Захарова Черных Вероника Николаевна. Шаль

ШАЛЬ

ЭПИЗОД 1. Подарок

Пуховый платок - вещь не только полезная, но и приятная. Потому что мягкая, пушистая, невесомая. Пуховая шаль - вещь, гораздо более полезная и приятная. Она больше, чем платок, в четыре раза... И дороже, конечно, тоже. Но что делать. Сброситься да купить - всего-то делов.

Сбросились. Скрупулёзно проверили качество, пригласив специалиста - бабушку Сони Рушоник. Купили. Торжественно преподнесли в день рождения тридцатого сентября. Ахнула. Опять ахнула. Прослезилась. На старенькую табуретку - шмяк. Бережно, едва касаясь, трогала щекочущую шаль, гладила её, будто живую кошку, пристроившуюся на коленках. Марат Халфин нетерпеливо вытянул толстый серый прямоугольник из её рук и аккуратно укутал её плечи. Она посидела, плача, а потом всё же стянула шаль на груди, прижав кулачки к часто бившемуся сердцу.

- Спасибо, родные мои... - неровным голосом поблагодарила она. - Тепло-то как... Пушисто... Как живой кто меня отогревает... Ой, славные вы мои, любимые... Кто ж вас надоумил-то?

Юра Зонис погладил по шали, удобно лёгшей на её плечо:

- Лирка... то есть... Лира Ящимирская подсказала. У неё мама недавно такую шаль своей свекрови купила на 70-летие. Та, вроде, довольна осталась.

- Так ещё бы! - покивала она. - Ещё бы. Царский прямо подарок! Ой, ребятки, она ж дорогущая, шаль-то эта! Вы ж, поди, столько денег за неё отдали! Родители заругаются... Солнышки вы мои, давайте-ка я вам половину отдам, ладно? А то неудобно мне. Вон вы как потратились...

- Ничего нам не надо! - звонко отказалась Ясна Шекиханова. - Верно же?

- Да не базар! - воскликнул Олег Цывинский.

А Соня Рушоник добавила:

- Пусть и лето, и тепло, а моя бабушка говорит, что старики и в жару мёрзнут. Это правда, Елизавета Анатольевна?

- Правда, ничего уж тут не поделаешь, - вздохнула та.

- А ещё бабушка говорила, - сказала Соня, - что половину жизни расцветаешь, половину жизни усыхаешь.

Елизавета Анатольевна Маврина покивала головой.

- Да уж... полжизни собираешь, полжизни избываешь. Полжизни накапливаешь, полжизни раздариваешь...

- "Разбазариваешь" - бабушка говорит, - уточнила Соня.

Елизавета Анатольевна улыбнулась, приложилась щекой к пуховой шали.

- Кто как для себя думает, для себя полагает, - ласково проговорила она. - Кого услаждает разбазаривание в угаре-дурмане души своей. А кого греет - дарение того, что накопил: и опыта, и знаний, и умений, и любви своей, и радости, и имущества своего. Да и накопить можно всякое: грехи да пороки, к примеру. Или, наоборот, духовные какие сокровища, от которых ближнему твоему тепло.

- Как эту шаль? - спросила Ясна Шекиханова.

- Вот-вот! - обрадовалась Елизавета Анатольевна. - Как эту шаль, солнышко моё приветное...

- Ой, баб Лиз...

Ясна прильнула к старушке. Та обняла её неторопливыми, чуть прохладными руками, которые доносили прикосновением доброту сердца, трудившегося более девяноста лет...

- Хорошие вы мои воробышки, - пробормотала она. - ... Ну? Чай-то пойдём пить? Пока пьём, расскажите мне, какая у нас там жаркая осень...

ЭПИЗОД 2. Полгода назад

- Здрасти, Елизавета Натольна, - поздоровалась Разия Киримовна Копреева со старушкой с третьего этажа, которую знала больше полувека.

- Здравствуй, Разия, - расцвела Елизавета Анатольевна. - Какая ты нарядная сегодня! Что за праздник у тебя?

- День семьи! - гордо возвестила Разия Киримовна. - У меня же пятеро детей выросло! Вот и пригласили на торжественный приём к главе города. Всякие слова сказали, цветов надарили всяких, пожелания там всякие, и прочее всяко. А вечером во Дворец культуры все вместе пойдём, на концерт самодеятельности.

- Ой, как хорошо, Разия! - обрадовалась Елизавета Анатольевна. - Поздравляю тебя и мужа твоего!

Разия Каримовна обняла её и, не отпуская, сказала прямо в ухо:

- И вас наградить надо: у вас же одиннадцать ребят было!

Елизавета Анатольевна помолчала, а когда объятия их разнялись, ответила без надрыва:

- Так никого почти не осталось. Кто в войне погиб, кто от болезни, кто от голода, кто по пятьдесят восьмой, кто за пропаганду антисоветского образа жизни... Гришу подростки избили до смерти, пенсию отобрали. Луша зимой в гололёд вечером ножку сломала, и никто ей не помог, так и замёрзла... Царствия Небесного деточкам моим! Вот и осталась одна дочка - Меланья. Да она далеко - в Кисловодске живёт. Звала к себе, а как я в чужую сторону поеду? Да и жарко там, душно, снега нету... не по мне. Свой Урал я ни на что не променяю! А тебе, Разия, дай Бог здоровья, и всей твоей большой фамилии!

- Спасибо, Лизавета Натольна! - поблагодарила Разия Киримовна и полезла по ступенькам наверх на последний этаж.

Хорош он был, последний этаж, когда она молоденькой бегала. А теперь потяжелее будет. Повидал виды подъезд, ничего не скажешь. И пьяненьких повидал, и влюблённых, и замёрзших бомжей, и любителей портить чистые стены и двери примитивными надписями и рожицами, и маляров повидал, и уборщиц, и молодых мам, и ребятишек, делавших свои первые шаги... А вот красоты не видал никогда.

Елизавета Анатольевна укуталась в старую штопанную несколько раз пуховую шаль - на дворе 15 апреля, и в подъезде пока что холодновато. Урал весенним ранним теплом редко балует... Кому молодому и так тепло. А Мавриной девяносто семь годков, тепло в ней вовсе уж не задерживается. Частенько в комнате в жару валенками потаптывает... Старость! Что скажешь!..

Она критически осмотрела подоконник на лестничной клетке. Выглянула на улицу. Подростки сидели на скамейке и болтали, попивая-покуривая. У Елизаветы Анатольевны сжалось сердце. Что с ними будет, если сейчас они настолько ленивы, изнежены, пусты, что ненавидят всех вокруг, и зачастую - друг друга тоже? Покрепче стянув узелок головного платка под подбородком, она решительно поднялась к себе, в сорок первую квартиру. Выбрала в своём любимом комнатном садике самые красивые цветущие растения и отнесла их в подъезд, поставила какие у окон, какие - высокие - на пол. Полюбовалась. Уютным стал неказистый, обшарпанный подъезд. Радостью наполнилась душа Елизаветы Анатольевны.

Внизу хлопнула дверь. Маврина увидела поднимающегося с мольбертом и сумкой через плечо Геннадия Андреевича Бидного - художника лет за пятьдесят, который около четверти века жил справа от Елизаветы Анатольевны. Тихо жил. Картины писал. Иллюстрации. Рекламки. Экслибрисы. Эмблемы. Ничем не брезговал, чтобы прокормить семью - жену, троих детей, родителей жены. Сейчас он один: жена, тесть с тёщей скончались, дети разъехались. Навещали, однако, отца, и частенько. По праздникам, в основном. Но, и когда пособить в чём, - не отказывались. Геннадий Андреевич увидел цветы и цокнул языком:

- Ишь ты, красота-а! Чьи цветы, Елизавета Анатольевна? Твои, небось?

- Нравится?

- Очень... Остались бы только...

- Останутся, Гена, куда им деваться? - рассудила Елизавета Анатольевна. - Ног-то у них нету.

- Что ж, и ладно. Краше стало, а это дело благое. Значит, на благо людям.

Он о чём-то вдруг задумался и ушёл молча, не попрощавшись. Елизавета Анатольевна, поправив горшки, тоже поднялась на третий этаж.

Цветы простояли на подоконниках трёх лестничных пролётов два дня. Утром третьего вышла старушка Маврина поливать питомцев и обнаружила пропажу наиболее красивых и цветущих растений.

- Кому это они понадобились? - недоумевали по очереди жильцы, проходя мимо опустевших подоконников.

А вечером с рынка вернулась Фагиля Зайдуловна Рыфтина из 38-й квартиры, которая продавала искусственные цветы на городском рынке. Встретив по дороге пару кумушек-соседок, она сообщила им, что видела Мавринские цветы на лотках ушлых торговцев цветами. Они предлагали их с независимым видом и на возмущение Фагили Зайдуловны нагло процедили, что доказать надо, будто они украдены; а хочешь побитой быть, иди, заявляй в полицию, смелая бабка... Пришлось ретироваться. Как тут против хамов и преступников попрёшь?..

Посудачили, разошлись по домам. Фагиля Зайдуловна, конечно, заскочила к Елизавете Анатольевне, поведала о судьбе её красавцев. Та выслушала, ничего недоброго не сказала, и соседка, выйдя от неё удивлённою, подумала, что она бы лично при таком происшествии рвала бы газеты, кидала тряпки и сбрасывала бы на пол кастрюли, рыдая во весь голос и матерясь на всю округу.

Сосед с четвёртого этажа, из сорок шестой квартиры, Бруно Афанасьевич Оськин, инженер-радиоэлектронщик на пенсии, актёр самодеятельного театра драмы местного Дворца культуры "Луч", пошёл по квартирам - с тридцать третьей на первом этаже по сорок восьмую на последнем - и уговорил жильцов превратить подъезд в маленькую крепость с металлической дверью и домофоном ради собственной безопасности. Собрали деньги, поставили. Вздохнули с облегчением. Теперь воры не заберутся!

Елизавета Анатольевна с удовлетворением поставила на подоконники новые цветы. А через пару дней позвала Бруно Афанасьевича с гвоздями и молотком и с его помощью повесила на стены красивые репродукциями картин русских художников и листы бумаги с каллиграфически написанными цитатами из Библии, по несколько глав из которой она читала каждый день.

Подъезд преобразился, несмотря на облупленные стены, ободранные перила и матершинные надписи, оставленные на память юными лоботрясами.

ЭПИЗОД 3. "Шестизвёздная" компания

Открыть новенькую железную дверь в подъезд пара пустяков. Просто ждёшь, пока кто-нибудь не зайдёт или не выйдет, и придержать тяжёлую створку. В этот раз "дежурным по атаке" назначили Марата Халфина. Он сидел на скамейке возле нужного подъезда и напускал на себя вид человека, ожидающего родителей или друга. И вообще, по Конституции не имеют права спрашивать, зачем он тут сидит! Разве, что полиция.

Остальная компания в количестве пяти человек тусовалась в лесистом дворе, в красивой деревянной беседке, которую подростки и молодёжь превратила в место встреч и пила в ней пиво, курила, материлась и сорила обёртками от чипсов, сухариков и вяленых морских животных к пиву.

Марат недолго сидел в одиночестве. Из подъезда выбралась пожилая татарка с сумкой и палкой-тростью и поплелась к магазину, жалуясь вслух на больные ноги. Марат придержал дверь. Свистнул. Друзья вылетели из беседки и помчались к Марату. Заскочили в подъезд.

- Вау! - усмехнулась Ясна Шекиханова. - Цветочки! Вроде, их раньше не было!

- Точняк, не было! - согласился с ней Олег Цывинский.

Он достал пачку сигарет. Все угостились. А Юра Зонис предложил чипсы. Компания покурила, похрустела чипсами. Соня Рушоник капризно велела подарить ей цветочек, и Марат оборвал для неё цветы на втором и на третьем этажах; на четвёртый лень было забираться. Они болтали, галдели, пощёлкивали семечки, похохатывали, и тут к ним выглянула Елизавета Анатольевна. Она разулыбалась при виде молодёжи, ничего не сказала об оборванных цветах, а только поздоровалась и предложила:

- Ой, ребята, здравствуйте! Как хорошо, что вы к нам зашли! У меня как раз чай заварился.

Но они, решив, что ослышались, переспросили:

- Чего?

Елизавета Анатольевна повторила:

- Чай у меня свежий, с травами. Идёмте ко мне чай пить!

Переглянувшись, компания прыснула в сторону. А Марат Халфин, не скрываясь, покрутил у виска. Но старая чудачка почему-то не обиделась, а сказала:

- Что ж, жалко... Но, если захочется, то непременно заходите в сорок первую квартиру, не стесняйтесь! У меня и варенье разное есть...

Она подтянула на плечах серую шаль, которая давно истёрлась, истончилась и почти не грела её плечи, и оставила компанию в покое. Она ушла, а подростки, выставив "шухер", пообрывали листья у оставшихся цветов, сняли с гвоздиков репродукции, а с кнопок - каллиграфически выписанные Заповеди Божии, бросили на пол. Тут Лира Ящимирская с первого этажа громко кашлянула, и ребята бросились на четвёртый этаж в надежде, что до них не дойдут.

Бруно Афанасьевич жил на первом этаже, в однокомнатной 36-й квартире, и мелкие хулиганы облегчённо вздохнули. Хотя, что бы он им сделал? Парни сильные, и девчонки не промах! Оттолкнул и дёру!

Когда опасность миновала, компания, прозывающая себя "шестизвёздной" из-за того, что собиралась из шести человек, высыпала на улицу и ускоренным темпом направилась подальше от дома сорок два на улице Заславского городочка Хебда, болтая о проделке, о сумасшедшей старухе, о шмотках, телефонах, чужих выходках, о прочей ерунде, и скрывая друг от друга, что веселье их напускное, и внутри у них пустота, которую нечем наполнить.

А Елизавета Анатольевна на следующее утро вышла на лестничные клетки, привела в порядок цветы, полила их, а репродукции и листы с Заповедями Божьими развесила снова.

- Хулиганьё, - процедила спускавшаяся с четвёртого этажа Разия Киримовна. - Напакостить и бежать, вот и вся их жизнь.

Елизавета Анатольевна примирительно сказала:

- Молодые же. Сила рвётся наружу, а как применить, не знают, и не подскажет никто. Жили бы в деревне, при хозяйстве, куда бы им было баловаться? Или бы родители бедствовали - вон, как наши с первой мировой войны и до шестидесятых годов, считай. Да и после не шиковали, малому радовались... А сейчас, видишь, не умеют они находить радость в малом. Не научил никто, опять-таки. Им большое что подавай. И то радость ихняя ненадолго... Вспыхнула и сгорела. И всё тут. Пожалеть их можно. Получится - так научить. Не знаю, правда, как... Я ж не педагог, чтоб приём какой придумать. А осуждать... Кто ж я такая, чтоб человека осуждать? Не моё это право...

Разия Киримовна безнадёжно махнула рукой.

- Научишь их... Сами, кого хочешь, научат чему плохому... Подальше бы ты от них держалась, Лизавета Натольна. Ведь пришибут. Или ограбят. Ты что ли по телевизору не смотришь ничего?

- Не смотрю! - весело призналась Елизавета Анатольевна.

- А почему не смотришь? - пеняла Разия Киримовна. - Там есть очень полезные передачи!

- Да нету у меня телевизора! - призналась с той же весёлостью Маврина.

- Да помню, что нету! Я что, в гости к тебе не ходила? Приобрести надо, чудо моё дремучее!

- Зачем он мне? Коли я его и смотреть боюсь? - спросила Елизавета Анатольевна.

- Да чтоб смотреть! - воскликнула Разия Киримовна. - Передачи всякие интересные! Полезные!

- Да какие там могут быть интересные полезные передачи? - усомнилась Елизавета Анатольевна. - Как ни послушаешь, одна там пустота и суета. А мне это жить мешает, Разиюшка. Я вон почитаю лучше, Богу помолюсь.

Копреева непонимающе пожала плечами, но уговаривать соседку не стала. К чему ей, правда, телевизор? Почти сто лет прожила, телевизор не нажила, к чему перед смертью к новой технике привыкать?

- Ну, мешает, так, и вправду, нечего его держать, - проговорила Разия Киримовна и вдруг вспомнила, что хотела спросить. - Ой, Лизавета Натольна, я ведь уж несколько дней в себе, что называется, вопрос ношу. Ты не знаешь, когда в церкви святая вода бывает?

Елизавета Анатольевна удивилась:

- А зачем тебе? Вроде, ты мусульманка.

- Надо мне.

Разия Киримовна, колеблясь, глубоко вздохнула, подумала и решилась всё-таки сказать:

- Да вот несчастье у нас случилось.

Елизавета Анатольевна всполошилась:

- Какое несчастье?!

Разия Киримовна рассказала, что внучка сильно заболела, да так, что в реанимации уже лежит. Младшая дочь у сына Разии, пять лет ей всего. А по телевизору Копреева как-то передачу видела про святую воду, какая она целебная. Вот и хочет попробовать, вдруг поможет маленькой Гульсире.

В участливый взор Елизаветы Анатольевны вмиг добавилась деловитая нотка.

- Пойдём ко мне, - твёрдо сказала она. - И крещенскую воду дам, и святое маслице от мощей великомученика Пантелеимона Целителя, и молитву тебе спишу. Пошли, пошли скорей!

Всё дала, до двери проводила, наказала, чтоб доложила ей потом о здоровье Гульсиры. Ушла Разия Киримовна, а Елизавета Анатольевна вернулась на лестничные клетки с книгами в руках: Чехов, Бунин, Грин, Жюль Верн, Шмелёв... Положила на подоконники рядом с цветами. Полюбовалась. К себе поднялась, не обращая внимания на боль в ногах и спине. В комнатке, где она спала, на восточной стене, на простой полочке стояли две большие старые иконы, освещаемые огоньком лампады. Елизавета Анатольевна перекрестилась, поклонилась в пояс, сказала со слезами в голосе:

- Пресвятая моя Богородица, Царица Небесная! Прими молитву к Тебе недостойной грешной рабы Божией Елисаветы...

И забормотала едва слышно, закрыв голубые глаза, молитвенное прошение о выздоровлении девочки Гульсиры...

ЭПИЗОД 4. Бабушкины плюшки

"Шестизвёздная" компания, как сами себя называли Марат Халфин, Юра Зонис, Олег Цывинский, Ясна Шекиханова, Соня Рушоник и Лира Ящимирская, оккупировали подъезд через два дня.

- Глянь! - удивилась Ясна. - Кто-то опять картинки развесил! Упрямец какой!

- А чё? - сказала Соня. - Прикольные картинки. Природа всякая. Пикник, короче

- Хочешь, я их снова поскидываю? - преданно посмотрел на Ясну Марат.

Девочка безразлично пожала плечами и пробубнила под нос, что ей всё равно. И тут они увидели бабку, спускавшуюся к ним с третьего этажа. В руках "воплощение древности" несла блюдо со свежими плюшками, аромат которых, казалось, проник в самые тайные глубины ребячьих желудков и вызвал обильный условный рефлекс. "Куда это она их потащила?" - пронеслась в головах ребят одна и та же мысль. А бабка остановилась возле них и произнесла мягким, добрым, истинно бабушкиным голосом:

- Ой, здравствуйте, милые мои! Небось, голодные после прогулок-то? Покушайте вот горяченького.

Она смотрела на ребят так ласково, так любовно, и плюшки пахли так чудесно, что сопротивляться не достало сил. Руки просто сами протянулись к блюду и взялись за тёплые бока бабушкиной выпечки. Скушали вмиг, порадовав сердце Елизаветы Анатольевны.

- Ой, да вы родные мои! - вдруг воскликнула она, спохватившись. - Накормить накормила, а напоить-то вас, напоить! Чай у меня свежезаваренный, с душицей! Или морс.

- Да ладно... - конфузясь, пробормотала "шестизвёздная" компания. - Мы и так.

Но Елизавета Анатольевна забрала опустевшее блюдо, поднялась к себе и вскоре вынесла оттуда стеклянный кувшин с клюквенным морсом и шесть пластиковых стаканчиков.

- Вот! Пейте на здоровье, милые мои! - мягко предложила она.

И девятиклассники покорно разобрали стаканчики и разлили красный напиток. Пили с таким удовольствием, что незаметно выдули весь кувшин. Возвращая пустую посуду, Юра Зонис смущённо спросил:

- А вас как звать?

Елизавета Анатольевна, помолчав, ответила:

- Да как зовут... Как хотите, зовите: хоть бабой Лизой, хоть бабкой Маврой.

Лира Ящимирская взяла с подоконника книжку, прочитала название: Джеральд Даррелл "Гончие Бафута"...

- Это что - почитать можно? - неуверенно спросила она.

- Конечно! - кивнула обрадованная Елизавета Анатольевна.

- А где? - уточнила Соня Рушоник.

- Да хоть где. Дома; здесь; ко мне заходите. Где пожелаете! - сказала Елизавета Анатольевна.

Ребята переглянулись.

- Я тут на лесенке почитаю, - решила Лира и раскрыла Даррелла.

Мальчишки посмотрели, почесали кончики носов, забрали Жюля Верна, Дюма. А Соня и Ясна взяли Бунина и Чехова. Елизавета Анатольевна особо не ожидала, что они действительно прочтут книги. Но, по крайней мере, - намеревались. Правда? А может, и заглянут, пробегут глазами несколько страничек...

Когда ребята остались одни, они присели на ступени лестницы, листая книжки. Мимо прошёл один жилец, изумился. Второй изумился. Геннадий Андреевич даже постоял, понаблюдал задумчиво за непривычной картиной - "Неприятель на отдыхе", ибо именно неприятелями воспринимали жильцы нашествие в родной подъезд молодёжи. Через какое-то время "шестизвёздная" компания весьма мирно покинула место запланированной тусовки, вспоминая отменные плюшки новой знакомой, абсолютно не похожей на всех старушек мира!..

А Геннадий Андреевич Бидный после их ухода несколько раз прошёлся туда-обратно от первого этажа до последнего, внимательно осматривая стены, ступени, перила, кое-где колупая отстающую от штукатурки краску, а затем с отрешённым видом закрыл за собою дверь своей квартиры.

Утром на следующий день Елизавета Анатольевна дополнила интерьер лестничных клеток пластиковыми полуторалитровыми бутылками с водой. Написала большими буквами на трёх листах: "Позаботься о цветах: полей их, когда налегке идёшь!" и прилепила скотчем, который дал ей Бруно Афанасьевич. Скептически настроенный Оськин покинул родной первый этаж, прошёлся по лестнице до верха, посмотрел на плоды усилий старушки Мавриной.

- Надолго ли? - пробурчал он.

Однако в тот же вечер разложил на подоконниках несколько книжек по занимательной физике, химии, математике, логике, биологии. Старые шахматы пристроил между цветами. Написал на трёх листах чёрным фломастером: "Знания одухотворяют". И приклеил их над каждым подъездным окном. Хмыкнул, смеясь над самим собой: какого чуда он ждёт от современной поросли? Чтобы вникли, поняли? А он понимал в их возрасте?.. Ну, может, и не понимал... но трудился явно поболе нынешних пятнадцатилетних, которые от безделья собираются во дворах, в лесочках, скверах, подъездах и гадят, гадят, гадят... Кто приучит их не гадить? И некому, и поздно...

ЭПИЗОД 5. Спасение от полиции

"Шестизвёздная" компания проникла в облюбованный подъезд следующим майским вечером. Углядели бутылки с водой - и понеслось! Они разбились по парам и принялись обливать друг друга, стены, окна и двери водой, дурачась от всей души. С третьего этажа, из квартиры сорок три, выглянул сердитый мужик в красной футболке и ярких цветастых бриджах.

- Эй! Вы что тут, безобразничаете?! Я щас полицию вызову!!

- Вызывай, дядя! - крикнул Юра Зонис и пульнул струёй воды прямо ему в грудь.

Разъярённый Георгий Борисович Энеев обругал его отборным матом и захлопнул дверь. Спуску расходившимся юнцам он решил не давать и набрал спасительные "ноль два": пусть зачищают "загрязнившуюся домовую территорию"!

Доблестная полиция мгновенно среагировала на сигнал. Георгий Борисович их впустил, когда они позвонили по домофону, и затаился в квартире, уставившись в глазок и прислушиваясь к разноголосому гомону.

Полицейские нависли над озорниками подобно летучим обезьянам из Волковского изумрудного города. Но только они грозно произнесли: "Что вы тут безобразничаете?", как сорок первая квартира торопливо выпустила на площадку Елизавету Анатольевну с бутылкой воды и книжками под мышкой.

- Так они поливают наши цветы! - твёрдо заявила старая женщина. - Я попросила! И ещё ребята стены отмывают от пыли! И вообще, знаете, что?

- Что? - произнёс ошарашенный старушкиным напором самый высокий из "отряда летучих обезьян".

- Они - мои ученики и пришли меня навестить, книги новые взять почитать! Вот, милые мои, берите, я вам подобрала.

Она сунула ближайшим девочкам книги, поддёрнула на плечах изношенную, штопанную перештопанную серую шаль и продолжила напористо:

- Ну, поставьте бутылку с водой на подоконник и айда чай пить с плюшками! Заходите давайте, заходите... А вы, голуби мои сизокрылые, ступайте себе с Богом. Это из соседей кто-то не понял, что творится, а у меня не спросил. Вот и попал впросак. Со всяким бывает, верно же, мальчики?

И она отправила "мальчиков в форме" восвояси.

"Шестизвёздная" компания в смущении протопала в сорок первую квартиру. Бабушка Лиза шествовала последней. С добродушным, но повелительным видом она кивнула напоследок полицейским и захлопнула за собой дверь.

ЭПИЗОД 6. Живописный подъезд

Художник по призванию и профессии, пенсионер по статусу Геннадий Андреевич Бидный, в первую очередь, решил закрасить на первом этаже непристойные надписи. И как-то ранним июньским утром в будничный день он вышел из своей квартиры и заработал своими кисточками. Наложил на стену тёмно-синий фон. На месте букв, проглядывавших сквозь слой краски, обозначил летящую птицу - утку. Подумал - и пририсовал рядом селезня. А потом выстроил стройные ряды осоки и камышей, "взволновал" рябью воду, посадил на них кувшинки и купавки. Целый день ушёл на "подъездную картину". Мимо шли люди. Они сперва морщились от острого запаха, набирали воздуха для выражения возмущения, но, увидев рождение картины на преображающейся стене, ахали и на несколько минут задерживались на ступеньке, восхищённо наблюдая за каждым мазком.

Через два дня вечером в квартиру Бидного постучал бывший моряк. Ему так понравились утки на болоте, что он захотел украсить и свою стену, только не болотом, а морем с парусом на волнах, и непременным маяком на скале. Он дал художнику фотографии. Неделя кропотливой работы с половины седьмого утра до одиннадцати вечера с перекусом на ходу, и подъезд ахал от восхищения, глядя на ласковое южное море, в волны которого тянуло броситься с разбегу, поднимая фонтаны брызг...

Ребята из "шестизвёздной" компании зачастили в третий подъезд дома сорок два по улице Заславского. Вначале смотрели за неторопливыми, уверенными движениями Бидного, затем им доверили подносить краски, чистить кисточки, носить художнику попить, поесть. Загоревшемуся Олегу Цывинскому Геннадий Андреевич поручил разрисовывать ступени на четвёртом этаже. Юра с Маратом смастерили для ступеней "леса", по которым проходили жильцы. А потом вместе с девочками накладывали краску на ступеньки остальных этажей и в перерывах всей компанией во главе с Бидным пили чай и плюшки бабушки Лизы...

На втором этаже, после того, как Геннадий Андреевич расписал стену видом берёзовой рощи, казалось, сияющей от радости, - ребята притащили одностворчатый книжный шкаф, собрали в него книжки с подоконников, на стекло дверцы повесили объявление: "Пожалуйста, если у вас есть дома интересные книги, принесите почитать! Гарантируем прочтение, аккуратное обращение и возвращение! Спасибо!".

Жильцы похмыкали, но, увидев, что полочки шкафа наполняются книжками Елизаветы Анатольевны и Бруно Афанасьевича Оськина; что ребята, игнорируя почему-то свои дома и библиотеки, приходят в расписанный картинами, уставленный цветами подъезд, пропахший акриловыми красками, играют в шахматы или читают, сидя на ступеньках, попивая с плюшками бабы Лизы чай, просмотрели свои книжные запасы и пожертвовали кое-что на общее пользование.

Цветы, несмотря на химические "ароматы", не погибли. А когда Бидный расписал все стены подъезда, запах выветрился, и цветы разрослись, будто в оранжерее. Потянулись "паломники" из соседних подъездов, из соседних домов, из соседних дворов...

Пенсионеры третьего подъезда часами сидели на скамейке перед дверью, рассказывали "экскурсантам" о бабушке Лизе Мавриной, которая первая за всю историю города не выгнала хулиганистую молодёжь прочь, а приветила, приютила, отогрела, и теперь они первые здешние помощники и защитники. И, на удивленье компьютеризированному миру, - читатели обыкновенных бумажных книжек, написанных умными добрыми писателями...

Жильцы рассказывали о Геннадии Андреевиче Бидном, о его труде, красоте его души. О том, как долго он выписывал на втором этаже вид Свято-Троицкой Сергиевой лавры, которую любил всем сердцем и куда мечтал перебраться с Урала, чтобы всегда быть рядом с ней, молиться в ней, и умереть после причастия в Пасху, чтобы в горнем мире поклониться Богу и радоваться Ему всею душою.

ЭПИЗОД 7. Подарок

Осень забрала "шестизвёздную" компанию в школы и секции. В конце месяца Разия Киримовна говорила Фагиле Зайдуловне:

- Осиротели мы с тобою, Фагиля. Никто на ступеньках не сидит, книжки не читает, цветы не поливает, сумки тяжёлые до квартиры не тащит...

- Некогда им, вот и всё. Знаешь, сколько им в школе задают? До утра корпят над учебниками! Какой уж им теперь подъезд... Как твоя Гульсира?

- Выздоровела! Счастье такое! Будто и не болела! А всё врачи и вода крещенская. И маслице от православного святого, и молитва... Кабы не Лизавета Натольевна, долго бы ещё болела.

- Хорошо! - улыбнулась Фагиля Зайдуловна.

Собеседница кивнула, глянула на окна сорок первой квартиры.

- А Лизавета скучает... - вздохнула Разия Киримовна. - Нет-нет, а выглянет, пройдёт по этажам. Цветы поправит, польёт, книжки переложит, картинки с этими... цитатами поправит, пыль протрёт... Девяносто восемь ей через три дня стукнет. Вот хочу в цветочный сходить, цветок ей какой-нибудь интересный купить. В горшке чтоб.

- Я с тобой пойду, - решила Фагиля Зайдуловна. - Вместе мы сможем подороже выбрать.

Они нашли в цветочном магазине цветок, мудрёное название которого не запомнили, и на третье утро, тридцатого сентября, отнесли Елизавете Анатольевне. Та радовалась до слёз. Напоила дарительниц чаем с домашним печеньем. Выходя, Фагиля Зайдуловна вдруг задержалась и спросила на пороге:

- Лизавета Анатольна, вот не скажешь мне: может иноверец в христианскую веру обратиться?

Та незамедлительно кивнула:

- А как же! Любой человек может, если Бога Единого Милостивого полюбил.

Разия Киримовна толкнула соседку в бок.

- Ты чего, Фагиля, надумала православной стать?! Ну, и дела! Это ж откуда у тебя такие мысли появились?!

Но Фагиля Зайдуловна не ответила, отвернулась и к себе на четвёртый этаж поднялась. Разия Киримовна всплеснула руками:

- Вот! Видите, какие дела?!

- А что? - удивилась Елизавета Анатольевна. - Хорошее дело: уверовал человек. И Слава ведь Богу, что это случилось!

- А мне ведь тоже надо вашего Бога благодарить за спасение Гульсиры...- пробормотала Разия Киримовна и сжала руку Елизаветы Анатольевны.

Задумавшись, она кивнула соседке на прощанье и зашагала на четвёртый этаж.

А вечером к имениннице забежала "шестизвёздная" компания. Марат Халфин аккуратно укутал её плечи новой щекочущей пуховой шалью. Она посидела, плача, а потом стянула шаль на груди, прижав кулачки к часто бившемуся сердцу.

- Спасибо, родные мои... - неровным голосом поблагодарила она. - Тепло-то как... Пушисто... Как живой кто меня отогревает...

10 января-6 февраля 2013

Оставить комментарий © Copyright Захарова Черных Вероника Николаевна (vovano1@inbox.ru) Размещен: 31/05/2013, изменен: 31/05/2013. 32k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: Рассказ о старушке, которая своей любовью помогла подросткам увидеть в своём сердце доброту; о художнике, который разрисовал стены подъезда, в котором жила старушка

Захарова Черных Вероника Николаевна : другие произведения.

Шаль