Аннотация: 13:25. До посадки на рейс Љ87 Heathrow (London) - JFK (New-York) осталось 10 минут. Интересно, идет ли в Лондоне дождь?...
Я сижу в кресле, подвернув под себя ноги и накрывшись пледом, и смотрю за окно на моросящий дождь. Почему-то каждую зиму перед новогодними праздниками в Москве наступает потепление, и мелкий дождик превращает недавно роскошные сугробы снега в грязные лужи. Небо становится серого цвета, окатывая серостью дома, дороги, машины, людей. До Нового года семь дней. Воскресенье, я сижу, глядя в окно, держа в руках книжку, и периодически посматриваю на часы.
13:25. До посадки на рейс 87 Heathrow (London) - JFK (New-York) осталось 10 минут. Интересно, идет ли в Лондоне дождь? Если да, то, значит, Митька несет в руке большой черный зонт с деревянной ручкой. Под этим зонтом мы много прошагали по лондонским улицам, а когда дождик кончался, Митька при ходьбе слегка опирался на него, как на трость. Старый, потрепанный зонтик.
14:10. Он в самолете. Через пять минут взлет, все сидят в ожидании, кто-то листает газету, кто-то прикрыл глаза и дремлет, кто-то смотрит в окно. Красивые стюардессы в темно-синей форме, помогают пристегнуться, показывают, как обращаться со спасжилетами. За окном мелкий серый дождь. Кажется, что дождь идет по всей Земле. Наверное, сейчас Митька смотрит в иллюминатор на серые здания аэропорта и думает... Думает о Кэти. Как он прилетит в Нью-Йорк, потом пересядет на самолет местной авиалинии до Нью-Хэвена, проедет от аэропорта на машине и появится в ее уютной комнатке с большим букетом цветов. Ведь он ее любит. Любит? Должно быть, да. Если летит к ней встретить Рождество.
14:50 Самолет уже в воздухе. Осталось, наверное, часов семь полета. Стюардессы разносят воду, соки и орешки. На большом экране в центре салона показывают кино, а может быть, футбол. О чем думает Митька? О Кэти? О Лондоне? А может быть, он ни о чем не думает, а просто смотрит телевизор или читает книжку. Почему же я не могу читать, почему строчки пляшут и разбегаются, когда я опускаю на них глаза? Через семь часов он будет в Нью-Йорке. Еще через три или четыре - в Нью-Хэвене. На страницу открытого романа Милана Кундеры внезапно падает откуда-то огромная слеза, оставляя за собой большое пятно. Что это? Неужели я плачу?
... Когда шеф предложил мне подучиться английскому в Лондоне, я сначала не поверила своим ушам. Конечно, я тащила на себе нагрузку инженера, секретаря и технического переводчика в одном лице, но уж никак не думала, что получу поощрение именно такого рода.
--
Лиза, как ты знаешь, подписан контакт с американцами, - сказал шеф, - и через четыре месяца нам понадобится переводчик. Ты и по-английски можешь, но для устного перевода надо тебе подучиться. Со стороны решили переводчика не брать, свои кадры есть. Так что, ищи себе фирму, которая организует твое обучение в Англии, и отправляйся. Нам нужно быстро и качественно.
--
Меня? В Лондон? - от счастья дыхание просто захватило. - Евгений Палыч, нет, правда?
--
Ну, я же сказал, значит, правда. На месяцок.
--
На два, - попросила я. - Один месяц результатов хороших не даст.
Похоже, у директора сегодня был "щедрый день", - Ладно, на два так на два, - махнул рукой он. Только выбирай фирму, которая возьмет подешевле. Давай, двигай, - и он с притворной строгостью посмотрел на меня из-под больших роговых очков.
--
Обязательно!! - и я побежала скорее в бухгалтерию, поделиться с Ниной Петровной, нашей главной бухгалтершей, неожиданно свалившейся радостью.
--
Ниночка Петровна, - завопила я, влетая в дверь, - Новость какая! Меня в Англию отправляют!!
--
Садись, садись, стрекоза, - проворчала бухгалтерша, улыбаясь. - Знаю уже, директор распорядился, чтобы выделили на пару месяцев проживания за границей денюжку тебе.
--
Вот хитрый, а мне сказал сначала - на месяцок! Это чтобы я больше двух не потребовала, - счастливо засмеялась я.
Нина Петровна была для меня второй мамой, и даже больше, потому что с ней я могла поделиться всеми своими секретами. А она относилась ко мне и по-доброму, и по-родительски. Иногда ворчала, что уже двадцать восемь, и пора уже девке остепениться. Иногда жалела меня за непутевые мои приключения и горести.
Сильнее всего подружились мы с ней тогда, когда меня бросил Антон. Я тогда была сама не своя, приходила на работу поздно, уходила почти ночью. А на работе сидела, тупо уставившись в экран компьютера, и пыталась понять, почему же меня никто не любит.
Сразу после института пару лет я встречалась с Виталиком, сыном высокопоставленных и богатых родителей. Только Виталику нашли потом такую же высокопоставленную дочку, и он на ней женился. Потом я познакомилась с Антоном. Сначала мне казалось, что я нашла свою родную душу. Антон устанавливал компьютерные программы в разных организациях, и когда он пришел к нам, несколько вечеров я просидела с ним вместе, пытаясь эту программу освоить. На меня он большое впечатление произвел. Умный, знает много, рассказывает кучу историй и анекдотов. Мы как-то быстро влюбились друг в друга. Стали жить вдвоем в маленькой квартирке, оставшейся нашей семье от дяди. Так бы и жили, только через два года я решила пойти учиться на вечерний, на второе высшее образование. Теперь я была занята три -четыре вечера в неделю, и Антон оставался предоставленным сам себе. Сначала его начало злить, что он приходит домой к пустой холодной плите и неубранной кухне, потом он расстраивался, что мне приходится сидеть в выходные над уроками. А однажды, когда я пришла домой с занятий, я увидела Антона, стоящего около шкафа и аккуратно складывающего свои вещи в рюкзак. Увидев меня, он сел на постель.
--
Ты че, Антон? Командировка какая? - спросила я удивленно.
--
Лиза, нам надо поговорить, - ответил он, глядя на меня как-то затравленно. - Понимаешь, мне нужно уйти.
--
Куда? - тупо спросила я.
--
Я должен. Просто сложилась такая ситуация, что должен...
И тут я в полном шоке услышала, что, пока я там училась, Антона обхаживала секретарша на его работе. И дело зашло так далеко, что теперь она ожидала от него ребенка. А ведь мне Антон говорил, что детей боится, как огня, и просил подождать еще хотя бы годика два, а потом уже остепениться, зарегистрироваться, и завести детей. Я в ту ночь так и не смогла заснуть. Антон ушел, а я лежала на постели, и слезы лились не переставая. Утром я не смогла пойти на работу и позвонила, сказавшись больной. Почему так? За что мне это? Или это справедливая кара за то, что я увлеклась учением и стала меньше обращать внимания на Антона? - такие мысли грызли меня и не давали успокоиться.
Тут меня и взяла под свое крыло Нина Петровна. Она выхаживала меня, как маленького ребенка. Приезжала ко мне домой, готовила еду и заставляла есть. Выгоняла вечером с работы, а по утрам будила телефонным звонком. По выходным она вытаскивала меня к себе на дачу и заставляла заниматься прополкой грядок или поливкой огорода.
--
Давай, Лизка, трудись! - смеялась она. - Вот, нашла я себе рабочую силу!
По вечерам мы садились на веранде пить чай - вся семья Нины Петровны- муж, две дочери и сын, и я. Потом лето прошло, мой шкаф на кухне заставился неисчислимыми банками с вареньями и соленьями с дачи, на работу я стала приходить вовремя, а вот боль так и не отступала.
--
Вот ищи себе учебу в самом Лондоне, - улыбнулась бухгалтерша, - и выходи замуж за англичанина.
--
Нина Петровна, а чего это вы так уже много знаете, - недоверчиво спросила я.
--
Да что я знаю, - замахала она руками, - я ничего и не знаю, только то, что директор сказал!
--
То-то я и чувствую, много же он рассказал! Признавайтесь, вы это придумали? Чтобы меня отвлечь от грустных мыслей.
--
Да какая разница, кто придумал! - завозмущалась Нина Петровна. - Давай, Лизка, собирайся в Лондон.
И вот через три недели, двадцатого октября, я уже выходила из метро Тоттенхам Корт Роуд, что на Оксфорд Стрит в центре Лондона, и озиралась в поисках вывески школы английского языка - Оксфорд Скул оф Инглиш. Школа оказалась небольшим двухэтажным зданием, всунутым между итальянским ресторанчиком и театрально-концертной кассой. Классы размещались на втором этаже.
Урок начался с того, что в класс, наполненный молодежью разных национальностей и цвета кожи, вошел молодой парень, кажется, мой ровесник, высокий, худощавый, в интеллигентских очках-велосипедах, и, положив на стол толстую тетрадь, сказал,
--
Здравствуйте, я ваш учитель. Меня зовут Майкл.
Какой молодой учитель, - подумала я. - Интересно, сможет ли он нас хоть чему-нибудь научить? Или возвращаться мне в Москву с позором, и бледнея и дрожа выговаривать каждое слово в разговоре с американцами?
Учителем он оказался удивительным. Майкл был американцем. Из тех, что путешествуют по миру перед тем, как осесть, работая то в Корпусе Мира, то в Красном Кресте, то обучая английскому учеников в разных странах мира. Перед Англией, Майкл работал в Италии и Испании. Поэтому опыт у него кое-какой имелся. Он получил наши души моментально, своим добрым взглядом, рассеянной улыбкой, а главное - увлекательнейшими уроками, на которых мы играли в разные игры, рисовали стенгазеты, сочиняли танка и хокку на английском, пели и смеялись. После уроков Майкла расходиться не хотелось, и ученики еще некоторое время возбужденно переговаривались друг с другом и с учителем. И при этом всегда над нами царила его улыбка - добрая, рассеянная и слегка беззащитная. Про себя я прозвала его Митей, - почему-то мне показалось, что это имя ему очень идет.
Дни шли за днями, я училась, а по вечерам и выходным гуляла по Лондону, иногда с друзьями по группе, иногда одна. Я потихоньку осваивала все новые и новые уголки этого города, и он становился мне все ближе по духу. Конечно, и магазины сделали свое дело. На Оксфорд-стрит расположено больше магазинов и модных салончиков, чем на какой либо другой улице Лондона, и я часто путешествовала из одного конца в другой, заходя почти в каждые открытые двери. Везде было полно шумной, модно одетой лондонской молодежи, они бродили по улицам, кафе, магазинам, и я даже слегка завидовала, что мне не принадлежит этот город, и я не могу здесь остаться и ходить с такой же легкостью и беззаботностью, как они.
Однажды после занятий наш учитель подошел ко мне и предложил, - Лиса (он так называл меня, с ударением на первом слоге), - в субботу я собираюсь посетить Тауэр. Не хочешь ли ко мне присоединиться?
--
О, конечно хочу, - обрадовалась я. - Я там еще не была.
--
Тогда давай встретимся на станции Тауэр Хилл в десять утра. Тебе подойдет?
--
Да, подойдет, договорились.
И вот мы выходим из метро в 10 часов прекрасного, солнечного лондонского утра. Было чуть прохладно, и я натянула легкую куртку. Митя же шел в джинсах и рубашке с коротким рукавом, и как будто не замечал холода. Мы побродили пару часиков по крепости, погладили руками древние камни, заглянули в узкие щели бойниц, осмотрели внутренние помещения. Потом покинули крепость, добрели до старинного, исключительного по своей красоте моста Тауэр Бридж, и уже совершенно вымотанные оправились пить кофе.
--
Ты красивая, Лиса. Русские девушки красивые, - неожиданно сказал Митя, когда мы допивали уже вторую чашку кофе и делились своими впечатлениями от крепости и моста.
--
А, да, я -ничего, - улыбнулась я.
--
Наверное, у тебя есть бойфренд? - спросил он.
--
Нет, бойфренда у меня сейчас нет. Был, а теперь уже нет, - погрустнела я. - Зато..... зато я теперь свободная девушка. Ни от кого не завишу. А у тебя есть герлфренд?
--
У меня есть герлфренд. Ее зовут Кэти. Она учится в Йельском университете, на степень доктора философии. Она очень умная девушка.
Митя говорил короткими фразами, чтобы мне было все понятно. И я, конечно, все поняла. Кроме того, почему же он здесь учит английскому, а она там учится в университете.
--
Мы решили немного побыть раздельно, - ответил Митя на мой вопрос. - Чтобы подумать, нужны ли мы друг другу. Хотя мы действительно друг друга любим.
Странные люди, - подумала я. - Вместо того, чтобы быть вместе и понимать, понимать и узнавать это каждый день, они разъезжаются в разные стороны, даже на разные материки. Но, может, это у меня все неправильно и это мне надо было когда-то разъехаться с Антоном, чтобы понять, нужны ли мы друг другу?
--
Но когда-нибудь ты к ней уедешь? - спросила я.
--
Да, мы договорились встретиться на Рождество. Поэтому я учу здесь группу до Рождества и уезжаю, - ответил он. - Но я чувствую себя одиноко в Лондоне. Мне бы хотелось иметь кого-то, чтобы вместе смотреть город, ездить на экскурсии, фотографировать красивые виды. Можно, этим кто-то будешь ты? Мне очень интересны русские и я бы хотел многое у тебя узнать.
--
Конечно! - с легкостью сказала я.
Так и началась странная наша дружба. Мы очень редко разлучались. После уроков мы уходили бродить по Лондону, а в выходные дни уезжали на экскурсии по маленьким городкам. Мы облазили весь Лондон, проходили мимо Парламента и Вестминстерского Аббатства, забегали посидеть на уютной травке Грин-парка, разглядывая картины уличных художников на Пикадилли, вывески театров на Шафтсбери-авеню и узенькие улочки Сохо. Мы кормили голубей на Трафальгарской площади, бродили гулкими залами Британского музея и разглядывали восковые фигуры известных миру личностей в музее Мадам Тюссо. И все это время мы разговаривали, разговаривали о Лондоне, о жизни в Англии, России и Америке, о людях и о себе. Мы узнали друг о друге так много, что мне начало казаться, что я знаю его с самого детства. Вечером я возвращалась в маленькую комнатку в общежитии, которую делила с молодой китаянкой, и без сил падала на кровать. Перед сном у меня в голове мелькали какие-то здания, парки, улицы, и Митькино лицо, то веселое, то серьезное, то задумчивое.
И вот, в последний наш выходной, холодным декабрьским утром мы отправились в Брайтон, городок на океанском проливе. Сойдя с автобуса, мы отправились к набережной. На берегу было холодно и шел моросящий дождик, но мы вышли к воде и медленно шли вдоль полосы прибоя, закрывшись от холодных капель большим черным зонтом. Митя только что подарил мне очередной забавный подарок - маленького плюшевого мишку в мохнатой шляпе, как у гвардейцев, стоящих караулом у дворца королевы. У него был просто талант дарить подарки, и он это очень любил. Почти каждый день приносил он мне какой-нибудь смешной сувенир и говорил, - Лиса, это тебе на память о Лондоне. И обо мне. - Я смеялась и отвечала,
--
Митька, ты скупил уже все сувенирные лавки от Ист-Энда до Вест-Энда. Они на тебе сделали большую прибыль!
--
Это ничего, - вздыхал мой друг. - Зато ты будешь меня помнить.
--
Я буду тебя помнить всю жизнь, - отвечала я.
И вот мы ходили вдоль кромки воды и молчали. Я держала в руке плюшевого мишку и думала, что через три дня мне нужно будет улетать домой, в Москву. А Митьке - в Америку, к своей Кэти.
--
Митька, ты купил билет? - спросила я.
--
Какой билет? А, да, купил. Лиса, мне так не хочется лететь туда.
--
Почему? - изумилась я.
--
Я не знаю. Наверное, я полюбил этот город. И не хочу с ним расставаться. А может быть, я не хочу расставаться с тобой?
--
Я тоже не хочу с тобой расставаться, - честно ответила я. - Но я улетаю через три дня.
--
У нас так мало осталось, - помрачнел Митька. - А я так много еще не сказал тебе.
--
Так говори же, - сказала я с легкой дрожью в голосе, как будто ожидала чего-то, и сама не знала чего.
--
Все я тебе сейчас не успею сказать, поэтому сделаю вот это...
И он переложил зонтик в левую руку, а правой легонечко прижал меня к себе. Вблизи его глаза оказались такими распахнутыми и удивленными. Он наклонился надо мной и коснулся моих губ своими. Они были такими теплыми по сравнению с холодной сыростью брайтонского воздуха. Мы как будто парили над этим мокрым песком, серой холодной водой, бетоном набережной. Мы никак не могли оторваться друг от друга, и тут я почувствовала, что все это время я подсознательно ждала, надеялась на что-то.
Зонтик куда-то упал, дождика я уже не чувствовала, а единственное, что могла услышать и ощутить - это биение собственного сердца. Через некоторое время воздух начал как-то сгущаться и темнеть, наступали короткие зимние сумерки. Нам наконец удалось перевести дыхание.
--
Смотри, уже очень поздно, - ненатуральным голосом сказала я.
--
Да, поздно. Нам нужно успеть на автобус в Лондон, - ответил Митька, поднял упавший зонтик и, взяв меня за ладошку как ребенка, повел к автовокзалу.
Всю дорогу до Лондона мы сидели притихшие. Все равно, это ничего не меняет, - думала я. - Через неделю он уедет к своей Кэти, а еще раньше я улечу в Москву. Поэтому не нужно порождать лишних иллюзий. Билеты куплены, мне в Россию, ему в Америку, два разных берега... Но почему так болит сердце? Может быть, есть еще какая-то надежда?
--
Ты улетаешь, Лиса. Пожалуйста, напиши мне свой адрес. Я буду писать тебе письма из Америки, - сказал он.
Я подумала, - Разве захочет он писать мне письма оттуда? Ведь он забудет про меня, как только вернется к своей герлфренд. Но все равно, записала адрес на клочке бумаги и отдала Митьке. Автобус пришел в Лондон поздно вечером, и Митька, проводив меня до общежития, поцеловал на прощание в щеку.
--
Я должен лететь, Лиса, - сказал он. Как будто я спрашивала о чем-то.
--
Я знаю, - сказала я.
--
Но я буду помнить тебя.
--
Я знаю, - опять ответила я.
--
Встретимся завтра?
--
Конечно.
И мы расстались. Следующие три дня время после учебы я решила посвятить закупке подарков для родственников и друзей, а так же нарядов для себя, чтобы было в чем щеголять в Москве. Так я и объяснила Митьке.
Потом он пришел провожать меня в аэропорт, тащил мой тяжелый чемодан и сумку, а на прощанье поцеловал меня легко в губы, и сказал, -
--
Я буду писать, Лиса, обязательно буду писать!
Я вошла в салон самолета, плюхнулась в кресло и проплакала всю дорогу от Лондона до Москвы.
Столица встретила меня морозцем, сугробами, которые на следующий же день потекли вдруг грязными ручьями. Погода испортилась. Пошел мерзкий мелкий дождик. И вот, раздарив после приезда все подарки и развесив все новые наряды из чемодана, я сидела с книжкой в руках все воскресенье, и никак не могла сосредоточиться на чтении. В десять вечера я встала и медленно подошла к темному окну. Кажется, мне никогда в жизни не будет счастья и удачи. Внизу под окном горел фонарь, бросая желтый отсвет на асфальт и грязную кучу снега. Я вздохнула, и отправилась спать.
Через неделю я отправилась проводить Новый Год в компании своих друзей. Большая часть из них была жената друг на друге, а редкие одиночки вроде меня страдали от стараний женатых товарищей устроить им семейное счастье. Но друзья есть друзья, и, одев серебристое вечернее платье с открытой спиной, привезенное из Лондона, и взяв новые, оттуда же привезенные, босоножки на высоких каблуках, я отправилась к Вике, которая и устраивала у себя праздник. Кому это нужно? - вопрошала себя я. Зачем мне это элегантное платье, кого приманивать? Однако, в сердце все равно было приятное волнение, которое возникает у любой женщины, надевающей нарядную одежду, такую, что помогает ей выглядеть женственной и красивой.
Вечер, как считала Вика, удался. Гостей было человек двадцать, и среди них человек шесть новых для компании. Все радостно здоровались и знакомились. Потом мы болтали, танцевали, но на сердце у меня все равно было тоскливо. Неправильный какой-то в этом году праздник, неправильный Новый Год. Вокруг меня все увивался высокий широкоплечий брюнет. Он пытался вести какие-то разговоры, связанные с Лондоном, но ужасно скучные.
--
Вы знаете, Лиза, у нас очень много деловых партнеров в Лондоне. Мы заключили несколько контрактов на поставки нашего оборудования..
Сил моих больше нет слушать это, - подумала я и, извинившись, вышла на кухню.
--
Викочка, - взмолилась я, извини, не могу я больше. Плохо себя чувствую. Голова болит.
--
Если голова болит - возьми таблетку! - твердо сказала Вика. - Я смотрю, как за тобой весь вечер Величко увивается. Между прочим, СЕО фирмы Восток. Очень обеспеченный человек. Да и на лицо не урод. А ты все нос воротишь, Лизка, все ждешь кого-то.
--
Викуль, все, не могу. Прости старушку, - и я, замотав головой, отступила в прихожую. Там я постаралась незаметно одеться и выскользнуть, но вдруг в коридоре появилась знакомая фигура.
--
Лиза, вы уже уходите?
--
Да, голова разболелась, - забормотала я.
--
Может быть, дать вам таблетку? Адвил, замечательное средство..
Что они все привязались со своими таблетками, - подумала я и немного резко ответила,
--
Нет, мне ваш адвил не помогает.
--
Тогда позвольте подвезти вас до дома. Я выпил лишь пару бокалов шампанского, так что водитель надежный.
--
Я живу тут близко, - попыталась возразить я, но тут же побоялась, что он навяжется в провожатые и будет еще хуже.
По дороге к моему дому Величко что-то бубнил про свою фирму, удачные сделки, прошлогоднюю поездку на Гаваи, но я слушала его в пол-уха. Перед тем, как выпустить меня из машины, он протянул мне свою визитку и просительно сказал, -
--
Лиза, я буду счастлив, если вы мне позвоните.
--
Хорошо, - ответила я, чтобы отвязался, и выскочила, захлопнув громко дверцу.
Квартира встретила меня пустотой и покоем. Ну что ж, немного одиночества не повредит. Я бросила на пол босоножки, сняла платье, и, натянув старенькие джинсы и футболку, села перед телевизором в кресле, приготовившись медленно заснуть под звуки новогоднего Огонька.
Когда я почти совсем заснула, во входную дверь что-то заскреблось. Потом раздался робкий стук. Неужели какие-то воришки ходят ночью 1-го января? - удивилась я. - Хотя, это как раз может быть удачным ходом, все расслаблены после празднования, нетрезвы. Я осторожно пробралась к двери и глянула в глазок. С той стороны стоял, нелепо улыбаясь, Митька! Я распахнула дверь и просто-таки, закричала, -
--
Ты откуда? - закричала по-русски, а потом по-английски.
--
Я из аэропорта. Из Америки. Из такси. Я из множества разных мест, - говорил он, улыбаясь.
Я схватила его за руку и втащила в комнату. Митька, хлопая глазами, сел в кресло, и рядом же кинул небольшую дорожную сумку.
--
Там тебе подарок, Лиса. Новогодний подарок.
--
Да ты сам новогодний подарок, Митька! Как ты прилетел? Почему?
--
О, я летел-летел. Я сидел в аэропорту в Нью-Йорке. Но Аэрофлот не летел, у них был какой-то ремонт. Потом я сидел в аэропорту в Ирландии. Потому что был сильный снег и самолеты не летали. Потом я летел в Москву и начался Новый Год. Ваши русские стюардессы, очень красивые, принесли шампанское и мы все праздновали Новый Год.
--
А потом? - с невольной улыбкой счастья на губах спросила я.
--
А потом я прилетел и взял такси. Но, Лиза, ты, наверное, неправильно написала адрес. Мы где-то ездили с водителем, какие-то дома, дома, и он никак не мог найти твой. Но он угощал меня русской водкой и говорил что-то. Наверное, поздравлял с праздником.
Наверное, ободрал как липку, - подумала я. - Ох уж, эти таксисты.
--
А потом он нашел твой дом. Лиса, я не спал целые сутки или даже больше. Я так счастлив видеть тебя.
--
Подожди, а как же Кэти? - спросила я настороженно.
--
У Кэти будет большое будущее. Мы разговаривали с Кэти и она сказала, что ей нужно много времени и много работать. Что она предлагает либо побыть разделенными еще полгодика либо совсем расстаться. Я сам хотел предложить ей расстаться, но если уж она первая, то я согласился. Лиса, можно я немножко посплю, - заплетающимся голосом произнес Митька. - Я так счастлив что я с тобой. Можно, я лягу на этот диван?
--
Конечно. Я сейчас положу подушку.
Я подложила подушку, он тут же перебрался с кресла на диван и, растянувшись на нем, закрыл глаза.
--
Лиса, дай мне свою руку. Я хочу подержать ее немножко.
Я присела на краешек дивана, дала ему руку и он тут же заснул, умиротворенный. Когда я поняла, что сон его крепок и ближайшие несколько часов его точно ничего не разбудит, я тихонечко вытянула свою руку и встала.
Потом он проснется, и я буду рядом. Надо, чтобы он увидел меня красивой и радостной. Пожалуй, нужно будет надеть то самое платье и босоножки, а еще поправить прическу. И я, пожимая плечами и улыбаясь самой себе, пошла на кухню ставить кофе. Мой мужчина здесь, он спит, он счастлив. Счастлива и я, ведь это самый лучший подарок, какой мог принести мне Новый Год.