Высокие Каблуки : другие произведения.

Вк-5, финал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • © Copyright Высокие Каблуки(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Члены Жюри (15)
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 1 до 10M
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    ВНИМАНИЕ! ФИНАЛ CФОРМИРОВАН.

    НАИЧНАЕТСЯ РАБОТА ЖЮРИ.

    ВСЕМ УЧАСТНИЦАМ-ФИНАЛИСТКАМ СОХРАНЯТЬ АНОНИМНОСТЬ!

    • Журнал Самиздат: Высокие Каблуки. Конкурс женской прозы Высокие Каблуки-5
    Конкурс. Номинация "Финал ВК-5" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 afro "Вк-5: Кочегар"   24k   "Рассказ" Проза
    2 Gogol Вк-5: Учительница математики   8k   "Миниатюра" Юмор
    3 Láska Вк-5 Моя весна   25k   Оценка:8.42*4   "Рассказ" Проза
    4 Актриса Вк-5 Когда зеркала не врут   19k   "Рассказ" Проза, Фэнтези
    5 Алтейка Вк-5: Любовь   15k   Оценка:9.89*10   "Рассказ" Проза
    6 Апрельская Вк-5: Климакс среднего возраста   24k   Оценка:8.42*9   "Рассказ" Проза
    7 Берег Вк-5: Елка   6k   Оценка:8.72*7   "Рассказ" Юмор
    8 Ветер_в_камышах Вк-5: Тень   13k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза
    9 Женщина Вк-5: Моё будущее прекрасно   6k   "Рассказ" Проза
    10 Кацнельсон S. Оберег   16k   "Рассказ" Проза
    11 Киса-Лапа Вк-5: Взрослая игра по детским правилам   24k   Оценка:8.91*7   "Рассказ" Проза
    12 Марфа Вк-5: Темная   17k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза, Мистика
    13 Ме Я. Вк-5: Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма   14k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза
    14 Морошка Вк-5 Долг   20k   Оценка:8.68*6   "Рассказ" Проза
    15 Нонна Вк-5: Ты прекрасна, моя королева!   16k   Оценка:9.53*8   "Рассказ" Проза, Сказки
    16 Ромашка Вк-5: Встреча на высоте   20k   Оценка:9.53*4   "Рассказ" Проза
    17 Русалка Вк-5 Как в сказке   20k   "Рассказ" Проза
    18 Старая в. Неидеальная принцесса   22k   Оценка:8.90*4   "Рассказ" Пародии
    19 Суламифь-без-Соломона Вк-5 Вечером в трехместной палате   5k   Оценка:8.94*6   "Рассказ" Проза
    20 Такпросто Вк-5: Боня, Бонита   9k   Оценка:9.19*6   "Рассказ" Проза
    21 Тишь Вк-5: Музыка   21k   Оценка:7.46*4   "Рассказ" Проза, Юмор
    22 Фемида Вк-5 Где ты, Фемида?   14k   "Рассказ" Проза
    23 Фрося Вк-5: Мальчик по вызову   15k   Оценка:9.35*7   "Рассказ" Фэнтези
    24 Юлдуз Вк-5. Край земли   17k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    25 Я Вк-5. Мой крючок   11k   Оценка:9.70*5   "Рассказ" Проза
    26 Я Вк-5. Наперекор Смерти   17k   "Рассказ" Проза
    27 Ясмина Вк-5: Дождь всегда не вовремя   24k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза

    1

    afro "Вк-5: Кочегар"   24k   "Рассказ" Проза


       Кочегар
      
       Утром, в понедельник выписали Евгению Васильевну, старушку с трофической язвой на ноге, бывшую медсестру этой больницы.
       Она лежала у самой двери, на отдалении от нас. Место ссылки, но она сумела стать центром, вокруг которого все вращались. Все, это мы, три женщины, ее соседки по палате. У окна полная, еще молодая, но немолодо выглядевшая, повар Людмила, с больными ногами и сердечными приступами. Ее бы в кардиологию, но там нет мест.
       Людмиле тяжело долго лежать, и она, даже ночью садилась на кровать, сложив голые ноги на стул рядом. Ноги белые, гладкие, под стать размерам груди и бедер.
      
       Моя кровать от Людмилы на расстоянии протянутой руки. Я была рада, что ее широкое тело закрывало окно. Яркий свет раздражал меня.
       Я уже давно не отдыхала, даже на каникулах. То ремонт в квартире, то надо было ухаживать за матерью. Когда она умерла, тяжело заболела одинокая тетя. В начале лета ей сделали операцию, и я жила на два дома, пока не начался учебный год. Хорошо, что тетя поправилась.
       Муж, конечно, злится, что я занимаюсь чем угодно, только не домом. Приходится терпеть и угождать ему, может, он, наконец, бросит пить и займется чем-нибудь полезным. Когда я об этом ему говорю, он впадает в истерику и долго не успокаивается. Я уже давно его не слушаю, а раньше очень обижалась, когда он мне доказывал, что профессия учителя самая бесполезная, если не вредная. Никого невозможно ничему научить, люди учатся сами. Поэтому их надо оставлять в покое, а не лезть со своими представлениями.
       После очередного скандала, из-за какого-то пустяка, слово за слово, и уже не помнишь, с чего началось, лезут накопившиеся за долгую совместную жизнь обиды, мне стало плохо. Приехала скорая, меня привезли сюда, быстро сбили высокое давление. Но выписывать не спешили, и я наслаждалась покоем.
      
       Рядом с моей кроватью, с другой стороны, лежала очень худая и немощная на вид Татьяна. Она мало ела, мало двигалась и быстро уставала. Жаловалась, долго не хотели класть в больницу, не могли поставить диагноз, и в таком беспомощном состоянии ей приходилось работать. По профессии она маляр.
       Татьяну мучили непрекращающиеся маточные кровотечения. Но она не говорила врачу - терапевту, милой Светлане Владимировне, боялась гинекологического кресла сильнее смерти. Мы с Людмилой не могли ее убедить, что слабость и маточные кровотечения связаны. Она кивала и заваривала крапивный чай.
      
       У Евгении Васильевны, которую выписали в понедельник, была трофическая язва. Она полвека проработала в этой больнице. Никогда не выходила замуж, так и осталась старой девой.
       Если в старости болезни неизбежны, на то она и старость, трофическая язва самая удачная, так мне казалось: от нее не умирают, и не вылечиваются. Старушка по праву лежала в больнице, и свое пребывание здесь доводила до высочайшей степени удовольствия.
       К ней приходили медсестры и нянечки, заглядывал заведующий отделением, а один раз ее посетил главный врач, высокий, седой мужчина. После его ухода она долго пребывала в блаженном состоянии.
      
       Потоком посетителей старушка управляла умело. Обсудив с очередной медсестрой ее семейные дела и состояние своей язвы, она обессилено валилась на подушку, смотрела в потолок, сложив руки на груди, и тихо, почти шепотом произносила: "Что-то Веры из хирургии я давно не видела, а хотелось бы, бинты кончаются".
       И мы знали, что ее тихий голос услышан, что Вера скоро явится.
       До появления медсестры Евгения Васильевна посвящала нас в историю ее жизни, привычно несчастливую: муж выпивает.
       Прибегала Вера, бесцветная, как чахлая трава на скудной земле, и совала старушке бинты, яблоки, конфеты.
       Если у старушки получалось умело управлять медперсоналом, то с нами, ее соседками по палате, еще легче. Допустим, она просила Людмилу подать воды, и протягивала ей свой стакан. Людмила послушно споласкивала его кипяченой водой, но забывала протереть. Нам долго приходилось слушать старческое ворчание о том, что в прошлый раз Ира, то есть я, подала сухой стакан, а тут вода накапала на простыню, так хочется полежать, но приходится ждать, когда высохнет такое большое пятно.
       Доставалось всем, но Людмиле больше, потому что она работала поваром, и в иерархии профессий, по мнению Евгении Васильевны, находилась ниже маляра Татьяны. Я как учительница, помещалась высоко, на одной ступени с врачами.
      
       Муж Людмилы, такой же полный, как и она, приносил продукты, и она делала салаты: резала, терла на терке, - угощала всех. Старушка не отказывалась, тщательно пережевывала вставными зубами и была недовольна: в ее возрасте еда лучше несоленая.
       Иногда Евгению Васильевну посещал сын племянницы, приносил кефир и творог, и еще пирожки с повидлом, старушка нас всех угощала. Молодой человек, только что вышедший из подросткового возраста, сидел безучастно на стуле у бабусиной кровати, пережидая ее долгий монолог о своей болезни. Потом, со скучающим лицом выслушивал инструкции, как наводить порядок в ее квартире, пока она лежит здесь. Ни в коем случае нельзя путать тряпки для пола в комнате, с тряпками для кухни и подсобных помещений,- она так называла туалет и ванную. И еще много особых тряпок: для полированного стола, для кафеля в ванной и прочее.
       Когда родственник уходил, она жаловалась: чует сердце, придется старые тряпки выбрасывать и обзаводиться новыми.
       Лицо ее было белым, невыразительным, будто стертым после многочисленных стирок, но голос сильный, - говорить она не уставала. Эти разговоры о чистоте и порядке утомляли меня.
      
       Утром, перед выпиской, у нее поднялась температура, видимо, тягостно возвращаться в одинокий мир стерильной чистоты.
       Кроме тряпок у нее ничего не было, даже бога. Она была атеисткой, и ничто не могло сбить с этих позиций.
       А мы, трое, верующие. Татьяна призналась, что просит защиты у бога. Очень боялась заболеть раком, молилась, и, тьфу-тьфу, рака не обнаружили.
       У Людмилы свои отношения с богом. Она считала, что он всегда отомстит ее врагам, самой не надо даже стараться.
       Я иногда захаживала в церковь, выпрашивала здоровья для сына и мужа, чтобы, не дай бог, не пережить их. Ставила свечки за здравие, потом за упокой родителей.
      
       После ухода Евгении Васильевны мы немного посплетничали. Удивительно, Людмила ничего плохого не заметила, бабка как бабка, немного занудливая, но и болезнь у нее страшная. Я напомнила ей, что у старухи нет дома ничего живого: ни кошки, ни цветка в горшке. Людмила испугано посмотрела на меня и сказала: "Не греши на бабку, не дай бог такую болезнь себе подхватить".
       Татьяна сокрушалась, как бабка с такой болячкой одна живет, наверное, все же придется непутевого племянника прописывать, терпеть то, что он в ее тряпках путается.
      
       Вроде мы ничего особенного не имели против старушки, пусть живет. Разве жалко, но когда она, собрав вещи, ушла, мы повеселели.
       Нам теперь никто не мешал вести разговоры о беременностях и родах, хамстве мужей, неблагодарности детей и бесконечных обидах на тяжелый быт.
      
       Дни проходили однообразно. Утром процедуры, а после обеда и до позднего вечера мы перебирали и перетряхивали свои похожие судьбы. У каждой своя трофическая язва, - собственный, не один десяток лет муж. Серия предательств, подлостей, измен. Повторяющиеся сюжеты: я с маленьким ребенком на руках, а он..., я вся в работе, а он..., я вся для них, а от него грубость, пьянство и унижение женского достоинства.
       Мы даже не выходили в вестибюль смотреть вечерние телесериалы. Что там чужая, придуманная семейная драма, у нас еще круче. К нам присоединялась Галина из соседней палаты, мать троих детей, ей было что порассказать.
      
       Когда нас посещали мужья, мы выходили в вестибюль, пристраивались с ними где-нибудь, в укромном уголке, а потом, когда они уходили, делились своими впечатлениями.
       Если я и Людмила придирались к мелочам: опять забыл принести кефир или принес немытые яблоки, то Татьяне везло больше, ее муж приходил в подпитии и голодный, старался явиться к ужину. Ей приходилось отдавать ему свою порцию каши. После его ухода она плакала в подушку. Мы совали ей конфеты и фрукты и советовали бросить его.
      
       В субботу утром медсестра привела в палату женщину в теплом халате болотного цвета с мелким розовым рисунком. Новенькая несла тугой полиэтиленовый пакет, прижав его к большому животу, как у беременной, но, судя по лицу, возраст для этого не подходящий.
       Она поздоровалась, сложила вещи в тумбочку и легла, укрывшись с головой. Я подумала, еще одну жизнь доконали, или семья или одиночество.
       Мы с Татьяной продолжили слушать Людмилу. Она, в какой уж раз, вспоминала, как вышла замуж за своего мужа в шестнадцать лет. Пришлось лезть из окна, благо жили на первом этаже, потому что мать не отпускала, а ей очень хотелось замуж. Неизвестно, по какой причине, может быть, из-за полноты, Людмила долго не беременела, сын родился, когда ей было уже под тридцать. Жили они с мужем уже плохо.
      
       Пришел дежурный врач, посидел возле новенькой, помял ее большой и вздутый живот. Я ему посочувствовала, такой молодой, ему бы на красавиц любоваться.
       Сама я горжусь тем, что живот у меня чуть выпуклый, в одежде совсем незаметный, не стыдно с такой фигурой перед врачами обнажаться.
      
       Когда мы шли на обед, новенькая присоединилась к нам, я ее лучше разглядела. Да, нехороша. Даже очень. Широкие плечи, большой живот, узкие бедра. Немодные мелкие кудряшки из потерявших блеск пегих волос. Нам бы кудри закрутить, - вот и все заботы о красоте, - вспомнила я слова женщины в парикмахерской, ожидавшей своей очереди. Ведь понимаем, но ничего менять не хочется.
      
       После тихого часа, под вечер, я читала, Людмила ворочалась, не могла устроить свои больные ноги, Татьяна лежала на спине с закрытыми глазами, непонятно, спала или нет, а новенькая отвернулась к стене и укрылась с головой. Татьяна шепотом спросила:
       - Может, ей плохо?
       - Кому хорошо, в больницу не попадают, - ответила я.
      
       Неожиданно дверь палаты распахнулась, и без стука, стремительно вошел мужчина, как мне показалось, лет тридцати. Высокого роста, стройный, мускулистый торс обтянут тонким свитером. Он остановился возле кровати новенькой. Я бы не поверила, если бы сама не увидела, с какой любовью он взирал на фигуру, с головой укрытую одеялом. На нас не посмотрел, никакого интереса, даже к голым ногам Людмилы.
      
       - Тома, - шепотом позвал он новенькую.
       Одеяло мгновенно откинулось, появилось улыбающееся лицо. Женщина потянулась к мужчине. Ее щеки разрумянились, она теперь выглядела ничуть не старше его.
      
       Мужчина сел на стул спиной к нам и склонился над ней. Он ее целовал в губы. Людмила, рывком села, обнажив ноги до панталон, и уставилась на пару. Увидев, что я смотрю на нее, смутилась и стала чистить ножом яблоко. Голова моя повернулась в сторону двери. Рука мужчины, уже под одеялом, гладила женщину примерно в том месте, которое называется бедром.
       Я повернулась к Людмиле и поразилась, как сильно побледнело ее лицо, расширились и потемнели глаза. Нож замер в руке, потом задвигался: она стала чистить яблоко по второму кругу.
      
       Я услышала мужской тихий голос:
       - Все, маленькая, в кочегарку тебя больше не пущу, хватит надсаживать печень.
       Скрип кровати, я оглянулась, он пересел со стула, стал ласкать ее лицо, уши, шею, вот он и до груди добрался. Людмила наклонилась в мою сторону и прошипела: "Еще чуть-чуть, и он в постель к ней завалится". Ноздри ее раздулись.
       Татьяна лежала все также на спине, но голова ее была повернута в тот угол. Как цветок тянется к солнцу, так и мы потянулись в ту сторону и во все глаза, не скрываясь, смотрели на них. Было ясно, что они никого из нас не замечают, и вряд ли мы им интересны. Они отгорожены надежной стеной из собственных приятных ощущений.
       Людмила протяжно вздохнула, сползла с кровати и тяжело встала на ноги:
       - Пойду, прогуляюсь, может, легче станет.
       Я пошла за ней, за мной следом поднялась Татьяна. Угол никак не прореагировал.
       Когда мы вышли в коридор, первой заговорила Людмила:
       - Я в постели с мужем так никогда не ласкалась, а они ничего не стесняются.
      
       Чем же она с шестнадцати лет занималась в постели, - подумала я. Правда, если покопаться в памяти, у меня с мужем подобные ласки были давно, в молодости. Что ж, молодая и красивая жена могла себе позволить. Но эта каракатица, даже не женщина, - кочегар.
       Мы подошли к медсестре. Она подтвердила, что больная работала кочегаром, замужем, есть сын, ей тридцать восемь лет.
      
       Татьяна вернулась в палату, а мы с Людмилой подсели к телевизору. Немного погодя Татьяна снова появилась и попросила у медсестры на посту таблетку от болей в желудке.
      
       - Ну, что там? - нетерпеливо спросила Людмила.
       - Он ее в губы целует. В постель еще не завалился, сидит пока на краю. Меня они не заметили.
      
       Мы втроем стали прогуливаться по длинному коридору. Многодетная Галина сделала удивленные глаза, увидев, что изменился распорядок, и мы не сидим в своей палате, ожидая ужина, - и присоединилась к тем, кто смотрел телевизор.
      
       Наконец, они появились и направились к выходу. Он обнимал ее за предполагаемую талию. Она шла рядом и никакой неловкости не испытывала. Видимо, привыкла так ходить.
      
       После ужина Людмила сидела на кровати и жевала яблоко. Ее ноги обнажились до розовых панталон, но она не замечала. Татьяна ворочалась на постели. Она отдала свой ужин мужу, пришел, как обычно, в подпитии, и, видимо, надеялась, что Людмила ее угостит чем-нибудь, как это уже вошло в традицию. Но та сидела, задумавшись, и никого не замечала.
       Я была в растерянности. Кого сейчас можно удивить любовными сценами? Каждый вечер по телевизору целуются герои и не только целуются. Дома у меня две полки переводных женских романов. А я, почему-то испытала потрясение от того, что у меня на глазах поцеловались муж и жена.
       Конечно, неформат, влюбленную некрасивую женщину - кочегара, кажется, еще ни разу не описали и не показали в кино. Молодежь целуется на каждом углу. Но по их лицам и даже затылкам читается, что они стараются для публики. А эти вели себя так, как им хотелось.
      
       Татьяна, задремала, Людмила грызла яблоко и молчала. Тамара ненадолго вышла, вернулась и стала возиться в тумбочке, потом сняла халат и аккуратно повесила на спинку кровати.
       - Между прочим, вы здесь не одна, - не выдержала Людмила. - Тут еще и мы есть. Так что в следующий раз находите другое место для свидания, тут лежат тяжелобольные, - она почему-то кивнула на меня.
       Тамара не ответила, и стала протирать лицо жидкостью из флакона. До меня донесся приятный запах. Наконец, она отставила на тумбочку флакон, произнесла: "Не жалейте себя, женщины, и вас тоже будут любить", - и легла, завернувшись в одеяло с головой.
       Наступила непривычная тишина.
       Немая сцена как в театре. Момент, когда зритель должен почувствовать катарсис, озарение, разрядку или прилив энергии. Каждый выбирает свое.
       Я же обиделась. Люби другого как самого себя и еще храни очаг, обшивай и обувай, и все это совмещай ежедневно, но все равно, награды не получишь. В муках рожай, или не рожай, будь лилией на болоте, будь болотом, хоть кем или никем, неважно, в жизни нет справедливости, счастье случайно. Случай обошел меня стороной. Светлое будущее, где ты? Не дает ответа.
       И обнажилась суть явлений, скорбь легла на душу. Из глаз потекли слезы, я старалась не всхлипывать.
      
       Пришлось встать и пойти к медсестре за снотворным, за мной потянулись Людмила и Татьяна. По их лицам я поняла, что они тоже плакали.
      
       Утром я долго просыпалась, с трудом выныривая из сна с искривленными силуэтами деревьев на заснеженном поле. Не видно, где кончалось поле и начиналось белесое небо без солнца.
       Кочегар - Афродита спала, с головой укрывшись одеялом. Лучше бы старушка Евгения Васильевна лежала на ее месте, и я бы просыпалась под ее недовольный голос, выговаривающий уборщице, что пыль в углах так и осталась.
       Зоркий глаз у старушки. При ней уборщица долго возила тряпкой по полу, потом пятилась к двери, чуть не кланялась нам, и исчезала вместе с ведром и шваброй.
       Теперь уборка упростилась: широкий взмах тряпкой, с порога и все. Никому ничего не надо.
      
       Новоявленная Афродита проснулась, откинула одеяло и с трудом села на кровати. Наконец, поднялась, постояла в своей ночной рубашке, ситцевой, в мелкий цветочек, медленно натянула халат, и грузно двинулась к двери, неся тяжелый живот.
       Вся ее внешность насмешка над современной культурой соблазнения.
       Неужели ее муж не видел эротических фильмов? Фотографий моделей? Не видел по телевизору демонстраций высокой моды? Порнофильмы, наконец.
       Современная женщина, чтобы нравиться мужчине, должна быть... И какой она должна быть? Красивой, ухоженной, молодой, доброй и мудрой. Неважно, что молодость и мудрость не сочетаются. Должна, и все тут.
      
       - Ой, девочки, ну, и уродка же она. Вы видели ее ноги? Кривые и бугристые, - возмущенно произнесла Людмила.
       Она тоже не спешила подниматься с постели.
       - Может, она хороший человек, вкусно готовит, может, она его спасла, и он ей благодарен.
       - Ты, Ир, подумай, у мужиков встает ведь не на хороших людей. Если бы так, все хорошие женщины были бы счастливые, - не согласилась Людмила.
       - Раньше считалось, что девушка должна быть порядочной, - возразила Татьяна.
       - Ага, - иронически поддакнула Людмила, - я вот своему не изменяла, а толку. Давно бы ушла от него, да некуда.
       Она накинула халат и вышла из палаты. Следом удалилась Татьяна.
      
       Мне было плохо, очень. Может, под влиянием зимнего сна, вся моя семейная жизнь представилась скольжением по льду. Каждый шаг нужно контролировать. Только зазеваешься, лишнее движение, ноги разъезжаются, тело взлетает независимо от воли, и падает, норовя стукнуться затылком. Со стороны все происходит мгновенно, но для падающего между полетом и ударом проходит вечность, заполненная страхом боли.
       Удар, теряешь сознание, приходишь в себя и ползешь на четвереньках, пока не ухватишься за что-нибудь. Никуда не деться от такой жизни, лед промерз до самого дна.
      
       Когда жаром полыхнула моя болезнь, муж ненадолго разморозился, забегал, заволновался. Но понял, что жить буду, и быстро успокоился.
       Ничего ему не надо. А ведь было время, когда он уверенно вел меня в семейную жизнь, хотел этого, потому что я ему очень нравилась. Подали заявление в ЗАГС. Накануне регистрации он вдруг засомневался, отстраненно посмотрел на меня, будто боялся чего-то. Вспомнил отца, кинувшего их, когда он был еще младенцем. Даже сам удивился, никогда отца не вспоминал, и вдруг захотел с ним поговорить.
       - О чем? - спросила я его.
       Я заволновалась, все уже было готово к свадьбе, а праздник мог не состояться.
       - О жизни, - ответил он.
       Уверенным своего мужа я больше не помню.
      
       Тамара вернулась умытая, порозовевшая и даже симпатичная.
       - Доброе утро, - сказала она мне.
       Я подумала, что у нее приятный голос.
      
       - Тамара, как понимать, не жалейте себя? - не выдержала я. - Мне всегда некогда жалеть себя, поэтому и лежу тут.
       - Я тоже тут лежу.
       - Но вас муж любит.
       - Как иначе. Если бы не любил, я бы прогнала его.
       Тамара села на кровать и стала в руки втирать крем.
       - Все-таки, хотелось бы знать, такая редкость, сохранить любовь...
       - Любви с избытком не бывает, вот я о чем, - устало произнесла Тамара, сняла халат и легла, укрывшись с головой.
       Отстранилась, отдалилась, ушла в себя, как уходят монахи.
      
       Что слова, что крылатые фразы, я ведь тоже могу вспомнить, хотя бы это: человек кузнец своего счастья. Тамара убедительна не речами, а тем, что не жаловалась на жизнь. И еще, мы ей были не интересны. Она ждала мужа и хотела быть только с ним.
       У нас с мужем тоже было что-то хорошее, если мы захотели вместе жить. Вот и живем. Только пространство, где мы вместе, сузилось до дивана. Второй диван поставили бы, но некуда. С годами мы научились как можно реже пересекаться. Даже в праздники расходимся: он к своим родственникам, я отдыхаю дома. Привыкли уже так.
      
       Но почему-то не могу забыть, как незадолго до болезни, он сидел в интернете, я близко подошла к нему, не помню, зачем, увидела его седую, лысеющую голову, и мне захотелось положить на нее свою ладонь, погладить его, как в молодости. Но я колебалась, так много плохого было между нами, что опасалась не той реакции. Все же осмелилась, прикоснулась, он резко качнулся ко мне, и я руку отдернула. Почувствовала себя неловко и все, больше никаких попыток не делала.
      
       День прошел в тишине. Татьяна долго копалась в своей тумбочке, Людмила смотрела в окно, я погрузилась в невеселые мысли.
       Наконец, наступило время сна. Тамара давно уже спала. Людмила и Татьяна, молча, разделись и легли, укрывшись одеялами с головой.
       В окно светила луна.
      
      
      
      
      
      
      
      

    6

      
      
      
      

    2

    Gogol Вк-5: Учительница математики   8k   "Миниатюра" Юмор

      Надеюсь, читатель, ты окажешь мне посильную поддержку и не передашь этот глупый опус моей последней учительнице. В противном случае мне будет немного стыдно за свою откровенность.
      Моя учительница математики очень быстро состарилась. В возрасте сорока лет, ей уже можно было давать все шестьдесят.
      Голова поседела, будто быстро созревший бутон одуванчика. Редкие волосы, тревожимые электростатическими разрядами, как пожухлая листва в преддверии зимы, порывались облететь нам на плечи. Готовая каждый день исполнять знаменитую роль старушки процентщицы, она собирала их в тугой пучок. В эстетике Багза Банни ее улыбка олицетворяла кроличий идеал красоты, а ладно отточенные формы без напряжения легли бы на полотна Малевича.
      Моя учительница математики озаряла класс и радовала взгляд только иссиня-черными, серыми в полоску, коричневыми в клеточку, темно-синими, бежевыми... и другими позитивными, достойными Мортиши Аддамс нарядами.
      Она была одинока. На монохромном безрадостном жизненном пути ей не удалось скопить тот естественный для каждого человека капитал, который на подобии consol (бессрочной облигации) вечно приносит процент. У нее не было ни детей, ни мужа.
      Относясь к породе тех гагар, кому не доступно наслаждение битвой жизни, она не верила в силу человеческого духа, не готова была шествовать с гордо поднятой головой, подняв на транспарант лозунг "Счастливыми не рождаются, ими становятся". Она жила в параллельной реальности, где все работает с точностью до наоборот. В ее личной парадигме счастье - это пирог, который выдают при рождении только избранным. И сколько не бейся, выше головы прыгнуть невозможно. Поэтому она покорно мирилась с тем, что положенного сладкого куска ей не досталось, покорилась женской доле, а вырвать его, присвоить и владеть по праву сильного она была не способна.
      С переменным успехом, развивая наши математические способности, она обкатывала различные методики. Спектр ее возможностей был неограничен. Она начинала с увещеваний и заканчивала едкой сатирой. Мы восхищались глубиной ее юмора и часто потрясали стены комнаты своим одобряющим хохотом.
      Бывало, она с досадой вопрошала:
      - Что же ты? Почему ты не замечаешь ошибку?
      А потом, тыча пальцем в клетчатую тетрадь, в отчаянии закатывала глаза и, возводя руки к Господу, давала живительную подсказку:
      - Пи здесь! - она говорила - Я сказала, Пи здесь! - и ты смотрел удивленно, ошарашено, пораженный такому тонкому каламбуру, желая разгадать, делает ли она это осознанно или все-таки бессознательно.
      Ты исправлял ошибку, поднимал на нее полные безотчетного благоговения и немого вопроса глаза, и она удовлетворенно, покачивая головой, извлекала на свет всего два слова в знак согласия. Всего два слова, но каких!
      Надо заметить, между этими двумя словами у нее случался приступ картавости и в щель между зубами, куда проскальзывал язык, врывался странный шипящий звук, похожий на букву З-з-з. Таким образом, получалось:
      - Пи...да! Пи...да! - она не ограничивала себя однократным повторением, и с наслаждением повторяла снова и снова, пока не убеждалась, что ты усвоил урок.
      После, она обходила каждого, и повторяла эти фразы, в зависимости от найденного решения и его оригинальности, на разный мотив.
      А ведь в то же время мы проходили полиномы, которые нам, как и всем школьникам, продавались под двусмысленным соусом многочленов...
      Моя учительница математики не обсуждала, не связанные напрямую с ее специальностью, темы, поэтому мы порой задавали каверзные, требующие высокой квалификации Вассермана, вопросы.
      Глядя хитрым прищуром, не по-детски интересуясь торговлей на Форекс, мальчишки как-то спросили:
      - А какие математические методы используются в современной науке для прогнозирования движения курса валют?
      - Видите ли, - учительница опешила и готовила фланг к отступлению, - цены движутся эротично.
      Пока они обдумывали, какой смысл следует вкладывать в эту глубокую метафору, она смутилась и поправилась:
      - То есть, нет, цены движутся хаотично!
      Взрослой, знакомой с азами психоанализа женщине, не нужно быть Агатой Кристи, чтобы связать пестики с тычинками. Методом дедукции, ограниченным лишь рамками женской логики, я вывела, что это была какая-то разновидность сублимации сексуальной энергии, тащемта оговорочка по Фрейду. Пациент на самом деле не замечала двойное дно своих высказываний.
      Возможно, правда, это мы были глупыми, страдающими массовыми галлюцинациями, испорченными детьми.
      Моя учительница математики была отличным преподавателем. Большинство из нас освоили несколько порядковых цифр, базовые операции с ними и счастливо впорхнули в мир новых возможностей. Я же, здраво оценив подспорье вычислительных занятий для качественного понимания расчета заработной платы, отдавала им всю себя.
      Поэтому, когда классе в десятом моя мама сдала в библиотеку все старые книги и учебники, включая решебник по математики за 9-й класс, чья-то холодная мокрая рука вскользь провела по позвоночнику - я предчувствовала страшное.
      Мама озабоченно подбоченясь возвышалась над стопками книг, и приговаривала:
      - И это кому-нибудь пригодится, и даже это. И от этого надо избавляться!
      Рядом с азартом маньяка-убийцы орудовала жадная до новой макулатуры библиотекарша. Они четкими согласованными движениями расчленяли мою коллекцию детских детективов. Я, обуреваемая безумными фантазиями вперемежку с жадностью, в ужасе наблюдала.
      Тревожно ожидая худшего, я накликала-таки беду. Ведомая каким-то божественным провидением, в тот самый момент, когда моя мать наклонилась и выудила из бездумно накиданных книжных рыбешек ничто иное как решебник, в дверях появилась моя учительница математики.
      Я видела, нет, я чувствовал ту боль и разочарование, которое она испытала при взгляде на его белую мягкую обложку. Он был весь помят, зажулькан, тонкие желтые листики, испещренные карандашными пометками, покрылись катышками, из чего следовал только один вывод.
      До того самого момента она верила в меня как в самое себя.
      Я убеждена, что даже под страхом смерти надо всегда говорить правду и только правду. На все попытки поговорить по душам я, широко открыв оскорбленные недоверием глаза, честно признавалась, что решаю все, от корки до корки, исключительно самостоятельно, прости Господи. А как еще божьему одуванчику объяснять, что свериться с ответами - не равно списывать?
      Мой, обостренный в музыкальной школе, абсолютный слух до самого выпуска улавливал ноты страдания в ее голосе. Она старалась избегать меня, мы попрощались с ней холодно. Я смиренно клонила голову к полу, она с дрожью в голосе жмурила полные слез глаза. Мы расстались, надолго. Математика до сих пор тот священный храм, куда я не могу входить без трепета, на его алтарь я положила еще пару лет жизни в институте.
      Все могло бы закончиться невыносимой легкостью разочарования, если бы не кульбит судьбы. Поразительное стечение обстоятельств позволило взглянуть на мир под другим углом. И подумать:
      - Ты ж поди! Он оно как в жизни-то бывает!
      Лихо закрученные повороты жизни моей учительницы оказались столь же непостижимы, как выточенные пьяным скульптором изгибы ее тела.
      Пару раз летом, после того как выпускной бал отгремел пьяными от свободы и выпитых ликеров голосами бывших школьников, а теперь настоящих людей, мы собирались небольшой группой девушек посплетничать.
      Совпадение, которое не может быть просто случайностью, привело нас, увлеченных целью купить что-нибудь к плюшкам, в супермаркет.
      Возле прилавков стояла учительница. Она словно лебедь, который всю жизнь был гадким утенком, плыла вне времени и пространства. Оправа на ее новых модных очках сверкала розовым отливом, белые одежды навевали мысли о вечном.
      Моя учительница математики в возрасте сорока пяти лет (не будем строить догадки, но вероятно, будучи девственницей) вышла замуж за прекрасного мужчину, который к своему возрасту тоже ни разу не был женат.
      Отчасти, призывая и агитируя, она вела себя, как типичный апологет секты свидетелей Иеговы.
      - Девочки мои, миленькие! Главное это любовь. Конечно, любовь!
      Это любовь, конечно любовь,
      Это любовь, я знаю точно,
      Я знаю точно, я знаю точно - любовь!

    3

    Láska Вк-5 Моя весна   25k   Оценка:8.42*4   "Рассказ" Проза

      Сегодня, выйдя на улицу из дома, я поняла, что зиме пришел конец. Настала весна! Кажется, ещё вчера снег скрипел под ногами, а сегодня солнышко слепит глаза. Моя знакомая ворона ("Привет, проныра"), выползла из своего зимнего укрытия и активно строит гнездо из сухих веток на верхушке лиственницы.
      Весна пришла и в моё сердце. Сегодня я с трудом дождалась окончания рабочего дня, и сейчас лечу домой, не замечая под ногами ни луж, ни грязи.
      Вчера в одной из социальных сетей я наткнулась на страничку Влади'слава Полака. Как давно я его не видела. Лет семь - точно, а, может, и больше...
      ***
      Мне исполнилось двенадцать, когда мы с ним познакомились.
      В тот день моросил противный осенний дождь. От музыкальной школы до дома три остановки на автобусе, но одна очень длинная - через лог. Мать, как всегда, не оставила мне денег на проезд, и я промокла до нитки, а дома никого. Мы только переехали в новую квартиру, и отец, вот уже который день, забывал сделать дубликаты ключей для меня. Вздохнув, я залезла на подоконник и о чем-то задумалась, глядя как дождевые капли, падая, растворяются в грязных лужах на асфальте, и вздрогнула, когда услышала за спиной:
      - Привет. Ты, наверное, наша новая соседка из тридцать седьмой.
      Я оглянулась. На площадке перед лифтом стоял парень. Длинный, неуклюжий подросток в плаще-дождевике. Я молча кивнула.
      - А чего тут сидишь, ключей нет?
      Я опять кивнула, а парень со смешком предложил:
      - Пойдем к нам. Отогреешься, а то, вон, язык уже не работает.
      Я хотела отказаться. Мать мне строго-настрого запретила общаться с незнакомыми людьми, а уж заходить в чужую квартиру: ни-ни! Я даже закашлялась, прочищая горло, и отрицательно замотала головой, но сосед взял мой портфель и повторил:
      - Пошли-пошли. У меня бабушка пирогов с капустой напекла. Чаем тебя напою горячим.
      Я поплелась за ним. Ну, не отбирать же у него свой портфель.
      Войдя в квартиру, я первым делом спросила, где его бабушка.
      - Ага! Язык заработал! - засмеялся сосед и добавил, снимая грязную обувь и дождевик: - Бабуля к приятельнице уехала. У них сегодня "девичник". Да ты не бойся, я тебя не съем. Раздевайся и проходи. Ой. Ты же мокрая, как лягушка, - он куда-то убежал и вернулся, держа в руках махровый халат и полотенце. - Переодевайся. А твою одежду я повешу на змеевик в ванной - она быстро высохнет.
      В квартире было тепло и уютно, пахло пирогами и борщом. Я успокоилась и, переодевшись в огромный, не по размеру халат, вышла на кухню.
      - Ты в этом халате как Филиппок, - хмыкнул парень. - Меня Влади'слав зовут. Можно просто Влад. А тебя?
      - Филиппа, - пробормотала я смущенно.
      Моё имя мне не нравилось. Оно всегда служило поводом для насмешек. Как только меня не называли: и Липа и Филя, а теперь ещё и Филиппок приклеится. Я с вызовом посмотрела на соседа, предупреждая насмешки. Но тот совершенно серьёзно заявил:
      - Значит, я почти угадал. Какое у тебя имя красивое и редкое. Филиппа, - повторил он моё имя так, что даже я перестала сомневаться, что имя красивое, и добавил: - Вот и познакомились. Быстро мой руки, и - за стол.
      Мы ели борщ на уютной кухне, пили чай с пирогами. А потом Влад отвел меня в свою комнату...
      Такого бардака, как у него я никогда не видела!
      Стол завален железками, какими-то проводками, огрызками яблок, скомканными бумажками. На кресле, на стульях, на кровати разбросаны рубашки, носки, тетрадки.
      - А тебя мама не ругает?
      - За что? - не понял сосед.
      - За такой беспорядок.
      - Это же моя комната, - искренне удивился Влад, сгреб в охапку всё, что лежало на кресле, и, сбросив это кучей на кровать, махнул рукой: - Садись. Можешь прямо с ногами.
      Я залезла в огромное и уютное кресло и огляделась:
      - А что ты делаешь?
      - У приятеля комп сломался. Вот - чиню.
      - И что? Починишь?
      - Даже не сомневайся, Филиппок. Обязательно починю. Хочешь что-нибудь посмотреть по телику?
      Я кивнула. Влад включил телевизор, висящий на противоположной стене, а сам принялся копаться в груде металла. Показывали фильм-сказку, под неё я и заснула. Разбудил меня тихий шепот: "А я голову ломаю, чьи это вещи в ванной висят?" - "Тш-шш, бабуля. Не видишь, спит человек", - "Ты хоть покормил человека-то?" - "Обижаешь, бабуля".
      ***
      С тех пор я стала частым гостем у Полаков. Отец Влада приходил с работы очень поздно, мать вообще неделями не бывала дома - моталась по командировкам. В квартире постоянно находились только Влад и его бабушка. К бабе Кате очень подходил тот анекдот, помните, когда первая фраза, которую выучил иностранец, приехав в Россию к своей девушке, стала: "Бабушка, еды больше не надо". Казалось, единственная задача бабы Кати - накормить своего внука, а когда появилась я, то и меня заодно. Но именно о такой бабушке я мечтала всю жизнь. Она вся лучилась добротой. И я завидовала Владу. У него была полноценная и дружная семья. А у меня...
      Разве можно назвать семьей сообщество совершенно чужих друг другу людей. Никогда не понимала и сейчас не понимаю, зачем сохранять семью "ради детей". Разве детям лучше, когда родители давно разлюбили друг друга, а дети лишь неприятное напоминание об их "загубленной" молодости.
      Я не помню свою мать с улыбкой на лице. Всегда растрепанная, в застиранном халате, с сигаретой в зубах, и всегда чем-то недовольная. "Ну, где можно было так изгваздаться. Сухо на улице, а у тебя брюки по колено в грязи!" - кричала она на отца. "Пока двойку по алгебре не исправишь - гулять не пойдёшь", - это брату. И мне доставалось: "Непутёвая. Вся в отца". Что не сделаю, всё не так. Не было случая, чтобы мать когда-то меня или брата похвалила. Брат прекрасно рисовал. Какие у него получались пейзажи: яркие, сочные краски, точные мазки. Но мать называла его рисунки никому не нужной мазнёй и заставляла заниматься математикой: "Вот что тебе в жизни пригодится". А потом силой вынудила его поступить в университет - на экономический.
      А отец всегда жил для себя. Небольшую часть денег отдавал матери, а остальное оставлял себе. И от нас с братом откупался деньгами. Бывало, погладит по голове, вздохнет и подсунет десятку, а то и пятьдесят рублей.
      Но больше всего меня изводили ссоры между родителями.
      Ссоры проходили по одному и тому же сценарию. Сначала мать на кухне ворчала "бу-бу-бу", потом начинала чем-нибудь греметь, громко топать, хлопать дверями. Отец первое время молчал, но мать не успокаивалась до тех пор, пока не втягивала его в свою круговерть! И летела на пол, ни в чем не повинная, посуда, крики матери становились всё громче и громче, перерастая в визг и ... апофеоз ссоры: отец, схватив плащ или пальто, убегал из дома, хлопнув дверью. Напивался, и, придя домой за полночь, обязательно заваливался на диван в грязных ботинках.
      Во время ссор родителей я запиралась в своей комнате, а когда появился Влад - стала сбегать к нему.
      - Что, Филиппок, опять твои ругаются?
      - Ага, - вздыхала я удрученно.
      У Влада я засиживалась допоздна. Смотрела телевизор, слушала музыку. Или просто следила, как Влад возится со своими железками. Иногда брала с собой домашнее задание и в спокойной обстановке готовила уроки, и если что-то не понимала в школьной программе, Влад доходчиво объяснял мне самые сложные задания. У меня даже успеваемость повысилась.
      Но через три года у Влада умер от рака отец. Тётя Лена не смогла жить там, где всё напоминало ей о муже и они переехали. В их квартиру въехали другие жильцы.
      ***
      Последний раз я виделась с Владом летом, после окончания десятого класса.
      Я сидела дома и учила историю, когда соседка принесла толстый конверт - это тёте Лене на старый адрес пришло письмо. Я вызвалась отвезти его Полакам. Хоть какое-то развлечение. За окном - лето, солнышко, птички поют. Красота! А я зубрю знаменательные даты от крещения Руси до перестройки. Без Влада учёба у меня не клеилась, и троек в аттестате не появилось только благодаря скандалу, который мать закатила в школе, и мне дали возможность пересдать их за лето.
      Наслаждаясь, выпавшей на мою долю, свободой, я, не спеша, преодолела три квартала, пулей взбежала на четвертый этаж и позвонила в знакомую квартиру. Дверь открыл парень, в котором я с трудом узнала своего друга. Влад произвел на меня удручающее впечатление - лохматый, небритый, с красными глазами. Спортивные штаны, вытянутые на коленках, безразмерная футболка непонятного цвета.
      - Филиппок? - удивился он, увидев меня. - Проходи.
      - Да я ненадолго. Маме твоей какое-то письмо пришло. Вот - принесла.
      - Мама в Бухаресте, в командировке. Завтра должна прилететь. Да ты проходи. Чай будешь?
      - С пирогами?
      - Что? - растерялся Влад. - А-аа... Нет. Бабуля совсем плоха. Её парализовало. Сидит целый день в кресле. Хочешь её увидеть? Она будет тебе очень рада.
      Баба Катя меня сразу узнала, замычала, оживилась.
      - Вот, - Влад заботливо поправил у бабушки плед и поставил перед ней маркерную доску, - бабуля тебе вопросы будет писать. У неё правая рука - рабочая. Мы с ней всегда так общаемся.
      Я посидела немного рядом с бабой Катей. Рассказала о себе, об учебе, о матери, о соседях. Попрощалась и ушла. С тех пор мы с Владом больше не виделись.
      ***
      Вчера я написала Владу письмо. Одну единственную фразу: "Когда я вырасту, я обязательно поеду в Прагу" и подпись: Филиппок.
      Прага - это наша с ним детская мечта. У Влада был старинный, ещё дедовский, путеводитель по Праге с картой и красочными фотографиями и мы с ним любили "путешествовать" по городу: сады Валленштейна, Карлов мост, Староместская площадь.
      С большим трудом я дождалась окончания рабочего дня и, прибежав домой, с нетерпением включила компьютер и прочитала ответ: "Филлипок! Это, правда, ты? Как здорово, что ты нашлась! Я в прошлом году заезжал к вам, но твоя мама сказала, что знать не знает, где ты".
      Конечно. Моя мать объявила, что у неё нет дочери. Нужно отца спрашивать - он всё обо мне знает. Даже в гости один раз приезжал.
      "Я искал тебя в соцсетях, но не нашёл", - продолжал Влад.
      Немудрено. В соцсетях у меня другое имя.
      "Как ты живёшь и, главное, где и с КЕМ? Как родители? Как Димка поживает? Одним словом, пиши. Мне всё про тебя интересно", - закончил Влад.
      Я села за комп и набила ответ: "Я тоже рада, что нашла тебя. Живу я в маленьком военном городке. Работаю в школе. Учу детей английскому. У родителей всё по-прежнему. Димки уже пять лет, как нет в живых" и нажала: "Отправить".
      Влад оказался в сети, и я сразу получила ответ: "Прости. Я не знал. Что с ним случилось?"
      "Погиб..." - ну, не писать же, что мой брат умер от передоза. Мать слишком опекала его и, попав в вольную институтскую среду, ощутив свободу, он пустился во все тяжкие. Гонки на мотоциклах, девочки, наркотики.
      "Ты не написала, с кем живешь? У тебя есть мужчина? Муж? Дети?"
      "Нет...", - что ещё добавить?
      Ответ пришел с солидной задержкой. Я уже собиралась отключиться, когда запиликало.
      "Я хочу тебя видеть. У тебя ведь отпуск - летом, как у всех учителей?"
      "Да, летом. Но, Влад... Столько лет прошло. Я изменилась. Стала другой".
      "Вот я и хочу посмотреть, какой ты стала. Я теперь живу в Кладно - это недалеко от Праги. Ты же хотела побывать в Праге. Приезжай в гости. Я вышлю тебе приглашение".
      От волнения у меня перехватило дыхание. Влад живёт в Чехии! И хочет, чтоб я к нему приехала! Неужели, исполнится моя давняя детская мечта?
      Возбуждённая, я долго не могла заснуть, ворочаясь в кровати. Воспоминания лавиной нахлынули на меня.
      Что бы мне запомнилось из детства, если б не Влад? Ругань родителей и придирки матери? Мой родной брат стеснялся меня. Если мы шли с ним куда-нибудь вместе, он велел мне идти от него подальше. А Влад таскал меня везде: в кино, на каток, на спортивные соревнования. Брал меня с собой на дачу, в лес за грибами, на рыбалку.
      - Знакомьтесь, это Филиппок, - обычно представлял он меня своим друзьям.
      В его устах Филиппок звучало как-то по-доброму, не обидно и я привыкла.
      ***
      Три месяца для меня пролетели, как один миг. Все мысли были только о предстоящей поездке, о Владе, о нашей с ним встрече. Мне хотелось произвести впечатление на друга.
      Я скачала в Интернете русско-чешский разговорник и изучала чешский. Купила различных тканей и шила себе наряды. Я экономила каждую копейку - копила на поездку. Собиралась ехать поездом. Так дольше, но - дешевле. Только Влад меня опередил - прислал приглашение и билет на самолёт.
      И вот - я в самолёте. Подо мной белоснежная пена облаков. Моя мечта приближается ко мне со скоростью одна тысяча километров в час.
      - Уважаемые пассажиры! Наш самолёт идёт на посадку. Пристегните ремни.
      Я вышла из самолёта, дождалась чемодан, прошла таможенный контроль, вгляделась в толпу встречающих и... О, ужас! Я не увидела знакомого лица.
      Вдруг от толпы отделился мужчина. Высокий, с приятным лицом, одетый в джинсы и светлую рубашку с коротким рукавом. Он помахал рукой и быстрым шагом приблизился ко мне:
      - Филиппок!
      - Влади'слав?
      - Не узнала? - Влад рассмеялся. - Ты тоже изменилась. Стала такая красавица! Только в глазах какая-то грустинка появилась, - он, как в детстве, щёлкнул меня по носу, потом взял мой чемодан и повёл к машине.
      - Не возражаешь, если мы сначала ко мне? Прагу я тебе покажу позже.
      Я кивнула.
      Ехали мы молча. Влад следил за дорогой, и я старалась ему не мешать. Хотя меня так и распирало от любопытства, я не торопилась с вопросами, понимая, что всему - своё время. В машине звучало радио: женский голос пел на чешском о любви, о нежности и о печали. Я даже немного вздремнула. Влад остановился около двухэтажного особняка, помог мне вылезти из машины, и, подхватив мой чемодан, повёл внутрь. Мы поднялись на второй этаж, где, открыв одну из дверей, он произнёс:
      - Это твои комнаты, Филиппок. Располагайся. Налево - ванная и туалет. Направо - спальня.
      Оставшись одна, я осмотрелась и поняла смысл слов "твои комнаты". Всё оказалось выдержано в моих любимых желто-зелёных тонах: мебель, шторы, стены, а в проёме между окном и дверью висела увеличенная фотография, где я стою вполоборота, а позади меня - поляна желтых одуванчиков.
      Сюрпризы ожидали меня и дальше. На стене в ванной был выложен мозаичный портрет: я в голубом платьице с большой ракушкой в руках на фоне зелено-голубого моря. На стенах спальни висело с десяток моих фотографий, несколько стояло на комоде, даже на зеркале изящными линиями был изображен мой силуэт.
      В комоде, кроме полотенец, я обнаружила постельное бельё и различные женские штучки: фен, бигуди, маникюрный набор и многое другое, а на полочке в ванной - огромное количество различных баночек, флакончиков, тюбиков. Приняв душ, я вытащила вещи из чемодана, разложив и развесив их в шкафу, высушила волосы, и, переодевшись в легкие брючки и топик, спустилась вниз.
      В гостиной играла тихая музыка, стоял стол, накрытый на двоих. Вошел Влад, неся в одной руке блюдо с жареным мясом, а в другой кувшин с соком.
      - Надеюсь, ты не сидишь на диете, - произнёс он, расставляя всё на столе, - а то Агата наготовила, как на Маланьину свадьбу.
      После сытного ужина мы переместились в удобные кресла и проговорили весь вечер. Мы говорили обо всём. Смеялись, вспоминая весёлые истории из детства. Я рассказала о своих родителях. Отец с матерью так и не развелись. Живут в одной квартире, но в разных комнатах. Каждый сам по себе: сам себе готовит, сам на себя стирает. Упомянула о брате, который так и не стал мне родным человеком. Когда я была маленькая - он меня сторонился, а когда я выросла - ему уже на всё стало наплевать, кроме наркотиков.
      Влад сообщил, что его мама живёт теперь в Канаде и всё также мотается по командировкам. Она так и не вышла замуж. Работа заменила ей и семью и друзей.
      Мы разошлись далеко за полночь, договорившись, что завтра поедем в Прагу.
      ***
      Укутавшись в тёплое пуховое одеяло, я долго не могла уснуть, перебирая мысленно события сегодняшнего дня. Каким Влад стал красивым мужчиной! Высокий, представительный, стильный, уверенный в себе. От него веяло мужественностью и надежностью. В него нельзя было не влюбиться.
      А я? Я ведь готовилась к встрече. Уехала в Нижний Тагил на день раньше, чтобы сменить имидж: посетила СПА-салон, парикмахерскую, косметолога, визажиста и, может быть, изменилась чуть-чуть внешне, но в душе так и осталась наивной и стеснительной дурочкой, оторванной от жизни.
      Я ворочалась в постели, уговаривая себя уснуть. Меня бил озноб, но я решила, что это из-за массы новых впечатлений и множества вопросов, которые я так и не решилась задать Владу. Есть ли у него подружка? И кто такая Агата? Где он работает? И кому принадлежит этот дом?
      Наутро я еле-еле встала с постели. Болело горло. Ломило суставы. Раскалывалась голова. Во всём теле ощущался такой жар, что казалось: вот-вот закипит кровь. Я с трудом спустилась на первый этаж. Увидев меня, Влад ахнул, подхватил на руки:
      - Господи, Филиппок, ты же горячая, как печка. Поездка в Прагу откладывается. Сейчас вызову врача, а пока - в кровать.
      Последующие полчаса Влад развил бурную деятельность: смерил мне температуру, напоил морсом, положил на лоб компресс. Потом пришел врач - худой, длинный мужчина с очень добрыми глазами и бархатным, грудным голосом. Мне прописали покой, постельный режим, обильное питьё и свежий воздух.
      Проболела я три дня. Влад ухаживал за мной. Поил лекарствами, морсом и чаем с мятой или лимоном. Делал мне компрессы. Кормил с ложечки бульоном. Укутав в плед, выносил на террасу - дышать свежим воздухом.
      Через три дня я проснулась вполне здоровой. Температура спала. Из кухни неслись восхитительные ароматы. Я поняла, что ужасно голодная и спустилась вниз.
      К моему сожалению, вместо Влада на кухне орудовала незнакомая, довольно молодая и очень симпатичная женщина. Я почувствовала укол ревности. Увидев меня, она засуетилась:
      - Филиппа, тьебе ушэ хорошо? Можно ждать в комната. Тьебе лучше не идти. Надо сесть. Я принесу еда там.
      - А где Влад? - спросила я, опешившая от её напора.
      - Влад? - переспросила она, удивленно на меня посмотрев, потом всплеснула руками: - А-аа. Господин Полак. Он ушла. Работа. Срочно. Скоро идти. Я - Магда, - представилась женщина, а потом разразилась длинной тирадой на чешском, из которой я поняла, что она работает у господина Полака экономкой, горничной и кухаркой.
      - Всего по маленко. Я пльохо говорить по русский, - добавила она.
      - А я немного говорю по-чешски, - сказала я на чешском, не преминув показать знание языка.
      Так, перемежая русские и чешские слова, мы немного поговорили. Потом Магда ушла убираться в комнатах, а я переместилась на террасу, где и нашел меня, вернувшийся с работы, Влад.
      - Тебе уже лучше, Филиппок? Это здорово. Тогда можно совершить небольшую прогулку по городу.
      Агата уже ушла, и мы, пообедав, немного погуляли по городу. А на следующий день Влад повёз меня в окрестности Кладно на руины городища Будеч. Гуляя по разрушенному городу, я не заметила, что наши с Владом пути разошлись, и я оказалась на небольшой каменной стене, возвышавшейся над землей метра на полтора, а Влад - внизу. Оглянулась назад и растерялась, оказавшись перед выбором. Идти назад - далеко, прыгать - страшно. Я уже решила возвратиться, когда Влад протянул руки и произнёс:
      - Прыгай. Я поймаю.
      И я прыгнула. Влад поймал меня, но отпускать не спешил. Стиснутая в кольцо его сильными руками, я подняла глаза, и встретилась с его серьёзным и прожигающим насквозь взглядом. Я не успела ничего сказать или подумать, как наши губы встретились. Поцелуй опьянил меня. Мне казалось, что душа меня покинула, и я превратилась в тряпичную куклу: отпусти меня Влад, и я упаду на землю, сложившись, как марионетка. Поцелуй всё длился и длился, а Влад всё сильнее и сильнее прижимал меня к себе, будто чувствуя моё состояние.
      Когда мы оторвались друг от друга, я долго не могла прийти в себя, нежась в его теплых и сильных объятьях, ухом чувствуя биение его сердца. Сколько времени мы так простояли, я не знаю. Но всё имеет свойство заканчиваться. Закончились и эти волшебные минуты. Мы поехали домой.
      Весь остаток дня я смущалась, разговаривала вполголоса, односложными фразами, стесняясь смотреть Владу в глаза.
      Ночью, в кровати я долго ворочалась, не могла уснуть и, наверное, ждала Влада. Но он не пришёл.
      Ещё три дня мы ездили на природу, гуляли по городу, но Влад вёл себя так, как будто и не было того поцелуя. Он был вежлив, корректен и обходителен, рассказывал мне историю Кладно, показывал различные достопримечательности: ратушу, чумной столб, замок в стиле барокко. Иногда брал меня за руку, даже обнимал, но как-то по-дружески, как в детстве, и больше не делал попыток меня поцеловать.
      ***
      Через три дня Влад решил, что я смогу вынести поездку в Прагу.
      Двадцать минут - и мы в городе моей мечты.
      Оставив машину недалеко от Пражского града, мы пошли пешком к Влтаве. Мы восхищались видом черепичных крыш со смотровой площадки восточных ворот Пражского Града и любовались старыми фонарями. Мы ходили по вековым мостовым и катались на пражских трамваях. Мы пересекли Влтаву множество раз по великолепным каменным и стальным мостам. Храм Лорета, Королевский дворец, Тынский костел, Собор Святого Вита, здание ратуши с астрономическими часами. Я пропиталась духом Праги. Мне хотелось побывать везде, и к вечеру я уже еле передвигала ноги. Влад, посмотрев на меня, остановился в маленьком уютном кафе и заявил, что завтра составит план посещения музеев и парков, и больше не позволит мне так безжалостно эксплуатировать свои ноги.
      Следующий день пришлось пропустить. Мои ноги действительно не выдержали вчерашнего марафона и отказывались сгибаться и разгибаться. И мы с Владом весь день просидели дома. Смотрели фильмы. Читали книги. Дурачились. Мне хотелось прижаться к нему, ощутить тепло его тела, но я так и не решилась сделать первый шаг.
      Вторая неделя пролетела также незаметно, как и первая. И с каждым прожитым мгновением я понимала, что эта сказка, подаренная мне Владом, скоро закончится.
      Ночами, лёжа в кровати, я ругала себя за своё поведение, уговаривала себя сказать ему, что... люблю. Да. Я влюбилась. Окончательно и бесповоротно. Но утром я вела себя по-прежнему: соблюдая дистанцию. Мысль, что могу быть неправильно понята, сдерживала меня. Как доказать Владу, что я полюбила его самого, а не его положение и его богатство?
      ***
      И вот - последний день. Собранный чемодан, набитый, в дополнение к моим вещам, под завязку подарками и сувенирами, стоит у двери, а мы с Владом завтракаем в полной тишине. Так же молча мы грузимся в автомобиль и едем в аэропорт. В аэропорту я регистрируюсь, и мы стоим, не глядя друг на друга, будто чужие.
      - Пиши, - произносит Влад.
      Я киваю. Я не могу говорить, еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься. В горле - комок. Одно слово - и плотину прорвёт.
      Объявили мой рейс. Я хватаю чемодан и бегом направляюсь к самолёту.
      - Филиппа, - слышу сзади, оборачиваюсь и попадаю в жаркие объятья Влада. Горячее дыхание обжигает моё лицо. Влад лихорадочно целует мои губы, глаза, нос, щёки.
      - Любимая моя. Я не могу тебя отпустить, не сказав это. Люблю тебя больше жизни. Хочу, чтобы ты всегда была рядом. Хочу каждый день просыпаться и видеть твою улыбку. Я не тороплю тебя с ответом, - шепчет Влад и накрывает мои губы поцелуем.
      Через некоторое время, он отпускает меня, разворачивает и легонько подталкивает в спину.
      - Иди, а то опоздаешь на самолёт.
      До самого дома я проплакала. Слёзы сами собой катились у меня по щекам. Я их не замечала. Я ничего не замечала вокруг, ничего не слышала. Я была счастлива!

    4

    Актриса Вк-5 Когда зеркала не врут   19k   "Рассказ" Проза, Фэнтези


       Когда зеркала не врут...
      
      
       Солнечный зайчик пробежал по стенам, взобрался на кровать и нахально уселся прямо на моем спящем лице. Я попробовала согнать его, но, как понимаете, безрезультатно. Делать нечего - пора вспомнить о том, что уже начались суровые будни, а сладостные выходные остались в недалеком прошлом, то есть вчера.
       От резкого толчка распахнулась створка окна, от чего солнечный зверек резко переместился на обеденный стол, а его место тотчас занял мой домашний любимец, махнувший через окно прямиком мне на кровать. Вопросительно заглянув мне в глаза, он потёрся о моё плечо и требовательно заурчал. Намек был более чем прозрачный, поэтому мне пришлось напрячь остатки воли и покинуть уютное лежбище.
       На полках буфета было вызывающе пусто. Лишь в самом углу лежал одинокий кусок сыра, над которым маленький паучок задумчиво занимался своим рукоделием. Интересно, а куда всё делось? Ведь еще вчера было полно еды? Неужели это всё съела я сама?... Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что глобальное опустошение в буфете всё-таки моих рук дело, поскольку никаких гостей у меня в последнее время не наблюдалось... Собственно говоря, их, вообще, у меня никогда не бывает по причине особенностей моего характера, разве что припираются незваными те, после которых моя жизнь делает резкий поворот, и начинает течь по новому руслу... Как было, после визита Наставницы...
       Отдав большую часть провианта голодному любимцу, я, без всякой охоты сжевала свою долю. .. Странно всё-таки, что одна мысль о предстоящих уроках начисто отбивает мой, ни разу не маленький аппетит.
       Но, делать нечего, надо взять себя в руки и поспешить, если я не хочу в очередной раз опоздать. А опоздание грозило не только выговором, но и наказанием. Как минимум, внеочередная полная уборка помещения. Не то, чтобы я была непроходимо ленива, но, согласитесь, оставаться в классе, когда твои однокашники расходятся и разъезжаются, кидая на тебя ехидные взгляды, мягко говоря, неприятно...
       Только бы транспорт не подвёл. В последний раз мою красавицу кидало из стороны в сторону. Надо бы разобраться, но, естественно, на выходных у меня не нашлось на это времени.
       Закрывая дверь, я невольно бросила взгляд на заваленную всяким хламом этажерку возле выхода и заметила на ней предмет, строго запрещённый в моём учебном заведении, но нежно любимый лично мной. Почему на нём лежал запрет, я не знала, но сильно возмущалась этим... правда тихо, в глубине души. И очень любила всматриваться в его блестящие глубины, находя там себя и с удовлетворением отмечая, что я, в общем-то ничего, не то что раньше. Поэтому, без всяких ненужных колебаний я сунула зеркальце себе в карман. А что? А вдруг у меня неожиданно прыщик выскочит или перепачкаюсь чем-нибудь? Буду я тогда сидеть на уроках прыщавая и перемазанная, а мои одноклассницы, которых я терпеть не могла, будут, глядя на меня, гнусно хихикать?... Ничего, всё равно никто ничего не узнает...
       Странно, но в школу я прибыла без приключений. Моя красавица вела себя пристойно, домчала без помех - я даже не опоздала...
       В классе всё было как обычно - одноклассницы фыркали, увидев меня, и задирали нос. Еще бы, все они из добропорядочных семей, и лишь я - не пришей кобыле хвост. Выскочка-замарашка, которую пару лет назад чуть ли не силой приволокла учиться наша Наставница. Причем, я делала несколько попыток удрать. Но, после более чем ощутимой демонстрации силы со стороны Наставницы, оценила преимущества ученья над неученьем, и теперь исправно грызу гранит науки... ну, почти исправно...
       Пробираясь вперед к своему самому дальнему столу я не смогла удержаться от соблазна, чтобы не толкнуть нашу дылду-отличницу, которая стояла, погрузившись в учебник и не ожидала подвоха. От толчка книжка вылетела у нее из рук, а сама она подняла на меня изумленные глаза. Надо же! Кажется, это в первый раз, когда она соизволила меня заметить.
       - Ты чего? - спросила она.
       - Я нечаянно, - покаялась я, нахально глядя на нее снизу вверх.
       - Осторожнее надо быть! - недовольно пробурчала она.
       - Буду, - пообещала я, и двинулась было вперед, но тут эта задавака неожиданно быстро присела, а я, не заметив этого коварного маневра, перекувырнулась через нее и растянулась на полу.
       - Ты чего, совсем? - я выплеснула как могла свое негодование, поднимаясь с пола.
       - Прости, я книжку хотела поднять, - ответила она, прижимая к груди учебник.
       - Не могла подождать, пока я пройду?
       - Ты же не подождала, пока я подниму...
       - Я из-за тебя упала!
       - Я нечаянно!
       - За нечаянно бьют отчаянно! - прошипела я и уже собралась вцепиться ей в волосы, как раздался голос, который мигом остудил мой пыл.
       - Что здесь происходит?
       Мы оглянулись. В двух шагах от нас стояла, по обыкновению, затянутая в черное платье, Наставница.
       Наставницу уважали и побаивались все. Даже мне, в ее присутствии хотелось притвориться пай-девочкой, не перечить старшим и чистить зубы перед сном. И уж конечно, в ее присутствии никто не вытворял тех выходок, на которые не скупились в присутствии других преподавателей. И, самое главное, мы не могли врать.
       - Ничего особенного, мы общались, - пролепетала я, думая о том, что, в принципе, не сказала ни слова неправды.
       Одна бровь Наставницы поползла вверх, изогнувшись ироничной дугой.
       - Всего лишь общались? Так громко?
       - Мы ссорились, - внесла я некоторую поправку.
       - Из-за чего?
       - Она из-за меня упала, - неожиданно выдала моя соперница, отчего я испытала к ней нечто, вроде уважения.
       - Прискорбно! - Наставница повернулась ко мне - Значит, тебе минимум по двум дисциплинам стоит поставить неудовлетворительно.
       Я вспыхнула до корней волос. Это правда. Я не должна была упасть, если бы исправно выполняла практические задания по некоторым предметам. Кажется, эта зубрилка, меня сдала по полной программе. Возникшая было благодарность к ней, мгновенно растаяла, как слежавшийся снег под весенним солнцем, и ее место заняла обычная для меня неприязнь.
       - А это что такое?
       Я проследила за взглядом Наставницы и чуть не поперхнулась собственной слюной. На полу лежало, выпавшее во время моего падения, зеркальце.
       - Это мое, - прошептала я.
       - Вы разве не знаете, что это нельзя приносить в школу?
       - Знаю, - еще тише сказала я.
       - И, тем не менее, принесли. Кажется, вы не вполне понимаете, чем может грозить неосторожное обращение с подобными предметами.- Я замотала головой. Конечно, не знаю. Нам только запретили, без всяких объяснений и всё...
       - Скажите, а для чего вы его взяли?
       - Смотреть на свое отражение, - созналась я.
       - И вам нисколечко не страшно? - Наставница вздохнула. - Разве вы не понимаете, что это самый жестокий предмет на свете, что он отражает всё, без приукрашивания?
       Я подавленно молчала, думая про себя, что, то, что вижу я в зеркале, мне очень даже нравится, без всяких там приукрашиваний.
       Наставница еще раз вздохнула.
       - Что ж, кажется, некоторые предпочитают учиться, набивая собственные шишки, пренебрегая опытом поколений.
       Она протянула ладонь, в которую я безропотно вложила поднятое с пола зеркальце. Наставница развернула его и приказала:
       - Смотри!
       Я заглянула в него. Увидела, естественно, себя. Лоб в чем-то перепачкан, как я и предполагала. Наверное, это когда я кувыркалась на полу. А больше ничего особенного я не заметила и перевела вопросительный взгляд на Наставницу.
       - Смотри глубже! Внимательнее! - отрывисто произнесла она.
       Я вновь вгляделась в отражение....
      
       ......................................................................................................
      
       - Может, вы ее всё-таки заберете?
       Молодая красивая женщина отшатнулась от протянутого ей вопящего свертка.
       - Мы же обо всём договорились! Я подписала все нужные бумаги, зачем вы меня терзаете?
       - Но это же всё-таки ваш ребенок...
       - Нет, нет, заберите от меня это, - и женщина выбежала, хлопнув дверью
       Сопровождающий ее благообразный мужчина сурово произнес:
       - Прекратите травмировать мою дочь. После всего того, что ей пришлось пережить по вине того ублюдка, вы хотите, чтобы рядом с нею постоянно находилось нечто, напоминающее ей тот страшный день? Или мне перевести свои пожертвования в другой приют?
       И, кинув брезгливый взгляд на орущий сверток, стремительно вышел из кабинета.
       Оставшийся в кабинете врач строго спросил санитарку, баюкающую на руках надрывающегося младенца.
       - Зачем вы принесли сюда это?
       - Мне стало жаль девочку. Такая одинокая. Такая страшненькая...
      
       ..........................................................................................................
      
       Здание детского приюта, которое давно уже требовало капитального ремонта. Двор наполненный играющей детворой. В дальнем углу двора сгрудилась толпа ребятишек, которые дружно плюют в стоящую отдельно от них девчонку. Та в ответ тоже плюется, причем, попадает она намного более метко, чем ее противники. В довершение всего, еще и кидает в них комья земли, отчего к ней опасаются близко подступать.
       Во дворе появляется разгневанный воспитатель, и, быстрым шагом, направившись к детям, окриками прекращает это непотребство. Девчонка сбегает, остальные вынуждены держать ответ.
       - Зачем вы это делали? Разве можно так вести себя с теми, с кем ежедневно делите кров и пищу?
       - Она плохая! - раздались в ответ оправдания
       - Она подбросила мне в кровать дохлую крысу!
       - Она больно ущипнула меня!
       - Она вырезала мне на платье дырку!
       - Мы не хотим с ней дружить!....
      
       .........................................................................................................
      
       На опекунском совете решался вопрос:
       - Она поставила на уши весь приют. Неужели невозможно её куда-нибудь перевести?
       - Чтобы она поставила на уши другой приют? Наши коллеги за это спасибо не скажут.
       - А отдать ее на усыновление?
       - Вы с ума сошли. Как мы будем смотреть в глаза тогда людям?
       - Я знаю... Одна старуха уже несколько лет пытается удочерить девочку. Ей отказывают по причине старости и бедности.
       - И вы не пожалеете бедную старушку?
       - Мы ей честно дадим всю информацию. Или пусть забирает то, что предлагают, или не получит ничего...
      
       ..........................................................................................................
      
       - Заходи, девочка, здесь ты будешь жить...
       Вошедшая девчонка яростно оглядела убогую обстановку маленького домика.
       - Ну и дыра, - Она бросила испепеляющий взгляд на удочерившую ее старушку, - тебе, что так сильно нужно то пособие, которое дали за мной?
       - Зачем ты так, - улыбнулась старушка, - просто мне очень одиноко...
      
       ..........................................................................................................
      
       - Посмотрите на нее, она опять свернула голову моей курице! - разгневанная соседка втащила в дверь взлохмаченную упирающуюся девчонку, - или отдавайте ее обратно, в приют или уезжайте отсюда, терпеть это дальше невозможно!
       Соседка вышла, хлопнув дверью, а старушка расстроено покачала головой.
       - Зачем ты это сделала?
       - Я хотела есть, а у нее кур полон двор, - дерзко ответила девчонка, - ты меня совсем плохо кормишь.
       Старушка вздохнула.
       - Давай, действительно, уедем отсюда. Дом и землю продадим, вырученных денег нам хватит на жизнь. В соседнем графстве есть маленький домик на краю леса, доставшийся мне от покойного брата. Там тихо и никто нас не знает...
      
       ...........................................................................................................
      
       Охапка цветов упала на невысокий холмик. Девица, принесшая их, тут же развернулась и пошла прочь от печального места, высоко держа голову, без единой слезинки в глазах. На повороте от кладбища столкнулась с женщиной, затянутой в черное платье.
       - Осторожнее, можно? - холодно поинтересовалась та.
       - Отвали - последовал короткий ответ.
       - Стой! - властный окрик подействовал на девицу. Та остановилась и изумленно уставилась на посмевшую ей приказывать.
       - Чё надо?
       Женщина не ответила, лишь уставилась на девицу немигающим взглядом темных глаз.
       - Любопытно, любопытно, - она рассматривала ее, как рассматривают экзотическое насекомое, - и откуда же ты такая взялась? Сил много, контроль на нуле... Опасно... Тебе учиться надо, - неожиданно сказала она.
       - Вот еще, - фыркнула девица, - мне школы с головой хватило.
       - Вот именно, что не хватило....
      
       ......................................................................................................
      
       - Знакомьтесь, это наша новая ученица!
       Выпихнутая вперёд распатланная девица в грязных джинсах съёжилась под множеством взглядов. Её окружили хорошенькие ухоженные девушки. Кто-то смотрел на неё с иронией, кто-то с любопытством. Почувствовав себя неуместной среди них, девица со злобой подумала про себя:
       - Ну, я вам здесь покажу....
      
       ..........................................................................................................
      
       Я стояла красная, как рак, а на мне также как и пару лет назад скрестились взгляды моих одноклассниц. Но тогда, в первый раз, они были намного более дружелюбней.
       - Может, ещё что-нибудь посмотришь, например, будущее? - раздался насмешливый голос Наставницы.
       Я отчаянно замотала головой.
       - Не переживай, в зеркале чётко отражается только то, что уже произошло в реальности, а будущее состоит из нескольких вариантов, и ты сама их выбираешь.
       Наставница отдала зеркальце, развернулась и пошла к двери. На ходу, обернувшись, бросила:
       - Обе наказаны. Уборка класса!
      
       Уборка класса, да ещё собственными руками - дело нешуточное и очень долгое. При этом запрещено пользоваться какой-либо силой, кроме физической. Что для ученицы 2-го курса ведьмовского факультета особенно обидно. Я с тоской смотрела из окна на разлетающихся одноклассниц. Говорят, что, по окончании учебы мы сможем летать без подручных предметов. А пока что, без мётел не обойтись. Моя так и осталась стоять в коридоре, дожидаться свою нерадивую хозяйку.
       А хозяйка, то есть я, с отвращением смотрела на ведро с водой и ворох старой бумаги, который притащила моя соперница-подруга по наказанию.
       - Я вычитала, что стёкла нужно протирать старыми газетами, чтобы они лучше блестели, - возбуждённо блестя глазами, говорила она. Не похоже, что она хоть сколько-то огорчилась. Кажется, она воспринимает уборку, как некое приключение.
       Я хмыкнула. Тоже мне, теоретик. Не жила ты среди обычных людей, не выполняла тяжёлую физическую работу собственными руками, вот и радуешься неожиданному развлечению. Вот бы моей старушке мои теперешние возможности, глядишь, и прожила бы подольше.
       При мысли о моей приемной матери краска стыда опять залила мое лицо огненной волной. Нет, действительно, смотреться в зеркало опасно - слишком оно честно отражает действительность...
       Неожиданно на мое плечо легла чья-то рука. Я обернулась. Моя соперница смотрела на меня с неожиданно серьезным выражением лица. И, черт возьми, кажется она меня жалела... Ненавижу!
      -- Давай дружить, - вдруг услышала я. Как в песочнице, честное слово! Детский сад! Хотя ни в песочнице, нигде в другом месте я таких слов не слышала...
      -- Я не верю в дружбу! - стряхнула я ее руку со своего плеча.
      -- Зря, - серьезно ответила она, - дружба -- это взаимовыгодное сотрудничество, которое может очень помочь, особенно, если придется работать дальше. А работать придется, иначе зачем "Лысая Гора" курировала бы наше обучение? Ты же не будешь отвергать явную выгоду, которую могут дать мои связи? От тебя мне нужно знание той части простой жизни, которая для меня всегда была "терра инкогнита", особенно, когда придется жить в этом мире... - Она снова протянула мне руку, раскрытою ладонью вверх. - Лина! - неожиданно представилась она. Можно подумать, я не знаю как ее зовут. Много раз слышала! Другое дело, что я не собиралась ее называть по имени, слишком много чести!
       Лина, тем не менее, не торопилась убирать руку, а только смотрела в упор своими янтарными глазищами. Красивыми... У меня тоже такие будут, если я этого захочу. Но не захочу, мне и мои нравятся. Я их так долго себе придумывала -- слегка раскосые, обрамленные пушистыми ресницами, цвета грозовой тучи... Не те, что были у меня в детстве -- маленькие, поросячьи...
       - Послушай, - продолжила янтарноглазая, - я не собираюсь напрашиваться тебе в сердечные подружки для того, чтобы сидеть рядом, держаться за ручки и поверять друг другу секреты. Ты меня с первого дня заинтересовала. Ты сильная. Я не очень. Но у меня сильная и влиятельная семья. Весьма. Я выросла в такой среде, в которую все мечтают попасть. Я же от нее устала, и хочу быть отдельным, независимым государством. Ты тоже независимое государство. Давай объединимся хотя бы на то время, которое нам необходимо, чтобы стать на ноги!
       Я хмыкнула. Вот когда речь идет о корысти, я это хорошо понимаю и приемлю. Так и быть. Эта глупышка думает, что то, что я могу дать ей, как то сможет компенсировать то, что собираюсь содрать с нее я! Я протянула руку и в ответ назвала свое имя, скрепляя тем самым свеже наметившийся союз.
       Уборка, тем не менее, не ждала, и мы вернулись к своим тряпкам.
      -- И все-таки, зря ты не веришь в дружбу, - задумчиво пробормотала моя уже подруга, развозя газетой грязь по стеклу. - Дружба -- это страшная сила! - Она повернулась ко мне и, неожиданно, хихикнула, произнеся: - Особенно, женская!..
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    5

    Алтейка Вк-5: Любовь   15k   Оценка:9.89*10   "Рассказ" Проза


       Аккуратно разложены на столе приборы, под каждую тарелку заправлена салфетка, скатерть в одной цветовой гамме с посудой - всё идеально. Как всегда.
       Люба ещё раз оглядела стол - да, всё на местах. К приходу мужа и дочери она готова. Она улыбнулась своим мыслям. Вот сейчас раскроется дверь, и дочка прокричит прямо с порога:"Мама, ты просто не понимаешь!" Сейчас у неё самый прекрасный возраст - каждый день новые открытия, мир прекрасен и полон чудес, любящие родители и верные друзья...
       Люба поднялась и направилась к входной двери - шум открывающегося лифта возвестил о возвращении мужа и дочери домой. Проходя мимо зеркала в прихожей, она поправила волосы, провела рукой по воротнику выходного платья - ну что ж, для своего возраста она неплохо выглядит.
       Дверь открылась, и дочь бросилась к ней с вполне ожидаемым: "Мамочка! Ты просто не понимаешь - там такой чудесный слонёнок!"
       Люба улыбнулась, целуя в щеку дочь и поднимая глаза на мужа.
       - Здравствуй, Любушка, - Сергей Владимирович слегка приобнял жену за плечи, поцеловал в лоб, заглянул в глаза. - Как ты, отдохнуть успела?
       - Да я и не устала особо. А вы, значит, в зоопарке были?
       - Мама, папа, ну дайте же мне сказать! - дочь скакала по прихожей, пытаясь одновременно выпутаться из шарфа, снять сапожки и поднять упавшие на пол перчатки и зонтик. - У него волосики на голове и он за мамин хвост держится... А крокодил в ванне лежит...
       - Всё-всё, - Люба засмеялась. - Мыть руки и за стол. Потом поговорим, вижу, что впечатлений много.
      
       Чинно восседающая за столом дочь, с аппетитом уплетающая блинчики с куриной начинкой и запивающая их куриным бульоном из большой суповой кружки, муж, нахваливающий голубцы, цветы в вазе на столе, солнце за окном - разве это не счастье? Все дома, все здоровы, все довольны. Люба улыбается, оглядывая своё маленькое семейство.
       - Любушка, сиди, я помою...
       - Ну, что ты, находился уже, теперь отдохни... Что тут мыть-то? Кофе через полчасика принесу, хорошо? Ты лекарства принять не забыл?
       - Да я в порядке...
       - Значит, не принял. Тогда иди, приляг, я сейчас принесу, - Люба осуждающе качает головой. - Ну, что ты как ребёнок!
       - Ну, Любаша....
       - Разговорчики!
       - Яволь, мон женераль!
       Сергей Владимирович, с притворной покорностью повесив голову, отправился на диван. Люба проводила его взглядом и пошла за лекарством. Глаз да глаз нужен - и ведь знает, что не стоит со здоровьем шутить, а всё равно. С самого утра на ногах, да зная их непоседу-дочь - не просто на ногах, а всё бегом и прыжками. Что поделать, трудно быть родителями, когда тебе уже пора нянчить внуков.
       На кухне, дочь, повязав вокруг талии мамин передник, мыла посуду.
       - Машунь, иди, отнеси папе лекарство, - Люба мягко отстранила девочку. - Потом возвращайся, расскажешь свои впечатления.
      
       Слушая рассказ дочери о медведях, мороженном, карусели, Люба кивала головой и улыбалась своим мыслям. Растёт ребёнок - надо бы сапожки посмотреть - не упирается ли палец, может уже пришло время новые покупать. Серёже - тёплый шарф нужен. Этот уже старенький, не греет, да и самой рукавички на зиму тёплые пригодились бы. Можно завтра с утра на рынок прогуляться...
       - А ещё нам учительница рассказывала про Ромео и Джульетту, - Маша уже закончила тему зоопарка и делилась школьными новостями. - Так я в библиотеке взяла, прочитала и знаешь что?
       - Что?
       - Джульетте-то всего тринадцать лет было! Всего на три года старше меня! Ты представляешь?
       - Не рановато ли тебе про любовь читать, Маш? - Люба улыбнулась, выключила воду.
       - Да что ты, мама! Ты не понимаешь - там такая любовь, такого же сейчас не бывает! Они так друг друга любили, что прямо жить друг без друга не могли! Он как умер - и она сразу умерла, представляешь?
       Люба мельком взглянула на восторженное лицо дочери.
       - Да, конечно...
       - Ты не понимаешь, мам... - Но Люба уже не слушала.
      
       Та весна запомнилась необычно ранним прилётом ласточек. По дороге в институт Люба каждый день видела, как растёт количество прилепившихся к козырьку крыши гнёздышек. Уже почти восемь месяцев, как призвали в армию Олежку, значит, осталось чуть меньше полутора лет... Он вернётся и они поженятся. Люба ждала редких писем, перечитывала их по много раз, хранила их все в специально купленной для этого красивой кожаной папке. Скорее бы, скорее... Так хочется его увидеть, прижать к сердцу, услышать родной голос. Как медленно тянется время!
       Люба бежала домой, занятия окончились чуть раньше обычного - лекцию отменили, дополнительных занятий не предвиделось.
       - Здравствуйте, баба Таня! - поздоровалась Люба со знакомой из Олежкиного дома - родной район, жила тут с самого рождения, знала всех в лицо и по именам.
       - Здравствуй, Любочка, - отозвалась та. Потом приостановившись, сощурилась. - А что, с Олегом-то вы как, разошлись или что?
       - Что Вы, баб Таня! Он же в армии - вот вернётся, поженимся...
       - А, ну да, ну да... - соседка заторопилась, но пройдя несколько шагов остановилась.
       - Ты вот что, домой-то к ним зайди...
       - А что такое? - у Любы похолодело в груди.
       - Так ведь вернулся он... уже с неделю. Пьёт по-чёрному, - неодобрительно поджав губы, баба Таня удалилась.
       Люба неуверенно улыбнулась - да не может такого быть. Напутала, наверное, что-то. Ему же ещё служить и служить, да и письмо последнее совсем недавно получила - ни о каком отпуске речь не шла. Служит, писал, скучает, всё нормально. Она повернулась и отправилась к Олежкиному дому. Навестит будущую свекровь. В конце концов - что такого?
      
       По лестнице на третий этаж Люба взлетела на одном дыхании и долго стояла перед дверью, набираясь решимости позвонить. Наконец, услышав на лестнице пролётом ниже чьи-то медленные шаги, Люба глубоко вздохнула и поднесла руку к звонку...
       - Люба? - снизу поднималась тётя Тая, Таисия Васильевна, мама Олега. - Здравствуй.
       - Здравствуйте, Таисия Васильевна! Вот, решила забежать, давно не проведывала...
       Таисия Васильевна остановилась рядом с Любой, посмотрела ей прямо в глаза.
       - Что ж, заходи... Чего тянуть-то, всё равно узнаешь...
       - Вы о чём? - Любе стало неуютно под её пристальным и каким-то неживым взглядом. - Что-то случилось?
       - Случилось, - Таисия Васильевна открыла дверь, вошла в прихожую, зажгла свет. - Проходи сразу на кухню, поговорим.
       Люба вошла в квартиру, бросила взгляд на закрытую дверь Олежкиной комнаты, заглянула на кухню. Окна на кухне, также как и в столовой, были завешены тяжёлыми тёмными шторами.
       Люба неуверенно оглянулась.
       - А...
       - Пойдём, - Таисия Васильевна решительно провела Любу на кухню, закрыла дверь, раздёрнула шторы.- Садись. Не будем ходить кругами. Я ведь ждала, когда ты придёшь. У нас тут, как в деревне, - она усмехнулась. - Ничего не скроешь. Ты ведь уже знаешь, что Олег вернулся?
       Люба ошеломлённо кивнула.
       - Тебя он не хочет видеть, извини, но это его слова. Поэтому, сейчас ты была тут последний раз, хорошо? Ты девочка славная и я против тебя ничего не имею, но мой сын не женится на тебе. Вот, это он просил тебе передать.
       - Но, как же так... - Люба почувствовала как из защипавших глаз покатились слёзы обиды. - Что я ему сделала? Если меня кто-то оговорил... Или он другую встретил?
       - Деточка, - в глазах Таисии Васильевны тоже блеснули слёзы. - Иди домой. Не надо сюда больше приходить. Забудь. Ты ещё молодая, ещё встретишь свою судьбу...
       - Ну, уж нет! - Люба сжала руки в кулаки, вскочила на ноги. - Сначала я с ним поговорю! Пусть он мне всё это в лицо скажет!
       - Не будет он с тобой встречаться, Люба! Не нужна ты ему, уходи!
       - Нет, не уйду! Где он? Я хочу его видеть!
      
       Люба кинулась к комнате Олега, резким движением распахнула дверь.
       - Остановись, не ходи!
       Люба услышала, как тётя Тая заплакала, но не оглянулась - замерла, уставившись на лежащего на диване человека.
       Совершенно лысая голова на подушке, чужое, покрытое тёмными пятнами лицо, запавшие воспалённые глаза, свесившаяся с кровати на пол худая рука, тяжёлый запах лекарств и алкоголя в комнате...
       - А где Олег, тётя Тая? - Люба почему-то не могла отвести взгляда от лежащего на кровати человека.
       Таисия Васильевна прикрыла дверь.
       - Уходи, Люба!
       - Нет, вот теперь - точно не уйду, пока всё не расскажете!
      
       Сколько слёз было пролито в тот вечер...Из рассказа матери Люба поняла, что Олег возил специалистов на секретный объект, тот самый, о котором несколько невнятно говорили по радио и телевидению уже несколько месяцев. Там произошла авария, но почти всё уже хорошо и волноваться не стоит. Так было сказано... А Олежка даже близко туда не подходил, только подвозил людей и забирал их обратно, после смены. Кто же знал, что даже одежда, в которой были эти специалисты, опасна. То, что её трогать нельзя, а надо уничтожать, объяснили далеко не сразу, у Олега же даже перчаток не было, когда он помогал переодеваться вернувшимся с объекта. Выдать защитную одежду шофёру никто не подумал...
       Сначала его тошнило, но он не придавал этому значения - решил, что из-за недосыпа или что-то не то в столовой перехватил, потом пошла носом кровь, начало путаться сознание. В себя пришёл уже в госпитале. Что там было, как лечили - не рассказывал, и про диагноз молчит, но демобилизовали его по состоянию здоровья.
       - Первым делом попросил, чтобы тебя к нему больше не пускали, - вытирая глаза, закончила свой рассказ Таисия Васильевна.- Олежек хороший мальчик, правильно всё решил, что тебе с инвалидом-то...
       - Да за что ж Вы меня так-то... тётя Тая... Ведь не первый день мы знакомы... Не брошу я его, даже не просите!
       - Ох, деточка, я же мать, послушай меня! Уходи сейчас, потом ему ещё больнее сделаешь...
      
       Не ушла тогда Люба, осталась. Упрямая была всегда и упрямство это её пригодилось. И тогда, в первые дни, когда гнали её из дома оба - и Олег, не хотевший жалости и не верящий что его, такого, можно любить, и мама его, которая видела, как мучается её сын, не сколько болью физической, хотя и этого хватало, сколько душевной. И позже, когда заставила Олега сыграть свадьбу, не какую-нибудь молодёжную с двумя бутылками боржоми за столиком в кафе, а большую, настоящую, чтобы всё было как положено - и машина с кольцами, и платье, и костюм жениху, и шампанское, и друзей-родственников не один десяток! Чтобы поверил, что не жалость это, а любовь, что не собирается Люба отдавать его болезни, что хочет с ним прожить жизнь, родить детей, вырастить внуков, что всё у них получится!
      
       Не получилось. Не отпустила проклятая болезнь, понемногу забирала к себе, по кусочку, пока не забрала целиком... Сначала вроде бы всё наладилось - Олег устроился работать шофёром, пригодилась армейская специальность. Ну, не отросли волосы - да разве же это главное! Люба закончила учёбу, работала в больнице, понемногу копили деньги, стали задумываться о детях. Когда выяснилось, что детей у них не будет... И тогда Люба не отступилась, не дала Олегу скатиться в пропасть отчаяния, не позволила утопить горе в бутылке, и никто не знает чего ей стоило оставаться такой же уверенной в себе и жизнерадостной, когда сердце рвалось на части от сознания того, что матерью она не станет! Потом Олег стал слепнуть, начало прихватывать сердце. Инфаркт в 25 лет. Врачи отводили глаза. "Что Вы, девушка! Никакой связи с тем происшествием быть не может, да и в документах нигде не записано, что он каким-то боком там присутствовал. Хорошее питание, свежий воздух, всё образуется!"
       Она не верила, но переворачивала небо и землю, чтобы найти фрукты, лекарства, врачей, санаторий...
      
       Когда всё закончилось - Олег тихо умер во сне, просто остановилось сердце - Любе показалось, что и её жизнь закончилась тоже. Не было больше смысла в её жизни, не для кого было возвращаться домой. Тёти Тая уже не было на свете, родители не приняли и не одобрили её решения связать свою жизнь с Олегом, отношения с ними разладилась уже давно. Подруги? У всех семьи, дети. Любе не хотелось видеть жалость в их глазах. Решение уехать из города пришло внезапно.
       Ни разу не пожалела Люба о том, что оборвала все связи в одночасье, оставила всё, что было знакомо и дорого, и начала новую жизнь с чистого листа. Новый город, новая работа, новые знакомства - и глубоко в сердце запрятана неутихающая боль.
      
       Так прошли годы. Коллеги по работе ценили и уважали, Люба всегда была в центре всех событий - многочисленные друзья не давали скучать, но в свою душу Люба не впускала никого. "Наверное, я однолюб", - думалось ей.
       В день её сорокалетия, среди множества букетов на столе в кабинете, один особенно привлёк её внимание. Тюльпаны. Да, она любит тюльпаны, но в это время года? От кого? Проведя небольшое расследование, Люба выяснила, что это тот самый высокий седой военный, что приходит навещать одного из её пациентов. Несколько раз, встречая его в коридоре больницы, Люба обратила внимание на его выправку и манеры. "Надо бы поблагодарить" - решила она.
      
       Не сразу пришло к ней осознание того, что Сергей Владимирович стал неотъемлемой частью её жизни, что ей с ним уютно и, как давно уже не было, спокойно. На предложение руки и сердца, сделанное с шутливой присказкой - "я старый солдат и не знаю слов любви", Люба ответила жеманным "ах, я такая вся внезапная, такая противоречивая..." и они оба рассмеялись.
       Тогда Люба долго думала - можно ли любить так, без всесжигающей бури страстей, как в молодости, а со щемящей нежностью, тихой радостью и бесконечным уважением. Да и любовь ли это? Потом поняла, что ей неважно, как зовётся то чувство, что после многих одиноких лет поселилось в её сердце - она снова смогла полюбить, это ли не чудо?
      
       У Сергея Владимировича не было детей - не случилось обзавестись семьёй, всю жизнь отдав службе, на себя времени как-то не нашлось, поэтому предложение Любы взять на воспитание ребёнка он встретил радостно. Машенька появилась у них в доме почти десять лет назад. Надо ли говорить, что для них она стала своим собственным, родным и любимым ребёнком...
      
       - Мама! - возмущенный голос дочери вырвал Любу из воспоминаний. - Да ты же не слушаешь!
       Люба засмеялась и чмокнула девочку в нос.
       - Слушаю, конечно, ты абсолютно права, солнышко! А теперь пойди, посмотри - папа не заснул? Если нет, то скажи ему, что кофе сейчас будет.
       Девочка вприпрыжку поскакала в комнату, Люба посмотрела дочери вслед, покачала головой, улыбаясь. "Как бежит время! И да - надо бы уже начать обдумывать новогодние подарки. Надо же, о любви читает... Совсем большая..."
      
      
      
      

    6

    Апрельская Вк-5: Климакс среднего возраста   24k   Оценка:8.42*9   "Рассказ" Проза


    КЛИМАКС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

       У Лены исчез муж. Без бурных скандалов и слёз. Без подозрений в измене. При ясной погоде, посреди будничного ландшафта семейной жизни. Ушёл. Она сама собрала ему сумку в дорогу, пожелала счастливого пути и закрыла дверь. Так получилось.
       Когда Антон сказал, что срочно едет в командировку, Лена не сразу нашлась что ответить. Они слишком привыкли быть вместе. Дашка вечерами ждёт с работы папу. А Лена мужа. По крайней мере за вечер Лена спокойна: Дашка не перевернёт вверх дном всю квартиру пока они с Лизой решают задачи, учат английский, и старательно пишут в тетради.
       Лиза девочка умная, только собранности ей не хватает, и влиянию чужому поддаётся легко. Дойти от школы до дома -- час, потому что с подружкой не наболталась. К обеду переодеться -- ещё полчаса, потому что надо итоги разговора обдумать. Руки помыть -- пятнадцать минут, никак не меньше, потому что в зеркало загляделась, а у мамы крем для лица новый.
       Десять лет человеку, а контролировать надо как маленькую, с которой тоже совсем не соскучишься. В сад до трёх лет не берут -- очереди страшенные. Кто сказал что быть домохозяйкой "на всём готовом" легко? Лена бы хоть завтра на работу пошла. Да не пошла -- вприпрыжку бы побежала! Но выбора никто не предоставляет.
       "День сурка" каждый день -- вот что такое Ленина жизнь. Только по вечерам послабление. Кроме "тяпницы" -- этот вечер Антон проводит с друзьями. Зато в субботу иногда у Лены "отгул" -- пробежаться по магазинам, постричься, сделать, наконец, маникюр. В общем, побыть для себя собой.
       И вот теперь две недели одной, четырнадцать дней. Много это? Или нет? А Тошка устал. Часто приходит хмурый, говорит мало. Засядет к компьютеру, стреляет до полуночи то очередями то одиночными. Колонки гремят, Лена нервничает. Потом играть стал в наушниках и вовсе пропал -- что есть человек, что нет его. Звать бесполезно. Подойдёшь, за плечо тронешь -- дёргается: "Не мешай!" Лена в душ сходит, ночнушку наденет - спать собралась, он кивнёт, вроде "иду сейчас", и всё. Как ни старается Антона дождаться, всё равно задремлет. Он явится, пока укладывается, разбудит, сам не успеет головой подушки коснуться, как тут же сопит в две дырки. А Лена заснуть не может. "Ночи любви" скукожились до десяти минут, хорошо если раз в неделю.
       Женские журналы пишут: "Проявляйте инициативу". Только Антон губы сожмёт, или начинает ласкать, а рука засыпает. Или зевнёт так, что уже ничего не хочется... Ну да, после вторых родов Лена на Чиччолину не тянет, конечно...
       Устал Антон. Пять лет всё в одной борозде -- консультант по продажам. Да какой там консультант... Это только на бэджике для солидности написано. На самом деле продавец, с мизерным процентом и без перспектив. Но вот сейчас на какие-то курсы маркетинговые посылают. Первый раз за все годы такое. Лена думает: "Может, наконец, оценили его, может что-то изменится".
       Во дворе поделилась с Танькой, с которой вроде как семьями дружат:
       -- Антошка переживает кризис среднего возраста.
       Она смеётся:
       -- Ага! Не кризис это у них, а климакс. Ты разве не знаешь -- тётки после тридцати в самый сок входят, а мужики к сорока уже с ярмарки едут. Пик мужской сексуальности пройден. Так что не обольщайся.
       -- А как же Шаинский? В семьдесят с молодой женой сына родил.
       -- Так он, может, для одного раза десять лет готовился. Или сосед помог -- опять смеётся.
       Она вообще бойкая, за словом в карман не лезет. А познакомились Лена с Таней и вовсе забавно -- в ночь на восьмое марта, в роддоме. Срок у Лены вообще-то был одиннадцатого, и делать себе подарок на праздник ну никак в планы её не входило. Но Дашка решила иначе. В половине девятого вечера осторожно так изнутри постучалась: тук-тук. Наверное, спрашивала: "Можно?", а в три ночи их с Леной подняли в палату. Одна кровать была занята. Лена сказала: "С праздником, девочки". На кровати лежала Танька.
      
       Уехал. Одной трудно. Вроде и помощи особой от мужа не видела, а без него всё не так. Не горит заполночь свет у компьютера, никто не сопит под боком, не дышит в шею, не обхватит тяжёлой сонной рукой. Год назад Лизке подарили огромную плюшевую обезьяну, теперь, будто маленькая девочка, Лена спит с ней. Дашка носится вечерами по комнатам. Унять некому. Она как юркий ночной зверёк, у которого с приходом сумерек наступает период активности.
       Антон звонил дважды. Сообщил что добрался и устроился благополучно. Голос звучал неуверенно. Лена истолковала по-своему: с дороги устал, намучился. Второй звонок через три дня, бодро отрапортовал, что занятия идут, он делает успехи, роуминг страшно дорог, и потому мобильник он теперь выключит.
       Лена считает дни. На исходе ноябрь. За окном тоскливая серость. Вроде бы лёг снег, но тут же растаял. Висит на спинке стула клетчатая шерстяная юбка, сиротливо стоят в прихожей зимние сапоги. Лена покупала их вместе с Антоном, на весенней распродаже в "Экко". Девчонок они тогда сдали на день бабушке, сами носились по городу, прыгали через лужи, шалея от нагрянувшего в одночасье тепла. А теперь вот пора думать о подарках к новому году. Заказать девчатам письма от деда Мороза, из Великого Устюга. Лиза, правда, в нём уже сомневается, выросла. И ещё нужно что-то такое, чему был бы рад Антон... Антон... Антон...
       Осталось два дня. Утром, проводив Лизу в школу, включила компьютер, и вдруг письмо. Прочла, и не поняла ничего. Прочла во второй раз -- чушь какая-то... Антон меняет работу, уезжает из Москвы, но не домой, а куда-то на край земли. Когда вернётся не знает. Но пусть она не беспокоится -- деньги он переведёт на карточку. Прочла в третий, и постигла истину: бросил!
       События последних месяцев будто вагончики выстроились друг за другом, паровоз дал гудок, и -- ту-ту -- уехало на этом поезде Ленино счастье. Вроде, казалось, и нет его, а вот теперь получается -- было. Холодность мужа, раздражительность, отстранённость, всё сводилось к одной причине. И даже последние два звонка... он не был уверен, что там, неизвестно где, его встретят и примут. Понятно, какие у него там "занятия". Лена заплакала. Глядя на мать, развесила нюни Дашка. Лена посадила дочь на руки, прижала к себе. Так и рыдали они обе, несчастные, брошенные, нелюбимые.
      
       -- Да ну?! Антон? Бросил? Тебя? -- выделяя каждое слово вопросительными интонациями, не поверила Танька.
       -- Угу -- Лена кивнула и отвернулась. Разговор протекал на улице, и было это как нельзя кстати -- ветер тут же высушил проступившие слёзы.
       Поздно вечером, когда Лена, проторчав полчаса под струями горячего душа, готовилась обнять обезьяну, раздался звонок.
       -- Мой Гендяй что-то знает -- вполголоса сообщила Танька. -- Завтра приходи. Я позвоню. Возьмём его тёпленьким.
      
       О смысле жизни Антон никогда не задумывался. Да чего о нём думать? Всё и так ясно -- работать надо, крутиться, зарабатывать, потом тратить в своё удовольствие. Ну и чтобы всё как у людей -- семья, дети, квартира, машина. Так и сложилось, так и жил до поры, играя исконную мужскую роль добытчика и опоры. Конечно, не всегда получалось гладко, - бывало, приходилось рвать жилы, метаться, перебиваясь случайными заработками, но в последние годы как-то всё устаканилось, вошло в колею. А потом -- приелось.
       Всё чаще стала приходить мысль: "Дальше что?" Поначалу от неё легко удавалось избавиться, но она вновь и вновь назойливо залетала в сознание. Дурацкая вроде бы поговорка о "построить дом, посадить дерево, вырастить сына" теперь почему-то не казалась столь уж дурацкой. Был в ней какой-то глубинный смысл.
       Про дом и дерево ерунда, конечно, а вот сына Антон хотел. Результаты УЗИ говорили -- второй тоже будет девочка. Он не верил.
       -- Ты как хочешь ребёнка назвать?
       -- А ты?
       -- Васька!
       -- Василиса что-ли? - не поняла Лена.
       -- Василий! - сказал Тошка с нажимом.
       Когда из родильного зала вышла сестра, объявила фамилию, и сказала: "Девочка!", Антон вдруг увидел: кораблики в лужах, машинки, самолётики, танчики проехали мимо, и укатились в невозвратную даль. Домой вернулся под утро, накрылся с головой одеялом, и проспал до обеда.
       Проснулся разбуженный телефонным звонком -- тёща Анна Михайловна, с поздравлениями... Отвечал вяло, поздравил взаимно, двоекратно, с внучкой и женским праздником, тоскливо подумал, что теперь этот день становится для него главным окончательно и бесповоротно. Отправленная к бабушке Лиза весело кричала в трубку:
       -- Папа, папа! А ты её видел?! Хорошенькая? Папа, ты рад?
       -- Конечно рад, Лизок!
       Побрёл умываться. Впереди куча забот: кроватка, коляска, передача в роддом... Хорошо хоть цветы не тащить.
       Но уже через неделю, при выписке, гордо и бережно нёс на руках перевязанный розовыми бантами свёрток, с умилением вглядывался в черты сморщенного красного личика. Смешно, но даже традиционное в таких случаях: "Ну просто вылитая, вся в папу!" трогало в душе какие-то тонкие струнки.
       Началась муторная, уже забытая со времён Лизиного младенчества кутерьма: памперсы, распашонки, пелёнки, мокнущий пупок, который никак не хотел заживать, стирка-глажка. Антон приходил с работы, а жена иной раз даже не выглядывала в прихожую, чтобы встретить его. Вроде пустяк, но он мучительно корябал сознание. Как камешек, попавший в ботинок. И спросить напрямую у Лены: "Почему ты меня не встречаешь?" представлялось невозможным и глупым.
      
       В тот день Антон долго "окучивал" строптивого, но судя по всему денежного покупателя. Дорогой телефон, костюм, сшитый явно на заказ, по фигуре, свежий воротничок белой рубашки. "Чиновник -- подумал Антон -- Какая-нибудь шишка из администрации".
       Покупатель хотел "плазму". Дотошно расспрашивал, блистал эрудицией. Антон принял вызов, решив расшибиться в лепёшку, а"плазму" мужику таки впарить.
       И когда, казалось, покупатель вот-вот попросит выписать чек, прозвучало:
       -- Спасибо большое. Я всё понял. А теперь пригласите, пожалуйста, кого-нибудь, кто у вас тут по холодильникам.
       Он издевался. Антон почувствовал что бледнеет, задержал дыхание и сунул руку в карман, чтобы не ударить.
       Войдя в квартиру, прямо с порога наорал на Лизу, бросившую посреди прихожей свой ранец. Услышав шум, выглянула из ванной Лена:
       -- Ой, Тошка, это ты уже? А у Дашки сегодня целый день с животом проблемы. Уделали всё! Там лапша в холодильнике. Разогрей, ладно? А то я больше ничего не успела.
       Разделся, вымыл руки, прошёл на кухню. За усыпанной магнитиками белой дверцей столпотворение кастрюлек, тарелочек, баночек: "И как она тут разбирается?" Захотелось взять и вывалить всё к чёртовой матери, прямо на кафельный пол. Сдержался.
       Пока разогревал в микроволновке тарелку, резал хлеб, механически носил ложку ко рту, думал об одном: "Лишний". Кому он тут нужен? И для чего? Только ради зарплаты, этих жалких денег, за которые приходится так унижаться? Жизнь -- тоска, работа -- дрянь. Раньше он как-то мирился, а теперь... А и правда -- кто он? Продавец в супермаркете, даром что техники -- суть не меняется. Зачем тогда был институт, диплом инженера-механика, все эти "детали машин"? Чтобы рассчитать степень прогиба спины, заискивая перед клиентами?
      
       -- Забей! -- сказал Генчик, закуривая и разливая водку по стопкам. Бар, где они встретились по случаю очередной "тяпницы", бил в перепонки ритмом ударных, дразнил запахами приготовленного на гриле мяса.
       -- Чё ты с этой хрени напрягся? Все так живут, друг под другом ходят, все продаются. Нормальный процесс. Ну нахамил тебе этот урод. Бывает. А мы вот сейчас... -- он поднял было стопку, но тут же поставил -- закуска запаздывала.
       -- Мы вот сейчас девочку позовём -- чё это она про нас забыла совсем? Салатик там пока суд да дело, огурчики-помидорчики, чесночок маринованный...
       Антон не стал дожидаться "девочки", опрокинул в себя горькое пойло, поморщился.
       -- Уважаю! -- оценил Генчик, но примеру не последовал, а вновь наполнил Антонову стопку.
       Генчику хорошо, он всегда умел в жизни устраиваться. И вот теперь -- какой-то там менеджер чего-то на "табачке". Генчик делает деньги на раке лёгких. Но и сам дымит как паровоз, так что с этого боку его совесть чиста. Правда, курит не "Мальборо", и даже не "Парламент", предпочитает сигариллы с запахом ямайского рома. Пижон. Может себе позволить. Так же как и "Форд Фокус" -- оказывается только вчера кредит ему банк одобрил. Хотя, казалось бы, -- зачем Генчику "Фокус", если у него и так фирменный "Опель" в постоянном личном распоряжении?
       -- Вот придёт тачка -- тогда гульнём! -- блестел глазами сквозь сладкий дым Генчик -- Каждое колёсико отдельно обмоем! Да не водярой -- благородным вискариком!
       Антон слушал и размышлял, что ему-то вряд ли когда светит персональный "Опель" и личный "Фокус".
       -- Знаешь, Гендос, что я думаю? Валить мне надо.
       -- Тебе? -- не понял остановленный "на всём скаку" Генчик. -- Куда? И... нафига?
       -- А куда угодно. Жизнь менять, ломать колею, как в песне.
       -- Дурак -- отвесил Генчик. Затянулся глубоко, и расплылся в улыбке.
       -- А вообще у меня такая же хрень была. И я тебе сейчас расскажу чем это лечится. Тёлочку тебе надо нормальную. Свежую кровь, новые впечатления. Ленка-то уже не слишком того, пообвисла. А ты целый день с людьми. Ну вот придёт какая-нибудь с крепкой задницей, а ты ей электродуршлаг подгони с дистанционным управлением, и собственные услуги по обучению на дому, а? -- заржал, довольный выдумкой, но осёкся:
       -- А вообще нет. Дуршлаг -- это для замужней. Не катит. Кузнец нам не нужен. Ну тогда гаджет какой-нить, особо продвинутый. В общем, разберёшься!
       Антон сделал "чи-из". Смешно ему не было. Вариант таких "новых впечатлений" он не рассматривал. И не из-за большой любви вовсе. Просто если менять синицу в руках, то на журавля в небе, не мелочиться. Но "журавль" -- во-первых, дело случая, которого можно и не дождаться, а во-вторых, пойманные журавли склонны очень быстро превращаться в синиц. Или в куриц.
       Первые их с Ленкой месяцы -- какой огонь был! Он на жену при людях смотреть стеснялся -- казалось, все сразу видят, как он её хочет. Любили друг друга регулярно, утром и вечером, при случае в обед прихватывали. Ленка не говорила: "Милый, мы будем питаться любовью", хотя могла бы. Только смысла не было "меню" обсуждать. И так ясно. Теперь куда-то кануло всё. Казалось, море любви, а вытекло быстро, будто вода из ванны. "Супружеский долг" -- смешно звучит, правда? Ну да... когда-то Антон тоже смеялся.
       А ещё не хотелось мути. Пусть всё будет чётко и ясно: уходя уходи. Только куда? В пустоту? Время давит не одних женщин. После сорока ты для любого работодателя вроде как низший сорт, осетринка второй свежести. Значит надо спешить, уходить пока есть какой-то запас, пока не погряз окончательно в бессильном розовом киселе из бабских тряпок, резинок, заколок и бантиков, раскиданных по квартире.
       -- Антох, ты чё, заснул? -- оказывается, и закуска уже на столе, и Генчик выжидательно поднял стопку.
      
       На Танькиной кухне идеальный порядок. Секрет прост -- всему определить место, и ничего не оставлять на потом. Стол она всегда сервирует с претензией на элегантность, будто в кафе. На подтарельнике тёмного дымчатого стекла глубокая тарелка с борщом. Белый айсберг сметаны в бордовом озере. Приборы с желтоватыми ручками. Маленькая гранёная рюмочка, тонкостенный графинчик, наполовину пустой. Ну или наполовину полный -- как посмотреть. Во главе стола Генчик, только с работы пришёл. Это для него Танька старается. А чего бы и не стараться, когда десять тысяч за частный садик для них не великие деньги.
       Лена как бедная родственница присела на краешек стула. Генчик лицом напрягся, потянулся к графину. Но Танька опередила, отодвинула в сторону:
       -- Сначала говори, а потом бухай!
       -- А чё говорить? Завербовался Антоха.
       -- Как? -- не поняла Лена. "Вербовка" -- это ведь что-то про Штирлица.
       -- А вот так. Бабки рубить поехал, тебе на фитнес-центр -- Генчик дотянулся до графина, налил, выпил, принялся есть борщ.
       -- Но он говорил что на курсы... А сам не звонит, мобильник недоступен, и на письма не отвечает...
       -- Ну это ваши с ним заморочки, чего он там тебе сказал -- не сказал.
       Лена подумала, что Генчик врёт, но вот адрес и телефон представительства. Она ждала ещё ровно неделю. Упали на карточку обещанные Антоном деньги. Много. Втрое больше прежней зарплаты. На следующий день купила билет.
      
       Поезд привёз её на станцию с длинным, плохозапоминающимся названием. Но если понятие "у чёрта на рогах" имеет свои географические координаты, то это здесь. А до посёлка, где по Лениным сведениям теперь Антон, ещё пятьдесят километров. Единственный затаившийся позади станционной постройки таксист сумму назвал баснословную. "Пожилой дядька, а наглый" -- подумала Лена, но выбирать не приходилось.
       -- Ты что ж, на работу устраиваться? -- окинул её оценивающим взглядом.
       -- Угу -- неопределённо кивнула Лена, не желая вдаваться в подробности.
       -- Разведёная? Детей нет? -- блеснул интуицией дядька.
       -- А вам зачем?
       -- Да... просто.
       -- Вы бы лучше за дорогой следили. Скользко.
       -- Ну не хочешь не говори -- ухмыльнулся -- я и так знаю.
       Дома всё ещё никак не кончится осень, а здесь зима. Давно и надолго. Асфальт под плотной коркой снега, позёмка переметает дорогу. Лена боялась быстроты, с которой таксист гнал машину, но вскоре расслабилась, слушая мерный гул мотора, и думая о своём.
       Совсем скоро закончится путь. Что скажет она Антону? Что ответит он ей? Воображение рисовало картины встречи, и тут же зачёркивало: нет, он не будет рад её видеть, нет она не станет его упрекать, только спросит -- зачем? Зачем это всё? Больше она ничего не могла представить. Будет как будет.
       Внезапно двигатель смолк. Машина съехала с дороги, остановилась. Водитель матерно выругался, вылез наружу, открыл капот, что-то там долго рассматривал, потом вернулся в салон:
       -- Херовое дело. Ремень полетел.
       -- И что теперь?
       -- А ничего! Пешком потопаем!
       -- Вы шутите?
       -- Ага, шучу -- пробурчал он, вытаскивая из-за пазухи мобильник. -- Сети нет. Раз не хочешь идти, значит сидеть будем, ждать пока выручат.
       Лена почувствовала как холодная пустота перекрывает дыхание. Решимость, с которой она бросилась на поиски мужа, куда-то исчезла. Оказывается, её было совсем немного, и хватило лишь до поры, пока всё шло согласно намеченному плану. Но что же, сдаваться теперь?
       -- Давайте пойдём, я готова, оставим вещи.
       -- Да куда ты пойдёшь, дура? Тут тридцать вёрст!
       -- Но вы же сказали...
       -- Сказали, сказали... -- он перегнулся через сиденье, содрал с заднего дивана плед -- На вот, ноги накрой. И не боись, прорвёмся!
       Салон быстро остыл, сквозь щели посвистывал ветер, и всё напоминало какой-то дурной сон. Будто не с ней это случилось. Как там сейчас дети? Лиза, наверное, филонит, математику делает спустя рукава, и отказывается есть суп. А Дашка бегает по квартире до половины одиннадцатого -- бабушке с ней не совладать. Лена никогда ещё не оставляла девчонок одних так надолго. И зачем? Ради чего? Ради любви, которой больше как-бы и нет? Ради семьи, которой, наверное, теперь нет тоже? Захотелось поплакать, но Лена стеснялась водителя. А он то выходил на улицу, топал ногами, курил, вглядываясь в белое марево, то возвращался внутрь, и тогда делалось ещё холоднее.
       Лена не заметила, как из снежного молока вынырнул "Камаз" и остановился чуть впереди легковушки. Таксист выскочил из машины, побежал размахивая руками, о чём-то коротко переговорил с водителем грузовика. Вернулся:
       -- Иди к нему, довезёт.
       -- А вы?
       -- Я сзади, на галстуке.
       В посёлок добрались к вечеру. Лена с удивлением рассматривала сетчатый забор с колючей проволокой поверху, длинные двухэтажные здания за ним. Прощаясь, таксист спросил:
       -- Звать тебя как? -- Она ответила.
       -- Ничё, Ленка, ты красивая, найдёшь своего мужика. Только осторожней будь -- они тут голодные. И с алкашнёй не связывайся.
      
       Бюро пропусков оказалось маленьким белым домиком неподалёку от проходной. За компьютером сидела толстая женщина с неопрятной причёской и вульгарно накрашенными губами. Она с сомнением повертела в руках Ленины документы -- свидетельство о браке и паспорт:
       -- Ну надо же, первый раз вижу такое... А деньги пересылает? Откупается что-ли? Ладно, сейчас посмотрим -- ярко-розовым ногтем толстуха принялась тыкать в клавиши. Вгляделась в экран, удовлетворённо откинулась на широкую спинку кресла:
       -- Тут он, орёлик! Только вам на территорию нельзя. Мало ли...
       -- А как же... ?
       -- У нас тут гостиничка рядом. Я позвоню чтобы вас пустили. Устройтесь, передохните, а к половине седьмого подходите на проходную. Рабочие как раз с площадки приедут. Если не встретите, зайдите ко мне -- что-нибудь придумаем.
      
       Лена стояла на своём посту с колотящимся сердцем. Из синей ночной глубины, пронзительно светя фарами, выплывали автобусы. Люди, одинаково одетые в тёмные куртки, шли к проходной. Апельсиновый свет фонарей сгущал под капюшонами тени. Рабочие тут же закуривали, и пар от дыхания мешался с табачным дымом. Они всё шли, их было много, переговаривались и бросали на Лену быстрые взгляды, а она с отчаянием убеждалась: "Не тот! Не тот!"
       Но вдруг среди десятков одинаковых незнакомых голов мелькнул бело-синий вязаный "колпачок" мужа. Лена шагнула вперёд, её задели плечом.
       -- Антон! -- закричала она.
       "Колпачок" дрогнул, его владелец повернул голову: "Он!" -- ёкнуло сердце. И вот уже стояли они, глаза в глаза, удивлённые карие в готовые брызнуть слезами голубые.
       -- Ты?! Ты как здесь?!
       -- Я... А вот видишь, тут я... Нашла я тебя! Нашла! -- тихо сказала Лена, и разрыдалась.
      
       Они сидели рядышком на гостиничной скрипучей кровати. Скучно светила под потолком длинная белая лампа.
       -- Это Гендос меня сдал?
       -- Угу. Только зачем ты уехал... так?
       -- А ты бы не отпустила -- соврал Антон.
       Всколыхнулась обида. Лена хотела что-то сказать, но слова... Их не было. Смотрела на мужа, будто впервые увидала его. Черты лица посуровели, заострились, кожа обветренная, грубая щетина вот-вот превратится в бородку, губы потрескались. "Детским кремом хоть бы помазал" -- невпопад подумалось ей.
       -- Зачем ты так? -- снова повторила она.
       Антон мял в руках шапку, разглядывал шершавую краску на гипсокартонной стене, и думал, что не в силах ей объяснить -- "зачем". Потому что для этого понадобилось бы вынуть всего себя изнутри, и разложить на составные частички: "Смотри!" И если бы Лена увидела, то, наверное, ушла бы тотчас. Наверное, это было бы правильно. Вот только где-то из глубины всё твердил и твердил настойчивый голос: "Знаю, что неправ, но не дай мне повод, не дай мне повод, ну пожалуйста, слышишь?"
      
       Вечером двадцать девятого декабря тихо пропищал домофон, загудел мотор лифта, в замке провернулся ключ. Топоча по ламинату голыми пятками выскочила в прихожую Дашка, выплыла из "Одноклассников" Лиза, Лена сняла с огня сковороду и вытерла руки.
       Бородатый, пропахший гостиницами, самолётами, поездами, Антон переступил порог. Пронзительно взвизгнула Дашка. "Ура!" -- закричала Лиза. "Вернулся" -- сказала Лена. А он не знал что сказать. Да и просто не мог, потому что в следующий момент Дашка, не переставая визжать, повисла на левой руке, Лиза на правой, а губы оказались заняты совсем иным делом. Только быстро и часто бухало сердце, будто силилось вытолкнуть из внутреннего кармана рабочей куртки обратный билет.
      
      

    7

    Берег Вк-5: Елка   6k   Оценка:8.72*7   "Рассказ" Юмор

      
      Жизнь - обман с чарующей тоскою,
      Оттого так и сильна она,
      Что своею грубою рукою
      Роковые пишет письмена.
      Я всегда, когда глаза закрою,
      Говорю: Лишь сердце потревожь,
      Жизнь - обман, но и она порою
      Украшает радостями ложь....
      
      - Елочки, елочки. Покупаем зеленые, пушистые, колючие, игристые,- зазывал продавец перед заводской проходной.
      Его собственность, небрежно выставленная вдоль серой обмороженной стены, молчала. Подъехал грузовичок, и сверху к ним выкинули одинокую, желто-зеленую задрыпанку.
      - Ну, что сестринство, принимай в свои ряды! - нахально сказало зеленое без нижних веток лысое чудо-юдо.
      Остальные елки от изумления махнули на нее руками, и только одна самая статная и высокая фыркнула:
      - Фу ты ну ты, это что ж, елка или горбатый гоблин на одной ноге? Тебя что пилой перекосило, когда спиливали?
      - Ну, и деревня понаехала, прям дыхнуть не дают. Не видишь авангардная я, постмодернизма не нюхала, деревянная ты моя?
      - Кому ты нужна, не продашься, и Васька скинет тебя в печь, вот там и запахнешь своим пост, как там его ... дернизмом. Ты "дернизмом" не финти и без тебя ученые.
      - Поди, носик припудри, а за одно и мозги, только смотри глаза не поколи длинными иголками и юбочку не помни.
      - Стерва.
      Красавица умолкла, как только вышла смена рабочих из проходной.
      Подошли две женщины и купили две маленьких елочки.
      - Ах, везет, дома возле семейного очага в тепле и уюте будут стоять, - вздохнули остальные.
      - Девчонки, всех-всех выберут, на каждую хватит тепла и любви, - подбадривала красавица подруг.
      - Не обещайте деве юной...- запела новенькая.
      - Это что, гном колючий пищит или мне послышалось?- огрызнулась красавица.
      Но самые молоденькие зарыдали в три ручья.
      - Родненькие, не плачьте, вы у меня умные, красивые, добрые, мечта любого принца, - успокаивала она их.
      - Где ты принцев видела в своем лесгоспе? Надо смотреть правде в глаза, девки - не реветь, стерпится-слюбится, как говорил мне старый, корявый пенек в лесу. Ах, лес - это не ферма ваша, свобода, ветер, мороз, благодать не земная. Ах, где мои семнадцать лет? - икнула страшненькая.
      К вечеру все елки были распроданы, и осталась кривулька и самая высокая пушистая елка.
      - Осталось двое нас, о, верная сестра... может и ночевать придется вместе, ты как на это смотришь, кипарисная моя, - заговорила корявенькая.
      - Фи, ты мне не пара, меня купят, вот увидишь, - вздрогнула красавица.
      - Да, я хотела только предупредить, я ночью в оборотня превращаюсь с зелеными иголками, жуть лесная, у-у-у, - хихикнула ее напарница.
      Небо почернело, загрустило, не единого покупателя. Продавец Васька, отплясывая чунгу-чангу, матерился и нюхал остатки водки из фляги, не решаясь сделать последний глоток. Красавица выгнула грудь колесом и оптимистично поправила зеленый шиньон. Кривулька цинично плевала в небо, грубо подметив гадость городской ночи.
      - Ню, ню, перышки чистишь, смотри хрустальную туфельку не потеряй, - язвила от скуки елка. - Ты с мое в лесу постой пять годков, и ветер, поющий 'спи елочка бай-бай' больше мозги тебе не вынесет, мерзавец инфантильный, сыночек зимушки-зимы, всем зеленым первогодкам бдительность присыпает. И я тогда, молодая, неопытная, повелась, все хрустальную туфельку берегла, все прЫнца своего ждала, и дождалась на свою еловую голову. А, да, был у меня еще зайка серенький, маленький, лысенький такой, все капусту у меня прятал, потом всю ее выгреб и к зайчихе своей ускакал, и семь зайчат настругал. Гад, двоеженец. Вот, так, деточка, как же тут не скрутит тебя, ты с мое постой на холоде, на голоде.
       Зеленая пышногрудая дева хмыкнула недоверчиво, мысленно уверяя себя в успехе, мол, отстояла свое мамаша, дай и нам молодым и перспективным дорогу, потеснись корявая.
       Тут подбежали два симпатичных паренька и стали торговаться.
      - Сколько стоит этот пушистик? Ого, ты что дядя, я за эти деньги сам в тайгу сбегаю, еще и снегурочку себе куплю на сдачу, - возмутился низенький крепыш.
      - Давай эту лысую кочергу возьмем, а че? Нарядим ее шариками, звездочками, краской из баллончика прыснем, она и позеленеет, денег впритык. Мужик, уступи, на корпоротив срочняк, как надо, а ни копейки не осталось, будь человеком, гражданином РСФСР, - умолял второй парень в красном пуховике.
      - О-о, слыхала, на корпоротив! - восхищено выдохнула волшебное, неизвестное слово красавица, и представила себя корпоротивной елкой, словно самая главная елка, как в Кремле, в президентском люксе. Тысячи огней и звездный дождь, куранты, шампанское, конфетти!
      - Тебе, что мозги отморозило? Шалавой в дом терпимости хочешь? Ну, иди, иди, а я и здесь, возле стеночки тихонько постою, мне и тут хорошо. Совсем еще зеленая, жизни не знаешь, - покрутила пальцем возле виска кривулька.
      - Все берем этот пенек с иголками и бежим, - решил крепыш, подхватив елку.
      - Меня? Вот видишь, подруга, главное душа, а не елки-метелки и юбка до пупка. Внутренняя, неподдельная красота. Э-э, ребятки, только, чур, окрошкой не поливать, на ствол не ссать после двенадцати ночи, презервативами не обвешивать. А я миленького узнаю по... походке....- запела протяжно кривая, но счастливая елка, покорно свесив свои мохнатые руки к земле.
      - Ну, что красотуля, очень дорого ты стоишь, никто тебя не берет, будешь у меня в каптерке стоять. Мне хозяин бонус обещал, если всех распродам, то последняя елочка моя. Будешь моим новогодним бонусом, - мечтательно погладил Васька свою добычу.

    8

    Ветер_в_камышах Вк-5: Тень   13k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза


       Она была щуплой и сутулой. Настолько сутулой, что удивительно, как ей при этом удавалось дышать.
       Она открыла изнутри дверь в квартиру, куда привёл меня приятель - знакомить со своими друзьями. Увидев полуголую - в футболке и трусах - фигурку, я решила, что мы попали не в тот дом. Но она проигнорировала меня и бросилась на шею моему спутнику, который уже сделал шаг за порог - ей навстречу. Вошла за ним и я.
       В прихожей ступить было некуда из-за разномастных зимних сапог и ботинок.
       Здесь компания моего приятеля отмечала Новый год и, хотя было уже второе число, по домам, видимо, расходиться не собиралась.
       Спутник представил меня. Когда он произнёс моё имя: "Ника", я дружелюбно улыбнулась.
       "Ну Ника и Ника," - отмахнулась девочка и убежала на кухню.
       "Ника, а это Аня Тень..." - немного растерянно сказал приятель, глядя ей в след.
      
       Что ещё замечательного было во внешности Анны? Копна плохо причёсанных волнистых волос да тёмные маленькие глаза с опущенными внешними уголками. Сколько я ни пыталась, мне ни разу не удалось поймать их цепкого взгляда. Он был подобен уколу шпаги: жалил и отскакивал, ни на ком не задерживаясь дольше доли секунды.
       Других черт моя память не сохранила; отчасти потому, что рассматривать Анну казалось неудобным: какое-то звериное напряжение постоянно сковывало её, скручивало и без того маленькую вертлявую фигурку.
       Она говорила мало, а всё, что я слышала, выдавала тихо и быстро, со странной игриво-насмехающейся интонацией.
       Впрочем, непосредственно со мной она никогда не разговаривала.
       Находясь с ней в одной комнате, я деликатно делала вид, что Анны не существует. Меня для неё, похоже, на самом деле не существовало.
      
       Как-то раз мы встретились случайно. Я увидела её издалека и подошла поздороваться, повинуясь необъяснимому импульсу.
       "Привет!" - сказала я.
       Прошелестел беглый ответ, она скользнула по мне отрешённым взглядом и отвернулась.
       Мне осталось только уйти, но эта девушка не шла из моей головы: нет-нет, да всплывали в воспоминаниях загадочные глаза-бусины.
       Всё, что касалось её, стало для меня интересно. Захотелось понять, разгадать её, как ребус. К счастью, нашлось достаточно разговорчивых общих знакомых.
       Люди её любили. Много людей. Это стало потрясением номер один. Мало о ком так искренне за глаза говорят исключительно приятные вещи.
       "Тень замечательный человечек! - Уверял меня приятель. - Пообщайся с ней и сама поймёшь!"
       Ага. Как?
       "Аня? - Улыбалась знакомая М. - Настоящая зажигалочка. Любую встречу превращает в праздник, всегда что-нибудь изобретёт!"
       "Ой, она такая добрая душа! - Восхищалась знакомая К. - Однажды мы шли и услышали мяуканье. Оказалось, котёнок в мусоропроводе. Полдня потратили, но котёнка освободили. Тень всем всегда так помогает!"
       "Её предки были дворянами. - Поясняла знакомая Т. - Оно и видно: воспитанность, интеллигентность, аристократия на лицо!"
       Оно и видно...
      
       - Она смелая и совершенно без комплексов... - Вздыхала знакомая Л. - Я давно мечтала путешествовать автостопом и боялась. Ну страшно же, можно и не доехать! А Тень легко так развеяла мои сомнения: давай, мол, со мной, я постоянно катаюсь между городами!
       - И как? - Заинтересовалась я. - Добрались? Тебе понравилось?
       - Да! - Гордо выдохнула Л., и вдруг сникла. - Но больше я ни ногой на трассу...
       - Почему? Что-нибудь случилось?
       - О! Только никому не рассказывай! - Округлила глаза Л. - Конечно, и так все знают, и ничего такого в этом нет...
       - Не скажу. - Подбодрила я её.
       - Мы прекрасно ехали и сменили несколько машин. Ночью нас подвозил дальнобойщик, так Аня болтала не переставая, чтобы он не уснул! Это феноменально - находить столько тем для разговора с незнакомым человеком! - Воодушевлённо поведала знакомая. - На другой день всё шло так же отлично, пока мы не поймали девятку с двумя парнями. Вечерело, но мы почти добрались до города - цели нашей поездки. И вдруг водитель остановил машину, парни обернулись к нам и сказали, мол, девочки, не пора ли расплатиться? Я растерялась, вспоминая, какую сумму взяла с собой; а Тень улыбалась и отшучивалась: как можно брать деньги с таких хорошеньких девушек? Парни заржали и пояснили, что плату хотят совсем другую. А иначе - топайте дальше сами на ночь глядя по какой-то пустынной объездной дороге. Я решительно схватила вещи и выскочила наружу. Аня же ответила "Не вопрос" и осталась в машине с этими двумя. Ну, короче, так я и сидела на рюкзаке на улице, пока они заканчивали с оплатой.
       - Понятно... Путешествия автостопом - очень рискованное занятие. - Протянула я, хотя понятно мне было ещё меньше, чем до всех этих разговоров.
       И, словно чтобы совсем запутать меня, знакомая Л. тихо добавила:
       - Это при том, что у Ани на тот момент был жених.
       - Они расстались?
       - Да... Позже. Аня ушла к другому.
       Потом к третьему, четвёртому,... И так далее.
      
       Жених, которого бросила Тень, производил впечатление приятного и открытого молодого человека. Я была поверхностно знакома с ним, и видела, как он скучает, страдает... Страдает по нелюдимому существу, которое девушкой, по моему мнению, можно назвать с огромной натяжкой.
      
       Я слышала, как она задаёт вопросы в лоб, некоторые из которых я бы постеснялась озвучить даже анонимно. И ни один спрашиваемый не возмутился, не обиделся. В крайнем случае они меняли тему, обещая ответить ей лично, в отсутствие посторонних.
       Анна никак не корректировала своеобразную внешность. Никогда не красилась, ничего не делала с волосами. Думаю, идея выпрямить кривоватые зубы или осанку её также не посещала.
       Одевалась Тень с совершеннейшим, как мне казалось, безразличием к мнению окружающих. Начиная от дефиле в трусах перед малознакомыми людьми и майками наизнанку, переодеваемыми налицо в тот же момент, как кто-то ей это замечал; и заканчивая шляпками-котелками и пижонскими тросточками, которые приковывали к ней все взгляды в общественных местах.
       Однако примечательная не в лучшем смысле внешность не отпугивала от Анны поклонников. Возможно, даже наоборот. Она меняла кавалеров, как перчатки, до тех пор, пока успешно не вышла замуж. Да-да, замуж, как абсолютно простая смертная. С пышной свадьбой, выкупом и вальсом молодых, тамадой и пьяными в дым гостями.
       Вышла за грубого и мелочного мужчину весьма внушительных габаритов. Но при деньгах. При хороших деньгах.
       И уехала. Пропала; из города, из моей жизни, из спутанных её загадкой мыслей.
       Мы не виделись пару лет. Не только с Анной, но и с приятелями, которые были ей близки.
       Но мир наш тесен, и непредсказуемы дороги - встреча случилась в сети.
       В Интернет, одновременно разделяющей и объединяющей людей, в моё поле зрения попала её страничка. Я не прошла мимо, просмотрела. Может быть, зря.
       Ничего особенного там не было - шаблонные тексты, непритязательные стишочки и снимки из путешествий. На фотографии знакомая косоглазая мордочка с большим носом и щёлкой между зубов, улыбающаяся добродушно и отрешённо.
       Я смотрела и не понимала: где это всё, что приписывают ей? Где прекрасная, лёгкая, творящая фея? Я всматривалась до боли в глазах.
       Возвращался мой интерес.
       Возвращались и мои чувства.
      
       Как, я ничего не говорила про чувства к Анне?
       Ну, так она меня раздражала. Раздражала, злила; бесило каждое упоминание о ней. Внутри меня просыпалась разъярённая кошка и начинала мучительно скрестись и шипеть.
       Вот такая правда, которая отнюдь меня не украшает. И этот факт добавлял к гамме негативных чувств ещё и уныние.
       Оказалось, что ничего не забылось; я читала заметки Анны и медленно закипала.
       Но почему? Что она для меня значит?
       Я должна разгадать эту странную девушку, понять природу своей внутренней кошки.
       Не в силах разобраться самостоятельно, я решила поговорить с близким человеком, от души выложив ему накопившееся недоумение и досаду.
       Он внимательно смотрел на меня и вдруг тихо сказал фразу, от которой я застыла, вытаращив глаза. Чуть придя в себя, потребовала объяснений.
       - Ты смелая. - Успокаивающе произнёс собеседник. - Но не поедешь автостопом одна. Потому что ты ещё и благоразумная. А она - просто смелая. Это во-первых.
       Я не соглашалась и не возражала, просто слушала, пытаясь осознать.
       - Ты импульсивна по природе, я знаю. Но ты научилась сдерживаться, и эмоциями твоими владеет рассудок, иначе сколько бы ты доставила хлопот людям, да и себе. А она - действует по импульсу, не зная расчёта. Это во-вторых.
       В-третьих, ей не интересно полировать внешний вид, и она этим не занимается, потому что плюёт на мнение общества. А ты вынуждена тратить время и силы, потому что окружающие для тебя что-то значат.
       В-четвёртых, её жизнь полна творчества. Бездарного, ширпотребного, но выставляемого на всеобщее обозрение с незамутнённой гордостью. А как часто это делаешь ты? Всегда заботишься о каком-то качестве, просишь критики, а не похвалы... Неужели такова твоя природная потребность? Или всё же ты нуждаешься в одобрении, но сковывает приобретённая скромность?
       В-пятых, она не упускает случая заявить о своём дворянском происхождении. Что заставляет впечатлительных немедля приписать ей все качества благородной крови. Неплохо было бы получать подобный аванс, да?
       В-шестых, её любят или ненавидят. А ты, следуя установке быть паинькой, сглаживаешь в общении все углы, и остаёшься удобной и незаметной... Она идёт по простому пути: говорит, что думает, спрашивает прямо; с неудобными и безынтересными людьми вообще не общается.
       - Испытано на себе. - Горько подтвердила я.
       -...И получает незаслуженную награду: память и внимание окружающих. - Закончил мысль собеседник.
       - Но, может быть, она просто высокомерна?
       - Да, но не задумывается об этом. Она просто любит себя и дарит благосклонность только достойным. В её воображении, разумеется.
       И ты заносчива. Но проявляешь доброту и терпение, потому что с детства знаешь: гордыня - это очень плохо.
       Однако от себя не уйти. Пойми. От того, что изо дня в день ты носишь удобные миру маски, ты не становишься ими, не перестаёшь быть собой.
       Ты сидишь среди них, как в темнице, без права хоть на мгновение выйти на свет. Ведь, если это случается, ты винишь себя в проявлении недостойного, бесполезного, злого...
      
       Я задумалась - было над чем.
       Собеседник продолжал:
       - Ты работаешь над собой, без конца ограняешь личность в соответствии с требованиями среды. Ты хочешь стать сильнее, но откуда это чувство, что теряешь важное, и слабость твоя растёт? Никакого парадокса здесь нет. Ты запираешь в темницу большую часть себя, замещая её ненадёжными масками.
       - Что такое ты говоришь! - Возмутилась я. - Как я могу, скажем, одеваться, как бомж, или вести себя, как в голову взбредёт, не думая о последствиях? Разве это сила? Это же настоящая слабость и инфантильность!
       - С одной стороны так. - Лукаво согласился собеседник. - По законам общества, в котором ты воспитана.
       Да, да, ты другая, взрослая и совсем не такая с виду. Но если заглянуть глубоко в твою душу, в самую ей Тень... Узнать настолько, насколько знаю я и догадываюсь о многом... - И он повторил фразу, сказанную в начале разговора:
       - Вы с ней очень похожи.
      
       Он замолчал. Озарение разгоралось в моей голове. Всё так относительно... Нормы, правила. Кто сказал, что воспитание делает меня лучше? Удобнее, это единственный однозначный ответ.
       Важнейшие переживания о правильности моих чувств и поступков, отношений с кем-либо вдруг сжались в ничтожную точку. На поверхность сознания всплыл, как кит, глобальный вопрос об изначальной направленности души, хорошем и плохом в человеке... Добре и зле, если угодно сформулировать кратко.
      
       - Мне надо пройтись. - Я встала и ушла со стеклянным взглядом.
      
       Мне было смешно и грустно одновременно.
       Мы похожи.
       Вдруг и она невзлюбила меня с первого взгляда?
       Я так долго ломала голову над ребусом сильных смешанных чувств к этой многим симпатичной девушке. Отгадка оказалась простой и непостижимой одновременно.
       Познакомившись с самым неприятным в своей жизни человеком, я встретила в нём... Себя.
       Вот такая ирония.
      
      
      
      

    9

    Женщина Вк-5: Моё будущее прекрасно   6k   "Рассказ" Проза

    Я - Женщина. Мне нравится, как я изменяюсь сегодня, перестаю быть одинокой и требовательной, становлюсь спокойной и уверенной. Моё будущее будет прекрасным.
    Когда это началось? Горячий океан, первые рептилии, первые гоминиды, первые хомо, первые слова.
    Как трудно было начать говорить. Сначала это только крик. Крик от боли. Потом звала любимого. А когда пропал малыш, звук детского голоса стал его спасением, его первым именем. Потом, в лесу, моего сына так и звали, и охота была успешной, и еды было много.
    Когда однажды все ушли за добычей в чащу, я осталась одна охранять лежбище, наше гнездо. Одна перед всеми шорохами, зубами и когтями леса. И тогда поняла: надо вынашивать детеныша. Тогда можно убежать от опасности, и твоё потомство останется с тобой, а не в гнезде яйцом на растерзание хищникам. Во мне сейчас остались воспоминания о временах, когда в месяце было двадцать дней и ночей. Именно столько дней птицы до сих пор высиживают в гнезде птенцов. Тогда сутки были совсем короткие, половину из них было темно, надо было спать. Я до сих пор сплю столько же, только теперь это треть суток.
    Через несколько сезонов нас было в стае уже много, на охоту стали ходить только опытные. Однажды ушли все сильные мужчины и женщины далеко, не слышно криков. А меня тогда оставили заботиться о малышах и стариках. Несколько дней в сумраке и прохладе пещеры, устланной теплыми шкурами. Даже дети затихли. Только старый вождь изредка покашливал. Как охотники дотащат добычу? Так далеко... В лесу полно корневищ. Вожак сказал, что донесут. Это было правильное решение - стать на ноги.
    Ночи становились всё длиннее и прохладнее. Гроза родила огненный цветок. Детишки носили сухие ветки, чтобы пламя не угасло.
    Весна подарила теплый ароматный день. Я плескалась в мелком прогретом ручье, потом вытиралась цветками трав. А Он смеялся и держал меня в крепких объятиях. Как хорошо, что Он у меня есть! Это был счастливый день, Он придумал жить вдвоём. Мне уже не пришлось охотиться, я ждала добычу, которую готовила на огненном цветке.
    Полно живности в лесу и плодов в роще. Река приносила каждую весну плодородный ил, урожая и рыбы хватало всем.
    Я задумалась. Когда живешь в раю, можно всю жизнь так и остаться в шалаше.
    Уговаривала его уйти в другие края, построить новый просторный дом. Он тоже видел, как плодится наше племя, понимал, что не к добру. Когда стало тесно на соседних землях и стали угрожать детям, Он согласился отправиться в путь.
    Переходы были в холодные месяцы. Так больше можно собрать хвороста и еды. С началом лета устраивали стоянку, мужчины выжигали лес, а я высевала зёрна. Через пару месяцев из собранного урожая снова оставляла семена. До следующего сезона.
    В тот раз мужчины ушли на охоту, женщины с детьми вышли из темных хижин и расположились на солнечной поляне. Вдруг, совсем рядом, в лесу, раздался треск веток. В страхе прижала к себе малышей. Из-за деревьев вышел Другой, такой как мы, но другой, потом ещё один. Напуганные сестры завизжали, дети разбежались по кустам. Одну из сестер другие увели с собой. У неё не было своего охотника, она ушла не сопротивляясь. Я её больше никогда не видела. Но встречала потомков Других, которые ходят среди нас, со временем похожие на нас всё больше. Скоро я совсем не смогу их отличить от наших.
    Однажды осенью сильно похолодало. Мы узнали, что такое зима. Снег и лёд. Хижины стали накрывать шкурами. Охотники ушли далеко. Где Он, мой? Скорей бы вернулся. А возвращаются не все. Охота не всегда бывает удачной. Утешала себя надеждой, выла, пела потихоньку. Корней и травы приготовила, чтобы раны лечить. Волосы заплела. Быть привлекательной, выделяться, чтобы его не потерять. У меня были голубые глаза, светлые волосы, наверное от холода. А может от того, что таких лучше кормят, больше любят. Там, в тех холодных краях, меня, блондинки, осталось немного. Ничего, в теплых землях с темными глазами и волосами тоже не плохо получается.
    В тот вечер Он принёс жеребца, совсем маленького. Подросший конь вырос с детьми, позволял им любые шалости. Но вскоре нашлась для него и работа. Теперь мой уже не ходил на охоту, скота в стадах хватало. У нас было своё и молоко, и яйца, и мясо.
    На новой земле вырастали наши дети, не знавшие первобытного рая. Мы плавили особые камни, ковали ножи, валили деревья, придумали колесо, построили настоящий дом, основали каменный город. Сколько там? Сорок лет, или сорок тысячелетий скитались, пока в новые края попали, не важно, оно того стоило.
    Тайком от меня Он что-то долго мастерил. Зря прятался, я всё равно видела, но не могла понять, что он задумал. Когда к весне прялка была готова, все ахнули от изумления. Такой подарок! Теперь у меня есть нитки и ткань, всех могу одеть тепло и удобно.
    Он смотрит на меня с благодарностью. А я так хочу ему нравиться, от него рожать! И так боюсь потерять! Соперниц меньше не становится. Сколько всего перепробовала: кольца на шее, колодки на ногах, корсеты и обручи. Наконец, устав от одежд, открыла руки, затем лицо, ноги. Ношу не брюки - платья, хочу быть такой, каким Он себе позволить не может: с рюшечками, бантиками, цветочками.
    Недавно ушла из дома, училась. Уже нет того, на чём бы не пробовала поездить, поплавать, полетать и порулить.
    Взялась за всё, чем Он занимался. Хотела доказать, что со всеми делами справлюсь сама.
    Доказала. Могу привыкнуть быть одинокой, могу себя обеспечить. Я свободна!
    Но почему так тоскливо и тревожно? Что мне с этой свободой делать? Что мне не даёт дышать? Мне, Женщине, нужна любовь!
    Я исцеляюсь от свободы и возвращаюсь к Нему.
    Моё каждое наступающее утро - счастливое! Каждое следующее поколение - лучше.
    Мой сын - моя гордость. Он создаст большее, чем могу представить.
    Моя дочь - моя надежда. Она узнает главное: Он, умный и заботливый, будет всегда рядом.
    Моё будущее прекрасно.

    10

    Кацнельсон S. Оберег   16k   "Рассказ" Проза

      

    Вк-5. Оберег

      
      
      
       Идочка Чиж стояла с коллегой около одной из колонн станции метро Маяковская и уже битый час обсуждала непростую ситуацию в рабочем коллективе на кафедре университета. Кафедру трясло от конфликтов и увольнений, и Идочка, как старейшая из работников - в том числе, и по возрасту - боялась лишиться своей должности и работы вообще, а работа почти уже сорок лет была сутью её жизни.
       Как всегда в сложных ситуациях, Идочка вертела пальцами перстень, который никогда не снимала с безымянного пальца правой руки. И вдруг... Прибывший на платформу поезд заглушил и звяканье упавшего сокровища, и громкий возглас потрясенной Идочки.
       Еще битый час женщины шарили вокруг колонны, мелкими шажками прочесывали платформу, упросили работницу метрополитена посветить фонариком на рельсы и шпалы подземки... Все тщетно! Поезда подходили и уходили, а Идочка кругами бродила по станции не в силах смириться с мыслью, что перстень исчез бесследно и бесповоротно. Время близилось к полуночи, приятельница давно имела бледный вид, и Идочка сдалась...
       Опустившись на сидение метропоезда, она в изнеможении задремала. И привиделись ей темно-зеленые, блиставшие холодом, глаза прабабки.
      
       Прабабка Зинаида жила особняком, хоть и в семье своего единственного сына, Идочкиного деда. В двухкомнатной просторной квартире в старом доме старой Москвы занимала одну комнату. Деды, боясь тревожить ее покой, гостей - сына с женой и внучку - приглашали не больше раза в год. Зинаида при гостях никогда не выходила. Лишь изредка во всеобщий разговор врывался ее резкий зов: "Алекс!"
       Алекс, а по паспорту Александр Александрович, в белой рубашке, при галстуке, словно вприсядку отправлялся к матери. Затем мелькал в двери с подносом на руках - то относил бокал с водой, то чашку со свежезаваренным чаем.
       Идочка с малолетства слышала семейные разговоры о том, что Зинаида приняла известие о рождение внука как наказание. Но зато когда родилась правнучка, озарилась лицом. И даже первый и навсегда единственный раз навестила молодых. Долго рассматривала орущего младенца.
       - Наша кровь! - изрекла с промелькнувшей улыбкой.
       До этого напряженно молчавшие домочадцы дружно подняли бокалы за маленькую Идочку.
       Когда Идочке стукнуло восемнадцать, ее вызвали к прабабке. Идочка впервые ехала без родителей, в легкой панике. Как и дед, на ватных ногах, вошла в покои прародительницы.
       Та сидела в кресле, укутанная теплым пледом, боком ко входу. Прямая спина, чеканный профиль... Седые волосы, зачесанные назад, напоминали гриву львицы, выгоревшую на солнце. Когда Зинаида повернула лицо к правнучке, та от неожиданности прижалась спиной к закрывшейся за ней двери. Огромные глаза среди старушечьих морщин еще сверкали огнем, были живыми, пытливыми, как рентген.
       - Подойди, - не здороваясь, приказала Зинаида.
       Идочка с трепетом приблизилась к креслу.
       - Хороша! Наша кровь! - удовлетворенно подтвердила старуха.
       Не выдерживая испытующего взгляда, девушка опустила глаза. Иссохшие руки прабабки с аккуратно подстриженными и словно отполированными ногтями украшал приличных размеров перстень.
       - Он идёт по женской линии рода... Велик мне стал, пришло время менять хозяина, - неожиданно каркнула Зинаида и не сняла - уронила перстень на колени. Бесцеремонно, как приговор, обожгла Идочкину руку сухим прикосновением, водворила на тонкий девичий пальчик фамильный талисман.
       Сжав кулачок - перстень был явно ей велик - Идочка попятилась к двери.
      
       Дома девушка положила подарок в душистую коробочку из-под мыла и спрятала в шкаф - не к лицу ей, комсомолке, носить какие-то буржуинские безделушки...
       Через полгода ее опять вызвали к Зинаиде. Та уже месяц не вставала с постели и сейчас лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Идочка робко подошла, присела на стул.
       - Где перстень? - шевельнула губами старуха.
       - Дома... Велик... Боюсь потерять... украдут... - лепетала наследница, пряча руки за спинкой стула, и ежась от жгучего взгляда прабабки, вдруг приоткрывшей глаза.
       - Твое чужому не по карману, - был ответ.
      
       Еще через месяц вся семья встретилась на кладбище. Собираясь на похороны, Идочка надела фамильный перстень, укрепив его на пальце дешевеньким колечком-ободком. Когда пришла минута прощаться, положила руку с прабабкиным подарком на краешек гроба и крепко зажмурилась. Все казалось ей, что старуха сейчас откроет глаза, пронзит взглядом, проверит... И вдруг будто теплые объятия обернули ее плечи...
      
       - Конечная! - Идочку кто-то тронул за плечо.
       Вздрогнув от неожиданности, она встряхнула дремоту и выскочила из пустого вагона. Как хорошо, что живет на этой самой конечной... Уже в автобусе посмотрела на телефон. Пять эсемесок от Алекса - ужин стынет уже три часа.
       С порога бросилась в объятия встревоженного мужа.
       - Представляешь, Алекс, перстень.... Мой перстень... - наконец она позволила себе разрыдаться. - Болтали со Светиком на Маяковке, а его словно ветром сдуло...
       Муж усадил Идочку на стул, налил чая, поставил подогреваться жаркое... Присев к столу, терпеливо слушал сбивчивые объяснения жены и все гладил и гладил её руку, не обремененную темно-зеленым осколком рода.
       - Ну, успокойся, - сказал наконец. - Понимаю тебя, любимая. Обидно конечно и странно как-то... Может еще найдется...
       И тут же покраснел от беспомощности своей фразы, быстро повернулся к плите...
       - Я не снимала его почти сорок лет, - в отчаянии вскрикнула Идочка, глядя в спину мужу.
       Сорок лет... Со дня похорон прабабки Зинаиды, которая, как открылся перед смертью дед, была не просто заносчивая и властная старуха - древнего рода, уважаемых кровей. Далеко не первая красавица, но чрезвычайно приятная лицом Зинаида слыла владычицей многих мужских сердец. То ли характером брала, то ли не женским умом... И мужа своего до самой его смерти держала на коротком поводке.
       Идочка словно только сейчас осознала, что значил для нее прабабкин подарок. Фамильная драгоценность, а по цвету напоминала осколок пивной бутылки, оправа вся черная, не скажешь, что серебро... Но как бы ни выглядел перстень, а все в ее, Идочкиной, жизни шло как по маслу. Зинаиду похоронили глубокой осенью, а уже ранней весной они с Алексеем - и не вспомнишь, когда стала Алексом его называть - свадьбу сыграли. Познакомилась на вечеринке у друзей. Обычный парень - физик и гитарист. А вот ведь - всю жизнь вместе. Кажется, в тот же год, после летней практики, она стала работать на кафедре университета, прижилась. Потом аспирантура, кандидатская, докторская... Работа интереснейшая, люди вокруг умнейшие, студенты - как дети родные... Не заметила, как вырос сын. Алекс был и мамой, и папой, и нянькой, и хозяйкой, и стряпухой... Пылинки все годы сдувал. Жила даже не принцессой - королевой!.. Сколько терпения в человеке! Как он любит!
       - Вкусно же ты готовишь, Алекс! - прервав путаницу воспоминаний, Идочка с нежностью посмотрела на мужа и чуть опять не заплакала. - Как жить теперь, без моего оберега - каждой черной кошки бояться? - добавила рассеяно.
       - Не надо бояться! - бодро ответил муж. - Раз так, значит, сделал он свое дело, не нужен больше...
      
       На следующее утро Идочка и, вправду, почти успокоилась - ее не разжаловали в должности: такие кадры в любом возрасте на вес золота.
      Но вот вечером, приехав домой, она не застала Алекса. Ни записки на столе, ни эсемески в телефоне... Идочка быстро набрала номер, но муж оказался недоступен. На плите стояла сковородка с еще теплой запеканкой. Идочка в полной растерянности несколько раз подняла и опустила крышку, даже не притронулась к еде и вдруг почувствовала острую потребность выпить - то ли коньяка, то ли валерианки. Но почему-то не нашла ни бутылки со спиртным, ни склянки с лекарством, и не зная что делать и что думать, бесцельно сновала из кухни в комнату. В чувство привел скрип открывшейся двери. На пороге стоял улыбающийся, счастливый Алекс. Опустив на пол кофр с гитарой, раскрыл объятия.
       - Где ты был? - взвизгнула Идочка и даже ударила мужа кулачками в грудь.
       - Что с тобой? - пытаясь успокоить жену, Алекс крепко сжал ее в объятиях. - Забыла разве? Я же вчера тебе говорил, что сегодня у меня репетиция! Ты со своей пропажей просто не услышала меня...
      
       За годы супружества Идочка ни разу не приревновала мужа. Даже случая такого не было. Она всегда знала, где он, а бывал Алекс только на работе и дома. В свет выходили парой. Иногда на выставки, концерты, спектакли, чаще - в гости к друзьям. Природа наградила Идочку темно-зелеными глазами, гривой каштановых волос, не броскими, но благородными чертами лица. Не обремененная домашними заботами, она всегда была свежа, при маникюре, с прической и легким макияжем. Привыкшая общаться с аудиторией, легко вела и светскую беседу, и умный разговор... Как магнитом притягивала к себе восхищенные взгляды мужчин в любой компании. Алекс же был всегда незаметен. Простоватой внешности, не балагур, он, если с кем и общался охотно, так это с хозяйкой дома - перенимал рецепты угощения. Звездный час его наступал лишь в том случае, если в доме хозяев находилась гитара. Вдохновенный и темпераментный, сразу же захватывал всеобщее внимание, хотя и казалось, что пел исключительно для жены, глядя на нее влюбленными и сияющими глазами.
       Полгода назад Алекс, заслужив пенсию и завершив с физикой, стал больше гитаристом, отыскал старых друзей. Не разжиревший годами и всегда моложавый, вдруг и вовсе посвежел, разгладился лицом, словно вступил в пору запоздалой молодости. Завел свою, далекую от семейного очага, жизнь - то репетиция у него, то любительское выступление перед камерной аудиторией, то свадьба у сына или дочки друга... До исчезновения перстня Идочка и внимания на это особого не обращала. А теперь стала присматриваться, принюхиваться, все чаще испытывать страх и жжение сердца. Вроде и не скрывает муж ничего, всегда с собой приглашает. Но у Идочки профессорская, расписанная по лекциям и семинарам, жизнь. Однажды все-таки вырвалась - на концерт. Осталась не просто довольна - восхищена! На сцене Алекс выглядел непривычно загадочно и весомо. Несколько восторженных дам даже подскочили к музыкантам после выступления. Обычное дело. Была среди них одна, которая разговаривала с Алексом уж слишком долго... Или это Идочке только показалось? Что-то щебетала, расспрашивала, рот до ушей... Страшненькая, конечно, но ничего, видная такая...
       Мутные мысли, подозрения постепенно захватили все существо Идочки. Они жили с ней в транспорте, на работе, дома, первыми возникали при пробуждении и часто не давали уснуть. С ужасом замечала, как с каждым днем Алекс все больше остывал к домашним делам, горел то ли творческим, то ли каким другим огнем...
       Привыкшая к благополучию, Идочка стыдилась рассказать о своих проблемах даже близким подругам. Год душевных терзаний близко подвел ее к критической черте. Единственное, что могло спасти - это помощь психотерапевта. Она даже записалась на прием, но сходить не успела.
       Накануне вечером как всегда ожидала Алекса. Он был на репетиции, явно задерживался. Около полуночи пришла эсемес: "Играем на свадьбе. Приеду с первым поездом метро". Идочка почувствовала, как белеет лицом. Словно жизнь выходила из нее. Добрела до постели, легла. Потянулась за сердечными каплями, которые теперь всегда стояли на тумбочке в изголовье. Выпила двойную порцию - лишь бы не чувствовать, не думать... И вдруг явственно услышала голос прабабки : "Пора бы и должок отдать!" "Какой должок? Кому отдать?" - хотела крикнуть Идочка и забылась сном.
       На следующее утро Алекс не пришел ни в семь, ни в восемь, ни в девять...Идочка не помнила, как ехала на работу, как провела лекции...
      Вернувшись вечером домой, застала Алекса в постели. Он крепко спал. Не помня себя, тряхнула что было силы за плечо, отхлестала по щекам... Впервые устроила сцену ревности.
       Слушая крики жены, Алекс смотрел куда-то в пол.
       - Я думал, ты поймешь меня, - ответил неожиданно спокойно. - Так ждал этого времени, чтобы заняться музыкой! Я отдал семье, тебе всю жизнь... Столько лет ждал тебя!
       - Пора бы и должок отдать? - не помня себя, повторила Идочка слова прабабки.
       - Можно и так сказать, - тихо ответил Алекс.
       - Как, как? - каркала Идочка.
       - Как? - эхом повторил муж и впервые за время скандала посмотрел в глаза разъяренной Идочки. - Спасибо, что разбудила...
       Собрался и, не поцеловав на прощание жену, тихо вышел за дверь.
       Всю ночь Идочка решала один и тот же вопрос - любит ли она мужа, что он для нее? Только ли надежный тыл или мужчина, единственный, любящий и любимый? Что и говорить, у нее бывали увлечения. Многие коллеги, и даже студенты водили вокруг нее восхищенные хороводы... Они увлекались, а Идочка теряла голову, немного, чуть-чуть... Прекрасно понимая, что ни один из них не заменит ей Алекса. Алекса, который после свадьбы сделал выбор в пользу дающей хоть какое-то прожитье физики. Который, ничего не понимая в филологии, добросовестно помогал собирать материал для ее кандидатской, потом - докторской... А когда и сам решил защититься, Идочка, наконец, родила. Долгожданный малыш, поздний ребенок, принес много счастья и поставил вопрос ребром - он или карьера. И Алекс опять подставил плечо - он очень любил жену и был абсолютно равнодушен к своей профессии.
       Перед открытыми глазами Идочки словно мелькали кадры киноленты. Вот Алекс в день их знакомства, а это он делает ей предложение... Кормит из бутылочки сына... Вот они у моря. Он ловит сынишке крабов, и пугает ими Идочку... Вот он в красном фартуке в белых ромашках. Присел на постель. Воскресное утро, он уже напек блинов и будит Идочку, щекоча ей нос вырвавшимся из подушки пером... Родной до боли человек. Но никогда он не был ей дороже и ближе, чем прошедшим вечером. Она надрывалась в крике, а он слушал не перебивая, лишь изредка растерянно потирая виски. Когда ответил - не было в его голосе ответной злобы, только недоумение, горечь. Сгорбился, выходя из дома...
      
      
       Идочка едва дождалась утра. На работе сразу же написала заявление об уходе. Коллеги восприняли это как шутку, ректор был в шоке, студенты бунтовали...
       - Пора, пора...Возраст, давление, погода...- сумбурно, невпопад отшучивалась Идочка.
       Как хорошо, что этот прощальный день, который она себе раньше и представить боялась, уже окончился. Да что день? Окончилось, рухнуло все: семья, работа...
       Идочка стояла на платформе станции метро Маяковская с лучшей подругой Ольгой. Вот уже полчаса они говорили о том, о сем, а Идочка так и не решалась открыть сердце.
       - Представляешь, написала сегодня заявление об уходе! - наконец выдохнула она. - Алекс почти два года как на пенсии, а я... Хочется друг для друга... - Идочка сбилась на лепет и отвела глаза, боясь, что Ольга прочитает в них что-то большее - смятение и боль.
       - Знаешь, ровно год назад у этой самой колонны я потеряла свой перстень, - меняя тему, опять выдохнула Идочка.
       - А это не он лежит? - спросила подруга и указала пальцем вниз.
       Между выступами каннелюры, на мраморном основании лежал не тронутый, не найденный, не замеченный миллионами пассажиров и десятками работниками метрополитена оберег. Ждал свою хозяйку...
       Прилетевший на платформу поезд обдал волной крепких объятий, заглушил и вскрик ошеломленной Идочки, и звук вздохнувшего эсемеской телефона...

    11

    Киса-Лапа Вк-5: Взрослая игра по детским правилам   24k   Оценка:8.91*7   "Рассказ" Проза


    Взрослая игра по детским правилам

       Молодая, активная, симпатичная, можно сказать, красивая (хотя красота - понятие относительное) девушка была крайне недовольна своей жизнью. Хотя нет, жизнью в целом она была довольна, но вот этим днем...
       Один из самых худших дней в ее жизни - юбилей тети Нины. Хуже было только на собственное совершеннолетие.
       Ну вот на фига? На фига она туда пойдет? Пятьдесят лет - это, конечно, замечательно (Лиза внутренне содрогнулась, представив, что и ей самой будет когда-нибудь столько же), и с мамой они давно дружат, но она-то тут при чем? Вы не подумайте, тетя Нина - замечательная женщина, и ничего против нее Лиза не имела, но вот ее родственнички... точнее даже, один родственничек.
       - А ты что это туфли без каблука приготовила? - мама вошла в комнату, держа черные балетки в руках.
       - Мам... - Лиза только сердито рыкнула. А то она не знает. Вон как хитро улыбается. А что поделаешь, если надеть любимые шпильки, этот гад опять начнет обзывать ее каланчой или еще чем похуже. Чтоб его подняло да прихлопнуло.
       - Между прочим, ты у зеркала торчишь уже полтора часа. Дима заедет через пятнадцать минут, - мама выразительно постучала аккуратным ноготком по стеклу наручных часов.
       Лизу перекосило так, как никогда не перекашивало от лимонов, которые она очень любила есть, причем без сахара.
       - Может, я лучше такси оплачу?
       - Дочь, - из прихожей выглянул папа, - вы уже взрослые люди. Хватит цапаться. К тому же Дима уже выехал.
       - Как выехал, так и заехал бы обратно, - пробормотала Лиза себе под нос, но мама услышала.
       - Хватит, Лиска, - мама ласково улыбнулась, - мы ведь это уже обсуждали. Ну не помрешь ты за три часа от его вида.
       - Угу, не помру... Я его просто сама прибью, если он еще что-нибудь вякнет в мою сторону, малявка недобитая, - девушка, нахмурившись, подкрашивала губы блеском.
       - И ничего не малявка. Он даже на пару сантиметров тебя выше.
       - Мам, я метр шестьдесят семь. Это не рост для мужчины. Это рост для малявок.
       Мама тяжело вздохнула.
       - Ты же знаешь, что не в росте дело...
       - Еще скажи, что мне его не варить, - Лиза скривила аккуратные губки и поправила свои рыжеватые кудри. - Если бы он за своим языком следил, его вполне можно было бы терпеть.
       Мама только улыбнулась и покачала головой.
       - Всё. Давай быстрее. Мы тебя на улице ждем.
       Лиза еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало. Платье скромное - все закрыто, лишь вырез "лодочкой" чуть приоткрывает ключицы, длина на ладонь выше колена. Правда, обтягивает фигуру плотно, как вторая кожа, но ей стесняться нечего - фигурка ладная, натренированная в бассейне за последнее время. В общем-то, из-за этого платья, приглянувшегося полгода назад в магазине, походы в бассейн и начались. Чуть рыжеватые волосы волнами струятся по спине, на концах свиваясь в колечки - это от папы. Макияж натуральный - чуть выровнен тон кожи, тушь, блеск для губ. Лиза сама себе нравилась, что случалось нечасто.
       За окном раздался пронзительный автомобильный гудок. Ну конечно, Димочка вот никак не мог подождать спокойно.
       Их противостояние началось, когда Лизе было двенадцать, а Диме, соответственно, пятнадцать лет. До этого они вполне мирно друг с другом сосуществовали. Лизина мама - Надя и Димина - Нина дружили еще со студенческой скамьи. Потом вместе выгуливали детей, благо жили в то время недалеко друг от друга. Так что Диму Лиза знала с рождения. Он на удивление спокойно относился к сопливой девчушке, а не фыркал в сторону, как большинство мальчишек - фу, она же девчонка. Играли вместе в песочнице, на качелях качались. Потом дети подросли, встречи стали реже, но отношения между Димой и Лизой оставались приятельскими. Пока на совместном праздновании обеими семьями нового года Лиза, со свойственной подросткам жестокостью, не поинтересовалась при всех у Димы, почему он не растет. А надо признать, мальчик действительно был роста небольшого. Еще с детства он всегда был ниже своих сверстников, в отличие от своего младшего брата, вымахавшего к девятнадцати годам под метр девяносто. И уж, конечно, не мог не комплексовать в пятнадцать лет из-за этого. Так что по своей дурости Лиза знала, куда бить. Правда, в ответ она тут же услышала, что если ему к росту прибавятся рыжие волосы и конопушки, как некоторым, то лучше он походит маленьким. Дима прекрасно был осведомлен о девчачьих бзиках.
       В общем, глупая, по сути своей - детская ссора. Но с тех пор, как только они встречались, начинали лететь пух и перья. И неважно, по какому поводу. Даже полет мухи мог стать причиной ссоры.
       Подготовившись морально к очередной битве, Лиза, нацепив балетки и взяв сумочку в дрожащие руки, направилась к машине, постаравшись выйти из подъезда максимально эффектно и гордо.
       Дима стоял, опершись спиной на машину, и увлеченно рассматривал что-то в телефоне. Услышав пиликанье открывшейся двери, поднял голову, окинул задумчивым взглядом Лизину фигуру с головы до ног и обратно. Девушка уже внутри заликовала, когда услышала:
       - Ну, теперь понятно. Ты все это время платье с мылом натягивала?
       - Я тоже бесконечно рада видеть тебя, - несмотря на всколыхнувшуюся обиду, Лиза улыбнулась. Правда, эта улыбка стала очень натянутой, когда девушка поняла, что заднее сиденье оккупировали ее родители, а значит, ей предстоит ехать рядом с Димой. Последний уже открыл пассажирскую дверь.
       - Прошу, леди, экипаж подан, - даже чуть поклонился, паяц.
       - Спасибо, милый, - и Лиза, даже неожиданно для самой себя, перед тем как сесть, ласково похлопала Диму по щеке. Тот расширившимися глазами проводил ее руку, потом аккуратно устраиваемые в салоне ноги (юбка узкая, да и платье помять было никак нельзя).
       - Так мы едем или мне такси поискать? - Лиза улыбнулась и взмахнула длинными ресницами. Сзади донесся сдавленный кашель, явно маскирующий смех. Дима вышел из ступора, мотнул головой и со всей силы захлопнул дверь. Когда он садился за руль, щеки его полыхали красными пятнами, а в сторону Лизы он не посмотрел ни разу за всю поездку.
       Лиза же задумчиво накручивала локон себе на палец и праздновала маленькую победу. Все оказалось до банального просто - обычные женские приемы. Именно их от рыжего сорванца в юбке Дима никак не ожидал. Но девушка не сомневалась - эффект неожиданности пройдет, и война продолжится уже на новом витке. Несмотря на свой невыдающийся рост, Дима был очень привлекателен и недостатка в девушках не испытывал. Так что опыт в противостоянии женским штучкам у него был немалый.
       ***
       Недостатка в молодежи на юбилее не было - семья Федоровых-Никифоровых имела множество родственников. Всякие двоюродные, троюродные и так далее сестры и братья. Порой сами не могли разобраться, кто кем кому приходится.
       По случаю юбилея и такого множества гостей тетя Нина и дядя Коля пригласили всех в ресторан. Ну, точнее, ресторанчик, почти кафе. Но очень милый и с приемлемыми ценами и едой.
       Лиза поспешила занять себе место подальше от Димы, среди приехавших раньше девушек от пятнадцати до тридцати. Но как-то так получилось, что тетя Нина усадила Диму именно напротив Лизы.
       "Это - вселенский заговор", - девушка мрачно рассматривала блондина, развлекавшего свою хорошенькую соседку, бывшую то ли пятиюродной сестрой, то ли дочерью каких-то дяди Колиных знакомых.
       Бодро играла какая-то музычка, Лизина мама, закончившая в свое время училище культуры как массовик-затейник, развлекала гостей конкурсами. Все уже прилично выпили и участвовали в развлечениях с большой охотой. По большей части, правда, старшее поколение. Молодые стеснялись.
       Лиза же медленно, но верно напивалась белым вином. Когда мама объявила об очередном конкурсе, в девушке плескалось уже достаточно алкоголя, чтобы хватило глупости пойти в нем поучаствовать, даже не поинтересовавшись, что предстоит делать.
       Самоизбранная тамада быстренько пробежалась по гостям, вытаскивая "желающих" из среды молодежи, мотивируя это тем, что старшее поколение уже научаствовались и теперь хотят зрелищ. Набралось пять пар мальчик-девочка. С ужасом Лиза увидела своего, выбранного мамой партнера. "Ну, мамочка, я тебе еще отомщу!". Напротив стоял, ехидно ухмыляясь, вредный блондин.
       - А теперь у нас конкурс "Продень пуговку в петлю"! - радостно возвестила эта самоубийца. Диме-то что, название ему ничего не сказало, а вот Лиза коварный план просекла на раз - все-таки она сама маме помогала выискивать конкурсы в интернете. Поэтому она тихо начала пятиться назад к столу. Видно, ужас, отразившийся в ее глазах, заставил Диму что-то заподозрить, и улыбка стала сползать с его лица. Но пути отступления были надежно перекрыты матерями. Тетя Нина и тетя Надя с улыбками заправских садистов уже надевали на них фартуки.
       Теперь у Лизы на пузе красовалась большая пуговица, а у Димы, соответственно, петелька. Надо рассказывать, что дальше предстояло сделать?
       - На старт, внимание, марш! - задорно заорали две подружки по пятьдесят. И пары принялись выполнять задание. Все, кроме Лизы и Димы.
       - Боишься? - Парень ухмылялся.
       - Тебя? Да никогда! - Лиза понимала, что ее взяли на слабо, но выпитое вино шептало: "Еще посмотрим, кто запросит пощады!"
       Дима притянул ее к себе за талию. И началось... Из-за почти одинакового роста их лица соприкасались, когда они пытались без помощи рук продеть пуговицу в петлю, а что выделывали тела... У Лизы в голове была только одна мысль - какого черта ей показалось, что этот конкурс будет смешным? Между прочим, на фартуки эти они с мамой сами пуговицы пришивали. И петли. И ради прикола лишь одна петля была нормального размера, в остальные пуговицы не могли пролезть даже при помощи рук. В общем-то, зеленый фартук, надетый на Диме, был именно из таких.
       Смешно не было. По крайней мере, Лизе. Было горячо, было сладко, но никак не смешно. Смущение первых секунд прошло, а потом как чертик в нее вселился (или это было выпитое вино?). Она положила руки Диме на грудь и медленно, не отрывая взгляда от его глаз, а тело - от его тела, чуть извиваясь, спустилась вниз, а потом так же поднялась вверх. И еще раз. Зрачки Димы расширились, а руки на талии сомкнулись крепче, не давая повторить этот фокус в третий раз.
       - Ты что делаешь? - прошипел парень. Лиза же только усмехнулась и чуть облизнула нижнюю губу.
       - А ты как думаешь? Пытаюсь конкурс выиграть, - и наклонившись к самому его уху. - Очень уж мне конфетка понравилась.
       С двусмысленной такой интонацией. Хотя призом и правда была большая, на полкилограмма конфета. Специально заказывали.
       От шепота в ухо Дима дернулся, как от удара током.
       - Лиза, ты пьяная что ли?!
       Девушка вывернулась из удерживающих рук и, молниеносно развязав завязки, сняла с себя фартук:
       - Не больше, чем тебе бы хотелось, - зло бросила скомканный фартук в лицо парню и под радостные крики, приветствующие пару победителей, ушла, почти убежала в туалет.
       Несколько слезинок удержать не удалось, ресницы намокли. Пришлось просушить их кусочком бумажного полотенца, чтобы тушь не потекла. Сумочка с необходимым набором косметики осталась в зале. Лиза села на подоконник и стала наблюдать за сгущающимися сумерками. Возвращаться не хотелось. Хмель из головы уже выветрился, оставив после себя не сильную, но тягучую боль.
       Вечно все у нее не так. Особенно не так становится, когда рядом этот мелкий блондин. Взять хотя бы ее совершеннолетие. Именно после него Лиза вообще стала наотрез отказываться от визитов к тете Нине и почти два года не видела Диму. А вот от юбилея отвертеться не удалось.
       И ведь именно из-за него день, которого она так ждала, стал самым поганым днем в ее жизни.
       Мама тогда пригласила много гостей. И родственников, и друзей Лизы. Были и подружки со школы, и сокурсники из университета. Была, конечно, и семья Нефедовых. Все шло вполне хорошо. Сняли кафе, взрослые сидели в одной половине зала, молодежь - в другой. Видно, из уважения к имениннице в такой день блондин не огрызался и не подкалывал. Улыбался, много шутил, даже флиртовал с девчонками. Именно из-за такого довольно откровенного флирта Лиза и приняла приглашение Андрея на медленный танец, в процессе которого позволила подвыпившему однокурснику немного больше. Поцелуй был так себе - слюнявый, с запахом лука и алкоголя. Потом он проводил ее к столу, сидел рядом, а Лиза делала вид, что ей весело. Андрей поглаживал ее коленку под столом, видно было, что от активных действий его удерживает только присутствие старшего поколения в другой половине зала. Девушка же искоса наблюдала совсем за другим человеком, который подсел к ней, когда сокурсники ушли на улицу курить.
       - Он тебе не подходит.
       - А ты мне отец, что ли, чтоб судить, кто мне подходит, а кто нет?
       - Не отец, но ты потом будешь сопли утирать, когда он добьется чего хочет, и пойдет другую искать.
       - А с чего ты это взял? Может, у нас любовь?
       Дима усмехнулся.
       - Как хочешь. Я предупредил, - встал и ушел.
       Лизе было обидно, что он так спокойно отреагировал. Хотя блондин был абсолютно прав. И осознание этого бесило еще больше. И назло ему на следующий же день она переспала с Андреем. В первый и последний раз. Он действительно сразу же охладел, а Лизу это расстроило гораздо меньше, чем хотелось бы. Она даже обрадовалась, когда Андрей на следующий семестр перевелся в другой институт. Теперь не было перед глазами напоминания о ее глупости.
       Но сиди не сиди, а до конца вечера провести время в туалете будет трусостью. В зале гремела развеселая музыка, под которую лихо отплясывало старшее поколение и большая часть младшего. Лиза прошла на свое место. Стулья вокруг были свободными. Так и сидела, попивая сок (хватит уже вина) и рассматривая забавные танцы племени Федоровых-Никифоровых.
       - Надеюсь, это не вино? - знакомый голос над ухом не заставил вздрогнуть только потому, что она видела краем глаза, как место рядом прекратило пустовать.
       - Нет, яблочный сок, - Лиза ткнула ему стакан почти под нос, - но, в общем-то, это не твоя забота.
       - Ты, когда пьяная - агрессивная.
       - Тогда ты, походу, вообще не просыхаешь.
       - Мне еще гостей развозить, поэтому я трезв как стеклышко, - улыбку на его губах хотелось стереть. И желательно чем-нибудь тяжелым.
       - Тогда мне трудно представить, что будет, если ты выпьешь. Покусаешь кого-нибудь.
       - Кого-нибудь я бы покусал с удовольствием, - и сказано такииим тоном, что у Лизы непроизвольно перехватило дыхание, а Дима смотрел, уже не улыбаясь.
       Все испортила красная и запыхавшаяся Света, подлетевшая к столу и сходу осушившая стакан с вином.
       - Лизка, чего сидишь? Пошли танцевать, - и потянула девушку за руку из-за стола. И Лиза, не сопротивляясь, как сомнамбула пошла с ней. Но все оглядывалась на Диму, который провожал ее странным взглядом без улыбки.
       Так прошел еще час. Присесть Лизе ни разу не дали. Народ веселился вовсю. Но ресторан не может работать всю ночь. Зал был снят до одиннадцати. Пора было расходиться. Кто уехал на такси, кто пешком пошел, часть развез Дима, который вообще спиртное не пил никогда, даже пиво. Но самый сплоченный коллективчик расходиться не желал. Собрав со столов оставшиеся целыми продукты питания - нарезку, фрукты и т.п. и прихватив недопитое, семья Нефедовых и семья Кузнецовых решили продолжить банкет на даче у последних. Решение было принято и обжалованию не подлежало. Оставалось уговорить Диму. До дачи было недалеко - от ресторана километров семь по хорошей дороге, но Дима мог просто всех послать спать.
       Лизе ехать категорически не хотелось. Мало того, что предки гудеть до утра будут - это они умеют, куда там молодым, так еще и дача у них довольно маленькая, и если Дима останется там, то спать им придется в одной комнате. Но и домой ее мать отпускать отказывалась. Уже поздно, куда молодой красивой девушке одной идти.
       Дима отвез последних гостей и вернулся к ресторану. Беседу с ним взял на себя Лизин отец, как самый трезвый. Уговорить отвезти компанию на дачу к удивлению всех оказалось нетрудно. Он сразу согласился. А вот отвезти Лизу до дома, если уж ей так не хочется со всеми, было гораздо труднее.
       - Она что, не могла сразу сказать?! - возмущался Дима. - Мы же все равно мимо ехали!
       - Ну Дим, - несколько пьяный голос дяди Сережи, - ну мы же не собирались на дачу. Мы же думали все вместе домой. Ну ее же нельзя одну домой отпускать. Ты же знаешь - вляпается во что-нибудь.
       - Да уж, и этому чему-нибудь очень не повезет.
       Но все же уломали. Весь процесс уламывания Лиза стояла, гордо повернувшись к ним спиной, будто и не о ней речь. Но не пропустила ни одного слова.
       В машине села на переднее сиденье, хотя в этот раз сзади было свободно. Устраивалась в этот раз небрежно, не беспокоясь о сохранности платья, поэтому юбка прилично задралась, обнажая ноги до середины бедра так, что была чуть видна кружевная резинка чулок. Лиза сделала вид, что этого не заметила. Диме сделать такой же вид было значительно труднее.
       Ехали в молчании. По ночному городу поездка заняла не более десяти минут. Так же молча Дима притормозил у Лизиного подъезда. И не предпринял никаких действий, когда девушка отстегнула ремень безопасности. Только наблюдал ничего не выражающим взглядом. Лиза крепко про себя выругалась. Даже не подозревала, что знает такие слова. Как-то сами всплыли - родовая память. Что ж, пора бы уже все выяснить. В самом худшем случае мы просто больше не увидимся.
       - Блин, как эта дверь у тебя открывается? - Лиза успешно делала вид, что за время, прошедшее с обеда, когда она без проблем покинула автомобиль, забыла, как это делается.
       - Ты вообще сама что-нибудь сделать можешь? - упершись одной рукой в спинку Лизиного кресла, Дима перегнулся через девушку. На что и был коварный расчет.
       - Могу, - и впилась в оказавшиеся так близко губы поцелуем.
       На пару секунд мужчина опешил от неожиданности. Конечно, ведь это был его план: заблокировать дверь так, чтобы Лиза не могла ее открыть (слава богу, машина современная и такая возможность у водителя имелась под рукой), и при попытке помочь наклониться и поцеловать, чтоб сбежать не могла. А то вся ситуация и невозможность забыть эту рыжую ведьмочку изрядно раздражала.
       А ее платье? Почти два года он избегал всякой возможности ее увидеть. После того памятного дня рождения. Тогда она более чем ясно дала понять, что предпочитает высоких брюнетов, а его - друга по песочнице - вообще во внимание не принимает. Успокоился, почти забыл (хотя с такой маманей забудешь - только и слышишь, какая Лизочка умница-красавица, и, ох, какая жалость, до сих пор одинока), и тут она выплывает из подъезда. И платье вроде скромное, черное, никаких экстремальных вырезов, но фигурку облегает так, что видно каждый изгиб тела. Очень красивого тела с высокой маленькой грудью. А ее ножки... Дима даже забылся, заглядевшись на миг, что не укрылось от Лизиных родителей. Он видел, как они давились смехом на заднем сиденье, и ложный кашель ничего не скрыл.
       А этот конкурс? Какой муд... мучитель только его придумал? И она так на него смотрела. Под этим взглядом становилось жарко и хотелось оказаться как можно дальше от этой толпы. С ней. Один на один. Показалось или нет? Нужно было проверить. Хуже-то уже некуда.
       И вот теперь она сама его поцеловала. Растерянность длилась недолго, и вот он уже сам целует эти сладкие и такие долгожданные губы. Сперва робкая, нерешительная и неопытная (Андрея в расчет брать нельзя, поцелуев с ним почти не было) Лиза быстро освоилась и расслабилась, поддаваясь на все движения мужчины и экспериментируя сама.
       - Дим...
       - Ммм... - Лиза выгнула шею, подставляя ее под поцелуи.
       - Дим, в квартире будет удобнее.
       Он остановился и прислонился своим лбом к ее.
       - Ты в этом уверена?
       - А ты нет?
       - Ты - вредина. Пошли.
       Дима разблокировал двери. Заметив это, Лиза только довольно улыбнулась - значит, он не хотел ее отпускать. Она сама выскочила из машины и, пока Дима, поставив на сигнализацию, обходил автомобиль, успела добежать до двери подъезда. Пока девушка копалась в сумке, сзади ее обняли.
       - Сбежать хочешь?
       - И не надейся, ключи ищу.
       Поиски ключей продолжались дольше обычного, потому что трудно сосредоточиться, когда тебя так покусывают за ушко. На второй этаж они почти взлетели. Пока Лиза открывала дверь квартиры, Дима, пользуясь ситуацией, расстегнул молнию на платье, расположенную на спине. За ней последовал и бюстгальтер. Лиза только судорожно вздохнула, когда его ладони обхватили её грудь. В прихожей платье полетело на пол, туда же отправилась и мужская рубашка. Прочие предметы туалета скоро к ним присоединились. Как еще вспомнили, что дверь закрыть надо.
       Так все и произошло - в прихожей у двери.
       - Извини, что так быстро. Я слишком сильно тебя хотел. Но обещаю исправиться.
       - Раз пять-шесть? - максимально невинным голосом осведомилась Лиза, подставляя грудь под жадные губы.
       - Ну у тебя и аппетиты. Знал бы - не ждал столько лет.
       - А ты ждал?
       Дима оторвался от твердых горошин сосков.
       - Ждал, - это прозвучало неожиданно грустно.
       - Ну и дурак, - Лиза улыбнулась и, закинув ему свои руки на шею, притянула Диму к себе. - Я ведь тоже ждала.
       И они снова целовались. Только уже не с такой ненасытной страстью, а с нежностью и легкой грустью по потерянному времени.
       - Дим, у меня нога затекла. А в спальне удобная кровать, - Дима так и продолжал держать ее ногу под коленом, что было очень эротично, но довольно неудобно в течение долгого времени.
       - К тебе в спальню или в родительскую? - вопрос, не лишенный оснований. В последний раз, когда Дима был в гостях у Кузнецовых, в комнате Лизы стояло узкое девичье ложе.
       - В мою. Родители мне большой диван купили.
       Дима улыбнулся и тут же побледнел.
       - Черт, родители! Они же ждут! - и, отпустив Лизу, принялся искать в куче одежды телефон.
       - Неа, не ждут, - Лиза улыбалась. Из одежды на ней были только чулки и балетки.
       - Странно, ни одного вызова, - Дима с удивлением смотрел на экран найденного телефона.
       - Говорю же - не ждут.
       - Это как?
       Лиза лукаво посмотрела на него из-под упавших на лицо волос. В этот момент она была прекрасна до умопомрачения. На фоне стены, обнаженная в черных чулках с кружевными резинками. Дима понял, что сегодня он ей точно уснуть не даст.
       - Перед тем как я в машину села, помнишь, меня мама обняла. Знаешь, что она сказала? Цитирую: чтоб сегодня мы Диму не видели, доберемся на такси.
       Мужчина не смог сдержать смеха.
       - Значит, заговор? - он прижал к себе Лизу, вдыхая аромат ее волос. - Ну и тёщу я себе отхватил.
       Млея под ласками, Лиза даже не сразу поняла его слова. А потом до нее дошло еще кое-что.
       - Теща - это замечательно. Дим, скажи, а презервативы-то у тебя есть? А то обзаведешься еще и детьми.
       - И замечательно. А презервативов у меня нет. Я никого не собирался соблазнять на юбилее своей мамы. Так ты согласна? - все слова перемежались поцелуями и столь откровенными ласками, что суть вопроса до Лизы не дошла.
       - На что? - слетело с губ вместе со стоном. Кажется, диван их дождется не скоро.
       - Выйти за меня замуж и родить мне детей.
       - Да, да, да, - не совсем понимая, на что она согласилась, Лиза вцепилась в волосы Диме, чья голова уже некоторое время находилась ниже ее живота.
       В общем, диван действительно дождался их нескоро. И обещание свое Дима сдержал - уснули они только под утро.

    12

    Марфа Вк-5: Темная   17k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза, Мистика


    ...но с тобой вместе я не хочу ни жить, ни умереть.

    (Жорж Санд "Она и он")

      
       То был не просто ветер, дул совсем иначе. Он стелился по земле, переплетая травинки и шелестя опавшими листьями, но кроны деревьев оставались недвижимы. За ним пришел туман, он опустился с холма, медленно подполз ко мне и укрыл ступни серебристым сиянием. И мне не было страшно, только очень холодно, зябко. Я обхватила себя за плечи, чтобы унять дрожь, и лишь тогда заметила, что совсем нага. Огляделась в поисках своей одежды, палатки или дома, где можно согреться, но увидела лишь тьму.
      
       Совсем близко закаркала ворона, но уже не во сне, а в реальном мире, и я нырнула в спальник с головой, чтобы хоть чуточку согреться, но всё бессмысленно. Превозмогая дремоту и холод, я выбралась из палатки, и майское утро встретило меня замерзшей в котелке водой.
       Мы разбили лагерь в сумерках, впопыхах, уставшие от долгой дороги. Теперь я могла осмотреться: передо мной расстилалась небольшая поляна с грунтовкой посередине, а за ней развалины церкви и вторая половина разрезанного дорогой леса.
       За спиной молния пропела короткое 'зииип', и из палатки показалась голова Олега.
      
       - Чего так рано? Сколько сейчас?
       - Замерзла, и сон приснился дуратский, всё из-за нее, наверное, - я указала на церковь, пустыми окнами-глазницами она неодобрительно смотрела на меня.
       - Всего лишь ворона, - Олег зевнул, - запусти в нее камнем. Поспим еще, или разводить костер?
       - Ложись, я следом, - и он скрылся в палатке, но я знала, Олег будет лишь притворяться, что спит.
      
       Разбудившая меня ворона вперевалку шагала по кирпичной кладке, которая когда-то была южной стеной церкви, не обращая ни на кого внимания. Она каркнула и захлопала крыльями. Тут же из леса показались еще две и присоединились к первой. Я установила штатив, настроила фотоаппарат и начала снимать. Утро выдалось печальным, не только из-за моего настроения, но еще и из-за туч, они всеми силами пытались затормозить новый день, останавливая солнечный свет.
       Природа медленно просыпалась, оживали новые звуки, раскрывались запахи. Получались хорошие кадры, я бы дала им четыре из пяти, но если Олег поработает над ними, они станут на шесть. Прекрасные, но искусственные, как и вся наша жизнь. Я пнула пустую консервную банку, оставшуюся от ужина, будто та была в чем-то виновата. Она отлетела на метр, из нее выпал какой-то зеленый жук и пополз прочь. Его утро тоже не задалось, - от этой мысли я улыбнулась и в первый раз задумалась о побеге. Это будет не сложно, так мне тогда казалось...
      
       Церковь меня не пугала. По каменным ступеням можно было подняться в крохотную колокольню. Стены из обветшалого кирпича кое-где были изрисованы простыми граффити по типу "здесь был Вася". Крыша отсутствовала, прогнила и осыпалась, а возможно, никогда и не была достроена и на меня сверху смотрели облака, печальные, с сизыми отливами, совсем не майские.
       - Сбежала от меня? - спросил Олег, появившись из ниоткуда.
       - Здесь бы получились хорошие снимки ночного неба, - я указала ввысь, - как думаешь?
       - Да, - он радостно закивал, - нужно лишь пошаманить, чтобы тучи разошлись. Но, ты же в этом специалист?
       - Верно, - как я могла забыть, однажды в походе я так долго играла на варгане, что разбежались даже осенние тучи и погода переменилась.
       Это было так давно, и жизнь тогда была похожа на весну, сочную и яркую, и я впивалась зубами в каждый новый день с необычайной страстью. Вернуть бы всё. А теперь в моей душе осень, и никакой варган не разгонит эту мглу.
       - Кушать хочешь? - Олег обнял меня сзади, нежно, но мне было до жути неприятно, ведь чувствовала я себя, как рыба, пойманная в сеть. - Макароны с тушенкой или гречка с консервами?
       - Макароны с консервами, - ответила я и отстранилась. - Справишься?
       - А то! - он все еще улыбался, но на лице появилась некоторая задумчивость, тень надвигающейся бури, я чувствовала это.
       Но он ушел, так ничего и не заказав.
      
       Я следила за ним с колокольни, как он разводит костер, и лишь три метра отделяли меня от земли. И так хотелось прыгнуть, не для того, чтобы разбиться или переломать ноги, а просто, чтобы сделать что-то этакое, быстрое, живое, подогреть кровь адреналином.
       Я протянула вперед левую ногу над маленькой "пропастью", скорее смешной, чем опасной, но ощутила легкое покалывание в ладонях - просыпающийся страх, он бодрил и радовал. Тучи над головой и не собирались рассеиваться, значит, мы могли и не увидеть звезды, и в тот момент я поняла, что не плохо бы было прогуляться по лесу после обеда.
       Прыгать не стала, сбежала вниз по ступеням, под ботинками поскрипывала кирпичная крошка, будто хотела мне что-то нашептать, но я не слушала.
      
       Олег следил, как я кушаю, и должно быть, ждал похвалы, но я молчала. Мне по-прежнему было плохо, тошнотворно, словно кто-то выпил из меня всю душу и жизнь. Наверное, это депрессия. И зачем я здесь?
       - Не понравилось? - спросил он, забирая пустую тарелку.
       - Нет, что ты, всё очень вкусно, просто, знаешь, чувствую себя как-то не очень хорошо, - я пожала плечами.
       - Не простудилась? - он коснулся моего лба. - Если хочешь - вернемся в город.
       - Нет! - я резко поднялась.
       И буря, как всегда это бывает, незаметно набрала мощь и разразилась.
       - Ты же сама хотела уехать, говорила, нам здесь будет лучше! И я стараюсь! Стараюсь изо всех сил, а ты, как сушеная вобла бесчувственная, ходишь с могильным лицом! - прокричал Олег, швырнув мою тарелку на землю.
       - Я делаю все что могу! - кричала я, пугая лесных ворон. - Ну что мне плясать и веселиться, притворяться, если мне тошно?
       - Но ты же говорила!
       - Да, говорила! И верила, поверь, сама себе! Но все оказалось иначе, не в месте дело, а в нас! Всё это не правильно! И... отвратительно!
       - Да пошла ты!
       Так всегда и заканчивались наши ссоры. И я пошла в лес.
      
       Кое-где в прогалинах еще лежал снег, но воздух уже дышал весной. Едва теплое солнце пригреет деревья, на них сразу появятся сочные почки, совсем скоро. А пока массивные тучи над головой еще воевали на стороне зимы. Может и снег пойти, подумала я, ночью, если температура опять опустится ниже нуля. Вот тогда бы получились воистину прекрасные утренние кадры, если я все еще буду здесь...
       Мысль о побеге была провальной, подсознательно я чувствовала это, но все же пыталась ярко представить, каково покидать вещи в рюкзак и сорваться с места в неизвестном направлении. А что потом? Олег найдет меня. Был лишь один способ освободиться, а точнее - вернуть все на свои места. Жаль, с дорогим фотоаппаратом придется распрощаться.
      
       Я нашла подходящее дерево не сразу. Долго петляла по лесу, избегая болот. Зима выдалась снежной, а теперь под ногами хлюпала вода. В мире всё связано со всем, думала я, всё вокруг напоминало мне, какую ошибку я совершила, нарушив естественный ход вещей. Но, нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить, в эту истину я продолжала верить, поэтому не отступала, даже когда пришлось карабкаться вверх по склону холма. Ноги в резиновых сапогах скользили на прошлогодней листве, я хваталась за сухие ветви кустарников. Иногда они не выдерживали, и я срывалась вниз, бороздя пальцами землю. Отдых на середине подъема мне любезно предоставила старая осина. Я прижалась к ее могучему стволу и перевела дыхание. Сердце перестало стучать в висках, и я услышала птичьи трели, эти пернатые уже чувствовали приближение весны. Я же застряла в зиме, по собственной воле. И вдруг мне улыбнулась удача, я увидела его - старый раскидистый дуб, некогда пораженный молнией, разрубленный ею пополам, застывший, мертвый.
       Из кармана я достала походный нож. Хотела сделать все по-быстрому, но вдруг почувствовала на себе чей-то укоризненный взгляд: были то деревья, или птицы, или дух погибшего Великана-Дуба. Планы мои лесу явно не нравились.
       - Не думайте, что я сама от этого в восторге, - сказала я вслух, чтобы меня расслышали все.
       Но прозвучало это скорее как упрек, я не умела извиняться.
       Лес молчал, дышал ветром, пел птицами, покачивал сухими ветвями в кронах. И я решила не тянуть резину, сделать то, ради чего пришла, и вернуться к палатке до сумерек. Еще одна ночь у церкви могла стать для меня последней. От этой мысли потели ладони, сердце чуть ускоряло темп, но на душе перестали скрести кошки. Всегда становится проще, когда ты уже все решила и действуешь по плану. Но я не забывала, в черной магии, как в открытом море: утонул или поплыл.
      
       Олег ждал меня у палатки, дымил костром, подкидывая в него охапки влажных листьев. Аромат на любителя, к которым я не относилась, и он это прекрасно знал.
       - Решил меня выкурить, - и я закашляла, дабы скрыть дрожь в голосе.
       - Где была?
       - Гуляла, и... думала о нас.
      
       Настал вечер воспоминаний: счастливые дни, страстные дни, серые дни, - всё смешалось. Мне нравилось представлять свою жизнь, как ленту теленовостей без звука, но с бегущей под картинкой строкой. Я рассказала об этом Олегу, идея ему приглянулась, и мы долго сидели у костра и придумывали смешные подписи-пояснения к общим воспоминаниям, за семь лет совместной жизни их накопилось предостаточно.
       Кажется, мы любили друг друга когда-то очень давно, но уже позабыли, каким сладким бывает это чувство, и последние годы, словно крохи с праздничного стола мы подбирали то, что осталось от былого пира. И не могли этим насытиться, постоянно ощущая душевный голод, тоскуя, изнемогая по чему-то очень важному, что давно потеряли. А потом случилась маленькая операция.
      
       - Пациент сам подписал смертный приговор, - Олег провел перед собой рукой с раздвинутыми большим и указательным пальцами, словно бегущая строка на воображаемом экране.
       Мне стало не до смеха.
       - Или: наркоз дело тонкое! - выкрикнул он, сияя от восторга, что отыскал нужные слова.
       - Случайность, - прошептала я.
       - Нет! Гребаная ошибка! - он поднялся и зашагал взад-вперед перед костром.
       - Не начинай...
       - А почему, собственно, нет? Что, я не имею право высказаться? Я так чувствую! И всё! Я зол! Что в этом плохого? А тебе подавай лишь розовые сопли, хиханьки да хаханьки!
       Он завелся, и пришло время действовать. Всё было у меня под рукой, я собрала все ингредиенты, но была задачка и посложнее "рецепта".
       - Господи, Олег, я больше не могу это слушать! Сколько можно? Ну, сколько еще можно это обсасывать?
       - А на что ты рассчитывала? Что мы будем жить долго и счастливо, как раньше?
       - А когда мы так жили?
       - Ха-ха-ха, - он разразился фальшивым смехом, и лицо его в свете от костра превратилось в глиняную маску, страшную, - вот так поворот событий! А я то думал, когда же ты начнешь опять полоскать мне мозг? Тогда скажи на милость, если уж нам так плохо жилось, что я сейчас делаю тут, с тобой?
      
       И я действительно попыталась вспомнить, зачем пошла на такое. Тяжелое решение оказалось легким, когда в душе поселились печаль утраты и тоска, они умеют уговаривать кого угодно на что угодно.
       - Мне было больно, и я хотела избавиться от боли любым способом!
       - И что - это был самый простой? Может, стоило завести себе собаку? Или уйти с головой в работу?
       Он смеялся надо мной, и говорил так, словно его это совсем не касалось. И я начала злиться, ненависть раскрывалась внутри, подпитываясь от его слов и воспоминаний о былых обидах. Я совершенно потеряла нить разговора и поглощенная эмоциями позабыла, для чего всё это затеяла.
       - Ты! Ты! - в пылу ярости я наставляла на него палец, словно тот был смертельным оружием. - Ты никогда меня не любил! Ты даже не знаешь что это такое!
       - А ты знаешь?
       - Конечно, твою мать, знаю! Если бы я не любила, то никогда бы не стала возвращать тебя с того света! Но ты даже сейчас всё испортил, ничего не изменилось, как и при жизни! И теперь я хочу всё исправить! И исправлю!
       С этими словами я бросила в огонь полиэтиленовый пакетик, всё как в книге. И я видела, как меняется выражение лица Олега от удивления к лютой ненависти. Он достиг точки кипения и бросился на меня, прежде чем я успела раскрыть рот и прочитать заклинание.
       Его холодные пальцы сомкнулись на моей шее, он повалил меня на землю и попытался задушить. А я пыталась ослабить его хватку и молилась о том, чтобы он не сломал мне шею. С остальным я справлюсь, всё идет по плану, - напоминала я себе, пытаясь унять страх. Но Олег был силен, а с каждой утекающей без кислорода секундой я становилась слабее. И когда я уже потеряла надежду на спасение, он вдруг ослабил хватку, и слезы потекли по его щекам.
      
       - Да что же с нами стало? - спросил он дрожащим голосом. - Прости...
       Его руки бессильно скользнули вниз. Я ловила ртом воздух, и едва удержалась от того, чтобы подскочить с места и убежать в лес. Всё оказалось сложнее, чем я думала, спектакль ценою в жизнь. Но теперь самое опасное было позади.
       - И ты меня прости, - слова звучали фальшиво и жгли меня изнутри.
       Я потянула к Олегу руки, и он снова схватил меня за шею, но уже нежно. Его губы были такие знакомые, родные, но ужасно холодные, как и эта весна. Раньше мы могли согреть друг друга даже в лютый мороз, а теперь... каждое его прикосновение приносило мне боль, и не только физическую. Я словно спала с мертвой рыбой, всплывшей из морских глубин.
       - Остановись, - шептала я, слезы текли по щекам, но Олег не слышал и не видел, он продолжал любить меня.
      
       И я знала, что это необходимо, пыталась убедить себя, что иного выхода нет и нужно лишь потерпеть, ещё совсем чуть-чуть. Прикусить губу, отстраниться, представить что-то приятное, уйти в себя с головой, как в спальник этим утром, и спрятаться там, пока всё не закончится. Но над нами невидимая парила сама Смерть, и я чувствовала ее всей своей кожей. И не выдержала... Закричала и оттолкнула Олега от себя! Вырвавшись из палатки в холодную майскую ночь, я побежала в лес, с трудом вспоминая дорогу.
       Какая-то часть меня хотела упасть, разбить колени в кровь о торчащие корни и быть пойманной. Где-то в глубине души я считала себя виноватой, думала, что заслуживаю смерти. Но другая часть - хотела жить, и она оказалась сильнее, ноги привели меня к нужному месту, где я спрятала настоящие ингредиенты. Ведь тот мешочек, брошенный в огонь, был липой, лишь для того, чтобы разозлить Олега, вывести из себя. А теперь - всё по-взрослому.
       Разбив его фотоаппарат, я измазала осколки в своей крови и бросила на землю, а поверху рассыпала остальные компоненты, включаю щепку пораженного молнией дерева. И всё подожгла, как раз вовремя.
      
       Олег вышел из темноты:
       - За что?
       - Не подходи! - крикнула я, но он и не собирался.
       Прежней ярости в его глазах уже не было, лишь боль и разочарование.
       - Я любил тебя.
       - Нет, не любил. И я не любила, иначе бы позволила тебе уйти.
       - Я не игрушка, что же ты... де-ла-ешь?
       Его последние слова ранили меня в самое сердце, и я поняла, что дольше просто не выдержу. Он ослаб и эмоционально и физически, я забрала его энергию всеми способами, которыми смогла, и теперь едва я начала читать латынь, он застыл и лишь смотрел на меня, как побитая дворняжка, всё еще не веря, что я способна на такое. И я вдруг вспомнила единственную достойную причину, по которой вернула его с того света, но была ли она настоящей...
       - Я лишь хотела попрощаться, по-хорошему. Ты помнишь нашу последнюю встречу?
       Его рот открывался и закрывался, но ни единого звука не донеслось до меня, Олег стал совсем слаб.
       - И я не помню... - призналась я. - Обычное утро, серое, холодное. А я хотела, чтобы она была особенной, понимаешь? Как у людей, которые не зря были вместе так долго!
       Он ничего не ответил, не захотел, а может быть, уже не смог. И я продолжила читать заклинание и больше не останавливалась, пока образ Олега совсем не исчез, растаяв в темноте.
       - Прости, - прошептала я, не чувствуя холода, обступающего меня со всех сторон.
      
       Но вокруг больше не было никого. Лес молчал.

    13

    Ме Я. Вк-5: Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма   14k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза

      Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма
      
       ...Она родилась утром. Второе рождение - это нечто невообразимое. Сначала были земля и жизнь, полная только одного желания: есть, есть и опять есть, больше, больше, больше... Потом был крепкий сон и, наконец, она опять родилась, ощутив себя как-то иначе. И не сразу поняла, что такое большое и лёгкое трепетало над ней, и потом её захватило новое желание: взлететь, высоко-высоко, и раствориться в голубом небе, прежде казавшимся недостижимым и бессмысленным...
      
       Одинокая девичья фигурка робко металась по переходам дворца. Нижнее платье из простой материи, густая полурастрёпанная чёрная коса петлёй свилась на хрупком плече. Волосы и белоснежная одежда, вся в грязи и пятнах засохшей крови, резко подчёркивали друг друга. Крыши дворцовых строений с презрением задирали края кверху. В крышах, колоннах и узорчатых стенах преобладал тускло-бордовый цвет, с вкраплениями зелёного и позолоты, навевая сходство с высохшей кровью на траве и слитками золота. Да, собственно, море крови пролилось в этом роскошном месте ради власти и богатства, и, быть может, именно эта кровь и это богатство въелись в строения - и окрасили дворец?
       Рано утром слуг королевы, переживших долгие пытки, отпустили из инспекции. Тело супруги правителя, скончавшейся от позора и потрясений ещё прежде, чем её лишили титула главной жены и всех соответствующих привилегий, сразу же унесли за пределы дворца. Вторая супруга, опорочившая свою заклятую соперницу, ликовала от радости и готовилась занять её место. А прихвостни и родственники обманщицы ликовали. Король, негодующий на предательницу и на вторую жену - выяснение виновной отняло у него доверие к обеим - ещё в сумерках уехал упражняться в стрельбе из лука. Дворец кипел от сплетен, утихающих страстей и корыстолюбивых планов. Поэтому недавняя пленница никого не интересовала.
      
       ...Это небо оказалось изумительно прекрасным. Таким, что она уже больше не жалела о прежней жизни, где приходилось думать только о еде, и о смерти в тесной темнице, созданной самой же по воле природы, забыла...
      
       Девушка добралась до опустевших покоев, грустно прошла среди вещей, разбросанных при аресте и обысках, испуганно огляделась - и проскользнула в дальнюю комнату. Хэгым валялся почти в самом углу, сердито отброшенный кем-то из воинов полиции. Друг, в беседах с которым она иногда проводила время. Инструмент, на котором научила её играть сама королева... недавняя королева... Эта добросердечная женщина подарила его затем Дон И. О, королева! Бедная королева! Сердце разрывается от боли при мыслях о ней: эта она дала рабыне шанс из низших служанок стать придворной.
       Девушка подняла трясущейся рукой хэгым, прижала к груди, вышла на маленький внутренний дворик. И в забытьи опустилась на порог, взяла смычок - и провела им по двум натянутым струнам.
      
       ...Жажда... это была новая жажда, по чему-то такому... прежде не пробованному... И бабочка, только что бесстрашно и проворно раздвигающая воздух, рванулась вниз, к королевскому саду, манящему яркими цветами...
      
       Начальник левого ведомства полиции, Чул Су, уверенно шагал по галерее. Длинные перья на шляпе трепетали, а нить бус с драгоценными камнями, крепившаяся под шляпой, спускалась по вискам, по скулам и размеренно покачивалась под подбородком. Слабо поблёскивали рукоять меча и тёмные металлические нашивки на плечах. Полы одеяния, крепко стянутого поясом, снизу лениво шевелились от шагов, то чуть больше открывая штаны, то чуть меньше, но не делая ни малейшей попытки вырваться из-под власти пояса. Строгий задумчивый взгляд заставлял встречных слуг бледнеть и поспешно кланяться. Чиновники же различных ведомств неглубоко кланялись в ответ на его приветствия - и опасливо смотрели ему вслед. Часть дворца, прежде служившая покоями у скончавшейся королевы, опустела. На прочей же царила обычная жизнь, разве что темп её был чуть более быстрый, почти предпраздничный: наверное, после возвращения король объявит о назначении второй супруги главной женой и матерью нации.
       Надрывный плач хэгыма выскользнул в утренний воздух неожиданно, больно резанул по нервам, которые, как казалось прежде, уже окаменели от долгих лет службы в полиции. Чул Су видел много казней, в пылу схватки хладнокровно перерезал вены мятежникам и преступникам, не раз наблюдал обезумевших от горя жён и детей осуждённых. И всё же в начале этого дня хэгым рыдал так отчаянно, так безутешно, так надрывно... Его звуки напоминали человеческий голос, охрипший от слёз... Рука музыканта, дерзнувшего играть после смерти осуждённой королевы, двигалась против воли разума, музыка западала глубоко в душу - и сотрясала её всю. Но люди, измученные переживаниями во время расследования, оглушённые их итогом, не слышали, как плачет хэгым. И это удивляло не меньше пронзительной мелодии: как можно не заметить такое? Как? Кто осмелился играть?
      
       ...Бабочка спустилась на самый ближайший цветок, на благоухающем кустарнике во внутреннем дворике. Аромат, полившийся со всех сторон, оглушил её хрупкую душу, опьянил крошечную голову новой жаждой... А его вкус... этот вкус... Трава и листья, которые она ела в прежней жизни, разве могли сравниться с этой дивной пищей? О, она никогда раньше... ещё никогда...
      
       Один из глав полиции растерянно замер, так и не переступив порога, ведущего во внутренний двор помещений прислуги. Измученная девушка в белой одежде играла на хэгыме, позабыв обо всём на свете. Сначала Чул Су решил, что у неё кто-то умер, потом, когда разбитый волшебной мелодией разум сделал первые попытки стряхнуть наваждение, понял: это не траурная одежда, а одеяние заключённых или осуждённых. Ослепшие было глаза разглядели следы побоев, распознали тонкую струю из свежей раны под расцветающим красным цветом рукавом. Одна из прислужниц королевы, переживших долгие пытки, ничего не помнила и не видела. В глазах её уже не осталось слёз. Вместо неё плакал чуткий хэгым. Или же эта девушка отдала инструменту свою душу - и теперь та рыдала между двух натянутых струн?
      
       ...Первый полёт, красота и вкус первого цветка наполнили бабочку сытым блаженством. Лёгкие крылья лениво замерли. В следующий миг её привлекли не слышаные доселе звуки. Бабочка перелетела на крыльцо, потом, напуганная взмахом руки со смычком, опустилась подле ног играющей девушки. Всего только на мгновение девушка замерла, разглядывая яркое пятно, неожиданно появившееся на земле близ неё. Один взгляд человека и существа, способного наслаждаться небом. Две красоты, хрупких и мимолётных, встретили друг друга в этом жестоком и мрачном мире, погрязшем в суете и низменных желаниях. Два прекрасных существа сразу и без сомнений признали красоту друг друга...
      
       Чул Су застыл как завороженный, смотря на девушку с хэгымом и бабочку, опустившуюся подле её ног. Время замерло лишь на мгновение, а потом бабочка скромно сложила крылья, скрывая узор на крыльях, а девушка продолжила игру. Вновь плач хэгыма больно резанул по сердцу. Она не должна здесь играть! Она не имеет права играть в такое время! Её полагается наказать, заставить замолчать! Разум хорошо понимает это, но тело не двигается. Сердце, которое казалось каменным, на самом деле всё ещё живо. И боль чужих несчастий, которую он не слышал в последние годы, ныне обрушилась на него мощной волной. Боль отозвалась внутри него. И спасения не было от этой муки... И... и вовсе не хотелось спасения...
       Музыка... она веселит нас на празднествах... Досаждает нам, когда у нас неприятности. Когда она звучит, мы слушаем её. Когда молчит, мы обходимся без неё. Музыка, бессомненно, украшает нашу жизнь. Но крайне редко музыка так заставляет трепетать наши души, так глубоко и прочно въедается в наши сердца, так безжалостно сковывает мозг, приносит нам так много боли, которая из чужой становится нашей собственной. И всё же... как бы ни была страшна эта мучительная красота, встретиться с нею в её неукротимом величии, увидеть в ней чью-то душу и всю её страшную историю... Вначале это кажется чем-то невозможным, а позже станет одним из самых ярких наших воспоминаний... Как прекрасная луна, мягко, женственно и таинственно освещающая небо и притягивающая взор, так и музыка, в которую музыкант вложил всю свою душу, становится самой восхитительной музыкой в нашей жизни из всей, когда либо услышанной нами.
       Повинуясь какому-то необъяснимому желанию, девушка взглянула в сторону. И увидела одного из глав полиции. Ужас объял её. Воин неожиданно улыбнулся, тепло и искренно. Это было так странно... Но его восхищённый взор и его улыбка что-то тронули в её озябшей душе. Девушка робко улыбнулась в ответ. Тут же смущённо отвела взгляд, судорожно сжала смычок. Холодный надрывный плач хэгыма сменился трепетной грустью.
      
       ...Бабочка почувствовала желание взлететь ещё хотя бы раз, подняться в бездонное и чистое небо, разглядеть новые яркие пятна цветов и насладиться каким-то другим нектаром. Она испугалась, что видит сон, а после опять будут земля, постылая трава, долгое и утомительное карабканье по стеблям и опротивевший вкус листьев. Скорей, пока этот дивный сон ещё длится! Надо взлететь! Скорее, скорее... Там... о, она чувствует, что где-то там её ждут новые цветы!
      
       Смычок выпал из ослабевшей руки. Придворная служанка завалилась на бок. Веки её медленно сомкнулись. А белая кофта уже полностью стала алой. Кровавое пятно поползло на подол. Тело закрыло собой инструмент.
       - Да что же ты застыл?! Хватай её! И беги к лекарю!
       Чул Су потрясённо повернулся. Король в дорожном одеянии - почему-то по возвращении он не поспешил переодеться - кипел от возмущения. Его величество, как оказалось, незаметно подошёл, привлечённый мелодией, и стоял около начальника левого ведомства полиции, пока мелодия не оборвалась. И хотя король тоже понял, откуда эта девушка, плач хэгыма в её руках растопил его сердце.
      
       ...Бабочка опустилась в одном из садов дворца и с упоением вкусила нектар цветка, не пробованного раньше. О, эти цветы! Каждый такой яркий... такой сладкий... такой восхитительный... неземной... и их так много во дворце, что, кажется, и жизни не хватит отведать их все. И в суете пробуешь один, другой, третий... И все такие разные, такие вкусные... и хочется пробовать ещё и ещё... пока есть возможность... пока ещё в теле теплится жизнь... И так увлекаешься погоней за новыми вкусами, что всё меньше времени уделяешь, чтобы просмаковать каждый из них... И совсем не до того, чтобы насладиться видом цветка... Так красота каждого соцветия размывается, так красота каждого цветка, сияющего жизнью и неповторимого, остаётся незамеченной. Таково наказанье тех, кто в погоне за нектаром потерял возможность разглядеть прелесть цветка. Нектар - только часть цветка, только часть от совершенства...
      
       Когда Дон И очнулась, то её потрясли сообщением: король обратил на неё своё внимание. Окрепнув, она стала наложницей. Одной из многочисленных наложниц во дворе правителя Страны утренней свежести.
      
       ...Бабочка металась от цветка к цветку, упивалась нектарами, гордо и довольно летала в воздушных потоках...
      
       Позже наложница Дон И родила ребёнка. Девочку. Король ещё некоторое время был благосклонен к ней, потом увлёкся новой прислужницей дворца. Может быть, в краткости его увлечения были виноваты следы от пыток, оставшиеся на теле его женщины. И то ли вину испытывал он из-за этих шрамов, то ли омерзительно ему было касаться тела, оказавшегося израненным и оттого небезупречным. А может, он просто увлёкся в очередной раз: во дворце было много девушек - низших служанок, придворных - и любой из них он мог распоряжаться по своему усмотрению. А что до них... разве кого-то хоть когда-то интересовали их чувства и мечты? Или верно служи во дворце на благо страны и его величества, или смиренно становись одной из женщин правителя - и самый главный выбор твоей жизни вправе сделать только он. Хотя иногда кто-то дерзко выбирал одну из балок под крышей, дно пруда, безжалостный яд или остриё шпильки для причёски.
       Дон И так и не стала матерью принца. Осталась незамеченной в борьбе супруг и наложниц, родивших сыновей. Просто одна из наложниц короля. Время стёрло её красоту и унесло её имя за собой.
       Но Чул Су до самой смерти помнил измученную девушку и бабочку, опустившуюся у её ног. Мысли о том, как плакал хэгым в руках служанки в тот день, много лет заставляли трепетать и сжиматься его сердце. Он встречал её несколько раз во дворце: яркий наряд с широкими рукавами и пышный просторный подол-колокол, спадающий до земли, скрывали её тело. Но Чул Су помнил, каким хрупким оно было, помнил, как единственный раз прикасался к ней, как нёс её на руках. Эта была самая красивая девушка из всех, которых он когда-либо встречал. Девушка, затронувшая его сердце, явившаяся на мгновение, ослепившая своей красотой и исчезнувшая из его жизни насовсем.
      
       ...Каждый цветок по-своему прекрасен. И тому, кто сумеет разглядеть совершенство какого-либо цветка, хватит его одного. А бабочка... Она растворится в небе или утонет в когтях какой-либо птицы. Мы порою помним самые яркие или невзрачные цветы, но редко кто запомнит бабочку, когда-то увиденную им. И уж тем более, люди не запоминают всех бабочек, которых видели. Цветы запоминают намного чаще. Однако же именно бабочка, которую, возможно, за всю её жизнь никто из людей так и не увидит, может унести с собой чью-то песню, печальную песню чьей-то души...
       ...Цветы и бабочки... кто будет спорить, что они прекрасны? Вот только жаль, что не каждый цветок, не каждую бабочку люди успели разглядеть...
       Сколько их было, девушек во дворце Чосона? Сколько пронзительных историй унесло время с собой? Сколько имён забыто, сколько судеб исковеркано и растоптано? Сколько слёз таится в песне хэгыма?
       И, может быть, что Дон И на склоне жизни плакала лишь об одной улыбке, той, которую однажды ей подарил Чул Су?
       Песня на крыльях бабочки... и одна из слёз хэгыма... всего лишь одна из его слёз...

    14

    Морошка Вк-5 Долг   20k   Оценка:8.68*6   "Рассказ" Проза

      С некоторых пор к будничным заботам Риммы прибавилось еще несколько дел. В хозяйстве у неё царил порядок: всё по полочкам, всё по пунктикам. Среди столь педантичных натур иногда встречаются невыносимые зануды, но Римма Александровна слыла на редкость приятной дамой.
       День её начинался ни свет ни заря. Сварив обязательную кашу, Бусыгина поднимала домочадцев, кормила их, потом раскладывала еду по кастрюлькам и баночкам и, гремя склянками, спешила в соседний подъезд к кошкарихе. Виолетта Юрьевна была одной из новосёлов - северян, заселивших этот дом, на благоухающей садами городской окраине. Позже там вырос жилой квартал, а от садов остались чахлые кривые деревца, трухлявые пни, да густой, облюбованный кошками кустарник над заболоченной канавой. По весне округа оглашалась сладострастными серенадами беспризорных кавалеров. Народ негодовал, а Лужину, что подкармливала бездомную братию, прозвал кошкарихой.
       С Виолеттой Римма зналась давно, но знакомство носило характер вежливого почтения к старшим. Конечно, и шестьдесят пять - солидный возраст, уйма людей воспринимает его как порог дряхлости. Римма так не думала, наверно, потому и выглядела на удивление молодо. При этом массаж лица и маски из имеющихся под рукой продуктов - единственные косметические процедуры, которым она уделяла время. А его постоянно не хватало. Круговерть домашних хлопот была ненасытной, а сидеть без дела Римма Александровна как-то стыдилась и даже листая перед сном газету или разгадывая кроссворд, испытывала неловкость.
       Жила Бусыгина с дочерью, зятем и внуками. На квартиру Бусыгины грохнули всё, что накопили в Заполярье. Переехали в самый канун павловской реформы. Повезло. Риммин муж, Борис Викторович, сам красил, белил, подбирал сантехнику, клеил плитку, обои. Вил гнездо детям. Но сыновья свили свои, приезжали редко. Вместо них в одной из комнат поселилась тёща Бориса, в другой - зять. Пошли внуки.
       Наслаждаться семейным уютом и благополучием Римме выпало недолго. Сперва умерла мать, а следом за ней и муж. Оба скончались скоропостижно, избавив семью от скорбной доли неотлучного пригляда за лежачими больными.
       Как ни странно, именно этим обстоятельством Александровна отражала нападки дочери, недовольной тем, что Римма взялась опекать одолеваемую маразмом кошкариху:
      - Я ни за бабушкой твоей не ухаживала, ни за отцом, а за ней совсем некому приглядеть. Мне ведь не трудно.
       - У неё племянники есть. Мама, зачем тебе эта бабка? Тоже мне, нашлась мать Тереза! Да над тобой весь двор смеётся.
      - Пусть смеются. Это мой долг. Кто-то же должен помогать одиноким старикам.
      - Да не одинокая она. У неё куча родственников! Славно пристроились, главное, самим пачкаться не надо. Нинка вон у тётки и пяти минут лишних высидеть не может: воняет видите ли. Нет, мама, ты тоже в маразм впала - взвалить на себя совершенно чужую старуху!
      - Не говори глупостей и оставь меня в покое.
      - Вот-вот: тебе нужен покой. Поживи хоть немного для себя. Съезди к Димке с Андреем, к тёте Рае. Можно путёвку в санаторий вам купить. На море тебя звали - не поехала! Так и будешь возле кошкарихи сиднем сидеть? Погоди, скоро начнёшь горшки из - под неё ворочать!
      - Надеюсь, до этого не дойдет.
      - А если дойдет?
      - Ну, хватит, Лидуша!
       Лида вовсе не была чёрствой. Напротив, она была сама забота о близких. Близких, родных. Лужина в этот круг не вписывалась никак. К тому же мать как-то рассказала Лиде, что незамужняя и бездетная Виолетта до пенсии работала инструктором райкома, исколесила всю страну, выбиралась и за границу.
       "Этакая попрыгунья стрекоза, - подытожила Лида материн рассказ, - лето красное пропела, а затем бог послал ей муравья. Вернее, муравьиху. Есть справедливость на свете? Мама всегда разрывалась между домом и работой. Уговорила бабулю жить с нами, хотя знала, какой у неё тяжелый нрав и как она не любит папу. Четыре поколения в одной квартире - для посторонних вполне благостная картинка, но сколько за ней взаимных обид, невысказанных упрёков, молчаливого неодобрения... Капризней стариков только дети".
       Большинство людей предпочитает не думать о старости, немногие встречают её как должное, без уныния и сожалений. Лида явно была не такой. Летящие года угнетали её, неотвратимость увядания разъедала душу и отравляла мечты. А более всего Лиду ужасала мысль, что и она не застрахована от участи кошкарихи. "Вряд ли для меня найдется такая чудачка, как мама, - вздыхала Лидия. - Чудачка или дурочка?"
       Римма не считала себя ни той, ни другой. За Виолеттой она ухаживала по доброй воле и делала это с терпением и кротостью монастырских послушниц. В бога она не верила, но признавала могущество некой разумной силы, утвердившей мировой порядок, в котором внимание к старикам так же естественно, как любовь к детям.
       Бусыгина проведывала Лужину каждый день. Готовила, прибиралась, помогала грузной, страдающей одышкой Виолетте принять ванну, ходила по магазинам, в аптеку, платила по счетам. Деньги на эти затраты ей оставляла племянница Виолетты. Римма аккуратно подклеивала все квитанции в специально заведенную тетрадку, хотя Нина, видать, совестясь, никаких отчётов от Александровны не требовала.
       Нина приезжала из соседней области примерно раз в квартал. Гостила у Риммы, проводила в тёткиной квартире генеральную уборку и стирку, водила тётку в баню, показывала её врачам и, облегчённо вздохнув, отбывала, с неизменными обещаниями, скоро забрать Виолетту к себе насовсем. Это скоро длилось уже несколько лет.
      - Ждёт, когда бабка концы отдаст, - язвительно говорила Лида, - тогда сразу явится квартиру продавать, и хорошо, если будет с тобой здороваться.
      - Не будь такой злюкой, Лидочка. Знаешь ведь, что у неё и так с мужем нелады, куда еще тётку полоумную к себе волочить?
      - Это она так рассказывает, а может, просто врёт, чтобы нас разжалобить?
      - Если и врёт - это будет на её совести. Ты еще молода и не представляешь, что такое старческая немощь.
       Сама Александровна отчаянно страшилась оказаться кому-нибудь в тягость и потому прилежно контролировала давление и вес, старалась правильно питаться и свято верила в оздоровительную силу зарядки. Новоиспечённый зять был сражен наповал, когда, проснувшись затемно от странных звуков, как если бы в квартире резвились зайцы, выглянул из спальни и увидел тёщу в майке и шортах, вдохновенно бегающую на цыпочках по коридору. Привыкнуть к ранней возне за дверью ему удалось не сразу.
       К великому огорчению Риммы, сыновья и зять были абсолютно не спортивны, а вкусившие виртуальных радостей внуки грозили пустить корни возле компьютерного стола. Зато Лида, как и мать, обожала пешие прогулки. В любую погоду. При виде мерно шагающей сквозь дождь пары, кто-то улыбался, кто-то крутил пальцем у виска.
       Начав приглядывать за Лужиной, Римма загорелась идеей, привлечь к этому старшего внука. Так сказать, в воспитательных целях. Прикинув запас его альтруизма, она сразу предложила помогать ей за плату, посулив несколько сотен рублей из своей и без того небогатой пенсии. Это сработало.
       Мальчик носил Виолетте еду, забирал обратно посуду, выкидывал мусор. Но азарт быстро иссяк, и Сережа под разными предлогами увиливал от немудреной обязанности.
       Короче, поучительная затея провалилась. Оно и к лучшему, так как болезнь Виолетты Юрьевны усугублялась.
       Ещё недавно Виолетта была элегантной пожилой дамой. Когда аккуратная, с горделивой осанкой женщина стала превращаться в неопрятную бабку, соседи заподозрили неладное. Тогда-то Римма и вызывалась присматривать за ней.
       Выяснилось, что Лужина запустила не только себя, но и дом. По комнатам перекатывались клубы пыли и кошачьей шерсти, углы серели паутиной, на замызганном полу лежал пёстрый слой мусора. Пахло котами, плесенью и какой-то кислятиной. Римма здорово попотела, квартира преобразилась, но неприятный душок намертво въелся в стены. Однажды к знакомому смраду приплелась другая вонь. Кульки с объедками, найденные в самых неподходящих местах, убеждали лучше любого врача: маразм Виолетты крепчает.
       К тому же Риммина подопечная совершенно перестала следить за собой, не причёсывалась, отказывалась мыться, одевалась абы как: ни по погоде, ни по сезону. Один раз Александровна застала её в совершенно непристойном для почтенного возраста наряде: в шляпке, бюстгальтере и колготках. Трусы под колготками отсутствовали. Хорошо, что Серёжа уже не ходил к сумасбродной бабке. Подобное зрелище не для детских глаз. Римма еле уговорила Лужину переодеться: полуголая матрона как будто не понимала, о чём речь. А может, и вправду не понимала?
       Книг она не читала. Телевизор в её доме тарахтел с утра до ночи. Виолетта смотрела всё подряд и с особым вниманием - новости, неизменно разражаясь гневными тирадами в адрес угробивших страну демократов. Иногда эта безумица, забывавшая надеть трусы и прятавшая еду по углам, проявляла исключительную рассудительность.
       У Бусыгиной интерес к политике перегорел. Жизнь доказала: власть и народ как мухи и котлеты - отдельно. Опасаясь, как бы распалённую новостями Виолетту не хватила кондрашка, Римма мягко успокаивала её, пыталась отвлечь. Выручали кошки.
      Кошек Виолетта Юрьевна любила самозабвенно: баловала своих, привечала и дворовых. На кормёжку не скупилась, позволяла муркам играть и лазить, где вздумается. Римма часто застигала Лужину, дремлющей в кресле с безухим котом на коленях. Совсем маленьким Виолетта подобрала его на зимней улице. Подлечила, как могла, назвала Пьером и оставила у себя. Еще был сиамский котик Чуня и трехцветная Муська, приносящая, по словам Виолетты, в дом счастье. Насчёт счастья Римма сомневалась, а вот шерсти с Муськи лезло много. Вся мягкая мебель в квартире была в чёрно-бело-рыжих волосах. Возможно, от того, что Муська часто котилась. Виолетта как-то умудрялась пристроить весь Муськин приплод. На базаре, где она предлагала котят, её давно знали. Вопреки ожиданиям, любительница кошек уверенно разгуливала по городу, ни разу не потерялась, не забыла, где живет.
       О своих любимцах Виолетта могла говорить часами: что Муська в ненастье спит, уткнув мордочку в пол, Чуня - непревзойденный охотник, а Пьер, как собака, отзывается на свист. В голосе рассказчицы звучала нежность.
       "Деток бы тебе, внуков", - сердобольно печалилась Александровна, машинально поддакивая Виолетте. Как-то не удержалась, полюбопытствовала, почему у той нет детей.
      - Сперва не хотела, потом не получилось. Молодая была, дурная. Решила, что на свете полно вещей гораздо интереснее, чем соски и пеленки, а когда спохватилась, было поздно. Впрочем, теперь я думаю, что мне повезло. Дети так неблагодарны...
       Римма промолчала - с сумасшедшими лучше не спорить. По этой же причине она сама ходила оплачивать Виолеттины счета. Энергетиков и коммунальщиков женщина объявила бандой грабителей, и платить им отказалась.
      Несмотря на явную чудаковатость, Лужина не утратила способности толково распоряжаться деньгами. Нечистые на руку торгаши, введённые в заблуждение придурковатым видом покупательницы, то и дело нарывались на скандал. Виолетта складывала и умножала в уме лучше всякой счетной машинки.
       Деньги у Лужиной были. Дорогие безделушки, солидная мебель, добротная одежда Виолетты разжигали в глазах приносившей пенсию почтальонки завистливый огонёк. Получаемую сумму пенсионерка проверяла по нескольку раз и никогда не давала почтальонке ни рубля.
      - Ишь, глазами - то так и стрижёт, так и сверлит, бестия, - шипела она вслед женщине.
       Римма такого скопидомства не понимала. Сама она, как когда-то и её мать, обязательно предлагала почтальонкам чаю и оставляла им с пенсии двадцать-тридцать рублей "на развод". Не лишались её сочувствия и погорельцы, жертвы наводнений, землетрясений. Денег и вещей посылалось немного, но делилась Бусыгина искренне, от души.
       В местном детском доме эта невысокая худощавая, стриженная под мальчика особа была хорошо известна. Каждое рождество Лида с Риммой несли туда сумки с конфетами, домашней выпечкой, вареньем и компотами. Встречали их сдержанно.
       - Наверно думают, что ты замаливаешь грехи молодости, - поддразнивала Римму Лида.
      Она очень сомневалась, что сласти доходят до ребятни, но даже не пыталась отговорить мать от этой затеи. Сама приходила в приют с жавшимся сердцем. Сирот было жаль до слёз, но взять кого-нибудь на воспитание она не решалась, мнила себя никудышной матерью, не умеющей ладить и с собственными детьми. Мальчики нередко выводили её из себя. В такие минуты она кричала, ругалась, грозилась, умоляла и даже плакала. Выпустив пар, Лида предавалась самобичеванию и яростно завидовала матери: та имела неописуемую выдержку и голос повышала в крайних случаях. Как-то раз Римма с удивительным самообладанием приняла стремительные роды у соседки. Между прочим, прибежавшая на вопли роженицы многодетная мамаша с другой квартиры, тут же рухнула в обморок, только усложнив Бусыгиной задачу. Когда прибыла скорая, Александровна, дотоле имевшая дело лишь с бухгалтерскими бумагами, уже пеленала младенца.
      - Как же ты не испугалась? - спрашивала потом дочь.
      - Некогда было бояться.
       Железная леди - говорят о таких дамах. Личная жизнь этой леди оказалась той самой медалью, у которой две стороны. На одной была мгновенная страстная любовь, многолетний ядовитый туман измены, мучительные ожидания, еще более мучительное прощение и все это втайне от обожавших отца детей. В награду за адское терпение, судьба повернула медаль другой стороной, дала супругам шанс, начать все заново. И они его не упустили. Борис так и остался для Риммы первым и единственным мужчиной в её жизни. Она не могла изменить ему даже во снах. К слову, с зятем у Александровны сложились прекрасные отношения. Памятуя о Лидиной вспыльчивости, она частенько заступалась за Гену.
       К современным нравам с бесстыдным обнажением, выворачиванием на всеобщее обозрение интимных уголков души и тела, с меркантильными браками и скандальными разводами Римма относилась брезгливо. Своим детям Бусыгина в первую очередь желала любви, ведь только её свет способен изменить мир в кривых зеркалах судьбы.
      Поклонница кошек от романтики была далека.
      - Любовь - химера, которой люди оправдывают слабость, глупость и подлость, - как-то изрекла она, поглядев один из нескончаемых сериалов.
      Римма молча собирала с пола мелкие кусочки газеты - у Виолетты Юрьевны завелся новый бзик: всякая бумажка, кроме денег, превращалась ею в клочки. Лужина рвала их для кошачьего туалета, видимо вспомнив, что именно так делали в её детстве. От лотков разило, а рваная бумага валялась, где попало. Нина волновалась за тёткины документы, и Александровна унесла их к себе.
       Справедливости ради заметим, что странности не обошли и Римму. Так, она годами хранила вещи. Платяной шкаф, ровесник первого полёта Гагарина, был забит старомодными одёжками. В дубовых недрах таились гипюровые блузки, льняные халатики кримпленовые юбки, франтоватые галстуки, яркие батники, свитера, весёленькие ситцевые платья и абсолютно ненадобные в мягком климате унты и пыжиковые шапки. Вся эта отжившая свой век чепуха дико бесила Лиду. После смерти отца она затеяла дома ремонт. Часть старья из гардероба удалось отправить в последний путь, на свалку (тамошние бомжи долго щеголяли в лучших образцах советского легкопрома), но натяжные потолки и виниловые обои никак не вязались с державшимся на честном слове полированным монстром. Избавиться от него Римма отказалась наотрез.
      - Похоронишь меня в нём, - на полном серьёзе говорила она дочери.
       Голос матери дрожал, и Лида мудро решила не настаивать. Старики чудят и похуже.
      
      Ранним осенним утром Римма, как всегда, отправилась к Виолетте. Был выходной и двор ещё спал. Не хлопали двери, не шуршали колёса машин, грустила в песочнице забытая лопатка, лавочки серебрились изморозью, в лужах стыл нетронутый ледок. Бусыгина поёжилась - жадная на солнце пора навевала грусть и дрёму. Если бы Римма могла повелевать природой, то в мире цвела бы вечная весна. С этими мыслями женщина вошла в третий подъезд.
      Открыв дверь Лужиной, она увидела Пьера. Кот с утробным воем кинулся ей под ноги. Шерсть на нем вздыбилась, хвост распушился. Объятая предчувствием беды, Римма судорожно вздохнула и переступила порог квартиры.
       Виолетта Юрьевна в ночной рубашке лежала возле дивана. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая - откинута в сторону. На полной груди Виолетты растянулась Муська, Чуня свернулся клубком в ногах. Со страху Бусыгиной показалось, что Лужина умерла, но перекошенный рот бедняги слабо дернулся. Римма наклонилась. Правый глаз Виолетты приоткрылся, из горла вырвался нечленораздельный вскрик.
      Инсульт! - мгновенно поняла Римма. Нельзя было терять ни минуты. Бросив сумку с продуктами в угол, она схватила телефон.
       Диспетчерская ответила быстро. Разбуженная Риммой Лида принесла паспорт и полис Виолетты. Несчастная, похоже, ничего не осознавала, глядела бессмысленно и глухо сипела. Скорее всего, удар настиг её ночью: Лужина совсем зазябла на холодном полу. Мать и дочь с трудом взгромоздили её на диван.
       Скорую ждали полчаса. Угрюмая, с усталым бледным лицом фельдшерица осмотрела больную, измерила давление, спросила, какие она принимает лекарства.
      Бусыгина перечислила, пояснив озадаченной женщине, что Виолетта малость того... забывается. Фельдшер сделала той какую-то инъекцию и засобиралась уходить.
      - В понедельник, - буркнула она, - покажите её неврологу.
      - Как! - опешила Римма. - Её надо срочно госпитализировать! Вы что не видите, что у неё инсульт!
      - И что? У нас молодых класть некуда, - огрызнулась фельдшер и двинулась к двери.
      Римма загородила ей путь:
      - Вы без неё не уйдете! Не имеете права! Чем раньше её начнут лечить, тем меньше будет последствий.
      - Какие последствия... Господи, вы надеетесь, что она поправится? В её - то возрасте! Тем более вы сами сказали, что она уже не в себе.
      - На что я надеюсь - не ваше дело. Вы должны увезти её в стационар. Я знаю правила.
      - Пустите!
      - Нет! Если вы её оставите, я буду жаловаться, куда только можно. Я подниму такой скандал - не обрадуетесь! Как ваша фамилия? Лида, пойди погляди номер машины.
      - Хорошо, - видимо струхнув, сдалась медичка. - Но имейте ввиду, я её не попру. У меня у самой давление клинит.
      - Дайте носилки, без вас обойдемся. Лида, беги за Геной.
      Укутанную в одеяло Лужину Гена с водителем скорой унесли в машину.
      - Я поеду с ней, - сказала Римма.
      - Кто она вам, что вы о ней так печетесь?
      - Никто. Соседка.
       В красных, воспаленных бессонной ночью глазах фельдшерицы мелькнуло искреннее недоумение. "Юродивая какая-то", - подумала она с раздражением.
      - Лида, у меня в записной книжке есть номер Нины. Позвони ей.
      - Я все сделаю, мама, не беспокойся.
      Лиду колотило. Виолетту она не любила, но была согласна с матерью - медлить нельзя. Хрустя осколками льда на асфальте, скорая тронулась.
       Через неделю Лужина скончалась.
       Как и предсказывала Лида, объявившаяся сразу родня, кинулась делить наследство. Судебные тяжбы тянутся больше года. Пока суд да дело, Римма Александровна присматривает за пустой квартирой. Ей ведь не трудно.
      
      
      
      
      
      
      
      

    15

    Нонна Вк-5: Ты прекрасна, моя королева!   16k   Оценка:9.53*8   "Рассказ" Проза, Сказки

      Кому-то красота даётся от рождения, к кому-то приходит с годами. Принцессе Лилии не повезло ни в том, ни в другом. Рождённая некрасивой, она уже превратилась из девочки в юную девушку, а угловатые черты так и не сгладились.
      Как же завидовала Лилия своим сёстрам! Все, как на подбор, красавицы. Глаза - омуты, косы шёлковые. Давно они замуж повыходили за принцев, королей. К Лилии же никто не сватался.
      "Так, видимо, и останусь одна", - думала бедная принцесса, гуляя по саду.
      От этих мыслей ей стало так грустно, что она села на скамью и заплакала.
      Вдруг её слезинка упала на цветок лилии. Тотчас же из цветка вылетела маленькая фея с нежно-розовыми крылышками.
      - Почему ты плачешь, принцесса Лилия? - спросила она.
      Поведала ей принцесса о своей беде.
      - Что ж, - ответила фея. - Я знаю, как помочь твоему горю. Сорви этот цветок, положи в воду, которой будешь умываться. Когда умоешься, не вытирайся. А на ночь этот же цветок под подушку положи. Наутро проснёшься красавицей.
      Послушалась Лилия её совета. Поутру проснулась - первым делом к зеркалу побежала. Не сразу она узнала себя в той незнакомке, что смотрела на неё по ту сторону. Такая была красавица, что сёстры казались в сравнении с нею серыми мышками.
      - Неужели это я?! - воскликнула принцесса. - Это я!
      И на радостях принялась целовать зеркало.
      
      Все, кто знали принцессу Лилию, поначалу были удивлены той переменой, что с ней произошла. Но вскоре привыкли. Привыкла к этому и сама Лилия. Теперь она и представить себе не могла, как целых восемнадцать лет жила без красоты.
      Женихи стали свататься к ней, готовые бросить к ногам красавицы весь мир за один лишь только взгляд. Лилия быстро смекнула, что может быть капризной, ветреной и даже где-то жестокой - за красоту ей прощали абсолютно всё. Играть прекрасными принцами, словно куклами, то подавая надежду, а то отнимая, а как надоест, холодно отказать, разбив несчастному сердце на мелкие кусочки. Может ли быть на свете большее наслаждение? Как же всё-таки хорошо быть красавицей!
      Но рано или поздно приходится принцессам выходить замуж. Не миновала эта участь и Лилию. В мужья себе она выбрала молодого и красивого короля богатейшей страны, который обожал её настолько, что любой каприз возлюбленной был важнее всех законов в его королевстве.
      
      В холодный ноябрьский день, когда деревья сбросили последнюю листву, обнажив свои ветки в ожидании снега, у королевской четы родилась дочь. Красавицей уродилась - белая, как снег, и румяная, как кровь. Назвали девочку Ноябриной.
      Не успел отец-король как следует насмотреться на любимое чадо, как тяжело заболел, а вскоре умер, оставив Лилию вдовой. Хоть и печалилась по супругу молодая королева, но осторожно - боялась, проливая потоки слёз, испортить свою красоту. А ей так хотелось ловить восхищённые взгляды, пленять мужские сердца, быть предметом страстного обожания. Словом, хотелось жить.
      Как-то раз, одетая в роскошное траурное платье, гуляла королева по саду. Проходя мимо клумбы с лилиями, она вдруг увидела фею, о которой уже успела забыть.
      - Берегись, королева, - заговорила фея, подлетая близко к её лицу. - Как вырастет дочь твоя, полюбит мужчину всем сердцем да поверит, что любима - вся красота твоя пропадёт.
      Лилия, услышав это, испугалась. В смятении побежала она во дворец, в свои покои. Маленькая принцесса, до этого спокойно спавшая в колыбельке, проснулась и от испуга закричала.
      "Ну зачем ей любовь мужчины? - думала королева. - Разве недостаточно, что я, мать, люблю её всей душой?"
      Всю ночь Лилия не сомкнула глаз - думала, как не дать ни одному мужчине завладеть сердцем её дочери.
      
      Шли годы. Из младенца Ноябрина постепенно превращалась в девочку с золотыми кудрями, а та, в свою очередь - в стройную девушку. Вскоре восхищённые возгласы "Ах, какое милое дитя!" сменились томными взглядами кавалеров и завистливыми - дам.
      Отовсюду раздавались комплименты, но саму Ноябрину они не радовали. Либо эти люди совсем слепы, что восхищаются такой некрасивой, глупой и взбалмошной принцессой, либо попросту льстят. Особенно мужчины. Льстить они умеют хорошо. Только все они по природе самовлюблённые нарциссы. Заморочат голову доверчивой девушке, напоют дифирамбов, наобещают вечной любви, а как используют - бросят несчастную, разбив ей на прощание сердце.
      Дамы тоже льстивы - каждая так и норовит угодить принцессе, чтобы та приблизила её к себе. Одна только мать говорит ей правду.
      Иногда Ноябрина завидовала матери. Она такая красавица, ей могут восхищаться искренне. Отчего же она, принцесса, уродилась такой страшненькой?
      Погружённая в эти грустные мысли, девушка не сразу заметила, как вошла служанка.
      - Ваше Высочество! Её Величество королева желает Вас видеть.
      Оказавшись в покоях матери, принцесса поклонилась. Королева знаком указала ей на кресло у своих ног.
      - Я хочу с тобой поговорить, дитя моё...
      То, что сказала мать, привело девушку в ужас. В скором времени она должна стать королевой Самарии, женой Гарольда Шестого.
      - Но матушка, он же стар, его голова седа, а лицо сморщенное, словно кора дерева!
      - Увы, дитя моё, - вздохнула королева. - Мне жаль, что приходится выдавать тебя замуж за такого ужасного человека. Но от этого зависит судьба нашего королевства.
      Последствия, в случае если Ноябрина откажет королю Самарии, обещали быть одно другого страшнее. Даже слушать о них без содрогания было невозможно.
      - Хорошо, матушка, - ответила принцесса с глубоким вздохом. - Если мир и покой в королевстве зависят от моего послушания, я согласна.
      
      Последние деньки девичьей воли промчались, как один миг. И вот уже Ноябрина ни жива, ни мертва стоит перед алтарём, обещая хранить верность и повиноваться ужасному старику. Вот уже народ Самарии приветствует свою новоиспечённую королеву. Свадебный бал, поздравления, реки вина, пожелания счастья молодожёнам. И словно кошмарный сон, супружеская спальня...
      "Он груб и беспощаден, дитя моё, - вспомнились девушке слова матери. - Но тебе придётся ему подчиняться. Иначе король на тебя рассердится".
      Словно загнанный зверёк, смотрела Ноябрина на супруга, с трудом удерживаясь от того, чтобы упасть в обморок, лишь только он приблизится.
      - Доброй ночи, королева, - проговорил Гарольд Шестой и, развернувшись, вышел из комнаты.
      - Д-доброй ночи, В-ваше Величество, - прошептала удивлённая Ноябрина.
      
      На следующую ночь король также не тронул свою супругу. Не прикоснулся он к ней и на третью ночь, и на четвёртую, за что Ноябрина в душе была ему благодарна.
      Днём она имела возможность видеть его куда чаще. И чем больше узнавала она супруга, тем больше удивлялась. Несмотря на почтенный возраст, король Гарольд отнюдь не походил на старого брюзгу и зануду. Не по-стариковски живой, он всё больше виделся Ноябрине интересным человеком.
      Невольно молодая королева ловила себя на том, что стремится проводить больше времени в обществе мужа, хотя желанным любовником он для неё по-прежнему не стал. Гарольд, видимо, понимал это, ибо все его визиты в покои королевы ограничивались пожеланиями доброй ночи.
      Матушка говорила: Гарольд Шестой лжив и коварен, безмерно жесток, а кроме того, жаден и самолюбив настолько, что готов чуть ли не молиться на собственный портрет. Говорила также, что король Самарии труслив, как заяц, и похотлив, как сатир.
      Поначалу Ноябрина в это верила, но с каждым днём ей всё больше казалось, что его оклеветали. И матушка, наслушавшись, что говорят злые языки, так жестоко в нём ошиблась.
      "Если бы она только видела Гарольда! - думала молодая королева. - Если бы ей довелось узнать его так же, как теперь знаю его я, она бы ни за что не поверила грязным сплетням".
      Однажды она поделилась своими мыслями с одной из фрейлин.
      - Матушка выдала меня замуж против воли. Но если бы я видела Его Величество до свадьбы, я бы так не сокрушалась. Потому что знала бы, что смогу своего мужа, если не любить, то хотя бы уважать. А будь Его Величество моложе, клянусь, я бы влюбилась в него без памяти!
      - Король старше Вас не намного, - заметила фрейлина.
      - Как же... - только и смогла произнесли удивлённая Ноябрина.
      
      Года три назад Гарольд Шестой, тогда ещё молодой красавец, охотился в лесу со свитой. Волей судьбы они оказались возле болот. Вдруг на его глазах какой-то мужик, по-видимому, из деревенских, пошёл прямо в болотную топь. При этом на лице его блуждала рассеянная улыбка.
      Король окликнул мужика. Тот даже не обернулся, продолжая идти дальше и улыбаться.
      - Это замороченный, - объяснил королю один из слуг. - Лесной дух навёл на него чары. Так он и будет идти, пока не утонет.
      - Надо этому помешать! - вскричал Гарольд.
      Но никто из королевской свиты не шелохнулся.
      - Не смеем, Ваше Величество. Лесной дух рассердится...
      Тогда король соскочил с коня и помчался к болоту, пробежал по хлюпающей жиже, пока, наконец, на сумел схватить за руку замороченного, который был уже в болота по пояс.
      Улыбка с лица крестьянина тут же спала. Вместо неё появились растерянность и недоумение.
      - Где я? Что происходит?... Ваше Величество, Вы...
      Узнав о том, что с ним сталось, он, выбравшись на берег, первым делом поклонился королю в ноги.
      - И ведь ничего не помню. Пошёл за грибами - и вот в болоте. Так бы и сгинул. А у меня жена, дети малые...
      Кончив изливать потоки благодарностей, крестьянин отправился домой, счастливый, что остался жив.
      Король взобрался на коня и хотел было вместе со свитой последовать его примеру. Но вдруг поднялся ветер, деревья стали гнуться к земле. А вскоре появился и сам хозяин леса: огромный, лохматый, страшный.
      - Кто посмел отнять у меня добычу? - заорал он громовым голосом, от которого вся королевская свита едва не попадала в обморок.
      - Это я, - твёрдо ответил король, который, казалось, ничуть не испугался.
      Лесной дух захохотал так, что земля затряслась, и со всей мочи дунул на короля. Тотчас же лицо Гарольда покрылось глубокими складками, а волосы, что были чернее смоли, сделались белыми, как снег.
      
      Чем дальше фрейлина рассказывала о несчастии, постигшим короля, тем отчётливее перед молодой королевой представал образ Гарольда. Не того, которого она видела каждый день, другого - молодого и красивого, чьи портреты висели в дворцовых комнатах.
      Ночью Ноябрина сама пришла к мужу в опочивальню и первый раз в жизни заснула в его объятиях. А утром, проснувшись, так и обмерла: вместо седого Гарольда рядом с ней лежал темноволосый мужчина, ещё краше, чем на портретах.
      - Когда лесной дух заколдовал меня, он сказал, что как только женщина полюбит меня всей душой, молодость ко мне вернётся. Твоя любовь избавила меня от злых чар.
      - А помнишь, ночью ты назвал меня любимой? Это правда?
      - Правда, любимая. Когда я женился на тебе, я думал об интересах королевства. Но если бы у меня был выбор сейчас, клянусь, женился бы по любви.
      Ноябрина посмотрела мужу в глаза и поверила.
      
      Своим счастьем королева тут же поспешила поделиться с матерью. Написала ей письмо, где рассказывала, что сумела полюбить мужа. И в конце благодарила мать за то, что ты выдала её замуж за такого замечательного человека.
      Ноябрина думала, что мать, прочитав письмо, обрадуется. Но Лилия, внезапно подурневшая за ночь, крепко обиделась на дочь и оставила письмо без ответа.
      Дочь, не знавшая, в чём дело, продолжала ей писать, но мать рвала письма, не читая. Не пожелала она сменить гнев на милости, ни когда у Гарольда и Ноябрины одна за другой родились три дочери, а после - сын, наследник престола. Две старшие уже вышли замуж, а Лилия всё сердилась.
      Когда же отметили свадьбу её младшей внучки, старая королева занемогла. Когда стало ясно, что её дни сочтены, приближённые поспешили сообщить об этом её дочери. Узнав об этом, Ноябрина тотчас же примчалась к матери.
      - Всю жизнь ты мне загубила, неблагодарная, - укоряла её Лилия на смертном одре. - Я тебя любила до самозабвения, всю душу тебе отдавала, а ты мне вот так отплатила. А ведь какой счастливой я могла бы стать, если бы из-за твоего эгоизма не потеряла красоты!.. Вот полюбит твой Роберт девушку, женится на ней, станешь ты старой и страшной. Тогда поймёшь, какие страдания ты причинила родной матери.
      
      Со дня похорон Лилии прошло много лет. Единственный сын Гарольда и Ноябрины из мальчишки превратился в юношу - такого же красивого, каким был его отец ещё до заклятия. У последнего на голове уже появились седые волосы - теперь уже не по воле духов, а в силу возраста. И только королева по-прежнему оставалась красивой. Ни одной морщинки не появилось за это время на её лице, ни один волосок не покрылся сединой. И только она знала, когда этому наступит конец. Предсмертное проклятие, а тем более родной матери не может не сбыться.
      - Матушка, принцесса Розалинда - просто чудо! - восхищённо восклицал принц Роберт. - Она не такая как все! Она особенная! Во всём мире нет создания прекраснее, чем она!
      Ноябрине принцесса тоже нравилась. Не красавица, но было в ней что-то неповторимое, и лицо, и стан, и походка: всё излучало какой-то особенный шарм. Её жесты были настолько легки и грациозны, что принцесса затмевала собой даже первых красавиц. А если ещё прибавить к этому её доброту, искренность, её скромность и глубокий ум... Нет, такую, как Розалинда, просто невозможно не любить.
      В другой раз Роберт, взволнованный и сияющий, рассказывал матери, что это божественное создание смотрит на него с благосклонностью и живым интересом. И наконец, настал тот день, когда перед Гарольдом и Ноябриной предстал их сын, держа за руку свою возлюбленную.
      - Благословите нас, отец, матушка. Мы любим друг друга больше жизни и хотим быть вместе и в радости, и в горести.
      - Что скажешь, моя королева? - обратился Гарольд к супруге.
      "Что ж, - подумала Ноябрина. - Буду старой и страшной. Все, в конце концов, стареют. Чем я хуже?"
      - Мой ответ - да.
      
      В день свадьбы королеве было немного грустно. Сын и его молодая жена светились от счастья. Глядя на их лица, Ноябрина ловила себя на мысли, что нисколько не жалеет о своём согласии. Лишь когда подняли бокал за мать молодожёна, превознося её красоту, королева как будто в шутку ответила:
      - Это не надолго. Скоро состарюсь.
      Но никто этого всерьёз не воспринял. Даже супруг, которому она, лишь только оказалась с ним в опочивальне, рассказала, как скоро это произойдёт.
      Утром, едва проснувшись, Ноябрина подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела совершенно седая дама с лицом, покрытым глубокими складками. Глаза её выцвели. Губы, ещё вчера алые и сочные, сделались блёклыми. Кожа огрубела.
      Заметив, что король на неё смотрит, Ноябрина отвела взгляд от зеркала и кокетливо улыбнулась.
      - Ну, как я тебе такая?
      Гарольд подошёл к ней и взял её морщинистую руку в свои ладони.
      - Ты прекрасна, моя королева!

    16

    Ромашка Вк-5: Встреча на высоте   20k   Оценка:9.53*4   "Рассказ" Проза

      Донецк - столица Донбасса и один из красивейших городов Украинской ССР. Есть в нём какая-то магия, что притягивает, манит и заставляет меня помнить об этом уголке нашей огромной Родины, окружённом терриконами и степной равниной, продуваемом сухими ветрами. Здесь я родилась и провела детство, а теперь учусь на другом краю Советского Союза, в Южно-Сахалинске. Спросите, зачем было так далеко забираться? Ну, не знаю... Просто именно там возникает иллюзия, что ты находишься на краю Земли, чувствуешь и ощущаешь дыхание океана, живёшь с ним в одном ритме. Если ты можешь посмотреть мир, то почему бы его не посмотреть?
      Было самое начало октября, когда я, студентка третьего курса пединститута, летела на учёбу. Рейс Донецк-Москва откладывался из-за неожиданного снегопада, который в это время года показался настоящим стихийным бедствием. Под мокрыми хлопьями беспомощно замерли ещё зелёные дубы и каштаны в парках. Машины развозили грязную снежную кашицу по дорогам обычно такого чистого и аккуратного города. Шикарные розы, которыми так гордятся дончане, спрятались под липкой ватой, безнадёжно замерзая.
      Было очень больно... Нет, не из-за роз, хотя, конечно и без сомнений, красивые нежные цветы жаль. Ноющая боль охватывала мои стопы, поднимаясь выше к коленям. Виною тому были жутко неудобные туфли на высоком каблуке. В своём стремлении достигнуть предела красоты, мы, женщины, иногда совершаем опрометчивые поступки. Обуть новые сногсшибательные туфли в дорогу - как раз один из таких. В аэропорту, из-за задержки рейса, пришлось много ходить и стоять. Ноги устали так, что ненавистные каблуки хотелось просто-напросто отломать, и выкинуть в ближайшую урну. Каюсь, я действительно попыталась свершить над ними такую расправу, сев в укромном уголочке и отвернувшись к стене, но, к сожалению, отечественная обувная промышленность работает на совесть, и моих сил не хватило на модернизацию лакированной обуви. Это увлекательное занятие было прервано громким объявлением о начале посадки в самолёт, и, вдохновившись, я ринулась проходить регистрацию. Ну, ринулась - это я немного приукрасила...
      Доковыляв до своего места в салоне самолёта, и кое-как пристроив дорожную сумку, я упала в кресло. Протяжный стон наслаждения и облегчения огласил помещение - это я скинула обувь и пошевелила затёкшими пальцами босых ног. Признаться, что при этом подумали остальные пассажиры, в этот момент не имело для меня никакого значения. Ещё некоторое время я пребывала в блаженной неге, наслаждаясь такой вот свободой, а потом решила, что до конца полёта туфли можно и не обувать. Мысленно похвалив себя за прекрасную идею, я быстренько затолкала их под кресло. (Забегая вперёд, признаюсь, делать этого не стоило.)
      Я ждала взлёта, с грустью всматриваясь в сгущающиеся сумерки за окном, прощалась с любимым городом на целых четыре месяца, и думала, что родители снова остались одни. Опять будут каждую неделю летать письма между Сахалином и Донецком, но для тоскующего родительского сердца этого ведь так мало. Я была очень благодарна маме и папе за то, что они отпустили меня так далеко, давая возможность повидать мир, но знала, что решение это им далось с большим трудом, и чувство вины иногда посещало меня. Вот как сейчас, например.
      За этой лирикой я как-то забыла о реальной жизни, а между тем, время идёт, а мы всё не взлетаем. Причину задержки объяснило появление стюардессы - стройной милой девушки в кокетливой пилотке и строгой униформе. Она одарила всех лучезарной улыбкой и двинулась вперёд между аккуратными рядами кресел. Следом за ней, периодически спотыкаясь и оступаясь, иногда выпадая из вертикального положения, телепалось нечто. Нечто оказалось при более близком рассмотрении особью мужского пола, приметной лишь только тем, что находилось в состоянии сильного алкогольного опьянения. Глядя на мятую рубашку и взлохмаченные волосы невнятного цвета, возникало инстинктивное желание находиться от этого человека как можно дальше, как минимум на расстоянии нескольких сотен метров. Но не с моим-то счастьем...
      Эффектная парочка остановилась как раз возле соседнего кресла. Хрупкая на вид стюардесса сгрузила этот объект недвижимости рядом со мной. В душе поднялась волна брезгливости: "Не дай Бог иметь такого мужа! - И тут же я остановила себя: - Успокойся, Галя! Никто тебе его не сватает".
      Из динамиков послышалась речь командира экипажа и пожелание счастливого пути. Я порадовалась, что полёт занимает мало времени, потому что если бы такой попутчик меня сопровождал из Москвы в Южно-Сахалинск, то вот тогда бы точно стоило впасть в отчаяние и депрессию. К счастью, жизнь устроена так, что одинаково не повезти дважды в один и тот же день не может. (Забегая вперёд, скажу, что я сильно ошибалась - может.)
      Пока мы взлетали, я старательно смотрела в иллюминатор, но вот родной город остался далеко позади. Боясь даже взглянуть на соседа, сразу решила, что пора вздремнуть, так как в сумке у меня нет никакой книги, за которую я могла бы спрятаться от неприятного попутчика. Хоть бы газетку какую купила в аэропорту, ведь столько времени провела там в ожидании... Теперь всю дорогу придётся изображать спящую. Этим я занималась минут десять, пока не надоело. Со стороны соседнего кресла не было слышно ни звука, и поэтому, осмелев, решила, что можно безбоязненно "проснуться": открыла глаза, и, не поворачивая головы, покосилась на попутчика. Тот тоже не спал, и с искренним любопытством разглядывал меня. Встретив мой настороженно-колючий взгляд, он очень обрадовался и пьяненько так мне улыбнулся. На это я ответила нервным подёргиванием уголков губ, которое должно было бы сойти за ответную улыбку, но вряд ли мне удалось её достоверно изобразить. Резко захотелось снова "заснуть", однако впасть в очередной приступ спячки я, к сожалению, не успела.
      - Разрешите представиться, - подал голос сосед, - Леонид.
      Очень хотелось промолчать. Во-первых, нет никакого желания знакомиться с этим сомнительным субъектом. А, во-вторых... Ну, о чём с пьяным разговаривать?! Я, кивнув своим грустным мыслям, тяжело вздохнула и ответила:
      - Галина.
      Хорошее воспитание иногда очень мешает в жизни. Попутчик, теперь уже новый знакомый, проявил живое участие к моему плохому настроению:
      - Галя, прошу вас меня простить, но вы чем-то огорчены? - Проблеск интеллекта и хорошего воспитания мелькнули и растворились в пьяной икоте.
      "Да, вашим присутствием" - с грустью подумала я.
      - Рейс задержали на полтора часа. Вот и устала, - на этом я решила завершить светскую беседу, так как у нас ещё не охвачена обширная тема погоды, а она собственно и напрашивается в этой ситуации. Откинувшись в кресле, я закрыла глаза. Раз устала, значит, имею полное право отдохнуть.
      - А! Ну, да... - глубокомысленно изрёк мужчина.
      Я лежала и думала о том, что мои родители сейчас в одиночестве ужинают или же просто пьют чай. Мама, скорее всего, коротает вечер за вязанием, а отец развлекает себя и её чтением свежих газет. Незаметно для себя, действительно удалось задремать.
      Сквозь полусон были слышны усилившийся гул голосов, шуршание пакетов и сумок, общая нервозность в салоне нарастала. Похоже, что мы уже подлетаем к Москве. Раз так, то надо бы тоже собраться, привести себя в порядок, обуться. От этой мысли сделалось тоскливо. Жаль, что с собой у меня нет другой обуви. Я бы порадовалась сейчас даже комнатным тапочкам! Осторожненько, не совершая резких движений, чтобы не разбудить соседа, стала нащупывать свои капканы. Правая нога успешно попала в туфлю, а вот левая продолжала безрезультатно шарить по полу. Извернувшись в кресле таким образом, чтобы расширить зону поисков, я продолжила свои усилия, но долгожданная встреча с недостающей частью обувной пары так и не состоялась. Меня охватила паника, что же делать? Скоро надо будет выходить из самолёта, а я босиком, точнее, в одной туфле. Что же мне теперь, изображать калеку до самого Южно-Сахалинска? Уже почти ночь, а с учётом потери времени в Донецке из-за непогоды, я едва успеваю на следующий рейс. Где же искать обувь? Да и куда вообще мог подеваться этот башмак?! Я попыталась просочиться между креслами в попытке осмотреть пространство под ними. Для того чтобы сделать это бесшумно, не привлекая к себе лишнего внимания, пришлось выгнуться коромыслом, скрутиться пружиной и изобразить при этом страуса. У меня всё получилось, но туфли тут не было. Скорее всего, она, горемычная, укатилась куда-то во время взлёта. М-да... Что же делать?
      Неожиданно, уловив рядом с собой заинтересованное сопение, я поняла, что не одна в этом подкресельном пространстве. Медленно повернула голову, и встретилась с внимательным взглядом соседа, который, так же как и я, сейчас в позе страуса с любопытством оглядывал пыльный пол.
      - Что ищем? - азартно подключился к поискам Леонид. Говорил он шёпотом, очевидно, чтобы не нарушать интимность создавшейся обстановки.
      Заподозрив, что надо мной издеваются, я разозлилась:
      - Ничего!
      Аккурат в этот момент сзади раздался насмешливый возглас:
      - Девушка, это не ваше? - Обернувшись, увидела, как какой-то бородатый мужик весело размахивает моей чёрной туфелькой, привлекая всеобщее внимание к ней. Ну, и ко мне, соответственно. Киваю и изображаю благодарную улыбку, прикидывая заодно, как лучше её забрать у него - доскакать на одной ноге в туфле, или быстренько прошмыгнуть в проходе туда и обратно босиком. Стыдно, а что делать? Но мужик оказался с юмором. Похлопав впереди сидящего соседа по плечу, он вручил ему обувь и сказал: - Передайте, пожалуйста, во-о-он той красавице!
      Пока мою туфлю с шутками и прибаутками передавали друг другу остальные пассажиры, мне хотелось катапультироваться вместе с креслом, чтобы в один миг скрыться от масштабного позора. Вдобавок, последний в цепочке добровольных "помощников", вручил почему-то мою обувь не мне, а пьяному соседу. Тот с самым серьёзным видом склонился к моим ногам, и когда я догадалась о его намерениях, мне стало дурно. Нет, честное слово! Лучше бы я до самого Сахалина катилась в тыкве с мышами! В ограниченном пространстве между сидениями, да ещё учитывая пьяное дрожание его рук и потерю ориентации, задуманное мероприятие оказалось нетрезвому принцу не по силам. В конце концов, для удобства выполнения намеченной цели, он просто улёгся на мои колени. В одной руке зажал мою несчастную ногу, а в другой - злополучный башмак, который с силой стал навинчивать на ступню. Действовал Леонид с таким рвением и старанием, что я по-настоящему испугалась - ноге кирдык. От боли из глаз брызнули слёзы.
      Операция была успешно завершена и он, выпрямившись, с гордостью посмотрел на меня. Мы оба были красные: он - от усилий, я - от стыда. Краем глаза отметила, что за развитием события следили почти все пассажиры; некоторые, для того, чтобы лицезреть картину целиком, привстали со своих кресел, кто-то просто с любопытством вытягивал шею. Казалось, что счастливое водружение обуви на мою конечность сейчас будет отмечено взрывом аплодисментов целого стадиона болельщиков. Мои слёзы, кажется, сочли проявлением сентиментальной признательности.
      - Спасибо, - выдавила я из себя крошечную благодарность. Большего из себя выжать не смогла.
      Дальше возникла некоторая заминка. По-моему, он ждал от меня ещё чего-то. Чего? Может, теперь, как честная женщина, я обязана на нём "жениться"?! Моё положение спасло объявление о заходе самолёта на посадку. Все вернулись в свои кресла, пристёгивая ремни, складывая вещи. Я с облегчением отвернулась к иллюминатору, где раскинулась, обозначенная светящимися фонарями, карта-схема Москвы: автодороги города пульсировали фарами машин; жёлтыми огнями была отмечена извилистая лента Москвы-реки; поблёскивали разноцветными окнами жилые кварталы; кое-где клубились паром фабричные и заводские трубы. Москва приближалась и увеличивалась, принимая нас в свой светящийся купол ночных огней.
      Самолёт покидала в спешке, подозревая, что Леонид желает продолжить наше, едва успевшее завязаться, знакомство. Но продолжения этого неприятного для меня события не желала я, поэтому возникла мысль о необходимости срочного посещения дамской комнаты. От страха, что мой верный рыцарь, находящийся в неадекватном состоянии, может меня настигнуть, я неслась к уборной так быстро, как никогда не бегала стометровку на физкультуре, и даже дорожная сумка не была мне помехой. Казалось, что каблучки лакированных туфелек лишь едва касаются глянцевого пола. Надо отметить, во время забега мой преследователь не отставал, что было удивительно, учитывая его временные трудности с вестибулярным аппаратом. Также, я искренне подивилась своей подвижности и необыкновенной лёгкости, хотя всего ещё пару часов назад, могла бы сравниться только с черепахой в неуклюжести и медлительности.
      Достигнув заветной комнатки, я позволила себе отдышаться и передохнуть, надо было привести мысли и внешний вид в порядок. Несмотря на ночное время, дверь в женский туалет без конца открывалась, впуская и выпуская своих посетительниц. В мелькающем проёме я видела Леонида, тот подпирал противоположную стену, чуть в стороне от входа. Это было плохо, потому что следующий самолёт у меня был буквально через полчаса. Времени на регистрацию и посадку, как уже упоминалось, у меня оставалось в обрез. Я умылась и освежила остатки макияжа - подкрасила губы и чуть тронула веки голубыми тенями. От пробежки всё-таки есть плюс - здоровый румянец на щёчках, и озорной блеск серых глаз. Расчесала волосы, подумав, собрала их в хвост. Ну, что же ещё мне такого сделать, чем занять время?
      Белая дверь в очередной раз приоткрылась, и за женским силуэтом я узрела бравого воина, который никак не желал покидать свой пост. В отчаянии я взмолилась небесам: "Господи! Да за что же мне это?! Да пусть он уйдёт поскорее, я же на самолёт опоздаю!" Выждав ещё пару минут, распахнула дверь и сделала решительный шаг навстречу своему преследователю. И очень удивилась - он исчез! Мой верный рыцарь покинул пост. Господи, спасибо тебе, что услышал мои молитвы!
      Я начала новый забег, теперь уже в обратном направлении. Регистрацию проходила в числе последних пассажиров, но сердце моё ликовало. В бодром и приподнятом настроении я входила в салон самолёта Москва-Южно-Сахалинск. Радостную улыбку не могла подавить никак, потому что была счастлива: от преследования оторвалась, на туфли уже плевать, ещё каких-то десять безмятежных часов авиа перелёта - и я, наконец-то, дома! Она, улыбка, померкла как-то сама собой, когда я нашла своё место и увидела, что мои надежды на рейс без каких бы то ни было потрясений стекли сверкающим ручьём на грязный пол. С кресла у иллюминатора на меня взглянули очень знакомые небесно-голубые, почти прозрачные глаза. Взглянули с радостью, словно увидели нечаянное счастье.
      - Галя!
      - Леонид?!
      Слов не было, но эмоции зашкаливали выше сахалинских сопок! Хотелось кричать, ругаться и драться с этим любителем зелёного змия, вытолкать его из самолёта пинками, чтобы забыть о его существовании вообще! Внутри меня клокотал вулкан ненависти и отчаяния. Он выплёскивал злость и обжигал сознание, не давал дышать. Но сил на исполнение и десятой части моих пожеланий не было. Кажется, я даже развернулась, чтобы самой покинуть салон, но Леонид повис на моей руке.
      - Галя, так хорошо, что мы снова летим вместе! - заплетающимся языком заявил он. Я была с ним категорически не согласна, но не устраивать же очередной юмористический концерт для новых пассажиров! Он выхватил мой билет. - Садитесь вот сюда, к окошку.
      - Благодарю, - покорилась я судьбе-злодейке, пробираясь в любезно предложенное мне кресло. Куда ж мне деваться? Сяду к "окошку" и буду туда смотреть весь этот до-о-олгий перелёт.
      
      Прошло чуть больше двух недель с момента моего возвращения в Южно-Сахалинск.
      Наступило настоящее бабье лето с сухими тёплыми денёчками и разноцветными листьями, с парящей в воздухе паутиной и сказочной тишиной. И как назло, у меня не было времени, чтобы насладиться этой краткой благодатью - подготовка к семинарам и коллоквиумам занимали всё свободное время. В один из таких безрадостных для меня, просиживающей над огромной стопой учебников, дней, в комнату заскочила Олька - подруга, одногруппница и соседка по общежитию. Захлопнув перед моим носом учебник, она выпалила:
      - Галка, к тебе моряк пришёл! Бросай книги!
      - Оль, хватит издеваться!
      Про "моряка" шутка была новой. Я имела глупость по возвращению в Южно-Сахалинск поведать Ольке о своих приключениях в дороге, и теперь её любимой фразой была: "Ой, к тебе Леонид пришёл!" Поначалу я, конечно же, простодушно верила в то, что из нескольких отрывочных фраз, он, будучи в нетрезвом состоянии, смог запомнить и определить моё местоположение. В таких случаях я начинала метаться по комнате в страхе и панике, чем безмерно веселила добрую подругу, но шутка уже приелась, а бояться я устала. Да и не до этого мне сейчас было. Видно, юмористка решила "усовершенствовать" старую шутку новыми атрибутами - тельняшкой и бескозыркой.
      - Правду тебе говорю! - Олька настырно тянула меня к шкафу. - Переодевайся скорее!
      - Зачем? - Я снова попыталась открыть учебник.
      - Ну, ты чего?! Он же такой... - она запнулась.
      - Какой? - равнодушно поинтересовалась я.
      - Красивый такой весь! - выдохнула она. - Всё, пошли одеваться!
      - Тебе-то зачем? Не к тебе ведь пришёл.
      Олька многозначительно промолчала, и вот тут мне действительно стало любопытно. Кто же мог так очаровать её? У меня вроде нет таких знакомых, которые способны бы были произвести на несколько высокомерную Ольгу столь яркое впечатление. Правда, в глубине души я всё-таки считала, что это очередной глупый розыгрыш. С этой тайной мыслью я спускалась, вернее, неслась, подгоняемая Олькой, по лестнице в общий холл, ожидая увидеть там всё, что угодно, но только не то, что там было на самом деле.
      Действительно, вдоль стены с информацией, под обстрелом любопытных девичьих глаз, коих сегодня здесь оказалось необыкновенно большое количество, прохаживался стройный молодой человек в парадной морской форме. В солнечном свете, лившемся из больших окон общежития, золотом горели нашивки и пуговицы чёрного кителя. Белоснежность рубашки подчёркивал тёмный галстук. На форменных брюках заглажены безупречные стрелки, а ботинки начищены до блеска. Густые русые волосы тщательно расчёсаны, лицо гладко выбрито. Трудно было в этом подтянутом, собранном, и даже, стоит согласиться с подругой, очень красивом молодом человеке, узнать того нетрезвого рыцаря, который гонялся за мной по аэропорту, деятельно помогал искать туфлю, а потом "галантно" обувал, из-за которого моя поездка превратилась в комедийное путешествие. Сегодня, в косых лучах солнца, его глаза были не небесно-голубого оттенка, - позже я поняла, что цвет глаз зависит от количества принятого "на грудь" - а ярко-синие. И смотрел он сегодня на меня не с весёлой бесшабашностью и дурашливостью, а с надеждой и упрямством, словно говоря: "Вот таким я могу быть. Примешь меня?" В одной руке он держал белую фуражку, в другой - большой букет оранжевых гвоздик. Увидев меня, Леонид сделал несколько шагов на встречу. Я тоже попыталась сделать шаг, но Олька, которая завистливо сейчас дышала мне в затылок, с силой потянула назад за руку, заставляя обернуться. Она гневно зашептала:
      - Галя, если ты не будешь с ним встречаться, я выйду за него замуж...
      Я снова посмотрела на Леонида, который выжидающе застыл в нескольких шагах от нас, и ответила подруге:
      - А кто тебе сказал, что я не буду с ним встречаться?
      Судя по невероятно счастливой улыбке мужчины, он всё понял!
      Мы поженились через полгода. Я бросила институт, и ушла за своим боцманом на флот. Вообще, в жизни я совершила ещё много глупостей, благодаря которым была по-настоящему счастливой женщиной. Но это уже другие истории, которые я обязательно вам как-нибудь расскажу.

    17

    Русалка Вк-5 Как в сказке   20k   "Рассказ" Проза

       Этот удивительный город манил словно мираж, хоть и застроен был как попало. Частные домишки здесь перемежались с многоэтажными серыми зданиями, украшенными привычными лозунгами, обещавшими победу коммунизма, зато у его ног плескалось роскошное море, а в портах теснились торговые суда. По его центральной улице вечерами разгуливали пестро одетые иностранные моряки, оставляя за собой повисшую в воздухе смесь запахов заграничных сигарет, французского одеколона и свежих долларовых купюр, a по дорогам нет-нет, да проезжали красивые японские машины с правым рулем.
      Здесь в ресторанах музыканты превосходно играли Джорджа Бенсона и Стиви Уандера - абсолютно новые их вещи, каких по радио ты не услышишь, что делало эти заведения привлекательными не только для жаждавших потратить только что заработанные деньги молоденьких морячков, но и для весьма изысканных особ женского пола.
      
      
      Вечером, накануне Ноябрьских праздников, прибежав домой после уроков, Ольга быстрехонько собралась. Она не привыкла часами прихорашиваться перед зеркалом. У нее на это просто не хватало времени - она была учительницей в музыкальной школе, с нагрузкой на две ставки. Это изматывало, но иначе было никак нельзя, потому, что она - сирота. Десять лет назад ее родители умерли один за другим, оставив Ольгу, тогда еще студентку, с младшим братом Сашенькой на руках. Вся ольгина молодость прошла в зарабатывании на кусок хлеба для них двоих , без шансов наряжаться или, скажем, красиво отдыхать, но это обстоятельство не слишком огорчало ее.
      Были вещи куда поважней, среди которых самая главная забота - это, чтобы Саша поступил в мореходное училище, все остальное ей казалось мелким и вторичным.
      Брат и сестра жили в доставшейся от родителей квартире в самом центре города, на той самой улице, по которой гуляло вечерами много хорошо одетой молодежи и где изредка попадались даже иностранцы. Ольга считала, что плохо вписывается в обстановку местного бродвея, поэтому каждый раз выходя из дома, она, нигде не задерживаясь, стремительно добиралась до работы или туда, где у нее намечено было что-то интересное. Сегодня это был ужин с подругами в ресторане.
      
       С косой каштановых волос, уложенной сзади в узел, и в высоких сапогах, oдетая в серое пальто с капюшоном, под которым - темный свитер по фигуре и черная юбка, Ольга казалась себе строгой и элегантной. Со стороны же она выглядела по-будничному простовато - никакой косметики на лице, никаких украшений кроме маленьких золотых сережек в ушах, да и единственные сапоги-то ее, честно говоря, были стоптаны.
      
       Когда Ольга добралась на автобусе до знаменитого "Причала", то там уже все шумело и звенело.
       Оглядев себя в висевшем в холле зеркале, она вошла в зал - пахло жареной картошкой и корейским салатом. Полумрак, босса-нова... Подруги уже устроились за столиком и поджидали ее - места были заказаны заранее, иначе и не попадешь. Все они были не из школы, а преподавали в музыкальном училище, и с ними Ольга себя чувствовала очень комфортно. Наверное потому, что в их кругу тряпки не имели главенствующего значения, а это в эпоху тотального дефицита было редкостью.
      По сравнению с постоянными посетительницами ресторанов - разодетыми в люрекс продавщицами валютного мазагина "Альбатрос" - эти молодые интеллектуалки смотрелись довольно скромно. Но каждая из них привыкла как-то изловчаться, что позволяло проявлять в своей одежде еще и вкус.
      Взять, к примеру, пышнотелую красавицу Наташу - той многие вещи шила ее на редкость энергичная мама. Вот и сегодня она принарядилась в новое красное шелковое платье, открывавшее ее покатые белые плечи.
      А томной черноглазой Татьяне помогал одеваться пожилой любовник - финн, иностранный специалист, редкая залетная птица по тем временам. Таня не сразу решилась на этот роман, но выбор ее был не велик. Она не успела вовремя выйти замуж, пока училась в институте, а как закончила и пошла работать в музыкальное училище - то какие уж тут женихи! Mоряки, наверное, искали что-нибудь помоложе, да и попроще - по крайней мере именно так думала она. Красивые ухаживания и приятные, изысканные подарки иностранца сделали свое дело: Таня сама не заметила, как полюбила этого престарелого женатого "горячего финского парня". Сегодня у нее на плечах красовалась, совсем как живая, серебристо черная лиса, острая мордочка которой грустно смотрела на тарелки с закусками, не замечая завистливых взглядов сидевших по-соседству "люрексовых" продавщиц.
      
      Когда Оля подошла к столу, ее приятельницы оживленно беседовали. Точнее - говорила в основном одна, а остальные только успевали кивать головами и похохатывать. Рассказчицей была Лариса, единстванная замужняя в собравшейся компании. Увидев Ольгу, она приветливо махнула рукой и, дождавшись, когда та усядется и перечмокается со всеми, продолжила:
      - Что за наказание, - говорила она, теребя кончик белого шелкового банта, который был частью воротника на ее блузе, - если человек прочно стоит на ногах, то он какой-то скучный, а то и вовсе - губиян и невежда, а если мужчина начитан, эстет, разбирается в музыке - то он беден как церковная мышь! Нет, Таня, я не про твоего говорю, я про наших, русских.
      - Погоди, а твой Юрий разве не начитан? - вежливо попыталась возразить Татьяна, имея в виду ларисиного мужа, помощника капитана, который большую часть времени находился в море, в долгих полугодовых рыбацких рейсах.
       - Предположим да, но это, пожалуй, и все. Ни в театр, ни на концерт его пойти не заставишь. А вот в Ленинграде, пока училась, в Большом зале филармонии я всегда встречала курсантов. Особенно из Военно-Медицинской Академии или из высших военно-морских училищ. Ох, как мы на них смотрели!
      - Так что же ты там замуж не вышла за кого нибудь из них? - живо поинтересовалась Наталья, с удовольствием при этом поглощая салат из кальмаров.
      Янтарного цвета глаза Ларисы сначала округлились, но тут же снова стали веселыми. Большую часть времени эта пухлогубая блондинка пребывала в хорошем насторении, у нее была неунывающая натура. Посмеиваясь, она ответила:
       - Ты бы видела , какие девичьи очереди были в кассу за билетами на танцы в этих сокровищницах женихов! Меня один раз уговорили пойти, но как только я увидела этот хвост из разодетых красавиц, так тут же ретировалась и поехала домой. Все равно, говорят, приходить туда было бесполезно, на одного свободного кавалера там был десяток жаждущих претенденток. А жизнь свела меня с Юрой, с которым еще в школе учились - хоть и не военный, но очень даже настоящий морской волк.
      - А вот Фокина, с ее-то вузовским дипломом пианистки пошла работать на круизный лайнер уборщицей, - напомнила Наташа, - Я, между прочим на прошлой неделе, во время своей командировки, была у нее прямо на пароходе, они как раз стояли во Владивостоке.
      -Ой, да что же ты молчала! Расскажи, как она там? За границей , наверное, везде перебывала?- воскликнула Таня.
      - И не говори, везде побывала. Она мне показала свою каюту - очень чистенько и мило все так. Пили мы с ней ликер "Амаретто", и она мне рассказывала - и про Францию, и про Америку, и про Африку.
       - Вот ведь счастливая! Какая же у нее интересная работа, не то что наши муки с учениками! - Лариса умирала от желания хоть разок оказаться за границей, она еще нигде за пределами Советского Союза не была.
      - Да, говорит, что ни капли не жалеет о своем решении уйти в море. Она очень довольна - весь мир можно посмотреть! Но что мне больше всего запомнилось, так это ее фраза: "Все страны такие разные, но одна вещь их объединяет. Это то, что везде полно такого добра, как мы с тобой, а именно - баб!"
      - Как это грустно, девочки! - вздохнула Ольга, пригубив вина из фужера. Она посмотрела вокруг: да нет, есть же мужчины, даже , пожалуй, их больше в зале, чем женщин! И музыканты на сцене - они ведь тоже мужского пола, очень симпатичные ребята. Правда, о них думать всерьез было невозможно. Избалованы женским вниманием, и практически все не по первому разу уже женаты.
      Зазвучала какая-то нежная мелодия, что-то новенькое, на английском.
      - Это - Джордж Майкл, - прокомментировала Таня, она хорошо разбиралась в модной музыке, ей все время записывал на кассеты что-то новое интеллигентный финн.
      Лариса с восторгом , аж приоткрыв рот, слушала и пыталась разглядеть - кто же это там так хорошо поет?
      - Это Виталик Гаврилов, талантище! - прокомментировала Наталья.
       Таня посмотрела на нее, чуть притуманив взор - что за железная женщина эта Наташка! У нее же был роман с Гавриловым, причем бесславно закончившийся разрывом со стороны порхающего по жизни "талантища"!
      В это время один из молодых людей, сидевших через столик от учительской компании, встал и быстро подошел к Ларисе, приглашая ее танцевать - "Нет, ну почему именно ее, замужнюю даму ? "- завертелось невольно в головах у подруг. Та, увидев, что парень отнюдь не дурен собой, согласилась, не задумываясь. Оказавшись в центре зала, Лариса тут же стала воображать, с каким интересом на нее сейчас , должно быть, смотрят музыканты. Как же она любила быть на виду, эта вертушка!
       Удивительно, но танцевавший с ней молодой человек моментально почувствовал, что эта хорошенькая женщина каким то странным образом использует его. Он резко остановился и вернул свою даму на место. "Вот так номер!" - Лариса скроила смешную рожицу. Забавный инцидент резко улучшил настроение сидевших за столиком подруг и совершенно не расстроил блондинку - действительно, какое ей дело до этого парня, пусть идет, отдыхает дальше!
      Больше никто никого, кажется, танцевать не звал, девушки пошли в холл, где все курили. Ольга села на свободный диванчик одна, она не курила и вышла вместе с другими просто за компанию. Курящие приятельницы сидели кружком чуть поодаль от нее. К ней подошел какой-то стройный молодой человек в черном и сел напротив. Подруги исподтишка с любопытством смотрели на парня.
      Тот немного помолчал, с выражением нескрываемой скуки глядя на Ольгу, и, наконец, громко спросил "Девушка, а девушка, а вы не курите?" - "Нет, не курю"- тихо ответила Ольга, с каким-то несоответствующим обстановке оттенком загадочности в голосе. И каждому, кто наблюдал за этой сценой, было до неловкости очевидно - Ольга надеется на то, что завяжется разговор. Видимо, именно это же почувствовал и ее визави, который столь же неожиданно, как появился, так и исчез, просто испарился в один миг.
       "Как всегда!- мелькнуло у нее в голове, - не понравилась, даже разговаривать со мной не захотел!" Она некоторое время еще молча смотрела туда, где только что сидел незнакомец, а потом повторила зачем-то "Девушка, а девушка..." , пожала плечами и вернулась в зал.
      Скорее домой, - думала она, - назад, к привычному спокойствию одиночества! У нее не было той разносторонности интересов, как у Ларисы, или азартного отношения к жизни, как у Наташи, она не могла утешиться, разглядывая в зеркале обнову, как Таня. Все что у нее было - это повзрослевший брат, Сашенька, который, поступив в мореходное училище, становился все более самостоятельным.
      
      А время шло, осень сменила зима и приближался Новый Год.
      Ольга даже не думала его отмечать. Этот праздник имеет смысл лишь для счастливых людей. К тому же, на этот раз Саша собирался уйти и повеселиться в компании своих друзей. "И к чему это обожествление движений часовой стрелки? - думала она, - Нет ведь нет ничего хорошего в необратимости хода времени. Онo приносит только новые потери, так что лучше его просто не замечать!"
      
      Но , хотим мы этого или нет, время - оно как море, которое на своих волнах приносит порой такие прекрасные корабли, о которых мы и в самых сладких грезах не мечтали...
      
      Погожим зимним утром по трапу самолета, прилетевшего из Ленинграда, сошел мужчина. Он глубоко вдохнул новый, восхитительный воздух в котором смешались запахи моря и леса. "Черт, - подумалось ему,- да ради того, чтобы этим эликсиром дышать, стоило сюда лететь!"
      Майор медицинской службы военно-морского флота Сергей Крапивин был, по его собственной просьбе, в связи с личными обстоятельствами, переведен из Кронштадта во Владивосток. Новый год он будет встречать на новом месте, без рефлексий и сожалений, именно по-морскому обычаю - обрубив все концы.
      До праздника был еще почти целый месяц. Приняв под начало вверенное ему отделение госпиталя, Сергей решил приступить к своему главному плану. Недавнeе крушение брака он воспринял как знак, он даже не винил свою бывшую жену за измену - он, скорее, укорял себя, что когда-то женился вопреки своим юношеским представлениям о девушке мечты. А сейчас, когда совесть его была чиста, а руки - свободны, он твердо знал, что должен делать.
      Когда-то, во времена учебы в Питере, как и многие другие курсанты Военно-Медицинской Академии, он часто бывал в филармонии, иcпытывая особое наслаждение от Баха, Моцарта, Чайковского, Шуберта... Там ему доводилось видеть студенток консерватории, которые приходили на концерты с партитурами и слушали музыку, поглядывая в ноты.
      Тогда-то ему и запало в душу - "Хочу, чтобы моя жена играла на пианино, а возле нее стояли бы наши дети и пели "Аве Мария!" Такая вот идиллия ему рисовалась, а потом... потом все вышло не так. Женился он на далекой от музыки красавице Анастасии по страстной любви, тогда еще не ведая, что для этой женщины служение собственному великолепию было главным и всепоглощающим делом. Она себя ощущала как шедевр, которым кто-то должен был восхищаться, а муж часто уходил в море, вот она и нашла другого почитателя ее совершенств.
      Хоть новость и потрясла Сергея, но узнав ее, он не впал ни в пьянство, ни в депрессию. Он уехал , и вот он здесь, и он будет , он обязан быть счастливым!
      
      
      Когда человек твердо знает, что он хочет, то удача поворачивается к нему лицом - в это майор Крапивин верил всей душой и потому совсем не удивился, обнаружив, что замначальника госпиталя, подполковник Степанов, женат на завуче музыкальной школы. Вот она, ниточка - подумал он, и тут же напросился к подполковнику в гости.
      Вечером в четверг, не третий день после прибытия на новое место службы, он уже сидел на кухне у Степановых, разглядывал старые фотографии из студенческого альбома и слушал жену подполковника, Лену, рассказывавшую грустную историю жизни девушки, которая когда-то училась вместе с ней. Ту девушку звали Ольга.
      Он всматривался в выпускноe фото: " Ну да, конечно это она, именно она, такой она и должна быть!" - подумалось ему.
       Удлиненный овал, тонко очерченный нос, маленький рот, печальные глаза - подобные несовременные лица он видел на картинах в Эрмитаже, что-то в ней было от ранней ренессансной живописи. Оказывается, эта девушка уехала после учебы работать в другой город, но не слишком далеко и, что самое главное, директриса ее школы, Анна Михайловна Зайцева, была приятельницей Степановой!
      
      
      А в пятницу он уже был в кабинете Зайцевой, с которой накануне познакомился, благодаря Лене Степановой, по телефону, и со смехом делился с ней дорожными впечатлениями - его поразил знак "Осторожно- тигры", который он видел на повороте, недалеко от въезда в город.
      
      
      Тем вечером Ольга зевала от скуки, слушая, как ее ученица играла гаммы на пианино, и тут увидела на пороге своего класса вахтершу, добрую старушку бабу Тасю, с совершенно нелепо смотревшимся в ее руках букетом роз.
       - Ольга Викторовна, это вам! - с каким-то невероятным восторгом в голосе торжественно произнесла пожилая женщина.
      Букет был упакован в целлофан, а из цветов весело выглядывала вставленная между ними открытка. На ней был изображен какой-то пионер в скафандре, сидящий в чем-то похожем на торпеду , врезавшуюся в цифры 1987 . На обратной стороне этой немного нелепой открытки красивым, твердым почерком было написано: "Уважаемая Ольга Викторовна! Поздравляю Вас с наступающим Новым годом! Прошу мне позволить с Вами встретиться сегодня после уроков. Я буду смиренно ждать в кабинете директора. Ваш Сергей."
      
       Прочитав послание, Ольга с размаху села на стул. "Что это? Чей это розыгрыш? Какой Сергей?" Она хотела было спросить вахтершу, но той уже и след простыл. С трудом дотянув урок до конца, Ольга, так и не взглянув на себя в зеркало, чуть ли не бегом направилась в директорский кабинет. Никакой робости перед начальством она не испытывала - директриса была с ней очень добра.
      Первое, что ей бросилось в глаза, когда она открыла дверь в приемную, было что-то невероятное, висевшее на вешалке у входа. Это "что-то" преобразило вид скромного школьного помещения с его простыми, однотонными шторами на окнах и ностальгическими цветочными горшками, расставленными тут и там, вдохнув в него шум моря и тайну неизведанных земель. Ольге даже показалось, что под ее ногами пол качнулся, как палуба. То была сказочной красоты морская офицерская шинель, такую великолепную шинель она видела вблизи в первый раз. На ней золотом мерцали звезды и еще какие-то знаки отличия - Ольга ничего в них не понимала. Дверь в кабинет была открыта, и из нее доносился разговор, перемежавшийся смехом. Она вошла.
      За столом сидели директриса, Анна Михайловна, и молодой усатый синеглазый мужчина в военно-морской форме. Как только она появилась на пороге, мужчина привстал, не переставая при этом улыбаться, а директриса указала ей рукой на стул рядом с собой. Почти как сквозь сон, Ольга услышала, что гость, Сергей, хочет познакомиться с ней, что он - военный медик, недавно переведен на Дальний восток... В прочем, ей пока эти подробности не были очень интересны. Она сидела и улыбалась, ей было весело смотреть на его светлые усы и на сверкающие пуговицы его кителя.
       А потом они вышли и пошли гулять по припорошенным снегом улицам. То молча, то что-то говоря друг другу. Что самое удивительное - Ольга не испытывала никакой робости находясь рядом с этим совсем еще незнакомым человеком. Ей было легко с ним - наверное, она почувствовала, что не просто нужна ему, но и что очень мила его сердцу. И все закружилось в таинственной предновогодней метели. Встречи , короткие разлуки, звонки, бесконечные разговоры - они словно были близки всю жизнь и не надо было ничего объяснять, они как два звереныша, ощущали друг друга на расстоянии. Перед самым Новым годом, он спросил : "Будешь ли ты моей женушкой, моей любимой, единственной душенькой?" - это было сказано очень естественно, он всегда так разговаривал с ней, словно с ребенком, подбирая самые ласковые слова. Ольга смотрела в его сияющие синие глаза и думала: "Бог есть. Вот он сейчас вселился в этого человека. И я буду любить его до смерти".
       Надо ли дальше описывать эту историю с ее счастливым продолжением, с умилительными подробностями их свадьбы и чуда рождения их первой дочери?
      Стоит ли добавить, что, как это не редко бывает у счастливых людей , карьера Сергея стремительно пошла в верх? Спустя несколько лет они оказались в Москве, где полковник Крапивин возглавил госпиталь. И единственной грустью для обласканной мужем и судьбой Ольги стала разлука с подружками: с Наташей, которая, вдохновившись счастливой ee историей , вышла замуж за моряка торгового флота через клуб знакомств, но развелась, с Ларисой, чья мечта все-таки исполнилась, и она укатила вместе с мужем на другой край света, в страну, где не бывает зимы, с Таней, которой было суждено вскоре уйти в лучший из миров... Удивительно, но все они покинули этот город, который, наверное, и в самом деле был миражом. Странным миражом, потому что иногда его зыбкие иллюзии вдруг оборачивались чудесной реальностью, как это и случилось с Ольгой.

    18

    Старая в. Неидеальная принцесса   22k   Оценка:8.90*4   "Рассказ" Пародии

      Неидеальная принцесса
      
      Однажды с неба упал метеорит. Люди на планете думали, что это звезда, одна из тех, что светят особенно ярко, которыми они так восхищаются, глядя в ночное небо. И хотя там далеко она смотрелась красиво и привлекательно, при слишком тесном контакте с планетой звезда нанесла ей огромный ущерб. Столкновение с мечтой в реальности может быть очень и очень трагичным.
      Планета называлась Жоза*, не очень большая, но богатая ресурсами и магией, населенная всевозможными волшебными существами, красивыми и злыми, добрыми и страшными. Больше всего от столкновения с метеоритом пострадал континент Высокий каблук. На первый взгляд довольно странное название, но континент по праву носил его, потому что по форме был похож как раз на туфельку на высоком каблучке.
      Это роковое событие сотрясло весь мир Жозы, начались природные катаклизмы- цунами, извержения вулканов, -кончились безоблачные деньки. Обитатели планеты паниковали и боялись будущего. Виновницу катастрофы назвали Карой.
      Однако не все создания прониклись случившимся. У некоторых были дела и поважнее. И когда Жоза содрогнулась и центром всех разговоров, деяний и помыслов стала Кара, то для одной принцессы самой главной персоной в мире осталась она сама.
      На планете жило очень много прекрасных созданий, принцессой вообще являлась каждая вторая. А были еще феи, ведьмы, русалки, эльфы, могучие оборотни и древние вампиры. А еще много- много принцев. На планете жилось хорошо, всем хватало места и пропитания, случались чудеса и добро торжествовало.
      Но у той принцессы, о которой речь, все было не так радужно. Причины для счастья были, а вот самого счастья не было. Даже своего принца у нее не было. И это на планете, где целые стада всевозможных и невозможных принцев.
      А ведь принцесса не была ни глупа, ни страшна...нет, она была очень даже симпатична и проницательна. Но последнее и являлось ее бедой, причиной ее одиночества. Да еще мало того, что мгновенно видела она все недостатки, так еще только их и видела. Ни одного достоинства она ни у кого не замечала. У себя тоже, между прочим. Только минусы. Но себе она их прощала, лелея и нежно любя все свои милые слабости. И скрывая их от окружающих.
      Вот так, день за днем, год за годом, она отвергала всех принцев, что приходили к ней знакомиться. Из года в год, долго, бесконечно долго. Пока с неба не упала звезда.
      Звали принцессу Василисой. Она гордилась своим именем, среди всех Глорий, Аврор и Беатрич ее имя несомненно выделялось и делало ее еще особенней. Недосягаемей, неподражаемей и...еще более одинокой.
      Жила она на высоте, ее дом находился в гигантском дереве. Это примерно как пятый этаж хрущевки. Ну да, это было дупло. Но там было очень уютно и гораздо теплее, чем в стеклянных домах, что высились в городе. В ее круглой комнатке всегда был порядок, в вазе лежали всегда свежие шишки, а воздух был ионизированный, очень полезный. Ах да, наша принцесса была вегетарианкой, но платонически любила мясо.
      И все бы хорошо, но другие принцессы, ведьмы и феи уже повыскакивали замуж. Бодро, в ритме марша, с песнями и плясками. В умопомрачительных платьях... А Василиса, такая особенная и неповторимая, все отвергала и отвергала потенциальных женихов.
      У одного слишком много прыщей на лице, и Василиса была больше чем уверена, что и по всему телу у него рассыпаны эти отвратительные красные прыщики с желтыми головками. У другого волосы немытые, жирные и с белыми хлопьями в них. Наверно в его доме отключили воду. Пару месяцев назад.
      У третьего, в общем-то, приятного принца, фигура подкачала. Ну и что, что он Василисе серенады посвящал и под деревом исполнял. Фигура это...издалека видно. Глаза на это ну никак невозможно закрыть, разве что отвести. А серенады она записала на диск и время от времени проигрывала в специальной крутилке. Приятно все- таки слушать, что ты красива как небо, глаза твои глубоки как море, волосы мягче шелка, а губы нежнее лепестков цветка. Ох, слушала бы и слушала. Но к сожалению у принца был большой минус, поэтому комплименты Василисе вместо него пела крутилка.
      Еще один принц, вполне так достойный, талантливый и даже с юмором, оказался ниже нее ростом. Ни в какие ворота.
      У пятого принца, или какой он там по счету, была привычка манипулировать. А поскольку Василиса не была глупа, она все его жалкие попытки к чему-либо ее подтолкнуть, видела насквозь. И всегда поступала наоборот. Ведь это так естественно, не сделать так, как кто-то хочет. Особенно, если это особь противоположного пола. Или, например, родители.
      Так вот, если тот принц номер пять, или шесть...или семь, не важно. Короче, когда он устраивал романтический вечер, садился с ней рядом и посреди мелодрамы, которую они вдвоем смотрели, заглядывал Василисе выжидательно и многозначительно в глаза, она игнорировала этот взгляд.
       Понятно же все сразу, вся тактика, вся стратегия. Организовал условия и ждет поцелуя. Прямо напрашивается! А вот нет, не получишь. Будешь знать, как с задней мыслью звать "просто" фильм посмотреть.
      Тот же принц еще много каких планов разрабатывал по завоеванию проницательной Василисы. Но благодаря ей, они все проваливались с треском. Они и с тем кавалером остались лишь друзьями.
      Незадолго до столкновения с Карой, к Василисе приходил еще один принц. Давайте без номеров- этих принцев было так много, что и не учесть всех. Надо было с самого начала каталог заводить, но кто ж знал.
      Примечательно в том принце было вот что- его возраст.
      -О Боги, как до такого могло дойти? Василиса, о чем ты только думаешь?!- восклицали родители нашей принцессы.- Все твои погодки уже заняты!
      Тот принц, он...он...он был моложе Василисы! Как? Когда? Сколько? Еще же недавно к ней приходил принц, которого она забраковала потому, что тот был на пять лет старше нее и казался ей скучным старым пнем. А сейчас...принц был на три года ее моложе. Он с первого взгляда показался Василисе подозрительным, рыжий такой. И нате! На целых три года младше...Куда катится время?
      -Остановись время, замри! Я сойду с твоей оси, останусь вечно молодой... и не буду стареть...эээ...страдать ерундой!- Рифма немного не соответствовала на этот раз. Обычно Василиса любила утрировать трагичность ситуации и не без удовольствия подыгрывала искренне переживавшим за нее родителям. Пафос- наше все, когда отсутствуют настоящие эмоции.
      Через неделю, в тот роковой день, когда упала Кара с неба, упала и Василиса с пъедестала на Гигантской секвойе. Ее подхватила сильная воздушная волна, когда она стояла на балконе. Скорее всего это был ураган. Унесло Василису далеко- далеко от родного дома, забросило в густую чащу леса, в темноту, холод и грязь. Принцесса зацепилась за высокую ель, ветки которой затормозили ее падение. Наверно, только благодаря этому она и осталась жива и невредима. Ель мягкое дерево, хоть и колючее.
      Принцесса оказалась одна в лесу. В легком нежно розовом платье, в шелковых туфельках в цветочек на высоком каблуке, в тоненьких, продырявленных еловыми иголками, чулках.
      Такой ее и нашел лесоруб Василий. Увидел он Василису, и не мог отвести взгляда, а топор чуть не уронил себе на ногу. Это-то и вывело его из непонятного ступора.
      -Ну вот, прав леший, как всегда прав,- думал он.- Девица еще даже не пошевелилась, даже глаза не открыла, а уже одни неприятности от нее. Принцессы эти все... дурные,- так ворчал наш герой, все не отрывая своих горящих глаз от бесчувственной Василисы.
      Он был прост и... ну прост он был. Просто прост. Не как пять копеек, конечно. Наивным он не был благодаря лешему, который Василия в свободное время уму-разуму потихоньку учил, наставлял.
      -Главное, -говорил леший Туз*,- это вовремя увидеть, вовремя услышать, вовремя почуять...Если добыча, то хватать и деру. Если враг, то двинуть в морду и деру. А если он сильнее, что ты должен главное вовремя заметить, то сразу деру.
      Леший по имени Туз был стар и мудр, он считался хозяином этого темного места. И хотя он им только считался, а не являлся на самом деле, это не мешало Тузу пользоваться всеми бонусами и привилегиями, положенными статусу.
      Кроме старости и мудрости у него были выдающийся животик, вечно красный нос и повышенная волосатость. Шерсть его была серой, косматой и служила домом множеству тварей.
      Насмотревшись на своего мудрого учителя и авторитета, Василий тоже стал отращивать волосы и бороду. Он был кучеряв и русоволос, борода тоже завивалась в веселые загигулины и не росла ниже плеч. К счастью, он любил плавать в озере и благодаря этому твари из бороды и шевелюры вымывались до того, как успевали там окончательно обосноваться.
      Это наш герой, он должен спасти принцессу. Но Василий пока об этом не знает. Он, если честно, еще даже и не подозревает, что он герой. Главная заповедь лешего "...вовремя..." была им не выполнена. Он стал героем женской прозы нечаянно, мимоходом. Шел себе на делянку, думал, что бы на ужин приготовить вкусного... и вот последствия.
      Перед ним бездыханная принцесса. И он влип.
      - Ммм..,- Василиса зашевелилась, поморщилась и открыла глаза.- Что?...Где?...- проблеяла нежным голосом.
      Василий молчал, но взгляд принцессы все равно безошибочно нашел его среди деревьев.
      -Ааа...!- Слабый крик.- Разбойники?- И где все принцы, когда они так нужны?
      Василий молчал.
      -Ааа!- Ноль реакции со стороны волосатого громилы. -Ааааааааа!!- Может это восковая фигура, а не живой человек? Василиса, наконец, перестала кричать и отвела взгляд от предполагаемого разбойника, осмотрелась по сторонам. Окружение не вселяло надежды и не вызывало доверия. Густой и темный лес. Высокие старые деревья не пропускающие дневной свет. Заброшенный лес, глухомань. Маньяк.
      Снова кинула взгляд на маньяка- разбойника. Стоит, даже не моргает. Может все-таки очень натуралистично выполненная восковая кукла?
      Василий же молчал потому, что усиленно думал. Он пытался ка-те-го-ри-зи-ровать для себя эту...этот объект. Не добыча, это точно. Зачем она ему? Ее не съешь, с ней не поохотишься, о нее не погреешься...хотя...Да нет.
      Враг? Ха, да он ее победит одним мизинцем. Тыркнет посильнее и девчонка в отключке. Так, что там еще было? Василий пытался дословно вспомнить ка-те-го-ри-зацию Туза. Выходило, что в ней только два варианта, враг или добыча. Враг...? Неее.
      Добыча?
      Надо приглядеться попристальнее.
      Василий напоминал Василисе медведя, которого она видела на картинках. Такой же большой и волосатый, из под кустистых бровей сверкали темные глаза, руки лопаты и весь вид какой-то... неандертальский, дикий, не интеллигентный. Определенно, очень подозрительный тип.
      -Где я? Кто вы?- Василиса не отличалась долгим терпением.
      Дикарь в ответ только поднял топор и положил топорище на широкое плечо. Еще недолго хмуро посмотрел на валяющуюся принцессу, почесал бровь, потом шею.
      Принцесса Василиса еще больше занервничала.
      -Что вам нужно? У меня ничего нет!- На это непонятный субъект хмыкнул, все также без слов развернулся и пошел вглубь леса.
      Поверил на слово? Уходит?! Оставляет ее одну?
      -Эй! Ты куда?- Под напором паники вежливость и осторожность улетучились. Принцесса с трудом поднялась на ноги и покачиваясь сделала пару шагов. -Ты не можешь меня бросить! Одну в лесу! Что за мужики пошли?! Где альтруизм, забота о ближнем, геройство, в конце концов?!- Эти обвинения раздавались вслед удаляющемуся Василию. Он лишь равнодушно пожал плечами.
      Сплошные разочарования. Но ничего, Василиса, не отчаивайся, еще все можно исправить. Мы простим его, перевоспитаем. Героем не рождаются, героем заставляют становиться обстоятельства. Вася просто еще не осознал, не проникся. И единственно из-за незнания ведет себя так по-свински.
      На подгибающихся ногах Василиса догнала единственного человека в этом дремучем лесу и поплелась молча следом, в надежде, что он выведет ее к какому-нибудь поселению.
      Совершенно неожиданно пошел снег. Крупный, мягкий как пух, холодный. Василий ступал легко и уверенно в кирзовых сапогах, сверху донизу заляпанных грязью. На них даже мох начинал расти, но все-таки сколупывался время от времени вместе со слоем налипшего чернозема. Такая хитрая система самоочистки.
       Наш, пока еще не осознавший себя героем герой искоса поглядывал на принцессу. Это же надо было обозвать его разбойником! Дурная принцесса. Сначала ему было все равно, пойдет она за ним или останется сидеть на месте. В последнем случае он из дома сообщил бы, куда следует, о неожиданной находке и ее бы забрали люди в форме.
      В последнее время, после катастрофы, то и дело с неба сыпались разные предметы. Живых существ, не считая одного облезлого кота, правда еще не падало.
      Но принцесса пошла за ним... И сейчас дрожала обхватив себя тонкими руками, лохматые снежинки таяли на пока еще теплой коже и превращались в капельки воды. Красиво...Что-то в суровой Васиной душе шевельнулось, проклюнулось... какое-то чувство.
      Леший или кто-либо другой из его окружения ничего не говорили о подобных ситуациях и о том, что принцессы бывают такими... притягательными. Василию вдруг захотелось укутать ее в свой тулуп.
      Когда дикарь стал стягивать с себя замызганную овечью шкуру, Василиса невольно отступила от него и ее глаза стали абсолютно круглыми, хотя в обычном состоянии они были миндалевидной формы. А когда тот протянул эту шкуру ей, и она поняла, зачем он раздевался, то едва не расплакалась от счастья и облегчения.
      Что-то она слишком сентиментальной стала. Но шкуру взяла. Предварительно пару раз ее встряхнув, укуталась. Сразу стало так тепло, даже не столько телу, сколько душе. Василиса с благодарностью посмотрела на молчаливого парня.
      Тот остался в одной майке и штанах. Она с удивлением заметила, в который раз округлив глаза, что фигура у него, оказывается, такая... могучая. Широкоплеч, сильный и стройный- куда там очкарикам-принцам до него.
      Так они и шли вдвоем, а снег все падал и ложился холодным белым покрывалом вокруг. На деревьях зажигались разноцветные вечерние светлячки, они перелетали с одного места на другое и казалось, что это воздух мерцает и переливается.
      Единственное, что кроме неизвестности, холода, непонятных щекочущих ощущений под тулупом и общей плачевности ситуации доставляло Василисе дискомфорт, так это ужасно мешающие идти туфли. Каблуки при каждом шаге проваливались в землю, на пятках натерлись мозоли, а острые носы так и норовили зачерпнуть снега. Она часто спотыкалась, но Василий, благодаря вдруг проклюнувшимся рефлексам героя, каждый раз ловил ее и не давал упасть.
      Идти пришлось долго. Василисе на каблуках по слякоти так вообще казалось, что они шагали целую вечность. Уже на выходе из леса уставшая и от того невнимательная принцесса угодила в большую паутину. Та налипла на лицо, лезла в рот и нос. Пока отплевывалась, молчаливый провожатый снисходительно с насмешкой смотрел на нее. Какая стыдоба! Она- идеальная принцесса, именно идеальной, безукоризненной, ее и должны видеть остальные. Как там пелось... "красивая как небо, яркая как солнце". А сейчас плюется паутиной, закутана в старый тулуп, растрепанная, грязная.
      -Паука еще с головы стряхни.- Первые слова от лесоруба. Услышав низкий глубокий голос, она ненадолго зависла. А когда до нее дошел смысл сказанного... побледнела, в одно мгновение став как окружающий снег.
      Она запрыгала на месте, завертелась, хаотично трясла руками. Прямо как в приступе эпилепсии. Глаза полные неконтролируемого ужаса наполнились слезами.
      -Сними его! Сейчас же, быстрее, быстрее сними!!! Я не могу!- Она похоже даже задыхаться начала- так сипло к концу тирады зазвучал ее голос.- Убери его!
      Василий растерялся, честное слово, он не понимал что вызвало такую бурную реакцию. Маленький паучок, сидящий на светлой челке, был совершенно безобидным. Вася с опаской подошел ближе к трясущейся принцессе и аккуратно снял паука, пересадил на дерево. Он никогда не обижал зверушек, все существа были по своему полезны и заслуживали доброго обращения. Длинные лохматые лапки шустро уносили круглое тельце с красным крестом на спине все выше и выше по стволу.
      Вася застыл рядом с рыдающей Василисой. Он никогда не видел плачущих принцесс... Леший никаких стратегий поведения на подобный случай не давал. До этой встречи в жизни Васи были только делянки, инструменты, плаванье, пиво, посиделки с друзьями медведями и лешим...
      А сейчас Вася ощущал сильнейшее желание утешить принцессу и чувствовал себя почему-то виноватым. И хотя истерика выглядела для него бессмысленной и беспочвенной, слезы, стекавшие по бледным нежным щечкам, были искренними и не могли оставить его равнодушным. В его душе это ранее дрогнувшее "что-то" дрогнуло еще раз, сильнее.
      -Ну не плачь.-Растерянно прогундел внушительный бас. -Я не хотел тебя пугать.- И поддавшись непонятному порыву, вдруг обнял шмыгающую носом принцессу. Она оказалась такой тощей и маленькой, но обнимать ее было приятно. Даже очень.
      -Кошмар, кошмар... так испугалась. Я такая глупая, трусливая...- Заходилась в приступе самоуничижения Василиса. Как-то враз навалилось чувство собственной никчемности и слабости.- Дура некрасивая. Нос слишком большой... Ноги короткие... Химик мне всегда только тройки ставил и математичка тоже. Старайся не старайся, а все равно.- Ее горькие сумбурные признания лились из самой души, из самых темных и дальних ее уголков. Василиса и сама удивлялась тому, что говорила. Она и не знала такого о себе, не думала что эти детали для нее так важны.- И не любит меня никто по-настоящему. Всем нравится идеальная принцесса, а я не та- та- кая!- Рыдания новой волной обрушились на плечо Васи.- Я не идеа...альная.- Напала икота, нос заложен и дышать трудно. Единственная опора и защита- это твердое плечо, в которое она уткнулась. А ее руки уже давно обнимают Васю за пояс, крепко-крепко.
      Василий, несмотря на мороз и кружащий вокруг снег, будто таял. Принцесса, как выяснилось, все-таки грела. На бородатом лице медленно, как цветок, приласканный солнечными лучами, расцветала улыбка.
      Он вспомнил слова своей почившей мамы: "Иногда и сердце замерзает и не помогут тут все твои заготовленные дрова! Согреть его может только любовь". Вася тогда не обратил внимания на эту фразу, был сильно занят работой и озабочен их пропитанием. Он и слово-то такое "любовь" слышал не чаще раза в год, и то случайно. А сейчас вот, вспомнилось.
      И принцессу не хотелось выпускать из объятий.
      Какой никакой, а Василий все же наш герой и не мог не влюбиться в принцессу.
      -Неправда, ты очень красивая. И пахнешь вкусно,- он потерся носом о ее пушистую макушку.- Ну а сильной и храброй тебе быть не обязательно, тебе же не на охоту ходить. -Нашел он, наконец, слова утешения. -А готовить ты умеешь?
      -У-умею.
      -Может, нам того...?- Вася глубокомысленно замолчал. Он растаял, размяк, жизнь радовала.
      -Чего?- Шмыгнула носом принцесса. Ей тоже стало хорошо, легко и спокойно. Вместе со слезами из нее вытекли и все претензии к миру в целом и к себе в частности. Да, она не идеальна, но от этого ничуть не хуже. Она и готовит вкусно и даже массаж делать умеет. Ее ладошки прошлись по мускулистой спине обтянутой тонкой футболкой.
      -Пожениться.
      -Чего?!
      -Ну семья там, любовь-морковь.
      У обновленной, неидеальной Василисы не было слов. Этот парень предлагает ей стать его женой, подумать только! Так сразу, без ухаживаний, сватовства, серенад и подарков! Ей, такой страшной, зареванной, истеричной неудачнице. Не идеальной принцессе, а грязной незнакомке.
      -Да мы же не знаем друг друга! Я даже не знаю как тебя зовут.
      -Я Василий. Ты мне нравишься, хочу заботиться о тебе и защищать.
      -Василиса. Могу приготовить тебе обед и сделать массаж. И... ты мне тоже нравишься,- слова прозвучали робко, но улыбка вышла довольная.
      Первый поцелуй, нежный и вкусный. Борода и усы Василия щекотали ее кожу, но были мягкими. А его большие ладони гладили ее волосы. Они не видели, как разноцветные светлячки над ними слетаются, формируя светящееся и дрожащее сердечко.
      Василиса подняла взгляд на Васю, вглядывалась в простое заросшее бородой лицо, добрые карие глаза. Сильные натруженные руки обнимали ее не менее крепко, чем она его. С этого момента принцесса стала считать не минусы, а плюсы. Она наконец-то влюбилась, пусть и не в принца.
      Минусов в их совместной жизни тоже, конечно, будет предостаточно. Например Василисе придется остричь свои прекрасные золотистые длинные локоны. После знакомства с Тузом.
      Они с Васей сидели у того в гостях и пили березовый сок, вели беседу, а после... кошмар. Уже дома Василиса заметила маленькие черненькие точечки, прыгающие по ней. Чуть в обморок не упала, хорошо, что Васенька был рядом. Но волос она лишилась, со вшами не шутят.
      Ради справедливости она лишила волосяного покрова и Василия. Однако любовь все минусы перечеркивает вертикальными палочками. Подстриженный и побритый, любимый стал таким красавчиком, что пальчики оближешь. К тому же целоваться стало не щекотно.
      И жили они долго. И жили они счастливо... каждый их совместный день и каждую их жаркую ночь.
      Единственное, меня немного настораживает факт, что случилась вся эта история с Великой Любовью только после падения метеорита. Что было бы, если бы он не упал? Страшно подумать. Принцесс ведь не счесть как много... одиноких, вредных... а планета только одна-единственная.
      
      
       ***
      
      Некоторые разъяснения:
       Жоза- название, составленное из слов "женская" и "проза". Буква "п" тут вовсе ни при чем.
       Имя Туз- сокращение от Тузика, но так его звала только мама. А вообще-то в паспорте значилось имя Труз, но было написано очень неразборчиво и буква "р" терялась.
      

    19

    Суламифь-без-Соломона Вк-5 Вечером в трехместной палате   5k   Оценка:8.94*6   "Рассказ" Проза

      
       Простуженная осень заглянула и в наш дом. Дохнула нездоровой зябкой влагой, и отец с тяжелым воспалением легких очутился в больнице. Круг наших интересов сузился до записей на больничном листе, до результатов очередного обследования, до кратких и невнятных, не слишком обнадеживающих реплик врачей. Вздрагивая ,бросались на каждый телефонный звонок.
       Изменился и мой привычный послерабочий маршрут. Вечерами торопилась в бело-никелевый, пропахший антисептиком, мирок трехместной палаты.
       Однако вскоре,вопреки опасениям эскулапов, для нашей семьи темная полоса сменилась светлой. Папа шел на поправку. А вот его соседям становилось все хуже. На фоне залитого ночью стекла четко вырисовывался строгий профиль жены того, что лежал у окна. Она привыкла повелевать. И даже самые неприветливые медсестры мгновенно возникали у постели ее мужа, заходившегося в астматическом кашле . Приступы учащались. Возле кровати все время сновали белые халаты.
       У неподвижного тела на койке посредине всегда сидела худенькая прозрачная, словно увядающий тюльпан, старушка. Поднимала на меня кроткие глаза, кивала и снова гладила руку своего поверженного болезнью любимого. Часами что-то шептала ему на неизвестном языке. В ее устах он звучал музыкой. Порою веки старика вздрагивали, глаза приоткрывались, и, казалось, он внимал ее воркующему говору. Что виделось ей? Что слышалось ему?
       Мы здоровались, желали доброго вечера и здоровья, но так и не узнали имен друг друга. Было недосуг. Каждая замкнулась в своей беде. Возле соседей стояли незримые песочные часы, поглощающие секунда за секундой последние мгновения их жизней.
       И все же атмосфера лекарств и скорби иногда пробуждала к откровениям. Прислонившись к дверному косяку возле маленького палатного умывальника, суровая женщина вдруг доверилась мне:
       -Всякое случалось у нас. Изменял. Едва не разошлись.- Она отрешенно смотрела сквозь больничную реальность в свое далекое прошлое.- Сохранили семью ради детей. А простить его так и не смогла. Стена стояла между нами. Теперь все позади. Ему осталось всего несколько дней.- Голос не дрогнул, но что-то блеснуло в глазах.
       Дни становились короче и холоднее. Ветер пел жалобные песни. Бледная луна норовила укрыться за облаками. Неуютная зябкая стылость воцарялась в душе. И вместе с льющимися секундами в призрачных часах таяли надежды сидевших у постелей обреченных.
       Кашель у окна перешел в непрекращающийся хрип. И уже два ,а затем и три характерных профиля будто впечатались в ночной квадрат. Сын и дочь походили на мать не только чертами, но и сосредоточенностью исполнения долга. Они почти не разговаривали. Лишь изредка тихо перебрасывались короткими фразами, будто опасаясь лишним словом навсегда оборвать ужасную симфонию клокочущего дыхания.
       Старик посредине уже не открывал глаз. Его кормили с помощью зонда. Вливали белую питательную смесь из небольших консервных банок. Изящная старушка все дольше и дольше засиживалась у распростертого под капельницей тела. Ее статная дочь , унаследовавшая материнскую красоту, хмурила тонкие брови. Внук, славный кудрявый юноша, ласково обнимал бабушку, уговаривал беречь себя, идти домой отдохнуть. И она уходила, унося в глазах тревожную грусть.
       Однажды семья у окна отказалась оставлять палату:
       -Он вряд ли переживет эту ночь Мы будем с ним рядом до последней минуты.-Твердость строгой дамы не уступала твердости врача.В ней было нечто от легендарных воительниц: бесстрашие, несгибаемость, железная воля. Медик сдался.
      
       И тонкая рука в кольцах восточной работы в этот вечер сжимала неподвижные пальцы, не в силах отпустить их. Наконец хрупкая старая женщина нерешительно встала, сделала несколько неверных шагов, снова вернулась, прошептала какое-то нежное слово. Опять поднялась, опять вернулась... Дочь сердилась. Даже милый кудрявый внук утратил терпение. Но неведомые путы стреножили поникшую старушку посреди палаты. Стояла, растерянно озираясь.
       Не выдержав, я бросилась к ней, обняла дрожащие плечи. Оцепенение спало. Она разрыдалась:
       -Мы вместе больше семидесяти лет. Так хорошо, так дружно. Выросли дети, есть внуки, правнуки... Жить бы да радоваться. А он, он...уходит!
       Неизбывное отчаянье перечеркнуло нелепость отрицания круговорота бытия. На мгновение в немощном неподвижном теле проступили черты молодого красавца, очаровавшего ее в юности навсегда:
       "Любовь как смерть сильна,
       Жаром жжет, божье пламя она.
       И не в силах многие воды
       Любовь погасить, не затопить ее
       рекам..."
       ... Даже рекам времени... Я словно заглянула в дивный сад чужого счастья. В центре него сейчас зиял бездонный провал: пропасть отчаянья и неизбывного горя.
       Мне, пережившей несколько разводов и пару-тройку более или менее серьезных романов, не суждено будет переносить эту страшную боль расставания с неотъемлемой частью своей жизни. Боль утраты самой себя. И что же радоваться этому или сожалеть?
       Мы плакали, обнявшись. Она - о том, что было. Я - о том, что не сбылось.
       Высоко в небе ночного города неслышно шуршали мягкие крылья. Среди колких равнодушных звезд над нами кружил безразличный и бесчувственный Ангел Смерти.
      
      
      
      

    20

    Такпросто Вк-5: Боня, Бонита   9k   Оценка:9.19*6   "Рассказ" Проза

      В окно был виден пятачок, вытоптанный стаей голубей. Сейчас их толстые спины со склонёнными головами шевелились ровным серым ковром. Иногда показывался пугливый глаз, но маленькая голова дёргалась вниз, и любопытный глаз исчезал. Иногда мне снился сон, что я там, в этой стае. Боюсь поднять голову и посмотреть вокруг. А вдруг увижу. Что? Не знаю, но это что-то обязательно меня испугает. А если не испугает, то непременно окажется ненужным. Квохтание заглатывающих пищу сородичей, топтание их по кругу и на одном месте одновременно усыпляло и убеждало. А иногда возникал противный вопрос - зачем всё это? Зачем я уткнулась в прогоркшие, застывшие на морозе чьи-то крошки, для чего я здесь. Нет, это не моя жизнь... Поднимала голову и смотрела. Но соседка напирала рябой грудью, сосед справа решил, что я с ним заигрываю, и принялся суетливо подёргивать головой и раздувать зоб...
      
       Женщина кричала. Лицо её покраснело и стало некрасивым. Врач озадаченно смотрел на странную пару. Муж и жена. Он - насупленный, болезненного вида молчун. Она - очаровательная блондинка. Хрупкая и женственная она куталась в модную черно-бурую "шкурку", как их называла его жена. Коротко-стриженные пушистые волосы и немного раскосые холодного, почти стального оттенка глаза. Мужик уже несколько лет мается с язвой, теперь вот жалоба на неясные боли в области груди. Подозрение на стенокардию снято терапевтом, дано направление к урологу. Нда...
      - Ну что же вы от меня-то хотите, дамочка? - устало проговорил врач. - Ваш терапевт вас направил к урологу. Ему виднее.
      - Пошли, Саша! - решительно дёрнула она плечом и вылетела эффектно в дверь.
       Шлейф дорогих духов сладко потянулся за ней.
       "Фифа. Все соки из бедного мужика выжала. Потому и язва, и, похоже, всё-таки стенокардия..."
       Вероника шагала быстро, гнев душил. Внутренний злой монолог с мужиком-врачом, с терапевтом, измученное посеревшее лицо мужа. Вот идёт, молчит. Она тут же рывком заглянула ему в лицо. Испуганно спросила:
      - Болит, Саша?!
      - Да, ничего, - отмахнулся Александр.
       Он устал от непрерывного хождения по больницам. Хотелось оказаться дома, сожрать чего-нибудь, не вспоминая кучу непроизносимых диагнозов, включить самую что ни на есть тупую передачу и зависнуть с пультом у телевизора.
       Дома было тихо. Вероника уже варила кашу, шумно рассказывая дочери об их сегодняшнем хождении по мукам. Кашу жена не любила страстно, она всегда с жаром утверждала, что любит кушать всякую гадость. Её лукавые глаза при этом улыбались, и спорить с ней не хотелось. Он любил Веронику, любил, всё, что она делала. И она любила его. Поэтому и ходила с ним по врачам, зная его характер.
      - Он ведь без меня ничего не сможет, куда пошлют, туда и пойдёт, девочки, - рассказывала она...
       Капала вода из крана. Реденько, намекающе как бы, что надо встать, взять ключ и подтянуть...
      
       Инфаркт разразился ночью. Обширный.
      - Ещё немного и было бы поздно, - невыразительно буркнул врач скорой Веронике, кутавшейся зябко в халатик, - но и так... Сорок семь лет... Ё моё... Жить да жить бы ещё, а тут выкарабкиваться надо, выживать. Да ещё получится ли...
       ***
       Боня появилась в доме, когда пропахшая лекарствами, удушливая тишина, с затаившими страх глазами Вероники, с сиплым дыханием Александра, стала непереносимой. Ника всегда насмешливо пожимала плечами в ответ на слова:
      - Заведите собачку или кошечку, Ника!
      - Да что я больная на всю голову, что ли?! - удивлялась она искренне, улыбалась, качала отрицательно головой и убедительно мягко говорила: - Этому никогда не бывать. Я люблю чистоту, а тут шерсть... и запах, этот запах... Брр.
      Дочь же настойчиво зудела уже вторую неделю ушедшей в себя матери, что надо, им обоим надо взять щенка. И отцу, он ведь будет гулять с собакой, а ему полезно гулять.
      - Это я, я буду гулять! - отмахивалась Вероника. - Разве ты не понимаешь, Алина!
      - Тебе тоже нужно отвлечься, - рассудительно отвечала дочь, что выводило Нику похлеще, чем идея со щенком.
      - Скажи ещё - развлечься! - шумела она.
       Но понемногу отступала. Видеть безразличный, тусклый взгляд мужа не было сил.
       Алина заметила наметившуюся слабину в обороне матери. И на следующий день уже стояла перед дверью, держа корзинку в руках. Щенок мопса сонно покачивался на скомканном одеяльце в корзинке.
      - Это Боня, Бонита, - нерешительно сказала дочь, осторожно поглядывая на мать.
       Та охнула и прижала руки к губам.
      Бежевого тона щенок расползся лапами по ламинату. Сонно напрудил лужу. А лужа подтекла коварным теплом под кокетливые шлёпанцы Вероники. Вероника молчала, растерянно прислушиваясь к тому, как тепло от лужи распространяется внутрь. Потом неуверенно взглянула на Александра, показавшегося на пороге спальни. Тень улыбки мелькнула на его синюшных губах. И тишина взорвалась неожиданным, протяжным и громким:
      - Солнышко моё! Пойдём, мама тебя помоет!
       Вероника удивилась этим выскочившим из неё вдруг словам.
       Плюшевый комок барахтался в руках, елозил голым пузом по рукам и норовил лизнуть в нос. Лизнул. Ника смущённо сморщилась. И наклонилась к крану. Принялась мыть с мылом ёрзающую бежевую попу... Нет, это всё происходит не с ней... А псина не сводила с неё влажных доверчивых глаз.
      - Тише, Бонечка, - приговаривала Вероника, тиская собачонку, протирая её.
       Боня неуверенно встала на лапы, задумалась на мгновение и вдруг затряслась всем тельцем, избавляясь от воды. Вероника нервно хихикнула, закрывая лицо ладонями:
      - Саша!
      - Что?
       Александр стоял в дверях и уже минут пять наблюдал, как его стильная Ника барахтается с мокрым щенком в полотенце и совсем не стильно приговаривает:
      - Боня, ну, Боня, не брызгай на маму!
      - Эта твоя несносная собака! - воскликнула Ника и рассмеялась. - Ты слышишь, Боня, ты несносная... несносная!
       Боня подпрыгнула и лизнула Нику в глаз.
      - Ах ты! Ах ты!.. - жена явно не могла подыскать слова, - ах ты, козюлька моя!
       Саша рассмеялся. Слабо, неуверенно. Последние дни, месяцы слились в серую, тягучую череду, которую, уже казалось, ничто не может разорвать. Он постоянно боялся. Боялся. Шевельнуться, кашлянуть, чихнуть, злился и всё равно боялся. А Вероника паниковала больше него самого. И тут, рассмеявшись, он встретился с испуганными глазами жены.
      - Ну чего ты, - тихо сказал он, - я же ещё не умер...
       Ника поняла, что сейчас расплачется и уткнулась носом в тёплую Бонину спину. Боня дышала быстро, в животе её что-то урчало и попискивало.
      - Она же хочет кушать! - воскликнула Ника и сунула собаку в руки Александру.
      - Мама, её покормили перед тем, как... - начала Алина.
       Но мать уже летала по кухне, собираясь готовить ненавистную кашу.
      - Ребёнку надо сварить кашу, - говорила она, поглядывая на Боню, притихшую на руках мужа.
      - Мама, собаку перекармливать нельзя!
      - Оставь мать, - остановил дочь Александр, сел на табурет и положил щенка на колени.
      - Ладно, развлекайтесь, - рассмеялась дочь, - пошла я, некогда мне тут с вами.
      - А кто же гулять с собакой будет?! - воскликнула Вероника, поворачиваясь от раковины, перекрикивая шумевшую воду.
      - Приучайте её к лотку, пока маленькая, - донеслось уже от двери.
       Алина жила отдельно и вела теперь себя очень независимо. Ника растерянно перевела взгляд на мужа.
       Боня спала, положив крупную голову ему на ладонь. Задние лапы её скользили и скатывались. Саша прихватил их в ладонь, привалился спиной к стене и молчал.
      - Тише, видишь, человек спит, - улыбнулся он.
       Предстояла операция, и как говорят врачи, не одна. Операции, которые могут ничего не дать. Томительное ожидание и ненавистная немощь давили. А сейчас как-то отступило. Будто это бежевое существо на коленях забрало часть сгустившегося на себя...
       Вероника смотрела в окно. Голуби паслись серым стадом. Толстые их спины уныло и однообразно шевелились. Вот одна голубка подняла голову и посмотрела вокруг. А Ника поняла вдруг, что впервые за многие дни смотрит в окно и вновь видит. Видит деревья, клочок синего неба в серых облаках, лавку со сломанной в прошлом году мальчишками перекладиной.
      Она представила, как их Боня в модном комбинезончике, а она его обязательно купит ей, врывается с лаем в эту серую стаю, и рассмеялась.
      - Ты чего? - спросил муж.
      - Просто так, - улыбнулась она.

    21

    Тишь Вк-5: Музыка   21k   Оценка:7.46*4   "Рассказ" Проза, Юмор

      МУЗЫКА
      
      Я ёрзаю на стуле от нетерпения, неотрывно следя взглядом за секундной стрелкой. Сумка уже собрана, все окна и папки на рабочем компьютере закрыты, все дела сделаны, даже шарф на шею намотан! - остаётся только дождаться заветных шести часов, и можно бежать домой. "Ну давай же, давай же!" - мысленно подгоняю я стрелку, которая, как мне кажется, двигается ну просто возмутительно медленно! Десять секунд, девять, восемь... в метро опять будет не пропихнуться, надо, что ли, понаглее наконец стать и не пропускать всех, а лезть самой в вагон, но я ж не умею... три секунды, две, одна... шесть ноль-ноль ровно! Я спешно выключаю компьютер, накидываю пальто и, наскоро попрощавшись с коллегами по работе, вылетаю в коридор. Минуя повороты и едва избегая столкновения с другими сотрудниками офисного центра, в котором наша фирма арендует три комнаты под офис, несусь вперёд. Последнее препятствие в виде журнала на вахте, где мне надо расписаться. Я почти не глядя карябаю нечто совершенно не подлежащее дешифровке и, кинувшись всем своим весом на входную-выходную дверь, вываливаюсь на улицу. И бегом, бегом к метро! Так, что чуть подошвы от сапог не отваливаются. И так - каждый день.
      Коллеги ехидничают, что у меня дома кто-то завёлся (понятно, на кого они намекают) - и ох, если бы они знали, что почти правы! Конечно, прямо в моей квартире никто не завёлся, кроме Кошки, но она появилась ещё несколько лет назад, а вот в доме... в доме да. Сосед с верхнего этажа. Я, признаться, его ни разу не видела, только слышала. Да и не его самого даже, а его игру на фортепиано. Но боже! - как это было чудесно! Соседка справа, тётя Люба, жалуется, что он ей своей игрой спать мешает, а я не понимаю, как такая игра может мешать! Я и домой-то так несусь, только чтобы поскорее сесть в гостиной на диване с чашечкой чая в руках и Кошкой под боком и слушать, слушать, слушать. Так проходит каждый мой вечер.
      Иногда Сосед не играет по вечерам, - куда-то уходит, наверное, - и тогда я не нахожу себе места, не знаю, чем себя занять. Без его музыки пусто на душе и всё валится из рук. Я пытаюсь читать, смотреть телевизор, сидеть в интернете, но я не в состоянии отвлечься - я думаю только о Музыке и о том, как без неё плохо. Сама не знаю, что со мной происходит. Конечно, безумно хочется познакомиться с тем, кто привнёс и продолжает привносить эту чудесную Музыку в мою жизнь, но я намеренно этого не делаю. Может, боюсь разочароваться, ведь в моей голове уже сложился определённый образ, который я холила, лелеяла и шлифовала, боюсь, он не выдержал бы столкновения с реальностью. Я бы не выдержала. Поэтому я просто тихо слушаю и ни на что большее не претендую. Но в мечтах я уже, наверное, раз сто, поднималась на девятый этаж и звонила в сто восьмидесятую квартиру. Он, конечно, открывал дверь, ну а дальше... сами понимаете, любовь с первого взгляда, как же иначе! Ну, что поделать, вот такой вот я законченный романтик. Люблю женские романы и слезливые (или не очень) мелодрамы отечественного производства. А уж рассказы Стефана Цвейга... ооо. В общем, клиническая картина вырисовывается весьма чёткая, диагноз - яснее некуда. Ну, уж какая ни есть, а по-любому единственная и неповторимая. Хотя на самом-то деле я только мечтать и горазда, ибо кроме как в мечтах я на девятый этаж не поднималась. Нет, ну действительно, ну позвоню я в дверь, и что дальше? Начнём с того, что он может быть крайне недоволен, что его прерывают. Да и вообще, что я ему скажу? Нет, глупо всё это. Помечтать, конечно, приятно, но сделать в реальности - ни за что. Пусть всё остаётся как есть. И нет, я вовсе не боюсь! А даже если и боюсь, то никогда, никогда себе в этом не признаюсь - для этого я слишком гордая. Вот и буду жить дальше со своей гордостью в гордом же одиночестве...
      А на улице, как всегда, толпы народа. В воздухе витает запах праздника. Моя любимая пора - предновогодняя, когда город украшен, на площадях и в торговых центрах стоят красавицы-ели, одна краше другой, когда внутри всё сладко поёт в предвкушении приближающегося праздника! Я чувствую себя так, будто сделала глоток шампанского - весело и непринуждённо, кажется, что даже если сегодня Сосед не будет играть, я не расстроюсь. И, кстати, не забыть нарядить ёлку! И украсить квартиру. Пора уже. Совсем пора. Ох, как я люблю это дело! И поставить какой-нибудь новогодний фильм. Наш, русский. И, главное, сегодня же пятница! Ммм, меня ожидает просто замечательный вечер!
      В метро я как-то машинально втискиваюсь в первый же приехавший поезд и всю дорогу думаю о своём, приятном, а с губ не исчезает несколько рассеянная и какая-то бесшабашная улыбка. Дорогу до дома не замечаю - только что выходила из метро, и вот уже вхожу в подъезд, сажусь в лифт и поднимаюсь на свой этаж. Просачиваюсь в двери лифта, не дожидаясь, когда они полностью раскроются. Едва протиснулась, однако! Надеюсь, это из-за зимнего пальто, а не из-за, кхм, слишком сильной любви к сладкому. В прихожей меня встречает Кошка, громко мурлыча и путаясь под ногами - любит она это дело. А ещё меня встречает Музыка. Сосед уже играет (он вообще целыми днями играет, с утра до вечера, по словам тёти Любы). Я, к сожалению, совсем не разбираюсь в Музыке: не могу даже предположить, кто композитор, и сказать, хорошо ли Сосед играет. Мне кажется, что очень хорошо, а что до композитора - какая, в сущности, разница; то, что я узнаю его фамилию, на моё отношение к Музыке никак не повлияет! Хорошо бы, конечно, всё же узнать, но я слабо представляю, где и как. Разве что записать музыкальные экзерсисы Соседа и спросить совета на каком-нибудь музыкальном форуме, но не думаю, что это этично. Как бы то ни было, Музыка волшебна и играет он волшебно, а большего мне и не надо.
      Вечер, как я и ожидала, проходит чудесно. Мы с Кошкой наряжаем ёлку (точнее, я наряжаю, а Кошка мешается под ногами и норовит закусить гирляндой), смотрим "С новым годом, папа!" и слушаем Музыку. Кто-то скажет, скучно и по-стародевски, а я скажу - самое то! Как говорится, каждому своё. Нам с Кошкой - тихий уют предпраздничного вечера, а другим - клубы и дискотеки. Последнее мне и даром не надо.
      Сосед уже перестал играть, мы сидим на диване за просмотром ещё одного фильма. Кошка тихонько мурлычет у меня под боком, периодически приоткрывая то один, то другой золотистый, как новогодняя мишура, глаз. Я потягиваю чай с запахом шоколада и предвкушаю субботнее утро, когда можно спать, сколько захочешь. А ещё, когда я проснусь - я точно знаю - я снова услышу Музыку.
      ***
      Следующим утром я действительно просыпаюсь, услышав музыку. Только, увы, не ту, которую хотелось. Звонит мобильник - это Светка, моя закадычная подружка ещё со школьных времён. Мы виделись не так давно, всего-то три дня назад, но у Светки пропадает билет на фортепианный концерт и я первая в её списке тех, кого можно пригласить вместо так невовремя заболевшего мужа. А концерт - во вторник, тридцатого декабря. Ну, собственно, почему бы и нет. Раз уж я люблю музыку. Или я люблю Музыку?..
      - Пианист - звезда, - щебечет Светка, - очень талантливый! И довольно известный!
      Ну, ей виднее, у неё муж музыкальный критик, ну и подружка теперь в мире музыки потихоньку начала разбираться.
      - Ладно, уломала, чертяка языкатая, - смеюсь я. - Заменю я твоего благоверного. Передавай, кстати, ему привет, а то что это за дела такие - через четыре дня Новый год, а он с простудой лежит...
      - Так значит пойдёшь, пойдёшь, да? - тараторит Светка.
      - Пойду.
      - Тогда встретимся в полшестого у входа! До вторника!
      - Угу. До вторника.
      Светка вешает трубку, а я встаю и плетусь на кухню за утренней дозой кофеина. Кошка возникает, как всегда, из ниоткуда и требует свою порцию внимания. У нас начинается обычное утро субботы.
      ***
      Выходные пролетают незаметно. Разве что в воскресенье сосед играет что-то новое, чего раньше не играл. И это невыразимо прекрасно. А в понедельник я иду на работу. Шеф - трудоголик, и нас заставляет работать. Я не особо расстроена - за выходные успеваю несколько соскучиться по социуму, и рабочий понедельник проходит весьма неплохо. Предновогодняя эйфория зацепила даже шефа! Вообще у нас не предполагалось никакого новогоднего корпоратива, не те масштабы (хотя несколько соседних фирм приглашали присоединиться к ним), но спонтанный междусобойчик ещё лучше запланированного корпоратива. Когда часы показывают вожделенные шесть ноль-ноль и последний в этом году рабочий день официально заканчивается (завтра шеф куда-то уезжает, а потом уже сразу праздники), мы, не долго думая, решаем немножко отметить это дело. Лёша с Катей, как самые молодые и быстрые, пробегаются по ближайшим продуктовым и торжественно возвращаются в офис с пакетами. Мясная нарезка, сыр, фрукты, тортик... скромненько, но еда не главное, главное - настроение! Последними из мешка извлекаются бутылки с шампанским, вином, коньяком и, кхм, водкой, и наш дружный коллектив встречает их овациями. Из кабинета, разумеется, выползает шеф, ошарашенный своими подчинёнными, совсем потерявшими совесть. Но нам всё трын-трава. Мы заражаем шефа жаждой праздника, и в итоге междусобойчик стремительно набирает обороты при непосредственном участии начальника, про которого мы внезапно узнаём, что у него отменное чувство юмора и даже не очень смешные анекдоты он рассказывает так, что смеются все без исключения (или, может, в этом виновато спиртное, медленно, но верно перекочёвывающее в наши желудки?..).
      На улицу я выползаю только к десяти вечера, немного под шафе и почему-то перемотанная малиновой гирляндой. Снимать гирлянду нет никаких сил - мне бы до дома спокойно добраться! Кошка, наверное, уже с ума сходит, волнуется... стоп, о чём это я? Если она и волнуется, то только из-за отсутствия семичасового ужина, а не из-за того, что со мной что-то случилось. Но подпоенное воображение услужливо выдаёт мне картинку: я вваливаюсь домой, и прямо на пороге на меня наезжает Кошка, стоя на задних лапах и уперев передние в бока: "Ах ты, такая-сякая, где шляешься?! Я уже вся изволновалась!" - завывает она, гневно сверкая своими жёлтыми глазищами. Я не выдерживаю и начинаю хохотать прямо посреди улицы, заставляя прохожих шарахаться от меня.
      - Так, да она готова! - слышу я за спиной голос Лёши, и неразлучная парочка Лёша-Катя подхватывает меня под руки с обеих сторон и ведёт к метро. - До твоей станции мы тебя доставим, а может, даже и до дома проводим, если ты к тому времени хоть чуть-чуть не оклемаешься, - сообщают ребята, а я всё ещё смеюсь, притягивая к нашей троице недоумённые взгляды.
      ***
      Утро вторника встречает меня неласково: болит голова, а на груди сидит и смотрит на меня укоризненным взглядом Кошка.
      - Ыыы, - стонаю я, - уйди, моя полосатая совесть!
      Совесть уходить не желает, а желает откушать рыбки, поэтому мне приходится, ругаясь сквозь зубы, вставать и идти на кухню - животинку жалко. Мы в ответе за тех, кого приручили, и так далее.
      Состояние после внепланового междусобойчика средненькое и почему-то продолжает катиться к нулю. Спустя какое-то время я понимаю, в чём причина: я не слышу Музыки. Сосед не играет. В моей квартире тихо, никаких звуков, кроме тиканья часов. Так непривычно...
      Я слоняюсь из угла в угол, не зная, чем себя занять. За что ни возьмусь, всё валится из рук - так всегда бывает, когда Музыки нет.
      Из этого болотного состояния меня вырвает звонок.
      - Ну как, ты собираешься? - слышу радостный голос Светки.
      - Куда? - я в упор не могу вспомнить, в чём дело.
      - Как куда?! На концерт! Ты что, забыла? - грозно вопрошает подруга.
      - Чёрт... Светка... мне ужасно стыдно! Как хорошо, что ты позвонила! Я буду, я не опоздаю!
      - То-то же. До встречи, - Светка кладёт трубку, а я несусь собираться - времени как раз на сборы и осталось. Вот ведь! Всё утро непонятно чем занималась, а про концерт забыла! Хорошо хоть, голова прошла. Но больше никаких внеплановых междусобойчиков!
      Я ношусь из комнаты в комнату, одной рукой пытаясь упаковать в сумку всё необходимое, а другой - накраситься. Уф, всё, вроде готова. На самом пороге спотыкаюсь о Кошку и в прямом смысле слова вываливаюсь на лестничную клетку. Кошка провожает меня ехидным взглядом - мол, столько лет со мной живёшь, а вестибулярный аппарат как был ни к чёрту, так и остался. Я грожу полосатой животинке кулаком и закрываю дверь. Еду я зверю оставила и теперь предвкушаю концерт. Сосед не играет, значит, надо получать свою музыкальную дозу классики где-то в другом месте, раз уж я так на неё подсела за это время.
      ***
      Мы сидим в первом ряду. Не привыкла сидеть так близко к сцене, предпочитаю, чтобы между мной и нею всегда находилось несколько рядов, и теперь чувствую себя не совсем уютно. Конферансье на сцене объявляет титулы исполнителя и название произведения, которое мы услышим первым. Мне оно, увы, ни о чём не говорит, но я очень хочу его услышать.
      На сцену выходит сам пианист. Ему на вид лет тридцать. Лицо какое-то открытое и располагающее. Вот примерно так должен, по моим представлениям, выглядеть Сосед. Мне почему-то кажется, что этот пианист - хороший человек и что музыка его тоже хорошая. Первое я проверить не могу, а второе вот-вот проверю.
      Пианист на несколько секунд замирает, занеся руки над клавишами, а затем начинает играть. И с первых аккордов моё сердце пропускает удар, а затем начинает биться с удвоенной - нет, утроенной! - силой. То же самое всё последнее время играл Сосед. Играл так же. Не знаю, почему я была так уверенна - но я сейчас слышала именно ту Музыку, к которой так привыкла. Я слушала и пыталась осознать тот факт, что мой Сосед и пианист на сцене - один и тот же человек. И мне не надо было идти на девятый этаж и проверять - я просто знала.
      Волнение первых аккордов схлынуло, и я почти пришла в себя. Я слушала и наслаждалась привычными мне, но всё равно по-прежнему бесподобными звуками. Но сердце изредка нет-нет да ёкало, а мысли возвращались к тому, что теперь инкогнито моего музыкального Соседа, в которого я, чего уж тут теперь отрицать, влюбилась, раскрыто. Не думала я, что всё так обернётся и что увижу его впервые так скоро. И что вообще увижу. И что, более того, он окажется практически таким, каким я его себе и представляла. Мечты сбываются, да уж... вот только радости я почему-то не ощущала. Наверное, мне просто было страшно. Теперь, когда я знаю, как он выглядит, чем занимается и как его зовут, он стал более реальным. Точнее, он не просто стал более реальным - он стал существовать. До этого была только Музыка. А теперь появился ещё и он. Вполне настоящий, живой человек - как и я. И вот это меня пугало. Потому что теперь я чувствовала себя обязанной что-то предпринять, как будто Вселенная подталкивает меня к действию. Но я не хочу! Это слишком неожиданно! Я хочу, чтобы стало, как было! Чтобы придуманный мой образ оставался только в моей голове, а не жил практически бок о бок со мной.
      Кажется, я снова начала волноваться, даже Музыку практически не слышу, а окружающий мир периодически погружается в туман. Светка как-то обеспокоенно косится на меня - вот это уже совсем нехорошо, у подружки глаз цепкий, а хватка - как у энцефалитного клеща. Не отверчусь. И правда, сразу после концерта, когда мы выходим из консерватории, Светка крепко берёт меня под руку и сурово, как какой-нибудь маршал, вопрошает:
      - И что это было?
      - Что? - усиленно делаю я самый невинный вид, мол, знать не знаю, о чём ты, и что бы тебе там ни привиделось, тебе стопроцентно показалось!
      - Аля, не дури. Такое ощущение, что у тебя внутри тайфун, цунами и торнадо впридачу! Я же тебя насквозь вижу. Столько лет дружим - думаешь, я не успела тебя достаточно хорошо узнать?
      - Ээ... Ну... - мямлю я, отчаянно не желая признаваться.
      Светка смотрит на меня, словно следователь на главного подозреваемого - в ход пошла тяжёлая артиллерия. Этот её взгляд меня очень нервирует, но я ещё упорней, меня так просто не сломить!
      - Ладно, - тянет Светка. - Не хочешь рассказывать сейчас - не надо. Но рано или поздно расскажешь, никуда не денешься.
      Я уныло киваю, так как знаю, что подруга права. От неё живым ещё никто не уходил...
      Придя домой, я сажусь на диван, даже не переодевшись в домашнее. В голове полный сумбур, мысли скачут, я заново переживаю всё то, что случилось со мной на концерте. Я всё ещё напугана этим внезапным совпадением. Оно нарушило привычный ход моей жизни, и я растеряна. Сердце бьётся неровно и пальцы почему-то ледяные. Мне очень не нравится это состояние, мне в нём неуютно, я хочу, чтобы оно закончилось. Но я не знаю, что мне надо для этого сделать. Я не знаю.
      ***
      Вот и последнее утро этого года. Я просыпаюсь на диване, уставшая и разбитая. Я совершенно не помню, когда умудрилась вырубиться, но я даже не потрудилась снять платье и смыть косметику, поэтому сейчас мне плохо. Просто плохо. Сегодня праздник, но я уже ничего не хочу. Даже Кошка, кажется, прониклась моим паршивым настроением - она ведёт себя на редкость прилично и не путается под ногами.
      Ближе к вечеру, проведя день за готовкой, я более-менее прихожу в себя. Праздник я собираюсь встречать одна (не считая, конечно, Кошки). Как-то так в этот раз получилось, но я даже рада - мне совершенно не хочется большой компании. Хватает и самой себя со своими тараканами...
      Стол накрыт, телевизор включен, я и квартира наряжены. Вот только никак не могу найти штопор. Придётся идти к соседке. И я, прихватив зачем-то ту самую бутылку вина, для которой и понадобился штопор, иду к тёте Любе.
      - Штопор? - переспрашивает она, подозрительным взглядом осматривая меня с ног до головы. - Да ты проходи, проходи.
      Я делаю осторожный шаг через порог - дальше не пойду! Однако соседка заставляет меня пройти на кухню: за оказание помощи она требует бокал вина на пробу. Ну ладно, мне не жалко.
      - А сосед-то сверху съезжает. Ну, тот, который нам уже все нервы своей музыкой вытрепал, - радостно сообщает она.
      Моя рука, упорно ввинчивающая штопор в пробку, замирает. Я медленно поднимаю глаза на тётю Любу:
      - Как уезжает? Когда?
      - Да сразу после Нового года.
      Я не знаю, что сказать. Сердце как будто сжалось и покрылось коркой льда. Очень неприятное ощущение.
      Я молча заканчиваю с открытием бутылки, наливаю соседке бокал и тороплюсь уйти обратно в свою квартиру. Мне холодно и тоскливо.
      Следующие три часа я мечусь из угла в угол, не зная, как мне успокоиться. Вино и телевизор не помогают. После очередного бокала, когда на часах уже без пяти полночь, меня осеняет: раз он уезжает, то мне нечего терять. Я сейчас просто пройду и позвоню в его дверь. Посмотрю на него ещё раз, поближе. И всё. А потом пусть он хоть на другой континент уезжает. Но я должна сделать это. Должна.
      Я решительно встаю и выхожу из квартиры. Поднимаюсь по лестнице, останавливаюсь перед дверью с цифрой 180. Делаю глубокий вдох - и нажимаю на кнопку звонка. Несколько секунд ничего не происходит. "Его нет дома!" - радуюсь я и уже собираюсь уйти с чистой совестью и выполненным долгом. Но я не успеваю сделать и шага назад - дверь открывается. На пороге стоит он. Я смотрю на него, не в силах вымолвить ни слова.
      - Я могу Вам чем-то помочь? - спрашивает он, недоумённо глядя на меня.
      - А... я... я... - в самый ответственный момент на меня напало косноязычие. - Я соседка Ваша, снизу, с восьмого этажа...
      Он смотрит на меня вопросительным взглядом. Я мысленно делаю глубокий-глубокий вдох и продолжаю уже более уверенно:
      - Я просто хотела сказать, как мне нравится Ваша музыка. Я давно Вас слушаю. С тех самых пор, как Вы въехали. А в воскресенье Вы играли что-то другое. И я никогда не слышала ничего прекраснее...
      Ну, вот сейчас он меня поблагодарит за комплимент, и мне придётся уйти, просто потому что я не знаю, что ещё сказать. Но на его лице вдруг расцветает улыбка:
      - Правда? Вам правда понравилось то, что я играл в воскресенье?
      - Да.
      - Это действительно другое, это я сам сочиняю. Может быть, Вы хотели бы пройти? Я бы сыграл Вам ещё раз, мне действительно очень важно услышать мнение об этом! Да Вы проходите, проходите! - под его натиском мне приходится войти. Мы проходим в комнату, которая мало чем отличается от моей: тоже включённый телевизор, тоже накрытый стол, тоже наряженная ёлка. Разве что в этой комнате есть пианино и нет кошки.
      Он смотрит на часы.
      - Ох, да буквально через минуту же Новый год! Я Вам тогда потом сыграю, в следующем году, - улыбается он, разливая шампанское по фужерам. - А пока что давайте праздновать!
      Я, всё ещё немного ошарашенная стремительным развитием событий, поднимаю свой фужер. Кремлёвские куранты на экране телевизора бьют полночь, а мы стоим напротив друг друга. Я ещё не знаю, что из всего этого выйдет, но теперь, когда первый и самый главный шаг сделан, я больше не боюсь. И что бы ни случилось, я верю: всё будет хорошо!

    22

    Фемида Вк-5 Где ты, Фемида?   14k   "Рассказ" Проза

       Где ты, Фемида?
       Был осенний листопад. По аллее брела молодая женщина, смуглая миловидная брюнетка с карими глазами. Касаясь волос, плеч и рук ее, багряные листья медленно опускались на землю, шуршали под ногами. Звали эту женщину Нина Одинцова. Она шла, понуро опустив голову, не разбирая дороги, с единственной мыслью, которая, как раненая птица, билась, отдаваясь в висках и затылке: "Что делать? Что делать? Что делать?"
       Ей надо было принять решение, срочно найти выход из создавшегося положения, которое, вообще-то, было самым обычным. Она ждала ребенка. Беременность - светлый момент в жизни женщины. Но, увы! Далеко не каждой. Вся сложность состояла в том, что Нина не была замужем. На мучивший ее вопрос было два ответа: оставить беременность или избавиться от нее.
       * * *
       По трудовому соглашению, после окончания учебы в институте, она приехала работать на Дальний Восток в город Николаевск на Амуре. В этот далекий суровый край, где выплачивали "северные", где один год работы приравнивался к двум. Трудовое соглашение было сроком на три года. Местных кадров в городе не было, Судоверфь, куда она получила назначение, держалась на приезжих молодых специалистах. Встретили ее хорошо. Обеспечили жильем - выделили комнату в коммуналке ведомственного дома. Она отработала положенный срок и осталась еще на один. Вот уже и он подходил к концу. А сама Нина за это время от рядового инженера проектировщика доросла до уважаемого всеми начальника техотдела. И близкий друг у нее появился, ее Володя, потомок Амурских казаков по фамилии Приходько. Красивый лицом и телом богатырь, которого она любила. Было ему 26 лет, учебой он себя особенно не обременял, работал на Судоверфи электриком. Жил с родителями, а к Нине захаживал вечерами, и ночевать частенько оставался. Он и был отцом этого ребенка.
       * * *
       Листья падали, кружились, мысли бежали, неслись, летели. Нина вспомнила, как прошлой осенью, под таким же дождем багряно-золотистой листвы, шли они с Володей, как он целовал ее и шептал на ушко ласковые слова. И она чувствовала себя самой красивой, самой счастливой женщиной на свете. И вот снова осень, и снова багряный листопад. Но нет в душе счастья, одна горечь.
       А мысли бежали, неслись, летели и как маленькие острые кинжалы, ранили душу: "Два варианта, два варианта. Первый - оставить ребенка. Для этого надо, чтоб Володя предложил или, хотя бы, согласен был на мне жениться. А это под большим вопросом. Родить ребенка, не будучи замужем? Но это же - позор! И как к этому отнесется Володя? Второй вариант - сделать аборт... Нет, это просто невозможно!"
       По телу пробежала дрожь. О втором варианте даже подумать было страшно. Аборты еще с 1936 года были запрещены законом. И преступником становился не только тот, кто производил его нелегально, но и та несчастная, которая решилась на него. Ей выносилось общественное порицание. По существу, это была судимость. Заседал суд, допрашивали обвиняемую, свидетелей, зачитывали приговор. А потом шла бумага еще и на работу. Там собирали общее собрание. И все повторялось, только уже в своем рабочем коллективе. Выспрашивали: "Как? Почему? Кто отец?" И это общественное порицание оставалось в личном деле, как судимость.
       "Хорошо было древним римлянкам"? - думала Нина,- никто не обращал внимания на то, что незамужняя женщина прерывала беременность. Эмбрион считался частью ее тела, и она сама решала избавляться от него или нет". Да, так, действительно, было у древних римлян. Но цивилизация с тех пор "продвинулась далеко вперед" и теперь, в 1955 году, не в Риме, а в ее родной стране, такие вопросы решали не женщины, а государство.
       * * *
       Быть матерью одиночкой Нина стеснялась, да и не хотела. Большие надежды она возлагала на сегодняшний вечер. Приготовила ужин, купила пол-литра водки. Сама она её не любила, ей нравилось белое виноградное сухое и полусладкое вино. Но сегодня она будет пить водку, Володя любил, когда она составляла ему компанию. Он говорил, что водка освобождает ее от постулатов ложной морали и Нина становится сама собой, такой, как Бог ее создал. Он делал с ней тогда все, что хотел, и называл ее "моя Ева, моя любимая Ева". Нет, он не обижал ее. Просто у него были свои оригинальные проявления любви. Так реализовывалась его страсть. А сегодня "Ева" сделала бы все, что угодно, лишь бы он предложил ей выйти за него замуж.
       Она готовилась к его приходу. У нее было красивое, еще ни разу не одеванное белье. Володя любил раздевать ее сам. Ему это доставляло удовольствие. Все его привычки и причуды Нина знала наперечёт. Вот только не знала, когда лучше сказать о беременности: до свершения любовного таинства или после. Думала, думала и решила, что лучше всего во время этого. Так и сделала и была очень удивлена, что он никак на ее слова не отреагировал. Ласкал, целовал, называл любимой, а о беременности и рождении ребенка не сказал ни слова. "Не торопится Володя делать мне предложение. Не умолять же его об этом?" - думала Нина, хотя была полностью готова и на это.
       А Владимиру, когда она сообщила ему эту новость, было не до ее беременности. У него и мысли-то нормально не работали в тот момент. Только инстинкт, животный инстинкт. И решила Нина, что поговорит об этом еще раз "на трезвую голову".
       * * *
       На другой день Владимир вспомнил ее слова, но не обрадовался этому известию. О детях он, вообще, еще не думал. Но сообразительность проявил: "Когда женщина говорит, что должен родиться ребенок, она намекает, что мужчине пора на ней жениться", - сделал он для себя вывод. Да в принципе, он и не исключал такую возможность, проанализировав всё с помощью поставленных самому себе вопросов и ответов на них: " Красивая? - Красивая. Меня любит? - Любит. Зарабатывает хорошо? - Даже очень. Чего мне еще нужно?", - так он мысленно порассуждал и пошел к родителям сообщить, что у любимой женщины от него скоро должен родиться малыш, и он, наверное, должен жениться на ней.
       - Появится казак! - сказал отец.- Еще один Приходько. От це гарно!
       - Рано ему жениться,- возразила мать.
       - Раз женилка выросла, пусть женится,- высказал свое окончательное мнение отец, уходя на работу. Иначе думала мать.
       - Не твоя это судьба, сынок, - стала она отговаривать его. - Не останется она здесь жить, уедет после окончания трудового договора к себе на родину. А ты как же? С ней же ведь поедешь...
       - Конечно, с ней.
       - Здесь ты свой. Тебя все знают. Здесь ты нужный специалист. А там кем будешь? А она и там будет начальником. Бросит она тебя.
       - Не бросит, - самоуверенно произнес Владимир.- Таких, как я, не бросают.
       Увидев, что ее слова не очень подействовали на решение сына, мать привела последний довод:
       - И на кого ты нас оставишь?- запричитала она, пустив слезу, чтобы разжалобить сына.- Mы уже старые с отцом. Как мы тут одни без тебя будем?
       И слезы, слезы, слезы... Володька любил свою мать. Не мог он допустить, чтоб она из-за него плакала. И поэтому быстро поменял свое первоначальное решение. Только спросил:
       - А как быть с беременностью?
       - Как, как? А как другие поступают? Пусть ноги попарит, да попрыгает с табуретки, волчком покрутится. Выкидыш и случится.
       - Ей будет больно?
       - Да нет. Ну, так, самую малость.
       * * *
       А Нине, когда пришел к ней вечером после работы, сказал:
       - Зачем нам ребенок? Нам итак хорошо, вдвоем. Ведь верно, Нинок?
       На ее глаза набежали слезы, но она с улыбкой ответила ему:
       - Да, хорошо.
       -Мама сказала, что нужно ноги попарить, да попрыгать с табуретки, волчком покрутиться. Выкидыш и случится.
       "Мама, мама... Вот о ком мне нужно было помнить. А я и забыла про его маму. Теперь никакие мольбы мои не помогут. Он не пойдет против своей матери", - с горечью и обидой подумала Нина, против своей воли подчиняясь решению этой женщины.
       Ноги парила, с табурета прыгала, волчком крутилась. Выкидыш не случился. Крепкое здоровье было у девушки.
       - Пусть выпьет отвара полыни. Поможет... И будет выкидыш. Хинина можно выпить. Тоже помогает.
       И это все попробовала. Не помогло.
       И вот она уже шла, постукивая каблучками, по деревянному тротуару к бабке-знахарке. Да, не удивляйтесь, тротуары в то время в городе были деревянными. И далеко не на всех улицах они, вообще, были. И бабки-знахарки, которые решали судьбы молодых женщин, тоже были в городе. И шла она к одной из них на подпольный аборт. И адрес этой бабки дал ей ее любимый Володя, а ему - его мать. Шла она и мысленно просила прощения у не родившегося ребенка, у ребенка, который уже никогда не родится: "Прости, малыш, нет у меня другого выхода. Прости".
       * * *
       - Вернулась твоя Нина?- спросила мать у сына.
       - Вернулась.
       - Дошла своими ногами?
       - Своими.
       - Значит, все будет нормально.
       Владимир верил матери. Но вышло все очень плохо. Уже третий день Нина лежала с большой температурой, в лихорадке, истекая кровью. Владимир бегал от нее к родителям, от родителей снова к ней. Менял кровавые простыни, говорил утешающие слова. Врача не вызывали. Он сразу бы установил незаконное прерывание беременности. И от этого его матери было страшно. Ведь цепочка бы дотянулась и до нее. Она направила Нину к этой бабке. Да и Нина сама, и в первый день, и на второй, не хотела обращаться к врачу, боялась суда, общественного порицания. А потом ей стало так плохо, что не пугало уже предстоящее наказание за подпольный аборт.
       - Володя, я больше не могу... Мне очень плохо... Давай вызовем врача, шептала она посиневшими губами.
       И он снова бежал к матери.
       - Пройдет!- успокаивала она сына.- Пусть потерпит. Не она первая, не она последняя.
      И он передавал эти слова Нине. Сначала она верила, что так у всех бывает, надеялась, что кровотечение остановится само собой. И лихорадка пройдет. А потом впала в забытье и как бы уснула. Уснула и больше не проснулась.
       * * *
       Хоронили Одинцову Нину всей Судоверфью. Много народу провожало ее до кладбища. Был осенний листопад. Каждый шаг людей сопровождался предсмертным шелестом опавшей листвы. Женщины шли, тихо переговариваясь между собой:
       - А от чего умерла-то?- спросила одна.
       -Было у нее сильное кровотечение, и еще сепсис.
       - Сепсис? А что это такое?
       - Заражение крови.
       - Умершая-то была полюбовницей Володьки электрика?
       -Да
       -То-то я смотрю, он и его мать хозяйничают в ее комнате. Распродают вещи...
       - Говорят, Володькина мать-то была против ребенка.
       - Да ну? Сама-то, небось, родила... А другим, значит, нельзя?
       - А отчего кровотечение-то началось?- спросила опять первая.
       - Мне врачиха по секрету сказала, что умерла она от подпольного аборта. Спицей ей бабка аборт сделала,- ответила та, что все на свете про всех знала.
       -А кто сделал-то?
       -Много будешь знать, скоро состаришься...
       - В тюрьму ее за такие дела...
       -В тюрьму, в тюрьму... А как без них-то, без этих бабок. Сама знаешь, в жизни все бывает...
       * * *
       Так из-за запрета на аборты произошло сразу два убийства: не родившегося маленького человека и молодой, красивой женщины в расцвете сил. Кто занимался этим криминальным делом, осталось тайной. Нина умерла, а Владимир и его мать, как ни в чём не бывало, продолжали жить, по-хозяйски распродавая всё, что осталось после Нины в ее квартире. Они молчали, не выдали эту "бабку". Оставили ей возможность ещё кого-нибудь отправить на тот свет...
       Случилось это в октябре 1955 года, а в ноябре этого же года государство сняло запрет на аборты. Там, на верху, решили, что рождаемость достаточно поднялась и закон этот можно отменить.
       Осень 1955 года была теплая. И только в ноябре закончился листопад.
      
       Примечание:1. Гарно - хорошо - на украинском языке.
      
      
      

    23

    Фрося Вк-5: Мальчик по вызову   15k   Оценка:9.35*7   "Рассказ" Фэнтези


    Мальчик по вызову

       - Одну простую сказку..., - вопила в такси Даша.
       - Рассказать вам... дум...жажд...а, хотим! - не в лад подпевала я.
       Водитель периодически бросал на нас странные взгляды. Очевидно страшная судьба обделённой вороны (или собаки, или коровы) его не впечатляла.
       Чёрствый человек! Высадил нас на повороте к дому, а не у крыльца, как просили. И, я уверена, наблюдал где-нибудь из-за угла, как мы до двери добирались. Хотя как он мог наблюдать, он же на машине... А, чёрт, какая разница. Он точно за нами следил. Ибо чёрвствый...
       - Да я правда могу! - с жаром доказывала что-то Даша, ввалившись ко мне в квартиру. - В-в-вот ув-в-видишь!
       И юзом прошла на кухню.
       - Ага, - улыбаясь, согласилась я.
       В голове плыло, ноги не держали, и я упала на стул, бездумно глядя, как Даша сначала вилкой, потом огурцом (до этого мирно лежавшим на столе), ну а после - карандашом (с того же стола) что-то чертит на моём линолеуме.
       - Щас. На т-т-там у-у-учили, - приговаривала подруга. - Ну-у-у... в школе... астроло...астроло...гии...
       - Это типа экзицизм? - выдавила я, имея в виду "экзорцизм".
       Даша возмущённо остановилась и погрозила мне обломком карандаша:
       - Не-е-е! Этвзыв!
       - А-а-а, - глубокомысленно закивала я.
       - Щас я тебе ка-а-ак взыву! - объявила Даша и, сев на корточки перед своим рисунком, вскинула руки.
       Что она верещала, я так и не поняла. Как и не поняла, откуда на моей кухне взялся дым. Густой такой, чёрный, воняющий пригоревшим молоком.
       "Форточка", - мелькнула в голове здравая мысль. Кашляя, я попыталась встать, когда дым неожиданно рассеялся, и... в общем, хорошо, что я сидела.
       В центре рисунка возлежал парень в прозрачных розовых шароварчиках, розовой же и прозрачной жилетке и золотым ободком на чёрных, курчавых волосах.
       - Даша, - выдохнула я. - Что это?
       - Гы-ы-ы, - с чувством полного удовлетворения ответила Даша. И отключилась.
       ***
       Проснулась я где-то за полдень - солнце вовсю светило в спальне. А это только во второй половине дня бывает - сторона дома такая.
       Зарывшись лицом в подушку, я щупала рукой по одеялу, пытаясь найти телефон, надсадно трезвонящий где-то рядом.
       А нащупала грудь. Мускулистую, мужскую.
       Судорожная попытка вспомнить, что у меня в кровати делает мужчина, успехом не увенчалась. Да, вчера мы отмечали девичник. И начало моего недельного отпуска. Но девичник на то и девичник, что без мужчин. Тот товарищ, что из торта вылез, ведь не считается?
       Это же не он?!
       Я приподнялась на локтях, прищурилась.
       - Ну, с добрым утром, - мрачно произнёс тип в розовом. - Тяжёлая штука - похмелье?
       Я машинально кивнула.
       Лежащая на другой стороне кровати Даша открыла глаза, увидела "розового" и немузыкально заорала.
       ***
       - Изы-ы-ыди! - вопила Даша, бочком продвигаясь к входной двери.
       Юноша отвечал странными ругательствами - кажется, на разных языках. Но по тону всё и так было понятно.
       Я молча изучала художества на кухне, когда дверь наконец-то хлопнула, и голос "розового" из прихожей объявил:
       - Значит, я буду жить у тебя.
       Я бросила задумчивый взгляд на висящую у холодильника сковородку.
       Ага, щас!
       ***
       - Слушай, я понимаю, у меня подруга не в себе - астролог, гадальщица... что там ещё? Но при чём тут я?!
       - Кухня твоя? - вскинул брови юноша, допивая, кажется, вторую чашку чая. - И пол тоже твой. Значит, и вызвала меня, считай, тоже ты.
       Я прижала палец к переносице, пытаясь успокоиться.
       - Ну не можешь ты быть демоном! Демонов не...
       Юноша со вздохом посмотрел на потолок.
       - Ещё разок?
       Я содрогнулась. Ну нет, изучать собственную квартиру с нового ракурса - вверх ногами - мне не понравилась ещё в прошлый раз.
       - Ладно, ладно, считай, убедил. А как от тебя избавиться?
       Юноша снова вздохнул.
       - Как, как... Загадываешь желание, берёшь бумагу, перо гусиное, протыкаешь палец, продаёшь мне душу...
       - А без этих заморочек?
       Юноша окинул меня долгим, пристальным взглядом.
       - Сделай доброе дело.
       - Какое? - опешила я.
       - Какое, какое... Любое! Сопоставимое с моим демоническим уровнем. Спаси жизнь кому-нибудь, ну, или я не знаю... Любовь верни.
       - А попроще ничего нельзя? - скривилась я.
       - Нельзя, - отрезал юноша. - Думать надо было, когда вызывала.
       Я пару раз глубоко вздохнула, успокаиваясь.
       - Хорошо... Допустим, разберусь я с делом. А до этого?
       - А до этого, милочка, - хмыкнул юноша. - Я буду жить у тебя.
       ***
       К следующему утру я окончательно пришла к выводу, что все мужики - козлы. А те, что в розовых шароварчиках - особенно.
       Сначала юноша, почему-то назвавшийся Сеней ("Да, Арсений я, Арсений, только отстань"), потребовал ужин из пяти блюд, самым простым из которых оказался запечённый акулий плавник ("Ну что ты, акулу не найдёшь? Ну вот. А потом гарпуном её, гарпуном!"), затем где-то в гостиной откопал коробку с новенькой PlayStation ("Ух ты, какая вещь!") - подарок младшему брату - и с удовольствием ею занялся. А когда я с халатом наперевес попыталась заставить его сменить розовый маскарадный костюм, вновь чуть не подвесил меня вниз головой.
       Зато к вечеру я поняла, что и этим чудиком, как и любым мужчиной, можно управлять. Конкретно Сеня очень не любил, когда я наступала на "пентаграмму" на кухне. А уж когда я случайно полила её молоком, взвыл так, что услышали, наверное, в соседнем доме.
       К утру мы заключили временное перемирие и пошли гулять, благо оставаться в бардаке, которым стала моя квартира, никто из нас не хотел.
       - Ну вот, чего ты кочевряжишься? - возмущался сидящий у меня на плече крысой Сеня. - Подписала бы со мной контрактик, я бы тебе такого мужика приворожил... И все довольны!
       Я же костерила про себя Дашу, со вчерашнего дня не отвечающую на мои звонки. (Как демонов вызывать - так это мы горазды! А разбираться с ними уже страшно).
       Мимо проехала чёрная иномарка, щедро обдав меня водой из ближайшей лужи.
       Нет, ну... ну вот хоть садись у этой лужи и рыдай!
       Иномарка подкатила к шестому подъезду, остановилась и выплюнула закутанного в чёрный же плащ мужчину, что-то недовольно внушающего по телефону.
       Я проводила его тоскливым взглядом.
       - Вот, - неожиданно сменил тему крыс. - Этого хочешь? Свободен. Уже. В глубо-о-окой депрессии. Сам свою подругу бросил и теперь почему-то уверен, что ни одна нормальная девушка на него не посмотрит.
       "Так ему и надо", - решила я. И остановилась.
       - Сеня... А уверенность ему вернуть можно? Как-нибудь. Это будет доброе дело?
       - Конечно. Влюби его в себя, если сможешь... Хм, а это вариант... Только, - крыс окинул меня оценивающим взглядом. - На такую как ты он в жизни не посмотрит.
       - Это ещё почему? - вскинулась я.
       - ...Но, возрадуйся, ничтожная, - продолжал крыс. - Я знаю, что делать. Держись. Раз-два-три!
       ***
       - По-твоему, соблазняют мужчину... так?!
       - А что, - фыркнул лягушонок, храбро прыгая в атаку на очередную ступеньку. - Зато навека.
       - Навека?!
       - Девочка, - лягушонок преодолел ступеньку и назидательно поднял лапу. - Что б ты знала, вечная любовь бывает только в сказках. И в сказках, если мужчина поцелует лягушку, он непременно в неё влюбится.
       - Лягушку, а не жабу!
       - Да какая разница? - философски пожал лапами лягушонок. - Прыгай давай.
       Я не буду рассказывать, как мы преодолели лестницу (а уж как мы попали в подъезд, вообще лучше выкинуть из памяти). Хотя матерящийся подпрыгивающий до звонка лягушонок наверняка повеселил соседей, если кто смотрел в этот момент в "глазок".
       Вот, спрашивается, что ему стоило превратиться? Потом же додумался!
       Громадный мужчина в синем пальто схватил меня и, отряхиваясь свободной рукой, пнул дверь.
       - Откройте! Налоговая!
       Я закрыла лапами глаза.
       - Ой, дура-а-ак!
       - Чего "дурак", налоги все платить обязаны! Откройте, гражданин, у вас долг за весь прошлый год!
       - Что?! - возмутился обладатель чёрной иномарки, всё-таки открывая дверь. - Какой ещё долг?!
       - Громадный, - авторитетно заявил демон. И, протягивая меня незадачливому "должнику", не терпящим возражений тоном приказал. - Возьмите жабу!
       Забавно, но мужчина - явно машинально - протянул в ответ руку. Я с подозрением на неё покосилась и нерешительно переползла, почему-то именно сейчас очень остро ощущая свою... жабость. Мгновение просто сидела, потупившись, а мужчина смотрел на меня с изумлённым презрением, точно на... жабу. Потом медленно, словно не веря, поднёс к лицу...
       Если он сейчас меня поцелует, я удавлюсь.
       - Да что вы себе позволяете! - как-то по-женски визгливо вскрикнул мужчина, роняя меня на пол. - Вон отсюда, я полицию вызову!
       И для вящей убедительности хорошенько хлопнул дверью.
       - Ну и дурак, - буркнул демон, поднимая меня с пола. - Она готовит - закачаешься. Стерва, правда, но женщин без изъяна...
       Я не выдержала и отвесила ему жабью пощёчину.
       ***
       - Ты убираешься, - объявила я, открывая дверь. - Сначала в квартире, потом из квартиры. Давай, вперёд.
       - Что, снова жабой стать захотела? - фыркнул Сеня.
       Я задумчиво покрутила в руке серебряный крестик.
       - Очень страшно, - буркнул Сеня. - Ладно, где там у тебя, чем убираться. Но ты помогаешь!
       Я крутанула крестик. Из квартиры - с удовольствием!
       За вечер мы дружно вымыли все комнаты, что оказалось неожиданно весело и, главное, очень продуктивно - даже под Новый год моя двушка так не блестела.
       - А знаешь, с тобой можно жить. И даже неплохо, - подытожил Сеня, заваливаясь на диван. - Слушай, будь другом, сбегай за пивом.
       - Что?!
       - Ну, за шоколадкой, - тут же передумал демон. - Или за мороженым. Что вы там, девушки, любите?
       Мороженое в марте я есть, естественно, не хотела, но в холодильнике было шаром покати, так что за "шоколадкой" я всё-таки вышла.
       Улица, днём весёлая и солнечная, встретила меня свеженьким ледком и яркими эвфемизмами скользящих мимо парней. Я, углядев среди них кого-то смутно похожего на Сеню, ехидно усмехнулась... и тут же поскользнулась сама.
       Чёртова московская весна! Чёртов "ледяной дождь"! Чёртов демон, чёртова Даша, чёртовы жабы...
       - Девушка, вам помочь? - произнёс рядом знакомый голос.
       Я обернулась и снова поскользнулась.
       Давешний владелец чёрной иномарки кинулся ко мне, поймал и как-то очень интимно прижал к себе. Но тут же отпустил.
       - Простите, я...
       Ага! А как жабой была, так сразу о пол!
       - Простите... Я... Я... А м-м-можно ваш телефончик?
       ***
       - Вы понимаете, транзакции в Америку, помня про коэффициент роста дивидендов в феврале...
       Я мрачно попивала глинтвейн.
       Вот. А всего лишь попросила подвезти до ближайшего супермаркета. Две минуты! Нет, потащил в дорогущий ресторан, заставил есть устриц и слушать этот бред про транзакции.
       Кажется, я понимаю, почему он один.
       Выговорившись, жабоненавистник (Гринписа на него нет!) Антон с надеждой уставился на меня.
       Я радостно закивала.
       - Ой, как интересно! А что дальше?
       - Вам, правда, интересно? - изумился мужчина. И расцвёл просто на глазах. - Так вот...
       С транзакций мы перешли на международные проблемы, потом - на политику и закончили машинами.
       На этом, слава богу, остановились - последний бокал шампанского пошёл Антону не в то горло, и мужчина, сбивчиво извинившись, сбежал, провожаемый услужливым официантом.
       Я тоскливо допивала свой бокал, когда оставленный Антоном телефон - чёртвёртый Samsung - весело тренькнул. На экране настойчиво высветилось: "Любимая".
       Хм...
       Покосившись на дверь туалета, я схватила трубку.
       - Тошенька, милый, ну прости, я такая дура была, ну...
       - Вот приезжайте в "Асторию", - мрачно предложила я. - И скажите ему это.
       И, подхватив пальто, бросилась к выходу.
       ***
       "Тошенька" и неизвестная девица в розовой шубе целовались у капота чёрной иномарки.
       Я вздохнула и подула на замёрзшие руки. Интересно, это моё художество баллончиком краски: "Любимая, вернись. Твой Тоша" или антоново обаяние сыграло решающую роль?
       А, ладно. Главное, всё. Добро не добро, но что-то я точно сделала.
       Теперь пора, наконец, идти за покупками.
       ***
       - Сень, не знала, какой шоколад ты любишь - молочный или горький. Поэтому купила белый. Жуй! Сень... Сень, ты где?
       Демон исчез. Как я позже убедилась - вместе с розовыми шароварчиками. И художеством на линолеуме.
       Ура?
       Я прошлась по неожиданно пустой, идеально прибранной квартире. С ностальгией погладила PlayStation. Посмотрела на постель. Даже битву подушками больше ни с кем не устроишь... А мне ведь почти начинало нравиться...
       И грудь у него была ничего...
       Даже грустно как-то.
       ***
       Дым улетучился в заранее открытую форточку. Рисунок на полу пару раз сверкнул, и из ядовито-зелёного дыма соткался юноша в розовых шароварчиках и золотым обручем на лбу.
       - Так мы в прошлый раз не договорили, ты какой шоколад-то любишь? У меня сейчас только горький, - сообщила я.
       Юноша прищурился. И подался назад.
       - Ты?! Опять? Как?!
       Я пожала плечами.
       - Институт астрологии Москвы - и любой демон ваш. Ты, кстати, не сказал, что нужно, чтобы ты остался.
       Демон фыркнул.
       - Надолго?
       - На год, а потом - зависит от поведения, - улыбнулась я.
       - Я тебе что, собачка, что ли? "Зависит от поведе-е-ения", - буркнул демон, цапнув со стола шоколадку. - Ну... пять добрых дел.
       Я хихикнула.
       - Легко!
      

    24

    Юлдуз Вк-5. Край земли   17k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза

      Одинокий пассажирский состав упрямо вгрызался в необъятную грязно-белую монгольскую степь. Далёкие холмистые вершины всё чаще закрывали горизонт, поезд время от времени тормозил на полустанках, пропуская вперёд мрачные товарные вагоны и грохочущие цистерны. Вероника кусала губы и всё реже отвечала надоевшим попутчикам.
       Долгожданный, темнеющий на горизонте город встречал резким контрастом присыпанных снегом всё тех же товарняков, длинных складских ангаров и белеющих вдали юрт, неизвестно зачем окружённых заборами. Водитель старого уазика с равнодушным любопытством взял под козырёк, подхватил чемоданы. Забросил в салон багаж и тут же отошел к обочине, пропуская новобранцев. На вокзале зашуганные, жавшиеся к вагонам солдатики вызывали невольную жалость. Но сейчас, в твердо шагающей сквозь летящий в лицо снег, кажущейся бесконечной колонне виделась неясная, неуловимая угроза. Вероника шарахнулась в сторону, невольно стараясь держаться подальше, а обутые в сапоги десятки ног разнобойным тактом шагали мимо, упрямо вдалбливая заледеневший наст в мёрзлую землю.
       Уазик вскоре затормозил возле совершенно обычной панельной пятиэтажки. Выбежал навстречу Володька, хватал чемоданы, суетился как-то раздражающе шумно и слишком оживлённо. Служебная однокомнатная квартира оказалась на втором этаже - очередной собственный угол. Густо и неровно побеленные стены невольно нагоняли тоску. У многих сослуживцев штукатурку заслоняли наивные коврики с большеглазыми оленями, Вероника кривила губы - тут и не скажешь, что лучше. Узковатые шторы неплотно прикрывали окно, оставляя посередине щель толщиной в ладонь. Острые звёзды пробивались сквозь далекие растрёпанные тучи и нагло заглядывали в душу. Пыталась сдвинуть занавески - тут же выглядывал оконный косяк, криво выложенный стройбатовцами. Лучше уж чужая тьма за окном.
       По утрам к пятиэтажке подъезжал автобус, увозил служащих в часть. Вероника отправлялась в другую сторону - в госпиталь. Ветер завывал, насквозь пронизывая модную вязаную шапку, ледяными иголками впиваясь в левое ухо. По широкой дуге обходила приземистый барак вендиспансера. Сюда водили на экскурсию прибывающих новобранцев и молодых медсестёр. Неведомая ранее сторона здешней жизни: массово распространённые в стране, давно уже мутировавшие венерические заболевания, к которым каким-то образом приспособилось население - и заживо гниющие русские парни, всё-таки рискнувшие связаться с местными.
       Её корпус с другой стороны - рядом с моргом. Надоевшую планёрку проводил хмурый, чуть сутуловатый зав. отделением - Стрельцов Евгений Петрович, знаменитейший специалист и хирург от бога. К нему доставляли больных вертолётами со всех округов, игнорируя улан-баторовских специалистов. Как он только оказался в этой Тмутаракани? Кудрявая Лилька сообщила втихаря: "За пьянку выгнали". Но тот не пил. Всего пару раз на общих сабантуях, когда все расползались на бровях - но не более. Смотрел цепким хмурым взглядом - и хотелось вытянуться в струнку, и то ли сложить все папки в ровный рядочек на этажерке, то ли швырнуть под ноги к черту.
       Вероника затаилась с утра в своей комнатушке, бездумно перекладывая бумаги с места на место. Внезапно скрипнула дверь, разгоняя тягучую полусонную тишину. Заглянул за справкой один из новобранцев, совсем молоденький паренёк, остроносый, чуть лопоухий. Смотрел спокойно и безмятежно, а глаза в обрамлении пушистых ресниц оказались вдруг густо-голубыми, ясными-ясными, словно небо над кружевными ветвями берёз. И отчего-то не казалось странным непривычно-узорчатое сравнение. Виделись именно берёзы на далекой провинциальной околице, ветви - не рвущие, нет - вплетающиеся в спокойное небо. Вдруг захотелось прикоснуться кончиками пальцев к ещё не тронутой чужим злым загаром бархатистой коже. Глянула в лицо - не поймёт. Всё наносное, чужое ещё проходит мимо, скатывается ненужной грязью, даже мельком не задерживаясь в ясном взгляде. До поры до времени.
       Возвращалась вечером после работы - вновь повернувшийся ветер дул в то же самое ухо, старательно прикрываемое заледеневшей ладошкой. И не срежешь дорогу - всё вокруг, от запасных путей до хлебозавода, старательно окружено заборами. А где заборы - там и монгольские часовые, стреляющие влёт. Желающих проверить на собственном опыте увозили в цинковых гробах, а бесстрастный часовой получал очередную премию.
       Чем яснее и тише становилось весеннее небо, тем длиннее и тоскливее казались вечера. Привычный ко всему Володька пропадал в части допоздна, нередко оставаясь на ночные дежурства. Вспоминался неизвестно отчего лопоухий мальчонка, салажонок, неясные разговоры в Союзе, думалось всё: "Не обижают ли?" Попробовала намекнуть мужу. Тот усмехнулся.
       - Сотню человек разом привезли, обидишь их, как же. Рота большей частью из молодняка, - поморщился, - задолбаюсь я с ними.
       Стоило послушать бабку, качавшую головой: "Военные - те ведь хуже цыган. Намучаешься, намотаешься". Но кто-то очень мудрый построил медучилище и военное в пределах прямого доступа. Выйти замуж за офицера считалось едва ли не самым престижным. И когда молодой красавец лейтенант сделал предложение - не колебалась ни мгновения. Хотя могла бы отработать год и без проблем поступить в мединститут. Много чего могла бы. Могла родить сейчас ребёнка и вернуться в Союз, всё-таки пойти учиться. Ещё бы успела. Но дома за четыре года не получилось, а уж тут...
       Володьку отправили в Гоби в командировку. Строили среди пустыни очередную подстанцию. Там, где лишь одиночные стоянки чабанов, где ветер сдувает пот вместе с кожей. Где четверо по периметру - с автоматами, пока остальные работают. Где вечером вырывали ямку, ставили банки из-под тушенки, ждали минут двадцать - затем поливали бензином живую шевелящуюся массу. Как полыхнет - можно ложиться спать.
       А ей двадцать шесть. Уже. Хоть на работе поздравят. Стол здесь накрыть не проблема, в магазинах для советских специалистов непривычное глазу изобилие - мясо, рыба, невиданные ранее болгарские консервы. В получку солдаты дружно скупали колбасы, сгущенку. А вокруг простиралась нищая полуфеодальная страна, которую за шиворот тащили в социализм.
       В день рождения по традиции полагалось угощать всех мороженым. Зав. отделением выделил "скорую", разбитной анестезиолог привычно взял на себя организацию. Вероника купила по списку молоко в жестяных банках, масло, сгущенное какао с сахаром, быстро наполнившиеся сумки гремели нежданным, тревожно-суматошным ожиданием праздника. Отъехали километра за три от города, то притормаживая перед сгрудившимися посреди дороги перепуганными овцами, то объезжая наваленные возле самой обочины бетонные блоки. Среди когда-то голой степи возводили ТЭЦ, на стройке у солдат находилась кислородная установка, давно уже приспособленная к делу. Остановились наконец-то, выгрузили рюкзаки с банками. Два солдата в полурастёгнутых гимнастерках шли мимо, тащили заиндевевшую алюминиевую кастрюлю. Один, весёлый, обернулся, рассмеялся чему-то. Тот самый, лопоухенький. Водитель завистливо принюхался:
       - Шашлыки жарят. Тоже день рождения у кого-то.
       Вероника, дожидавшаяся коллегу возле машины, пару секунд побродила бездумно и направилась к сторожке. Оттуда тянуло густым дымом, голый до пояса незнакомый солдат рубил очередной кусок баранины. Под бронзово-темной, словно у монгола, коже перекатывались мышцы, с кажущейся лёгкостью ударял топорик, глубоко вгрызаясь в дерево. Одуряюще пахло свежим, хорошо прожаренным мясом, капли тёмного солнца блестели на мощном торсе.
       А "скорая" тряслась в обратную сторону. В ординаторской, как обычно, накрыли поляну, с весёлым галдежом расселись вокруг стола. Звенели разномастные чашки, многочисленные тарелки с нарезкой стремительно пустели. Уже доедали вкуснейшее, хоть и чуть подтаявшее, мороженое, кто-то затягивал песню. Лилька подливала спирт Евгению Петровичу, подвигаясь поближе. Тот пил наравне со всеми, но смотрел куда-то поверх её головы. Куда? Вероника обернулась. Не было там ничего, лишь маленькое, в пыльных разводах окошко, сквозь которое едва проглядывало далёкое мутноватое небо.
       Шла по хоздвору, никуда не торопясь. Незачем спешить в пустую осточертевшую квартиру. Из открытых форточек еще доносились нестройные песенные отголоски. Чернявый, вечно ухмыляющийся ей старшина остановился, с преувеличенной вежливостью придержал дверь. И она улыбнулась в ответ, чуть скосив в его сторону глаза. И с бездумной лёгкостью шагнула следом. На той же шальной волне ступила за порог полутёмной комнатушки, где у стены приткнулась узенькая, накрытая старым покрывалом кушетка. Не дошла. Развернул спиной, отчего-то послушно наклонилась, опершись о спинку старого продавленного кресла, вцепилась изо всех сил в потертую обивку. И не сдержала крик.
       Совершенно обессиленная, едва не свалилась тут же безвольной кучей. На ватных ногах добрела до кушетки. Напрасно. Надо было собираться и идти к двери.
       Но не жалела потом, потягиваясь по ночам сонной ленивой кошкой. Лишь реже старалась показываться в больничных коридорах, в узкую ленточку сжимала губы, ловя призрачные - или реальные шепотки за спиной, дерзкие солдатские взгляды. Конопатый сержант, повредивший на стройке ногу и хромавший гораздо сильнее необходимого, подмигивал в открытую. Наглая рыжая морда расплывалась в довольной ухмылке. Всех на фиг. Недели две считала дни с невольной надеждой. Вдруг? Молодой, сильный, голодный. Темноволосый, как и Володька. Муж и не заподозрил бы ничего. Но очередные дни наступили с обычной точностью.
       Вернулся Володька. Заставила тарелками весь стол, купила бутылку темно-красного густого вина, с самого дна чемодана достала белоснежную узорчатую скатерть. Володька жадно ел котлеты, по-хозяйски положив левую руку ей на бедро. Улыбалась как можно радостнее и смотрела поверх головы - туда, где сквозь неплотно прикрытую шторку виднелось белёсое чужое небо.
       Втихомолку подкравшееся монотонное лето жарило без перестану. Прямо из окна спальни виднелась бесконечная буро-зелёная равнина, разбавляемая лишь тёмными точками непременных овечьих отар. А на работе сквозь заклеенное газетами стекло палило всё то же беспощадное солнце, казалось, выжарившее всё вокруг до гулкой, тягучей пустоты.
       Сирены ворвались ударом под дых. Чрезвычайное происшествие - глупое и бессмысленное, как и всегда. Мастер на стройке велел отнести инструменты на соседний объект, но то, что рядовому придётся без пропуска идти через город - посчитал лишь его личным делом. Не повезло, на обратном пути солдат наткнулся на патруль. Попадать на городскую губу не желал никто - и пацан рванул напрямик. Уже в двух шагах виднелся знакомый забор. Местные часовые, которых давно узнавали в лицо, с которыми частенько в складчину покупали бидон кумыса у старика-монгола, наверняка не стали бы стрелять в своего. Но никто в здравом уме не сунулся бы следом. Вот только монгол на тяжелом военном грузовике затормозить не успел. Летящее через всю улицу изломанное тело каким-то образом остановилось в десяти сантиметрах от бетонного столба. Последний, призрачный шанс.
       Мальчишку торопливо везли на каталке, разгоняя любопытных. Евгений Петрович почти бежал следом, ничего не замечая вокруг. Вероника кинула взгляд - и онемела.
       Долгие часы операции. Палата реанимации. Просочилась тенью, судорожно стиснула пальцы, до крови закусив губу.
       Бесконечная, долгим, так и не вырвавшимся криком застывшая тишина. Перевитое трубками худое тело. Бледное лицо, закрытые глаза. Когда-то светло-голубые глаза, тихие и бездонные, словно далёкое небо. И Вероника вдруг вспомнила, поняла, чем именно так зацепил её этот паренёк. Вновь стояло перед глазами: давно минувшая школа, десятый класс. Немолодая женщина на сцене. Притихший зал. Негромкий, чуть хрипловатый голос - и кадры старой кинохроники за спиной. "Ясноглазые парни, кристальная совесть России..."
       Не было блиндажа и артобстрела, крутого горного перевала и душманов. Всего лишь самоволка и случайный автомобиль. Пофиг. "Ясноглазые парни, кристальная совесть России". Вбивающие сваи на тридцатиградусном морозе в этой забытой даже собственными древними богами стране. Не зная, останутся ли спасителями или оккупантами. Останутся ли выложенные их кровавым потом стены в веках или рассыплются прахом через пару десятилетий.
       Вероника упрямо стояла на дороге у доктора.
       - Операция прошла успешно. Теперь всё зависит от организма, - тот помолчал, - и от...
       Да, Вероника помнила. Восемьдесят процентов успеха - послеоперационный уход. Медсёстры сделают всё возможное - не более. Их тоже давно уже до печенок достала эта издолбанная пыльная пустыня, голые каменные коробки, зовущиеся здесь городами. Внезапно уловив мимолётное отражение боли во взгляде доктора, женщина осознала: "Не вытянут". И в короткий миг неуловимым, безотчетным вздохом вдруг поняла этого очень усталого человека с глазами выброшенной собаки. Старого бойцового пса, давно уже стерегущего пустую будку.
       - Евгений Петрович! Я попробую.
       Вряд ли он когда-либо замечал очередную недоучку, офицерскую жену, пристроенную на непыльную должность - анализы с места на место перекладывать.
       Не стал гнать постороннюю, не спросил: "А помнит ли?" Кивнул.
       Старшая реанимационная сестра очередные рабочие руки приняла как должное. Бесконечные капельницы. Дренаж. Аппаратура, с которой не стоит сводить глаза.
       Володька пришел на утро второго дня, не обнаружив жену после смены.
       - Мальчишку тяжелого привезли.
       Сейчас, чуть шатаясь от недосыпа, Вероника не осознавала - скажи он что-то вроде: "Больше некому, что ли?" - и всё будет кончено. Не сказал. Капитан Владимир Стрельцов, третий год строящий в степи очередной военный объект, таскающий домой спирт и тушенку, но насмерть грызущийся с завскладом за каждую бочку соляры и каждые валенки для молодняка, капитан точно знал - больше некому.
       Бесконечные часы в сумрачной тишине палаты, тщательно прикрытой от солнца. Ничего не осознающий мальчишка. С щемящей осторожностью промокала влажную кожу, осунувшееся худое лицо, покрытое мелкими жаркими капельками. Пошатываясь, тянула тихонечко: "Ой, люли-люли, прилетели гули..." Чуть слышно вилась давняя мелодия, под которую когда-то так сладко спалось. И так легко просыпалось. И откуда-то знала - он слышит.
       Сменившись, легла перекимарить в дежурке, уронив голову на кушетку, точно в омут. Отчего-то вдруг вскинулась среди ночи. Держась за косяк, смотрела перед собой, пытаясь сообразить хоть что-то. Рыжий сержант медленно брёл по коридору, подволакивая ногу. Осторожно взял за плечи, оторвал от двери:
       - Ты ложись, ночь ещё. В порядке всё, Петрович там сегодня дежурит.
       Почему-то сами собой замечались ненужные раньше мелочи - облупленный нос картошкой, явно обмороженный прошлой зимой. Редкие белёсые ресницы - след от ожога. Очевидно, слишком близко полыхнула когда-то соляра.
       - Ты отдохни, сестрёнка.
       Дежурила вновь. Раннее солнце упрямо просачивалось в окно узкими, еще не жаркими полосами. Паренёк вскинулся вдруг, заметался над смятой подушкой. Резким всполохом - бледное лицо, потерявшее все краски мира. И глаза, ничего не видящие, внезапно очень синие глаза. Синие-синие. Вдруг вспомнилась бабка-соседка. Давний, казалось бы - прошедший мимо рассказ. Как разгружали раненых с эшелона, кого к операционной несли, а кого и за дверьми класть велели. Старая, вся высохшая бабка вздыхала:
       - Я одному в глаза взглянула - а они синие-синие. В небо уже смотрят.
       Вероника вдруг вскинулась:
       - Врешь, сука!
       Той, накаркавшей бабке - или другой? Запищал аппарат, примчалась старшая медсестра.
       И после, много после - улыбающийся доктор. Вытянем!
       А где-то там, в так и не ставшей своей необжитой квартире её ждал Володька.
      
       Зима вновь мела нескончаемой позёмкой, пронзительно завывал между ангарами ветер и послушно сворачивал в сторону, не в силах пробиться сквозь лохматый воротник дублёнки. Где-то вдали уже гудел паровоз, гордый Володька приказывал беречься и ни в коем случае не поднимать самой чемодан, твердо обещая добиться перевода в Союз. Вероника терпеливо кивала в ответ:
       - Ты не переживай, куда надо будет - туда и приедем.
       Всё усиливающийся ветер огромными хлопьями швырял снег на рельсы, напрасно пытаясь засыпать пути. Вероника улыбнулась чему-то своему и прижалась щекой к шершавому рукаву шинели:
       - Мы же военные - мы доберёмся.
       Володька бежал следом за вагоном и что-то кричал, старательно размахивая руками. Женщина прислонилась лбом к оконному стеклу и всё смотрела назад, упрямо вглядываясь сквозь надвигающуюся мглу:
       - Непременно доберёмся. Хоть на край земли - хоть за край.
      Вновь улыбнулась и приложила руку к животу. Вплетаясь в стук колес, в такт мерцанию далеких невидимых звезд в новом негромко-уверенном ритме стучало сердце.

    25

    Я Вк-5. Мой крючок   11k   Оценка:9.70*5   "Рассказ" Проза

      Пол ушел из-под ног.
      Я упала в коридоре собственной квартиры. Стены вздрагивали, странная вибрация пробежала по дому, будто мурашки по телу.
      Из комнаты раздался визг.
      Бросилась в детскую. Влетела в комнату, как корабль в айсберг, громко и с хлопком. Дверь врезалась в стену, оставив вмятину от ручки. Дети сидели на полу и испуганно таращились по сторонам.
      - Стас! В коридор! Одеваться! Живо!
      Шестилетний сын обычно предпочитал взбрыкнуть на приказной родительский тон, но не в этот раз.
      Глаза были полны дикого ужаса. Не говоря ни слова, он метнулся в коридор.
      Двухлетняя дочь с ручьями слез на щеках вцепилась мне в ногу. Я подхватила ее на руки и кинулась за Стасом.
      На бегу запрыгнула в сапоги.
      Сын уже был в зимних штанах. Застегнуть нормально ботинки я ему не дала, всучила куртку в руки и вытолкнула за дверь:
      - Вниз по лестнице! Марш!
      Сначала побежал, но на площадке возле лифта остановился. Не из страха, хотя и его было с лихвой. Вернулся из упрямства и любви к матери, как настоящий мужчина.
      Я закутала младшую в комбинезон, нацепила ей сапожки, попутно ругая и прогоняя сына, чтобы бежал вниз, на улицу. Мои вопли перекрывал гул и треск, дом с регулярным постоянством вздрагивал, сотрясался.
      Сын стоял рядом, молчал и суетливо надевал куртку.
      Собрались за мгновения, но для меня это время тянулось вечность. Каждая секунда проплывала, словно в замедленном времени, которого явно не хватало.
      Схватила пуховик, на руки дочь. На выходе из квартиры услышала, как распахнулась дверь дальней комнаты.
      Вышла испуганная свекровь, опираясь на ходули. Больная. Немощная.
      Я, не сбавляя ход и не оглядываясь, тащила детей к лестнице. На душе осталось гадливое чувство. Если получится, вернусь. Сейчас не останусь - все равно, на себе не унести ее.
      Тогда эти мысли пролетели со скоростью реактивного самолета.
      Мне с детьми нужно было преодолеть всего семь этажей. Скакала через несколько ступенек. В одной руке дочь, в одежде она весила под двенадцать килограмм, другой - тянула за собой сына.
      Вокруг суета, треск, но меня не остановить, перла, как бронепоезд.
      Шум, грохот, крики.
      Ничего не замечаю, точно оглохла. Слышу лишь страх моих малышей и близкую поступь Белой госпожи.
      Дом продолжал вздрагивать, с каждым разом все сильнее. По стенам разбегались трещины, сыпалась побелка.
      Стас оступился.
      Чуть не полетели кувырком и вряд ли бы встали после такого падения. А может, и затоптали бы нас жильцы, тоже начавшие покидать квартиры. Люди находились в панике, никто не понимал, что происходило. Землетрясение в столице - слишком невероятно для правды, но как не поверить, если вокруг все ходило ходуном и сотрясалось.
      Я успела одернуть сына и удержать равновесие. Поволокла его дальше за рукав, толком не давая встать на ноги.
      Первый этаж. Ловушка.
      Подъездный козырек обрушился, перекрыв выход.
      Истерика овладевала людьми позади меня. Некоторые прижимали к себе котов, другие продукты. По крайней мере, голодная смерть им не страшна. Люди бросились обратно на вторые, третьи этажи, намереваясь поломать себе кости, прыгая вниз.
      Я по прежнему не обращала на них внимания и не подверглась стадному чувству. Моя цель - найти выход! Безопасный для детей.
      В углу обнаружила щель, отодвинула в сторону мелкие камни. Получился лаз, прямо на улицу. Слишком узкий для меня, но о себе и не думала.
      Протиснула в дыру сына. С дочерью оказалось сложнее, никак не могла отцепить ее от себя. Крошечные ручонки крепко держались за меня, но мне удалось вытолкать малышку на улицу.
      Еле сдерживаясь, чтобы не разреветься, приказала сыну:
      - Бери Леську и тащи через дорогу к парку, на поляну. Понял? К парку! Где нет домов. Я вас скоро догоню. Ясно? Тогда бегом!
      Рядом хрустнуло, обвалилось.
      Для меня это уже не имело значения. Я смотрела, как сын, утирая слезы, тащил сопротивляющуюся сестренку. Слышала ее пронзительное: "Мама!". Этот крик сотрясал мое душевное равновесие сильнее, чем ураган соломенную хижину.
      Дети уже у дороги, где замерло автомобильное движение.
      Стасу и Олесе осталось перебежать на другую сторону и все - там нет строений, только кочки, да сугробы, до самой железной дороги. Теперь мне стало спокойнее, теперь все хорошо.
      Дом вздрогнул, посыпалась каменная крошка, нечто тяжелое рухнуло совсем рядом.
      И тут я встрепенулась, будто от звонкой пощечины.
      Сквозь пыль и белую завесу я узнала очертания Олеси. Она бежала назад ко мне. Поскальзывалась, падала, вставала и снова бежала. Маленькая, испуганная. Стас не смог остановить ее, застрял. Нога провалилась в тещину, и он никак не мог выбраться.
      Вокруг меня все ходило ходуном, словно дом не мог определиться в какую сторону упасть. Не понятно, откуда я нашла в себе силы и сместила в сторону здоровую глыбу. Руки расцарапала в кровь - мелочь, ерунда, пустяк.
      Я метнулась в увеличившийся лаз. Порвала кофту и поранила об арматуру спину, протискиваясь вперед. Сзади хрустнуло, запечатывая проход намертво. Я уже находилась по другую сторону ловушки.
      На бегу схватила дочь. Та вцепилась в меня так крепко, как только может любящий человек.
      Нога Стаса застряла в трещине возле канализационного люка. У него никак не выходило освободиться, беспокоился, суетился, оттого и не получалось.
      Пока я освобождала его, сын крепко прижался ко мне с другой от сестры стороны.
      Вокруг носились люди, никто не помог, да и я бы не остановилась на их месте...
      Правая сторона многоэтажного дома обрушилась окончательно. Раз. И не стало сотни квартир.
      От толчка трещина в асфальте разошлась еще больше, и мы едва не полетели в образовавшийся провал, глубокий, с клокочущими звуками на дне. Канализационный люк с грохотом полетел вниз.
      Ну, уж нет! После всего и так закончить? Ни за что!
      Дернулась назад, вскочила, детей в охапку и бежать. Обогнуть яму и туда, где нет домов. Скорее. Руки ломило от ноши. Но как бы не было тяжело, не остановлюсь, пока не доберусь до цели.
      Я бежала так быстро, как никогда в своей жизни. Позади громыхала земля, принимая на себя тяжесть семнадцатиэтажных домов - нашего, соседнего, следующего за ним...
      Дети кричали у меня на руках от ужаса, а я не могла даже вдохнуть без боли в груди.
      На краю парка, отпустила детей и рухнула прямо в снег. Трясло крупной дрожью, но не от холода, а от происходящей немыслимости вокруг.
      На месте родного дома валялась груда плит и блоков - белого и синего цветов. Над ними висела плотная завеса пыли.
      Свекровь осталась там.
      Как мне теперь с этим жить? Как посмотрю в глаза мужу? И неважно, что сберегла детей, ей ведь даже не пыталась помочь. Эта смерть будет висеть надо мной всегда. Не смотря на последнюю стадию рака и неутешительные для свекрови прогнозы врачей.
      Я ощутила, как ко мне прижимались два маленьких трясущихся тельца, родных, любимых. Именно им я обязана тем, что жива. Без них запаниковала бы, не выбралась.
      - Мама, надень куртку.
      Послушала сына. Январский мороз ощущался все сильнее. В кармане нашла свою шапку и надела на сына. У дочери теплый капюшон.
      Двинулись вдоль дороги. Кругом творилось невообразимое.
      Родной район словно находился на спине гигантского, древнего чудища, которое после нескольких десятилетий, решило проснуться и размяться.
      Тут и там появлялись разломы в земле, трещины в асфальте, из некоторых столбом шел пар. Панельные дома, будто сложенные из спичек, рушились один за другим. Искрили оборванные провода. Привычный мир трескался на глазах на мелкие кусочки.
      Огромная пробка, люди бросали машины и бежали подальше от рушащихся домов. Часть автомобилей нырнули в разломы на дороге.
      В одном из автомобилей услышала мелодию мобильного. Тут же вспомнила о родителях, они жили на соседней улице. Без раздумий и стеснения открыла дверцу пустой машины и взяла телефон. Попробовала позвонить мужу, который еще не приехал с работы. Теперь неизвестно приедет ли? Связи не было. Набрала другой номер.
      - Алло, мама! У нас дом рухнул. Скорее одевайтесь с папой и выбегайте на улицу. Мы идем в вашу сторону, вдоль поля, - на последнем слове связь оборвалась. - Мама! Мама!
      Повторный набор номера ничего не дал, скорее всего, проблемы дошли и до вышек, отвечающих за связь.
      Беспокойство за родителей придало новых сил. Олесю взяла на руки, и мы, вместе со Стасом, побежали. Не так быстро, как хотелось, слишком устали.
      Так непривычно было видеть сына серьезным и молчаливым, не слышать бесконечный поток вопросов.
      Дом, где я прожила более двадцати лет с родителями, все еще стоял. На душе стало спокойнее. Как мало нам нужно для надежды!
      Рядом с уцелевшим зданием располагался вход в бомбоубежище. Люди плотным потоком спускались под землю. Только я подумала, что родители, скорее всего там, как дом рухнул. Тихо взял и осыпался. Стена погребла бомбоубежище, раздавила, расплющила тех, кто не успел попасть внутрь, завалила тех, кто уже был внутри.
      Время остановилось. Мир накрыло черным саваном.
      - Мама, смотри! - потянул за руку Стас. - Бабуля и дед.
      Я посмотрела в сторону, куда указывал сын. В самом деле, к нам спешили мои родители. В зимней одежде и с одеялами на плечах. Мне тоже прихватили шерстяной плед и набросили на плечи. Закутала дочь, а другим свободным краем сына.
      Долгие объятия отложились в сторону, рядом вспучился асфальт, точно прыщ на лице подростка. Мы направились подальше от района, через поле в сторону железнодорожной станции.
      - Перед разговором с тобой нам звонил Леша, он не смог вам дозвониться, беспокоился очень. Это он нас предупредил. Пытается добраться сюда. По всей Москве творится такой ужас.
      Новости о муже обрадовали. Но как же нам найти теперь друг друга? Оставаться возле района опасно, а найти укрытие нужно обязательно. Впереди ночь. Что делать в такой ситуации, тем более зимой, я не знала.
      Мы шли и шли. Трещины в земле попадались все чаще. Мир разламывался, как дорогая мозайка на многочисленные частицы.
      - Мама, я устал и хочу есть, - пожаловался впервые Стас.
      - И я, - тихонько отозвалась Олеся.
      Я погладила дочь по спине, сына крепко обняла.
      Детские просьбы отрезвили меня, встряхнули, точно рыбу на крючке. Любовь к детям способна сломить любую преграду, пройти сквозь ужасы стихии. Просьба, прозвучавшая тоненькими, жалостливыми голосами придала мне сил.
      - Скоро, дорогие мои! Скоро, мы все поужинаем и отдохнем! - я пообещала это так уверенно, что никто не усомнился, именно так и будет...

    26

    Я Вк-5. Наперекор Смерти   17k   "Рассказ" Проза

      Если смерть нелепая, то и посмертие такое же.
      Да, я умерла, причем очень глупо. Вывалилась из окна, когда мыла отлив. Ко мне подлетела муха, большая такая, жужжащая. Я ее тряпкой и так, и эдак - никак не прибить, а она все кружит, надоедает. Пришлось встать на табуретку, муха как раз над головой маячила, я зловеще замахнулась на нее и неожиданно для себя нырнула с седьмого этажа.
      Страшно было, пока падала, но еще больше - обидно. В салон красоты ведь собиралась через час идти, муж денег выделил на все возможные процедуры, нечастая, скажу я вам, щедрость с его стороны. И тут такой облом. Умерла в драных лосинах и растянутой футболке мужа, так сказать, в форменной одежде для уборки дома. Еще хуже, что на голове разлохмаченная пакля, называемая в жизни "хозяйка не нашла с утра расческу".
      И в таком виде мне теперь придется предстать перед загробной канцелярией. То, что потусторонний мир существует, поняла, когда я такая невидимая вылетела из своего распластавшегося тела и склонилась над ним, содрогалась от ужаса. Глаза запали, под головой лужа крови, рот скривился, руки-ноги вывернулись в неизящной позе. Рядом защелкала вспышка с телефона Катьки из соседнего подъезда. Эта расфуфыренная фуфырка всегда меня недолюбливала. Гадина, ведь в сети выложит фотографии моего трупа, и все увидят вместо очаровательной милашки, куклу вуду.
      Первым порывом было отобрать у Катьки дорогущий телефон и шваркнуть об асфальт, чтоб на мелкие пазлы разлетелся и никогда не собрался. Но рука прошла сквозь аппарат, а гадина все продолжала фотографировать, выбирая разные ракурсы. Придушила бы.
      Увы, в моем состоянии это не возможно, оставалось одно, использовать свои навыки. Ведь талант не умирает!
      Мне всегда завидовали в моем умении сквернословить, вот я и вылила на Катьку наболевшее в таких эпитетах и оборотах, что она принялась икать, громко и неприлично. Сережка, ее кавалер, который ездил на шикарном "Вольво", едва сдерживал смех. Хоть кому-то весело после моей смерти. Я собиралась продолжить высказывать Катьке, что о ней думаю, но заметила неподалеку здоровенного типа в сером костюме. Сразу поняла, что он меня видит. Смотрел пристально, неодобрительно. Я бы покраснела, но после недавних событий полностью потеряла такую способность. Решила смущенно улыбнуться, но потом вспомнила, как выгляжу и захотелось провалиться под землю.
      Незнакомец нахмурился и двинулся в мою сторону. Он уверенными движениями проходил сквозь собравшуюся толпу, как призрак.
      Поравнявшись со мной, сказал:
      - Пошли!
      Я не то, что пошла, побежала. Не угнаться. Не могу же я в таком виде знакомиться с первым встреченным красавчиком за гранью жизни, мало ли как это на будущей репутации скажется. Вот и стартанула с места собственной смерти. Хорошо, усталости не чувствуешь, беги хоть час, хоть год. Обидно, что лишний вес при этом не скинешь, бестелесному существу это ни к чему. Бегала я так до позднего вечера, как неприкаянная, пока не свернула в парк.
      Фонари освещали лишь малую часть дороги, и она походила на путь по шахматной доске - темное пятно, светлое, опять темное. Пешками скользили редкие пешеходы, вздрагивая и оглядываясь на шум, стараясь торопливо уйти дальше с мало освещенного места. Быстрее, быстрее прочь. Я остановилась на аллее, просто потому что надоело мчаться без смысла. От смерти не убежишь.
      - Выпустила пар? - услышала я мужской голос за спиной. - Тогда пошли! Мне некогда. Еще одну душу встретить надо.
      Вот что бывает, когда вроде бы и красивая в жизни, но просто сегодня не твой день, встречаешь напыщенного, самовлюбленного мачо. Он тебя ни во что не ставит, хочет быстрее отвязаться. Все как в жизни. Обидно.
      - Ты смерть? - с вызовом спросила я.
      - Смерть ты встретила, когда соприкоснулась головой с асфальтом. Она помогла тебе покинуть бренное тело. Я - проводник. Идем уже.
      Совершенно безразличный взгляд пусть и неживого мужчины задел.
      - Не пойду!
      - Сама дорогу не найдешь, - спокойно и уверенно пробасил проводник. - А через сорок дней развеешься, ничего не останется.
      - И пусть! - из вредности гаркнула я, что даже воробьи вспорхнули с ближайшей акации, все-таки живность чует загробный мир.
      И тут мой проводник пошел рябью и вроде даже забеспокоился.
      - Что за шутки, Лапушкина Светлана? А ну, пошли скорее, а то запоришь мне карьеру в самом начале лестницы.
      С одной стороны от таких слов мне стало совестно, все-таки из-за меня у проводника могли возникнуть проблемы на работе, а с другой, обидно, что ко мне прислали новичка.
      - Так ты стажер что ли?
      - На следующий уровень переводят, если год без проволочек обходится. Последний день остался без происшествий отработать. Так что не выпендривайся, пойдем.
      - Куда?
      - В канцелярию, для распределения.
      - А в порядок себя привести можно?
      - Некогда. Пошли. Мне еще сегодня одну душу встретить. Она вот-вот откинется.
      - Это твои проблемы, карьерист. Я никуда не пойду в таком виде.
      - Да за что же мне такое? - проводник схватился за голову и, если бы мог вцепиться в волосы, давно бы их выдрал. - Двенадцать месяцев насмарку, пахал, как проклятый.
      Истязания проводника нарушил визг. Между деревьями в парке металась девичья фигура в спортивном костюме, скорее всего, на пробежку перед сном вышла и нарвалась на троих подвыпивших хулиганов.
      - Ей можно помочь? - поинтересовалась я.
      Уж больно жалко девушку было, молодую, симпатичную. У нее вся жизнь впереди, она напомнила мне о собственной, так нелепо оборвавшейся.
      - Мы можем только встретить ее после смерти и проводить в канцелярию. Думаю, за найденную душу мне даже премию дадут. Ведь тех, чья смерть не предрешена, очень сложно найти за сорок дней, часто они просто рассеиваются к концу срока, без возможности возродиться заново.
      Жертва кричала, звала на помощь, но вокруг никого, кроме бесполезного проводника и только что откинувшейся души.
      Девушку взяли в кольцо, бежать больше некуда. Хулиганы медленно надвигались на жертву, отвешивая пошлые шуточки и споря, кто воспользуется моментом первый.
      В который раз за сегодня мне стало обидно. Черная злоба охватила мою светлую душу. Нахожусь рядом, а сделать ничего не могу. К тому, что я - пустое место, еще не привыкла, потому скорчила страшную рожицу и двинулась в гущу событий. Загородила испуганную девушку спиной и принялась обзываться, швырять злобные взгляды и даже демонически смеяться.
      Отморозков это не остановило, обидно.
      Один из них гнусно улыбнулся и приблизился к девушке.
      - Дай ему кулаком в челюсть! - подначивала я жертву.
      Проводник старался не обращать внимания на мои выходки и терпеливо уговаривал пройти с ним, нелепо бормоча про загубленную карьеру, хотя вскоре его спокойный тон сменился на раздраженный.
      В тот момент, когда я плюнула в лицо хулигану, по мне пошла дрожь, а затем мою невидимую оболочку будто наполнили металлом. Я и забыла уже об ощущениях от действия земного притяжения. На меня накатила лавина чужих эмоций, коктейль из жуткого страха и дикой паники. Почувствовала тонкий аромат апельсина и корицы и еще чего-то, чему названия я не знаю, - сладковатый, прохладный, вкусный.
      Мир предстал глазами той девушки, которую звали Лерой. Не понимая как, я оказалась в ее теле.
      Размышления прервала пощечина, которую Лера залепила нахальному парню, посягнувшему на то, что пряталось под обтягивающим топом. Отморозок озлобился и вытащил из кармана нож. Лера завизжала, но ей заткнул рот другой подонок, подобравшись сзади. Он стиснул жертву в объятиях, нож товарища приближался к горлу. Этого я стерпеть уже не могла.
      В тот момент, когда Лера потеряла сознание, я взяла власть над ее телом. Подонки, поднимающие руку на беззащитную девушку, всегда вызывали у меня чувство омерзения. Но сегодня к этому чувству добавилась и злость за то, что со мной произошло. Несправедливо умерла в расцвете лет, да, по глупости, но негодование требовало мести. Злость выплеснулась на трех несчастных хулиганов.
      Я начала мстить сразу, без предупреждения. Не зря же я занималась айкидо десять лет, плюс Лера имела отличную спортивную форму и растяжку, а помноженное это все на мое бесконечное неистовство, превращало нас в необузданного берсерка. Трое беспредельщиков быстро переквалифицировались в жертв агрессивной девицы, которая в лучших традициях боевиков провела серию молниеносных ударов. Джеки Чан умер бы от зависти. Я атаковала троих противников одновременно и наносила удары всеми конечностями сразу, да с такой силой и скоростью, что некоторые из них достигли цели.
      Проводник ошалел от такого поворота событий, он едва поспевал за движениями Лериного тела, происходящее виделось размыто, а вот итог предстал во всей красе.
      В результате моей атаки у одного хулигана нос свернулся на бок, другой сплёвывал горсть зубов в траву, третий, судя по скрюченной коромыслом фигуре, получил кучу переломов.
      Проводник отчаянно схватился за голову и молился, чтобы его не уволили с работы. От произведенного эффекта я расслабилась и тут же получила удар ножом в бок и ощутила, как жизнь утекает из тела. Обидно умирать второй раз.
      Правда, напоследок я успела захватить с собой и обидчиков. Как только вырубила последнего хулигана, упала сама, но сознание не потеряла. Очень захотелось вылезти из тела, будто на мне был вязкий и тяжелый мешок. Освободиться от него не получалось. И тут я заметила Смерть. В первый раз я ее не разглядела, все так неожиданно вышло с моей кончиной. Зато теперь рассмотрела во всех подробностях.
      Стильная такая дама, с излишней худобой в теле, в белом обтягивающем комбинезоне, нечета серому костюму проводника. Она с грацией подошла к первому хулигану, достала из ридикюля миниатюрную бензопилу. Резко выдернула из тела дух и, бжикнув по синей полоске, удерживающей сущность в человеке, отпустила покойничка. Такую же операцию проделала с остальными отморозками. Проводник их встретил и построил в рядок подле себя и что-то быстро затараторил. Молился что ли?
      Смерть подошла ко мне и, дернув на себя, опешила, когда мой дух предстал перед ней второй за сегодня раз:
      - Кажется, мы уже встречались.
      Я засмущалась.
      - Такая честь для меня! Утром я не успела с вами познакомиться, но сейчас исправлюсь и хочу сказать, что восхищаюсь тем, что вы делаете, - я вцепилась в костлявую руку и крепко ее затрясла, продолжая петь дифирамбы новоиспеченному кумиру.
      Смерть растерянно оглянулась на проводника, тот посерел еще больше от моей наглости. Начхать. Может, мне не посчастливится больше вот так близко встретиться с белой госпожой.
      - Я в таком восхищении, от волнения забыла все правила приличия! - не останавливалась я. - А можно вопрос? Где коса?
      - Технический прогресс не стоит на месте, электрической системой отрыв от тела происходит безболезненно и быстрее.
      - А возьмите меня в ученики?! - я не столько спрашивала, сколько нагло напрашивалась.
      Смерть настолько изумилась моей просьбе, что совершенно забыла про душу Леры, которая прибывала в смятении - то ли покинуть бренное тело, то ли воспользоваться моментом общего замешательства и побарахтаться еще в этой жизни.
      Приближался визг сирены. Скорая помощь в сопровождении полицейских спешила на место преступления. Первым делом они подбежали к девушке, санитар нащупал пульс. Они надели на нее кислородную маску, сделали укол и унесли на носилках к машине.
      Полицейские остались с трупами, один сказал:
      - Этих троих уже год ищут, на них столько загубленных девчонок молодых. Сам бы придушил, если бы встретил раньше. Интересно, кто их так?
      - Кто бы ни был, хорошее дело сделал. Давай, оформлять.
      - Это что ж получается? - запричитал проводник. - Лера жива останется? У меня же по плану должна еще одна женская душа сегодня быть. Да с меня семь ступеней карьеры снимут. Из-за тебя придется с самых низов начинать, - он обличительно тыкнул в меня пальцем. - А то и вообще развеят по ветру.
      - Не кипиши, малец! - неодобрительно сказала Смерть. - У меня смена закончилась, так что пойдем, найдем твою намеченную душу и отправимся к начальству вместе. Мне тоже придется отчитаться за внештатную ситуацию. И эту экстравагантную душу возьмем с собой на ковер, - она украдкой повела бровью в мою сторону.
      Проводник кивнул и махнул отморозкам. Те, словно безэмоциональные марионетки, поплелись за ним.
      - Эй, а что это с ними? - мое любопытство не знало границ.
      - Заморожены для перевоплощения, - коротко бросил проводник, он все еще злился за проваленное задание.
      - А почему со мной такого не было? - я подозрительно сощурила глазки.
      - Мне вот тоже интересно, - присоединилась к вопросу Смерть.
      - Я не успел! - оправдывался проводник. - Она убежала.
      Он неодобрительно зыркнул в мою сторону.
      - Ну, это твой косяк, нерасторопный ты наш, - не осталась в стороне я.
      - Да я тебя! - взорвался проводник, протягивая ко мне призрачные ручки.
      - Отставить! - холодно осадила Смерть. - Пришли. Вы поднимайтесь к главному, я подойду скоро.
      Серая канцелярия показалась мне крайне унылым местом и не только из-за тоскливого оттенка, а из-за загруженной атмосферы. Все говорило о том, что здесь работают, постоянно и без отрыва.
      Проводник заметно нервничал, перед дверью начальства он чуть ли не выл от отчаяния, не решаясь заходить внутрь, пока дверь услужливо не распахнулась сама. Мы вошли вдвоем и остановились в центре кабинета перед заваленным бумагами столом. За ним сидел начальник проводника.
      Глава серой канцелярии - Урфус, как значилось на табличке, не впечатлил. Обычный такой бесцветный мужик, в костюме и серьезный. Я предстала перед начальством в том, чем умерла, привести себя в порядок мне не дал проводник, полагаю, что из мести. Увидев меня, глава серой канцелярии немало озадачился: до сих пор в этот кабинет заходили вполне приличные души. Надо отдать ему должное - смолчал, хоть по лицу и прошла волна омерзения. Урфус выслушал доклад и посерел еще больше.
      Проводник стоял невозмутимо, как индейский вождь. Я старалась во всем подражать ему. Мало ли что.
      - Старший канцлер, вы все слышали? - Урфус обернулся к неприметному креслу возле окна.
      Сразу и не заметишь в таком бесцветии детали комнаты и меблировки, все сливается в один плоский и скучный рисунок, оставляя детали невидимыми глазу. Оказывается сбоку от меня стоял небольшой столик с широкой трехуровневой вазой, наполненной сладкими угощениями и, если бы не их неприметная серость, пол вокруг меня давно был бы обильно закапан слюной.
      Вращающееся кресло развернулось на сто восемьдесят градусов. В тот момент удивилась не только я, мой проводник от неожиданности взвизгнул, будто при жизни увидел Смерть. Хотя почему будто?
      На нас задумчиво уставилась Белая Госпожа, та самая, что дважды вытаскивала меня из мертвого тела.
      - Кажется, мы здорово вляпались! - протянула я.
      - Вы, дорогая моя новоиспеченная душа, сегодня сорвали операцию, которую наш проводник ждал больше года, ведь после нее он бы выполнил годовой план и смог бы подняться на следующую карьерную ступень.
      Проводник расстроился и с отчаяния даже плюхнулся на колени.
      - Не то, чтобы я случайно это все, скорее от обиды на не справедливую смерть. Ой, я не вас имела в виду, а то, что я выпала из окна, - мысли путались у меня в голове от волнения.
      - Я вас, конечно, не виню. Вы действовали по-рыцарски, не испугались. Побольше бы таких, как вы, неординарных личностей и, возможно, наши серые будни наполнились бы живыми красками, - задумчиво произнесла Смерть.
      - Госпожа, старший канцлер, - проблеял проводник, - а что со мной теперь будет?
      - План ты перевыполнил, все-таки вместо двух душ, четыре привел, так что к бонусу получишь и продвижение по лестнице в специальный отдел.
      - В специальный? - проводник просиял, как серебряный таз моей бабушки, начищенный до блеска песком.
      - Да, все верно. Пока иди, отдыхай. Как только Урфус подготовит бумаги, перейдешь на следующую ступень, правда сначала на обучение. Потом задания будешь получать непосредственно от главы серой канцелярии.
      Проводник заметно повеселел и вылупился отупевшим взглядом на белую госпожу, заметно было, что он не ожидал такого благосклонного расклада.
      Я невзначай пихнула его локтем и подмигнула, мол, помни благодаря кому ты добился такого расклада.
      - Что до Светы, - продолжила Смерть, глядя прямо на меня темными бездонными глазами, - с этого дня ее душа тоже работает у нас.
      Проводник просиял, на радостях даже расплакался. Слезы счастья катились теплым дождем на земле, а в небе светило яркое солнце.
      Я спустилась на землю в новеньком белом, обтягивающем комбинезоне, в сумочке у меня лежала бензопила.

    27

    Ясмина Вк-5: Дождь всегда не вовремя   24k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза

    Как же дождь всегда бывает некстати! Он случается именно тогда, когда машина отдана в ремонт, а утренняя планерка перенесена на более раннее время, потому что после обеда шеф улетает в командировку, когда нерешенных дел сваливается целая куча, так что вечером вместо любимого сериала приходится работать допоздна, и конечно, не выспаться, не суметь подняться по звонку будильника, вскочить, безбожно проспав, собраться за двадцать минут, оставить в раковине немытую чашку, выбежать из дому в новой шубке и обнаружить вместо легкого приятного морозца оттепель и гадкую морось, но побояться возвращаться за зонтиком, перемазать в слякоти замшевые сапоги, сразу скисшие, будто сшиты из мокрых хомячков, втиснуться в набитый вагон метро, как сотой селедке в шпротную баночку, и только тогда подумать, что стоило поехать на такси...
    Сказать, что Надя злилась - значит соврать. Она исходила бешенством. С ненавистью читала навязчивую рекламу, облепившую стены и даже потолок, гневно отбрасывала с лица раздуваемые сквозняком волосы, яростно комкала перчатки и сумку одной рукой, а другой злобно сжимала над головой поручень, которому, правда, ее эмоции были до сиреневой звезды. Равно как и другим пассажирам, вполне вероятно, пребывающим в таком же расположении духа.
    После холода и сырости, с позволения сказать, зимы, в толкучке метро сразу стало невыносимо жарко. Надя почувствовала, как взмокла под мышками свежая, старательно наглаженная блузка, и возвела взгляд к небесам, гадая, сколько еще неприятностей может произойти за одно утро. И только когда она решила, что хуже уже некуда, выяснилось, что большего заблуждения с ней в жизни не случалось.
    К концу линии народ слегка рассосался, и Надя рухнула на сиденье, мечтая хоть пару станций проехать спокойно. Не тут-то было!
    Сквозь лязгнувшие двери в вагон проникли двое. По-видимому, мальчик и девочка. Сказать увереннее было трудно, поскольку поношенные, засаленные куртки и штаны, висящие на глаза лохматые светлые волосы с достаточным успехом скрывали пол, фигуру и возраст своих владельцев.
    Поезд тронулся, завывая в такт ускоряющемуся стуку колес, а старший, вроде бы, мальчик растянул гармошку и что-то заорал, безуспешно пытаясь перекричать метро. Младшая, девочка, извлекла старую кепку-бейсболку и пошла вдоль ряда пассажиров, протягивая каждому и поглядывая из-под длинных сосулек чёлки, словно болонка.
    Люди отводили глаза: кто брезгливо, кто деланно-равнодушно, кто стыдливо. Некоторые не выдерживали и со смесью жалости и недовольства лезли в кошелёк. Девочка лепетала неслышные слова благодарности, а жертвователи облегченно вздыхали, когда она проходила мимо.
    Надя поджала губы, расправляя помятые перчатки. У неё было твёрдое убеждение насчёт попрошаек: в стране нет нищих, бездомных, умирающих с голоду, и копейка на кусок хлеба никому не нужна. Это не раз подтверждало фырканье "несчастных старушек", которым доводилось подавать на паперти: дескать, маловато отжалела молодая, могла бы и больше. Старики и инвалиды получают пенсию, у детей есть родители. Наверняка брат и сестра прогуливают школу, но вскоре отправятся домой, переоденутся, умоются, и сядут за стол с маминым обедом. А маскарад нужен только потому, что папа отказался покупать дорогой мобильный или планшет, и ушлые детишки решили подзаработать сами.
    "Мои дети не будут так себя вести", - уверенно подумала Надя.
    Детей у неёе не было, зато имелось ясное представление о том, какими они будут.
    Однажды она заметила, что с интересом прочитывает в газетах рубрики для молодых мам, в ожидании своей очереди в салоне красоты вполне может полистать журнальчик вроде "Мой малыш", умиляясь фотографиями спящих розовых младенцев, а увлечённые рассказы замужних подруг о проказах чад перестали раздражать как прежде. И задумалась: а не пробуждение ли это материнского инстинкта?
    Впрочем, инстинкт оказался избирательным. Надя ловила себя на том, что с любопытством заглядывает в коляски, высматривая крошечные личики в розовых или голубых кружевах, солидно, как со взрослым, разговаривает с серьёзным пятилетним Фёдором, живущим по соседству, и иногда перед сном, свернувшись в уютный клубочек, воображает своего - будущего. Конечно, смешного, симпатичного, послушного, не по возрасту развитого - на зависть мамашам ровесников.
    Но те, которые скандалят в магазинах, требуя сладостей или игрушек, раздражали неимоверно. Отвращение вызывали неумытые, плохо одетые, сопливые дети - о, эти пресловутые сопли, вечная насмешка холостяков, избитый штамп, стоящий на больших семействах! Непослушные, вредные дети рождали желание отшлёпать от души, и тогда Надя решала повременить с вопросом о детях.
    Девочка-попрошайка постояла около нее минутку со своей кепкой и пошла дальше. А мальчик бросил исподлобья нехороший, оценивающий взгляд. Он продолжал выкрикивать слова песни, но глаза будто бы говорили: "Богатенькая, вон какая шуба и колечки, а рубля не даст. Все вы такие..." Надя отвернулась.
    Поезд вылетел на станцию, распахнул двери. Внезапно маленький попрошайка подскочил к Наде, ловко сдернул сумку с колен - и кинулся бежать.
    - Эй! - вскрикнула она, не ожидавшая такого оборота. Но шустрые дети были уже на платформе и улепётывали во всю прыть.
    Надя машинально выскочила из вагона и помчалась следом. "Документы!" - панически билось в голове. Плоды усилий нескольких дней, сложная и творческая задача, поставленная шефом, которая должна была увенчаться успехом на сегодняшнем совещании и, возможно, повлечь за собой поощрение... Не всё же нагоняи и выволочки получать, хотя и к ним уже привыкла.
    Без готовых бумаг Наде лучше на работе не появляться. Шефу не интересны форс-мажоры, он и слушать не станет о сломавшейся машине и беспризорниках. А ей, с пылящимся в шкафу дипломом учителя географии, ещё доказывать и доказывать свою способность быть экономистом...
    Скорее всего, детишки легко ушли бы от погони в лице тридцатилетней офисной дамы на высоких каблуках, но им навстречу в метро спускались толпы: пришел пригородный автобус. Мальчик стремительно лавировал между людьми и почти скрылся из виду, но девочка замешкалась, ее все время кто-нибудь толкал, протискиваясь вниз: из тоннеля доносился характерный приближающийся стук колёс.
    - Стой! - запыхавшаяся Надя схватила её за рукав. - А ну отдайте сумку!
    - Пустите меня! - тут же завопила девочка, отчаянно вырываясь. - Не трогайте, я вам ничего не сделала! Помогите!
    Надя вздрогнула: наверняка отработанный прием. Вон как натурально разыграно. Но пассажиры не спешили вмешаться: каждый торопился по своим делам. А может быть, вид хорошо одетой женщины и визжащей девочки вызывал ассоциации строгой мамы и капризного ребенка? Разбираться никто не хотел.
    - Ах, так? - сердито бросила Надя. - Пошли-ка. Не хочешь по-хорошему, сейчас я тебя сдам в милицию! - и потащила по лестнице.
    - Отпусти, тётенька, - заныла девочка, мгновенно сориентировавшись и сменив тактику. - Мы не виноваты, просто очень голодные... Хочешь, вот, возьми все, что есть, только пусти, - она совала Наде бейсболку с парой мятых купюр и размазывала слёзы по завешенному волосами лицу.
    - Ладно, не пойдём в милицию. Веди к брату, или кто он тебе. Вернете сумку - отпущу.
    Вместо того чтобы обрадоваться, девочка насупилась и перестала сопротивляться.
    - Ты чего?
    - Я не крыса. Своих не сдаю, - хрипло заявила она.
    Несмотря на неприятности, Надя готова была расхохотаться, так нелепо прозвучали слова матёрых зэков, известные обывателю по типовым персонажам телесериалов. Но что-то в голосе девочки не давало это сделать. Какая-то нотка, убеждавшая, что ребёнок не просто подражает героям любимых фильмов. По меньшей мере, она сама считает, что всё всерьёз.
    - Слушай, так не пойдёт. - Надя остановилась и попыталась взять себя в руки. - У меня в сумке документы, которые мне очень нужны. Меняюсь. Можете забрать деньги из кошелька, но верните всё остальное!
    - Правда, можем? - удивилась девочка. - Гонишь!
    - Нет. Там долларов сто пятьдесят, хватит вам на конфеты, жвачки и прочую чепуху надолго. А мне без этих бумаг просто... - Надя помахала рукой, пытаясь подобрать привычное ей слово.
    - Трындец? - понимающе подсказала та.
    - Именно.
    Попрошайка вздохнула, размышляя, но в конце концов с сожалением покачала головой:
    - Нет. Нельзя.
    - Значит в милицию, - жёстко сказала Надя. Она уже смирилась с тем, что опоздала на планёрку и провалила задачу, но дело так оставлять не намеревалась. И только сейчас сообразила, что в сумке дорогой мобильный, который важен не столько ценой, сколько справочником телефонов, а без него Надя окажется как без рук. Ещё паспорт, водительское удостоверение, документы на машину, которые забыла выложить. Мысль о том, как их придется восстанавливать, привела в ужас.
    - Ладно, - покорно кивнула девочка.
    И вдруг резко дёрнулась бежать. Надя чудом успела вновь поймать за грязный рукав.
    - Нет уж!
    - Да иду, иду, - пробормотала пленница, вновь расслабившись, когда попытка не удалась.
    Они шли по длинному, полутёмному подземному переходу, когда Надя заметила группу мальчишек:
    - А, вот и твой брат!
    - Блин! - испуганно вздрогнула девочка и попыталась спрятаться за Надину спину. - Опять Карим!
    - Какой Карим? Не морочь мне голову... - начала Надя, но через несколько шагов разглядела, что воришку сумочек окружила толпа смуглых кудрявых мальчиков, лет примерно от семи до пятнадцати - по виду, цыганят. Уперев руки в бока, один что-то грозно рычал, а другие толкались, дурачились и перебрасывались отнятой гармошкой.
    - Карим говорит, что метро - их бизнес, - пояснила девочка, шмыгнув носом. - И всегда нас с Днём караулит.
    Вдруг главный цыганенок ударил воришку в живот, так что тот согнулся и упал. Вырвав Надину сумку, он вытряхнул содержимое на пол. Другой с силой грохнул о стену гармошку.
    - Эй, вы! - закричала Надя, бросаясь вперёд. - Перестаньте!
    Заметив внимание взрослой женщины, цыганята подобрали кошелёк и мобильный, и мгновенно исчезли. Будто их и не было.
    Надя не заметила, как оказалась рядом с лежащим мальчиком. Он судорожно пытался вдохнуть, но ничего не получалось: лицо бедняжки побагровело, глаза вылезли на лоб. У Нади тряслись руки, когда она приподняла его голову:
    - Боже, что с ним? Нужно скорую!
    - Ничего страшного. - Девочка, которую Надя невольно отпустила, не стала убегать, а присела рядом и по-взрослому пожала плечами. - Под дых получил. В первый раз, что ли? Очухается.
    - Где мой телефон? Ах ты чёрт, его же забрали...
    - Да не дрейфь, говорю! Всё в норме. Меня сколько раз в живот били - жива же. Вон, гляди, День уже дышит.
    Мальчик со странным именем действительно сумел глотнуть воздуха, и зашёлся в раздирающем кашле. Его стошнило, но сразу после этого стало легче. Он оттолкнул Надины ладони.
    - Давай, зови ментов, - промычал, сев и отдышавшись. - Ты же ничего больше не умеешь...
    Надя взглянула на свои бумаги, разлетевшиеся веером на истоптанном полу подземного перехода, влипшие в грязь, и со вздохом стала собирать косметику, документы.
    - Зачем вы попрошайничаете, раз вас за это бьют? - проворчала она. Впереди ждало бесславное объяснение с шефом, но гнев куда-то улетучился. - И воруете...
    - Всё было продумано, - ответила девочка, - мы успели бы убраться, если б не ты.
    - Что ты с ней говоришь? - зло бросил её брат, утираясь рукавом. - Мы же для неё всё равно что мусор. Ну, скажи, что это неправда, скажи!
    Надя открыла рот, но задохнулась от возмущения:
    - Да как ты...
    - Пошли, Мышь, - отрезал он, поднимаясь с помощью сестры. - Все они одинаковые, бабы в шубах. И мужики в галстуках.
    - А ты чего ждал? - изумилась Надя, глядя на девочку, которой удивительно подходило это нелепое имя. Она выглядела худенькой, мелкой, остроносой, но глаза живо поблескивали из-под серых от грязи волос. Ни дать, ни взять, мышонок-несмышлёныш. - Что поглажу по головке карманников, которые украли у меня сумку и испортили столько труда?
    - Сама виновата. Нечего было смотреть, как будто испачкаться боишься... Я не ворую, ясно? А тут как замкнуло в башке, аж зубы свело... Был бы пистолет, заставил бы всех уважать нас с Мышью!
    Надя растерялась. Не нашла ничего лучше, как сказать:
    - Пистолет не уважают, а боятся.
    - Какая разница? - удивился мальчик. - Пошли, Мышь.
    Ребята собрали рассыпавшиеся из карманов Дня вещи: бумажки, ключи, батарейки, подняли треснувшую гармошку и двинулись к выходу. Они отчего-то угадали, что Надя передумала звать милицию.
    День шагал с независимым и презрительным видом, а Мышь не утерпела, обернулась. Но тут же будто устыдилась своего порыва, догнала брата и взяла его за руку.
    Неожиданно для себя Надя поспешила следом. Она все равно опоздала, теперь уже не важно, на час или два. Но она совершенно точно не простит себе, если не выскажет родителям детей всё, что думает об уделяемом брату и сестре внимании. Или хотя бы не убедится, что никакие Каримы больше не пристанут.
    - Я вас провожу до дома, - решительно заявила Надя.
    - Ой, не надо, - испугалась Мышь.
    - А пускай! - вдруг ухмыльнулся День. - Хочет показать, какая она добренькая. Пожалела убогих. Ну-ну.
    - Она же Петру Анатольевичу все растреплет, - громко прошептала Мышь брату на ухо. В голосе послышались дрожащие нотки.
    - Пусть треплет, - угрюмо ответил тот. - Не она, так кто-то другой.
    Мышь усиленно зашмыгала носом, пытаясь сделать вид, что и не думала плакать.
    - Не реви. Он всё равно бы узнал. Гармошка-то разбита. Как гитара в прошлый раз.
    - Петр Анатольевич - это кто?
    День сплюнул сквозь зубы и промолчал.
    Когда дети завернули в подъезд и вытащили из-за мусоропровода пакет с одеждой, Надя мысленно удовлетворённо кивнула: я так и знала. И непроизвольно перевела дух. На какой-то жуткий миг показалось, что брат и сестра приведут её в подвал к пьяным бомжам... Она не представляла, что делать в таком случае.
    Переодевшись и пригладив волосы, они сразу стали похожи на обычных ребят. Но только похожи.
    Шагая рядом по взъерошенным от ветра лужам, мимо забрызганных грязью машин и наглухо запертых газетных киосков, вдоль заполненных ледяной слякотью улиц и печальных мокрых деревьев, Надя гадала, что в облике брата и сестры не дает ей покоя. Одинаковые короткие стрижки? Поношенные, но чистые куртки? Плотно сжатые губы, слишком серьёзные лица?
    Она все поняла, только когда День открыл калитку с табличкой "Районный детский дом". Простая и безжалостная надпись будто вновь окатила Надю холодным декабрьским дождем. Только этот дождь, минуя защитные покровы, проник прямо под кожу.
    Ребята взбежали на крыльцо старого трехэтажного здания и, осторожно приоткрыв дверь, просунули внутрь головы.
    - Никого, - шепнула Мышь, - поперли!
    - Нет, - строго отозвался День, распахивая створку, - сначала вынос мозга. Эта для чего пришла, по-твоему? Пожаловаться.
    Девочка покорно потупилась, а ее брат мотнул головой в сторону обитой потёртой кожей двери с золотыми буквами "Заведующий":
    - Тебе туда. Не бойся, не сбежим.
    Надя ступила на темно-красную дорожку, что тянулась из конца в конец длинного полутемного коридора, и посмотрела на свои мокрые следы. Грозная дверь, утыканная заострёнными шляпками гвоздей, перетянутая лопнувшими кое-где струнами, вызвала странное, давно забытое чувство робости школьника перед кабинетом директора. Она оглянулась на детей. У Мыши глаза были вновь на мокром месте, День храбрился, изо всех сил изображая безразличие. Но Надя видела, что его тоже страшит предстоящий разговор.
    - Может, не пойдем к заведующему? - не очень уверенно сказала она. - Если вы пообещаете, что больше не станете попрошайничать в метро. Это опасно и...
    - Не пообещаем, - отрезал День, глянув исподлобья. - Не надейся.
    - Но зачем? - не выдержала Надя, схватившись за голову. - Вы же не голодаете, голые не ходите! Чего вам не хватает - дорогих игрушек? Неужели так сильно хочется, что ради этого стоит переодеваться в рванье, унижаться перед "бабами в шубах и мужиками в галстуках", терпеть побои цыган? Давайте я вам куплю телефоны, хотите? Или планшеты?
    День скорчил пренебрежительную гримасу:
    - Покупай, если не врёшь. Но в метро мы все равно пойдем.
    - Да почему?!!
    - Твоих подачек на всех не хватит. А нам дальше жить.
    - Ты ничего не понимаешь, - всхлипнула девочка. - Мы должны доказать, что сильные. Что нам плевать на всех. Что мы можем зарабатывать деньги! Тогда нас будут уважать...
    - Хватит болтать, Мышь, пошли к Петру Анатольевичу. Раньше зайдем - раньше выйдем.
    День не просто хотел казаться взрослым, вдруг поняла Надя. Он был им, несмотря на то, что ростом едва доставал ей до плеча. Он сам толкнулся к заведующему - но там оказалось заперто.
    Надя с Мышью хором перевели дух. И с опаской посмотрели друг на друга. Словно День обеим приходился старшим братом или боссом, и обеих мог заругать.
    Внезапно хлопнула входная дверь, и в коридоре появился немолодой коренастый мужчина в очках, в расстегнутом пальто и съехавшем шарфе, с торчащими от ветра редкими волосами. Увидев Мышь и Дня, он со вздохом облегчения утер рукавом взмокший лоб:
    - Слава богу! Живы? Здоровы?
    Мышь неожиданно скривила губы и бросилась к нему:
    - Петр Анатольеви-ич! - ревела она в голос, прижимаясь лицом к влажному пальто. - Прости-ите, мы гармо-ошку разбили...
    - Ну-ну, - заведующий одной рукой обнимал девочку, а другой тыкал в кнопки телефона: - да, это Семёнов. Дети нашлись! Да, отзывайте наряд, спасибо... - потом перевел взгляд на мальчика: - Как же так, Денис, опять сбежал с уроков и увел Машу неизвестно куда? Я ведь доверял тебе.
    День смотрел в окно большими, упрямыми глазами, заложив руки за спину.
    - Ладно, потом поговорим. А сейчас бегите, еще успеете на четвертый урок... Вы ко мне? - спросил Петр Анатольевич у Нади, когда ребята скрылись. - Они что-нибудь натворили?
    - Нет! - вздрогнула та, отведя взгляд от лестницы, на которой едва затих топот. - Я просто... проводила детей до дома.
    - Спасибо, - сказал заведующий, снимая пальто. У него была усталая, но искренняя улыбка. Она подошла бы Дню, если бы тот хоть раз вздумал улыбнуться. - Действительно признателен. Знаете, День с Мышью, э-э... то есть Денис с Машей у нас недавно, раньше они жили в другом городе. Адаптация в новом коллективе проходит непросто... Вы не торопитесь? Разрешите угостить вас чаем?
      
      Надя бросила ключи с сумкой на тумбочку, с трудом сняла сапоги и шубу. Упала на диван в комнате с твёрдым намерением больше не вставать. По крайней мере, сегодня.
    Никогда в жизни у нее не было более тяжёлого дня.
    Она все же успела появиться на работе до отъезда шефа. И выслушала о себе столько нелестного, что вместившая всё это голова распухла и, видимо, готовилась лопнуть. Виски пульсировали от язвительных замечаний. В ушах звенели смешки коллег. Темя ломило от мрачных перспектив.
    Наде придется долго, очень долго восстанавливать подмоченную репутацию. Иначе - увольнение с высокооплачиваемой должности, получением которой когда-то так гордилась. А это означает, что она не сможет снимать квартиру в столице. Но и в родной городок возвращаться некуда: в двухкомнатной квартире, где она выросла, живут мать, сестра с мужем и двое их детей. А старшая и успешная Надя, гордость семьи, стала заложником своей карьеры. Разве что Стас поможет?
    Хлопнула входная дверь, и Надину усталость будто рукой сняло. Сегодня же вторник, как она могла забыть! Этот вечер Стас всегда проводит с ней, объясняя жене, что ходит в спортзал. А что делать, если жена - совладелец бизнеса? Их брак всегда строился на расчёте, но развод означает делёж и почти наверняка крах дела, которому отдано столько лет жизни. Каково строить карьеру без поддержки со стороны, Надя знала как никто.
    И вот - понимала, сочувствовала, ждала. Третий год - так что же? "Разве за любовь не стоит бороться? - спрашивала она свое отражение в зеркале ванной, стыдливо стирающее слёзы вместе с тушью, когда Стас уходил домой. - Подумаешь, еще год или два, пока Стас не станет на ноги. Не так уж трудно. Главное, я знаю, что он любит меня".
    Радостно вскочив, она побежала встречать гостя.
    - Как здорово, что ты пришел! - закричала Надя, привставая на цыпочки, чтобы стащить колючий шарф и обнять за шею.
    Стас усмехнулся. Легко, одной рукой приподнял Надю, быстро чмокнул в губы:
    - Ты чего? Я же всегда прихожу по вторникам.
    "Какой же он высокий, сильный, красивый! - с восхищением думала она. - Когда Стасик рядом, никаких проблем нет и быть не может!"
    - Знаю, - сказала вслух, любуясь им, - просто я счастлива, что ты есть.
    - Да? - Стас заглянул в зеркало, быстро причесался, протянул шутливо: - Это настораживает. Похоже, тебе от меня что-то нужно. Признавайся, я угадал?
    Надя опустила ресницы. Шаловливый задор внезапно пропал.
    - Да, - пробормотала она, - наверное, да. Но давай поговорим об этом позже. Кажется, у тебя в пакете вино? Идем ужинать.
    Зажженные свечи и бокал красного вина помогли расслабиться, согреться. Надя смотрела на ровно тянущийся вверх язычок пламени, но ловила себя на том, что думает не о Стасе, а о Мыши и Дне. Интересно, что они делают по вечерам? А завтра - не удерут ли снова кому-то что-то доказывать?
    - Никому не запрещается навещать детей, - неохотно сказал Петр Анатольевич в ответ на Надин вопрос. - Но буду откровенен: не стоит вам приходить. И подарки дарить не надо.
    - Почему?
    - Видите ли, у вас наверняка напряженная, занятая жизнь. Вам понравились ребятишки, вы их пожалели. Но со временем заботы вновь захлестнут, ваша семья, друзья станут требовать внимания, и у вас не будет находиться времени приезжать в детдом. Не спорьте, так всегда и случается. А дети - они ведь могут привязаться к вам, начать надеяться на что-то большее. Не стоит причинять им лишней боли.
    Надя не хотела верить. Здесь было что-то не так, неправильно, нелогично... Неужели она не должна больше видеться с Мышью и Днём, не может помочь, не смеет полюбить? Неужели только благотворительные взносы на счет с безликой цепочкой цифр?
    - Так что тебе нужно? - прервал ее мысли Стас. - Прямо заинтриговала, говори, не томи!
    - Ребёнок, - неожиданно даже для самой себя призналась Надя. - Я хочу ребёнка.
    Стас перестал улыбаться.
    - Здрасьте, приехали! - опешил он. - С чего бы вдруг?
    - Не вдруг, - покачала головой Надя, - давно. Я хочу семью. Настоящую. С детьми, собакой, разбросанными игрушками, мультиками, визгом, соплями - обязательно с соплями! - мокрыми пелёнками, походами в цирк - знаешь, сколько я не была в цирке? Я хочу выбирать коляску, отпрашиваться с работы на утренники в садик, проверять уроки, ругать за двойки...
    Слёзы все-таки налились, как Надя ни сдерживалась, и скользнули по щекам. Почему она раньше не догадалась, чего ей не хватает в жизни? Это же так просто. Одно слово: ребёнок. Но оно значит целый новый, неизведанный мир, к которому так хочется прикоснуться, стать в нем своей, необходимой... Вот только достойна ли она чуда?
    - Слушай, не надо истерики и этого пафоса, - расстроено протянул Стас. - Мы с тобой много раз об этом говорили. Все будет, но не прямо сейчас. Ты же не хочешь, чтобы из-за одного каприза я разрушил то, что строил столько лет? Между прочим, строил наше с тобой будущее.
    Надя спокойно посмотрела ему в глаза.
    - Нет. Ваше с женой.
    - Ну, знаешь! - Стас вскочил, со стуком поставил бокал. - Такого я от тебя не ожидал. Думал, ты умнее, и не идешь на поводу у своих капризов. Позвони, когда успокоишься.
    Дверь с грохотом захлопнулась.
    А Надя с удивлением поняла, что не ощущает потери. Терять просто оказалось нечего. Кроме иллюзий.
      
      Вещей оказалось не так и много - две большие сумки. Ключи оставить на тумбочке в прихожей. Заявление на увольнение написано, завтра будет на столе у шефа.
    А вот - самое главное. Синие корочки педуниверситета, что венчали полуоформившиеся, детские еще мечты о школе, ясных глазах учеников, их любознательности и наивности, их доверии и упрямстве, прилежности и лени... Но учителям слишком мало платят, и однажды мир столицы, Стасика и бизнеса втянул в свое холодное, равнодушное нутро.
    Надя содрогнулась от мысли, что если бы не сегодняшняя встреча в метро, она могла бы так и не узнать, где её место в этой жизни. И годами тщетно гнаться за чужим, украденным счастьем.
    Она достала еще один лист бумаги. "Заведующему районным детским домом Семенову Петру Анатольевичу. Заявление. Прошу принять меня на должность учителя географии и круглосуточного воспитателя... с предоставлением комнаты в детском общежитии... Дата. Подпись".
      - Не думайте, что так легко избавились от меня, День и Мышь, - кивнула она своему повеселевшему отражению в зеркале. - Я еще научу вас улыбаться.
     Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"