - Правда?
  - Не совсем...
  Он усмехнулся и протянул ей шпильку:
  - Вы случайно обронили вот это.
  Она не смела взглянуть на него, принимая улику.
  - Где вы научились этому?
  - Чему?
  - Открыванию замков шпильками.
  - В детстве, нас с...,- она осеклась и мельком взглянула на Генриха. Он кивнул, показывая, что понимает, о ком речь. - Кормилица часто запирала в наказание в чулане. Я научилась выбираться. Вы даже не представляете, как это: сидеть в темном чулане, вспоминая страшные рассказы о ведьмах и чудовищах!
  - Ужас, - сказал он. - Я знаю, что это такое. Сам считал себя счастливчиком, если удавалось отделаться только поркой.
  Элизабет рассмеялась:
  - Де Бурье, который всегда знает, что нужно делать, но при этом самый непредсказуемый и безрассудный человек на свете, когда-то тоже был ребенком? - она продолжала смеяться,- Я не верю в это!
  - Лувиньи не сказал, что напоил тебя.
  - Мне самой хотелось напиться.
  - Зачем?
  - Чтобы забыть этот день.
  - Вчерашний был таким же?
  - Не напоминайте даже, - она закрыла глаза.
  Он же тихо рассмеялся:
  - Это хорошо, Элли. Жизнь у всех разная. У кого-то это роман, у кого-то сплошное приключение, а у кого-то она с рождения превращается в некролог. Чем больше событий, тем интереснее жить...- он взлохматил волосы на голове,- Хотя иногда кажется, что лучше бы все оставили тебя в покое, чтобы ты мог на какое-то мгновение остаться с собой наедине и почувствовать себя частью чего-то большого. Каждому человеку нужно оставаться наедине с собой, потому что пока он этого не сделает, у него не будет точки опоры, чтобы жить дальше. Он будет лететь сквозь события, плыть по течению, падать в бездну страстей..., но все это- пустое, без самой возможности перевести дух.
  - И вы тогда приходите сюда?
  - Да, тогда я прихожу сюда. Я просиживаю тут до самого утра и ухожу уже совсем другим. Но обычно я тут один. Даже Лувиньи не знает об этом месте,- он улыбнулся,- а вы теперь знаете, и это не кажется мне удивительным, отнюдь. Когда вы ворвались в мою жизнь, вы захватили меня полностью, без остатка, я весь перед вами, как на ладони, и было бы глупо считать, будто у меня могут быть тайны от вас.
  Она улыбнулась:
  - Но вы по-прежнему для меня загадка.
  - Так разгадайте ее. Вы удивитесь, насколько это окажется просто.
  - У меня много вопросов.
  Он вздохнул:
  - И снова вопросы. Вы когда-нибудь расскажете мне о себе?
  - Вы же говорили, что знаете меня. Так зачем нужен мой рассказ?
  - А вы, когда напьетесь, становитесь дерзки.
  - Генрих, не отвиливайте от ответа.
  - Я не собирался. Когда я не хочу отвечать на вопрос, то я на него не отвечаю. - Он хитро прищурился. - Люди редко ставят вопрос прямо. Обычно после него, либо до него, идут еще какие-то слова, человек их повторяет словно про себя, желая убедиться в правильности вопроса, оправдать его в своих собственных глазах и в глазах собеседника... И, чтобы не отвечать на поставленный вопрос, нужно лишь опровергнуть или поставить под сомнение идущее за ним, или перед ним утверждение.
  - А если вы задаете вопрос сами? Ведь тогда вы окажетесь на месте...
  - Стоп! - он лукаво улыбнулся. - Вот что вы делаете сейчас? Остановитесь на вопросе, Элли, если хотите получить ответ на него, и задайте снова.
  -...А если вы сами задаете вопрос? - спросила она, принимая правила игры.
  Он кивнул:
  - Мои вопросы всегда прямые.
  -Зачем вам нужен мой рассказ о себе?
  - Я хочу знать о вас все. Да, вы правы: это кажется бредом, все мои утверждения по поводу того, что я вас знаю или знал когда-то. Но это так. Я это чувствую, Элли, я это помню, словно эпизод своего прошлого. Но я хочу знать, чем вы сейчас живете, чем дышите, какое у вас настроение, что вас взволновало, что расстроило...Я хочу это знать всегда, постоянно. Я хочу...чувствовать вас. Я хочу всегда быть рядом с вами. Вот поэтому я женился на вас. - Он тихо рассмеялся. - И совсем не нужно спрашивать Ареона, я сам могу ответить на все ваши вопросы.
  - Вы слышали?! О, Боже! - она закрыла лицо руками,- Вы...хотя бы могли не говорить мне об этом?
  - Я услышал случайно, немного выждал, чтобы вы не поняли, что с самого начала я был здесь, ведь это могло придать совсем другую нотку нашему разговору...Ну, а теперь не сдержался, потому что хотел увидеть, как вы улыбаетесь.
  Она действительно улыбалась.
  - Вы невыносимы.
  Он кивнул:
  - Я это уже слышал. Как и все, что касается моего голоса. Но я хочу узнать о вас больше, Элли. А давайте-ка мы с вами совершим ночную увлекательную прогулку! - Его глаза загорелись. - Пусть это будет вместо первой ночи... Пусть она будет хоть такой.
  - Куда мы пойдем?
  - В одно место, куда я обычно наведываюсь для того, чтобы понять, что у меня в жизни не все так плохо, как я думаю. Туда, где все плохо, где опасно. Туда, где мы с вами сможем кому-то помочь.
  - Что же это?
  Он улыбнулся:
  - Увидите. Мне нужно будет переодеться, а вам надеть темный плащ: ваше белое платье вызовет лишнее внимание. Ждите меня у двери.
  Он ушел, оставив ее со своими мыслями наедине...
  Элизабет понимала, что теперь запуталась в этом человеке еще больше. Кроме старых вопросов, возникли новые, а он сам никак не хотел давать на них ответа, хотел, чтобы она поняла все сама. Но как трудно было это сделать! И как умело он разжигал ее любопытство, заставляя желать общения с ним.
  
  ***
  - Ты собираешь судьбу Элизабет?
  Себастиан обернулся и посмотрел на подругу с удивлением. В ее голосе было безразличие, в ее глазах-пустота, и это было так несвойственно ей, его Энж, что он сразу подумал, что тут дело наверняка не обошлось без вмешательства Хранителя, и понял, что прав, едва взглянув на ее висок: там расплылась синева. Это означало, что она находится под воздействием пустого синего чувства.
  - Энж, ты была у Хранителя?
  - Да.
  - Ты сейчас под воздействием безразличия, скоро все пройдет.
  - Ответь мне, Себастиан, - ему показалось, или ее голос действительно дрогнул...
  Пятно на виске Энж свидетельствовало о том, что у него лишь минута времени на объяснения, которые она может выслушать и понять только в таком состоянии. Но пользоваться ее положением ему не хотелось: это было бы нечестно по отношению к ней. Все должно быть не так: должны быть крики, обвинения, непонимание...Он заслужил это.
  Себастиан взял Энж за руку и отвел в зал для отдыха. Ему нужно было сделать так, чтобы их разговор остался только между ними, но, зная Энж, он мог предположить, что она непременно захочет его ударить, как только чувства вернуться к ней. Нельзя было этого допустить. Только не здесь. Он обвел взглядом зал, окружающих Мастеров, проклиная про себя этих ни в чем не повинных свидетелей их предстоящей ссоры, и сказал:
  - Ужастик, я понимаю, что прошу о невозможном, но...мне нужно сделать кое-что странное. Прошу, доверься мне, он подошел к ней со спины, крепко обхватил за плечи так, что пошевелиться она не могла, и стал отсчитывать неминуемо пролетающие секунды...Пять...Четыре...Как объяснить ей? С чего начать?!... Три...Два...Прости меня, Энж!..Один...
  Она дернулась, но он не отпускал. Действие безразличия закончилось.
  - Себастиан, пусти!
  - Энж, прошу, возьми себя в руки и дай мне объяснить!
  - Ты мне врал! Хранитель рассказал мне обо всем!
  - Энж, прошу...
  - Пусти меня! Пусти!...
  Вырваться из его рук у нее по-прежнему не получалось, и она бы расплакалась, если бы могла- (Мастера не умели плакать, их лишали слез). Он не знал, почему. Но то ли от того, что со слезами порой вымываются не только те чувства, которые нужно, то ли от того, что вероятность попадания слез Мастера в полотно была слишком велика, а этого допустить было нельзя- плакать не умел ни один Мастер. Кричать, стонать, рвать волосы на голове, царапать лицо, пытаясь справиться с испытываемыми порой эмоциями - да! Но только не плакать!
  - Почему, Себастиан? - голос Энж дрожал, ее саму сотрясали рыдания в тот момент, как она смотрела на него совершенно сухими глазами,- Почему ты не сказал мне?
  - Я хотел тебя спасти, Энж! Вернее, я должен был сделать это. Именно для этого меня поставили собирать полотно Элизабет. Я сменил Мастера, который собирал его до меня...
  - Ах, да! Ведь ты лучше остальных Мастеров умеешь управлять чувствами! Ты же у нас талант! Как умело ты пользовался мной!
  - Знай, что я пытался спасти тебя.
  - Через его страдания?!
  - Это единственный путь.
  Она покачала головой:
  - Я не хочу, Себастиан. Я не хочу, чтобы ты делал ему больно. Заклинаю тебя! Слезно молю - не делай этого!
  - Я должен. Ты умираешь, понимаешь ли ты это? Осознаешь? У тебя неделя человеческого времени, чтобы собрать все! Спаси себя сама.
  - И чтобы жить самой, мне придется убить его?
  - Нет. Просто собирай полотно, об остальном я позабочусь сам.
  - Значит, ты убьешь его?
  - Он будет жить. Он не умрет. В его жизни лишь будет безответная любовь - и все.
  - Он будет страдать, а жизнь с таким страданием хуже смерти...
  Повисло молчание.
  - Чего ты хочешь от меня, Энж? Я могу отказаться от своей миссии, и тогда на смену мне придет другой Мастер. Но то, что неизбежно, то свершится. Со мной или без меня. Он должен страдать. Он сам это выбрал...
  - А я...Как же я, Себастиан?
  - Тебе придется пройти через это, чтобы выжить самой. Мы оба в ловушке, Энж. Так давай выбираться из нее вместе.
  Она покачала головой:
  - Я не могу, Себастиан. Я тогда предам себя.
  - Ты любишь его настолько сильно, что готова умереть за него? Но Энж, он этого никогда не узнает. Он-человек. Он даже не догадывается о твоем существовании, и никогда не догадается. Ты для него не существуешь! И он не может любить тебя! - Себастиан сбавил пыл и сел на скамью. - Он не знает, как это - любить тебя, Энж. Здесь он любил одну женщину, там он любит другую, но только не тебя. Энж. Прошу...умоляю, давай сделаем это. Давай сделаем все правильно...
  - Я не смогу, Себастиан. Ты не понимаешь меня! Я не смогу.
  Он вскочил:
  - Это ты не понимаешь! Ты не знаешь, как это - видеть в глазах любимой - черноту, которой с каждым днем все больше и больше! Видеть, как чернота пожирает цвет ее глаз! И знать, что скоро ее не станет. Чувствовать, что ты свершил все возможное, только бы она жила, но по чьей-то злой насмешке она не хочет сама этого! А значит, ты бессилен! Чертова надежда! Ненавижу ее! Она обманывает, постоянно обманывает меня! Она окрыляет, а после обрезает крылья, и ты падаешь! Все мое существование- это чертовы взлеты и падения! -Себастиан сорвал кулон с шеи и швырнул его на пол.
  - Себастиан! Нет! - Энж бросилась к кулону и подняла его.
  Но было уже поздно- от кулона откололся кусочек...Крохотный кусочек надежды лежал чуть поодаль.
  - Зачем ты сделал это?! Ты же знаешь, что это значит!
  Он рассмеялся:
  - Что я теперь такой, как ты? Что меня ждет наказание? Мне все равно, Энж! Мне все равно! Пусть меня наказывают! Меня накажут безнадежностью? Безнадежность? Ха! Да я и сейчас лучше всех знаю, что это такое! И мне не нужно для этого отправляться в ЧЖ! Чернота в глазах меня пугает меньше всего! Да, я теперь такой. К черту зеленые глаза! Я - одна сплошная чернота, Энж! И это правда! Я весь пропитан чернотой. Вот на что способна любовь, Энж! Вот на что способно чувство, которое ты носишь на груди.
  Он перевел дух и снова присел на скамью:
   - И я понимаю твоего носителя. Да, я его очень хорошо понимаю. Я так же безответно влюблен, как и он. - Он улыбнулся, видя удивление подруги. - Когда при поцелуе тебя пронзило надеждой, ты разве не задалась вопросом, каким чувством пронзило меня?
  Все смолкло... Хранитель, отец, Мастера- они что-то говорили ей, но их голоса звучали где-то далеко...И только Себастиан смотрел ей в глаза и молчал...На его лице была усмешка, в глазах стали появляться темные оттенки...
  
  ***
  Генрих, улыбаясь, запахнул плащ на Элизабет, натянул капюшон ей на голову и шутя щелкнул пальцем по носу.
  - Следуйте всегда за мной, не отходите ни на шаг. Кинжал возьмите с собой, спрячьте за поясом. И возьмите вот это,- он протянул ей монету. - Всего одна монета, Элли. Она поможет вам многое понять.
  Второй раз за вечер молодая пара вышла на улицу. И второй раз за вечер Элизабет была полна трепета от незнания того, что же ее ждет. Генрих был загадочен, впрочем, как и всегда. По дороге к месту, в котором, по его словам, часто бывал, он сыпал шутками, стараясь развеселить ее, и она улыбалась от души (ведь ее лицо было спрятано под капюшоном, а это стирало всякие стеснения). На его же глаза была надвинута шляпа, их она не увидела бы, даже если бы захотела.
  Вскоре вдалеке показалась улица, слабо освещенная огнями.
  - Мы почти пришли. Если захотите уйти, мы сразу же уйдем. - Сказал Генрих.
  Сначала прогулка показалась Элизабет увеселительной. Вокруг были музыканты, раздавались голоса, пение, смех, бегали дети. Ей захотелось остановиться и послушать музыку, но Генрих молча покачал головой в знак того, что ей не стоит этого делать...Его взгляд заставил ее насторожиться и вглядеться в происходящее по-другому...И она увидела!
  Музыкант, музыку которого она собиралась слушать, был без ног...второй, рядом с ним смотрел на нее обезображенным лицом. Третий был пьян и едва попадал в ноты, на его лице блестели слезы. Темнота не дала ей разглядеть этого сразу. Рядом с ними находилась банка для податей, которая была практически пуста. Руки музыкантов дрожали, высекая звуки из замученных, старых инструментов, глаза похотливо смотрели на Элизабет, и от этих взглядов ей стало не по себе, хотя она знала, что никто не в силах разглядеть под плащом ни ее фигуры, ни лица.
  Услышав рядом женские и мужские голоса, она отвернулась от музыкантов, стараясь всеми силами отвлечься. Женщины смеялись, флиртовали, вызывали на ее лице улыбку... Но вскоре она услышала, что речь шла о деньгах. Когда же до ее ушей стали доноситься непристойности, звуки поцелуев и стоны, что не оставляло сомнений в том, о какой цене шла речь, то она возблагодарила Бога за то, что ее лицо спрятано под капюшоном!
  Элизабет пошла быстрее, Генрих следовал за ней.
   Она увидела детей, которые занимались тем, что спорили и дрались из- за какого-то кошелька, видимо, отобранного у слепого бродяги, осыпающего их жуткими проклятиями, которые, впрочем, вызывали у них только смех. Немного поодаль была драка: двое пьяных били третьего за что-то...Бесчувственные тела были повсюду...В свете факелов было не разобрать совсем, живые ли это люди...
  Элизабет испуганно вскрикнула, когда один из детей подбежал к ней и дернул за рукав, требуя денег. Мальчик был изуродован. На его, совсем еще детском лице, виднелись шрамы.
  Сладкой музыкой для ее ушей раздался голос супруга:
  - Итак, Элли, помните, что у вас только одна монета. Кого вам жаль больше?
  Поддавшись порыву, она схватила его за руку:
  - Я не знаю...Все это так...А! - она вскрикнула оттого, что мальчишка, видимо, не дождавшись денег, вонзил в ее руку зубы через рукав плаща.
  Генрих оттолкнул ребенка, сказал ему пару слов на незнакомом для Элизабет языке, и тот убежал.
  - Больно?
  - Не очень. Зачем вы привели меня сюда?
  - Разве не отличное место для первой брачной ночи? - в его голосе слышался смех. - Пройдем чуть дальше, нельзя останавливаться.
  Они двинулись дальше, сопровождаемые звуками пьяной скрипки, руганью, криками и стонами наслаждения.
  - Нет, не подходящее. Тут ужасно.
  Генрих взял ее за руку и завел за угол дома. Осторожно загнул край капюшона, чтобы видеть ее глаза.
  - Разве вы не видите, что тут все настоящее? Все людские пороки налицо. Вся пошлость, весь ужас, который в обычной жизни скрывается за многочисленными масками, тут же представлен во всей своей красе. Кто из них несчастнее? Безногий музыкант, который молится на свою скрипку, так и не научившись играть на ней за столько лет? Или слепой, которому не суждено видеть правду мира? А может быть, куртизанки, торгующие тем, чем наделила их природа? Или всех несчастнее дети, промышляющие воровством и попрошайничеством?
  - Вы ненормальный. Вы сумасшедший! Говорите так спокойно, будто вам приходится видеть все это каждый день!
  - Это так, я действительно вижу все это каждый день. Все видят, но немногие могут заглянуть под маски. Для лучшего распознавания всего этого дерьма порой бывает полезно посмотреть на него в чистом виде. Кого из них вам жаль больше, чем остальных?
  - Я не знаю.
  Он улыбнулся печально:
  - Будьте честны со мной, Элли.
  - Я действительно не знаю.
  - Хотите, я скажу вам?
  Она молчала.
  - Вам никого их них не жаль, верно? Вам никого из них не жаль. В этом-то и ужас. Вы сейчас находитесь под воздействием трех чувств и ни одно из них не жалость. Первое, и самое сильное-страх, вы боитесь, что что-то подобное может когда-то произойти и с вами. Второе- чувство правды, вы понимаете, что все происходящее здесь правдиво больше, чем все, что вы когда-либо видели в своей жизни. И это подогревает ваш страх еще больше, вы хотите быстрее уйти отсюда и забыть увиденное. Ну и, наконец, третье чувство- самое постыдное для вас- чувство облегчения, ведь вы знаете, что вернетесь домой целой и невредимой, отужинаете, ляжете спать в теплую, чистую постель...Вы оставите монету себе. Так и не найдете, кому можно ее отдать.
  - Нет, я отдам ее обязательно.
  - Кому же? Кто больше нуждается в вашей помощи? Музыкант? Право, среди всех остальных, он с самого начала кажется менее несчастным, верно? У него есть музыка, он богат. Он в каком-то смысле творец, и поэтому счастлив. Слепой? Он не видит окружающий мир. Но, может, в этом-то и заключается его счастье? Ведь если закрыть глаза, то ужасная картинка исчезнет и восприятие будет не таким. Женщины? Они самые счастливые, ведь все происходящее доставляет им удовольствие. Каждая из них надеется, что когда-то ее полюбит синьор, как бы глупо это ни звучало, а надежда - ценнейшее из чувств! Нищие мальчишки- попрошайки? Они богаты тем, что вся их жизнь в их руках. Многое зависит от них самих же. Они здоровы и рано или поздно смогут зарабатывать своим трудом, если захотят...
  Он провел рукой по ее щеке, нежно, осторожно, словно она спала, а он боялся ее разбудить.
  - Так кому же, Элли, будет предназначаться ваша помощь? Сложный выбор, не правда ли? Вы могли бы уже давно отдать монету кому-то из них. Я видел, что вы хотели отдать ее музыканту до того, как увидели слепого, а потом, в свою очередь, когда увидели детей, хотели помочь им, пока один из них не оставил следы от своих зубов на вашей руке.
  - Зачем вы привели меня сюда?
  - Я хотел показать вам, что все бывает хуже, чем оно есть в вашей жизни. Моя мать говорила мне, чтобы я старался все невзгоды и несчастья сравнивать с различными бедствиями. Мне это помогало всегда. Стоило только сравнить свое горе, например, со всемирным потопом, или же с каким-либо другим всемирным бедствием, как во мне появлялась надежда... Я хотел вам помочь, Элли. Хотел, чтобы вы перестали жалеть себя. Но вам никого не жаль, и я ошибся. Мне горько, теперь я убедился, что ваше собственное горе притупило чувство жалости, а, значит, оно велико.
   - А кому вы отдадите монету?
  -Я бы отдал ее вам, если бы это было по правилам. - Он рассмеялся. - Но вы и сами оставите монету себе.
  - Вы никогда никому из них не давали монет?
  - Я очень скоро понял, что кому бы из них я не пожертвовал деньги, они рано или поздно все равно окажутся у детей. Они конечное звено в этой цепи. Дети отберут деньги у слепого, у музыканта, обчистят шлюх и даже их клиентов. Практически каждая монета, отданная кому-то, кроме детей, будет отобрана и послужит причиной напрасных страданий ее обладателя.
  - Тогда я и отдам ее детям.
  Он улыбнулся:
  - Я сказал лишнее, потому что рядом с вами я теряю голову. Вы хотите отдать ее детям только потому, что я сказал, будто вы оставите ее себе? Верно? Почему? Не хотите подчиняться? Хотите быть непредсказуемой? Думаете, что удивите меня своим поступком? - Его голос перешел на шепот, который звучал сейчас на фоне доносящейся пьяной ругани, детского лепета и стонов. - Моя непредсказуемая Элизабет, любовь моя,- внезапно его руки обвились вокруг нее, а губы прильнули к ее губам...
  Через мгновение Элизабет вырвалась из его объятий, и звук пощечины нарушил звуки улицы.
  - Не смейте больше так делать, вы обещали!
  Минуту они смотрели друг на друга.
  - Я сам не рад...идемте.
  - Куда?
  - Мне нужно навестить одного человека.
  Они шли недолго, очень скоро остановились перед дверью одного из домов, и Генрих постучал в нее условное количество раз. На втором этаже зажглось окно, послышался легкий топот ног, дверь со скрипом отворилась, и выбежавшая из нее молодая девушка с радостным возгласом повисла на шее у Генриха.
  - Анри! Я знала, что ты придешь! Карты не обманули!
  - Амели, я пришел не за этим. У меня новости.
  Амели была молода и красива, светлая кожа и темные, курчавые волосы непослушно торчали в разные стороны. Черные глаза-бусины смотрели на Элизабет так, что ей стало не по себе.
  - Анри, у меня дурное предчувствие. Кто она? - тоненький голосок прозвучал тревожно.
  - Разреши нам войти, и я расскажу тебе все.
  Вновь смерив взглядом Элизабет с головы до ног, Амели отступила на несколько шагов, пропуская гостей в дом.
  Комната Амели была небольшой и чем-то напоминала Элизабет ее жилище до свадьбы, в котором они обитали с кормилицей, но оформлена она была по-другому. По центру комнаты стоял большой стол, на котором вразброс лежали карты. Так же на столе стояло огромное количество свечей- маленьких, больших, догоревших и новых, отчего в комнате было душно и витал какой-то странный запах...Все вокруг красноречиво говорило о том, что хозяйка дома занимается магией, и у Элизабет возникло желание подойти поближе к Генриху. Но она не успела этого сделать, потому что в тот же момент он прошел в глубину комнаты, подошел к столу и плеснул в стакан вина из стоящего рядом графина.
  - Оставила для меня пару бутылок?
  - Его пьешь только ты. Никому больше не позволяю.
  - И это неправильно, - холодно сказал он.
  - Рассказывай.
  Генрих не спеша поставил бокал на стол, подошел к Элизабет, приобнял ее за плечо.
   Страх ушел, словно испугавшись теплой ладони.
  - Амели, это моя жена. Ее имя Элизабет. Очень прошу относиться к ней с теплотой и дружелюбием.
  - Как скажешь. Ты ведь знаешь, что я сделаю все для тебя. - Во взгляде девушки, которым она одарила де Бурье, было столько обожания, что Элизабет вновь почувствовала себя здесь лишней. - Я знала, что это скоро произойдет.
  - Почему не сказала мне?
  - Я давно не видела тебя, ты не приходил. Да и карты предупредили меня, чтобы я этого не делала.
  Амели обратилась к Элизабет, протягивая руку:
  - Сними капюшон, я хочу посмотреть на тебя. И дай мне свои руки.
  -Амели, не пугай ее. Она еще ничего о тебе не знает.
  Девушка улыбнулась белоснежной улыбкой:
  - Прошу...
  Элизабет исполнила просьбу. Наступило молчание. Губы Амели что-то неслышно бормотали.
  - Анри...
  - Да, Амели?
  - На этой женщине след твоей любви. Ты любишь ее. Но это плохо! Я хочу поговорить с тобой наедине.
  - У меня нет тайн от супруги.
  Амели упрямо помотала головой:
  - Я не буду говорить при ней.
  - И не нужно. Ты же знаешь, что я никогда не слушал твои советы. Я пришел повидать тебя, и всего лишь. Как ты живешь, Амели? Все ли у тебя в порядке?
  - До последнего момента было все хорошо.
  - Отлично. Как твой сын?
  - Слава Богам, жив и здоров! Он спит сейчас и будет расстроен, когда узнает, что была возможность увидеть тебя, а он ее упустил.
  - Скажи, что я загляну как-нибудь еще.
  - Скажу...
  Все последующее общение между "друзьями" происходило в таком же духе, и у Элизабет постоянно возникало чувство, что она здесь лишняя. Но выходить на улицу одной было небезопасно, и поэтому приходилось терпеть. Генрих наверняка привел ее сюда в отместку за пощечину. Видимо, решил таким образом показать ей, что она не одна у него. Что есть женщины, которые ему всегда рады.
  Когда, наконец, раздались прощальные слова, захлопнулась дверь, и они прошли пару метров по уличной брусчатке, Элизабет обрушила все свое негодование на Генриха:
  - Кто она?
  - Мой друг.
  - Зачем вы привели меня к ней? Хотели отомстить за пощечину?
  - Вы сами сказали мне сегодня, что хотели бы узнать меня лучше. Я начинаю вам открываться. Это- первый шаг.
  - Первый шаг? Познакомить меня со своей любовницей, у которой, по всей видимости, ребенок от вас? Когда я еще не сняла свадебного платья?
  Он рассмеялся:
  - Как бы я хотел, чтобы вы негодовали сейчас из-за ревности.
  - Не дождетесь!
  - Надежда очень маленькая, верно. Я расскажу вам, кто она, если, конечно, вы захотите меня услышать.
  - В общем, и в целом, мне все понятно.
  - А я думаю, что нет. Дело в том, что Амели- единственный человек, которого мне стало жаль, когда я прогуливался здесь однажды вечером. Она была беременна и сидела на земле среди остальных нищих. Сам ее образ- печальные глаза, черные, спутанные волосы, раздувшийся до невероятных размеров живот...Я почему-то узнал ее тогда. Мне так казалось. Протягивая ей кошелек с монетами, я увидел, что она пригрела на груди маленького щенка...черного, лохматого, смешного; она прижала его к себе так, словно он был единственной ее родственной душой на всем целом свете! Меня поразило то, что в ее глазах было море безысходности, а сердце еще было способно на жалость.
  Он замолчал на мгновение и продолжил уже без прежней теплоты в голосе:
  - Я помог ей тогда, снял для нее дом, нанял сиделок, и очень скоро на свет появился ее сын. И нет, она не моя содержанка. Она зарабатывает неплохие деньги гаданием. Никогда не понимал этого, но, говорят, у нее неплохо получается.
  - Вы думаете, что я поверю в то, что она не была вашей любовницей?
  - Она была ею.
  - Так, значит, я права?
  Он кивнул:
  - Да. Но это было ее желание.
  - Ну, конечно! А вы просто воспользовались ситуацией.
  Генрих внимательно посмотрел на нее:
  - В какой-то мере вы правы. Да, я воспользовался моментом. Я хотел узнать, как это- любить чистую душу. Но очень скоро понял, что не стою ее.
  - Она до сих пор любит вас.
  - Я знаю. Но я всегда был честен с ней. Она всегда знала, что с моей стороны любви никогда не было. Я буду очень рад, если в ее жизни появится мужчина. Но боюсь, что этого не произойдет вовсе и главным мужчиной в ее жизни так и останется ее сын. Вряд ли она сможет выбрать из своего ряда любовников мужчину для жизни. Она необычная, ее будут сторониться всегда, она пугает. Несмотря на то, что обложилась магическими талисманами, картами Таро и прочей ерундой, она осталась той же чистой девочкой, которая почему-то оказалась мне не нужна,- он вздохнул.
  - Но несмотря на это, она была вашей. Вы использовали ее. Вы не любили!
  Генрих неожиданно рассмеялся:
  - Очень забавно слышать это от вас. Вы человек, которого обманули и использовали, пытаетесь примерить образ того, кто это сделал, на меня. Я думаю, что ваши чувства к Чартеру сродни ее чувствам, испытываемым ко мне. Где-то очень близко. Такая же чистая непорочная душа любит такого же...,- он не нашел нужного слова и только покачал головой, - поэтому вам ее сейчас искренне жаль.
  - Это не так!
  Он улыбнулся:
  - Я не буду убеждать вас. А, скажите..., когда она бросилась мне на шею при встрече, что вы испытали?
  - Вам так нравится копаться в моих чувствах?
  - Неудачная попытка уйти от ответа.
  - Мне стало горько. Не знаю, почему. Сначала я почувствовала облегчение оттого, что у вас есть кто-то и, возможно, вы скоро оставите свои попытки добиваться моей взаимности... Но потом я поняла, что это было бы здорово лишь в том случае, если бы я не была вашей женой.
  - Несчастная любовь заставляет ненавидеть влюбленных?
  - Сначала. Но потом мне стало жаль ее.
  Он вздохнул и подумал:
  "Элизабет, моя Элизабет...Я не перестану добиваться от вас любви, как бы вам ни хотелось этого. Потому что знаю, что мы встретились не случайно. Знаю, что если не добьюсь вас, то не будет смысла жить. Даже не рассчитывайте на то, что я увлекусь другой. И уж тем более не смейте меня воспринимать как друга! Это не так..."
  В молчании они продолжали свой путь к дому де Бурье. Дорогу им освещала луна, легкий ветерок трепал волосы... Элизабет вспомнила вдруг, что монету она так никому и не отдала.
  И она теперь жгла ей руку.
  
  ***
  Мастер был зол. Энж понимала, что он был, в общем-то, вправе злиться на нее, но не понимала, почему он не хотел выслушивать ее оправдания. Еще больше она не понимала сейчас себя: как можно ждать этого от отца, если всегда неизменно повторялась одна и та же история: стоило только ей ошибиться, не послушаться, сделать что-то по-своему, как он приходил и указывал ей на ее ошибки. Приводились миллионы примеров, миллион доводов, доказательств тому, что она не права, хотя после каждого из них Энж соглашалась со своей глупостью. Но Мастер, как назло, все говорил и говорил, словно смакуя каждое слово, до тех пор, пока Энж не выдерживала и грубила ему в ответ. Вот тогда он уходил, а она оставалась наедине со своей совестью, которая не давала ей уснуть.
  Теперь Энж понимала, что ее слезы в подушку после таких разговоров были напрасны, ибо ее отец носил безразличие на шее, и мог легко забыть происшедшее в отличие от нее. Но кто бы ей сказал об этом тогда!
  Вот и сейчас, после прочитанной лекции о нехватке времени, он однако же нашел время на то, чтобы указать ей на ошибки, вместо того, чтобы ответить на вопросы. Хотя знал, что работать она будет только после того, как получит ответы на них. Впрочем, она бы уже сдалась, если бы перед глазами не стоял печальный взгляд Себастиана, еще совсем недавно разбившего надежду.
  Спор продолжался давно, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы на их волну не вышел третий неизменный собеседник:
  - Что за брань между "любовью" и "безразличием"?! - Хранитель был вне себя от злости. - Мастер, сейчас же возьмись за кулон! Энжел, убери победную улыбку с лица и приступай за работу! Все по своим местам!
  Несмотря на то, что тон Хранителя не допускал непослушания, Энж воззвала к нему:
  - Я не могу работать! Где Себастиан? Я должна его видеть! Куда его увели?
  - Его участь решается сейчас, а пока она не решена, он не будет видится ни с кем.
  - Но ведь это я виновата во всем! Он из-за меня разбил надежду!
  - Сначала я выслушаю его, как раз собирался это сделать. А пока, я хотел бы, чтобы ты увидела своими глазами одну историю о мастере Лиаме. Это решение мне далось нелегко, но, наконец, придется это сделать.
  - Лиаме? Кто это?
  -Вы знакомы, так звали твоего Генриха в то время, когда он был мастером.
  Имя носителя оказало волшебное влияние на Энж, она затихла.
  - Ступай к фонтану, остановись перед ним и произнеси имя "Лиам". Негромко, выдохни его тихо и невесомо, будто на последнем дыхании. После - ничему не удивляйся и не бойся. Стой спокойно, чего бы ни происходило. Вскоре ты не сможешь дышать, и они прилетят к тебе.
  - Кто? ...
  - Воспоминания Лиама. Самая его суть, которую он оставил для тебя.
  Мастер, до этого момента безучастный, сейчас же был не на шутку взволнован:
  - Хранитель, не нужно этого делать. Ей придется дорого заплатить за это!
  - Конечно! Но мы можем выиграть, таким образом, время - она поймет все и перестанет спорить с нами и с самой собой. Пришло время крайних мер, Мастер. Именно потому, что нет времени.
  И, обернувшись к Энж, объяснил:
  - Сделав это, ты совершишь еще один грех, чернота заберет часть твоей жизни, но ты все поймешь, что должна. Ты увидишь Лиама. Ты узнаешь его историю и поймешь, что страдания: это его выбор. Ступай, не теряй времени.
  - Энж, не делай этого! Хранитель, ты не оставляешь ей выбора. Неизвестно, сколько жизни у нее заберет история. А если всю? Если она не вернется?!
  - Она вернется, я все просчитал. Жаль, что и я не пошел на риск раньше, он был бы оправдан. Энж, решать тебе. Но чем дольше ты медлишь, тем твое путешествие в его мастерское существование менее возможно.
  И она решила. Ноги словно сами понесли ее к фонтану, туда, где все напоминало о Себастиане, где его голос слышался в потоках воды, где чувствовалось его незримое присутствие. Энж понимала, что Себастиан наверняка был бы против ее поступка. О! Как бы он был против! Он бы не стоял как отец, держась за камень безразличия, понимая, что не может ничего поделать, он бы просто не дал ей этого сделать.
  На ее лице расплылась улыбка. Самая опасная улыбка. Улыбка человека, делающего что-то наперекор всему и всем. Пытающемуся доказать и, наконец, доказывающему самому себе и всем окружающим, что он сам принимает решения в своей жизни. Улыбка человека, испытывающего в этот момент пьянящее чувство свободы...
  Энж подошла к фонтану, раскинула руки, словно птица, потому что ей казалось это правильным в данной ситуации: мастер, путешествующий в другую жизнь, непременно должен раскинуть руки. Закрыла глаза, полушепотом произнесла:
  - Лиам! Лиам..., - и машинально начала про себя отсчет.
  Один, два, три, четыре...Пять...Шесть...Энж досчитала до двадцати и открыла глаза. Неужели она что-то сделала не так?
  Краем глаза Энж увидела белое облако над своей головой и, желая лучше разглядеть его, запрокинула голову. Вскоре она поняла, что облако было из бабочек, и улыбнулась. Ее старые друзья не оставляли ее своими заботами, они любили ее. Она лицом ощущала дуновение от их крыльев и улыбалась.
  А они опускались все ниже и ниже, и это становилось все более странным: так они не вели себя еще никогда. Белые крылья мелькали перед ее глазами все чаще и чаще, и вскоре ей захотелось взмахнуть руками, чтобы разогнать их. Но она вовремя вспомнила слова Хранителя. Нельзя было этого делать.
  Несколько бабочек, наконец, присели на ее лицо и сейчас ползали по нему, щекоча лапками.
  Энж затаила дыхание, стараясь не спугнуть их, и вдруг поняла, что не смогла бы дышать, даже если бы захотела. Запаниковать она не успела: одна из бабочек доползла до ее переносицы и вонзила в кожу свои мелкие зубы.
  Энж упала без чувств на руки подоспевшего вовремя отца.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"