Первое апреля наша творческая компания решила отпраздновать на пленере. По-весеннему весело трещал мороз. Прихватив папки с картоном и угольки для набросков, мы отправились в дальнюю дорогу. Вообще-то, по прямой до Ирмени рукой подать, но Лёша не любит больших магистралей. И он повёз нас окольными дорогами, заметёнными снегом. Временами колея, по которой мы ехали, напоминала лыжню, но мы верили в вездесущую проходимость Лёшиного УАЗа и весело напевали про то, что нам не страшен ни холод вечной мерзлоты, ни резкий поворот, ни косогор...
Игорь, чья контора продавала импортные покрышки, временами вздыхал, мол, на японской резине нас не так бы подбрасывало на ухабах, но это у него профессиональное, а так он - патриот. Иногда машина зарывалась носом в сугроб и казалось, что она уже не тронется с места. Мы начинали отчаянно крутить головами в надежде зацепиться взглядом хоть за какой-нибудь объект для зарисовки... Увы, раскинувшиеся перед нами бескрайние снежные просторы не оставляли никаких шансов...
Кто-то вовремя вспоминал про водку и закуску, и на душе становилось теплее. Мы подбадривали себя тем, что Ирмень - не самоцель. Но неутомимый УАЗ - это чудо отечественной техники - вновь преодолевал очередное препятствие, и вот мы уже снова неслись к своей заветной цели.
Унылый, однообразный пейзаж временами навевал лёгкую грусть. Серёжа вспомнил о своей несостоявшейся карьере режиссёра массовых зрелищ. Родня не приняла его выбора. Они что-то перепутали и не на шутку испугались, что их сын станет дирижёром. Родителей понять можно - такое удумал! Но и Серёгу жалко - сломана судьба. Пришлось ему податься в художники.
Дима на свою судьбу не роптал, но рассказал печальную историю про знакомого-горемыку, на чью долю выпала нелёгкая участь дизайнера по стрижке фотомоделей. Беда заключалась в том, что стричь ему приходилось места, которые Ева прикрывала фиговым листком.
Так, пытаясь себя развлечь, мы коротали дорогу. В какой-то момент Игорь завопил: " Грачи прилетели!" И это в корне переменило настроение всей компании. Кто-то предположил, что сидящие вдоль дороги птицы - это вороны, но Игорь страстно настаивал на своём. Он уверял, что может отличить грача от вороны в темноте, к тому же - с закрытыми глазами. После таких железных аргументов ему все поверили. " Грачи прилетели!" - этот радостный лозунг стал лейтмотивом дальнейшего пути в Ирмень. Кстати, вскоре мы до неё и добрались.
Когда мы въехали в некое безлюдное селение, то на мгновенье растерялись - Ирмень ли это? Волшебное сочетание звуков никак не вязалось с безликим, на первый взгляд, захолустьем. Мы проехали мимо недостроенной деревянной церкви и притормозили у магазинчика. В стоящем рядом с ним мусорном баке ковырялся мужичок в треухе. Завидев нас, он поспешил навстречу. Мы тоже обрадовались встрече с аборигеном и с любопытством обступили его. Дима взял роль дипломата на себя:
-
Здравствуйте, как вас зовут?
-
Вовка.
Вовке было на вид лет шестьдесят. В глазах застыла мольба: " Подайте, Христа ради!" - но сразу клянчить он не решился. Почесал за ухом:
-
Вы, видать, издалёка. В гости к кому аль как?
-
Да порисовать приехали. Художники мы.
-
Во как?!
Он явно был в растерянности. Стал нас разглядывать, как инопланетян. " Чудные эти городские! Опять же непонятно, что за народ - художники: богаты аль нет?" Пожалуй, это был главный сейчас вопрос для него. Сбитый с толку, Вовка всё-таки решил не упускать шанс:
-
Ребятки, я надысь того... приболел. Не поможете здоровьишко поправить?
Дима был рад возможности стать ближе к народу и побежал к машине:
-
Стой, батя, сейчас принесу!
Он вышел из машины со стопкой водки и солёным огурцом.
Вовка оживился. А выпив, попросил закурить. Взгляд из насторожённо-просительного стал по-детски безмятежным. Глаза подёрнула счастливая поволока. Он не пожалел, что встал в такую рань. Время было - одиннадцать часов.
-
Батя, а где народ?
-
Отдыхают после вчерашнего.
-
А что у вас вчера было?
-
Так пятница!
-
Ну ладно, старик, держись - не болей!
И на прощание:
-
Сколько лет-то тебе?
-
В том году сорок стукнуло...
Нам стало не по себе - мы были не намного моложе . От похода в народ сделалось грустно. Игорёк предложил " взбодриться" для поднятия настроения. Опять же - на дворе мороз, а нам ещё предстояло рисовать.
...Все разбежались в разные стороны и с жадностью стали искать местные достопримечательности. Вначале штурмом "взяли" церковь, во всевозможных ракурсах. Потом пошли по околоткам. Кругом стояли покосившиеся деревянные заборы. Кто-то увидел корову, жующую сено. Среди вымершей деревни это было второе живое существо - после Вовки. Обрадовались, как дети, и, счастливые, стали её зарисовывать. Руки стыли от мороза, поэтому угольки держали в перчатках. Игорь залез на забор, но в таком шатком положении рисовать не мог. Он комментировал подробности бурёнкиной трапезы в своей ироничной манере. Всем снова стало весело. С нашей компанией нигде не соскучишься!
Я заглянула через Ленкино плечо на её набросок - она пририсовала к корове телёнка. У Ленки трое детей, все - мальчишки, и она пурхается с ними в одиночку. А Серёга стоял поодаль и, периодически поглядывая на корову, изображал...мужика в треухе, в котором легко угадывался Вовка.
Наконец, с "объектом" закончили и дружною гурьбой пошли вдоль улицы. Ни одной живой натуры! Дома - в основном, деревянные, почерневшие от времени и похожие друг на друга в своей бедности. Ни резного наличничка, ни петушка на заборе!
Мне пришли на память из детства украинские сёла с их белёными избами и уютными палисадниками. На окошках там были ставни из дерева, которые каждое лето подкрашивали. Изба была, как белоликая красавица с подведенными глазками. Занавески ручного шитья добавляли ей шарма и неповторимости. А крыши с ажурными карнизами напоминали нарядные кокошники. Во дворах полно было всякой живности, а при ней - непременно лохматый сторож. На украшенных резьбой воротах частенько встречались металлические таблички с надписью: "Осторожно! Злая собака!"
Здесь же, в глухой сибирской деревне, видно, и красть было нечего. В редком дворе раздавался собачий лай.
Весёлое вначале, наше шествие стало похоже на траурную процессию. Висело жуткое безмолвие. Мы тоже притихли. Деревня вызывала в воображении картину апокалипсиса.
Вдруг в этой гробовой тишине мы отчётливо услышали скрип калитки. Из неё высунулась голова мальчонки. Здесь есть дети! На душе полегчало. Мы остановились. Мальчишка спрятался. Игорь крикнул:
-
Мальчик! Хочешь, я нарисую твой портрет?
Пара минут ушла на раздумье. Всё, как в замедленной съёмке. Мы уже решили, что ждём напрасно. Но он вышел.
-
Иди, не бойся!
Лена достала конфету из кармана и протянула ему.
-
Как зовут тебя!
-
Колян.
-
Привет, Колян!
Это уже Дима вошёл в привычную роль посла доброй воли.
-
Слушай, Колян, а что у вас тут есть интересного? Ну, может, клуб какой-то или памятник, или голубятня, к примеру?
-
Свиноферма есть. Мы туда с пацанами бегаем на хрюшек посмотреть. А клуб на ремонте давно.
Мы стали спрашивать наперебой:
-
Ну, а на лыжах ты ходишь?
-
А школа у вас есть?
-
А твой отец рыбачит или охотится?...
-
Нету у меня отца.
Он отвернулся и юркнул обратно за калитку. Мы постояли недолго и пошли прочь. Я оглянулась: сквозь узкую щель пара детских глаз провожала нас взглядом.
Ни шутить, ни рисовать нам больше не хотелось. Мы возвращались домой молча, каждый думал о своём. Я знала, что потом увижу это в картинах ребят.
Ночью мне приснился сон, будто Дима обнимает Вовку и , плача, тычется ему в телогрейку. А тот по-отечески ему говорит, гладя по голове: "Не горюй, сынок! У всех жизня трудная: у тебя - своя, у меня - своя".