Советник
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Владимир Забабашкин
Новейшая история. Советник
Роман.
Совет - больше чем услуга.
(А. Дюма-отец)
Пролог.
Во сне человек становится самим собой. Вслепую ведомая темным подсознанием, чуткая душа обнажается, сбрасывая шелуху условностей внешнего мира, и ты уже не управляешь ситуацией, но полностью подчиняешься ей. Роятся фантастические сюжеты, ломая логику, разрывая время, и делают тебя участником головокружительного триллера. И вовсе не ты его ставил, а какой-то сумасшедший, многовластный режиссер воспользовался твоей личностью как исходным материалом и воплощает свои заумные замыслы, втягивая тебя в иллюзорный мир, где ты начинаешь реально жить любить и ненавидеть. Все может приключиться во сне. Почти. Кроме одного - человек не может во сне умереть, вернее, ощутить миг наступления смерти, перешагнуть грань из бытия в небытие. У него нет такого жизненного опыта, а кто уже побывал там, в силу исключительных обстоятельств и умудрился вернуться, тому не снятся сны. Его душа уже познала путь внутрь ослепительной воронки и покорно ждет своего часа. Он это подспудно чувствует, но никому не рассказывает. "Кто знает, тот молчит. Кто говорит, не знает."
Баскаков внезапно проснулся, резко дернувшись, принял сидячее положение и некоторое время находился в состоянии заледенелого ступора, пустым, немигающим взглядом уставясь в темноту. Потом, осознав реальность мира, протянул руку и включил торшер под красным абажуром. Красный свет его завораживал.
"Чертовщина какая-то!"
Ему приснилось, что его, Баскакова Евгения Константиновича хоронят. Сон был настолько ярок, что он никак не мог поверить в химеричность событий, обрывки которых до сих пор крутились в его голове. Правда, похороны были бутафорскими. Имитация. Он сам режиссировал этот спектакль, подговорив подчиненных. Хотелось посмотреть на поведение своих соратников и друзей во время погребальной процессии. Да и на врагов тоже. По крайней мере, они были тоже приглашены.
"Вот тут и прорежется вся их гнилая суть. И тех и других".
Он еле сдерживался от смеха, лежа в гробу, и сквозь опущенные ресницы наблюдал за траурной толпой, вглядываясь в скорбные гримасы проходящих мимо. А потом, сказав последнее прости-прощай и выдавив скупую слезу для обозначения скорби, они отходили в сторону, сбрасывали наспех состряпанные печальные маски и начинали травить анекдоты, хихикать, обсуждать мелочные текущие проблемы, а еще почему-то пили шампанское, что сильно возмущало лжепокойника.
"При чем здесь шампанское! На похоронах пьют обычно не шампанское, а водку. Вернее на поминках. Но ведь меня еще не схоронили! А Штокман уже гоношится с Сатаровым. Обсуждают, как ловчее воспользоваться моей кончиной. Мол, с мертвой овцы хоть шерсти клок. Соратники по фракции... Думают, что руки у них будут развязаны. Да со связанными-то лучше, если не знаешь, как их использовать. Колобок... Этот скорбит. Где он найдет еще такую железобетонную "крышу"!? А это секретарша Танечка. Вся в черном, а чулки напялила ажурные для пущей сексапильности. И юбчонка - короче некуда! Шлюха, она и на похоронах шлюха! А вот и Завьялов с охранником. Этот на самом деле скорбит. Потенциальный мэр Санкт- Петербурга. Все-таки харизма у него для мэра слабовата. Пропадет он без меня, запаршивеет, хотя вряд ли теперь это осознает - власть ослепляет, создает иллюзию всесилия. А тебя раз - и сняли с должности, переизбрали или дерьмом измазали с ног до макушки. Коля Гридин здесь. В ментовской форме он лучше смотрится, чем в костюме. Этому меня действительно жалко. Совестливый мужик, хотя и деньги любит...
Делегация от областного законодательного собрания. Они не только шампанское пить, они фейерверк готовы устроить. Мои похороны для них праздник.
Сейчас вот встану и разгоню всю эту шайку! Испугаются. Забегают как тараканы от кипятка. Еще бы! Покойник встал да еще речи толкает во собственное здравие. Долгая лееета! Цирк, паноптикум!"
Баскаков хотел подняться и выбраться из гроба, но остался недвижимым. Мозг подавал сигналы, но нервы, мышцы, суставы не реагировали, не слушались. Он попытался хотя бы открыть глаза, но и этот фокус ему не удался.
"Что со мной!? Ничего, ничего, сейчас напрягусь и встану..."
Но все было тщетно. В безуспешных попытках заставить работать собственное тело прошел весь путь на кладбище.
Последнее прощание у свежевырытой могилы, талый весенний снег вперемешку с комьями подмерзшей земли, опухшие от слез глаза Веры, а потом... Свет померк, и ритмично застучали молотки.
"Заколачивают крышку. Надо как-то подать сигнал, а то ведь похоронят заживо. Вот ведь...Проклятая рука - не хочет подниматься! Ну же!"
Но гроб уже спускали в яму. Кто-то из могильщиков оступился, ослабил веревку, и гроб углом грохнулся об дно могилы.
"Ничего путем сделать не могут. Наверное, уже поддали с утра. Чего это я! О чем думаю!? Ведь меня сейчас зароют!"
По крышке гроба барабанной дробью застучали комья земли, сначала редко, потом чаще, пока удары не слились в однообразный шорох, становившийся всё глуше и глуше. В конце концов, установилась пронзительная тишина. Баскаков попытался шевельнуть кистью и, на удивление, это ему удалось.
"Может еще успею, может еще услышат..."
Он попытался приподняться, но уперся в крышку гроба, обитую шелком, хотел раздвинуть ноги, но они были связаны в лодыжках. "А ведь у покойников связывают..." Внезапно его охватила бешеная ярость и тело, получившее мощный энергетический импульс, начало бешено извиваться и елозить по стенкам гроба эдаким агонизирующим червем. Баскаков бил локтями и коленками по бездушному дереву, пытаясь раздвинуть тесноту выделенного ему пространства, прорваться наружу, к свету, к свежему воздуху. Безнадежно. Кровь пульсировала по жилам, сердце колотило по ребрам, в голове роились обрывки мыслей, скатываясь в разноцветный растрепанный клубок и вновь рассыпаясь. И тут он закричал. Звук родился где-то в области живота и, пронизав трепещущий организм, через носоглотку вырвался наружу. Крик был одновременно резким и сдавленным, надрывным и молящим. Он теннисным мячиком рикошетил об стенки гроба и влетал обратно в уши...
После этого Баскаков проснулся. У него не было опыта смерти, он не мог умереть в иллюзорном мире сновидений, а в реальном ему еще не пришло время.
Часть первая. Захолустье.
Глава первая.
Снег в городке быстро темнел, покрывался черными крапинками и напоминал грязную всклокоченную вату. Сказывалась близость угольных разрезов и шахт. Вносила свою лепту и высоченная кирпичная труба ТЭЦ, непрерывно коптившая небо, а при северо-восточном ветре она так густо накрывала городок дымом, что начинало щипать в носу и слезились глаза. Очередной снегопад несколько освежал угрюмый пейзаж, скрывая изъяны неказистых домов старой постройки, похожих на запорошенные куски угля. Но не надолго.
Городок выглядел низкорослым, состоял в основном из одно-двухэтажных строений, сработанных еще вначале века для первопроходцев угольного промысла. Исключение составляли несколько многоэтажных башен, торчащих возле леса и доминирующих над остальными домами. Там жило местное начальство и другие разворотливые люди, умеющие устраиваться в жизни.
В одной из башен расположился продовольственный магазин, который снабжался намного лучше других магазинов города. Там частенько выбрасывали дефицитные мясные продукты и свежие овощи. В эти дни к прилавкам выстраивались озлобленные очереди, где порой дело доходило до драки, ибо товара хватало лишь на несколько часов торговли.
Дефицит попадал в магазин по милости директора шахты товарища Варгашова, занимавшего целый этаж в одной из башен и являвшегося реальным хозяином городка. Кроме того, он постоянно избирался членом бюро обкома партии и не зависел от поселковой администрации, а скорее наоборот.
В магазин Варгашов не ходил, а отоваривался прямо на торговой базе у своего дружка Мызина. Они познакомились еще в молодости на одной из легендарных комсомольских строек, и Мызин, попавший на эту хлебную должность, благодаря поддержке Варгашова, естественно, ни в чем тому не отказывал.
Центром городка считалась заасфальтированная площадь возле райкома КПСС. Посреди нее стоял гранитный истукан в кепке и твердой рукой указывал на единственный в городке ресторан с игривым названием "Привет", который, по недомыслию или подспудному юмору скульптора олицетворял светлое будущее. Чуть дальше располагался дом культуры с аляповатыми колоннами и вычурными башенками - плод болезненной фантазии неизвестного архитектора, а вдоль улицы с революционным названием теснились торговые ряды со скудным ассортиментом товаров, пошивочное ателье и несколько грязноватых пивных с клубящимися вокруг них мужиками. В основном это были закончившие смену шахтеры. Они редко ходили в ресторан, предпочитая более дешевые и эффективные варианты употребления алкоголя. А пили в городке почти все. От мала до велика. Пьянство здесь не считалось пороком, а лишь способом забыться, сбежать от опостылевшей реальности в мир фантазий и воспарить орлом.
Сдерживающим фактором являлась лишь работа на шахте - Варгашов строго карал за пьянку на работе. А кто переходил эту незримую черту, кончал плохо: его увольняли и он, в конце концов отправлялся в одну из зон, которых здесь было предостаточно, или замерзал, не добравшись до дома после очередной попойки. Своеобразный естественный отбор.
В полуподвальной пивной, что напротив дома культуры, именуемой в простонародье Шайбой, гульба шла полным ходом. Сегодня давали аванс, что являлось регулярным праздником для местных пролетариев всех мастей. Несмотря на запрещающую табличку, вокруг стоек лихо разливали принесенную с собой водку, запивали ее пивом и закусывали люля-кебабом, блеклым винегретом и солеными сушками - всем тем, что предлагало скудное меню заведения. Все нещадно курили и вентилятор с трудом справлялся с клубами вонючего дыма от дешевых сигарет.
Большинство мест были стоячими, кроме столика на тонких алюминиевых ножках, задвинутого в угол. Там восседала развеселая, захмелевшая компания из четырех мужиков средних лет. Стол был усыпан ошметками сушеной рыбы, заставлен грязными тарелками и пивными кружками. В ногах у одного из сидящих скукожилась холщовая сумка, которая призывно позвякивала, когда ее касались ногами. Порожние бутылки из-под выпитой водки были аккуратно составлены в угол.
На засиженную мухами табличку с надписью, где запрещалось приносить и распивать, какой-то остряк наложил резолюцию: "А пошли бы вы...". Впрочем, на нее, эту табличку давно никто не обращал внимания: персонал заведения устал бороться с подобными массовыми нарушениями, а милиция сюда появлялась редко и только по серьезному поводу. Все всё понимали - должны же люди где-то культурно выпить. Не на улице же в такой мороз! А табличку повесили так....Для всяких комиссий.
- Давай-ка, дядя Коля, еще по чуть-чуть. Что-то зябко стало. Ты не стесняйся - сегодня наш денек, мы угощаем, - предложил тяжеловесный мужик в брезентовой куртке, подбитой овчиной, и сунул руку в сумку.
- Можно. - Названый дядей Колей был изрядно пьян и осоловело сидел, отвалившись на спинку стула и забыв в углу рта изжеванную потухшую папиросу. - Давай банкуй!
Он поднял глаза и увидел стоящего возле стола юношу высокого роста, напоминающего растрепанного галчонка.
- За мной посыльного прислали. Ну что тебе? - Дядя Коля говорил тоном расслабленного патриция, только что покинувшего парную, при этом приклеившаяся к губе папироса плясала как дирижерская палочка.
- Пошли домой, дядя Коля. Мама зовет. - Юноша наклонился и легонько взял его за локоть.
- А ты, Женька, не торопись. Присаживайся к нам. Дядя Коля нам шибко помог. Должны же мы его угостить. Давай, не стесняйся, выпей с нами маленько. Чай не откажешься? Ну, ты как... - предложил один из сидящих.
- Нет, Потапыч, не буду, - жестко оборвал его юноша. - Потом его тащить придется, а сейчас сам доковыляет. Пошли, дядя Коля. Давай, поднимайся!
- Никакой жизни. Муть одна, - заплетающимся языком пробормотал дядя Коля, грузно встал и, опершись на плечо своего провожатого, пошатываясь, направился к выходу.
- Шапку забыл, - раздалось вслед.
Юноша приткнул дядю Колю к стене и вернулся за шапкой. Вскоре они медленно брели по нечищеным, плохо освещенным улицам вглубь городка, к дому. Дул порывистый ветер, но было относительно тепло для местных широт. Чувствовалось приближение весны.
Юношу звали Женя Баскаков, а дядя Коля был сожителем его матери. Третьим на памяти Жени. Еще, где-то в туманном прошлом мелькал его родной отец, но Женя его не помнил, потому что папаша испарился сразу же после рождения ребенка в поисках лучшей жизни. А дядя Коля числился очередным "папой". Всех своих временных спутников мама настойчиво требовала называть папой. Она работала в школе учительницей биологии, болела за свой моральный облик и хотела, чтобы их семья выглядела безукоризненно.
Мальчик в первый раз это сделал с радостью, а второй - с недоумением. Когда же появился дядя Коля, Жене стукнуло уже тринадцать лет, и он сказал:
- Ты меня заставляешь менять отцов, как проститутка клиентов. Хватит! У меня нет отца. Я безотцовщина. Пусть он будет дядей Колей, хотя он мне и не дядя тоже. Ну, да уж ладно!
В отличие от предыдущих "пап" с дядей Колей у подростка установились дружеские отношения: тот имел мягкий, контактный характер, даже когда напивался, и философский склад ума. Он считал, что мальчишку воспитывать поздно, что он уже сформировался как личность и давал порой лишь ненавязчивые советы, всегда предупреждая, что им совершенно не обязательно следовать. Это вызывало обратный эффект: Женя, имея врожденное чувство противоречия, слушался дядю Колю, чему в тайне завидовала мать. Постепенно все трое прижились, притесались друг к другу, и в семье установились ровные отношения, несмотря на то, что дядя Коля частенько выпивал. Но он умел зарабатывать деньги, пропивал не все, большую часть приносил домой, и мама смотрела на эту слабость сквозь пальцы. Тем более что подобной слабостью страдало практически все население городка.
В общем, Женина семья не бедствовала. Дядя Коля был классным специалистом по котельному оборудованию. Его несколько раз увольняли с работы за нетрезвость, но долго безработным он не гулял. До первой серьезной поломки. Тогда его разыскивали в какой-нибудь пивной и после недолгих уговоров привозили в котельную. Тут он себя чувствовал королем. Усевшись на колченогий алюминиевый стул, он закидывал ногу на ногу, сбрасывал с головы шапку и хлопал ладонью по столу.
- Сто пятьдесят на опохмел и сто рублей морального ущерба. И еще дайте ручку - заявление о приеме на работу буду писать. Погулял, хватит!
Начальник котельной тяжко вздыхал и выполнял все требования обнаглевшего мастера. А потом начиналось священнодействие, более походящее на выступление иллюзиониста: дядя Коля тыкал носком раздолбанного валенка в галоше в сторону какого-нибудь вентиля или рукоятки и начинал командовать.
- Вон тот попробуй покрутить, теперь на тот прибор посмотри. Сколько там? Да не туда смотришь! Вон на том, на маленьком...сколько там?
Через час котельная работала как часы, и дядя Коля отправлялся пропивать моральный ущерб. А когда запускали новую котельную, он месяц оттуда не вылезал, спал там и питался. Запуск прошел успешно. Сам Варгашов выписал дяде Коле громадную премию и лично пожал ему руку. Это видели, оценили и больше дядю Колю увольнять не рисковали, несмотря на все его художества. Боялись Варгашова.
Вера Кораблина не была девственницей, но и женщиной себя не считала, ибо все ее половые контакты с мужчинами более походили на торопливые животные случки, а не на пир любви. Веру с подружками часто приглашали на вечеринки молодые шахтеры из общежития. "Мол, потанцуем, отдохнем, выпьем винца..." Поводом для этого мог служить какой-нибудь праздник, чей-нибудь день рождения, а то и просто без повода. Иногда она соглашалась. Надоедали постоянные упреки нетрезвой мачехи, ее удивительное занудство, иссушающее мозг, вечный запах уборной в комнате парализованного отца, скудная, однообразная пища...Душе хотелось праздника. А там, в общежитии... сладкое вино, танцы под магнитофон, молодые, разгоряченные выпивкой и присутствием девушек парни, шутки, анекдоты...
Как ее лишили девственности, Вера вспоминала с трудом. Лишь обрывочные картинки запечатлелись в ее сознании. В тот вечер она много выпила и ее, захмелевшую затащил в темную пустую комнату некий усатый Леша из Воркуты. Она вяло сопротивлялась, но парень был опытен и, быстро сдернув трусики с ни чего не понимающей девицы, повалил ее на пружинную, скрипучую кровать и грубо овладел ей. Вера запомнила лишь резкую боль в промежности, непривычное ощущение в себе инородного тела и сладостное мычание распаленного похотью самца.
Он по сути дела ее изнасиловал, но девушка внутренне была готова к этому и никаких претензий не имела. "Все трахаются. Надо же когда-то начинать. Сама ведь напросилась."
Мачеха сразу же поняла, в чем дело, когда Вера среди ночи заявилась домой. По ерзающей походке.
- Что, не донесла свою целку до мужа!? Да кому она нужна! Не забеременей только, дура - из дома выгоню.
В голосе женщины не ощущалось злобы, а лишь глухое безразличие к судьбе девушки. На следующий день она научила Веру кое-каким женским премудростям и сказала в конце.
- Замуж бы тебя выдать за хорошего человека. Сколько еще тебя кормить, такую кобылицу.
Дверь в комнату отца была приоткрыта и он все слышал.
- Ты бы полегче, Анастасия. Дом пока еще на мне числится. Ты это помни.
- Ну и оставайся вместе со своим домом и этой потаскухой, - взорвалась мачеха. - С голоду подохнете! На твою жалкую пенсию долго не протянете. Вернее протянете, да только ноги. А утку с твоим говном кто носить будет?! Эта что ли? Она только свою манду подставлять научилась. Хоть сейчас уйду!
Отец ничего не ответил, а когда Вера зашла к нему, то он посмотрел на нее взглядом больной, загнанной лошади и медленно проговорил.
- Слушайся ее дочка. Пропадем мы без нее.
А потом в жизни Веры появился Мызин. Вернее, он всегда был: учился в той же школе, в параллельном классе, но раньше они как-то не пересекались. Прицепился он к ней на одной из вечеринок в общаге. Целенаправленно. Привел Мызина все тот же Леша и сказал, что, мол, этой девочкой можно легко попользоваться. "А ничего мартышка, правда!".
Во время танца Мызин начал ее бесстыдно лапать, прижиматься напружиненным от желания бугорком, но Вера резко оттолкнула назойливого ухажера - он был ей неприятен: огромный, толстый, с обвисшими хомячьими щеками и щелочками глаз под редкими белесыми бровями. И голос был у него сально-вкрадчивый, как будто он постоянно держал про запас какую-то мерзость, и эта мерзость осклизлой лягушкой готова была в любой момент выскочить у него из груди.
Получив отпор, Мызин в этот вечер больше не приставал, а через три дня признался в любви, возбужденный неожиданным отказом. Он разыскал Веру за школой. Девушка собирала красно-желтые кленовые листья для гербария и, не оборачиваясь, слушала его торопливую, сбивчивую речь. Мызин внезапно схватил ее за плечи и резко развернул к себе.
- Я, правда, тебя люблю. Готов жениться хоть завтра.
Вера посмотрела ему в глаза и поняла, что он не шутит. В словах Мызина была не примитивная похоть самца, а нечто другое, более глубокое, поэтому она не дала резкую отповедь, а лишь спокойно и несколько дидактично объяснила.
- Но ведь я тебя не люблю, да и потом нас не распишут. Лет еще мало. Найди себе какую-нибудь другую...
- Мне не нужна другая, - перебил ее Мызин. - Только ты. А в загсе папаша договорится. Он со всеми умеет договариваться.
Вера высвободилась из его рук, резко развернулась и пошла прочь.
- Все равно ты от меня никуда не денешься, - крикнул ей вслед Мызин. Он стоял, упрямо расставив ноги, и напоминал напыжившегося бычка.
С тех пор Мызин не выпускал Веру из виду: торчал возле нее на переменах, молча сопровождал домой, бредя несколькими шагами сзади, а на крыльце ее дома регулярно появлялись корзины с цветами и коробки с дорогими конфетами. Девушке льстили его неуклюжие ухаживания и она не отказывалась от подарков.
Мызин влюбился всерьез и надолго. Вера чувствовала, что он искренен в своем чувстве, но не спешила давать какую-либо надежду. Она воспринимала своего воздыхателя как большого преданного пса, готового выполнить любую ее прихоть, но не более того. А еще Мызин любыми способами выживал всех ее поклонников. А их находилось предостаточно. И не мудрено: Вера была миниатюрной блондинкой с правильными чертами лица, огромными серыми глазами и по-детски припухлыми губами. Выглядела она весьма сексапильно, носила короткие обтягивающие юбки, и многие мужчины облизывались как коты, глядя на это воздушное создание. Но Мызин всегда появлялся в нужное время в нужном месте и разрушал все ее намечающиеся романы. Часто дело доходило до драки.
Но он, несмотря на недюжинную физическую силу, сам не дрался. Для этого служили подручные. Отец Мызина, Константин Петрович Мызин был авторитетной личностью в городке в силу своей хлебной должности, обильно снабжал сына деньгами и вокруг него постоянно вились дружки, местная шпана, с которыми простые жители предпочитали не связываться. Мызин же периодически поил компанию вином, выступал идеологом и спонсором далеко не безобидных развлечений и, хотя был моложе многих, считался вожаком и требовал беспрекословного подчинения.
Баскаков в то время всерьез не увлекался женщинами, а воспринимал их как партнеров в различных начинаниях, либо как некий физиологический придаток к организму. Учился он так себе, ни шатко, ни валко, а всего себя посвящал спорту, имел несколько высоких разрядов по легкой атлетике и часто занимал призовые места на областных спартакиадах.
Вера тоже была неплохой спортсменкой и часто выезжала в составе команды, где и заприметила Баскакова. Он ей сразу понравился, но Женя учился в другой школе и пути их редко пересекались. Да он и не смотрел в ее сторону! Девушка подошла к нему сама, когда под занавес соревнований был организован вечер для участников. А когда объявили белый танец, Вера пригласила Баскакова. Он по-шутовски пожал плечами и согласился. Они протанцевали весь вечер, а потом полночи простояли на лестничной площадке, непрерывно целуясь и рассуждая о смысле жизни.
-Я тебе нравлюсь? - спросил Баскаков, с трудом оторвавшись от настойчивых девичьих губ и отдышавшись.
- Очень! А я? - В ее широко открытых глазах стоял испуг. Она боялась его ответа.
- Нравишься. С тобой приятно.
- А у тебя были женщины? - неожиданно поинтересовалась Вера.
- В каком смысле? - Баскаков дернулся от неожиданного вопроса. - Ааа...Ты про это... Были, конечно, но как-то не всерьез. Так, баловались с пацанами.
- А со мной будет всерьез?
- Не знаю. Может быть, - ушел от прямого ответа Баскаков и задумался.
...Тогда ему было лет четырнадцать. Стояло лето. Женька, с такими же как он подростками, играл в секу, расположившись на скамейке в сквере.
- Смотрите. Надю Королеву повели, - сказал один из Женькиных приятелей, указывая на полупьяную девицу, выступающую в сопровождении трех парней. - В сарай. Сейчас харить будут. - Он внезапно встрепенулся. - Пошли позырим - там сбоку щель есть.
Надя Королева была общеизвестной местной шлюхой, безропотной давалкой.
Женька приник глазом к дырке от вывалившегося сучка и всмотрелся. В сарае стоял полумрак, прорезанный редкими солнечными лучами, проникающими через прорехи в крыше. На развалюхе-диване мерно раскачивались два оголенных тела. Разбросанные в стороны молочно-белые женские ляжки мелко подрагивали, а находящийся между ними парень активно работал ягодицами, навалившись на девушку всем телом. Еще один стоял в стороне и с интересом наблюдал процесс. Баскакова заворожило увиденное, он так и прилип к дырке, но его уже толкали сбоку.
- Дай мне позырить!
Внезапно Женька ощутил, что цепко схвачен за шиворот. Он извернулся ужом, пытаясь вырваться, и краем глаза заметил, что держит его один из парней, сопровождающих шлюху. "Как же я его не заметил!".
- Что, интересно? Да не бойся ты. - Голос говорившего звучал спокойно и неопасно. Дернувшиеся было бежать пацаны остановились.
- А сами попробовать не хотите? - с усмешкой предложил парень и отпустил Женьку.
- Мы не умеем, - начал испуганно открещиваться тот.
- Дурное дело не хитрое. Когда-то учиться надо. Надька сейчас пьяная - один хрен не разберет, кто ее харит. Давай по одному!
Подростки сперва оторопели, потом захихикали и гуськом потянулись в сарай. Женька оказался первым.
Он торопливой мартышкой подергался на расслабленном женском теле, а когда закончил - пулей вылетел из сарая и побежал домой. В голове у него был сумбур.
Пацаны потом рассказывали, что в довершение всего Надьке засунули во влагалища пивную бутылку. Она пыталась освободиться от посудины, но не сумела, и пришлось ей тащиться в поликлинику. Все громко и гадко смеялись, но Баскакову это не показалось смешным.
Так он впервые познал женщину...
Автобус объехал площадь и остановился недалеко от дома культуры. Спортсмены не торопясь начали выходить наружу и рассасываться по городку. Последними вышли Баскаков и Вера.
- Я тебя провожу, - предложил Баскаков.
- Можно, - ответила девушка, но как-то неуверенно.
Ее дом находился на окраине, был срублен давно, но, несмотря на неказистый вид, был достаточно крепок. Когда они туда добрались, их встретил Мызин. Он сидел на лавочке возле калитки, уперев ладони в широко расставленные колени, и был похож на рассерженного сфинкса. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
"Странный тип. Чего он на меня так смотрит!? Как - будто я ему чего-то должен", - подумал Баскаков.
- Здравствуй Жора, - Вера манерно кивнула и, взяв Баскакова под руку, потащила его к калитке. Мызин преградил им дорогу, кренделем сложив руки на груди.
- Это кто такой? - Вопрос прозвучал грубо и безапелляционно. - Ведь я же тебя предупреждал, Вера...
- Я не твоя собственность, - перебила его девушка, - С кем хочу, с тем и гуляю. Да и потом...- тон ее сник. - Мы просто были вместе на соревнованиях, и Женя проводил меня домой.
- Почему ты меня не предупредила, что едешь на соревнования? - не унимался Мызин.
- О, да тут семейные разборки! - воскликнул Баскаков деланно веселым тоном. - Ну ладно, я пошел.
- А ты заткнись, сявка! Тебе слова не давали. - Мызин говорил спокойно, но в его тоне звучала подспудная угроза. - Проводил и вали отсюда. И больше к ней не докапывайся.
Баскаков был самолюбив, не допускал подобного к себе отношения и по возможности реагировал адекватно. Он оценивающе взглянул на Мызина. "Тяжелее меня раза в полтора, но неуклюж и жирноват. Говорит уверенно, видно чувствует силу. Похоже, что придется с ним драться. А может он только пугает?"
- А ты что ее купил? - Баскаков кивнул в сторону Веры. - Для такой девушки у тебя жопа слишком толстая - не годишься ты для нее. Так что сам вали. - Он, не дожидаясь ответа, резко ткнул Мызина ладонью в плечо. Мызин слегка покачнулся, но устоял на месте и попытался перехватить руку Баскакова. Но тот оказался проворнее и другой рукой опять толкнул соперника. Тот едва не потерял равновесие и, машинально схватив Женю за воротник куртки, дернул его на себя. Раздался треск рвущейся ткани. Рука Мызина соскочила, а сам он побагровел, глаза его налились бешенством. Вера стояла в оцепенении и только беззвучно шевелила губами, как будто хотела что-то сказать, но не могла. Баскаков сцепился взглядом со своим соперником и они стояли некоторое время как два озабоченных кобеля, схлестнувшиеся из-за сучки. Первым отвел глаза Мызин. Он начал делать снующие движения руками, не зная, куда их пристроить.
- Перестаньте, мальчики, - наконец прорезалась Вера. Она улыбалась. Неожиданная стычка двух парней льстила ее самолюбию. - Давайте жить дружно. - Она ощущала себя арбитром, разводящим двух распалившихся боксеров.
Мызин еще несколько секунд постоял, потом развернулся и медленно, как бы раздумывая, пошел прочь. Баскаков остался на месте и демонстративно обнял Веру за талию.
- Ничего, сявка. Ты еще у меня наглотаешься. Кровью умоешься. Лучше свали и больше мне не попадайся на глаза, спортсмен хренов! Понял!?
- Да заткнись ты! - небрежно парировал Баскаков, почувствовавший себя победителем. - Уходишь, так уходи. Чего остановился?
Мызин, сверкнул ненавидящим взглядом, зло сплюнул и скрылся в ближайшем проулке. Баскаков повернулся к Вере.
- Это что, твой парень?
- Да нет. Просто хочет, чтоб я с ним была. Говорит, что любит, замуж предлагает. Да ты его не бойся! Он как собака - Что я ему скажу, то он и сделает. - Девушка погладила Женю по щеке.
- А как его зовут? - поинтересовался Баскаков.
- Мызин Жора, - ответила Вера. - Да не бойся ты его - он только пугает. Ну что, давай прощаться. - Она коротко поцеловала Баскакова в губы. - Когда увидимся?
- Когда захочешь. Могу за тобой в школу зайти. Договорились? Ну, пока.
Вера махнула на прощание рукой и скрылась за калиткой. Баскаков еще некоторое время постоял в задумчивости и направился домой. Он не был согласен с Верой насчет Мызина. Женя раньше с ним никогда не пересекался, но был наслышан о Жоре Мызине, как о предводителе местной шпаны, которая мстила жестоко и неминуемо. За ними числились различные темные делишки, несколько раз дружков Мызина забирали в милицию, но сразу же встревал его вездесущий отец, и дело спускалось на тормозах.
Баскаков понимал, что этот разговор просто так не закончится, и приготовился к худшему. Единственно, что ему было непонятно, так это поведение Веры.
"Стояла как посторонний наблюдатель, как будто спектакль смотрела. Она что со мной, просто так? Играется? Да нет, похоже, что я ей не безразличен. И ведь она мне нравится. Даже очень. И сексом готова со мной заняться, судя по намекам. Явно не целка. Хотя мне на это наплевать".
Баскаков пнул подвернувшуюся под ноги консервную банку и перешел с шага на легкий бег. Напряжение спало. Жизнь не казалась такой уж мрачной.
"Все как-нибудь образуется".
Солнце тяготело к западу. Было далеко за полдень.
Квартира Баскаковых располагалась в длинном кирпичном строении, напоминавшем склад. Построено оно было сразу после войны и действительно под склад. Но в пятидесятые годы, когда лысый реформатор рьяно взялся за решение жилищной проблемы, тотально и в рекордные сроки, в строении отбойными молотками продолбили окна, нарезали несколько квартир и подвели водопровод. Правда, отопление до последнего времени оставалось печным, но дядя Коля, пользуясь своим авторитетом котельного мастера, добился, чтоб провели водяное.
Баскакову открыла мать, статная сорокалетняя женщина. Она не потеряла вкус к жизни, хорошо одевалась, макияжилась и немного кокетничала перед своими учениками. Те оценили это по своему и за глаза называли ее "Пампадура". Дядю Колю она не считала своим лучшим приобретением в жизни и до сих пор мечтала о принце, о котором грезила по ночам, когда дядя Коля напивался. Но в принципе последний сожитель ее устраивал: коммуникабелен, разумен и добычлив, что позволяло стареющей даме поддерживать достойный уровень жизни, частично удовлетворяя свои амбиции, и не выглядеть неудачницей.
- Ты что такой взъерошенный? - женщина внимательно посмотрела на сына.
- Да так... мелкие проблемы. - Он усмехнулся, оценив игривый халатик с оголяющей прорезью, надетый на мать, и отправился на кухню. - Поесть что-нибудь дашь?
- В холодильнике картошка с мясом. Так что у тебя за проблемы? - Она двинулась вслед за Баскаковым. - Судя по разорванному воротнику, ты с кем-то подрался. Из-за девушки?
Женя молча кивнул и полез в холодильник.
- Ну что ж..., - задумчиво проговорила Анна Петровна, - В этом нет ничего предрассудительного. За красивую женщину нужно бороться. За меня всю жизнь кто-нибудь боролся. Она красивая? Показал бы.
- Как-нибудь покажу. - Жене не хотелось продолжать этот разговор. - А где дядя Коля? - Он поставил сковородку на плиту и отправился за ширму мыть руки.
Ванной комнаты в квартире не было предусмотрено - в то время, когда перестраивали дом, это являлось недостижимой роскошью. И дядя Коля под давлением Анны Петровны решил эту проблему по-своему: установил на кухне ванну, благо площадь позволяла, подвел туда горячую воду от батареи отопления и отгородил ширмой. Соседи страшно завидовали и периодически посылали в жилконтору анонимки с жалобами. Но жалобы игнорировались. Дядю Колю в ЖЭКе уважали, иногда обращались за помощью и не хотели портить с ним отношения. Накладно было.
- Дядя Коля болеет, - как-то неуверенно ответила мать.
- Простудился или с похмелья?
- Да нет. - Анна Петровна поморщилась. - Тут все сложнее...- Она осеклась, увидев в проеме двери голову дяди Коли. Она была перевязана бинтом.
- Привет Женька. У тебя все нормально? - сказала голова.
- Нормально, нормально. - Баскаков вышел из-за ширмы, снял с плиты сковородку и, усевшись за стол, начал есть.
- Ну и ладно. - Дядя Коля пропал из поля зрения.
- Чего это с ним? - встревожился Баскаков. Он хорошо относился к своему отчиму. - Упал где-нибудь по пьянке? - Женя зябко повел плечами. Несмотря на внешнее спокойствие, ему было явно не по себе после столкновения с Мызиным.
- Если бы. - Анна Петровна тяжко вздохнула. - Солидные мужики, а ведут себя как неразумные дети. - Устроили тут рыцарский турнир. Вернее не рыцарский, а бараний. Помнишь тот стишок про двух баранов? "Уперся один рогами...". Был у нас в гостях твой доблестный учитель по пению Пьецух. Как вы его зовете? Пьянчук? Очень соответствует. Завалились они с Колей вчера вечером с баяном и литром водки. Пьецух выиграл в спортлото - вот они и решили отпраздновать. Я не возражала. Уж лучше пускай дома сидят, чем в этих забегаловках. Собрала им на стол. Сели. Сначала все было чинно-благородно, песни под баян пели, а когда первую бутылку выпили - тут все и началось. Разговор зашел про Пасху. Ведь скоро Пасха. Не советский праздник, но все празднуют - сам знаешь. Яйца красят и кокают их друг об друга - у кого разбилось, тот и проиграл. Тут Пьецух и говорит.
- С яйцами все понятно. А вот если проверять, у кого башка крепче. Стукнуться лбами - кто не выдержит, тот и проиграл.
Ну, ты ведь знаешь: Коля, как выпьет, азартным становится, на любую авантюру можно его подбить. Он тогда ударил кулаком по столу и говорит.
- А давай попробуем! Раньше у нас на улице дрались так. Самым подлым приемом считалось. Схватишься с кем-нибудь вплотную, а потом как дашь ему лбом в переносицу - он и готов. Давай посоревнуемся. Только чур в переносицу не бить.
Сели они друг напротив друга на табуретки и давай лбами стучаться. Все сильнее и сильнее. Только крякают и отдуваются. Смотрю, а у Пьецуха уже бровь рассечена, кровь идет. Я их развела и усадила за стол. Хватит, говорю дурака валять - выпейте лучше еще, да пора по домам. Потом отошла на кухню чайник поставить. Возвращаюсь... Господи, Боже ты мой! Они расходятся в разные углы комнаты, а потом с разбегу лбами сшибаются. Прямо как два барана. У обоих уже головы разбиты. Кровищи! Я кричу, мол прекратите, а они ни в какую - бьются и бьются. Мычат, рычат, подойти к ним боязно. Я сначала перепугалась, а потом стало почему-то смешно. Черт, думаю, с ними! Не поубивают же друг друга. Не знаю, сколько бы эта коррида продолжалась, да только Пьецух промахнулся, проскочил мимо Николая и врезался лбом в стену. Пришлось за скорой бежать. Теперь Пьецух в больнице с сотрясением мозга, а Коля вот дома отлеживается. Больничный ему дали. Цирк! Ничего. До Пасхи заживет.
- Прямо как в журнале "Крокодил" из рубрики "Нарочно не придумаешь", - съязвил Баскаков. - У нас даже пацаны во дворе такого не вытворяют. - Он покончил с едой, вынул носовой платок и, обтерев губы, поднялся из-за стола. - Ну, я пошел.
- Куда пошел? - женщина насторожилась.
- Да к себе в комнату. Завтра контрольная по физике. - Баскаков двинулся к выходу из кухни, но Анна Петровна его остановила.
- Подожди, сынок. Посиди со мной. Нам поговорить надо.
Женя послушно вернулся на место.
- Ну что еще?
Мать некоторое время помолчала, задумчиво глядя в окно. Потом медленно повернулась к сыну и спросила.
- Ты как? В институт надумал поступать? Куда теперь без высшего образования! Не в шахтеры же! Поедешь в Воркуту, поступишь куда-нибудь, выучишься... - Она положила руку ему на плечо и начала тормошить. - Ну что ты молчишь!?
- Воркута такое же захолустье - не сравнишь, например, с Питером. Да и зачем мне в институт. Я перспективный спортсмен, кандидат в мастера спорта по многоборью. Скоро мастера присвоят. Окончу школу и меня сразу же в областную сборную возьмут. И так далее. Даже сейчас нам деньги платят - сама знаешь. Буду делать спортивную карьеру.
- Но ведь спорт для молодых, - возразила Анна Петровна. - А как постарше будешь, чем займешься?
- Пойду на тренерскую работу, как все выдающиеся спортсмены...
- А ты рассчитываешь стать выдающимся? - перебила Женю мать и грустно улыбнулась.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанское, да и на водку не хватит, как говорит дядя Коля. Давай не будем, мама. Я сам решу, как мне жить дальше.
Баскаков рывком встал и покинул из кухню. Он ясно представлял себе свое будущее и ни капельки не сомневался в своей правоте.
После этого дня Баскаков начал регулярно встречаться с Верой. Они гуляли, целовались, пару раз ходили на танцы в дом культуры. Мызин за это время ни разу не появился. Веру сначала это удивляло, а потом она вспоминала его все реже и реже.
Анне Петровне девушка понравилась.
- Ну что... Симпатичная, хозяйственная и, похоже, любит тебя. Только как ты с ней будешь жить - не по соревнованиям же ее таскать?
- Мы еще не решили, - отнекивался Баскаков, - да и жениться пока не собираемся. Всему свое время.
Все мы пытаемся спланировать себе светлое будущее, рвемся к звездам, а неожиданно и, как нам кажется, несправедливо оказываемся в унылом тупике. И не всем удается из него выбраться, чтобы вновь пойти "туда, не знамо куда". Потом начинаем жалеть о своих прошлых ошибках и промахах. А может это были вовсе и не ошибки, а судьба. А с ней не разминешься.
Глава вторая.
Стоял удивительно теплый конец апреля. Вера и Баскаков гуляли по прозрачному весеннему лесу, обнявшись. Иногда останавливались, подолгу целовались, самозабвенно закрыв глаза и, ловя телами солнечные лучи, легко проникающие через оголенные ветви деревьев. Девушку влекло к статному парню. Его черты лица смотрелись грубовато, геометрично, но в них угадывался сильный характер, а взгляд выдавал жесткий, хирургический ум. В Баскакове, несмотря на присутствующий в нем юношеский романтический флер, просматривался будущий бескомпромиссный прагматик.
Вера созрела для любви. Не плотской, а духовной. Ей казалось, что она любит Баскакова, и это еще более усиливало желание заполучить его как мужчину.
"Ну что же он медлит! Я же согласна, согласна....Неужели он этого не чувствует. Дурачок, какой! Теленок. Может он меня считает девочкой!?"
Вера тесно прижалась к Баскакову и назойливо терлась разгоряченным лобком об его все более напрягающуюся плоть, как бы стараясь втянуть ее в себя.
- Ты с ума меня сведешь! - задыхаясь, прошептал Баскаков, еще крепче прижал к себе девушку и ненасытным вампиром впился в ее губы. Она неистово отвечала, поглаживая его по спине. Потом с трудом оторвалась от удушающего поцелуя и проговорила сдавленным, томящимся голосом.
- Я больше не могу. Давай прямо сейчас. Ну, давай! - Вера обхватила Баскакова за талию и вновь завладела его губами.
Женя сначала даже не понял, что ему предлагают заняться любовью прямо здесь и сейчас, а когда осознал, то оторопел от такого неожиданного предложения. Он представлял себе этот момент по другому: они находятся одни в комнате с широкой кроватью, играет тихая ненавязчивая музыка, они медленно танцуют и постепенно... "Как это сейчас!? На этой куче веток или сидя на пне. Лихая девица! Но здесь как-то неловко..." Баскаков не привык к подобным вариантам. Он слегка отстранился от девушки и заглянул ей в глаза.
- Ну что ты на меня так смотришь, - проговорила она обиженным голосом. - А где же еще? Так и будем любить друг друга вприглядку. Странный ты какой-то!
"Она подумает, что я испугался или не могу", - с ужасом подумал Баскаков. - "Но в лесу как-то неловко. Сыро, да еще увидит кто-нибудь. Тьфу ты! Надо придумать что-то". И тут его осенила спасительная идея.
- Слушай, а пошли к нам в школу. Сегодня выходной, там никого нет. Проберемся в спортзал ну и...побудем там.
- А как мы туда попадем? - поинтересовалась девушка.
- Есть один вариант. Мы один раз туда за мячом лазили. Сзади есть одна дверь... На висячий замок запирается, а его гвоздем можно открыть.
- Пошли, радостно встрепенулась Вера.
Где-то в глубине леса стучал дятел, и его джазовые импровизации гулко разносились по окрестностям.
Жора Мызин не собирался прощать Баскакову свое унижение. "Резвый козлик. Но мы не таким баранам рога обламывали". Но думая о тот, как проучить очередного ухажера Веры Кораблиной, он поймал себя на мысли, что хочет отомстить и ей самой. В его воспаленном мозгу роились картины, где он выделывает с девушкой всякие мерзости, а она молит о пощаде. Но он неумолим, он терзает ее собой и, наконец, насладившись, прощает ее, успокаивает и она становится покорной и ласковой.
За этими думами его застал отец, неожиданно вошедший в комнату.
- Что случилось, Георгий. Ну-ка посмотри на меня. - Мызин-старший подошел к сыну и заглянул ему в глаза. - Бог мой! Да у тебя же желтуха!
Действительно, глаза у Жоры были больные и желтые.
- Тебя нужно немедленно в больницу! - Константин Петрович выскочил в прихожую и вызвал по телефону скорую помощь. Потом вернулся к сыну. - Давай собирайся. Эх, черт, мамы нет. Понесло ее в Воркуту. Что тебе там надо? Так. Аааа... Бери, что хочешь - потом привезу остальное.
- Пап, мне нужно с пацанами переговорить, - внезапно изрек Жора. - Для меня это очень важно.
- Какие еще пацаны! - вскричал отец. - Перезаразишь всех к чертовой матери! И не думай!
- Да я не собираюсь никуда. Только Мишке Глотову по телефону позвоню.
- Опять у тебя какие-то дела с Глотовым. Больше я его из милиции вытаскивать не буду. Я что тебе, адвокат!?
- Да у него все нормально, пап. Балуются пацаны...
- Ничего себе баловство, - перебил Жору отец. - Так измордовать парня. Ты знаешь, что он чуть глаза не лишился.
Глотов по кличке Глот являлся ударной силой в шайке Мызина. Он успел отсидеть два года за хулиганство, нигде не работал, а только числился сторожем в пекарне, куда вместо него ходил его дед. Глотов был дерзок, беспощаден в драке и имел выработанные тюрьмой взгляды на жизненную мораль. Но Жору Мызина он уважал. И не только потому, что тот его снабжал деньгами и выпивкой, а за цепкий ум и полное отсутствие предрассудков. Глотов видел в нем собрата по разуму.
Мызин подошел к телефону и набрал номер Глотовской подружки, где тот часто ошивался по вечерам. Трубку поднял сам Глотов.
- Это я, Глот. Тут дело одно есть. Возле Веры крутится один борзой фраер...- начал Мызин.
- Отметелить его что ли? Давай координаты. - Глот неплохо знал Жорины проблемы.
- Пока не надо. Я хочу в этом сам поучаствовать. И чтоб Вера была. Пускай посмотрит на своего козлика и послушает, что он блеять будет. - Мызин злорадно усмехнулся.
- Кто он такой?
- Толком не знаю. Не в нашей школе учится, спортсмен. Они вместе с Веркой на соревнования ездят. Зовут Женей. В общем, узнаешь. Только не трогай его пока. Я тут заболел желтухой, в больницу меня отправляют, а как вылечат - разберемся. Ты с пацанами присмотри за ними. Как вернусь - расскажешь. Ну ладно, будь здоров. - Мызин медленно опустил трубку. На душе у него было спокойно. "Глот его не упустит".
Жора вернулся в городок только через месяц, похудевший и осунувшийся. В тот же день он встретился с Глотовым.
- Ну, как тут наши голубки поживают?
- Воркуют, - ухмыльнулся Глот. - Встречались несколько раз. У них, похоже, любовь. Этого кента зовут Евгений Баскаков. Учится в третьей школе. Отчим его, дядя Коля, известная личность. Котельные ремонтирует.
При слове "любовь" Мызина передернуло. Глаза его сузились и загорелись злым огнем.
- Надо их отловить где-нибудь в укромном месте, а там посмотрим. Свистнешь мне, если что узнаешь.
На следующий день Глотов нашел Мызина возле школы, где тот поджидал Веру.
- А наши-то голубки собрались в лесочке погулять. В воскресенье. - С губ его не сползала пакостная ухмылка.
- А как ты узнал? - удивился Мызин.
- Какая тебе разница! Ветер в уши надул. Что будем с ними делать?
- Собирай пацанов в воскресенье. Прямо с утра. Там решим. - Мызин увидел выходящую из дверей Веру и направился к ней. Девушка коротко ему кивнула и, ни слова не говоря, пошла домой, непринужденно помахивая портфелем. Мызин понуро двинулся следом.
Продравшись сквозь густой кустарник, где на земле еще оставались редкие пятна снега, они очутились на школьном стадионе, а сама школа виднелась в сотне метров.
- Сейчас найдем какой-нибудь гвоздь и произведем взлом. Все как учили, - весело проговорил Баскаков.
- И кто же этот учитель? Какой-нибудь вор со стажем. - Вера взяла Баскакова за локоть. - Вон там. Видишь! В этом раздолбанном штакетнике наверняка гвоздь есть.
- Учил меня дядя Коля. Он на многие фокусы способен. Ему б каким-нибудь медвежатником быть, - пояснил Женя, выкручивая гвоздь из подгнившей доски. - Пошли.
Замок поддался легко, и они с опаской проникли внутрь школы.
- Пошли в спортзал. Там маты есть.
- А укрыться там есть чем? - хихикнула Вера
Баскаков хмыкнул и пожал плечами. Ему было несколько необычно слышать, как девушка спокойно говорит о самых сокровенных и интимных вещах. Но в ее устах это звучало скорее наивно, чем вульгарно, и вызывало у Жени легкое возбуждение.
Дверь в спортзал оказалась открытой. Они проследовали мимо раздевалок и проскользнули на сцену - в школе не имелось специального помещения для танцев и концертов художественной самодеятельности, поэтому все подобные мероприятия происходили в спортзале. На сцене же складывали, гимнастические снаряды и прочий спортивный реквизит, когда требовалось освободить место для баскетбола или волейбола.
Вера по-русалочьи уселась на маты. Из-под ее задравшейся юбки показались точеные бедра и треугольник белых трусиков.
- Иди ко мне, - умоляюще прошептала она.
Баскаков опустился рядом и начал медленно ласкать ее ноги, все более распаляясь. Девушка закрыла глаза и завладела его губами. Она нетерпеливо гладила Баскакова по спине, все теснее прижимаясь к нему и, чувствуя, как нетерпеливые руки срывают с нее одежду. Женя запутался в застежке на лифчике и с треском сломал ее, обнажив два обольстительных конуса с темными сосками. Вера вздрогнула от неожиданности.
- Какой же ты неуклюжий, - ласково пробормотала она и откинулась на маты, расслабленно разбросав ноги. Баскаков резким движением освободился от джинсов, прижал девушку к себе и, толчком войдя в нее, сдавленно застонал. Они катались по пыльным матам как два борца, и не было конца этому сладостному клинчу. Время остановилось.
За грязноватой шторой, об стекло бились проснувшиеся весенние мухи. Безлюдная тишина иногда прерывалась какими-то химерическими шорохами и глухим постукиванием. Баскаков и Вера сидели в обнимку на матах взъерошенные и раскрасневшиеся. На коленях у девушки пригрелся солнечный зайчик. Она поправила юбку и машинально попыталась его стряхнуть. Этот непроизвольный жест насмешил Баскакова.