Я позвал к нему священника в три часа дня. Еще утром ему стало плохо, а я оказался единственным человеком, который был рядом.
Он жил одиноко в своей квартире. Каждый раз, заходя к нему, я оглядывал скудную обстановку ее и думал, как всё преходяще. Сегодня ты богат и счастлив, как тебе кажется, завтра ты беден и нищ, сегодня ты здоров и молод, завтра ты болен неизлечимо и слишком стар, чтобы надеяться на благополучную дальнейшую жизнь.
Были ли у него родственники? Я не знал. Я и знаком-то с ним был "шапочно" - лишь потому, что жил на одной лестничной клетке и как-то имел "неосторожность" столкнуться с ним в лифте, из-за чего произошел разговор, продолжившийся в его квартире. Позже он просил меня захаживать к нему. Я заходил.
Он знал, что умирает. Знал не по открытой ему воле Божией, но со слов врачей - хотя и слова врачей можно считать передающими волю Божию. Узнав диагноз, он почти сразу передал мне ключи от квартиры, говоря: "Возьми их и приходи в любое время. Если найдешь меня мертвым, звони, чтобы сразу забрали меня".
Тяжело смотреть на умирающего. Тяжело и потому еще, что ты понимаешь - ты так же или почти так же будешь умирать. Ты так же уйдешь в мир иной, в который многие не верят, другие представляют совсем иначе, чем он есть на самом деле. Да и кто достоверно знает, что там, за порогом смерти? Даже в христианстве об этом молчат - не приходило на сердце и на ум, что Бог уготовал любящим Его. Какая же тайна была бы, если б все знали о том, что будет после смерти? Какой же отпечаток наложило бы это на всю жизнь человека? Как подумаю - так меня бросает в дрожь. Если бы точно и достоверно знать, что будет после смерти...
Глядя на него, лежащего на постели, жалкого и несчастного, я подумал еще - а не уверяли бы мы сами себя, что наши знания ложь? Как всё в этом мире опровергается, как познание превращается в непонятную смесь из чувств, ощущений и переживаний, скрепленных только процессами, происходящими в мозге, так и любое "точное" представление отдельными людьми не принималось бы. В сущности, что мы точно знаем? Ничего. Всю жизнь мы живем на веру. Все наши знания это либо суждения других людей, которые те передали нам - будь то учителя, родители, СМИ и проч., либо наши переживания, которые тоже не назовешь "точно" истинными. Где же правда? Где же истина? Если наши пять чувств могут лгать, то чему вообще можно верить? Верить... И что можно точно знать?
А он, как мне кажется, знал. Он смотрел на меня и шепотом просил прислать к нему священника. Он хотел исповедаться и причаститься. Он просил прислать любого священника из ближайшей церкви.
Я поспешил в храм, и на мое счастье там был батюшка, который, поспешно взяв Святые Дары и облачение, вышел вместе со мной из церкви. Мы почти бегом, благо было недалеко, добрались до квартиры умирающего.
А он действительно уже умирал. И он просил, чтобы я остался на время исповеди. Я противился, но он настаивал. Я остался, чтобы сделать ему приятное. Перед смертью разве можно о чем-то спорить или гневить умирающего, разве можно препираться с ним? Стоит примириться, стоит простить, стоит помолиться за него, помолиться об упокоении его души, когда она, наконец, расстанется с телом.
Кто помолится о нем? Священник сел на стул рядом с его кроватью, а я встал у изголовья. Кто помолится об умершем одиноком человеке? Кто пожелает ему пройти безболезненно, без страданий души, мытарства? Кто похоронит его, наконец? Сколько людей умирает в безвестьи, сколько людей остаются без молитвенного поминовения! Да, Церковь молится обо всех, но имена миллионов никогда не будут помянуты просто потому, что они неизвестны. И кто может знать их имена, и зачем? Разве чем-то примечательна была их жизнь? Разве чем-то они прославились для этого мира, разве что-то полезное для общества сотворили? Святые молились, святые уходили в затвор и пустыни, чтобы там совершать молитву, но о скольких мы знаем? Неполезно, видимо, знать. А о скольких не святых мы знаем? О распутной жизни, о грехах их. Но ни слова не знаем об их покаянии, об их конце. О конце скольких мы знаем? Как умирали миллионы человек? Что думали в ту минуту? Многие и помыслить не успели, как расстались с жизнью.
И многие, как он сейчас, умирали одинокими. Ему еще повезло - рядом был священник, рядом был я, то есть уже двое. А кто-то умирал один, кто-то чувствовал, что смерть пришла за ним, но никто из живых людей не пришел вместе с нею. Как тяжело, наверно, умирать в полном одиночестве!
Но он не был один. Он начал говорить, обращаясь прямо к Богу, закрыв глаза. Слова резко вырывались из его горла, слетали с губ, как камни - представлялось так мне; голос звучал хрипло, он часто облизывал пересохшие губы, руки сжимались в кулаки и разжимались. Священник не прерывал его, молча слушая, и я тоже молчал и только наблюдал за тем, как умирающий, весь в поту, пытается в последние минуты жизни вырвать из сердца и души всё то греховное, всё то грязное, что привязывает его к земле и мешает быть с Богом:
"Прости меня, Господи, я не верил, что Ты есть. Я не знал Тебя и не размышлял о Тебе, о Твоем существовании. Я презирал верующих и думал, будто они только из страха перед смертью веруют в Тебя. Я и сейчас маловер - я сомневаюсь в Твоей силе, я не уверен в том, что на Тебя можно положиться и не заботиться о завтрашнем дне.
Прости меня, Господи, я творил и творю множество беззаконий перед Твоим Ликом. Я забываю о Тебе, забываю о том, что Ты всё видишь, всё открыто перед Тобою, все помышления, все сердечные движения, все тайные ощущения и чувства. Меня охватывают помыслы, тревожат мое сердце и душу, а я медлителен, я не отгоняю их, не вспоминаю о том, что они греховны. Я и дела успеваю сотворить и, только сделав, осознаю, что сотворил грех перед Тобою. Воистину я не внимаю себе, я не слежу за своим языком, за своими чувствами и желаниями. Я скор на гнев и раздражение, я позволяю им возрасти во мне и выплеснуться наружу. Я немощен подавить их, справиться с ними. И я не прошу Твоей помощи в борьбе, я не умоляю Тебя помиловать меня, я не спешу прибегнуть под Твою руку, чтобы Ты защитил меня от греха и беззаконий. Я забываю о Тебе...
Прости меня, Господи, я малодушен в душе своей и сердце своем. Сколько раз я ловил себя на мысли, что я должен поступить одним образом, но делал иначе. Сколько раз я боялся сказать слово, сделать движение только лишь потому, что забывал о том, что всё в Твоей руке, Ты защититель мой и я не должен никого бояться и страшиться. Я не решаюсь произвести действие, я думаю о последствиях его, не размыслив о том, что Ты управляешь всем и в Твоей воле и власти, чтобы что-то случилось, а что-то не имело последствий.
Прости меня, Господи, я мало молюсь. Я избегаю служб, выдумывая разные поводы. Я не творю крестных знамений на улице, боясь осуждения. Я не вспоминаю о Тебе в течение дня и не прошу благословения на каждое дело мое. Я не прикладываю ума и сердца, когда изредка обращаюсь к Тебе. Я не вижу себя грешным, я вижу только поверхность айсберга грехов моих.
Прости меня, Господи, я не призираю нищих и убогих. Я не посещаю больных и не чувствую расположения к ним. Я укрываюсь от них толстым панцирем забвения и самооправдания. Я не имею любви ни к ним, ни к кому бы то ни было. Вся любовь моя к другим людям - сплошной эгоизм и потребительство. Есть ли что доброе во мне? О, я уверен, что я добр. Но Ты, Сердцеведец, знаешь призрачное "добро" мое, Ты лишь и знаешь о том, насколько я хорош. А я уверен, будто меня живым можно забирать в рай. Но как я буду жить там, не стяжав любви, терпения, не умея молиться и не желая прославлять Тебя за каждый день моей жизни, за то, что я живу, существую? Как могу я быть с Тобой в раю, Господи, если я скучаю на службах церковных, если я не чувствую потребности в каждодневной молитве, если я вынужден понуждать себя к добрым делам, к тем редким делам, что я пытаюсь творить во славу Твою? Как редко я ищу Твоей славы, больше ищу своей!
Прости меня, Господи, я слишком горд! Я вижу грехи других людей и осуждаю их, говоря, будто я не соделаю такое же, как и они. Я считаю себя умным и честным, справедливым и добрым, любящим и заботливым. Есть ли это во мне, Боже? Есть ли хоть капля этого во мне? Как легко я превозношусь над другими! Стоит кому-то попасть в поле моего зрения, как я тут же оцениваю его и нахожу в нем только дурное. А если кто говорит что-то хорошее о другом, или сам вдруг прозреваю, то какая зависть охватывает меня! Как мне хочется поскорее доказать, что я лучше, что я умнее, сильнее, богаче! Но что есть у меня? Чем я умен, силен и богат? Чем я лучше других людей? Не все ли мы отойдем в землю, из которой взяты?
Прости меня, Господи, я предстану перед Тобой, полным грехов. Разве это исповедь - то, что я говорю священнику и Тебе? Разве каюсь я? Разве имею твердое намерение не совершать больше того, что сделал? Разве прошу я по-настоящему, искренне простить меня? Разве считаю грехом многое из того, что делал и делаю? Я и не замечаю, как грешу. Именно потому и нужно ежедневное, ежеминутное покаяние. Ибо мы не знаем, чем грешим, но грешим каждый день, воистину. А я... разве чувствую я себя первым грешником среди всех? Разве то знание о Тебе, то, что дано мне, разве не растратил я и не взыщется ли с меня более всех?
Прости меня, Господи, я стал игрушкой бесов. Они влагают в меня мысли, они представляют мне картины, видения, и я падок до таких вещей. Я и не думаю, что это они делают со мной такое, да и сам не желаю отмахнуться от них. Я не верю в бесов, я думаю, что все мои мысли - это мои мысли, это я такой. И я хочу поверить в то, что я должен принимать себя таким, какой я есть. И не хочу верить, что я грешен, что я раб греха и нет у меня никакой свободы, потому что я раб, раб бесов.
Прости меня, Господи, я сомневаюсь в Церкви. Я не верю священнослужителям, я ищу в их словах ложь и отступление от веры. Я хочу увидеть, что и они грешны, как и я, что они такие же, не выше меня. Я и здесь грешу гордостью и тщеславием, желая снискать себе лавры сведущего в церковных науках. Но что знаю я? Отрывки, бессистемные урывки. Я хочу воспарить мыслью вверх, но доходя до края, падаю в бездну. Я ничего не знаю, но рассуждаю так, будто обо всем осведомлен. И я не верю священнослужителям, потому что они больше знают, чем я. Они духовно более опытны, а я ищу в них младостарчество.
Прости меня, Господи, я сребролюбив. Я ищу, где бы нажиться, как бы преумножить богатство свое и не потратить его на нужды ближних. Я стремлюсь сохранить каждую копейку, но не забочусь о том, чтобы сделать себе хранилища на небесах. Я слишком суетен и многозаботлив, падок на деньги и возможности, которые они дают. Если бы можно было, я бы тратил всё время на стяжание, умножение средств, но не на то, чтобы раздавать их неимущим.
Прости меня, Господи. Множество грехов не высказано мною, множество я вновь и вновь скрываю пред Тобою, наивно полагая, будто они укроются от Тебя и не вскроются в день Страшного суда. О, я думаю, что мое имя записано в книгу жизни и все грехи изгладятся. Я думаю, что я не буду осужден. Я все еще надеюсь, как Адам, спрятаться от Тебя.
Прости меня, Господи, я нищ духом, слаб телом и немощен и телом, и душой. Я несдержан и невоспитан, но и не собираюсь работать над собою. Я не ищу трудных путей и слишком ленив, чтобы что-то делать, когда можно ничего не делать, можно подождать.
Я и сейчас надеюсь, что всё обойдется, что я справлюсь, что мне не придется повторять это вновь. И в то же время я хочу увидеть Тебя. Пусть Ты отправишь меня в ад, пусть Ты будешь справедлив, хотя я верю, что поступишь со мной по любви Своей, но хотя бы на миг я увижу Тебя, я пойму, каков Ты, Господи. Хотя бы немного я почувствую славу Твою, хотя бы немного Ты откроешься мне - я так и не смог почувствовать Тебя в своем сердце на земле. Я не искал Тебя, Боже, я не хотел, чтобы Ты жил во мне, я не хотел, чтобы Ты был в моем сердце. Я самолюбиво хотел лишь в том следовать Тебе, что отвечало моим потребностям и желаниям, но не всецело, не всего себя отдавать хотел я Тебе. Нет, я не хотел брать свой крест и идти за Тобою. Я хотел избрать самый легкий, но не знал, что тот крест, который Ты мне даешь, и есть самый легкий из всех. Не знал я и то, что Ты всегда рядом, что Ты со мной, только позвать Тебя я не решался и не желал...
Я повторяюсь, но я хочу, чтобы было понятно - я не боюсь смерти, не боюсь уходить из этого тленного, преходящего мира. Я не боюсь предстать пред Тобою, хотя что мне принести, какое добро или какие добрые дела? Даже чашу холодной воды я не подал никому. И никому из ближних я не сделал ничего, чтобы встать с овцами Твоего стада. Но я желаю видеть Тебя, я хочу быть с Тобою, если это возможно, если Ты, Человеколюбец и Милостивый, позволишь мне это. Если моя немощь может быть восполнена Твоей благодатью, если моя душа может быть очищена и прощена, то прости меня, Господи! И помилуй..."
Не в силах слушать умирающего, я, бросив взгляд на священника, молча вышел из комнаты. Я был уверен почему-то, что дальше он начнет говорить о плотских грехах, о мыслях своих и действиях, если таковые были. Может быть, он и грешил плотью, может быть, у него и была какая-то нечистота, может быть, он и ел много, и чревоугодничал. Я не желал слушать об этом. Пусть вторая часть его исповеди останется на его совести, останется неизвестной мне.
Мне еще так далеко до смерти, думал я, глядя в окно на снующих внизу людей, на спешащих в магазины, на автобусные остановки, спешащих по своим делам и не замечающих и не знающих даже о смерти, очередной смерти человеческой. Смерть же - всегда рядом, всегда, как дамоклов меч, над нами. Тебе кажется, что ты бессмертен, что ты счастлив, что у тебя всё есть, ты обеспечен и богат. И в одно мгновение - взрыв, цунами, землетрясение, падение котировок на бирже, лед с крыши, чья-то злая шутка - и ты мертв, и твое богатство расточается наследниками, если таковые вообще есть, расточается не тобою. Где твое здоровье, где твое счастье, где твое бессмертие?
И каково оно, текли мои мысли дальше, пока священник исповедовал умирающего, каково оно - земное бессмертие? Как представить его? Изобретешь ли эликсир бессмертия - но тебя можно убить; изобретешь регенерацию тела - но вот ты в кислоте или в огне, и как ты выживешь? Изобретешь ли ты что-то земное - всё оно преходяще, уничтожимо силами самого же мира, ибо им порождено и в нем может умереть. Не вечное не может создать вечное! Это закон. Мир не вечен, и значит ты в нем, как часть мира, не вечен. И если только ты - как тело и душа - не принадлежишь хотя бы частично этому миру, у тебя есть надежда на вечность. Только если ты - не всецело часть мира, не часть материи, что совершает свое движение к энтропии, только тогда ты можешь надеяться на вечность. Ибо откуда еще, кроме мира, черпать силы, черпать энергию, чтобы поддерживать свое существование? Как будучи частью мира, не исчерпать его? Как, видя, что всё и все умирают, не сделаться материалистом? Как поверить, что есть вечность? И многие, многие верят, и многие умирают, уверенные, что их там ждут - там это за пределами земного мира, там - это за порогом смерти. И благодаря этой вере они не боятся умирать. Они не боятся отдавать свое тело этому миру - пусть терзает его, пусть ест его, пусть разлагает уже не наполненное душою тело. Оно - часть его, тело - часть мира, прах к праху. И мир - это прах. В нем нельзя быть вечным, в нем нельзя обрести подлинное бессмертие, ибо всякое мирское бессмертие умрет с самим миром. А что мир не вечен - то известно и ученым, и атеистам, и верующим. И только верующим открыто, что они бессмертны. Как сказал кто-то - "мы вечны, с нами Бог".
Через десять минут с того момента, как я покинул комнату, вышел священник.
- Почил, - сказал он, вытирая набежавшие слезы, - исповедался и причастился. Вызывайте пока скорую помощь.
Он вернулся в комнату, и я услышал, как он начал читать молитвы.