|
Этот мальчишка щеголял глубокими чёрными глазами на белой коже лица. Брови презрительно поднимались вверх, придавая лицу снисходительно-небрежное выражение. Чёрные глаза, маленькие губки "бантиком". Смазливое личико почти на самой грани позволительной мальчишкам красоты. Невозможно белые крупные зубы. Ослепительные белки глаз. Маленький нос. Насмешливый взгляд из-под густой черноты ресниц. Взгляд с явным превосходством над окружающими.
Возраст его трудно было определить, подходила любая цифра от пятнадцати до двадцати. В один момент он казался обыкновенным наглым пацаном, в другой - задумчивым молодым человеком.
Высокомерное выражение и честный простой голос, в котором не прослеживалось ни нотки того вызова, каким дышало его лицо.
- Решила, чего хочешь? - он употребил высшую форму вежливости, но в моей голове это трансформировалось в грубо брошенный вопрос.
- Н-нет. Ещё нет, - он не осмелится изобразить насмешливое удивление, я это знала, но всё это лицо словно пропитано насмешкой. Поэтому я на него не смотрела. Собирая в кучку самообладание, напомнила себе самой, что являюсь хозяином положения.
Он молчит. Он ничего не может сделать, только ждать. Моих слов, моих жестов. Моего решения.
Фраза этого решения освободит его. Может быть, оттого-то я и не отвечаю.
Люди, что вырастают настолько не по-человечески прекрасными, редко остаются в незнании своего влияния на других. Сначала восторженное лепетанье встреченных на улице маминых подружек, нападения всех знакомых старше определённого возраста с криками "прелестный малыш", - тут хорошо ещё, если самой матери удаётся смотреть на своё дитя без слепого преклонения. Потом ребёнок взрослеет, идёт в детский сад, школу. Новое окружение, новые люди, новый восхищённый лепет. Тем не менее, пока не начинаются игры в гляделки между мальчиками и девочками, одноклассники уделяют ему не больше внимания, чем он по своим внутренним качествам заслуживает. Влечение к красоте удовлетворяют только молоденькие учительницы начальных школ, бабушки-уборщицы и его неизменные поклонницы - мамины подруги.
Он растёт с мыслью, что хорош собой. Если ему повезло не только со внешностью, но и с умом, с семьёй, он понимает, что красота в человеческих отношениях дело вторичное, отнюдь не главное. Но везёт не так уж и часто, бывает, не помогают даже самые отборные внутренние качества: так на экране телевизора часто можно видеть смазливых мальчиков и девочек, заученно улыбающихся в камеру. Старательно принятые позы. Рассчитанные взгляды.
Бывает, что им надоедает их внешность. Бывает, что постоянные комплименты и чужие взоры смущают, неожиданные проявления благосклонности совсем посторонних людей заставляют чувствовать себя неудобно. Малейший намёк на нечто большее, чем обычный интерес, пугает и стесняет.
Бывает и совсем наоборот. Пользуясь внешностью и умом - а без второго станет бессмысленным и первое - он становится центром внимания, солнцем, рассыпающим яркие краски. С помощью своей внутренней красоты он нравится ещё сильнее, ибо очарование не пропадает и после знакомства.
Возможно, ему понравится контролировать окружающих и пытаться жать на рычаги их поведения. Возможно, он начнёт избегать людей.
Интересно, к какой из категорий относится мой невольный собеседник?
- Не в моих жалких силах как-либо Вам помочь? - пытаясь ускорить момент освобождения, он обращается ко мне на безукоризненной вежливой речи. Эти формы вежливости - лишь маскировка нетерпеливого желания скорее от меня отделаться.
Смотрю на его невозмутимое лицо. Язвительность его черт только укрепляет меня в намерении не отвечать. Но безлично хранить молчание - этого слишком мало, мне хочется насладиться властью над ним полностью.
- Чем же ты поможешь? - усмехаюсь голосом.
- Возможно, если я осмелюсь предложить Вам выбор из вещей, что могли бы заслужить Ваше благосклонное внимание, разумеется, в случае, если это не будет воспринято слишком назойливо с моей ничтожной стороны...
Он умело владеет необходимыми для работы с важными клиентами формулами. Даже голос его звучит в меру тихо и скромно. Поддерживать разговор на таком уровне мне недоступно, я могу лишь кое-как понимать его слова. Но умение, ловкость, с которой он изливается сложными языковыми конструкциями, поистине красивы. Даже если не понимать их до конца.
- Предлагай... - я не жду от него ничего. Мне не нужно то, что он говорит, я сосредоточена на самой себе. Я сама решу, что мне надо, сама пойму, чего хочу. Но мне интересно, что он скажет, интересно, как скажет. Что за слова заставит заиграть своим голосом. Какие фразы самоуничижения употребит.
- Сначала... - пауза... Невольно вскидываю глаза на его лицо, и мгновенно сожалею: этого-то он от меня и ждал. Словив мой взгляд, он смотрит на меня, не отрываясь, словно вчитывается в разум, словно заглядывает в душу. Смотрит, будто видит насквозь.
- Я предложил бы... одиночество.
- Что?! - отшатываюсь, кривлю губы в усмешке. Я не понимаю, что он имеет в виду, но и не хочу понимать. Странная неожиданность его слов пугает меня.
Вместо золотых замков, принцев на белых конях, красоты и любви он предлагает одиночество. Словно зажиточной крестьянке настойчиво всучивают нищенские лохмотья взамен за большие деньги заказанного портному наряда, утверждая, что так и надо. В нелогичности этой фразы таится ловушка.
- О чём это ты? - насмешкой скрываю замешательство.
- Позвольте мне объяснить, - он умело вклинивается в паузу перед готовым вырваться отказом. - Насколько моим ничтожным глазам позволено видеть, а голове - думать, Вы нуждаетесь в одиночестве.
Его глаза не отпускают меня. Я смотрю в чужие его глаза. Я смотрю в его глаза, что издевательски мне шепчут.
Я не могу не слушать.
Боишься? Да, боишься? Вижу, что да... Боишься холодного дома, боишься слёз, капающих со щёк, боишься нарочито громкой музыки в тёмной комнате, боишься, что не будет человека, с которым ты сможешь поговорить. И так станет. Ибо ты боишься. Всё, что ты называешь друзьями, знакомыми, не больше чем чужие люди. Просто чужие люди, просто жалкие незнакомцы. Тебя никто не поймёт, никто не сможет понять. Ты будешь одна, совсем одна, растерянно вертеться на марионеточных ниточках посреди множества таких же подвешенных кукол. Будешь бояться людей, будешь бояться и ненавидеть любого, кто осмелиться поднять на тебя свои пустые глаза. Будешь подозревать, а вдруг они пустые и у тебя тоже. Будешь бить людей, пытаясь разбить зеркала. Глупая, глупая...
Неспособная на чувства. Неспособная на эмоции. Неспособная, глупая. Не уме-ешь.
День за днём летят незамеченными. День за днём меняется рисунок отражения, отрастают волосы, появляются морщины на лице, глупые вопросы в голове. День за днём, ночь за ночью. Начинаешь тщётные, начинаешь безумные поиски. Ищешь хоть кого-то, любого, что мог бы побыть рядом, хоть чуть-чуть, хоть ненадолго. Но твои поиски напрасны.
Знаешь, почему?
Потому что ты ищешь.
Заглядываешь в чужие лица, испытываешь чужие глаза. Задаёшь вопросы, выслушиваешь ответы. Словно опрашиваешь по анкете, словно проводишь безликий социологический тест. Ищешь человека, но не найдёшь, ибо главная ошибка заключается в самом поиске. Не заметишь людей, пройдёшь мимо, не поверишь в людей, будешь искать, искать, искать и не найдёшь.
И наконец умрёшь. Усталая, сумасшедшая, больная. Умрёшь, сетуя на всё, на мир, на людей, на себя. Веря в свою глупость, веря в свою убогость. Убогая, злая, несчастная дура. Умрёшь.
Наконец-то закончится.
Или нет?
А может, и нет? Может, вслед за этим новый виток? Ты ведь не знаешь, кому верить, не знаешь, во что надо верить, ты растратила свою веру на всякую чушь. А может, вслед за смертью всего лишь новое рождение? Новое появление на свет сначала бессловесного младенца-дурака, потом робкие попытки ходить, говорить, и новые поиски, поиски, поиски. Не глупо ли? Не жалко ли? И который раз, который день, который миг - удушающим накатом - вся бессмысленность твоего существования. Живи - под нестерпимым грузом. Ползи - с невыносимой тяжестью. Плачь и кричи.
Ты даже не сможешь описать свои чувства. Не сможешь передать жуткую тоску, не сможешь выплеснуть никчемность своего существования. Ежечасно, ежеминутно - понимание своей ничтожности, своей ненужности. Давление невероятной тяжести сознания, намеренное убийство мыслью. Созерцание других, таких похожих на тебя же саму, и бесконечное копание, попытки понять - а вдруг все чувствуют так же, как ты? А вдруг даже в своей несчастности ты всего лишь одна из многих? Несчастная, что хочет быть самой несчастной. Хочет упиваться несчастьем, ибо больше нечем.
Больше нечем... нечем... больше ничего нет.
У тебя ничего нет.
Ничего нет.
- Но ведь ничего и не нужно. Ведь ничего и не нужно.
Он заглядывает мне в зрачки своими чёрными глазами, затягивает меня в водоворот бездонной пустоты, в свою ласковую тьму. Он шепчет мне и слова его проходят насквозь мою грудь, задевают сердце и оставляют его дрожать неслышным эхом.
- Одиночество - это свобода. Зачем искать, разве поиск может сделать счастливым? Зачем придумывать вопросы, размышлять над полученными ответами? Зачем рассматривать чужие картинки, ища знак для себя? Свобода не нуждаться ни в ком, свобода ступать своей собственной дорогой, свобода покинуть обжитый дом в любой момент - свобода, которой редко кто обладает. Всё это дарит одиночество: ночные звёзды засияют истинным блеском, ветер никогда больше не покинет, сила наполнит руки и ноги. Дойти докуда угодно - в одиночестве, ибо иначе просто невозможно. Быть с кем угодно сколько угодно, ибо в глубине души не нужен никто.
Говори, продолжай, мой прекрасный собеседник. Говори, дай мне послушать. Не умолкай, я не хочу быть одна, ведь я ещё не получила твоего одиночества. Ведь я ещё слаба и продолжаю искать... даже сейчас, даже в этих словах.
- Одиночество вольётся в Ваше сердце, лишь позвольте ему. Одиночество изменит Вас, смоет тусклую серую пыль, которой - не заметил как - покрылось всё вокруг, одиночество даст крылья взлететь. Одиночество - нет страха, одиночество - нет боли. Одиночество - Вы полны собою, одиночество - нет больше ничего, и, значит, ничто не может Вас стеснить. Одиночество прекрасно...
Он тихо, умело приглушает голос, заставляет его исчезнуть. И лишь отзвуки его слов ещё тревожат мою грудь.
Одиночество прекрасно...
С силой, превозмогая себя, своё желание раствориться в черноте его глаз, я отвожу свои. Смотрю поверх его плеча, в пустоту белизны, что окружает нас. Смотрю поверх плеча и чувствую, как отступает тоска, чувствую, как исчезает саднившее где-то до этого беспокойство.
Быть может, это предчувствие одиночества? Его прекрасного золотым голосом нарисованного одиночества?..
- Нет.
Приятно. Приятно вот так вот бросить в надменное лицо. И хоть я не смотрю на него, хоть и по-прежнему упираю взгляд в цветущую белизну за его плечом, я всё равно чувствую его досаду. Ведь он так хочет скорее освободиться, так хочет побыстрее от меня отделаться.
- Нет, не хочу, - повторяю с усмешкой. Не торопись так, красавчик. Побудь со мной ещё чуть-чуть, придумай что-нибудь ещё.
- И что же следующее, что у тебя осталось?
Он быстро приходит в себя. Впрочем, никто другой сейчас не заметил бы ни следа досады, только я, потому что я сейчас с ним так близко, насколько это вообще возможно. Потому что сейчас я, не видя его лица, чувствую все изменения в нём, словно в самой себе. Малейшее движение его бровей отзывается зудом в правом локте, на недовольную складочку у губ, появившуюся и мгновенно исчезнувшую, у меня сразу же зазвенело в ухе. Я чувствую его тело, почти как продолжение собственного, разве что он двигается по своей воле.
А мне сейчас это недоступно.
- Вы отказываетесь от одиночества, - словно подытоживает.
- Да, - говорю я нарочито просто и легко. - Ты его очень соблазнительно описал, но всё-таки хотелось бы чего-то другого. Конечно, если больше ничего привлекательного у тебя не окажется, может быть, я передумаю и возьму это одиночество, но неужели у тебя так и не будет ещё пары-тройки козырей в запасе?
Я голосом язвлю и нахально насмехаюсь над ним. Я знаю, что он не может нагрубить в ответ, знаю, что не может проигнорировать меня. Я смеюсь над ним и чувствую, как насмешка проникает сквозь его бесстрастное лицо, как цепляет что-то у него внутри и заставляет бессильно негодовать.
- Ну, что там у тебя? Богатство, красота? Или, может быть, по примеру одиночества - уродство и нищета?
- Возможно, - он вновь ударяет по струнам своего голоса, - возможно... сила?
Сила...
Я умолкаю, жду его слов. Жду сказки, что сплетёт он мне из ничего, жду музыки, мелодии хрустальных фраз.
- Вы отказались от одиночества. Значит, отказались от свободы. Значит, мир закроет для Вас свои двери, запечатает секреты. Вы отвергли одиночество, значит, Вам всегда будет кто-то нужен. Вы не сможете быть одна, ведь это страшно, больно. Вы станете беспомощна.
Если не будет силы.
Сила - смелость открыть все двери. Сила - умение поступать так, как надо. Сила - сжать кулаки, покорить всё вокруг. Ненужное - отбросить, нужное - подобрать и ласково спрятать. Сила, обратная сторона которой - нежность.
Если есть сила, не надо ни о чём задумываться. Сила сама найдёт дорогу, пробьёт путь. Сила - как источник, как вода, бьющая из-под земли. Сила размышлять, сила решать, сила действовать. Вести за собой. Одолевать. Успокаивать. Поддерживать. Охранять.
Спокойное могущество. Сознание своей власти. Вечное, ничем непоколебимое достоинство. Умение разоблачать ложь, умение видеть правду.
Это есть сила.
Никогда не испугает ночь, пока есть сила. Никогда не станет страшным день, пока есть сила.
А слабость.. ты же знаешь, ты так с нею знакома. Вы сжились, сдружились, вы давно вместе.
Ты знаешь все её лики, от слабости физической - тяжёлые сумки, боль в подвёрнутой ноге, пощечина от матери, до духовной - неумелый поиск аргумента, глупое бормотание себе под нос, непонимание явных истин. Ты знаешь, как охватывает слабость, когда летишь в автомашине на огромный грузовик и в твои глаза навечно впечатываются безумные глаза шофёра напротив. Ошеломительная слабость, жуткая её тяжесть, приковывающая к месту. Ты знаешь, как бывает, когда умирают коты, умирают собаки, умирают люди. Жуткая слабость, боль и слабость.
Знаешь, как бывает, что не поднять руки. Не вымолвить слова, не окликнуть. Знаешь, как уходят дорогие люди.
Ведь знаешь...
От рождения до смерти, всю жизнь, день за днём, сколько бы их ни выпало - все люди слабы. А ты среди них слабее прочих, слабее, потому что это ты. Потому что собственная глупость ударяет больнее всего. Потому что выхода нет - для тебя. Обречена вечно повторять мучительный круг своих и чужих ошибок - ты. Безвольная, ничтожная, никакая... ты, никто иной.
И ничего не изменится.
Вселенная кружится по своим законам, не обращая никакого внимания на букашку-тебя. Лето сменяется осенью, зима - весною. Клёны опадают, расцветают ландыши. Дети становятся взрослыми, взрослые - стариками. Прежнее уходит, но ничего не меняется. Ибо и "новое" и "прежнее" есть лишь людьми придуманные понятия.
Ты родилась со слабостью, ты живёшь с нею. Ты никогда не будешь сильна.
Страх, боль, боязнь за близких, горечь, негодование, бессилие. Бес-силие. Без силы.
Слабая...
Снова поднимаю глаза, встречаю его взор. Мёртвый спокойный свет его глаз. Но если всматриваться, то - вдруг волною накрывает удивление. Нет, этим глазам далеко до мёртвых, они живут, они страдают, они полны тёмной силой, энергией, мучительным водоворотом его сознания.
Смотрю на его глаза, смотрю на них, а не в них, греюсь в их чёрных лучах, в неизбывном страхе его и боли.
Он так же слаб, как я.
Он так же боится быть один.
- Сила... - его голос прерывается, как будто он догадался о моих чувствах. Как будто встретил в моих глазах отражение своих, как будто заглянул в чужое зеркало.
- Нет... - я говорю мягко. Ласково. - Мне не нужна сила.
Ловлю его зрачки своими и первый раз по-настоящему улыбаюсь. Робко, несмело, но улыбаюсь.
И это его пугает. Я слышу, как стучит его сердце, как путаются его мысли.
Он отводит глаза.
Мы молчим.
Недолгое, совсем недолгое молчание, момент молчания, миг молчания.
Его рука тёплая. Я беру его за ладонь и бросаю взгляд вниз.
- Давай... я знаю, ты не говоришь о самом главном. Оставляешь в тайне самое важное.
Я смотрю вниз, туда, где на белой кровати под белой простынёй лежу я. Смотрю, как едва-едва пульсирует голубоватая венка, как глубоко входит в кожу игла капельницы. Смотрю вниз и ничего не чувствую, ни страха, ни сожаления. Смотрю на своё пустое и спокойное лицо.
Прозрачно-белое лицо.
Его глаза встречаются с моими. Всматриваются вовнутрь, как будто лихорадочно что-то ища. Может быть, решимость, может быть, силу, которой не хватает ему самому. Готовность взять ответственность за нас двоих, за выбор.
Киваю.
Я возьму это последнее, что ты мне предлагаешь... Я возьму, только скажи. Только назови мне это, и пусть наши голоса сольются.
Я смотрю в его чёрные-чёрные глаза.
Он смотрит в мои.
Я чувствую, как шевелятся его губы, и слышу шёпот собственных слов.
- Жизнь...
- Смерть...
|