Высоколова Алла : другие произведения.

Прости меня, моя любовь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Банки, склянки и бутылки, розы, ленты и ботинки... Мой начинающийся, тридцатый год - пряный запах еловых ветвей, потрескавшиеся корочки мандаринов на ватном снегу, хрустящие под ногами осколки голубого кораблика тончайшего стекла. Уже ушел Дед Мороз, и после него остались скомканные цветные обертки, разодранные атласные розы, пустые картонные коробки. Праздник закончился, затаившаяся в углу елка грустно разводит лапами с обвисшими золотыми бусами. В тени Нового Года случайно затесался мой день рождения, неудачная цифра 2, обозначающая второстепенность этого мероприятия. Второе января - это для самых стойких гостей и родственников, а так же любителей продолжить застолье, выпивая и веселясь вплоть до шипящих бенгальских огней Старого Нового Года.
  "Прости меня, моя любовь"
  Мемуары потерянной женщины
  
  Глава 1.
  
  Банки, склянки и бутылки, розы, ленты и ботинки... Мой начинающийся, тридцатый год - пряный запах еловых ветвей, потрескавшиеся корочки мандаринов на ватном снегу, хрустящие под ногами осколки голубого кораблика тончайшего стекла. Уже ушел Дед Мороз, и после него остались скомканные цветные обертки, разодранные атласные розы, пустые картонные коробки. Праздник закончился, затаившаяся в углу елка грустно разводит лапами с обвисшими золотыми бусами.
  В тени Нового Года случайно затесался мой день рождения, неудачная цифра 2, обозначающая второстепенность этого мероприятия. Второе января - это для самых стойких гостей и родственников, а так же любителей продолжить застолье, выпивая и веселясь вплоть до шипящих бенгальских огней Старого Нового Года.
  Уперевшись лбом в холодное стекло, я смотрела в дождливый сумрак улицы. Через три часа в доме должна была появиться шумная толпа людей, называющих себя моими друзьями. Снова комплименты, льстивые восторги, завистливые улыбки женщин, бесмысленные разговоры мужчин. А в центре всего этого - я, старающаяся увеселить и развлечь, понравиться и восхитить. Обязанность красивой женщины - быть в центре внимания, и одновременно одарять своим вниманием всех окружающих. К своему тридцатилетнему рубежу я научилась справляться с ролью хозяйки дома.
  Стукнула за спиной дверь, и я вздрогнула, слегка ударившись лбом о стекло. В комнату вбежал мой Дима, пятилетний ангел с белокурыми кудряшками, образцовый сын образцовых родителей. - Мама, мама, я собрал робота! - бросился он ко мне, размахивая сложносочиненной конструкцию из Лего. - Давай посмотрю, дружочек, - присела я на корточки. Дима с восторгом вертел во все стороны новой игрушкой, и я увлеклась вместе с ним. Лишь когда он убежал в детскую, я вспомнила, что пора доставать из морозилки закуски, разогревать духовку, и нарезать салат. Горячее муж, как обычно, заказал в ресторане.
  Проходя из гостиной на кухню, я заглянула в мастерскую. В полутьме комнаты, на мольберте одиноко пылился незаконченный холст, которому было предназначено ждать своей очереди как минимум, неделю. Мои щеки загорелись от чувства вины. Уже месяц я не прикасалась к краскам. Картины, написанные на заказ, были отправлены новым хозяевам, нераспроданные работы стояли у стены. Весь декабрь меня одолевала странная усталость, более душевная, чем физическая. Может, правду говорят те, кто верят в распределение сил человека в соответствие с циклом его рождения. По их словам последний месяц перед днем рождения - самый трудный в году. Самый изнуряющий.
  Я достала и распаковала коробки с закусками, пакеты с овощами. Песочные корзиночки с грибами и слоеные уголки со спаржей отправились на противень, а затем в духовку. Сочные брызги помидор, тонкие колечки лука, зеленая свежесть огуречных ломтиков и тягучее прозрачное масло соединились в стеклянной чаше салатницы. Оставалось лишь заняться столовыми приборами. Через полчаса все было готово.
  Первые гости оказались пунктуальны, позвонив в дверь точно в назначенное время. Я была у зеркала, разглядывая белые ниточки морщинок, идущих от уголков глаз. Нет, лицо мое все еще оставалось свежим и молодым, но теперь оно уже начало требовать больше внимания к себе. Я задумалась о жизни, о своем будущем, когда прозвенел дверной звонок.
  - Валентин, открой дверь, - крикнула я мужу, сидящему в соседней комнате за компьютером. - Я пока не готова!
  В кабинете послышался звук отодвигаемого стула, и я вернулась к зеркалу. Итак - тридцать лет. Картины, книжные иллюстрации, оформление новых и модных журналов... Ребенок, муж, красивый дом в пригороде Ричмонда - большого города в штате Вирджиния. Кажется, жизнь удалась. Почему же в душе поселилась сосущая пустота, которая иногда вдруг разрастается и поглощает все остальные чувства и эмоции?
  - Альбина, мы тебя ждем! - послышался снизу голос мужа. - Спускайся!
  Я последний раз взглянула в зеркало. Платье жемчужного цвета оттеняет мои большие серо-голубые глаза. Уложенные в замысловатую прическу волосы выгодно демонстрируют высокую шею. По крайней мере, внешность меня никогда не подводила.
  Внизу, в гостиной уже шумели гости.
  - Альбиночка, душа моя, поздравляю, - протиснулся ко мне бородатый здоровяк Антон, сотрудник мужа. Он звонко чмокнул меня в щеку, и протянул букет темно-красных роз. Вслед за ним потянулись и остальные гости.
  - Ты сегодня чудо как хороша! - восклицали приятельницы, - Просто прелесть, какое платьице, просто прелесть!
  - Давайте все споем - Happy birthday to you! - предложил кто-то, и гости на разные голоса затянули поздравительный гимн.
  Внезапно мне стало смешно и легко. Тоскливое настроение испарилось, уступив праздничной приподнятости.
  - Рассаживайтесь, ребята! - пригласила я. - Давайте за стол.
  Застучали отодвигаемые стулья, зазвенели передвигаемые ножи и вилки. В шумной суматохе начала застолья я чуть не пропустила еще один звонок в дверь. Мне казалось, что все приглашенные уже пришли, поэтому новые гости оказались полнейшим сюрпризом. За дверью стояла совершенно незнакомая мне супружеская пара.
  - Альберт, - протянул мне руку мужчина, высокий худощавый блондин. - А это - моя жена, - кивнул он в сторону невзрачной маленькой женщины, стоящей рядом.
  - Альбиночка, прости, что не предупредил, - за спиной оказался мой муж. - Это мой новый сотрудник, работает всего неделю. Я решил, что будет удобный случай познакомиться поближе.
  Вот так, в этом - весь мой муж. Он решает, не предупреждая. А мое дело - на ходу подстраиваться, изображая счастливую улыбку, и радушно приглашать,
  - Так заходите же в дом скорее! Добро пожаловать!
  Блондин протиснулся в прихожую, снял потертую кожаную куртку, помог снять пальто своей жене. Под темно-коричневым унынием на ней оказался брючный костюм, тоже невнятного цвета. Блондин ушел с мужем в гостиную, а она осталась развязывать шнурки на ботинках. Пауза затягивалась, срочно надо было что-то сказать.
  - Давайте познакомимся, я - Альбина.
  - Таня, - пискнула она.
  "Посажу их в дальний конец стола," - решила я. Только сейчам до меня дошло, что имя блондина до удивления схоже с моим собственным. Впрочем, мало ли какие бывают имена!
  
  День рождения в этот раз удался. Было много тостов, много шуток и замысловатых споров. Были танцы, на которых я радостно отплясывала под буйную музыку. Был задушевный разговор с подружкой, на деке, где дымок сигареты таял в холодном воздухе. "Пошуршать" успели и о мужиках, и о путях искусства, и о новой моде.
  - Счастливая ты, Альбинка, - говорили мне наперебой приятельницы. - Такая семья у вас, ну просто - образцовая! Прямо завидки берут!
  Было и еще нечто, что я не смогла сразу классифицировать, и уложить в правильную ячейку коробочки воспоминаний.
  Когда я проходила на кухню за очередной тарелкой с закусками, меня остановил Альберт.
  - Простите, Альбина, это ваша картина? - спросил он, подводя меня за локоть в мастерскую. В комнате была включена лишь одна напольная лампа, которая бросала световые пятна на мою неоконченную работу.
  - Да, моя. Вам нравится? Она вообще-то еще не закончена.
  - Потрясающе! Я в первый раз нахожусь так близко с настоящей художницей, - сказал он. - Программистское окружение, знаете ли. Да, очень нравится.
  И тут я почувствовала, что его горячая рука все еще держит меня за локоть. От него шел жар, и мне показалось, что он очень взволнован.
  - Я сам пытался что-то рисовать. Карандашом, углем. Но как-то плохо получалось, - признался он.
  - Может быть, вам надо больше практики? Или взять курсы, хотя бы в местном колледже.
  - Ну что вы, какой из меня художник. Зато я могу искренне восторгаться творчеством других.
  Я что-то говорила, но это было словно во сне. Все было слишком таинственным, странным. Я с этим мужчиной в полутемной комнате, разговор о творчестве, о картинах. Он стоял так близко, что я слышала его дыхание. Его плечо касалось моего, и это давало мне некое чувственное наслаждение.
  - А, вот вы где, - послышался голос мужа.
  Я обернулась, и увидела его грузное тело в проеме двери.
  - Представляешь, Альберт интересуется искусством, и даже сам рисовал, - сказала я, пытаясь скрыть неловкость.
  - Все это было давно, в молодости, - начал оправдываться Альберт. - Я вот восхищаюсь творчеством вашей жены, Валентин Сергеевич.
  - Да, Альбина - чудесная художница, - сказал Валентин. - Я сам ей восхищаюсь.
  Мы вежливо улыбнулись друг другу, и я отправилась на кухню, оставив мужа с гостем. "Пусть сами разбираются," подумала я. "Раз Валентин притащил своего подчиненного на мой день рождения, пусть с ним и разговаривает."
  Потом я долго прощалась с гостями, благодарила за подарки, приглашала навещать. Все, как на обычной вечеринке. Когда последний гость ушел, я спросила мужа,
  - Давно этот твой Альберт приехал в Америку?
  - Года три назад. Я его принял контрактором, а основной его работодатель сидит в Вашингтоне. Он тебя заинтересовал?
  - Да нет, просто похвалил, - усмехнулась я. - И им заинтересовалось мое польщенное самолюбие. Но это ненадолго, ты же знаешь. Только на сегодняшний вечер.
  - Альбиночка, нет никакой нужды оправдываться. Я же знаю, что ты любишь только меня, - ответил Валентин. - Пойду я еще часок поработаю.
  Он отправился в кабинет, а я - в мастерскую. Все равно завтра появится приходящая два раза в неделю помощница по хозяйству, и все уберет.
  
  В тот вечер меня охватил необыкновенный творческий подъем. Я поняла, что в картине нужно исправить, что добавить, а что - убрать. Ночью заходил муж, но увидев меня за мольбертом, всплеснул руками, - Не буду мешать! - и направился в спальню. Я же, охваченная вдохновением, продолжала творить. Попутно в голову лезли неотступные мысли об Альберте. Сколько ему лет? На вид - чуть старше меня. Действительно ли он рисовал, или сказал это для красного словца? Понравилась ли я ему? При этой мысли щеки мои загорелись. Когда я завершила картину, на часах было четыре утра. Оставив кисти в банке с растительным маслом - до утра, я бросилась в постель. Но и там мысли об Альберте не давали мне некоторое время уснуть.
  
  Глава 2.
  
  Утром я никак не могла проснуться, и даже пробивающийся сквозь веки солнечный свет не заставил меня открыть глаза. Наконец, вошел Дима, держась рукой за няньку. Он вырвался, и подбежав ко мне, начал стаскивать с меня одеяло. Я шутливо отбивалась.
  - Альбин, ребенок по тебе заскучал, - сказала нянька.
  - Димик, маленький мой, прости! Дай, мама оденется. И я пойду с тобой поиграть.
  - Мама, мы там с бабой Верой сделали такой поезд, и еще самолет, и еще машину! - захлебываясь от восторга, заговорил мой сын.
  - Да-да, я сейчас пойду, посмотрю.
  Они вышли, и я наконец нашла силы откинуть одеяло, и пойти в душ. Но и потом, смывая с себя абрикосовую мыльную пену, начищая зубы трехцветной зубной пастой, выпивая утреннюю чашку кофе, играя с ребенком, я все время возвращалась мыслями к нему, к Альберту. Почему он меня так задел? Ведь работы мои и прежде хвалили, более того, покупали. Я пользовалась спросом и в книгоиздательской среде, как хороший иллюстратор детских книжек. Похвалы внешности были привычны. Чем же он так затронул мою душу? Или все дело было в имени? Оно звучало в моей голове, как тонкий колокольный звон, плывущий в пасху над русскими городами, и я невольно представляла себе нового знакомца, почему-то рядом со мной. Мне виделось наше отражение в зеркале, казалось, мы очень подходим друг к другу, высокие, стройные, светловолосые.
  Потом я подумала о муже. С Валентином, Валиком, мы ходили в одну школу, на Шаболовке. Он влюбился в меня, кажется, в шестом классе, и после этого пять лет преданно пробыл моим рыцарем. Я так привыкла сидеть с ним за одной партой, что потом, в Полиграфическом, мне его уже не хватало. Он поступил на высшую математику в МГУ. Все знали, что мы поженимся как только закончим учебу в вузах. Моя мама радовалась, что зятем будет "мальчик из хорошей семьи", у родителей Валика в отношении меня были примерно те же чувства. Лишь один раз я усомнилась в своем выборе.
  
  В полиграфическом со мной учился очень талантливый мальчик из Таганрога. Брюнет, высокий, с небольшими усиками, он был пылким и порывистым. Правда, учился он неровно, иногда пропадая на несколько дней, и потом появляясь с голодными горящими глазами. Вот с ним-то я, домашняя и воспитанная девочка, пережила одно из самых увлекательных приключений моей жизни.
  Как-то раз Борис предложил мне поехать погулять по Ленинским горам. Мы бродили весь вечер по осенним дорожкам, шурша осыпавшимися кленовыми листьями. В синем воздухе призрачно горели желтые шары фонарей.
  - Алька, поехали к моим друзьям, хиппи, - вдруг сказал Борис.
  Хиппари, как их называли, были и в Полиграфе, но я не стремилась в их общество. Мне они казались чем-то безнадежно устаревшим. А тут неожиданно для самой себя согласилась.
  На метро мы добрались до старого, "генеральского" дома на Соколе. Через несколько минут вошли в шумную, пропахшую табаком квартиру. Обои на стенах были кое-где ободраны, из обстановки в большой комнате оставались только тахта, стол, и вытертый темно-красный ковер.
  - Познакомься, это - Сеня, это - Толик, это - Вика, хозяйка квартиры. - знакомил меня Борис со своими друзьями, увешанными разноцветными бисерными "фенечками".
  - Это деда моего квартира, ему за войнушку дали. Садись, располагайся, - сказала Вика.
  Я села рядом с ними на ковер, и стала прислушиваться к разговору. Они говорили о том, что "Гребень" хотя и стар, но еще может, не в пример попсе, о том, что на Крымском валу висит в залах откровенное дерьмо, да и вообще изобразительное искусство отмирает. Мне сунули сигарету, я затянулась, и почувствовала, что "поплыла". Через несколько минут я поняла, что для меня все стало простым и ясным. Мир словно бы очистился, с него словно бы сняли пелену, и он заиграл яркими красками. Я с увлечением бросилась в спор, зная, что теперь я смогу легко объяснить, как они неправы, и приведу совершенно логичные доводы, которые заставят их со мной согласиться. Меня слушали, и кажется, соглашались, а я никак не могла остановиться.
  Через некоторое время мы оказались с Борисом в комнате одни.
  - А где ребята? - спросила я.
  - Да на сейшен еще один свалили, - ответил он, и потянулся ко мне.
  Руки у него были как у музыканта, узкие, с тонкими пальцами. Он нежно раздел меня, и начал ласкать, проводя пальцами по коже.
  - Какая ты красивая девушка, - шептал он. - Какая у тебя нежная, атласная кожа, тонкие черты лица, пухлые губы...
  Секс с ним был совсем непохожим на секс с Валиком. Он был долгим, и нежным, и восторженным, и страстным одновременно.
  - Как же я теперь выйду замуж за Валентина? - спросила я утром Бориса.
  - А ты не выходи, - предложил он. - Только за меня ты тоже не выйдешь. Ты - девочка чистая, московская. А я - так, шантарпа таганрожская. Меня твои родители не примут.
  Он был прав. Когда я лишь заикнулась о Борисе дома, мама схватилась за валерьянку. Отчим ходил из угла в угол, и предлагал мне подумать хорошенько, влюблен ли в меня "этот таганрожец", или просто интересуется московской пропиской. Они быстренько связались с родителями Вали. Итогом разговора стало предложение Валентина немедленно пожениться и отправиться в Париж на медовый месяц. А я... я так и не могла понять - люблю ли я Бориса, или просто чувства к нему были вызваны внезапной вспышкой страсти тогда ночью. Да и сам он куда-то пропал, как позже сказали - был отчислен за неуспеваемость, и вернулся в родной Таганрог.
  
  Некоторое время я переживала - мне все казалось, что я должна была совершить какой-то поступок ради своих чувств. Но поскольку сами чувства были неясны, эти переживания осели где-то в глубине души, на самом ее дне. Весной мы с Валей поженились , и съездили в Париж на медовый месяц. Все было прекрасно - Елисейские поля в нежной дымке распускающихся зеленых листочков, набережная Сены с сидящими на лавочках влюбленными, ну и конечно Лувр, по которому я могла бродить бесконечно. Я почти забыла о Борисе, ведь рядом был всегда предупредительный, заботливый, любящий Валик.
  Закончив институт, я устроилась на работу в издательство, где делала иллюстрации к детским книжкам. Валентин нашел себе место в представительстве известной американской фирмы, производящей компьютеры, и быстро продвигался по служебной лестнице. Через несколько лет ему предложили переехать в Штаты. Родители с обеих сторон радостно приветствовали новое назначение, а я не была так уверена в том, что это - к лучшему. У меня было хорошее место, периодически мне подкидывали заказы на дизайн обложек и рекламы модные московские журналы, да и друзья-подруги все оставались в Москве.
  Однако, мы переехали. Перед отъездом у нас родился Димка, мой ангелоподобный сынок.
  - Вот и решена проблема - чем ты будешь заниматься в Америке. Домом и ребенком, - сказал мой муж.
  "Как бы не так," - подумала я. - "Еще чего не хватало - сесть сиднем дома, толстеть, скучнеть, и депрессировать." Ребенок действительно не занимал все мое свободное время. В трехкомнатном апартаменте я оборудовала себе мастерскую, и начала рисовать маслом, акварелью, акриликом. К удивлению и радостью мужа, мои работы приняли в одну из местных галерей. Продавались они не так, чтобы уж очень быстро, но в иные месяцы даже хватало на оплату приходящих няньки и уборщицы. Я имею в виду, денег хватило бы, если бы я решила вознаграждать их труд своими заработками. Платил же за их услуги, естественно, мой муж. Со временем мы переехали в дом, и там я уже развернулась, отвоевав для мастерской комнату побольше.
  
  Глава 3.
  
  После моего тридцатого дня рождения я ощутила небывалый творческий подъем. По вечерам я стояла у мольберта допоздна.
  - Альбиночка, ты не устала? - в дверь заглядывал Валентин.
  - Нет, милый, все в порядке, творю, - кричала я.
  Муж удовлетворенно кивал, и отправлялся спать. Я же, втянувшись в новый режим, продолжала рисовать до утра. Все равно, люди мы уже не такие молодые, как десять лет назад, и секс нам обоим был нужен уже чисто номинально - что бы было. Валентин - не очень страстный от природы, спокойно относился к воздержанию. Мои же чувственные порывы сублимировались в творческую энергию, что меня полностью устраивало. Каждый день я думала об Альберте, и это удваивало мои силы. Я же вновь и вновь прокручивала в голове, как он держал меня за локоть, и как чувственная волна ударила мне в плечо, и ушла в пылающие щеки. Почему-то именно его прикосновение, а не чье другое, словно бы пробудило меня.
  Когда на следующий день он позвонил, для меня это оказалось одновременно и сюрпризом, и давно ожидаемым событием.
  - Альбина, - глухо сказал он в трубку, - я долго думал...
  - И? - ответила я, и сама удивилась, как напряженно звучал мой голос.
  - Мне кажется, нам нужно побеседовать. Давайте встретимся в кафе. Сегодня, часов в пять.
  - Тогда - в "Кафе Жираф" - на углу Главной и 32-й улицы, - быстро ответила я.
  
  На встречу я одевалась тщательно. Были выбраны - кожаные брюки от Армани, бежевый кашемировый свитерочек, легкая итальянская дубленка. Махнула щеточкой с тушью по ресницам, нанесла помаду любимого - алого цвета - на губы. Поправила прическу, схватила ключи от машины. Ребенок находился под надежным присмотром бабы Веры, муж должен был вернуться не ранее, чем через пару часов. Я выскочила из дома.
  На улице меня вдруг окатил морозный воздух, непривычный для наших южных широт. Пришлось некоторое время прогревать двигатель у малютки Миаты. К кафе я подъехала чуть позже назначенного срока. Окна оранжево светились в сумраке улицы. Я поднялась по ступенькам, набрала воздуха, и толкнула дверь кафе.
  Альберт уже сидел за столиком, и когда я вошла, наши глаза встретились. Лицо его озарилось нежной, мягкой улыбкой.
  - Здравствуй, Альбина. Очень рад, что ты пришла, - сказал он.
  
  Мы заказали по чашке кофе, и некоторое время сидели в молчании.
  - Ну что же, - начала я первой. - Ты хотел поговорить?
  - Да, но теперь я не знаю, как начать. Мы с тобой встретились так неожиданно. И это удивительное совпадение - наши имена так близки друг к другу. Помнишь, мы говорили о том, что я тоже когда-то начинал рисовать.
  - Конечно. Может, ты хочешь, чтобы я давала тебе частные уроки? Шутка, - попыталась я разрядить обстановку. Внутри меня дрожжала и билась какая-то жилка, но я старалась не выдавать свое волнение.
  - О, это было бы для меня большим счастьем, - ответил он. - Но я даже не посмел бы попросить об этом. На самом деле... я хотел предложить тебе стать друзьями. Мне кажется, что у нас довольно-таки много общего. Любовь к творчеству. Мечтательность. Чувство одиночества в толпе.
  - Удивительно, как ты все это увидел во мне, - изумилась я.
  - Я сразу почувствовал в тебе родственную душу. Не спрашивай, как. Наверное, это часть волшебства новогодней ночи, которая прошла совсем недавно. Я давно ждал, что произойдет какое-то чудо, и оно произошло. Я встретил тебя.
  - Но как же мы будем общаться?
  - Мы... мы можем говорить по телефону, писать письма и отправлять их электронной почтой. Можем иногда встречаться. Мы будем словно двое заговорщиков против этого, чуждого нам мира, - подмигнул мне он.
  Идея о заговорщиках мне неожиданно понравилась. В ней было нечто детское, и в то же время таинственное.
  - Мы можем делиться своими идеями об устройстве мира, своими планами, и тайными мечтаниями, - продолжал Альберт. - Нельзя, просто нельзя упускать такую возможность общения. Ведь никто другой нас не понимает, и не поймет.
  - А как же твоя жена? - спросила я.
  - Ну ты же ее видела. Когда-то она была подающей надежды программисткой. А потом засела с детьми и совсем обабилась. Ходит на какие-то сборища по грудному кормлению, где такие, же как, она тетки ругают мужиков. Тоска.
  
  Я подумала о своем муже. Он за последние годы не опустился, наоборот даже, поднялся по карьерной лестнице. Он был ласков к нам с Димой, выполнял почти все наши просьбы, всегда организовывал мне помощь по домашнему хозяйству. Однако, в наших отношениях не было ни страсти, ни душевной теплоты. Иногда я даже немного боялась его, строгого, начальственного. К моим занятиям искусством он относился снисходительно, хотя и гордился мной, и не упускал случая похвастаться в компании. У нас действительно была образцовая семья - выдержанная, спокойная. Правда, чего-то в ней не хватало. Чего?
  Альберт заметил мои раздумья.
  - Мы не собираемся делать ничего плохого, - сказал он. - Но мне кажется, было бы слишком нелепо - взять и не послушаться такого знака судьбы. Мы - просто эмоционально близкие люди, только и всего.
  Он вдруг взял мою руку в свои, и осторожно сжал ее. - Пожалуйста, доверь мне свою дружбу.
  Я кивнула, пытаясь скрыть неизвестно откуда набежавшие слезы. Все выглядело так трогательно - зимний вечер, девушки за стойкой, маленькие столики с посетителями. Мне почему-то показалось, что за столиками сидят в основном влюбленные пары. Рука Альберта была горячей и сухой, и его жар как будто передался и мне. Я взволновалась, и согласилась. Его доводы выглядели очень убедительно.
  - Хорошо, давай общаться, - сказала я. - Давай попробуем.
  
  С того дня мы начали переписываться. Интересно было, что нам понравился именно этот старинный способ общения, слегка усовершенствованный с появлением электронной почты. Мы стали делиться секретами, которые не сообщали обычно своим друзьям и знакомым. Я рассказала о том, как мои родители разводились, и чтобы "ребенок не страдал", мама отвезла меня к бабушке и дедушке, живущим на окраине Москвы. Бабушка моя, дама деловая и подтянутая, целыми днями пропадала на работе, а я была предоставлена самой себе. Дедушка был намного старше бабушки, и уже успел выйти на пенсию. Он моим воспитанием не занимался, уделяя гораздо большее внимание написанию мемуаров. Я же разыгрывала пьесы со старыми игрушками, смотрела телевизор, и бесконечно рисовала, изводя с невиданной быстротой стопки альбомов и коробки карандашей. С той поры у меня осталась в характере странная черта - любовь/боязнь одиночества. Люди меня утомляли, и я стремилась уйти во что-то, отвлечься. И в то же время, когда я надолго оказывалась одна, меня охватывала тоска, или даже страх. Мне казалось очень важным сообщить об этом Альберту. Ведь никто другой не смог бы понять меня, мою душу.
  Он тоже писал мне откровенно и о своих проблемах с родителями и доминирующем над ним старшим братом Сергеем. Жил он до приезда в Америку совсем недалеко от Москвы, в городе Владимире, куда ходили четырехчасовые электрички. Альберт писал,. что всегда наблюдал в себе гуманитарные склонности. Однако старший брат подсмеивался над ним, говоря, что таланта он большого не видит, а лучше бы младший братец напрягся да получше учился, раз уж его все содержат. Сергей вместе с отцом работал на заводе, мать трудилась на кухне детского питания. Альберта родители направили в институт связи, в Москве, там он и проучился, а потом попал в программисты.
  "Бедные мы с тобой, бедные", - писал мне Альберт. - "Недолюбленные, недооцененные в детстве. Вот теперь все, что нам осталось - это рефлексировать и считать свои комплексы. Однако, тобой я восхищаюсь. Ты смогла переломить жизненные препятствия, встать на свой путь, освободить творческое начало. При этом ты осталась женственной и нежной, как лучшие образцы женской красоты."
  "Только ты можешь понять меня, душа моя," - отвечала я. - "Смешные дети называли это счастьем в одном из черно-белых фильмов. Ты даешь мне силы прорвать броню одиночества. Моя жизнь всем со стороны кажется полной удовольствий. Все говорят - "весела как птичка". Они-то о моей грусти и не догадываются. Работа на заказ - со сроками. Желание творить сталкивается с необходимостью потакать вкусам публики. Кроме всего прочего - муж. "Бремя красивой женщины" на вечеринках и выходах в свет."
  "Мне кажется, ты задыхаешься от отсутствия любви," - писал он. - "Я это знаю, потому что сам от этого страдаю. Одинок в толпе, одинок в собственной семье. Жена моя - прекрасная женщина, хозяйственная, аккуратная, не дура... Любит меня. Все, кажется, есть. Дети - как в мечтах старой девы - девочка и мальчик. Но почему же так уныло, так однообразно все.. не пойму."
  "Наверное, люди творческие и должны связывать свою жизнь с людьми простыми и приземленными," - размышляла я. - "Они не дают нам улететь, оторваться от земли. Они нас поддерживают. Муж мой - чудесный человек. Очень правильный, живет по своим понятиям. Фирма его процветает. Мне он предоставляет возможность творить, хотя серьезно ко мне и не относится. Иногда мне кажется, Альберт, я для него - просто "маленькая женка с ее причудами". Он меня, как породистую собачку, выводит с собой в свет. Показывает, хвастается. Но сам, как человек технического склада, оценить и понять мои произведения не может. А значит, и саму меня как личность, не способен оценить. И от этого бывает такая тоска, что хоть в пруд бросайся."
  
  Глава 4.
  
  Месяца через полтора мы поняли, что бог создал нас друг для друга. Я уже жизни себе не мыслила без его писем. Альберт, словно чувствуя это, писал мне по несколько раз на дню. Заходя в мастерскую, и стоя у холста, я погружалась в мечтательное ожидание его послания, либо в сочинение своего. Перед Днем Всех Влюбленных, 14-го февраля, мы обменивались письмами особенно часто.
  Утром муж ушел на работу рано. Хлопнувшая дверь разбудила меня, и я бросилась к компьютеру. Там уже ждала меня поздравительная интернет-открытка со словами - "Милой, чудесной и самой прекрасной." Сердце мое громко билось в груди, по телу бежала легкая дрожь. "Самой прекрасной, это значит, что я для него - самая красивая. Что же, я заслуживаю таких слов," - думала я.
  Весь день проходил словно в легком бреду. Я загадала для себя - сегодня вечером отправлюсь в кафе "Жираф", как в первую нашу встречу. И если встречу его там, это будет означать... Что конкретно это будет означать - я боялась признаться себе самой.
  В три я начала собираться. В четверть четвертого Дима вернулся с прогулки с бабой Верой, и упросил меня почитать ему сказку. Я взяла книжку. Слова прыгали у меня перед глазами, книжка дрожжала в руках, буквы расплывались. "Мама, ну что ты такая невнимательная, ты не то читаешь," - раскапризничался сын."Прости, ангел мой," - сказала я, -"мама неважно себя чувствует. Я, кажется, приболела. К тому же мне надо уйти."
  - Мама, возьми меня с собой, - запросил Дима.
  - Сейчас не могу. В следующий раз, хорошо?
  - А я хочу сейчас! Я сейчас хочу! Возьми меня! - вдруг заныл он.
  - Вера Иванна! - крикнула я няньке. - Возьмите Димочку, пожалуйста! Он что-то раскапризничался, а у меня деловая встреча. С покупателем.
  Из кухни появилась баба Вера, в теплом байковом халате, привезенном из России. Красные цветы на коричном фоне покрывали ее объемную фигуру.
  - Пойдем, Димульчик, пойдем, сладкий. Я тебе печеньица дам, - стала уговаривать она моего сына.
  - Не хочу печенья, хочу с мамой, - все еще упирался он, но под уговорами няньки рассказать сказку и напоить сладким чаем, сдался, и ушел, увлекаемый ей на кухню.
  Я подошла к зеркалу. Щеки мои горели, глаза лихорадочно блестели. Я действительно напоминала больную. Только болезнь эта не была ни простудой, ни гриппом. Слегка накрасившись, и причесав длинные пышные волосы, я была готова ехать. Однако, оставалось еще лишних пятнадцать минут. Не зная, куда себя деть, я вновь села компьютеру. В моем почтовом ящике вновь ждало письмо от Альберта.
  Я быстро проглядела его. Милые, веселые слова, шутки, и ни слова о встрече. Ну что ж, возможно именно сегодня все и должно было решиться.
  Забежав на кухню, я торопливо чмокнула Димку, попрощалась до вечера с нянькой. В машине было холодно, и пришлось на всю мощность включить печку. Когда я подъехала к кафе, меня все еще била дрожь. Я припарковала машину, и побежала по ступенькам, лихорадочно отбрасывая мысли - "его здесь не будет", "ты придумала глупость", "нечего и надеяться". В оранжевой полу-тьме кафе я никак не могла охватить взглядом все столики, и уже почти приготовившись к неизбежному разочарованию, вдруг услышала,
  - Альбина! Ты пришла! Я знал!
  И Альберт рванулся мне навстречу. Мы встретились посреди кафе, и остановились, взяв друг друга за руки. Альберт порывисто дышал, лицо его сияло.
  - Я знал! Значит, это все настоящее, значит, все правда!
  Я могла лишь тихонько смеяться. Мы стояли несколько минут, словно в забытьи, но потом вид проходящего мимо посетителя вернул нас в реальность. Альберт провел меня к столику у окна.
  
  Мы ни о чем не могли говорить в тот вечер. Наше тайное знание обрушилось на нас, словно лавина обрушивается с гор на беззащитный город. Чувства бушевали внутри, но мы сидели молча, держа друг друга за руки, притихшие перед тем огромным и неизведанным, что ожидало нас. За окном проезжали машины, ходили пешеходы.В кафе толпились у стойки покупатели. В воздухе витал нежный аромат кофе, перемешиваясь с запахом свежей выпечки. Мы же чувствовали себя единственными реальными существами на Земле.
  Наконец, мы оторвались от созерцания друг друга. Я думала, что за этим могут последовать какие-то важные слова, но нет. Альберт не решился разрушить очарование нашей необычной встречи, как и я. Мы медленно, словно загипнотизированные, вышли из зала. Удивительно, что в тот момент я не испытывала никаких чувственных эмоций, лишь светлое, платоническое чувство нежной влюбленности. И вдруг Альберт прижал меня к себе, и начал целовать. Это было неожиданно сильным ощущением. Мы надолго слились в поцелуе. Когда наконец мы смогли оторваться друг от друга, Альберт сказал,
  - Я не могу поверить. Все оказывается даже лучше, чем я мечтал!
  И тут мы оба засмеялись беззаботным детским смехом.
  Мы целовались еще некоторое время около машины, но потом, наконец, он сказал,
  - Альбина, сейчас нам придется на некоторое время расстаться. Может быть, до завтра. Меня дома ждут жена и дети. Я тебе напишу.
  - Хорошо, - ответила я послушно.Мне хотелось его слушаться. - Мы встретимся когда ты захочешь.
  
  Он открыл дверцу моей машины, поцеловал меня на прощание, и ушел. Мысль о том, что мне нужно возвращаться домой, к мужу, была мне невыносима. Внезапно запиликал мой сотовый телефон.
  - Альбина, - услышала я голос Вали, - ты где? Почему не берешь сотовый?
  - Прости, Валик. Я разговаривала с клиентом, точнее с клиенткой, и включила телефон.
  - У тебя новая клиентка? - голос его потеплел.
  - Да, меня с ней познакомила Тамара.
   Тамара - имя моей знакомой, с которой я редко общалась, поэтому разоблачения можно было не бояться.
  -Приезжай скорее, -сказал Валентин. - Сегодня же День всех влюбленных, я зарезервировал столик в ресторане.
  
  По дороге домой меня мучили разноречивые чувства. Мне было приятно, что муж не забыл о празднике. И в то же время отмечать это событие с ним мне казалось теперь совершенно неестественным. Всей душой я стремилась к Альберту. В голове у меня возникали вопросы - будут ли они с женой праздновать день Святого Валентина? Принесет ли он ей цветы и подарок? А если да - то будет ли это означать, что он ее любит?
  Муж встретил меня в гостиной. Он был одет в костюм и галстук, тщательно побрит и благоухал одеколоном. В руках он держал букет сладко пахнущих белых роз.
  - Вот, волнуюсь как мальчишка, жду тебя.
  Сделав над собой усилие, я поцеловала его в душистую щеку, - Спасибо, дорогой, я польщена. Хочешь отпраздновать День Всех Влюбленных?
  - Именно! Мы идем в ресторан. Тебе не нужно даже переодеваться, ты прекрасно выглядишь. Я заказал столик в Ля Фонтэне, на четверых.
  - На четверых? - я взглянула на него с удивлением. - Разве сегодня не праздник влюбленных, и мы не должны были бы пойти вдвоем?
  - Я пригласил приятную супружескую пару. Джефф Томпсон с женой. Он - мой потенциальный заказчик, надвигается большой контракт. Почему бы нам не посидеть вместе?
  "Ну что же," - подумала я, наливая воду в вазу, и расставляя розы. - "Мне же легче. Они будут болтать между собой, а я смогу погрузиться в свои мысли."
  
  Так и вышло. Весь вечер я просидела напротив жены Томпсона, сухопарой женщины за сорок, в сине-белом костюме и неожиданно ярко накрашенной. Она пыталась завести какой-то пустяковый разговор, но увидев мое отсутствующее выражение лица, уткнулась в свою тарелку. В душе моей творилось нечто невообразимое. Я то отдавалась мечтам, представляя нас с Альбертом сидящих рядом и любующихся закатом, то вдруг впадала в панику при мысли о своем собственном муже и дальнейшем будущем нашей семьи. Потом на меня вдруг снисходило полное спокойствие, и я решала - будь что будет, вновь погружаясь в мечты.
  На десерт официант принес два сердца, испеченных из слоеного теста, с красиво уложенными фруктами. Он взмахнул зажигалкой, и сердца вдруг вспыхнули голубоватым огнем.
  - Наше специальное блюдо для Дня святого Валентина, - сказал он. - Для влюбленных.
  Огонь погас, и мой муж протянул мне тарелку с сердцем.
  - Ты знаешь, я не люблю сладкого. Тем более, мое сердце давно принадлежит тебе, - усмехнулся он.
  - Спасибо, милый, - ответила я. - Но такая незадача - я села на диету.
  - Вы прекрасно выглядите, - влез в наш разговор Томпсон. - Вам совершенно незачем худеть.
  - Джефф, ну что же ты вмешиваешься, -перебила его жена. - Если миссис Степанофф хочет похудеть, это ее личное решение. Дайте ей проявить свою волю. - И она неодобрительно зыркнула глазами на мужа.
  - Спасибо, миссис Томпсон, - сказала я. - Спасибо за поддержку.
  
  Наконец, мы расплатились и вышли из ресторана. На улице было прохладно, и к нашему удивлению, в воздухе кружились снежинки. Мужчины сентиментально заговорили о зиме, и нам с женой Томпсона не оставалось ничего, как ждать их. Она вдруг подмигнула мне, - Умейте настоять на своем. Вам, русским женщинам, этого не хватает. Вы порабощены мужчинами, связываете с ними все свои надежды и устремления, и в конечном итоге - зависите от них.
  - Я подумаю над этим, миссис Томпсон, - сказала я.
  - Кэти. Зовите меня просто Кэти.И обращайтесь, если вам нужна будет помощь.
  Я поблагодарила ее еще раз, и наконец, мы расстались.
  
  Приехав домой, я сказала мужу, что должна просмотреть электронную почту, и отправилась в кабинет. Там уже ждало меня письмо от Альберта. Оно начиналось словами: "Единственной женщине, близкой моей душе". Далее он говорил о том, что происшедшее сегодня между нами лишь уверило его, что мы предназначены друг для друга. В письме он не говорил напрямую, но все равно становилось понятно, что он в меня страстно влюблен. Я сидела на стуле перед компьютером обессиленная и словно бы оглушенная. У меня не было сил ни подняться, ни напечатать что-то в ответ на письмо.
  - Альбина, ты идешь спать? - в кабинете появился мой муж. - Как тебе сегодня в ресторане? Кажется, кормили неплохо.
  Я быстрым движением мышки закрыла почтовую программу. - Да, ничего. Хотя я не думала, что романтический ужин ты превратишь в деловое мероприятие.
  - Ну, не обижайся. Мне нужно было с ними поговорить. Пойдем в постельку? Мы уже давно ничем не занимались...
  Он был в благодушном настроении, и вполне доволен собой. Я долго раздевалась в ванной, потом мылась в душе, тщательно вытиралась толстым махровым полотенцем, промокая капельки воды на коже. Когда я вышла в спальню, Валентин легко похрапывал, отвернувшись к стене. Устроившись рядом с ним на кровати, я долго ворочалась и думала об Альберте и будущем наших отношений. Все было так неясно. Люблю ли я его, или мне просто нравится его ко мне отношение? Насколько сильно он влюблен? Наконец, я заснула.
  
  Глава 5.
  
  На следующее утро все вдруг закружилось с калейдоскопической быстротой. Утром он позвонил, и предложил встретиться около кафе. Когда я подъехала, Альберт подбежал ко мне, и схватив за плечи, крепко прижал к себе.
  - Не хочу тебя никуда отпускать, - сказал он. - Я взял день на работе. Мы можем позавтракать в ресторане при Мариотт-отеле.. а потом.. если ты только согласишься...
  Его лицо было трогательно нерешительным в этот момент. Мне стало смешно и легко.
  - А мы можем заказать завтрак в номер? - неожиданно для себя спросила я.
  - Конечно, - воскликнул он, и потянул меня к машине. - Поехали!
  
  Всю дорогу мы держались за руки. При входе в отель меня била дрожь. Альберт тоже нервничал. - Я только в кино такое видел, - сказал он. - Ужасно неловко.
  Наконец, мы зарегистрировались как мистер и миссис Белофф. Когда мы вошли в номер, там было холодно и легонько пахло антисептиком. Альберт бросился включать термостат. У меня начался нервный смех.
  - Ну и что мы сейчас будем делать? - спросила я.
  - Давай залезем под одеяло, и будем греться, - ответил он.
  Мы так и сделали, забравшись в постель, накинув на себя все покрывала, и обнявшись. Постепенно в комнате стало тепло. Там, под одеялом, Альберт начал меня раздевать, и я почувствовала себя маленькой слабой женщиной вего теплых и сильных руках. Это было очень приятное чувство. И очень возбуждающее. Мы долго изучали тела друг друга, трогая, гладя, целуя. И секс был тоже в большей мере узнаванием, нежели чувственным опытом.
  - Все, теперь у меня есть любовница, - сказал Альберт. Глаза его горели. Мне это не очень понравилось. Выглядело так, что ему было все равно, кто именно рядом с ним, главное - сам факт. Увидев выражение моего лица, он добавил, - Ну ты же понимаешь - любовница - это от слова любить.
  - Так значит ты меня любишь? - спросила я.
  - Ну а как ты думаешь? Если ты моя любовница! - и он опять увлек меня в свои объятия.
  Потом мы заказали в номер обед. Горничная вкатила тележку, когда мы оба сидели на кровати. Как только она вышла, Альберт бросился открывать кастрюльки и судочки из нержавеющей стали. - М-м, выглядит вкусно! Я страшно проголодался! - сказал он.
  Мы пообедали куриными грудками с картофелем и салатом, и принялись за кофе.
  - Альберт, я не знаю, что теперь делать, - сказала я. - Наверное, я должна рассказать обо всем мужу? А ты - своей жене?
  - Знаешь, Альбина, я бы с этим не торопился, - бросил он на меня задумчивый взгляд. - А вдруг ты меня разлюбишь? Разочаруешься? Если ты сейчас разрубишь все мосты, ты не сможешь вернуться к мужу.
  - То есть ты хочешь сказать - это у нас временное?
  - Нет, этого я сказать не хочу. Я страшно счастлив, что нашел тебя. И думаю, что мы с тобой предназначены друг другу. Но я бы не спешил объявлять об этом нашим супругам. Их надо как-то подготовить к этому.
  - Интересно как, - усмехнулась я, ставя на тележку пустую чашку от кофе.
  - Ну-у.. подготовить... Создать условия... Вот что ты будешь делать, если муж разозлится, и решит выгнать тебя из дома?
  - Наверное, пойду к тебе, - честно призналась я.
  - А если меня выгонит жена? Куда мы пойдем вместе?
  - В отель? - неуверенно предложила я.
  - Такой прекрасной, изысканной женщине - не место в дешевом отеле. А на дорогой у меня, простого программиста, к сожалению денег нет. Давай подождем. Я же мужчина, я и должен решать такие вопросы. Положись на меня, и ни о чем пока не думай. Главное - нам хорошо с тобой вместе, и мы любим друг друга, а все остальное - это такая ненужная мишура!
  
  Мы просидели в отеле до пяти часов - времени окончания рабочего дня Альберта. Смотрели телевизор, болтали, шутили. Я старалась не думать ни о будущем, ни о том, что же мне говорить мужу. Потом Альберт подвез меня к моей машине, стоящей у "Жирафа". Мы поцеловались на прощание, и он сказал - "Не переживай ни о чем. Я все решу."
  Я отправилась домой к ребенку и мужу. Валентин был особенно добр и предупредителен ко мне. Наверное, он искупал неловкость вчерашнего вечера, пытался играть с Димкой, шутить со мной. Мне его присутствие было тягостно, но я не могла уйти. Он же не был виноват в том, что я полюбила другого человека. Вечером я была особенно с ним ласкова. Валентин расстрогался, и долго бормотал мне, засыпая, "Какая же ты хорошая. Какая же ты милая." Он ведь был совсем неплохим человеком, мой Валя. Он искренне любил меня, и старался доставить мне удовольствие. Заботился и оберегал от трудностей жизни.
  А я думала - отчего так случается, что люди вдруг начинают любить других людей. И что в таких случаях делают с прежними? Ведь честнее всего было бы сразу сказать обо всем, чтобы не оставлять ложных надежд. Но Альберт просил молчать. Мне почему-то вдруг показалось, что наша с ним история неимоверно банальна. Я чувствовала себя Эммой Бовари, госпожой Де Реналь, Анной Карениной. Я чувствовала себя просто - любовницей.
  
  Глава 6.
  
  Так проходили дни. Мы продолжали переписываться, и изредка встречались в отеле. Иногда ходили в кино, или гуляли часик другой вечером, или же просто ходили в кафе. Однако, дальше этого дело не шло. Мы все еще скрывали от родных наши отношения. Постоянное ношение маски перед Валентином тяготило меня. Я решила открыться своей лучшей подруге, Ветке, и попросить совета. Позвонив ей, я рассказала все.
  - Альбина, ну ты даешь! - сказала она. - Это тот белесый, который был у тебя на дне рождения? И он тебе нравится?
  - Ветка, да, так случилось. Я в него влюблена. И поняла, что боюсь теперь впустую тратить годы рядом с нелюбимым человеком.
  - И ты что, хочешь, чтобы он все рассказал своей жене? А ты хочешь рассказать своему мужу?
  - Да, но я расскажу только после него.
  - На правах твоей лучшей подруги скажу тебе - Альбина, ты - дура. Этот твой любовничек так и будет тебя за нос водить. Мужики - они такие. Ему удобно - жена дома ему жрать готовит, а он - по любовницам шныряет. Да он так может всю жизнь провести.
  - Вет, я и звоню тебе, может, что посоветуешь...
  - Ох, и нагрузила ты меня подруженька, - сказала она, и в трубке послышался звук зажигаемой спички.- Сейчас, дай затянусь. Ну вот, теперь полегче. Ты уверена, что этого хочешь? В чужой-то руке, как известно, всегда толще...
  - Ну о чем ты говоришь! Не в этом же дело.
  - А в чем? - хихикнула она.
  - Ну, Альберт меня очень хорошо понимает. Мои творческие порывы, мои искания. Он выслушивает меня, мои идеи. Ему интересна я, как человек. Валентину же я нужна как выставочная собачка. Посмотрите, у нее не только хорошая шерсть и родословная, она еще хорошо выполняет команду "сидеть!".
  - Ну-ну, мне кажется, это ты зря, - неодобрительно сказала Ветка, и опять затянулась. - В общем, если ты хочешь, чтобы он объяснился со своей женой, тут способ один. Скажи ему, что ты передумала.
  - Передумала что? - не поняла я.
  - Передумала связывать с ним свою судьбу. Нанеси упреждающий удар, поиграй по-женски. Скажи, что тебе стало жалко мужа, что он - благородный человек, что тебе жалко его, Альберта, жену. Что ты видишь, как он боится ей сказать про вас, и поэтому не хочешь его напрягать. И что ты решила ограничиться просто дружбой.
  - Но я так не смогу, наверное...
  - Не сможешь, тогда оставайся тряпкой под ногами и смотри, как он за женой ходит, - в трубке слышалось недовольное сопение Ветки.
  - Да-а... - неуверенно протянула я. - Я попробую.
  - Ну ладно. А мож и вправду передумаешь?
  - Вет, уже поздно, я боюсь. Я хочу этого.
  - Ну тогда делай как знаешь, - и она бросила трубку.
  
  Я написала Альберту письмо, в котором изложила все, как сказала Ветка. "Давай останемся друзьями, мне жалко мужа и твою жену. ", и тому подобное. Буквально через пять минут он позвонил, и начал слезно упрашивать, чтобы я его не бросала. Мне приходилось собирать все свои силы, чтобы оставаться непреклонной.
  - Мне кажется, мы делаем большую ошибку, Альберт, - сказала я.
  - Ошибкой будет, если мы сейчас расстанемся, - чуть не кричал он в ответ.
  - Прости, так будет лучше, - и я бросила трубку.
  Весь следующий день я получала от него послания, в которых он обещал в ближайшее время поговорить с женой. Я не отвечала ничего. Наконец, еще через день, от него пришло коротенькое, в одно словечко письмецо. "Поговорил". Мне хотелось позвонить и расспросить, но я опять удержалась.
  Эти игры мне были не очень-то приятны, но я понимала, что к старому возврата нет. Альберт позвонил сам. Он сказал, что жена закатила скандал. Что дети смотрят на него волком.
  - Ну, ты видишь, я на все пошел ради тебя, - сказал он мне с вызовом в голосе. - А ты сообщила мужу?
  - Я сделаю это сегодня, - ответила я.
  - Как мы будем жить дальше? - с горечью спроил Альберт.
  - Мы можем снять квартиру. Я заберу Диму. Я буду писать картины, давать уроки. Ты - работать. Не пропадем, не думай.
  - Да, наверное. Только пока для меня впереди полная неизвестность. Ну что ж, мы будем жить как Мастер и Маргарита. Ведь правда, Альбина?
  - Да, конечно, - торопливо согласилась я. Не сообщать же ему, что меня слегка разочаровала предсказуемость его поведения, после того, как я сделала все по Веткиному предложению.
  - Ну вот. Мы будем счастливы, правда?
  - Конечно будем, - утешила его я.
  
  Положив трубку на рычаг, я задумалась. Впервые он показался передо мной немного в жалком свете. Впервые он показал свою слабость. И во мне родились новые чувства - чувство собственного могущества - что я могу руководить мужчинами, и они слушаются. И чувство снисходительности к ним. Ведь именно благодаря их слабостям мы, женщины, можем повелевать.
  У Валентина не было, или почти не было слабостей. Он был практически идеален. Именно это меня иногда отталкивало от него. Чересчур совершенен. Даже его теплые отношения с собственной секретаршей не беспокоили меня. Я была уверена, что это вполне невинно, и ограничивается пожиманием ручки и совместным ланчем в кафе. Тем труднее было вдруг сообщить, что я от него ухожу. Часто я чувствовала себя не столько его женой, сколько дочерью, как бы ни противоестественно это звучало. Он всегда заботился обо мне, опекал и защищал от всех трудностей жизни. Сможет ли Альберт стать для меня такой опорой?
  Я выбежала из дома на улицу, чтобы съездить за новыми красками, и остановилась на полпути к машине. Весенний воздух врывался в мои легкие, пьянил и волновал. Пока я влюблялась и рефлексировала, в природе началась весна. Вокруг уже распустились на клумбах ранние цветы. Набухли почки на вишнях. Раскрылись бесстыдные чаши магнолий. В воздухе было разлито томление и лень. В такой чудесный солнечный денек хотелось гулять по улицам, держась за руки с любимым человеком, и разговаривать о пустяках. И уж никак не сообщать мужу о том, что собираешься от него уйти.
  
  Весь вечер меня мучило сознание вины перед Валентином, и сомнения в верности своего шага. Перед сном я зашла в его кабинет. Муж закрыл браузер на экране компьютера, и обернулся.
   - Что, Альбинушка, соскучилась?
  Он ласково взял меня за руку, и прижался к ладони щекой.
  - Мне нужно сказать тебе кое-что, Валик...
  - Что-нибудь хорошее? - он блаженно жмурился, как сытый кот.
  - Не знаю... не очень, - вздохнула я.
  - Что такое? - он участливо взглянул на меня. - У тебя какие-то проблемы? Мы сейчас их быстренько решим!
  - Понимаешь, Валентин... я хочу уйти от тебя.
  - Куда? Как это - уйти?
  - Уйти к другому человеку. В которого я влюблена. - я набрала в легкие воздуха. Слова вязли во рту, и мне приходилось с усилием выталкивать их из себя.
  - Погоди, ничего не понимаю. Как же я? Ты что - меня не любишь?
  - Люблю. Но вот его почему-то больше. Стала. Любить.
  Валентин откинул мою руку, замолчал, и я взглянула на него со страхом. И вдруг он взорвался лавиной обвинений и проклятий, словно извергающийся вулкан.
  - Альбина, как же так? После всего, что я для тебя сделал? Я обеспечил тебе легкую, бездумную жизнь! И ты, не зная куда девать время, в благодарность заводишь романчики? Где же твоя совесть? Где ответственность? Ты - безответственная мать! Ты - никудышная жена! А что же прикажешь делать мне? Позориться перед друзьями и коллегами? И кто он, этот твой Ромео?
  Он грохотал и грохотал, а я ждала, пока эта вспышка пройдет. Боже мой, почему же все так трудно? Еще несколько минут назад слова были не сказаны, и моя жизнь оставалась тихой и мирной. А теперь я словно стояла на краю бездны, куда мне суждено долго падать. Зачем я сама все испортила? И я заплакала.
  Валентина словно отрезвили мои слезы. Он вздохнул, потом подошел ко мне.
  - Алечка, ну прости. У меня был шок, я наговорил тебе ужасных вещей. Прости меня! Это все не так, и ты знаешь, что я очень люблю тебя. Поэтому и переживаю.
  - Да-да, я понимаю, - пробормотала я сквозь слезы.
  - Прошу тебя, не уходи. Я не представляю себе жизнь без тебя.
  - Валик, мне кажется, уже поздно.
  - Да ничего не поздно, в человеческих отношениях ничего не может быть поздно! - он вскочил, и начал бегать по комнате. - Я понимаю, ты увлеклась. Кто он, кстати, ты можешь мне сказать?
  - Я скажу, если ты пообещаешь не делать ему ничего плохого, - сказала я. - Поклянись!
  - Ну хорошо, хорошо, обещаю!
  - Это... Это Альберт.. программист из твоей фирмы.
  - Альберт? Это ничтожество? Да я его ...
  - Ты пообещал, Валентин.
  - Ну хорошо, я не буду его увольнять. Но может, ты все же передумаешь?
  
  Наш разговор продолжался почти до утра. Валентин умолял, убеждал, иногда даже угрожал. Я старалась прислушаться к его доводам. Но в голове у меня все время крутилась мысль - Не дали тогда поступить по-своему, с Борисом, вот теперь - получайте! Сейчас я уже достаточно взрослая, чтобы позволить себе делать то, что я хочу.
  - Ладно, идем спать, - наконец махнул рукой Валя. - Утро вечера мудренее. Я все еще надеюсь, что встану завтра, и это окажется дурным сном.
  Губы у него дрожжали, щеки обвисли. Вид был удрученный и печальный. Мне было его жаль, но я ничего не могла поделать.
  Конечно, с утра я не передумала, как ни надеялся муж. Мы спали в разных комнатах, я - в нашей спальне, а он ушел на диван в кабинете. Уходя на работу, он заглянул ко мне, но я притворилась спящей. Я действительно чувствовала себя разбитой и измученной, но спать уже не могла. Подходить к компьютеру в ожидании письма от Альберта - тоже.
  Он позвонил около полудня, и был очень обеспокоен. Я рассказала о нашем с Валентином разговоре, и пыталась подбодрить Альберта, - В конце концов, я настою на своем, и мы будем вместе.
   - Моя жена очень страдает, - сказал он. - Не спит ночами. Все время плачет.
  - Знаешь, я думаю, она в конце концов, привыкнет, - сказала я. - Можно подумать, никто никогда не разводился. Да сплошь и рядом... Она потом найдет еще себе мужа. А мы с тобой поселимся в маленьком домике, и нам никто не будет мешать.
  Кажется, это его немного успокоило.
  
  Глава 7
  
  В последующие недели мы несколько раз встречались в гостинице, и после жарких объятий и страстного секса, начинали мечтать о совместном будущем. Меня слегка тяготило, что несмотря на наши признания супругам, в жизни нашей ничего не происходило. Мы оба боялись рвать окончательно с семьями, боялись делать решительные шаги. Мой муж вел себя очень предупредительно и великодушно. Он не запрещал мне встречаться с Альбертом. Как-то раз он сказал, что надеется дождаться, когда я сама разочаруюсь в своем избраннике.
  Несколько раз мне звонила жена Альберта и рыдала в трубку. Еще звонили какие-то тетки, из организации по грудному кормлению, которые тоже просили отступиться и не разрушать семью. Выглядело это все довольно-таки глупо и жалко, и лишь усиливало мое желание наконец со всем покончить, и остаться вдвоем с Альбертом.
  За последнее время я как-то замкнулась, и не хотела никого видеть - ни подруг, ни приятелей. У меня образовался мой мир, одинокий, и в то же время полный мыслями о возлюбленном. Я часто представляла нас вместе, живущих в деревенской глуши. Я - гуляю с ребенком в саду, он занят работой. Потом мы встречаемся за обеденным столом, и обмениваемся мыслями о чем-нибудь высоком, значительном. Читаем друг другу вслух по вечерам.
  Однажды мне приснился ужасный сон. Он был цвета сепии - серовато-песочный. Я лежала на полу, и плакала. Рядом со мной тоже кто-то лежал. Я взглянула на свои руки - они были в темной, липкой жидкости. Откуда-то появились двое высоких мужчин в полицейской форме. Они подняли меня на ноги и заставили посмотреть вниз. Там, в темной луже, лежала жена Альберта, Таня. И тут я поняла, что убийцей считают меня. Я начала кричать и плакать - Я не виновата! Я не виновата! Это не я! Это не я!
  На мой шум прибежала нянька, и разбудила меня. - Охосспади, как же ты кричала, - сказала она. - Как чумовая. Это тебе боженька такие сны насылает. Почто хочешь ребенка отца лишить?
  Ее обычно доброе, круглое лицо было сердитым. Она тоже по-своему переживала мой готовящийся разрыв с мужем. И категорически отказалась сидеть с Димой в любом другом месте, кроме нашего с Валентином дома.
  Маме и отчиму я вообще пока ничего не говорила. Я знала, что они сразу же начнут давить на меня, и к звонкам жены Альберта добавятся еще звонки моих родителей. Иногда я себя чувствовала как в тюрьме, заключенной, которой дозволены лишь редкие встречи с возлюбленным.
  
  Наконец, Альберт сообщил мне, что он снял квартиру, и мы можем переезжать. И тут я впервые задумалась о реалиях нашей совместной жизни. До сих пор муж мне ни в чем не отказывал. Я продолжала пользоваться кредитками на его имя, на которые закупала продукты, одежду, игрушки для Димы. Милые подарки своему возлюбленному я покупала из денег, заработанных продажей картин. Что же будет теперь, и как мы будем жить? До сих пор я словно бы находилась в большом розовом пузыре своих чувств. Мне казалось, что кроме скандалов жены Альберта, мрачного неодобрения бабы Веры и напряженного ожидания Валентина, ничто больше не препятствует нам. Но теперь, встав перед необходимостью наконец совершить шаг, я словно бы опомнилась. И поняла, что нам нужно выяснить эти вопросы немедленно.
  Мы встретились после рабочего дня в привычном отеле. В номере, пахнущем антисептиком. Секс с Альбертом, как и прежде, волновал меня новизной ощущений и необыкновенной нежностью, ласковостью, исходящими от него. После всего мы долго лежали на смятых простынях, не в силах разнять руки. От Альберта шел запах дешевого одеколона, смешивающийся с легким запахом мужского пота. Этот аромат для меня был невыразимо приятен. Тело моего любовника, гибкое и тонкое отличалось в лучшую сторону от полного тела Валентина. Я перевернулась на живот, и провела пальцем по лбу Алика, по носу, легко и нежно тронула веки.
   - Я тебя рисую, - сказала я, тихонько дыша ему в ухо.
  - Ты такая чудесная, самая лучшая, Альбинка, - ответил он.
  - Можно я спрошу, Алик?
  - Конечно!
  - Когда мы будем переезжать в новую квартиру? Как мы будем жить?
  - Я бы ответил - сейчас. Но дай мне еще неделю. Мне нужно перевезти в меньший апартмент жену.
  Он повернулся на бок, и подтянул коленки к животу. Глаза его закрылись, и лицо выражало грустную задумчивость.
  - Она, наверняка, против? - спросила я напряженно.
  - Ну, само собой. Не беспокойся, я все решу, малышка. Главное - ты и я будем вместе. Остальное - это мелочи.
  - А как мы будем жить потом?
  - Если твой муж не уволит меня - будем жить нормально. Мы же с тобой столько раз это планировали!
  Он вдруг вскочил с кровати, и начал натягивать на себя одежду. - Ты только не волнуйся. Я - мужчина, значит я несу ответственность. Даже если меня уволят, я найду другую работу.
  Я решила не продолжать этот неприятный разговор. Ведь раз он говорит - решу, значит - решит. Во всяком случае, Валентин всегда так делал.
  На выходных мы переехали в апартмент с двумя спальнями, расположенный в пригороде Ричмонда. В первый раз открыв дверь, я слегка расстроилась, увидев дешевый темно-коричневый ковер на полу, неровно покрашенные стены. Дверцы шкафов на кухне были покрыты щербинками и темными полосками. В квартире царил запах пыли и пластика, как будто в ней давно не жили люди. За окнами была видна парковка и кусочек зеленого газона. "Привыкай", - сказала я себе, - "
  это твой новый дом."
  Альберт купил для нас и для Димы кровати, стол, стулья, и напольные лампы. Но все равно в квартире было пусто и неуютно. Так мы с Валентином жили первые годы после приезда - дешевая мебель, покрытые дешевым ковром полы. Когда мы переехали в собственный дом, я быстро об этом забыла. К хорошему легко привыкаешь, наоборот - гораздо труднее.
  Вечером, уложив Диму в его спальне, мы с Альбертом открыли бутылку вина. Он принес из кухни и зажег свечи. Мы сидели за столом, и смотрели на тонкие язычки пламени. Теперь, когда стены апартмента погрузились во тьму, я почти примирилась с нашим новым домом. Альберт взял бокал, и сказал,
  - За нашу счастливую новую жизнь!
  Мы выпили. Вино оказалось кисловатым и терпким. У моего нового мужа слегка дергалась щека, он нервничал, и мне пришлось его успокоить.
  - Алик, у нас все будет хорошо, вот увидишь!
  Он взял мои руки в свои, прижал к губам, поцеловал. Лицо его было одновременно напряженным и довольным, словно он все еще не мог поверить в нашу совместную жизнь, и уже гордился ей. Мы молчали, переполняемые чувствами. Потом вдруг, притянутые одновременно страстью, бросились целовать друг друга, и быстро оказались в постели. Секс в эту ночь был необычно хорош, в нем чувствовался привкус свободы. Альберт быстро заснул, а мне почему-то все казалось, что простыни в кровати были слегка сыроваты. Я понимала, что этого не может быть, но все не могла отделаться от чувства неприятной влажности.
  
  Глава 8
  
  Первые два месяца пролетели незаметно. Мы много разговаривали, ходили в кино, в магазины вместе. Поначалу мне казалось, что именно так я должна жить - хорошо и просто. Без косметических салонов, выходов на дорогостоящие выставки и званые вечера, без покупки дизайнерской одежды, без парикмахера высокого класса. Все это осталось в той жизни, а здесь я была самой собой, такой, какая я есть. Любимой и боготворимой.
  Единственное, что омрачало мою жизнь, это холодное отношение друзей. Они почему-то не хотели поддержать меня и радоваться вместе со мной. Они упрямо цеплялись за наш брак с Валентином, и приглашая меня в гости, невзначай "забывали" об Альберте. Нет, они не порвали со мной связь из-за моего "развода" с Валентином. Однако, когда я приводила своего нового избранника в компанию, все становились странно равнодушны, и при разговоре не смотрели мне в глаза, уводя свои взгляды мне за спину. С Альбертом они старались не общаться вообще. Наконец, моего избранника возмутило отношение моих друзей, и он сказал, что больше не будет никуда ходить вместе со мной. Своих друзей у него почему-то не было. Конечно, мне пришлось из солидарности оставаться дома, и мы заменяли поход в гости прогулкой или сидением в обнимку перед телевизором.
  Потом стало сильно не хватать денег. За последние годы я разучилась готовить и привыкла покупать полуфабрикаты, или заказывать на дом готовые блюда из ресторанов. Это было так просто и удобно. Теперь же все существо мое восставало против будничных операций варки, жарки, тушения продуктов... К концу второго месяца совместной жизни произошел первый небольшой скандальчик.
  - Я больше не могу есть пельмени из русского магазина, - сказал Альберт. - Знаешь, и денег на такую у нас нет. Может, ты сама приготовишь что-нибудь?
  - Алик, но ведь макароны с сыром тебе тоже надоели, - резонно сказала я.
  - Ну, приготовила бы картошечку жареную с сальцем.
  - Ты помнишь, Алик, я готовила, но она вся развалилась, и получилась не картошка, а каша. Ты же сам говорил, что будешь готовить, когда мы с тобой будем жить вместе!
  - Альбин, я говорил, да. Но посмотри - я разрываюсь, стараюсь платить за две семьи, сижу на работе допоздна, и все это, чтобы мы были счастливы. Но ты же тоже должна вносить хоть какой-то вклад в нашу семейную жизнь.
  - Вот именно, две семьи, - сказала я с сердцем. - Твоя супружница постоянно звонит, и требует то денег, то твоего участия. Каждые выходные ты туда несешься что-то прибивать и подкручивать, как будто у нас здесь делать нечего.
  - Ну Альбин, - подошел он ко мне виновато. - Ну я же не могу их просто так бросить.
  - А я? - возмутилась я. - Между прочим, я вообще с Валентином не общаюсь.
  Это была почти правда. Мы разговаривали с ним по телефону только один раз, и я пыталась объяснить своему бывшему мужу, как я счастлива. Он почему-то не верил. И теперь я задумалась - почему? Мои мысли прервал голос Альберта.
  - Альбинка, ну я понимаю, тебе тяжело, но давай не будем ругаться. Не будем разрушать союз двух любящих сердец. Мы этим уже так обожглись раньше.
  - Я не буду с тобой ругаться, если ты не будешь, - ответила я.
  - И я не буду. Я тебя только прошу, будь умереннее в расходах.
  Я кивнула головой и отвернулась. Как он не понимает, что я и так уже отказалась от многого. От ухода за собой по высшему классу, от закупки модных шмоток, от собственного времени, которое я теперь тратила в основном на Димочку, на уборку и готовку дома. Димочка был избалованным и капризным ребенком. Совершенно непонятно, как с ним управлялась баба Вера. Он постоянно что-то требовал. Новых игрушек, развлечений, прогулок, чтения сказок. Я просто выбивалась из сил к вечеру, ноги не держали меня. А мои остальные детища - мои картины - пылились в чуланчике. Главной моей бедой, как человека творческого, было полное отсутствие сил. Я морально опустошалась каждый день, духовная личность во мне медленно увядала. Подходить к мольберту уже не хотелось.В первые недели я еще пыталась совместить занятия искусством, воспитанием и хозяйством. Но потом сдалась окончательно. Новые работы выходили какими-то безжизненными, тусклыми, совершенно непохожими на яркие и солнечные полотна, созданные мной всего несколько месяцев назад.
  На Альберта это, казалось, не производило никакого впечатления. Каждый вечер он приходил, целовал меня, и спрашивал - Ну как, нарисовала что-нибудь? Порадуешь меня? Когда я отвечала - Нет, - он нисколько не расстраивался, а плюхался на кухонный стул в ожидании ужина. В ответ во мне поднималось медленно закипающее раздражение. Мой возлюбленный искренне не мог понять меня, и это было хуже всего.
  - Но я же помогаю тебе, Альбинка. Ты бы могла рисовать вечерами, когда я прихожу домой, - говорил он.
  - Нет, ты не понимаешь! - отвечала я. - Димочка - очень подвижный ребенок. Я так выматываюсь. Посмотри на меня, какая я бледная. Это от упадка сил.
  - Тебе нужно больше бывать на воздухе, а не смотреть целыми днями детские передачи по телевизору, - отвечал Альберт.
  - На улице жара, а у меня нет сил на прогулки! - выдвигала свои аргументы я.
  В тот вечер мы, как всегда, помирились. Но теперь мне казалось, что я попадаю еще в худший круг зависимости, чем была раньше. Как-то раз, наутро после одной из таких размолвок позвонил Валентин.
  - Здравствуй, Альбиночка, - сказал он проникновенно. - Как живешь?
  И тут я вдруг, сама того не желая, рассказала ему о своих переживаниях и проблемах. Он слушал тихо, не перебивая.
  - Альбин, ты знаешь, я в любой момент приму тебя обратно, - сказал мой великодушный бывший муж.
  - Да, я знаю, - заплакала я. - Но прости меня, Валя, я не смогу вернуться. Это было бы глупо - из-за денег.
  - Ну хорошо, - ответил он. - Давай я тебе буду просто немножко помогать. Тебе и Димке. Он же все-таки мой сын. Я буду давать тебе денег на него, ну и немного на тебя.
  - Ты так великодушен, - сказала я, размазывая слезы по щекам.
  
  На встречу с ним я собиралась втайне от Алика. Мне бы не хотелось, чтобы он знал, что я беру у Валентина деньги. Это могло бы обидеть его как мужчину, и к тому же подорвать его доверие. Мне не хотелось, чтобы в наших отношениях появлялась трещина. Я договорилась встретиться с Валентином невдалеке от нашего жилого комплекса, ненадолго. Днем я посадила Димулю смотреть его любимую детскую передачу, строго-настрого наказав никуда не отходить, и выбежала на улицу.
  Я выскочила в легких брючках и маечке. Мой бывший муж ждал меня за углом дома. Он сильно изменился за последнее время. Похудел, щеки его опали, и весь вид стал несколько более мужественным. Взгляд Вали светился любовью и восхищением, и мне стало неловко за себя, за то, что я с удовольствием и гордостью принимаю этот взгляд.
  - Ты все такая же красивая, - сказал он.
  - Ну что ты, я уже сто лет не делала стрижку, - застеснялась почему-то я.
  - Я бы не хотел, чтобы ты нуждалась, Альбина, - сказал он. - Но прошу тебя - трать эти деньги на себя и на нашего сына. Трать - куда тебе нужно - на женские мелочи, одежду, игрушки, маленькие удовольствия для тебя и Димы.
  - Спасибо, Валя, - сказала я с чувством, и поцеловала его в щеку.
   Он печально посмотрел на меня, но не сделал попытки удержать. Видимо, уже и не верил, что сможет вернуть меня назад. Мне стало грустно. Все-таки, мы не стали чужими людьми, у нас был общий сын. И я не могла бы пожаловаться на плохое ко мне отношение, или жадность мужа. Просто так получилось, я полюбила другого. Никто не был виноват.
  С этого дня жить мне стало немного легче. Тайком от Альберта я могла привести себя в порядок косметическом салоне, купить всякой мелочевки, иногда сходить с Димулей на дневной сеанс в кино. Я расставила на полочке в ванной баночки с кремами, и уверяла Альберта, что все было куплено на распродаже за сущие копейки. Таким же образом у Димочки возникли новые игрушки. Настроение у меня повысилось, и Алик чувствовал это. Мы даже переживали некоторое время подъем чувств. Однако, нас поджидала новая неприятность.
  У нас внезапно вышел из строя кондиционер. Приходившие ремонтники что-то делали, запускали его, в квартире становилось прохладнее, они уходили, и к вечеру кондиционер ломался опять. Ночью мы задыхались от отсутствия воздуха. Днем изнывали от жары, лежа под электрическим вентилятором. Это продолжалось неделями. Совершенно одуревшие от духоты, мы еле двигались, стали раздражительными, и то и дело вспыхивали по самому пустяковому поводу.
  Я лежала на диване перед телевизором, рядом со мной Димуля возил машинки. Около дивана крутился вентилятор. Альберт вошел в комнату, и я сразу по его лицу поняла, что случилось что-то неприятное.
  - В чем дело, Алик? - спросила я.
  - Я бы тоже хотел узнать, в чем дело... - зловеще ответил он.
  Я ужасно перепугалась. Неужели он узнал о том, что Валентин дает мне деньги? Я не видела в этом плохого, бывший муж должен помогать своей жене. Однако, Альберт мог прореагировать неадекватно. Я прижала пальцы к вискам, попыталась унять стук в голове.
  - Что-то случилось, Альберт?
  - К сожалению, да. Меня уволили. Без объяснения причин. Вышвырнули за шкирку, как паршивую овцу из стада.
  - Ну почему же ты переживаешь? Найдешь новую работу, и все будет хорошо, - я попыталась его успокоить.
  - А сейчас как мы будем жить? Мне нужно платить за две квартиры, и содержать две семьи. Черт, как это некстати! Сейчас такие трудности с устройством на работу. Люди дома сидят по полгода...
  Он рухнул на стул, согнулся и уткнулся лицом в ладони.
  - Что же делать? Что же делать? Откуда мне взять деньги?
  Он раскачивался из стороны в сторону, и легонечко подвывал. Меня просто оторопь взяла, я никогда не видела, чтобы мужчина так себя вел.
  - Алик, ну напиши резюме, вдруг сразу кто-нибудь откликнется? Ну хочешь, я попрошу денег у Вали?
  - Ты сума сошла, - резко ответил он. - Попросить денег у твоего мужа, и показать, какое я ничтожество, тряпка, дерьмо? Подтвердить его надежды, что я не способен дать тебе достойные условия? Расписаться в собственной никчемности?
  - Не надо на это так смотреть, - пыталась я его урезонить. - Все не так страшно. Я думаю, он даст...
  - Сами справимся, - рыкнул Альберт.
  В тот вечер, изнывая от жары, мы долго не могли заснуть. Я то и дело поворачивалась со спины на живот, и обратно. Алик лежал на боку, повернувшись ко мне спиной, и громко вздыхал. И тут мне пришла в голову гениальная идея.
  - Я придумала! - воскликнула я. - Мы уедем отсюда. Мы поедем в Москву, Алик! Тебя, как программиста, побывавшего в Америке, сразу возьмут в инофирму. А там зарплаты - знаешь какие! А у меня много знакомых. Я устроюсь иллюстратором, буду рисовать картинки к детским книжкам! Знаешь как заживем?
  - А ведь и правда, Альбинка, - вскочил на постели он. - Давай уедем! Я так устал в этой Америке - от всего. От бесконечных счетов, от долгов, от иностранцев на работе, от того, что везде надо говорить по-английски...
  - Конечно! Вернемся в Россию! Там будет гораздо легче, и там будет наша культурная среда, - воскликнула я.
  Остаток ночи мы уже не замечали жары, перемежая свои планы поцелуями и объятиями. Нам показалось это лучшим выходом. Правда, оставалась еще жена Альберта. Но в конце концов, она тоже могла уехать домой. Или выйти здесь замуж. Тем более, она недавно устроилась на работу в магазин, значит не так сильно нуждалась в материальной поддержке от Алика. Мы договорились с ним, что честно будем отсылать ей некоторую долю нашего дохода на детей. Все-таки, Альберт был некоторым образом виновен в том, что они остались в трудном материальном положении.
  
  Глава 9
  
  На следующий же день мы заказали билеты в Москву. Альберт с утра попытался поискать работу, но к сожалению, никаких реальных вакансий для него не было. Да и он уже был слишком захвачен идеей возвращения в Россию. Последующие две недели у нас прошли в сборах. Пришлось продать все, что Альберт купил для нас в новую квартиру. Половину этих денег мы отдали его жене, половину взяли себе.
  Наших бывших супругов мы известили в последние дни перед вылетом. Я слышала, как Альберт бормотал что-то в трубку своей жене. Валентин в ответ на мое известие сначала стал упрекать меня, - А как же Димка, как ты можешь? - но потом понял, что все бесполезно, и сказал, - Ну, что же. Я надеюсь, ты поймешь, что это было ошибкой. И исправишь ее. - Я не нашлась, что ответить.
  Через несколько часов мы уже шли по "кишке" в салон аэробуса. Впереди была свободная жизнь, родные лица, близкий мне духовно круг. Альберт был слегка задумчив. В салоне он сказал, - Я надеюсь, что мы не совершили ошибку. - Его сомнения сильно ударили по мне. Они как будто повторили слова Валентина.
  
  Москва встретила нас жарой и летающим тополиным пухом. Правда, эта жара не была такой изматывающей, как в Ричмонде. Сначала мы остановились у моей матери и отчима. Я видела, что они не рады нашему приезду. Мама все время пыталась поговорить со мной, но я попросила - Потом, я слишком вымотана перелетом и акклиматизацией. Мы жили у них месяц, и каждый день я чувствовала на себе упрекающий взгляд матери.
  Я никак не могла надышаться московским воздухом, даже зной и запах плавящегося асфальта приводил меня в состояние восторга. Целыми днями я могла бродить по улицам и переулкам, сидеть в летних кафешках или проводить время в картинных галереях и книжных магазинах. Я вновь встречалась со своими друзьями, институтскими и школьными. Альберт иногда сопровождал меня, но чаще он сидел за компьютером и рассылал резюме в поисках работы. По вечерам я избегала встречаться глазами с родными, а они стеснялись выяснять отношения при Альберте. Наконец, он нашел место в представительстве иностранной компьютерной фирмы, с неплохой, как казалось мне, зарплатой. Мы сразу же сняли квартиру, и переехали.
  Это лето запомнилось мне как одно из самых длинных периодов в моей жизни. Альберт работал. Я нашла себе небольшой приработок на дому - как иллюстратор журнала. Моя мама то и дело ездила ко мне, и пыталась убедить, что нужно, наконец, перестать дурить, и вернуться в Америку к Валентину. Пару раз мы были в гостях у родителей Альберта. Те принимали нас радушно, гораздо лучше моих собственных родственников. К нашему приходу пеклись ягодные пироги, доставались маринованные разносолы, открывались бутылочки с вином и коньяком. Выглядело это так, словно они были рады "смене декораций" в семье Алика. Они уже называли меня "снохой". Простые и добрые люди, общаясь с которыми я заряжалась здоровьем и спокойствием.
  
  Если не считать поездок во Владимир, в остальном наша жизнь шла напряженно и тяжело. Зарплата Алика расходилась быстро на оплату квартиры, материальную помощь жене и наши бытовые расходы. Я старалась не нагружать наш семейный бюджет, поэтому продолжала делать покупки на себя из денег Валентина. Валя прислал мне чековую карточку и открыл счет, куда ежемесячно переводил деньги. Наступила осень, я устроила Диму в детский сад. Мы потихоньку втягивались в московскую жизнь. Кроме Альберта. Казалось, ему тягостна сама атмосфера Москвы. "Теперь я везде чувствую себя эмигрантом," - говорил он. - "На работе на меня смотрят косо, и уверены, что из Америки я приехал не по своей воле, а был уволен и не нашел работы. Что, впрочем..."
  Я пыталась его успокаивать, но иногда у него начиналась депрессия. Весь вечер он ходил по квартире мрачный.
  - Я от чего страдаю, - говорил он. - От того, что не могу тебе дать достойных условий жизни.
  - Ничего этого не нужно, Алик, - отвечала я.
  - Но я же вижу. Ты смотришь на меня не так. Ты уже не уважаешь меня.
  - Ну что ты, Алик. Конечно уважаю.
  - Ты смотришь на меня оценивающе. Сколько денег я могу принести для тебя в клювике. А твоя мать и отчим меня ненавидят. Они разговаривать даже не хотят со мной.
  - Это не так, Алик, - устало говорила я.
  - Все так. Я для них - провинциал, ухвативший их высокодуховную дочку. Они наверняка считают, что я бросил свою жену из-за ее малообразованности и простоты. Ведь меня они считают именно таким. Подлецом, польстившимся на кусок не по карману.
  Постепенно у меня уже иссякали силы убеждать его в обратном. Одно утешало - мы все еще любили друг друга, и наши ссоры обычно заканчивались сладостным примирением.
  
  Глава 10
  
  Альберт, погружаясь в свой комплекс вины, все больше времени проводил на работе. Поэтому на приемы по случаю открытия галерей, выставки и прочие арт-события я появлялась одна. Моя знакомая тусовка быстро приняла заблудшую дочь обратно в свои объятия. Я отдыхала душой, радовалась встречам со старыми приятелями и приятельницами. Но я и подумать не могла, что на открытии галереи "Чертополох" на Малой Грузинской улице я вдруг лицом к лицу столкнусь со своим бывшим однокурсником. Пришла я на прием поздно, потому что завозила Димку к маме.
  В скромном зале галереи горел яркий свет. Около стены стоял столик с закусками и вином. Публика медленно передвигалась от одного полотна к другому, обсуждая работы и по ходу закусывая. С первого взгляда выставка большого впечатления не производила. Работы были разные, встречались среди них и интересные, но слишком много было достаточно вторичных произведений в абстрактном стиле.
  - Вот и Лина пришла, - заметила меня институтская подруга Аня. - А вокруг - все те же лица. Не круг узок, а прослойка тонка, - захихикала она. Я заметила, что моя приятельница уже "под шофэ".
  - Ты не поверишь, кого сейчас встретишь, - взяла она меня под локоть. - Вон видишь, тот высокий брюнет? Борька Немировский.
  Сердце мое упало. Высокий черноволосый мужчина в серой водолазке и темных брюках разговаривал с молоденькой девушкой, затянутой в кожу. Его резкий, словно вырезанный из камня, профиль был мне близок и знаком, так словно бы он снился мне каждую ночь все эти прошедшие десять лет. "Кожаная" девушка смотрела на него с восхищением, часто кивая кудлатой блондинистой головой. Борис красиво взмахивал рукой, указывая то на одну, то на другую картину.
  - Он - один из участников, - шепнула мне Аня. - Помнишь, как он тогда пропал? По его собственным словам, он понял, что полиграфия - это не для него, и решил заняться настоящим искусством.
  Я краснела и бледнела, и не понимала, что происходит со мной. Все, что было у нас, это - одна-единственная ночь, когда я испытала счастье. Но теперь прежние чувства всколыхнулись с новой силой. Ноги мои задрожжали, и я покрепче уцепилась за Аньку.
  - Ты чего? - спросила она удивленно.
  - Да так, жарко что-то здесь, - ушла я от ответа.
  В это время Борис повернулся, окинул нас скучающим взглядом, кивнул Ане. И вдруг пошел навстречу, оставив за спиной "кожаную".
  - Кого я вижу! Неужели - прекрасная Альбина! - воскликнул он. - Сто лет уже не виделись! Еле узнал.
  - Да и мне если бы Аня не сказала, - не узнала бы, - ответила я.
  - Удивлен, весьма удивлен. Ты же у нас - американка? - спросил он полу-утвердительно.
  - Теперь уже нет.
  Борис присвистнул. Губы его кривились в недоверчивой усмешке.
  - Так не бывает, - сказал он. - Оттуда не возвращаются.
  - Рано хоронишь.
  Странный у нас получался разговор. Словно опять вспыхнули вокруг нас страсти-притяжения, и мы боролись одновременно и друг с другом, и с собой.
  - Интересно послушать об американской жизни, - протянул Борис. - Давай сходим куда-нибудь, поболтаем?
  - Если идти, то прямо сейчас, - ответила я. - Мне потом ребенка от мамы забирать.
  - Идем!
  
  Мы оставили за собой хлопнувшие двери, удивленных Аню и кудлатую девицу, фуршет, художников, посетителей, тревожные лица картин. Мы вышли в беззвездную московскую ночь, держась за руки.
  - Куда теперь? - спросила я.
  - Тут в двух шагах итальянский ресторанчик. Хорошее вино, хороший повар.
  По дороге мы молчали. Наконец, Борис подвел меня к лесенке, спускавшейся в полуподвальное помещение. "Куда я иду?" - мелькнуло в моей голове. Но я тут же устыдилась этих мыслей. Не маньяк же он какой-нибудь. За дверью оказалось уютное кафе со столиками, покрытыми скатертями в красно-белую клетку. Видимо, именно так представлял Италию хозяин кафе. По стенам были развешаны барельефы со сценами ристалищ, и контрастирующие с ними фотографии счастливых итальянских семей, закусывающих на лоне природы.
  Молоденький услужливый официант принес вино и разлил по бокалам. Мы выпили за неожиданную встречу. Борис выглядел взволнованным, его худые щеки порозовели.
  - Ну, рассказывай, американка. Как там жила, почему сбежала?
  - Да что тут, Борь, рассказывать. Сидела дома, в четырех стенах, домохозяйкой при Валентине. Писала на заказ кое-какие вещи.
  - Вы вместе вернулись?
  - Нет, - вздохнула я. - Я тут с другим человеком.
  - Други-им? - прищурился он. - Такая вот роковая женщина?
  Не хотелось мне рассказывать про Альберта, но под влиянием вина язык мой развязался, и я выложила ему вкратце историю наших взаимоотношений. - Вот так. А ты - женат? - спросила я Бориса.
  - Был. Но ненадолго. Жена попалась, видимо, не та.
  - А какая была бы та?
  И тут он накрыл своей большой и теплой рукой мою руку, и сказал - Вот такая, как ты. Ужасно жалел, что у нас с тобой ничего не вышло тогда.
  - Но ты же сам...
  - Поэтому и жалел, - прервал он меня, опустив указательный палец на мои губы. - Тс-с...
  И он наклонился, и прижал свои губы к моим. Поцелуй вышел долгим, и у меня перехватило дыхание. Лишь когда я очнулась, я заметила стоящего около столика с тарелками в руках официанта.
  - Ой, простите, - смутилась я.
  - Ничего-ничего. Тут атмосфера такая. Амор! - сказалон, улыбнувшись.
  После ресторана Борис проводил меня к дому родителей, и мы опять поцеловались на прощание. Я не понимала, чувствую ли к нему что-нибудь. Или же это всего лишь дань незаконченному любовному роману.
  
  Глава 11
  
  Когда мы с Димкой вернулись домой, Альберт был хмур и недоволен. Он работал допоздна, и вечером, не найдя в холодильнике ничего кроме пары коробочек полуфабрикатов, страшно разозлился.
  - Но Алик, я ведь тоже работаю! - пыталась я его умилостивить.
  - Вот именно, что "тоже", - отвечал он. - Я сижу за компьютером, не поднимая головы, а у тебя на уме только выставки и вернисажи.
  - Но милый, не устраивай мне безобразных сцен, - рассердилась я. - Ты прекрасно знаешь, что днем я одной рукой справляюсь с сыном, а другой - пытаюсь что-то нарисовать для журнала. И если тебе всего-навсего нужно разогреть в микроволновке коробочку с едой, ты вполне в состоянии сделать это сам.
  - Ладно, извини, - еле выговорил Альберт.
  Мы помирились, но ссора эта оказалась лишь еще одной в череде последовавших проблем. Альберт возненавидел мой любимый город, москвичи казались ему холодными и высокомерными, улицы - шумными и переполненными транспортом, воздух - непригодным для дыхания. Попытки познакомить его с моими друзьями к успеху не привели. Сначала они из вежливости разговаривали с ним, а потом совершенно о нем забывали, и на вечеринках он сидел мрачный и одинокий. К тому же Альберт часто жаловался, что на работе сотрудники его не очень-то уважают, называя "дважды героем", один раз за то, что уехал, а второй - за то, что вернулся. Ему приходилось сидеть целыми днями в своем кубике и чувствовать себя совершенно одиноким. Все это приводило к частенько вспыхивавшим между нами стычкам, после которых все труднее было возвращать спокойствие и любовь.
  Борис как-то раз позвонил мне и пригласил в ресторан. Я согласилась прийти, мне хотелось отвлечься от тягостной атмосферы, царившей дома. Собираясь, я немного волновалась, как-то пройдет наша новая встреча. Казалось, чувства уже должны были заснуть, угаснуть, но я все равно волновалась. В глубине души я чувствовала - мне хочется показать Борису, что он когда-то потерял, расставшись со мной. Хорошая прическа, нежно-голубое шелковое платье, изящные туфли призваны были произвести на него впечатление.
  Мы встретились в ресторане "У Николая", известного хорошей русской кухней. Борис выглядел барином, в хорошем дорогом пиджаке, модных брюках, благоухающий одеколоном. Он называл меня Линой, как в институтские времена звали меня друзья.
  - Лина, скажи мне, ты счастлива? - глаза Бориса - темные, широко открытые, ловили мой взгляд.
  - Я думаю, да. Должна быть счастлива. Я живу с любимым человеком, - забормотала я.
  - Нет, скажи мне, счастлива ли ты по-настоящему? Так, чтобы дышать полной грудью, чувствовать себя свободной и любимой? - воскликнул он пафосно.
  - Любимой да, а вот свободной... Какая свобода у замужней женщины? - усмехнулась я.
  - Внутренняя. У тебя должна быть внутренняя свобода. Такая, которая позволяет быть раскованной и уверенной в себе. Ты же не закабаленная труженица плиты, ты - творческий человек, художник.
  - О да, в самовыражении я свободна, насколько это позволяет заказ.
  - Заказ-заказ, он губит наши души, - пропел Борис, и пододвинул мне меню. - Без свободы талант гибнет.
  Некоторое время мы еще обсуждали недавние выставки, работы наших приятелей и знакомцев, и прочую арт-тусовочную жизнь. Потом распрощались. У меня было прекрасное настроение, и я шла по августовской Москве, заглядывая в витрины, и мысленно выбирая себе наряды. На улице, как всегда, смешивались запахи выхлопных газов, варящегося битума, продающихся с лотков фруктов и цветов. На душе было светло и легко. Правда, разговор с Борисом оставил двойственное чувство. Я ему нравилась, была интересна, но никаких шагов вернуться к прошлому он не предпринимал. Наверное, я его устраивала в роли давней приятельницы.
  
  Время шло, иногда мы с Альбертом предавались счастью, как раньше, иногда вдруг накатывала на наши отношения туча. Постепенно все вошло в будничный ритм. И мне показалось, что Альберт уже не воспринимает меня как приз судьбы. Я для него из стоявшей на пъедестале статуи превратилась в обычного человека, который живет рядом, и от которого требуется картошка с мясом на ужин. Возможно в этом отчасти была повинна и я сама. Все чаще вспоминался мне Валентин и жизнь в Америке. Наверное, я не умела тогда ценить то, что имела. В поведении Валентина расстраивало меня то же самое, чего сейчас не хватает в Альберте. Это удручало.
  Однажды мне опять позвонил Борис. Он звал к себе в гости.
  - Линка, приезжай ко мне, я тебе покажу свои картины. Мне очень важен твой профессиональный взгляд, - стал он меня уговаривать. - Я готовлюсь к выставке, и кто, как не ты..
  - Ну хорошо, когда? - спросила я.
  - Лучше всего сейчас. Знаешь, я переживаю момент творческой неуверенности. Я так доверяю твоему чутью, Альбина! - голос его был просящим.
  - Ну хорошо, только я не надолго.
  Ехать мне пришлось в Строгино. Борис, одетый в черный шелковый халат с вышитыми золотыми драконами, встретил меня в дверях, и провел в зал. Комната оказалась большой, просторной, и почти пустой. Диван, стол, шкаф в углу. В другом углу стоял мольберт, покрытый тряпкой. Работы на стенах произвели на меня странное впечатление. Мрачные тона, демонические сюжеты. На каждой картине присутствовала обнаженная женщина, то с мечом, то с другим оружем в руках. Позы женщин были откровенны и вызывающи.
  - Ну, что думаешь? - спросил меня Борис. - Я не совсем уверен насчет этой последней серии. Раньше я занимался абстрактами, а теперь вот решил вернуться к обнаженной натуре.
  - Интересно. Напоминает Вальехо.
  - Ну что ты, какой Вальехо. У меня все свое. Не хочешь попозировать? - он подошел сзади, и обнял меня за талию.
  - Мне уже не семнадцать лет, - попыталась я вывернуться из его рук.
  - Не прибедняйся, выглядишь ты прекрасно. Ты думаешь, мне девчонки позировали? Ты посмотри, это все - искушенные в любви женщины.
  И тут он вдруг развернул меня к себе и начал расстегивать пуговки на моей блузке. - Я уверен, что твоя грудь выглядит роскошно.
  - Борис! - попыталась я его оттолкнуть, но он уже оттянул мой лифчик, достал грудь и прижался к соску губами.
  Мне было приятно и неприятно одновременно. Руки его нежно гладили меня, мяли, скользили по плечам и бедрам. Он то целовал мою грудь, то спускался губами вниз, к животу. Я уже начала поддаваться его страстному порыву, но вдруг вспомнила сидящем в пустой квартире Альберте. И тут я оттолкнула Бориса.
  Я стояла напротив него, полураздетая, взволнованная, и он, прищурившись, сказал, - Нарисовать бы тебя вот такой. Страстной, пылающей. Хороша, Линка!
  Мне внезапно стало смешно. - Так ты меня соблазняешь, чтобы нарисовать, или хочешь нарисовать, чтобы соблазнить?
  - Ну, какая разница, Лина. Ты же творческий человек, как и я. Нам обоим нужна встряска, нам нужно вдохновение. - Он хитро, по-мальчишески улыбнулся. - Я чувствовал себя сегодня одиноко. Мне нужна была близкая душа рядом. Не хочешь секса, ну хотя бы попозируй мне. Я получу большое эстетическое удовольствие. - И он подмигнул.
  - Прощай, Борис, мне надо уходить, - я быстро застегнула блузку и привела себя в порядок.
  - Может, хотя бы кофе напоследок? - предложил радушный хозяин.
  - Нет, я спешу, - захватив сумку, я выскочила за дверь.
  На улице была по-осеннему темно. Редкие машины проезжали мимо, не желая задерживаться. Сердце мое колотилось, и я спрашивала себя, - Что произошло? Почему я согласилась к нему поехать? Может быть, я слишком всерьез восприняла его отношение ко мне?
  И тут я поняла, что эту главу моей жизни надо закрыть раз и навсегда. То, что было, уже не возвратится никогда. А по большому счету, ничего между нами и не было. Вот и не стоит ворошить прошлое.
  
  
  
  Глава 12
  
  Дома меня уже ждал Альберт. Я ехала на такси, мысленно подгоняя водителя и переживая, что я опять ничего не приготовила на ужин. И тут меня поразила мысль - ведь все это уже было. Точно так же я торопилась к Валентину. Впрочем, насчет ужина он был достаточно неприхотлив, но не любил, когда я исчезала из дома. И я всегда боялась возвращаться, ожидая, что он будет недовольно смотреть на меня и ворчать, как суровый отец. И точно так же теперь я боялась Альберта.
  - Алик, я дома! - крикнула я ему с порога.
  Он сидел за компьютером и набивал текст в какой-то интернет-форум.
  - Очень хорошо, - буркнул Альберт. - Где ты была?
  - Я встречалась с приятелем, смотрела его картины, - ответила я, стараясь звучать как можно беззаботнее.
  - Каким приятелем? - продолжал расспрашивать он.
  - Борис, мой бывший сокурсник.
  Тут Альберт повернулся от монитора ко мне. Лицо его было хмуро. - Это что еще за Борис? Не тот ли...
  - Это мой сокурсник Борис из Таганрога, - сказала я ровным голосом. - Я посмотрела его картины и вернулась к тебе, домой.
  - Ну и что, хорошие ли были картины? - спросил он напряженно.
  - Не очень. Я ожидала большего.
  Плечи Альберта расслабились, и мне тоже стало легче. Кажется, он не будет терзать меня новыми расспросами. Я ушла на кухню и поставила чайник. Разогрела лоточек с замороженными котлетами, покрошила помидоры в миску. Включила кофемолку, и по кухне поплыл запах свежемолотого кофе.
  - Алик, иди кушать! - позвала я его.
  Он появился на пороге кухни. - Ты оставила Димку родителям? - спросил он.
  - Да, чтобы мы с тобой могли спокойно заняться любовью, - ответила я. Алик повеселел. Он с аппетитом ел, а я смотрела на него и думала, что теперь вся моя жизнь зависит от него. Как зависела раньше от Валентина. И точно так же я ублажаю его сексом, чтобы он не сердился на меня за мелкие провинности. И даже так же обманываю.
  
  На следующее утро я решила принялась за уборку. Душе хотелось чистоты и света. Я открыла шторы и распахнула окна, чтобы свежий воздух вливался внутрь Солнечные лучи осветили пыль в углах комнаты и на мебели. Я схватилась за тряпку, потом передумала и решила начать со шкафов. Когда я вытащила сумку, с которой приехала в Москву, из ее кармашка выпала визитная карточка. Кэтрин Томпсон. Было одиннадцать часов утра, на Восточном побережьи Америки закончился рабочий день. И я решила позвонить ей и посоветоваться. По крайней мере, она должна быть объективной, ведь это же не мама, которая страдает от моего разрыва с Валентином, и не мои американские подружки, которые считают, что я совершила большую ошибку.
  - Кэти, здравствуй, - сказала я. - Это Альбина.
  - Привет, Альбина, как дела? - немедленно откликнулась она с другого конца Земли.
  - Дела не очень. Мне нужен ваш совет.
  - Ну что ж, выкладывай.
  И тут меня прорвало, и я рассказала все. Про Валентина, про Альберта, про Бориса. Про свои мучения и метания.
  - Ну чтож, мне все ясно, - сказала она. - Типичная женская ошибка. Ты хочешь воплотить себя через них.
  - Как это? - не поняла я.
  - Дело в том, что ты связываешь все свои надежды с мужчинами. В браке с Валентином тебе стало неинтересно, потому что он не восхищался постоянно твоим талантом. Ты бросилась в объятия Альберта, чтобы найди понимающего человека. Но многие люди лишь изображают из себя понимающих, когда они в тебе заинтересованы. Когда Альберт перестал изображать, он тебя разочаровал. Ты заинтересовалась Борисом, ожидая, что он влюбится в тебя и будет тобой восхищаться как творческой личностью, а когда этого не произошло, ты сразу же потеряла к нему интерес.
  - Да, это правда, так и было с Борисом... - согласилась я. - Но неужели с Альбертом..
  - То же самое. Ты металась в поисках себя, и думала, что мужчины могут тебе помочь обрести свое собственное "я". Своими похвалами, восторгами, словами о душевной близости. Ты - не самодостаточна, Альбина.
  - Но что же мне делать? - расстроилась я.
  - Стать самодостаточной.
  - Но как?
  - Ну, - раздался короткий смешок Кэти, - для этого существует масса книг. Я не смогу проконсультировать тебя по телефону.
  - Кэти, последнее, что я хочу узнать, как там Валентин?
  - Валентин... - она замялась. - Мы виделись только один раз после вашего отъезда - на деловой встрече. Он выглядел не очень хорошо. Он был с дамой.
  - С дамой? - меня это неприятно поразило.
  - Но по моему мнению, он выглядел совершенно в ней не заинтересованным.
  
  Я попрощалась с ней, и положила трубку. Решение медленно вызревало во мне. Наведя порядок в квартире, я принялась за готовку обеда. Вытащила из морозилки мясо, и поставила его тушиться вместе с найденным в холодильнике луком. Нежно, почти любовно порезала на дольки помидоры и огурцы. На срезах блестели выступившие капли. Я переложила овощи в миску, присыпала крупной солью. В этот вечер готовка не раздражала меня. Я добавила к мясу трав, полила салат растительным маслом.
   Потом позвонила маме и сказала, что приеду вечером. И потихоньку начала собирать сумки, укладывая в них свои и Димкины вещи. Альберт вернулся после семи. Он втянул носом воздух и сказал, - Ого, пахнет чем-то вкусным.
  - Сядь, Алик, - сказала я. - Я хочу с тобой поговорить.
  - О чем, - он притянул к себе тарелку с ужином.
  - О нас с тобой. Я думаю, нам надо расстаться.
  - Ты что, Альбина! - он отпрянул от стола. - Куда уходить? Я не понимаю!
  - Так будет лучше. Мы с тобой оба обманулись друг в друге. И продолжаем друг друга обманывать.
  - Нет, это бред какой-то. Ты скажи, что на тебя нашло? - возмущался он. - Мы же нормально живем!
  - К сожалению, с нашей великой любви мы скатились до "нормальной жизни"...
  - Ну ты что, Альбина! Я ведь люблю тебя. Мы.. подумай, мы еще так много не совершили. У нас были такие планы...
  - Алик, нашим планам не суждено было осуществиться. Ты пойми, мы паразитируем друг на друге. Мы возлагали друг на друга массу надежд, и теперь больше всего расстраиваемся, что они никогда не станут правдой. Мы с тобой стали близки друг другу потому, что каждому из нас не хватало себя. И каждый надеялся, что другой ему этого "себя" подарит. А этого - не произошло.
  - О чем ты говоришь, не понимаю, - опустил голову Альберт.
  Я ходила по кухне, пытаясь прояснить для него мои мысли. - Альберт, когда мы с тобой писали друг другу письма, мы писали их о себе. Мы раскрывали свои души, в потребности, что другой оценит и вознесет. Нас любили наши супруги, а мы задыхались от отсутствия любви... Потому что нам не хватало любви к себе.
  - Да, но теперь-то мы уже живем вместе. И меня все устраивает...
  - Нет, Алик. Ты так говоришь потому, что боишься расстаться с тем, что у тебя есть. Перестать бояться, и стань самим собой.
  Он молчал. Потом он поднял на меня взгляд и сказал, - вот что, Альбина... Если ты хочешь пожить у своих родных - я не буду возражать. Может быть, у тебя нервный стресс, заболевание, я не знаю. Я тебя отпускаю. Поживешь, вернешься, и все будет нормально.
  От радости я бросилась к нему с поцелуями. Мне показалось, он понял меня. Тем же вечером я уехала к родным.
  
  Мать и отчим обрадовались моему приезду. Они выделили для меня и моих картин комнату, забрав Димку к себе. Мама взяла на себя хлопоты с внуком, и по вечерам, забрав из садика, подолгу играла с ним на полу в лего или в машинки. Я же с небывалым рвением накинулась на работу. Заказов на иллюстрации становилось все больше. Но кроме этого я старалась уделять побольше времени самому любимому увлечению - рисованию картин с московскими двориками и бульварами. Это оказалось новой моей страстью. Я бродила по улицам и переулкам, выискивая наиболее интересную натуру. Иногда забирала пораньше из садика Димку, и ходила вместе с ним. Сын развлекался на детской площадке, я делала наброски, потом мы вместе возвращались домой ужинать.
  Альберт иногда звонил, но я уже поняла, что чувства мои к нему угасли безвозвратно. Гораздо важнее для меня оказалось строительство собственного "я". Оно шло когда я рисовала иллюстрации к детским книжкам, когда я торопилась сдать в печать очередной макет журнала, и наконец, когда через год на Крымском валу открылась моя персональная выставка - Московские дворики, XXI век.
  На фуршете в честь открытия выставки присутствовали многие мои друзья. В том числе и Борис. Мы не были друг на друга в обиде. Пришли и мои бывшие однокурсники, и журналисты, и телевизионщики. Разговаривая с одним из журналистов я вдруг увидела чем-то знакомую фигуру человека, только что вошедшего в зал. Приглядевшись, я увидела Валентина. Подтянутый, стройный, в хорошем костюме он выглядел красавцем.
  - Боже мой, Валя! - вскрикнула я, и, оставив журналиста, двинулась к нему.
  - Ты давно здесь? - обратилась я к нему.
  - Не очень. Только что приехал.
  - И что - сразу на мою выставку?
  - Не совсем. Устроился в гостинице, потом съездил повидать Димку, ну и теперь - сюда. Надеюсь, ты не возражаешь? - улыбнулся он смущенной улыбкой.
  И тут я поняла, насколько же я рада его видеть. Отца моего ребенка, человека, который был со мной рядом почти всю жизнь. И я взяла его за руку, и повела к моим картинам.
  - Ты видишь, какое большое событие! - сказала я ему почему-то шепотом.
  - Вижу. И ты даже представить себе не можешь, как я рад и горд за тебя, - ответил он. Я посмотрела на него и улыбнулась. Он был интересным и умным мужчиной, мой Валя. Мне определенно стоило дать ему второй шанс. Но уже на моих условиях.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"