Аннотация: Подумал, подумал и решил выложить всю повесть. Если она без моего на то разрешения светится практически во всех ин-нетовских библиотеках, то чего уж там... Написана в 2000 г., опубликована в 2002 г.
Виталий Забирко
СЛИШКОМ МНОГО ПРИВИДЕНИЙ
Глава первая
В погребке "У Ёси" было прохладно -- у стойки работал кондиционер, а под потолком в центре зала неторопливо кружили громадные лопасти вентилятора. Приятный погребок. Тишина, уют, и посетителей немного. Не каждому по карману цены "У Ёси". Но главное, здесь не было телевизора. С некоторых пор, точнее, уже полтора месяца, я и вида светящегося экрана не переносил. Будь это обыкновенная телефобия -- ещё полбеды. К сожалению, дела обстояли значительно хуже.
-- Имитация? -- равнодушно спросил я у бармена, кивнув на вентилятор под потолком. Движения воздуха в погребке не ощущалось.
Владик мельком глянул на вращающиеся лопасти, пожал плечами.
-- Не знаю, -- сказал он, протирая полотенцем бокал. -- Ёсе нравится...
Я машинально кивнул. Мне было абсолютно всё равно: гоняют лопасти вентилятора воздух, или нет, -- свои проблемы глодали душу. А спросил просто так, ради красного словца. Почти как в анекдоте, когда пьяный посетитель придирается к официанту, ища в ответах предлог, чтобы дать в морду. Не с моими габаритами затевать драку, но морду кое-кому действительно хотелось набить. Не Владику, естественно, -- ему-то за что? -- а господину Популенкову. Однако осуществить желание я не мог. И вовсе не из-за своего хилого телосложения. Господина Популенкова сорок дней назад похоронили.
Я сделал глоток коньяка и мысленно пожелал господину Популенкову перевернуться в гробу. Легче не стало. Как не стало бы легче, будь Популенков живой, и мне, не взирая на его многочисленную охрану, удалось бы набить ему морду.
Пакостное настроение настолько задурманило голову, что я потерял самоконтроль и, вертя в руках пузатенькую рюмку, пробормотал:
-- Сейчас Люся бокал разобьёт...
Предсказание вырвалось непроизвольно, я запоздало спохватился, но было поздно. Сзади послышался звон разбившегося о пол бокала с коктейлем, соскользнувшего с подноса официантки.
Брови у Владика подскочили, он внимательно посмотрел на меня, в зал, снова перевёл взгляд на меня.
-- У тебя глаза на затылке? -- поинтересовался он.
-- Интуиция...
Изображая на лице полное равнодушие, я пожал плечами, допил коньяк, бросил в рот пару орешков арахиса и пододвинул рюмку к бармену.
-- Повтори.
Владик плеснул в рюмку коньяку.
-- Если что-нибудь ещё предскажешь, -- сказал он, -- весь вечер будешь пить за мой счёт.
-- Уговорил, -- кисло улыбнулся я, но на душе оттаяло. Ничего страшного не произошло, даже наоборот. Не то, что полтора месяца назад, когда на меня впервые снизошло озарение. Впрочем, случай тогда был гораздо сложнее...
Мимо стойки с пустым подносом проскользнула расстроенная официантка.
-- Люся, держи себя в руках, -- коротко бросил Владик.
-- Да пошёл ты со своими советами... -- сквозь зубы огрызнулась официантка, швырнула на стойку листок с заказом и скрылась в подсобке. Тотчас оттуда появилась уборщица и принялась сметать с пола осколки и замывать пятно. Минуты не прошло, как на паркете и следа не осталось.
Владик проводил невозмутимым взглядом уборщицу, посмотрел на оставленный Люсей листок и взял в руки шейкер. Длинноволосый парень в джинсовой безрукавке на голое тело, сидевший за стойкой на другом конце, шумно вздохнул.
-- Холодное пиво имеет два недостатка, -- философски изрёк он, глядя в никуда потухшим взглядом и оглаживая ладонью запотевший стакан. -- Первый: рано или поздно оно становится тёплым...
Он с сожалением посмотрел на полупустой стакан, залпом допил пиво и застыл в прострации. Вопреки философским рассуждениям лицо у него было отпетого уголовника, а руки покрывала цветная татуировка змеи, обвившейся вокруг внушительных бицепсов. Голова змеи покоилась на правой ладони, хвост -- на левой.
-- А второй? -- поинтересовался Владик, мастерски жонглируя шейкером.
-- Что -- второй?
Парень недоумённо уставился на бармена. Похоже, философская сентенция вырвалась из него столь же непроизвольно, как у меня предсказание о разбитом бокале.
-- Второй недостаток холодного пива, -- напомнил Владик.
-- А, второй... -- поморщился парень и опять тяжело вздохнул. В его вздохе сконцентрировалась вселенская скорбь. -- Пива всегда мало...
Владик хмыкнул, поставил на стойку два бокала, разлил в них из шейкера коктейль. Затем открыл холодильник, извлёк бутылку "Holsten", откупорил и послал её по стойке лохматому парню.
-- Держи. На этом, Шурик, твой кредит заканчивается.
Парень повеселел.
-- Спасибо, Влад! Никто, кроме тебя, не понимает душу вольного художника. -- Пиво забулькало из бутылки в стакан. -- На следующей неделе халтуру закончу, все долги верну, -- пообещал он.
Орешек арахиса в стоящем передо мной блюдце вдруг задрожал, сполз на стойку и начал крошиться, будто кто-то маленький и невидимый грыз его. Только этого не хватало! Я покосился на Владика и осторожно заслонил крошащийся орешек рукой.
И тут "увидел", что произойдёт дальше. Предчувствие мордобития оправдывалось на девяносто процентов, не дотянув до ста лишь потому, что мордобитие мне предстояло лицезреть, а не участвовать в нём. Я усмехнулся и поманил пальцем бармена.
-- Сейчас твой должник по морде получит, -- полушёпотом сообщил я наклонившемуся над стойкой Владику.
-- За что? -- невозмутимо спросил бармен и внимательно посмотрел мне в глаза. -- Не советую, Роман.
Его нехитрое умозаключение вызвало у меня совсем уж откровенную ухмылку.
-- А я здесь ни при чём, -- заверил бармена.
"Вольный художник" шумно отхлебнул из стакана, крякнул от удовольствия. У стойки появилась хмурая Люся и поставила на поднос приготовленные Владиком бокалы с коктейлем.
-- Эх, жизнь хороша! -- провозгласил "вольный художник" и шлёпнул официантку по округлому заду.
Напрасно он это сделал. Не учёл, что не у всех на данный момент "жизнь хороша". Люся развернулась и влепила ему пощёчину.
-- Ну, ты! Грабли не распускай! -- взорвалась она.
Парень оторопел, глаза у него виновато забегали. Никак не вязалась его растерянность с лицом уголовника и татуировкой на руках. Точно вольный художник, если внешний имидж не соответствует внутреннему содержанию.
-- Да ч-чего ты? -- заикаясь, выдавил он. -- Я же п-пошутил...
У стойки мгновенно возник вышибала -- детина двухметрового роста с косой саженью в плечах. Белая рубашка с короткими рукавами настолько плотно облегала крупное тело, что, казалось, сейчас лопнет по швам, а бабочка на бычьей шее смотрелась откровенным издевательством над устоявшимся обликом интеллигенции.
-- Проблемы? -- хрипло поинтересовался он у бармена, недобро косясь на парня.
-- Всё нормально, Василий, -- успокоил его Владик. -- Люся, сдай смену Нине, а завтра выходи с утра. Но в хорошем настроении.
Официантка фыркнула разъярённой кошкой и шмыгнула в подсобку. Штора из деревянных бус негодующе зашелестела. Будь в подсобке дверь, точно бы хлопнула так, что штукатурка посыпалась.
Вышибала Василий ещё раз смерил "вольного художника" сумрачным взглядом и тоже ретировался.
-- Понял, понял... -- закивал Шура, быстро проглотил остатки пива и соскочил с табурета.
-- Извини... -- повторился он, разводя руками. Джинсовая безрукавка распахнулась, стало видно, что тугие кольца вытатуированной змеи опоясывают и его грудь. Не парень, а этакое современное подобие Лаокоона, со скорбным ликом безуспешно разрывающего путы морского гада.
-- Ступай, -- не глядя на него, буркнул бармен, убирая со стойки пустую бутылку и стакан.
Шурик виновато вздохнул и поплёлся к выходу. Испортили настроение парню. Душила его сейчас вытатуированная змея, ох и душила! Душу наизнанку выворачивала.
Владик взял бутылку "Белого Аиста" и повернулся ко мне.
-- Ты своё умение в казино реализовать не пробовал?
Он собрался налить, но я прикрыл рюмку ладонью.
-- Нет.
-- Что -- нет? Не пробовал в казино играть, или коньяку за счёт заведения не хочешь?
-- Играть не пробовал, -- честно признался я, -- и в голову не приходило. А коньяку хочу. Но -- другого. Плесни-ка во-он из той бутылки...
И указал на бутылку "Martell".
Владик снисходительно усмехнулся.
-- Тебе не понравится, -- сказал он.
-- Польская подделка?
-- Суррогаты не держим, -- возразил Владик. -- Просто твой вкус знаю. Если хочешь дорогого коньяка, предлагаю "Hennessy".
Я перевёл взгляд на бутылку "Hennessy". По ценнику этот коньяк стоил в два раза дороже. Владик был человеком слова, и отнюдь не скаредным. Редкие по нынешним временам качества.
-- Хочу "Martell" попробовать, -- упрямо возразил я.
Я украдкой глянул на стойку перед собой. Сползший с блюдца орешек исчез, крошки тоже. Это безобразие нужно прекращать, а то за первым орешком непременно последует второй.
-- И лимончик, пожалуйста, -- попросил я.
-- Лимон под "Martell"? -- изумился Владик.
-- А почему нет? -- в свою очередь удивился я. -- Неплохо кто-то сообразил закусывать коньяк арахисом, но Николай II придумал лучше.
-- Лимон под "Martell", всё равно, что солёные огурцы под шампанское, -- пояснил Владик, однако, увидев недоверие на моём лице, снова пожал плечами, налил в рюмку коньяк и заменил блюдце с арахисом на блюдечко с нарезанным лимоном.
Я понюхал рюмку. Содержимое коньяком и не пахло. Тонкий, приятный аромат, отнюдь не коньячный. Букет, одним словом, как говорят дегустаторы. Может, настоящему коньяку так и положено благоухать, а от наших коньяков французы нос воротят, как от клоповой морилки?
Я с сомнением покосился на Владика, но, наткнувшись на насмешливый взгляд, опрокинул в себя рюмку. "Martell" скользнул внутрь, оставив во рту приятное послевкусие. Ощущение было весьма странным -- словами не передашь, -- и я застыл в недоумении. Будто и не спиртное выпил. В общем, напиток для гурманов. И прав был Владик -- закусывать лимоном не хотелось. Этот напиток вообще ничем закусывать нельзя, разве что лёгкую сигарету закурить.
-- Ещё? -- предложил Владик.
Я неуверенно повёл плечами, но когда бармен поднёс горлышко бутылки к рюмке, всё же отказался.
-- Пожалуй, не стоит. Не для русского желудка это пойло. Нам бы чего позабористей, чтобы душу свернуло и развернуло, вконец ошарашивая иностранцев славянскими глубинными тайнами.
-- Тогда переходи на самогон, -- саркастически хмыкнул Владик. -- Поэт в тебе умер... "Hennessy"? -- предложил он.
-- Давай, -- равнодушно согласился я и махнул рукой. Настроение вдруг испортилось, и это было нехорошим признаком. Когда наступала такая вот "вселенская" апатия, в голове возникали самые скверные предсказания.
Бармен поставил на стойку чистую рюмку, налил в неё коньяк, пододвинул ко мне.
-- Только обязательно поведай, -- ехидно заметил он, -- согреет ли "загадочную" русскую душу элитный коньяк, или она его отвергнет.
Я машинально кивнул и выпил. Но ни вкуса, ни запаха не почувствовал, так как именно в этот момент пришло озарение.
-- Ты чего? -- изумился Владик, увидев, как вытянулось моё лицо. Он перегнулся через стойку и постучал меня по спине. -- Не в то горло пошло, что ли?
Я очнулся от видения будущего и, для вида прокашлявшись, обвёл погребок взглядом. Из десяти столиков были заняты только три. За столиком у входа, потягивая через соломинки коктейль, поданный вместо Люси официанткой Ниной, мирно ворковала престарелая парочка -- то ли добропорядочная супружеская чета, то ли поздние влюблённые, решившие на старости лет "тряхнуть стариной". Судя по лощёному виду седовласого мужчины, верно было второе. Ещё тот ловелас -- на лице написано, что ни одной юбки не пропустит. Как говорится, седина -- в бороду, бес -- в ребро... Но не они были причиной моей тревоги. Такие же безвинные статисты будущей драмы, как и я. Главная пара "действующих лиц" сидела в глубине зала за столиком у стены. Несмотря на то, что на столике стояли лишь вазочка с мороженым и рюмка с коньяком, по виду посетителей было понятно, что погребок удостоили своим посещением весьма солидные бизнесмены. Грузный, бритоголовый мужчина лет пятидесяти с надменным волевым лицом в чёрном смокинге и белой рубашке при бабочке вяло ковырялся ложечкой в вазочке с мороженым и что-то неторопливо говорил, строго глядя в глаза собеседнику. Моложавый, кучерявый мужчина с восточными чертами лица в пронзительно голубой рубашке с распахнутым воротом слушал внимательно, изредка кивал. К стоявшей перед ним рюмке коньяка он не притрагивался. А в углу сидело четверо телохранителей. Крепкие ребята. Несмотря на жару, все в пиджаках, а значит, при оружии. Сидели они профессионально: двое спинами к одной стене, двое к другой -- и цепкими взглядами рыскали по залу, чуть задерживаясь на входных дверях, пустом гардеробе, туалетных комнатах и входе в подсобку. На столике перед ними стояли фирменные стаканчики "кока-колы", и телохранители по очереди пригубливали их, создавая видимость отдыхающей компании, но больше демонстрируя хозяевам своё усердие.
-- Так что скажешь? -- вывел меня из оцепенения голос бармена.
-- О чём? -- глухо спросил я.
-- О коньяке.
Я пожал плечами.
-- Нормальный...
-- Да... -- покачал головой Владик. -- Напрасно я тебя поэтом обозвал. Историей доказано, что названному Романом романов не писать.
-- Почему? -- абсолютно индифферентно возразил я, машинально поддерживая разговор. -- А Ромэн Роллан?
Сознание пребывало в ступоре, и губы двигались и говорили как бы сами по себе.
-- Так он же Ромэн, а не Роман... -- поморщился Владик.
Я лишь вздохнул и не стал объяснять разницу между французской и русской транскрипциями одного и того же имени. Это как, например, по-английски Майкл, по-французски Мишель, по-русски Михаил, а латиницей напиши -- одно и то же имя, но читается по-разному...
-- Да и не был Роллан по-настоящему большим писателем. Мне, во всяком случае, не нравится, как он писал, -- словно угадав мои мысли, продолжил возражать Владик. -- Ещё "Hennessy"? Или будешь пробовать все коньяки по очереди?
По "увиденному" сценарию будущего мне следовало кивнуть, но я взял себя в руки и отрицательно покачал головой. Получилось через силу, будто приходилось преодолевать сопротивление внезапно загустевшего воздуха. Словно не я это делал, а кто-то другой.
-- Спасибо, но мне пора. Засиделся, на встречу опаздываю, -- с трудом ворочая непослушным языком, промямлил я. Тяжело это далось, против воли. Согласно сошедшему на меня минуту назад озарению совсем не те слова должен был произнести. Посмотрев на часы, я пробормотал: -- Будь у меня время, в стельку бы упился и тебя разорил...
-- Хозяин -- барин, -- спокойно согласился Владик, с недоумением наблюдая, как я неуклюже слезаю с высокого табурета. "С чего бы это клиента так развезло? -- читалось в его взгляде. -- Не больше двухсот граммов коньяка выпил..." Мои возможности он знал -- не моя это доза.
-- Пока, -- махнул я рукой, избегая смотреть на Владика, и, тяжело ступая ватными, будто чужими, ногами, поплёлся к выходу. Совсем как перед этим "вольный художник" Шурик, только не вытатуированная змея меня душила, а нечто похуже.
-- Приходи завтра опохмеляться. Так и быть, одна рюмка за мой счёт! -- великодушно бросил мне в спину Владик. Видимо, решил, что я основательно "нагрузился" до того, как зашёл в погребок.
Окружающая среда усиленно сопротивлялась движению, и я брёл словно по дну водоёма. Выбравшись по ступенькам из погребка на разогретый июльским солнцем тротуар, я на мгновение замер, прислонившись к косяку двери. Улица под ногами качалась как палуба утлого судёнышка в ненастную погоду. Можно было подумать, что развезло от жары, если бы не странное давление непонятной силы, заставлявшее вернуться назад, сесть за стойку и продолжить "дегустацию" коньяков. Я знал, стоит повернуться, как неведомая сила снесёт меня по ступенькам в погребок, усадит на табурет и всучит в руку рюмку коньяка. С огромным трудом я отлепился от двери и нетвёрдой походкой поплёлся прочь по шатающемуся под ногами тротуару. Выпить ещё коньяку я был не против, но в гораздо большей степени хотелось жить.
Мимо, мягко шурша шинами, скользнул джип и затормозил у дверей погребка. Послышалось хлопанье дверец.
Как ни хотелось обернуться, но я пересилил себя и попытался заставить тело двигаться быстрее. Ничего не получилось, лишь зашатало ещё сильнее, совсем по-штормовому. Из своего последнего видения я знал приехавших в джипе в лицо и встречаться с ними взглядами не хотел. Единственное, чего сейчас страстно желал, так это оказаться в данный момент как можно дальше отсюда. Ни к чему мне становиться случайным свидетелем.
В общем-то, и оглядываться было не нужно -- словно спиной видел, как из джипа выбрались трое молодых парней в почти одинаковых мешковатых лёгких курточках. Не по сезону одетых, а по работе. Внимательными взглядами они проводили пьяного и, дождавшись, когда я завернул за угол, направились в погребок.
В переулке я попытался бежать, но тут сопротивление окружающей среды достигло критической точки, тело окончательно отказалось повиноваться, и я вяло, натужно забарахтался на месте подобно насекомому в густом сиропе. До слуха донеслось приглушенное стрекотание автоматов в погребке "У Ёси", сознание отчаянно завопило: "Беги!!!" -- но толку от его вопля было мало.
Лишь когда тротуар дрогнул от взрыва гранаты, клейкая пелена разорвалась, и я задал отчаянного стрекача.
Любо-дорого смотреть, как в американских кинобоевиках бравые ребята бегают, не зная устали, по заброшенным сталелитейным заводам, без тени страха сигают с небоскрёбов, стреляют из всех видов огнестрельного оружия от пистолетов до базук, смертным боем колошматят друг друга внушительными обрезками водопроводных труб, и всё им нипочём. Ни то, что одышки, испарины на лице после получасовой драки нет. Разве что после очередного побоища главный герой небрежно поинтересуется у своего напарника, со вспоротым бензопилой животом: "You O.K.?", а тот, заправляя в развороченный живот вывалившиеся внутренности, бодро отрапортует: "O.K.!"
Когда я, судорожно хрипя бешено работающими лёгкими, ввалился в свою квартиру, некому было спросить всё ли у меня "о'кей". А если бы и было кому, не смог бы ответить. В полуобморочном состоянии запер за собой дверь и, почти теряя сознание, сполз по филёнке на пол. И здесь меня вывернуло наизнанку, да так, что желудок, как у некоторых моллюсков, чуть было не выскочил. Но жёлчь я исторгнул из себя всю, до последней капли. Причём, наверное, вместе с камнями из жёлчного пузыря -- горло саднило, будто меня рвало смесью гравия, песка и серной кислоты.
Отдохнул, называется, попил в погребке коньячку, расслабился... Куда мне тягаться с американскими суперменами. Слабак.
Когда рвотные спазмы опустили, и в голове немного прояснилось, я на трясущихся ногах поднялся с пола и проковылял в ванную комнату. Умылся, содовым раствором прополоскал саднящее от жёлчи горло и долго бездумным, отрешённым взглядом рассматривал серое лицо в зеркале. Мысли текли вяло, апатично. Угораздило же меня нежданно-негаданно заполучить дар предвидения! С таким "подарком" не то, что жить, умирать страшно. Но жить, тем не менее, всё ещё хотелось.
Взяв мокрую тряпку, навёл относительный порядок в прихожей. Странное дело, но, замывая пятно, мне почему-то казалось, что на полу обязательно должны быть стеклянные осколки. Мозг явно не справлялся с ситуацией, что-то в нём то ли заклинило, то ли закоротило, объединив пятно в прихожей с пятном в погребке "У Ёси" от разбитого официанткой бокала с коктейлем. В довершение всего из глубин памяти вынырнула странная фраза: "...Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила". Я попытался заставить мозг заработать и вспомнить, что это за третье "пятно", и какое отношение оно имеет ко всему происшедшему, но не смог. На душе было так муторно, что в пору удавится, а не проводить аналогии между тремя пятнами.
Осторожно прополоскав половую тряпку, будто в ней действительно могли оказаться осколки стекла, я разделся и принял холодный душ. Стало немного легче, но голова по-прежнему отказывалась работать. Сознание затянула сумеречная пелена, опустившая интеллект до уровня дебила.
Из этого состояния было три варианта выхода: включить телевизор и тупо созерцать происходящее на экране; сесть за компьютер и запустить крутую игру в трёхмерном пространстве с дикой бойней монстров; наконец, просто напиться вдрызг. Всё это рано или поздно вывело бы сознание из ступора, но, к сожалению, ни один из вариантов не подходил. Уже полтора месяца, с тех самых пор, как меня "угораздило" заполучить дар предсказания, я не включал ни телевизор, ни компьютер. Неприятностей с ними было больше, чем с предвидением будущего. Ну а напиться не позволял недавний "инцидент" в прихожей -- мысль о стакане спиртного приводила организм в состояние оторопи и к невольным рвотным позывам.
Я забрался в постель и до самого вечера лежал в прострации, невидящим взглядом уставившись в потолок и вздрагивая от малейшего шороха. Воспалённое сознание вновь и вновь рисовало в голове побоище в погребке "У Ёси", и с каждым разом эта картина становилась более зримой, словно, удаляясь во времени, приближалась в пространстве. Наконец каким-то крохотным участком на периферии сознания я понял, что если не предпринять никаких мер, то так можно пролежать до утра, не сомкнув глаз и всё больше погружаясь в муторное чувство нарастающей паранойи. Недолго и с ума сойти.
С ума сходить я не хотел, через силу заставил себя встать и приготовил на кухне нехитрый, учитывая состояние желудка, ужин -- пару яиц всмятку. Пища оказала благотворное действие, в голове немного прояснилось, и тогда я решился. Налил в стакан водки, глубоко вздохнул и выпил до дна. Торопливо, как горькое лекарство. Желудок отнёсся к водке благосклонно, и через минуту в голове приятно зашумело, гнетущая пелена безысходности рассеялась, вместо неё сознание заволокло приятным умиротворяющим дурманом.
Наконец-то мне удалось по-настоящему расслабиться. Я доковылял до диван-кровати и бережно опустил своё тело на постель. На всё и вся стало начихать. Потому и уснул практически мгновенно.
Хуже нет, когда среди ночи поднимает с постели настойчивый звонок телефона. Сплю я крепко, и если внезапно разбудить, с трудом соображаю, где нахожусь, и что от меня хотят. Ну, а если перед этим ещё стакан водки приму, то голосу из трубки вообще до сознания не добраться.
-- Ну? -- хрипло буркнул в трубку.
На том конце телефона сбивчивой скороговоркой заходился женский голос. Попытался понять, что от меня хотят, но слова женщины лишь безуспешно барабанили по ушным перепонкам непонятной абракадаброй, и мозг отказывался расшифровывать смысл.
-- Кто вам нужен? -- наконец сообразил спросить.
-- Р-Роман... -- всхлипнула женщина в трубке. -- Роман Че... Челышев...
Кажется, это я, с трудом сообразил. Мысли ворочались туго, будто застывшее пресное тесто.
-- А вы кто?
-- Люся...
-- Какая ещё Люся?
Почему-то я был уверен, что знакомых женщин с таким именем у меня нет, хотя, позвони сейчас и знакомая, её бы тоже не признал. Так сказать, эффект резкого пробуждения посреди дурного сна. Мать родную не узнаешь, не то, что знакомых.
-- Люся, официантка из погребка "У Ёси"... -- опять всхлипнула женщина.
"Какой ещё погребок, какой Ёся?" -- поморщился я, но вслух ничего не спросил. И правильно сделал, так как через мгновение вспомнил вчерашний день. Настолько ярко увидел криминальную разборку в погребке "У Ёси", будто она не в озарении представилась, а воочию стрельбу наблюдал.
Я рывком сел, спустил ноги с дивана.
-- Слушаю, -- сипло, пересохшим горлом сказал в трубку.
-- Владик сейчас в реанимации... В нейрохирургии...
"Ну а я здесь при чём?" -- чуть не сорвалось с языка, но вовремя сдержался. Как ни было заторможено сознание, а сообразил, что о перестрелке в погребке мне знать не положено. Не было меня там, и всё.
-- Что случилось? -- стараясь придать голосу встревоженный тон, спросил я. Тревога пересохшим горлом прозвучала неубедительно. Впрочем, может, мне это только показалось, а Люся наоборот сдавленный шёпот приняла за настоящее, неподдельное переживание.
-- Кри-ими-инальная разборка в погребке бы-ыла... -- по-бабьи заголосила Люся. -- Вади-ика в голову рани-или-и...
-- Спокойно, только спокойно, -- пробормотал я, включил настольную лампу и посмотрел на часы. Начало второго ночи. -- Да уж, угораздило его... Он в сознании?
-- Не-ет... Полчаса назад в себя пришёл, ва-ас позвал и снова в беспамятство впал...
-- Чем я могу помочь? -- наконец нашёлся правильный вопрос.
-- Придите к нему... -- заскулила Люся.
-- В два часа ночи меня в больнице на порог не пустят!
-- Тогда завтра с утра... Владик вас так звал...
-- Хорошо, -- буркнул я. -- В какой он больнице?
-- В центральной травматологии...
-- Приеду, -- пообещал я и положил трубку.
Минуту сидел на диване, очумело вперившись в стену, затем вздохнул. И только сейчас обратил внимание, что не могу после телефонного разговора закрыть рот. Гортань настолько пересохла, что попытка сглотнуть несуществующую слюну вызвала острую боль. Удивительно, как ещё разговаривал...
Поднявшись с дивана, прошёл на кухню, залпом выпил кружку тёплой, из-под крана, воды. Боль в гортани исчезла, но меня чуть снова не вывернуло наизнанку. Всё-таки тёплая вода при синдроме абстиненции противопоказана. Переборов тошноту, достал из холодильника кубики льда, бросил в кружку, залил водопроводной водой, размешал и выпил.
Ледяная вода оказала отрезвляющее действие. На лице выступил обильный пот, в голове прояснилось. Я опустился на табурет и перевёл дух.
"Итак, что мы имеем на сегодня, на два часа ночи? -- попытался мысленно проанализировать ситуацию. -- А имеем мы телефонный звонок практически незнакомой девушки, которая умоляет приехать в больницу к тяжело раненому бармену из погребка "У Ёси". Спрашивается, кем мне этот бармен приходится? В общем-то, никем. Шапочным знакомым, за стойкой которого я не раз сиживал, пил коньяк, иногда в долг, болтал о том, о сём... И не более. А значит, я ничем ему не обязан. Так стоит ли ехать в больницу?"
Рассуждал я вроде бы здраво, трезво, но в то же время прекрасно понимал, что пытаюсь обмануть себя. В озарении, предсказавшем кровавые события в погребке, Владик должен был отделаться лёгким ранением в руку, а вот я -- лежать трупом на полу. Так что "должок" у меня перед Владиком был, и деньгами его не измерить...
Я выпил ещё воды со льдом и, так и не решив, ехать утром в больницу, или нет, отправился досыпать. Такие дела на похмельную голову не решаются, а утро, как известно, вечера мудренее.
Утро, к сожалению, выдалось гораздо мудрёней, чем я мог предположить. Словно кто картавый нагадал. Небо заволокло тучами, но желанной прохлады пасмурная погода не принесла. По-прежнему было душно, клёны во дворе стояли поникшие, изнурённые зноем, а воздух был настолько вязким, что ни единый листок на деревьях не шевелился. Всё предвещало грозу, но в том, что она разразится, были большие сомнения. Июльская погода в Алычёвске непредсказуема. Повисят-повисят над городом грозовые облака день-два да и растают бесследно, не проронив ни дождинки.
Голова раскалывалась, но опохмеляться не стал -- не ту дозу вчера принял, чтобы насиловать организм, выбивая клин клином. Сварил макароны, заправил их кетчупом, сделал крепкий кофе и сел завтракать.
И тут зазвонил телефон.
"Опять Люся..." -- досадливо подумал, откладывая вилку в сторону. Идти или не идти в больницу к Владику я ещё не решил.
Телефон звонил требовательно, не переставая, будто меня вызывали по междугородной линии.
Тяжело вздохнув, я встал из-за стола и, пройдя в комнату, взял трубку.
-- Слушаю.
-- Роман Анатольевич Челышев? -- раздражённо поинтересовался мужской голос. В голосе звенели повелительные металлические нотки -- чувствовалось, что говоривший не привык, чтобы на его звонки долго не отвечали.
-- Да.
-- Следователь оперативного отдела по борьбе с организованной преступностью Николай Иванович Серебро, -- пророкотало из трубки. -- Сегодня в двенадцать тридцать жду вас в УБОП для дачи показаний.
Я икнул. Головную боль как рукой сняло. Сознание заработало чётко и ясно.
-- Это по какому же поводу? -- осторожно поинтересовался, прекрасно понимая, почему меня вызывают в УБОП. Но, в самом-то деле, не соглашаться же сразу? Следователи неплохие психологи -- мгновенно возникнет подозрение, почему свидетель так быстро согласился, не зная сути дела.
-- Вы были вчера в погребке "У Ёси"? -- в голосе следователя усилилось раздражение.
-- Д-да... -- стараясь придать голосу растерянные нотки, протянул я.
Растерянность получилась лучше, чем тревога во время ночного разговора с официанткой Люсей, но на мои актёрские данные следователю было наплевать.
-- Тогда не задавайте глупых вопросов! -- чуть ли не рявкнул он. -- Я вас вызываю в качестве свидетеля по поводу разбойного нападения.
-- Но я... -- попытался промямлить, однако следователь не дал закончить.
-- Не вздумайте уклониться от явки! -- отрезал он. -- Иначе вас доставят на допрос под конвоем и тогда вы будете фигурировать не как свидетель, а как подозреваемый. Всё!
Следователь швырнул трубку на рычаг, и я медленно опустился на стул возле тумбочки. Вот тебе и утро вечера мудренее... Чересчур муд'енее, как сказал бы картавый.
В трубке пиликали гудки. Тяжело вздохнув, я аккуратно водрузил её на телефонный аппарат. Как ни тревожно было на душе, однако особо нервничать не стоило. Понятно, почему следователь орал и запугивал -- какой дурак в наше время согласится быть свидетелем криминальной разборки? Все здравомыслящие граждане как чёрт от ладана открещиваются от свидетельских показаний -- ничего мы не видели, ничего не слышали. И если бы имелся хоть намёк на моё участие в перестрелке в погребке "У Ёси", то меня бы давно по рукам-ногам повязали омоновцы и доставили куда требуется. Так что не стоило брать приказной тон следователя близко к сердцу и особо переживать. Обойдётся...
Но всё же Николай Иванович Серебро вопреки своей блистательной фамилии и без того не радужное настроение изгадил окончательно. Отнюдь неспроста правоохранительные органы обзывают в народе ментами погаными. На своей шкуре в этом убедился, когда настырный следователь того же УБОП Оглоблин Иван Андреевич неделю изводил меня на допросах по факту смерти господина Популенкова. Допекла его вдова своими обвинениями в мой адрес, а то и взятку дала, вот следователь и расстарался. Сидеть бы мне в КПЗ за свой длинный язык, перейдя из подозреваемых в обвиняемые, если бы на поминках девятого дня госпожу Популенкову бригада "скорой помощи" не свезла в психбольницу. Тронулась дамочка на почве моего предсказания... Только тогда Оглоблин оставил меня в покое. Как ни старался превратить стопроцентное дорожно-транспортное происшествие в хорошо обдуманное заказное убийство, ему это не удалось. Чрезвычайно трудно подвести под обвинительное заключение случайного свидетеля, основываясь лишь на том, что за мгновение до столкновения "мерседеса" с самосвалом он выкрикнул: "Остановите машину! Он погибнет!" Тем более, что Популенков погиб даже не от столкновения машин, а от свалившейся с самосвала на крышу "мерседеса" бетонной плиты. Настолько "тонко" спланировать покушение никому не под силу.
Не чувствуя вкуса, съел завтрак, запивая мелкими глотками остывшего кофе. На душе было гнусно, и большое белое пятно на старинной, из прабабушкиного сервиза, чашке усиливало ощущение беспросветности моего положения. Ещё совсем недавно на месте этого пятна красовалась нарисованная полуобнажённая пастушка...
Когда я в первый раз "подзарядился" от собственного компьютера, то в сердцах выключил его и пошёл на кухню. Покурить, кофе попить, ни с того, ни с сего возникшее перевозбуждение, как мне тогда показалось, снять. Закурил, кофе заварил, но когда стал наливать его в любимую чашку, тут всё и началось. Отслоилась пастушка от чашки, задрожала трепетно, как живая, то ли стремясь наготу срамную прикрыть, то ли наоборот, ещё больше обнажиться захотелось... Но ничего у неё, бедняжки, не получилось. Рассыпалась в прах. Так что теперь у меня на чашке лишь белый контур от рисунка остался, однако, что удивительно, глазурь не пострадала.
Вымыв посуду, я посмотрел на часы. Начало десятого. Более трёх часов до встречи со следователем. Придётся в больницу к Владику всё-таки ехать, иначе в ожидании допроса в УБОП можно известись -- нервы-то не железные. Штирлица из меня точно бы не получилось -- не наградили родители нордическим характером, все, как на подбор, до шестого колена славяне.
Одевшись, я подошёл к секретеру, открыл, достал деньги, пересчитал и несказанно расстроился. В наличии осталось всего двести долларов. С тех пор, как поневоле пришлось рассчитаться с работы, я жил словно в забытьи, абсолютно не заботясь о будущем. Будущее само являлось в видениях, и я, страшась своих стопроцентно верных предсказаний, не скупясь, заливал их спиртным. Теперь, кажется, пришло похмелье... В обоих смыслах -- прямом и переносном.
Я обвёл комнату взглядом, и вдруг меня охватила холодная оторопь. Давно не убирал в квартире -- не до того стало, как с работы уволился, руки опустились. Так что в комнате царил основательный кавардак. Но сейчас я неожиданно обнаружил, что это не мой кавардак! Грязные рубашки перекочевали со стула на кресло, тапочки оказались в разных углах комнаты, да и бумаги на столе, кажется, лежали не в том беспорядке. Но, самое главное, на компьютере не было пыли! Это на том самом компьютере, который я второй месяц обходил десятой дорогой!
"Может быть, Алла заходила?" -- пронеслась спасительная мысль, но я её сразу отбросил. Нужен я Алле! Честно говоря, жила она со мной из-за денег. А как узнала, что я бросил работу и ничем не собираюсь в ближайшее время заниматься, развернулась и ушла. "Мне такие мужики не нужны", -- сказала, как отрезала, и вернула ключи. Странно, но я к её уходу отнёсся равнодушно. Правда, в тот же вечер напился, но совсем по другому поводу. И её не вспоминал. Так что не Алла похозяйничала в квартире -- не стала бы она в грязном белье копаться. Да и чего ей приходить? Было нам вместе хорошо, но не только из-за секса и денег люди сходятся. Расстались мы, в общем-то, без претензий друг к другу...
Было и ещё одно объяснение не моему беспорядку в комнате, но и в него я не очень-то верил. По слухам, позавчера госпожу Популенкову выписали из больницы -- может, опять за старое взялась? Сдвиг у неё в голове случился основательный -- рядом стояла, когда я заорал, что её муж сейчас погибнет. Настолько поверила в мою вину, что частного детектива наняла. Ходил он какое-то время за мной по пятам, правда, потом исчез. Как подозреваю, когда вдова в психбольницу попала, ему платить за работу перестали. Но теперь, когда работодатель вновь объявился, сыщик мог возобновить свою деятельность. Однако, зачем всё это нужно? Если уж вдова так уверена в моей вине, куда проще нанять киллера. Грохнул бы он меня к чёртовой матери, "и всех делов"! Хотя, наверное, вдове такая месть не по душе, хочется торжество испытать, меня на скамье подсудимых, униженного, растоптанного, лицезреть! Поди, пойми этих сумасшедших дамочек...
Так и не решив, кто мог обыскивать квартиру, я махнул рукой. Бог с ней, с этой загадкой. Хорошо, что денег не взяли.
Сунув купюры в карман рубашки, я вышел из дому. Месяц, не особо роскошествуя, на двести долларов можно прожить, но на оплату лечения тяжело раненого Владика явно маловато. Одна надежда, что Люся кое-что добавит.
Глава вторая
Вопреки названию центральная травматологическая больница располагалась у чёрта на куличках -- на окраине Алычёвска в микрорайоне Солнечном. Впрочем, микрорайон со столь знойным названием, существовал лишь в официозе, а в народе до сих пор носил имя некогда слившегося с городом посёлка Хацапетовка. Почему посёлок так назывался и что означает его имя, никто не знал, но местные парни, несмотря на некоторую неблагозвучность, с гордостью именовали себя хацапетовскими. Вероятно, не хотели быть "в тени" знаменитых подмосковных солнцевских. Молодёжь вообще не любит быть на вторых ролях, особенно, если ничего другого, кроме мордобития, не умеет. А хацапетовская молодёжная группировка долгое время терроризировала весь город и лишь в последние пару лет немного утихомирилась. То ли их вожаки остепенились, обросши жирком приватизированных на почве рэкета мелких лавочек, то ли более серьёзные криминальные "авторитеты" прибрали группировку к рукам. Но всё равно поздно вечером соваться в Хацапетовку никому не советовалось, да и ни один таксист не согласился бы везти туда клиентов. Поэтому добраться в микрорайон можно было лишь на троллейбусе. Ну а дальше, три квартала до центральной травматологической клиники, -- либо своим ходом, либо на носилках в машине "скорой помощи". Как повезёт.
Мне повезло в сомнительно хорошем смысле, когда находят счастье в том, что никто по голове не стукнул. С душком такое счастье... Но, благодаря ему, добрался до клиники без приключений, если не считать почти часовую поездку в троллейбусе, больше похожую на парилку в бане.
Выйдя на конечной остановке, я прошёл до конца переулка и оказался на окраине города, где на небольшом пологом холме за решётчатой бетонной оградой возвышалась девятиэтажная коробка больницы. Далее, за больницей, не было ничего -- голая холмистая степь. Вот тебе и центральная клиника...
На девятый этаж, где находилось отделение реанимации, пришлось подниматься пешком -- почему-то работал только грузовой лифт, но меня в кабину, естественно, не пустили. Похмельный синдром, жара на улице, парилка в троллейбусе сделали своё гнусное дело -- я плёлся по лестнице как распоследний доходяга, страдающий острой сердечной недостаточностью. При столь паршивом самочувствии обычно и приходили видения, а это, порой, было похуже. Дойти бы без экцессов до отделения реанимации и в качестве пациента на свободную койку попроситься.
На площадке между вторым и третьим этажами я остановился отдышаться. Вытирая платком с лица испарину, заглянул вверх между перилами и с тоской увидел уходящую в бесконечность череду лестничных пролётов. Определённо, альпиниста из меня бы не получилось. Не дойти мне до вершины.
И вот тогда из выкрашенной синей масляной краской стены высунулась Рыжая Харя и сочувственно предложила:
-- Тебя подвезти?
Я оторопел. Да что же это творится?! Уже и здесь она меня достаёт! Если так дальше будет продолжаться, глядишь, скоро со мной по улицам под ручку прохаживаться начнёт.
-- Не-ет... -- отчаянно зашипел я, стараясь не сорваться на крик. -- Сгинь!
-- Как хочешь, -- ухмыльнулась Рыжая Харя, оголяя громадные клыки. -- Тогда поезжай сам.
Я и охнуть не успел, как ступеньки под ногами дёрнулись и понесли меня вверх со скоростью взбесившегося эскалатора. Хорошо, в перила вцепился мёртвой хваткой, а то от такой скорости точно бы по ступенькам закувыркался.
Где-то на площадке пятого-шестого этажа передо мной мелькнули насмерть перепуганные лица двух пациентов, на свою беду вышедших на лестницу покурить, и я очутился на девятом этаже перед дверью в реанимационное отделение.
От головокружительного скоростного подъёма меня замутило, и я, продолжая крепко держаться за перила, выругался сквозь зубы.
Я, было, открыл рот, чтобы, уже не стесняясь, выругаться по-настоящему, как тотчас волосатая лапа накрепко запечатала его, и я ощутил на языке холодный, склизкий, подрагивающий комочек. По-моему, живой.
Вопреки совету, рвотный спазм подкатил к горлу, но исторгнуть из себя омерзительное "угощение" я не успел. Последовал ошеломляющий подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.
Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение всё изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа свежим и бодрым, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь "лягушонка". Да уж, не "Martell" в этот раз глотал...
Зябко передёрнув плечами, я икнул, но, к счастью, этим неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.
-- Вы к кому? -- встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.
-- К Владиславу... -- сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. -- Тяжело раненому бармену из погребка "У Ёси".
Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я, тем не менее, продолжал гнуть свою линию:
-- Он в какой палате?
Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.
-- В шестой... -- смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: -- Так из милиции уже были...
-- И ещё не раз будут, -- отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.
-- Погодите... -- остановила медсестра. -- Наденьте, пожалуйста... -- Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. -- Доктора позвать?
-- Сам к нему зайду, -- хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку, и завораживая медсестру строгим взглядом. -- В палате кто-нибудь из родственников есть?
-- Да... То есть, нет. Девушка с его работы... Всю ночь с ним просидела.
-- Она-то мне и нужна, -- кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.
Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное жёлтыми лёгкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.
У койки, на стуле, дремала, подёргивая склонённой головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.
-- Вы... Вы кто? -- испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.
-- Роман Челышев, -- успокоил я её. Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился -- не было нужды.
Всё же, видимо, моё лицо примелькалось, и Люся меня узнала.
-- Роман... -- Губы у неё задрожали. -- Значит, это вы...
Неожиданно, она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала.
Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувственная девица! По её строгому обхождению с посетителями погребка никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.
-- Ну-ну... -- пробормотал и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. -- Слезами горю не поможешь.
Люся, закрывая кулачками рот, продолжала всхлипывать, низко наклонив голову. Я усадил её на стул и посмотрел на Владика. Он по-прежнему лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Черты лица обострились, вокруг закрытых глаз расплылись тёмные круги.
-- Он вас в бреду звал... -- плаксиво протянула Люся.
"Почему меня, а не тебя? -- отстранённо подумал я, с недоумением вглядываясь в застывшее лицо Владика. -- Кто я ему такой?"
В голову ударила жаркая волна, и я понял, кто я такой. Тело Владика дрогнуло и как бы раздвоилось: причём один Владик продолжал неподвижно лежать под простынёй на койке, а второй приподнялся сквозь простыню, открыл глаза и посмотрел на меня с укором.
"Почему ты меня не предупредил о перестрелке в погребке? -- беззвучно спросил "второй" Владик. -- Ведь ты всё знал..."
Я крепко зажмурился, заскрипел зубами и замотал головой. Кровь прилила к лицу, в ушах шумело, но постепенно жаркая волна схлынула, и я отважился открыть глаза. "Раздвоение" Владика закончилось, он снова неподвижно лежал на койке под простынёй.
Да уж, виноват перед Владиком я на все сто процентов. И вину эту ни загладить, ни измерить.