Высокие Каблуки : другие произведения.

Вк-5, Жс -расказы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  • © Copyright Высокие Каблуки(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Члены Жюри ()
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 5к до 25к
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    ВНИМАНИЕ!

    ЗАВЕРШЕНИЕ САМОСУДНОГО ЭТАПА - 16 ФЕВРАЛЯ

    ПРОСИМ АВТОРОВ ПРОГОЛОСОВАТЬ СВОЕВРЕМЕННО!

    ПРОЖОЛЖАЕТСЯ ГОЛОСОВАНИЕ ЗА ЖЮРЕЙСКИЙ СПИСОК и ЗА ЗВЁЗДНЫЙ ПОДИУМ!

  • Журнал Самиздат: Высокие Каблуки. Конкурс женской прозы Высокие Каблуки-5
    Конкурс. Номинация "ВК-5. Номинация "Женские судьбы" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Зая Гадание и другие картинки   7k   "Миниатюра" Проза
    2 Марфа Вк-5: Темная   17k   "Рассказ" Проза, Мистика
    3 Золотинка Вк-5: Семейные обстоятельства   16k   "Рассказ" Проза
    4 Кацнельсон S. Оберег   16k   "Рассказ" Проза
    5 Фрося Вк-5: Приворот   14k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Фэнтези, Любовный роман
    6 Суббота Туфельки цвета корриды   9k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза
    7 Диона Вк-5. Подарок   12k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    8 Ме Я. Вк-5: Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма   14k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза
    9 Сентябрина Ошибочка вышла!   7k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза
    10 Piaf2014 Вк-5: Путь к себе   17k   Оценка:8.62*7   "Рассказ" Проза
    11 Gogol Вк-5: Воспитание человека   25k   Оценка:9.36*5   "Рассказ" Проза
    12 Леона Вк-5 Любовь стоит того, чтобы ждать...   6k   Оценка:7.89*6   "Рассказ" Проза, Любовный роман
    13 Тома Вк-5: Это моя   9k   Оценка:5.81*7   "Рассказ" Проза
    14 Láska Вк-5 Моя весна   25k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза
    15 Белка Вк- 5 Три женщины   5k   Оценка:8.58*5   "Рассказ" Проза
    16 Рыжик Вк-5: Счастье через боль   6k   "Рассказ" Проза
    17 Фемида Вк-5 Где ты, Фемида?   14k   "Рассказ" Проза
    18 Саграда Гипсовые туфельки   14k   "Рассказ" Проза
    19 Актриса Вк-5 Когда зеркала не врут   19k   "Рассказ" Проза, Фэнтези
    20 afro "Вк-5: Кочегар"   24k   "Рассказ" Проза
    21 Тень Вк-5: Та, что идет по жизни, смеясь   24k   Оценка:9.42*15   "Рассказ" Проза, Мистика, Любовный роман
    22 Ветер_в_камышах Вк-5: Центр вселенной   19k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза
    23 Линда "Вк-5: Без стука не входить"   20k   "Рассказ" Проза
    24 Такпросто Вк-5: Боня, Бонита   9k   Оценка:9.19*6   "Рассказ" Проза
    25 Алтейка Вк-5: Любовь   15k   Оценка:9.89*10   "Рассказ" Проза
    26 Зюзелка Традиции,вк-5   25k   "Рассказ" Проза
    27 Л. Д. Вк-5. Краски жизни   9k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза
    28 Влюбленная В. Вк-5: Вердикт - виновна   25k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Фантастика, Любовный роман
    29 Ясмина Вк-5: Дождь всегда не вовремя   24k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза
    30 Снежанна Вк-5: Сколько весит счастье?   15k   Оценка:9.46*9   "Рассказ" Проза
    31 Русалка Вк-5 Как в сказке   20k   "Рассказ" Проза
    32 Макемаке Вк-5: Гусиная земля   25k   "Рассказ" Проза
    33 Берег Вк-5: Легкий бриз   19k   Оценка:7.01*5   "Рассказ" Проза
    34 Я Вк-5. Мой крючок   11k   Оценка:9.70*5   "Рассказ" Проза
    35 Г. Вк-5 Лучшая женская доля   8k   "Миниатюра" Проза
    36 Лантана Вк-5: Время ведьм   25k   Оценка:9.46*16   "Рассказ" Проза, Фэнтези
    37 Юлдуз Вк-5. Край земли   17k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    38 Женщина Вк-5: Моё будущее прекрасно   6k   "Рассказ" Проза
    39 Суламифь-без-Соломона Вк-5 Вечером в трехместной палате   5k   Оценка:8.94*6   "Рассказ" Проза
    40 Апрельская Вк-5: Климакс среднего возраста   24k   Оценка:8.42*9   "Рассказ" Проза
    41 Эмма Вк-5: Плата   6k   "Рассказ" Проза
    42 Оливка Вк-5: То, что папа никогда не купит   6k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза
    43 Нонна Вк-5: Ты прекрасна, моя королева!   16k   Оценка:9.53*8   "Рассказ" Проза, Сказки
    44 Морошка Вк-5 Долг   20k   Оценка:8.68*6   "Рассказ" Проза
    45 Чародейка Вк-5: Моровое поветрие   25k   Оценка:9.36*8   "Рассказ" Проза, Фэнтези, Любовный роман
    46 Мирра Вк-5: Последнее свидание   10k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза, Мистика
    47 Лепесток Вк-5: Ночь вернувшихся надежд   11k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза, Мистика

    1


    Зая Гадание и другие картинки   7k   "Миниатюра" Проза

      
      
       Эту историю рассказала мне тётя Ника, младшая мамина сестра. Мы разговорились как-то о святочных гаданиях, и я поделилась своими восторгами по этому поводу: ведь здОрово знать своё будущее! Тётя Ника считала, что это просто опасно.
       О магии мы говорили и раньше. Обсуждали, почему люди негативно относятся к историям про Гарри Поттера, почему считается, что книги о чародеях отличаются от обычных сказок. Тётя Ника тогда сказала, что "техника безопасности" мага существует, но о ней часто вспоминают в самый последний момент - или тогда, когда уже поздно.
       А гадания и предсказания влияют на сознание человека очень сильно, и если бы не было элемента внушения, то и события бы разворачивались иначе.
       Обычное рождественское гадание: зеркало, две свечи и тёмный коридор между ними. Я так хотела попробовать увидеть своё будущее! Тётя Ника в ответ рассказала: ей было лет пятнадцать, они гадали таким образом - две сестры, взрослые девушки, и их мама. Мама считала, что должна быть рядом для подстраховки - вдруг какое-нибудь чадо напугается и в обморок упадёт. Ника была оригинальна: не стала загадывать "суженого", а захотела увидеть лицо "первого мужчины". Ей тогда нравилось несколько молодых людей, и она тоже некоторым нравилась, но в их компании романы случались нечасто - в основном все со всеми просто дружили и просто общались. Ника была почти уверена, что показанное лицо будет кем-нибудь из её знакомых. А если нет, рассуждала она, значит, я легко узнАю этого человека с первой встречи. Когда-нибудь потом, в будущем.
       Первой в комнатку с зеркалом зашла Никина старшая сестра - моя мама. Она никому не рассказывала про это гадание, ни тогда, ни мне, хотя я пыталась её расспросить. Ника говорит, что мама была очень бледной после гадания. Но сказала, что не видела вообще ничего.
       В тот рождественский вечер Ника села перед зеркалом, стала вглядываться в коридор бесконечных свечей и мысленно сосредоточилась: она хотела увидеть лицо Своего Мужчины... и увидела. Но это было что-то настолько ужасное, что Ника чуть не закричала. Больше всего портрет был похож на глиняного, керамического такого, чёртика - с красноватой кожей, длинным носом, маленькими глазами и улыбкой от уха до уха. Нике показалось, что даже уши у него заострённые вверху - и несомненно большие. Очень большие, слонячьи.
       Кошмар.
       Видение тут же пропало. Ника перевела дух. Она была как-то очень обижена на такую злую шутку, и ей хотелось плакать.
       Конечно, маме и сестре она сказала, что ничего не видела - "так, какой-то туман".
       Мама двух взрослых дочек гадала последней. Своя личная жизнь её на тот момент не интересовала, и поэтому она задавала вопросы про будущее дочек. Нике она сказала, что ВИДЕЛА её жениха: это был красивый стройный парень с длинными волнистыми волосами, как у музыканта, но он стоял в тумане под фонарём, и разглядеть его было сложно. Кто-то предположил, что туман - это время: значит, пройдёт много времени, прежде чем Ника его встретит.
       Ника в ту ночь плохо спала. Потом дала себе слово не думать об увиденом вообще. Она верила, что плохие мысли о страшных событиях притягивают эти события.
       Если называть вещи своими именами: Ника очень боялась изнасилования - и не могла придумать, как от этого защититься.
       Личной жизни у неё так и не было. Долго. Все хорошие знакомые и друзья мужского пола так и оставались хорошими знакомыми и друзьями. Ситуация не хотела разворачиваться в другую сторону. Сильной любви тоже не было. В конце концов Ника закончила университет и поняла: надо на что-то решаться.
       Ей шёл двадцать шестой год. Она целовалась с мужчиной один раз в жизни - это был полупьяный полузнакомый на дискотеке. Никаких приятных воспоминаний об этом важном событии у Ники не осталось.
       На самом деле её неделю потом тошнило при одном воспоминании о страстном поклоннике. Больше она этого парня не видела. Даже если бы увидела, вряд ли он её вспомнил бы и узнал.
       Я спросила, не был ли то случайно музыкант с длинными волнистыми волосами. Нику слегка передёрнуло, и она заявила: тогда все были музыканты, и волосы у него определённо были не короткие. Но не такие уж и длинные, и не волнистые.
       Подумав, Ника вспомнила ещё, что в том году ей снился странный неприятный сон. Будто она засыпает в носках - Ника часто так делала, если в квартире было холодно, - и вот во сне она встаёт с дивана и куда-то идёт в светлых носках... а потом видит, что на полу кровь, и вдруг понимает, что идёт по собственной крови. Испугалась. И проснулась в полном обалдении. Самое интересное, что её домашние носки лежали на полу рядом с диваном, и Ника их не надела, а отнесла в стирку, будто они на самом деле были в крови...
       И в этом же году, через несколько месяцев, её ОДАРИЛ СВОИМ ВНИМАНИЕМ полузнакомый красавецЪ на дискотеке. Все помнят, чего боялась Ника? Ей без особого труда удалось смыться.
       Прошло довольно много лет. "Первым мужчиной" стал просто хороший знакомый. Бизнесмен и в общем очень порядочный человек. Чего не было ни с одной стороны, так это эмоций. Расклад казался очень простым. Девушка в панике, что навсегда останется старой девой, он честно помог девушке, чтобы она не волновалась. И это не было изнасилованием, как Ника боялась целых одиннадцать лет, после того рождественского гадания. И не был он похож на чёртика - только нос, да, был крупный. И уши - тоже... немаленькие.
       А если бы не было того гадания, рассуждала Ника вслух, то и не жила бы она в страхе столько лет. И, может быть, встретилась бы ей любовь. "Хотя это маловероятно", - добавила она, подумав.
       Длинноволосый парень появился намного позже. Он был восторженным, глуповатым и очень инфантильным. Ника сказала, что постоянно чувствовала себя дрессировщицей молодого щенка. Юноша очень ценил комфорт, был достаточно избалован вниманием и, главное, очень любил себя.
       - Он считал, что достаточно просто говорить мне, как он меня любит, - грустно улыбалась Ника. - А я чувствовала себя его мамой. Не очень приятно в тридцать лет воспитывать вот такого взрослого сынка.
       Ника мечтала о мужчине, которого она будет уважать. Который не делает глупостей, а если и делает их, то с умным и решительным видом. Но это редкость - мужчина, которого можно было бы искренне уважать.
       У меня было особое мнение: что таких вообще-то много, но все они женаты.
      
       А потом я спросила маму, можно ли всё-таки что-то увидеть в пустом зеркале. И она вдруг рассказала - про то же самое новогоднее гадание. Она смотрела в зеркальный коридор, и вдруг там появилась "собака Баскервилей" - чёрный пёс с острыми треугольными ушами, горящими жёлтыми глазами и открытой пастью. Видно было, как пёс дышал.
       Мама сказала, что это было даже слышно.
       Я бы тоже испугалась.
       Самое интересное, что никто до сих пор не сказал, что могла означать эта собака.
       Я теперь гораздо меньше хочу заглянуть в зеркало, чтобы узнать своё будущее.
       Даже если не испугаюсь собаки с горящими глазами.
      
      
      

    2


    Марфа Вк-5: Темная   17k   "Рассказ" Проза, Мистика


    ...но с тобой вместе я не хочу ни жить, ни умереть.

    (Жорж Санд "Она и он")

      
       То был не просто ветер, дул совсем иначе. Он стелился по земле, переплетая травинки и шелестя опавшими листьями, но кроны деревьев оставались недвижимы. За ним пришел туман, он опустился с холма, медленно подполз ко мне и укрыл ступни серебристым сиянием. И мне не было страшно, только очень холодно, зябко. Я обхватила себя за плечи, чтобы унять дрожь, и лишь тогда заметила, что совсем нага. Огляделась в поисках своей одежды, палатки или дома, где можно согреться, но увидела лишь тьму.
      
       Совсем близко закаркала ворона, но уже не во сне, а в реальном мире, и я нырнула в спальник с головой, чтобы хоть чуточку согреться, но всё бессмысленно. Превозмогая дремоту и холод, я выбралась из палатки, и майское утро встретило меня замерзшей в котелке водой.
       Мы разбили лагерь в сумерках, впопыхах, уставшие от долгой дороги. Теперь я могла осмотреться: передо мной расстилалась небольшая поляна с грунтовкой посередине, а за ней развалины церкви и вторая половина разрезанного дорогой леса.
       За спиной молния пропела короткое 'зииип', и из палатки показалась голова Олега.
      
       - Чего так рано? Сколько сейчас?
       - Замерзла, и сон приснился дуратский, всё из-за нее, наверное, - я указала на церковь, пустыми окнами-глазницами она неодобрительно смотрела на меня.
       - Всего лишь ворона, - Олег зевнул, - запусти в нее камнем. Поспим еще, или разводить костер?
       - Ложись, я следом, - и он скрылся в палатке, но я знала, Олег будет лишь притворяться, что спит.
      
       Разбудившая меня ворона вперевалку шагала по кирпичной кладке, которая когда-то была южной стеной церкви, не обращая ни на кого внимания. Она каркнула и захлопала крыльями. Тут же из леса показались еще две и присоединились к первой. Я установила штатив, настроила фотоаппарат и начала снимать. Утро выдалось печальным, не только из-за моего настроения, но еще и из-за туч, они всеми силами пытались затормозить новый день, останавливая солнечный свет.
       Природа медленно просыпалась, оживали новые звуки, раскрывались запахи. Получались хорошие кадры, я бы дала им четыре из пяти, но если Олег поработает над ними, они станут на шесть. Прекрасные, но искусственные, как и вся наша жизнь. Я пнула пустую консервную банку, оставшуюся от ужина, будто та была в чем-то виновата. Она отлетела на метр, из нее выпал какой-то зеленый жук и пополз прочь. Его утро тоже не задалось, - от этой мысли я улыбнулась и в первый раз задумалась о побеге. Это будет не сложно, так мне тогда казалось...
      
       Церковь меня не пугала. По каменным ступеням можно было подняться в крохотную колокольню. Стены из обветшалого кирпича кое-где были изрисованы простыми граффити по типу "здесь был Вася". Крыша отсутствовала, прогнила и осыпалась, а возможно, никогда и не была достроена и на меня сверху смотрели облака, печальные, с сизыми отливами, совсем не майские.
       - Сбежала от меня? - спросил Олег, появившись из ниоткуда.
       - Здесь бы получились хорошие снимки ночного неба, - я указала ввысь, - как думаешь?
       - Да, - он радостно закивал, - нужно лишь пошаманить, чтобы тучи разошлись. Но, ты же в этом специалист?
       - Верно, - как я могла забыть, однажды в походе я так долго играла на варгане, что разбежались даже осенние тучи и погода переменилась.
       Это было так давно, и жизнь тогда была похожа на весну, сочную и яркую, и я впивалась зубами в каждый новый день с необычайной страстью. Вернуть бы всё. А теперь в моей душе осень, и никакой варган не разгонит эту мглу.
       - Кушать хочешь? - Олег обнял меня сзади, нежно, но мне было до жути неприятно, ведь чувствовала я себя, как рыба, пойманная в сеть. - Макароны с тушенкой или гречка с консервами?
       - Макароны с консервами, - ответила я и отстранилась. - Справишься?
       - А то! - он все еще улыбался, но на лице появилась некоторая задумчивость, тень надвигающейся бури, я чувствовала это.
       Но он ушел, так ничего и не заказав.
      
       Я следила за ним с колокольни, как он разводит костер, и лишь три метра отделяли меня от земли. И так хотелось прыгнуть, не для того, чтобы разбиться или переломать ноги, а просто, чтобы сделать что-то этакое, быстрое, живое, подогреть кровь адреналином.
       Я протянула вперед левую ногу над маленькой "пропастью", скорее смешной, чем опасной, но ощутила легкое покалывание в ладонях - просыпающийся страх, он бодрил и радовал. Тучи над головой и не собирались рассеиваться, значит, мы могли и не увидеть звезды, и в тот момент я поняла, что не плохо бы было прогуляться по лесу после обеда.
       Прыгать не стала, сбежала вниз по ступеням, под ботинками поскрипывала кирпичная крошка, будто хотела мне что-то нашептать, но я не слушала.
      
       Олег следил, как я кушаю, и должно быть, ждал похвалы, но я молчала. Мне по-прежнему было плохо, тошнотворно, словно кто-то выпил из меня всю душу и жизнь. Наверное, это депрессия. И зачем я здесь?
       - Не понравилось? - спросил он, забирая пустую тарелку.
       - Нет, что ты, всё очень вкусно, просто, знаешь, чувствую себя как-то не очень хорошо, - я пожала плечами.
       - Не простудилась? - он коснулся моего лба. - Если хочешь - вернемся в город.
       - Нет! - я резко поднялась.
       И буря, как всегда это бывает, незаметно набрала мощь и разразилась.
       - Ты же сама хотела уехать, говорила, нам здесь будет лучше! И я стараюсь! Стараюсь изо всех сил, а ты, как сушеная вобла бесчувственная, ходишь с могильным лицом! - прокричал Олег, швырнув мою тарелку на землю.
       - Я делаю все что могу! - кричала я, пугая лесных ворон. - Ну что мне плясать и веселиться, притворяться, если мне тошно?
       - Но ты же говорила!
       - Да, говорила! И верила, поверь, сама себе! Но все оказалось иначе, не в месте дело, а в нас! Всё это не правильно! И... отвратительно!
       - Да пошла ты!
       Так всегда и заканчивались наши ссоры. И я пошла в лес.
      
       Кое-где в прогалинах еще лежал снег, но воздух уже дышал весной. Едва теплое солнце пригреет деревья, на них сразу появятся сочные почки, совсем скоро. А пока массивные тучи над головой еще воевали на стороне зимы. Может и снег пойти, подумала я, ночью, если температура опять опустится ниже нуля. Вот тогда бы получились воистину прекрасные утренние кадры, если я все еще буду здесь...
       Мысль о побеге была провальной, подсознательно я чувствовала это, но все же пыталась ярко представить, каково покидать вещи в рюкзак и сорваться с места в неизвестном направлении. А что потом? Олег найдет меня. Был лишь один способ освободиться, а точнее - вернуть все на свои места. Жаль, с дорогим фотоаппаратом придется распрощаться.
      
       Я нашла подходящее дерево не сразу. Долго петляла по лесу, избегая болот. Зима выдалась снежной, а теперь под ногами хлюпала вода. В мире всё связано со всем, думала я, всё вокруг напоминало мне, какую ошибку я совершила, нарушив естественный ход вещей. Но, нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить, в эту истину я продолжала верить, поэтому не отступала, даже когда пришлось карабкаться вверх по склону холма. Ноги в резиновых сапогах скользили на прошлогодней листве, я хваталась за сухие ветви кустарников. Иногда они не выдерживали, и я срывалась вниз, бороздя пальцами землю. Отдых на середине подъема мне любезно предоставила старая осина. Я прижалась к ее могучему стволу и перевела дыхание. Сердце перестало стучать в висках, и я услышала птичьи трели, эти пернатые уже чувствовали приближение весны. Я же застряла в зиме, по собственной воле. И вдруг мне улыбнулась удача, я увидела его - старый раскидистый дуб, некогда пораженный молнией, разрубленный ею пополам, застывший, мертвый.
       Из кармана я достала походный нож. Хотела сделать все по-быстрому, но вдруг почувствовала на себе чей-то укоризненный взгляд: были то деревья, или птицы, или дух погибшего Великана-Дуба. Планы мои лесу явно не нравились.
       - Не думайте, что я сама от этого в восторге, - сказала я вслух, чтобы меня расслышали все.
       Но прозвучало это скорее как упрек, я не умела извиняться.
       Лес молчал, дышал ветром, пел птицами, покачивал сухими ветвями в кронах. И я решила не тянуть резину, сделать то, ради чего пришла, и вернуться к палатке до сумерек. Еще одна ночь у церкви могла стать для меня последней. От этой мысли потели ладони, сердце чуть ускоряло темп, но на душе перестали скрести кошки. Всегда становится проще, когда ты уже все решила и действуешь по плану. Но я не забывала, в черной магии, как в открытом море: утонул или поплыл.
      
       Олег ждал меня у палатки, дымил костром, подкидывая в него охапки влажных листьев. Аромат на любителя, к которым я не относилась, и он это прекрасно знал.
       - Решил меня выкурить, - и я закашляла, дабы скрыть дрожь в голосе.
       - Где была?
       - Гуляла, и... думала о нас.
      
       Настал вечер воспоминаний: счастливые дни, страстные дни, серые дни, - всё смешалось. Мне нравилось представлять свою жизнь, как ленту теленовостей без звука, но с бегущей под картинкой строкой. Я рассказала об этом Олегу, идея ему приглянулась, и мы долго сидели у костра и придумывали смешные подписи-пояснения к общим воспоминаниям, за семь лет совместной жизни их накопилось предостаточно.
       Кажется, мы любили друг друга когда-то очень давно, но уже позабыли, каким сладким бывает это чувство, и последние годы, словно крохи с праздничного стола мы подбирали то, что осталось от былого пира. И не могли этим насытиться, постоянно ощущая душевный голод, тоскуя, изнемогая по чему-то очень важному, что давно потеряли. А потом случилась маленькая операция.
      
       - Пациент сам подписал смертный приговор, - Олег провел перед собой рукой с раздвинутыми большим и указательным пальцами, словно бегущая строка на воображаемом экране.
       Мне стало не до смеха.
       - Или: наркоз дело тонкое! - выкрикнул он, сияя от восторга, что отыскал нужные слова.
       - Случайность, - прошептала я.
       - Нет! Гребаная ошибка! - он поднялся и зашагал взад-вперед перед костром.
       - Не начинай...
       - А почему, собственно, нет? Что, я не имею право высказаться? Я так чувствую! И всё! Я зол! Что в этом плохого? А тебе подавай лишь розовые сопли, хиханьки да хаханьки!
       Он завелся, и пришло время действовать. Всё было у меня под рукой, я собрала все ингредиенты, но была задачка и посложнее "рецепта".
       - Господи, Олег, я больше не могу это слушать! Сколько можно? Ну, сколько еще можно это обсасывать?
       - А на что ты рассчитывала? Что мы будем жить долго и счастливо, как раньше?
       - А когда мы так жили?
       - Ха-ха-ха, - он разразился фальшивым смехом, и лицо его в свете от костра превратилось в глиняную маску, страшную, - вот так поворот событий! А я то думал, когда же ты начнешь опять полоскать мне мозг? Тогда скажи на милость, если уж нам так плохо жилось, что я сейчас делаю тут, с тобой?
      
       И я действительно попыталась вспомнить, зачем пошла на такое. Тяжелое решение оказалось легким, когда в душе поселились печаль утраты и тоска, они умеют уговаривать кого угодно на что угодно.
       - Мне было больно, и я хотела избавиться от боли любым способом!
       - И что - это был самый простой? Может, стоило завести себе собаку? Или уйти с головой в работу?
       Он смеялся надо мной, и говорил так, словно его это совсем не касалось. И я начала злиться, ненависть раскрывалась внутри, подпитываясь от его слов и воспоминаний о былых обидах. Я совершенно потеряла нить разговора и поглощенная эмоциями позабыла, для чего всё это затеяла.
       - Ты! Ты! - в пылу ярости я наставляла на него палец, словно тот был смертельным оружием. - Ты никогда меня не любил! Ты даже не знаешь что это такое!
       - А ты знаешь?
       - Конечно, твою мать, знаю! Если бы я не любила, то никогда бы не стала возвращать тебя с того света! Но ты даже сейчас всё испортил, ничего не изменилось, как и при жизни! И теперь я хочу всё исправить! И исправлю!
       С этими словами я бросила в огонь полиэтиленовый пакетик, всё как в книге. И я видела, как меняется выражение лица Олега от удивления к лютой ненависти. Он достиг точки кипения и бросился на меня, прежде чем я успела раскрыть рот и прочитать заклинание.
       Его холодные пальцы сомкнулись на моей шее, он повалил меня на землю и попытался задушить. А я пыталась ослабить его хватку и молилась о том, чтобы он не сломал мне шею. С остальным я справлюсь, всё идет по плану, - напоминала я себе, пытаясь унять страх. Но Олег был силен, а с каждой утекающей без кислорода секундой я становилась слабее. И когда я уже потеряла надежду на спасение, он вдруг ослабил хватку, и слезы потекли по его щекам.
      
       - Да что же с нами стало? - спросил он дрожащим голосом. - Прости...
       Его руки бессильно скользнули вниз. Я ловила ртом воздух, и едва удержалась от того, чтобы подскочить с места и убежать в лес. Всё оказалось сложнее, чем я думала, спектакль ценою в жизнь. Но теперь самое опасное было позади.
       - И ты меня прости, - слова звучали фальшиво и жгли меня изнутри.
       Я потянула к Олегу руки, и он снова схватил меня за шею, но уже нежно. Его губы были такие знакомые, родные, но ужасно холодные, как и эта весна. Раньше мы могли согреть друг друга даже в лютый мороз, а теперь... каждое его прикосновение приносило мне боль, и не только физическую. Я словно спала с мертвой рыбой, всплывшей из морских глубин.
       - Остановись, - шептала я, слезы текли по щекам, но Олег не слышал и не видел, он продолжал любить меня.
      
       И я знала, что это необходимо, пыталась убедить себя, что иного выхода нет и нужно лишь потерпеть, ещё совсем чуть-чуть. Прикусить губу, отстраниться, представить что-то приятное, уйти в себя с головой, как в спальник этим утром, и спрятаться там, пока всё не закончится. Но над нами невидимая парила сама Смерть, и я чувствовала ее всей своей кожей. И не выдержала... Закричала и оттолкнула Олега от себя! Вырвавшись из палатки в холодную майскую ночь, я побежала в лес, с трудом вспоминая дорогу.
       Какая-то часть меня хотела упасть, разбить колени в кровь о торчащие корни и быть пойманной. Где-то в глубине души я считала себя виноватой, думала, что заслуживаю смерти. Но другая часть - хотела жить, и она оказалась сильнее, ноги привели меня к нужному месту, где я спрятала настоящие ингредиенты. Ведь тот мешочек, брошенный в огонь, был липой, лишь для того, чтобы разозлить Олега, вывести из себя. А теперь - всё по-взрослому.
       Разбив его фотоаппарат, я измазала осколки в своей крови и бросила на землю, а поверху рассыпала остальные компоненты, включаю щепку пораженного молнией дерева. И всё подожгла, как раз вовремя.
      
       Олег вышел из темноты:
       - За что?
       - Не подходи! - крикнула я, но он и не собирался.
       Прежней ярости в его глазах уже не было, лишь боль и разочарование.
       - Я любил тебя.
       - Нет, не любил. И я не любила, иначе бы позволила тебе уйти.
       - Я не игрушка, что же ты... де-ла-ешь?
       Его последние слова ранили меня в самое сердце, и я поняла, что дольше просто не выдержу. Он ослаб и эмоционально и физически, я забрала его энергию всеми способами, которыми смогла, и теперь едва я начала читать латынь, он застыл и лишь смотрел на меня, как побитая дворняжка, всё еще не веря, что я способна на такое. И я вдруг вспомнила единственную достойную причину, по которой вернула его с того света, но была ли она настоящей...
       - Я лишь хотела попрощаться, по-хорошему. Ты помнишь нашу последнюю встречу?
       Его рот открывался и закрывался, но ни единого звука не донеслось до меня, Олег стал совсем слаб.
       - И я не помню... - призналась я. - Обычное утро, серое, холодное. А я хотела, чтобы она была особенной, понимаешь? Как у людей, которые не зря были вместе так долго!
       Он ничего не ответил, не захотел, а может быть, уже не смог. И я продолжила читать заклинание и больше не останавливалась, пока образ Олега совсем не исчез, растаяв в темноте.
       - Прости, - прошептала я, не чувствуя холода, обступающего меня со всех сторон.
      
       Но вокруг больше не было никого. Лес молчал.

    3


    Золотинка Вк-5: Семейные обстоятельства   16k   "Рассказ" Проза

      Меня зовут Арина, и мне расхотелось жить. Не знаю, с чем это связано, но вставать по утрам больше не хочется. Не потому что надо на работу. Хотя на нее надо. И не потому, что болею. Врач говорит, что нет. А просто не хочется ничего делать вообще никогда.
      И я лежу на своем диване до последнего момента, когда, так и не позавтракав, приходится натягивать джинсы и поводив по волосам расческой, выбегать из квартиры. Пробовала спать сразу в джинсах, но ощущение потом целый день прегадкое, как будто разгуливаю в пижаме.
      Уже не помню, как долго это продолжается. А может и всего ничего, время как вязкая тянучка.
      -Замуж тебе надо, - в который раз сказала мама, и добавила: - Марина уже о втором ребенке подумывает.
      Марина - моя сестра, на четыре года меня старше. Отношения у нас не плохие, но и не хорошие. Никакие. Я на нее и не похожа особенно. Я темноволосая, Марина - шатенка. Я невысокая, она - еще ниже. Я костлявая, а Марина выглядит хорошо. Она больше похожа на отца, я - на маму. Мы видимся на семейных праздниках, вроде Нового года или маминого дня рождения. Четырнадцать лет назад мама овдовела. Теперь я живу с мамой, работаю. Работа мне не нравится, но плюсы в ней тоже есть. Например, ради нее надо хотя бы выходить из дома.
      Замуж. У меня даже хобби постоянного нет. Все время хватаюсь то за одно, то за другое. Так и с мужчинами.
      Маленькой мне нравилось рисовать, пока мамин знакомый художник, которому мама как бы невзначай показала мои рисунки, не сунул мне под нос Маринину накляканую коняшку и не сказал "Смотри, как здорово, а вот ты так не можешь".
      Долго, очень долго я старалась рисовать так же, как сестра. Но Марина все время обгоняла меня, на четыре года. И так, пока я не проснулась однажды и поняла, что рисовать больше не хочу совсем. И вообще, не знаю, чего я хочу и хочу ли чего-то.
      А теперь выросшая я смотрела очередное ток-шоу по кабельному. Что-то про людей с какими-то психозами, из-за чего они превращали свой дом в свалку ненужных вещей. Я ими восхищаюсь, серьезно. Надо же быть ужасно трудолюбивым и гибким человеком, чтобы собрать у себя такую коллекцию неплохих, в общем-то, штук. Но и жалко их тоже было.
      В общем, я смотрела это шоу, когда в комнату влетела мама и сделала большие глаза. Когда я была маленькой, она приносила домой мороженое и делала такие же глаза.
      -У меня для тебя сюрприз! Угадай!
      -Мороженое? - равнодушно откликнулась я.
      -Неееет.
      -Я не хочу гадать, просто скажи.
      -Ну, угадай.
      -А ведь это я тут ребенок.
      -Тебе скоро тридцать, дылда, - материнский подзатыльник, - Угадывай.
      -Это съедобное?
      -Нет.
      -Это вещественное?
      -Нет, - мама хихикнула.
      Я посмотрела на маму с интересом.
      -Это сертификат? Тебе подарили сертификат?
      -Близко.
      -Мама!
      -Мы едем на озеро!
      -Слушай, ма, я же работаю. Хватит относиться к моей работе как чему-то несущественному. Не могу я ни на какое озеро.
      -На выходных. У тебя же есть выходные, работница моя.
      -Мне не хочется.
      -Да кто ж тебя спрашивает.
      Я чуть не устроила скандал. Во-первых, потому что меня не спросили и не собирались. Во-вторых, потому что поездка оказалась семейной. То есть мама, я, Марина с мужем и ребенком. Ужас. Ад. Апокалипсис.
      Мама тогда прочитала мне лекцию. Какая я неблагодарная, и совсем не взрослею, и чего я порчу всем настроение и все в том же духе.
      -У тебя отличный выбор, - в итоге сказала мама, - Киснуть дома или отдохнуть на озере. Боже мой, как сложно.
      Я вздохнула Это же моя мама.
      Собираться пришлось под ее присмотром. Иначе я бы забыла дома купальник, тапочки и очки для плаванья.
      -Возьми фотоаппарат, - крикнула она мне из кухни.
      -Но маам, он же тяжелый, я не хочу с ним таскаться.
      -Возьми. У нас совсем нет семейных фотографий. К тому же у тебя хорошо получается фотографировать. Может туда весь твой талант ушел?
      Талант? Да ладно!
      -Я думала, Маринка у нас одна талантливая. Путь она и берет.
      Мама вышла из кухни, вытирая руки о зеленое кухонное полотенце.
      -Она возьмет. Но я хочу семейных фоток.
      -Не уловила суть.
      Мама покачала головой.
      -Ты вообще не обращаешь внимание на сестру.
      -Я обращаю внимание, что ты нахваливаешь ее фоточки всякий раз, как заходишь с свои "Одноклассники".
      -Хочешь, чтобы я не хвалила внучкины фотки? Марина фотографирует только Таню. А я хочу фотографий тебя, меня, Марины и Димы.
      -А Тани?
      -И ее тоже, со всеми нами.
      Фотоаппарат я купила с рук полгода назад. Не самая новая модель, но все равно хорошая. С помощью его я вступила в секту Cannon, всерьез задумалась заняться фотографией и даже посетила несколько мастер-классов. Пока мама не обронила однажды:
      -Ой, этих фотографов как грязи. Каждый второй купил себе фотоаппарат и все - фотограф.
      И ведь не поспоришь, вот только, наверное, я тоже эта "каждая вторая", кто возомнил о себе невесть что. И с фотоаппарата пришлось стирать пыль, прежде чем вешать сумку с ним на плечо.
      Нет, что бы вы ни подумали, мама меня поддерживает. Ей нравились и картинки, которые я рисовала в детстве, и фотографии. Но даже моя работа кажется ей баловством, что уж говорить об увлечениях. К тому же у меня и так творческая профессия - я верстальщик. Собираю макеты брошюрок и рекламок. Общаюсь с заказчиками. Изредка попадаются милейшие люди.
      Я хотела походить на курсы для дизайнеров сайтов, даже скачала и посмотрела пару самоучителей, но на меня как-то неожиданно свалилась работа над тем журналом, так что идея быстро зачахла. Мама посоветовала вообще работу бросить, такая я приходила измученная тем первым номером. Второго так и не последовало, надеюсь, дело не во мне.
      Они заехали за нами ранним утром.
      Мы вышли из подъезда навьюченные как маленькие ослики. Не знаю, зачем нам столько вещей на два дня. У Маринкиной семьи их оказалось раза в два больше. Так что пришлось ехать со своей сумкой в обнимку.
      Я предпочла бы холодное молчание и непрерывную музыку в наушниках. Но даже наушники не спасали развлекательных аудио-сказок для племянницы и бесконечной болтовни мамы и сестры. Марина стала напоминать мать. Те же движения руками, те же паузы, и та же суетливая деловитость в обращении со своей дочкой.
      Интересно, взросление это или просто мимикрия? Я сделал вид, что уснула, будто сказка убаюкала меня. А потом и правда уснула, обхватив сумку как большого кота.
      -Что за кислое лицо? Могла не ехать, если не хотела, - прошептала мама, когда они выгружались из машины. Ответить нечего. Наверное, могла. Ей лучше знать.
      Я много раз мечтала переехать от мамы, даже пару раз делала попытки поискать отдельное жилье. Хотела взять ипотеку. Но всякий раз оказывалось, что слишком дорого. Платить за квартиру, платить за еду. Самой покупать себе все необходимое. Все то, что дома и так было. Ремонт еще. А если все-таки уйду с работы, что тогда?
      Такими мыслями я кормила себя годами. И ничего не делала. Сестре повезло, Дима оказался обеспеченным человеком с квартирой. Не богач, но все же.
      -Красииииво! - протянула Таня. Ее мутные после сна в машине глаза заблестели, и она побежала к озеру.
      Да, красиво. Людей кроме нас тут не было. Даже мусора было не особо много. Я бросила сумку и достала фотоаппарат. Как же красиво. Ни одна фотография не передаст этой красоты.
      -Таня! - крикнула Марина и пустилась вдогонку.
      Я фотографировала их бегающих друг за другом, смеющихся. Фотографировала гладь озера под выцветшем небом. Отражение деревьев на том берегу. Иву потянувшуюся до самой воды. Это было так здорово! Как жаль, что фотоаппарат не способен сфотографировать все так, как я вижу. Но я все равно фотографировала и фотографировала, забыв про сумку на песке, про Марину, про маму. Про работу и про теплую постель из которой я мечтала не выползать никогда-никогда еще сегодня утром.
      Очнулась я от запаха шашлыков.
      Когда-то я думала, что есть животных аморально. Но даже вегетарианки из меня не получилось. Всякий раз все намерения разбивались то об котлеты, то об шашлыки, а то и просто о блинчики с мясом. Люблю их.
      Но даже не смотря на хорошее настроение, на вкусный запах, на природу вокруг, разговаривать по прежнему было не о чем.
      -Хорошо тут, - попробовала как-то проявить себя я.
      -Смотря кому, - проворчал зять. Иногда забываю как его зовут. А ведь они с Мариной уже пять лет женаты. Да... Теперь я почувствовала себя стервой. А ведь это все вокруг должны быть плохими, а не я.
      -Покажи фотки, - попросила Марина. Я протянула ей фотоаппарат.
      -Хм, тут только природа. А где мы?
      -Там есть несколько.
      -А вот, нашла. Сфотай нас еще.
      -Хорошо.
      И потом я с полчаса фотографировала их вместе и по отдельности, бегала за племянницей и терпела, пока мама жеманничала перед камерой. И было бы лучше, если бы мама и Марина не бросались смотреть каждую фотографию и не комментировали громко что и у кого я "отрезала". Агрх!
      Мне ведь потом все эти фотографии еще и печатать придется, и ведь на свои.
      -Покажи! - племянница дергала меня за локоть, - покажи! Покажи!
      -Не давай ей, сломает! - предупредила мама, но я уже присела рядом с племяшкой и показывала ей фотографии с самого начала - с воды и неба и деревьев вокруг.
      Племянница смотрела внимательно, а потом спросила:
      -А что изменится раньше? Мама или природа?
      -Природа неизменна, - произнес зять.
      - Природа она меняется постоянно, - сказала я почти одновременно с ним.
      - Деревья живут дольше людей. И это одни и те же деревья, - проворчал Маринин муж.
      -Смотри, - сказала я, показывая ей на водную гладь, - сейчас оно спокойно, а подует ветер и тут будет маленький шторм. А еще его цвет меняется так же как цвет неба.
      -Мама одна и та же все время, но она меняется, бывает хорошая и недобрая.
      -Ты слишком умная. Твоя дочка слишком умная! - сказала я Марине.
      -Инна, не умничай, - сказала Марина не оборачиваясь. Она как раз была занята нарезанием какой-то ерунды, колбасы что-ли. На воздухе и правда хочется есть, но не все же время.
      -Умничка наша, - мама поцеловала внучку в макушку.
      Умничка. Еще целые бесконечные сутки вместе с ними. Зато можно бродить по округе сколько вздумается. Я же приехала встряхнуться, вот и встряхнусь.
      -Я погулять, - сказала я вставая.
      -Помоги Марине, - сказала мама.
      -Чем?
      -Порежь колбасу.
      -Мы же недавно ели.
      -На воздухе есть хочется чаще.
      Я резала колбасу, потом сыр, потом дорезала оставленный Мариной хлеб. Потом соединяла хлеб, колбасу и сыр. Потом нарезала кружочками огурцы. Потом раскладывала огурцовые кружочки на бутерброды. Потом раскладывала бутерброды в пластмассовые миски.
      А потом чистила картошку, пока остальные таскали готовые бутерброды. Я отложила себе парочку, чтобы съесть, пока буду гулять по окрестностям. Странно, но поездка на природу и правда немного воодушевила меня. Всегда удивляло это странное явление- всего три часа езды от города и ты как будто в другом мире.
      Надо завести хотя бы пару-тройку друзей, чтобы ездить с ними сюда. Мечты-мечты.
      Есть не хотелось, поэтому я повесила фотоаппарат на шею и потянулась было к пакетику с бутербродами.
      -Где мои бутеры? - спросила я. Никто не отреагировал.
      -Где мои бутеры? - спросила я погромче.
      -Какие бутеры? - наконец отозвалась мама.
      -Я оставляла себе пару бутербродов. Отложила отдельно. Вот здесь лежали. Где они?
      -Съели, наверное.
      -Не надо было клювом щелкать, а есть скорее. - сказала Марина.
      -Да сейчас обед приготовим и поешь.
      -Не хочу я есть, я хочу взять свои бутерброды и пойти гулять. Я долбаннй час делала эти бутерброды, сделала их огромную кучу и что? Мне даже одного не оставили?!
      -Надо было скорее их есть, пока были, - упорствовала Марина, - Дима последние доел.
      Зять невозмутимо посмотрел на меня. Он как раз ставил палатки и да, дожевывал последний бутерброд.
      Я разозлилась. То есть, по-настоящему.
      -Да какого черта?! - начала я, - Какого черта в этой семье нельзя оставить без присмотра даже бутерброды? Вы у друг друга тоже все таскаете? Или только у тети Арины можно брать что понравится?
      -Арина, - начала сестра, - никто не знал. Что, у всех спрашивать, что ли?
      -Да, - сказала я, - спрашивать. Потому что лежали отдельно, потому что я приготовила их для себя и хотела съесть подальше от вас.
      -Шашлыки не будешь? - осведомился зять с улыбкой. Если он хотел разрядить ситуацию, то у него не получилось. Я встала, взяла фотоаппарат и пошла к озеру. Мама пошла было за мной, но Марина ее остановила.
      -Пусть идет. Проголодается - вернется.
      Я бродила вдоль берега до темноты. Есть хотелось ужасно, но я терпела сколько могла. Очарование ушло. Вода выглядела просто водой, небо - небом, а деревья - деревьями. Лучше, чем в обычном городском скверике, но не больше. Но я все-таки сделала множество снимков. Дождалась заката и пошла обратно. По пути чуть не заблудилась. Темнота спустилась неожиданно и быстро, и я спотыкалась и напряженно вглядывалась в поисках ориентиров и знакомых мест. Тут все выглядело одинаково знакомым!
      В темноте я оступилась и чуть не упала. Берег тут был высокий и я могла здорово навернуться. Дальше я пошла осторожнее и подальше от берега, пока не почувствовала, что в кроссовках захлюпало. Болото, черт его дери! Ну и куда теперь? Я снова пошла к озеру, решив пойти по его берегу. И все-таки запнулась и растянула лодыжку.
      И вот тогда мне стало себя по-настоящему жалко.
      Вдобавок я поняла, что где-то потеряла фотоаппарат.
      Мобильник я оставила в сумке рядом с машиной, вместе с купальником и прочими вещами. Типа сухих теплых носков, и свитера. Похолодало, меня начало знобить.
      Еще совсем недавно я радовалась и озеру и природе, и возможности побродить здесь. А теперь я все это ненавидела и более того, виновата была сама.
      Ну и немного родственники.
      Я все-таки встала и поковыляла дальше. Ложиться и помирать было бы совсем уж глупо.
      -Те-тя Ари-на! - услышала я детский голос.
      Надо же. Меня ищут. Мама устроит мне взбучку. Наш маленький лагерь оказался совсем рядом, как обычно и бывает.
      Они уже погрузились в машину. Палатки собраны, костер потушен. Рядом с машиной сидела только мама и тихонько плакала. Остальные, видимо, лазали по зарослям в поисках меня.
      -Мама?
      -Ох, господи! - я подумала, какой она стала уже старушкой, какая она маленькая и легкая, когда она обняла меня.
      Потом она влепила мне пощечину. Таня чуть не расплакалась. Почти сразу подошли Марина и Дима. Марина была встревожена и ноги у нее были грязные.
      -Ну где ты ходила?
      -Гуляла рядом с озером. Есть что поесть.
      -Бутерброды вот. Будешь? Еще шашлыка тебе оставили. Здесь поешь или в машине? - Марина слишком устала чтобы поддевать меня.
      Дима предпочел произошедшее не комментировать.
      -В машине, - сказала я.
      Пока Марина и мама обсуждали какое я великовозрастное дитя, я думала, что они правы. Но вот так я никогда не повзрослею. Меня даже дорога к лагерю в темноте выбила из колеи.
      А в понедельник я написала заявление "по собственному желанию" и записалась на курсы живописи. И сразу почувствовала себя лучше.
      Ведь с голоду и в одиночестве я не умру. Семья не позволит.

    4


    Кацнельсон S. Оберег   16k   "Рассказ" Проза

      

    Вк-5. Оберег

      
      
      
       Идочка Чиж стояла с коллегой около одной из колонн станции метро Маяковская и уже битый час обсуждала непростую ситуацию в рабочем коллективе на кафедре университета. Кафедру трясло от конфликтов и увольнений, и Идочка, как старейшая из работников - в том числе, и по возрасту - боялась лишиться своей должности и работы вообще, а работа почти уже сорок лет была сутью её жизни.
       Как всегда в сложных ситуациях, Идочка вертела пальцами перстень, который никогда не снимала с безымянного пальца правой руки. И вдруг... Прибывший на платформу поезд заглушил и звяканье упавшего сокровища, и громкий возглас потрясенной Идочки.
       Еще битый час женщины шарили вокруг колонны, мелкими шажками прочесывали платформу, упросили работницу метрополитена посветить фонариком на рельсы и шпалы подземки... Все тщетно! Поезда подходили и уходили, а Идочка кругами бродила по станции не в силах смириться с мыслью, что перстень исчез бесследно и бесповоротно. Время близилось к полуночи, приятельница давно имела бледный вид, и Идочка сдалась...
       Опустившись на сидение метропоезда, она в изнеможении задремала. И привиделись ей темно-зеленые, блиставшие холодом, глаза прабабки.
      
       Прабабка Зинаида жила особняком, хоть и в семье своего единственного сына, Идочкиного деда. В двухкомнатной просторной квартире в старом доме старой Москвы занимала одну комнату. Деды, боясь тревожить ее покой, гостей - сына с женой и внучку - приглашали не больше раза в год. Зинаида при гостях никогда не выходила. Лишь изредка во всеобщий разговор врывался ее резкий зов: "Алекс!"
       Алекс, а по паспорту Александр Александрович, в белой рубашке, при галстуке, словно вприсядку отправлялся к матери. Затем мелькал в двери с подносом на руках - то относил бокал с водой, то чашку со свежезаваренным чаем.
       Идочка с малолетства слышала семейные разговоры о том, что Зинаида приняла известие о рождение внука как наказание. Но зато когда родилась правнучка, озарилась лицом. И даже первый и навсегда единственный раз навестила молодых. Долго рассматривала орущего младенца.
       - Наша кровь! - изрекла с промелькнувшей улыбкой.
       До этого напряженно молчавшие домочадцы дружно подняли бокалы за маленькую Идочку.
       Когда Идочке стукнуло восемнадцать, ее вызвали к прабабке. Идочка впервые ехала без родителей, в легкой панике. Как и дед, на ватных ногах, вошла в покои прародительницы.
       Та сидела в кресле, укутанная теплым пледом, боком ко входу. Прямая спина, чеканный профиль... Седые волосы, зачесанные назад, напоминали гриву львицы, выгоревшую на солнце. Когда Зинаида повернула лицо к правнучке, та от неожиданности прижалась спиной к закрывшейся за ней двери. Огромные глаза среди старушечьих морщин еще сверкали огнем, были живыми, пытливыми, как рентген.
       - Подойди, - не здороваясь, приказала Зинаида.
       Идочка с трепетом приблизилась к креслу.
       - Хороша! Наша кровь! - удовлетворенно подтвердила старуха.
       Не выдерживая испытующего взгляда, девушка опустила глаза. Иссохшие руки прабабки с аккуратно подстриженными и словно отполированными ногтями украшал приличных размеров перстень.
       - Он идёт по женской линии рода... Велик мне стал, пришло время менять хозяина, - неожиданно каркнула Зинаида и не сняла - уронила перстень на колени. Бесцеремонно, как приговор, обожгла Идочкину руку сухим прикосновением, водворила на тонкий девичий пальчик фамильный талисман.
       Сжав кулачок - перстень был явно ей велик - Идочка попятилась к двери.
      
       Дома девушка положила подарок в душистую коробочку из-под мыла и спрятала в шкаф - не к лицу ей, комсомолке, носить какие-то буржуинские безделушки...
       Через полгода ее опять вызвали к Зинаиде. Та уже месяц не вставала с постели и сейчас лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Идочка робко подошла, присела на стул.
       - Где перстень? - шевельнула губами старуха.
       - Дома... Велик... Боюсь потерять... украдут... - лепетала наследница, пряча руки за спинкой стула, и ежась от жгучего взгляда прабабки, вдруг приоткрывшей глаза.
       - Твое чужому не по карману, - был ответ.
      
       Еще через месяц вся семья встретилась на кладбище. Собираясь на похороны, Идочка надела фамильный перстень, укрепив его на пальце дешевеньким колечком-ободком. Когда пришла минута прощаться, положила руку с прабабкиным подарком на краешек гроба и крепко зажмурилась. Все казалось ей, что старуха сейчас откроет глаза, пронзит взглядом, проверит... И вдруг будто теплые объятия обернули ее плечи...
      
       - Конечная! - Идочку кто-то тронул за плечо.
       Вздрогнув от неожиданности, она встряхнула дремоту и выскочила из пустого вагона. Как хорошо, что живет на этой самой конечной... Уже в автобусе посмотрела на телефон. Пять эсемесок от Алекса - ужин стынет уже три часа.
       С порога бросилась в объятия встревоженного мужа.
       - Представляешь, Алекс, перстень.... Мой перстень... - наконец она позволила себе разрыдаться. - Болтали со Светиком на Маяковке, а его словно ветром сдуло...
       Муж усадил Идочку на стул, налил чая, поставил подогреваться жаркое... Присев к столу, терпеливо слушал сбивчивые объяснения жены и все гладил и гладил её руку, не обремененную темно-зеленым осколком рода.
       - Ну, успокойся, - сказал наконец. - Понимаю тебя, любимая. Обидно конечно и странно как-то... Может еще найдется...
       И тут же покраснел от беспомощности своей фразы, быстро повернулся к плите...
       - Я не снимала его почти сорок лет, - в отчаянии вскрикнула Идочка, глядя в спину мужу.
       Сорок лет... Со дня похорон прабабки Зинаиды, которая, как открылся перед смертью дед, была не просто заносчивая и властная старуха - древнего рода, уважаемых кровей. Далеко не первая красавица, но чрезвычайно приятная лицом Зинаида слыла владычицей многих мужских сердец. То ли характером брала, то ли не женским умом... И мужа своего до самой его смерти держала на коротком поводке.
       Идочка словно только сейчас осознала, что значил для нее прабабкин подарок. Фамильная драгоценность, а по цвету напоминала осколок пивной бутылки, оправа вся черная, не скажешь, что серебро... Но как бы ни выглядел перстень, а все в ее, Идочкиной, жизни шло как по маслу. Зинаиду похоронили глубокой осенью, а уже ранней весной они с Алексеем - и не вспомнишь, когда стала Алексом его называть - свадьбу сыграли. Познакомилась на вечеринке у друзей. Обычный парень - физик и гитарист. А вот ведь - всю жизнь вместе. Кажется, в тот же год, после летней практики, она стала работать на кафедре университета, прижилась. Потом аспирантура, кандидатская, докторская... Работа интереснейшая, люди вокруг умнейшие, студенты - как дети родные... Не заметила, как вырос сын. Алекс был и мамой, и папой, и нянькой, и хозяйкой, и стряпухой... Пылинки все годы сдувал. Жила даже не принцессой - королевой!.. Сколько терпения в человеке! Как он любит!
       - Вкусно же ты готовишь, Алекс! - прервав путаницу воспоминаний, Идочка с нежностью посмотрела на мужа и чуть опять не заплакала. - Как жить теперь, без моего оберега - каждой черной кошки бояться? - добавила рассеяно.
       - Не надо бояться! - бодро ответил муж. - Раз так, значит, сделал он свое дело, не нужен больше...
      
       На следующее утро Идочка и, вправду, почти успокоилась - ее не разжаловали в должности: такие кадры в любом возрасте на вес золота.
      Но вот вечером, приехав домой, она не застала Алекса. Ни записки на столе, ни эсемески в телефоне... Идочка быстро набрала номер, но муж оказался недоступен. На плите стояла сковородка с еще теплой запеканкой. Идочка в полной растерянности несколько раз подняла и опустила крышку, даже не притронулась к еде и вдруг почувствовала острую потребность выпить - то ли коньяка, то ли валерианки. Но почему-то не нашла ни бутылки со спиртным, ни склянки с лекарством, и не зная что делать и что думать, бесцельно сновала из кухни в комнату. В чувство привел скрип открывшейся двери. На пороге стоял улыбающийся, счастливый Алекс. Опустив на пол кофр с гитарой, раскрыл объятия.
       - Где ты был? - взвизгнула Идочка и даже ударила мужа кулачками в грудь.
       - Что с тобой? - пытаясь успокоить жену, Алекс крепко сжал ее в объятиях. - Забыла разве? Я же вчера тебе говорил, что сегодня у меня репетиция! Ты со своей пропажей просто не услышала меня...
      
       За годы супружества Идочка ни разу не приревновала мужа. Даже случая такого не было. Она всегда знала, где он, а бывал Алекс только на работе и дома. В свет выходили парой. Иногда на выставки, концерты, спектакли, чаще - в гости к друзьям. Природа наградила Идочку темно-зелеными глазами, гривой каштановых волос, не броскими, но благородными чертами лица. Не обремененная домашними заботами, она всегда была свежа, при маникюре, с прической и легким макияжем. Привыкшая общаться с аудиторией, легко вела и светскую беседу, и умный разговор... Как магнитом притягивала к себе восхищенные взгляды мужчин в любой компании. Алекс же был всегда незаметен. Простоватой внешности, не балагур, он, если с кем и общался охотно, так это с хозяйкой дома - перенимал рецепты угощения. Звездный час его наступал лишь в том случае, если в доме хозяев находилась гитара. Вдохновенный и темпераментный, сразу же захватывал всеобщее внимание, хотя и казалось, что пел исключительно для жены, глядя на нее влюбленными и сияющими глазами.
       Полгода назад Алекс, заслужив пенсию и завершив с физикой, стал больше гитаристом, отыскал старых друзей. Не разжиревший годами и всегда моложавый, вдруг и вовсе посвежел, разгладился лицом, словно вступил в пору запоздалой молодости. Завел свою, далекую от семейного очага, жизнь - то репетиция у него, то любительское выступление перед камерной аудиторией, то свадьба у сына или дочки друга... До исчезновения перстня Идочка и внимания на это особого не обращала. А теперь стала присматриваться, принюхиваться, все чаще испытывать страх и жжение сердца. Вроде и не скрывает муж ничего, всегда с собой приглашает. Но у Идочки профессорская, расписанная по лекциям и семинарам, жизнь. Однажды все-таки вырвалась - на концерт. Осталась не просто довольна - восхищена! На сцене Алекс выглядел непривычно загадочно и весомо. Несколько восторженных дам даже подскочили к музыкантам после выступления. Обычное дело. Была среди них одна, которая разговаривала с Алексом уж слишком долго... Или это Идочке только показалось? Что-то щебетала, расспрашивала, рот до ушей... Страшненькая, конечно, но ничего, видная такая...
       Мутные мысли, подозрения постепенно захватили все существо Идочки. Они жили с ней в транспорте, на работе, дома, первыми возникали при пробуждении и часто не давали уснуть. С ужасом замечала, как с каждым днем Алекс все больше остывал к домашним делам, горел то ли творческим, то ли каким другим огнем...
       Привыкшая к благополучию, Идочка стыдилась рассказать о своих проблемах даже близким подругам. Год душевных терзаний близко подвел ее к критической черте. Единственное, что могло спасти - это помощь психотерапевта. Она даже записалась на прием, но сходить не успела.
       Накануне вечером как всегда ожидала Алекса. Он был на репетиции, явно задерживался. Около полуночи пришла эсемес: "Играем на свадьбе. Приеду с первым поездом метро". Идочка почувствовала, как белеет лицом. Словно жизнь выходила из нее. Добрела до постели, легла. Потянулась за сердечными каплями, которые теперь всегда стояли на тумбочке в изголовье. Выпила двойную порцию - лишь бы не чувствовать, не думать... И вдруг явственно услышала голос прабабки : "Пора бы и должок отдать!" "Какой должок? Кому отдать?" - хотела крикнуть Идочка и забылась сном.
       На следующее утро Алекс не пришел ни в семь, ни в восемь, ни в девять...Идочка не помнила, как ехала на работу, как провела лекции...
      Вернувшись вечером домой, застала Алекса в постели. Он крепко спал. Не помня себя, тряхнула что было силы за плечо, отхлестала по щекам... Впервые устроила сцену ревности.
       Слушая крики жены, Алекс смотрел куда-то в пол.
       - Я думал, ты поймешь меня, - ответил неожиданно спокойно. - Так ждал этого времени, чтобы заняться музыкой! Я отдал семье, тебе всю жизнь... Столько лет ждал тебя!
       - Пора бы и должок отдать? - не помня себя, повторила Идочка слова прабабки.
       - Можно и так сказать, - тихо ответил Алекс.
       - Как, как? - каркала Идочка.
       - Как? - эхом повторил муж и впервые за время скандала посмотрел в глаза разъяренной Идочки. - Спасибо, что разбудила...
       Собрался и, не поцеловав на прощание жену, тихо вышел за дверь.
       Всю ночь Идочка решала один и тот же вопрос - любит ли она мужа, что он для нее? Только ли надежный тыл или мужчина, единственный, любящий и любимый? Что и говорить, у нее бывали увлечения. Многие коллеги, и даже студенты водили вокруг нее восхищенные хороводы... Они увлекались, а Идочка теряла голову, немного, чуть-чуть... Прекрасно понимая, что ни один из них не заменит ей Алекса. Алекса, который после свадьбы сделал выбор в пользу дающей хоть какое-то прожитье физики. Который, ничего не понимая в филологии, добросовестно помогал собирать материал для ее кандидатской, потом - докторской... А когда и сам решил защититься, Идочка, наконец, родила. Долгожданный малыш, поздний ребенок, принес много счастья и поставил вопрос ребром - он или карьера. И Алекс опять подставил плечо - он очень любил жену и был абсолютно равнодушен к своей профессии.
       Перед открытыми глазами Идочки словно мелькали кадры киноленты. Вот Алекс в день их знакомства, а это он делает ей предложение... Кормит из бутылочки сына... Вот они у моря. Он ловит сынишке крабов, и пугает ими Идочку... Вот он в красном фартуке в белых ромашках. Присел на постель. Воскресное утро, он уже напек блинов и будит Идочку, щекоча ей нос вырвавшимся из подушки пером... Родной до боли человек. Но никогда он не был ей дороже и ближе, чем прошедшим вечером. Она надрывалась в крике, а он слушал не перебивая, лишь изредка растерянно потирая виски. Когда ответил - не было в его голосе ответной злобы, только недоумение, горечь. Сгорбился, выходя из дома...
      
      
       Идочка едва дождалась утра. На работе сразу же написала заявление об уходе. Коллеги восприняли это как шутку, ректор был в шоке, студенты бунтовали...
       - Пора, пора...Возраст, давление, погода...- сумбурно, невпопад отшучивалась Идочка.
       Как хорошо, что этот прощальный день, который она себе раньше и представить боялась, уже окончился. Да что день? Окончилось, рухнуло все: семья, работа...
       Идочка стояла на платформе станции метро Маяковская с лучшей подругой Ольгой. Вот уже полчаса они говорили о том, о сем, а Идочка так и не решалась открыть сердце.
       - Представляешь, написала сегодня заявление об уходе! - наконец выдохнула она. - Алекс почти два года как на пенсии, а я... Хочется друг для друга... - Идочка сбилась на лепет и отвела глаза, боясь, что Ольга прочитает в них что-то большее - смятение и боль.
       - Знаешь, ровно год назад у этой самой колонны я потеряла свой перстень, - меняя тему, опять выдохнула Идочка.
       - А это не он лежит? - спросила подруга и указала пальцем вниз.
       Между выступами каннелюры, на мраморном основании лежал не тронутый, не найденный, не замеченный миллионами пассажиров и десятками работниками метрополитена оберег. Ждал свою хозяйку...
       Прилетевший на платформу поезд обдал волной крепких объятий, заглушил и вскрик ошеломленной Идочки, и звук вздохнувшего эсемеской телефона...

    5


    Фрося Вк-5: Приворот   14k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Фэнтези, Любовный роман


       "Говорят, своё счастье на чужом несчастье не построишь.
       Видит бог, я и не думала о счастье. Я просто в монастырь не хотела - до дрожи, до заходящегося сердца. Да и кто бы на моём месте хотел? Мать в своё время в ведовстве обвинили, и я даже представлять не хотела, какая судьба в святой обители ожидает меня. Святые отцы так любили матушку...
       С мамы всё, кстати, и началось. Отец души в ней не чаял... ровно год. За это время они успели обвенчаться, родить дочь и в пух и прах рассориться. Точнее, это отец ссорился, ему можно, он король. А мама, говорят, ползала на коленях, умоляя пощадить её и меня.
       Маму казнили - обвинили в разврате, ведовстве, измене... ещё там в чём-то. Меня отправили к чёрту на кулички и вычеркнули из списка наследников престола. Потом вообще объявили бастардом.
       Но о монастыре речь не шла!
       Отец у меня тот ещё фрукт - женился раз восемь. В итоге моя судьба качалась, как маятник - от наследницы (всё-таки первенец) до бастарда и обратно. Но когда последняя королевская пассия родила отцу сына (прежде чем красиво скончаться от яда), меня раз и навсегда отодвинули от трона. А поскольку тогда я была в статусе бастарда, сделали фрейлиной доброй, прекрасной и удивительной младшей сестрёнки Маргарет.
       Если раньше мы с Мэр (когда встречались) решали проблемы с помощью подзатыльника, сломанной заколки и разрезанного платья, то теперь... Теперь мы встречались постоянно, и я должна была ей прислуживать.
       Положа руку на сердце - это можно было пережить. Я ждала, что, как только войду в возраст, отец выдаст меня замуж за какого-нибудь лорда. А уж там я как-нибудь освоюсь. Не может же муж быть хуже моей прекрасной сестрёнки?
       В общем, у меня были планы, и монастырь в них абсолютно не вписывался.
       Что на отца нашло - бог его знает. То ли матушка ненароком приснилась, то ли святые отцы что-нибудь напели? Королевский ребёнок в монастыре - и всё моё наследство (а оно у меня было, небольшое, но было) досталось бы церкви. Так или иначе, мужем должна была обзавестись Мэр, а меня... вот.
       Я старательно ревела в подушку три дня кряду, пока не осознала - чётко и ясно - что слезами горю не поможешь. Сестричка красовалась в свадебных нарядах, вся из себя будущая королева. Слуги шептались, что ей та-а-ак повезло, что принц - достойный юноша и к тому же наследник богатой и процветающей страны, что жить она будет припеваючи - как сыр в масле.
       Уж кто-кто, а Мэр будет, тут сомнения нет. Смотрела я на неё во всех этих нарядах, зубами скрипела и представляла себя в монашеском покрывале. В глазах темнело. А Мэр ещё и издевалась:
       - Ну хоть на моей свадьбе потанцуешь, сестричка... в последний раз.
       "Потанцую", - решила я. Ох, потанцую...
       Я понятия не имела, что оно сработает. Клянусь всем, чем хотите, я сама не верила. Да, был у матери перстень с якобы заговорённым рубином. Фамильная драгоценность - и мне по наследству достался. Считалось, если загадать желание - один-единственный раз - оно исполнится.
       Я всё, что угодно, загадать могла. Но, во-первых, я не верила. А во-вторых, Мэр меня достала - до зубного скрежета. И я загадала: чтобы её жених влюбился в меня.
       Дура, да. Не любила я его тогда. Какая любовь - я его даже не знала. Ну, Корин де Джозу - вот и всё, что мне было о нём известно. Я же не девчонка - верить, что он благородный, смелый, сильный... и дальше по списку.
       Забавно, меня даже на помолвку не взяли. Так что я с лёгким сердцем спряталась в своей каморке, вытащила ларец с мамиными вещами, нашла перстень и пожелала.
       Говорят, принц увидел мой портрет - Мэр ему нашу галерею показывала. И... всё.
       Помолвку разорвали тут же, на месте. Принц и слышать ничего не хотел, знать желал - всё твердил, что возьмёт в жёны только меня или никого другого.
       Отец сначала закатил скандал, грозился поднять торговые и мирные договоры и все расторгнуть. Потом советники ему доходчиво объяснили, что торговые договоры расторгать никак нельзя - мы без казны останемся, а мирные - тем более, и так воюем, на два фронта не выдержим. Отец образумился, пообщался один на один с принцем и решил, что разницы, кто жена, нет. Я же королевского рода, в конце концов.
       Мэр меня чуть не убила. До свадьбы я оставалась её фрейлиной, а значит, была в её власти. Сестричка закатывала скандалы, попыталась оставить меня без одежды, даже слабительным поила. Ногами топала, кричала, что я ведьма, что счастья мне не видать, что я буду гореть в аду.
       Отец меня после одного такого скандала навестил, испугался и переселил. Но жениха я всё равно аж до свадьбы не видела. Так помолвка и прошла с моим портретиком. Я якобы больна. А по правде, меня с расцарапанной рожей принц даже под приворотом испугался бы. Отец же боялся, что Его Высочество взбрыкнёт и поедет домой вообще без жены. А заодно и выкуп за невесту увезёт - немаленький. А отец его уже потратил, к тому же.
       Я в облаках витала, мечтая о загородном дворце, где мы с супругом поселимся. И пусть муж гуляет направо и налево - пусть! Зато никакой сестры, никакого взбалмошного отца, никакого монастыря. И свои фрейлины.
       На свадьбу мне дали сестрино платье (что, новое, что ли, шить?). Мэр в нём была весьма и весьма, а я вот куце смотрелась. Фигура не та, и фасон не мой. Но принцу было всё равно. Господи, как он меня испугал тогда, на свадьбе. Как он меня за руку схватил перед алтарём, как смотрел - я решила: живьём прямо тут, в церкви, съест. Впервые тогда подумала, что, может, зря я... ну... с желанием.
       Пир и танцы помню смутно. Путалась в платье, топталась по ногам, пыталась не смотреть в глаза.
       Мэр, сидевшая рядом с отцом и наследником, безбожно напилась и пыталась разрезать мне платье столовым ножом. Будь она трезвой, придумала бы что-нибудь поумнее. А так - была поймана отцом и уведена в свои комнаты, отдыхать. Но мой рукав всё равно был испорчен. Под этим предлогом принц, закутав в свой парадных плащ, отнёс меня в спальню раньше, чем приличествует по обычаю.
       К тому времени я уже была сыта его обществом по горло и, наверное, согласилась бы на монастырь, чем на первую брачную ночь. Не знаю, как именно работало колдовство, и что оно сделало с Корином, но он действительно был готов целовать паркет, по которому я ходила. А уж в спальне он бросился ко мне, как путник в пустыне - к оазису.
       Тем меньше я ожидала, что мне действительно понравится. Бедная Маргарет, такой бы был супруг... Нежный, ласковый, опытный, понимающий. Он готов был на всё за один мой взгляд, за улыбку, и расцветал, когда слышал мой голос.
       Помню, удивлялась, почему мама в своё время не воспользовалась перстнем и не вернула любовь отца?
       На родине Корина меня отлично приняли. Король, честно говоря, болел и, кажется, вообще не понял, что я не та принцесса, которую им обещали. А муж с меня пылинки сдувал, к чему я очень скоро привыкла. Потом привыкла к Корину. А кто бы не привык: заботливый, любящий муж, без пяти минут король - хоть верёвки вей, а он только смотрит благодарно, да руку целует, если в щёку не позволяешь. А уж если можно в губы, так он и вовсе на седьмом небе от счастья.
       Я честно пыталась быть хорошей супругой. Я не ссорилась с фрейлинами - даже завела "подруг". Когда нужно, помогала тем или иным чиновникам при дворе. Принц же мне не отказывал. Соблюдала обычаи: молилась, ходила на службы в храм, раздавала милостыню. Меня даже полюбили.
       Спустя три месяца умер король. Корина и меня короновали. И сразу навалилась куча дел. Больше, правда, у Корина. Мы теперь реже виделись, меньше разговаривали. Корин уставал, становился раздражительным.
       Когда он впервые сорвался на мне, я удивилась, но значения не придала. Он же потом извинился.
       Но после всё пошло под откос. Корин-король разительно отличался от Корина-принца. Стал желчнее, раздражительнее, постоянно что-то от меня требовал, ворчал и даже повышал голос, а один раз и вовсе поднял руку.
       Я не знала, что происходит, пока не вспомнила мамину историю. Посчитала, сколько дней прошло с нашей свадьбы. И поняла, что пропала.
       Мама-то как раз перстнем, похоже, пользовалась... И я угодила в ту же ловушку, что и она. Одно хорошо, ребёнка я родить не успела. Вот это мне и поставили в вину, когда до годовщины свадьбы осталась неделя. Это, и измену, и разврат, и ведовство. Тот же букет.
       Я сидела в камере и представляла, как будет ухмыляться Маргарет, когда узнает. Забавно, её ехидная улыбка - всё, что я видела, когда меня вели на эшафот. Я к тому времени была уже слегка не в себе. Палача чуть обнимать не кинулась. Ещё и в обморок грохнулась. Думала, не очнусь. Не-е-ет, я очнулась. Как ни странно, в своей спальне. В кресле у окна сидел Корин, и, когда я отдёрнула занавески балдахина, также, не глядя на меня, вдруг сказал:
       - Знаешь, я совсем не помню свадьбы.
       Я молчала. Не понимала, что он от меня хочет?
       - И путешествие домой не помню, - продолжал он. - Зато последний месяц - очень хорошо. Мне постоянно хотелось тебя убить - собственными руками. Я тебя в кошмарах видел. И сейчас смотреть не могу.
       Я всё ещё молчала.
       Тогда он обернулся, посмотрел на меня. И тут же отвёл взгляд. И сказал - потерянно так:
       - Что со мной?
       Я всё ещё сомневалась, на каком свете нахожусь. И решила, что если это чистилище, а он - ангел, то лучше я выложу всю правду.
       Он слушал - молча, не перебивая. А, когда я закончила, впервые за этот месяц посмотрел в глаза - пристально, изучающе. И тихо произнёс:
       - Знаешь, что я подумал, когда увидел твою сестру Маргарет? Что не женюсь на этой стерве никогда в жизни. Она противно улыбается, ты не замечала?
       Я нервно хихикнула. Замечала, да.
       - Я попросил её показать портреты родственников, - продолжал Корин. - Думал, что не может же не быть какой-нибудь близкой родственницы брачного возраста. А там бы мы с Его Величеством это как-нибудь уладили, - он снова посмотрел на меня, но быстро отвернулся. - Я бы всё равно сделал тебя своей королевой. Понимаешь? Понимаешь, что ты натворила? Я очень хочу, чтобы ты исчезла, чтобы тебя никогда в моей жизни не было. Но я не могу видеть, как тебя казнят, - он запнулся. - Не знаю, почему. Может, колдовство ещё действует?
       Я молчала. Мне нечего было сказать, совершенно.
       - Как бы то ни было, - продолжил Корин, не глядя на меня. - Ты королева и останешься ею, пока я не найду подходящую супругу... которую полюблю сам, без колдовства.
       Я смотрела на него сквозь слёзы. На фоне алеющего вечернего неба он вдруг показался мне дьяволом. И я почему-то решила, что это очень смешно.
       Я истерически хохотала не в силах остановиться, пока снова не потеряла сознание. А когда очнулась, вокруг крутились фрейлины, и Корина, конечно, в комнате больше не было.
       С меня действительно сняли обвинения. Более того, Корин был по-прежнему со мной учтив на людях. Только на людях я его и видела. Честно говоря, я всё ещё считала, что вот-вот этот фарс закончится, и меня снова приговорят к казни.
       Он не кончался, и так прошло два месяца. Корин наконец-то заключил какой-то очень важный договор с союзом южных стран. По этому поводу устроили праздник, на который король неожиданно не явился. Он заперся в спальне с бутылкой вина и парочкой фрейлин. Фрейлины под утро выбежали в слезах, вино осталось, и вскоре к нему присоединилась ещё бутылка наливки, и ещё... Прошла неделя, король был по-прежнему в спальне и не пускал даже слуг. К нему отправили врача, но бесполезно. Эскулап, как и слуги, топтался за дверью, взывая к разуму Корина, но, как и остальные, боялся монаршего гнева.
       Спустя две недели ко мне явился канцлер и, аргументируя тем, что это мой супружеский долг, настойчиво посоветовал "сделать что-нибудь". Как будто я могла! Я отправила канцлера к его бумажкам и порекомендовала не лезть не в свои дела. Но, когда испуганные фрейлины рассказали, что еда у порога королевской спальни второй день остаётся нетронутой, я не выдержала. Я просто очень хорошо представляла, что будет со мной - королевой, не успевшей родить наследника, если муж умрёт.
       В королевскую спальню очень удобно можно было пройти через мои покои, чем я и воспользовалась. И, как и ожидала, эту дверь Корин запирать не стал.
       Он лежал на кровати, глядя в потолок - как мёртвый. Я даже испугалась сначала, но вовремя заметила, что грудь чуть-чуть, но поднимается.
       - Уходи.
       Я замерла на пороге в нерешительности.
       - Убирайся! - его голос оборвался, когда Корин зашёлся в кашле.
       А я впервые почувствовала жалость. И горький стыд.
       В комнате было очень холодно - камин давно не топили. И темно - все окна занавешены. И, конечно, ужасно пахло.
       Я нашла одеяла, укрыла его и, не слушая угрозы и ругательства, стала хозяйничать - я отлично знала, что делать (спасибо Мэр!) и прекрасно могла обойтись без слуг. Он же не хотел слуг.
       - Я тебя ненавижу, - пробормотал Корин, забирая глинтвейн.
       У меня дрогнула рука - чуть не облила его. Помню, я что-то бормотала, кажется, извинялась, когда он схватил меня за плечи, повалил на кровать и разорвал одежду...
       Рассвет мы встречали, обнявшись. Сомневаюсь, что он меня простил. Я сама себя не простила. Я, которая всю жизнь думала только о себе, жалела только себя.
       Мне повезло. Просто повезло. Повезло с мужем - будь он вспыльчив, как отец, у меня не было бы второго шанса. Я не могу сказать, что была счастлива, хотя я жива, я королева. Предательство всегда аукается, всегда.
       Подумай об этом, прежде чем загадывать желание. Нужно ли оно - такой ценой?"
       ...Дрожащие пальцы открыли ларец, нашли перстень. Рубин хищно сверкнул в свете свечей.
       Рука сжала драгоценность, отшвырнула бумагу - та упала за сундук, подальше с глаз, подальше от мыслей.
       Кусая губу, девушка повернулась к зарешёченному окну. Судорожно всхлипнула, закрыла глаза.
       И пожелала.
      
      
      

    6


    Суббота Туфельки цвета корриды   9k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза

      ...Валерия ждала Дена. Они условились провести этот вечер в ресторане. Сегодня ровно год со дня их первой встречи. И она знала, что должно произойти что-то очень важное. С тех пор, как она начала встречаться с Деном, все в ее жизни переменилось, появились стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Она устроилась на работу в престижном салоне красоты. У нее не было отбоя от клиентов. И она уже успела приобрести небольшую уютную квартиру в одном из лучших районов города и красного цвета смарт. За этот год Валерия настолько привыкла к хорошей жизни, что уже не представляла, как можно жить по-другому... И лишь одно Јно" коробило и угнетало ее, как бы она не гнала его прочь... Ровно без двух минут шесть черный BMW Дена остановился у подъезда, еще через минуту раздался звонок в дверь. На пороге стоял Ден с роскошным букетом ее любимых белых роз... А впереди их ждал вечер, который должен был стать судьбоносным...
      ...Валерия наспех наносила макияж, одновременно всовывая свои изящные ножки в туфельки на шпильке. И несмотря на то, что она рисковала опоздать на работу, невольно залюбовалась своей обновкой. Вчера вечером, повздорив с Деном и отвергнув все его попытки подвезти ее до дома, Валерия возвращалась в одиночестве. Вечер был бездарно испорчен из-за какого-то сущего пустяка. Теперь она уже и не понимала, почему его невольное замечание в адрес Элеоноры так вывело ее из себя... Впрочем, причина лежала на поверхности, как бы она не пыталась затолкать ее поглубже. Ден был выгодной партией, но в последнее время он все больше раздражал Валерию. Его врожденная пунктуальность и стремление к абсолютной правильности и точности во всем, которые раньше приводили ее в восторг, становились просто невыносимы. Валерия, стараясь осмыслить сложившуюся ситуацию, взадумчивости брела по городу и на площади Возмездия набрела на обувный магазин. И конечно же, после неудавшегося вечера, она не смогла отказаться от удовольствия немного побаловать себя. Эти туфельки на витрине, цвета корриды, сразу привлекли ее внимание. К счастью, они оказались ей как раз впору, так как выяснилось, что это последняя непроданная пара...Валерия не могла налюбоваться на обновку. Но надо было поторапливатья. Хозяйка салона красоты, Элеонора, сегодня возвращается из отпуска, который проводила со своим очередным потенциальным женихом на каких-то островах. И еще неизвестно в каком она расположении духа. Если Јжених", как случалось не раз, уже успел к ней охладеть... В гневе она страшна. Лучше не попадаться под горячую руку. Схватив на ходу красную кожаную сумочку, не дожидаясь лифта, Валерия понеслась вниз по ступенькам, попутно успев с удивлением отметить про себя, что туфельки не только хороши, но и чрезвычайно удобны... Внизу ее дожидался компактный смарт, который вмиг домчит к требуемому месту...
      ...Очевидно, сегодня был не ее день. Валерия не могла припомнить случая, когда еще по месту ее следования были такие пробки, чтобы даже миниатюрный смарт не мог втиснуться в один из просветов. А стрелки часов неумолимо приближались к цифре 9. К девяти утра к ней была записана мадам Рыжова, постоянная VIP клиентка салона с одноименным названием ЈЭлеонора", тщательно следящая за своей внешностью, появляющаяся в салоне каждую среду аккурат в 9:00 и приносящая его хозяйке стабильный доход. Вот уж кто никогда не опаздывает. Над Валерией навис дамоклов меч. Она так ясно увидела сцену своего увольнения, что пулей выскочив из салона машины, бросилась в один из проходных дворов, в надежде сократить путь. Состояние незнакомого двора не вызвало у нее чувства восторга. Двор был невероятно запущен и захламлен и не располагал к бегу на шпильках, даже если эти шпильки на таких удобных туфельках. Но Валерия, мужественно преодолевая трудности, застревая изящными каблучками в чавкающей грязи, бежала без оглядки к намеченной цели. Внезапно, один из каблучков застрял в железной решетке для слива воды, спрятанной под грудой отбросов, и Валерия пластом повалилась прямо в нечистоты... Ударившись головой о решетку, она потеряла сознание...
      ...Валерия ждала Дена. Они условились провести этот вечер в ресторане. Сегодня ровно год со дня их первой встречи. И она знала, что должно произойти что-то очень важное... Ровно без двух минут шесть черный BMW Дена остановился у подъезда, еще через минуту раздался звонок в дверь. На пороге стоял он с роскошным букетом ее любимых белых роз... А впереди их ждал вечер, который должен был стать судьбоносным...
      ...Ден был выгодной партией. И хотя в последнее время все больше раздражал своей чрезмерной пунктуальностью и правильностью и был до оскомины в зубах предсказуем, Валерия успешно затолкала свои ощущения поглубже... Под красивую лирическую музыку Ден неторопливо раскупорил бутылку шампанского, сделал ей предложение руки и сердца и протянул бриллиантовое кольцо удивительной красоты... Залюбовавшись кольцом, она не посмела ответить отказом, тем более, что давно уже все про себя решила... Ужин закончился ровно в 22:00. В 22:15 они уже сидели в черном BMW. Проезжая по площади Возмездия, остановились на светофоре. Случайным взглядом Валерия зацепила обувный магазин, который раньше никогда не видела. Любопытство заставило ее уговорить Дена припарковаться. Тот, мельком опустив глаза на дорогие швейцарские часы и неумело скрывая недовольство, выполнил ее просьбу...Туфельки на шпильке, цвета корриды, на витрине привлекли внимание Валерии. Но когда они вошли в магазин, их уже примеряла, Бог весть как оказавшаяся здесь в такой час, ее постоянная клиентка мадам Рыжова. Туфельки, последняя непроданная пара, сидели на ее ноге, как влитые. И у Валерии не оставалось надежды...Ровно без четверти одиннадцать она, с упавшим настроением, уже сидела на своей постели, а Ден мчал на своем BMW домой, чтобы не опоздать к одиннадцати...
      ...Валерия наспех наносила макияж и попутно любовалась новым бриллиантовым кольцом, подарком Дена. Надо отдать ему должное, со вкусом у него все в порядке. И он не жаден. Что ж, придется мириться с некоторыми странностями... Валерию все еще коробило, что туфельки цвета корриды достались не ей, а изо всех сил молодящейся мадам Рыжовой. Кстати, сегодня среда. К девяти утра к ней записана счастливая обладательница вожделенных туфелек, постоянная VIP клиентка салона, тщательно следящая за своей внешностью и появляющаяся в салоне каждую среду аккурат в 9:00. Надо поторапливаться. Тем более, что Элеонора, хозяйка салона красоты с одноименным названием ЈЭлеонора", сегодня возвращается из отпуска, который проводила со своим очередным потенциальным женихом на каких-то островах. И еще неизвестно в каком она расположении духа. Если Јжених", как случалось не раз, уже успел к ней охладеть... В гневе она страшна. Лучше не попадаться под горячую руку. Схватив на ходу красную кожаную сумочку, не дожидаясь лифта, Валерия понеслась по ступенькам. Внизу ее дожидался компактный смарт, который вмиг домчит к требуемому месту...
      ...И хотя пробки в то утро были ужасными, крошка - смарт еще никогда не подводил Валерию. Без четверти девять она уже заняла боевую позицию, подготовив все необходимое к встрече с первой клиенткой... Стрелки часов уже давно перевалили за девять, все клиенты приходили в назначенное время. И только самая главная клиентка, всегда пунктуальная мадам Рыжова, приносящая хозяйке салона постоянный, стабильный доход, все еще не появлялась на горизонте. Элеонора, по известным причинам и так уже пребывавшая в плохом расположении духа, вся извелась... И только к концу рабочего дня стало известно, что мадам неудачно упала и подвернула ногу...
      ... Валерия очнулась оттого, что кто-то настойчиво тормошил ее за плечо. В нос ударил невыносимый запах. Она в замешательстве подняла глаза. Над ней стоял довольно привлекательный молодой мужчина с живым озабоченным лицом. Он помог Валерии подняться. Она не сразу вспомнила, что произошло. И лишь тогда, когда взгляд ее скользнул вниз по испорченному элегантному костюму и застыл на туфельках цвета корриды со сломанным каблуком, Валерию охватила паника. До салона красоты рукой подать. Вот они, призывно светящиеся буквы ЈЭлеонора"... Но часы на запястьи, испачканный костюм и сломанный каблук охладили ее пыл... Валерия неосознано поплелась за новым знакомым, предложившим свою помощь. Вожделенные туфельки цвета корриды так и остались лежать на груде отбросов... ... Макс совершенно не был похож на Дена. С тех пор, как Валерия начала с ним встречаться, все в ее жизни переменилось, исчезла предсказуемость и стабильность. Она потеряла работу в престижном салоне красоты, где у нее не было отбоя от клиентов, продала свою уютную квартиру в одном из лучших районов города и поселилась в его, окнами на проходной двор. Но зато жизнь ее заиграла совершенно новыми, яркими разноцветными красками, появилась гармония и самое главное - любовь. И теперь она уже не представляла, как можно жить по -другому... Но самое интересное, что проезжая по городу, Валерия больше ни разу не попадала на площадь Возмездия и даже на карте города такая площадь не значилась...

    7


    Диона Вк-5. Подарок   12k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза

      -Привет, Масяня! Вот я тебе здесь принес, вот на, вот на. Поздравляю!
      -Что это ты припер?
      -Это подарок тебе!
      -Господи, что это за дура?
      -Это не дура, это лошадь!
      -Нифига се подарочек, такая дура!
      -Это не дура, это лошадь! Год лошади все-таки!
      -Что я буду делать-то с такой дурой?
      -Это подарок тебе, дуре!
      -Блин, ну и подарочек, такая огромная дура!
      -Сама ты дура! Это лошадь!
      -Ну и куда я ее дену такую большую?!
      -Хороший большой подарок в год лошади!
      -Ты бы еще карусель припер, чувырла!
       (с) Масяня
      
      
      Это было чудесное весеннее утро. Солнышко светило, птички щебетали, а в дверь настойчиво звонили. Я нехотя поднялась с кровати, мысленно обещая убить любого, кто стоит за дверью. За дверью стояла Галя моя экстравагантная подруга. Она натянула на физиономию счастливую улыбку и ввалилась в квартиру со словами:
      -Ты что, еще спишь?! Поздравляю! Поздравляю! - Галка трижды облобызала мои щеки и добавила: - Я пораньше. Хотела первой поздравить. У меня для тебя подарок! Борь, заходи! - крикнула она за дверь, и на пороге появился мужчина.
      С Галкой мы были знакомы сто лет. На самом деле всего двадцать, но с ней год считается за пять. Галя была и правда странной особой, с большим самомнением и большим приветом, имела мужа и двух любовников и, считая себя женщиной постоянной и верной, не меняла их на протяжении уже многих лет. Да, мужчинами она была укомплектована по полной программе, не в пример мне. Всех троих "спутников ее жизни" я знала, но Борю, неловко топтавшегося у входной двери, видела впервые.
      Боря представлял собой мужчину чуть за 30 и он, как бы это сказать, был "не". Не высокий и не низкий, не худой и не толстый, не красивый и не страшный, а судя по одежде и модели сотового телефона, который он нервно крутил в руке, еще и не богатый и не бедный.
      -Ну что стоишь, - твердым тоном, выработанным за многие годы командования тремя своими мужчинами, осведомилась Галка у Бори. - Проходи туда, располагайся, а мы с Татьяной пока на кухне посплетничаем. Водички бы, пить охота, жуть!
      Боря послушно прошел в зал, а я, плохо понимая, что здесь вообще происходит, поплелась за Галкой на кухню. Она проглотила пол-литра минералки и вытерла губы рукавом.
      -А-а! Хорошо!
      -Галь, ты прости, но где подарок? - напомнила я, думая, что подарок хоть в какой-то степени может оправдать бесцеремонность Галки с какой она разбудила меня в мой законный выходной.
      -Как где? - Галя выпучила на меня глаза. - В зале сидит!
      -Сидит? - я немного подумала. - Боря?!
      -Пятерка за сообразительность! - радостно гаркнула Галка. - Ну ладно, ты тут наслаждайся, а мне бежать пора. Куча дел еще.
      -Галь, да ты что, сдурела? Ты за кого меня вообще принимаешь? Я сама что ли не могу мужика себе найти?
      -Очевидно, что не можешь! - судя по изгибу бровей, Галя обиделась. - Сколько тебе сегодня стукнуло? Юбилей! А все одна. Вон, стул некому починить, я с него уже два раза падала.
      -А я, Галь, этот стул специально для тебя берегу, - я тоже обиделась. - Меня забавляет, как ты с него падаешь.
      -Разговорчики в строю! - скомандовала Галя. - Чему тебя мама с папой учили? Тридцать лет в цивилизованном обществе прожила, а до сих пор не знаешь, что от подарков отказываться невежливо?
      -Галь, ну это уж совсем...
      -Ладно, ладно! Ты же даже не развернула!
      -Чего не сделала?!
      -Ты присмотрись! Мужик - во! Себе бы забрала, да у меня полный комплект, некуда, - Галка расстроено вздохнула. - И вообще, дареному коню... ну ты сама знаешь, под хвост не заглядывают, - закончила она фразу на случай, если я все же забыла, что делают обычно с дареными парнокопытными. - Ладно. Значит, во сколько в ресторане? В шесть? Ну, до встречи!
      Я намеревалась возражать и возражать матерно, но Галка и сама была мастером по возражениям. Прежде чем я успела собраться с мыслями, она задорно подмигнула мне и выскочила за дверь, а мне не оставалось ничего другого, как пойти посмотреть на подарок.
      Подарок сидел на диване, сложив ноги на журнальный столик, и смотрел телевизор. Быстро же освоился, - подумала я.
      -Простите, Борис, - я совершенно не представляла, как надо вести себя в подобной ситуации, - мне очень неловко, но я вынуждена попросить вас уйти.
      -Как уйти? - Борис снял ноги со стола. - А как же на счет того, чтобы накормить, напоить и спать уложить. Помните, как в сказке?
      -Все мы хотим жить, как в сказке, - грустно заметила я, - но вы не Иван-царевич, да и я не баба Яга.
      Борис, видимо, имел на этот счет другое мнение. У Ивана-царевича заурчало в животе. Как-то неудобно было вот так выгонять человека.
      -Хорошо, - вздохнула я. - Я и сама завтракать собиралась. Давайте позавтракаем вместе.
      Я наметала, что было, на стол. Иван-царевич запихал в рот бутерброд и сказал:
      -Колбаса у вас как-то не очень. Да и вот это... кстати, что это? Что бы это ни было, оно пересолено.
      -Ну, знаете ли! - я возмущенно поднялась из-за стола. - Не нравится, не ешьте!
      -А пивка у вас не найдется?
      -Пьете с утра? - я даже не удивилась.
      -С утра сам бог велел! - развел руками Иван-царевич, раскидывая вокруг себя крошки от бутерброда.
      -Который из?
      Подарок юмор не оценил и засунул в рот еще один бутерброд, а я достала из холодильника оставшуюся еще с прошлых выходных банку пива. Иван-царевич радостно потер руки. Осушив залпом сразу полбанки, он смачно рыгнул.
      -Теперь-то вы уйдете? - с надеждой спросила я.
      -А как же ресторан? - удивился Подарок. - У вас же вечером праздник.
      Мое воображение немедленно нарисовало мне красочную картинку: Подарок глотает коньяк прямо из бутылки и орет похабные песни, щиплет моих подружек за выпирающие части тела и в конце вечера, по старинной русской традиции, спит мордой в салате.
      -Считайте, что это для вас ресторан, - решительно заявила я, указывая на стол. - Допивайте пиво и прощайте.
      -Разве можно так с подарками? - ему, похоже, нравилось быть таковым.
      -Иные подарки на дальнюю полку задвинешь и не достаешь никогда, - заметила я.
      -Не надо! - встрепенулся Подарок. - Зачем меня на дальнюю полку? У меня, знаете ли, на пыль аллергия. Да и, может, сгожусь еще на что-нибудь. Вы ведь меня совсем не знаете.
      -Дайте подумать.... А кроме как опустошать холодильник и жрать пиво у вас еще какие-нибудь таланты есть?
      Подарок откинулся на спинку стула и самодовольно почесал в паху.
      -А что именно интересует?
      -У меня кран, например, в ванной течет, и раковина на кухне засорилась, - разбила я его надежды.
      -А-а-а, кран..., - Борис выпрямился. - Вообще-то, можно и кран.
      Я указала на дверь ванной:
      -Милости прошу.
      Пока я гладила платье для вечернего похода в ресторан, Борис возился в ванной. Он вышел оттуда через несколько минут, сокрушенно покачивая головой.
      -Сразу чувствуется отсутствие мужчины в доме, - сказал Подарок. - Прокладки ни к черту, ножка у кухонного стола расшаталась, да и стул... удивительно, как с него еще никто не упал.
      -У меня еще дверной замок заедает, - внесла я в список свои коррективы. - Бывает, придешь с работы и в течение получаса занимаешься сексом с дверью. Только вот не понятно, кто кого....
      -Я могу посмотреть замок, - проявил благородство Иван-царевич, хоть и не царское это совсем дело чинить краны и ремонтировать замки.
      Я в ответ только пожала плечами. Подарок проследовал в коридор и щелкнул выключателем раз, два, три.
      -А света в коридоре нет? - спросил он, когда эффекта так и не последовало.
      -Там лампочка лопнула, - ответила я. - Цоколь остался в патроне, никак не вывернуть.
      Подарок принес с кухни табуретку и полез под потолок.
      -Дайте плоскогубцы, - попросил он, изучив ситуацию.
      -Если бы у меня были плоскогубцы, я бы и без вас давно справилась, - сказала я.
      Подарок слез с табуретки, взглянул на меня с нескрываемой жалостью и начал одевать ботинки. Ни слова не говоря, он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. После его ухода мне стало невыносимо тоскливо и обидно. Неужели же все в моей жизни на столько безнадежно, что даже этот сбежал? Я села на сломанный стул и поставила локти на стол. Мебель ворчливо пошатнулась подо мной. Вот тебе и подарок на день рождения - испорченное настроение, больше ничего! До того тошно стало, что я думала, что сделать: пореветь, покурить, выпить или все сразу. Дилемма была почти решена, когда в дверь позвонили. Подарок вернулся и принес с собой чемоданчик с инструментами.
      На протяжении следующих нескольких часов, пока я готовилась к вечернему празднику, Борис чинил все, что попадалось ему под руку и требовало вмешательства властной мужской руки. После того, как ремонтировать стало нечего, он галантно откланялся и ушел во второй раз. На этот раз навсегда, - догадалась я. Но грустить по этому поводу уже не было времени, меня ждали гости и ресторан и я поехала нести тяжелое бремя виновницы торжества.
      Цветы, подарки, трогательные тосты за мое благополучие и, главное, за мою любовь, которую я обязательно найду в самом ближайшем будущем. Вкусная еда, хорошее вино, лучшие друзья, внимательные официанты. Все было хорошо, и я уже забыла о Гале и ее утренней выходке, пока она сама не явилась с опозданием на несколько часов.
      -Ух, - выдохнула она, скидывая пальто на ходу, - я смотрю, Бори нет... это ничего, Боря слишком скромный...
      -Слишком скромный? - переспросила я, вспоминая прошедшее утро.
      -Да, золотые руки, но очень мягкий и добряк... - Галя взяла со стола первый попавшийся бокал вина и осушила его. - Ну и набегалась я сегодня, а все из-за тебя, - она ткнула в меня пальцем. - Так и думала, что ты нос начнешь воротить. Это что? Грибочки? Тебе трудно угодить, - Галя взяла вилку и начала есть все, что было на тарелках. - Ради тебя стараюсь, - с набитым ртом проговорила она.
      -Ой, Галь, я ценю, но не надо, - попросила я.
      -Вот я побегала, - глотая кусок свинины вещала моя подруга, - и нашла еще двоих. - Там в машине сидят. Щас, прожую и позову... Это что? Сок? Я запью? Очень пить хочется...
      -Галь, успокойся, ничего мне не надо..., - попыталась возражать я.
      Мои гости привыкли к Галине и молча взирали на нее, как на бесплатный аттракцион.
      -Как не надо? То есть как это не надо? - выпучила глаза Галя и даже перестала жевать и таскать еду с чужих тарелок. - Ты что это? Я для тебя изворачиваюсь, всю себя отдаю, не ела весь день, для тебя старалась, а тебе ничего не надо?!
      -Галь, не кричи, это неудобно, в конце концов, - я встала из-за стола и пошла на улицу, мне начало казаться, что в ресторане трудно дышать. Стены начали давить, взгляды окружающих резать, а взоры друзей осуждать.
      -Тебе неудобно?! - кричала вдогонку мне подруга. - А мне? Да ты мне в душу плюнула!
      Я выскочила на улицу, надеясь скрыться. Сейчас в кругу друзей и под неусыпной Галкиной заботой, я чувствовала себя более одиноко, чем когда бы то ни было. И это мое одиночество вместе с моими неудачами заполняли весь ресторан и гнались за мной. Я хотела скрыть свое отчаяние в толпе на улице, но на пороге ресторана столкнулась с Борей. Он стоял передо мной в костюме при полном параде и с букетом цветов.
      -Простите меня, - сказал он. - За утро.
      -Что? - я растерялась. - Что вы здесь делаете?
      -Галя попросила, понимаете, побыть подарком, я обиделся. Думал вы "того", как она... а вы..., - Подарок смущенно пожал плечами и протянул мне букет. - С днем рождения...

    8


    Ме Я. Вк-5: Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма   14k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза

      Песня на крыльях бабочки и одна из слёз хэгыма
      
       ...Она родилась утром. Второе рождение - это нечто невообразимое. Сначала были земля и жизнь, полная только одного желания: есть, есть и опять есть, больше, больше, больше... Потом был крепкий сон и, наконец, она опять родилась, ощутив себя как-то иначе. И не сразу поняла, что такое большое и лёгкое трепетало над ней, и потом её захватило новое желание: взлететь, высоко-высоко, и раствориться в голубом небе, прежде казавшимся недостижимым и бессмысленным...
      
       Одинокая девичья фигурка робко металась по переходам дворца. Нижнее платье из простой материи, густая полурастрёпанная чёрная коса петлёй свилась на хрупком плече. Волосы и белоснежная одежда, вся в грязи и пятнах засохшей крови, резко подчёркивали друг друга. Крыши дворцовых строений с презрением задирали края кверху. В крышах, колоннах и узорчатых стенах преобладал тускло-бордовый цвет, с вкраплениями зелёного и позолоты, навевая сходство с высохшей кровью на траве и слитками золота. Да, собственно, море крови пролилось в этом роскошном месте ради власти и богатства, и, быть может, именно эта кровь и это богатство въелись в строения - и окрасили дворец?
       Рано утром слуг королевы, переживших долгие пытки, отпустили из инспекции. Тело супруги правителя, скончавшейся от позора и потрясений ещё прежде, чем её лишили титула главной жены и всех соответствующих привилегий, сразу же унесли за пределы дворца. Вторая супруга, опорочившая свою заклятую соперницу, ликовала от радости и готовилась занять её место. А прихвостни и родственники обманщицы ликовали. Король, негодующий на предательницу и на вторую жену - выяснение виновной отняло у него доверие к обеим - ещё в сумерках уехал упражняться в стрельбе из лука. Дворец кипел от сплетен, утихающих страстей и корыстолюбивых планов. Поэтому недавняя пленница никого не интересовала.
      
       ...Это небо оказалось изумительно прекрасным. Таким, что она уже больше не жалела о прежней жизни, где приходилось думать только о еде, и о смерти в тесной темнице, созданной самой же по воле природы, забыла...
      
       Девушка добралась до опустевших покоев, грустно прошла среди вещей, разбросанных при аресте и обысках, испуганно огляделась - и проскользнула в дальнюю комнату. Хэгым валялся почти в самом углу, сердито отброшенный кем-то из воинов полиции. Друг, в беседах с которым она иногда проводила время. Инструмент, на котором научила её играть сама королева... недавняя королева... Эта добросердечная женщина подарила его затем Дон И. О, королева! Бедная королева! Сердце разрывается от боли при мыслях о ней: эта она дала рабыне шанс из низших служанок стать придворной.
       Девушка подняла трясущейся рукой хэгым, прижала к груди, вышла на маленький внутренний дворик. И в забытьи опустилась на порог, взяла смычок - и провела им по двум натянутым струнам.
      
       ...Жажда... это была новая жажда, по чему-то такому... прежде не пробованному... И бабочка, только что бесстрашно и проворно раздвигающая воздух, рванулась вниз, к королевскому саду, манящему яркими цветами...
      
       Начальник левого ведомства полиции, Чул Су, уверенно шагал по галерее. Длинные перья на шляпе трепетали, а нить бус с драгоценными камнями, крепившаяся под шляпой, спускалась по вискам, по скулам и размеренно покачивалась под подбородком. Слабо поблёскивали рукоять меча и тёмные металлические нашивки на плечах. Полы одеяния, крепко стянутого поясом, снизу лениво шевелились от шагов, то чуть больше открывая штаны, то чуть меньше, но не делая ни малейшей попытки вырваться из-под власти пояса. Строгий задумчивый взгляд заставлял встречных слуг бледнеть и поспешно кланяться. Чиновники же различных ведомств неглубоко кланялись в ответ на его приветствия - и опасливо смотрели ему вслед. Часть дворца, прежде служившая покоями у скончавшейся королевы, опустела. На прочей же царила обычная жизнь, разве что темп её был чуть более быстрый, почти предпраздничный: наверное, после возвращения король объявит о назначении второй супруги главной женой и матерью нации.
       Надрывный плач хэгыма выскользнул в утренний воздух неожиданно, больно резанул по нервам, которые, как казалось прежде, уже окаменели от долгих лет службы в полиции. Чул Су видел много казней, в пылу схватки хладнокровно перерезал вены мятежникам и преступникам, не раз наблюдал обезумевших от горя жён и детей осуждённых. И всё же в начале этого дня хэгым рыдал так отчаянно, так безутешно, так надрывно... Его звуки напоминали человеческий голос, охрипший от слёз... Рука музыканта, дерзнувшего играть после смерти осуждённой королевы, двигалась против воли разума, музыка западала глубоко в душу - и сотрясала её всю. Но люди, измученные переживаниями во время расследования, оглушённые их итогом, не слышали, как плачет хэгым. И это удивляло не меньше пронзительной мелодии: как можно не заметить такое? Как? Кто осмелился играть?
      
       ...Бабочка спустилась на самый ближайший цветок, на благоухающем кустарнике во внутреннем дворике. Аромат, полившийся со всех сторон, оглушил её хрупкую душу, опьянил крошечную голову новой жаждой... А его вкус... этот вкус... Трава и листья, которые она ела в прежней жизни, разве могли сравниться с этой дивной пищей? О, она никогда раньше... ещё никогда...
      
       Один из глав полиции растерянно замер, так и не переступив порога, ведущего во внутренний двор помещений прислуги. Измученная девушка в белой одежде играла на хэгыме, позабыв обо всём на свете. Сначала Чул Су решил, что у неё кто-то умер, потом, когда разбитый волшебной мелодией разум сделал первые попытки стряхнуть наваждение, понял: это не траурная одежда, а одеяние заключённых или осуждённых. Ослепшие было глаза разглядели следы побоев, распознали тонкую струю из свежей раны под расцветающим красным цветом рукавом. Одна из прислужниц королевы, переживших долгие пытки, ничего не помнила и не видела. В глазах её уже не осталось слёз. Вместо неё плакал чуткий хэгым. Или же эта девушка отдала инструменту свою душу - и теперь та рыдала между двух натянутых струн?
      
       ...Первый полёт, красота и вкус первого цветка наполнили бабочку сытым блаженством. Лёгкие крылья лениво замерли. В следующий миг её привлекли не слышаные доселе звуки. Бабочка перелетела на крыльцо, потом, напуганная взмахом руки со смычком, опустилась подле ног играющей девушки. Всего только на мгновение девушка замерла, разглядывая яркое пятно, неожиданно появившееся на земле близ неё. Один взгляд человека и существа, способного наслаждаться небом. Две красоты, хрупких и мимолётных, встретили друг друга в этом жестоком и мрачном мире, погрязшем в суете и низменных желаниях. Два прекрасных существа сразу и без сомнений признали красоту друг друга...
      
       Чул Су застыл как завороженный, смотря на девушку с хэгымом и бабочку, опустившуюся подле её ног. Время замерло лишь на мгновение, а потом бабочка скромно сложила крылья, скрывая узор на крыльях, а девушка продолжила игру. Вновь плач хэгыма больно резанул по сердцу. Она не должна здесь играть! Она не имеет права играть в такое время! Её полагается наказать, заставить замолчать! Разум хорошо понимает это, но тело не двигается. Сердце, которое казалось каменным, на самом деле всё ещё живо. И боль чужих несчастий, которую он не слышал в последние годы, ныне обрушилась на него мощной волной. Боль отозвалась внутри него. И спасения не было от этой муки... И... и вовсе не хотелось спасения...
       Музыка... она веселит нас на празднествах... Досаждает нам, когда у нас неприятности. Когда она звучит, мы слушаем её. Когда молчит, мы обходимся без неё. Музыка, бессомненно, украшает нашу жизнь. Но крайне редко музыка так заставляет трепетать наши души, так глубоко и прочно въедается в наши сердца, так безжалостно сковывает мозг, приносит нам так много боли, которая из чужой становится нашей собственной. И всё же... как бы ни была страшна эта мучительная красота, встретиться с нею в её неукротимом величии, увидеть в ней чью-то душу и всю её страшную историю... Вначале это кажется чем-то невозможным, а позже станет одним из самых ярких наших воспоминаний... Как прекрасная луна, мягко, женственно и таинственно освещающая небо и притягивающая взор, так и музыка, в которую музыкант вложил всю свою душу, становится самой восхитительной музыкой в нашей жизни из всей, когда либо услышанной нами.
       Повинуясь какому-то необъяснимому желанию, девушка взглянула в сторону. И увидела одного из глав полиции. Ужас объял её. Воин неожиданно улыбнулся, тепло и искренно. Это было так странно... Но его восхищённый взор и его улыбка что-то тронули в её озябшей душе. Девушка робко улыбнулась в ответ. Тут же смущённо отвела взгляд, судорожно сжала смычок. Холодный надрывный плач хэгыма сменился трепетной грустью.
      
       ...Бабочка почувствовала желание взлететь ещё хотя бы раз, подняться в бездонное и чистое небо, разглядеть новые яркие пятна цветов и насладиться каким-то другим нектаром. Она испугалась, что видит сон, а после опять будут земля, постылая трава, долгое и утомительное карабканье по стеблям и опротивевший вкус листьев. Скорей, пока этот дивный сон ещё длится! Надо взлететь! Скорее, скорее... Там... о, она чувствует, что где-то там её ждут новые цветы!
      
       Смычок выпал из ослабевшей руки. Придворная служанка завалилась на бок. Веки её медленно сомкнулись. А белая кофта уже полностью стала алой. Кровавое пятно поползло на подол. Тело закрыло собой инструмент.
       - Да что же ты застыл?! Хватай её! И беги к лекарю!
       Чул Су потрясённо повернулся. Король в дорожном одеянии - почему-то по возвращении он не поспешил переодеться - кипел от возмущения. Его величество, как оказалось, незаметно подошёл, привлечённый мелодией, и стоял около начальника левого ведомства полиции, пока мелодия не оборвалась. И хотя король тоже понял, откуда эта девушка, плач хэгыма в её руках растопил его сердце.
      
       ...Бабочка опустилась в одном из садов дворца и с упоением вкусила нектар цветка, не пробованного раньше. О, эти цветы! Каждый такой яркий... такой сладкий... такой восхитительный... неземной... и их так много во дворце, что, кажется, и жизни не хватит отведать их все. И в суете пробуешь один, другой, третий... И все такие разные, такие вкусные... и хочется пробовать ещё и ещё... пока есть возможность... пока ещё в теле теплится жизнь... И так увлекаешься погоней за новыми вкусами, что всё меньше времени уделяешь, чтобы просмаковать каждый из них... И совсем не до того, чтобы насладиться видом цветка... Так красота каждого соцветия размывается, так красота каждого цветка, сияющего жизнью и неповторимого, остаётся незамеченной. Таково наказанье тех, кто в погоне за нектаром потерял возможность разглядеть прелесть цветка. Нектар - только часть цветка, только часть от совершенства...
      
       Когда Дон И очнулась, то её потрясли сообщением: король обратил на неё своё внимание. Окрепнув, она стала наложницей. Одной из многочисленных наложниц во дворе правителя Страны утренней свежести.
      
       ...Бабочка металась от цветка к цветку, упивалась нектарами, гордо и довольно летала в воздушных потоках...
      
       Позже наложница Дон И родила ребёнка. Девочку. Король ещё некоторое время был благосклонен к ней, потом увлёкся новой прислужницей дворца. Может быть, в краткости его увлечения были виноваты следы от пыток, оставшиеся на теле его женщины. И то ли вину испытывал он из-за этих шрамов, то ли омерзительно ему было касаться тела, оказавшегося израненным и оттого небезупречным. А может, он просто увлёкся в очередной раз: во дворце было много девушек - низших служанок, придворных - и любой из них он мог распоряжаться по своему усмотрению. А что до них... разве кого-то хоть когда-то интересовали их чувства и мечты? Или верно служи во дворце на благо страны и его величества, или смиренно становись одной из женщин правителя - и самый главный выбор твоей жизни вправе сделать только он. Хотя иногда кто-то дерзко выбирал одну из балок под крышей, дно пруда, безжалостный яд или остриё шпильки для причёски.
       Дон И так и не стала матерью принца. Осталась незамеченной в борьбе супруг и наложниц, родивших сыновей. Просто одна из наложниц короля. Время стёрло её красоту и унесло её имя за собой.
       Но Чул Су до самой смерти помнил измученную девушку и бабочку, опустившуюся у её ног. Мысли о том, как плакал хэгым в руках служанки в тот день, много лет заставляли трепетать и сжиматься его сердце. Он встречал её несколько раз во дворце: яркий наряд с широкими рукавами и пышный просторный подол-колокол, спадающий до земли, скрывали её тело. Но Чул Су помнил, каким хрупким оно было, помнил, как единственный раз прикасался к ней, как нёс её на руках. Эта была самая красивая девушка из всех, которых он когда-либо встречал. Девушка, затронувшая его сердце, явившаяся на мгновение, ослепившая своей красотой и исчезнувшая из его жизни насовсем.
      
       ...Каждый цветок по-своему прекрасен. И тому, кто сумеет разглядеть совершенство какого-либо цветка, хватит его одного. А бабочка... Она растворится в небе или утонет в когтях какой-либо птицы. Мы порою помним самые яркие или невзрачные цветы, но редко кто запомнит бабочку, когда-то увиденную им. И уж тем более, люди не запоминают всех бабочек, которых видели. Цветы запоминают намного чаще. Однако же именно бабочка, которую, возможно, за всю её жизнь никто из людей так и не увидит, может унести с собой чью-то песню, печальную песню чьей-то души...
       ...Цветы и бабочки... кто будет спорить, что они прекрасны? Вот только жаль, что не каждый цветок, не каждую бабочку люди успели разглядеть...
       Сколько их было, девушек во дворце Чосона? Сколько пронзительных историй унесло время с собой? Сколько имён забыто, сколько судеб исковеркано и растоптано? Сколько слёз таится в песне хэгыма?
       И, может быть, что Дон И на склоне жизни плакала лишь об одной улыбке, той, которую однажды ей подарил Чул Су?
       Песня на крыльях бабочки... и одна из слёз хэгыма... всего лишь одна из его слёз...

    9


    Сентябрина Ошибочка вышла!   7k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза

      - Ранний климакс! - вынесла вердикт опытнейшая и старейшая (не только в этой женской консультации, но, наверное, и во всем городе) гинекологиня.
      Приговор прозвучал как удар хлыста.
      Нина молчала. Что толку восклицать и удивляться: "Как это?! Не может быть! Мне всего лишь тридцать семь! Вы ошибаетесь!!!". Возмущаться бесполезно. Оставалось одеться и поскорее уйти.
      - А что же ты хотела, дорогуша? - продолжала пытку докторица с анекдотичным именем Сара Абрамовна. - Раньше надо было думать! Хотя бы лет десять назад... А так - ни одной беременности в такие годы! Конечно, климакс, а что ж еще?
      Нине жутко хотелось заткнуть свои уши, еще лучше - врачихин, сложенный куриной попкой и всегда аккуратно накрашенный, ротик. "Ну вот, "дорогуша", ты и климактеричка. А там недалеко до артрита, гипертонии и маразма", - подумалось Нине, и она вышла из кабинета, в котором услышала убийственный диагноз.
      Вообще-то, она никогда не "заморачивалась" детьми. Будучи первый раз замужем, сначала считала себя слишком молодой, потом поняла, что у этого мужчины вообще не должно быть потомства, а во втором браке сочла себя уже старой. Муж Вовка и не настаивал: им, вроде, и вдвоем было неплохо. Привычно и интересно. Без потрясений.
      И вот что любопытно: никаких серьезных "женских" болезней у нее не наблюдалось, но и беременностей не наблюдалось тоже. Пока думала, что "еще может, если захочет" - не хотелось, а вот теперь засвербила-заныла траурная мысль. "Так и встретим старость - два никому не нужных, одиноких перца", - стонало внутри, пока Нина шла к своим стареньким "Жигулям". Возле парковки ее ждало еще одно потрясение - не слишком сильное, потому как привычное: синенькая "пятерочка" была плотно "заперта" двумя дамскими иномарками. "Бабам вообще надо запретить права выдавать!", - ругнулась в полголоса Нина и уселась ждать, когда какая-нибудь из двух "ездушек" соизволит отъехать. В тот момент она не причисляла себя к тем самым "бабам". И вообще ни к каким "бабам" уже не причисляла, потому как нет у нее детей, и уже никогда не будет.
      Мимо прошла женщина с девочкой примерно пяти лет, и Нина чуть не завыла в голос. Пустота. Вся жизнь ее - пустая, никчемная, бесполезная! Что она сделала хорошего? Ну, собак бездомных жалела, кормила и подбирала, нищим подавала, старушек через дорогу переводила. Вчера какому-то деду не хватило денег расплатиться за буханку черного хлеба - она доплатила. Родителям помогает, как может, со свекровью не ссорится. С соседями - тоже. Но ведь этого мало! На работе высот не достигла, в жизни - тоже. Дача в кредит куплена. А как она живет, это же ужас! Кофе поглощает литрами, макияж наносит только по большим праздникам, да и то - в пастельных тонах. Каблуки терпеть не может, платья-юбки - тоже. Когда она в последний раз выглядела "как конфетка"? Лет восемь назад, на собственной скромной свадьбе. Вот, теперь сидит такая вся из себя клуша, в джинсах и кроссовках, в старом "тазике"-ВАЗике, нюни распускает! Видно, таким, как она, дети не положены. Не заслужила.
      Вечером Нина ревела на мужнином плече.
      - Нинуша, успокойся! Я не думал, что для тебя это так важно... Мы об этом и не разговаривали всерьез. Жили же мы без детей, чего теперь страдать? Помнишь, тот анекдот про стакан воды, когда и пить-то совсем не хочется...
      Милый, милый, добрый муж! Ему не надо знать, что тот самый диагноз, поставленный заслуженной пенсионеркой Сарой Абрамовной, - отсчет женского старения. И можно бесконечно часто перекраивать физиономию и вставлять девичий соблазнительный объем в стареющие груди, да природу не обманешь. Что ж... Значит, конец.
      ...Апрель тянулся невыносимо долго, нудно, с головокружениями, тахикардией и отечными ногами. "Вот они, все прелести климакса!", - ворчала уже по-старушечьи Нина, когда открывала на ночь окно: ей все время было душно. Она перелопатила весь Интернет, изучила все симптомы и ужасы теперешнего положения. Все сходилось! Но можно немного улучшить это гадкое состояние, надо только проконсультироваться с гинекологом по поводу специальных препаратов. Они "укротят" приливы и улучшат настроение. Вот только видеть Сару Абрамовну Нине категорически не хотелось. А соседки сильно рекламировали платный кабинет недалеко от дома... Вот и ладно, решено!
      Вера Сергеевна, доктор "вокругпятидесятилетнего" возраста, выслушала Нину внимательно, но, как ей показалось, чересчур легкомысленно.
      - Муж есть? В браке давно? Как он отнесся? - застрочила с быстротой пулемета гинеколог.
      - Нормально отнесся, успокаивает. Развлекает. В театр билеты взял...
      Господи, зачем она рассказывает об этом незнакомой тетке? С другой стороны, а чего та спрашивает?
      - Ну вот, тогда чего такая кислая? Сейчас детки пошли - любо-дорого. Или из квартиры выкинуть норовят, или вообще... Короче, проходи в соседний кабинет, раздевайся, я тебя хоть посмотрю, раз деньги за прием заплатила, - по-свойски распорядилась Вера Сергеевна.
      Нина подошла к ненавистному креслу, разделась, поднялась по ступенькам. "Как на трон! Нет, все же эшафот...", - промелькнуло в голове.
      Доктор нацепила стерильные перчатки, подошла к Нине, снова попыталась успокоить: мол, ничего страшного не случилось, всякое бывает в жизни! Ободряюще и улыбнулась и...
      - Таня! Татьяна!!! Иди сюда, быстро! Я тебе климакс покажу! Ха-ха-ха! Кто твой участковый? - это уже в сторону Нины.
      - Сара Абрамовна, из третьей консультации...
      - Таня, ты где?! - Вера Сергеевна уже вопила в сторону коридора. - Иди, сказала, смотреть ранний климакс. Учись, как надо диагнозы ставить, находясь в старческом... Ладно, не буду плохо о коллегах. Вставай, чего разлеглась-то? Поваляешься еще, пошли, лекарство выписывать буду. Значит, так. Побольше творогу - кальций тебе нужен, яблоки, рыбу, говядину отварную будешь есть, нервничать нельзя. И шуруй к своей Абрамовне, на учет надо встать. И так уже опоздала...
      - Чииво? - как-то жутко по-деревенски выдала Нина, совсем растерявшись.
      - Вот тебе и "чиво"! Беременность, месяца четыре уже, но это я на глазок, надо УЗИ делать... Привет Абрамовне!
      
      ...Нина вышла из роддома цветущая, счастливая и помолодевшая лет на семь. На ней было безвозрастное модное платье-балахон персикового цвета, норковый жакет, ботильоны на изящном низеньком каблуке - все это она приобрела заранее. На осунувшемся лице - легкий макияж, короткие волосы аккуратно уложены.
      - Как на дискотеку собралась! - раздалось из толпы встречающих.
      - Ха! Она - молодая мама, а я - молодой отец, так что нам пока нельзя стареть. Да и на танцульках зажжем покруче некоторых!
      На этом красноречие Владимира иссякло, он бросился обнимать жену и дочку.
      - Ошибочка вышла с тобой, Александра Владимировна! - Нина улыбалась спящему кульку. - Никакой ты не климакс, а вполне живая девочка. Живая! И мы - живые...
      
      

    10


    Piaf2014 Вк-5: Путь к себе   17k   Оценка:8.62*7   "Рассказ" Проза

      
      Маша стояла около зеркала, рассматривая свои серёжки. Она надевала их нечасто - подарок мамы на окончание школы. Маше они нравились, напоминали ей то время, когда она жила надеждой на счастливое будущее, на то, что впереди её ждёт что-то восхитительно прекрасное.
      За прошедшие с тех пор пять лет ничего интересного не произошло в жизни Маши. Жизнь текла скучно и монотонно, без взлётов и падений. Закончив учиться, Маша начала работать в городской библиотеке. Каждый день она почти по два часа добиралась на работу, и, возвращаясь домой около восьми вечера, садилась перед телевизором, чтобы около одиннадцати отправиться спать. Дни текли за днями, недели сменили недели, месяцы сливались в годы. Только выходные дни несколько отличались - Маше не нужно было просыпаться рано, и она подолгу спала, но и в эти дни ничего интересного не происходило в её жизни - она почти не выходила из дома. Так рутинно и спокойно протекала её жизнь до тех пор, пока семь месяцев назад она не познакомилась с Игорем.
      Сначала она стала замечать, что парень украдкой наблюдает за ней в автобусе. Потом он несколько раз провожал её до дверей библиотеки. Она заходила и наблюдала за тем, как он, не решаясь зайти, стоял на улице рассматривая окна, словно решая - в какой комнате она работает, и словно ждал - в каком же окне она появится. Потом он разворачивался и быстрым шагом уходил.
       И вот однажды, это был уж конец марта и весна, наконец-то, понемногу начала заявлять свои права, Мария, как обычно увидев Игоря сначала в автобусе, а потом и за спиной по дороге в библиотеку, незаметно расстегнула перчатку на левой руке и уронила её на дорогу. Увидев лежащую на дорожке перчатку, Игорь поднял её и, догнав девушку вежливо сказал: "Извините, мне кажется, это Вы уронили..."
      Так произошло их знакомство.
      Первое время они встречались друг с другом редко, не чаще раза в неделю. Постепенно потребность в общении возросла настолько, что им хотелось видеть друг друга каждый день. Если же у них не получалось встретиться, то они могли разговаривать по телефону часами.
      Место встречи всегда выбирала Маша. Игорь послушно исполнял Машины просьбы и всегда оставлял за ней последнее слово. Он вёл себя довольно робко, и даже время первого поцелуя выбрала Маша. Это случилось примерно через месяц после их первой встречи. Они возвращались из театра, куда Игорь пригласил Машу. Они медленно шли, наслаждаясь прекрасной погодой. В воздухе чувствовалось приближение весны, легкий ветерок обдувал их довольные лица, навевая мысли о грядущих переменах и пробуждая мечты...
      Они шли не торопясь, делясь впечатлениями о спектакле. Дорога проходила через сквер и, увидев скамейку, Маша предложила ненадолго присесть. Игорь, продолжая рассуждать об игре актёров, сел рядом с ней и вдруг, дотронувшись пальцами до его губ, Маша проговорила: " Поцелуй меня, Игорь..." Игорь робко исполнил её просьбу, а потом, с проснувшейся страстью, начал целовать её губы до тех пор, пока Маша не сказала: " Довольно! А теперь - проводи меня..."
      И любовью они занялись тоже тогда, когда это решила Мария. Через несколько недель, дождавшись, когда её мама уедет навестить бабушку в деревне, Маша устроила романтический ужин, купив к нему торт, фрукты и, почему-то конфеты "Мишка косолапый" - любимые конфеты детства. Игорь принёс бутылку шампанского. Они поужинали и выпили по бокалу. Потом Маша взяла Игоря за руку и повела в свою комнату, где на постели сидела большая мягкая игрушка-чебурашка, с которой Маша спала с детства.
      Когда Маша проводила Игоря до дверей и вернулась в комнату, она увидела, что её любимая игрушка сиротливо лежит на полу. Она подняла её, отряхнула и внимательно вгляделась в пластиковые карие глаза. "Наверное, он обиделся" - подумала она.
      После этого свидания они практически перестали гулять вместе, а все встречи происходили у кого-нибудь в квартире - то у Игоря, то у Марии. Их матери, будто договорившись между собой, зачастили по гостям, мгновенно вспоминая о каких-то важных делах, стоило одному из них появиться на пороге у другого... Так пролетел май. С наступлением лета они на две недели поехали в деревню к Машиной бабушке. Тихая пасторальная атмосфера небольшой деревушки полностью отвечала их настроениям. Они просыпались от звонкого "ку-ка-ре-ку" соседского петуха, завтракали и шли гулять на речку, в поле или в лес. Пытались купаться в пока ещё прохладной воде, собирали в поле цветы и плели друг другу венки, и бездумно бродили по лесу, наслаждаясь обществом друг друга. Они переживали прекрасное время счастливой влюблённости, когда каждое прикосновение волнует и раскрывает невиданные до того грани в любимом человеке. Россыпь родинок, напоминающая Большую медведицу, милые волоски на гладкой коже, нежная складка... Каждая минута общения, каждый проведённый вместе день, открывали для них в партнёре что-то новое.
      Так прошло лето. Похолодало. Утихли первые восторги, новизна отношений понемногу перерастала в будничные, привычные встречи, и всё чаще Маша стала задаваться вопросом - а тот ли это человек, которого она ждала? Действительно ли именно с ним она хочет прожить свою жизнь? Возможно, её принц на белом коне ещё ждёт её в будущем? Однозначно ответить на эти вопросы Маша не могла. Мучая себя сомнениями, она утыкалась заплаканным лицом в подушку и забывалась тревожным сном.
      Эти постоянные думы накладывали отпечаток на отношения с Игорем. Маша, мучая себя, терзала и его, она становилась злее и придирчивее, сама не зная почему. На ставшие уже привычными букеты роз, она отвечала недовольной гримасой, добавляя, что теперь больше любит гвоздики. На приглашение сходить в театр - отвечала, что ей больше хочется в кино. Она отказывала ему в поцелуях, отговариваясь больной головой и объятиях, объясняя, что не настроена на нежности. Игорь не настаивал. Молча отстранялся и только вежливо поддерживал за руку, провожая её до дома, как обычно. Закрывая дверь квартиры, Маше хотелось кричать, бить кулаками в стену и крушить всё вокруг - почему она так себя с ним ведёт? Почему он не на чём не настаивает, а безропотно подчиняется её капризам и молча проглатывает все обиды? Чего же она на самом деле хочет? Она злилась на себя и плакала, но при следующей встрече всё повторялось сначала.
      "Может быть, я не люблю его?" - спрашивала она себя.
      "Нет, конечно люблю, мне ведь с ним хорошо, хотя иногда он меня раздражает."
      "Но когда его нет рядом, я по нему скучаю..."
      Она похудела, вокруг глаз залегли тени, а сами глаза стали блестеть каким-то лихорадочным блеском. В самый разгар золотой осени её лучшая подруга сообщила ей, что выходит замуж за парня, с которым познакомилась всего два месяца назад.
      " Мой Серёженька, я так его люблю!" - кричала она в трубку телефона, захлёбываясь от восторга.
      "Что за африканские страсти?" - недоумевала Маша. Прямо теленовелла какая-то! Неужели кто-то и в самом деле испытывает такие сильные чувства? Тогда почему у неё не так?
      А тут ещё мама со своим: " Вон как Светка ловко провернула! Всего ничего знакомы, а уже окрутила! Что ж вы-то между собой разобраться не можете, сколько уже вместе гуляете. Зачем мучаете друг друга, я же всё вижу! Хватит носом крутить, долго выбирая, можно и старой девой остаться! Да и я ещё хочу успеть понянчить внуков..."
      И вот однажды, Маша проснулась в относительно хорошем настроении. Сегодня вечером они собирались с Игорем пойти в ресторан. Почему бы не застать его врасплох, сказав, наконец, что решила выйти за него замуж? Интересно будет взглянуть на его ошарашенную физиономию! В конце концов, мама права - зачем тянуть? Ведь она его любит, конечно же, любит!
      Маша посвятила весь день подготовке к вечернему объяснению. Укладывала волосы, выбирала платье, наводила макияж и репетировала перед зеркалом взгляды и выражения лица. Как лучше преподнести ему эту новость - весело улыбнувшись? А может быть, лучше придерживаться сдержанно-официального тона, ведь дело-то серьёзное? И, главное, когда лучше сказать - вот прямо с порога? Так не интересно. Тогда, наверное, после горячего? Хотя, лучше всего, наверное, будет подождать, пока подадут кофе. Так сказать, на десерт...
      Наступил, наконец, вечер. Маша, уже одетая, стояла перед зеркалом, держа в руках свои любимые серьги - последний, завершающий штрих. Ещё раз оглядев себя в зеркале, Маша довольно улыбнулась своему отражению - сегодня будет особенный вечер!
      Сидя напротив Игоря в ресторане, Мария выжидала. Вот к столику подошёл официант и, приняв заказ, удалился. Вот Игорь, не сводя с неё глаз, а выглядит она сегодня просто потрясающе! - наливает ей розовое шампанское. Громко играет музыка, пары танцуют, смеются красиво одетые женщины, что-то пытается рассказать, запинающийся от волнения Игорь. Маша почти не слышит его, она лишь улыбается и благосклонно ему кивает. Вот он тянется к ней бокалом - она протягивает свой ему навстречу. Они чокаются и Игорь произносит: "За нас!"
      Маша отпила из бокала и поставила его на стол. "Вот самый подходящий момент" - решила она. Она улыбнулась своим мыслям и вдруг увидела небольшую коробочку, которую Игорь, достав из внутреннего кармана пиджака, открыл и положил перед ней на стол. Блеснувшее нежной зеленью кольцо с изумрудом, заставило её оторопеть. Как в тумане, увидела она, как Игорь встаёт и, взяв её за руку, произносит: "Маша! Я долго думал и решил, что нам надо определиться в наших с тобой отношениях. Я люблю тебя, Маша, и хочу, чтобы ты стала моей женой!"
      Маше вдруг показалось, что земля ушла у неё из-под ног.
      - Я не слышу, что ты говоришь! - тихо сказала она.
      - Я прошу тебя стать моей женой! - громче повторил Игорь, поднося её руку к губам.
       -Как это... Почему? - Маша резким движением вырвала руку из рук Игоря. Задетый ею бокал упал, и шампанское растеклось по скатерти, оставляя на ней розовый след.
      - Что с тобой, Маша? Ты мне отказываешь? - Игорь выглядел растерянным, он явно не понимал, что происходит.
      - Я... я... Почему ты спешишь, всему своё время...
      - Но, Машенька, мы ведь с тобой давно встречаемся, я люблю тебя...
      - Нет... Не сейчас... Я не хочу говорить на эту тему! Отстань от меня! Как ты умудряешься всё всегда испортить! - злобно закричала Маша. Хорошее настроение испарилось, она в ярости смотрела, как Игорь дрожащими руками закрывает коробочку с кольцом и убирает её в карман пиджака. В этот момент он вспоминал, как бы счастлив, покупая это кольцо, какие мечты проносились у него в голове, какие планы он строил... Если бы Маша не была так взбешена, она с лёгкостью прочитала бы это у него на лице. Но ей было не до того. Она сидела, просто потрясённая тем, что всё то, что она себе напланировала, разлетелось в прах и совершенно не обращала внимания на то, как своими словами разрушила надежды другого человека. Оба думали, как много может измениться за короткий отрезок времени, но, если Игорь переживал молча, то Маша молчать не могла.
      - Ты всё время всё портишь! - со злостью повторяла она. - Не понимаю почему! Я тебя просто ненавижу, отвяжись от меня! Не звони мне больше... И вот что... Между нами всё кончено!
      Маша схватила свою сумочку и, развернувшись, бросилась к выходу, оттолкнув по дороге официанта.
       Спустя некоторое время состоялась свадьба подруги Светы. Несмотря на Светины уговоры, Маша отказалась быть свидетельницей. На просьбы и уговоры она, заплакав, попросила не мучить её, но на свадьбу всё же пришла, тихо сидела в уголке и ушла задолго до её окончания.
       Прошло несколько недель. Маша вышла из дверей библиотеки, спустилась по ступенькам. Плотнее запахнула шарф на шее, взглянула на небо. Низко висящие тучи на тёмном небе не прибавляли настроения, давили и вызывали желание очутиться поскорее дома, закутаться головой в одеяло с головой и заснуть. "Пройдусь пару остановок пешком!" - назло всему решила Маша.
       Дорога проходила мимо церкви, на которую Маша никогда не обращала особого внимания. Сама не зная зачем, она подошла к дверям и потянула за ручку. В полумраке открывшего ей большого помещения неожиданно оказалось уютно, тепло и приятно пахло. Таинственно поблёскивали оклады икон в глубине зала, чуть заметно колебались огоньки расставленных свечей.
       Маша никогда не интересовалась религией, точнее, не воспринимала её, как что-то серьёзное. Занимательные истории, забавные комментарии в юмористических журналах, темы для анекдотов - разве можно относиться к этому по-другому! "Религия - это удел недалёких старушек", - так думалось ей.
       Сейчас почему-то её присутствие в таком месте не показалось ей чем-то неправильным. "Кажется, мне надо поставить свечку", - вспомнила она. Задаваясь вопросом, правильно ли она делает, она купила у сидящей недалеко от входа пожилой женщины три тоненькие свечки. "Одна - как-то несолидно, две - это как цветы на кладбище, пусть будет три" - решила она про себя.
       Маша медленно пошла вглубь помещения, рассматривая убранство церкви. Её внимания привлекла икона в необычно богатом и большом окладе. Около неё свечек было особенно много. Маша приблизилась и стала внимательно рассматривать изображение. Дева Мария, нарисованная на иконе, держала в руках младенца, у которого, в свою очередь, в руках был свиток, на котором было что-то написано.
       Маша наклонилась ближе, чтобы прочесть, что же написано там, и тут почувствовала, как кто-то трогает её за плечо. Обернувшись, она увидела женщину, у которой купила свечи.
       - Вот что там написано, дочка, - проговорила она. - "Суд праведен судите, и милости и щедроты творите..." Эта икона называется "Утоли моя печали". Видишь, как Богородица наклонила голову, как бы прислушивается? Молись, дочка, молись искренне, и она тебя услышит.
      - Да я даже не знаю, как это делать... - растерянно проговорила Маша.
      - А ты в душу свою загляни, все, что на сердце лежит, то и говори. Слова сами найдутся...
       Проговорив это, она отошла.
       Маша по очереди зажгла свои свечи, посмотрела на икону и глаза её наполнились слезами.
      - Господи, господи... Извини, что я пришла к тебе, когда мне так плохо... Что не приходила раньше, тоже извини... Помоги мне, пожалуйста, дай мне ума, чтобы разобраться в себе... Чтобы не делать ошибок и чтобы никого-никого больше не обижать... Сделай меня добрее, пожалуйста, господи... Утоли мои печали... да, именно так - утоли мои печали, - повторила Маша ещё раз, вытерла заплаканное лицо и пошла к выходу из церкви.
      - Всё будет хорошо, дочка, - проговорила ей вслед та, что подходила недавно.
      - Да, всё будет хорошо, - повторила Маша. - Спасибо Вам!
       Маша вышла из церкви и, остановившись, посмотрела по сторонам. Вокруг всё было по- прежнему - проехал автобус, взявшись за руки, прошла быстрым шагом молодая пара, невдалеке бабушка везла на санках ребёнка... Для людей вокруг ничего не изменилось, только Маша чувствовала в себе какое-то обновление.
      "Да, Москва слезам не верит!" - усмехнувшись, подумала она. Как там в песне: "Чем же всё это окончится? - Будет апрель!" Всё верно. Будет апрель, весна, начнётся новая жизнь!"
      
      Маша шла по тёмной улице, снег скрипел под её ногами. Ей уже не было холодно, она чувствовала, что откуда- то у неё появилось силы, словно какой-то тяжёлый камень упал с её души.
      Вернувшись домой, Маша не переставала думать о том, что же подвигло её зайти в церковь. Как будто сама судьба вела её за руку. Оказывается, что молитва - это именно то, что было ей нужно. Уже лёжа в постели, она потянула с полки "Весёлую науку" Ницше и, открыв наудачу, наткнулась на одно место, показавшееся ей интересным.
      "Только раз в жизни мы были друг другу так близки, что, дружбе нашей и нашему братанию, казалось, ничто не могло помешать, и разделяла нас лишь маленькая тропа. И вот, в то самое время, когда ты хотел перейти ее, я спросил тебя: "Не перейдёшь ли ты ко мне через эту тропу?" - но ты уже не захотел сделать этого, а на вторичную мою просьбу ты промолчал. И залегли с тех пор между нами горы и бурные потоки и все, что разделяет и отчуждает, и, если бы мы теперь даже захотели прийти друг к другу, то уже не могли бы сделать этого! И когда ты задумываешься теперь о той небольшой тропе, слов недостаёт у тебя, и ты рыдаешь и стоишь в изумлении".
      Маша закрыла книгу. В горле у неё стоял комок. "Что это, как не знак свыше?" - подумала она. "Что же из этого следует? Следует жить..."
      
      
      
      
      
      

    11


    Gogol Вк-5: Воспитание человека   25k   Оценка:9.36*5   "Рассказ" Проза

      Больно жгло щеки, то ли от солнца, то ли от злобы. Ростом я была в два раза ниже старшего, но даже, будь мы равны, он все равно сильнее. Четкая мысль еще не появилась в голове, а ноги сами начали движение. Я схватила какую-то корягу и стала бешено ею размахивать. Я не сразу опознала свой крик, он вырывался откуда-то из нутра, но реакция была удивительная. Мальчишки замерли, гладя на меня, распахнув рты. Если бы мы были в Техасе, то ветер гнал бы между нами перекати-поле под звуки Морриконе, а чуть подальше - газетные обрывки.
      Я успела пару раз замахнуться и стукнуть того, повыше, но он даже не взвыл от боли. Он мигом выхватил из моих рук ветку, вырвал рюкзак и оторвал от него ремни. Я сопротивлялась как зверь, кажется, минуты две. Битва окончилась быстро, я нашла на себе множество царапин, разбитые коленки, порванное платье.
      Они оставили нас с Васькой на земле. Он плакал, растирая черной рукой грязь по лицу.
      - Вставай, давай помогу, - прохрипела я.
      Он оттолкнул мою руку и злобно прокричал:
      - Дура! Ты же девчонка, зачем влезла? Я бы сам справился! Дура! Пошла отсюда!
      Вася подпрыгивал и толкал меня, приговаривая, какая я дура, пока я не упала. Он выглядел удовлетворенным, развернулся и ушел, оставив меня сидеть на земле. Я даже плакать уже не могла. Встала, подобрала кое-как свою сумку. Тащила ее сначала на руках, руки отнялись, я положила на дорогу и просто волокла, еле-еле перебирая ногами.
      Ярость, испуг, злоба отступили. Грязь на коленках лезла в ссадины и щипала. На губах чувствовался привкус крови, смешанной с пылью. Я старалась не прикасаться земляными пальцами к ранкам, которые проявляли себя по всему телу, ноющей болью. Они невыносимо чесались. Я хлюпала носом, и часто моргала, стараясь остановить слезы. Не распускай сопли, свои проблемы решай сама, вспомнила я родительский завет, и старалась соответствовать.
      
      То утро началось как обычно, но я еще не знала, что этот день окажется поворотным в моей жизни.
      - Как дела в школе? С кем-нибудь подружилась?
      - Пока нет.
      - Почему? У меня в твоем возрасте было много друзей. Мне все было интересно. Носился как угорелый. Что тебе мешает?
      - Не знаю. У меня нет времени.
      - У тебя! Мне бы твои заботы. Ну ладно, не страшно, еще подружишься, еще намучаемся с тобой.
      Мы сидели в кухне. За окном разгорался 95 год. Вдоль стены с трудом вписывался раскладной белый стол из ДСП. Отец вольготно раскинулся у двери в кухню, вытянув ноги. Место матери было на углу, спиной к раковине, откуда удобно подходить к подвесным шкафам. Обычно она обхватывала ножку стола, чтобы сесть ближе. Мне оставалось пространство между огромным старым холодильником, и вечно сквозящей балконной дверью.
      Отец с чувством прожевал кусок бутерброда и потянулся за добавкой.
      - Мать, дай еще. А ладно, сам. Куда вы кладете хлеб? Я что, должен его искать в своем собственном доме? От дочери, конечно, не дождешься.
      - Он в хлебнице, пап.
      - В хлебнице...
      Отец достал батон, взял нож, которым мать нарезала помидоры, и отрезал себе жирный кусок. Лицо его тронула небрежная грусть, он обернулся в мою сторону.
      - Мать сказала, что ты вчера нарисовала чудесный рисунок. Покажешь?
      - Может потом? А то в школу опоздаю.
      - Для отца минутки нет? Я тебя кормлю, пою. И этим мне отвечаешь? Давай неси.
      Знала же - добром это не кончится, нехотя встала, пошла, шаркая тапочками, в комнату и вернулась с карандашным рисунком на А4. На нем я нарисовала двух воркующих голубей возле печной трубы.
      - Дайка сюда.
      - У тебя руки грязные.
      - Нормальные у меня руки, не грязнее твоих.
      Я протянула рисунок и встала за спиной, ожидая вдумчивой критики доморощенного искусствоведа.
      - Хм. Не Саврасов, конечно, но для тебя вполне прилично. Все равно лучше не сможешь. А то мать, было, решила, что Микеланджело растит. Какой из тебя художник, если она сама бухгалтер, а я аудитор. Ха, ха. Брось ты эти мазилки, как будто нечем больше заняться. Лучше бы училась.
      - Я учусь.
      - Учится она. Садись, доедай.
      - А где моя глазунья? - я растерянно оглядела столешницу.
      Отец ел свою порцию, моя же тарелка стояла пустая, хотя я почти не притронулась. 'Подстава' - подумалось мне. Одного бутерброда мне мало, а готовить по второму разу нет времени. Желудок одиноко заурчал, не предвещая ничего хорошего. Стало обидно.
      - В большой семье клешней не щелкай, - отец как всегда! - Надо делиться с другими, поняла? Слушай, чему отец учит, пока живой... Э-э-э, куда хлеб отламывать? Сколько раз повторять, хлеб нужно резать.
      - Почему? Ты его только что измазал в помидорах. Лучше что ли, чем ломать?
      - Хамишь? Еще раз так сделаешь, получишь. Быстро доедай, сколько тебя ждать. Я уже готов, а ты все копаешься. Раскрошила весь хлеб, а матери теперь за тобой убирать.
      - Это твои крошки.
      - Что ты сказала? - он внимательно посмотрел в глаза, выжигая все чуткое во мне. - Убери этот хамский взгляд. Не выводи меня. Последний раз тебя предупреждаю. Все, вставай, поела, раз такая умная.
      Слезы подкатили, я опустила глаза в пол, сдерживаясь. Лучше бы ничего не рисовала. Он скривил рожицу, как у маленького мальчика, который вот-вот соберется расплакаться.
      - У-у-у, еще мамочку позови. Нюни распустила. Во взрослой жизни еще не так получать будешь, учись сейчас стоять за себя.
      Возражать не имело смысла, на любое сопротивление я получала подзатыльник и цитату из Библии. Встала и пошла обуваться.
      Прихожую занимали большой шкаф для верхней одежды и тумба с тапочками. В угол свалили мамины книги, а рядом к стене вертикально прислонили полку. Было тесно. Отец ставил свою обувь между входной дверью и тумбой, матери досталось место сразу за ней. Мне велели брать обувь в комнату. Если я забывала и оставляла в коридоре, отец проводил воспитательную беседу.
      В школу я шагала быстро, чтобы не опоздать, огибая лужи и вспугивая сероватых голубей. Предрассветным утром было еще темно, но стайки точно таких же школьников стягивались к невысокому квадратному зданию.
      Друзей у меня особо не было. Одноклассники не обижали, но и не дружили. Однажды учительница сказала, что я учусь слишком хорошо, чтобы что-то понимать в житейской мудрости, так и сказала - в житейской мудрости. Я ее не поняла. 'Тебе надо быть посмелей' - говорила она жалостливо. Но все были такие интересные, веселые, а я считала себя скучной и пустой. Считала, что никто не захочет со мной дружить.
      На уроке литературы мы писали сочинение про семью. Я не знала, что написать и получилось вот что:
      "Мы живем втроем: мама, папа и я. У нас очень дружная семья. Папа весь день на работе, а мама хозяйничает по дому. Когда я прихожу из школы, то делаю уроки и помогаю маме. Я очень люблю своих родителей. Они очень занятые и у них нет времени на развлечения. Когда я вырасту, начну сама зарабатывать и обязательно отведу их в театр или кино. Мы вместе будем есть мороженое."
      Потом был урок истории, где нам рассказывали про Прогресс и то, как сильно продвинулось человечество в своем развитии, о том, как легко нам сегодня жить. И теперь люди стали добрее друг к другу и это называется Гуманизм.
      Я слушала учительницу и думала, что если все люди добрые, откуда же берутся злые?
      За окном уже рассвело, но наши головы пока отражались в стекле. Я представила всех в ржаном поле. Себя, одетую в простую робу с серпом в руке. Где-то поодаль бродили медлительные коровы. Они обмахивались тонкими хвостами, а над их головами порхали бабочки.
      А потом я жила в пещере, выстланной сеном, и носила меховую накидку из шкуры мамонта. К ночи тьма опускалась бездонная как Марианская впадина, но вскоре над пещерой появлялись одинокие звездочки, а где-то в лесу завывали свою песню волки. Мне приходилось разжигать костер с помощью палочек и камней и голодать по несколько дней. Да, моя нынешняя жизнь полегче будет, решила я.
      Прозвенел последний звонок, я быстро собрала свои учебники и вышла из школы. Солнце жгло загривок, а ремни от рюкзака натирали плечи. Не то, что работа в поле, конечно, но тоже не сахар. Было душно и я радовалась каждый раз, как меня настигал короткий ветерок.
      Дорога у школы была земляная и от этого пыльная. Пару раз ее засыпали щебнем, но машины стирали его в песок, дождь мешал с грязью, а солнце причудливо высушивало глубокие порезы, оставленные шинами. На ней все еще проглядывало много камушек.
      Там, где дорога сужалась, рядом с гаражами, я заметила Ваську. Он истошно взывал к помощи. Ваську травили старшие, обзывали и громко требовали деньги. Тот, кто повыше, ударил в живот. Вася скорчился, но не упал. Тогда другой толкнул, и Вася все же повалился в грязь. Первый плюнул ему на лицо, крикнул что-то ругательное, а потом оба начали его пинать...
      
      Мать, приложила руки ко рту, глядя на меня в дверном проеме.
      - Что ж ты сделала-то с собой? Вся грязная, ободранная, как кошка подзаборная. Где же я теперь новый рюкзак возьму? А платье! Поглядите на нее. Это ж было новое платье. Правильно отец говорил, еще от тебя натерпимся. Иди быстро мойся, пока отец не пришел.
      Мать легким жестом указала на дверь ванной, кинула на меня презрительный взгляд и пошла обратно к плите. Я кинулась к ней с полными слез глазами, умоляя ничего ему не рассказывать.
      - Мама, мама, мамочка, не рассказывай папе, пожалуйста.
      Голос срывался и взвизгивал, я была в отчаянии, хваталась за ее подол, ползла на коленях, пыталась ухватить ее за руку, повторяя мамочка, любименькая, мамочка. Она нехотя обернулась, поджала губы, приподняла левую бровь и холодно поинтересовалась:
      - Ты хочешь, чтобы я соврала отцу? А как я ему объясню, откуда твои синяки?
      - Я не выйду из комнаты, буду сидеть как мышка, ты скажешь, что я уже легла спать. Или скажу ему, что упала в школе, когда играла в мяч. Все что угодно, только не рассказывай ему про рюкзак, пожалуйста.
      Меня прорвало. Я захлебывалась в слезах и соплях, волосы лезли в рот, а я отдирала их от щек грязными руками, от чего становилась еще чумазее.
      - Это первый и последний раз. Я не хочу врать твоему отцу. Ты должна понимать: то, что мы с тобой делаем - не правильно. Ты бы должна была ему все рассказать и объяснить, почему порвала рюкзак. Но я твоя мать, поэтому на сей раз я тебя пожалею. Запомни этот случай, чтобы такого не повторялось, - она подняла вверх палец и назидательно посмотрела.
      После душа я сидела за письменным столом в своей комнате и в сотый раз перечитывала Волшебника страны Оз.
      Комната считалась моей условно, потому что в нее складывали ненужный хлам, которому не было место в другой части квартиры. В любой момент ко мне могли зайти гости родителей. У меня было несколько вещей, которые я называла своими, и которые отец часто использовал для манипуляций. Он мог угрожать отобрать альбом с рисунками или выкинуть любимую игрушку.
      Иногда мать недоуменно вопрошала, отчего я не могу сама, заметив беспорядок, прибраться в квартире. Она брезгливо мерила меня взглядом. Но в чужом доме вещи переставлять не принято. А от неверно убранного предмета она приходила в бешенство.
      Несколько раз, механически возвращаясь к одному и тому же абзацу, я представляла, как услышу металлический стук ключей о замочную скважину. Это означало, что пришел отец. Комок в груди сдавливал дыхание, а я старалась отвлечь свои мысли строками из книги. Пару раз я стискивала зубы и сжимала кулак, шепча "ненавижу, ненавижу", от чего чувствовала себя гадко и противно. Мне было стыдно, что я так боюсь и ненавижу отца, а заодно и саму себя трусливую, жалкую, неспособную ни на что. Я хотела делать все правильно, чтобы он мной гордился, но все время получалось что-то не так.
      Часов в семь пришел отец. Я закрыла книгу и, мгновенно укрывшись одеялом, притворилась спящей. По его голосу было понятно, что он в приподнятом настроении. Он громко рассказывал матери, как легко исправил ошибку своего начальника, когда тот не смог определить, где не бьется баланс.
      - Может быть, сегодня повесишь полку? После ужина, разумеется, а то уже второй месяц книги лежат в углу, - мать тоже почувствовала подъем и воспользовалась моментом.
      - Ты же знаешь, я был занят, не пили меня... Ладно, вечером.
      Про полку он вспомнил уже после десяти.
      - Может тогда завтра? Уже поздно.
      - Завтра будет новый день, новые дела. Работы не много, я быстро управлюсь.
      По характерному шуршанию я определила, когда отец достал дрель из дальнего верхнего отделения стеллажа, измерил полку, наметил точки на стене, подобрал сверло и громко кряхтя залез на стул. Стена завибрировала, когда он начал сверлить. Я накрыла ухо подушкой, сверху натянула одеяло, пытаясь заглушить грохот, но это не очень помогло.
      Я мечтала, что вот отец отложит дрель, вспомнит обо мне, зайдет, нежно погладит по голове, спросит, как у меня дела. Я скажу, что все у меня замечательно. Но он заметит ушибы, обнимает крепко-крепко и скажет, что я молодец, не дала себя в обиду, помогла Ваське, что я поступила именно так, как он и учил меня, и что он очень меня любит. Потом он поцелует мне лоб, укроет одеялом и пожелает доброй ночи.
      Отец чертыхался минут десять. Стена оказалась несущей, сверла быстро стирались, но дырки нужной глубины появлялись очень медленно. Звонок прервал его страдания. Я слышала, как отец открыл дверь, а потом, похоже, упал. Какой-то мужик резким прокуренным басом орал матом о том, что шуметь после десяти вечера нельзя. Мне захотелось его поколотить.
      Когда дверь закрылась, мать подбежала к отцу, вытереть кровь.
      - Тихо-тихо, надо холодного приложить. Вот так, держи крепко, сейчас помогу тебе встать. Я же тебя предупреждала, надо было завтра...
      Я услышала, как он оттолкнул ее, и она ударилась спиной о шкаф.
      - Это Ты мне сказала про полку. Это Тебе надо было край сегодня вешать. Все мои проблемы только от Тебя.
      - Ну как же... Не убирай, синяк будет! - мать говорила с досадой и я знала, что она прижимает руки ко рту, чтобы справиться с дыханием и не выдать обиду непроизвольным движением.
      - Отойди от меня, иди спать! Как же вы мне надоели. Если бы не я, вы бы с голоду подохли. Зачем портить мне жизнь. Тебе это нравится? Нравится, я спрашиваю?
      - Нет! Не нравится! - я слышала ее всхлипы.
      - Хочешь, чтобы я ушел? Да я в любой момент могу встать и бросить тебя. Ты мне не нужна. Сидишь у меня на шее.
      Он засобирался, был слышен стук шкафа, шорох одежды.
      - Пожалуйста, не надо, куда ты в ночь?
      Она подавляла рыдания, получалось так, словно она задыхается. Я покрепче прижала к голове подушку и свернулась комочком. Руки дрожали, у горла пробежала непроизвольная судорога. Мать поддалась панике и сделала неуклюжую попытку перевести его внимание.
      - А ты видел, что наша-то учудила? Порвала свой рюкзак!
      Внутри у меня что-то оборвалось. Зачем она так? Я же ей верила! Я замерла. Хотелось крикнуть - "предательница, ненавижу".
      Отец не отвечал. Хлопнула дверь шкафа, защелка на входной двери, звякнули ключи. Я не могла разобрать, уходит он или закрывает входную дверь. Что-то тяжелое громыхнуло.
      - Вставай, - отец стоял на пороге комнаты, его низкий голос был совсем близко.
      Быстрым движением он сорвал с меня одеяло.
      - Глухая что ли? Я сказал, поднялась и села за стол.
      Пока я перелазила из кровати на стул, он рассматривал мой рюкзак. Под одеялом было так тепло и уютно, а без него кисти рук и ступни мгновенно замерзли. Я подтянула ноги, прикрыла их ночнушкой, чтобы избавить от холода, и обхватила руками. Ему это не понравилось. Он велел мне встать и осмотрел ссадины.
      - Откуда это?
      - Я подралась с мальчишками...
      - Тихо! Сядь на место, не задирай ноги, как маленькая... Не скрещивай ничего, сиди прямо. Не сутулься. Вот так... Отвечай только на вопрос, четко... Они тебя били?
      - Да.
      - Сколько их было? Ты их знаешь?
      - Двое, знаю, они в параллельном...
      - Закрой рот! - он тяжело дышал. - Почему вы подрались?
      - Не знаю.
      - Дебилка что ли? Как ты можешь не знать, за что дерешься?
      - Не знаю.
      - Идиотку вырастил... Мать, иди, смотри кого мы вырастили. Дура не может вспомнить, почему ее побили. Чему же ты научишься, если не знаешь, за что тебя бьют? Значит, заслужила, раз избили. Без дела-то бить не будут. Заслужила.
      - Нет, нет, не заслужила! Они били Васю, одноклассника, я его защитила.
      - Не возражать, - он поднял руку перед собой, останавливая меня.
      Помолчал размышляя.
      - Так. То есть какие-то парни дрались, а ты полезла в драку? - он иронично вздохнул и ногтем постучал по столу. - Не могла получше придумать?
      - Нет, он был слабее, я его защитила.
      - Дебилка и есть. Кого ты можешь защитить? Посмотри на себя! Кто тебя звал в эту драку? Что ты заслужила? Он тебя хоть отблагодарил, защитницу?
      - Нет, - я уперлась взглядом в его ботинки, чтобы не смотреть в глаза, но знать, когда он начнет двигаться.
      Отец ненавидел прямой взгляд, считал его хамским, я старалась не раздражать его лишний раз. Его правый носок дрогнул, я хотела увернуться, но он был быстрее.
      - Ты хоть знаешь, сколько я работал, чтобы тебе этот рюкзак купить? Знаешь? Отвечай! - он принялся трясти меня за плечи.
      Я вцепилась руками в стул, чтобы уменьшить тряску и пыталась не дышать, убеждая себя, что это помогает. Лица было не видно, но я знала, что его черты перекошены от ненависти, а глаза полны злобы.
      - Скотина неблагодарная, только деньги на тебя переводить. А сама-то ты что-нибудь сделала? Ты тупая и ленивая! Всю жизнь туалеты мыть будешь, алкашкой вырастешь и под забором помрешь. Ни на что больше не способна!
      Он отпустил меня, отдышался. Резко занес надо мной руку, словно желая ударить, я дернулась в сторону. Ему нравилось, как я трясусь от страха. Он зашел мне за спину. Я вжала голову в плечи.
      - Ты ешь, пьешь, играешь в игрушки. Все за мой счет. Только благодаря мне ты еще дышишь. Если что-то не нравится, можешь отправляться в детдом. Там таких как ты только и ждут. Хочешь туда? Отвечай!
      - Нет. Я в туалет хочу...
      - Рот закрыла! Пойдешь, когда я скажу, поняла?
      Я покорно кивнула.
      - Я как ты дома не рассиживался. Ты живешь и мир тебе раем чудится. Ты же никаких лишений не испытывала. Живешь в покое, тепле, изобилии. А знаешь, как мы жили? Мы все спали в одной комнате, радовались картошке в доме. Я одежду за своими братьями донашивал. Родители уйдут, а я младших в школу отведу, из школы в магазин зайду, дома родителям ужин приготовлю. Я когда в общаге жил, еще и подрабатывал. Из дома ничего не получал, родители жили бедно, я сам посылал деньги домой. А теперь живу лучше своего отца, имею уважаемую работу, хорошую зарплату. А ты меня позоришь! Отца и мать не уважаешь, труд наш не ценишь!
      Он снова замахнулся.
      Я пыталась его не слушать. Каждое его слово оставляло шрам где-то глубоко, который ныл и зудел сильнее тех, что на теле. Я мечтала вырасти и вернуть ему все деньги, которые он на меня потратил, чтобы он больше не мог меня ими попрекнуть. Зачем же ты меня рожал, мысленно спросила я, и мне стало стыдно. А он продолжал:
      - Мой отец для меня навсегда остался отцом, которого надо слушать, даже если тот не прав, потому что он мудрее. Я тебя пальцем не тронул, а отец меня, знаешь, как порол? И я Человеком вырос. А я вырос и решил, что своего ребенка пороть не буду. Так, может, еще пожалею! Может зря дурь твою вовремя не выбил.
      Он еще долго кричал, его слова слились в один сплошной гул. А я размышляла о том, почему сильные топчут слабых? Почему они учат как стать добрым, честным, самоотверженным, то есть человеком, которому не выжить? А сами не такие. Ведь от того, что жизнь стала легче, жить не стало проще.
      Человеческая природа неистребима. Тот, кто изобрел колесо, стоял у истоков изобретения паровоза, но человек с тех пор не изменился. Приумножать можно только знания и богатства, человек - это единственный велосипед, который нужно изобретать каждый раз заново.
      Отец меня и правда пальцем не трогал, но словами он добирал то, что запретил себе делать руками. В тот раз я впервые осознала, что он ошибается на мой счет. Моя удача. Вот так я, подобно Страшиле, обрела мозги. Я освободилась. Я поняла, что не все его высокопарные слова были для того, чтобы меня чему-то научить, но подчинить и упиваться своей властью. Он любил меня, но как-то по-своему. Я никогда не спрашивала, но, думаю, он пронес в себе обиду на своего собственного отца. Он не хотел повторять ошибки своего отца, я не хотела повторять его ошибки. Я должна была прервать эту мучительную цепь.
      
      На свой страх и риск в шестнадцать лет я устроилась официанткой. Часть зарплаты отдавала матери, часть - откладывала в заначку. Работа не терпела робких и забитых, мне пришлось стать жестче, научиться разговаривать с людьми. Я почувствовала вкус самостоятельно заработанных денег. Обрела первую подругу, которая дала мне самый дельный совет из возможных:
      - Уезжай, как можно дальше, они не дадут тебе жизни.
      В семнадцать я бросила вызов. Собрала всю волю в кулак и заявила, что уеду поступать в другой город. Я знала, что будет скандал, но мне не привыкать.
      Это был удар под дых. Семейный громоотвод взбунтовался! Без меня родителям просто не о чем было говорить.
      - Куда тебе? Кто тебя там ждет? Ты никому не нужна, кроме матери с отцом! - воинствовал мой папаша.
      - Я уже не маленькая девочка, которую ты можешь шпынять. Я сама принимаю решения!
      На следующий день, я собрала вещи и направилась к входной двери. Отец был на работе. Мать попыталась меня остановить. Я высказала ей все.
      - Мама, ты же его никогда не любила! Ты вышла за него ради своего комфорта. Ты слабачка. Я все равно уеду.
      Лицо ее побагровело. Но глаза не врали - я попала в самое сердце.
      - Как ты посмела посягнуть на святое - родителей?!
      Она кричала, что это ложь, а я гнилая, неблагодарная дочь. Я не стала дослушивать и пулей унеслась на вокзал. Также как и Трусливый Лев, я обрела смелость! Перестала ждать, что отец изменится, а вместо этого решила измениться сама.
      Первое июля я отметила в календаре. В этот день я вырвала свои корни, выпорхнула серым воробушком из родового гнезда и уехала в другой город. Поступила в университет, жила в общаге, подрабатывала.
      
      С будущим мужем мы познакомились в институте. Он не любил музеи, фанатично болел за Зенит, мало говорил, пропадал часами в гараже, но он любил меня. Первый раз в моей жизни кто-то любил меня. Я ощутила, что Железному Дровосеку вернули сердце!
      Родители на свадьбу не приехали, отец назвал возлюбленного 'проходимцем и бессеребренником'. Наконец, я сказала ему вслух, то, что всегда скрывала, боясь осуждения и непонимания:
      - Я ненавижу тебя! Ты мне жизнь сломал!
      Он ошарашено замолчал, а я в ужасе бросила трубку.
      
      Через год после свадьбы у меня родился Ванечка. Я решила, что обязательно позволю ему пройти по своей мощеной желтым кирпичом дороге самостоятельно. Моя задача - вселить в него уверенность и научить справедливости, своим примером показать бескорыстную храбрость и благородство. Я поняла, что главная цель родителя не воспитать Человека, а позволить ему вырасти. Теперь я не сомневаюсь - завтра будет лучше, чем вчера.
      
      Отец не разговаривал со мной шесть лет. Я не стремилась простить, это произошло само собой.
      Мы встретились на похоронах матери. Отец осунулся, сморщился, сильно постарел. Я заметила вспухшие от слез глаза. Смерть матери подкосила его, он увидел свое одинокое будущее без жены, без детей. Друзья давно умерли. Это сильно повлияло на него, было видно, что он изменился.
      Отец взглянул на меня, и водянистые зрачки засверкали, рот слегка дернулся, на лицо вернулась давно забытая улыбка.
      Я подтолкнула пятилетнего Ваньку вперед. Он робко подошел и, протянув руку, звонко сказал:
      - Здравствуй деда!
      Дрожащими от волнения руками дед крепко обнял внука, слезы лились из глаз, а когда он встал, как встают солдаты после боя, еле живой с колен, посмотрел на меня и сказал:
      - Родная, прости! Я очень люблю тебя!
      Стало понятно, что мне все же удалось растопить Злую Ведьму и вернуться домой. Я кинулась к отцу в объятья и разрыдалась.

    12


    Леона Вк-5 Любовь стоит того, чтобы ждать...   6k   Оценка:7.89*6   "Рассказ" Проза, Любовный роман


       Любовь стоит того, чтобы ждать...
      
      
       - У тебя скоро поезд...
       - Я знаю...
       Затянувшаяся тишина тяготила обоих. Эту встречу они ждали несколько месяцев. А возможно и всю жизнь. Правда, каждый пытался убедить себя, что это всего лишь дружеское знакомство, и таковым останется в реальной жизни. Потому что раньше они общались только электронными письмами. Обменивались фотографиями, рассказывали истории из жизни. Шутили. Смеялись... Мечтали. Но в какой-то момент, казалось бы обычное, распространенное интернет увлечение, воздушное отношение, простое понимание обоюдного одиночества, переросло в нечто большее. И тогда они начали ждать. Ждать и бояться одновременно, что после встречи смогут потерять друг друга. И когда настал самый важный для них день, последние ценные часы, единственный решающий шанс...они замолчали.
      
       ***
      
       Нервно теребя ремень дорожной сумки, девушка смотрела в окно поезда, подъезжающего к станции города. Ей казалось, что она никогда не заставит себя выйти из вагона, где на площадке ждёт... он. Было страшно. Она боялась того, что может произойти или никогда не произойдёт. Но поезд все замедлял и замедлял ход, и пути назад уже не было. Но она и не собиралась отступать. Ей нужно увидеть его. Потому что сейчас не было прошлого, будущего, настоящего. Настало только сегодня - день, с которого, скорее всего все и начнется... или... закончится.
       Поезд остановился. Девушка встала и чтобы унять дрожь в теле, несколько раз глубоко вздохнула. Собравшись с мыслями, уверенно направилась к выходу. "Будь, что будет..."
       Он напряженно смотрел вдаль, туда, откуда должен был прийти поезд. Сигарета менялась одна за другой. Скоро она приедет. В его душу закралось смятение и страх. Неизвестность пугала больше всего. Он не ждал чуда и давно уже вышел из этого возраста, чтобы верить в него. Но сейчас очень волновался и с грустной улыбкой надеялся...
       Она сразу увидела одинокого стоящего в сторонке молодого человека. О чем думала тогда - не запомнила. Потому что сердце учащенно забилось, ноги задрожали, вся уверенность исчезла, как не бывало. Он смотрел прямо ей в глаза...
       Молодые люди сделали шаг друг к другу и замерли. Несколько секунд молчания... и на миг она разучилась дышать. Перед глазами, словно кадр из фильма пронеслась его каждая адресованная по почте строчка, важное слово, каждая фотография, смайл и грусть. Все в мельчайших деталях. Что это? Неужели та самая всепоглощающая любовь? Девушка еще не понимала. Пока она просто продолжала неотрывно на него смотреть. Потом он взял ее сумку и повел за собой.
       День прошел, как целая жизнь. Они наслаждались обществом друг друга. Болтали о какой-то ерунде. Смеялись. Ели пирожное в кафе. И неважно, что уже практически все знали друг о друге. Им было хорошо вместе. Спокойно и уютно. Потому они не торопили события, но и не медлили - и то и другое могло оказаться губительным для хрупкого, но уже волшебного ощущения, испытываемое ими.
       Их губы слились в сладком поцелуе в тот же вечер. Первый поцелуй, запомнившийся на всю жизнь - долгий, бесконечно нежный.
       От каждого его прикосновения, она ощущали тепло во всем теле, доверяясь мягким волнам эмоций. Между поцелуями он шептал ей красивые слова. Трепетно гладил нежное тело, прислушиваясь к музыкальным для него вздохам.
       В тот вечер они отдались друг другу по-настоящему и погрузились в омут безмятежного счастья.
       Он обнимал девушку и понимал, что больше уже никогда не отпустит. Он ждал ее всю жизнь. Он долго был в одиночестве. И уже давно потерял и надежду и веру. А эта девушка свалились на него, как снег на голову. Неизвестно откуда. И как бы он не убегал от своих чувств, все равно возвращался обратно.
       Она никогда не испытывала ничего подобного. Его объятия, теперь уже такие родные, сводили с ума. Тело покорилось страсти и любви. Сердце и душа принадлежали ему. Теперь она понимала, что уехала оттуда, где для нее все давным давно закончилось. Раньше она всегда сомневалась, что когда-нибудь встретит человека, который полюбит ее такой, какая есть. Потому что она всегда разная - сплошные крайности. И каждый, кто находился рядом, влюблялся в одну из таких крайностей. Но с ним она наконец-то почувствовала себя цельной.
       Пока милая спала, он с теплой улыбкой смотрел на ее лицо, такое родное и безмятежное. Старался запомнить каждую клеточку, каждый сантиметр. Каким же он был дураком, что так долго не подпускал любимую к себе. Он гладил ее волосы, аккуратно целовал плечико, губы. Поправил упавшую на лицо прядь волос и улыбнулся шире, когда она что-то пробормотала во сне. Он ждал её пробуждения. И когда девушка открыла глаза, его дыхание остановилось...
       Их сердца сжимались, от того что время близилось к самому грустному для них часу. Встреча перевернула всю их жизнь. Он понял, что больше не сможет жить без самых красивых в мире глаз, а она поняла, что больше не сможет существовать без любимого голоса. И теперь им нужно было принять самое главное решение.
       - У тебя скоро поезд, - сказал он.
       - Я знаю, - ответила она. - И я остаюсь!
      
       ***
      
       И всё же на свете нет ничего прекраснее любви. Это чудесное чувство, было, есть и будет с нами. Нет ничего труднее, чем ждать. Но любовь стоит этого. Она приносит с собой тот неземной свет, который ведет нас к упоительному блаженству. Это бесценный дар, который нужно хранить. Страх, боль, смятение, стыд - все отступает в тот великий миг, когда двое понимают, что уже не смогут друг без друга. В жизни у каждого из нас такое бывает не часто. Порой, этого приходится ждать годами. И это приходит. Внезапно и неизвестно откуда, но приходит. И тогда все в мире меняет свой цвет, свои места, и озаряется счастьем. Говорят, красота спасет мир. Но только та красота, которая заключена в любви.
      

    13


    Тома Вк-5: Это моя   9k   Оценка:5.81*7   "Рассказ" Проза

      Представить страшно мне теперь,
      Что я не ту открыл бы дверь,
      Другой бы улицей прошёл,
      Тебя не встретил, не нашёл.
      (Песня "Случайность")
      
      - Разрешите?
      Улыбающийся бородач остановился у свободного кресла.
      - Пожалуйста! - откликнулась Нина и отметила про себя: "Улыбнулся, спросил разрешение сесть, хотя мог просто молча плюхнуться на своё место. Одно слово, один жест и уже приятно к себе расположил".
      Этого невысокого шатена-бородача она заметила из окна троллейбуса ещё на станционной площади. Кособоко прихрамывая, с дорожным рюкзаком за спиной, он торопился на посадку. Нина, молоденькая темноволосая учительница одной из школ соседней области, возвращалась с курсов повышения квалификации. В их школьном учительском коллективе даже директор школы была женщина, одинокая и энергичная. Глядя на нее Нина с грустью представляла своё будущее. Две недели, проведённые в уютном курортном городке, хотя и не прибавили желанных знакомств, но оставили неизгладимые воспоминания. Не часто министерство образования устраивает учителям приятно-полезное времяпрепровождение: днём - лекции, вечером - пляж. Завтра ночной поезд увезёт её домой. А на сегодня она договорилась остановиться у знакомой в столице солнечного полуострова.
      Бородач, меж тем, чтобы завязать разговор, принялся извиняться за свой внешний вид:
      - Ничего, что я не брит?
      - А мне-то что? - делано-равнодушно бросила взгляд на соседа женщина.
      - Всю ночь оформлял результаты глубинных исследований. Я геофизик по специальности, возвращаюсь из командировки. К обеду успел закончить всё, принял душ, перекусил и бегом домой. Побриться уже не успевал, - оправдывал попутчик долгое проживание в чисто мужской среде. И, не отодвигая дело в долгий ящик, уверенно представился, - меня зовут Вадим. А вас?
      Он был чему-то очень рад, может быть длинной бороде, предмету разговора, или любимой геофизике, а, скорее всего, красивой отзывчивой попутчице.
      "Доволен, что возвращается в семью или, что удачно завершил работу? - думала Нина, слушая соседа и отвечая на его вопросы.
       Обладая прекрасной памятью, Вадим легко переходил от одной темы к другой, вставляя в рассказ интересные аргументы. От курсов Нины в уютном городе у голубого моря, они быстро перешли на историю полуострова. Собеседница уже забыла о его физическом дефекте, попутчик привлекал обаянием, улыбкой и интеллектом. Парень относился в той категории людей, о которых говорится: "Встречают по одёжке, провожают по уму." Сожаление при виде его внешней искривлённой оболочки, вызывавшее мысли:"Бедненький...!" забывалось, едва он начинал говорить. "Жизнерадостный интеллектуал и неравнодушный человек" - такое впечатление оставалось о нем при расставании.
      Троллейбус весело катил по живописной горной трассе. За окном мелькали деревья, цветы на газонах, море, скалы. Солнце жарило через стекло.
      - Вам нравится этот край? - как бы между прочим, спросил Вадим.
      - Ещё бы! Счастливы, наверное, те люди, которые живут здесь! - вырвалось у Нины обычное суждение типа - там хорошо, где нас нет.
      - Счастливым можно быть и в пустыне, когда с тобой рядом близкий человек, - с небольшой грустинкой возразил бородач и, хлопнув себя по коленкам, вдруг сказал, - ну что! Следующая остановка наша. Выходим?
      - Как это выходим? - опешила Нина. Предложение незнакомца её застало врасплох.
      - Вам уезжать завтра, а сегодня я приглашаю вас к нам с сыном в гости. Посмотрите, где мы живём. Место красивое, уверяю! Море, горы. Вам понравится.
      - У вас есть сын? Значит, есть и жена? - новое открытие - новая преграда.
      - Нет у меня жены, я отец-одиночка, - так просто объяснилась грустинка в голосе.
      - Но я на сегодня договорилась остановиться у знакомой. Она меня будет ждать, - оправдывалась Нина, чувствуя - не устоит. Этот уверенный бородач ей нравился всё больше и больше.
      - Мы вашей подруге позвоним и предупредим, - Вадим поднялся и осторожно взял за руку Нину, - пора!?
      И она пошла следом.
      "Ещё час назад моя жизнь текла в привычном русле и вдруг - такое изменение! Я вышла из троллейбуса в незнакомом месте! Этого человека знаю считанные минуты. Куда иду, что делаю!? Не глупость ли это так опрометчиво, необдуманно поступать?"
      Сомнения! Кто на распутье двух дорог не задумывался над точностью выбора? Но, не попробовав идти, не увидишь, какая из этих дорог верная.
      А Вадим не замолкал, увлечённо рассказывая о местных достопримечательностях: горных хребтах, море, новой школе, выстроенной в центре посёлка.
      - Всё это прекрасно, - отозвалась Нина и, переходя на "ты", перевела разговор на другую тему, - расскажи мне о матери твоего сына. Почему ты отец-одиночка?
      - Жена сбежала от нас, когда сыну был год. Она оставила всё добро, нажитое в браке, мне - это наш, вернее мой сын.
      - Как это сбежала? - неожиданный жизненный оборот удивил гостью.
      - Мы оказались разными людьми. Я её встретил в очень трудный для неё момент - их танцевальную группу после летних гастролей "кинул" директор и сбежал с деньгами. Она сидела на набережной и плакала. Я не прошёл мимо. Выслушал. Помог оформить заявление в милиции. Предложил жить у меня. На первых порах розового периода всё было хорошо. Потом настали серые будни. Родился сын. Это всё было не для неё. Как-то я вернулся из экспедиции, а она с чемоданом на пороге: "Я так жить больше не могу". Год спустя она подала на развод с требованием забрать сына и получать от меня алименты. Для двухгодовалого человечка год - это полжизни. Мой Вадим Вадимович не помнил свою мать и испугался её, когда она бросилась обнимать его. К тому времени, по совету адвоката, я оставил работу, связанную с разъездами, и нашёл другую, на ближайшем заводе без командировок. Мои родители помогали мне, чем могли. Судебное решение оставить сына со мной не с первого раза я выиграл. На её стороне был закон - ребёнок при разводе остаётся с матерью, но у неё не было постоянного дохода от работы, связанной с гастролями. По своей глупости она откровенно высказалась: "Ты плати мне алименты, а сына можешь оставить себе". Поэтому мы, пока, вместе. Понятно, что это "пока" в любой момент может измениться, если у бывшей жены в будущем окажется больше плюсов, чем у меня.
      - Бывает и так? - поражённая рассказом, Нина с уважением глянула на Вадима.
      - Бывает и так, - горько усмехнулся он.
      - А сейчас ты откуда ехал? Ты же сказал, что оставил ту работу, - засомневалась новая знакомая. Не обман ли всё это, про сына?
      - Меня те не забывают и иногда приглашают на короткие исследования. Тогда я на основной работе или беру отпуск, или дни без содержания. Эти неоплачиваемые дни мне приносят больше, чем пара месяцев на основной работе, - заметил геофизик.
       Горной извилистой дорогой они спустились в низину приморского села.
      - Вот здесь мы будем жить, - пригласил Вадим, открывая дверь однокомнатной малосемейной квартиры пятиэтажного дома. - Пройди на балкон, посмотри!
      Южнобережные красоты! Ими можно любоваться и летом, и зимой: крутой спуск гор, бескрайняя ширь голубого моря, морские скалы с белыми кружевами прибоя.
      За спиной появился Вадим:
      - Понравилось?
      - Очень! - в ответ восторженный взгляд.
      - А сейчас пора идти за моим мужиком. Составь мне компанию, пошли вместе в садик?
      - Пошли, - согласилась она, удивляясь и поражаясь этим новым поворотам своей судьбы.
      По дороге Вадим был задумчив и взволнован: "Как всё сложится? Получится ли у них контакт? Придутся ли они друг другу?"
      В раздевалке стояла обычная вечерняя кутерьма. Вадим-старший заглянул в зал. Поздоровался и кликнул сына. Пятилетний Вадим-младший с радостью выскочил к отцу. Увидел рядом незнакомую женщину. Остановился. Заинтересованно уставился. dd>  - Познакомься, - начал Вадим-старший, - это...
      - Я знаю, кто это! - перебил младший старшего, - это моя мама! Наконец-то ты приехала! Я так ждал тебя! Витька говорил, что нас мама бросила, а папа говорил, что мама уехала по делам. Я верил папе и всегда ждал тебя!
      Мальчик быстро переобулся, взял за руки Вадима и Нину и они пошли домой.
      Так неожиданно и в одночасье сложилась новая семья.
      Прошло двадцать лет. Вадим-старший возглавил предприятие, где работал, и стал его директором. Вадим-младший, пока, младший научный сотрудник, но в своей семье он уже не младший. Его подвинул другой, поменьше. Нина-старшая ведёт дом и вечерами ждёт Вадима-старшего к ужину. Нина-младшая окончила школу и поступила на геофак местного университета. Она убеждена в том, что геофизики, такие как папа, люди интересные, необычные, надёжные.

    14


    Láska Вк-5 Моя весна   25k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза

      Сегодня, выйдя на улицу из дома, я поняла, что зиме пришел конец. Настала весна! Кажется, ещё вчера снег скрипел под ногами, а сегодня солнышко слепит глаза. Моя знакомая ворона ("Привет, проныра"), выползла из своего зимнего укрытия и активно строит гнездо из сухих веток на верхушке лиственницы.
      Весна пришла и в моё сердце. Сегодня я с трудом дождалась окончания рабочего дня, и сейчас лечу домой, не замечая под ногами ни луж, ни грязи.
      Вчера в одной из социальных сетей я наткнулась на страничку Влади'слава Полака. Как давно я его не видела. Лет семь - точно, а, может, и больше...
      ***
      Мне исполнилось двенадцать, когда мы с ним познакомились.
      В тот день моросил противный осенний дождь. От музыкальной школы до дома три остановки на автобусе, но одна очень длинная - через лог. Мать, как всегда, не оставила мне денег на проезд, и я промокла до нитки, а дома никого. Мы только переехали в новую квартиру, и отец, вот уже который день, забывал сделать дубликаты ключей для меня. Вздохнув, я залезла на подоконник и о чем-то задумалась, глядя как дождевые капли, падая, растворяются в грязных лужах на асфальте, и вздрогнула, когда услышала за спиной:
      - Привет. Ты, наверное, наша новая соседка из тридцать седьмой.
      Я оглянулась. На площадке перед лифтом стоял парень. Длинный, неуклюжий подросток в плаще-дождевике. Я молча кивнула.
      - А чего тут сидишь, ключей нет?
      Я опять кивнула, а парень со смешком предложил:
      - Пойдем к нам. Отогреешься, а то, вон, язык уже не работает.
      Я хотела отказаться. Мать мне строго-настрого запретила общаться с незнакомыми людьми, а уж заходить в чужую квартиру: ни-ни! Я даже закашлялась, прочищая горло, и отрицательно замотала головой, но сосед взял мой портфель и повторил:
      - Пошли-пошли. У меня бабушка пирогов с капустой напекла. Чаем тебя напою горячим.
      Я поплелась за ним. Ну, не отбирать же у него свой портфель.
      Войдя в квартиру, я первым делом спросила, где его бабушка.
      - Ага! Язык заработал! - засмеялся сосед и добавил, снимая грязную обувь и дождевик: - Бабуля к приятельнице уехала. У них сегодня "девичник". Да ты не бойся, я тебя не съем. Раздевайся и проходи. Ой. Ты же мокрая, как лягушка, - он куда-то убежал и вернулся, держа в руках махровый халат и полотенце. - Переодевайся. А твою одежду я повешу на змеевик в ванной - она быстро высохнет.
      В квартире было тепло и уютно, пахло пирогами и борщом. Я успокоилась и, переодевшись в огромный, не по размеру халат, вышла на кухню.
      - Ты в этом халате как Филиппок, - хмыкнул парень. - Меня Влади'слав зовут. Можно просто Влад. А тебя?
      - Филиппа, - пробормотала я смущенно.
      Моё имя мне не нравилось. Оно всегда служило поводом для насмешек. Как только меня не называли: и Липа и Филя, а теперь ещё и Филиппок приклеится. Я с вызовом посмотрела на соседа, предупреждая насмешки. Но тот совершенно серьёзно заявил:
      - Значит, я почти угадал. Какое у тебя имя красивое и редкое. Филиппа, - повторил он моё имя так, что даже я перестала сомневаться, что имя красивое, и добавил: - Вот и познакомились. Быстро мой руки, и - за стол.
      Мы ели борщ на уютной кухне, пили чай с пирогами. А потом Влад отвел меня в свою комнату...
      Такого бардака, как у него я никогда не видела!
      Стол завален железками, какими-то проводками, огрызками яблок, скомканными бумажками. На кресле, на стульях, на кровати разбросаны рубашки, носки, тетрадки.
      - А тебя мама не ругает?
      - За что? - не понял сосед.
      - За такой беспорядок.
      - Это же моя комната, - искренне удивился Влад, сгреб в охапку всё, что лежало на кресле, и, сбросив это кучей на кровать, махнул рукой: - Садись. Можешь прямо с ногами.
      Я залезла в огромное и уютное кресло и огляделась:
      - А что ты делаешь?
      - У приятеля комп сломался. Вот - чиню.
      - И что? Починишь?
      - Даже не сомневайся, Филиппок. Обязательно починю. Хочешь что-нибудь посмотреть по телику?
      Я кивнула. Влад включил телевизор, висящий на противоположной стене, а сам принялся копаться в груде металла. Показывали фильм-сказку, под неё я и заснула. Разбудил меня тихий шепот: "А я голову ломаю, чьи это вещи в ванной висят?" - "Тш-шш, бабуля. Не видишь, спит человек", - "Ты хоть покормил человека-то?" - "Обижаешь, бабуля".
      ***
      С тех пор я стала частым гостем у Полаков. Отец Влада приходил с работы очень поздно, мать вообще неделями не бывала дома - моталась по командировкам. В квартире постоянно находились только Влад и его бабушка. К бабе Кате очень подходил тот анекдот, помните, когда первая фраза, которую выучил иностранец, приехав в Россию к своей девушке, стала: "Бабушка, еды больше не надо". Казалось, единственная задача бабы Кати - накормить своего внука, а когда появилась я, то и меня заодно. Но именно о такой бабушке я мечтала всю жизнь. Она вся лучилась добротой. И я завидовала Владу. У него была полноценная и дружная семья. А у меня...
      Разве можно назвать семьей сообщество совершенно чужих друг другу людей. Никогда не понимала и сейчас не понимаю, зачем сохранять семью "ради детей". Разве детям лучше, когда родители давно разлюбили друг друга, а дети лишь неприятное напоминание об их "загубленной" молодости.
      Я не помню свою мать с улыбкой на лице. Всегда растрепанная, в застиранном халате, с сигаретой в зубах, и всегда чем-то недовольная. "Ну, где можно было так изгваздаться. Сухо на улице, а у тебя брюки по колено в грязи!" - кричала она на отца. "Пока двойку по алгебре не исправишь - гулять не пойдёшь", - это брату. И мне доставалось: "Непутёвая. Вся в отца". Что не сделаю, всё не так. Не было случая, чтобы мать когда-то меня или брата похвалила. Брат прекрасно рисовал. Какие у него получались пейзажи: яркие, сочные краски, точные мазки. Но мать называла его рисунки никому не нужной мазнёй и заставляла заниматься математикой: "Вот что тебе в жизни пригодится". А потом силой вынудила его поступить в университет - на экономический.
      А отец всегда жил для себя. Небольшую часть денег отдавал матери, а остальное оставлял себе. И от нас с братом откупался деньгами. Бывало, погладит по голове, вздохнет и подсунет десятку, а то и пятьдесят рублей.
      Но больше всего меня изводили ссоры между родителями.
      Ссоры проходили по одному и тому же сценарию. Сначала мать на кухне ворчала "бу-бу-бу", потом начинала чем-нибудь греметь, громко топать, хлопать дверями. Отец первое время молчал, но мать не успокаивалась до тех пор, пока не втягивала его в свою круговерть! И летела на пол, ни в чем не повинная, посуда, крики матери становились всё громче и громче, перерастая в визг и ... апофеоз ссоры: отец, схватив плащ или пальто, убегал из дома, хлопнув дверью. Напивался, и, придя домой за полночь, обязательно заваливался на диван в грязных ботинках.
      Во время ссор родителей я запиралась в своей комнате, а когда появился Влад - стала сбегать к нему.
      - Что, Филиппок, опять твои ругаются?
      - Ага, - вздыхала я удрученно.
      У Влада я засиживалась допоздна. Смотрела телевизор, слушала музыку. Или просто следила, как Влад возится со своими железками. Иногда брала с собой домашнее задание и в спокойной обстановке готовила уроки, и если что-то не понимала в школьной программе, Влад доходчиво объяснял мне самые сложные задания. У меня даже успеваемость повысилась.
      Но через три года у Влада умер от рака отец. Тётя Лена не смогла жить там, где всё напоминало ей о муже и они переехали. В их квартиру въехали другие жильцы.
      ***
      Последний раз я виделась с Владом летом, после окончания десятого класса.
      Я сидела дома и учила историю, когда соседка принесла толстый конверт - это тёте Лене на старый адрес пришло письмо. Я вызвалась отвезти его Полакам. Хоть какое-то развлечение. За окном - лето, солнышко, птички поют. Красота! А я зубрю знаменательные даты от крещения Руси до перестройки. Без Влада учёба у меня не клеилась, и троек в аттестате не появилось только благодаря скандалу, который мать закатила в школе, и мне дали возможность пересдать их за лето.
      Наслаждаясь, выпавшей на мою долю, свободой, я, не спеша, преодолела три квартала, пулей взбежала на четвертый этаж и позвонила в знакомую квартиру. Дверь открыл парень, в котором я с трудом узнала своего друга. Влад произвел на меня удручающее впечатление - лохматый, небритый, с красными глазами. Спортивные штаны, вытянутые на коленках, безразмерная футболка непонятного цвета.
      - Филиппок? - удивился он, увидев меня. - Проходи.
      - Да я ненадолго. Маме твоей какое-то письмо пришло. Вот - принесла.
      - Мама в Бухаресте, в командировке. Завтра должна прилететь. Да ты проходи. Чай будешь?
      - С пирогами?
      - Что? - растерялся Влад. - А-аа... Нет. Бабуля совсем плоха. Её парализовало. Сидит целый день в кресле. Хочешь её увидеть? Она будет тебе очень рада.
      Баба Катя меня сразу узнала, замычала, оживилась.
      - Вот, - Влад заботливо поправил у бабушки плед и поставил перед ней маркерную доску, - бабуля тебе вопросы будет писать. У неё правая рука - рабочая. Мы с ней всегда так общаемся.
      Я посидела немного рядом с бабой Катей. Рассказала о себе, об учебе, о матери, о соседях. Попрощалась и ушла. С тех пор мы с Владом больше не виделись.
      ***
      Вчера я написала Владу письмо. Одну единственную фразу: "Когда я вырасту, я обязательно поеду в Прагу" и подпись: Филиппок.
      Прага - это наша с ним детская мечта. У Влада был старинный, ещё дедовский, путеводитель по Праге с картой и красочными фотографиями и мы с ним любили "путешествовать" по городу: сады Валленштейна, Карлов мост, Староместская площадь.
      С большим трудом я дождалась окончания рабочего дня и, прибежав домой, с нетерпением включила компьютер и прочитала ответ: "Филлипок! Это, правда, ты? Как здорово, что ты нашлась! Я в прошлом году заезжал к вам, но твоя мама сказала, что знать не знает, где ты".
      Конечно. Моя мать объявила, что у неё нет дочери. Нужно отца спрашивать - он всё обо мне знает. Даже в гости один раз приезжал.
      "Я искал тебя в соцсетях, но не нашёл", - продолжал Влад.
      Немудрено. В соцсетях у меня другое имя.
      "Как ты живёшь и, главное, где и с КЕМ? Как родители? Как Димка поживает? Одним словом, пиши. Мне всё про тебя интересно", - закончил Влад.
      Я села за комп и набила ответ: "Я тоже рада, что нашла тебя. Живу я в маленьком военном городке. Работаю в школе. Учу детей английскому. У родителей всё по-прежнему. Димки уже пять лет, как нет в живых" и нажала: "Отправить".
      Влад оказался в сети, и я сразу получила ответ: "Прости. Я не знал. Что с ним случилось?"
      "Погиб..." - ну, не писать же, что мой брат умер от передоза. Мать слишком опекала его и, попав в вольную институтскую среду, ощутив свободу, он пустился во все тяжкие. Гонки на мотоциклах, девочки, наркотики.
      "Ты не написала, с кем живешь? У тебя есть мужчина? Муж? Дети?"
      "Нет...", - что ещё добавить?
      Ответ пришел с солидной задержкой. Я уже собиралась отключиться, когда запиликало.
      "Я хочу тебя видеть. У тебя ведь отпуск - летом, как у всех учителей?"
      "Да, летом. Но, Влад... Столько лет прошло. Я изменилась. Стала другой".
      "Вот я и хочу посмотреть, какой ты стала. Я теперь живу в Кладно - это недалеко от Праги. Ты же хотела побывать в Праге. Приезжай в гости. Я вышлю тебе приглашение".
      От волнения у меня перехватило дыхание. Влад живёт в Чехии! И хочет, чтоб я к нему приехала! Неужели, исполнится моя давняя детская мечта?
      Возбуждённая, я долго не могла заснуть, ворочаясь в кровати. Воспоминания лавиной нахлынули на меня.
      Что бы мне запомнилось из детства, если б не Влад? Ругань родителей и придирки матери? Мой родной брат стеснялся меня. Если мы шли с ним куда-нибудь вместе, он велел мне идти от него подальше. А Влад таскал меня везде: в кино, на каток, на спортивные соревнования. Брал меня с собой на дачу, в лес за грибами, на рыбалку.
      - Знакомьтесь, это Филиппок, - обычно представлял он меня своим друзьям.
      В его устах Филиппок звучало как-то по-доброму, не обидно и я привыкла.
      ***
      Три месяца для меня пролетели, как один миг. Все мысли были только о предстоящей поездке, о Владе, о нашей с ним встрече. Мне хотелось произвести впечатление на друга.
      Я скачала в Интернете русско-чешский разговорник и изучала чешский. Купила различных тканей и шила себе наряды. Я экономила каждую копейку - копила на поездку. Собиралась ехать поездом. Так дольше, но - дешевле. Только Влад меня опередил - прислал приглашение и билет на самолёт.
      И вот - я в самолёте. Подо мной белоснежная пена облаков. Моя мечта приближается ко мне со скоростью одна тысяча километров в час.
      - Уважаемые пассажиры! Наш самолёт идёт на посадку. Пристегните ремни.
      Я вышла из самолёта, дождалась чемодан, прошла таможенный контроль, вгляделась в толпу встречающих и... О, ужас! Я не увидела знакомого лица.
      Вдруг от толпы отделился мужчина. Высокий, с приятным лицом, одетый в джинсы и светлую рубашку с коротким рукавом. Он помахал рукой и быстрым шагом приблизился ко мне:
      - Филиппок!
      - Влади'слав?
      - Не узнала? - Влад рассмеялся. - Ты тоже изменилась. Стала такая красавица! Только в глазах какая-то грустинка появилась, - он, как в детстве, щёлкнул меня по носу, потом взял мой чемодан и повёл к машине.
      - Не возражаешь, если мы сначала ко мне? Прагу я тебе покажу позже.
      Я кивнула.
      Ехали мы молча. Влад следил за дорогой, и я старалась ему не мешать. Хотя меня так и распирало от любопытства, я не торопилась с вопросами, понимая, что всему - своё время. В машине звучало радио: женский голос пел на чешском о любви, о нежности и о печали. Я даже немного вздремнула. Влад остановился около двухэтажного особняка, помог мне вылезти из машины, и, подхватив мой чемодан, повёл внутрь. Мы поднялись на второй этаж, где, открыв одну из дверей, он произнёс:
      - Это твои комнаты, Филиппок. Располагайся. Налево - ванная и туалет. Направо - спальня.
      Оставшись одна, я осмотрелась и поняла смысл слов "твои комнаты". Всё оказалось выдержано в моих любимых желто-зелёных тонах: мебель, шторы, стены, а в проёме между окном и дверью висела увеличенная фотография, где я стою вполоборота, а позади меня - поляна желтых одуванчиков.
      Сюрпризы ожидали меня и дальше. На стене в ванной был выложен мозаичный портрет: я в голубом платьице с большой ракушкой в руках на фоне зелено-голубого моря. На стенах спальни висело с десяток моих фотографий, несколько стояло на комоде, даже на зеркале изящными линиями был изображен мой силуэт.
      В комоде, кроме полотенец, я обнаружила постельное бельё и различные женские штучки: фен, бигуди, маникюрный набор и многое другое, а на полочке в ванной - огромное количество различных баночек, флакончиков, тюбиков. Приняв душ, я вытащила вещи из чемодана, разложив и развесив их в шкафу, высушила волосы, и, переодевшись в легкие брючки и топик, спустилась вниз.
      В гостиной играла тихая музыка, стоял стол, накрытый на двоих. Вошел Влад, неся в одной руке блюдо с жареным мясом, а в другой кувшин с соком.
      - Надеюсь, ты не сидишь на диете, - произнёс он, расставляя всё на столе, - а то Агата наготовила, как на Маланьину свадьбу.
      После сытного ужина мы переместились в удобные кресла и проговорили весь вечер. Мы говорили обо всём. Смеялись, вспоминая весёлые истории из детства. Я рассказала о своих родителях. Отец с матерью так и не развелись. Живут в одной квартире, но в разных комнатах. Каждый сам по себе: сам себе готовит, сам на себя стирает. Упомянула о брате, который так и не стал мне родным человеком. Когда я была маленькая - он меня сторонился, а когда я выросла - ему уже на всё стало наплевать, кроме наркотиков.
      Влад сообщил, что его мама живёт теперь в Канаде и всё также мотается по командировкам. Она так и не вышла замуж. Работа заменила ей и семью и друзей.
      Мы разошлись далеко за полночь, договорившись, что завтра поедем в Прагу.
      ***
      Укутавшись в тёплое пуховое одеяло, я долго не могла уснуть, перебирая мысленно события сегодняшнего дня. Каким Влад стал красивым мужчиной! Высокий, представительный, стильный, уверенный в себе. От него веяло мужественностью и надежностью. В него нельзя было не влюбиться.
      А я? Я ведь готовилась к встрече. Уехала в Нижний Тагил на день раньше, чтобы сменить имидж: посетила СПА-салон, парикмахерскую, косметолога, визажиста и, может быть, изменилась чуть-чуть внешне, но в душе так и осталась наивной и стеснительной дурочкой, оторванной от жизни.
      Я ворочалась в постели, уговаривая себя уснуть. Меня бил озноб, но я решила, что это из-за массы новых впечатлений и множества вопросов, которые я так и не решилась задать Владу. Есть ли у него подружка? И кто такая Агата? Где он работает? И кому принадлежит этот дом?
      Наутро я еле-еле встала с постели. Болело горло. Ломило суставы. Раскалывалась голова. Во всём теле ощущался такой жар, что казалось: вот-вот закипит кровь. Я с трудом спустилась на первый этаж. Увидев меня, Влад ахнул, подхватил на руки:
      - Господи, Филиппок, ты же горячая, как печка. Поездка в Прагу откладывается. Сейчас вызову врача, а пока - в кровать.
      Последующие полчаса Влад развил бурную деятельность: смерил мне температуру, напоил морсом, положил на лоб компресс. Потом пришел врач - худой, длинный мужчина с очень добрыми глазами и бархатным, грудным голосом. Мне прописали покой, постельный режим, обильное питьё и свежий воздух.
      Проболела я три дня. Влад ухаживал за мной. Поил лекарствами, морсом и чаем с мятой или лимоном. Делал мне компрессы. Кормил с ложечки бульоном. Укутав в плед, выносил на террасу - дышать свежим воздухом.
      Через три дня я проснулась вполне здоровой. Температура спала. Из кухни неслись восхитительные ароматы. Я поняла, что ужасно голодная и спустилась вниз.
      К моему сожалению, вместо Влада на кухне орудовала незнакомая, довольно молодая и очень симпатичная женщина. Я почувствовала укол ревности. Увидев меня, она засуетилась:
      - Филиппа, тьебе ушэ хорошо? Можно ждать в комната. Тьебе лучше не идти. Надо сесть. Я принесу еда там.
      - А где Влад? - спросила я, опешившая от её напора.
      - Влад? - переспросила она, удивленно на меня посмотрев, потом всплеснула руками: - А-аа. Господин Полак. Он ушла. Работа. Срочно. Скоро идти. Я - Магда, - представилась женщина, а потом разразилась длинной тирадой на чешском, из которой я поняла, что она работает у господина Полака экономкой, горничной и кухаркой.
      - Всего по маленко. Я пльохо говорить по русский, - добавила она.
      - А я немного говорю по-чешски, - сказала я на чешском, не преминув показать знание языка.
      Так, перемежая русские и чешские слова, мы немного поговорили. Потом Магда ушла убираться в комнатах, а я переместилась на террасу, где и нашел меня, вернувшийся с работы, Влад.
      - Тебе уже лучше, Филиппок? Это здорово. Тогда можно совершить небольшую прогулку по городу.
      Агата уже ушла, и мы, пообедав, немного погуляли по городу. А на следующий день Влад повёз меня в окрестности Кладно на руины городища Будеч. Гуляя по разрушенному городу, я не заметила, что наши с Владом пути разошлись, и я оказалась на небольшой каменной стене, возвышавшейся над землей метра на полтора, а Влад - внизу. Оглянулась назад и растерялась, оказавшись перед выбором. Идти назад - далеко, прыгать - страшно. Я уже решила возвратиться, когда Влад протянул руки и произнёс:
      - Прыгай. Я поймаю.
      И я прыгнула. Влад поймал меня, но отпускать не спешил. Стиснутая в кольцо его сильными руками, я подняла глаза, и встретилась с его серьёзным и прожигающим насквозь взглядом. Я не успела ничего сказать или подумать, как наши губы встретились. Поцелуй опьянил меня. Мне казалось, что душа меня покинула, и я превратилась в тряпичную куклу: отпусти меня Влад, и я упаду на землю, сложившись, как марионетка. Поцелуй всё длился и длился, а Влад всё сильнее и сильнее прижимал меня к себе, будто чувствуя моё состояние.
      Когда мы оторвались друг от друга, я долго не могла прийти в себя, нежась в его теплых и сильных объятьях, ухом чувствуя биение его сердца. Сколько времени мы так простояли, я не знаю. Но всё имеет свойство заканчиваться. Закончились и эти волшебные минуты. Мы поехали домой.
      Весь остаток дня я смущалась, разговаривала вполголоса, односложными фразами, стесняясь смотреть Владу в глаза.
      Ночью, в кровати я долго ворочалась, не могла уснуть и, наверное, ждала Влада. Но он не пришёл.
      Ещё три дня мы ездили на природу, гуляли по городу, но Влад вёл себя так, как будто и не было того поцелуя. Он был вежлив, корректен и обходителен, рассказывал мне историю Кладно, показывал различные достопримечательности: ратушу, чумной столб, замок в стиле барокко. Иногда брал меня за руку, даже обнимал, но как-то по-дружески, как в детстве, и больше не делал попыток меня поцеловать.
      ***
      Через три дня Влад решил, что я смогу вынести поездку в Прагу.
      Двадцать минут - и мы в городе моей мечты.
      Оставив машину недалеко от Пражского града, мы пошли пешком к Влтаве. Мы восхищались видом черепичных крыш со смотровой площадки восточных ворот Пражского Града и любовались старыми фонарями. Мы ходили по вековым мостовым и катались на пражских трамваях. Мы пересекли Влтаву множество раз по великолепным каменным и стальным мостам. Храм Лорета, Королевский дворец, Тынский костел, Собор Святого Вита, здание ратуши с астрономическими часами. Я пропиталась духом Праги. Мне хотелось побывать везде, и к вечеру я уже еле передвигала ноги. Влад, посмотрев на меня, остановился в маленьком уютном кафе и заявил, что завтра составит план посещения музеев и парков, и больше не позволит мне так безжалостно эксплуатировать свои ноги.
      Следующий день пришлось пропустить. Мои ноги действительно не выдержали вчерашнего марафона и отказывались сгибаться и разгибаться. И мы с Владом весь день просидели дома. Смотрели фильмы. Читали книги. Дурачились. Мне хотелось прижаться к нему, ощутить тепло его тела, но я так и не решилась сделать первый шаг.
      Вторая неделя пролетела также незаметно, как и первая. И с каждым прожитым мгновением я понимала, что эта сказка, подаренная мне Владом, скоро закончится.
      Ночами, лёжа в кровати, я ругала себя за своё поведение, уговаривала себя сказать ему, что... люблю. Да. Я влюбилась. Окончательно и бесповоротно. Но утром я вела себя по-прежнему: соблюдая дистанцию. Мысль, что могу быть неправильно понята, сдерживала меня. Как доказать Владу, что я полюбила его самого, а не его положение и его богатство?
      ***
      И вот - последний день. Собранный чемодан, набитый, в дополнение к моим вещам, под завязку подарками и сувенирами, стоит у двери, а мы с Владом завтракаем в полной тишине. Так же молча мы грузимся в автомобиль и едем в аэропорт. В аэропорту я регистрируюсь, и мы стоим, не глядя друг на друга, будто чужие.
      - Пиши, - произносит Влад.
      Я киваю. Я не могу говорить, еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься. В горле - комок. Одно слово - и плотину прорвёт.
      Объявили мой рейс. Я хватаю чемодан и бегом направляюсь к самолёту.
      - Филиппа, - слышу сзади, оборачиваюсь и попадаю в жаркие объятья Влада. Горячее дыхание обжигает моё лицо. Влад лихорадочно целует мои губы, глаза, нос, щёки.
      - Любимая моя. Я не могу тебя отпустить, не сказав это. Люблю тебя больше жизни. Хочу, чтобы ты всегда была рядом. Хочу каждый день просыпаться и видеть твою улыбку. Я не тороплю тебя с ответом, - шепчет Влад и накрывает мои губы поцелуем.
      Через некоторое время, он отпускает меня, разворачивает и легонько подталкивает в спину.
      - Иди, а то опоздаешь на самолёт.
      До самого дома я проплакала. Слёзы сами собой катились у меня по щекам. Я их не замечала. Я ничего не замечала вокруг, ничего не слышала. Я была счастлива!

    15


    Белка Вк- 5 Три женщины   5k   Оценка:8.58*5   "Рассказ" Проза

      
       Он был молод и наивен, когда встретил её: Свою Первую Женщину. Замужняя, взрослая, красивая, она открыла перед ним волшебный мир чувственных запретных восторгов. Теми редкими ночами, когда её муж куда-то уезжал и они оставались вдвоём, сотрясая грешными объятиями супружеское ложе, едва отдышавшись, он шептал ей:
       - Я люблю тебя, брось его, давай куда-нибудь уедем, будем жить вместе, вместе засыпать ночью и просыпаться утром...
       Она улыбалась в темноте, гладила его по плечам и молчала. Женщина была слишком взрослой, чтобы понимать - это никогда не случится.
      
       В эту девочку он влюбился с первого взгляда. Ей едва исполнилось восемнадцать, она была хороша своей свежестью, чистой кожей, наивным взглядом серых глаз. Его Вторая Женщина. Он едва прикасался к ней, трепетно целовал её розовые губы, не знавшие помады, прижимал к себе худенькое хрупкое тело и, зарывшись лицом в пушистые волосы, шептал ей, словно заклиная:
       - Я люблю тебя. Ты дождись, сбереги себя для меня. Переделав все свои важные неотложные дела, приеду, чтобы больше никогда с тобой не расставаться.
       Он уехал, писал письма, а девочка становилась взрослей и вокруг было столько соблазнов, что трудно оказалось устоять. Когда, наконец, он, так и не завершив всех своих важных дел, вернулся к ней, то почти её не узнал. Она была всё та же и не та... Губы накрашены, глаза умны и холодны, объятия требовательны. Проведя несколько восхитительных дней и ночей, они расстались.
      
      
       Его Третья Женщина была и не очень красива и не очень соблазнительна, но именно с ней он создал семью, родил детей.
      
       Иногда, приезжая в свой родной город, встречал свою постаревшую Первую Женщину. Она давно овдовела и была благодарна ему за ту радость, которой он скрашивал ночи её одиночества, её угасающий женский век. Только всё сокрушалась, что грех это спать с женатым и уговаривала его принять крещение. Он смеялся в ответ, целовал её увядающее тело и думал, что ни с кем и никогда ему не было так хорошо, как с ней.
      
       Его Вторая Женщина сама прилетала к нему, успев несколько раз выйти замуж, разойтись и с одним из мужей упорхнуть за океан. Богатая, успешная, руководила вместе с мужем какой-то накрученной фирмой. Покупала билеты, и он улетал с ней то в Италию, то в Норвегию, то ещё куда-нибудь. Безумно уставал от этих поездок, таскался за ней на какие-то встречи, презентации, выставки и музеи, посещал рестораны, где их кормили причудливой чужой едой, от которой у него, привыкшего к домашней стряпне жены, потом долго болел живот. Одаривала дорогой одеждой и обувью, совершенно не нужными ему кошельками, шарфиками и брелками. Лишь поздно ночью на чужой гостиничной кровати сбрасывала маску деловой женщины, отключала свой мобильный телефон и таяла от его ласк, покоряясь всем желаниям и прихотям. Черты её лица смягчались, проступала та, давно забытая непорочная девочка, которую он любил больше всех на свете. Ради этих мгновений был он готов улететь с ней хоть на Луну.
      
       Третья Женщина, его жена, была терпелива и молчалива. Сидела рядом дни и ночи напролёт, когда он заболел. Вторая Женщина присылала из-за океана новейшие лекарства, а Первая ходила в церковь и молилась за его выздоровление.
      
      
       Уже несколько лет подряд в урочный час женщины встречаются на городском кладбище.
      .
       Вторая Женщина уплатила сумасшедшие деньги, чтобы его не кремировали, а похоронили в земле, поставила дорогущий памятник с его портретом, на котором он совсем не был похож на себя, договорилась с ритуальной службой, чтобы могила была всегда убрана, ухожена и в вазе стояли живые цветы. Она прилетала за день раньше и приходила первой, сидела, молча плакала, глядя на белые штрихи на чёрном камне, изображающие его лицо, и дожидалась остальных. Вот, опираясь на палочку, медленно приходит Первая, стоит и долго крестится, молится, беззвучно шевеля губами. Подходит Третья, не плачет, крепко сжав сухие губы. Обводит взглядом остальных, выжидает полчаса и бросает:
       - Пошли.
       Все приходят к ней, в дом, где он прожил последние годы и умер, где из года в год накрывается щедрый стол, зажигается поминальная свеча. Женщины пьют и поминают усопшего.
      
       Первая Женщина думает, что только её он любил больше всех, так как первая женщина никогда не забывается...
      
       Вторая, самая молодая, смотрит снисходительно на двух пожилых женщин, сидящих рядом и думает, что если бы не они, он ни за чтобы с ней не расстался, потому что любил её больше всех...
      
       Третья Женщина подаёт и убирает со стола, моет посуду, подметает пол и, когда все уходят, думает о том, что здесь был его дом и его семья. Любовь это или нет, но он всегда возвращался к ней.
      
       Душа его согревается в пламени свечи, радуясь, что ему повезло при жизни, любить и быть любимым такими Тремя Замечательными Женщинами.
      
       КОНЕЦ
      
       16.01.2014

    16


    Рыжик Вк-5: Счастье через боль   6k   "Рассказ" Проза

      Сегодня пасмурно, временами идёт дождь но я, не обращая внимания, иду по парку. В наушниках играет лирическая музыка, а в голове настоящий хаос. Вроде ещё месяц назад я была счастлива: перспективная работа, любимый парень, дома все здоровы. Ну что ещё для счастья нужно? Я думала ничего, а оказывается, нет.
      Когда мне было двадцать, я познакомилась с замечательным парнем. Красивое ухаживание сделало своё дело. Спустя три месяца мы стали парой. Вечерами мы гуляли, ездили на всякие выставки, в кино, театры ну и просто на лавочках сидели в парке. Ночами напролёт разговаривали по телефону, утром меня всегда будил его звонок. И вот так продолжалось два года. Но потом мы начали всё реже и реже видеться, созванивались через день, и то на пару минут. У него якобы времени нет, весь в делах.
      Мы с ним уже больше месяца не видимся, а я сижу, как служебная собачка и жду его звонка. Со своей любовью, я уже сама себе противна. Многие уже давно бы наплевали на такие отношения, а я нет, жду его, свято веря в его занятость. Все знакомые говорили, что его видели с другой девушкой, но я не верила им, и была также преданна ему.
      Сегодня, когда я шла к подруге встретила его с девушкой. Он её обнимал так же, как когда-то меня. Улыбка, адресованная ей, должна была быть моей. Это мне, он должен шептать на ухо всякие глупости. Но она, а не я, рядом с ним сейчас. Первым порывом было подойти к ним, и устроить хороший скандал ему, а ей по возможности испортить лицо. Но взяв себя в руки, чтобы не унизить себя ещё больше, я решила пройти просто мимо. Когда мы поравнялись, он сразу начал говорить, что он тут не при чём, это просто подруга и тому подобные оправдания. На все его слова я ответила всего двумя словами, произнесёнными с улыбкой: ' Будьте счастливы, ребята'. Если сказать что он был ошарашен, значит, ничего не говорить. Я ушла гордой походкой. Пусть хотя бы мой уход будет чуть запоминающимся.
      Шла я, погрузившись в свои мысли и ничего не замечая вокруг.Оказавшись в парке, я удивилась. Правда, зачем я сюда пришла? Здесь же слишком много воспоминаний связанных с ним: вот под этим дубом, был наш первый поцелуй, за этой скамейкой, мы нашли мою кошку Дымку, И так можно продолжать ещё долго, но воспоминания ещё больше ранят сердце. Почему он так со мной поступил? Что ему от меня не хватало? Вопросы, вопросы и нет на них ответов. Может всё же позвонить и узнать? Нет, я не покажу как он меня задел. Правы были все мои знакомые, он мне изменял, а я как дура его ждала. Ещё и критические дни, как назло, не приходят. Может я забеременела? Нет, быть такого не может, но всё же лучше провериться, чтобы не закрадывалась змеёй такая мысль.
       Побродив по парку ещё часа три, я пошла домой, так и не зайдя к подруге. Весь вечер делала вид, что всё хорошо, чтобы родителей не беспокоить. И знаете, это было так сложно, сидеть и улыбаться в то время как слезы, так и наворачиваются на глаза.
       На следующий день, я пошла на УЗИ, и мне сказали, что я стану мамой через восемь месяцев. Значит, наша предпоследняя встреча с ним оказалась с последствиями. Что? Ах, конечно же аборт. На следующий день пришла обратно в больницу, но у врача что-то пошло не так, и мне сказали нужно остаться здесь на ночь. Позвонив маме, я сказала что ночую у подруги, чтобы не переживала. На утро мне говорят не очень приятную новость. Как я не смогу больше иметь детей? И никакие лечения не помогут? Но как же так? Всё же он разрушил мою жизнь. Хотя с одной стороны, я ему благодарна: он научил быть меня сильной. Ну и что, что в данное время у меня новая истерика? Я выкарабкаюсь, и буду счастлива всем назло. Через некоторое время, я снова увидела того гинеколога:
      
      - Как вы себя чувствуете? - поинтересовался врач.
      - Спасибо, хорошо, - поблагодарила я его.
       - Может, как-нибудь, увидимся? - предложил мне встречу врач.
      - А почему бы и нет, - согласилась я.
      С этого момента, моя жизнь кардинально поменялась. Я оказывается, уже забыла, как это чувствовать себя желанной. Для меня уделялось море внимания. Я просто плыла по волнам любви, нежности и ласки. Каждый день для меня был полным открытий и даже можно сказать, оживания. Всё-таки предательство оставляет очень глубокий шрам на сердце. Но Он (именно с большой буквы, так как он стал для меня центром вселенной), заставил дальше жить и забыть своё трагичное прошлое.
      Спустя год, он мне сделал предложение руки и сердца. Я просто не могла не согласиться. Родители были счастливы за меня, знакомые тоже. Всё шло своим чередом, но моё семейное счастье омрачалось тем, что я не могу подарить своему любимому мужу ребёнка. Он успокаивал меня, как только мог. Предлагал усыновить ребёнка или найти суррогатную мать. Но я на эти предложения отказывалась, так как всё же надеялась и мечтала сама выносить своё чудо.
      Спустя лет пять, когда я уже перестала верить в чудо, я всё же забеременела. Мой муж, носил меня на руках, и был чрезвычайно счастлив. Беременность проходила хорошо, без осложнений.
      Когда я была на седьмом месяце и шла в гости к родителям, я заметила знакомый силуэт возле подъезда. Мой бывший явно поджидал меня.
      - Здравствуй, - произнёс он, даря цветы.
      - Что ты хочешь? - сразу спросила я.
      - Прости меня, я повёл себя, как дурак, - попросил он прощения.
      - Знаешь, спасибо тебе, - с улыбкой поблагодарила я.
      - За что? - удивился он.
      - Если бы не твой поступок, я бы не стала такой, как сейчас и не встретила бы своё счастье, - пояснила я с улыбкой.
      - Но я же был твоим счастьем, - заявил бывший.
      - Ты был лишь просто призраком счастья, - сказала я, начиная идти.
      - Постой, не уходи, - попытался он меня остановить за руку. - Не надо, прощай. - сказала я, и зашла в подъезд. Сейчас я навсегда рассталась со своим прошлым, но я не горюю, так как теперь у меня есть больше места для будущего. А моё будущее это муж и кроха, которую я ношу под сердцем.

    17


    Фемида Вк-5 Где ты, Фемида?   14k   "Рассказ" Проза

       Где ты, Фемида?
       Был осенний листопад. По аллее брела молодая женщина, смуглая миловидная брюнетка с карими глазами. Касаясь волос, плеч и рук ее, багряные листья медленно опускались на землю, шуршали под ногами. Звали эту женщину Нина Одинцова. Она шла, понуро опустив голову, не разбирая дороги, с единственной мыслью, которая, как раненая птица, билась, отдаваясь в висках и затылке: "Что делать? Что делать? Что делать?"
       Ей надо было принять решение, срочно найти выход из создавшегося положения, которое, вообще-то, было самым обычным. Она ждала ребенка. Беременность - светлый момент в жизни женщины. Но, увы! Далеко не каждой. Вся сложность состояла в том, что Нина не была замужем. На мучивший ее вопрос было два ответа: оставить беременность или избавиться от нее.
       * * *
       По трудовому соглашению, после окончания учебы в институте, она приехала работать на Дальний Восток в город Николаевск на Амуре. В этот далекий суровый край, где выплачивали "северные", где один год работы приравнивался к двум. Трудовое соглашение было сроком на три года. Местных кадров в городе не было, Судоверфь, куда она получила назначение, держалась на приезжих молодых специалистах. Встретили ее хорошо. Обеспечили жильем - выделили комнату в коммуналке ведомственного дома. Она отработала положенный срок и осталась еще на один. Вот уже и он подходил к концу. А сама Нина за это время от рядового инженера проектировщика доросла до уважаемого всеми начальника техотдела. И близкий друг у нее появился, ее Володя, потомок Амурских казаков по фамилии Приходько. Красивый лицом и телом богатырь, которого она любила. Было ему 26 лет, учебой он себя особенно не обременял, работал на Судоверфи электриком. Жил с родителями, а к Нине захаживал вечерами, и ночевать частенько оставался. Он и был отцом этого ребенка.
       * * *
       Листья падали, кружились, мысли бежали, неслись, летели. Нина вспомнила, как прошлой осенью, под таким же дождем багряно-золотистой листвы, шли они с Володей, как он целовал ее и шептал на ушко ласковые слова. И она чувствовала себя самой красивой, самой счастливой женщиной на свете. И вот снова осень, и снова багряный листопад. Но нет в душе счастья, одна горечь.
       А мысли бежали, неслись, летели и как маленькие острые кинжалы, ранили душу: "Два варианта, два варианта. Первый - оставить ребенка. Для этого надо, чтоб Володя предложил или, хотя бы, согласен был на мне жениться. А это под большим вопросом. Родить ребенка, не будучи замужем? Но это же - позор! И как к этому отнесется Володя? Второй вариант - сделать аборт... Нет, это просто невозможно!"
       По телу пробежала дрожь. О втором варианте даже подумать было страшно. Аборты еще с 1936 года были запрещены законом. И преступником становился не только тот, кто производил его нелегально, но и та несчастная, которая решилась на него. Ей выносилось общественное порицание. По существу, это была судимость. Заседал суд, допрашивали обвиняемую, свидетелей, зачитывали приговор. А потом шла бумага еще и на работу. Там собирали общее собрание. И все повторялось, только уже в своем рабочем коллективе. Выспрашивали: "Как? Почему? Кто отец?" И это общественное порицание оставалось в личном деле, как судимость.
       "Хорошо было древним римлянкам"? - думала Нина,- никто не обращал внимания на то, что незамужняя женщина прерывала беременность. Эмбрион считался частью ее тела, и она сама решала избавляться от него или нет". Да, так, действительно, было у древних римлян. Но цивилизация с тех пор "продвинулась далеко вперед" и теперь, в 1955 году, не в Риме, а в ее родной стране, такие вопросы решали не женщины, а государство.
       * * *
       Быть матерью одиночкой Нина стеснялась, да и не хотела. Большие надежды она возлагала на сегодняшний вечер. Приготовила ужин, купила пол-литра водки. Сама она её не любила, ей нравилось белое виноградное сухое и полусладкое вино. Но сегодня она будет пить водку, Володя любил, когда она составляла ему компанию. Он говорил, что водка освобождает ее от постулатов ложной морали и Нина становится сама собой, такой, как Бог ее создал. Он делал с ней тогда все, что хотел, и называл ее "моя Ева, моя любимая Ева". Нет, он не обижал ее. Просто у него были свои оригинальные проявления любви. Так реализовывалась его страсть. А сегодня "Ева" сделала бы все, что угодно, лишь бы он предложил ей выйти за него замуж.
       Она готовилась к его приходу. У нее было красивое, еще ни разу не одеванное белье. Володя любил раздевать ее сам. Ему это доставляло удовольствие. Все его привычки и причуды Нина знала наперечёт. Вот только не знала, когда лучше сказать о беременности: до свершения любовного таинства или после. Думала, думала и решила, что лучше всего во время этого. Так и сделала и была очень удивлена, что он никак на ее слова не отреагировал. Ласкал, целовал, называл любимой, а о беременности и рождении ребенка не сказал ни слова. "Не торопится Володя делать мне предложение. Не умолять же его об этом?" - думала Нина, хотя была полностью готова и на это.
       А Владимиру, когда она сообщила ему эту новость, было не до ее беременности. У него и мысли-то нормально не работали в тот момент. Только инстинкт, животный инстинкт. И решила Нина, что поговорит об этом еще раз "на трезвую голову".
       * * *
       На другой день Владимир вспомнил ее слова, но не обрадовался этому известию. О детях он, вообще, еще не думал. Но сообразительность проявил: "Когда женщина говорит, что должен родиться ребенок, она намекает, что мужчине пора на ней жениться", - сделал он для себя вывод. Да в принципе, он и не исключал такую возможность, проанализировав всё с помощью поставленных самому себе вопросов и ответов на них: " Красивая? - Красивая. Меня любит? - Любит. Зарабатывает хорошо? - Даже очень. Чего мне еще нужно?", - так он мысленно порассуждал и пошел к родителям сообщить, что у любимой женщины от него скоро должен родиться малыш, и он, наверное, должен жениться на ней.
       - Появится казак! - сказал отец.- Еще один Приходько. От це гарно!
       - Рано ему жениться,- возразила мать.
       - Раз женилка выросла, пусть женится,- высказал свое окончательное мнение отец, уходя на работу. Иначе думала мать.
       - Не твоя это судьба, сынок, - стала она отговаривать его. - Не останется она здесь жить, уедет после окончания трудового договора к себе на родину. А ты как же? С ней же ведь поедешь...
       - Конечно, с ней.
       - Здесь ты свой. Тебя все знают. Здесь ты нужный специалист. А там кем будешь? А она и там будет начальником. Бросит она тебя.
       - Не бросит, - самоуверенно произнес Владимир.- Таких, как я, не бросают.
       Увидев, что ее слова не очень подействовали на решение сына, мать привела последний довод:
       - И на кого ты нас оставишь?- запричитала она, пустив слезу, чтобы разжалобить сына.- Mы уже старые с отцом. Как мы тут одни без тебя будем?
       И слезы, слезы, слезы... Володька любил свою мать. Не мог он допустить, чтоб она из-за него плакала. И поэтому быстро поменял свое первоначальное решение. Только спросил:
       - А как быть с беременностью?
       - Как, как? А как другие поступают? Пусть ноги попарит, да попрыгает с табуретки, волчком покрутится. Выкидыш и случится.
       - Ей будет больно?
       - Да нет. Ну, так, самую малость.
       * * *
       А Нине, когда пришел к ней вечером после работы, сказал:
       - Зачем нам ребенок? Нам итак хорошо, вдвоем. Ведь верно, Нинок?
       На ее глаза набежали слезы, но она с улыбкой ответила ему:
       - Да, хорошо.
       -Мама сказала, что нужно ноги попарить, да попрыгать с табуретки, волчком покрутиться. Выкидыш и случится.
       "Мама, мама... Вот о ком мне нужно было помнить. А я и забыла про его маму. Теперь никакие мольбы мои не помогут. Он не пойдет против своей матери", - с горечью и обидой подумала Нина, против своей воли подчиняясь решению этой женщины.
       Ноги парила, с табурета прыгала, волчком крутилась. Выкидыш не случился. Крепкое здоровье было у девушки.
       - Пусть выпьет отвара полыни. Поможет... И будет выкидыш. Хинина можно выпить. Тоже помогает.
       И это все попробовала. Не помогло.
       И вот она уже шла, постукивая каблучками, по деревянному тротуару к бабке-знахарке. Да, не удивляйтесь, тротуары в то время в городе были деревянными. И далеко не на всех улицах они, вообще, были. И бабки-знахарки, которые решали судьбы молодых женщин, тоже были в городе. И шла она к одной из них на подпольный аборт. И адрес этой бабки дал ей ее любимый Володя, а ему - его мать. Шла она и мысленно просила прощения у не родившегося ребенка, у ребенка, который уже никогда не родится: "Прости, малыш, нет у меня другого выхода. Прости".
       * * *
       - Вернулась твоя Нина?- спросила мать у сына.
       - Вернулась.
       - Дошла своими ногами?
       - Своими.
       - Значит, все будет нормально.
       Владимир верил матери. Но вышло все очень плохо. Уже третий день Нина лежала с большой температурой, в лихорадке, истекая кровью. Владимир бегал от нее к родителям, от родителей снова к ней. Менял кровавые простыни, говорил утешающие слова. Врача не вызывали. Он сразу бы установил незаконное прерывание беременности. И от этого его матери было страшно. Ведь цепочка бы дотянулась и до нее. Она направила Нину к этой бабке. Да и Нина сама, и в первый день, и на второй, не хотела обращаться к врачу, боялась суда, общественного порицания. А потом ей стало так плохо, что не пугало уже предстоящее наказание за подпольный аборт.
       - Володя, я больше не могу... Мне очень плохо... Давай вызовем врача, шептала она посиневшими губами.
       И он снова бежал к матери.
       - Пройдет!- успокаивала она сына.- Пусть потерпит. Не она первая, не она последняя.
      И он передавал эти слова Нине. Сначала она верила, что так у всех бывает, надеялась, что кровотечение остановится само собой. И лихорадка пройдет. А потом впала в забытье и как бы уснула. Уснула и больше не проснулась.
       * * *
       Хоронили Одинцову Нину всей Судоверфью. Много народу провожало ее до кладбища. Был осенний листопад. Каждый шаг людей сопровождался предсмертным шелестом опавшей листвы. Женщины шли, тихо переговариваясь между собой:
       - А от чего умерла-то?- спросила одна.
       -Было у нее сильное кровотечение, и еще сепсис.
       - Сепсис? А что это такое?
       - Заражение крови.
       - Умершая-то была полюбовницей Володьки электрика?
       -Да
       -То-то я смотрю, он и его мать хозяйничают в ее комнате. Распродают вещи...
       - Говорят, Володькина мать-то была против ребенка.
       - Да ну? Сама-то, небось, родила... А другим, значит, нельзя?
       - А отчего кровотечение-то началось?- спросила опять первая.
       - Мне врачиха по секрету сказала, что умерла она от подпольного аборта. Спицей ей бабка аборт сделала,- ответила та, что все на свете про всех знала.
       -А кто сделал-то?
       -Много будешь знать, скоро состаришься...
       - В тюрьму ее за такие дела...
       -В тюрьму, в тюрьму... А как без них-то, без этих бабок. Сама знаешь, в жизни все бывает...
       * * *
       Так из-за запрета на аборты произошло сразу два убийства: не родившегося маленького человека и молодой, красивой женщины в расцвете сил. Кто занимался этим криминальным делом, осталось тайной. Нина умерла, а Владимир и его мать, как ни в чём не бывало, продолжали жить, по-хозяйски распродавая всё, что осталось после Нины в ее квартире. Они молчали, не выдали эту "бабку". Оставили ей возможность ещё кого-нибудь отправить на тот свет...
       Случилось это в октябре 1955 года, а в ноябре этого же года государство сняло запрет на аборты. Там, на верху, решили, что рождаемость достаточно поднялась и закон этот можно отменить.
       Осень 1955 года была теплая. И только в ноябре закончился листопад.
      
       Примечание:1. Гарно - хорошо - на украинском языке.
      
      
      

    18


    Саграда Гипсовые туфельки   14k   "Рассказ" Проза

      - Вот пошатущая-то! И куда её с гипсом тянет? С ребенком бы сидела, коль нагуляла, а она все валандается туда-сюда. И расфуфырилась-то, видать, соблазнить кого хочет. Ну кому она нужна с прицепом и ногой сломанной? Тьфу! - цедят мне вслед старушки у подъезда, а я в мини-юбке старательно прыгаю на одной ноге к подъехавшему такси. Разве остановят меня какие-то там перешептывания? Сейчас задача поважнее: с переломанной голенью нужно влезть на заднее сиденье, и это при том, что все тело еще болит от ушибов. Эх, мне бы того морфию, под которым на это решилась!
      Очень тяжело открывать дверцу автомобиля, стоя на одной ноге с подушкой под мышкой. Ну да, ехать далеко, до самого Киева - как без мягенького, нога-то болит! Аккуратно балансируем, мелкими скачками двигаемся. Ох, сейчас старушки оценят, как я в мини-юбке своей буду ноги в машину втягивать! Изо всех сил стараюсь не продемонстрировать нижнее белье - иначе окончательно буду записана в проститутки.
      Приподъездные бабульки меня уже давно обсуждают. Помню, два с половиной года назад, когда я Маришку впервые выкатила на прогулку, был настоящий фурор:
      - Дааа, молодежь нынче пошла! Восемнадцать лет - а уже с ребенком без мужика. Совсем, что ли, головы нет? Вот кому она теперь такая нужна? Всю жизнь себе угробила, - и это тихим ехидным речитативом. А потом чуть громче: - Дочь, а у тебя кто - мальчик или девочка?
      - Девочка! - отвечала я, счастливая. Бабульки - непререкаемый авторитет, они жизнь прожили и лучше знают, что к чему. И все же зря они так - в восемнадцать лет жизнь не может быть кончена, она только начинается. И дочурка у меня чудесная. Ну бросил нас папа - он спортсмен, куда ему со всеми сборами и тренировками семью. Зато глазки его малышке достались. Вырастет такая же здоровая, сильная, симпатичная. Ни о чем не жалела - я б такую красавицу ни от кого больше не родила.
      А бабульки продолжали бубнить:
      - Вот, без отца девчонка расти будет... Жалко. О чем только мамашка думала? Её ж теперь замуж не возьмут, с малявкой-то.
      Это кого не возьмут, это меня не возьмут? Да все еще будет! Мне вообще повезло: пока дочка совсем крошка, не нужно между ней и папой разрываться. А подрастет чуть-чуть - мы себе нового найдем.
      Первый год быстро прошел. Марине уже не нужна была круглосуточно мама и сися, а вот отец в ближайшем времени мог понадобиться. Потому я приступила к его поискам. Ну как приступила - заботливая мама решила познакомить с коллегой с работы. Мужчина, мол, положительный, получает неплохо, женат не был ни разу, не алиментщик. Не Ален Делон, конечно, но надо брать - красавчик с ребенком под венец не позовет.
      А с таким "неделоном" я сама б не пошла! Глазки блестят масляные - дева в беде, выручу, плоти заодно молодой отведаю. Куда ей деваться-то, принцев в округе не замечено. Всю жизнь за колечко благодарить будет... в разных позах. Так я сразу начала: "Спасибо, нет!".
      Со следующим меня знакомила уже подруга. Почти наш ровесник. Он как меня увидел, тоже загорелся весь: "Детка, ты такая красивая, я так тебя хочу, я люблю тебя, будь моей". Именно так, заученной скороговоркой. После отказа пойти в постель на первом же свидании любовь вечная-бесконечная исчезла, сменившись: "Ну ты чо, зря отказываешься, мужика теперь долго не было". "Так мужика я всегда найду, а мужчин не видно что-то!" - отвечала я.
      Бабульки у подъезда меня единогласно осуждали, приписывая небывалую ветреность:
      - Ты смотри, выбирает все! Такие люди к ней сватаются, вот Василь Петрович чем плох оказался? Не пьет, работящий, на ребенка не посмотрел. Надо было сразу замуж, а она? Довыбирается, малую без отца так и будет растить, да еще и по рукам пойдет. Совсем ума нет!
      А вот не чувствовала я ничего к Василь Петровичу с трясущимися ручонками и на пятнадцать лет старше. Были, конечно, и такие, что мне нравились. Вадим, например, - молодой человек, с которым в кафе разговорились. Нам действительно весело было вместе. Он телефончик спросил, а я пустила в ход свое самое главное оружие в отделении мальчиков от мужчин - про Марину рассказала. Хорошо, что она у меня есть - сразу понятно, кто серьезно относится, а кто так, на легкий флирт настроился. Этого ребенок не остановил. Я весь следующий день как на крыльях летала, подруге рассказала, какого замечательного человека встретила!
      А потом смс-ка пришла: "У меня жена отправилась в салон на три часа, приезжай быстрее, нужно успеть". Неет, товарищ, встречи каждое второе воскресенье месяца с 11-15 до 12-02 - не для меня.
      Теперь подруга выслушивала уже не восторженные, а жалостливые монологи: таким чудесным казался, так искорки бегали, а на деле - свинья. Она поддакивала:
      - Да, совсем мужики в Украине перевелись. Кого щенками не расхватали, уже в кобелей выросли. Разве тут кого найдешь?
      Она даже не сразу поняла, чего это я так завопила восторженно:
      - Ты гений! Я и не буду тут никого искать!
      - Правильно, не нужны они! Маришку и так воспитаешь.
      А у меня уже созрел новый план - раз на родине хороших мужчин днем с огнем не сыскать, так в Европе выбор побогаче. Официально объявила маме, тете, крестной, подругам: знакомить ни с кем не надо, на свидания ходить не буду, не надо мне ни помоложе, ни постарше, ни холостяков, ни разведенных. Зарегистрировалась на международном сайте знакомств. Сообщения сразу посыпались: привет, как дела, давай познакомимся.
      Дальше диалог разворачивался по нескольким сценариям. Первый: ты симпатичная, а грудь настоящая? Такие мужчины сразу же добавлялись в черный список. Второй: мне долго говорили о том, какие красивые у меня глаза и нежная шейка, а потом просили выслать денег на билет (лечение сестры, похороны матери, кастрацию собаки). Черный список настигал и таких, правда, не со второго же сообщения. Третий: спрашивали, говорю ли я по-турецки (на хинди, фарси, испанском, французском и т.д.), а потом исчезали, не в силах совладать с английским. В общем, и тут не везло. Пока однажды я не прочла во входящих странную фразу: "Я не хочу с тобой переписываться". Так и не заставляет никто, зачем отдельно сообщать? Однако самолюбие было задето, ответила: "Почему?". "Ты настолько прекрасна, что хочу увидеть тебя. Встретишься со мной? Куда лететь?".
      Пришлось даже в словарь залезть - вдруг что-то поняла не так? Вроде все правильно. Однако смелый товарищ! Да и я не из робких. Написала:
      - А чего бы не встретиться? Прилетай в Киев.
      - Дальше куда? Может быть, встретишь?
      - Дальше в Сумы - я там живу. Постараюсь.
      На том и договорились. Но переписываться все равно начали - интересно, кого меньше чем через месяц увидишь. Маттео рассказал, что живет в небольшом городке неподалеку от Флоренции, что у него небольшой бизнес, что уже встречался с двумя украинками, разочаровался сильно. И было от чего! Одна из них через пару дней мне написала: "Я его бывшая, Оксана, недавно только расстались. Ох и тяжко тебе придется, девочка! Молоденькая ты совсем, а он уже воробей стреляный. Давай я его в аэропорту встречу, чтоб тебе далеко не ехать? Так удобнее будет!".
      Может, я и молоденькая, но уж точно не дурочка. Знаю эти встречи - к себе потащит, раз уж повод представился. А раз так вцепилась - стоящий мужчина, точно надо знакомиться.
      И вот я была в аэропорту - глаза горели, дыхание сбилось, сердце колотилось. Но который из прибывших мой итальянец, я вычислить не могла, хоть и видела фотографии. Ведь как бывает - на снимке красавчик, а в реальности "Фотошопом" бегающие глазки не замаскируешь. Но тут к нему подбежала симпатичная женщина лет тридцати с криком "Matteo, amore mio!" Вот дурная баба, все-таки встретила!
      Я понимала, что пора вмешаться, но... не могла. Друг по переписке оказался нереально высок, умопомрачительно накачан и дерзко татуирован. Лет на пятнадцать старше меня, но из тех, что и в шестьдесят выглядят в самом расцвете сил. Я только пускала слюни, думая, за что ж на меня такое счастье свалилось. А счастье тем временем методично прибирала к рукам предприимчивая соперница. Да что ж такое, разве дадут прочувствовать момент? Нужно было срочно действовать, пока итальянца не перевезли в какую-нибудь скоромную киевскую квартирку.
      Я бросилась вперед и заговорила по-английски:
      Маттео, здравствуй! Рада наконец-то увидеться.
      Я то... - долгожданный красавчик был нещадно перебит экс-подругой, которая зашипела на меня: "Иди отсюда, зараза!". Ответила я на украинском с милейшей улыбкой - нельзя ж так сразу себя скандалисткой показывать, а по-украински долгожданный красавчик все равно ничего не поймет: "Сама ушла сейчас же, а то некоему Джеймсу Вудботу, который у тебя как бойфренд значится, быстро обо всех твоих художествах расскажу. Всех иностранцев собрать решила, стерва?"
      Её как ветром сдуло, а я осталась наедине со своим итальянцем. В "свои" я его записала сразу же, как только увидела - душа и сердце мгновенно были отданы навеки, а вслед за ними - и тело. Вообще не понимаю, как удержалась от того, чтоб прямо в аэропорту не наброситься!
      Его отпуск пролетел быстро, последовало возвращение в Италию. Я вновь осталась одна с Маришкой.
      Старушки у подъезда обо мне сплетничать почти перестали - больше ко мне никто не сватался, я на свидания не бегала, только гуляла по двору с дочкой и тоской в глазах. Увидев, что мои попытки наладить личную жизнь вроде бы брошены, они подобрели, гадости говорить перестали, даже жалели. Им всегда нравится, когда люди несут свой крест и даже не думают о счастье. Они жизнь прожили, знают, что нет его. Если и бывает - только по исключительной наглости или величайшему везению.
      А я верила, что бывает счастье, но просто так не дается. Каждый вечер с надеждой запускала скайп, чтобы хоть немного поговорить с Маттео и услышать наконец "Я снова к тебе собираюсь". Он прилетал еще не раз, мы чудесно проводили время вместе, я познакомила его с дочкой, они понравились друг другу. Все бы прекрасно, если б не та самая бывшая (кстати, в Джемсом Вудботом у нее тоже не сложилось, переключилась на Жана Дежане, потом на Георгиса Андронакиса, потом на Карлоса Пачеко). Она периодически писала мне, напоминая, какая пропасть между ним и мной, что с такими, как я, просто развлекаются, что он скоро и думать обо мне забудет, как о ней забыл. Я читала, иногда плакала, иногда злилась, никому ничего не говорила.
      И вот сейчас, когда я, хромоногая, влезаю в такси, наши отношения длятся уже полтора года. Сегодня он прилетает, сегодня я вновь его увижу. Он сказал, что найдет время выбраться на Украину, две недели назад, я неимоверно обрадовалась, порхала, как на крыльях. До тех пор, пока мне их шальная машина не подбила, когда я через дорогу переходила. В положенном месте, между прочим, и на зеленый свет для пешеходов.
      Очнулась в больнице, все тело ноет, нога в гипсе, спрашиваю врача:
      Что со мной?
      Два перелома, да ты не бойся, до свадьбы заживет!
      Это ж сколько промучиться придется? Разве что в этот приезд Маттео уговорить удастся... в чисто профилактических целях. Отослала ему смс-ку - мол, ногу сломала, бедная я несчастная. Он: "Может, мне билеты сдать, приеду, когда поправишься?" А мне морфинчику вкололи, я написать что угодно могла: "Нет-нет, доктор сказал, до свадьбы заживет, так что срочно приезжай, иначе не вылечусь". Он: "А откуда доктор знает, что я собирался тебе предложение сделать? Ты догадалась?".
      Что? ЧТО??? предложение? Мне? Какая нога, какое лечение, я в тот момент в Италию пешком пойти могла! Особенно, если б дозу прибавили. Написала: "Бумаги готовить? От меня что нужно? Кроме согласия. Я согласна!". Он: "Дорогая моя, ты же в больнице, какая может быть свадьба? Видимо, это знак судьбы". Итальянцы вообще в приметы верят, национальная особенность у них такая. Я: "Судьба свое предназначение выполнила, когда нас свела, больше пусть не вмешивается. Я тебя люблю! Не прилетишь - сама во Флоренцию явлюсь. В общем, встречаемся, как договаривались, в Киеве, узнаешь меня по белому платью и туфлям из гипса".
      Мы заранее отправили документы в посольство, так что теперь я еду подавать заявление в ЗАГС. Если решится. Если не передумает. У него ведь были уже украинки, он разочаровался в охотницах за иностранными мужьями. Да и мужчина темпераментный, такому непросто всю жизнь с одной связать. А у меня был Маришкин папа и множество ходячих недоразумений после него - наглых, напористых, пошлых, обрюзгших, и я тоже должна бы разочароваться в мужчинах. Но нет, все равно верю в лучшее. Что бы ни случилось к двадцати двум годам, вся жизнь впереди. Я не сломалась, когда осталась совсем молоденькой с дочкой на руках; не сломалась, когда меня, умную, живую, веселую, выставили на рынок невест как второсортный товар и пытались всучить с уценкой; не сломалась, когда сотни знакомств заканчивались ничем; не сломалась, когда своим ядом отравляла мое счастье бывшая Маттео. Да я даже с двумя переломами - не сломалась! Нашла в себе силы, отправилась в далекий путь - к любимому...
      Мы с Маттео встречаемся неподалеку от аэропорта, я улыбаюсь так, будто предыдущие несколько часов каждый километр не отзывался новой болью.
      Здравствуй, любимая! Как ты себя чувствуешь?
      Здравствуй, дорогой! После всего, что я перенесла, ты обязан на мне жениться. Только поцелуй сначала. Я скучала!
      Он слушается, и я забываю тысячи кочек по дороге, все ядовитые сообщения Оксаны, месяцы ожидания и перешептывания у подъезда. Все хорошо, все будет хорошо!
      Ну что, в ЗАГС?
      Да какой ЗАГС, успеем заявление написать. Не слышал что ли - я соскучилась,в гостиницу поехали!
      Лера, еще ни одна девушка не проезжала со сломанной ногой несколько сотен километров, только чтобы отправиться со мной в нумера!
      Ты сейчас о каких девушках? Я единственная, понял?
      Конечно, единственная и неповторимая! Иначе меня бы здесь не было.
      До ЗАГСА мы все-таки добрались - позже. Только заявление наше принимать не хотели, все спорили: "Травмпункт двумя кварталами ниже!". А что говорили старушки у подъезда, когда через месяц я вернулась с красавчиком-мужем и кольцом на пальце, лучше и не передавать!

    19


    Актриса Вк-5 Когда зеркала не врут   19k   "Рассказ" Проза, Фэнтези


       Когда зеркала не врут...
      
      
       Солнечный зайчик пробежал по стенам, взобрался на кровать и нахально уселся прямо на моем спящем лице. Я попробовала согнать его, но, как понимаете, безрезультатно. Делать нечего - пора вспомнить о том, что уже начались суровые будни, а сладостные выходные остались в недалеком прошлом, то есть вчера.
       От резкого толчка распахнулась створка окна, от чего солнечный зверек резко переместился на обеденный стол, а его место тотчас занял мой домашний любимец, махнувший через окно прямиком мне на кровать. Вопросительно заглянув мне в глаза, он потёрся о моё плечо и требовательно заурчал. Намек был более чем прозрачный, поэтому мне пришлось напрячь остатки воли и покинуть уютное лежбище.
       На полках буфета было вызывающе пусто. Лишь в самом углу лежал одинокий кусок сыра, над которым маленький паучок задумчиво занимался своим рукоделием. Интересно, а куда всё делось? Ведь еще вчера было полно еды? Неужели это всё съела я сама?... Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что глобальное опустошение в буфете всё-таки моих рук дело, поскольку никаких гостей у меня в последнее время не наблюдалось... Собственно говоря, их, вообще, у меня никогда не бывает по причине особенностей моего характера, разве что припираются незваными те, после которых моя жизнь делает резкий поворот, и начинает течь по новому руслу... Как было, после визита Наставницы...
       Отдав большую часть провианта голодному любимцу, я, без всякой охоты сжевала свою долю. .. Странно всё-таки, что одна мысль о предстоящих уроках начисто отбивает мой, ни разу не маленький аппетит.
       Но, делать нечего, надо взять себя в руки и поспешить, если я не хочу в очередной раз опоздать. А опоздание грозило не только выговором, но и наказанием. Как минимум, внеочередная полная уборка помещения. Не то, чтобы я была непроходимо ленива, но, согласитесь, оставаться в классе, когда твои однокашники расходятся и разъезжаются, кидая на тебя ехидные взгляды, мягко говоря, неприятно...
       Только бы транспорт не подвёл. В последний раз мою красавицу кидало из стороны в сторону. Надо бы разобраться, но, естественно, на выходных у меня не нашлось на это времени.
       Закрывая дверь, я невольно бросила взгляд на заваленную всяким хламом этажерку возле выхода и заметила на ней предмет, строго запрещённый в моём учебном заведении, но нежно любимый лично мной. Почему на нём лежал запрет, я не знала, но сильно возмущалась этим... правда тихо, в глубине души. И очень любила всматриваться в его блестящие глубины, находя там себя и с удовлетворением отмечая, что я, в общем-то ничего, не то что раньше. Поэтому, без всяких ненужных колебаний я сунула зеркальце себе в карман. А что? А вдруг у меня неожиданно прыщик выскочит или перепачкаюсь чем-нибудь? Буду я тогда сидеть на уроках прыщавая и перемазанная, а мои одноклассницы, которых я терпеть не могла, будут, глядя на меня, гнусно хихикать?... Ничего, всё равно никто ничего не узнает...
       Странно, но в школу я прибыла без приключений. Моя красавица вела себя пристойно, домчала без помех - я даже не опоздала...
       В классе всё было как обычно - одноклассницы фыркали, увидев меня, и задирали нос. Еще бы, все они из добропорядочных семей, и лишь я - не пришей кобыле хвост. Выскочка-замарашка, которую пару лет назад чуть ли не силой приволокла учиться наша Наставница. Причем, я делала несколько попыток удрать. Но, после более чем ощутимой демонстрации силы со стороны Наставницы, оценила преимущества ученья над неученьем, и теперь исправно грызу гранит науки... ну, почти исправно...
       Пробираясь вперед к своему самому дальнему столу я не смогла удержаться от соблазна, чтобы не толкнуть нашу дылду-отличницу, которая стояла, погрузившись в учебник и не ожидала подвоха. От толчка книжка вылетела у нее из рук, а сама она подняла на меня изумленные глаза. Надо же! Кажется, это в первый раз, когда она соизволила меня заметить.
       - Ты чего? - спросила она.
       - Я нечаянно, - покаялась я, нахально глядя на нее снизу вверх.
       - Осторожнее надо быть! - недовольно пробурчала она.
       - Буду, - пообещала я, и двинулась было вперед, но тут эта задавака неожиданно быстро присела, а я, не заметив этого коварного маневра, перекувырнулась через нее и растянулась на полу.
       - Ты чего, совсем? - я выплеснула как могла свое негодование, поднимаясь с пола.
       - Прости, я книжку хотела поднять, - ответила она, прижимая к груди учебник.
       - Не могла подождать, пока я пройду?
       - Ты же не подождала, пока я подниму...
       - Я из-за тебя упала!
       - Я нечаянно!
       - За нечаянно бьют отчаянно! - прошипела я и уже собралась вцепиться ей в волосы, как раздался голос, который мигом остудил мой пыл.
       - Что здесь происходит?
       Мы оглянулись. В двух шагах от нас стояла, по обыкновению, затянутая в черное платье, Наставница.
       Наставницу уважали и побаивались все. Даже мне, в ее присутствии хотелось притвориться пай-девочкой, не перечить старшим и чистить зубы перед сном. И уж конечно, в ее присутствии никто не вытворял тех выходок, на которые не скупились в присутствии других преподавателей. И, самое главное, мы не могли врать.
       - Ничего особенного, мы общались, - пролепетала я, думая о том, что, в принципе, не сказала ни слова неправды.
       Одна бровь Наставницы поползла вверх, изогнувшись ироничной дугой.
       - Всего лишь общались? Так громко?
       - Мы ссорились, - внесла я некоторую поправку.
       - Из-за чего?
       - Она из-за меня упала, - неожиданно выдала моя соперница, отчего я испытала к ней нечто, вроде уважения.
       - Прискорбно! - Наставница повернулась ко мне - Значит, тебе минимум по двум дисциплинам стоит поставить неудовлетворительно.
       Я вспыхнула до корней волос. Это правда. Я не должна была упасть, если бы исправно выполняла практические задания по некоторым предметам. Кажется, эта зубрилка, меня сдала по полной программе. Возникшая было благодарность к ней, мгновенно растаяла, как слежавшийся снег под весенним солнцем, и ее место заняла обычная для меня неприязнь.
       - А это что такое?
       Я проследила за взглядом Наставницы и чуть не поперхнулась собственной слюной. На полу лежало, выпавшее во время моего падения, зеркальце.
       - Это мое, - прошептала я.
       - Вы разве не знаете, что это нельзя приносить в школу?
       - Знаю, - еще тише сказала я.
       - И, тем не менее, принесли. Кажется, вы не вполне понимаете, чем может грозить неосторожное обращение с подобными предметами.- Я замотала головой. Конечно, не знаю. Нам только запретили, без всяких объяснений и всё...
       - Скажите, а для чего вы его взяли?
       - Смотреть на свое отражение, - созналась я.
       - И вам нисколечко не страшно? - Наставница вздохнула. - Разве вы не понимаете, что это самый жестокий предмет на свете, что он отражает всё, без приукрашивания?
       Я подавленно молчала, думая про себя, что, то, что вижу я в зеркале, мне очень даже нравится, без всяких там приукрашиваний.
       Наставница еще раз вздохнула.
       - Что ж, кажется, некоторые предпочитают учиться, набивая собственные шишки, пренебрегая опытом поколений.
       Она протянула ладонь, в которую я безропотно вложила поднятое с пола зеркальце. Наставница развернула его и приказала:
       - Смотри!
       Я заглянула в него. Увидела, естественно, себя. Лоб в чем-то перепачкан, как я и предполагала. Наверное, это когда я кувыркалась на полу. А больше ничего особенного я не заметила и перевела вопросительный взгляд на Наставницу.
       - Смотри глубже! Внимательнее! - отрывисто произнесла она.
       Я вновь вгляделась в отражение....
      
       ......................................................................................................
      
       - Может, вы ее всё-таки заберете?
       Молодая красивая женщина отшатнулась от протянутого ей вопящего свертка.
       - Мы же обо всём договорились! Я подписала все нужные бумаги, зачем вы меня терзаете?
       - Но это же всё-таки ваш ребенок...
       - Нет, нет, заберите от меня это, - и женщина выбежала, хлопнув дверью
       Сопровождающий ее благообразный мужчина сурово произнес:
       - Прекратите травмировать мою дочь. После всего того, что ей пришлось пережить по вине того ублюдка, вы хотите, чтобы рядом с нею постоянно находилось нечто, напоминающее ей тот страшный день? Или мне перевести свои пожертвования в другой приют?
       И, кинув брезгливый взгляд на орущий сверток, стремительно вышел из кабинета.
       Оставшийся в кабинете врач строго спросил санитарку, баюкающую на руках надрывающегося младенца.
       - Зачем вы принесли сюда это?
       - Мне стало жаль девочку. Такая одинокая. Такая страшненькая...
      
       ..........................................................................................................
      
       Здание детского приюта, которое давно уже требовало капитального ремонта. Двор наполненный играющей детворой. В дальнем углу двора сгрудилась толпа ребятишек, которые дружно плюют в стоящую отдельно от них девчонку. Та в ответ тоже плюется, причем, попадает она намного более метко, чем ее противники. В довершение всего, еще и кидает в них комья земли, отчего к ней опасаются близко подступать.
       Во дворе появляется разгневанный воспитатель, и, быстрым шагом, направившись к детям, окриками прекращает это непотребство. Девчонка сбегает, остальные вынуждены держать ответ.
       - Зачем вы это делали? Разве можно так вести себя с теми, с кем ежедневно делите кров и пищу?
       - Она плохая! - раздались в ответ оправдания
       - Она подбросила мне в кровать дохлую крысу!
       - Она больно ущипнула меня!
       - Она вырезала мне на платье дырку!
       - Мы не хотим с ней дружить!....
      
       .........................................................................................................
      
       На опекунском совете решался вопрос:
       - Она поставила на уши весь приют. Неужели невозможно её куда-нибудь перевести?
       - Чтобы она поставила на уши другой приют? Наши коллеги за это спасибо не скажут.
       - А отдать ее на усыновление?
       - Вы с ума сошли. Как мы будем смотреть в глаза тогда людям?
       - Я знаю... Одна старуха уже несколько лет пытается удочерить девочку. Ей отказывают по причине старости и бедности.
       - И вы не пожалеете бедную старушку?
       - Мы ей честно дадим всю информацию. Или пусть забирает то, что предлагают, или не получит ничего...
      
       ..........................................................................................................
      
       - Заходи, девочка, здесь ты будешь жить...
       Вошедшая девчонка яростно оглядела убогую обстановку маленького домика.
       - Ну и дыра, - Она бросила испепеляющий взгляд на удочерившую ее старушку, - тебе, что так сильно нужно то пособие, которое дали за мной?
       - Зачем ты так, - улыбнулась старушка, - просто мне очень одиноко...
      
       ..........................................................................................................
      
       - Посмотрите на нее, она опять свернула голову моей курице! - разгневанная соседка втащила в дверь взлохмаченную упирающуюся девчонку, - или отдавайте ее обратно, в приют или уезжайте отсюда, терпеть это дальше невозможно!
       Соседка вышла, хлопнув дверью, а старушка расстроено покачала головой.
       - Зачем ты это сделала?
       - Я хотела есть, а у нее кур полон двор, - дерзко ответила девчонка, - ты меня совсем плохо кормишь.
       Старушка вздохнула.
       - Давай, действительно, уедем отсюда. Дом и землю продадим, вырученных денег нам хватит на жизнь. В соседнем графстве есть маленький домик на краю леса, доставшийся мне от покойного брата. Там тихо и никто нас не знает...
      
       ...........................................................................................................
      
       Охапка цветов упала на невысокий холмик. Девица, принесшая их, тут же развернулась и пошла прочь от печального места, высоко держа голову, без единой слезинки в глазах. На повороте от кладбища столкнулась с женщиной, затянутой в черное платье.
       - Осторожнее, можно? - холодно поинтересовалась та.
       - Отвали - последовал короткий ответ.
       - Стой! - властный окрик подействовал на девицу. Та остановилась и изумленно уставилась на посмевшую ей приказывать.
       - Чё надо?
       Женщина не ответила, лишь уставилась на девицу немигающим взглядом темных глаз.
       - Любопытно, любопытно, - она рассматривала ее, как рассматривают экзотическое насекомое, - и откуда же ты такая взялась? Сил много, контроль на нуле... Опасно... Тебе учиться надо, - неожиданно сказала она.
       - Вот еще, - фыркнула девица, - мне школы с головой хватило.
       - Вот именно, что не хватило....
      
       ......................................................................................................
      
       - Знакомьтесь, это наша новая ученица!
       Выпихнутая вперёд распатланная девица в грязных джинсах съёжилась под множеством взглядов. Её окружили хорошенькие ухоженные девушки. Кто-то смотрел на неё с иронией, кто-то с любопытством. Почувствовав себя неуместной среди них, девица со злобой подумала про себя:
       - Ну, я вам здесь покажу....
      
       ..........................................................................................................
      
       Я стояла красная, как рак, а на мне также как и пару лет назад скрестились взгляды моих одноклассниц. Но тогда, в первый раз, они были намного более дружелюбней.
       - Может, ещё что-нибудь посмотришь, например, будущее? - раздался насмешливый голос Наставницы.
       Я отчаянно замотала головой.
       - Не переживай, в зеркале чётко отражается только то, что уже произошло в реальности, а будущее состоит из нескольких вариантов, и ты сама их выбираешь.
       Наставница отдала зеркальце, развернулась и пошла к двери. На ходу, обернувшись, бросила:
       - Обе наказаны. Уборка класса!
      
       Уборка класса, да ещё собственными руками - дело нешуточное и очень долгое. При этом запрещено пользоваться какой-либо силой, кроме физической. Что для ученицы 2-го курса ведьмовского факультета особенно обидно. Я с тоской смотрела из окна на разлетающихся одноклассниц. Говорят, что, по окончании учебы мы сможем летать без подручных предметов. А пока что, без мётел не обойтись. Моя так и осталась стоять в коридоре, дожидаться свою нерадивую хозяйку.
       А хозяйка, то есть я, с отвращением смотрела на ведро с водой и ворох старой бумаги, который притащила моя соперница-подруга по наказанию.
       - Я вычитала, что стёкла нужно протирать старыми газетами, чтобы они лучше блестели, - возбуждённо блестя глазами, говорила она. Не похоже, что она хоть сколько-то огорчилась. Кажется, она воспринимает уборку, как некое приключение.
       Я хмыкнула. Тоже мне, теоретик. Не жила ты среди обычных людей, не выполняла тяжёлую физическую работу собственными руками, вот и радуешься неожиданному развлечению. Вот бы моей старушке мои теперешние возможности, глядишь, и прожила бы подольше.
       При мысли о моей приемной матери краска стыда опять залила мое лицо огненной волной. Нет, действительно, смотреться в зеркало опасно - слишком оно честно отражает действительность...
       Неожиданно на мое плечо легла чья-то рука. Я обернулась. Моя соперница смотрела на меня с неожиданно серьезным выражением лица. И, черт возьми, кажется она меня жалела... Ненавижу!
      -- Давай дружить, - вдруг услышала я. Как в песочнице, честное слово! Детский сад! Хотя ни в песочнице, нигде в другом месте я таких слов не слышала...
      -- Я не верю в дружбу! - стряхнула я ее руку со своего плеча.
      -- Зря, - серьезно ответила она, - дружба -- это взаимовыгодное сотрудничество, которое может очень помочь, особенно, если придется работать дальше. А работать придется, иначе зачем "Лысая Гора" курировала бы наше обучение? Ты же не будешь отвергать явную выгоду, которую могут дать мои связи? От тебя мне нужно знание той части простой жизни, которая для меня всегда была "терра инкогнита", особенно, когда придется жить в этом мире... - Она снова протянула мне руку, раскрытою ладонью вверх. - Лина! - неожиданно представилась она. Можно подумать, я не знаю как ее зовут. Много раз слышала! Другое дело, что я не собиралась ее называть по имени, слишком много чести!
       Лина, тем не менее, не торопилась убирать руку, а только смотрела в упор своими янтарными глазищами. Красивыми... У меня тоже такие будут, если я этого захочу. Но не захочу, мне и мои нравятся. Я их так долго себе придумывала -- слегка раскосые, обрамленные пушистыми ресницами, цвета грозовой тучи... Не те, что были у меня в детстве -- маленькие, поросячьи...
       - Послушай, - продолжила янтарноглазая, - я не собираюсь напрашиваться тебе в сердечные подружки для того, чтобы сидеть рядом, держаться за ручки и поверять друг другу секреты. Ты меня с первого дня заинтересовала. Ты сильная. Я не очень. Но у меня сильная и влиятельная семья. Весьма. Я выросла в такой среде, в которую все мечтают попасть. Я же от нее устала, и хочу быть отдельным, независимым государством. Ты тоже независимое государство. Давай объединимся хотя бы на то время, которое нам необходимо, чтобы стать на ноги!
       Я хмыкнула. Вот когда речь идет о корысти, я это хорошо понимаю и приемлю. Так и быть. Эта глупышка думает, что то, что я могу дать ей, как то сможет компенсировать то, что собираюсь содрать с нее я! Я протянула руку и в ответ назвала свое имя, скрепляя тем самым свеже наметившийся союз.
       Уборка, тем не менее, не ждала, и мы вернулись к своим тряпкам.
      -- И все-таки, зря ты не веришь в дружбу, - задумчиво пробормотала моя уже подруга, развозя газетой грязь по стеклу. - Дружба -- это страшная сила! - Она повернулась ко мне и, неожиданно, хихикнула, произнеся: - Особенно, женская!..
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    20


    afro "Вк-5: Кочегар"   24k   "Рассказ" Проза


       Кочегар
      
       Утром, в понедельник выписали Евгению Васильевну, старушку с трофической язвой на ноге, бывшую медсестру этой больницы.
       Она лежала у самой двери, на отдалении от нас. Место ссылки, но она сумела стать центром, вокруг которого все вращались. Все, это мы, три женщины, ее соседки по палате. У окна полная, еще молодая, но немолодо выглядевшая, повар Людмила, с больными ногами и сердечными приступами. Ее бы в кардиологию, но там нет мест.
       Людмиле тяжело долго лежать, и она, даже ночью садилась на кровать, сложив голые ноги на стул рядом. Ноги белые, гладкие, под стать размерам груди и бедер.
      
       Моя кровать от Людмилы на расстоянии протянутой руки. Я была рада, что ее широкое тело закрывало окно. Яркий свет раздражал меня.
       Я уже давно не отдыхала, даже на каникулах. То ремонт в квартире, то надо было ухаживать за матерью. Когда она умерла, тяжело заболела одинокая тетя. В начале лета ей сделали операцию, и я жила на два дома, пока не начался учебный год. Хорошо, что тетя поправилась.
       Муж, конечно, злится, что я занимаюсь чем угодно, только не домом. Приходится терпеть и угождать ему, может, он, наконец, бросит пить и займется чем-нибудь полезным. Когда я об этом ему говорю, он впадает в истерику и долго не успокаивается. Я уже давно его не слушаю, а раньше очень обижалась, когда он мне доказывал, что профессия учителя самая бесполезная, если не вредная. Никого невозможно ничему научить, люди учатся сами. Поэтому их надо оставлять в покое, а не лезть со своими представлениями.
       После очередного скандала, из-за какого-то пустяка, слово за слово, и уже не помнишь, с чего началось, лезут накопившиеся за долгую совместную жизнь обиды, мне стало плохо. Приехала скорая, меня привезли сюда, быстро сбили высокое давление. Но выписывать не спешили, и я наслаждалась покоем.
      
       Рядом с моей кроватью, с другой стороны, лежала очень худая и немощная на вид Татьяна. Она мало ела, мало двигалась и быстро уставала. Жаловалась, долго не хотели класть в больницу, не могли поставить диагноз, и в таком беспомощном состоянии ей приходилось работать. По профессии она маляр.
       Татьяну мучили непрекращающиеся маточные кровотечения. Но она не говорила врачу - терапевту, милой Светлане Владимировне, боялась гинекологического кресла сильнее смерти. Мы с Людмилой не могли ее убедить, что слабость и маточные кровотечения связаны. Она кивала и заваривала крапивный чай.
      
       У Евгении Васильевны, которую выписали в понедельник, была трофическая язва. Она полвека проработала в этой больнице. Никогда не выходила замуж, так и осталась старой девой.
       Если в старости болезни неизбежны, на то она и старость, трофическая язва самая удачная, так мне казалось: от нее не умирают, и не вылечиваются. Старушка по праву лежала в больнице, и свое пребывание здесь доводила до высочайшей степени удовольствия.
       К ней приходили медсестры и нянечки, заглядывал заведующий отделением, а один раз ее посетил главный врач, высокий, седой мужчина. После его ухода она долго пребывала в блаженном состоянии.
      
       Потоком посетителей старушка управляла умело. Обсудив с очередной медсестрой ее семейные дела и состояние своей язвы, она обессилено валилась на подушку, смотрела в потолок, сложив руки на груди, и тихо, почти шепотом произносила: "Что-то Веры из хирургии я давно не видела, а хотелось бы, бинты кончаются".
       И мы знали, что ее тихий голос услышан, что Вера скоро явится.
       До появления медсестры Евгения Васильевна посвящала нас в историю ее жизни, привычно несчастливую: муж выпивает.
       Прибегала Вера, бесцветная, как чахлая трава на скудной земле, и совала старушке бинты, яблоки, конфеты.
       Если у старушки получалось умело управлять медперсоналом, то с нами, ее соседками по палате, еще легче. Допустим, она просила Людмилу подать воды, и протягивала ей свой стакан. Людмила послушно споласкивала его кипяченой водой, но забывала протереть. Нам долго приходилось слушать старческое ворчание о том, что в прошлый раз Ира, то есть я, подала сухой стакан, а тут вода накапала на простыню, так хочется полежать, но приходится ждать, когда высохнет такое большое пятно.
       Доставалось всем, но Людмиле больше, потому что она работала поваром, и в иерархии профессий, по мнению Евгении Васильевны, находилась ниже маляра Татьяны. Я как учительница, помещалась высоко, на одной ступени с врачами.
      
       Муж Людмилы, такой же полный, как и она, приносил продукты, и она делала салаты: резала, терла на терке, - угощала всех. Старушка не отказывалась, тщательно пережевывала вставными зубами и была недовольна: в ее возрасте еда лучше несоленая.
       Иногда Евгению Васильевну посещал сын племянницы, приносил кефир и творог, и еще пирожки с повидлом, старушка нас всех угощала. Молодой человек, только что вышедший из подросткового возраста, сидел безучастно на стуле у бабусиной кровати, пережидая ее долгий монолог о своей болезни. Потом, со скучающим лицом выслушивал инструкции, как наводить порядок в ее квартире, пока она лежит здесь. Ни в коем случае нельзя путать тряпки для пола в комнате, с тряпками для кухни и подсобных помещений,- она так называла туалет и ванную. И еще много особых тряпок: для полированного стола, для кафеля в ванной и прочее.
       Когда родственник уходил, она жаловалась: чует сердце, придется старые тряпки выбрасывать и обзаводиться новыми.
       Лицо ее было белым, невыразительным, будто стертым после многочисленных стирок, но голос сильный, - говорить она не уставала. Эти разговоры о чистоте и порядке утомляли меня.
      
       Утром, перед выпиской, у нее поднялась температура, видимо, тягостно возвращаться в одинокий мир стерильной чистоты.
       Кроме тряпок у нее ничего не было, даже бога. Она была атеисткой, и ничто не могло сбить с этих позиций.
       А мы, трое, верующие. Татьяна призналась, что просит защиты у бога. Очень боялась заболеть раком, молилась, и, тьфу-тьфу, рака не обнаружили.
       У Людмилы свои отношения с богом. Она считала, что он всегда отомстит ее врагам, самой не надо даже стараться.
       Я иногда захаживала в церковь, выпрашивала здоровья для сына и мужа, чтобы, не дай бог, не пережить их. Ставила свечки за здравие, потом за упокой родителей.
      
       После ухода Евгении Васильевны мы немного посплетничали. Удивительно, Людмила ничего плохого не заметила, бабка как бабка, немного занудливая, но и болезнь у нее страшная. Я напомнила ей, что у старухи нет дома ничего живого: ни кошки, ни цветка в горшке. Людмила испугано посмотрела на меня и сказала: "Не греши на бабку, не дай бог такую болезнь себе подхватить".
       Татьяна сокрушалась, как бабка с такой болячкой одна живет, наверное, все же придется непутевого племянника прописывать, терпеть то, что он в ее тряпках путается.
      
       Вроде мы ничего особенного не имели против старушки, пусть живет. Разве жалко, но когда она, собрав вещи, ушла, мы повеселели.
       Нам теперь никто не мешал вести разговоры о беременностях и родах, хамстве мужей, неблагодарности детей и бесконечных обидах на тяжелый быт.
      
       Дни проходили однообразно. Утром процедуры, а после обеда и до позднего вечера мы перебирали и перетряхивали свои похожие судьбы. У каждой своя трофическая язва, - собственный, не один десяток лет муж. Серия предательств, подлостей, измен. Повторяющиеся сюжеты: я с маленьким ребенком на руках, а он..., я вся в работе, а он..., я вся для них, а от него грубость, пьянство и унижение женского достоинства.
       Мы даже не выходили в вестибюль смотреть вечерние телесериалы. Что там чужая, придуманная семейная драма, у нас еще круче. К нам присоединялась Галина из соседней палаты, мать троих детей, ей было что порассказать.
      
       Когда нас посещали мужья, мы выходили в вестибюль, пристраивались с ними где-нибудь, в укромном уголке, а потом, когда они уходили, делились своими впечатлениями.
       Если я и Людмила придирались к мелочам: опять забыл принести кефир или принес немытые яблоки, то Татьяне везло больше, ее муж приходил в подпитии и голодный, старался явиться к ужину. Ей приходилось отдавать ему свою порцию каши. После его ухода она плакала в подушку. Мы совали ей конфеты и фрукты и советовали бросить его.
      
       В субботу утром медсестра привела в палату женщину в теплом халате болотного цвета с мелким розовым рисунком. Новенькая несла тугой полиэтиленовый пакет, прижав его к большому животу, как у беременной, но, судя по лицу, возраст для этого не подходящий.
       Она поздоровалась, сложила вещи в тумбочку и легла, укрывшись с головой. Я подумала, еще одну жизнь доконали, или семья или одиночество.
       Мы с Татьяной продолжили слушать Людмилу. Она, в какой уж раз, вспоминала, как вышла замуж за своего мужа в шестнадцать лет. Пришлось лезть из окна, благо жили на первом этаже, потому что мать не отпускала, а ей очень хотелось замуж. Неизвестно, по какой причине, может быть, из-за полноты, Людмила долго не беременела, сын родился, когда ей было уже под тридцать. Жили они с мужем уже плохо.
      
       Пришел дежурный врач, посидел возле новенькой, помял ее большой и вздутый живот. Я ему посочувствовала, такой молодой, ему бы на красавиц любоваться.
       Сама я горжусь тем, что живот у меня чуть выпуклый, в одежде совсем незаметный, не стыдно с такой фигурой перед врачами обнажаться.
      
       Когда мы шли на обед, новенькая присоединилась к нам, я ее лучше разглядела. Да, нехороша. Даже очень. Широкие плечи, большой живот, узкие бедра. Немодные мелкие кудряшки из потерявших блеск пегих волос. Нам бы кудри закрутить, - вот и все заботы о красоте, - вспомнила я слова женщины в парикмахерской, ожидавшей своей очереди. Ведь понимаем, но ничего менять не хочется.
      
       После тихого часа, под вечер, я читала, Людмила ворочалась, не могла устроить свои больные ноги, Татьяна лежала на спине с закрытыми глазами, непонятно, спала или нет, а новенькая отвернулась к стене и укрылась с головой. Татьяна шепотом спросила:
       - Может, ей плохо?
       - Кому хорошо, в больницу не попадают, - ответила я.
      
       Неожиданно дверь палаты распахнулась, и без стука, стремительно вошел мужчина, как мне показалось, лет тридцати. Высокого роста, стройный, мускулистый торс обтянут тонким свитером. Он остановился возле кровати новенькой. Я бы не поверила, если бы сама не увидела, с какой любовью он взирал на фигуру, с головой укрытую одеялом. На нас не посмотрел, никакого интереса, даже к голым ногам Людмилы.
      
       - Тома, - шепотом позвал он новенькую.
       Одеяло мгновенно откинулось, появилось улыбающееся лицо. Женщина потянулась к мужчине. Ее щеки разрумянились, она теперь выглядела ничуть не старше его.
      
       Мужчина сел на стул спиной к нам и склонился над ней. Он ее целовал в губы. Людмила, рывком села, обнажив ноги до панталон, и уставилась на пару. Увидев, что я смотрю на нее, смутилась и стала чистить ножом яблоко. Голова моя повернулась в сторону двери. Рука мужчины, уже под одеялом, гладила женщину примерно в том месте, которое называется бедром.
       Я повернулась к Людмиле и поразилась, как сильно побледнело ее лицо, расширились и потемнели глаза. Нож замер в руке, потом задвигался: она стала чистить яблоко по второму кругу.
      
       Я услышала мужской тихий голос:
       - Все, маленькая, в кочегарку тебя больше не пущу, хватит надсаживать печень.
       Скрип кровати, я оглянулась, он пересел со стула, стал ласкать ее лицо, уши, шею, вот он и до груди добрался. Людмила наклонилась в мою сторону и прошипела: "Еще чуть-чуть, и он в постель к ней завалится". Ноздри ее раздулись.
       Татьяна лежала все также на спине, но голова ее была повернута в тот угол. Как цветок тянется к солнцу, так и мы потянулись в ту сторону и во все глаза, не скрываясь, смотрели на них. Было ясно, что они никого из нас не замечают, и вряд ли мы им интересны. Они отгорожены надежной стеной из собственных приятных ощущений.
       Людмила протяжно вздохнула, сползла с кровати и тяжело встала на ноги:
       - Пойду, прогуляюсь, может, легче станет.
       Я пошла за ней, за мной следом поднялась Татьяна. Угол никак не прореагировал.
       Когда мы вышли в коридор, первой заговорила Людмила:
       - Я в постели с мужем так никогда не ласкалась, а они ничего не стесняются.
      
       Чем же она с шестнадцати лет занималась в постели, - подумала я. Правда, если покопаться в памяти, у меня с мужем подобные ласки были давно, в молодости. Что ж, молодая и красивая жена могла себе позволить. Но эта каракатица, даже не женщина, - кочегар.
       Мы подошли к медсестре. Она подтвердила, что больная работала кочегаром, замужем, есть сын, ей тридцать восемь лет.
      
       Татьяна вернулась в палату, а мы с Людмилой подсели к телевизору. Немного погодя Татьяна снова появилась и попросила у медсестры на посту таблетку от болей в желудке.
      
       - Ну, что там? - нетерпеливо спросила Людмила.
       - Он ее в губы целует. В постель еще не завалился, сидит пока на краю. Меня они не заметили.
      
       Мы втроем стали прогуливаться по длинному коридору. Многодетная Галина сделала удивленные глаза, увидев, что изменился распорядок, и мы не сидим в своей палате, ожидая ужина, - и присоединилась к тем, кто смотрел телевизор.
      
       Наконец, они появились и направились к выходу. Он обнимал ее за предполагаемую талию. Она шла рядом и никакой неловкости не испытывала. Видимо, привыкла так ходить.
      
       После ужина Людмила сидела на кровати и жевала яблоко. Ее ноги обнажились до розовых панталон, но она не замечала. Татьяна ворочалась на постели. Она отдала свой ужин мужу, пришел, как обычно, в подпитии, и, видимо, надеялась, что Людмила ее угостит чем-нибудь, как это уже вошло в традицию. Но та сидела, задумавшись, и никого не замечала.
       Я была в растерянности. Кого сейчас можно удивить любовными сценами? Каждый вечер по телевизору целуются герои и не только целуются. Дома у меня две полки переводных женских романов. А я, почему-то испытала потрясение от того, что у меня на глазах поцеловались муж и жена.
       Конечно, неформат, влюбленную некрасивую женщину - кочегара, кажется, еще ни разу не описали и не показали в кино. Молодежь целуется на каждом углу. Но по их лицам и даже затылкам читается, что они стараются для публики. А эти вели себя так, как им хотелось.
      
       Татьяна, задремала, Людмила грызла яблоко и молчала. Тамара ненадолго вышла, вернулась и стала возиться в тумбочке, потом сняла халат и аккуратно повесила на спинку кровати.
       - Между прочим, вы здесь не одна, - не выдержала Людмила. - Тут еще и мы есть. Так что в следующий раз находите другое место для свидания, тут лежат тяжелобольные, - она почему-то кивнула на меня.
       Тамара не ответила, и стала протирать лицо жидкостью из флакона. До меня донесся приятный запах. Наконец, она отставила на тумбочку флакон, произнесла: "Не жалейте себя, женщины, и вас тоже будут любить", - и легла, завернувшись в одеяло с головой.
       Наступила непривычная тишина.
       Немая сцена как в театре. Момент, когда зритель должен почувствовать катарсис, озарение, разрядку или прилив энергии. Каждый выбирает свое.
       Я же обиделась. Люби другого как самого себя и еще храни очаг, обшивай и обувай, и все это совмещай ежедневно, но все равно, награды не получишь. В муках рожай, или не рожай, будь лилией на болоте, будь болотом, хоть кем или никем, неважно, в жизни нет справедливости, счастье случайно. Случай обошел меня стороной. Светлое будущее, где ты? Не дает ответа.
       И обнажилась суть явлений, скорбь легла на душу. Из глаз потекли слезы, я старалась не всхлипывать.
      
       Пришлось встать и пойти к медсестре за снотворным, за мной потянулись Людмила и Татьяна. По их лицам я поняла, что они тоже плакали.
      
       Утром я долго просыпалась, с трудом выныривая из сна с искривленными силуэтами деревьев на заснеженном поле. Не видно, где кончалось поле и начиналось белесое небо без солнца.
       Кочегар - Афродита спала, с головой укрывшись одеялом. Лучше бы старушка Евгения Васильевна лежала на ее месте, и я бы просыпалась под ее недовольный голос, выговаривающий уборщице, что пыль в углах так и осталась.
       Зоркий глаз у старушки. При ней уборщица долго возила тряпкой по полу, потом пятилась к двери, чуть не кланялась нам, и исчезала вместе с ведром и шваброй.
       Теперь уборка упростилась: широкий взмах тряпкой, с порога и все. Никому ничего не надо.
      
       Новоявленная Афродита проснулась, откинула одеяло и с трудом села на кровати. Наконец, поднялась, постояла в своей ночной рубашке, ситцевой, в мелкий цветочек, медленно натянула халат, и грузно двинулась к двери, неся тяжелый живот.
       Вся ее внешность насмешка над современной культурой соблазнения.
       Неужели ее муж не видел эротических фильмов? Фотографий моделей? Не видел по телевизору демонстраций высокой моды? Порнофильмы, наконец.
       Современная женщина, чтобы нравиться мужчине, должна быть... И какой она должна быть? Красивой, ухоженной, молодой, доброй и мудрой. Неважно, что молодость и мудрость не сочетаются. Должна, и все тут.
      
       - Ой, девочки, ну, и уродка же она. Вы видели ее ноги? Кривые и бугристые, - возмущенно произнесла Людмила.
       Она тоже не спешила подниматься с постели.
       - Может, она хороший человек, вкусно готовит, может, она его спасла, и он ей благодарен.
       - Ты, Ир, подумай, у мужиков встает ведь не на хороших людей. Если бы так, все хорошие женщины были бы счастливые, - не согласилась Людмила.
       - Раньше считалось, что девушка должна быть порядочной, - возразила Татьяна.
       - Ага, - иронически поддакнула Людмила, - я вот своему не изменяла, а толку. Давно бы ушла от него, да некуда.
       Она накинула халат и вышла из палаты. Следом удалилась Татьяна.
      
       Мне было плохо, очень. Может, под влиянием зимнего сна, вся моя семейная жизнь представилась скольжением по льду. Каждый шаг нужно контролировать. Только зазеваешься, лишнее движение, ноги разъезжаются, тело взлетает независимо от воли, и падает, норовя стукнуться затылком. Со стороны все происходит мгновенно, но для падающего между полетом и ударом проходит вечность, заполненная страхом боли.
       Удар, теряешь сознание, приходишь в себя и ползешь на четвереньках, пока не ухватишься за что-нибудь. Никуда не деться от такой жизни, лед промерз до самого дна.
      
       Когда жаром полыхнула моя болезнь, муж ненадолго разморозился, забегал, заволновался. Но понял, что жить буду, и быстро успокоился.
       Ничего ему не надо. А ведь было время, когда он уверенно вел меня в семейную жизнь, хотел этого, потому что я ему очень нравилась. Подали заявление в ЗАГС. Накануне регистрации он вдруг засомневался, отстраненно посмотрел на меня, будто боялся чего-то. Вспомнил отца, кинувшего их, когда он был еще младенцем. Даже сам удивился, никогда отца не вспоминал, и вдруг захотел с ним поговорить.
       - О чем? - спросила я его.
       Я заволновалась, все уже было готово к свадьбе, а праздник мог не состояться.
       - О жизни, - ответил он.
       Уверенным своего мужа я больше не помню.
      
       Тамара вернулась умытая, порозовевшая и даже симпатичная.
       - Доброе утро, - сказала она мне.
       Я подумала, что у нее приятный голос.
      
       - Тамара, как понимать, не жалейте себя? - не выдержала я. - Мне всегда некогда жалеть себя, поэтому и лежу тут.
       - Я тоже тут лежу.
       - Но вас муж любит.
       - Как иначе. Если бы не любил, я бы прогнала его.
       Тамара села на кровать и стала в руки втирать крем.
       - Все-таки, хотелось бы знать, такая редкость, сохранить любовь...
       - Любви с избытком не бывает, вот я о чем, - устало произнесла Тамара, сняла халат и легла, укрывшись с головой.
       Отстранилась, отдалилась, ушла в себя, как уходят монахи.
      
       Что слова, что крылатые фразы, я ведь тоже могу вспомнить, хотя бы это: человек кузнец своего счастья. Тамара убедительна не речами, а тем, что не жаловалась на жизнь. И еще, мы ей были не интересны. Она ждала мужа и хотела быть только с ним.
       У нас с мужем тоже было что-то хорошее, если мы захотели вместе жить. Вот и живем. Только пространство, где мы вместе, сузилось до дивана. Второй диван поставили бы, но некуда. С годами мы научились как можно реже пересекаться. Даже в праздники расходимся: он к своим родственникам, я отдыхаю дома. Привыкли уже так.
      
       Но почему-то не могу забыть, как незадолго до болезни, он сидел в интернете, я близко подошла к нему, не помню, зачем, увидела его седую, лысеющую голову, и мне захотелось положить на нее свою ладонь, погладить его, как в молодости. Но я колебалась, так много плохого было между нами, что опасалась не той реакции. Все же осмелилась, прикоснулась, он резко качнулся ко мне, и я руку отдернула. Почувствовала себя неловко и все, больше никаких попыток не делала.
      
       День прошел в тишине. Татьяна долго копалась в своей тумбочке, Людмила смотрела в окно, я погрузилась в невеселые мысли.
       Наконец, наступило время сна. Тамара давно уже спала. Людмила и Татьяна, молча, разделись и легли, укрывшись одеялами с головой.
       В окно светила луна.
      
      
      
      
      
      
      
      

    6

      
      
      
      

    21


    Тень Вк-5: Та, что идет по жизни, смеясь   24k   Оценка:9.42*15   "Рассказ" Проза, Мистика, Любовный роман


    Та, что идет по жизни, смеясь

    04 октября 2011г, Москва
    Я стояла в ванной, упершись лбом в зеркало, и тщетно пыталась вернуть на лицо улыбку, что жила на нем все тридцать лет моей жизни. Все, что ни делается, делается к лучшему. Да, конечно, но сегодня моя любимая мантра мне не помогала. Я зажмурилась, прогоняя воспоминания, но...
    22-23 февраля 2008г, Екатеринбург
    То, что Птах - птица шустрая, я поняла уже в аэропорту. Он выделялся среди могучих, сильно нетрезвых и шумных мужиков наличием животика, широченными плечами, расхристанностью и бешеной энергетикой. Пока судьи, прилетевшие из Москвы на фестиваль исторического фехтования, рассекали толпу в зале прибытия с неотвратимостью асфальтового катка, он долетел до нас с Оранжем со скоростью урагана, смерил оценивающим взглядом с ног до головы и положил тяжелую ладонь мне на плечо.
    -Меня и Олега в гостиницу везешь ты, остальных - парень.
    -Любой каприз за ваши деньги, - мгновенно вскипела я. -Белые медведи, а также развратные Снегурочки в стоимость поездки не входят и оплачиваются отдельно. Дорого.
    -А тебе палец в рот не клади, - добродушно рассмеялся мужчина. -Прости, если обидел. Я Алексей, можно просто Царь, а еще лучше Птах.
    -Три в одном, - восхитилась я. -Первый раз встречаю человека с растроением личности. Ты сам в себе по утрам не путаешься?
    -Только если выпью очень сильно с вечера, - улыбнулся он и многообещающе прихватил меня за талию. -Будешь и дальше так весело мне хамить, я у тебя эти две ночи ночевать буду, язва сибирская.
    -Мы на Урале, умник, а я не язва,- сказала я, выбираясь из его цепких рук.
    -А кто?
    -Она - Царевна, - ответил за меня стоящий рядом Оранж. -А еще генеральный директор, так что будьте с ней повежливее, Птах. Ольга нам по доброте душевной помогает.
    -У этой язвы добрая душа? - прищурился Алексей. -Царевна, ты поразила меня в самое сердце!
    -А у наглого залетного Птаха есть сердце? - изумилась я.
    -Еще какое, - улыбнулся Алексей, - и я сделаю все, чтобы тебя в этом убедить.
    Я не обратила на его обещание внимания. Ну кто верит нетрезвым, избалованным жизнью и деньгами столичным мужчинам? Вот именно - никто. Как выяснилось на следующий же день, я ошибалась.
    Птах заметил меня, едва я появилась в зале, где проходили отборочные соревнования в категории "Щит-меч". Оказалось, был он не судьей, а очень важной шишкой в свите одного из московских олигархов. Что сподвигло богатого 36-летнего мужика залезть в тяжеленную кольчугу, взять в руки щит и меч, да еще и прилететь на соревнования так далеко от Москвы, мне было непонятно. Однако тот задор и жестокое отчаяние, с которым Птах бился на отборочных боях, произвели на меня впечатление, и я подошла к нему, чтобы слегка позлорадствовать. В своем кольчужном одеянии он выглядел железным колобком на ножках - грозно и забавно одновременно.
    Алексей на мои подколки отреагировал хитрой улыбкой, вцепился в меня как клещ и до тех пор, пока не проиграл последний бой, жестоко эксплуатировал в качестве своего оруженосца. Ближе к концу дня я попыталась сбежать, но меня остановил Олег, который судил бои этой категории и внимательно следил за тем, что вытворял неугомонный и неостановимый Птах, умудрившийся в перерывах между боями перезнакомиться со всеми бойцами на фестивале.
    -Царевна, побудь с Алексеем, пожалуйста! Он мне сейчас нужен как никогда, - принялся за уговоры Олег. -Денег у него немеряно, а мне "Ледовое побоище" в апреле проводить не на что.
    -Ах вон оно как! - протянула я. -Так вот почему Алексей еще и Царь. Он для тебя кошелек с ушками, да? С него - деньги, с вас - раболепие и поклонение.
    -Хорошо тебе смеяться, а мне вот совсем не весело! - обиделся Олег. - На фестиваль 400 реконструкторов приглашено, а генеральный спонсор исчез.
    -Ладно, так и быть, спасу я вас, несчастных, - смилостивилась я. -Только спать с Алексеем не буду.
    -Ты не в его вкусе, - успокоил меня Олег. -Он любит маленьких брюнеток, а ты могучая блондинка.
    -Полагаю, это был комплимент, - насмешливо посмотрела на него я.
    Олег смутился и испарился судить очередной турнир, а ко мне подошел Птах и заявил, что раз сегодня 23 февраля, то я просто обязана выполнять все его прихоти и желания, а потому вечером мы идем в ирландский кабак. Я расплылась в сладкой, как сахарный сироп, улыбке и согласилась. Впрочем, мое мнение Алексея интересовало мало. Он отправил меня домой, чтобы я переоделась и оставила машину, приказал взять такси и быть в назначенном месте в 21:00, что я и исполнила в точности. Каково же было мое удивление, когда на стоянке перед пабом в стекло водителя постучался знакомый кулак с зажатыми в нем бумажками.
    -Хороший мужик, - подмигнул мне таксист, забирая у Алексея деньги, -не упусти свою синюю птицу счастья, красавица.
    -Это вы о том, что он пьян уже вторые сутки? - улыбнулась я, выбираясь из машины в заботливые руки Птаха.
    Этот вечер надолго запомнила не только я, но и все присутствующие в пабе. Шесть могучих мужиков и одна дама за столиком мгновенно приковали к себе внимание как женщин (какая замечательная добыча!), так и мужчин (и кто это тут такой шумный?). Москвичи оценили накаляющуюся обстановку, как следует приняли на грудь и отправились танцевать рок-н-ролл, твист и даже ирландский степ, чем свели угрозу глобального мордобоя к нулю и зажгли всех посетителей паба без исключения, вытащив на танцпол даже официанток.
    Птах в общем веселье участия не принимал. Покружил по залу, перезнакомился с барменами и завсегдатаями, пригласил трех одиноких девиц за наш столик, а потом сиротливо сидел на диванчике, пил коньяк, держа возле уха мобильник, и мрачнел на глазах. Я отплясывала рок-н-ролл с Олегом, когда увидела, что Птах убрал телефон в карман, как-то очень нехорошо повел плечами и поднялся из-за стола.
    -Ну все, полетел, - заскрипел зубами Олег.
    -И что? - напряглась я. -Чего он мрачный-то такой стал?
    -Да у него с женой проблемы, - начал выбираться с танцпола Олег. -Как поговорит с ней, так сразу на людей кидаться начинает. Правда, до сих пор все только борьбой на руках заканчивалось, но кто вас, уральских, знает?
    -Это да, у нас мужики в драку на раз ввязываются, - согласилась я, и мы ринулись спасать неугомонного Птаха от суровых уральских парней.
    До Алексея мы добрались, когда он уселся за один из столиков и принялся нарываться на неприятности, отвешивая комплименты даме сидящего напротив него мужчины.
    -Птица ты моя залетная, вот я тебя и нашла! - спутала я Алексею все карты. Обняла за шею, звонко поцеловала в коротко стриженый затылок и посмотрела на замершую за столиком пару.
    -Вы не против, если я его у вас ненадолго заберу?
    -Да хоть навсегда, - облегченно выдохнула дама.
    -Ээ нет, навсегда - это не про нас. Птах-птица вольная, да и размерами не вышел. Клетка для него слишком большая понадобится, а у меня на нее денег нет, - отказалась я.
    -Я останусь, если ты попросишь, - поднял на меня неожиданно трезвые и невероятно замученные глаза Алексей.
    -Просить не умею, только приказывать, - растерялась я, запинывая ногами непонятное нечто, которое разлилось в моем сердце от его взгляда и слов, как можно дальше. Не хватало еще в эту шебутную птицу влюбиться!
    -Пойдем, - поднялся из-за стола Алексей. -Время позднее, пора хорошим девочкам в постельку.
    -Я с тобой сегодня ночью спать не буду, - предупредила его я.
    Он улыбнулся, подтолкнул меня к барной стойке и прошептал прямо в ухо, вызывая мурашки удовольствия по позвоночнику:
    -Конечно, не будешь. Это я тебе гарантирую.
    -Птах? - подозрительно прищурилась я, но он уже требовал у бармена счет за всю нашу компанию и меня не слушал.
    Улица встретила нас желтыми огнями фонарей, сильным снегопадом и полным безветрием, так что долгая прогулка по ночному городу удалась на славу. Я даже не заметила, как начала рассказывать Алексею свои печали, а он слушал, задавал вопросы и аккуратно стряхивал снег с моего шарфа. Правда, грустить мне надоело довольно быстро, так что большую часть пути я комментировала рассказы Птаха о тяжелой мужской доле с таким усердием, что когда мы добрались до моего дома, смеяться сил не осталось ни у него, ни у меня.
    -Ты ведь не оставишь несчастную замерзшую птичку погибать на морозе, а, Царевна? - открыл передо мной дверь в подъезд Алексей.
    -Из тебя птичка, как из коровы - балерина, - рассмеялась я. -В тебе же сто кило, не меньше!
    -Сто двадцать, - скромно потупился он и незаметно, но действенно подтолкнул меня вверх по лестнице, -а птицей меня не зря прозвали. Я - Алексей Воробей. Воробей из меня получился никакой, а вот Птах очень даже пафосный.
    -А скажи мне, Царский Птах, за каким чертом тебя в реконструкцию понесло? - спросила я, открывая ключом дверь в квартиру.
    -Когда тебя жена каждый день вонючим скунсом называет, еще и не туда понесет, - тихо и так горько сказал Алексей, что у меня сжалось сердце. -Я люблю ее уже больше десяти лет, заработал кучу денег, делаю все для нее и нашей дочери, но толку от этого мало. Прямо как в песне "Машины времени".
    -Богатые тоже плачут, - не удержалась я.-Птах, лапшу на уши мне не вешай. Жена - стерва, а я - молодец. Ты сам-то в это веришь?
    -Не верю, - шумно вздохнул Алексей. -Может, она и права. Я последние года три веду себя из рук вон плохо: пью как лошадь, шляюсь по кабакам, рычу на всех подряд и ищу, ищу, ищу... Мало мне тихого семейного счастья, понимаешь? Не хочу дома сидеть, телевизор смотреть, да на даче шашлыки жарить. Тошнит меня от всего этого.
    -Ладно, Птах, так и быть, - решила сменить тему я. -Считай, что ты меня разжалобил, и во мне проснулась совесть: на улице несчастную птичку я не оставлю.
    -Я не только несчастный, я еще и замерзший, - перешел в наступление Алексей, закрывая за собой дверь в квартиру. -Согреешь?
    -Дорого тебе мои услуги обойдутся, - улыбнулась я, уворачиваясь от поцелуя.
    -Сколько? - на полном серьезе спросил он, увидел мои глаза и сполз спиной по двери на пол, закрывая лицо руками. -Прости. Прости меня! Я так давно ни с кем просто так не...
    -Спал? - подсказала я.
    -Не занимался сексом, - откинул голову на дверь Алексей. -Жена спит со мной только после подарков, а шлюх я на дух не переношу.
    -Бедняжка, - рассмеялась я. -Любовницу завести не пробовал?
    -Пробовал, - поднялся с пола Птах, -не для меня это. Зачем мне вторая жена? Мне и одной по самые глаза хватает. Ведет себя как последняя с... стерва, а я виноват.
    -Ты не воробей, ты страус, - потянула его на кухню я. -Засунул голову в песок и делаешь вид, что все пучком. Какой смысл? Я восемь лет встречалась с замечательным человеком, он меня замуж звал, и любит до сих пор, а я отказалась и ушла.
    -Почему? - обнял меня Алексей.
    -Потому что тихое семейное счастье не для меня. Я люблю дороги, машины, самолеты и путешествия и терпеть не могу дачи, готовку и детей. Не хотела обманывать ни себя, ни его.
    -И ни разу не пожалела?
    -Еще как пожалела, - вздохнула я, наслаждаясь теплыми губами на ухе. -В сексе он был просто бесподобен.
    -Ты это сейчас зачем сказала? - возмутился Птах. -Весь настрой мне сбила!
    -Ах, какая я молодец! - рассмеялась я и тут же взвизгнула от страха, потому что он закинул меня (80 кг и 180 см!) на плечо и поставил на ноги только в ванной.
    -Раздевайся, - решительно закрыл дверь на замок Алексей и принялся стаскивать с себя одежду. -Я мучаюсь от желания целые сутки.
    -Тебе полезно, - попыталась выбраться из ванны я, но он включил душ, и я мгновенно промокла насквозь. -Ты что творишь, злодей!
    -Я не злодей, - улыбнулся Алексей, -я твой спаситель, одинокая, жаждущая секса женщина.
    -Это так очевидно?
    -Не переживай, Царевна, кроме меня никто ничего не заметил.
    ...
    Утро встретило меня болтовней телевизора на кухне и хлопаньем дверцы холодильника. Цифра 8 на часах почти отправила меня обратно в сон, но любопытство пересилило: мужчину, который готовил бы что-то в такую рань, да еще и сам, я не видела никогда в жизни. Могучий Птах разгуливал по моей кухне в одних боксерах и явно чувствовал себя здесь как дома.
    -А ты, я смотрю, ранняя пташка. В Москве сейчас 6 утра!
    -У меня лабрадор есть, Фалко зовут. Он меня всегда в это время выгуливает, так что я уже привык, - ответил Алексей, убирая сковородку с яичницей с огня. -Чем займемся? Я согласен на все, но с одним условием.
    -С каким?
    -Ты будешь рядом со мной весь день и отвезешь в аэропорт лично, - обнял меня Птах.
    -Тогда вариантов два, - поежилась я от пузырящегося искристого нечто в сердце. -Мы можем продолжить игрища озабоченных сексом бегемотиков, а можем отправиться на фестиваль и поболеть за понравившихся бойцов.
    -Да уж, насчет бегемотиков ты права, - рассмеялся Птах. -Придется мне заняться собой и похудеть.
    -Ты это сейчас зачем сказал? - спрятала лицо на его широком плече я. Надежда на то, что я увижу Алексея снова, поселилась в моем сердце до того, как я успела закрыть его на все засовы.
    -Во-первых, мой живот откровенно мешал нам наслаждаться жизнью и жестоко смешил нас обоих, - поцеловал меня в макушку Алексей. -А во-вторых, я не собираюсь выпускать тебя из моего поля зрения. Мы нужны друг другу, а значит, будем встречаться до тех пор, пока нам это не надоест.
    -Соловей ты, Птах, а не воробей, - улыбнулась я. -Поешь так заливисто, что устоять невозможно.
    Мы замечательно провели день на фестивале, а потом я отвезла Олега и Алексея в аэропорт. Всю дорогу мы смеялись, вспоминая вечер в пабе, но едва я вошла в зал отлета, все мое веселье испарилась. Я смотрела на помрачневшего Алексея и отчаянно не хотела его отпускать. Птах - птица шустрая, улетит - не поймаешь.
    -Ольга? - подошел ко мне он. -Не грусти. Мы обязательно увидимся, я обещаю тебе.
    -Останься...
    Он резко втянул в себя воздух, сжал мое плечо так, что мне стало больно, замер, а потом решительно направился к стойкам регистрации. Я прокляла себя последними словами и побрела к машине. Здесь мне больше делать было нечего. Завела двигатель, постучалась лбом о руль (не сильно), вспомнила, что все к лучшему, и повеселела. Я - оптимист, и все у меня будет хорошо. Я почти тронулась с места, когда пассажирская дверь внезапно открылась, а на сиденье плюхнулся Алексей.
    -Птах? - растерялась я. -А ты ничего не перепутал? У меня не самолет, а машина. Что ты здесь делаешь?
    -Ты попросила остаться, вот я и остался.
    На следующий день в аэропорт Алексей поехал на такси.
    04 октября 2011 года, Москва
    Я вынырнула из воспоминаний и заставила себя залезть под душ. Он смоет с меня ужас последних трех дней. Мне отчаянно хотелось в это верить, ведь все, что ни делается, делается к лучшему. Глаза предательски защипало, но я не сдавалась, и если бы не старинное обручальное кольцо на цепочке на моей груди, мне бы удалось выстоять, но оно качнулось и...
    02 октября 2011года, Украина, Каменец-Подольский
    Осенние ночи на Западной Украине-это все-таки нечто: звездные, темные и таинственные до дрожи в коленках. Я стояла за спиной сидящего на скамье Птаха и любовалась возвышающимся над реконструкторским лагерем замком. Поляки и чехи смотрели Алексею в рот и кивали каждому его слову. Московские стрельцы, что приехали на фестиваль благодаря его деньгам целым автобусом совершенно бесплатно, довольно щурились и вежливо поддакивали в нужных местах, так что я просто наслаждалась местом, людьми и жизнью. В том, что Птах легко добьется желаемого и заманит иностранцев на свой фестиваль под Вологдой в следующем году, я даже не сомневалась. Два года назад кольчужный кошелек с ушками перестал пить, отрастил острые зубки, похудел на двадцать килограмм, вышел из тени и взял власть (и меня заодно) в свои цепкие столичные руки.
    Холодный порыв ветра забрался под мой кафтан, и я прижалась к теплой широкой спине еще крепче. Птах предложил всем выпить и поднял на меня беспокойные темные глаза.
    -Замерзла? Хочешь, я тебе свой кафтан отдам?
    -Не надо, - отказалась я. -Ты же Царь, как я тебя прилюдно раздевать буду? Давай я лучше в гостиницу пойду, а раздену тебя чуть позже, наедине и очень неприлично.
    -Заманчиво, но нет, - улыбнулся Алексей. -Останься со мной, мы скоро закончим.
    -Вы? Скоро? - удивилась я. -Время всего два часа ночи, Птах! Где это видано, чтобы реконструкторы на фестивалях по шатрам раньше утра расходились?
    -У меня есть дела и поважнее, -покачал головой он. -Кроме того, когда сам алкоголь не пьешь, участвовать в таких посиделках долго просто невозможно.
    Птах, как всегда, обещание выполнил. Добился своего от поляков и чехов, свернул переговоры, подхватил меня под руку, но повел не в гостиницу, а на одну из башен Каменецкого замка. Я насторожилась. Весь последний месяц Птах был сам не свой: грустил, носился по Москве как ужаленный и практически не выпускал меня из рук.
    -Я хочу сделать кое-что очень важное, Царевна, - сказал Алексей.
    -Мне уже страшно. Ты хочешь скинуть меня с этой башни, потому что я окончательно достала тебя своими подколками?
    -Нет,- рассмеялся он, -наоборот. Неделю назад я подал документы на развод.
    -Серьезно? - растерялась я. -Ты же не из-за меня с женой разводишься?
    -Не совсем, - прижался к моему виску губами Алексей. -Я делаю это из-за самого себя и из-за дочери, а ты просто помогла мне увидеть то, на что я закрывал глаза годами. Ты помогла мне расправить крылья, Ольга.
    -Теперь ты с чистой совестью можешь считать себя Вольным Птахом, дорогой, - улыбнулась я. -Поздравляю.
    -Ольга, - развернул меня к себе лицом Алексей. -Мы знакомы с тобой три года. Ты живешь в нашей московской квартире уже больше двух лет, а все реконструкторы России считают тебя моей женой, но за все это время ты ни разу не сказала мне, что любишь меня. Не просила развестись с женой, не ревновала, не запрещала пить и буянить и только смеялась над всеми моими выходками. Почему?
    -Потому что я свято верю в тебя, и совершенно не верю тебе, - попыталась уйти от темы я, но Алексей посмотрел на меня такими глазами, что я решила ответить ему серьезно. -Я ждала, когда ты разберешься в себе, Птах, и не хотела на тебя давить.
    -Так я и думал, - улыбнулся Алексей.
    Поковырялся в поясной сумке, сделал таинственное лицо и снова развернул меня к себе спиной. Серебряная цепочка со старинным обручальным кольцом легла мне на грудь и огнем обожгла сердце.
    -Это кольцо подарила мне моя прабабушка, когда я был совсем мальчишкой. Она сказала так: "Ты подаришь его той, что расправит крылья твоей широкой души, мой мальчик, но сделаешь это слишком поздно".
    -И поэтому ты даришь мне кольцо рано, чтобы не было поздно? - поежилась от порыва холодного ветра я.
    -Да. Я люблю тебя, Ольга, и буду рядом с тобой до конца твоих дней, чтобы с нами не случилось дальше. Я клянусь тебе.
    -Хм, в ангелы-хранители тебе рановато, Птах, - улыбнулась я. -Вот сбросишь еще десять кило, крылья белые и нимб над головой отрастишь, тогда и поговорим.
    -Опять смеешься? - обиделся Алексей. Развернулся и шагнул в сторону лесенки, ведущей вниз с башни.
    -Постой, любимый! - в два счета догнала его я, увидела довольные глаза и дернула его за ухо. -Провокатор! Никогда так больше не уходи, ты же обещал!
    -Я помню, - рассмеялся Алексей, обнимая меня крепко-крепко, -но ты молчала о своей любви слишком долго, вот я и не удержался.
    До гостиницы мы добирались неспешно, изобретательно и очень неприлично, а утром...
    А утром, в 11:16, на показательной битве между московскими стрельцами и войском Речи Посполитой, один из украинских реконструкторов забыл вытащить шомпол из своего фитильного ружья и невозможным, невероятным со всех точек зрения выстрелом засадил тонкий деревянный прут точно между глаз Птаха.
    Время для меня остановилось. Рывок - и я на коленях у ног лежащего на земле Алексея. Кусок деревяшки торчит между бровей, кровь капает изо рта и носа и мешает ему дышать. Фельдшер Скорой помощи в истерике верещит в телефон и явно не знает, что делать. Я убираю кровь из носа Птаха, и он глубоко вдыхает в себя воздух, возвращая всем нам надежду. Ребята заносят его в машину Скорой, я сажусь рядом, подхватываю под затылок, и вдруг понимаю, что ладонь моя наполняется кровью. Сердце замирает, а потом взрывается такой болью, что сил нет даже дышать.
    -Алексей, любимый мой, единственный! Послушай меня, пожалуйста. Не уходи, родной! Столько дел не сделано, столько слов не сказано! Вернись ко мне, останься, ты ведь обещал!
    Но Птах мотается на носилках от ям ухабистой дороги, неровно дышит, заливает мою руку потоками крови из пробитого насквозь затылка и молчит. Врачи со скоростью ветра уносят его в глубины старенькой больницы, оставляя меня на залитом солнцем крыльце в полной прострации. Я не думаю ни о чем, я просто молюсь всем богам на свете, цепляясь за призрачную надежду и нашу любовь. Двадцать минут проходят в полном безмолвии, и я почти убеждаю себя в том, что врачи смогут сотворить чудо, когда холодный порыв ветра пробирает меня насквозь. Я ломаю деревянные перила руками и закрываю глаза.
    -Останься, любимый!
    -Я буду рядом, любимая.
    Тихий шепот растворяется в голубом небе и ярком солнце, превращая меня в равнодушную ледяную глыбу. Еще двадцать минут известной неизвестности, и сухонькая старушка в белом халате предлагает поставить мне укольчик успокоительного. Мне все равно. Доктор выходит из глубины больничного коридора и неловко протягивает на раскрытой ладони серебряную серьгу из уха Птаха.
    -Мне очень жаль, но ваш муж умер. Шомпол сломался внутри его головы на три части и превратил мозг в кашу. Спасти его было невозможно.
    -Когда вы повезете Алексея в морг? - спрашиваю доктора я.
    Птах бесплотным духом висит за моим правым плечом и боится идти туда один. Я чувствую это всей душой, а потому не собираюсь оставлять его до последнего.
    -Через час. - виновато вздыхает доктор.
    Звоню отцу Алексея. Короткий разговор и странное:
    -Я чувствовал, что он умрет сегодня. Буду в Каменце максимум через четыре часа.
    Звонок на телефон Алексея через десять минут. Жена. Я беру трубку.
    -Это ты убила его, стерва! Довольна?
    А потом долгих триста метров по мощеной булыжником дорожке из хирургического отделения в морг. Носилки трясутся как ненормальные, простыня слетает с лица Алексея, и он смотрит в небо открытыми глазами.
    -Вот черт, как же они ему глаза не закрыли? - зло ругается медбрат и протягивает руку, но я останавливаю:
    -Пусть смотрит, у входа в морг закроем.
    Кровавая дорожка после нас становится шире и обильнее. Ребята, что помогают катить носилки, бледнеют, медбрат ругается все громче. Мне все равно. Мы спускаемся в мрачный темный подвал, я закрываю Птаху глаза, и мы с трудом перетаскиваем его на место временного пребывания в морге, укладывая рядом с каким-то высохшим от старости мужичком. Я целую Алексея в маленькую ранку на лбу и прощаюсь с ним навсегда, не проронив ни слезинки. Через день мы отправляемся домой: он по небу, а я по земле.
    04 октября 2011года, Москва.
    Боль вывернула меня наизнанку и уронила на колени, открывая дорогу слезам. Не будет у меня все хорошо. Теперь - не будет. Как мне жить без того, кого ждала всю жизнь!? Как можно ходить, есть, думать? Зачем? Нет ответа, как и нет больше смысла в моей жизни.
    Мокрый нос уткнулся мне в плечо, шершавый язык облизал шею, ухо и добрался до щеки. Я открыла глаза. Фалко смотрел на меня безнадежным взглядом и скулил, скулил, скулил, слизывая соленые капли и расцарапывая плечо лапой. Я обняла его и заплакала еще сильнее. А потом смыла слезы, выбралась из ванны и посмотрела на себя в зеркало. Страшно. Растянула рот в улыбке. Еще страшнее. Фалко убедился, что я перестала рыдать, и отправился на кухню греметь мисками, намекая на то, что жизнь продолжается и негоже морить голодом такую замечательную собаку. Я собралась с силами и двинулась за ним следом. Пока Фалко жив, я не буду делать глупости, а вот когда его не станет...
    Шебутной воробей влетел в открытое окно, навернул пару суматошных кругов и вылетел на улицу, не забыв прихватить с собой корочку хлеба со стола. Я проводила его взглядом и улыбнулась:
    -Не переживай, любимый. Я скоро буду.

    22


    Ветер_в_камышах Вк-5: Центр вселенной   19k   Оценка:10.00*3   "Рассказ" Проза

      Всяким демографическим бредозаконам посвящается
      
      Вика Кузнецова погладила животик и улыбнулась: будет третий. Ещё ничего не заметно, но она уже чувствовала себя особенной. Пока она ловит только заинтересованные мужские взгляды, вызванные её привлекательной внешностью и загадочной улыбкой. Но скоро все вокруг без исключения будут смотреть восхищённо и завистливо. Так казалось Вике.
      Она умылась и вышла из ванной. Недавно вернувшийся с работы муж готовил ужин. Правой рукой он мешал макароны, а на левой висела старшая дочь Олеся и что-то канючила.
      - Миш, - чуть капризно протянула Вика. - ты купил батарейки?
      - Да, конечно. - ответил муж.- Сейчас принесу.
      Он бочком отполз от плиты, оберегая дочь от кипящих макарон, и попросил:
      - Возьми её?
      - Идём к маме, - проворковала Вика и перевесила на себя ненадолго прекратившую ныть девочку.
      Михаил сбегал в прихожую и принёс заказ.
      Жена встретила его замечанием:
      - Помешай еду, пригорит. - И продолжила укачивать на коленях дочку.
      Из комнаты прибежал мелкий - двухлетний Влад. Он принялся открывать все ящики, до которых мог дотянуться. Михаил собирался проверить курицу в духовке, но вместо этого был вынужден следить, чтобы ребёнок не прищемил палец. Мелкий вертелся под ногами, и полкухни было перегорожено женой, глупо сюсюскающей со старшей дочкой.
      - Уведи их, пожалуйста. - Не выдержал Михаил.
      Виктория не удостоила мужа ответом, спустила с колен девочку, потянулась за младшим и утащила обоих в зал смотреть мультики.
      Миша, оставшись в тишине, спокойно и обречённо доготовил ужин.
      После ужина по квартире вновь разносилось бесконечное "пиу-пиу-пиу" игрушечного пистолета, в который вставили новые батарейки.
      
      На следующий день сидеть с детьми приехала няня, а Кузнецовы отправились на работу мужа - украшать помещение. Это был Викин проект - новогодний утренник для детей сотрудников фирмы мужа и её клиентов.
      Комната была просторная, с мягким ковром на полу и огромными бесформенными подушками, призванными создавать непринуждённое настроение. Здесь проводились тренинги и мероприятия, нуждающиеся в неформальной обстановке.
      Само собой, уличную обувь супруги оставили за порогом. Вика переобулась в припасённые балетки и сняла пуховик. Да-да, пуховик - на шубу у них пока не было денег. Но Вика не жаловалась, она знала, за кого шла.
      - Миша! - деловито объявила она. - Собирай ёлку.
      Тот как раз втащил картонную коробку с игрушками и мишурой.
      Вика вообще любила говорить деловито, особенно с мужем. Подобный тон очень шёл к её немного детскому голоску. Ей никто этого не говорил, она знала сама.
      Кузнецова прошлась по комнате, прикинула планировку. Она остановилась у подоконника, уперев в бок одну руку.
      - Зрители будут там. Первый ряд для детей, задние для родителей. Мииш! - протянула она требовательно, заметив, что муж сидит спиной к ней, лицом к собираемой ёлке. - Я кому рассказываю?
      - А? - встрепенулся тот.
      Вика удовлетворённо продолжила:
      - Здесь будет сцена, мы выйдем отсюда... Ладно, ты пока собирай, а я развешу снежинки.
      
      
      Вика принялась за оформление. У неё был тонкий художественный вкус. Это доказывал хотя бы её гардероб, безупречно стильный при весьма скромном семейном бюджете. Она могла бы гордиться этим, но лишь снисходительно смотрела на окружающих; на колхозноватость их одежды и интерьеров. Они только подчёркивали её чувство стиля - врождённое, усиленное изучением модных тенденций и основ колористики в Интернете.
      Начали подтягиваться участники спектакля - добровольно вызвавшиеся сотрудники фирмы. Отношения в агентстве преобладали приятельские, атмосфера царила дружественная, поэтому желающие помочь без труда нашлись. Когда большинство собралось, Виктория зачитала сценарий. Его она составила сама, по материалам сети Интернет, как говориться.
      Вообще всё, что требовало креативного подхода, Кузнецова предпочитала делать самостоятельно. Она считала, что творческие способности есть у каждого человека, но у неё, само собой, способности выдающиеся.
      Миша стоял рядом и подсказывал. С ним сценарий обсуждался накануне, и он уже знал про отведённую роль серого волка.
      Распределили роли, начали репетировать. Вика придирчиво щурилась и хмурила своё хорошенькое личико; не забывала отпускать ценные глубокомысленные замечания по ходу действия. Муж подсказывал кому, что и как делать, откуда выходить, когда говорить.
      
      Праздник удался. Разглядывая фотографии, Вика с удовольствием отмечала, как ей идёт костюм феи. Сама лёгкость и воздушность, и при этом могущественность сочетались в образе.
      Из всей малышни самыми очаровательными вышли её дочь и сын; Вика в который раз почувствовала прилив гордости: каких они с мужем сумели сделать красивых детей!
      Разместив фотографии в соцсети, Кузнецова принялась за работу. Ёлка была пробным камнем, теперь нужно подготовиться к открытию творческой студии для самых маленьких, где она будет преподавать. Студию организуют на базе агентства мужа, им как раз нужны были новые идеи; помимо курсов и мероприятий для взрослых, которых уже в избытке.
      В успехе Кузнецова не сомневалась. Пусть по специальности она не работала и дня (да и вообще никогда не работала), а после третьего курса ушла на заочку в связи с рождением первенца. Но у неё двое детей! Талантливых, развитых не по годам и прекрасных - всё благодаря её материнскому труду.
      "Карьера, работа... Глупо гнаться за ними, особенно женщинам. Девушке нужно быть женственной, хорошей женой и матерью, и идеальная работа сама найдёт тебя, - размышляла Вика, уютно устроившись в кресле и скачивая из Интернета шаблоны для занятий в студии. - Главное, ловить момент, раскрывать свой талант и делать всё своими силами, как я. Вот, кажется, я нашла своё. Не случайно же я поступила на детского психолога".
      Думая так, Виктория уже совершенно не помнила, что ни в один ВУЗ, кроме педагогического, на бюджетное место она в тот год не прошла по баллам. Платить за учёбу её деревенским родителям было нечем, а сбежать из родного Мухино в город безумно хотелось.
      Она и поступила туда, где конкурс оказался наименьшим, да ещё и общежитие давали почти бесплатно.
      Потом появился Михаил и необходимость в общаге отпала, потому что он снимал квартиру и жил там совершенно один. Вся его родня осталась не то что в другом городе - в другой стране. Идеально. Вика переехала жить к нему. Беременность, свадьба, перевод на заочное, ипотека, первый ребенок, второй ребенок...
      Вика очень гордилась собой: в семнадцать она была одинокой деревенской тихоней без гроша. А в двадцать четыре есть квартира в городе, почти трое детей, творческая работа и любящий верный муж. Вот такое счастье приобретено личным обаянием и женской мудростью.
      Конечно же, Миша её любит. Он хороший, хотя, увы, не идеальный. Но это поправимо - считала Кузнецова, и в тайне планировала применять свои педагогические способности не только на детей.
      
      После новогодних каникул Вика вышла на работу. Она занималась с малышами, которых приводили мамы-домохозяйки, а муж ей ассистировал. Со стороны могло показаться, что вообще всё делает муж. Он рассказывал, показывал на себе, помогал, повторял и носился с малышнёй по комнате в качестве разминки. По мнению же Виктории основную часть выполняла она: готовила материал, творчески руководила и, само собой, налаживала микроклимат в коллективе.
      Изначально Михаил собирался поприсутствовать на паре занятий; но, узнав о беременности жены, отказался оставлять её одну. Кузнецова не возражала - зачем отказывать человеку в удовольствии?
      
      Однажды в середине февраля на занятие никто не пришёл. Видимо, из-за сильного мороза. Миша убежал решать свои рабочие моменты, а Вика на всякий случай посидела до конца часа. Когда она собиралась домой, подошли две сотрудницы самого агентства, постоянные посетительницы её студии, но без детей. Выяснилось, что они действительно решили не морозить малышей, а пришли подготовить поздравление мужчинам ко дню защитника отечества.
      Кузнецова распрощалась с ними и побежала домой, но с полдороги вернулась за забытым телефоном. Еще с лестницы услышала она смех и голоса и поняла, что местного народу подтянулось достаточно. Развал женской обуви и лужи на полу перед дверью это подтверждали. Вика присела на стульчик у двери, чтобы скинуть заснеженные сапоги, впопыхах дёрнула молнию, и тут её заело, как назло! В голове пронеслась досада на Мишу, который всё обещал ей новую пару. (Про то, что они несколько раз были в магазине, но Вика сама ничего не выбрала, она снова благополучно забыла). Чуть позлившись и вытерев брызнувшие из глаз слёзы, Виктория замерла, чтобы совсем не сломать застёжку. Ненамеренно вслушалась в происходящее в комнате и... Отчего-то ей расхотелось заходить, она продолжила сидеть, склонившись над сапогом рядом с дверью.
      - ... Претензия на всезнайство задевает, - в тихом голос Кати, водившей в студию сына, прозвучало осуждение.
      - Да было бы чем! - хохотнула Ксюша, другая сотрудница, и добавила с пренебрежением: - Фразы умные вставляет из интернетика. Интересно, она понимает хоть их значение?
      - Я не спорю, ребёнку нравится, и тут нам ближе всего ходить и удобней. Но о смене педагога я бы подумала. - Настаивала Катерина.
      - И моему нравится, - согласилась Ксения. - Но: мы тут художественный вкус развиваем как-никак, м? А ты её красное платье видела? Что со вкусом у человека, который днём надевает подобное платье?
      - Колхоз-стайл! - вставил реплику кто-то из девочек.
      - За вечернее оно бы сошло, когда больше одеть нечего. Но на работу это нечто! А чёрное с сеточкой на плечах? То же самое! - не унималась Ксюша.
      - А Новый год помнишь? Зелёненькое под девочку-одуванчик? Я думала, его в Детском мире купили специально для костюма феи к утреннику. Вот не ожидала, что она его каждый день носить будет! - подлила масла в огонь тихая Катя.
      - Девочки, хватит. - Раздался миролюбивый голос Марии. - Что вы накинулись на человека. Она долго дома просидела, с двумя-то детьми, и за модой, наверно, не следила.
      - При чём здесь мода! - Возмутилась Ксюша. - Речь идёт о вкусе!
      Но Мария продолжала аргументировать:
      - К тому же, вы видели животик? Или мне показалось?
      На пару секунд воцарилась тишина.
      - Тебе не показалось. - Значительно согласилась Ксения.
      - Пора провести с Мишей беседу на тему контрацепции. - Ответил ироничный мужской голос.
      Девушки засмеялись.
      Вика забыла про застрявшую молнию и, рыдая, убежала домой без телефона.
      
      "Они завидуют, завидуют, стервы!" - Твердила Вика, быстрым шагом приближаясь к дому. Она пока не думала, что делать и как реагировать, в ней кипела только злоба, обида и ещё что-то неопределимое.
      Зайдя к себе, она отпустила няню и попыталась сосредоточиться на домашних делах. Постепенно злоба и обида ушли в тень, а вот что-то неопределимое осталось. Что же это? Необходимость выговориться? Да, и жажда услышать слова поддержки...
      Вика никогда не плакалась в жилетки посторонним. Всю необходимую поддержку она находила в муже. Но были и такие слова, которые говорила себе только она сама.
      От кого ещё, как не от себя, она могла услышать утешительную правду о ничтожности окружающих людей?
      Родители далеко, да с ними об этом и не поговорить, такие уж они - сами без амбиций, всю жизнь боялись чужой зависти и осуждения.
      Муж здесь тоже не годится; не может он просто сказать нужные слова без ухода в философию. Начинается "А может то... А может сё... А давай подумаем...", которое ну совсем ей не нужно. Он, бедный, не понимает, как заблуждается, пытаясь всех вокруг оправдать. Вику это слегка раздражает и она знакомым порой говорит насмешливо:
      "У Миши все люди - хорошие. Забрали чужое? Перепутали. Не вернули деньги? Забыли. И т.д."
      С соседями отношений Виктория не поддерживает вообще. На что ей эти алкаши да бабульки? А понадобись им Кузнецовы - муж разберётся.
      Подруг как не было, так и не осталось. Нет, Вика умела общаться, но в школе ни с кем не сошлась, так как сильно выделялась интеллектом и культурой на фоне сельского быдло-уровня.
      В университете контингент оказался немного лучше. Но в основном все общежитские дружили с соседями по комнатам. А её соседка-однокурсница - мрачноватая Галя, общалась только с какой-то специфической тусовкой. Третьей в комнате была Галина старшая сестра Ирина, которая через год закончила учёбу и съехала, но с Викой у неё успели сложиться почти дружеские отношения.
      А что... Ирина! Вот кто может её поддержать. Вика встрепенулась. Как ей казалось, Ирина была конформисткой по жизни - ни с кем не спорила, выслушивала личные перепетии всех желающих, а сама никому не навязывалась.
      - Ирочка, здравствуй! - Виктория без промедления набрала телефонный номер.
      Бывшая соседка по комнате если и была удивлена, то слегка, и даже согласилась встретиться в тот же день. Она ещё отличалась лёгкостью на подъём. Договорились пересечься в кафе рядом с Викиным домом.
      Оставив детей вернувшемуся мужу, она помчалась на встречу.
      Ирина ждала неподалёку от входа.
      - Ну что ты не заходишь, холодно! - Пожурила её Виктория и потащила внутрь.
      - Совсем нет! - шутливо отмахнулась подруга. Она была в зимних штанах и пуховике, в каких часто катаются на лыжах. Руки свободны - рюкзак за спиной, серая шапка и шарф, варежки со скандинавским узором.
      После гардероба их встретила радушная хостес.
      - В зал для курящих или некурящих? - поинтересовалась она.
      - Некурящих! - выпалила Вика.
      - Молодец. Я тоже не курю. - Кивнула Ирина и повернула направо.
      Девушки сели за столик и Кузнецова спросила:
      - Как у тебя дела, Ир?
      - Хорошо. Тебе повезло, что застала меня в городе. - Простодушно ответила та. - В понедельник опять улетаю.
      - А кем ты работаешь?
      - Всем понемногу. В основном фотографирую. Репортажи, заказы, съёмки... В России, за рубежом, бывает интересно.
      Виктория почувствовала, как что-то кольнуло внутри.
      - А, так у тебя непостоянная работа. У меня тоже не было до недавнего времени. - сказала Вика привычным покровительственным тоном, который, по её мнению, очень мило контрастировал с её юной девчачьей внешностью.
      - А теперь?
      - Теперь мы с мужем в одной фирме.
      - С Мишей? Вы с ним поженились? Давно же мы не виделись.
      - Больше трёх лет. - Улыбнулась Вика. - Да, мы поженились, у нас двое ребятишек и будет третий.
      И вновь счастье и гордость переполнило будущую мать.
      - Поздравляю. - Как-то буднично ответила Ирина. И спросила непринуждённо: - Ты просто так звонила или по делу?
      Вика даже опешила.
      - Я соскучилась по вам! - Воскликнула она. - Как там Галя?
      - Нормально. Замуж выходит.
      - А ты? Как на личном?
      - Нормально. Пока не собираюсь.
      Ирина о личном отвечала односложно, а про её работу слушать Кузнецовой было отчего-то неприятно. И она сама не заметила, как диалог превратился в монолог, причём на её излюбленную тему - детей. Виктория болтала, стараясь рассказывать вещи поинтересней, в то время как подруга пила свой чай, грызла печенье и изредка кивала.
      Когда рассказы Вики стали не так радужны - наболевшее давало о себе знать, и она начала сетовать на неадекватность людей вокруг, - Ирина чуть оживилась, даже задала пару наводящих вопросов.
      Кузнецовой показалось, что вот: ещё немного, и она услышит те слова, которые на самом-то деле и были ей единственно нужны. Она бы никогда не призналась, в том числе и себе, что слова эти - возвышающие её и опускающие никчёмных прочих людей.
      Воодушевлённая вниманием, она поведала Ире историю с подслушанным разговором.
      - Они осуждают меня... За что? Я родила детей! Что в этом плохого?
      - А что в этом хорошего? - Попивая чай, ответила Ирина.
      - Как что? Я родила! Детей!
      - Ну и?
      Кузнецова в недоумении уставилась на подругу, та так же смотрела на неё.
      - Что тебя печалит, Вика? Я не могу понять. С чего ты взяла, что тебя осуждают?
      - По тону. По голосу. - Пояснила Виктория. - Они сказали, что я плохой педагог, потому что долго сидела с детьми.
      - Но ведь ты и работаешь с детьми. - Продолжала разбираться Ирина. - С их детьми. У них тоже есть дети, и они с ними сидели.
      - Да.
      - И скорее всего, тоже что-то за это время упустили. Обвинить тебя в некомпетентности - для них возвыситься в своих глазах.
      - Да, ты права. - Снисходительно согласилась Вика. -Этих женщин следует пожалеть, каждой из них многого не хватает: кому-то любящего мужа, кому-то работы для души, а кто-то не может позволить себе второго ребёнка. Свою неудовлетворённость они выплёскивают на меня, потому что завидуют моему счастью. А ещё потому что я кажусь доброй и терпеливой. Имидж у меня такой. - Кузнецова чувствовала, как с каждым словом светлеет на душе. - Как ты права, спасибо. Со стороны виднее.
      - Со стороны? - Удивилась Ира. - Но я этого не говорила. Если бы ты спросила моё мнение... Боюсь, оно несколько сложнее.
      - В смысле? - Прищурилась Вика.
      - Ну... Потребует задуматься.
      Виктория вгляделась в глаза Ирины и вдруг прочла в них иронию. Нескрываемую, не добрую и не злую, но беспощадно правдивую, неумолимую иронию. И Вика ответила на этот открытый, улыбающийся и вопрошающий взгляд со всей враждебностью, на которую была способна.
      Ирина отвернулась к окну и заскучала. Вика всё сверлила её висок, готовясь и не решаясь сказать что-нибудь колкое, а в голове вертелось только что-то о предательстве.
      Она молча встала, но в последний момент пересилила себя и бросила сквозь зубы "Пока". И стремительно направилась к гардеробу.
      - Пока. - Равнодушно махнула рукой Ирина.
      
      - Как подруга? - Нерешительно спросил Михаил, озадаченный красными глазами жены. Виктория бросилась к нему, уткнулась лицом в грудь и разрыдалась.
      - Нет у меня подруг, Миша! Все женщины злобные суки!
      Михаил молчал. Ну что тут скажешь, когда такое говорит женщина...
      
      Вика успокоится, родит третьего ребёнка и задумается о четвёртом. Не то, чтобы количество детей определяло качество человека...
      Хотя кого я обманываю. Есть люди, которые верят в это, как в аксиому. А когда многие верят в одно и то же, возникает культ. А мелочные, слабые люди никогда не смогут противостоять искушению стать предметом поклонения культа. Пусть даже в собственной голове.

    23


    Линда "Вк-5: Без стука не входить"   20k   "Рассказ" Проза

      Без стука не входить!
       "Проклятье", - подумала Раймонда, накручивая на палец прядь русых волос перед зеркалом без рамы.
      "И что со мной не так? Что я не так делаю. Не так смотрю", - она попыталась кинуть на себя в зеркале призывно-кокетливый взгляд, но получилось слишком картинно, отчего ей сразу стало противно. Раймонда тотчас же скривилась как от ложки, полной приторно-сладкого сиропа от кашля. "Не так разговариваю"? - она сложила свои губы, шепотом повторяя "нет, я не позволю вам целовать свою ручку". "Не так двигаюсь?" - она подняла руки как балерина и закружилась, сбив с туалетной полочки средство для снятия макияжа. "Макияж, фигура (с этой мыслью она сразу проверила свои бока, сильно ли на них давят джинсы, да нет, вроде не так уж сильно). Нос, обычный нос, губы, обычные губы, светлые брови, обычные голубые глаза. Вот-вот, все обычно, невзрачная внешность. Что и требовалось доказать".
      Только испанское имя Раймонда, служило ей верой и правдой вот уже 28 лет. Все ее сразу спрашивали, где ее карие страстные очи, волосы воронового крыла и смуглая кожа. Но они и поныне пребывают в Испании, а вот балет Александра Глазунова "Раймонда" распространён повсеместно. "Да, у той другой Раймонды все сложилось более благополучно, - подумала девушка, - и жених, и ухажер, и дуэль двух соперников, и помощница - дама в белом, и счастливый конец.
      Раймонда покрутилась еще немного у зеркала, пытаясь придать чертам выразительности, высоко поднимая брови, опуская и поднимая нос, то зачесывая волосы, то вновь распуская. Но незаурядность не появлялась, а невзрачность по-прежнему не сходила с ее лица. Она, в конец, расстроившись, пошла переодеваться в домашнюю одежду.
      Сегодняшний праздничный корпоротив притушил блестящие люстры и заглушил волшебную музыку Мендельсона. В очередной раз. В этот раз был Кирилл, Кира как ласково называли в коллективе сотрудника фирмы "Ваши игрушки", новый финансовый директор. Кудрявый, спортивный, темноглазый, харизматичный, обаятельный. "Ох", - выдохнула девушка, намазывая на белый хлеб масло и вытряхивая ножом икру из новогодней банки, подарок сотрудникам фирмы. А что самое печальное, Раймонда даже не была в него влюблена. Она по инерции со всеми сотрудницами поворачивала к нему голову, любовалась его кудряшками, его мимикой и повелительными жестами. Любой новый мужчина, входившей в ее орбиту, должен был ее любить и выделять среди прочих. "Что за бабская натура такая"? - Раймонда лопнула зубами оранжево-красный шарик, солоноватая жидкость поплыла по языку.
      Вот оно женское воспитание на рыцарских романах, на романах в желтых, розовых, красных обложках, вот они где - в горле, точнее поперек его Ланселоты и Гвиневеры.
      Но кто сказал, что каждая женщина это леди Годива? Женщины из романов - это хрупкие бесплотные создания, они целый день сидят у окна и зевают в кулачок. Апатичные создания, оживляющиеся только от стука копыт по подъемному мосту замка. Они почти ничего не кушают, они питаются звуками лютни и рифмами менестрелей.
      "Я - это не они", - Раймонда энергично покачала головой, рассыпав волосы по спине. - "Проклятье"!
      Ее усадили за демократичный стол Киры, вместе с двумя товарками - бухгалтером Аллочкой и бренд-менеджером Надюшкой. Аллочка сверкала своими цыганскими глазами и не менее ромейскими серьгами в ушах, а Надюшка закладывала ямочки и опускала глазки.
      В Раймонду с одной стороны врезался локоть Антона, слесаря, а с другой стороны худеющая, но пока еще довольно сильно выпирающая правая часть крупа Аллочки. Кира сидел напротив вместе с Надюшкой, хихикающей над каждым словом финансового директора. Раймонда так весь вечер и пролюбовалась римским профилем Киры. Аллочка и Надюшка вели непрерывную войну за его внимание, почти без отдыха, но с перерывом на аккуратные стопочки и селедку под шубой.
      Раймонда грустно кивала на слова Антона, твердившего о том, что у него золотые руки, что его зарплата несоизмерима с его талантами, что его не ценят, и что он починит ей почти даром старую музыкальную шкатулку. Последнее высказывание, подумала девушка ни на секунду в этом не сомневаясь, будет забыто сегодня же до появления третьей бутылки с огненной водой на этом непразднично праздничном столе.
      А потом начались танцы. Пока Аллочка и Надюшка толкались, Кира решил показать себя Раймонде в анфас и пригласил графиню на танго.
      Он так и сказал ей: "Приглашаю вас графиня Раймонда де Дорис"!
      "Ишь ты, знает" - подумала она, с польщенной улыбкой соглашаясь.
      Она почти не слышала музыки, не видела его лица целиком, он говорил, она смотрела на его губы, верхняя губа была неровной, нижняя в правом углу чуть со шрамом. Потом она увидела его глаза, формой, ну прямо бабушкины агатовые броши, лодочкой. Зрачки в темноте были широкими, поэтому казались черными.
      "Разбойник, а не рыцарь Жан де Бриен", - подумала она.
      Кира что-то говорил, а Раймонда рассеяно смотрела на него, его руку на своей талии она не чувствовала, свои руки на его плече и в его ладони, впрочем тоже. Ей казалось, что она плещется в бассейне своей бабушки, на даче за высоким забором.
      Как только танец закончилось, Аллочка, стянутая греческим хитоном, поволокла Киру в центр, чтобы тот принял участие в конкурсе.
      Вокруг замигали гирлянды, свет выключился, по ушам ударила музыка, а в голову огненная вода. Как еще иначе Раймонде можно заставить замолчать слесаря Антона с золотыми руками, только занять его рот чем-то поинтереснее слов.
      Конкурсы. Раймонда никогда не участвовала в них. Она смотрела на своих сотрудников и поражалась мысли, которая никак не хотела отвязаться от нее.
      "Я все это уже видела. Школа 9 класс. Мы взрослые дети. Мы так старательно пытаемся стать не детьми, что становимся черт- знает- кем, качественное превращение просто не поспевает за нами. Мы рисуем на лицах морщины, переодеваемся в одежды подлиннее, перенимаем отвратительные привычки, которые дозволяются взрослым, но по-настоящему взрослеем слишком поздно, слишком трудно, годам к 40, не раньше, а то и вовсе никогда".
      Раймонда вспомнила мать, сидящую под ярким кругом лампы в кресле рядом с книжной полкой. Эта полка пестрела корешками книг в ярких обложках, если взять их в руки, на них можно было увидеть женщин с фигурой Софи Лорен и мужчин похожих на американского ковбоя 40-х Гэри Купера.
      "Выросла ли ее мать? После первого и последнего мужчины в ее жизни, после первого и последнего развода выросла ее мать"? Раймонда так не считала.
      Ее глаза следили за Кирой, он жонглировал мячиками, обнаружив талант гимнаста и жонглёра. Девушка огляделась. "Вот я сижу на этом стуле, вот я смотрю на Киру и понимаю, что я и он, пожалуй, и не такая дурная пара. А почему? Я не вешаюсь ему на шею, я не слизываю с него крошки, у меня нет цыганской ухватки, я не заманиваю его ложной скромностью, я не пытаюсь его украсть, умыкнуть, хотя он недурная добыча. Развелся давно, детей нет, финансово обеспечен, отдых на золотых пляжах Кубы, машина, стабильная должность и т.д. Два равнонаправленных человека. Иногда мне кажется, я знаю или могу понять, что он чувствует и думает. Но делает ли это его моим, в какой мере этот человек мой? Кира вернулся за стол под конвоем Надюшки и Аллочки. На правах хозяина он разлил водку по стопкам.
      Раймонда закрыла свой ладонью.
      Агаты Киры в упор смотрели на нее. "Агаты - это глаза белого орла, упавшего с небес после битвы с черным колдуном, превратившиеся в камень, но продолжающие отличать добро от зла".
      - Бастуешь Рая? - спросила блондинка Аллочка, сдвинув смоляные брови. После отпуска она всем сказала, что она покрасилась только лишь потому, что ее волосы выгорели на солнце, но она по-прежнему считает искусственных блондинок с темными корнями воплощением вселенского зла.
      - Аллочка не переживай, тебе же больше достанется, - улыбнулась Раймонда.
      - Ну и дура, ты, Раймонда, не умеешь веселиться, отдыхать не умеешь, испанская ты душа. Наливай, Кира, мне полную! Гуляют девки!
      Кира широко улыбнулся, тряхнул кудрями и аккуратно вылил все до капельки.
      Антон тяпнув стопочку набрался храбрости и пригласил соседку танцевать, Раймонда пожав плечами пошла. Она знала, что значит это Аллочкино "гуляют девки". Теперь она Киру точно не отпустит, а если где на минуту и выпустит, Надюшка тотчас подберет.
      "Эх, девочки, девочки, почему из-за мужиков воюем, не поделили Киру три незамужние, три бальзаковские"?
      Раймонда остановилась посредине танца, по форме извинилась и направилась в гардеробную. Шла Раймонда и ругала себя.
      "Ты малохольная, ты апатичная, ты безынициативная, ты машина для счета денег, ты сухарь, дева старая, остановись, вернись!"
      Но она не вернулась, она шла и шла, думая, что если это оно, то самое, что если Кира - это кто-то, а не кто-нибудь, что-нибудь произойдет, что-нибудь помешает ей уйти, обязательно ей будет знак, символ, явление! Но нет, увы, ни помощницы белой дамы, покровительницы дома де Дорис, ни разверзшейся земли под ногами, ни рыцаря Бриена, ни даже Антона-Абдерахмана.
      Она отдала свой жетон, получила пальто, поставила сумка на лавку, оделась, завязала шарфик на шее, взяла сумку, пригладила шарфик и, не оглядываясь, выскользнула за дверь.
      "Да, пиши пропало, мой кудрявый Ланселот, я не твоя Гвиневера".
      Раймонда вытянула на соседний, пустой стул ноги, помотала босыми ногами в воздухе, стряхнула со стола в кулачок крошки и огляделась. Когда бабушкина квартира перешла Раймонде по наследству, она обжила ее с любовью, сделала ремонт, вычистила многолетнюю грязь, но уютнее Раймонде не стало, стены не поддерживали ее, а словно сдавливали потихоньку, по миллиметру в день.
      "Наступит день, когда я уволюсь из банка, перееду с матерью в Монтенегро, продам дачу, сдам свою квартиру какой-нибудь семейной паре с двумя-тремя симпатичными голубоглазыми детишками, их светлые кудряшки будут весело подскакивать на воротничках полосатых матросок".
      Раймонда издала полувздох, но быстро подавив его, пошла в комнату, схватилась сначала за книгу в черной обложке, потом за пульт телевизора. Включила старенький "Samsung", экран щелкнул, засветился и притянул ее к себе. "Проклятье" - прошептала она, когда разглядела изображение.
      Канал показывал "Первого рыцаря", Ричарду Гиру призывно улыбалась Джулия Ормонд.
      "Вот тебе знак, есть те, кто получаю все, а есть те, кто смотрит, как те это все получают. Должен же кто-то быть свидетелем чужого триумфа".
      Кадры фильма перемежались в голове у Раймонды с кадрами свадебных фотокарточек Аллочки и Киры, Киры и Надюшки, Антона и Раймонды, Гира и Надюшки, Ормонд и Киры. Измученная этими тягостными видениями она заснула.
      Корпоратив, устроенный во второй половине дня 30 числа, не отменял рабочего дня 31. Раймонда проснулась принцессой на горошине, в то время как она была лишь принцессой на бобах, почувствовав между ребрами пульт. Принцесса на пульте открыла глаза, схватилась за голову будильника, потом за свою голову и понеслась собираться. Раймонда любила утро. Утром она открывала глаза с ясной головой. Вчерашние мысли картами были перемешаны и еще пока не выстроились ни в нормальный, ни в сумасшедший порядок. Раймонда радовалась, что хотя бы с утра она могла без помех строить свои мысли и дела, как было угодно ей.
      Вязаное платье, шоколадные сапожки, старая, но любимая кожаная сумка, пару взмахов кистью туши, легкий налет румян, глоток кофе с гигиенической помадой и Раймонда уже за порогом.
      А за порогом с утра стоял сосед-студент и его рыжеволосая девушка. Парень приводил каждую неделю новую подругу, а рыженькая задержалась вот уже на четвертую, облюбовав розовые тапочки-свинки. Купила ли тапочки когда-то давняя и уже оставленная подружка с намеком на поведение молодого человека или купил их сам парень, предупреждая, таким образом, своих гостий, неизвестно, но факт оставался фактом, девушки всегда дефилировали в этих тапочках, кокетливо поджимая ножки. Рыжеволосая девушка ловко завладела пространством, ножек не поджимала и здоровалась со всеми соседями, даже с Раймондой, злившейся на студента за пролитое вино на некогда белый подоконник сталинки.
      Раймонда отвечала улыбкой на улыбку, приветствием на приветствие, поэтому студент был милостиво прощен.
      "Эх, молодость, молодость" - пролетело у нее в голове. Раймонда не ощущала времени, она понимала, что оно идет, но для нее это время стояло, лишь она сама менялась, усугубляя свои привычки или забрасывая старые увлечения.
      Раймонде вдруг вспомнилось, как она впервые в жизни влюбилась. Это было в детском саду, какой-то светловолосый мальчик в зеленых штанишках. Больше про него она ничего не помнила. В школьные годы она регулярно влюблялась в каждом классе, возвращаясь после каждого лета, она, забыв свою прежнюю любовь, влюблялась в нового мальчишку. Так все и шло, пока она после влюбленности в седьмом классе в учителя биологии, взаимно не влюбилась в своего одноклассника Гришку Сицилийца или Крестного Отца. Любовь закончилась слезами Раймонды, когда на школьной дискотеке она не была приглашена на танец. Любовь прошла, оттого что сицилиец не умел танцевать. Как можно любить человека, который не умеет вести в танце?
      Старшие классы прошли под знаком дворовой любви - разгильдяй, хулиган и троечник в джинсовой черной куртке с бряцающими железяками. Ночные прогулки, долгие поцелуи, мокрая сирень, запах пива и сигарет, темные лавки, заборы, через которые они куда-то постоянно пробирались.
      Любовь прошла, когда старшие классы закончились, и начался институт, в который дворовая любовь не сумела пролезть. Ну и классика жанра - старшая школа, экономический факультет, умный, но ленивый, интеллигентные родители, привлекательный, отбирающий все самое лучшее. Раймонда не стала самой лучшей, она заняла вторую строчку хит-парада, ее подрезали на финишной прямой. Первой на финише оказалась уютная и деловая болтушка, аист к которой прилет на практике последнего курса. Свадьбу сыграли после окончания института, курс был дружный, невеста была близкой подругой Раймонды, Раймонда была свидетельницей на свадьбе. "Какая осечка", - думала про себя девушка, вспоминая злополучную историю.
      Любить "классику жанра" она перестала ровно в тот момент, когда он ей сказал о том, что предпочёл другую, любить то перестала, да вот не поняла, как и почему все это произошло. Она даже не почувствовала тот момент, когда все изменилось. С этой свадьбы все пошло наперекосяк, Раймонда слишком пристально выискивала недостатки и достоинства возможных претендентов на ее руку и сердце, когда находила слишком много недостатков - отказывалась сама, когда находила слишком много достоинств, думала, что откажутся от нее. А чтобы позволить себе просто любить, без оглядки, такого больше в ее жизни не случалось.
      "Держи сердце в холоде, ноги в тепле", - вот был ее девиз. Чистая, огромная, но пустая квартира.
      Она вжала кнопку сигнала возле входной двери офиса. Она держала кнопку до тех пор, пока не показался неповоротливый охранник. Войдя, стряхнула с себя легкий морозец, подрумянившей щеки, сняла пальто, поправила волосы перед огромным зеркалом, суховато приветствовала усталых и обезвоженных менеджеров среднего звена, в кабинете "Главный бухгалтер" кивнула сонной Аллочке, помешивающей что-то в чашке с водой, и уселась на своей крутящийся трон. Главный бухгалтер был в отпуске, его позицию временно прикрывали Раймонда и Аллочка сообща.
      - Ты чего вчера сбежала, Золушка? - Аллочкины глаза, переставшие после вчерашнего быть цыганскими, ромейской наглости не утратили.
      - После первой бутылки платье превратилось в лохмотья, туфли после третьего танца рассыпались в прах, а волшебная фея пригрозила штрафом, если не верну драгоценности к сроку, - ответила Раймонда, запуская компьютер.
      - Фантазёрка, ты Рая. Вчера такой хороший вечер испортила.
      - Каким это образом? - возмутилась Раймонда, хорошо понимая, что вечер испортила она только себе.
      - Коллектив подвела, вместе работаем, вместе отдыхаем, корпоративная культура, одна команда, - забросала ее офисными лозунгами Аллочка.
      - Что, мужик тебе не достался? - спросила ее Раймонда, понимая, что дело, скорее всего, именно в этом.
      - Первый размер победил шестой, где же это слыхано, а Рая?
      - Экая несправедливость, - рассмеялась Раймонда.
      - Ладно бы ты, у тебя отнять ничего не стоит, а вот Надюха, эта когтями вцепиться, не выпустит.
      - А чего это у меня отнять ничего не стоит? - вскинулась Раймонда.
      - В борьбе без правил, моя дорогая, такие как ты в первом раунде выбывают из турнира.
      - Такие как я - интеллигентные и воспитанные? - вкрадчиво спросила девушка.
      - Слабые, безвольные, тихие, немного загадочные, первое время это канает, как восточный орнамент, а потом присмотришься, обвыкнешь, ну первое впечатление производит, но далеко на этом транспорте не уедешь, - весомо сказала Аллочка, закатывая глаза и щелкая пальцами.
      - Зато мне от себя не тошно, как тебе, - она кивнула на пачку с таблетками и отвернулась от Аллочки, зарывшись в бумагах.
      День 31 декабря был испорчен. В первый раз обеденный перерыв в целый час показался Раймонде неоправданно длинным. Ну что прикажете делать целый час и всего только час? Есть, чаи гонять, новости по телевизору смотреть, звонить подругам, упереться в экран электронной игрушки, читать книгу, слушать музыку, играть в игры, выбирать подарки в интернет-магазине, общаться с сообщниками на привычном форуме? Нет, не пойдет. Глаза у Аллочки и Надюшки поплыли. Раймонда отвернулась к окну. Кира вошел.
      Серый обледеневший асфальт, пожелтевшие нижние ярусы снеговиков, заострившиеся, куцие сосульки. Даже яркие куртки съедает этот огромный нескончаемый серый пейзаж.
      И тут Раймонда увидела падающие сверху белые хлопья, она привстала на диване на коленках, как дети, которые едут в метро по Филевской линии и смотрят на Белый правительственный дом. Хлопья были пушистыми и очень частыми, ей сразу же захотелось поймать их руками и закружиться вместе с ними. Раймонде стало так радостно, что она, забыв обо всем, почувствовала себя счастливой. Она повернулась и громко закричала:
      - Смотрите, снег!
      Ее радостный окрик застал всех за разными, но одинаково скучными занятиями, кто лез ложкой в варенье, кто распаковывал заказ из пакета "Осетинские пироги", кто прятал подарок коллег от другой коллеги, дабы избежать сомнительных вычислений стоимости подарка.
      Но услышав слово "снег" все бросили свои посты и отправились глазеть из оконного аквариума на новогодний подарок.
      - Вот таким должен быть настоящий новый год, - услышала над своим ухом Раймонда. Она обернулась, почувствовав на своем плече подбородок, а на своей талии твердую руку.
      - И что этого достаточно? - спросила она Киру.
      - Ну, может еще не хватает 3-ех актного балета Александра Глазунова. Как бишь, там называется эта постановка? - Кира задумчиво провел рукой по своим кудряшкам. Раймонда заметила, что агаты днем посветлели.
      У нее перед глазами возникала картинка светловолосых кучерявых детей, она прогнала их улыбкой.
      - Нет, - решительно сказала она. - Снега будет вполне достаточно, - и поцеловала Киру в холодную, чистовыбритую, но так вкусно пахнущую кремом для бритья щеку.

    24


    Такпросто Вк-5: Боня, Бонита   9k   Оценка:9.19*6   "Рассказ" Проза

      В окно был виден пятачок, вытоптанный стаей голубей. Сейчас их толстые спины со склонёнными головами шевелились ровным серым ковром. Иногда показывался пугливый глаз, но маленькая голова дёргалась вниз, и любопытный глаз исчезал. Иногда мне снился сон, что я там, в этой стае. Боюсь поднять голову и посмотреть вокруг. А вдруг увижу. Что? Не знаю, но это что-то обязательно меня испугает. А если не испугает, то непременно окажется ненужным. Квохтание заглатывающих пищу сородичей, топтание их по кругу и на одном месте одновременно усыпляло и убеждало. А иногда возникал противный вопрос - зачем всё это? Зачем я уткнулась в прогоркшие, застывшие на морозе чьи-то крошки, для чего я здесь. Нет, это не моя жизнь... Поднимала голову и смотрела. Но соседка напирала рябой грудью, сосед справа решил, что я с ним заигрываю, и принялся суетливо подёргивать головой и раздувать зоб...
      
       Женщина кричала. Лицо её покраснело и стало некрасивым. Врач озадаченно смотрел на странную пару. Муж и жена. Он - насупленный, болезненного вида молчун. Она - очаровательная блондинка. Хрупкая и женственная она куталась в модную черно-бурую "шкурку", как их называла его жена. Коротко-стриженные пушистые волосы и немного раскосые холодного, почти стального оттенка глаза. Мужик уже несколько лет мается с язвой, теперь вот жалоба на неясные боли в области груди. Подозрение на стенокардию снято терапевтом, дано направление к урологу. Нда...
      - Ну что же вы от меня-то хотите, дамочка? - устало проговорил врач. - Ваш терапевт вас направил к урологу. Ему виднее.
      - Пошли, Саша! - решительно дёрнула она плечом и вылетела эффектно в дверь.
       Шлейф дорогих духов сладко потянулся за ней.
       "Фифа. Все соки из бедного мужика выжала. Потому и язва, и, похоже, всё-таки стенокардия..."
       Вероника шагала быстро, гнев душил. Внутренний злой монолог с мужиком-врачом, с терапевтом, измученное посеревшее лицо мужа. Вот идёт, молчит. Она тут же рывком заглянула ему в лицо. Испуганно спросила:
      - Болит, Саша?!
      - Да, ничего, - отмахнулся Александр.
       Он устал от непрерывного хождения по больницам. Хотелось оказаться дома, сожрать чего-нибудь, не вспоминая кучу непроизносимых диагнозов, включить самую что ни на есть тупую передачу и зависнуть с пультом у телевизора.
       Дома было тихо. Вероника уже варила кашу, шумно рассказывая дочери об их сегодняшнем хождении по мукам. Кашу жена не любила страстно, она всегда с жаром утверждала, что любит кушать всякую гадость. Её лукавые глаза при этом улыбались, и спорить с ней не хотелось. Он любил Веронику, любил, всё, что она делала. И она любила его. Поэтому и ходила с ним по врачам, зная его характер.
      - Он ведь без меня ничего не сможет, куда пошлют, туда и пойдёт, девочки, - рассказывала она...
       Капала вода из крана. Реденько, намекающе как бы, что надо встать, взять ключ и подтянуть...
      
       Инфаркт разразился ночью. Обширный.
      - Ещё немного и было бы поздно, - невыразительно буркнул врач скорой Веронике, кутавшейся зябко в халатик, - но и так... Сорок семь лет... Ё моё... Жить да жить бы ещё, а тут выкарабкиваться надо, выживать. Да ещё получится ли...
       ***
       Боня появилась в доме, когда пропахшая лекарствами, удушливая тишина, с затаившими страх глазами Вероники, с сиплым дыханием Александра, стала непереносимой. Ника всегда насмешливо пожимала плечами в ответ на слова:
      - Заведите собачку или кошечку, Ника!
      - Да что я больная на всю голову, что ли?! - удивлялась она искренне, улыбалась, качала отрицательно головой и убедительно мягко говорила: - Этому никогда не бывать. Я люблю чистоту, а тут шерсть... и запах, этот запах... Брр.
      Дочь же настойчиво зудела уже вторую неделю ушедшей в себя матери, что надо, им обоим надо взять щенка. И отцу, он ведь будет гулять с собакой, а ему полезно гулять.
      - Это я, я буду гулять! - отмахивалась Вероника. - Разве ты не понимаешь, Алина!
      - Тебе тоже нужно отвлечься, - рассудительно отвечала дочь, что выводило Нику похлеще, чем идея со щенком.
      - Скажи ещё - развлечься! - шумела она.
       Но понемногу отступала. Видеть безразличный, тусклый взгляд мужа не было сил.
       Алина заметила наметившуюся слабину в обороне матери. И на следующий день уже стояла перед дверью, держа корзинку в руках. Щенок мопса сонно покачивался на скомканном одеяльце в корзинке.
      - Это Боня, Бонита, - нерешительно сказала дочь, осторожно поглядывая на мать.
       Та охнула и прижала руки к губам.
      Бежевого тона щенок расползся лапами по ламинату. Сонно напрудил лужу. А лужа подтекла коварным теплом под кокетливые шлёпанцы Вероники. Вероника молчала, растерянно прислушиваясь к тому, как тепло от лужи распространяется внутрь. Потом неуверенно взглянула на Александра, показавшегося на пороге спальни. Тень улыбки мелькнула на его синюшных губах. И тишина взорвалась неожиданным, протяжным и громким:
      - Солнышко моё! Пойдём, мама тебя помоет!
       Вероника удивилась этим выскочившим из неё вдруг словам.
       Плюшевый комок барахтался в руках, елозил голым пузом по рукам и норовил лизнуть в нос. Лизнул. Ника смущённо сморщилась. И наклонилась к крану. Принялась мыть с мылом ёрзающую бежевую попу... Нет, это всё происходит не с ней... А псина не сводила с неё влажных доверчивых глаз.
      - Тише, Бонечка, - приговаривала Вероника, тиская собачонку, протирая её.
       Боня неуверенно встала на лапы, задумалась на мгновение и вдруг затряслась всем тельцем, избавляясь от воды. Вероника нервно хихикнула, закрывая лицо ладонями:
      - Саша!
      - Что?
       Александр стоял в дверях и уже минут пять наблюдал, как его стильная Ника барахтается с мокрым щенком в полотенце и совсем не стильно приговаривает:
      - Боня, ну, Боня, не брызгай на маму!
      - Эта твоя несносная собака! - воскликнула Ника и рассмеялась. - Ты слышишь, Боня, ты несносная... несносная!
       Боня подпрыгнула и лизнула Нику в глаз.
      - Ах ты! Ах ты!.. - жена явно не могла подыскать слова, - ах ты, козюлька моя!
       Саша рассмеялся. Слабо, неуверенно. Последние дни, месяцы слились в серую, тягучую череду, которую, уже казалось, ничто не может разорвать. Он постоянно боялся. Боялся. Шевельнуться, кашлянуть, чихнуть, злился и всё равно боялся. А Вероника паниковала больше него самого. И тут, рассмеявшись, он встретился с испуганными глазами жены.
      - Ну чего ты, - тихо сказал он, - я же ещё не умер...
       Ника поняла, что сейчас расплачется и уткнулась носом в тёплую Бонину спину. Боня дышала быстро, в животе её что-то урчало и попискивало.
      - Она же хочет кушать! - воскликнула Ника и сунула собаку в руки Александру.
      - Мама, её покормили перед тем, как... - начала Алина.
       Но мать уже летала по кухне, собираясь готовить ненавистную кашу.
      - Ребёнку надо сварить кашу, - говорила она, поглядывая на Боню, притихшую на руках мужа.
      - Мама, собаку перекармливать нельзя!
      - Оставь мать, - остановил дочь Александр, сел на табурет и положил щенка на колени.
      - Ладно, развлекайтесь, - рассмеялась дочь, - пошла я, некогда мне тут с вами.
      - А кто же гулять с собакой будет?! - воскликнула Вероника, поворачиваясь от раковины, перекрикивая шумевшую воду.
      - Приучайте её к лотку, пока маленькая, - донеслось уже от двери.
       Алина жила отдельно и вела теперь себя очень независимо. Ника растерянно перевела взгляд на мужа.
       Боня спала, положив крупную голову ему на ладонь. Задние лапы её скользили и скатывались. Саша прихватил их в ладонь, привалился спиной к стене и молчал.
      - Тише, видишь, человек спит, - улыбнулся он.
       Предстояла операция, и как говорят врачи, не одна. Операции, которые могут ничего не дать. Томительное ожидание и ненавистная немощь давили. А сейчас как-то отступило. Будто это бежевое существо на коленях забрало часть сгустившегося на себя...
       Вероника смотрела в окно. Голуби паслись серым стадом. Толстые их спины уныло и однообразно шевелились. Вот одна голубка подняла голову и посмотрела вокруг. А Ника поняла вдруг, что впервые за многие дни смотрит в окно и вновь видит. Видит деревья, клочок синего неба в серых облаках, лавку со сломанной в прошлом году мальчишками перекладиной.
      Она представила, как их Боня в модном комбинезончике, а она его обязательно купит ей, врывается с лаем в эту серую стаю, и рассмеялась.
      - Ты чего? - спросил муж.
      - Просто так, - улыбнулась она.

    25


    Алтейка Вк-5: Любовь   15k   Оценка:9.89*10   "Рассказ" Проза


       Аккуратно разложены на столе приборы, под каждую тарелку заправлена салфетка, скатерть в одной цветовой гамме с посудой - всё идеально. Как всегда.
       Люба ещё раз оглядела стол - да, всё на местах. К приходу мужа и дочери она готова. Она улыбнулась своим мыслям. Вот сейчас раскроется дверь, и дочка прокричит прямо с порога:"Мама, ты просто не понимаешь!" Сейчас у неё самый прекрасный возраст - каждый день новые открытия, мир прекрасен и полон чудес, любящие родители и верные друзья...
       Люба поднялась и направилась к входной двери - шум открывающегося лифта возвестил о возвращении мужа и дочери домой. Проходя мимо зеркала в прихожей, она поправила волосы, провела рукой по воротнику выходного платья - ну что ж, для своего возраста она неплохо выглядит.
       Дверь открылась, и дочь бросилась к ней с вполне ожидаемым: "Мамочка! Ты просто не понимаешь - там такой чудесный слонёнок!"
       Люба улыбнулась, целуя в щеку дочь и поднимая глаза на мужа.
       - Здравствуй, Любушка, - Сергей Владимирович слегка приобнял жену за плечи, поцеловал в лоб, заглянул в глаза. - Как ты, отдохнуть успела?
       - Да я и не устала особо. А вы, значит, в зоопарке были?
       - Мама, папа, ну дайте же мне сказать! - дочь скакала по прихожей, пытаясь одновременно выпутаться из шарфа, снять сапожки и поднять упавшие на пол перчатки и зонтик. - У него волосики на голове и он за мамин хвост держится... А крокодил в ванне лежит...
       - Всё-всё, - Люба засмеялась. - Мыть руки и за стол. Потом поговорим, вижу, что впечатлений много.
      
       Чинно восседающая за столом дочь, с аппетитом уплетающая блинчики с куриной начинкой и запивающая их куриным бульоном из большой суповой кружки, муж, нахваливающий голубцы, цветы в вазе на столе, солнце за окном - разве это не счастье? Все дома, все здоровы, все довольны. Люба улыбается, оглядывая своё маленькое семейство.
       - Любушка, сиди, я помою...
       - Ну, что ты, находился уже, теперь отдохни... Что тут мыть-то? Кофе через полчасика принесу, хорошо? Ты лекарства принять не забыл?
       - Да я в порядке...
       - Значит, не принял. Тогда иди, приляг, я сейчас принесу, - Люба осуждающе качает головой. - Ну, что ты как ребёнок!
       - Ну, Любаша....
       - Разговорчики!
       - Яволь, мон женераль!
       Сергей Владимирович, с притворной покорностью повесив голову, отправился на диван. Люба проводила его взглядом и пошла за лекарством. Глаз да глаз нужен - и ведь знает, что не стоит со здоровьем шутить, а всё равно. С самого утра на ногах, да зная их непоседу-дочь - не просто на ногах, а всё бегом и прыжками. Что поделать, трудно быть родителями, когда тебе уже пора нянчить внуков.
       На кухне, дочь, повязав вокруг талии мамин передник, мыла посуду.
       - Машунь, иди, отнеси папе лекарство, - Люба мягко отстранила девочку. - Потом возвращайся, расскажешь свои впечатления.
      
       Слушая рассказ дочери о медведях, мороженном, карусели, Люба кивала головой и улыбалась своим мыслям. Растёт ребёнок - надо бы сапожки посмотреть - не упирается ли палец, может уже пришло время новые покупать. Серёже - тёплый шарф нужен. Этот уже старенький, не греет, да и самой рукавички на зиму тёплые пригодились бы. Можно завтра с утра на рынок прогуляться...
       - А ещё нам учительница рассказывала про Ромео и Джульетту, - Маша уже закончила тему зоопарка и делилась школьными новостями. - Так я в библиотеке взяла, прочитала и знаешь что?
       - Что?
       - Джульетте-то всего тринадцать лет было! Всего на три года старше меня! Ты представляешь?
       - Не рановато ли тебе про любовь читать, Маш? - Люба улыбнулась, выключила воду.
       - Да что ты, мама! Ты не понимаешь - там такая любовь, такого же сейчас не бывает! Они так друг друга любили, что прямо жить друг без друга не могли! Он как умер - и она сразу умерла, представляешь?
       Люба мельком взглянула на восторженное лицо дочери.
       - Да, конечно...
       - Ты не понимаешь, мам... - Но Люба уже не слушала.
      
       Та весна запомнилась необычно ранним прилётом ласточек. По дороге в институт Люба каждый день видела, как растёт количество прилепившихся к козырьку крыши гнёздышек. Уже почти восемь месяцев, как призвали в армию Олежку, значит, осталось чуть меньше полутора лет... Он вернётся и они поженятся. Люба ждала редких писем, перечитывала их по много раз, хранила их все в специально купленной для этого красивой кожаной папке. Скорее бы, скорее... Так хочется его увидеть, прижать к сердцу, услышать родной голос. Как медленно тянется время!
       Люба бежала домой, занятия окончились чуть раньше обычного - лекцию отменили, дополнительных занятий не предвиделось.
       - Здравствуйте, баба Таня! - поздоровалась Люба со знакомой из Олежкиного дома - родной район, жила тут с самого рождения, знала всех в лицо и по именам.
       - Здравствуй, Любочка, - отозвалась та. Потом приостановившись, сощурилась. - А что, с Олегом-то вы как, разошлись или что?
       - Что Вы, баб Таня! Он же в армии - вот вернётся, поженимся...
       - А, ну да, ну да... - соседка заторопилась, но пройдя несколько шагов остановилась.
       - Ты вот что, домой-то к ним зайди...
       - А что такое? - у Любы похолодело в груди.
       - Так ведь вернулся он... уже с неделю. Пьёт по-чёрному, - неодобрительно поджав губы, баба Таня удалилась.
       Люба неуверенно улыбнулась - да не может такого быть. Напутала, наверное, что-то. Ему же ещё служить и служить, да и письмо последнее совсем недавно получила - ни о каком отпуске речь не шла. Служит, писал, скучает, всё нормально. Она повернулась и отправилась к Олежкиному дому. Навестит будущую свекровь. В конце концов - что такого?
      
       По лестнице на третий этаж Люба взлетела на одном дыхании и долго стояла перед дверью, набираясь решимости позвонить. Наконец, услышав на лестнице пролётом ниже чьи-то медленные шаги, Люба глубоко вздохнула и поднесла руку к звонку...
       - Люба? - снизу поднималась тётя Тая, Таисия Васильевна, мама Олега. - Здравствуй.
       - Здравствуйте, Таисия Васильевна! Вот, решила забежать, давно не проведывала...
       Таисия Васильевна остановилась рядом с Любой, посмотрела ей прямо в глаза.
       - Что ж, заходи... Чего тянуть-то, всё равно узнаешь...
       - Вы о чём? - Любе стало неуютно под её пристальным и каким-то неживым взглядом. - Что-то случилось?
       - Случилось, - Таисия Васильевна открыла дверь, вошла в прихожую, зажгла свет. - Проходи сразу на кухню, поговорим.
       Люба вошла в квартиру, бросила взгляд на закрытую дверь Олежкиной комнаты, заглянула на кухню. Окна на кухне, также как и в столовой, были завешены тяжёлыми тёмными шторами.
       Люба неуверенно оглянулась.
       - А...
       - Пойдём, - Таисия Васильевна решительно провела Любу на кухню, закрыла дверь, раздёрнула шторы.- Садись. Не будем ходить кругами. Я ведь ждала, когда ты придёшь. У нас тут, как в деревне, - она усмехнулась. - Ничего не скроешь. Ты ведь уже знаешь, что Олег вернулся?
       Люба ошеломлённо кивнула.
       - Тебя он не хочет видеть, извини, но это его слова. Поэтому, сейчас ты была тут последний раз, хорошо? Ты девочка славная и я против тебя ничего не имею, но мой сын не женится на тебе. Вот, это он просил тебе передать.
       - Но, как же так... - Люба почувствовала как из защипавших глаз покатились слёзы обиды. - Что я ему сделала? Если меня кто-то оговорил... Или он другую встретил?
       - Деточка, - в глазах Таисии Васильевны тоже блеснули слёзы. - Иди домой. Не надо сюда больше приходить. Забудь. Ты ещё молодая, ещё встретишь свою судьбу...
       - Ну, уж нет! - Люба сжала руки в кулаки, вскочила на ноги. - Сначала я с ним поговорю! Пусть он мне всё это в лицо скажет!
       - Не будет он с тобой встречаться, Люба! Не нужна ты ему, уходи!
       - Нет, не уйду! Где он? Я хочу его видеть!
      
       Люба кинулась к комнате Олега, резким движением распахнула дверь.
       - Остановись, не ходи!
       Люба услышала, как тётя Тая заплакала, но не оглянулась - замерла, уставившись на лежащего на диване человека.
       Совершенно лысая голова на подушке, чужое, покрытое тёмными пятнами лицо, запавшие воспалённые глаза, свесившаяся с кровати на пол худая рука, тяжёлый запах лекарств и алкоголя в комнате...
       - А где Олег, тётя Тая? - Люба почему-то не могла отвести взгляда от лежащего на кровати человека.
       Таисия Васильевна прикрыла дверь.
       - Уходи, Люба!
       - Нет, вот теперь - точно не уйду, пока всё не расскажете!
      
       Сколько слёз было пролито в тот вечер...Из рассказа матери Люба поняла, что Олег возил специалистов на секретный объект, тот самый, о котором несколько невнятно говорили по радио и телевидению уже несколько месяцев. Там произошла авария, но почти всё уже хорошо и волноваться не стоит. Так было сказано... А Олежка даже близко туда не подходил, только подвозил людей и забирал их обратно, после смены. Кто же знал, что даже одежда, в которой были эти специалисты, опасна. То, что её трогать нельзя, а надо уничтожать, объяснили далеко не сразу, у Олега же даже перчаток не было, когда он помогал переодеваться вернувшимся с объекта. Выдать защитную одежду шофёру никто не подумал...
       Сначала его тошнило, но он не придавал этому значения - решил, что из-за недосыпа или что-то не то в столовой перехватил, потом пошла носом кровь, начало путаться сознание. В себя пришёл уже в госпитале. Что там было, как лечили - не рассказывал, и про диагноз молчит, но демобилизовали его по состоянию здоровья.
       - Первым делом попросил, чтобы тебя к нему больше не пускали, - вытирая глаза, закончила свой рассказ Таисия Васильевна.- Олежек хороший мальчик, правильно всё решил, что тебе с инвалидом-то...
       - Да за что ж Вы меня так-то... тётя Тая... Ведь не первый день мы знакомы... Не брошу я его, даже не просите!
       - Ох, деточка, я же мать, послушай меня! Уходи сейчас, потом ему ещё больнее сделаешь...
      
       Не ушла тогда Люба, осталась. Упрямая была всегда и упрямство это её пригодилось. И тогда, в первые дни, когда гнали её из дома оба - и Олег, не хотевший жалости и не верящий что его, такого, можно любить, и мама его, которая видела, как мучается её сын, не сколько болью физической, хотя и этого хватало, сколько душевной. И позже, когда заставила Олега сыграть свадьбу, не какую-нибудь молодёжную с двумя бутылками боржоми за столиком в кафе, а большую, настоящую, чтобы всё было как положено - и машина с кольцами, и платье, и костюм жениху, и шампанское, и друзей-родственников не один десяток! Чтобы поверил, что не жалость это, а любовь, что не собирается Люба отдавать его болезни, что хочет с ним прожить жизнь, родить детей, вырастить внуков, что всё у них получится!
      
       Не получилось. Не отпустила проклятая болезнь, понемногу забирала к себе, по кусочку, пока не забрала целиком... Сначала вроде бы всё наладилось - Олег устроился работать шофёром, пригодилась армейская специальность. Ну, не отросли волосы - да разве же это главное! Люба закончила учёбу, работала в больнице, понемногу копили деньги, стали задумываться о детях. Когда выяснилось, что детей у них не будет... И тогда Люба не отступилась, не дала Олегу скатиться в пропасть отчаяния, не позволила утопить горе в бутылке, и никто не знает чего ей стоило оставаться такой же уверенной в себе и жизнерадостной, когда сердце рвалось на части от сознания того, что матерью она не станет! Потом Олег стал слепнуть, начало прихватывать сердце. Инфаркт в 25 лет. Врачи отводили глаза. "Что Вы, девушка! Никакой связи с тем происшествием быть не может, да и в документах нигде не записано, что он каким-то боком там присутствовал. Хорошее питание, свежий воздух, всё образуется!"
       Она не верила, но переворачивала небо и землю, чтобы найти фрукты, лекарства, врачей, санаторий...
      
       Когда всё закончилось - Олег тихо умер во сне, просто остановилось сердце - Любе показалось, что и её жизнь закончилась тоже. Не было больше смысла в её жизни, не для кого было возвращаться домой. Тёти Тая уже не было на свете, родители не приняли и не одобрили её решения связать свою жизнь с Олегом, отношения с ними разладилась уже давно. Подруги? У всех семьи, дети. Любе не хотелось видеть жалость в их глазах. Решение уехать из города пришло внезапно.
       Ни разу не пожалела Люба о том, что оборвала все связи в одночасье, оставила всё, что было знакомо и дорого, и начала новую жизнь с чистого листа. Новый город, новая работа, новые знакомства - и глубоко в сердце запрятана неутихающая боль.
      
       Так прошли годы. Коллеги по работе ценили и уважали, Люба всегда была в центре всех событий - многочисленные друзья не давали скучать, но в свою душу Люба не впускала никого. "Наверное, я однолюб", - думалось ей.
       В день её сорокалетия, среди множества букетов на столе в кабинете, один особенно привлёк её внимание. Тюльпаны. Да, она любит тюльпаны, но в это время года? От кого? Проведя небольшое расследование, Люба выяснила, что это тот самый высокий седой военный, что приходит навещать одного из её пациентов. Несколько раз, встречая его в коридоре больницы, Люба обратила внимание на его выправку и манеры. "Надо бы поблагодарить" - решила она.
      
       Не сразу пришло к ней осознание того, что Сергей Владимирович стал неотъемлемой частью её жизни, что ей с ним уютно и, как давно уже не было, спокойно. На предложение руки и сердца, сделанное с шутливой присказкой - "я старый солдат и не знаю слов любви", Люба ответила жеманным "ах, я такая вся внезапная, такая противоречивая..." и они оба рассмеялись.
       Тогда Люба долго думала - можно ли любить так, без всесжигающей бури страстей, как в молодости, а со щемящей нежностью, тихой радостью и бесконечным уважением. Да и любовь ли это? Потом поняла, что ей неважно, как зовётся то чувство, что после многих одиноких лет поселилось в её сердце - она снова смогла полюбить, это ли не чудо?
      
       У Сергея Владимировича не было детей - не случилось обзавестись семьёй, всю жизнь отдав службе, на себя времени как-то не нашлось, поэтому предложение Любы взять на воспитание ребёнка он встретил радостно. Машенька появилась у них в доме почти десять лет назад. Надо ли говорить, что для них она стала своим собственным, родным и любимым ребёнком...
      
       - Мама! - возмущенный голос дочери вырвал Любу из воспоминаний. - Да ты же не слушаешь!
       Люба засмеялась и чмокнула девочку в нос.
       - Слушаю, конечно, ты абсолютно права, солнышко! А теперь пойди, посмотри - папа не заснул? Если нет, то скажи ему, что кофе сейчас будет.
       Девочка вприпрыжку поскакала в комнату, Люба посмотрела дочери вслед, покачала головой, улыбаясь. "Как бежит время! И да - надо бы уже начать обдумывать новогодние подарки. Надо же, о любви читает... Совсем большая..."
      
      
      
      

    26


    Зюзелка Традиции,вк-5   25k   "Рассказ" Проза


    Традиции, ВК-5

       Нужно было все как следует обдумать. В деталях. И каждый день, после обеда, Нина сидела на лавочке в парке, в полутени, сложив руки на животе, и пыталась выстроить в голове свою дальнейшую жизнь, а для этого нужно было подробно вспомнить предыдущую, собрать мелкие, разорванные и смятые кусочки, на которых было убористо написано непонятное, не до конца осознанное, расправить, разгладить их, сложить один к другому, склеить в целое. Вместо этого она думала о всяких пустяках, например о том, куда она будет класть руки, когда, наконец, родит?
       Уйдет от нее это неожиданно возникшая привычка складывать руки на животе или нет?
       Она даже спросила об этом у матери, но Раиса посмотрела на нее удивленными глазами, и засмеялась.
       - Я не знаю,- сказала она. - Знаю только, что сидеть сложив руки на животе или где-нибудь еще тебе просто не придется. Даже и не вспомнишь об этом.
       И она отстранено, как на постороннюю посмотрела на дочь.
       Под взглядом матери Нине стало неуютно, как когда-то в детстве, когда мать так же смотрела на нее и говорила бабушке:
       - Как бы мне хотелось знать, о чем этот ребенок думает, какие мысли роятся в этой темной головушке?
       Бабушка выглядывала из своей комнаты, смотрела на них, и очевидно было, что за весь день, проведенный с внучкой, она ни разу не задумалась о том, какие мысли заблудились в голове у Нины.
       Каждый, кто впервые видел их вместе, не мог поверить, что это три женщины связаны самым близким родством, так они были не похожи.
       Старшая, Люба, была крепкая, высокая, ладно скроенная, еще совсем не старая.
       Правда это сейчас Нина понимает, что бабушка у нее молодая, а тогда ей казалось, что бабушка где-то далеко в хвосте жизни, а она, Нина в самом начале, и ей было жалко бабушку, но бабушку нисколько не заботило то, что она в хвосте. Она брала Нину за руку и они шли в ближайший магазин, а потом еще гуляли в парке, в том самом парке в Сокольниках, где теперь сидела на лавочке Нина.
       Бабушка Люба имела веселый нрав, круглое лицо, синие глаза и светло русые, совсем не тронутые сединой волосы, а у Нины было удлиненное лицо, черные прямые волосы, смуглая кожа и карие глаза.
       И обе они, такие разные, завидовали Раисе, связывающему звену в их временной цепочке поколений, потому что Раиса в их троице удалась особенно хорошо: она была красавицей. Мать у Нины и дочь у Любы была самая обыкновенная красавица, так ясно, соразмерно, было это лицо с тонкими, неуловимыми, чуть расплывающимися чертами, такая была на нем игра света и тени, так оно освещалось улыбкой, что когда мать приходила с работы и ела на кухне, Нина приходила туда же, сидела за столом, положив голову на его гладкую деревянную поверхность, и наблюдала за матерью, не в силах отвести от нее взгляда.
       Обе они, и бабушка, и внучка сходились на том, что Раиса самая красивая среди них. Разногласия возникали только в вопросе, что труднее, когда у тебя мать красавица, или когда дочь?
       Вслух этот вопрос прямо никогда не обсуждался, но внутри себя Нина часто спорила с бабушкой на эту тему, старалась доказать, что ей, Нине, труднее, что невольно все сравнивают ее с матерью и жалеют о том, что неожиданная красота Раисы, случайно возникшая в одном поколении, так же неожиданно закончилась и не продолжилась в детях, точнее, в ребенке, а если еще точнее, то в ней, Нине.
       И это разочарование она, Нина, должна была нести всю свою жизнь, и чувствовать себя, как будто она в чем-то обманула окружающих - как будто изначально подавала большие надежды, а потом их не оправдала.
       Но Нина никаких надежд и не подавала, просто она родилась похожей на своего отца, которого никогда не видела, а Раиса, в свою очередь родилась похожей на своего, Нининого деда, который никаким красавцем не был, а был негодяй и эгоист и бабник, и когда он раз в год приезжал навестить своих дорогих Раечку и Ниночку, как он называл дочь и внучку, бабушка запиралась в своей комнате сразу после его приезда и выходила оттуда только, когда он уезжал.
       - Мама,- говорила Раиса, - ну сколько можно? Столько лет прошло, давно должно было травой порасти...
       - А у тебя поросло? - спрашивала бабушка. - У тебя поросло?
       - Я его не вспоминаю,- и Нина внимательно смотрит, как меняется мать в лице, становится жалкой и некрасивой. - И это совсем другое дело. Папа, вот он. А Андрей где? Нина его и не помнит.
       Нина хмурит брови, роется в памяти, хочет вытащить на свет темную фигуру, о которой говорят взрослые и которая зовется отец, но ничего не получается.
       Фигура чернеет в глубине сознания, расплывается темным пятном, не имеет ни голоса, ни каких-то других черт, которые отличают отцов окружающих Нину детей.
       Нет, у Нины пробел в сознании, и ни мама, ни бабушка не стараются это изменить, не считают нужным сообщить какие-то конкретные приметы отца Нине.
       Деда она в детстве тоже забывала за год, и когда он приезжал, дичилась его, пряталась, не давалась, но потом привыкала, и уже через час позволяла взять себя на колени и прижаться лицом к ее лицу.
       Дед был реальный, имел жесткую царапучую щеку, от него пахло табаком и каким-то непривычным одеколоном, и к этому запаху нужно было привыкнуть, а привыкнув, потом вспоминать и позднее, в старших классах, возвращаясь из школы, уже с порога, еще не видя деда, узнавать о его приезде по этому запаху.
       А от отца не было даже фотокарточек, а если они и были, то Нина их не видела, не видела до сегодняшнего дня, когда собиралась этого неведомого ей отца сделать дедом.
       Пока Нина была маленькая, ее жизнь с мамой и бабушкой казалось ей чем-то совершенно обыденным, данным от начала мира, и никакой другой семьи она не представляла и не хотела.
       И только где-то в двенадцать лет, а неосознанно, возможно и раньше, их жизнь втроем с приходящим дедом перестала казаться ей совершенно естественной, и она стала задумываться, сравнивать свою семью с семьями окружающих и не могла не заметить множества странностей.
       Полное отсутствие мужчин не было единственной чертой, которая отличала ее близких от окружающих. Мама и бабушка и разговаривали совсем не так, как окружающие люди, и приходя домой из садика, а позднее из школы, Нине нужно было каждый раз сделать усилие, чтобы вернуться в мир семьи, настроиться на волну домашних.
       Нина была уверена, что никому из ее подруг не задавали вопросов типа:
       - Скажи же, что за мысли роятся в твоей голове?
       Нина знала, что их спрашивали просто:
       О чем ты думаешь? Или: О чем ты только думаешь?
       И каждому ребенку было понятно, что на второй вопрос вообще не требуется никакого ответа, так как заведомо подразумевается, что спрашиваемый думает о всякой ерунде, о которой и думать то не стоит, и делает дурацкие промахи.
       А вот вопрос: какие мысли роятся у тебя в голове подразумевает, что мысли эти есть и нужно только объяснить, какие именно, а то получится, что ты что-то усиленно скрываешь. Но именно из-за формы вопроса мысли Нинины начинали роиться, разбегаться, размножаться, и их трудно было собрать в кучку.
       Эти самые мысли состояли, в основном, из обрывков услышанных взрослых разговоров, недопонятых фраз, которые откладывались для понимания на потом, а пока просто запоминались про запас, и никто тогда еще не знал, даже сама Нина, что она обладает исключительной, феноменальной опасной памятью на слова и события, и совсем не имеет предметной памяти на вещи и что все сказанное при ней после ее четырех лет рано или поздно выползет наружу. До поры до времени об это исключительной Ниной способности, позволившей ей позднее, в старших классах и институте прекрасно учиться без всяких сколько-нибудь заметных усилий со своей стороны, ни мама, ни бабушка, даже не подозревали и считали Нину порядочной растяпой, да и было за что.
       Она теряла варежки, игрушки, позднее шариковые ручки, обувную сменку, ножницы, краски, буквально все, что можно было потерять и даже то, что казалось потерять невозможным, например связанную бабушкой безрукавку или спортивные трикотажные штаны.
       Из-за этих бесконечных потерь, из-за Нининой рассеянности, которая проистекала из-за бесконечной перетасовки мыслей, роящихся в голове, из-за всего этого, она в начальных классах плохо училась, чем огорчала бабушку, и та, в отчаянии, пыталась достучаться до Раи, обратить ее внимание на учебу дочери.
       Рая работала стоматологом.
       Целый рабочий день она возилась с зубами: с утра в одной поликлинике, вечером в другой.
       Придя с работы, она ужинала приготовленной бабушкой едой, смотрела в глаза наблюдающей за ней дочери, потом уходила в комнату, ложилась на диван и уставляла свой взор в телевизор.
       А когда бабушка начинала стрекотать ей под ухо о нерадивости дочери в учебе, Рая просто отмахивалась.
       И этим, полнейшим равнодушием к Ниной учебе Раиса тоже отличалась от всех остальных матерей, и Нина чувствовала, что печать маминой необычайности ложится и на нее, Нину, и ей позволительно не очень старательно выводить буковки в тетрадках, а то она удивит мать и обманет бабушку, которая считает ее, Нину, божьим наказанием.
       И Нина, по выражению бабушки, росла как сорная трава: играла на компьютере или читала до часу ночи книжки. Гарри-Потера, в основном.
       К двенадцати годам Нина собрала то, что уловила и запомнила за годы детства о жизни взрослых до ее появления на свет, и, разложив по полочкам, получила, пусть не подвижную, как в кино, но связанную картину:
       Бабушка прожила с дедом в счастливом браке двенадцать лет, а потом он уехал как-то раз в командировку в Севастополь и не вернулся:
       Очарованный городом и встретившейся там женщиной, он изменил свою жизнь, ушел от Любы и устроился в порту инженером по ремонту судов.
       Это было так неожиданно и оскорбительно для бабушки, так ужасно, что простить деда она не сумела.
       А Раиса отца любила, ездила к нему в Севастополь, нянчилась там с маленьким братом и отказалась разделить с матерью ее ненависть ко второй жене мужа.
       - Понимаешь,- сказала Раиса Нине, когда Нина достигла, такого возраста, чтобы что-то понимать, - понимаешь, у нашей бабушки всё так, как должно быть, мир состоит из черно-белых квадратов. А мир, он цветной. И дед твой, воспринимая мир, как цветной, очень мучился с твоей черно-белой бабушкой. Они были из разных картин, понимаешь?
       Нина подумала, что возможно, она понимает, а возможно, она сама, как бабушка, квадратно-черно-белая, и тогда она изначально понимать этого не может, и ей, прежде чем понимать, тем более брать чью бы то ни было сторону в этом старом семейном конфликте, надо было разобраться с самой собой, что было совсем не просто.
       И Нина решила вопрос о деде оставить пока как есть, и выяснить о своем собственном отце, какой он был, черно-белый или цветной?
       - Твой отец, какой он был? - Раиса удивленно смотрела на Нину.
       - И Нина поняла, что мать забыла разговор неделю назад о черно-белой бабушке.
       - Твой отец, - тянула Раиса, подбирая слова, - как бы тебе сказать, был человеком одного измерения, а в одномерном мире цвет не играет никакой роли.
       - Он был человеком одной страсти, - объяснила Раиса, правильно истолковав недоуменный взгляд дочери. - Его страсть была: стяжательство. Он хотел быть богатым, только богатым. Это его и погубило.
       А как конкретно это погубило отца, она узнала гораздо позднее.
       Кусочки к кусочкам, и сложилась у Нины картинка о ее собственном, таинственном отце.
       Каменистый путь к вершинам богатства, оказался для него роковым: жестокая конкуренция заставила влезть в долги, а его магазинчик спалили в тот момент, когда он закупил на занятую сумму товар.
       - Если бы пожар произошел неделей раньше, или он купил товар неделей позже, тогда все было бы по-другому, - сказала Раиса Нине.
       Нина задумалась. Получалось, что всего неделя отделяла ее от памяти об отце Всего неделя, каких-то семь дней, и отец не сбежал бы, не сгинул...
       Нина решила уточнить у бабушки, возможно ли, что из-за каких-то семи дней все так перепуталось.
       - Чему быть, того не миновать, - отвечала черно-белая Люба. - Вести дела он не умел, хотел много, так что рано и поздно...
       Нина думала дальше. С отцом прояснялось, но ведь он не гриб, который взял да и вырос вдруг в лесу под сосной. Были же у него родители.
       И Нина пустилась в разведку. Опять у бабушки.
       - А вот отец, Андрей, он откуда был?
       Нина уже слышала, что он цыганско-молдаванских корней, вот и привиделось ей, что он с юга.
       - Он местный, москвич, это его отец был откуда-то оттуда, а он местный.
       - Значит, у меня здесь есть еще дедушка и бабушка ?
       - Дедушки нет, он куда-то сгинул, это в роду у них, исчезать и никто не знает где он, а вот бабушка... Да не хочу я об этом даже и говорить...
       И Люба замолчала, а Нина еще год мучилась неизвестностью, а потом кусочек ей рассказала мама, кусочек бабушка, и теперь Нина могла склеить эти все кусочки.
       Оказалось, отец женился против воли матери. Она даже на свадьбу не пришла, и не смягчилась даже после рождения Ниночки.
       - Если бы ты мальчишкой родилась, тогда, может быть, она простила...
       Нина опять чувствовала себя обманщицей: то не красавица, то не мальчишка.
       Раисина свекровь заведовала большим универмагом в Брежневские времена, деньги у нее были, на бизнес сына она начальный капитал дала. А сын женился, да не так, чтобы за невестой еще взять, а на бесприданнице, на Раисе.
       - Она невестку никогда не видела, сказала нет, у меня другая была на примете, а тут у тебя счастья не будет, я тебе не помогу, у тебя ничего с бизнесом не получится, и останешься ты со своей женой гол, как сокол.
       Может быть Андрей и был стяжатель по натуре, но он свою жену от матери защитил, и дела свои решил расширять, чтобы доказать, что он и без матери обойдется, тоже не лыком шит.
       А вот не обошелся, думала Нина, права, значит, мать его оказалась.
       - А почему она ему не помогла, когда он в беду попал?
       А ее не было рядом, она к тому времени уехала, кажется в Чехию.
       - А вы что же?
       Бабка промолчала, и Нина стала допытывать мать.
       Отец должен был деньги отдать, он пришел, стал умолять мать продать квартиру, а иначе его убьют. Но тут вмешалась железобетонная черно-белая бабушка.
       Она наотрез отказалась продавать квартиру, а квартира была приватизирована на нее.
       - Бери все,- сказала она зятю, - но жилье оставь. Не можем мы остаться без крыши над головой.
       - Меня убьют, убьют,-- Андрей боялся, твердил как заезженная пластинка одно и то же, и бабка вынесла ему кольцо. Покопалась где-то и вынесла:
       - Это старое кольцо, с изумрудом и осколками бриллиантов. Возьми его.
       Зять мотал головой, говорил, что этого не хватит никак, что он задолжал серьезным людям большую сумму.
       - Ну, не вездесущи же твои серьезные люди, беги, - сказала теща, и через два дня Раиса, проснувшись, нашла записку, положенную на подушку: "Рая, прости, не жди и не ищи".
       Рая выполнила только один пункт, не искала, так как не представляла себе, как его искать, но не простила и все же ждала.
       Вздрагивала на каждый звонок в дверь или на телефон, исхудала вся, задергалась, не знаю уж, как и работала.
       Нина, слушала, раскрыв рот. Она так увлеклась распутыванием этой детективной истории, что забыла, что речь идет о ее родном отце:
       В конце концов, куда он мог деться?
       - Рая думает, что он погиб, - сказала бабушка.- После того, как он исчез, ей звонили, спрашивали о муже. Она записку в слезах порвала, но я собрала обрывки. А потом этот заявился, и бандиты его внизу маячили, и он спрашивал, где Андрей и начал с нас деньги требовать. Толстый такой, смуглый, усы седые.
       Раечка уставилась на него своими глазищами, ну ты себе представляешь, и молчала, а я тоже молча, кусочки записки перед ним на стол разложила, он прочитал, спросил, почему порванная?
       А я на Раю кивнула, вот, мол, кто порвал.
       - А разговаривать кто-нибудь из вас тут умеет? - спрашивает, а сам на Раю смотрит, не на меня.
       И Раиса разжала губы, выдавила из себя тихо так:
       - Я все же не понимаю, какой смысл ставить на счетчик человека, у которого за душой ничего нет?
       - А зачем он в долг брал?
       - Когда брал, было.
       И тут ты вошла. Ни звука не издала, залезла к матери на колени, и сидишь, смотришь.
       Он встал, руку твоей матери поцеловал, и так высокопарно произнес:
       - Я с женщинами и детьми не воюю. Но мужа твоего искать буду. И повезет ему, если не найду.
       И ушел.
       И только тогда я поняла, как испугалась его прихода.
       А Рая взяла тебя за руку и повела спать, как будто этот человек и не приходил в наш дом. А ведь это из-за него вся ее жизнь разрушилась.
       Она много ночей не спала, а потом вдруг загуляла, пьянки, подружки, мужчины какие-то. Совсем с пути сбилась.
       А в пять лет ты ангиной заболела тяжело, Рая подле тебя сидела, выхаживала и потом всё, как опомнилась. ***
      
       - У нас наблюдается заметный прогресс, - сказала бабушка, когда Нина объявила им, что беременна. Я прожила с мужем двенадцать лет, мать твоя три года, а ты, внучка, совсем замуж не собираешься?
       - Во всяком случае, за отца ребенка не собираюсь,- сказала Нина, и это было чистой воды правда..
       Нина могла себе только представить, как она выходит замуж, в белом платье, с букетом. Но в дальше ее фантазия не работала и совместную жизнь с Леонидом Нина не видела, а значит и не могло ее быть, этой жизни.
       Были короткие совместные пребывания в чужой для них обоих огромной безалаберной квартире, принадлежащей матери друга Леонида, которая приходила домой с работы только переночевать. А ее два сына приводили туда друзей и подруг, и чистота и порядок этой квартиры определялась исключительно склонностью к домашнему хозяйству этих подруг, а склонность эта была эфемерной, ограничивалась, в основном, мытьем посуды, и в минуты финансовых затруднений, когда нельзя было заказать готовую еду, варкой макарон. Жизнь там с Леонидом Нина никак не могла засчитать за практику супружеской.
       Практика в была, но не в овладении навыками ведения домашнего хозяйства.
       Когда Нина узнала, что беременна, она не ждала от Леонида, что он потащит ее в загс.
       Леонид сказал просто, что он к этому не готов и считает, что она, Нина, тоже не готова, и что ей учиться еще два года, и эти два года заводить детей не следует.
       Леонид, в отличие от Нининого отца и бабушки, был не одномерным, и не квадратно черно-белым, и а цветным, многокрасочным и многомерным, жил по своей собственной морали, и Нина не была уверена, что женитьба на матери своего ребенка входило некой обязательной составляющей в эту мораль.
       Леонид считал, что он честен с Ниной, так как никогда ничего ей не обещал, в вечной любви не клялся, и его порядочность ограничивалась тем, что находясь в связи с ней, он с другими девушками дела не имел. И дети ему были ни к чему. Он забеспокоился и сказал Нине:
       - Если тебе нужны деньги для аборта, я достану.
       Само по себе это звучало трогательно, но маловероятно: в многомерном мире Леонида денег не водилась, они проскакивали сквозь него, чтобы осесть где-то там, вдали, в мире одномерном.
       Нет, сказала Нина, денег не надо, и, увидев настороженность в глазах дружка, солгала:
       - У мамы есть знакомства, она мне поможет.
       Это была правда. У мамы были знакомства, и она могла помочь и денег с нее подруги не взяли бы. Ложь заключалась в том, что Нина еще не решила, что она будет делать в создавшейся ситуации.
       Леонид успокоился. Он решил, что Нина здравомыслящая девушка, зачем ей ребенок, тем более от него, от Леонида?
       Не сомневаясь, что Нина не захочет рожать от него, так как это не сулит ей никаких ни моральных, ни материальных преимуществ, Леонид упускал из виду, что выросшая в семье, где был сплошной матриархат, и не представляющая себе роли мужчины в воспитание детей, Нина выбирала не между возможными отцами своих будущих детей, а только между тем, сейчас рожать или отложить на потом?
       А тут много было за и против.
       За был ее возраст, все же уже почти двадцать лет, не малолетка, а против, то, что она не доучилась.
       Но рисковать Нина не хотела: вероятность того, что после аборта у нее не будет больше детей и никто никогда не будет ее любить так же сильно, как она в детстве любила маму, пугала ее.
       И обеспокоенная в основном, только этой мыслью, она ведь была дочерью одномерного отца, Нина решила дома промолчать, с Леонидом незаметно расстаться, и родить, а там уж как-нибудь.
       Оставалось только осуществить этот план до того, как станет заметна беременность.
       Выполнить все это оказалось значительно проще, чем она думала.
       В первые месяцы беременности она испытывала токсикоз, побледнела, похудела, плохо реагировала на запахи пищи, и потеряв внешнюю привлекательность, уже не нравилась Леониду так, как раньше. А у нее токсикоз помимо отвращения к пище вызывал неприязнь к мужчинам. Она не только не могла без отвращения думать о физической близости с Леонидом, но с трудом переносила его присутствие, и когда он звонил и звал на свидание, она без малейших усилий отвергала его, ссылаясь на занятость учебой.
       Все же она несколько раз пересилила себя и встречалась с Леонидом, дабы не вызвать подозрений у него и тем более приступов ревности: и так незаметно их горячая любовь в течение зимы незаметно сошла на нет.
       Сессию за третий курс, она сдала досрочно, и выпятившийся животик ей в этом помог, и теперь она могла гулять в парке, и ни о чем особенно не беспокоиться, только о будущем ребенке.
       Мама и бабушка, все же были необычными женщинами, и поэтому они не делали никаких попыток встретиться с Леонидом, которого знали только по Нининым рассказам, не собирались взывать к его порядочности и отцовским чувствам, предоставив Нине полную возможность решать самой.
       А Нина сидела и думала, что в общем, она и не очень рассчитывала на брак: и странно ей было бы рассчитывать: если она никогда не видела собственного отца, и все детство рисовала его в виде неопределенного темного пятна, из которого торчали кончики усов, и даже никогда не спросила у матери, а носил ли ее отец усы, и какого они были цвета, и если она вполне счастливая девочка, которую ни разу не пожелала увидеть ее вторая бабка, такая же родная ей, как и первая, то почему она должна ждать, пока кто-то захочет на ней жениться, а не самостоятельно решать вопрос, заводить ей ребенка или нет?
       Тем более, что УЗИ показало, что она носит девочку.
       А еще одна девочка никак не нарушит равновесие и благополучие в их семье, мама пока работает, Нина родит, отсидит год, потом пойдет учиться, закончит свой МИЭМ, найдет хорошую работу, а бабушка поняньчит правнучку.
       - Дед пока не приедет,- сказала Рая. - Он хочет приехать, когда ты родишь, чтобы глянуть на девочку.
       И Нина поняла, что там, в Севастополе, все поняли, все приняли и смирились.
       И Нина ждала родов, думала об отце, и беспокоилась о предстоящем ей испытании и боли.
       Беспокоилась, но не очень. Она как-то знала, что все у нее будет хорошо, и родит она, молодая, легко, и мама и бабушка встретят ее и накупят цветов, и может быть, даже дед приедет, и будет видно, что они, все же, не самостоятельно размножаются, а и мужчины принимают участие в этом процессе.
       Оставалось только придумать, что сказать дочери об его отце, но с другой стороны, об этом еще будет время подумать, не обязательно решать это прямо сейчас.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    27


    Л. Д. Вк-5. Краски жизни   9k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза


       Очередной хмурый день... Наблюдаю за бегущими под проливным дождем людьми и мечтаю о море, пляже, солнце.
       В кафе витают манящие ароматы кофе и пирожных... Вот она, мечта... Сидеть и снабжать свое стройное тельце лишними килограммами.
       -Что-нибудь еще? - Вежливо спросила подошедшая к столу официантка, перед этим поставив передо мной чашечку кофе и тарелочку с кусочком шоколадного торта.
       -Нет, спасибо. Мой лимит лишних килограмм сегодня превысил норму. - Девушка сочувствующе улыбнулась и пошла к другому столику.
       Безупречный вкус таящего во рту шоколада с бисквитом... Великолепный кофе... И такая ужасная погода...
       Собственно зашла я в это кафе по одной причине - я насквозь промокла под внезапно хлынувшим дождем.
       Первым делом я зашла в туалет. Из зеркала на меня смотрела девушка с черными от туши подтеками до подбородка, висящими волосами, с которых на пол стекала вода. В промокшей легкой курточке, повисшей бесформенной мокрой тряпкой на плечах. В мокрых насквозь джинсах, прилипших к ногам, в туфлях, из которых впору выливать воду.
       День безнадежно испорчен. Погода и не думает улучшаться, даже наоборот, норовит нагадить еще больше.
       Еще одна ложечка отправилась в рот.
       Вот за окном бежит парень с девушкой. Он прикрывает ее своей курткой, она держит в руках букет. Спотыкается и букет падает в лужу. Она наклоняется, чтобы его поднять, парень одергивает ее и показывает на цветочный магазин через дорогу. Девушка улыбается и они бегут к пешеходному переходу.
       Еще один кусочек.
       Вот идет молодая женщина с зонтиком. Она прикрыта от дождя, а на лице написана вселенская мука. Видимо, в ее жизни произошло что-то такое, от чего ей очень плохо. Она не обращает внимания, что идет прямо в большую лужу. Один шаг и ее ноги по щиколотку в воде. Она ахает, обреченно смотрит на ноги и идет дальше, с еще более опечаленным лицом.
       Еще один кусочек.
       Вот идет дедушка. Миг благородной старости. Он улыбается прохожим, которые не разделяют его настроение, он радуется. Да, он идет под зонтиком. Он счастлив от того, что живет. И пусть дождь, сырость, угрюмые и злые люди. Он рад каждому моменту.
       Еще один кусочек.
       Маленький мальчик бежит по лужам. Его не заботит, что у него мокрые ноги, что сам он промокший насквозь и что дома его наругает мама за грязную от брызг одежду. Он бежит и радуется, топает ногами, чтобы брызги поднялись выше. Прохожие стараются обходить его стороной, чтобы еще больше не забрызгаться. А мальчик с улыбкой бежит дальше.
       -Девушка, - я дернулась от неожиданности, - Вы позволите? - Рядом со столиком стоял парень, на удивление сухой, и рукой указывал на диванчик напротив меня.
       Стоит ли ему разрешить ко мне присоединиться? Я хотела побыть в одиночестве. Заесть свое депрессивное состояние в тишине. А может он скрасит мое одиночество? В таком случае стоит.
       -Да, конечно. - Я даже не попыталась улыбнуться, зная, что сейчас это скорее будет похоже на горькую улыбку. А парень наоборот искренне улыбался.
       Красивый, зеленоглазый брюнет с художественным ежиком на голове. В белой рубашке навыпуск, джинсах и серых лакированных туфлях.
       Я снова отвернулась к окну не желая заводить разговор первой.
       -Вы так грустно смотрели в окно и о чем-то думали, что я решил хоть как-то скрасить ваше одиночество. - Парень улыбался, это была не веселая улыбка, а понимающая. Я улыбнулась в ответ. - Артем.
       -Света. - Я пожала протянутую мне руку.
       -Почему такая красивая девушка с таким прекрасным именем грустит?
       Почему? Я и сама не знаю. Всему виной погода и мой ужасный от дождя вид.
       Я улыбнулась Артему и покачала головой, показывая, что не хочу об этом разговаривать. Он понял и переключился на другую тему:
       -Хочешь еще торта? - Он посмотрел на пустую тарелочку.
       -Нет, спасибо.
       -Бережешь фигуру?
       -Пытаюсь, но мне это плохо удается. - Моего последнего молодого человека никогда не волновало хочу я чего-то или наоборот, не хочу. Всегда только сам решал, не заботясь о моем мнении. Наверное, поэтому мы и расстались.
       -Тебе незачем об этом беспокоиться, у тебя прекрасная фигура.
       Приятно слушать комплименты.
       -Ты меня смущаешь.
       -Да брось, я говорю правду. - Теперь я улыбнулась искренне.
       -У тебя обворожительная улыбка... - Ох, он вгоняет меня в краску.
       -Спасибо, конечно, но ты мне льстишь.
       -Ничуть.
       Он сейчас пытается меня обаять? Что ж, у него это неплохо получается.
       -Ты тоже прекрасно выглядишь.
       -Польщен.
       Снова повисла тишина, я отвернулась к окну. Дождь все никак не хотел утихать, люди все так же недовольны. Мы разучились радоваться, видеть хорошее. Почему тот дедушка шел под дождем, по лужам, и улыбался? Потому что он может видеть хорошее даже в пресловутых лужах на асфальте.
       -Расскажешь, о чем думаешь? - Я нехотя повернулась к собеседнику, печально улыбнулась и, отвернувшись к окну, заговорила:
       -Мы разучились радоваться жизни. Каждый старается увидеть во всем плохое, горькое, грустное...
       -А ты?
       -Я... Я просто поддалась всеобщему настроению. Тяжело видеть что-то хорошее, когда тебе со всех сторон говорят об обратном. - Я посмотрела на Артема. Он сидел с грустной улыбкой и понимающе смотрел на меня. - Вот ты, например, что ты видишь: хорошее в плохом или плохое в хорошем?
       -Зависит от ситуации. - Я кивнула соглашаясь. Да, я когда-то тоже смотрела на вещи по ситуации.
       -А почему ты вообще об этом задумалась?
       -Потому что это не меняется. Даже через сотни лет люди будут такими же хмурыми, недовольными, злыми. Радость исчезнет как динозавры...
       -Ты философ?
       -Какой из меня философ... Просто мне близка эта тема. - Я посмотрела на собеседника. - Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
       Мы разговаривали обо всем, о чем только можно было разговаривать. Обсуждали самые глупые темы, превращая все в умную беседу. Картины, кино, музыка, политика, экономика, путешествия, жизни друг друга.
       Все моменты прожитой жизни, которые казались самыми важными, самыми значимыми мы рассказывали друг другу. Не скрывая самых мельчайших подробностей.
       У меня никогда еще не было такого общения. Я будто разговаривала сама с собой, в том плане, что меня понимали с полуслова. Казалось, он знал наперед все, что я собиралась ему сказать. Полное отсутствие непонимания.
       День за днем мир снова приобретал краски. Яркие оттенки жизни теперь не были обыденными, скучными, а наоборот, стали интересными. Я ловила каждый момент с Артемом. Наслаждалась его запахом, его глазами, улыбкой, голосом... Всем им без остатка...
       Он носил меня на руках, восхищался моим мировоззрением, восхищался мной. За пол года он стал для меня всем, кем только можно. Другом, в чем-то братом, в большей степени любящим мужем без штампа в паспорте и с отдельным жильем.
       Кино, театры, кафе, рестораны... Цветы, конфеты, подарки... Прогулки за руку в парке, по городу... Дождь перестал быть для меня ненужной, мешающей сыростью. Я стала радоваться дождю, тем моментам, когда мы, прикрытые его курткой, бежим по лужам в ближайшее кафе...
       Самое важное, что оказалось в моей жизни - это Артем.
       Я никогда не смогу забыть ту ночь, когда меня разбудил телефонный звонок. Он навсегда останется в моей памяти.
       -Алло. - Не открывая глаз ответила.
       -Здравствуйте, Светлана Поломова? - Строгий мужской голос.
       -Да, а с кем я разговариваю?
       -Это майор полиции Вестинцев. Вам знаком Артем Никифоров? - Сердце сжалось предчувствуя что-то нехорошее.
       -Да, а что случилось? - Голос невольно дрогнул.
       -Сегодня ночью Артем Никифоров разбился на Дмитровском шоссе. - Телефон выпал из моих рук. Глаза застлали слезы, в груди что-то оборвалось.
       Невыносимая боль пронзала все тело, душу, разум... Истерика за истерикой, нервный срыв, больница...
       Я не могла смириться с потерей того, кто научил меня жить...
       Три года проведенные в больничной палате никак не облегчили мою жизнь и не изменили моего состояния.
       Теперь я сидела в этом кафе познавшая счастье радость, любовь... И испытавшая непосильную, ни с чем несравнимую боль... Понимая, что краски жизни я больше никогда не смогу увидеть снова...

    30.12.2013


    28


    Влюбленная В. Вк-5: Вердикт - виновна   25k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Фантастика, Любовный роман


       Вердикт - виновна.
       Мика дотянула до последнего. И пришлось согласиться на предложение фанатеющей от "Грави-Геймз" Веты. На правах запасного игрока. Но именно это и привлекало. Никаких обязанностей. Сидишь и смотришь. А потом получаешь зачет. Последний важный зачет.
       Первый внимательно осмотрел Мику с ног до головы, хмыкнул и, развернувшись на пятках, пошел прочь. Вета на мгновенье потеряла контроль над собственным телом, томно вздохнула, провожая взглядом капитана линейки, а затем ободряюще улыбнулась и толкнула подругу локтем.
       - Значит так! - команда уже включила защитные поля костюмов и стояла, собравшись в круг перед люком выхода в игровую сферу. - Наша тактика не меняется. Второй и Четвертая занимаете исходные позиции...
       Мике было неинтересно слушать. Зато поглядеть было на что. Прозрачный купол создавал иллюзорную видимость защиты от холодного космоса. Летающие в искусственной невесомости буи-октаэдры замерли в предвкушении баттла и тускло мерцали, подражая далеким звездам. Кондиционированный воздух пах снегом.
       - Ты! - Первый ткнул пальцем в Мику и мгновенно разрушил волшебство момента. - Сидишь на приколе и считаешь звезды. Поняла?
       Девушка вытаращила глаза, но все же кивнула, соглашаясь.
       Обычные длинные поручни у ворот выхода в игро-сферу - приколы для запасных игроков, пустовали. Одна Мика висела у стены и наблюдала за передвижениями своего отряда, не пытаясь вникнуть в понимание схем игры.
       Неизгладимое впечатление производили цветные лучи, толстые, как четыре Мики вместе взятые и рассекающие пространство игро-сферы в разных направлениях. Так называемые "грави-поля" возникали совершенно хаотично, подлавливая игроков и меняя траекторию их полетов в невесомости. Кому-то везло, и он добирался до игровых боеприпасов целым и невредимым. А кто-то попадал в ловушку, и падал камнем пока не прикладывался о стену или буй. Таких падающих было мало, но такие игроки были самыми громкими. Динамики специально включали с усилением звука, чтобы все слышали, как умеют выражаться последние курсы академии.
       Команда противников в черно-оранжевых костюмах крайне раздражала Первого. Разница в одно очко - это не повод. А вот разница в одного игрока...
       Мика слышала с наушнике, как резко отдавал приказы Первый, и как четко и беспрекословно они исполнялись. Авторитет. Но как бы четко не действовали зеленые игроки "Джангл", оранжевые мундиры умудрялись обходить противников. Первый все больше вскипал и поливал желчью своих же.
       Засмотревшись на чудную фигуру, которую выстроили лидеры гонки, Мика чуть не пропустила момент захвата собственных ворот. Увлеченные боем с оранжевым лабиринтом из сплетеннх конечностей, игроки "Джангл" не заметили отделившегося от команды противника игрока.
       Мика обнаружила движение слева от себя, повернула голову и застыла. По прозрачной поверхности купола к ней полз черно-оранжевый паук. Геймер был уже совсем близко, но не достаточно, чтобы победить. Решив изменить тактику и выиграть последние секунды, претендент на победу сгруппировался, а затем выстрелил пружиной. В руке сверкнул Нейро-блок.
       Мике хватило одного взмаха ресниц, чтобы выстроить план действий. Пускай она и запасной игрок, но все же член команды. И в ее силах защитить ворота.
       Два вспышки блеснули одновременно. Тело парализовало от выстрела - никаких ран, только временный паралич. Широко распахнутые глаза смотрели, как почти успевший увернуться от разряда противник, неуклюже вращая действующей рукой, пытается выровнять ось движения. Бесполезно.
       Замедлившись у самых ворот, игрок черно-апельсиновых подплыл к девушке. Рассеянный свет защитного поля отражался в серых глазах. Мика смотрела в них и удивлялась, с каких пор Нейро-блок парализует волю?
       Предупредительный сигнал заставил моргнуть. Тело вновь стало послушным. Это означало конец игры. В наушнике раздались радостные возгласы - "Джангл" стали победителями.
       Игрок апельсиновых улыбнулся и, оттолкнувшись от стены, полетел к своему выходу. А Мика продолжала следить за мужским силуэтом, затаив дыхание.
       На выходе из игровой зоны Первый подошел к новенькой, снова осмотрел с ног до головы и снова-таки хмыкнул - одобрил. А уж затем все дружно стали похлопывать Мику по плечу. Жаль, костюм не защищает от синяков.
       - Но ты все равно сидишь на приколе запасных, - донеслось уже из-за поворота.
       А Мике большего и не надо.
      
       Следующий день ознаменовался конкурсом кулинарных искусств. Строгий экзаменатор стоял, нахмурив брови, и сосредоточенно водил стилусом по экрану планшета. Старый перец - старые гаджеты.
       - Первое задание - пирог! - провозгласил экзаменатор. Сидящие на скамье недовольно замычали.
       Грюгонские ингредиенты - крайне несговорчивы. Если не сумеешь их приручить, вместо выпечки получишь выговор. От экзаменатора и от всех, кто останется в состоянии говорить.
       - Кто идет? - учитель стрельнул глазами в притихших игроков.
       Команда зашушукалась, парни начали подталкивать девчонок.
       - Идет Третья... Вада, - исправился Первый, глядя на темноволосую девушку. Экзаменатор кивнул, ставя галочку у себя на экране.
       - А чего я? - возмутилась красавица, подскакивая с места. - Пускай вон новенькая идет.
       Последние слова затерялись в шуме падающей посуды. Транспортирующий составляющие для пирога помощник не справился с управлением тележки, и гора кастрюль и подносов грохнулась на пол. Команда громко рассмеялась.
       Мика не была любителем постоять у плиты, но помнила много из того, чему учила мама еще до поступления в академию. Посему решила, что не пропадет, и смело шагнула к печи. Вета, дернув подругу за рукав, усадила Ваду обратно на место.
       Пока новенькая колдовала над тестом, игроки "Джангл" поддерживали подругу:
       - Не переборщи с кнэгом, будем потом ловить шарики по комнате.
       - А может зеленого побольше? Лицо в тон костюму - очень даже ничего!
       - А на второе приготовим льйийе, дадим Четвертому и будем играть в "Крокодила".
       Каждая шутка сопровождалась взрывом смеха. Экзаменатор лишь кривил губы, но не проронил ни слова.
       Экзекуция прервалась внезапно, когда печка сказала: "Дзинь!"
       В комнате воцарилась тишина. Контролер кликнул выключателем, отделяясь от общего пространства защитным экраном. Девушки медленно переместились за спины парней.
       Улыбающаяся Мика протянула руку к клапану открытия дверцы. Напряжение росло с каждой секундой ожидания. Даже Первый нервно сжал кулаки, приготовившись к худшему.
       Легкий щелчок взорвал тишину. Все разом пригнулись, пряча головы в коленях. А смеющаяся новенькая с кряхтением достала из печи высоченный корж - ровно по размерам самой духовки.
       - Ура! - хором закричали игроки черно-зеленых и ринулись помогать Мике.
      
       Окна директорского кабинета выходили аккурат на игровую сферу.
       - Ну, что, Мика? Ты согласна?
       Ответа ждали все. И директор. И два игрока команды "Мо-Рины", предложившие новенькой стать заменой травмированного геймера. И сама Мика ждала - пыталась разобраться: согласиться ли ради зачета либо ради серых глаз?
       - Хорошо, - тихо произнесла девушка и тут же услышала одобрительный возглас.
      
       - Умник, что у тебя? - Красавчик успевал делать много дел сразу: задавать вопрос, помогать с ремнями Мине и игриво поглядывать в сторону Мики.
       Смущенно отводя взгляд, новенькая принималась с еще большим усердием затягивать шнуровку ботинок.
       - А у нас все просто на сегодня. Работаем в парах, - очкарик водил пальцами по видимому только ему экрану, расставляя фигуры игроков.
       - Чур я с новенькой, - подскочил Красавчик к девушке, одергивая куртку и вытягиваясь по стойке смирно.
       - Нет, Красавчик, Мика не в твоей весовой категории, - не оглядываясь, отсек Умник, - Рёша будет с ней в паре.
       Обидевшись на определение "не в твоем весе", самый высокий из игроков вернулся к усмехающейся Мине.
       - Зато мы с тобой всегда в одной весовой, - сгребла девушка напарника и заключила в крепкие объятия.
       Рёша подошел к новенькой. Мике пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть своего партнера по "Джи-Джи" повнимательнее.
       - Все очень просто, - серые глаза парня ласково щурились, словно он смотрел не на девушку, а на звезду, - слушай Умника. И если будут дельные идеи - предлагай.
       Мика кивнула и приняла предложенную руку помощи.
       Целый час времени отводился для "слепой" тренировки. Никто из конкурирующих команд не имел возможности подсмотреть за тренировкой противников.
       В коллективе "Мо-Ринов" Мике понравилось куда больше. Она даже умудрилась стереть неприятное чувство предательства, что испытывала по отношению к брошенной команде черно-зеленых. И даже избавилась от противного послевкусия угрюмых и уничижительных взглядов Первого и Веты.
       Пускай по именам здесь никто друг друга не называл, зато у всех были приличные ники. Красавчик. Высокий, широкоплечий, темноглазый и темноволосый, шумный, веселый энерджайзер. Мина. Большая, добрая, сильная, бой-баба. А "Миной" назвали ласково, потому как изначально грозились звать "бомбой". Умник. С ним все просто: гений электроники, стратег, хохмач, организатор. Беба и Биба - сестрички-близняшки. Молчаливые соглядатаи и заводные танцовщицы. Вечно отвлекающий фактор. Рёша. Капитан, как ни странно. Администратор и идейный вдохновитель. И травмированный сейчас Горошек. Маленький, кругленький и крайне приставучий. Гремучая смесь всех вместе взятых игроков команды.
       У "Джанглов" все было по-другому. Авторитетный диктатор Первый и все остальные - от Второго до Восьмого - ни мнений, ни идей. Только беспрекословное подчинение.
       - Грави-поля, как ты знаешь, появляются хаотично, - вещал в наушник Мики Умник, - поэтому не стоит их избегать, а лучше пользоваться их свойствами.
       - Спасибо Умник, дальше я сам, - отозвался Рёша и переключился на напарницу.
       Мика с трудом понимала, о чем говорит ее капитан, больше полагалась на его опыт и собственную интуицию. Работа в паре была похожа на танец. Рёше приходилось ежесекундно держать новенькую как в поле зрения, так и в поле близкого контакта. Прижимая к себе спиной девушку, капитан отталкивался от буев, и вместе с новенькой скользил и кувыркался в грави-полях.
       В гравии-поле с коэффициентом притяжения Марса Мика почти застывала на месте, в поле притяжения Земли - падала в пустоту, в поле Юпитера постоянно меняла направление движения, словно магнитная стрелка, не в состоянии определиться на какой из двух Северов показывать.
       Капитан оберегал девушку от ударов, позволял улететь на расстояние вытянутой руки - не дальше, объяснял, как увернуться от выстрела из Н-блока и все больше веселил народ, когда не мог подобрать слов, когда сдавливало грудь от одного прикосновения к Мике.
       Когда "слепой" час закончился, Умник предупредил игроков, чтобы не увлекались и тренировались далее поодиночке.
       - Если хочешь, можем полетать вместе еще, - предложил Рёша.
       Мика не смогла ответить "нет".
       Конечно же, на тренировки претендентов на первые места слетелись посмотреть и другие команды. Первый кусал губу, следя за тем, как весело парят в невесомости новенькая и капитан "Мо-Ринов". А рядом с Первым стояли его подопечные и язвили.
       Очередной полет Мики прервался внезапным появлением широкого грави-поля Земного образца. Новенькая летела медленно, потому что оттолкнулась слабо, поэтому и получилось так, что Джи-поле мгновенно завладело женским телом и потащило на огромный буй.
       - Мика! - Рёша бросился наперерез и тоже попал в грави-поле. На огромной скорости, вращаясь и переворачиваясь, клубок из двух тел мчался к преграде.
       Удар был настолько сильным, что у Мики потемнело в глазах. Кисть руки резанула боль.
       - Мика! Мика! Все нормально? - капитанские глаза пытались найти ответ на спокойном лице напарницы. - Сильно ударилась?
       Мике пришлось поморгать, чтобы отогнать назойливых светляков. Джи-поле уже ушло, и теперь Рёша мог безопасно транспортировать пострадавшую к своим воротам.
       Первым делом капитан усадил Мику у стены, сдернул защитные перчатки с себя и с девушки. Мика невольно вскрикнула, когда Рёша потянул за ткань.
       Пальцы обеспокоенно бегали по тонкой руке, изучая повреждения. Мике оставалось только терпеть. И ради той теплоты и заботы, что лились из серых глаз, она готова была терпеть вечно.
       - Перелома нет. Только ушиб, - констатировал капитан, согревая тонкие пальцы в своей ладони.
       В очередной раз Мика заглянула в лицо капитану и потерялась. Ушли в неизвестность боль и тревога, испарились поля и игроки, исчезли ворота и игровая сфера. Не было ничего вокруг. Только взгляд. И тепло руки.
       - Вау! Вот это да! - раздалось из-за ворот.
       Умник во всю таращился на плоский экран в руках, переводил ошалевший взгляд с капитана на прибор и восхищался увиденным. Мика дернулась было, но Рёша не позволил забрать руку. Так и стоял на одном колене перед напарницей, вопрошающе взирая на Умника.
       - Ваши поля, Рёша, я такого еще не видел. У вас защита усилилась! Раза в два, как минимум! Мина, Мина, давай-ка к ним! И перчатку сними.
       После некоторых колебаний, Мина все же присоединилась к парочке. Скептично подняла бровь, но руку все же протянула, освободив от одежды.
       - Вау! - снова выдохнул Умник, таращась на экран. - Вот это уровень! Так все, закругляемся...- по-воровски обернувшись, вплыл в ворота, и помчался к себе.
      
       Несколько дней спустя директор снова спрашивал Мину, согласна ли она с таким решением?
       - Ты же понимаешь, у тебя травма - пустяк, а ребятам нужна помощь. Горошек... тьфу ты, Гера уже очухался и тебе снова придется сидеть на приколе запасных. А "Джанглы" выйдут из игры вовсе, если не будет полного состава. Станешь на одну игру на место Второго, получишь зачет и все - гуляй космос.
       Заведующий допподготовкой жалобно заломил брови. Рёша стоял далеко, на лицо его падала тень, но Мика чувствовала, как на спине выгорает дыра от чужого взгляда. Первый стоял с лицом победителя. Главный был абсолютно прав. И снова от чувства предательства засосало под ложечкой. Мика колебалась.
       - Командир? - обратился в начальству Первый. - Позвольте напомнить, что зачислена Мика в команду к нам, а к "Мо-Ринам" перешла на время, чтобы поддержать форму команды. Мы милостиво позволили конкурентам попользоваться нашим человеком. Теперь их очередь проявить благодушие и вернуть нам нашего члена команды. Разве я не прав?
       Сердце новенькой готово было выпрыгнуть из груди. Он прав. И если откажется - не будет ни зачета, ни победы.
       - Хорошо, - девушка опустила голову, и ее согласие еле услышали.
       - Ну, вот и отлично, - Первый по-собственнически обнял Мику за талию и пошел на выход, - вопрос решен. Удачи, коллега.
       В коридоре Мика попыталась вырваться, но Первый не позволил. Грубо толкнул к стене, прижал всем телом и громко зашептал на ухо:
       - Теперь мы полетаем, девочка, будешь моей Второй в команде и вселенная-знает-какой в постели. Поняла? Тебе необходимо поднять дух команды, а дух команды полностью зависит от настроя капитана. Так что, вперед, будешь поднимать мне настроение. А заодно и дух команды.
       Мика пребывала в оцепенении. И даже, когда Первый отпустил ее и ушел, оставив одну, еще долго стояла, вжавшись в холодный бок коридора.
       До финального боя оставалось меньше недели. Усиленные тренировки и повышенное внимание со стороны Первого выбивали Мику из колеи. Попытка поговорить с Ветой провалилась - та злилась на подругу за то, что новенькая отбила командира. Похабные шутки, прилюдные зажимания, угрозы закончить начатое в коридоре - все это морально изматывало. Выпускница не могла дождаться финальной игры. С Рёшей больше не встречалась.
      
       Финал назначили на вечер. Игровую сферу драили роботы. Команды отдыхали.
       Мика стояла на смотровой палубе и наблюдала за медленным вращением хвостовой части академического комплекса. Металл поручней приятно холодил руки, замораживая безумный бег мыслей. Перед глазами стояло лицо капитана черно-оранжевых. Мика не заметила, как сзади подошли.
       Две крепкие руки зажали тисками. Горячие губы оказались в опасной близости, ухо обожгло дыханием.
       - Опять одна, птичка? Тихо! - Мику пригвоздило к поручням, в бедро уперлось что-то твердое. И это явно был не Н-блок. - Думала сбежишь от меня, пташка? Улизнешь от исполнения прямых обязанностей.
       - Пусти...
       - Тихо. - Первый не прекращал поступательных движений, все сильнее прижимаясь к девушке. - Очень хорошо, что ты нашлась так вовремя... шестая мне так надоела...
       Мика попыталась увернуться от влажного языка, стыд сковывал тело.
       - Пусти! - Второй все же удалось вывернуться.
       Уже выбегая из дверей смотровой, Мика столкнулась в подругой. Та мельком глянула на довольное лицо Первого и, развернувшись, последовала за новенькой.
      
       За несколько часов до старта на комм пришло сообщение с вызовом к директору.
       - Всех вызвали? - удивился Первый, когда неразговорчивая гурьба обнаружилась на подходах к кабинету начальства.
       В кабинете сидели представители властных структур, как обычно бывает на заключительных боях. Сам кабинет, чтобы вместить больше людей, расширил свои границы за счет соседних помещений.
       Сюрпризом было увидеть среди присутствующих игроков команды "Мо-Рины".
       - Мика Рич, вас обвиняют в краже планов игры и передачи оных игрокам команды конкурентов. - Прозвучал громовой голос.
       Сердце упало в пятки. Тем временем судья озвучивал:
       - Сегодня в комиссию поступила претензия о недобросовестном исполнении обязанностей члена линейки, намеренном вредительстве репутации и общему делу. Проверяющий зафиксировал факт хищения личных материалов команды с целью дальнейшего извлечения личной выгоды. Идентификатор определил время и место работы субъекта хищения. Подтвердил факт хищения и перемещения файлов. Так же есть показания свидетеля. Добровольное признание вины облегчит вашу судьбу. Дисциплинарное взыскание. Пересдача последнего зачета со следующим выпуском. Команда-соучастник будет снята с финальных игр и объявлена проигравшей. В случае признания Микой Рич себя невиновной в содеянном, процесс разбирательства будет назначен на после игровое время, обе команды снимаются с участия в финале и будут внесены в списки аутсайдеров. Вам все понятно? Мика Рич, вы признаете себя виновной?
       - Да. - Не раздумывая выпалила Мика. Слушатели сдавленно выдохнули. - Я признаю себя виновной в краже. Но команды-соучастника не существует. Файлы никому не передавались.
       - Вы будете взяты под стражу до момента финального сигнала игр. Команда "Джангл" будет пополнена участником из резерва. Команда "Мо-Рины" может быть свободна.
       - У меня вопрос, - вдруг возник Умник, - когда было совершено хищение и можно ли поговорить со свидетелем?
       - Все данные по делу находятся в свободном доступе. Дерзайте.
       Мика ни на кого не смотрела, но чувствовала каждый взгляд проходящего мимо.
      
       В комнате "Мо-Ринов" царил хаос по имени Красавчик.
       - Как она могла так подставить нас?! А своих как могла? - парень носился по помещению и почти рвал на себе волосы.
       Умник копался в файлах. Рёша стоял, упершись спиной в стену, и смотрел в одну точку. Остальные предпочитали молча поправлять костюмы.
       - "Джанглы" теперь легко выиграют! - не унимался Красавчик. - Нашу тактику она знает! И наверняка успела наговорить всякого своему новому хахалю!
       - Красавчик! - одернул геймера капитан команды и одним взглядом заставил замолчать.
       - А ведь даже если она невиновна, но признала себя виновной в краже, она все равно спасла наши шкуры, - вклинился Умник, не поворачиваясь к собеседникам. - Сказала бы - не виновна, и обе наши команды оказались бы в черном списке. А она через некоторое время - после расследования - вышла бы чистенькой из воды. Если бы хотела навредить нам, сказала бы, что передала украденные файлы. И тогда нам бы финал пришел. Но не тот. Ради разбирательства игру бы не остановили. Так что она взяла вину на себя только ради того, чтобы спасти обе команды.
       Умник крутанулся на стуле, оторвавшись-таки от экрана.
       - Она ведь не ради него так сказала, - все дружно проследили за взглядом Умника - на капитана, - она ведь ради тебя...
       Рёша одним резким поворотом головы пресек дальнейшее развитие темы. Умник тут же вернулся к прерванному делу.
       - Линейки, готовность пять минут, - прозвучало из-под потолка.
       Геймеры поднялись со своих мест.
       - Пойдем, Умник, нечего там высматривать, - Красавчик похлопал по плечу друга и вышел в коридор.
       Когда голос сообщил о минутной готовности, "Мо-Рины" стояли у закрытых ворот. В этот раз все были крайне тихими. Только Умник продолжал таращиться на экран:
       - Ух ты ж...
       - Тридцать секунд... - металлические слова улетели в открывшиеся ворота.
       - Так она же невиновна!
       - Десять... девять... восемь...
       - Умник, бросай комм!
       - Три... два... один...
       Уже на лету самый смекалистый в команде рассказывал историю.
       Свидетель дал показания, что видел выходящую из кабинета Первого обвиняемую именно в тот момент, когда готовился первый грюгонский пирог. Идентификатор действительно принадлежал Мике, и был использован в указанное время. Но по данным экзаменаторского планшета в это время зачет по кулинарии сдавала Вада, а в реальности - Мика. То есть кто-то другой, подделав идентификатор или просто одолжив его, подставил девушку. Ну, а если учесть, что свидетель дал ложные показания, значит, он сам не присутствовал во время кражи на кулинарном зачете. И не знал, кто в какое время пек пироги. Мика ничего не крала! И не могла никому ничего передать! Она просто спасала друзей.
      
       Мику отправили в комнату ожидания. Девушка сидела, облокотившись на край разложенного кресла, положив голову на руки. В голове роились мысли. Целый год придется перебиваться локальными заработками. Либо сидеть у родных на шее. Диплом ей в этом году не светит, как и дальнейшая высокооплачиваемая работа.
       Кто же так подставил?
       - Мика Рич? - девушка медленно перевела взгляд на появившегося в дверях конвоира. - Обвинения сняты. Вы свободны.
       Глаза расширились от удивления, а из горла вырвался хрип:
       - Кто?
       - Вета Скандинская и Джал Питра.
       Мика качнула головой - вот как все просто. Ревность. Вета подговорила влюбленного в нее Джала, тот украл во время зачета файлы. Но тогда, думала Мика, Вета наверняка хотела продать планы конкурентам. А тут подвернулась совсем другая история - отомстить подруге и неверному мужчине.
      
       Рёша нервничал и сбивался с ритма. Обнаруженное недавно свойство защитных полей - усиливаться при "прямом" контакте с кожей напарника - вывело "Мо-Ринов" в лидеры, но отвлекающие от игры мысли про Мику мешали довести дело до победного конца. Спрятавшись за буй, капитан черно-апельсиновых попытался унять сердце и взглянул на часы над воротами. До конца игры оставалось еще несколько минут.
       Рёша зажмурился и помотал головой в надежде, что мысли разбегутся. А когда снова открыл глаза, заметил новую фигуру в круглом окне ворот.
       Прижавшись всем телом к холодному металлу, на игроков черно-апельсиновой команды, стараясь не дышать, смотрела Мика. И Рёша понял, что даже если его банда проиграет, ему достанется самый сладкий приз из всех возможных в жизни.

    29


    Ясмина Вк-5: Дождь всегда не вовремя   24k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза

    Как же дождь всегда бывает некстати! Он случается именно тогда, когда машина отдана в ремонт, а утренняя планерка перенесена на более раннее время, потому что после обеда шеф улетает в командировку, когда нерешенных дел сваливается целая куча, так что вечером вместо любимого сериала приходится работать допоздна, и конечно, не выспаться, не суметь подняться по звонку будильника, вскочить, безбожно проспав, собраться за двадцать минут, оставить в раковине немытую чашку, выбежать из дому в новой шубке и обнаружить вместо легкого приятного морозца оттепель и гадкую морось, но побояться возвращаться за зонтиком, перемазать в слякоти замшевые сапоги, сразу скисшие, будто сшиты из мокрых хомячков, втиснуться в набитый вагон метро, как сотой селедке в шпротную баночку, и только тогда подумать, что стоило поехать на такси...
    Сказать, что Надя злилась - значит соврать. Она исходила бешенством. С ненавистью читала навязчивую рекламу, облепившую стены и даже потолок, гневно отбрасывала с лица раздуваемые сквозняком волосы, яростно комкала перчатки и сумку одной рукой, а другой злобно сжимала над головой поручень, которому, правда, ее эмоции были до сиреневой звезды. Равно как и другим пассажирам, вполне вероятно, пребывающим в таком же расположении духа.
    После холода и сырости, с позволения сказать, зимы, в толкучке метро сразу стало невыносимо жарко. Надя почувствовала, как взмокла под мышками свежая, старательно наглаженная блузка, и возвела взгляд к небесам, гадая, сколько еще неприятностей может произойти за одно утро. И только когда она решила, что хуже уже некуда, выяснилось, что большего заблуждения с ней в жизни не случалось.
    К концу линии народ слегка рассосался, и Надя рухнула на сиденье, мечтая хоть пару станций проехать спокойно. Не тут-то было!
    Сквозь лязгнувшие двери в вагон проникли двое. По-видимому, мальчик и девочка. Сказать увереннее было трудно, поскольку поношенные, засаленные куртки и штаны, висящие на глаза лохматые светлые волосы с достаточным успехом скрывали пол, фигуру и возраст своих владельцев.
    Поезд тронулся, завывая в такт ускоряющемуся стуку колес, а старший, вроде бы, мальчик растянул гармошку и что-то заорал, безуспешно пытаясь перекричать метро. Младшая, девочка, извлекла старую кепку-бейсболку и пошла вдоль ряда пассажиров, протягивая каждому и поглядывая из-под длинных сосулек чёлки, словно болонка.
    Люди отводили глаза: кто брезгливо, кто деланно-равнодушно, кто стыдливо. Некоторые не выдерживали и со смесью жалости и недовольства лезли в кошелёк. Девочка лепетала неслышные слова благодарности, а жертвователи облегченно вздыхали, когда она проходила мимо.
    Надя поджала губы, расправляя помятые перчатки. У неё было твёрдое убеждение насчёт попрошаек: в стране нет нищих, бездомных, умирающих с голоду, и копейка на кусок хлеба никому не нужна. Это не раз подтверждало фырканье "несчастных старушек", которым доводилось подавать на паперти: дескать, маловато отжалела молодая, могла бы и больше. Старики и инвалиды получают пенсию, у детей есть родители. Наверняка брат и сестра прогуливают школу, но вскоре отправятся домой, переоденутся, умоются, и сядут за стол с маминым обедом. А маскарад нужен только потому, что папа отказался покупать дорогой мобильный или планшет, и ушлые детишки решили подзаработать сами.
    "Мои дети не будут так себя вести", - уверенно подумала Надя.
    Детей у неёе не было, зато имелось ясное представление о том, какими они будут.
    Однажды она заметила, что с интересом прочитывает в газетах рубрики для молодых мам, в ожидании своей очереди в салоне красоты вполне может полистать журнальчик вроде "Мой малыш", умиляясь фотографиями спящих розовых младенцев, а увлечённые рассказы замужних подруг о проказах чад перестали раздражать как прежде. И задумалась: а не пробуждение ли это материнского инстинкта?
    Впрочем, инстинкт оказался избирательным. Надя ловила себя на том, что с любопытством заглядывает в коляски, высматривая крошечные личики в розовых или голубых кружевах, солидно, как со взрослым, разговаривает с серьёзным пятилетним Фёдором, живущим по соседству, и иногда перед сном, свернувшись в уютный клубочек, воображает своего - будущего. Конечно, смешного, симпатичного, послушного, не по возрасту развитого - на зависть мамашам ровесников.
    Но те, которые скандалят в магазинах, требуя сладостей или игрушек, раздражали неимоверно. Отвращение вызывали неумытые, плохо одетые, сопливые дети - о, эти пресловутые сопли, вечная насмешка холостяков, избитый штамп, стоящий на больших семействах! Непослушные, вредные дети рождали желание отшлёпать от души, и тогда Надя решала повременить с вопросом о детях.
    Девочка-попрошайка постояла около нее минутку со своей кепкой и пошла дальше. А мальчик бросил исподлобья нехороший, оценивающий взгляд. Он продолжал выкрикивать слова песни, но глаза будто бы говорили: "Богатенькая, вон какая шуба и колечки, а рубля не даст. Все вы такие..." Надя отвернулась.
    Поезд вылетел на станцию, распахнул двери. Внезапно маленький попрошайка подскочил к Наде, ловко сдернул сумку с колен - и кинулся бежать.
    - Эй! - вскрикнула она, не ожидавшая такого оборота. Но шустрые дети были уже на платформе и улепётывали во всю прыть.
    Надя машинально выскочила из вагона и помчалась следом. "Документы!" - панически билось в голове. Плоды усилий нескольких дней, сложная и творческая задача, поставленная шефом, которая должна была увенчаться успехом на сегодняшнем совещании и, возможно, повлечь за собой поощрение... Не всё же нагоняи и выволочки получать, хотя и к ним уже привыкла.
    Без готовых бумаг Наде лучше на работе не появляться. Шефу не интересны форс-мажоры, он и слушать не станет о сломавшейся машине и беспризорниках. А ей, с пылящимся в шкафу дипломом учителя географии, ещё доказывать и доказывать свою способность быть экономистом...
    Скорее всего, детишки легко ушли бы от погони в лице тридцатилетней офисной дамы на высоких каблуках, но им навстречу в метро спускались толпы: пришел пригородный автобус. Мальчик стремительно лавировал между людьми и почти скрылся из виду, но девочка замешкалась, ее все время кто-нибудь толкал, протискиваясь вниз: из тоннеля доносился характерный приближающийся стук колёс.
    - Стой! - запыхавшаяся Надя схватила её за рукав. - А ну отдайте сумку!
    - Пустите меня! - тут же завопила девочка, отчаянно вырываясь. - Не трогайте, я вам ничего не сделала! Помогите!
    Надя вздрогнула: наверняка отработанный прием. Вон как натурально разыграно. Но пассажиры не спешили вмешаться: каждый торопился по своим делам. А может быть, вид хорошо одетой женщины и визжащей девочки вызывал ассоциации строгой мамы и капризного ребенка? Разбираться никто не хотел.
    - Ах, так? - сердито бросила Надя. - Пошли-ка. Не хочешь по-хорошему, сейчас я тебя сдам в милицию! - и потащила по лестнице.
    - Отпусти, тётенька, - заныла девочка, мгновенно сориентировавшись и сменив тактику. - Мы не виноваты, просто очень голодные... Хочешь, вот, возьми все, что есть, только пусти, - она совала Наде бейсболку с парой мятых купюр и размазывала слёзы по завешенному волосами лицу.
    - Ладно, не пойдём в милицию. Веди к брату, или кто он тебе. Вернете сумку - отпущу.
    Вместо того чтобы обрадоваться, девочка насупилась и перестала сопротивляться.
    - Ты чего?
    - Я не крыса. Своих не сдаю, - хрипло заявила она.
    Несмотря на неприятности, Надя готова была расхохотаться, так нелепо прозвучали слова матёрых зэков, известные обывателю по типовым персонажам телесериалов. Но что-то в голосе девочки не давало это сделать. Какая-то нотка, убеждавшая, что ребёнок не просто подражает героям любимых фильмов. По меньшей мере, она сама считает, что всё всерьёз.
    - Слушай, так не пойдёт. - Надя остановилась и попыталась взять себя в руки. - У меня в сумке документы, которые мне очень нужны. Меняюсь. Можете забрать деньги из кошелька, но верните всё остальное!
    - Правда, можем? - удивилась девочка. - Гонишь!
    - Нет. Там долларов сто пятьдесят, хватит вам на конфеты, жвачки и прочую чепуху надолго. А мне без этих бумаг просто... - Надя помахала рукой, пытаясь подобрать привычное ей слово.
    - Трындец? - понимающе подсказала та.
    - Именно.
    Попрошайка вздохнула, размышляя, но в конце концов с сожалением покачала головой:
    - Нет. Нельзя.
    - Значит в милицию, - жёстко сказала Надя. Она уже смирилась с тем, что опоздала на планёрку и провалила задачу, но дело так оставлять не намеревалась. И только сейчас сообразила, что в сумке дорогой мобильный, который важен не столько ценой, сколько справочником телефонов, а без него Надя окажется как без рук. Ещё паспорт, водительское удостоверение, документы на машину, которые забыла выложить. Мысль о том, как их придется восстанавливать, привела в ужас.
    - Ладно, - покорно кивнула девочка.
    И вдруг резко дёрнулась бежать. Надя чудом успела вновь поймать за грязный рукав.
    - Нет уж!
    - Да иду, иду, - пробормотала пленница, вновь расслабившись, когда попытка не удалась.
    Они шли по длинному, полутёмному подземному переходу, когда Надя заметила группу мальчишек:
    - А, вот и твой брат!
    - Блин! - испуганно вздрогнула девочка и попыталась спрятаться за Надину спину. - Опять Карим!
    - Какой Карим? Не морочь мне голову... - начала Надя, но через несколько шагов разглядела, что воришку сумочек окружила толпа смуглых кудрявых мальчиков, лет примерно от семи до пятнадцати - по виду, цыганят. Уперев руки в бока, один что-то грозно рычал, а другие толкались, дурачились и перебрасывались отнятой гармошкой.
    - Карим говорит, что метро - их бизнес, - пояснила девочка, шмыгнув носом. - И всегда нас с Днём караулит.
    Вдруг главный цыганенок ударил воришку в живот, так что тот согнулся и упал. Вырвав Надину сумку, он вытряхнул содержимое на пол. Другой с силой грохнул о стену гармошку.
    - Эй, вы! - закричала Надя, бросаясь вперёд. - Перестаньте!
    Заметив внимание взрослой женщины, цыганята подобрали кошелёк и мобильный, и мгновенно исчезли. Будто их и не было.
    Надя не заметила, как оказалась рядом с лежащим мальчиком. Он судорожно пытался вдохнуть, но ничего не получалось: лицо бедняжки побагровело, глаза вылезли на лоб. У Нади тряслись руки, когда она приподняла его голову:
    - Боже, что с ним? Нужно скорую!
    - Ничего страшного. - Девочка, которую Надя невольно отпустила, не стала убегать, а присела рядом и по-взрослому пожала плечами. - Под дых получил. В первый раз, что ли? Очухается.
    - Где мой телефон? Ах ты чёрт, его же забрали...
    - Да не дрейфь, говорю! Всё в норме. Меня сколько раз в живот били - жива же. Вон, гляди, День уже дышит.
    Мальчик со странным именем действительно сумел глотнуть воздуха, и зашёлся в раздирающем кашле. Его стошнило, но сразу после этого стало легче. Он оттолкнул Надины ладони.
    - Давай, зови ментов, - промычал, сев и отдышавшись. - Ты же ничего больше не умеешь...
    Надя взглянула на свои бумаги, разлетевшиеся веером на истоптанном полу подземного перехода, влипшие в грязь, и со вздохом стала собирать косметику, документы.
    - Зачем вы попрошайничаете, раз вас за это бьют? - проворчала она. Впереди ждало бесславное объяснение с шефом, но гнев куда-то улетучился. - И воруете...
    - Всё было продумано, - ответила девочка, - мы успели бы убраться, если б не ты.
    - Что ты с ней говоришь? - зло бросил её брат, утираясь рукавом. - Мы же для неё всё равно что мусор. Ну, скажи, что это неправда, скажи!
    Надя открыла рот, но задохнулась от возмущения:
    - Да как ты...
    - Пошли, Мышь, - отрезал он, поднимаясь с помощью сестры. - Все они одинаковые, бабы в шубах. И мужики в галстуках.
    - А ты чего ждал? - изумилась Надя, глядя на девочку, которой удивительно подходило это нелепое имя. Она выглядела худенькой, мелкой, остроносой, но глаза живо поблескивали из-под серых от грязи волос. Ни дать, ни взять, мышонок-несмышлёныш. - Что поглажу по головке карманников, которые украли у меня сумку и испортили столько труда?
    - Сама виновата. Нечего было смотреть, как будто испачкаться боишься... Я не ворую, ясно? А тут как замкнуло в башке, аж зубы свело... Был бы пистолет, заставил бы всех уважать нас с Мышью!
    Надя растерялась. Не нашла ничего лучше, как сказать:
    - Пистолет не уважают, а боятся.
    - Какая разница? - удивился мальчик. - Пошли, Мышь.
    Ребята собрали рассыпавшиеся из карманов Дня вещи: бумажки, ключи, батарейки, подняли треснувшую гармошку и двинулись к выходу. Они отчего-то угадали, что Надя передумала звать милицию.
    День шагал с независимым и презрительным видом, а Мышь не утерпела, обернулась. Но тут же будто устыдилась своего порыва, догнала брата и взяла его за руку.
    Неожиданно для себя Надя поспешила следом. Она все равно опоздала, теперь уже не важно, на час или два. Но она совершенно точно не простит себе, если не выскажет родителям детей всё, что думает об уделяемом брату и сестре внимании. Или хотя бы не убедится, что никакие Каримы больше не пристанут.
    - Я вас провожу до дома, - решительно заявила Надя.
    - Ой, не надо, - испугалась Мышь.
    - А пускай! - вдруг ухмыльнулся День. - Хочет показать, какая она добренькая. Пожалела убогих. Ну-ну.
    - Она же Петру Анатольевичу все растреплет, - громко прошептала Мышь брату на ухо. В голосе послышались дрожащие нотки.
    - Пусть треплет, - угрюмо ответил тот. - Не она, так кто-то другой.
    Мышь усиленно зашмыгала носом, пытаясь сделать вид, что и не думала плакать.
    - Не реви. Он всё равно бы узнал. Гармошка-то разбита. Как гитара в прошлый раз.
    - Петр Анатольевич - это кто?
    День сплюнул сквозь зубы и промолчал.
    Когда дети завернули в подъезд и вытащили из-за мусоропровода пакет с одеждой, Надя мысленно удовлетворённо кивнула: я так и знала. И непроизвольно перевела дух. На какой-то жуткий миг показалось, что брат и сестра приведут её в подвал к пьяным бомжам... Она не представляла, что делать в таком случае.
    Переодевшись и пригладив волосы, они сразу стали похожи на обычных ребят. Но только похожи.
    Шагая рядом по взъерошенным от ветра лужам, мимо забрызганных грязью машин и наглухо запертых газетных киосков, вдоль заполненных ледяной слякотью улиц и печальных мокрых деревьев, Надя гадала, что в облике брата и сестры не дает ей покоя. Одинаковые короткие стрижки? Поношенные, но чистые куртки? Плотно сжатые губы, слишком серьёзные лица?
    Она все поняла, только когда День открыл калитку с табличкой "Районный детский дом". Простая и безжалостная надпись будто вновь окатила Надю холодным декабрьским дождем. Только этот дождь, минуя защитные покровы, проник прямо под кожу.
    Ребята взбежали на крыльцо старого трехэтажного здания и, осторожно приоткрыв дверь, просунули внутрь головы.
    - Никого, - шепнула Мышь, - поперли!
    - Нет, - строго отозвался День, распахивая створку, - сначала вынос мозга. Эта для чего пришла, по-твоему? Пожаловаться.
    Девочка покорно потупилась, а ее брат мотнул головой в сторону обитой потёртой кожей двери с золотыми буквами "Заведующий":
    - Тебе туда. Не бойся, не сбежим.
    Надя ступила на темно-красную дорожку, что тянулась из конца в конец длинного полутемного коридора, и посмотрела на свои мокрые следы. Грозная дверь, утыканная заострёнными шляпками гвоздей, перетянутая лопнувшими кое-где струнами, вызвала странное, давно забытое чувство робости школьника перед кабинетом директора. Она оглянулась на детей. У Мыши глаза были вновь на мокром месте, День храбрился, изо всех сил изображая безразличие. Но Надя видела, что его тоже страшит предстоящий разговор.
    - Может, не пойдем к заведующему? - не очень уверенно сказала она. - Если вы пообещаете, что больше не станете попрошайничать в метро. Это опасно и...
    - Не пообещаем, - отрезал День, глянув исподлобья. - Не надейся.
    - Но зачем? - не выдержала Надя, схватившись за голову. - Вы же не голодаете, голые не ходите! Чего вам не хватает - дорогих игрушек? Неужели так сильно хочется, что ради этого стоит переодеваться в рванье, унижаться перед "бабами в шубах и мужиками в галстуках", терпеть побои цыган? Давайте я вам куплю телефоны, хотите? Или планшеты?
    День скорчил пренебрежительную гримасу:
    - Покупай, если не врёшь. Но в метро мы все равно пойдем.
    - Да почему?!!
    - Твоих подачек на всех не хватит. А нам дальше жить.
    - Ты ничего не понимаешь, - всхлипнула девочка. - Мы должны доказать, что сильные. Что нам плевать на всех. Что мы можем зарабатывать деньги! Тогда нас будут уважать...
    - Хватит болтать, Мышь, пошли к Петру Анатольевичу. Раньше зайдем - раньше выйдем.
    День не просто хотел казаться взрослым, вдруг поняла Надя. Он был им, несмотря на то, что ростом едва доставал ей до плеча. Он сам толкнулся к заведующему - но там оказалось заперто.
    Надя с Мышью хором перевели дух. И с опаской посмотрели друг на друга. Словно День обеим приходился старшим братом или боссом, и обеих мог заругать.
    Внезапно хлопнула входная дверь, и в коридоре появился немолодой коренастый мужчина в очках, в расстегнутом пальто и съехавшем шарфе, с торчащими от ветра редкими волосами. Увидев Мышь и Дня, он со вздохом облегчения утер рукавом взмокший лоб:
    - Слава богу! Живы? Здоровы?
    Мышь неожиданно скривила губы и бросилась к нему:
    - Петр Анатольеви-ич! - ревела она в голос, прижимаясь лицом к влажному пальто. - Прости-ите, мы гармо-ошку разбили...
    - Ну-ну, - заведующий одной рукой обнимал девочку, а другой тыкал в кнопки телефона: - да, это Семёнов. Дети нашлись! Да, отзывайте наряд, спасибо... - потом перевел взгляд на мальчика: - Как же так, Денис, опять сбежал с уроков и увел Машу неизвестно куда? Я ведь доверял тебе.
    День смотрел в окно большими, упрямыми глазами, заложив руки за спину.
    - Ладно, потом поговорим. А сейчас бегите, еще успеете на четвертый урок... Вы ко мне? - спросил Петр Анатольевич у Нади, когда ребята скрылись. - Они что-нибудь натворили?
    - Нет! - вздрогнула та, отведя взгляд от лестницы, на которой едва затих топот. - Я просто... проводила детей до дома.
    - Спасибо, - сказал заведующий, снимая пальто. У него была усталая, но искренняя улыбка. Она подошла бы Дню, если бы тот хоть раз вздумал улыбнуться. - Действительно признателен. Знаете, День с Мышью, э-э... то есть Денис с Машей у нас недавно, раньше они жили в другом городе. Адаптация в новом коллективе проходит непросто... Вы не торопитесь? Разрешите угостить вас чаем?
      
      Надя бросила ключи с сумкой на тумбочку, с трудом сняла сапоги и шубу. Упала на диван в комнате с твёрдым намерением больше не вставать. По крайней мере, сегодня.
    Никогда в жизни у нее не было более тяжёлого дня.
    Она все же успела появиться на работе до отъезда шефа. И выслушала о себе столько нелестного, что вместившая всё это голова распухла и, видимо, готовилась лопнуть. Виски пульсировали от язвительных замечаний. В ушах звенели смешки коллег. Темя ломило от мрачных перспектив.
    Наде придется долго, очень долго восстанавливать подмоченную репутацию. Иначе - увольнение с высокооплачиваемой должности, получением которой когда-то так гордилась. А это означает, что она не сможет снимать квартиру в столице. Но и в родной городок возвращаться некуда: в двухкомнатной квартире, где она выросла, живут мать, сестра с мужем и двое их детей. А старшая и успешная Надя, гордость семьи, стала заложником своей карьеры. Разве что Стас поможет?
    Хлопнула входная дверь, и Надину усталость будто рукой сняло. Сегодня же вторник, как она могла забыть! Этот вечер Стас всегда проводит с ней, объясняя жене, что ходит в спортзал. А что делать, если жена - совладелец бизнеса? Их брак всегда строился на расчёте, но развод означает делёж и почти наверняка крах дела, которому отдано столько лет жизни. Каково строить карьеру без поддержки со стороны, Надя знала как никто.
    И вот - понимала, сочувствовала, ждала. Третий год - так что же? "Разве за любовь не стоит бороться? - спрашивала она свое отражение в зеркале ванной, стыдливо стирающее слёзы вместе с тушью, когда Стас уходил домой. - Подумаешь, еще год или два, пока Стас не станет на ноги. Не так уж трудно. Главное, я знаю, что он любит меня".
    Радостно вскочив, она побежала встречать гостя.
    - Как здорово, что ты пришел! - закричала Надя, привставая на цыпочки, чтобы стащить колючий шарф и обнять за шею.
    Стас усмехнулся. Легко, одной рукой приподнял Надю, быстро чмокнул в губы:
    - Ты чего? Я же всегда прихожу по вторникам.
    "Какой же он высокий, сильный, красивый! - с восхищением думала она. - Когда Стасик рядом, никаких проблем нет и быть не может!"
    - Знаю, - сказала вслух, любуясь им, - просто я счастлива, что ты есть.
    - Да? - Стас заглянул в зеркало, быстро причесался, протянул шутливо: - Это настораживает. Похоже, тебе от меня что-то нужно. Признавайся, я угадал?
    Надя опустила ресницы. Шаловливый задор внезапно пропал.
    - Да, - пробормотала она, - наверное, да. Но давай поговорим об этом позже. Кажется, у тебя в пакете вино? Идем ужинать.
    Зажженные свечи и бокал красного вина помогли расслабиться, согреться. Надя смотрела на ровно тянущийся вверх язычок пламени, но ловила себя на том, что думает не о Стасе, а о Мыши и Дне. Интересно, что они делают по вечерам? А завтра - не удерут ли снова кому-то что-то доказывать?
    - Никому не запрещается навещать детей, - неохотно сказал Петр Анатольевич в ответ на Надин вопрос. - Но буду откровенен: не стоит вам приходить. И подарки дарить не надо.
    - Почему?
    - Видите ли, у вас наверняка напряженная, занятая жизнь. Вам понравились ребятишки, вы их пожалели. Но со временем заботы вновь захлестнут, ваша семья, друзья станут требовать внимания, и у вас не будет находиться времени приезжать в детдом. Не спорьте, так всегда и случается. А дети - они ведь могут привязаться к вам, начать надеяться на что-то большее. Не стоит причинять им лишней боли.
    Надя не хотела верить. Здесь было что-то не так, неправильно, нелогично... Неужели она не должна больше видеться с Мышью и Днём, не может помочь, не смеет полюбить? Неужели только благотворительные взносы на счет с безликой цепочкой цифр?
    - Так что тебе нужно? - прервал ее мысли Стас. - Прямо заинтриговала, говори, не томи!
    - Ребёнок, - неожиданно даже для самой себя призналась Надя. - Я хочу ребёнка.
    Стас перестал улыбаться.
    - Здрасьте, приехали! - опешил он. - С чего бы вдруг?
    - Не вдруг, - покачала головой Надя, - давно. Я хочу семью. Настоящую. С детьми, собакой, разбросанными игрушками, мультиками, визгом, соплями - обязательно с соплями! - мокрыми пелёнками, походами в цирк - знаешь, сколько я не была в цирке? Я хочу выбирать коляску, отпрашиваться с работы на утренники в садик, проверять уроки, ругать за двойки...
    Слёзы все-таки налились, как Надя ни сдерживалась, и скользнули по щекам. Почему она раньше не догадалась, чего ей не хватает в жизни? Это же так просто. Одно слово: ребёнок. Но оно значит целый новый, неизведанный мир, к которому так хочется прикоснуться, стать в нем своей, необходимой... Вот только достойна ли она чуда?
    - Слушай, не надо истерики и этого пафоса, - расстроено протянул Стас. - Мы с тобой много раз об этом говорили. Все будет, но не прямо сейчас. Ты же не хочешь, чтобы из-за одного каприза я разрушил то, что строил столько лет? Между прочим, строил наше с тобой будущее.
    Надя спокойно посмотрела ему в глаза.
    - Нет. Ваше с женой.
    - Ну, знаешь! - Стас вскочил, со стуком поставил бокал. - Такого я от тебя не ожидал. Думал, ты умнее, и не идешь на поводу у своих капризов. Позвони, когда успокоишься.
    Дверь с грохотом захлопнулась.
    А Надя с удивлением поняла, что не ощущает потери. Терять просто оказалось нечего. Кроме иллюзий.
      
      Вещей оказалось не так и много - две большие сумки. Ключи оставить на тумбочке в прихожей. Заявление на увольнение написано, завтра будет на столе у шефа.
    А вот - самое главное. Синие корочки педуниверситета, что венчали полуоформившиеся, детские еще мечты о школе, ясных глазах учеников, их любознательности и наивности, их доверии и упрямстве, прилежности и лени... Но учителям слишком мало платят, и однажды мир столицы, Стасика и бизнеса втянул в свое холодное, равнодушное нутро.
    Надя содрогнулась от мысли, что если бы не сегодняшняя встреча в метро, она могла бы так и не узнать, где её место в этой жизни. И годами тщетно гнаться за чужим, украденным счастьем.
    Она достала еще один лист бумаги. "Заведующему районным детским домом Семенову Петру Анатольевичу. Заявление. Прошу принять меня на должность учителя географии и круглосуточного воспитателя... с предоставлением комнаты в детском общежитии... Дата. Подпись".
      - Не думайте, что так легко избавились от меня, День и Мышь, - кивнула она своему повеселевшему отражению в зеркале. - Я еще научу вас улыбаться.

    30


    Снежанна Вк-5: Сколько весит счастье?   15k   Оценка:9.46*9   "Рассказ" Проза

    Сколько весит счастье?

    Я задумчиво смотрела в окно на падающие снежинки и считала, что все в моей жизни уже состоялось. Муж, сын, работа. Все стало одинаковым, ежедневным круговоротом по намеченной схеме. Мне почти сорок, брак стал рутиной, муж бегает по молоденьким девочкам, думает - я не знаю. Помню, года четыре назад, когда узнала впервые - закатила скандал. Муж клялся: "бес попутал", "это все алкоголь", "только один раз", "больше никогда". И я поверила. Во второй раз скандал тоже был, но уже тише. А после третьего - начала делать вид, что не замечаю. Стало не так больно, появилось безразличие. Мы почти не видимся, ограничиваясь "пока-привет", даже спим под разными одеялами, каждый на своей стороне кровати. Живем как соседи, по привычке и ради сына. Который, впрочем, скоро закончит учебу и уйдет в самостоятельное плавание.
    Я уже и забыла, когда последний раз выбиралась куда-то. Кажется, на корпоратив Восьмого марта. Так и выходит: Восьмое марта да Новый год - вот и все разнообразие. Два раза в год можно купить новое платье, сходить в салон, сделать прическу и маникюр. Да и то - перед заклятыми подружками на работе показаться. Такова специфика работы в бабском коллективе. А кто еще заметит, что ты в чулках не за сто рублей, посчитает все лишние килограммы, заметив преувеличено добродушно: "Это платье тебя удивительно стройнит". А потом спросит про крем для рук, который "так замечательно разглаживает морщины".
    Я нахмурилась. Может ну его, этот корпоратив? Лучше селедку под шубой на завтра сделаю. Сын любит... Хотя, он с друзьями Новый год встречать будет.
    Что я, давно коллег из соседнего отдела не видела? Впрочем, наш НИИ был довольно большим, и с некоторыми можно было встретиться только на таких вот мероприятиях. Нет, надо пойти. Зря что ли четыре часа в салоне проторчала. А муж даже не заметил... Ну и ладно! Я оделась, достала любимые туфли на шпильке, которые ношу только по праздникам, и с удовольствием отметила, что они пришлись впору. Положив их в пакет, натянула сапоги и шубу.
    - Буду поздно, - крикнула уже от двери по привычке. Наверное, муж что-то буркнул в ответ. Сейчас и сам куда-нибудь слиняет. Мы давно друг перед другом не отчитываемся.

    До ресторана добралась на такси. Показав на входе приглашение, прошла в гардероб, где оставила обувь и верхнюю одежду.
    Довольно большой банкетный зал сверкал огнями и яркими украшениями. Не обошлось и без елки, стоящей в центре той части, что была отведена под танцы. Настроение понемногу начало улучшаться. Подсела к своим дамам за столик. Послушала речь руководства. Ага, все как всегда - нам было трудно, но мы выжили, будет еще труднее, но наше руководство самое руководящее и всех спасет. За речь дружно выпили. Потом началась раздача грамот. И зачем нужны эти разноцветные бумажки? Лучше бы премию выписали...
    За грамоты тоже выпили. Приглашенный тамада, то есть ведущий вечера начал сыпать тостами, шуточками, устраивать конкурсы. После пятого, а может и шестого тоста - кто ж их считает - началась танцевальная перемена. Народ, подогретый спиртным, высыпал на танцпол. Постепенно все перемешались. Чертежники и АйТи-шники, в основном мужчины, передвинулись поближе к "дамской" бухгалтерии и рекламщикам.
    Вторая часть банкета началась с вызова Деда Мороза и Снегурочки. Взрослые мужчины и женщины кричали "Сне-гу-роч-ка! Дед Мо-роз!" с не меньшим энтузиазмом и задором, чем малые дети на Елке в детском саду или школе. Я, было, присела за столик, не желая участвовать ни в хороводе, ни в других детских забавах. Но Дед Мороз вместе с внучкой и ведущим дружно согнали всех с мест и буквально заставили принять участие. Вскоре, поддавшись всеобщему веселью, я уже вместе со всеми выкрикивала отгадки на детские загадки, играла в игры. А Дед Мороз, почему-то, проявил ко мне повышенное внимание. В хороводе все время оказывался рядом со мной, кидал мне снежки, выбирал меня парой в ручеек и, кажется, подыгрывал в конкурсах. В результате, у меня оказалось штук пять магнитов на холодильник, свеча - символ года и еще какая-то новогодняя ерунда.
    С раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, мы вернулись к столику. Оказалось, что наш состав значительно изменился. Теперь примерно половину составляли мужчины.
    - А ты-ж чего своего не привела? - наклонилась ко мне Тоня, одновременно строя глазки своему кавалеру.
    - Какого еще своего? - я сделала глоток вина, наслаждаясь терпким вкусом и тем, как оно приятно охлаждает.
    - Да Деда Мороза, - Тоня ехидно улыбалась, - это все заметили, как он к тебе клеился. Ты хоть знаешь, что это... - часть фразы потонула в очередном тосте от снова занявшего свое место ведущего, - ...партнер.
    - А мне все равно. Не знаю и знать не хочу. Я пришла повеселиться, и я повеселилась, - мне действительно было не важно, кто там под маской Деда Мороза. Я и флиртовать с ним не собиралась, и сумею поставить его на место, если он вздумает перейти границы приличий.
    С видом: "Ну, от меня-то ты ничего не скроешь", - Тоня отвернулась к своему кавалеру. А мне вдруг нестерпимо захотелось курить. Вообще-то, я избавилась от этой привычки довольно давно, лет семь назад. Но вот сейчас захотелось втянуть в себя чуть горьковатый дым, почувствовать осадок на языке... Я решительно встала и пошла к выходу из зала. Нет, курить, конечно, не стану, но хоть подышу дымом, а сначала посещу дамскую комнату.
    Наверное, все таки, я выпила больше чем думала. Иначе как объяснить то, что я заблудилась? Пошла искать туалет, а нашла полутемный коридор с несколькими закрытыми дверями. Заглянув в одну из них, обнаружила гримерку. Но и это меня не остановило. Куда в этот момент подевалась моя обычная практичность и рассудительность? Почему вместо того, чтобы развернуться и пойти назад, я пошла вперед? Но не успела сделать и пары шагов, как следующая дверь распахнулась, угодив прямо мне в лоб. И пусть удар оказался не очень сильным, но довольно ощутимым.
    - Извините, - сказал кто-то приятным басом. Я подняла глаза и почти не удивилась, увидев Деда Мороза. Он был все в том же костюме, только без варежек.
    - Ничего, - я потерла лоб, - сама виновата. Я заблудилась.
    - У меня в гримерке есть лед, - Мороз улыбнулся, - надо приложить, чтобы не было синяка.
    В его серых глазах, под наклеенными густыми белыми бровями, мела метель, она закружила меня, заворожила и заставила послушно пойти за незнакомым мужчиной. В гримерке царил полумрак, лишь неярко горела лампа у столика. Едва за мной закрылась дверь, как Мороз прижал меня к стене и поцеловал. На языке появился привкус коньяка и чего-то еще, смутно знакомого. Да и запах, шедший от шубы Деда Мороза, навевал какие-то воспоминания. Только проанализировать ощущения мне не позволили.
    - Ты сама пришла сюда, - прошептал мужчина, задирая мое платье. А я рассмеялась.
    - Что? - Мороз чуть отстранился, удивленный моей реакцией.
    - Борода, - чуть не плача от смеха, смогла произнести я, - она щекочет.
    Тогда он стянул бороду вниз, оставив ее под подбородком, и снова меня поцеловал. Вот тогда мне стало не до смеха. Уж не знаю, в чем тут было дело - в длительном отсутствии секса, в пикантности ситуации (о, секс с незнакомцем в темноте), а может в его слишком умелых действиях... Казалось, ему известны все самые чувствительные точки моего тела. Я отменила все запреты, сняла все печати и позволила себе чувствовать. Чувствовать его теплые мягкие губы, жадно ищущие руки, возбужденное дыхание и жаркий чувственный шепот.
    Да, я забыла, что секс может быть таким... чудесным.
    Дыхание медленно восстанавливалось, а на губах играла блаженная улыбка.
    - Я в душ и переоденусь, - прошептал Мороз, легко касаясь моих губ. - Не уходи.
    Он исчез за дверью, а я вернулась в реальность. Да, произошедшее было чудесным, восхитительным, и я рада, что так получилось. Но тут ключевой момент - прошедшее время. Поэтому, я одернула платье, нашла брошенную сумочку и выскользнула в коридор. Мне без помех удалось найти выход и покинуть ресторан. Минут через сорок меня встретила темная квартира. Как я и думала: сын где-то с друзьями, а муж... Хорошо, если ночевать придет.
    Раздевшись, прошла в душ, включила горячую воду. Тело наполняла легкость, а на душе было необычно светло и радостно. Я вдруг поняла, что так больше нельзя. Надо выбираться из рутины, перестать жить как столетняя старуха. Сын уже взрослый, надеюсь, он поймет. Завтра же скажу мужу, что хочу развестись. А Новый год пойду встречать к Верунчику, она меня давно приглашала, но поскольку подруга и муж не ладили, приходилось каждый раз придумывать причину для отказа.

    - Я подаю на развод, - заявила я мужу, едва тот появился утром на пороге кухни. - Мы с тобой давно живем как соседи, меня это перестало устраивать. Так нам обоим будет лучше.
    - С чего это вдруг? - муж налил себе кофе и сел за стол. Небритый, в помятой футболке и домашних шортах, все его действия знакомы и предсказуемы. Вот сейчас он потянется к сахарнице, откроет ее и положит крышку на стол. Потом потянется за чайной ложкой и, достав ее из чашки, мокрой будет набирать сахар, оставляя в нем слипшиеся комочки. А ведь в сахарнице лежит специальная ложечка! Я смотрела на мужа и не могла вспомнить - почему двадцать лет назад согласилась выйти за него. Нельзя сказать, что у меня не было выбора. В моем окружении были парни и посимпатичнее, и поумнее, что ухаживали за мной. Но выбрала то я именно его. И что мне ответить на заданный вопрос? Действительно, почему вдруг... Правда - лучший аргумент.
    - Я тебе изменила, - сказала я, продолжая наблюдать, как муж неспешно пьет кофе. Сделав глоток, он просто встал из-за стола и, ничего не отвечая, ушел из кухни. А чуть погодя до меня донесся звук захлопнувшейся входной двери.
    Ну, а чего я ожидала? Что муж бухнется на колени, будет клясться в любви и умолять не оставлять его? И все же предательские слезы покатились из глаз. Несколько минут я позволила себе побыть слабой, полить слезы, пожалеть себя. А после, раз уж так сложилось, решила посвятить время себе любимой. Набрала душистую ванну, с удовольствием в ней понежилась. Потом нанесла маску на лицо.
    - Отлично выглядишь, мам, - в комнату заглянул вернувшийся сын и, подмигнув, добавил: - я переодеться. Мы у Михи, вернусь второго. Зачеты сдал.
    Я улыбнулась и кивнула. Не буду пока говорить о разводе.
    - Я ушел, - донеслось из коридора минут через сорок, и входная дверь снова хлопнула.
    Позвонив подруге, обрадовала ее предстоящей встречей. Заодно узнала, что еще несколько наших общих подруг придут. Правда, с мужьями. Но Верунчик-то одна. Она дама влюбчивая, замужем три раза была и сейчас снова в поиске. Подруга на соседней улице живет, сейчас соберусь потихоньку и пойду помогать на стол собирать.
    Едва я успела смыть маску, как раздался звонок в дверь. Странно, гостей вроде не жду. Открыв дверь, я просто остолбенела. На пороге стоял вчерашний Дед Мороз. В его руках были мои любимые цветы и бутылка шампанского.
    Я вдруг ощутила как ноги стали ватными, а воздух вокруг загустел, не давая возможности дышать. Как? Откуда? Зачем?
    - Пустишь? - спросил он хрипло, но со знакомыми нотками.
    Посторонившись, пропустила его в квартиру. А мужчина стянул бороду и шапку, и под нарисованным румянцем я узнала мужа. Не может быть! Получается, я изменила мужу с ... мужем? И как я могла его не узнать? Неужели настолько отвыкла, настолько погрузилась в рутину?
    - Меня друг попросил его подменить, - оправдываясь, произнес муж. - Я увидел тебя на вечере, как ты улыбаешься, и вдруг вспомнил, почему влюбился в тебя двадцать лет назад. Именно в эту твою улыбку, чуть загадочную, освещающую все вокруг ярким светом. Вспомнил нежность твоих губ и как ты отзываешься на мои ласки... А уж когда мы столкнулись в гримерке... Я понял, что ищу все это время и не нахожу. Я пришел просить у тебя прощения и дать мне еще шанс все исправить. В этот раз все будет по-другому. Правда. Я тебя люблю и очень боюсь потерять.
    Он стоял напротив меня такой растерянный... такой беззащитный... действительно верящий в свои слова. А от упоминания произошедшего вчера, сердце заколотилось быстрее. Может и правда, у нас еще не все потеряно? Может не зря мы вместе без малого двадцать лет?
    То, что я сделала дальше - было полной неожиданностью и для меня самой. Я его поцеловала. Прижалась к нему всем телом и поцеловала.
    - Я еще ничего не решила, - сказала я многим позже, выползая из постели из-под его тяжелой руки. - И Новый год я встречаю у Веры, я обещала.
    У мужа и подруги было вооруженное перемирие. Но против ожиданий, вместо кислой ухмылки, он согласно кивнул и заявил:
    - Я иду с тобой. Обещаю быть белым и пушистым.
    Да, раньше муж всегда становился центром компании, поскольку был веселым и компанейским.
    - И у меня есть одинокий друг, который с радостью составит пару твоей Вере, - он мне задорно подмигнул. Он мне подмигнул!
    - Тогда собираемся. Я уже час как должна быть у нее.
    Мы оделись и вскоре были у подруги. Да, такой Новогодней ночи у нас давно не было. Все весело общались, шутили, вспоминали приятные моменты. Даже и не припомню, когда так отдыхала душой. И впервые за последние несколько лет мне захотелось загадать желание под бой курантов. Для себя.
    "Пусть мы будем счастливы", - прошептала я с двенадцатым ударом часов, а после вместе со всеми кричала: "Ура!" и звонко стукалась фужерами с шампанским и целовалась с мужем.

    Примерно девять месяцев спустя
    С того вечера все изменилось. Словно кинопленку супружеской жизни отмотали назад: вырезали все неудачные кадры, подретушировали, раскрасили яркими цветами. Мужа словно подменили - он стал заботливым, внимательным настолько, каким не был даже в начале нашего знакомства. И дело даже не в цветах или расточаемых им комплиментах. Порой даже незаметные мелочи могут сыграть огромную роль. В ванной вдруг перестал течь кран, в доме горели все лампочки, а ножи стали всегда остры. Я вспомнила, что люблю готовить и в доме запахло свежей сдобой и кулинарными деликатесами. Даже сын стал чаще бывать дома. А уж когда оказалось, что я беременна - муж словно крылья обрел. Мои мужчины принялись оберегать меня в четыре руки. На УЗИ мы ходили всей семьей. И узнав, что будет девочка, муж даже больше обрадовался, чем в свое время сыну. Как я не противилась, помня, как нелегко достался первый ребенок, именно муж настоял на совместных родах.
    - У вас хорошая здоровая девочка, пятьдесят три сантиметра, три шестьсот, - сказала акушерка, прикладывая мою новорожденную дочь к моей груди. - Уже решили как назовете?
    - Снежанна, - отозвалась я, чуть устало, но счастливо улыбаясь. А как еще могут звать девочку, папа у которой - Дед Мороз?

    Всем хочется верить в чудеса. Особенно, перед Новым годом. В детстве мы верим, что Дед Мороз может исполнять желания - подарить долгожданную игрушку, наказать Юльку из соседнего подъезда, сделать, чтобы в четверти вышла четверка... Став взрослее, мы понимаем, что дед в красном полушубке и с белой бородой - это дядя Петя с папиной работы, но вера в волшебство не пропадает. И взрослые, и дети продолжают загадывать желания под бой курантов. И когда они исполняются, пусть даже через много лет, искренне считают это чудом. Вот и мое новогоднее желание сладко посапывает в своей кроватке. Верьте, и чудо обязательно придет!

    31


    Русалка Вк-5 Как в сказке   20k   "Рассказ" Проза

       Этот удивительный город манил словно мираж, хоть и застроен был как попало. Частные домишки здесь перемежались с многоэтажными серыми зданиями, украшенными привычными лозунгами, обещавшими победу коммунизма, зато у его ног плескалось роскошное море, а в портах теснились торговые суда. По его центральной улице вечерами разгуливали пестро одетые иностранные моряки, оставляя за собой повисшую в воздухе смесь запахов заграничных сигарет, французского одеколона и свежих долларовых купюр, a по дорогам нет-нет, да проезжали красивые японские машины с правым рулем.
      Здесь в ресторанах музыканты превосходно играли Джорджа Бенсона и Стиви Уандера - абсолютно новые их вещи, каких по радио ты не услышишь, что делало эти заведения привлекательными не только для жаждавших потратить только что заработанные деньги молоденьких морячков, но и для весьма изысканных особ женского пола.
      
      
      Вечером, накануне Ноябрьских праздников, прибежав домой после уроков, Ольга быстрехонько собралась. Она не привыкла часами прихорашиваться перед зеркалом. У нее на это просто не хватало времени - она была учительницей в музыкальной школе, с нагрузкой на две ставки. Это изматывало, но иначе было никак нельзя, потому, что она - сирота. Десять лет назад ее родители умерли один за другим, оставив Ольгу, тогда еще студентку, с младшим братом Сашенькой на руках. Вся ольгина молодость прошла в зарабатывании на кусок хлеба для них двоих , без шансов наряжаться или, скажем, красиво отдыхать, но это обстоятельство не слишком огорчало ее.
      Были вещи куда поважней, среди которых самая главная забота - это, чтобы Саша поступил в мореходное училище, все остальное ей казалось мелким и вторичным.
      Брат и сестра жили в доставшейся от родителей квартире в самом центре города, на той самой улице, по которой гуляло вечерами много хорошо одетой молодежи и где изредка попадались даже иностранцы. Ольга считала, что плохо вписывается в обстановку местного бродвея, поэтому каждый раз выходя из дома, она, нигде не задерживаясь, стремительно добиралась до работы или туда, где у нее намечено было что-то интересное. Сегодня это был ужин с подругами в ресторане.
      
       С косой каштановых волос, уложенной сзади в узел, и в высоких сапогах, oдетая в серое пальто с капюшоном, под которым - темный свитер по фигуре и черная юбка, Ольга казалась себе строгой и элегантной. Со стороны же она выглядела по-будничному простовато - никакой косметики на лице, никаких украшений кроме маленьких золотых сережек в ушах, да и единственные сапоги-то ее, честно говоря, были стоптаны.
      
       Когда Ольга добралась на автобусе до знаменитого "Причала", то там уже все шумело и звенело.
       Оглядев себя в висевшем в холле зеркале, она вошла в зал - пахло жареной картошкой и корейским салатом. Полумрак, босса-нова... Подруги уже устроились за столиком и поджидали ее - места были заказаны заранее, иначе и не попадешь. Все они были не из школы, а преподавали в музыкальном училище, и с ними Ольга себя чувствовала очень комфортно. Наверное потому, что в их кругу тряпки не имели главенствующего значения, а это в эпоху тотального дефицита было редкостью.
      По сравнению с постоянными посетительницами ресторанов - разодетыми в люрекс продавщицами валютного мазагина "Альбатрос" - эти молодые интеллектуалки смотрелись довольно скромно. Но каждая из них привыкла как-то изловчаться, что позволяло проявлять в своей одежде еще и вкус.
      Взять, к примеру, пышнотелую красавицу Наташу - той многие вещи шила ее на редкость энергичная мама. Вот и сегодня она принарядилась в новое красное шелковое платье, открывавшее ее покатые белые плечи.
      А томной черноглазой Татьяне помогал одеваться пожилой любовник - финн, иностранный специалист, редкая залетная птица по тем временам. Таня не сразу решилась на этот роман, но выбор ее был не велик. Она не успела вовремя выйти замуж, пока училась в институте, а как закончила и пошла работать в музыкальное училище - то какие уж тут женихи! Mоряки, наверное, искали что-нибудь помоложе, да и попроще - по крайней мере именно так думала она. Красивые ухаживания и приятные, изысканные подарки иностранца сделали свое дело: Таня сама не заметила, как полюбила этого престарелого женатого "горячего финского парня". Сегодня у нее на плечах красовалась, совсем как живая, серебристо черная лиса, острая мордочка которой грустно смотрела на тарелки с закусками, не замечая завистливых взглядов сидевших по-соседству "люрексовых" продавщиц.
      
      Когда Оля подошла к столу, ее приятельницы оживленно беседовали. Точнее - говорила в основном одна, а остальные только успевали кивать головами и похохатывать. Рассказчицей была Лариса, единстванная замужняя в собравшейся компании. Увидев Ольгу, она приветливо махнула рукой и, дождавшись, когда та усядется и перечмокается со всеми, продолжила:
      - Что за наказание, - говорила она, теребя кончик белого шелкового банта, который был частью воротника на ее блузе, - если человек прочно стоит на ногах, то он какой-то скучный, а то и вовсе - губиян и невежда, а если мужчина начитан, эстет, разбирается в музыке - то он беден как церковная мышь! Нет, Таня, я не про твоего говорю, я про наших, русских.
      - Погоди, а твой Юрий разве не начитан? - вежливо попыталась возразить Татьяна, имея в виду ларисиного мужа, помощника капитана, который большую часть времени находился в море, в долгих полугодовых рыбацких рейсах.
       - Предположим да, но это, пожалуй, и все. Ни в театр, ни на концерт его пойти не заставишь. А вот в Ленинграде, пока училась, в Большом зале филармонии я всегда встречала курсантов. Особенно из Военно-Медицинской Академии или из высших военно-морских училищ. Ох, как мы на них смотрели!
      - Так что же ты там замуж не вышла за кого нибудь из них? - живо поинтересовалась Наталья, с удовольствием при этом поглощая салат из кальмаров.
      Янтарного цвета глаза Ларисы сначала округлились, но тут же снова стали веселыми. Большую часть времени эта пухлогубая блондинка пребывала в хорошем насторении, у нее была неунывающая натура. Посмеиваясь, она ответила:
       - Ты бы видела , какие девичьи очереди были в кассу за билетами на танцы в этих сокровищницах женихов! Меня один раз уговорили пойти, но как только я увидела этот хвост из разодетых красавиц, так тут же ретировалась и поехала домой. Все равно, говорят, приходить туда было бесполезно, на одного свободного кавалера там был десяток жаждущих претенденток. А жизнь свела меня с Юрой, с которым еще в школе учились - хоть и не военный, но очень даже настоящий морской волк.
      - А вот Фокина, с ее-то вузовским дипломом пианистки пошла работать на круизный лайнер уборщицей, - напомнила Наташа, - Я, между прочим на прошлой неделе, во время своей командировки, была у нее прямо на пароходе, они как раз стояли во Владивостоке.
      -Ой, да что же ты молчала! Расскажи, как она там? За границей , наверное, везде перебывала?- воскликнула Таня.
      - И не говори, везде побывала. Она мне показала свою каюту - очень чистенько и мило все так. Пили мы с ней ликер "Амаретто", и она мне рассказывала - и про Францию, и про Америку, и про Африку.
       - Вот ведь счастливая! Какая же у нее интересная работа, не то что наши муки с учениками! - Лариса умирала от желания хоть разок оказаться за границей, она еще нигде за пределами Советского Союза не была.
      - Да, говорит, что ни капли не жалеет о своем решении уйти в море. Она очень довольна - весь мир можно посмотреть! Но что мне больше всего запомнилось, так это ее фраза: "Все страны такие разные, но одна вещь их объединяет. Это то, что везде полно такого добра, как мы с тобой, а именно - баб!"
      - Как это грустно, девочки! - вздохнула Ольга, пригубив вина из фужера. Она посмотрела вокруг: да нет, есть же мужчины, даже , пожалуй, их больше в зале, чем женщин! И музыканты на сцене - они ведь тоже мужского пола, очень симпатичные ребята. Правда, о них думать всерьез было невозможно. Избалованы женским вниманием, и практически все не по первому разу уже женаты.
      Зазвучала какая-то нежная мелодия, что-то новенькое, на английском.
      - Это - Джордж Майкл, - прокомментировала Таня, она хорошо разбиралась в модной музыке, ей все время записывал на кассеты что-то новое интеллигентный финн.
      Лариса с восторгом , аж приоткрыв рот, слушала и пыталась разглядеть - кто же это там так хорошо поет?
      - Это Виталик Гаврилов, талантище! - прокомментировала Наталья.
       Таня посмотрела на нее, чуть притуманив взор - что за железная женщина эта Наташка! У нее же был роман с Гавриловым, причем бесславно закончившийся разрывом со стороны порхающего по жизни "талантища"!
      В это время один из молодых людей, сидевших через столик от учительской компании, встал и быстро подошел к Ларисе, приглашая ее танцевать - "Нет, ну почему именно ее, замужнюю даму ? "- завертелось невольно в головах у подруг. Та, увидев, что парень отнюдь не дурен собой, согласилась, не задумываясь. Оказавшись в центре зала, Лариса тут же стала воображать, с каким интересом на нее сейчас , должно быть, смотрят музыканты. Как же она любила быть на виду, эта вертушка!
       Удивительно, но танцевавший с ней молодой человек моментально почувствовал, что эта хорошенькая женщина каким то странным образом использует его. Он резко остановился и вернул свою даму на место. "Вот так номер!" - Лариса скроила смешную рожицу. Забавный инцидент резко улучшил настроение сидевших за столиком подруг и совершенно не расстроил блондинку - действительно, какое ей дело до этого парня, пусть идет, отдыхает дальше!
      Больше никто никого, кажется, танцевать не звал, девушки пошли в холл, где все курили. Ольга села на свободный диванчик одна, она не курила и вышла вместе с другими просто за компанию. Курящие приятельницы сидели кружком чуть поодаль от нее. К ней подошел какой-то стройный молодой человек в черном и сел напротив. Подруги исподтишка с любопытством смотрели на парня.
      Тот немного помолчал, с выражением нескрываемой скуки глядя на Ольгу, и, наконец, громко спросил "Девушка, а девушка, а вы не курите?" - "Нет, не курю"- тихо ответила Ольга, с каким-то несоответствующим обстановке оттенком загадочности в голосе. И каждому, кто наблюдал за этой сценой, было до неловкости очевидно - Ольга надеется на то, что завяжется разговор. Видимо, именно это же почувствовал и ее визави, который столь же неожиданно, как появился, так и исчез, просто испарился в один миг.
       "Как всегда!- мелькнуло у нее в голове, - не понравилась, даже разговаривать со мной не захотел!" Она некоторое время еще молча смотрела туда, где только что сидел незнакомец, а потом повторила зачем-то "Девушка, а девушка..." , пожала плечами и вернулась в зал.
      Скорее домой, - думала она, - назад, к привычному спокойствию одиночества! У нее не было той разносторонности интересов, как у Ларисы, или азартного отношения к жизни, как у Наташи, она не могла утешиться, разглядывая в зеркале обнову, как Таня. Все что у нее было - это повзрослевший брат, Сашенька, который, поступив в мореходное училище, становился все более самостоятельным.
      
      А время шло, осень сменила зима и приближался Новый Год.
      Ольга даже не думала его отмечать. Этот праздник имеет смысл лишь для счастливых людей. К тому же, на этот раз Саша собирался уйти и повеселиться в компании своих друзей. "И к чему это обожествление движений часовой стрелки? - думала она, - Нет ведь нет ничего хорошего в необратимости хода времени. Онo приносит только новые потери, так что лучше его просто не замечать!"
      
      Но , хотим мы этого или нет, время - оно как море, которое на своих волнах приносит порой такие прекрасные корабли, о которых мы и в самых сладких грезах не мечтали...
      
      Погожим зимним утром по трапу самолета, прилетевшего из Ленинграда, сошел мужчина. Он глубоко вдохнул новый, восхитительный воздух в котором смешались запахи моря и леса. "Черт, - подумалось ему,- да ради того, чтобы этим эликсиром дышать, стоило сюда лететь!"
      Майор медицинской службы военно-морского флота Сергей Крапивин был, по его собственной просьбе, в связи с личными обстоятельствами, переведен из Кронштадта во Владивосток. Новый год он будет встречать на новом месте, без рефлексий и сожалений, именно по-морскому обычаю - обрубив все концы.
      До праздника был еще почти целый месяц. Приняв под начало вверенное ему отделение госпиталя, Сергей решил приступить к своему главному плану. Недавнeе крушение брака он воспринял как знак, он даже не винил свою бывшую жену за измену - он, скорее, укорял себя, что когда-то женился вопреки своим юношеским представлениям о девушке мечты. А сейчас, когда совесть его была чиста, а руки - свободны, он твердо знал, что должен делать.
      Когда-то, во времена учебы в Питере, как и многие другие курсанты Военно-Медицинской Академии, он часто бывал в филармонии, иcпытывая особое наслаждение от Баха, Моцарта, Чайковского, Шуберта... Там ему доводилось видеть студенток консерватории, которые приходили на концерты с партитурами и слушали музыку, поглядывая в ноты.
      Тогда-то ему и запало в душу - "Хочу, чтобы моя жена играла на пианино, а возле нее стояли бы наши дети и пели "Аве Мария!" Такая вот идиллия ему рисовалась, а потом... потом все вышло не так. Женился он на далекой от музыки красавице Анастасии по страстной любви, тогда еще не ведая, что для этой женщины служение собственному великолепию было главным и всепоглощающим делом. Она себя ощущала как шедевр, которым кто-то должен был восхищаться, а муж часто уходил в море, вот она и нашла другого почитателя ее совершенств.
      Хоть новость и потрясла Сергея, но узнав ее, он не впал ни в пьянство, ни в депрессию. Он уехал , и вот он здесь, и он будет , он обязан быть счастливым!
      
      
      Когда человек твердо знает, что он хочет, то удача поворачивается к нему лицом - в это майор Крапивин верил всей душой и потому совсем не удивился, обнаружив, что замначальника госпиталя, подполковник Степанов, женат на завуче музыкальной школы. Вот она, ниточка - подумал он, и тут же напросился к подполковнику в гости.
      Вечером в четверг, не третий день после прибытия на новое место службы, он уже сидел на кухне у Степановых, разглядывал старые фотографии из студенческого альбома и слушал жену подполковника, Лену, рассказывавшую грустную историю жизни девушки, которая когда-то училась вместе с ней. Ту девушку звали Ольга.
      Он всматривался в выпускноe фото: " Ну да, конечно это она, именно она, такой она и должна быть!" - подумалось ему.
       Удлиненный овал, тонко очерченный нос, маленький рот, печальные глаза - подобные несовременные лица он видел на картинах в Эрмитаже, что-то в ней было от ранней ренессансной живописи. Оказывается, эта девушка уехала после учебы работать в другой город, но не слишком далеко и, что самое главное, директриса ее школы, Анна Михайловна Зайцева, была приятельницей Степановой!
      
      
      А в пятницу он уже был в кабинете Зайцевой, с которой накануне познакомился, благодаря Лене Степановой, по телефону, и со смехом делился с ней дорожными впечатлениями - его поразил знак "Осторожно- тигры", который он видел на повороте, недалеко от въезда в город.
      
      
      Тем вечером Ольга зевала от скуки, слушая, как ее ученица играла гаммы на пианино, и тут увидела на пороге своего класса вахтершу, добрую старушку бабу Тасю, с совершенно нелепо смотревшимся в ее руках букетом роз.
       - Ольга Викторовна, это вам! - с каким-то невероятным восторгом в голосе торжественно произнесла пожилая женщина.
      Букет был упакован в целлофан, а из цветов весело выглядывала вставленная между ними открытка. На ней был изображен какой-то пионер в скафандре, сидящий в чем-то похожем на торпеду , врезавшуюся в цифры 1987 . На обратной стороне этой немного нелепой открытки красивым, твердым почерком было написано: "Уважаемая Ольга Викторовна! Поздравляю Вас с наступающим Новым годом! Прошу мне позволить с Вами встретиться сегодня после уроков. Я буду смиренно ждать в кабинете директора. Ваш Сергей."
      
       Прочитав послание, Ольга с размаху села на стул. "Что это? Чей это розыгрыш? Какой Сергей?" Она хотела было спросить вахтершу, но той уже и след простыл. С трудом дотянув урок до конца, Ольга, так и не взглянув на себя в зеркало, чуть ли не бегом направилась в директорский кабинет. Никакой робости перед начальством она не испытывала - директриса была с ней очень добра.
      Первое, что ей бросилось в глаза, когда она открыла дверь в приемную, было что-то невероятное, висевшее на вешалке у входа. Это "что-то" преобразило вид скромного школьного помещения с его простыми, однотонными шторами на окнах и ностальгическими цветочными горшками, расставленными тут и там, вдохнув в него шум моря и тайну неизведанных земель. Ольге даже показалось, что под ее ногами пол качнулся, как палуба. То была сказочной красоты морская офицерская шинель, такую великолепную шинель она видела вблизи в первый раз. На ней золотом мерцали звезды и еще какие-то знаки отличия - Ольга ничего в них не понимала. Дверь в кабинет была открыта, и из нее доносился разговор, перемежавшийся смехом. Она вошла.
      За столом сидели директриса, Анна Михайловна, и молодой усатый синеглазый мужчина в военно-морской форме. Как только она появилась на пороге, мужчина привстал, не переставая при этом улыбаться, а директриса указала ей рукой на стул рядом с собой. Почти как сквозь сон, Ольга услышала, что гость, Сергей, хочет познакомиться с ней, что он - военный медик, недавно переведен на Дальний восток... В прочем, ей пока эти подробности не были очень интересны. Она сидела и улыбалась, ей было весело смотреть на его светлые усы и на сверкающие пуговицы его кителя.
       А потом они вышли и пошли гулять по припорошенным снегом улицам. То молча, то что-то говоря друг другу. Что самое удивительное - Ольга не испытывала никакой робости находясь рядом с этим совсем еще незнакомым человеком. Ей было легко с ним - наверное, она почувствовала, что не просто нужна ему, но и что очень мила его сердцу. И все закружилось в таинственной предновогодней метели. Встречи , короткие разлуки, звонки, бесконечные разговоры - они словно были близки всю жизнь и не надо было ничего объяснять, они как два звереныша, ощущали друг друга на расстоянии. Перед самым Новым годом, он спросил : "Будешь ли ты моей женушкой, моей любимой, единственной душенькой?" - это было сказано очень естественно, он всегда так разговаривал с ней, словно с ребенком, подбирая самые ласковые слова. Ольга смотрела в его сияющие синие глаза и думала: "Бог есть. Вот он сейчас вселился в этого человека. И я буду любить его до смерти".
       Надо ли дальше описывать эту историю с ее счастливым продолжением, с умилительными подробностями их свадьбы и чуда рождения их первой дочери?
      Стоит ли добавить, что, как это не редко бывает у счастливых людей , карьера Сергея стремительно пошла в верх? Спустя несколько лет они оказались в Москве, где полковник Крапивин возглавил госпиталь. И единственной грустью для обласканной мужем и судьбой Ольги стала разлука с подружками: с Наташей, которая, вдохновившись счастливой ee историей , вышла замуж за моряка торгового флота через клуб знакомств, но развелась, с Ларисой, чья мечта все-таки исполнилась, и она укатила вместе с мужем на другой край света, в страну, где не бывает зимы, с Таней, которой было суждено вскоре уйти в лучший из миров... Удивительно, но все они покинули этот город, который, наверное, и в самом деле был миражом. Странным миражом, потому что иногда его зыбкие иллюзии вдруг оборачивались чудесной реальностью, как это и случилось с Ольгой.

    32


    Макемаке Вк-5: Гусиная земля   25k   "Рассказ" Проза


       У северных народов бытует поверье о стране, в которой обретают покой храбрые и добрые души. С давних пор люди, живущие у края земли, провожают взглядом полярных гусей, каждую весну летящих куда-то дальше, севернее, и осенью возвращающихся с потомством. В местах их гнездования должно было быть тепло, должно было быть хорошо. Эта страна, цветущая и плодородная, - Гусиная земля, Земля Санникова, Гиперборея, по всем приметам, лежала на полночь, "за северным ветром", за Полярным кругом, но никто не мог ее там отыскать. Тогда люди придумали умозрительное объяснение, они стали говорить, что прекрасная призрачная земля скрыта от посторонних глаз, и достичь ее можно лишь праведникам.
       Еще ребенком, полным чистого света, Верочка слышала это предание от бабушки и, во что бы то ни стало, решила попасть на Гусиную землю. А как туда попасть? Бабушка высказывалась за то, что надо просто жизнь прожить правильно, оставаясь доброй, смелой, честной и справедливой. Всего-то! В десять лет Верочке данное условие не казалось невыполнимым, сейчас, в тридцать два, она считала, что нечего даже думать, чтобы за свой век в этом мире не обидеть ни одной живой души.
       Хотя в такие утра, как это, мир выглядел совершенным. В тонком, мягком сиянии, проникающем сквозь плотный слой пушистых, как груды одуванчиков, облаков, словно бы в мелкой золотой пыльце, оказались московские улицы, дворы, деревья, люди. Тьма уходила отовсюду, уходила в глубину, в закоулки, в корни и в закрома души.
       Верочка, наверное, в четвертый раз дернула и без того до предела раскрытые занавески, чтобы впустить в кухню еще больше света, выглянула в окно и невольно зажмурилась, неожиданно широко и легко улыбнувшись, чего давно уже с ней не случалось.
       - Мама, что такое венерические заболевания? - вдруг раздался за спиной любопытствующий детский голосок.
       Вот тебе и раз! Перед глазами женщины замигала красная лампочка - сигнал тревоги. Она повернулась к ребенку, стараясь не дрогнуть ни одним мускулом, но безуспешно - на лице отразилось полное недоумение.
       - Сын, это... мм... ээ... слово "венерические"... ээ...происходит от имени Венеры, ээ...богини любви, - запинаясь на каждом слове, выпутывалась Верочка. - Где ты услышал о них?
       Лампочка поменяла цвет на оранжевый.
       - По телевизору, - ответил мальчик и посмотрел на мать, не моргая, огромными светлыми глазами, в которых неизменно плескался целый океан вопросов.
       - Понятно, Тём, - кивнула Верочка и мастерски перевела тему: Еще именем Венеры названа планета, похожая на Землю, только безжизненная и находящаяся ближе к Солнцу.
       - Почему безжизненная? - быстро спросил Артем, опасаясь, как бы мама не вспомнила про свои домашние дела.
       Верочка расслабилась, и лампочка загорелась приятным зеленым светом. Женщина села за стол рядом с сыном, взявшись объяснять серьезно и обстоятельно, но простые, понятные слова подбирались с трудом, потому что в голове крутилась мерзкая фраза: "А еще Венера - это любовница твоего папы, малыш".
      
       Есть на свете другой город, он невелик, сумрачен и сер, открыт всем ветрам, и стоит он у края земли. В этом городе, в Северодвинске, треть века назад родилась Верочка. До сих пор, живя в Москве, вспоминала она его беспроглядные зимы, когда светает в одиннадцать, а темнеет в четыре, его иссиня-черное бездонное небо, в котором, словно замерзшие капли, вздрагивают стеклянные звезды. До сих пор Верочка могла почувствовать кожей, как колется воздух во время ледяных туманов, наползающих, бывало, на город, как мороз щиплет щеки, как коченеют пальцы и коленки. Но чаще всего перед глазами возникала другая картина: берег с мелким и белым, как манка, песком, летняя ночь светла, точно пасмурный полдень, цветы дикого шиповника первозданны и нежны, а босоногая, простоволосая Верочка улыбчива и тиха. В плеске прибоя ей слышится беспокойный шум сосен, растущих неподалеку, в песне ветра - щемящие крики чаек. Вот солнце касается линии горизонта, и море становится цвета неба, а небо - цвета моря, вода на вид как парное молоко, а зайдешь - студеная, будто ключевая, такая, что сводит ступни, и снова коченеют колени. Кто-то обращается к Верочке, она оборачивается и... знакомится со своим будущим мужем.
       Кажется, Сергей предположил, что она не из этих мест. Жители Севера - люди душевные и участливые, но основательные, глядят всегда строго, тяжело, часто отрешенно. Верочка же смотрела тепло и вся - и карие глаза с янтарными крапинками, и каштановые волосы с красным отливом, и полупрозрачная кожа - словно излучала свет. Они долго гуляли по пляжу, беседуя, и девушка щедро дарила мужчине улыбки, легко смеялась, сама шутила, подвижная и живая, мерцающая, она порхала возле него, как бабочка.
       Такой Сергей увидел ее впервые, почти шесть лет назад, но сейчас, пожалуй, не помнил ее такой. Тогда ради жены и сына он рискнул и занялся бизнесом; дела быстро пошли в гору, и, окрыленные успехом, полные надежд и мечтаний, почти без страха и совсем без сожаления три года назад супруги перебрались в столицу.
       Теперь, когда яркие восторги и лихорадочная непредсказуемость первых лет отношений сменились размеренной жизнью, за внешним лоском и благополучием которой хоронилась тьма, Сергей, наверное, думал о Верочке как о назойливой мухе, садящейся то на руку, то на плечо, то на голову, и досаждающей своим существованием. Верочка чувствовала, что мужу неприятна ее близость, и, чтобы не раздражаться, он старается мухи не замечать, а та, в свою очередь, тихонько ползает в ногах, ради сына...
       Артем закашлялся, и женщина опомнилась, тряхнула головой, невольно потянулась одной рукой к кружке со сладким кофе, верно, чтобы приглушить сердечную горечь, другую же намеревалась положить на колени сына, но наткнулась на нечто мягкое, пушистое, теплое. Это трехцветное беспородное "нечто" было девяти лет от роду, имело надменный вид, даже когда убегало от пылесоса, в торжественных случаях официально именовалось "Моэм" и, в зависимости от ситуации, носило множество прозвищ, таких как "киса", "шерстяное изделие" или "шкура". Верочка взглянула на висящие на стене часы без цифр, по которым Артем так и не научился определять время, но которые нравились мужу, потому что являлись подарком кого-то из знакомых, может быть, и его любовницы. Верочка представила, как эта бесстыжая особа, воркуя и ластясь, объясняет: "Милый, с тобой я забываю о времени, да и не хочу знать, который час. Все свое время я хочу подарить тебе, прими его", и вручает ему нелепый белый круг с черными стрелками. "Нельзя дарить то, что украла! ...Я схожу с ума", - подумала Верочка и порывисто поднялась.
       - Сын, собирайся, мы опаздываем на прием, - так грубо выпалила женщина, что ребенок надул губы. Верочка напряженно рассмеялась и потрепала Артемку по светлой макушке.
      
       Входя в кабинет, отмеченный металлической табличкой "Педиатр. Врач первой категории. Надирадзе Ж.В.", Верочка всякий раз чувствовала жар, как от очага, то ли от стен, выкрашенных в сливочный цвет, то ли от радушной улыбки встречающей ее женщины в белом халате. При общей непривлекательности: низкая, плотная, в очках с толстыми линзами, с черными волнами коротких волос и большой рыхлой бородавкой на мясистой правой щеке, - одной только улыбкой она полностью располагала к себе.
       - Здравствуйте, Вера! - сказала врач. - Привет, Артемка! Ну-ка, становись под ростомер, посмотрим, насколько ты вырос!
       - Добрый день, Жанна Васильевна! Сын, ты опять забыл поздороваться, - напомнила Верочка, в то время как Артем, прикинувшись маленьким вихрем, быстро снял замотанные в голубые бахилы ботинки и встал у шкалы - пятки вместе, руки прижаты к телу, улыбка до ушей.
       - Здравствуйте, - насупившись, пробурчал мальчик.
       Будучи в меру застенчивым, в этом возрасте он начал острее реагировать на замечания, чаще обижаться на шутку, поэтому Жанна Васильевна поспешила исправить неосознанную ошибку матери.
       - Смотри, Артемка, каким ты стал высоким: сто пятнадцать сантиметров и три миллиметра! Неужели тебе только-только пять лет исполнилось?
       - Да! - важно подтвердил тот, незаметно стараясь еще больше распрямить спину и вытянуть шею.
       - Баскетболистом станет, Вера, - провозвестила врач, занося результаты осмотра в компьютер и не переставая улыбаться. Верочке показалось, что улыбка у Жанны Васильевны как приклеенная, глаза бегающие, будто виноватые, и сердце матери тревожно сжалось, и замигала оранжевая лампочка.
       Впервые Верочка очутилась в этой частной детской клинике, когда у сына кожа пошла красноватыми пятнами, а на щеках - и вовсе ярко-красными, шелушащимися, и тогда та же Жанна Васильевна, налепив на лицо ту же улыбку, ровным, будничным голосом сообщила:
       - Не волнуйтесь, мамочка, у Артема обычный экссудативно-катаральный диатез. Токсикоз во время беременности сильный был?
       В тот раз сердце женщины ушло в пятки, сейчас оно попросту остановилось.
       - Вера, у ребенка атопическая бронхиальная астма, - услышала Верочка. - Мы провели все необходимые тесты и анализы, чтобы сообщить вам точный диагноз и назначить правильную терапию...
       Шум в ушах.
       - Мы также выявили провоцирующий фактор, так называемый аллерген. Это шерсть животного...
       Снова шум.
       - Удаление аллергена позволяет значительно улучшить течение заболевания... детский возраст... адекватное лечение... прогноз благоприятный...
       Белый шум и ослепительно белый свет.
      
       Раз в две недели Верочка "выбиралась в люди", как она это называла. На самом деле в Москве она близко сошлась лишь с одним человеком, агентом по недвижимости, которая помогла ей с покупкой квартиры. Верочка подумала, что только эта бойкая и воодушевляюще жизнерадостная женщина сумела бы сейчас поднять ей настроение и ободрить удрученный дух.
       В отличие от подруги, Верочка позволяла себе опаздывать на их встречи, и когда она вошла в большую прохладную залу, наполненную негромким гомоном разговоров и приглушенной музыкой, Ольга первая увидела ее и помахала рукой. Подруга заметила, что Верочка выглядела не как обычно: ее округлое с мягкими чертами лицо, ее чудесные медные кудри, пухлые щечки и ручки казались такими же, ставшими за три года ненавязчивой дружбы родными, но что-то еле уловимо изменилось в ней. То ли безмерно уставшая, то ли чем-то расстроенная, она выдавила из себя улыбку, жалкую и дрожащую, Верочка вся была как струна.
       - По бокалу вина? - предложила Ольга.
       - Я закажу бутылку. Мне нужно...
       Верочка рассказала подруге о болезни Артема и о своем обмороке в кабинете врача.
       - Потеряла сознание? Зачем же ты так, Вера?
       - Куда поместить Моэма? - невпопад спросила та.
       - Не переживай за Моэма, завтра утром привози его, поживет у меня некоторое время... Но, послушай, даже если ты сверхчувствительная, в первую очередь надо было думать о ребенке. Он, наверное, до смерти перепугался.
       - До смерти, - тихим эхом отозвалась Верочка, витая мыслями где-то далеко, и неожиданно произнесла: Муж требует развода.
       Сказав это, она уже не останавливалась, Ольге оставалось только слушать ее отчаянные признания, иногда вставляя слова сочувствия, чаще же просто глупо мыча.
       - Он изменяет мне... с молодой медсестрой, которая раньше работала с Надирадзе. Ее зовут Венера. Белиберда какая-то, нелепица, абсурд. Вся моя жизнь - абсурд!
       Он так холоден со мной... Я прошу: "Ты хоть обними меня". Он отвечает: "Обниму, если не станешь плакать". А как мне не плакать, когда я люблю его?
       Он принял решение и не хочет его обсуждать, и меня больше не хочет. Я не нужна ему, как бракованный товар. При Артеме мне удается выглядеть спокойной, но внутри у меня ураган! Я, как Элли, лечу в хрупком домике неизвестно куда, с тем исключением, что я не попаду в Волшебную страну, и я так боюсь разбиться!
       Понимаешь, муж говорит, что устал от бытовухи, ему хочется вечного праздника, этой жевано-пережеванной "невыносимой легкости бытия": прыгнуть с парашютом, покорить Эверест, уйти на яхте в открытое море, и не сидеть со мной вечерами в кресле перед телевизором.
       - Возрастное? Ему уже за сорок, - задумчиво предположила подруга.
       - Думаю, да. И намекаю ему на это, а он открещивается, твердит, что переосмыслил свою жизнь и жаждет перемен. Я первая в его списке, и если не соглашусь добровольно, разведемся через суд, а мне тридцать два года, Оля. Куда я пойду? Возвращусь к маме?
       И нужно будет переоформить гору документов.
       И машину мы недавно поменяли.
       И у меня через три дня День Рождения.
       И Артема он мне не отдаст.
       - Не отдаст? - усомнилась Ольга. - Он ведь твой сын!
       - В том-то и дело, что... - начала Верочка, но осеклась, будто оцепенела, остановив взгляд на капле вина на столе.
       Подруга тоже молчала, гладила Верочкины руки, потом закурила. Когда идешь прямой, широкой дорогой жизни, и сердце бьется размеренно и безмятежно, порой не замечаешь, что все же куда-то, к чему-то идешь. А если вдруг впереди - обрыв? Хватит ли безропотной женщине сил и умений выбраться из него? Ольге стало страшно за приятельницу, горько и обидно, до слез.
       - Не плачь, Оленька, - ласково сказала Верочка, и добавила коротко: Я буду бороться. Все наладится.
      
       Верочка вернулась домой около одиннадцати, добежав от метро на каблуках, шарахаясь, как от огня, от сумрачных людей в темных переулках и взрывов хохота пьяных компаний, захвативших все лавочки во дворе. Сергей явился на полчаса позже жены. Верочка услышала, что в замке поворачивается ключ, и вышла в коридор. Муж, наклонившись, снимал летние туфли, Моэм, выгнув спину и приветственно урча, путался у него в ногах. Старый кот не признавал над собой ничьей власти и не боялся ничего, кроме хозяйского тапка и пылесоса. Сергей вскользь почесал у кота за ухом и выпрямился - высокий, крепкий, вальяжный, в подогнанном по фигуре светло-сером костюме, с горделиво поднятой головой - муж имел царственный вид.
       - Здравствуй, - благодушно сказал он, снимая пиджак и бросая его на небольшую кушетку, обитую бархатом.
       - Привет, - тепло поздоровалась Верочка, подходя ближе.
       - В среду...
       - Что в среду?
       - В среду мы пойдем в загс подавать документы на развод, - сообщил Сергей, - я освободил для этого день. Ты свободна в среду?
       Верочка не ответила, после слова "развод" она не услышала ни звука.
       - А? Когда ты свободна, бабочка? - переспросил муж и двумя пальцами приподнял ее подбородок, заглядывая в глаза.
       Верочка заметила, что он изрядно выпил в этот вечер. Она повела головой, освобождаясь, и скрестила руки на груди.
       - Я не хочу разводиться, - сказала Верочка твердо. - Я тебя люблю.
       - Но я тебя не люблю больше. Я больше ничего не испытываю к тебе. И не беспокойся - все разделим честь по чести, на улице не окажешься, - в голосе мужа почувствовалась издевка. - Признайся, что именно этого ты боишься! Пойми, тебе не выгодно упираться. Я же все тогда отниму! Это же все моё, моё-о! Ты себе на колготки даже не заработала!
       Сергей решил убедить жену любым способом.
       - Мне не нужны твои деньги. Мне нужна семья - ты и Артем, - мягко протестовала Верочка.
       - Ты что, оглохла? - разгорячился мужчина. - Ты что, еще не поняла, что меня тебе не видать как своих ушей?
       - А... Артема? - осмелилась спросить женщина.
       Сергей посмотрел на нее, как на умалишенную.
       - С чего ты взяла, что я отдам тебе Артема? Моего сына?! Пора перестать притворяться, что он и твой сын! Твой ребенок умер! Виталик умер! - вспылил он, не ведая, что говорит.
       Растерянная, смущенная Верочка вдруг переменилась. Что-то глубоко тайное, необычайно страшное вырвалось наружу и исказило черты лица. Женщина устремила на мужа затравленный и полный неприкрытой враждебности взгляд исподлобья, осклабилась, затряслась мелкой дрожью, вся словно ощетинилась, собравшись то ли нападать, то ли защищаться. Ее отчаянный вид принудил Сергея отшатнуться. Замигала красная лампочка, и Верочка бросилась на мужа с кулаками...
      
       Сергей бил ногами корчившуюся на паркетном полу прихожей Верочку, не разбирая, куда приходятся удары, презрительно и прерывисто выкрикивал:
       - Он-не-твой-сын, ты, су-ма-сшед-ша-я! Ко-ро-ва-ту-па-я!
       Животная ярость захлестнула его, застила свет и разум, Сергей ничего не видел и не осознавал. Когда гнев отступил, он, тяжело дыша и пошатываясь, надел пиджак, туфли, выхватил из подставки зонт-трость. Опираясь на него, Сергей вышел, не обернувшись.
       Муха, тихо живущая в квартире, нечаянно села на любимое варенье, и теперь заслуживала наказания.
      
       - Мама, посмотри, что я вчера нарисовал! - воскликнул Артем, проникая в спальню, в то время как Верочка, сидя перед туалетным столиком, заканчивала закрашивать синяк на нижней челюсти. Немного пудры, два взмаха кистью, и женщина с сияющей улыбкой обратилась к ребенку, негласно являя ему свое умение рисовать.
       - Показывай скорее, моя ранняя пташка, - увлеченно проговорила Верочка.
       Она сама поднялась до восхода солнца, так и не исхитрившись заснуть, то безудержно плача, то люто ненавидя себя за слезы.
       Губы Артемки расплылись в ответной улыбке, он протянул матери альбом и, когда они вместе уселись на кровать, прижался головой к ее руке. На плотной белой бумаге цветными карандашами нетвердой, но старательной детской рукой были выведены два парусника, уходящие в открытое море, круглое желтое солнце в зените, голубые барашки облаков, черные птицы-галочки и справа, на границе воды и неба, маленький остров с одинокой пальмой.
       - Расскажи, кто плывет на этих красивых кораблях, - попросила Верочка.
       - Вот этот, - мальчик указал на тот, что крупнее, с зеленым парусом, - папин, а с красными парусами - мой. Мы уплываем в жаркие страны, как весной, когда мы ездили в...
       - Круиз по Средиземному морю? - помогла Верочка, поскольку ребенок никак не мог запомнить слово "круиз".
       - Да.
       - Где же мой корабль? - поинтересовалась Верочка.
       На секунду Артемка растерялся, но быстро нашелся и с придыханием затараторил:
       - Мама, ты на острове ждешь нас. Мы станем жить там втроем, папа будет сражаться с акулами и ловить крабов, ты будешь их готовить, а я - нырять за жемчугом и собирать финики.
       Артемка очень любил финики. "Надо их купить", - подумала женщина с нежностью, следом она подумала о своей роли в фантазии сына и приуныла. Ее добрый, внимательный мальчик это заметил и испугался.
       - Я не забыл о тебе, мама.
       - Я верю, - поспешно сказала Верочка.
       Она поцеловала его в светлую макушку, Артем теснее прижался к ее руке.
       - Сын, знаешь, где мне хотелось бы сейчас оказаться? - пришло в голову Верочке. - На Гусиной земле!
       Зрачки Артемки возбужденно расширились, и глаза превратились в два бездонных озера, в которых уже утонули и теперь покоились на дне памяти, наверное, полсотни рассказанных ею историй. Верочка не заставила себя упрашивать и поведала чаду предание о прекрасной стране, которое она слышала в раннем возрасте.
       - Я смогу попасть на Гусиную землю?! - то ли сообщил, то ли спросил увлеченный повествованием мальчик.
       - Конечно, мой милый! Вне всякого сомнения!
       Верочка всем сердцем пожелала, чтобы жизнь Артема оказалась в миллион раз лучше и счастливее ее собственной, и от наплыва эмоций стиснула сына в объятьях, повалила на спину и принялась целовать его щеки, руки, живот. Артемка дурашливо отбивался и радостно хохотал, вторя искреннему смеху матери.
      
       Верочка отвела сына к соседке и отправилась к Ольге на метро, опасаясь из-за вневременных и вездесущих московских пробок опоздать к моменту ее ухода на работу. Однако Верочка не спешила, она не шла - плыла, плавностью движений, размеренной, неторопливой поступью, выделяясь из размашисто шагающего, порывистого, постоянно ускоряющегося и нарастающего людского потока. В утренней толчее подземки, среди несметного числа сменяющих друг друга лиц женщине хотелось ощутить то особенное одиночество, когда ни один из бесцельно блуждающих, оценивающих внешность, одежду, сумку, книгу, телефон, поверхностных и по сути безразличных взглядов не видит того, что происходит внутри, на сердце и в голове. Когда приходится скрывать эмоции, мысли приходят в порядок, а Верочке нужно было подумать, не терзаясь ежеминутными рыданиями и приступами жалости к себе.
       Хорошо, что Артем не сильно возражал против идеи "отправить Моэма погостить у Ольгиного кота по кличке Абрикос". Веселое, кстати, имя. А назвать кота "Моэмом" могла только такая зануда, как она! И это она виновата во всем, что случилось. В ту злополучную встречу на морском берегу, когда Верочка поддалась велениям страстей, она сделала первый шаг на пути, приведшем ее к обрыву. Не откладывая в долгий ящик, Сергей признался ей, что женат, а она, дурочка, вместо того, чтобы бежать без оглядки, стала его любовницей. Когда выяснилось, что жена Сергея беременна, Верочка решила, что уже не может повернуть назад, и увела его из семьи. После свадьбы молодоженам пришлось забрать пятимесячного Артема у родной матери: та ушла в запой. Немытая, нечесаная, босая, в засаленной ночной рубашке, безразличная ко всему, кроме водки, она превратила квартиру в притон для окрестных алкоголиков.
       Ожидая появления на свет своего собственного, их с Сергеем ребенка, Верочка усыновила Артема, и несколько месяцев жила, чувствуя себя неимоверно счастливой, в теплом гнездышке, под крылом ангела, на Гусиной земле.
       Новорожденный Виталик умер на восьмой день - отказали легкие. Защищаясь от помешательства, мозг несчастной женщины железным занавесом отгородился от этого воспоминания, и чтобы заполнить зияющие пустоты, поместил в них приемного ребенка. Верочка не просто стала считать, что это она родила Артема, она начала говорить об этом:
       - Когда я вынашивала Артема...
       - Виталика... - осторожно поправляли ее родственники, подруги, знакомые.
       - Какого Виталика? - спрашивала она с неподдельным удивлением.
       Знакомые, подруги, родственники в свою очередь удивлялись, глядели жалостливо или отводили глаза, а после шептались у нее за спиной.
       Если бы тогда они с мужем не убежали из Северодвинска, если бы тогда они не убежали от горя, Верочка, наверное, справилась бы...
       - Садитесь, - раздался над ухом мужской голос.
       - Спасибо, - пробормотала женщина, неуклюже упав на сиденье, когда состав качнуло, и невнятно, себе под нос, извинилась.
       Она положила пластиковую переноску на колени, Моэм, кажется, нервничал и недовольно мяукал, кот широко открывал пасть, но из-за грохочущего на все лады поезда будто бы не издавал ни звука. Перед глазами Верочки замигали сразу три лампочки - зеленая, оранжевая и красная, - она снова погрузилась в раздумья.
       В кого она превратилась? В душевнобольную, бесстрастную, безжизненную женщину, которую муж не просто разлюбил, к которой не просто охладел, но и настолько потерял уважение, что посмел поднять на нее руку. Почему на ее долю выпало столько мучений? Неужели это расплата за один неверный шаг? И что ей теперь делать? Может, поехать не к Ольге, а на вокзал, с единственным верным ей существом, с ее котом, взять билет и... снова убежать? Муж еще не знает, что у сына астма. Может, забрать Артема и уехать? Сергей найдет и убьет ее.
       Верочка металась из крайности в крайность.
       Может, всем будет лучше, если она умрет? Ничего подобного. Отчего эти инфантильные мысли лезут ей в голову? Если она сейчас умрет... боже, если она сейчас умрет, то уже не сможет ничего исправить!
       Кто-то однажды сказал, что главное в жизни - прожить ее честно, хотя бы по отношению к самому себе. Уважать себя, не изменять своим принципам, и думать, и поступать соответственно им - это еще полдела. Самодостаточный человек, способный стать честным с окружающим его миром, ступает на верный путь, ведущий к истине, к гармонии и полноценности.
       Верочка решилась, и очень надеялась, что на этот раз она поступает правильно.
      
      

    Sapere aude. Решись быть мудрым.


    33


    Берег Вк-5: Легкий бриз   19k   Оценка:7.01*5   "Рассказ" Проза


      
      -Как тебе ночная Майорка? - спросил светловолосый парень в белой футболке, сидя на циновке, скрипящей под его гибким телом, предупреждая каждое неловкое движение ног.Легкий бриз развевал тонкие волосы девушки, решившей разделить на берегу с ним глоток Сангрии. Песок под ними не был колючим, а ласково просачивался сквозь пальцы ног и белой пудрой обволакивал ступни.
      -Если бы смерть была так безболезненна и проста, как переход в сон или ходьба по волнам, то я бы хотела превратиться в этот бриз, и быть соленым ветром на коже людей. Вот, представь, ты заходишь в ночное море и плывешь, плывешь долго-долго до самого края, силы покидают тебя, и перестаешь бороться с водной стихией, и... рассыпаешься на мелкие песчинки и ты свободен,- прошептала она.
      - О, смотрите все, смотрите! Сегодня рождается новый поэт!- он вскочил на ноги, поднял торжественно стакан и залпом выпил его содержимое, но никому не было дела до подвыпивших русских. Невдалеке бегали дети, визжали и толкали друг друга в песок, на бульваре горели сотнями огней прибрежные кафе. Рядом немецкие подростки, рассевшись вокруг пластикового зеленого ведра, смачно всасывали убийственную смесь водки и сока длинными соломинками. Одного мальчонку резко скрутило, и он вырвал всего в паре метров от них.
      'Бэээ', - сказал русский, и брезгливо скривился. Минуту спустя, они собрали циновку и, обнявшись, направились в свой номер.
      ***
      После позднего завтрака Даша, облачившись в воздушный бирюзовый сарафанчик из индийского шелка, выбежала в холл отеля. Девушка подхватила под руку мужа, и вместе они переступили через металлический порог автоматических дверей. В лицо дыхнул раскаленный воздух, но молодая пара не отпрянула назад, а, увлеченно беседуя, вышла на улицу и едва успела запрыгнуть в салон городского автобуса, остановка которого располагалась напротив отеля. Через минут двадцать на табло высветилось 'Пласа Испания', открылись двери, и половина людей в автобусе заспешила на улицу. После часа размеренной ходьбы, миновав пласа Майор, и, почти затерявшись в узких мощенных булыжником улочках, восторгаясь уютными, зелеными, приватными двориками местных жителей, они вышли на Placio Ca Sa Galesa. Да, именно так она себе представляла уникальную архитектуру Средиземноморья. Дарья, схватив объектив фотоаппарата, надеялась на свой опыт, игру света и тени, но в кадр, то и дело, попадали раскрасневшиеся потные лица, бежевые шорты-бермуды, грудничок в коляске. Они были бесформенными точками на стенах Кафедрального собора, неумелыми зарисовками художника, слегка уродующими красоту архитектурного комплекса. Даша приседала, пытаясь добиться необходимого результата в фотосъемке. Макс же праздно болтался из стороны в сторону, ехидно улыбаясь зазывалам-актерам, разодетым в кольчугу и шлем. 'Фото, фото на память, иди сюда', - кричали они на ломанном русском языке. Лучи солнца нестерпимо жгли кожу, но близость к морю не давала людям желанной прохлады.
      - Ну что там, все настреляла с свою коробочку? - маялся от безделья Макс, - Мне пришла потрясающая идея. Ай да в замок на горе. Видишь там, на западе. Кастель де Бельвер помнится?
      - С ума сошел, и за два часа не дойдем, - возмущенно прикрикнула молодая девушка.
      - А мы вдоль бережка, вдоль бережка, а потом и рукой подать. Если Наполеон смог там обжиться и испанский король Джеймс, то нам, черни, не смевшим целовать даже подол их высокородных мантий, все по плечу, - иронизировал парень.
      С Максом они были вместе пять лет, и если чему-то необходимо было противостоять, так это его сумасбродным выходкам. Не успев возразить, Даша поплелась следом за мужем, на ходу отпив пару глотков воды из пластиковой бутылки. Вот так всегда. Самая бессмысленная и безумная идея, брошенная в порыве чувств, принадлежала ему. Она часто ловила себя на мысли, что из них двоих только ей присущ здравый смысл и трезвый ум, особенно в экстремальных ситуациях. Но Макс так не считал, даже когда немного съезжал с "катушек". А вывести из равновесия его было непросто.
      Солнце уже второй час закаляло нервы дерзким путникам, кинувшим вызов полуденному зною. Мужчина клял себя и плевался на пыльные каменные ступеньки, когда они наконец-то вышли на нужную улицу, до этого долго плутая среди заброшенных вилл. Уставшие молодые люди расплатились за вход по два евро с носа и нырнули в райскую прохладу замка Бельвер.
      - Черт, как далеко жили эти испанские короли, не могли, что ли, под пальмой в бунгало спать. Нет, подавай им Эверест с хрустальным дворцом и золотой каретой, - чертыхался на мостике Макс, пересекая входную арку.
      Тело ныло от непереносимой жары, и, прикоснувшись к камням, кожа ощутила долгожданную прохладу и прилив сил. Даша со счастливым лицом следовала за мужем, восхищенно оборачиваясь по сторонам. Музейный скарб был не так богат: простые мраморные статуи, не хитрая кухонная утварь, керамика, оружейная комната и амфитеатр на первом этаже, где под открытым небом рядами стояли металлические стулья, ожидающие следующего театрального представления. Туристов мало, только пару итальянцев да англичан, оглядываясь на скудный интерьер, следовали за гидом по открытому патео. С замка открывался чудный вид на весь город и порт, где выстроились белоснежные яхты миллионеров.
      - Хочу себе такую, посудину, и в кругосветку на Фиджи, Новую Зеландию, Галапагос, - мечтательно произнес молодой человек. - Но замок, как он тебе? В нем невозможно жить, особенно зимой.
      - Познай мир, а он позабудет тебя, увы, мы будем рождаться, любить, воевать и умирать, а архитектурное наследие переживет нас, переступит через наши косточки, покоящиеся в земле, - рассуждала девушка. - Это военная крепость, а не резиденция королевы Англии. Нам, в двадцать первом веке веке, привыкшем к кондиционерам под каждым пальцем, не понять предков. Тем более в семнадцатом веке замок использовали, как тюрьму для политических преступников, и для них не предусматривались комфортабельные апартаменты. А ты знаешь, Шопен и Аврора Дюпон, оба слывшие отъявленными сердцеедами, познакомились в Париже в тридцатых годах девятнадцатого века, и отправились в путешествие. И зима, проведенная на Майорке, вдохнула в их любовь страсть, а Шопена вдохновила на написание цикла прелюдий при посещении покинутого монастыря в Вальдемосе. Их окружение не верило в высокие чувства между композитором и писательницей. Бальзак говорил, что Аврора в любви подобна мужчине, а журналист Дюфур писал, что они напоминают две статуи, мол, что в постели будут делать два памятника. Но Джорж Санд много работала в то время, сочиняла, и Шопен тоже, они дополняли друг друга, Фредерик сильно переживал за ее детей, если что-то не ладилось, а Аврора отдала их историю любви миру в виде романа "Лукреция Флориани". Шопен был шокирован и обижен. Увы, они расстались, и после композитор писал очень мало, словно не дышал, его муза была Джордж Санд. Нам непременно надо поехать в деревушку Вальдемосу. Домики, покрытые красной черепицей, не тронутые временем, как в восемнадцатом столетии.
      - Конечно, поедем, это для меня особый отдых, я хочу все увидеть и запомнить, - печально ответил мужчина и прижал Дашу к себе.
      Пока доехали до отеля, солнце растеклось алой полосой по морским волнам. Оно нехотя закатилось за край человеческих грез, и впустило сладкую ночь на прибрежный городок. Даша, расклеенная многочасовой прогулкой, откинулась на пластиковую спинку стула и наблюдала, как внизу из домишки с красной побитой черепицей вышла пожилая испанка и вешала на бельевую веревку простиранное тряпье. Жизнь местных жителей отличалась от курортной, они терпеливо обслуживали туристов, создавали комфорт и уют, готовили пищу и обстирывали толпу, нуждающуюся в вечном празднике. Пьяные немцы ночью выкидывали стулья и туалетную бумагу из окон, даже чьи-то шлепанцы сиротливо лежали на заднем хозяйственном дворике гостиницы. Дашино сердце наполнилось грустью, словно сегодня ей открылась частичка неведомого мира или ускользающего времени, истории, до которой шумной и разгульной толпе не было дела. Сейчас на закате постояльцы выходили на балконы, и отель гудел, словно осиное гнездо. Макс вынырнул из номера и положил руку на плечо жены. Он разлил вино в бокалы, и подметил прелесть испанской ночи, затем наклонился к ней и поцеловал за ухом, охмелевший близостью ее кожи. 'Я тебя жду', - прошептал мужчина и исчез за стеклянными дверями, ведущими в номер.
      ***
      Но в Вальдемосу они так и не поехали. Утром Макс упал на кафель в ванной, и кровь струей потекла из носа. Перепуганная Даша помогла лечь мужу на кровать и заботливо подавала сухие салфетки. Кровь удалось остановить, молодой человек лежал бледный, как полотно, и смущенно отводил глаза в сторону, а она ощутила, как что-то незримое треснуло в воздухе, и Макс стал отдаляться от нее.
      - Давай, вызовем врача, - взволнованно сказала Даша, и сердце сжалось от плохих мыслей, словно он все знает, а она - нет, и ей ни какой ценой не удастся добраться до правды.
      - Нет-нет. Через час все пройдет.
      - Но так много крови. Тебя не удивляет?
      - У меня плохо сворачивается кровь. Милая, не переживай, все будет хорошо, это жара.
      На следующий день Макс сиял, как начищенный медный таз, и ничто более не омрачало их поездку на остров. Даша снова влилась в беззаботный ритм отдыхающего и предложила поехать в пещеры в Порто-Кристо, где пекло не испортит их отдых, о котором она мечтала целых три года. С автовокзала утром отправлялся автобус, на который по счастливой случайности им продали последних два билета, и молодая пара с авантюрным настроением отправилась в путь. Выйдя на конечной остановке, Дарья озабоченно крутила головой и, увидев на улице, испанку, еще минут пять назад сидящую рядом с ними в автобусе, обратилась к ней на английском языке. Какая досада, она не могла помочь славянке, только махнула в вдоль дороги и произнесла: 'Ten minutes'.
      Продавцы сувенирных лавочек, растянувшихся у проезжей части, лепетали на испанском 'кав драк' и махали в ту же сторону, что показала испанка. Молодая пара двинулась вдоль дороги, пересекла маленький мостик, легко преодолела склон, и благополучно добралась до входа в пещеры Дракона. Выкупив билеты, они присоединились к группе европейцев, терпеливо выстроившихся у каменистого спуска. Подошедший через десять минут гид, повел толпу вниз, предупреждая на пяти языка, что фото- и видеосъемка строго запрещена и камни не выковыривать. Пещеры были открыты исследователем Мартелем в конце девятнадцатого века, но для посещения стали доступны в середине прошлого столетия, и тропинки были просто отшлифованы подошвами обуви многочисленных туристов, протопавших по сталактитовым коридорам на протяжении не одного десятка лет. В конце пути посетителям открылось подземное озеро с изумительной подсветкой и дивный амфитеатр с каменными лавками, на которые смотрители пещер вежливо предложили присесть и сохранять тишину. Вдруг с конца озера из-за выступа выплыла лодка, и под взмахи весел заиграла божественная композиция в идеальном акустическом зале, созданном матушкой-природой. Музыкант искусно нажимал на клавиши клавесина, а звуки от струн виолончели рвали человеческое сердце. Исполнители плыли в украшенной огнями лодке, которая танцевала на прозрачной поверхности, и музыка подобно свету касалась стен и проникала в души восхищенных слушателей. Макс сжал Дашину руку, и они, замерев, не смели шелохнуться, настолько трагичной и до боли пронзающей казалась мелодия, пришедшая к ним из глубин прошлого. Лишь с завершением концерта, люди ожили, и окропленные незримым волшебством они направились к озеру и на берегу стали рассаживаться по лодкам, пришвартованным к камням. Смотрители внимательно наблюдали и вежливо приглашали на борт. Обнявшись, Макс и Даша уселись на корме, лодка оттолкнулась и плавно пустилась вплавь, туристы исподтишка фотографировали, и кристально чистая вода озера озарялась белыми вспышкам, словно эльфы из подземелья решили сегодня поиграть с огоньками. Максим и Даша едва успели на последний трехчасовой автобус и отправились в Ареналь. Вернувшись в предместье Пальмы-де-Майорки, они, голодные и счастливые, нырнули в первое попавшееся кафе. В ожидании заказа девушка выплескивала свои впечатления на Макса, который неестественно молчал и грустно смотрел на морской берег.
      - Даша, послушай, мне позвонили, срочно надо вылетать, - внезапно перебил ее молодой человек.
      - Как? Я с тобой лечу...
      - Нет, это... ээээ... важная деловая встреча в Берлине, через день я вернусь. Так надо, поверь. Все вещи я оставляю в номере, беру одну футболку и брюки. Даша недоверчиво уставилась на него, и произнесла:
      - Когда?
      - Сегодня в восемь часов вылет.
      - И ты ничего не сказал раньше?
      - Вчера утром, пока ты спала позвонил шеф, личная просьба начальства, я не могу отказать. Малыш, я тебя люблю, ты должна понять.
      
      Всю дорогу Макс, как набрал в рот воды, холодно и отчужденно ехал с ней в такси в аэропорт Сан-Жуан. Только перед вылетом он нежно обнял Дашу и долго не отпускал, потом грустно посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
      - Все будет хорошо.
      - Макс, ты меня, правда, любишь?
      - Да.
      Они расстались, а Дарья направилась к выходу и, сев в первое попавшееся такси, вернулась в отель, и ночь, проведенная в одиночестве, казалась ей вечностью. Утром после завтрака, она стала набирать номер мобильного телефона мужа, но он был вне зоны доступа. Весь день она просидела в номере и тщетно названивала на телефон, расстроенная она спустилась в холл, где мальчик на рецепшене, увидев ее, радостно вручил конверт. Даша взволнованна развернула лист бумаги и, узнав почерк Макса, прочла: "Я ухожу. У меня другая женщина и я лечу к ней, она не живет в Москве, поэтому не ищи меня, не звони мне. Поздно, что либо менять, не хочу никаких сцен. Мои вещи можешь выкинуть. Да, я трус, не смог этого сказать тебе в глаза, прости."
      
      Первым же рейсом она вылетела в Москву и, не распаковывая вещи в съемной квартире, отправилась к Вере Александровне, маме Максима. После настойчивого звонка, дверь открыла женщина с лицом, перекошенным от гнева:
      -Что тебе надо?
      - Здравствуйте. Где Максим? - спросила Даша с намерением прорваться внутрь.
      - В Питер к тетке уехал. Уходи, гадина, видеть тебя не хочу. Что квартиру захотела сцапать? Вот тебе, видела, шиш, не расписаны вы, значит ничего не получишь, - женщина продемонстрировав дулю, резко захлопнула дверь. Даша пулей помчалась на вокзал и купила билет в сидячем вагоне на поезд, отходящем через два часа.
      На ее настойчивые нажатия на кнопку звонка в Питерской квартире никто не ответил, хотя ей почему-то казалось, что внутри слышны шаги, кашель. Даша вышла на улицу и до позднего вечера проторчала во дворе, наблюдая за окнами. Зажегся свет, и она на крыльях полетела вверх по ступенькам, и из-за всех сил стала колотить в дверь. "Макс открой, пожалуйста", - кричала она, и, расплакавшись, присела на корточки. Открылась соседняя дверь, и возникшая в проеме старушка с грозным видом произнесла: "Не шуми, никого нет там, уехали она, куда не знаю. Уходи, а то в полицию позвоню!"
      Даша, собравшись с силами, вышла на улицу и поплелась пешком на вокзал, ветер пронзительно дул ей в лицо и рвал волосы, вдруг пошел мелкий дождь, и короткое платье облепило худое беззащитное тело девушки. Холод и пустота стали ее спутниками, и Дарья шла по Невскому проспекту, вжав голову в плечи и не пряча слез от случайных прохожих.
      ***
      Через три года... Раздался звонок в дверь, Дарья, только что уложившая дочь в детскую кроватку, метнулась к двери. На пороге, переминаясь с ноги на ноги, стоял паренек.
      - Привет, Влад. Какими судьбами. Зайдешь?
      - Нет. Даша, я на самолет опаздываю. Вот, держи, я давно должен был отдать тебе письмо, но...У меня работа в Штатах, контракт. Тебе лично никак не получалось вручить. Только в этом году смог прилететь. Но прошу тебя, прочти до конца. Ты все поймешь.
      Молодой человек развернулся и направился к лифту. Изумленная Даша тихо закрыла дверь и извлекла из конверта аккуратно сложенный лист бумаги. Развернув его, девушка стала читать: "Здравствуй, любимая. Я очень рад, что у тебя все хорошо, что ты встретила достойного человека, и у тебя родился малыш. Теперь моя душа спокойна, и я счастлив за тебя. Если ты читаешь эти строки, значит меня уже нет в живых. Не плачь, я всегда тебя любил, между нами никогда не стояла другая женщина. Но ужасный диагноз, рак головного мозга,который я тщательно от тебя скрывал, прозвучал, как приговор, операция в Берлине не дала результатов, на следующее операционное вмешательство я не согласился, велик риск инвалидности, а мне не хотелось, чтобы любимая женщина стала моей сиделкой на всю оставшуюся жизнь. Я навсегда сохраню те счастливые дни, проведенные с тобой на Майорке, твое чистое, открытое сердце, твои синие глаза и запах волос. Эта осень последняя для меня. Я все продумал. В ненависти человек сильнее, и тебе проще пережить разлуку со мной, если я уйду первый. Ты не поверила мне? Не так ли? Искала меня, родная моя, но кроме матери и Влада, никто не был в курсе. Я уволился с работы и переехал в деревню к дальней родственнице. Сегодня я смотрю в окно и вижу одинокую березу с желтой листвой, она гибкая и ранимая, как ты. Я хотел уберечь тебя от боли. Прости меня, если сможешь. Прощай." Дочитав до конца, Даша упала на пол и зарыдала, как раненная волчица.
      ***
      Через день она, сев в такси с дочкой, отправилась в другую часть города. Крепко держа за руку малышку, Даша поднялась на второй этаж и робко нажала на звонок. Дверь отворила Вера Александровна и недовольно бросила взгляд на гостей.
      - Ты?
      - Здравствуйте. Надо поговорить.
      - Ну, проходи, коли пришла.
      Из коридора они все вместе направились на кухню, и Вера Александровна, предложив присесть, включила комфорку и поставила чайник на плиту.
      Девушка протянула пожилой женщине письмо, и та, узнав почерк сына, сжала клочок бумаги пальцами, и впилась глазами в строки, но через секунду вздрогнула, словно приглушенная боль с новой силой ударила в ее сердце.
      - Вы все знали? Да? И промолчали тогда, выгнали меня, - нарушила тишину Даша.
      - Макс хотел дарственную оформить на тебя, ему ведь квартира от бабки досталась, а я свое никому не отдам. Зачем пришла?
      Малышка, уловив недобрые нотки в разговоре, прильнула к матери.
      - Вера Александровна. Это Тося - моя дочь и дочь Макса. Он не знал, я сама....
      Даша закрыла лицо руками и горько заплакала.
      - Вот оно что,- тихо произнесла пожилая женщина. Но в следующую минуту она подошла к не состоявшейся невестке и, крепко обняв молодую женщину за плечи, поцеловала в затылок, и после паузы прошептала:
      - Спасибо тебе, спасибо, девочка, за внучку, за Тосю, она... нет вы, вы все, что у меня теперь осталось. Прости меня дуру старую, прости, если сможешь.
      
      

    34


    Я Вк-5. Мой крючок   11k   Оценка:9.70*5   "Рассказ" Проза

      Пол ушел из-под ног.
      Я упала в коридоре собственной квартиры. Стены вздрагивали, странная вибрация пробежала по дому, будто мурашки по телу.
      Из комнаты раздался визг.
      Бросилась в детскую. Влетела в комнату, как корабль в айсберг, громко и с хлопком. Дверь врезалась в стену, оставив вмятину от ручки. Дети сидели на полу и испуганно таращились по сторонам.
      - Стас! В коридор! Одеваться! Живо!
      Шестилетний сын обычно предпочитал взбрыкнуть на приказной родительский тон, но не в этот раз.
      Глаза были полны дикого ужаса. Не говоря ни слова, он метнулся в коридор.
      Двухлетняя дочь с ручьями слез на щеках вцепилась мне в ногу. Я подхватила ее на руки и кинулась за Стасом.
      На бегу запрыгнула в сапоги.
      Сын уже был в зимних штанах. Застегнуть нормально ботинки я ему не дала, всучила куртку в руки и вытолкнула за дверь:
      - Вниз по лестнице! Марш!
      Сначала побежал, но на площадке возле лифта остановился. Не из страха, хотя и его было с лихвой. Вернулся из упрямства и любви к матери, как настоящий мужчина.
      Я закутала младшую в комбинезон, нацепила ей сапожки, попутно ругая и прогоняя сына, чтобы бежал вниз, на улицу. Мои вопли перекрывал гул и треск, дом с регулярным постоянством вздрагивал, сотрясался.
      Сын стоял рядом, молчал и суетливо надевал куртку.
      Собрались за мгновения, но для меня это время тянулось вечность. Каждая секунда проплывала, словно в замедленном времени, которого явно не хватало.
      Схватила пуховик, на руки дочь. На выходе из квартиры услышала, как распахнулась дверь дальней комнаты.
      Вышла испуганная свекровь, опираясь на ходули. Больная. Немощная.
      Я, не сбавляя ход и не оглядываясь, тащила детей к лестнице. На душе осталось гадливое чувство. Если получится, вернусь. Сейчас не останусь - все равно, на себе не унести ее.
      Тогда эти мысли пролетели со скоростью реактивного самолета.
      Мне с детьми нужно было преодолеть всего семь этажей. Скакала через несколько ступенек. В одной руке дочь, в одежде она весила под двенадцать килограмм, другой - тянула за собой сына.
      Вокруг суета, треск, но меня не остановить, перла, как бронепоезд.
      Шум, грохот, крики.
      Ничего не замечаю, точно оглохла. Слышу лишь страх моих малышей и близкую поступь Белой госпожи.
      Дом продолжал вздрагивать, с каждым разом все сильнее. По стенам разбегались трещины, сыпалась побелка.
      Стас оступился.
      Чуть не полетели кувырком и вряд ли бы встали после такого падения. А может, и затоптали бы нас жильцы, тоже начавшие покидать квартиры. Люди находились в панике, никто не понимал, что происходило. Землетрясение в столице - слишком невероятно для правды, но как не поверить, если вокруг все ходило ходуном и сотрясалось.
      Я успела одернуть сына и удержать равновесие. Поволокла его дальше за рукав, толком не давая встать на ноги.
      Первый этаж. Ловушка.
      Подъездный козырек обрушился, перекрыв выход.
      Истерика овладевала людьми позади меня. Некоторые прижимали к себе котов, другие продукты. По крайней мере, голодная смерть им не страшна. Люди бросились обратно на вторые, третьи этажи, намереваясь поломать себе кости, прыгая вниз.
      Я по прежнему не обращала на них внимания и не подверглась стадному чувству. Моя цель - найти выход! Безопасный для детей.
      В углу обнаружила щель, отодвинула в сторону мелкие камни. Получился лаз, прямо на улицу. Слишком узкий для меня, но о себе и не думала.
      Протиснула в дыру сына. С дочерью оказалось сложнее, никак не могла отцепить ее от себя. Крошечные ручонки крепко держались за меня, но мне удалось вытолкать малышку на улицу.
      Еле сдерживаясь, чтобы не разреветься, приказала сыну:
      - Бери Леську и тащи через дорогу к парку, на поляну. Понял? К парку! Где нет домов. Я вас скоро догоню. Ясно? Тогда бегом!
      Рядом хрустнуло, обвалилось.
      Для меня это уже не имело значения. Я смотрела, как сын, утирая слезы, тащил сопротивляющуюся сестренку. Слышала ее пронзительное: "Мама!". Этот крик сотрясал мое душевное равновесие сильнее, чем ураган соломенную хижину.
      Дети уже у дороги, где замерло автомобильное движение.
      Стасу и Олесе осталось перебежать на другую сторону и все - там нет строений, только кочки, да сугробы, до самой железной дороги. Теперь мне стало спокойнее, теперь все хорошо.
      Дом вздрогнул, посыпалась каменная крошка, нечто тяжелое рухнуло совсем рядом.
      И тут я встрепенулась, будто от звонкой пощечины.
      Сквозь пыль и белую завесу я узнала очертания Олеси. Она бежала назад ко мне. Поскальзывалась, падала, вставала и снова бежала. Маленькая, испуганная. Стас не смог остановить ее, застрял. Нога провалилась в тещину, и он никак не мог выбраться.
      Вокруг меня все ходило ходуном, словно дом не мог определиться в какую сторону упасть. Не понятно, откуда я нашла в себе силы и сместила в сторону здоровую глыбу. Руки расцарапала в кровь - мелочь, ерунда, пустяк.
      Я метнулась в увеличившийся лаз. Порвала кофту и поранила об арматуру спину, протискиваясь вперед. Сзади хрустнуло, запечатывая проход намертво. Я уже находилась по другую сторону ловушки.
      На бегу схватила дочь. Та вцепилась в меня так крепко, как только может любящий человек.
      Нога Стаса застряла в трещине возле канализационного люка. У него никак не выходило освободиться, беспокоился, суетился, оттого и не получалось.
      Пока я освобождала его, сын крепко прижался ко мне с другой от сестры стороны.
      Вокруг носились люди, никто не помог, да и я бы не остановилась на их месте...
      Правая сторона многоэтажного дома обрушилась окончательно. Раз. И не стало сотни квартир.
      От толчка трещина в асфальте разошлась еще больше, и мы едва не полетели в образовавшийся провал, глубокий, с клокочущими звуками на дне. Канализационный люк с грохотом полетел вниз.
      Ну, уж нет! После всего и так закончить? Ни за что!
      Дернулась назад, вскочила, детей в охапку и бежать. Обогнуть яму и туда, где нет домов. Скорее. Руки ломило от ноши. Но как бы не было тяжело, не остановлюсь, пока не доберусь до цели.
      Я бежала так быстро, как никогда в своей жизни. Позади громыхала земля, принимая на себя тяжесть семнадцатиэтажных домов - нашего, соседнего, следующего за ним...
      Дети кричали у меня на руках от ужаса, а я не могла даже вдохнуть без боли в груди.
      На краю парка, отпустила детей и рухнула прямо в снег. Трясло крупной дрожью, но не от холода, а от происходящей немыслимости вокруг.
      На месте родного дома валялась груда плит и блоков - белого и синего цветов. Над ними висела плотная завеса пыли.
      Свекровь осталась там.
      Как мне теперь с этим жить? Как посмотрю в глаза мужу? И неважно, что сберегла детей, ей ведь даже не пыталась помочь. Эта смерть будет висеть надо мной всегда. Не смотря на последнюю стадию рака и неутешительные для свекрови прогнозы врачей.
      Я ощутила, как ко мне прижимались два маленьких трясущихся тельца, родных, любимых. Именно им я обязана тем, что жива. Без них запаниковала бы, не выбралась.
      - Мама, надень куртку.
      Послушала сына. Январский мороз ощущался все сильнее. В кармане нашла свою шапку и надела на сына. У дочери теплый капюшон.
      Двинулись вдоль дороги. Кругом творилось невообразимое.
      Родной район словно находился на спине гигантского, древнего чудища, которое после нескольких десятилетий, решило проснуться и размяться.
      Тут и там появлялись разломы в земле, трещины в асфальте, из некоторых столбом шел пар. Панельные дома, будто сложенные из спичек, рушились один за другим. Искрили оборванные провода. Привычный мир трескался на глазах на мелкие кусочки.
      Огромная пробка, люди бросали машины и бежали подальше от рушащихся домов. Часть автомобилей нырнули в разломы на дороге.
      В одном из автомобилей услышала мелодию мобильного. Тут же вспомнила о родителях, они жили на соседней улице. Без раздумий и стеснения открыла дверцу пустой машины и взяла телефон. Попробовала позвонить мужу, который еще не приехал с работы. Теперь неизвестно приедет ли? Связи не было. Набрала другой номер.
      - Алло, мама! У нас дом рухнул. Скорее одевайтесь с папой и выбегайте на улицу. Мы идем в вашу сторону, вдоль поля, - на последнем слове связь оборвалась. - Мама! Мама!
      Повторный набор номера ничего не дал, скорее всего, проблемы дошли и до вышек, отвечающих за связь.
      Беспокойство за родителей придало новых сил. Олесю взяла на руки, и мы, вместе со Стасом, побежали. Не так быстро, как хотелось, слишком устали.
      Так непривычно было видеть сына серьезным и молчаливым, не слышать бесконечный поток вопросов.
      Дом, где я прожила более двадцати лет с родителями, все еще стоял. На душе стало спокойнее. Как мало нам нужно для надежды!
      Рядом с уцелевшим зданием располагался вход в бомбоубежище. Люди плотным потоком спускались под землю. Только я подумала, что родители, скорее всего там, как дом рухнул. Тихо взял и осыпался. Стена погребла бомбоубежище, раздавила, расплющила тех, кто не успел попасть внутрь, завалила тех, кто уже был внутри.
      Время остановилось. Мир накрыло черным саваном.
      - Мама, смотри! - потянул за руку Стас. - Бабуля и дед.
      Я посмотрела в сторону, куда указывал сын. В самом деле, к нам спешили мои родители. В зимней одежде и с одеялами на плечах. Мне тоже прихватили шерстяной плед и набросили на плечи. Закутала дочь, а другим свободным краем сына.
      Долгие объятия отложились в сторону, рядом вспучился асфальт, точно прыщ на лице подростка. Мы направились подальше от района, через поле в сторону железнодорожной станции.
      - Перед разговором с тобой нам звонил Леша, он не смог вам дозвониться, беспокоился очень. Это он нас предупредил. Пытается добраться сюда. По всей Москве творится такой ужас.
      Новости о муже обрадовали. Но как же нам найти теперь друг друга? Оставаться возле района опасно, а найти укрытие нужно обязательно. Впереди ночь. Что делать в такой ситуации, тем более зимой, я не знала.
      Мы шли и шли. Трещины в земле попадались все чаще. Мир разламывался, как дорогая мозайка на многочисленные частицы.
      - Мама, я устал и хочу есть, - пожаловался впервые Стас.
      - И я, - тихонько отозвалась Олеся.
      Я погладила дочь по спине, сына крепко обняла.
      Детские просьбы отрезвили меня, встряхнули, точно рыбу на крючке. Любовь к детям способна сломить любую преграду, пройти сквозь ужасы стихии. Просьба, прозвучавшая тоненькими, жалостливыми голосами придала мне сил.
      - Скоро, дорогие мои! Скоро, мы все поужинаем и отдохнем! - я пообещала это так уверенно, что никто не усомнился, именно так и будет...

    35


    Г. Вк-5 Лучшая женская доля   8k   "Миниатюра" Проза

       Лучшая женская доля!?
      
       Свет. Яркий, слепящий, испепеляющий он исходил откуда-то сверху и, проникая в неё, пробирал до основания. Ей нестерпимо хотелось закрыть глаза, но, зная закон Cудного дня встречать Cвою Долю с распахнутой душой, Она терпеливо смотрела перед собой, прислушивалась к тягостной, могильной тишине и ждала.
       Сколько продолжалась эта душераздирающая пытка, раскраивающим на составляющие светом и мёртвым первозданным безмолвием, она не знала, это было вне времени и вне того, что у смертных называется жизнью. Стоя на всёрешающем Лобном вросшим изваянием, Она осознавала лишь одно - это длится долго, невыносимо долго, так долго, что в какое-то мгновение ей стало казаться, момент истины никогда не наступит. Но именно тогда, когда надежда на обретение Своей иссякла и силы были на исходе, её вдруг обдало дуновением лёгкого ветерка, и Она почувствовала чьё-то присутствие.
       -Отче, ты уже пришёл ?- робко спросила Она и принялась озираться.
       -Не старайся! Ты меня всё равно не увидишь!- услыхала она властный, не терпящий возражения голос и напряглась: наконец-то решится её женская доля.
       - Итак, начнём!
       В сводах Лобного раздался трескучий шелест перелистываемых страниц и...
       -Когда ты впервые предстала передо мной и попросила земного воплощения, я явил милость и вместо того, чтобы волевым решением выделить тебе то, что Твоё, спросил : 'Какой лучшей доли ты желаешь?'.Ты ответила, что хочешь власти, хочешь управлять и быть главой государства. Твоё желание я воспринял с долей иронии. Я понял, тебя вдохновили мои лавры и ты решила начать земную жизнь, примерив корону.
       Господь печально усмехнулся.
       - Я дал тебе то, что ты хотела! И что в итоге. Ты предстала передо мной на первом судном дне и заявила.
       Пауза.
       -'Доля властительницы мне не понравилась. Вокруг меня были сплошь лицемеры и властолюбцы, у которых в мыслях было лишь одно, как меня уничтожить и занять моё место на троне'.
       Секундное молчание, а за ним... громогласное эхо:
       -А ты что думала! Власть сладка-а-а?!
       Она затрепетала, как-никак вызвала гнев самого Бога! Тут же захотелось оправдаться, но услыхав резкий шелест страниц, передумала. Пусть будет, как будет ! Господу видней!
       - Перед вторым воплощением я снова разрешил тебе выбрать Свою. На что ты пожелала стать первой красавицей и попросила такой доли, чтобы все мужчины мира сходили по тебя с ума.
       Раздался протяжно-печальный вздох.
       - Я выполнил твою просьбу, но ты опять выказала недовольство. На втором судном дне ты заявила.
       Тягостная пауза и...
       - 'Эта доля ещё хуже предыдущей! Мужчины утверждали, что любят меня, а делали это с единственной целью- насладиться моим телом!'.
       На несколько секунд повисла гробовая тишина, а затем в высоченных сводах захороводило гулкое эхо.
       -Интересно, а на что ты расчитывала-а-а!?
       Её распирало ответить за всех красивых женщин мира, но...глубокомысленное молчание, а затем всё тот же настораживающий шелест.
       -Затем ты захотела стать всемирно известной личностью. Умной, эрудированной, со многими учёными степенями. Я дал тебе эту долю. И что потом?
       Пауза и горький речитатив.
       -'Я всю жизнь училась и добилась многого в своей области, но, если бы учёные мужи с их предвзятостью и дискриминационными воззрениями не чинили мне препоны, я бы превзошла их всех!'
       Господь замолчал. О чём он думал, знал лишь Он сам, но итог его коротких размышлений венчал Всё:
       -Странные вы, женщины! Жаждете равенства с мужчинами, хотя никто из вас не знает, что это такое!
       Затем последовало короткое осмысление неосмылимого и очередное шуршание женского досье.
       -Перед следующим воплощением ты попросила у меня долю блаженной, которая ради любви ко мне, согласна на любые лишения. Просьба, скажу тебе честно, меня удивила, но мне было интерестно, что ты заявишь после очередного возвращения из мира людей! И что в итоге?
       Тяжёлая пауза повисла свинцовым облаком, а затем громовым раскатом:
       - Всю земную жизнь я служила тебе верой и правдой, а ты взвалил на меня такой неподъёмный крест, что разрушил во мне веру в то, что ты существуешь'.
       В воздухе запахло грозой и, предчувствуя недоброе, Она решилась взять слово.
       -Но Oтче!- несмело начала она .- Я была откровенна с тобой, чтобы ты помог мне понять, в чём я заблуждалась...
       Владыка мира перебил её.
       -Твоя беда в том, что ты сама не знаешь, чего хочешь!- устало, но жёстко выговорил он и тяжело вздохнул.- Ну, да ладно! Что сделано, то сделано!
       Пауза, и едва слышное.
       М-да... ребро- оно и есть ребро...
       Повисла гнетущая, гробовая тишина, видимо Бог погрузился в думы, и дабы прервать муторное, изматывающее безмолвие, Она опять осмелела.
       -Интересно, а из какого именно ребра ты нас сотворил?- робко выдавила она из себя и, не дождавшись ответа, принялась рассуждать.- Мне кажется из самого нижнего, что возле таза. Наверное, поэтому мы мужчинам до этого места. Вот, если бы из того, что ближе к сердцу, тогда...
       -Помолчи, женщина...- услыхала Она грозный окрик и осеклась на полуслове.- Во всём у тебя мужчины виноваты! Оставь свои мысли при себе, и слушай меня!
       -Прости, Господи! Сама не ведаю, что говорю...- поспешно пролепетала она и, осознавая, что сейчас будет оглашён приговор,замерла в тревожном ожидании своей доли.
       -Вот так-то!- голос великого Творца смягчился.- А теперь мой вердикт! Хватит потакать твоим капризам! Будет так, как я скажу!
       Господь звучно прокашлялся, прочистил горло и громогласным глашатаем провозгласил:
       - В новом воплощении твоим домом будет райский сад- Эдем. У тебя будет муж, и звать ты его будешь Адамом. Дабы не давать тебе повод для глупых рaссуждений о мужской неверности, в раю вас будет только двое. Условия для жизни идеальные.Не надо ломать голову над тем что есть, где жить и на чём спать - в саду ваша еда, под небом ваш дом, на траве ваше ложе. Ваша жизнь будет райской - одни сплошные удовольствия. Есть вдоволь, ублажать мужа, рожать детей- мечта любой здравомыслящей женщины? Не так ли?
       Требовательный окрик Cоздателя вывел её из глубокой задумчивости.
       - М-да! - неуверенно произнесла Она, но тут же спохватилась .- Да будет воля твоя, Господи! Лучшей доли и не пожелаешь!Можно отправляться в путь?
       Пауза. Невнятное бормотание и наконец...
       -Перед тем как отпустить тебя с миром, вот тебе моё напутствие! Я знаю все твои недостатки, главным из которых считаю твоё чрезмерное любопытство. Подозреваю, что даже имея лучшую долю, которую уготовал тебя сам Я, ты всё ещё не успокоишься, а будешь и в садах Эдема искать пятый угол. Хочу донести до тебя предостерегающую истину: не впадай в искушение познания сущности! Потеряешь всё! А теперь иди!
       Не уразумев сказанного Господом, Она лишь недоумённо пожала плечами, пролепетала благоговейно: 'Благодарю тебя, Oтче!' и медленно побрела прочь.
       Раскатистое эхо рассекло мёртвую тишину и вслед ей полетело.
       -Запомни! Не поддавайся искушению познания! Потеряешь лучшую долю!
       -Да, да, помню!- не останавливаясь, упрямо прошептала она и вдруг почувствовала как её ноги, только что налитые свинцом, странным образом обрели небывалую лёгкость. Приняв укрепившую её силу за дар Бога, Она подняла смелый, уверенный взгляд и устремила его вдаль. То, что предстало её взору было неясным, нечётким, но таким маняще- зовущим, что она ускорила шаг. 'Надо спешить! - думала Она, не отрывая горящих глаз от алеющего рассветом горизонта.- Жизнь в миру коротка и надо многое успеть! Хоть моя доля предрешена, но какая участь ждёт меня на самом деле, вот в чём вопрос!? Господь милостив, но он любит учить и часто в его наставлениях скрыт смысл, о котором можно только догадываться! Вот и теперь, только он знает, какой именно урок будет мне преподнесён на этот раз и что конкретно скрыто в его напутствии! Может быть его последние слова это загадка для меня, своего рода оборотная сторона божественного посула, указывающего на то, что лишь познание сущности поможет мне обрести лучшую долю? Кто знает, кто знает!? Поживём- увидим !'...

    36


    Лантана Вк-5: Время ведьм   25k   Оценка:9.46*16   "Рассказ" Проза, Фэнтези

    Сестра Бертина Арнет, приставленная читать историю религиозных орденов монастырским воспитанницам, направлялась в кабинет аббатисы.
    Ночью в монастырском дворе прибывшие накануне инквизиторы задержали женщину, подозреваемую в ереси, и встревоженные этим известием ученицы почти сорвали монахине урок. Девицу было бесспорно жаль: редко кто покидал тюрьмы святой конгрегации тем же путем, каким попадал в них, еще реже - на собственных ногах. Но все, что могла сделать сестра, учитывая обстоятельства, это позаботиться, чтобы в роли таких 'еретичек' не оказались ее собственные ученицы. Любой бунт должен пресекаться в корне. Даже слух о нем может вызвать ненужные обители подозрения, особенно сейчас, когда вдохновленная успехом воинственная братия заглядывает каждой собаке под хвост, надеясь обнаружить там еретика.
    На появление учительницы глава монастыря отреагировала едва заметным кивком головы.
    Женщина пила воду мелкими глотками из глиняной кружки, сидя на невысоком стуле для посетителей.
    - Клара, что-то случилось?
    Сестра Берта положила учебник с тетрадью на стол.
    - Приходили эти... - аббатиса скривилась, сделала еще один глоток, - спрашивали про пойманную девушку.
    - И? - учительница затаила дыхание.
    - За кого ты меня принимаешь?! Что ты думала - я предам сестёр? Отдам им девочек?
    - Прости. Нет, конечно... Каждая ведьма знает: тот, кто попался, сам за себя. Просто бедняжка не успела добежать.
    - Страшно подумать, что было бы, если бы она успела.
    Аббатиса допила воду. Выцветшие зелёные глаза грустно смотрели в окно, на голые ветви парковых деревьев.
    - Ты же знаешь, Берти, не за себя я боюсь. Но девочки...
    Учительница вздохнула.
    - Кстати, о девочках. Наши бунтарки во главе с Гретхен проявляют ярую неусидчивость и дерзят через слово. Подозреваю, в их маленьких сердцах зашевелился дар.
    Аббатиса застонала, закрывая лицо руками.
    - Господи, как все не вовремя! Сейчас же отправлю весть Магистру. Если инквизиторы пронюхают про нас, бед не оберешься.
    - Клара... А может...- губы сестры Берты задрожали, сказать это оказалось сложнее, чем она думала, - может глупышку все-таки удастся освободить?
    Настоятельница медленно опустила руки. В блеске бледно-изумрудных глаз читался ужас.
    - Ты с ума сошла! Не вздумай! Я не собираюсь рисковать столькими невинными, ради одной дурочки, не умеющей как следует прятаться. Даже думать об этом запрещаю!
    Учительница закусила губу.
    - Ладно. Но за девочками проследи. Когда начинает просыпаться дар, от них всего можно ждать. Ты же знаешь.
    ***
    Часы на городской башне пробили полночь. Гретхен откинула одеяло и прислушалась к мирному храпу ночной сиделки. Свеча за приоткрытой дверью зашипела и погасла.
    Нашарив под кроватью ночной горшок, девушка вынула из него грубые ботинки младшей кухарки. Обувь была поношенной и немного великоватой, но зато не в пример теплее ее собственных туфелек. Осенью дрова на обогрев продуваемого семью ветрами монастыря почти не тратили, приберегая их для особо холодных зимних дней. Многие девочки ложились спать одетыми, никто не обратил внимание на то, что и Гретхен на ночь не сняла верхнее платье.
    В пухлой котомке, припрятанной под матрасом, лежал запасной дырявый плащ и несколько сухарей. Нехитрый походный скарб.
    Девушка присела на край кровати, прислушалась. Шорох и мышиный писк из-под пола, треск рассыхающихся досок, стук ветвей по маленькому окошку комнаты и далекий вой. Вой показался Гретхен особенно неприятным, ведь предстояло идти через густой лес. Волков развелось много, люди поговаривали, будто звери уже начали в город захаживать и коней задирать прямо в стойлах. Охотники не справлялись. Девушка обругала себя за страх, подумаешь - звери, случалось же ей разгонять уличных собак, внушая животным страх. Сейчас важно людям не попадаться. Осень в этом году выдалась бедная, а голодный человек злее зверя.
    Надо уходить сейчас, пока ещё нет сильных морозов. Если ее запрут в исправительной комнате за дерзость учительнице, станет поздно. Через несколько дней ударят холода и тогда все, о побеге можно будет забыть до весны. А о спасении несчастной ведьмы и подавно.
    Гретхен, как и большинство девочек, не верила, что та несчастная перепуганная женщина, едва ли намного старше ее самой, могла натворить каких-то бед. Народ-то всякое говорил, но люди злы. Если никто не вмешается, девушку сожгут, инквизиторы других мер не знают. А Гретхен все равно тут лишняя, ведьмы не учатся в церковных школах, это известно всем.
    Девушка вздохнула и на цыпочках пошла к двери, стараясь не тревожить скрипучие доски пола. Они уйдут через лес в горы, а там уже будет видно, может в каком-нибудь поселке найдется приют для заблудших путниц.
    Кровать у дверей заскрипела, и из-под одеяла высунулась рыжая головка Ханни.
    - Гретхен? - неуверенно вопросила рыжая.
    - Не кричи... - зашипела девушка, проклиная не вовремя скрипнувшую половицу.
    - А... Почему ты не спишь? - уже шепотом спросила Ханни.
    - Воздухом решила подышать. Спи.
    - Посреди ночи? Если настоятельница узнает... О нет... - даже в темноте Гретхен видела, как округлились глаза подруги. Она догадалась! Сердце юной ведьмы сжалось от страха.
    - Не узнает. - ответила Гретхен, протянув руку к рыжим прядям. Только ее рука коснулась волос Ханни, девушка обмякла и ровно засопела. Утром она не вспомнит.
    Пройти через спящий монастырь не составило труда. Беглянка серой мышью проскользнула на еще теплую кухню. Отсыпала в походную котомку немного сухих яблок и напихала в карманы гороха. Более подходящей пищи там не нашлось. Козий сыр, сухари и даже вяленую рыбу кухарка запирала на ночь в погребе. А сверху, в нагрузку к запорам, ставила тяжеленный сундук с кухонной утварью.
    Дверь с улицы девушка подперла сухой веткой. Чтобы порывистый осенний ветер не открыл, не выдал раньше времени.
    Ни души. Только голодные волки в чаще надрываются, да ветер шуршит, играясь ссохшимися листьями, и шумит ветвями облетевших деревьев. В небе робко мерцал молодой месяц, проглядывая через мчащиеся чёрные, как дым пожарища, облака.
    Девушка в последний раз оглянулась на спящий монастырь, втайне надеясь увидеть в одном из окон тусклый свет. Убедиться, что не одна она не спит в эту ночь. Но нет... Только тихое безмолвие серого с черным камня и ледяные порывы уже почти зимнего ветра. Ветер подхватил светлые пряди волос и больно ударил девушку по глазам. По щекам покатились слезы и тут же высохли, оставив на лице полыхающие обжигающим холодом следы.
    Заледеневшие листья громко хрустели под ногами. Казалось, ещё шаг - и кто-то услышит, выбежит, остановит. Вернет в знакомую комнату с камином, в успевшую стать родной за двенадцать лет, прожитых в монастыре, постель. Но не услышали, не хватились.
    Время ведьм, ее время. Беглянка улыбнулась горькой мысли. Поздние гуляки уже спят, а ранние работяги ещё и не думают вставать. Идеально для побега.
    Девочки шептались, что ведьму запрут в церковном подвале. Будто бы инквизиторы настояли. Не место ведьме среди простых преступников. А святая церковная земля ее неминуемо на муки обречет и вынудит быстрее в грехах сознаться. Девушка же на собственной шкуре убедилась в том, какая это чушь: никакие святыни не влияли на ее дар или самочувствие. Может быть, люди и не любили ведьм, но Богу похоже было все равно.
    Гретхен пересекла пару улиц, таясь в тени деревьев и присматриваясь к пустынной дороге. Ветер безжалостно трепал и путал волосы, жестоко бил девушку по лицу, обжигая нежную кожу щек, до мелких трещин кусал алые губы.
    Ничего. Только ветер все также шумел кронами голых деревьев, перекатывая под ногами сухие листья. Девушка подула на продрогшие до костей руки. Белый пар от дыхания влагой осел на ладонях, выхолаживая еще сильнее. До ворот церкви она кралась на цыпочках.
    Охраны нигде не было видно. Среди выбеленных тусклым светом месяца надгробий мрачными чернильными покрывалами на промерзшей земле лежали тени крестов и скорбных ангелов. На нижнем ярусе церкви в подвальном окошке дрожал теплый огонек свечи. Сердце Гретхен вжалось глубже в грудь. Она там! Настойчивое желание вернуться восстало каменной стеной, примораживая ноги к земле. Как же ей этого захотелось! Бросить все, забыть и вернуться. Но что толку? Вернется она назад, а вскоре ее дар неизбежно заметят, и тогда уже не чужая ведьма будет сидеть в этом подвале, а она сама. А сестры... Да кто же в здравом уме заступится за ведьму?
    Набравшись смелости, Гретхен протиснулась в приоткрытую калитку и снова прижалась к ограде уже с внутренней стороны. Под защитой каменной стены казалось теплее и безопаснее. Тут ее не могли увидеть с улицы, обещанной мэром охраны видно не было, и девушка расслабилась. Тусклый огонек церковного подвала разгорелся еще ярче. Теперь уже свет в низком окошке горел так, будто за ним стояло сразу несколько свечей. Гретхен сделала несколько шагов. Нужно ближе подобраться к узорному окну, возможно удастся понять, как лучше пролезть в подвал.
    За спиной хрупнула ветка, на миг превратив девушку в каменное подобие ангела скорби. Онемев от страха, она не сразу осознала, что рот ее сдавила холодная ладонь, а сильная рука, обхватив тело, увлекла назад к забору в заросли дикого винограда. Девушка хотела вырваться, крикнуть, но вовремя опомнилась. Что даст ей призыв на помощь? Ей, монастырской беглянке, пришедшей в ночь к церкви спасать ведьму? Размышление прервала похитительница.
    - Не вздумай дергаться и визжать!
    Голос звучал перепугано и зло, но что-то в нем казалось знакомым. Девушка с удивлением поняла, что полупрозрачные ветви виноградной лозы прошли будто сквозь тело, было странно и немного щекотно. Гретхен ощущала, как невесомым стало собственное тело, а зашевелившиеся плети туже сплелись перед ней, укрывая от посторонних взглядов.
    Лицо и руки под цепкой хваткой незнакомки начали неметь. И тут, скрипнув калиткой, тем самым путем, что и девушка, на церковный двор прокрался волк. Причем размерами это существо скорее напоминало медведя. Гретхен, конечно, слышала хвастовство охотников о зверях невероятных размеров, но такого... Она не думала, что волки могут быть настолько больше обычной собаки.
    Зверь взад-вперед прошелся по двору, тщательно обнюхивая землю между надгробиями. Окинул взглядом окно и внезапно развернулся, почти в упор посмотрев на Гретхен. Желтые зрачки зверя светились в полутьме. Если бы не рука на лице, девушка ни за что бы не сдержала крика.
    - Не шевелись, - шепнула похитительница. Беглянка пожалела, что по-настоящему не может раствориться в густых плетях дикого винограда.
    Волк прерывисто втянул воздух, вывалил язык и не спеша, так же принюхиваясь, двинулся в сторону женщин.
    Шаг, еще... Морда зверя оскалилась, и в этой чудовищной гримасе мелькнуло нечто, напоминающее кровожадную улыбку.
    Внезапно воздух перед Гретхен уплотнился, она ощутила волну тепла, коснувшуюся лица. Словно невидимая стена в одно мгновение выросла перед ней.
    Зверь сделал еще один уверенный шаг и, взвизгнув, взлетел в прыжке на всех четырех лапах. Вслед ему из-под ног Гретхен полетело нечто, в несколько раз меньше волка, белое и шипящее.
    При более внимательном рассмотрении, странное белое создание оказалось котом. Приземлившись на все четыре лапы, он выгибал спину, шипел и орал. Пушистый хвост яростно бил по земле, цепляя к всколоченной белоснежной шерсти сухие листья. Севший на задние лапы ошарашенный волк подскочил на ноги, совсем по-человечески окинул взглядом выгнувшего спину зверя, фыркнул, рыкнул для порядка и отвернулся. Снова понюхал воздух, прошел к подвальному окну. Помотал головой, еще раз взглянул на орущего кота и ушел. За оградой послышались удаляющиеся легкие шаги.
    Кот сел, будто задумался. Чуткие уши ловили малейшие звуки.
    Гретхен почувствовала, что хватка слабеет, она снова была свободна и видима. Прозрачная стена плотного воздуха растаяла, в лицо ударил ледяной ветер.
    - Слава Господу, - выдохнула женщина, и на этот раз Гретхен узнала голос. Сестра Берта! Но что она...? Неужели она хватилась ее и пошла по следам?! Или...
    Кот осуждающе глянул на монахиню. И выдал то, от чего у девушки из головы вылетели все мысли:
    - А мне? - Голос был явно мужской и очень приятный. - Это, конечно, только щенок. Но он бы раскусил вас, милая, и подозреваю, даже пожевать бы не погнушался. А уж старших бы позвал...
    Монахиня низко поклонилась.
    - Спасибо, магистр. Господь вовремя прислал вас.
    Кот фыркнул, мельком взглянул на девушку, и Гретхен заметила, как в глубине звериных глаз блеснули красные огненные искорки.
    - Если ты пришла за ведьмой, то ее там нет. Девушка в тюрьме. Какой же надо быть простушкой, чтобы поверить, будто бы ее будут держать где-то еще, - авторитетно заявило животное.
    - Мы не ожидали, что вы, магистр, прибудете так скоро. Наше счастье...
    - Потом, - перебил ее кот. Его уши насторожено дернулись, вслушиваясь в ночные звуки. - Ноги в руки и за мной.
    И они пошли, долго петляя по городу, осторожно ступая по промерзлой земле, обходя заледеневшие, редкие лужицы.
    Шок прошел, и девушка начала понимать: то, что случилось, ей не привиделось, а было настоящим колдовством. Говорящий кот и лоза, в которой они с монахиней прятались, действительно шевелилась, пытаясь укрыть их от того волка. Но этого быть не может! Пусть кот колдун, или демон искуситель, но монахиня... Ведь ведьмы в монастырях не живут. Хотя Гретхен тоже ведьма, а Бог, похоже, ничего не имеет против нее. И, наверное, против этого говорящего кота и сестры Берты тоже, ведь все они стояли на освященной церковной земле этой ночью.
    Гретхен решила, что они вернутся в монастырь. Ошиблась. За очередным поворотом они вышли к городской стене. Кот ловко вспрыгнул на самый верх. Нормальному животному такое было не под силу, если только оно не умело летать. Часть каменной стены под кошачьим тельцем тут же начала светлеть, пока не стала совсем прозрачной.
    - Чего стоите? Письменного приглашения ждете? - недовольно проворчал котяра изумленным женщинам.
    Монахиня, опомнившись, прикрыла рот и, схватив не менее удивленную Гретхен за руку, протащила девушку сквозь стену. Чувство было такое, будто они прошли через очень плотный воздух. Пришлось даже сделать два глубоких вздоха, оказавшись на другой стороне.
    Оглянувшись, девушка увидела все ту же каменную стену, ни намека на проход. Кот спрыгнул, ловко приземлившись на четыре лапы.
    - А ты... кто? И куда мы идем? - не сдержав любопытства, спросила девушка.
    Монахиня испугано охнула и почему-то положила руку на плечо Гретхен.
    Кот обернулся и присел, с хрустом подминая густой ковер опавших листьев. Пламенные огоньки в глазах стали уже, он прищурился.
    - Можешь звать меня Квентин, я маг. И мы не идем, а с позором удираем от священной инквизиции. Как только тот щенок доложит о нашей с ним встрече, старшие придут проверить и... В общем, в монастырь вам, милые фройляйн, возвращаться нельзя.
    - Магистр, она...
    - Да знаю я, - фыркнул кот, - не обучена. И не надо так пугаться, милая, кто-то же должен ей объяснить, раз вы до сих пор не удосужились.
    Подумать только, настоящий колдун?! Сестра обиженно притихла, а кот снова стал на лапы.
    - Идти только за мной. Тут много волчьих ям, влево, вправо - ни шагу!
    Ночной лес встретил путников завыванием и треском ветвей. Где-то в чаше ухала сова, шуршали в листве под корнями деревьев мыши. В отдалении слышался волчий вой. Иногда среди деревьев мелькали серые тени. Звери кружили вокруг, но подойти ближе не решались. Боялись?
    Чем глубже путники заходили в лес, тем чаще встречались цепкие кусты терновника и орешины. Деревья росли гуще, расползаясь и сплетаясь толстыми змеями корней. Тяжелые, да еще и не по размеру ботинки кухарки все время норовили зацепиться то за корень, то за камень. Несколько раз девушка падала, вставать приходилось быстро. Кот бежал вперед не оглядываясь, а волки, кажется, только и ждали, что девушка отстанет. Голова беглянки кружилась от усталости. Когда она упала три раза подряд, кот недовольно оглянулся и скомандовал привал.
    Гретхен постелила на землю запасной плащ. Плененной ведьме он так и не пригодился. Монахиня присела рядом и обняла девушку за плечи ледяными руками. Гретхен почти физически ощущала ее страх, граничащий с отчаянием.
    - Они безнадежно отстали, - авторитетно заявил кот, пристраиваясь рядом и вылизывая лапу. - Если за нами не кинутся сами инквизиторы, уйти будет легко.
    В лесу уже посветлело - они шли всю ночь. От земли поднимался белесый туман, покрытые инеем листья темнели, впитывая утреннюю влагу.
    Монахиню слова кота нисколько не обрадовали. Девушка понимала, что учительница переживает за судьбу сестер. Аббатиса никогда не признается посторонним в пропаже воспитанников, да и кто ее хватится, сироты-то? Но на исчезновение преподавательницы внимание обратят обязательно. Страшно подумать, что случится, если святая инквизиция заподозрит в чем-то служительниц монастыря. И эту беду навела на них Гретхен.
    - Гретти, зачем ты это сделала? Неужели ты не понимаешь, что ту глупышку не спасти? Неужели хотела такой судьбы для своих подруг?
    Под глазами монахини залегли темные тени, более четкими казались бледные тонкие губы, появились морщины. Раньше девушка не видела ее такой потерянной и несчастной. Это заставляло чувствовать себя еще более виноватой.
    - Ведьме не место в божественном доме.
    Кот оторвался от своего занятия и скосил на девушку темно-фиолетовые глаза. Монахиня в изумлении прикрыла рот ладонью.
    - То есть ты все равно собиралась сбежать?
    Девушка стыдилась поднимать глаза.
    - Доверь женщинам ответственное дело, - проворчало животное. - Проморгали пробуждение. Вы же ей даже азы не объяснили!
    - Это не нужно детям в таком возрасте. Мы в состоянии защитить своих воспитанников.
    Кот фыркнул. Выражение хитрой круглой морды стало ехидным.
    - Что же мы тогда, милая, тут делаем? Чаюем?
    Кем бы действительно ни был этот кот, сестра его побаивалась. Или Гретхен перепутала страх с уважением? Возможно, она просто плохо понимает, что здесь происходит. Или повредилась умом...
    Кот подошел ближе. Так близко он вовсе не выглядел мелким и смешным, как показалось девушке при встрече с той псиной на церковном дворе. Пышная плотно сбитая шерсть животного переливалась серебром. В темно-фиолетовых глазах тлели огненные искорки. Он был невероятно красивым. Гретхен раньше не встречала таких крупных и белоснежных кошек. На монастырской кухне жили только серые крысоловки с вытянутой мордой.
    - Если вкратце, ты, милая, - ведьма. И ваш монастырь - не простой приют. Во всех твоих подругах, дорогуша, скрыт дар такой же, как тот, что проснулся в тебе. И ты, моя сладкая, своим поступком подвергла опасности всех своих сестер. Надеюсь, все предельно ясно?
    Девушка растеряно захлопала глазами. Кот воздел очи к небу, только что морду лапой не закрыл.
    - Не может быть столько зла в одном доме!
    - Зла? - заинтересовался зверь. - К злу, детка, ты и тебе подобные имеете столь же непосредственное отношение, какое евнух имеет к женскому полу. Ведьмы не совсем обычные люди, это так. Но вы не уроды и не язва на земном теле. Ведьмы - посредники между человеком и силами природы. Говорить с водой и растениями, лечить человеческие и животные недуги с помощью трав, приходить на помощь природным силам - это ваше призвание. А еще ведьмы очень плохо поддаются воздействию стихийной магии. Повлиять на вас магически, принудить или даже убить магией стихии ведьму невозможно. Воины из вашей братии получаются превосходные. Сама инквизиция сплошь маги и обученные ведьмаки. А убивают они вас по простейшей банальности - устраняют конкурентов.
    Девушка нахмурилась. Сказанное котом шокировало, но она видела, что он говорит искренне.
    - А вы правда колдун?
    Кот гордо насупился.
    - Не колдун, не ведьмак, а - МАГ!
    Девушка пожала плечами.
    - Да какая разница?
    - Не скажи. Колдуны сплошь шарлатаны и недоучки. Я же - стихийный маг и, поверь, творить я способен такое, что вашей верховной ведьме и не снилось. Но магия моя сугубо определенной направленности, ничего общего с ведьмовским даром. Я-то, конечно, могу использовать и магию живой природы, но это не дар, я очень долго учился. А вот вам, ведьмам, моя специальность не по зубам.
    Гретхен поежилась, монахиня крепче прижала беглянку к себе.
    - Ты не должна сердиться, девочка. Мы не говорили никому из вас, дар просыпается не всегда, и незачем пугать вас раньше времени.
    - Значит, мы все - ведьмы.
    - Не все. И это не порок, Гретхен, а величайший дар. Мы одарены талантом помогать людям, животным и возрождать природу.
    - Но ведь в Библии... Но ведь если... Мы не люди?
    Кот фыркнул. Фиолетовые глаза прищурились.
    - А кто? Не льсти себе, девочка. Неужто твой дар по определению делает тебя злыдней и убийцей?
    - Но инквизиторы говорят...
    - Дело не в том, кто что говорит о тебе, а в том, во что ты веришь сама. Цель ведьмы - помогать людям. Это, конечно, не значит, что при желании она не может навредить. Может, именно этого многие боятся. Ты можешь стать хорошей ведьмой и плохим человеком, игнорировать чужие страдания или помогать тем, кто никогда не отплатит тебе взаимностью. Решай сама. Но одно только слово из чужих уст не способно очернить хорошего человека в глазах Бога.
    - А вы и в Бога верите?
    Выражение суровой кошачьей морды стало смешливым.
    - Честно говоря, я и сам задаюсь вопросом, кто в кого больше верит, я в него или он в меня. Но чтобы ты не сомневалась, будь я симпатичной молодой ведьмочкой, верил бы.
    С ветки высокого дерева с криком сорвалась сойка.
    Кот оживился, белые ушки завертелись, вылавливая посторонние звуки. Рука монахини еще крепче сжала плечо Гретхен. Даже сквозь одежду девушка ощущала холод ее ладони.
    - Ешкин кот! Какие шустрые! - глаза на симпатичной мордашке засветились азартом. - Сестричка, ребенка отверни.
    Сестра Берта подскочила, как ужаленная, увлекая за собой девушку. Сзади послышался рык, но оглянуться Гретхен не дали. Сестра обхватила девушку трясущимися руками и крепко прижала к себе. Где-то там, за спиной, затрещали ветви, кто-то рычал. Ноги двигались сами, ступая все увереннее, и вскоре обе женщины уже бежали. Страх гнал, наступая на пятки. Гретхен оступилась и в очередной раз упала, а когда подняла лицо, упираясь руками в промерзшие листья, в упор встретилась с горящим взглядом ядовито-зеленых глаз. Девушка не шевелилась, чувство вселенской несправедливости, по прихоти которой ей предстояло умереть здесь, в этом лесу, кольнуло сердце острой иглой. Но хуже было ликование, жестокий азарт хищника, о котором рассказал женщинам порыв ветра. Их собирались убить не ради еды, а для удовольствия, долго мучая и наслаждаясь страхом. Сердце бешено стучало в груди, разгоняя все быстрее и быстрее замерзшую кровь. С белых клыков зверя капала слюна, он шел царственно, не спеша, а в жестоком оскале скрывалась кровожадная улыбка. Гретхен понимала, что умрет, но это было так неправильно и нечестно. Она всего лишь хотела спасти одну-единственную жизнь, а вместо этого подвергла опасности целый монастырь. Глупая простушка, считающая себя настоящей ведьмой, а на деле оказавшаяся всего лишь одной из многих. Обида перехватила дыхание.
    Сестра Берта что-то кричала, тянула ее за руку. Гретхен не слышала, она смотрела в зеленые глаза смерти, неотвратимо крадущейся к ней на мягких лапах. Тогда монахиня сорвалась и побежала, и девушка решила, что, наверное, это правильно, ведь должен же выжить хоть кто-то.
    Хищник изогнулся для прыжка, но в следующее мгновение его голова упала на пожухлые листья, а из пасти поднялось последнее облачко пара. Следом на землю лег окровавленный меч. Морда хищника выглядела удивленной и немного обиженной. Тело рухнуло рядом и сразу начало изменяться. Опадала шерсть, и все четче в бывшем облике зверя проступали человеческие черты. Остальное разглядеть девушке не дал черный плащ упавшего на колени подле тела зверя мужчины. Он тяжело дышал, морозный воздух превращал его дыхание и жар тела в густые облака пара. Под плащом он, похоже, был голым. Руки, упирающиеся в землю, по локоть краснели от крови. Длинные черные волосы почти скрывали лицо и шею.
    - Не надо тебе на это смотреть, - прохрипел мужчина, и Гретхен его узнала. В подтверждение ее догадкам в знакомых темно-фиолетовых глазах вспыхнули огненные искорки.
    Сестру Берту они нашли всего в нескольких шагах, в черном провале волчьей ямы.
    ***
    Костер над ямой полыхал адовой печью, а далеко в чаще выли волки. Гретхен стояла рядом с магом и боялась пошевелиться, ей казалось, что этот вой раздирает душу, хотелось упасть на колени и зарыдать, завыть вместе с волками. Только плакать уже было нечем.
    - Она успела что-то сказать?
    - Просила спасти пойманную инквизиторами ведьму.
    Девушка встрепенулась.
    - И?
    Мужчина скосил на нее глаза.
    - Ты вернешься в монастырь. Оба старших инквизитора мертвы, а ученики не рискнут связываться с аббатисой. Через несколько дней они уедут.
    - А потом вернутся, - пробурчала девушка.
    На губах мага появилась кривоватая улыбка.
    - Не вернутся.
    - Они ведь превратились в людей?
    Мужчина снова не ответил.
    - Ну, я имею в виду, те волки... инквизиторы.
    - Нельзя сделать из зверя человека, милая, если он и раньше был всего лишь животным.
    В монастырь они вернулись на рассвете, и девушку тут же заперли в исправительной комнате. Она не возражала, главное, от расспросов освободили.
    Казнь ведьмы на закате не состоялась. Кухарки шептались, что в тюрьме, в той самой камере внезапно вспыхнул пожар. Других пленных в подземелье к счастью не было. Обгоревшего трупа женщины так и не нашли. Но никто не сомневался: этот случай являет собой волю Божию, и ведьма несомненно получила по заслугам.

    37


    Юлдуз Вк-5. Край земли   17k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза

      Одинокий пассажирский состав упрямо вгрызался в необъятную грязно-белую монгольскую степь. Далёкие холмистые вершины всё чаще закрывали горизонт, поезд время от времени тормозил на полустанках, пропуская вперёд мрачные товарные вагоны и грохочущие цистерны. Вероника кусала губы и всё реже отвечала надоевшим попутчикам.
       Долгожданный, темнеющий на горизонте город встречал резким контрастом присыпанных снегом всё тех же товарняков, длинных складских ангаров и белеющих вдали юрт, неизвестно зачем окружённых заборами. Водитель старого уазика с равнодушным любопытством взял под козырёк, подхватил чемоданы. Забросил в салон багаж и тут же отошел к обочине, пропуская новобранцев. На вокзале зашуганные, жавшиеся к вагонам солдатики вызывали невольную жалость. Но сейчас, в твердо шагающей сквозь летящий в лицо снег, кажущейся бесконечной колонне виделась неясная, неуловимая угроза. Вероника шарахнулась в сторону, невольно стараясь держаться подальше, а обутые в сапоги десятки ног разнобойным тактом шагали мимо, упрямо вдалбливая заледеневший наст в мёрзлую землю.
       Уазик вскоре затормозил возле совершенно обычной панельной пятиэтажки. Выбежал навстречу Володька, хватал чемоданы, суетился как-то раздражающе шумно и слишком оживлённо. Служебная однокомнатная квартира оказалась на втором этаже - очередной собственный угол. Густо и неровно побеленные стены невольно нагоняли тоску. У многих сослуживцев штукатурку заслоняли наивные коврики с большеглазыми оленями, Вероника кривила губы - тут и не скажешь, что лучше. Узковатые шторы неплотно прикрывали окно, оставляя посередине щель толщиной в ладонь. Острые звёзды пробивались сквозь далекие растрёпанные тучи и нагло заглядывали в душу. Пыталась сдвинуть занавески - тут же выглядывал оконный косяк, криво выложенный стройбатовцами. Лучше уж чужая тьма за окном.
       По утрам к пятиэтажке подъезжал автобус, увозил служащих в часть. Вероника отправлялась в другую сторону - в госпиталь. Ветер завывал, насквозь пронизывая модную вязаную шапку, ледяными иголками впиваясь в левое ухо. По широкой дуге обходила приземистый барак вендиспансера. Сюда водили на экскурсию прибывающих новобранцев и молодых медсестёр. Неведомая ранее сторона здешней жизни: массово распространённые в стране, давно уже мутировавшие венерические заболевания, к которым каким-то образом приспособилось население - и заживо гниющие русские парни, всё-таки рискнувшие связаться с местными.
       Её корпус с другой стороны - рядом с моргом. Надоевшую планёрку проводил хмурый, чуть сутуловатый зав. отделением - Стрельцов Евгений Петрович, знаменитейший специалист и хирург от бога. К нему доставляли больных вертолётами со всех округов, игнорируя улан-баторовских специалистов. Как он только оказался в этой Тмутаракани? Кудрявая Лилька сообщила втихаря: "За пьянку выгнали". Но тот не пил. Всего пару раз на общих сабантуях, когда все расползались на бровях - но не более. Смотрел цепким хмурым взглядом - и хотелось вытянуться в струнку, и то ли сложить все папки в ровный рядочек на этажерке, то ли швырнуть под ноги к черту.
       Вероника затаилась с утра в своей комнатушке, бездумно перекладывая бумаги с места на место. Внезапно скрипнула дверь, разгоняя тягучую полусонную тишину. Заглянул за справкой один из новобранцев, совсем молоденький паренёк, остроносый, чуть лопоухий. Смотрел спокойно и безмятежно, а глаза в обрамлении пушистых ресниц оказались вдруг густо-голубыми, ясными-ясными, словно небо над кружевными ветвями берёз. И отчего-то не казалось странным непривычно-узорчатое сравнение. Виделись именно берёзы на далекой провинциальной околице, ветви - не рвущие, нет - вплетающиеся в спокойное небо. Вдруг захотелось прикоснуться кончиками пальцев к ещё не тронутой чужим злым загаром бархатистой коже. Глянула в лицо - не поймёт. Всё наносное, чужое ещё проходит мимо, скатывается ненужной грязью, даже мельком не задерживаясь в ясном взгляде. До поры до времени.
       Возвращалась вечером после работы - вновь повернувшийся ветер дул в то же самое ухо, старательно прикрываемое заледеневшей ладошкой. И не срежешь дорогу - всё вокруг, от запасных путей до хлебозавода, старательно окружено заборами. А где заборы - там и монгольские часовые, стреляющие влёт. Желающих проверить на собственном опыте увозили в цинковых гробах, а бесстрастный часовой получал очередную премию.
       Чем яснее и тише становилось весеннее небо, тем длиннее и тоскливее казались вечера. Привычный ко всему Володька пропадал в части допоздна, нередко оставаясь на ночные дежурства. Вспоминался неизвестно отчего лопоухий мальчонка, салажонок, неясные разговоры в Союзе, думалось всё: "Не обижают ли?" Попробовала намекнуть мужу. Тот усмехнулся.
       - Сотню человек разом привезли, обидишь их, как же. Рота большей частью из молодняка, - поморщился, - задолбаюсь я с ними.
       Стоило послушать бабку, качавшую головой: "Военные - те ведь хуже цыган. Намучаешься, намотаешься". Но кто-то очень мудрый построил медучилище и военное в пределах прямого доступа. Выйти замуж за офицера считалось едва ли не самым престижным. И когда молодой красавец лейтенант сделал предложение - не колебалась ни мгновения. Хотя могла бы отработать год и без проблем поступить в мединститут. Много чего могла бы. Могла родить сейчас ребёнка и вернуться в Союз, всё-таки пойти учиться. Ещё бы успела. Но дома за четыре года не получилось, а уж тут...
       Володьку отправили в Гоби в командировку. Строили среди пустыни очередную подстанцию. Там, где лишь одиночные стоянки чабанов, где ветер сдувает пот вместе с кожей. Где четверо по периметру - с автоматами, пока остальные работают. Где вечером вырывали ямку, ставили банки из-под тушенки, ждали минут двадцать - затем поливали бензином живую шевелящуюся массу. Как полыхнет - можно ложиться спать.
       А ей двадцать шесть. Уже. Хоть на работе поздравят. Стол здесь накрыть не проблема, в магазинах для советских специалистов непривычное глазу изобилие - мясо, рыба, невиданные ранее болгарские консервы. В получку солдаты дружно скупали колбасы, сгущенку. А вокруг простиралась нищая полуфеодальная страна, которую за шиворот тащили в социализм.
       В день рождения по традиции полагалось угощать всех мороженым. Зав. отделением выделил "скорую", разбитной анестезиолог привычно взял на себя организацию. Вероника купила по списку молоко в жестяных банках, масло, сгущенное какао с сахаром, быстро наполнившиеся сумки гремели нежданным, тревожно-суматошным ожиданием праздника. Отъехали километра за три от города, то притормаживая перед сгрудившимися посреди дороги перепуганными овцами, то объезжая наваленные возле самой обочины бетонные блоки. Среди когда-то голой степи возводили ТЭЦ, на стройке у солдат находилась кислородная установка, давно уже приспособленная к делу. Остановились наконец-то, выгрузили рюкзаки с банками. Два солдата в полурастёгнутых гимнастерках шли мимо, тащили заиндевевшую алюминиевую кастрюлю. Один, весёлый, обернулся, рассмеялся чему-то. Тот самый, лопоухенький. Водитель завистливо принюхался:
       - Шашлыки жарят. Тоже день рождения у кого-то.
       Вероника, дожидавшаяся коллегу возле машины, пару секунд побродила бездумно и направилась к сторожке. Оттуда тянуло густым дымом, голый до пояса незнакомый солдат рубил очередной кусок баранины. Под бронзово-темной, словно у монгола, коже перекатывались мышцы, с кажущейся лёгкостью ударял топорик, глубоко вгрызаясь в дерево. Одуряюще пахло свежим, хорошо прожаренным мясом, капли тёмного солнца блестели на мощном торсе.
       А "скорая" тряслась в обратную сторону. В ординаторской, как обычно, накрыли поляну, с весёлым галдежом расселись вокруг стола. Звенели разномастные чашки, многочисленные тарелки с нарезкой стремительно пустели. Уже доедали вкуснейшее, хоть и чуть подтаявшее, мороженое, кто-то затягивал песню. Лилька подливала спирт Евгению Петровичу, подвигаясь поближе. Тот пил наравне со всеми, но смотрел куда-то поверх её головы. Куда? Вероника обернулась. Не было там ничего, лишь маленькое, в пыльных разводах окошко, сквозь которое едва проглядывало далёкое мутноватое небо.
       Шла по хоздвору, никуда не торопясь. Незачем спешить в пустую осточертевшую квартиру. Из открытых форточек еще доносились нестройные песенные отголоски. Чернявый, вечно ухмыляющийся ей старшина остановился, с преувеличенной вежливостью придержал дверь. И она улыбнулась в ответ, чуть скосив в его сторону глаза. И с бездумной лёгкостью шагнула следом. На той же шальной волне ступила за порог полутёмной комнатушки, где у стены приткнулась узенькая, накрытая старым покрывалом кушетка. Не дошла. Развернул спиной, отчего-то послушно наклонилась, опершись о спинку старого продавленного кресла, вцепилась изо всех сил в потертую обивку. И не сдержала крик.
       Совершенно обессиленная, едва не свалилась тут же безвольной кучей. На ватных ногах добрела до кушетки. Напрасно. Надо было собираться и идти к двери.
       Но не жалела потом, потягиваясь по ночам сонной ленивой кошкой. Лишь реже старалась показываться в больничных коридорах, в узкую ленточку сжимала губы, ловя призрачные - или реальные шепотки за спиной, дерзкие солдатские взгляды. Конопатый сержант, повредивший на стройке ногу и хромавший гораздо сильнее необходимого, подмигивал в открытую. Наглая рыжая морда расплывалась в довольной ухмылке. Всех на фиг. Недели две считала дни с невольной надеждой. Вдруг? Молодой, сильный, голодный. Темноволосый, как и Володька. Муж и не заподозрил бы ничего. Но очередные дни наступили с обычной точностью.
       Вернулся Володька. Заставила тарелками весь стол, купила бутылку темно-красного густого вина, с самого дна чемодана достала белоснежную узорчатую скатерть. Володька жадно ел котлеты, по-хозяйски положив левую руку ей на бедро. Улыбалась как можно радостнее и смотрела поверх головы - туда, где сквозь неплотно прикрытую шторку виднелось белёсое чужое небо.
       Втихомолку подкравшееся монотонное лето жарило без перестану. Прямо из окна спальни виднелась бесконечная буро-зелёная равнина, разбавляемая лишь тёмными точками непременных овечьих отар. А на работе сквозь заклеенное газетами стекло палило всё то же беспощадное солнце, казалось, выжарившее всё вокруг до гулкой, тягучей пустоты.
       Сирены ворвались ударом под дых. Чрезвычайное происшествие - глупое и бессмысленное, как и всегда. Мастер на стройке велел отнести инструменты на соседний объект, но то, что рядовому придётся без пропуска идти через город - посчитал лишь его личным делом. Не повезло, на обратном пути солдат наткнулся на патруль. Попадать на городскую губу не желал никто - и пацан рванул напрямик. Уже в двух шагах виднелся знакомый забор. Местные часовые, которых давно узнавали в лицо, с которыми частенько в складчину покупали бидон кумыса у старика-монгола, наверняка не стали бы стрелять в своего. Но никто в здравом уме не сунулся бы следом. Вот только монгол на тяжелом военном грузовике затормозить не успел. Летящее через всю улицу изломанное тело каким-то образом остановилось в десяти сантиметрах от бетонного столба. Последний, призрачный шанс.
       Мальчишку торопливо везли на каталке, разгоняя любопытных. Евгений Петрович почти бежал следом, ничего не замечая вокруг. Вероника кинула взгляд - и онемела.
       Долгие часы операции. Палата реанимации. Просочилась тенью, судорожно стиснула пальцы, до крови закусив губу.
       Бесконечная, долгим, так и не вырвавшимся криком застывшая тишина. Перевитое трубками худое тело. Бледное лицо, закрытые глаза. Когда-то светло-голубые глаза, тихие и бездонные, словно далёкое небо. И Вероника вдруг вспомнила, поняла, чем именно так зацепил её этот паренёк. Вновь стояло перед глазами: давно минувшая школа, десятый класс. Немолодая женщина на сцене. Притихший зал. Негромкий, чуть хрипловатый голос - и кадры старой кинохроники за спиной. "Ясноглазые парни, кристальная совесть России..."
       Не было блиндажа и артобстрела, крутого горного перевала и душманов. Всего лишь самоволка и случайный автомобиль. Пофиг. "Ясноглазые парни, кристальная совесть России". Вбивающие сваи на тридцатиградусном морозе в этой забытой даже собственными древними богами стране. Не зная, останутся ли спасителями или оккупантами. Останутся ли выложенные их кровавым потом стены в веках или рассыплются прахом через пару десятилетий.
       Вероника упрямо стояла на дороге у доктора.
       - Операция прошла успешно. Теперь всё зависит от организма, - тот помолчал, - и от...
       Да, Вероника помнила. Восемьдесят процентов успеха - послеоперационный уход. Медсёстры сделают всё возможное - не более. Их тоже давно уже до печенок достала эта издолбанная пыльная пустыня, голые каменные коробки, зовущиеся здесь городами. Внезапно уловив мимолётное отражение боли во взгляде доктора, женщина осознала: "Не вытянут". И в короткий миг неуловимым, безотчетным вздохом вдруг поняла этого очень усталого человека с глазами выброшенной собаки. Старого бойцового пса, давно уже стерегущего пустую будку.
       - Евгений Петрович! Я попробую.
       Вряд ли он когда-либо замечал очередную недоучку, офицерскую жену, пристроенную на непыльную должность - анализы с места на место перекладывать.
       Не стал гнать постороннюю, не спросил: "А помнит ли?" Кивнул.
       Старшая реанимационная сестра очередные рабочие руки приняла как должное. Бесконечные капельницы. Дренаж. Аппаратура, с которой не стоит сводить глаза.
       Володька пришел на утро второго дня, не обнаружив жену после смены.
       - Мальчишку тяжелого привезли.
       Сейчас, чуть шатаясь от недосыпа, Вероника не осознавала - скажи он что-то вроде: "Больше некому, что ли?" - и всё будет кончено. Не сказал. Капитан Владимир Стрельцов, третий год строящий в степи очередной военный объект, таскающий домой спирт и тушенку, но насмерть грызущийся с завскладом за каждую бочку соляры и каждые валенки для молодняка, капитан точно знал - больше некому.
       Бесконечные часы в сумрачной тишине палаты, тщательно прикрытой от солнца. Ничего не осознающий мальчишка. С щемящей осторожностью промокала влажную кожу, осунувшееся худое лицо, покрытое мелкими жаркими капельками. Пошатываясь, тянула тихонечко: "Ой, люли-люли, прилетели гули..." Чуть слышно вилась давняя мелодия, под которую когда-то так сладко спалось. И так легко просыпалось. И откуда-то знала - он слышит.
       Сменившись, легла перекимарить в дежурке, уронив голову на кушетку, точно в омут. Отчего-то вдруг вскинулась среди ночи. Держась за косяк, смотрела перед собой, пытаясь сообразить хоть что-то. Рыжий сержант медленно брёл по коридору, подволакивая ногу. Осторожно взял за плечи, оторвал от двери:
       - Ты ложись, ночь ещё. В порядке всё, Петрович там сегодня дежурит.
       Почему-то сами собой замечались ненужные раньше мелочи - облупленный нос картошкой, явно обмороженный прошлой зимой. Редкие белёсые ресницы - след от ожога. Очевидно, слишком близко полыхнула когда-то соляра.
       - Ты отдохни, сестрёнка.
       Дежурила вновь. Раннее солнце упрямо просачивалось в окно узкими, еще не жаркими полосами. Паренёк вскинулся вдруг, заметался над смятой подушкой. Резким всполохом - бледное лицо, потерявшее все краски мира. И глаза, ничего не видящие, внезапно очень синие глаза. Синие-синие. Вдруг вспомнилась бабка-соседка. Давний, казалось бы - прошедший мимо рассказ. Как разгружали раненых с эшелона, кого к операционной несли, а кого и за дверьми класть велели. Старая, вся высохшая бабка вздыхала:
       - Я одному в глаза взглянула - а они синие-синие. В небо уже смотрят.
       Вероника вдруг вскинулась:
       - Врешь, сука!
       Той, накаркавшей бабке - или другой? Запищал аппарат, примчалась старшая медсестра.
       И после, много после - улыбающийся доктор. Вытянем!
       А где-то там, в так и не ставшей своей необжитой квартире её ждал Володька.
      
       Зима вновь мела нескончаемой позёмкой, пронзительно завывал между ангарами ветер и послушно сворачивал в сторону, не в силах пробиться сквозь лохматый воротник дублёнки. Где-то вдали уже гудел паровоз, гордый Володька приказывал беречься и ни в коем случае не поднимать самой чемодан, твердо обещая добиться перевода в Союз. Вероника терпеливо кивала в ответ:
       - Ты не переживай, куда надо будет - туда и приедем.
       Всё усиливающийся ветер огромными хлопьями швырял снег на рельсы, напрасно пытаясь засыпать пути. Вероника улыбнулась чему-то своему и прижалась щекой к шершавому рукаву шинели:
       - Мы же военные - мы доберёмся.
       Володька бежал следом за вагоном и что-то кричал, старательно размахивая руками. Женщина прислонилась лбом к оконному стеклу и всё смотрела назад, упрямо вглядываясь сквозь надвигающуюся мглу:
       - Непременно доберёмся. Хоть на край земли - хоть за край.
      Вновь улыбнулась и приложила руку к животу. Вплетаясь в стук колес, в такт мерцанию далеких невидимых звезд в новом негромко-уверенном ритме стучало сердце.

    38


    Женщина Вк-5: Моё будущее прекрасно   6k   "Рассказ" Проза

    Я - Женщина. Мне нравится, как я изменяюсь сегодня, перестаю быть одинокой и требовательной, становлюсь спокойной и уверенной. Моё будущее будет прекрасным.
    Когда это началось? Горячий океан, первые рептилии, первые гоминиды, первые хомо, первые слова.
    Как трудно было начать говорить. Сначала это только крик. Крик от боли. Потом звала любимого. А когда пропал малыш, звук детского голоса стал его спасением, его первым именем. Потом, в лесу, моего сына так и звали, и охота была успешной, и еды было много.
    Когда однажды все ушли за добычей в чащу, я осталась одна охранять лежбище, наше гнездо. Одна перед всеми шорохами, зубами и когтями леса. И тогда поняла: надо вынашивать детеныша. Тогда можно убежать от опасности, и твоё потомство останется с тобой, а не в гнезде яйцом на растерзание хищникам. Во мне сейчас остались воспоминания о временах, когда в месяце было двадцать дней и ночей. Именно столько дней птицы до сих пор высиживают в гнезде птенцов. Тогда сутки были совсем короткие, половину из них было темно, надо было спать. Я до сих пор сплю столько же, только теперь это треть суток.
    Через несколько сезонов нас было в стае уже много, на охоту стали ходить только опытные. Однажды ушли все сильные мужчины и женщины далеко, не слышно криков. А меня тогда оставили заботиться о малышах и стариках. Несколько дней в сумраке и прохладе пещеры, устланной теплыми шкурами. Даже дети затихли. Только старый вождь изредка покашливал. Как охотники дотащат добычу? Так далеко... В лесу полно корневищ. Вожак сказал, что донесут. Это было правильное решение - стать на ноги.
    Ночи становились всё длиннее и прохладнее. Гроза родила огненный цветок. Детишки носили сухие ветки, чтобы пламя не угасло.
    Весна подарила теплый ароматный день. Я плескалась в мелком прогретом ручье, потом вытиралась цветками трав. А Он смеялся и держал меня в крепких объятиях. Как хорошо, что Он у меня есть! Это был счастливый день, Он придумал жить вдвоём. Мне уже не пришлось охотиться, я ждала добычу, которую готовила на огненном цветке.
    Полно живности в лесу и плодов в роще. Река приносила каждую весну плодородный ил, урожая и рыбы хватало всем.
    Я задумалась. Когда живешь в раю, можно всю жизнь так и остаться в шалаше.
    Уговаривала его уйти в другие края, построить новый просторный дом. Он тоже видел, как плодится наше племя, понимал, что не к добру. Когда стало тесно на соседних землях и стали угрожать детям, Он согласился отправиться в путь.
    Переходы были в холодные месяцы. Так больше можно собрать хвороста и еды. С началом лета устраивали стоянку, мужчины выжигали лес, а я высевала зёрна. Через пару месяцев из собранного урожая снова оставляла семена. До следующего сезона.
    В тот раз мужчины ушли на охоту, женщины с детьми вышли из темных хижин и расположились на солнечной поляне. Вдруг, совсем рядом, в лесу, раздался треск веток. В страхе прижала к себе малышей. Из-за деревьев вышел Другой, такой как мы, но другой, потом ещё один. Напуганные сестры завизжали, дети разбежались по кустам. Одну из сестер другие увели с собой. У неё не было своего охотника, она ушла не сопротивляясь. Я её больше никогда не видела. Но встречала потомков Других, которые ходят среди нас, со временем похожие на нас всё больше. Скоро я совсем не смогу их отличить от наших.
    Однажды осенью сильно похолодало. Мы узнали, что такое зима. Снег и лёд. Хижины стали накрывать шкурами. Охотники ушли далеко. Где Он, мой? Скорей бы вернулся. А возвращаются не все. Охота не всегда бывает удачной. Утешала себя надеждой, выла, пела потихоньку. Корней и травы приготовила, чтобы раны лечить. Волосы заплела. Быть привлекательной, выделяться, чтобы его не потерять. У меня были голубые глаза, светлые волосы, наверное от холода. А может от того, что таких лучше кормят, больше любят. Там, в тех холодных краях, меня, блондинки, осталось немного. Ничего, в теплых землях с темными глазами и волосами тоже не плохо получается.
    В тот вечер Он принёс жеребца, совсем маленького. Подросший конь вырос с детьми, позволял им любые шалости. Но вскоре нашлась для него и работа. Теперь мой уже не ходил на охоту, скота в стадах хватало. У нас было своё и молоко, и яйца, и мясо.
    На новой земле вырастали наши дети, не знавшие первобытного рая. Мы плавили особые камни, ковали ножи, валили деревья, придумали колесо, построили настоящий дом, основали каменный город. Сколько там? Сорок лет, или сорок тысячелетий скитались, пока в новые края попали, не важно, оно того стоило.
    Тайком от меня Он что-то долго мастерил. Зря прятался, я всё равно видела, но не могла понять, что он задумал. Когда к весне прялка была готова, все ахнули от изумления. Такой подарок! Теперь у меня есть нитки и ткань, всех могу одеть тепло и удобно.
    Он смотрит на меня с благодарностью. А я так хочу ему нравиться, от него рожать! И так боюсь потерять! Соперниц меньше не становится. Сколько всего перепробовала: кольца на шее, колодки на ногах, корсеты и обручи. Наконец, устав от одежд, открыла руки, затем лицо, ноги. Ношу не брюки - платья, хочу быть такой, каким Он себе позволить не может: с рюшечками, бантиками, цветочками.
    Недавно ушла из дома, училась. Уже нет того, на чём бы не пробовала поездить, поплавать, полетать и порулить.
    Взялась за всё, чем Он занимался. Хотела доказать, что со всеми делами справлюсь сама.
    Доказала. Могу привыкнуть быть одинокой, могу себя обеспечить. Я свободна!
    Но почему так тоскливо и тревожно? Что мне с этой свободой делать? Что мне не даёт дышать? Мне, Женщине, нужна любовь!
    Я исцеляюсь от свободы и возвращаюсь к Нему.
    Моё каждое наступающее утро - счастливое! Каждое следующее поколение - лучше.
    Мой сын - моя гордость. Он создаст большее, чем могу представить.
    Моя дочь - моя надежда. Она узнает главное: Он, умный и заботливый, будет всегда рядом.
    Моё будущее прекрасно.

    39


    Суламифь-без-Соломона Вк-5 Вечером в трехместной палате   5k   Оценка:8.94*6   "Рассказ" Проза

      
       Простуженная осень заглянула и в наш дом. Дохнула нездоровой зябкой влагой, и отец с тяжелым воспалением легких очутился в больнице. Круг наших интересов сузился до записей на больничном листе, до результатов очередного обследования, до кратких и невнятных, не слишком обнадеживающих реплик врачей. Вздрагивая ,бросались на каждый телефонный звонок.
       Изменился и мой привычный послерабочий маршрут. Вечерами торопилась в бело-никелевый, пропахший антисептиком, мирок трехместной палаты.
       Однако вскоре,вопреки опасениям эскулапов, для нашей семьи темная полоса сменилась светлой. Папа шел на поправку. А вот его соседям становилось все хуже. На фоне залитого ночью стекла четко вырисовывался строгий профиль жены того, что лежал у окна. Она привыкла повелевать. И даже самые неприветливые медсестры мгновенно возникали у постели ее мужа, заходившегося в астматическом кашле . Приступы учащались. Возле кровати все время сновали белые халаты.
       У неподвижного тела на койке посредине всегда сидела худенькая прозрачная, словно увядающий тюльпан, старушка. Поднимала на меня кроткие глаза, кивала и снова гладила руку своего поверженного болезнью любимого. Часами что-то шептала ему на неизвестном языке. В ее устах он звучал музыкой. Порою веки старика вздрагивали, глаза приоткрывались, и, казалось, он внимал ее воркующему говору. Что виделось ей? Что слышалось ему?
       Мы здоровались, желали доброго вечера и здоровья, но так и не узнали имен друг друга. Было недосуг. Каждая замкнулась в своей беде. Возле соседей стояли незримые песочные часы, поглощающие секунда за секундой последние мгновения их жизней.
       И все же атмосфера лекарств и скорби иногда пробуждала к откровениям. Прислонившись к дверному косяку возле маленького палатного умывальника, суровая женщина вдруг доверилась мне:
       -Всякое случалось у нас. Изменял. Едва не разошлись.- Она отрешенно смотрела сквозь больничную реальность в свое далекое прошлое.- Сохранили семью ради детей. А простить его так и не смогла. Стена стояла между нами. Теперь все позади. Ему осталось всего несколько дней.- Голос не дрогнул, но что-то блеснуло в глазах.
       Дни становились короче и холоднее. Ветер пел жалобные песни. Бледная луна норовила укрыться за облаками. Неуютная зябкая стылость воцарялась в душе. И вместе с льющимися секундами в призрачных часах таяли надежды сидевших у постелей обреченных.
       Кашель у окна перешел в непрекращающийся хрип. И уже два ,а затем и три характерных профиля будто впечатались в ночной квадрат. Сын и дочь походили на мать не только чертами, но и сосредоточенностью исполнения долга. Они почти не разговаривали. Лишь изредка тихо перебрасывались короткими фразами, будто опасаясь лишним словом навсегда оборвать ужасную симфонию клокочущего дыхания.
       Старик посредине уже не открывал глаз. Его кормили с помощью зонда. Вливали белую питательную смесь из небольших консервных банок. Изящная старушка все дольше и дольше засиживалась у распростертого под капельницей тела. Ее статная дочь , унаследовавшая материнскую красоту, хмурила тонкие брови. Внук, славный кудрявый юноша, ласково обнимал бабушку, уговаривал беречь себя, идти домой отдохнуть. И она уходила, унося в глазах тревожную грусть.
       Однажды семья у окна отказалась оставлять палату:
       -Он вряд ли переживет эту ночь Мы будем с ним рядом до последней минуты.-Твердость строгой дамы не уступала твердости врача.В ней было нечто от легендарных воительниц: бесстрашие, несгибаемость, железная воля. Медик сдался.
      
       И тонкая рука в кольцах восточной работы в этот вечер сжимала неподвижные пальцы, не в силах отпустить их. Наконец хрупкая старая женщина нерешительно встала, сделала несколько неверных шагов, снова вернулась, прошептала какое-то нежное слово. Опять поднялась, опять вернулась... Дочь сердилась. Даже милый кудрявый внук утратил терпение. Но неведомые путы стреножили поникшую старушку посреди палаты. Стояла, растерянно озираясь.
       Не выдержав, я бросилась к ней, обняла дрожащие плечи. Оцепенение спало. Она разрыдалась:
       -Мы вместе больше семидесяти лет. Так хорошо, так дружно. Выросли дети, есть внуки, правнуки... Жить бы да радоваться. А он, он...уходит!
       Неизбывное отчаянье перечеркнуло нелепость отрицания круговорота бытия. На мгновение в немощном неподвижном теле проступили черты молодого красавца, очаровавшего ее в юности навсегда:
       "Любовь как смерть сильна,
       Жаром жжет, божье пламя она.
       И не в силах многие воды
       Любовь погасить, не затопить ее
       рекам..."
       ... Даже рекам времени... Я словно заглянула в дивный сад чужого счастья. В центре него сейчас зиял бездонный провал: пропасть отчаянья и неизбывного горя.
       Мне, пережившей несколько разводов и пару-тройку более или менее серьезных романов, не суждено будет переносить эту страшную боль расставания с неотъемлемой частью своей жизни. Боль утраты самой себя. И что же радоваться этому или сожалеть?
       Мы плакали, обнявшись. Она - о том, что было. Я - о том, что не сбылось.
       Высоко в небе ночного города неслышно шуршали мягкие крылья. Среди колких равнодушных звезд над нами кружил безразличный и бесчувственный Ангел Смерти.
      
      
      
      

    40


    Апрельская Вк-5: Климакс среднего возраста   24k   Оценка:8.42*9   "Рассказ" Проза


    КЛИМАКС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

       У Лены исчез муж. Без бурных скандалов и слёз. Без подозрений в измене. При ясной погоде, посреди будничного ландшафта семейной жизни. Ушёл. Она сама собрала ему сумку в дорогу, пожелала счастливого пути и закрыла дверь. Так получилось.
       Когда Антон сказал, что срочно едет в командировку, Лена не сразу нашлась что ответить. Они слишком привыкли быть вместе. Дашка вечерами ждёт с работы папу. А Лена мужа. По крайней мере за вечер Лена спокойна: Дашка не перевернёт вверх дном всю квартиру пока они с Лизой решают задачи, учат английский, и старательно пишут в тетради.
       Лиза девочка умная, только собранности ей не хватает, и влиянию чужому поддаётся легко. Дойти от школы до дома -- час, потому что с подружкой не наболталась. К обеду переодеться -- ещё полчаса, потому что надо итоги разговора обдумать. Руки помыть -- пятнадцать минут, никак не меньше, потому что в зеркало загляделась, а у мамы крем для лица новый.
       Десять лет человеку, а контролировать надо как маленькую, с которой тоже совсем не соскучишься. В сад до трёх лет не берут -- очереди страшенные. Кто сказал что быть домохозяйкой "на всём готовом" легко? Лена бы хоть завтра на работу пошла. Да не пошла -- вприпрыжку бы побежала! Но выбора никто не предоставляет.
       "День сурка" каждый день -- вот что такое Ленина жизнь. Только по вечерам послабление. Кроме "тяпницы" -- этот вечер Антон проводит с друзьями. Зато в субботу иногда у Лены "отгул" -- пробежаться по магазинам, постричься, сделать, наконец, маникюр. В общем, побыть для себя собой.
       И вот теперь две недели одной, четырнадцать дней. Много это? Или нет? А Тошка устал. Часто приходит хмурый, говорит мало. Засядет к компьютеру, стреляет до полуночи то очередями то одиночными. Колонки гремят, Лена нервничает. Потом играть стал в наушниках и вовсе пропал -- что есть человек, что нет его. Звать бесполезно. Подойдёшь, за плечо тронешь -- дёргается: "Не мешай!" Лена в душ сходит, ночнушку наденет - спать собралась, он кивнёт, вроде "иду сейчас", и всё. Как ни старается Антона дождаться, всё равно задремлет. Он явится, пока укладывается, разбудит, сам не успеет головой подушки коснуться, как тут же сопит в две дырки. А Лена заснуть не может. "Ночи любви" скукожились до десяти минут, хорошо если раз в неделю.
       Женские журналы пишут: "Проявляйте инициативу". Только Антон губы сожмёт, или начинает ласкать, а рука засыпает. Или зевнёт так, что уже ничего не хочется... Ну да, после вторых родов Лена на Чиччолину не тянет, конечно...
       Устал Антон. Пять лет всё в одной борозде -- консультант по продажам. Да какой там консультант... Это только на бэджике для солидности написано. На самом деле продавец, с мизерным процентом и без перспектив. Но вот сейчас на какие-то курсы маркетинговые посылают. Первый раз за все годы такое. Лена думает: "Может, наконец, оценили его, может что-то изменится".
       Во дворе поделилась с Танькой, с которой вроде как семьями дружат:
       -- Антошка переживает кризис среднего возраста.
       Она смеётся:
       -- Ага! Не кризис это у них, а климакс. Ты разве не знаешь -- тётки после тридцати в самый сок входят, а мужики к сорока уже с ярмарки едут. Пик мужской сексуальности пройден. Так что не обольщайся.
       -- А как же Шаинский? В семьдесят с молодой женой сына родил.
       -- Так он, может, для одного раза десять лет готовился. Или сосед помог -- опять смеётся.
       Она вообще бойкая, за словом в карман не лезет. А познакомились Лена с Таней и вовсе забавно -- в ночь на восьмое марта, в роддоме. Срок у Лены вообще-то был одиннадцатого, и делать себе подарок на праздник ну никак в планы её не входило. Но Дашка решила иначе. В половине девятого вечера осторожно так изнутри постучалась: тук-тук. Наверное, спрашивала: "Можно?", а в три ночи их с Леной подняли в палату. Одна кровать была занята. Лена сказала: "С праздником, девочки". На кровати лежала Танька.
      
       Уехал. Одной трудно. Вроде и помощи особой от мужа не видела, а без него всё не так. Не горит заполночь свет у компьютера, никто не сопит под боком, не дышит в шею, не обхватит тяжёлой сонной рукой. Год назад Лизке подарили огромную плюшевую обезьяну, теперь, будто маленькая девочка, Лена спит с ней. Дашка носится вечерами по комнатам. Унять некому. Она как юркий ночной зверёк, у которого с приходом сумерек наступает период активности.
       Антон звонил дважды. Сообщил что добрался и устроился благополучно. Голос звучал неуверенно. Лена истолковала по-своему: с дороги устал, намучился. Второй звонок через три дня, бодро отрапортовал, что занятия идут, он делает успехи, роуминг страшно дорог, и потому мобильник он теперь выключит.
       Лена считает дни. На исходе ноябрь. За окном тоскливая серость. Вроде бы лёг снег, но тут же растаял. Висит на спинке стула клетчатая шерстяная юбка, сиротливо стоят в прихожей зимние сапоги. Лена покупала их вместе с Антоном, на весенней распродаже в "Экко". Девчонок они тогда сдали на день бабушке, сами носились по городу, прыгали через лужи, шалея от нагрянувшего в одночасье тепла. А теперь вот пора думать о подарках к новому году. Заказать девчатам письма от деда Мороза, из Великого Устюга. Лиза, правда, в нём уже сомневается, выросла. И ещё нужно что-то такое, чему был бы рад Антон... Антон... Антон...
       Осталось два дня. Утром, проводив Лизу в школу, включила компьютер, и вдруг письмо. Прочла, и не поняла ничего. Прочла во второй раз -- чушь какая-то... Антон меняет работу, уезжает из Москвы, но не домой, а куда-то на край земли. Когда вернётся не знает. Но пусть она не беспокоится -- деньги он переведёт на карточку. Прочла в третий, и постигла истину: бросил!
       События последних месяцев будто вагончики выстроились друг за другом, паровоз дал гудок, и -- ту-ту -- уехало на этом поезде Ленино счастье. Вроде, казалось, и нет его, а вот теперь получается -- было. Холодность мужа, раздражительность, отстранённость, всё сводилось к одной причине. И даже последние два звонка... он не был уверен, что там, неизвестно где, его встретят и примут. Понятно, какие у него там "занятия". Лена заплакала. Глядя на мать, развесила нюни Дашка. Лена посадила дочь на руки, прижала к себе. Так и рыдали они обе, несчастные, брошенные, нелюбимые.
      
       -- Да ну?! Антон? Бросил? Тебя? -- выделяя каждое слово вопросительными интонациями, не поверила Танька.
       -- Угу -- Лена кивнула и отвернулась. Разговор протекал на улице, и было это как нельзя кстати -- ветер тут же высушил проступившие слёзы.
       Поздно вечером, когда Лена, проторчав полчаса под струями горячего душа, готовилась обнять обезьяну, раздался звонок.
       -- Мой Гендяй что-то знает -- вполголоса сообщила Танька. -- Завтра приходи. Я позвоню. Возьмём его тёпленьким.
      
       О смысле жизни Антон никогда не задумывался. Да чего о нём думать? Всё и так ясно -- работать надо, крутиться, зарабатывать, потом тратить в своё удовольствие. Ну и чтобы всё как у людей -- семья, дети, квартира, машина. Так и сложилось, так и жил до поры, играя исконную мужскую роль добытчика и опоры. Конечно, не всегда получалось гладко, - бывало, приходилось рвать жилы, метаться, перебиваясь случайными заработками, но в последние годы как-то всё устаканилось, вошло в колею. А потом -- приелось.
       Всё чаще стала приходить мысль: "Дальше что?" Поначалу от неё легко удавалось избавиться, но она вновь и вновь назойливо залетала в сознание. Дурацкая вроде бы поговорка о "построить дом, посадить дерево, вырастить сына" теперь почему-то не казалась столь уж дурацкой. Был в ней какой-то глубинный смысл.
       Про дом и дерево ерунда, конечно, а вот сына Антон хотел. Результаты УЗИ говорили -- второй тоже будет девочка. Он не верил.
       -- Ты как хочешь ребёнка назвать?
       -- А ты?
       -- Васька!
       -- Василиса что-ли? - не поняла Лена.
       -- Василий! - сказал Тошка с нажимом.
       Когда из родильного зала вышла сестра, объявила фамилию, и сказала: "Девочка!", Антон вдруг увидел: кораблики в лужах, машинки, самолётики, танчики проехали мимо, и укатились в невозвратную даль. Домой вернулся под утро, накрылся с головой одеялом, и проспал до обеда.
       Проснулся разбуженный телефонным звонком -- тёща Анна Михайловна, с поздравлениями... Отвечал вяло, поздравил взаимно, двоекратно, с внучкой и женским праздником, тоскливо подумал, что теперь этот день становится для него главным окончательно и бесповоротно. Отправленная к бабушке Лиза весело кричала в трубку:
       -- Папа, папа! А ты её видел?! Хорошенькая? Папа, ты рад?
       -- Конечно рад, Лизок!
       Побрёл умываться. Впереди куча забот: кроватка, коляска, передача в роддом... Хорошо хоть цветы не тащить.
       Но уже через неделю, при выписке, гордо и бережно нёс на руках перевязанный розовыми бантами свёрток, с умилением вглядывался в черты сморщенного красного личика. Смешно, но даже традиционное в таких случаях: "Ну просто вылитая, вся в папу!" трогало в душе какие-то тонкие струнки.
       Началась муторная, уже забытая со времён Лизиного младенчества кутерьма: памперсы, распашонки, пелёнки, мокнущий пупок, который никак не хотел заживать, стирка-глажка. Антон приходил с работы, а жена иной раз даже не выглядывала в прихожую, чтобы встретить его. Вроде пустяк, но он мучительно корябал сознание. Как камешек, попавший в ботинок. И спросить напрямую у Лены: "Почему ты меня не встречаешь?" представлялось невозможным и глупым.
      
       В тот день Антон долго "окучивал" строптивого, но судя по всему денежного покупателя. Дорогой телефон, костюм, сшитый явно на заказ, по фигуре, свежий воротничок белой рубашки. "Чиновник -- подумал Антон -- Какая-нибудь шишка из администрации".
       Покупатель хотел "плазму". Дотошно расспрашивал, блистал эрудицией. Антон принял вызов, решив расшибиться в лепёшку, а"плазму" мужику таки впарить.
       И когда, казалось, покупатель вот-вот попросит выписать чек, прозвучало:
       -- Спасибо большое. Я всё понял. А теперь пригласите, пожалуйста, кого-нибудь, кто у вас тут по холодильникам.
       Он издевался. Антон почувствовал что бледнеет, задержал дыхание и сунул руку в карман, чтобы не ударить.
       Войдя в квартиру, прямо с порога наорал на Лизу, бросившую посреди прихожей свой ранец. Услышав шум, выглянула из ванной Лена:
       -- Ой, Тошка, это ты уже? А у Дашки сегодня целый день с животом проблемы. Уделали всё! Там лапша в холодильнике. Разогрей, ладно? А то я больше ничего не успела.
       Разделся, вымыл руки, прошёл на кухню. За усыпанной магнитиками белой дверцей столпотворение кастрюлек, тарелочек, баночек: "И как она тут разбирается?" Захотелось взять и вывалить всё к чёртовой матери, прямо на кафельный пол. Сдержался.
       Пока разогревал в микроволновке тарелку, резал хлеб, механически носил ложку ко рту, думал об одном: "Лишний". Кому он тут нужен? И для чего? Только ради зарплаты, этих жалких денег, за которые приходится так унижаться? Жизнь -- тоска, работа -- дрянь. Раньше он как-то мирился, а теперь... А и правда -- кто он? Продавец в супермаркете, даром что техники -- суть не меняется. Зачем тогда был институт, диплом инженера-механика, все эти "детали машин"? Чтобы рассчитать степень прогиба спины, заискивая перед клиентами?
      
       -- Забей! -- сказал Генчик, закуривая и разливая водку по стопкам. Бар, где они встретились по случаю очередной "тяпницы", бил в перепонки ритмом ударных, дразнил запахами приготовленного на гриле мяса.
       -- Чё ты с этой хрени напрягся? Все так живут, друг под другом ходят, все продаются. Нормальный процесс. Ну нахамил тебе этот урод. Бывает. А мы вот сейчас... -- он поднял было стопку, но тут же поставил -- закуска запаздывала.
       -- Мы вот сейчас девочку позовём -- чё это она про нас забыла совсем? Салатик там пока суд да дело, огурчики-помидорчики, чесночок маринованный...
       Антон не стал дожидаться "девочки", опрокинул в себя горькое пойло, поморщился.
       -- Уважаю! -- оценил Генчик, но примеру не последовал, а вновь наполнил Антонову стопку.
       Генчику хорошо, он всегда умел в жизни устраиваться. И вот теперь -- какой-то там менеджер чего-то на "табачке". Генчик делает деньги на раке лёгких. Но и сам дымит как паровоз, так что с этого боку его совесть чиста. Правда, курит не "Мальборо", и даже не "Парламент", предпочитает сигариллы с запахом ямайского рома. Пижон. Может себе позволить. Так же как и "Форд Фокус" -- оказывается только вчера кредит ему банк одобрил. Хотя, казалось бы, -- зачем Генчику "Фокус", если у него и так фирменный "Опель" в постоянном личном распоряжении?
       -- Вот придёт тачка -- тогда гульнём! -- блестел глазами сквозь сладкий дым Генчик -- Каждое колёсико отдельно обмоем! Да не водярой -- благородным вискариком!
       Антон слушал и размышлял, что ему-то вряд ли когда светит персональный "Опель" и личный "Фокус".
       -- Знаешь, Гендос, что я думаю? Валить мне надо.
       -- Тебе? -- не понял остановленный "на всём скаку" Генчик. -- Куда? И... нафига?
       -- А куда угодно. Жизнь менять, ломать колею, как в песне.
       -- Дурак -- отвесил Генчик. Затянулся глубоко, и расплылся в улыбке.
       -- А вообще у меня такая же хрень была. И я тебе сейчас расскажу чем это лечится. Тёлочку тебе надо нормальную. Свежую кровь, новые впечатления. Ленка-то уже не слишком того, пообвисла. А ты целый день с людьми. Ну вот придёт какая-нибудь с крепкой задницей, а ты ей электродуршлаг подгони с дистанционным управлением, и собственные услуги по обучению на дому, а? -- заржал, довольный выдумкой, но осёкся:
       -- А вообще нет. Дуршлаг -- это для замужней. Не катит. Кузнец нам не нужен. Ну тогда гаджет какой-нить, особо продвинутый. В общем, разберёшься!
       Антон сделал "чи-из". Смешно ему не было. Вариант таких "новых впечатлений" он не рассматривал. И не из-за большой любви вовсе. Просто если менять синицу в руках, то на журавля в небе, не мелочиться. Но "журавль" -- во-первых, дело случая, которого можно и не дождаться, а во-вторых, пойманные журавли склонны очень быстро превращаться в синиц. Или в куриц.
       Первые их с Ленкой месяцы -- какой огонь был! Он на жену при людях смотреть стеснялся -- казалось, все сразу видят, как он её хочет. Любили друг друга регулярно, утром и вечером, при случае в обед прихватывали. Ленка не говорила: "Милый, мы будем питаться любовью", хотя могла бы. Только смысла не было "меню" обсуждать. И так ясно. Теперь куда-то кануло всё. Казалось, море любви, а вытекло быстро, будто вода из ванны. "Супружеский долг" -- смешно звучит, правда? Ну да... когда-то Антон тоже смеялся.
       А ещё не хотелось мути. Пусть всё будет чётко и ясно: уходя уходи. Только куда? В пустоту? Время давит не одних женщин. После сорока ты для любого работодателя вроде как низший сорт, осетринка второй свежести. Значит надо спешить, уходить пока есть какой-то запас, пока не погряз окончательно в бессильном розовом киселе из бабских тряпок, резинок, заколок и бантиков, раскиданных по квартире.
       -- Антох, ты чё, заснул? -- оказывается, и закуска уже на столе, и Генчик выжидательно поднял стопку.
      
       На Танькиной кухне идеальный порядок. Секрет прост -- всему определить место, и ничего не оставлять на потом. Стол она всегда сервирует с претензией на элегантность, будто в кафе. На подтарельнике тёмного дымчатого стекла глубокая тарелка с борщом. Белый айсберг сметаны в бордовом озере. Приборы с желтоватыми ручками. Маленькая гранёная рюмочка, тонкостенный графинчик, наполовину пустой. Ну или наполовину полный -- как посмотреть. Во главе стола Генчик, только с работы пришёл. Это для него Танька старается. А чего бы и не стараться, когда десять тысяч за частный садик для них не великие деньги.
       Лена как бедная родственница присела на краешек стула. Генчик лицом напрягся, потянулся к графину. Но Танька опередила, отодвинула в сторону:
       -- Сначала говори, а потом бухай!
       -- А чё говорить? Завербовался Антоха.
       -- Как? -- не поняла Лена. "Вербовка" -- это ведь что-то про Штирлица.
       -- А вот так. Бабки рубить поехал, тебе на фитнес-центр -- Генчик дотянулся до графина, налил, выпил, принялся есть борщ.
       -- Но он говорил что на курсы... А сам не звонит, мобильник недоступен, и на письма не отвечает...
       -- Ну это ваши с ним заморочки, чего он там тебе сказал -- не сказал.
       Лена подумала, что Генчик врёт, но вот адрес и телефон представительства. Она ждала ещё ровно неделю. Упали на карточку обещанные Антоном деньги. Много. Втрое больше прежней зарплаты. На следующий день купила билет.
      
       Поезд привёз её на станцию с длинным, плохозапоминающимся названием. Но если понятие "у чёрта на рогах" имеет свои географические координаты, то это здесь. А до посёлка, где по Лениным сведениям теперь Антон, ещё пятьдесят километров. Единственный затаившийся позади станционной постройки таксист сумму назвал баснословную. "Пожилой дядька, а наглый" -- подумала Лена, но выбирать не приходилось.
       -- Ты что ж, на работу устраиваться? -- окинул её оценивающим взглядом.
       -- Угу -- неопределённо кивнула Лена, не желая вдаваться в подробности.
       -- Разведёная? Детей нет? -- блеснул интуицией дядька.
       -- А вам зачем?
       -- Да... просто.
       -- Вы бы лучше за дорогой следили. Скользко.
       -- Ну не хочешь не говори -- ухмыльнулся -- я и так знаю.
       Дома всё ещё никак не кончится осень, а здесь зима. Давно и надолго. Асфальт под плотной коркой снега, позёмка переметает дорогу. Лена боялась быстроты, с которой таксист гнал машину, но вскоре расслабилась, слушая мерный гул мотора, и думая о своём.
       Совсем скоро закончится путь. Что скажет она Антону? Что ответит он ей? Воображение рисовало картины встречи, и тут же зачёркивало: нет, он не будет рад её видеть, нет она не станет его упрекать, только спросит -- зачем? Зачем это всё? Больше она ничего не могла представить. Будет как будет.
       Внезапно двигатель смолк. Машина съехала с дороги, остановилась. Водитель матерно выругался, вылез наружу, открыл капот, что-то там долго рассматривал, потом вернулся в салон:
       -- Херовое дело. Ремень полетел.
       -- И что теперь?
       -- А ничего! Пешком потопаем!
       -- Вы шутите?
       -- Ага, шучу -- пробурчал он, вытаскивая из-за пазухи мобильник. -- Сети нет. Раз не хочешь идти, значит сидеть будем, ждать пока выручат.
       Лена почувствовала как холодная пустота перекрывает дыхание. Решимость, с которой она бросилась на поиски мужа, куда-то исчезла. Оказывается, её было совсем немного, и хватило лишь до поры, пока всё шло согласно намеченному плану. Но что же, сдаваться теперь?
       -- Давайте пойдём, я готова, оставим вещи.
       -- Да куда ты пойдёшь, дура? Тут тридцать вёрст!
       -- Но вы же сказали...
       -- Сказали, сказали... -- он перегнулся через сиденье, содрал с заднего дивана плед -- На вот, ноги накрой. И не боись, прорвёмся!
       Салон быстро остыл, сквозь щели посвистывал ветер, и всё напоминало какой-то дурной сон. Будто не с ней это случилось. Как там сейчас дети? Лиза, наверное, филонит, математику делает спустя рукава, и отказывается есть суп. А Дашка бегает по квартире до половины одиннадцатого -- бабушке с ней не совладать. Лена никогда ещё не оставляла девчонок одних так надолго. И зачем? Ради чего? Ради любви, которой больше как-бы и нет? Ради семьи, которой, наверное, теперь нет тоже? Захотелось поплакать, но Лена стеснялась водителя. А он то выходил на улицу, топал ногами, курил, вглядываясь в белое марево, то возвращался внутрь, и тогда делалось ещё холоднее.
       Лена не заметила, как из снежного молока вынырнул "Камаз" и остановился чуть впереди легковушки. Таксист выскочил из машины, побежал размахивая руками, о чём-то коротко переговорил с водителем грузовика. Вернулся:
       -- Иди к нему, довезёт.
       -- А вы?
       -- Я сзади, на галстуке.
       В посёлок добрались к вечеру. Лена с удивлением рассматривала сетчатый забор с колючей проволокой поверху, длинные двухэтажные здания за ним. Прощаясь, таксист спросил:
       -- Звать тебя как? -- Она ответила.
       -- Ничё, Ленка, ты красивая, найдёшь своего мужика. Только осторожней будь -- они тут голодные. И с алкашнёй не связывайся.
      
       Бюро пропусков оказалось маленьким белым домиком неподалёку от проходной. За компьютером сидела толстая женщина с неопрятной причёской и вульгарно накрашенными губами. Она с сомнением повертела в руках Ленины документы -- свидетельство о браке и паспорт:
       -- Ну надо же, первый раз вижу такое... А деньги пересылает? Откупается что-ли? Ладно, сейчас посмотрим -- ярко-розовым ногтем толстуха принялась тыкать в клавиши. Вгляделась в экран, удовлетворённо откинулась на широкую спинку кресла:
       -- Тут он, орёлик! Только вам на территорию нельзя. Мало ли...
       -- А как же... ?
       -- У нас тут гостиничка рядом. Я позвоню чтобы вас пустили. Устройтесь, передохните, а к половине седьмого подходите на проходную. Рабочие как раз с площадки приедут. Если не встретите, зайдите ко мне -- что-нибудь придумаем.
      
       Лена стояла на своём посту с колотящимся сердцем. Из синей ночной глубины, пронзительно светя фарами, выплывали автобусы. Люди, одинаково одетые в тёмные куртки, шли к проходной. Апельсиновый свет фонарей сгущал под капюшонами тени. Рабочие тут же закуривали, и пар от дыхания мешался с табачным дымом. Они всё шли, их было много, переговаривались и бросали на Лену быстрые взгляды, а она с отчаянием убеждалась: "Не тот! Не тот!"
       Но вдруг среди десятков одинаковых незнакомых голов мелькнул бело-синий вязаный "колпачок" мужа. Лена шагнула вперёд, её задели плечом.
       -- Антон! -- закричала она.
       "Колпачок" дрогнул, его владелец повернул голову: "Он!" -- ёкнуло сердце. И вот уже стояли они, глаза в глаза, удивлённые карие в готовые брызнуть слезами голубые.
       -- Ты?! Ты как здесь?!
       -- Я... А вот видишь, тут я... Нашла я тебя! Нашла! -- тихо сказала Лена, и разрыдалась.
      
       Они сидели рядышком на гостиничной скрипучей кровати. Скучно светила под потолком длинная белая лампа.
       -- Это Гендос меня сдал?
       -- Угу. Только зачем ты уехал... так?
       -- А ты бы не отпустила -- соврал Антон.
       Всколыхнулась обида. Лена хотела что-то сказать, но слова... Их не было. Смотрела на мужа, будто впервые увидала его. Черты лица посуровели, заострились, кожа обветренная, грубая щетина вот-вот превратится в бородку, губы потрескались. "Детским кремом хоть бы помазал" -- невпопад подумалось ей.
       -- Зачем ты так? -- снова повторила она.
       Антон мял в руках шапку, разглядывал шершавую краску на гипсокартонной стене, и думал, что не в силах ей объяснить -- "зачем". Потому что для этого понадобилось бы вынуть всего себя изнутри, и разложить на составные частички: "Смотри!" И если бы Лена увидела, то, наверное, ушла бы тотчас. Наверное, это было бы правильно. Вот только где-то из глубины всё твердил и твердил настойчивый голос: "Знаю, что неправ, но не дай мне повод, не дай мне повод, ну пожалуйста, слышишь?"
      
       Вечером двадцать девятого декабря тихо пропищал домофон, загудел мотор лифта, в замке провернулся ключ. Топоча по ламинату голыми пятками выскочила в прихожую Дашка, выплыла из "Одноклассников" Лиза, Лена сняла с огня сковороду и вытерла руки.
       Бородатый, пропахший гостиницами, самолётами, поездами, Антон переступил порог. Пронзительно взвизгнула Дашка. "Ура!" -- закричала Лиза. "Вернулся" -- сказала Лена. А он не знал что сказать. Да и просто не мог, потому что в следующий момент Дашка, не переставая визжать, повисла на левой руке, Лиза на правой, а губы оказались заняты совсем иным делом. Только быстро и часто бухало сердце, будто силилось вытолкнуть из внутреннего кармана рабочей куртки обратный билет.
      
      

    41


    Эмма Вк-5: Плата   6k   "Рассказ" Проза

       Гуляла нынче с внуком. Талантливый растёт паренёк. Подарили ему с дедом на десять лет фотокамеру, так общёлкал сегодня бабушку всю. И неплохо я у него на этих голограммах получилась, надо признать. Фотописец он уже сейчас знатный, верный глаз у мальчика. Внучка-то в другом сильна - цветомузыку пишет. Недавно на конкурсе молодых композиторов имени Скрябина первое место получила. А начинала с лауреатов какой-то (вдруг выпало из памяти) французской премии - сам Жан-Мишель Жарр вручал, старенький, но вполне ещё бойкий.
      - Внуки у таких, как мы, должны быть намного талантливее нас, - вспомнились мне слова одного доброго человека, сказанные в те годы, когда я только-только вплотную о первом ребёнке думала - а тема внуков даже и не возникала.
       Добрый человек по имени Симон Тавриди, которого я про себя называла волшебником, много чего ещё говорил мне. И первое, с чего начал - меня ему, оказывается, во сне показали, что я в помощи нуждаюсь. А также имя и как найти. Так прямо в комментах к моему блогу и написал. Вся моя аудитория аж замерла от такого феерического напора, ожидая, что я, известная лихостью и остротой языка столичная журналистка, забаню его или отправлю в бесконечный игнор, предварительно упластав наглеца в невесомый блинчик катком моего безбашенного интеллекта.
      Ничего из перечисленного я не предприняла. Более того, сделала то, чего не позволяла себе ни с одним из многочисленных фанов моего блога, ни с одним из его комментаторов. Списавшись в личке, мы с Симоном встретились. Потом ещё. И ещё. И пусть будет стыдно тому, кто плохо об этих встречах подумал. Женатый и при детях Симон, замужняя и при конкретно спроектированном чаде я - только разговоры были у нас, только взгляды, только беспредельная откровенность. Впрочем, в почте в основном и в скайпе - беременной на последнем триместре не шибко по свиданиям набегаешься. А главное - мужа не хотела я огорчать какими-либо отлучками, пусть даже и невинными вполне: он в первом браке от супруги натерпелся. Короче, думаю, умные всё и так уже поняли. Бывает, сколь это ни удивительно, связывает мужчину и женщину нечто больше банальных леваков.
       Беременность подходила к логическому завершению, однако врач, мадам Лилль была крайне недовольна тем, как оно всё проистекало: анализы ей мои не нравились, отёки, высокое давление - и на каждой еженедельной нашей встрече настаивала, чтобы я легла в госпиталь заранее. Я отнекивалась: у меня аналогично еженедельная колонка и читатели, у меня блог и аудитория, у меня муж и Симон, наконец! Ну, типичная дурочка-интеллектуалка, уверенная (а вернее сказать - боящаяся), что работа и дела без неё остановятся.
       Эти отговорки довели мудрую мадам Лилль до того, что она позвонила моему мужу.
       - Эмма, родная, надо бы послушать врача, не навредить ни малышке, ни тебе...
       - Милый, я чувствую себя великолепно, а раз хорошо мне, то и малышке тоже!
       И неизвестно, до чего довело бы нас с малышкой упрямство её слишком городской мамы, если бы не судьба в лице Симона. Правда, это мне сейчас понятно, а тогда...
       А тогда я думала, что у меня взорвётся сердце. Потому что тот, кому я доверяла, кого считала не просто другом - внезапно обретённым братом, таинственным посланцем неведомых сил, призванным открыть мне тайны Вселенной, источником небывалых знаний (Симон был учёным-спелеологом) - он, выражаясь языком альпинистов, обрезал верёвку. Прямо в комментариях к моему блогу закатив мне непростительно грязную разборку. И душа моя, оставшаяся на этом конце былой нашей связки, кричала и корчилась от невозможной боли утраты - потому что видела, как неостановимо падает в бездну человек, придумавший зачем-то избавить меня от себя.
       К исходу первых суток после этого удара у меня начались преждевременные роды. Теперь-то, давно разменяв восьмой десяток, могу твёрдо сказать - ничего более кошмарного в своей оказавшейся такой долгой жизни я не испытывала. Нет, рожать оказалось совсем не больно (месячные порой тяжелее проходят) - мука оказалась в контрасте нескольких одновременно переживавшихся чувств. Радость, что через несколько часов стану мамой, изумление от того, насколько же это не больно, невыразимая словами горечь от поступка Симона, давшегося и ему - я знала! - большой кровью, страх за малышку, разделившую со мной мою беду, ужас за мужа - не остался бы вдовцом: роды начались с кровотечения... в общем, если мы с девочкой моей и выжили тогда, то лишь благодаря моментальной реакции и медицинским связям мадам Лилль, ночному времени родов (не было пробок, и в госпиталь меня доставили за три минуты), и тому, что крошка оказалась действительно крошкой. Юрко потому миновала она все сциллы с харибдами, которые встают на пути любого рождающегося...
       Кричали мы с нею одновременно. Я - от облегчения, она... тоже от облегчения, полагаю.
       Потом были недели в кювете, бессонные ночи в течение года, но выправилась девочка наша... Выправилась, выросла, сделала отличную карьеру - женскую: стала мамой двух чудесных детей. Они поистине чудесны, внучка и внук мои, и я ничуть не жалею, что благодаря бросившему меня другу заплатила за их появление на свет несколькими своими смертями одновременно.
       Недавно внучка рассказала, что отдыхая этим летом на Марсе, познакомилась с молодым, однако очень востребованным писателем, автором пяти альтернативно-исторических романов, восторженно принятых сетевой аудиторией Солнечной Системы.
       - А ещё, бабушка, он много путешествует, и у него одна из лучших коллекций минералов с разных планет, ещё дед его начал эту коллекцию собирать. Сэма и назвали-то в честь деда.
       Уже догадываясь, что услышу, я, тем не менее, спросила внучку о полном имени того, кто явно запал ей в сердце.
       - Симон Тавриди, бабушка...

    42


    Оливка Вк-5: То, что папа никогда не купит   6k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза

      Педагогический разнос (иначе моральную порку десятиклассницы назвать нельзя) подходил к концу. Причем силы были неравны с самого начала. Если у завуча, Антонины Борисовны, строгой дамы пятидесяти двух лет в классическом костюме, запала хватило бы еще надолго, то родитель ученицы, который наконец-то явился после двух месяцев настойчивых упрашиваний классного руководителя, уже был готов бежать через окно. Возможно, взявшись за руки с непутевой дочкой - благо, учительская была на первом этаже школы.
       Глубоко вздохнув, он прервал пламенную речь заместителя директора мощным басом:
       - Девочки, я вас понял. От меня-то что требуется?!
       "Девочки", среди которых были дамы солидного возраста и совсем молоденькие выпускницы педвуза, уставились на него, не зная, что сказать. Действительно, что от него можно ожидать? С матерью девочки давно развелся. Неделями пропадал в командировках за границей - в то время как девчонка, предоставленная сама себе, жила одна в огромной квартире. И чудила на уроках, зная, что до отца по бытовым вопросам дозвониться просто нереально. А мать, жившая в другом городе, наотрез отказывалась вмешиваться, давно потеряв влияние на дочь.
       Завуч зашипела. Головы учителей, которых пригласили на педсовет только для количества, заинтересованно повернулись в ее сторону. Прозвище "Подколодная", которое гуляло по школе уже лет десять, для Антонины Борисовны неожиданно получило новое оправдание.
      
       Посиделки за закрытыми дверями кабинета биологии продолжались недолго, но со вкусом. Чайник, нелегально пронесенный в кабинет, стоял на видном месте. Очень удобно было наливать воду и мыть чашки в лаборантской, не бегая в учительский туалет с чайником наперевес.
       Марина Викторовна, преподающая географию всего лишь первый год после института, как и все молодые учителя, была убеждена в том, что ученики должны быть только примерными, а те, кто отказывается подчиняться жесткой дисциплине, это зараза, которая должна быть немедленно удалена из школы. То, что реалии противоположны идеалистичным представлениям, ей пока не рассказывали, берегли не закаленные нервы.
       На улице уже темнело, когда Марина Викторовна вышла за порог школы. Дома ее ждала мама, которая отнеслась к выбору профессии дочерью более чем скептически. Поэтому выговориться о наболевших проблемах Марина Викторовна могла только на работе. Дома, в ответ на перечисление рабочих моментов, ее ждало бы простое пожелание менять место работы, пока не поздно.
       Задумавшись, она быстро шла по улице, поправляя длинное пальто, полы которого развевал ветер. Глубокая осень быстро вступила в свои права после недолгого бабьего лета, и теперь порой была похожа на зиму - только без снега. По крайней мере, пронизывающий ветер, проникающий через неплотную ткань пальто, заставлял мечтать о меховой шубке, которая пока висела в шкафу, ожидая своего часа.
      
       - Стойте! - раздался за спиной властный голос, и помимо Марины Викторовны остановились еще несколько человек, оглядываясь. Но, увидев мужчину, который стоял возле синего "Вольво", нервно усмехнувшись, случайные прохожие пошли дальше. Однако Марина Викторовна, узнав в окликнувшем отца десятиклассницы, которого вызывали на педсовет, подошла к машине. "Андрей Сергеевич", - припомнила про себя она его имя.
       - Это у вас были проблемы с моей дочерью? - мужчина не собирался делать вид, что ему приятно разговаривать с учительницей.
       - Это у нее проблемы со всеми, - точно таким же резким тоном ответила ему Марина Викторовна.
       Нервно дернув щекой, мужчина полез в карман и достал объемный бумажник. Смерив взглядом учителя, как будто оценивая, он достал из кошелька несколько крупных купюр. Нисколько не сомневаясь, что сумма в размере месячной зарплаты уж точно не покажется Марине Викторовне оскорбительной, он положил деньги ей в карман пальто. Охнув, учительница отступила, но не успела ему помешать. Тогда она достала купюры и протянула их обратно. Мужчина покачал головой.
       - Это за месяц. Алена должна закончить десятый класс и перейти в следующий, потом скажете номер своего счета, я буду переводить эту же сумму до конца года.
       Посчитав вопрос завершенным, он повернулся и сел в машину. Марина Викторовна успела высыпать ему купюры на колени до того, как он захлопнул двери машины, и почти побежала по улице, догоняя припозднившихся коллег.
      
       Говорить кому-то о том, что ей предлагали взятку, она никому не стала. Однако с того времени начала обращать внимание на то, как себя ведут другие учителя. То, что у Алены резко улучшились оценки, ее не удивило. Но выводить кого-либо на чистую воду она не собиралась, прекрасно зная, как живут некоторые ее коллеги. Кто от зарплаты до зарплаты, кто-то в одиночку тянул на себе детей, набирая по максимуму нагрузку в начале года.
       Но до конца школы Алена дотянула. Несмотря на то, что поведение осталось таким же хамским, оценки стабильно держались на уровне "хорошо" и "отлично", очень редко проскальзывали "трояки". По географии у нее ситуация была намного хуже, но единственная двойка испортить ситуацию не могла.
      
       Встречаясь с ним порой на улицах города, Марина Викторовна взяла себе за правило сухо здороваться с Андреем, но никак не обращала внимания на его попытки завязать разговор. Боялась, что он снова будет пытаться дать ей взятку. И когда он ее остановил на улице (Алена уже год как закончила школу), удивилась.
       - Чем я сейчас могу вам помочь, Андрей Сергеевич? - сухо спросила она, поглядывая на освещенные окна своего дома. Ждал он ее тут, что ли. Подтверждение тому, что ее действительно ждали - сухой асфальт под его машиной (уже Ховером), когда везде были лужи после недавно прошедшего дождя.
       - Вы знаете, что Алена в колонии? - без предисловий спросил мужчина, и Марина вздрогнула от неожиданности. Она знала, что учеников за порогом школы ожидали самые разные пути в жизни. Но подобные новости всегда заставали врасплох. Тем более - дочь обеспеченных родителей должна ждать совсем иная судьба.
       - Я понял, что не могу купить дочери. И меня это мучает. - Андрей привалился к дверце машины, не обращая внимания на потоки воды, стекавшие с крыши автомобиля.
       - Мозги я ей не могу купить. Все старался решить ее проблемы, купив ей легкую дорогу. Вы тогда правильно сделали, что отказались за деньги закрывать глаза на ее поведение. Если бы я тогда это понял...

    43


    Нонна Вк-5: Ты прекрасна, моя королева!   16k   Оценка:9.53*8   "Рассказ" Проза, Сказки

      Кому-то красота даётся от рождения, к кому-то приходит с годами. Принцессе Лилии не повезло ни в том, ни в другом. Рождённая некрасивой, она уже превратилась из девочки в юную девушку, а угловатые черты так и не сгладились.
      Как же завидовала Лилия своим сёстрам! Все, как на подбор, красавицы. Глаза - омуты, косы шёлковые. Давно они замуж повыходили за принцев, королей. К Лилии же никто не сватался.
      "Так, видимо, и останусь одна", - думала бедная принцесса, гуляя по саду.
      От этих мыслей ей стало так грустно, что она села на скамью и заплакала.
      Вдруг её слезинка упала на цветок лилии. Тотчас же из цветка вылетела маленькая фея с нежно-розовыми крылышками.
      - Почему ты плачешь, принцесса Лилия? - спросила она.
      Поведала ей принцесса о своей беде.
      - Что ж, - ответила фея. - Я знаю, как помочь твоему горю. Сорви этот цветок, положи в воду, которой будешь умываться. Когда умоешься, не вытирайся. А на ночь этот же цветок под подушку положи. Наутро проснёшься красавицей.
      Послушалась Лилия её совета. Поутру проснулась - первым делом к зеркалу побежала. Не сразу она узнала себя в той незнакомке, что смотрела на неё по ту сторону. Такая была красавица, что сёстры казались в сравнении с нею серыми мышками.
      - Неужели это я?! - воскликнула принцесса. - Это я!
      И на радостях принялась целовать зеркало.
      
      Все, кто знали принцессу Лилию, поначалу были удивлены той переменой, что с ней произошла. Но вскоре привыкли. Привыкла к этому и сама Лилия. Теперь она и представить себе не могла, как целых восемнадцать лет жила без красоты.
      Женихи стали свататься к ней, готовые бросить к ногам красавицы весь мир за один лишь только взгляд. Лилия быстро смекнула, что может быть капризной, ветреной и даже где-то жестокой - за красоту ей прощали абсолютно всё. Играть прекрасными принцами, словно куклами, то подавая надежду, а то отнимая, а как надоест, холодно отказать, разбив несчастному сердце на мелкие кусочки. Может ли быть на свете большее наслаждение? Как же всё-таки хорошо быть красавицей!
      Но рано или поздно приходится принцессам выходить замуж. Не миновала эта участь и Лилию. В мужья себе она выбрала молодого и красивого короля богатейшей страны, который обожал её настолько, что любой каприз возлюбленной был важнее всех законов в его королевстве.
      
      В холодный ноябрьский день, когда деревья сбросили последнюю листву, обнажив свои ветки в ожидании снега, у королевской четы родилась дочь. Красавицей уродилась - белая, как снег, и румяная, как кровь. Назвали девочку Ноябриной.
      Не успел отец-король как следует насмотреться на любимое чадо, как тяжело заболел, а вскоре умер, оставив Лилию вдовой. Хоть и печалилась по супругу молодая королева, но осторожно - боялась, проливая потоки слёз, испортить свою красоту. А ей так хотелось ловить восхищённые взгляды, пленять мужские сердца, быть предметом страстного обожания. Словом, хотелось жить.
      Как-то раз, одетая в роскошное траурное платье, гуляла королева по саду. Проходя мимо клумбы с лилиями, она вдруг увидела фею, о которой уже успела забыть.
      - Берегись, королева, - заговорила фея, подлетая близко к её лицу. - Как вырастет дочь твоя, полюбит мужчину всем сердцем да поверит, что любима - вся красота твоя пропадёт.
      Лилия, услышав это, испугалась. В смятении побежала она во дворец, в свои покои. Маленькая принцесса, до этого спокойно спавшая в колыбельке, проснулась и от испуга закричала.
      "Ну зачем ей любовь мужчины? - думала королева. - Разве недостаточно, что я, мать, люблю её всей душой?"
      Всю ночь Лилия не сомкнула глаз - думала, как не дать ни одному мужчине завладеть сердцем её дочери.
      
      Шли годы. Из младенца Ноябрина постепенно превращалась в девочку с золотыми кудрями, а та, в свою очередь - в стройную девушку. Вскоре восхищённые возгласы "Ах, какое милое дитя!" сменились томными взглядами кавалеров и завистливыми - дам.
      Отовсюду раздавались комплименты, но саму Ноябрину они не радовали. Либо эти люди совсем слепы, что восхищаются такой некрасивой, глупой и взбалмошной принцессой, либо попросту льстят. Особенно мужчины. Льстить они умеют хорошо. Только все они по природе самовлюблённые нарциссы. Заморочат голову доверчивой девушке, напоют дифирамбов, наобещают вечной любви, а как используют - бросят несчастную, разбив ей на прощание сердце.
      Дамы тоже льстивы - каждая так и норовит угодить принцессе, чтобы та приблизила её к себе. Одна только мать говорит ей правду.
      Иногда Ноябрина завидовала матери. Она такая красавица, ей могут восхищаться искренне. Отчего же она, принцесса, уродилась такой страшненькой?
      Погружённая в эти грустные мысли, девушка не сразу заметила, как вошла служанка.
      - Ваше Высочество! Её Величество королева желает Вас видеть.
      Оказавшись в покоях матери, принцесса поклонилась. Королева знаком указала ей на кресло у своих ног.
      - Я хочу с тобой поговорить, дитя моё...
      То, что сказала мать, привело девушку в ужас. В скором времени она должна стать королевой Самарии, женой Гарольда Шестого.
      - Но матушка, он же стар, его голова седа, а лицо сморщенное, словно кора дерева!
      - Увы, дитя моё, - вздохнула королева. - Мне жаль, что приходится выдавать тебя замуж за такого ужасного человека. Но от этого зависит судьба нашего королевства.
      Последствия, в случае если Ноябрина откажет королю Самарии, обещали быть одно другого страшнее. Даже слушать о них без содрогания было невозможно.
      - Хорошо, матушка, - ответила принцесса с глубоким вздохом. - Если мир и покой в королевстве зависят от моего послушания, я согласна.
      
      Последние деньки девичьей воли промчались, как один миг. И вот уже Ноябрина ни жива, ни мертва стоит перед алтарём, обещая хранить верность и повиноваться ужасному старику. Вот уже народ Самарии приветствует свою новоиспечённую королеву. Свадебный бал, поздравления, реки вина, пожелания счастья молодожёнам. И словно кошмарный сон, супружеская спальня...
      "Он груб и беспощаден, дитя моё, - вспомнились девушке слова матери. - Но тебе придётся ему подчиняться. Иначе король на тебя рассердится".
      Словно загнанный зверёк, смотрела Ноябрина на супруга, с трудом удерживаясь от того, чтобы упасть в обморок, лишь только он приблизится.
      - Доброй ночи, королева, - проговорил Гарольд Шестой и, развернувшись, вышел из комнаты.
      - Д-доброй ночи, В-ваше Величество, - прошептала удивлённая Ноябрина.
      
      На следующую ночь король также не тронул свою супругу. Не прикоснулся он к ней и на третью ночь, и на четвёртую, за что Ноябрина в душе была ему благодарна.
      Днём она имела возможность видеть его куда чаще. И чем больше узнавала она супруга, тем больше удивлялась. Несмотря на почтенный возраст, король Гарольд отнюдь не походил на старого брюзгу и зануду. Не по-стариковски живой, он всё больше виделся Ноябрине интересным человеком.
      Невольно молодая королева ловила себя на том, что стремится проводить больше времени в обществе мужа, хотя желанным любовником он для неё по-прежнему не стал. Гарольд, видимо, понимал это, ибо все его визиты в покои королевы ограничивались пожеланиями доброй ночи.
      Матушка говорила: Гарольд Шестой лжив и коварен, безмерно жесток, а кроме того, жаден и самолюбив настолько, что готов чуть ли не молиться на собственный портрет. Говорила также, что король Самарии труслив, как заяц, и похотлив, как сатир.
      Поначалу Ноябрина в это верила, но с каждым днём ей всё больше казалось, что его оклеветали. И матушка, наслушавшись, что говорят злые языки, так жестоко в нём ошиблась.
      "Если бы она только видела Гарольда! - думала молодая королева. - Если бы ей довелось узнать его так же, как теперь знаю его я, она бы ни за что не поверила грязным сплетням".
      Однажды она поделилась своими мыслями с одной из фрейлин.
      - Матушка выдала меня замуж против воли. Но если бы я видела Его Величество до свадьбы, я бы так не сокрушалась. Потому что знала бы, что смогу своего мужа, если не любить, то хотя бы уважать. А будь Его Величество моложе, клянусь, я бы влюбилась в него без памяти!
      - Король старше Вас не намного, - заметила фрейлина.
      - Как же... - только и смогла произнесли удивлённая Ноябрина.
      
      Года три назад Гарольд Шестой, тогда ещё молодой красавец, охотился в лесу со свитой. Волей судьбы они оказались возле болот. Вдруг на его глазах какой-то мужик, по-видимому, из деревенских, пошёл прямо в болотную топь. При этом на лице его блуждала рассеянная улыбка.
      Король окликнул мужика. Тот даже не обернулся, продолжая идти дальше и улыбаться.
      - Это замороченный, - объяснил королю один из слуг. - Лесной дух навёл на него чары. Так он и будет идти, пока не утонет.
      - Надо этому помешать! - вскричал Гарольд.
      Но никто из королевской свиты не шелохнулся.
      - Не смеем, Ваше Величество. Лесной дух рассердится...
      Тогда король соскочил с коня и помчался к болоту, пробежал по хлюпающей жиже, пока, наконец, на сумел схватить за руку замороченного, который был уже в болота по пояс.
      Улыбка с лица крестьянина тут же спала. Вместо неё появились растерянность и недоумение.
      - Где я? Что происходит?... Ваше Величество, Вы...
      Узнав о том, что с ним сталось, он, выбравшись на берег, первым делом поклонился королю в ноги.
      - И ведь ничего не помню. Пошёл за грибами - и вот в болоте. Так бы и сгинул. А у меня жена, дети малые...
      Кончив изливать потоки благодарностей, крестьянин отправился домой, счастливый, что остался жив.
      Король взобрался на коня и хотел было вместе со свитой последовать его примеру. Но вдруг поднялся ветер, деревья стали гнуться к земле. А вскоре появился и сам хозяин леса: огромный, лохматый, страшный.
      - Кто посмел отнять у меня добычу? - заорал он громовым голосом, от которого вся королевская свита едва не попадала в обморок.
      - Это я, - твёрдо ответил король, который, казалось, ничуть не испугался.
      Лесной дух захохотал так, что земля затряслась, и со всей мочи дунул на короля. Тотчас же лицо Гарольда покрылось глубокими складками, а волосы, что были чернее смоли, сделались белыми, как снег.
      
      Чем дальше фрейлина рассказывала о несчастии, постигшим короля, тем отчётливее перед молодой королевой представал образ Гарольда. Не того, которого она видела каждый день, другого - молодого и красивого, чьи портреты висели в дворцовых комнатах.
      Ночью Ноябрина сама пришла к мужу в опочивальню и первый раз в жизни заснула в его объятиях. А утром, проснувшись, так и обмерла: вместо седого Гарольда рядом с ней лежал темноволосый мужчина, ещё краше, чем на портретах.
      - Когда лесной дух заколдовал меня, он сказал, что как только женщина полюбит меня всей душой, молодость ко мне вернётся. Твоя любовь избавила меня от злых чар.
      - А помнишь, ночью ты назвал меня любимой? Это правда?
      - Правда, любимая. Когда я женился на тебе, я думал об интересах королевства. Но если бы у меня был выбор сейчас, клянусь, женился бы по любви.
      Ноябрина посмотрела мужу в глаза и поверила.
      
      Своим счастьем королева тут же поспешила поделиться с матерью. Написала ей письмо, где рассказывала, что сумела полюбить мужа. И в конце благодарила мать за то, что ты выдала её замуж за такого замечательного человека.
      Ноябрина думала, что мать, прочитав письмо, обрадуется. Но Лилия, внезапно подурневшая за ночь, крепко обиделась на дочь и оставила письмо без ответа.
      Дочь, не знавшая, в чём дело, продолжала ей писать, но мать рвала письма, не читая. Не пожелала она сменить гнев на милости, ни когда у Гарольда и Ноябрины одна за другой родились три дочери, а после - сын, наследник престола. Две старшие уже вышли замуж, а Лилия всё сердилась.
      Когда же отметили свадьбу её младшей внучки, старая королева занемогла. Когда стало ясно, что её дни сочтены, приближённые поспешили сообщить об этом её дочери. Узнав об этом, Ноябрина тотчас же примчалась к матери.
      - Всю жизнь ты мне загубила, неблагодарная, - укоряла её Лилия на смертном одре. - Я тебя любила до самозабвения, всю душу тебе отдавала, а ты мне вот так отплатила. А ведь какой счастливой я могла бы стать, если бы из-за твоего эгоизма не потеряла красоты!.. Вот полюбит твой Роберт девушку, женится на ней, станешь ты старой и страшной. Тогда поймёшь, какие страдания ты причинила родной матери.
      
      Со дня похорон Лилии прошло много лет. Единственный сын Гарольда и Ноябрины из мальчишки превратился в юношу - такого же красивого, каким был его отец ещё до заклятия. У последнего на голове уже появились седые волосы - теперь уже не по воле духов, а в силу возраста. И только королева по-прежнему оставалась красивой. Ни одной морщинки не появилось за это время на её лице, ни один волосок не покрылся сединой. И только она знала, когда этому наступит конец. Предсмертное проклятие, а тем более родной матери не может не сбыться.
      - Матушка, принцесса Розалинда - просто чудо! - восхищённо восклицал принц Роберт. - Она не такая как все! Она особенная! Во всём мире нет создания прекраснее, чем она!
      Ноябрине принцесса тоже нравилась. Не красавица, но было в ней что-то неповторимое, и лицо, и стан, и походка: всё излучало какой-то особенный шарм. Её жесты были настолько легки и грациозны, что принцесса затмевала собой даже первых красавиц. А если ещё прибавить к этому её доброту, искренность, её скромность и глубокий ум... Нет, такую, как Розалинда, просто невозможно не любить.
      В другой раз Роберт, взволнованный и сияющий, рассказывал матери, что это божественное создание смотрит на него с благосклонностью и живым интересом. И наконец, настал тот день, когда перед Гарольдом и Ноябриной предстал их сын, держа за руку свою возлюбленную.
      - Благословите нас, отец, матушка. Мы любим друг друга больше жизни и хотим быть вместе и в радости, и в горести.
      - Что скажешь, моя королева? - обратился Гарольд к супруге.
      "Что ж, - подумала Ноябрина. - Буду старой и страшной. Все, в конце концов, стареют. Чем я хуже?"
      - Мой ответ - да.
      
      В день свадьбы королеве было немного грустно. Сын и его молодая жена светились от счастья. Глядя на их лица, Ноябрина ловила себя на мысли, что нисколько не жалеет о своём согласии. Лишь когда подняли бокал за мать молодожёна, превознося её красоту, королева как будто в шутку ответила:
      - Это не надолго. Скоро состарюсь.
      Но никто этого всерьёз не воспринял. Даже супруг, которому она, лишь только оказалась с ним в опочивальне, рассказала, как скоро это произойдёт.
      Утром, едва проснувшись, Ноябрина подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела совершенно седая дама с лицом, покрытым глубокими складками. Глаза её выцвели. Губы, ещё вчера алые и сочные, сделались блёклыми. Кожа огрубела.
      Заметив, что король на неё смотрит, Ноябрина отвела взгляд от зеркала и кокетливо улыбнулась.
      - Ну, как я тебе такая?
      Гарольд подошёл к ней и взял её морщинистую руку в свои ладони.
      - Ты прекрасна, моя королева!

    44


    Морошка Вк-5 Долг   20k   Оценка:8.68*6   "Рассказ" Проза

      С некоторых пор к будничным заботам Риммы прибавилось еще несколько дел. В хозяйстве у неё царил порядок: всё по полочкам, всё по пунктикам. Среди столь педантичных натур иногда встречаются невыносимые зануды, но Римма Александровна слыла на редкость приятной дамой.
       День её начинался ни свет ни заря. Сварив обязательную кашу, Бусыгина поднимала домочадцев, кормила их, потом раскладывала еду по кастрюлькам и баночкам и, гремя склянками, спешила в соседний подъезд к кошкарихе. Виолетта Юрьевна была одной из новосёлов - северян, заселивших этот дом, на благоухающей садами городской окраине. Позже там вырос жилой квартал, а от садов остались чахлые кривые деревца, трухлявые пни, да густой, облюбованный кошками кустарник над заболоченной канавой. По весне округа оглашалась сладострастными серенадами беспризорных кавалеров. Народ негодовал, а Лужину, что подкармливала бездомную братию, прозвал кошкарихой.
       С Виолеттой Римма зналась давно, но знакомство носило характер вежливого почтения к старшим. Конечно, и шестьдесят пять - солидный возраст, уйма людей воспринимает его как порог дряхлости. Римма так не думала, наверно, потому и выглядела на удивление молодо. При этом массаж лица и маски из имеющихся под рукой продуктов - единственные косметические процедуры, которым она уделяла время. А его постоянно не хватало. Круговерть домашних хлопот была ненасытной, а сидеть без дела Римма Александровна как-то стыдилась и даже листая перед сном газету или разгадывая кроссворд, испытывала неловкость.
       Жила Бусыгина с дочерью, зятем и внуками. На квартиру Бусыгины грохнули всё, что накопили в Заполярье. Переехали в самый канун павловской реформы. Повезло. Риммин муж, Борис Викторович, сам красил, белил, подбирал сантехнику, клеил плитку, обои. Вил гнездо детям. Но сыновья свили свои, приезжали редко. Вместо них в одной из комнат поселилась тёща Бориса, в другой - зять. Пошли внуки.
       Наслаждаться семейным уютом и благополучием Римме выпало недолго. Сперва умерла мать, а следом за ней и муж. Оба скончались скоропостижно, избавив семью от скорбной доли неотлучного пригляда за лежачими больными.
       Как ни странно, именно этим обстоятельством Александровна отражала нападки дочери, недовольной тем, что Римма взялась опекать одолеваемую маразмом кошкариху:
      - Я ни за бабушкой твоей не ухаживала, ни за отцом, а за ней совсем некому приглядеть. Мне ведь не трудно.
       - У неё племянники есть. Мама, зачем тебе эта бабка? Тоже мне, нашлась мать Тереза! Да над тобой весь двор смеётся.
      - Пусть смеются. Это мой долг. Кто-то же должен помогать одиноким старикам.
      - Да не одинокая она. У неё куча родственников! Славно пристроились, главное, самим пачкаться не надо. Нинка вон у тётки и пяти минут лишних высидеть не может: воняет видите ли. Нет, мама, ты тоже в маразм впала - взвалить на себя совершенно чужую старуху!
      - Не говори глупостей и оставь меня в покое.
      - Вот-вот: тебе нужен покой. Поживи хоть немного для себя. Съезди к Димке с Андреем, к тёте Рае. Можно путёвку в санаторий вам купить. На море тебя звали - не поехала! Так и будешь возле кошкарихи сиднем сидеть? Погоди, скоро начнёшь горшки из - под неё ворочать!
      - Надеюсь, до этого не дойдет.
      - А если дойдет?
      - Ну, хватит, Лидуша!
       Лида вовсе не была чёрствой. Напротив, она была сама забота о близких. Близких, родных. Лужина в этот круг не вписывалась никак. К тому же мать как-то рассказала Лиде, что незамужняя и бездетная Виолетта до пенсии работала инструктором райкома, исколесила всю страну, выбиралась и за границу.
       "Этакая попрыгунья стрекоза, - подытожила Лида материн рассказ, - лето красное пропела, а затем бог послал ей муравья. Вернее, муравьиху. Есть справедливость на свете? Мама всегда разрывалась между домом и работой. Уговорила бабулю жить с нами, хотя знала, какой у неё тяжелый нрав и как она не любит папу. Четыре поколения в одной квартире - для посторонних вполне благостная картинка, но сколько за ней взаимных обид, невысказанных упрёков, молчаливого неодобрения... Капризней стариков только дети".
       Большинство людей предпочитает не думать о старости, немногие встречают её как должное, без уныния и сожалений. Лида явно была не такой. Летящие года угнетали её, неотвратимость увядания разъедала душу и отравляла мечты. А более всего Лиду ужасала мысль, что и она не застрахована от участи кошкарихи. "Вряд ли для меня найдется такая чудачка, как мама, - вздыхала Лидия. - Чудачка или дурочка?"
       Римма не считала себя ни той, ни другой. За Виолеттой она ухаживала по доброй воле и делала это с терпением и кротостью монастырских послушниц. В бога она не верила, но признавала могущество некой разумной силы, утвердившей мировой порядок, в котором внимание к старикам так же естественно, как любовь к детям.
       Бусыгина проведывала Лужину каждый день. Готовила, прибиралась, помогала грузной, страдающей одышкой Виолетте принять ванну, ходила по магазинам, в аптеку, платила по счетам. Деньги на эти затраты ей оставляла племянница Виолетты. Римма аккуратно подклеивала все квитанции в специально заведенную тетрадку, хотя Нина, видать, совестясь, никаких отчётов от Александровны не требовала.
       Нина приезжала из соседней области примерно раз в квартал. Гостила у Риммы, проводила в тёткиной квартире генеральную уборку и стирку, водила тётку в баню, показывала её врачам и, облегчённо вздохнув, отбывала, с неизменными обещаниями, скоро забрать Виолетту к себе насовсем. Это скоро длилось уже несколько лет.
      - Ждёт, когда бабка концы отдаст, - язвительно говорила Лида, - тогда сразу явится квартиру продавать, и хорошо, если будет с тобой здороваться.
      - Не будь такой злюкой, Лидочка. Знаешь ведь, что у неё и так с мужем нелады, куда еще тётку полоумную к себе волочить?
      - Это она так рассказывает, а может, просто врёт, чтобы нас разжалобить?
      - Если и врёт - это будет на её совести. Ты еще молода и не представляешь, что такое старческая немощь.
       Сама Александровна отчаянно страшилась оказаться кому-нибудь в тягость и потому прилежно контролировала давление и вес, старалась правильно питаться и свято верила в оздоровительную силу зарядки. Новоиспечённый зять был сражен наповал, когда, проснувшись затемно от странных звуков, как если бы в квартире резвились зайцы, выглянул из спальни и увидел тёщу в майке и шортах, вдохновенно бегающую на цыпочках по коридору. Привыкнуть к ранней возне за дверью ему удалось не сразу.
       К великому огорчению Риммы, сыновья и зять были абсолютно не спортивны, а вкусившие виртуальных радостей внуки грозили пустить корни возле компьютерного стола. Зато Лида, как и мать, обожала пешие прогулки. В любую погоду. При виде мерно шагающей сквозь дождь пары, кто-то улыбался, кто-то крутил пальцем у виска.
       Начав приглядывать за Лужиной, Римма загорелась идеей, привлечь к этому старшего внука. Так сказать, в воспитательных целях. Прикинув запас его альтруизма, она сразу предложила помогать ей за плату, посулив несколько сотен рублей из своей и без того небогатой пенсии. Это сработало.
       Мальчик носил Виолетте еду, забирал обратно посуду, выкидывал мусор. Но азарт быстро иссяк, и Сережа под разными предлогами увиливал от немудреной обязанности.
       Короче, поучительная затея провалилась. Оно и к лучшему, так как болезнь Виолетты Юрьевны усугублялась.
       Ещё недавно Виолетта была элегантной пожилой дамой. Когда аккуратная, с горделивой осанкой женщина стала превращаться в неопрятную бабку, соседи заподозрили неладное. Тогда-то Римма и вызывалась присматривать за ней.
       Выяснилось, что Лужина запустила не только себя, но и дом. По комнатам перекатывались клубы пыли и кошачьей шерсти, углы серели паутиной, на замызганном полу лежал пёстрый слой мусора. Пахло котами, плесенью и какой-то кислятиной. Римма здорово попотела, квартира преобразилась, но неприятный душок намертво въелся в стены. Однажды к знакомому смраду приплелась другая вонь. Кульки с объедками, найденные в самых неподходящих местах, убеждали лучше любого врача: маразм Виолетты крепчает.
       К тому же Риммина подопечная совершенно перестала следить за собой, не причёсывалась, отказывалась мыться, одевалась абы как: ни по погоде, ни по сезону. Один раз Александровна застала её в совершенно непристойном для почтенного возраста наряде: в шляпке, бюстгальтере и колготках. Трусы под колготками отсутствовали. Хорошо, что Серёжа уже не ходил к сумасбродной бабке. Подобное зрелище не для детских глаз. Римма еле уговорила Лужину переодеться: полуголая матрона как будто не понимала, о чём речь. А может, и вправду не понимала?
       Книг она не читала. Телевизор в её доме тарахтел с утра до ночи. Виолетта смотрела всё подряд и с особым вниманием - новости, неизменно разражаясь гневными тирадами в адрес угробивших страну демократов. Иногда эта безумица, забывавшая надеть трусы и прятавшая еду по углам, проявляла исключительную рассудительность.
       У Бусыгиной интерес к политике перегорел. Жизнь доказала: власть и народ как мухи и котлеты - отдельно. Опасаясь, как бы распалённую новостями Виолетту не хватила кондрашка, Римма мягко успокаивала её, пыталась отвлечь. Выручали кошки.
      Кошек Виолетта Юрьевна любила самозабвенно: баловала своих, привечала и дворовых. На кормёжку не скупилась, позволяла муркам играть и лазить, где вздумается. Римма часто застигала Лужину, дремлющей в кресле с безухим котом на коленях. Совсем маленьким Виолетта подобрала его на зимней улице. Подлечила, как могла, назвала Пьером и оставила у себя. Еще был сиамский котик Чуня и трехцветная Муська, приносящая, по словам Виолетты, в дом счастье. Насчёт счастья Римма сомневалась, а вот шерсти с Муськи лезло много. Вся мягкая мебель в квартире была в чёрно-бело-рыжих волосах. Возможно, от того, что Муська часто котилась. Виолетта как-то умудрялась пристроить весь Муськин приплод. На базаре, где она предлагала котят, её давно знали. Вопреки ожиданиям, любительница кошек уверенно разгуливала по городу, ни разу не потерялась, не забыла, где живет.
       О своих любимцах Виолетта могла говорить часами: что Муська в ненастье спит, уткнув мордочку в пол, Чуня - непревзойденный охотник, а Пьер, как собака, отзывается на свист. В голосе рассказчицы звучала нежность.
       "Деток бы тебе, внуков", - сердобольно печалилась Александровна, машинально поддакивая Виолетте. Как-то не удержалась, полюбопытствовала, почему у той нет детей.
      - Сперва не хотела, потом не получилось. Молодая была, дурная. Решила, что на свете полно вещей гораздо интереснее, чем соски и пеленки, а когда спохватилась, было поздно. Впрочем, теперь я думаю, что мне повезло. Дети так неблагодарны...
       Римма промолчала - с сумасшедшими лучше не спорить. По этой же причине она сама ходила оплачивать Виолеттины счета. Энергетиков и коммунальщиков женщина объявила бандой грабителей, и платить им отказалась.
      Несмотря на явную чудаковатость, Лужина не утратила способности толково распоряжаться деньгами. Нечистые на руку торгаши, введённые в заблуждение придурковатым видом покупательницы, то и дело нарывались на скандал. Виолетта складывала и умножала в уме лучше всякой счетной машинки.
       Деньги у Лужиной были. Дорогие безделушки, солидная мебель, добротная одежда Виолетты разжигали в глазах приносившей пенсию почтальонки завистливый огонёк. Получаемую сумму пенсионерка проверяла по нескольку раз и никогда не давала почтальонке ни рубля.
      - Ишь, глазами - то так и стрижёт, так и сверлит, бестия, - шипела она вслед женщине.
       Римма такого скопидомства не понимала. Сама она, как когда-то и её мать, обязательно предлагала почтальонкам чаю и оставляла им с пенсии двадцать-тридцать рублей "на развод". Не лишались её сочувствия и погорельцы, жертвы наводнений, землетрясений. Денег и вещей посылалось немного, но делилась Бусыгина искренне, от души.
       В местном детском доме эта невысокая худощавая, стриженная под мальчика особа была хорошо известна. Каждое рождество Лида с Риммой несли туда сумки с конфетами, домашней выпечкой, вареньем и компотами. Встречали их сдержанно.
       - Наверно думают, что ты замаливаешь грехи молодости, - поддразнивала Римму Лида.
      Она очень сомневалась, что сласти доходят до ребятни, но даже не пыталась отговорить мать от этой затеи. Сама приходила в приют с жавшимся сердцем. Сирот было жаль до слёз, но взять кого-нибудь на воспитание она не решалась, мнила себя никудышной матерью, не умеющей ладить и с собственными детьми. Мальчики нередко выводили её из себя. В такие минуты она кричала, ругалась, грозилась, умоляла и даже плакала. Выпустив пар, Лида предавалась самобичеванию и яростно завидовала матери: та имела неописуемую выдержку и голос повышала в крайних случаях. Как-то раз Римма с удивительным самообладанием приняла стремительные роды у соседки. Между прочим, прибежавшая на вопли роженицы многодетная мамаша с другой квартиры, тут же рухнула в обморок, только усложнив Бусыгиной задачу. Когда прибыла скорая, Александровна, дотоле имевшая дело лишь с бухгалтерскими бумагами, уже пеленала младенца.
      - Как же ты не испугалась? - спрашивала потом дочь.
      - Некогда было бояться.
       Железная леди - говорят о таких дамах. Личная жизнь этой леди оказалась той самой медалью, у которой две стороны. На одной была мгновенная страстная любовь, многолетний ядовитый туман измены, мучительные ожидания, еще более мучительное прощение и все это втайне от обожавших отца детей. В награду за адское терпение, судьба повернула медаль другой стороной, дала супругам шанс, начать все заново. И они его не упустили. Борис так и остался для Риммы первым и единственным мужчиной в её жизни. Она не могла изменить ему даже во снах. К слову, с зятем у Александровны сложились прекрасные отношения. Памятуя о Лидиной вспыльчивости, она частенько заступалась за Гену.
       К современным нравам с бесстыдным обнажением, выворачиванием на всеобщее обозрение интимных уголков души и тела, с меркантильными браками и скандальными разводами Римма относилась брезгливо. Своим детям Бусыгина в первую очередь желала любви, ведь только её свет способен изменить мир в кривых зеркалах судьбы.
      Поклонница кошек от романтики была далека.
      - Любовь - химера, которой люди оправдывают слабость, глупость и подлость, - как-то изрекла она, поглядев один из нескончаемых сериалов.
      Римма молча собирала с пола мелкие кусочки газеты - у Виолетты Юрьевны завелся новый бзик: всякая бумажка, кроме денег, превращалась ею в клочки. Лужина рвала их для кошачьего туалета, видимо вспомнив, что именно так делали в её детстве. От лотков разило, а рваная бумага валялась, где попало. Нина волновалась за тёткины документы, и Александровна унесла их к себе.
       Справедливости ради заметим, что странности не обошли и Римму. Так, она годами хранила вещи. Платяной шкаф, ровесник первого полёта Гагарина, был забит старомодными одёжками. В дубовых недрах таились гипюровые блузки, льняные халатики кримпленовые юбки, франтоватые галстуки, яркие батники, свитера, весёленькие ситцевые платья и абсолютно ненадобные в мягком климате унты и пыжиковые шапки. Вся эта отжившая свой век чепуха дико бесила Лиду. После смерти отца она затеяла дома ремонт. Часть старья из гардероба удалось отправить в последний путь, на свалку (тамошние бомжи долго щеголяли в лучших образцах советского легкопрома), но натяжные потолки и виниловые обои никак не вязались с державшимся на честном слове полированным монстром. Избавиться от него Римма отказалась наотрез.
      - Похоронишь меня в нём, - на полном серьёзе говорила она дочери.
       Голос матери дрожал, и Лида мудро решила не настаивать. Старики чудят и похуже.
      
      Ранним осенним утром Римма, как всегда, отправилась к Виолетте. Был выходной и двор ещё спал. Не хлопали двери, не шуршали колёса машин, грустила в песочнице забытая лопатка, лавочки серебрились изморозью, в лужах стыл нетронутый ледок. Бусыгина поёжилась - жадная на солнце пора навевала грусть и дрёму. Если бы Римма могла повелевать природой, то в мире цвела бы вечная весна. С этими мыслями женщина вошла в третий подъезд.
      Открыв дверь Лужиной, она увидела Пьера. Кот с утробным воем кинулся ей под ноги. Шерсть на нем вздыбилась, хвост распушился. Объятая предчувствием беды, Римма судорожно вздохнула и переступила порог квартиры.
       Виолетта Юрьевна в ночной рубашке лежала возле дивана. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая - откинута в сторону. На полной груди Виолетты растянулась Муська, Чуня свернулся клубком в ногах. Со страху Бусыгиной показалось, что Лужина умерла, но перекошенный рот бедняги слабо дернулся. Римма наклонилась. Правый глаз Виолетты приоткрылся, из горла вырвался нечленораздельный вскрик.
      Инсульт! - мгновенно поняла Римма. Нельзя было терять ни минуты. Бросив сумку с продуктами в угол, она схватила телефон.
       Диспетчерская ответила быстро. Разбуженная Риммой Лида принесла паспорт и полис Виолетты. Несчастная, похоже, ничего не осознавала, глядела бессмысленно и глухо сипела. Скорее всего, удар настиг её ночью: Лужина совсем зазябла на холодном полу. Мать и дочь с трудом взгромоздили её на диван.
       Скорую ждали полчаса. Угрюмая, с усталым бледным лицом фельдшерица осмотрела больную, измерила давление, спросила, какие она принимает лекарства.
      Бусыгина перечислила, пояснив озадаченной женщине, что Виолетта малость того... забывается. Фельдшер сделала той какую-то инъекцию и засобиралась уходить.
      - В понедельник, - буркнула она, - покажите её неврологу.
      - Как! - опешила Римма. - Её надо срочно госпитализировать! Вы что не видите, что у неё инсульт!
      - И что? У нас молодых класть некуда, - огрызнулась фельдшер и двинулась к двери.
      Римма загородила ей путь:
      - Вы без неё не уйдете! Не имеете права! Чем раньше её начнут лечить, тем меньше будет последствий.
      - Какие последствия... Господи, вы надеетесь, что она поправится? В её - то возрасте! Тем более вы сами сказали, что она уже не в себе.
      - На что я надеюсь - не ваше дело. Вы должны увезти её в стационар. Я знаю правила.
      - Пустите!
      - Нет! Если вы её оставите, я буду жаловаться, куда только можно. Я подниму такой скандал - не обрадуетесь! Как ваша фамилия? Лида, пойди погляди номер машины.
      - Хорошо, - видимо струхнув, сдалась медичка. - Но имейте ввиду, я её не попру. У меня у самой давление клинит.
      - Дайте носилки, без вас обойдемся. Лида, беги за Геной.
      Укутанную в одеяло Лужину Гена с водителем скорой унесли в машину.
      - Я поеду с ней, - сказала Римма.
      - Кто она вам, что вы о ней так печетесь?
      - Никто. Соседка.
       В красных, воспаленных бессонной ночью глазах фельдшерицы мелькнуло искреннее недоумение. "Юродивая какая-то", - подумала она с раздражением.
      - Лида, у меня в записной книжке есть номер Нины. Позвони ей.
      - Я все сделаю, мама, не беспокойся.
      Лиду колотило. Виолетту она не любила, но была согласна с матерью - медлить нельзя. Хрустя осколками льда на асфальте, скорая тронулась.
       Через неделю Лужина скончалась.
       Как и предсказывала Лида, объявившаяся сразу родня, кинулась делить наследство. Судебные тяжбы тянутся больше года. Пока суд да дело, Римма Александровна присматривает за пустой квартирой. Ей ведь не трудно.
      
      
      
      
      
      
      
      

    45


    Чародейка Вк-5: Моровое поветрие   25k   Оценка:9.36*8   "Рассказ" Проза, Фэнтези, Любовный роман

      Это страшные были времена, когда стоило выйти на улицу, как ты рисковал заразиться диковинной болячкой, пришедшей к нам с юга, и почти сразу же умереть. Вот я и не выходила, сидя в своей укромной пещере, ставшей для меня опорой и в зной, и в холод.
      Огонь потрескивал в очаге, я сидела у огня, пытаясь согреться, но почему-то колотил озноб. Ссутуленная, злобная, совсем уже старуха. А ведь когда-то я была молодой и красивой, и думала, что останусь такой всегда. Но невзаимная любовь убивает ведьм, нельзя нам влюбляться, такое проклятье на всю жизнь, хуже любого мора. Но ничего, еще с десяток лет я протяну, а потом сердце того, кто предал меня, будет навеки у меня. Пусть и не по любви, но я снова стану молодой и красивой. Тридцать лет терпела и еще потерплю...
      Я услышала шаги еще задолго до того, как в мое пристанище вошли. Да толку-то оборачиваться. В этом мире нет ничего страшнее для ведьмы, чем любовь, а ей я уже заразилась.
      - Приветствую тебя, Рагна! - чинно произнес знакомый до боли голос, только тоже постаревший.
      - Сам пришел? - удивленно вздернула я бровь, поворачиваясь.
      Я сейчас жалкая, скрюченная, у меня уже руки покрылись сеточкой морщин, а волосы паклями свисали до плеч. А он в самом расцвете своих сил, мужественный и гордый князь этих земель, который не покорился никому и никогда. Я готовилась забрать его сердце вот уже тридцать лет, с того самого дня, как он предавал меня и по наущению отца женился на другой. Или сам он так хотел, не знаю. Да только стража велика, колдуны сильны, а я пока не спешила расставаться с жизнью.
      - Сам, - тихо ответил он, не так уверенно, как отвечают правители, но не было в его голосе ни капли сомнения или сожаления.
      - И что же надо гордому рыжему Рерику от смиренной Рагны? Или ты нервы пришел себе пощекотать, силами со мной помериться? - с вызовом спросила я, вставая со своего табурета. Хоть я и старею, но один человек против меня ни в жизни не справится, будь он хоть князь, хоть сын богов.
      - Нет, Рагна, я пришел просить у тебя помощи. Мои слуги беспомощны против морового поветрия, сделать ничего с ним не могут. На тебя одна надежда.
      - Ты что, совсем из ума выжил, если думаешь, что я тебе помогать стану?
      - Не мне, людям.
      - А они мне что хорошего сделали? Нет, Рерик, думай что хочешь, да только на милосердие мое не надейся.
      - А если я предложу тебе сделку? - отчаянно, будто я и правда была последней ниточкой, цеплялся за свою идею князь. Глупый человек, я сама могу сейчас взять у него все, что мне нужно. Но почему-то жду, даю ему возможность договорить, хотя моя любовь к нему, заставляющая гнить тело, давно уже переросла в уверенную каменную ненависть. - Мое сердце в обмен на спасения от морового поветрия? Тебе ведь оно нужно!
      Я остановилась, внимательно глядя на него. Отчаянный рыжий Рерик. Всегда таким был и навсегда остался. Он предлагает свое сердце в обмен на чужие жизни, которые его не касаются. Благородный, но предавший меня.
      - Я и сама сейчас могу его забрать.
      - Но не сделаешь этого, Рагна.
      - Глупец. Думаешь, что я избавлю вас от мора, а потом можно устроить на меня опалу и сохранить сердце!
      - Я так не думаю. Я предлагаю тебе забрать мое сердце прямо сейчас.
      - А если у меня не получится найти спасение?
      - Значит, так и должно быть.
      - А если я не стану? Заберу сердце и успокоюсь?
      - Ты не сделаешь этого, Рагна, - уверенно ответил он. Глупый правитель диких людей. Да и я гордая женщина глупая в своей честности.
      Я взглянула на свои руки, постаревшие от времени и от несчастной любви, а потом решилась. В конце концов, это честная сделка. Сейчас, а не через десять лет.
      - Что же, Рерик, убери свой меч и располагайся на алтаре! - я указала рукой на огромную каменную плиту, стоявшую у самого входа, как бы отгораживая его, и дико, страшно засмеялась собственному сумасшествию. Кто бы знал, что этот мор, которые приносит всем только страдания, может принести мне то, чего я хотела.
      Рерик, грозный воин с длинными рыжими волосами и густой бородой, отложил подальше меч, снял кольчугу и даже развязал рубаху, чтобы мне было удобнее. А старуха в лохмотьях крепко сжала в руках жертвенный кинжал и подошла к нему вплотную, чтобы забрать то, что ей должно принадлежать. В последний момент он зажмурился и сжался, как не подобает воину, но не от того, что боялся смерти. Страшно умирать от неумелой руки, которая до этого не убила никого. И немного постыдно.
      На ветку старой ивы, которая потихоньку пробиралась в пещеру, опустился юный дрозд, чирикнул что-то бессвязное, про страшный город мертвых и про чудесную погоду, которая скоро выпустит на волю грозу. Я выдохнула и, прочитав пару волшебный строк, пронзила Рерику сердце.
      Живительная сила прошлась через мой кинжал, через ладони, по рукам, словно бы пробралась в кровь. Я чувствовала, что я меняюсь, и от этого было волшебно и немного страшно. Я не отпускала кинжал из своих рук даже более чем нужно, словно боясь, что все сейчас пойдет прахом. А потом вышла на улицу, остановившись у горного ручья. И облик мой, красивой молодой женщины, обряженной в старые лохмотья, отразился в нем. Волосы густой волной спускались почти до поясницы, руки стали нежными словно шелк. Я снова стала молодой!
      - Я умер! - неожиданно услышала я голос дрозда, совсем другой, более вразумительный и удивительно знакомый.
      - Рерик? - спросила я, с интересом подходя ближе.
      - Да! Ты не убила меня старая ведьма? Но почему ты тогда снова молодая? И кто лежит так, точь-в-точь похожий на меня? Или я все-таки умер, а сейчас бренный призрак?
      - Я бы сказала, что ты скорее выжил, чем умер, - покачала я головой, заинтересованная случившимся. - Но разум у тебя, кажется, в тело дрозда все-таки весь не влез, ты заметно поглупел.
      - Я - дрозд? - испуганно вскрикнул Рерик, вытягивая вперед крылья, будто не веря мне на слово.
      - Да, - подтвердила я, чтобы он не сомневался. - Кстати, очень интересный эффект, стоило бы проверить еще на ком-то. Возможно, я бы создала новый обряд, возможно, даже целое направление в ведовской науке. Но вот незадача: мне больше никого не надо убивать.
      - Рагна! Ведьма! Мое тело рассыпается в пепел!
      - Прекрати орать. Точно у тебя разум от дрозда, - укорила я, проходя в пещеру, где от тела могучего воина уже ничего не осталось, только одежда лежала на алтаре. - Конечно, оно рассыпалось, ты ведь мне его отдал, я забрала силу из его сердца. Как оно теперь может жить? Не ясно, как ускользнула твоя душа, но и за это стоит сказать "спасибо".
      - Рагна ты! Ты! - он, казалось, задыхался от возмущения, в теле маленького черного дрозда с ярким клювом совсем не походя на уверенного воина, за свой народ отдавшего жизнь. Наверное, разум не просто не влез в мозг дрозда, он еще адаптировался под возраст. Дрозд совсем молоденький. - А что же, - неожиданно запутался он, - я теперь жив? И могу даже в теле дрозда управлять страной?
      - Не обольщайся, - рассмеялась я из дальнего угла пещеры, где нарезала мясо на вертел. Сегодня большой праздник. Надо отметить. - Кроме того, что у тебя теперь разум как у дрозда, что будет тебе мешать, так тебя могу слышать только я. Возьмешь меня в переводчицы во дворец?
      - Как бы ни так, лживая ведьма! - грозно оповестил меня Рерик, я же снова рассмеялась:
      - Что-то, когда ты пришел, ты был более благодушно ко мне настроен.
      - Ты меня убила!
      - Ты сам предложил, между прочим, - я нисколько на него не обижалась, меня эта ситуация даже забавляла. Я получила то, что мне было надо, что еще?
      На это он сразу не нашелся ответа. Немного помолчал, обиженный и взъерошенный, потом все же придумал:
      - Я обещал тебе свою жизнь в обмен на спасение от мора. Почему ты ничего не делаешь?
      - Ты думаешь это так просто? Два притопа три прихлопа и все уже у твоих ног? Нет, Рерик, твои колдунишки иначе бы сами справились, и не было бы нужды идти ко мне. Это не просто моровое поветрие, его принесло ведовство. Мне нужно найти источник, а он на юге, кажется, довольно далеко. Утро вечера мудренее, я не собираюсь гулять по ночи. Завтра отправлюсь.
      ***
      Завтрашний день встретил меня таким солнцем, которое и знать не ведало ни о каком моровом поветрии с юга. Старые лохмотья были больше ни к чему, так что я скинула их, оставив валяться на полу, сама же оделась в дорожное платье, немного выцветшее от времени.
      Дрозда не было, но я не удивилась. Спустилась по склону горы, радуясь каждому шагу, который не удручен тяжестью лет. Уже вышла на тракт, но ни одной повозки не увидела. Все-таки мор - ужасная болезнь, которая распугивает всех. Кроме ведьм. Мы неуязвимы для смерти и времени, пока не влюбляемся. Теперь я излечилась и защитилась от собственной глупости, так что могла беспрепятственно гулять там, где мне вздумается.
      - И куда ты направилась? - услышала я знакомый голос над ухом, и дрозд, будто так и надо, сел мне на плечо.
      - Как куда? На юг, конечно, - ответила я, нисколько не смутившись.
      - Знаешь, мне кажется, что на нас мор наслали из соседнего княжества, от Цвергов, - поделился он со мной своими наблюдениями, хотя я сейчас в них не слишком нуждалась. Я шла в ту сторону, откуда дует ветер, так что должна рано или поздно прийти к тому, кто его посылает.
      - Почему ты так думаешь? - вообще, странно, в облике птицы он, казалось, думал и мыслил по-другому, нежели когда был князем. Может, если бы князем его посетила эта светлая мысль, он бы не пошел ко мне, а просто напал на Цвергов. С другой же стороны, какими силами он мог бы это сделать?
      - Ты же сказала, что с юга идет? Вот я всю ночь думал, думал... С юга, значит, через Цвергов, а у них все хорошо.
      Значит, он от этого отталкивался. Я улыбнулась себе, ничего не ответила, и спокойно пошла дальше.
      - Можно, я с тобой пойду? - наконец, спросил он, чем вызвал у меня бурю смеха.
      - Ты, между прочим, уже со мной как полдня идешь, если ты не заметил! Кстати, я так и не поняла почему. Ночью ты крыл меня отборной руганью, еще перед сном.
      - Я просто был вне себя. Знаешь, не каждый день благородный князь превращается в дрозда.
      - Перетрусил, - резюмировала я, доводя его до крайности. Но, видимо, разум уже более ли менее уложился в дрозда, пусть и не сразу. Рерик так просто не поддавался на мои провокации, как в самом начале.
      - У тебя очень острый язык, Рагна. Идти с тобой я решил, потому что это мой долг - помочь, чем смогу, в спасении народа от этой напасти, пусть и считается, что я уже умер.
      - Чем дрозд может помочь ведьме?
      - Не зарекайся!
      - Скажи лучше сразу, что просто скучно с другими дроздами, - предупредила я, но он опять не поддался на уловку, хотя ему и стало неприятно.
      - Я вообще не виделся с дроздами!
      - Значит, совсем тошно тебе без общения, вот и решил за меня уцепиться, - я улыбнулась, он снова хотел вспылить, но промолчал.
      Так мы прошли день, бранясь и улыбаясь. Провели ночь в перелеске, укрывшись моим дорожным плащом. Разумеется, дрозду укрываться без надобности, но он все равно нырнул под теплую ткань. И следующий день прошел так же, а потом дошли мы и до границы, где и правда не было ни мора, ни боли, но ветер дул оттуда.
      - Хорошо, конечно, что до другого княжества идти всего ничего от столицы, но глупость такая несусветная!
      - Что же делать, если у меня все княжество за неделю пешком обойти можно, коли ты не хромой? - ворчливо спросил Рерик.
      - Завоёвывать больше. Видела я в молодости страны, которые и за год пешком не пройти!
      - Вот нас и решили завоевать! Мор наслали! Видишь, Рагна, как здесь все спокойно? - Рерик словно бы пытался меня убедить, как своих слуг к бою призывал. Да только ведьму трепом не одолеешь. Я покачала головой, дрозд на моем плече засуетился, взлетел, пытаясь даже мне в глаза заглянуть. - Что головой качаешь? Что "нет"? Не веришь мне?
      - Не верю, Рерик, - тихо сказала я, потому что рядом пробегали деревенские мальчишки. - Ветер не отсюда идет. Дальше.
      Через эту страну мы шли не так долго, тоже дня два, а на третий, когда уже немного оставалось, веселый извозчик предложил меня подвезти. Дрозда, как и ожидалось, за пассажира он не принимал. Я резво запрыгнула на сено, которым была заполнена телега, раскинув руки в разные стороны.
      - Спасибо тебе, добрый человек! - поблагодарила я. - Да только у меня ничего нет, чтобы тебя отблагодарить!
      - А сказки рассказывать умеешь?
      - Умею! - задорно ответила я.
      - Вот и будешь мне сказки рассказывать, а то скучно в дороге, - на том и порешили. - Ты куда путь держишь, дочка?
      - Туда, откуда ветер дует, - просто и загадочно ответила я. - Вы езжайте, куда вам надо. Когда пути наши разойдутся, я сама скажу.
      - Пусть так и будет!
      Мы недолго ехали в тишине. Пока я придумывала, какую бы историю рассказать, дрозд, явно нервничавший, предложил сам:
      - Расскажи мне про... про сердце мое. Зачем оно тебе было?
      - Хотите, легенду про сердце ведьмы расскажу? - предложила я вознице, который с легкостью согласился. И я начала, неспешно, и немного таинственно, хотя яркое смеющееся солнце и телега с сеном атмосфере не способствовали. - Ведьмы - существа сильные и свободные. Великолепны они в полной власти своей, нет границ для силы их. Ведьма может жить сотни лет, тысячи, не старея и не теряя своих способностей, и убить их почти невозможно. Те девочки, что рождены ведьмами, людьми почти что и не являются, даже красота у них будто превыше человеческой.
      Да только есть в них одна слабость. И имя ей - любовь. Ведьмы, поскольку появились из утробы человеческой женщины, полностью не могут отказаться от всего человеческого. И остается у них в сердце искорка, которая может сжечь ведьму изнутри. Если ведьма влюбилась в какого юношу или мужчину, то не сможет она уже жить спокойно. Любовь ведьмы - самое великое дарование, которое и обычного смертного способно наделить нечеловеческой силой. Ведьмин муж будет самым сильным, вечно молодым и жить столько, сколько не угасает в их сердцах пламя любви. Да только если он от этого откажется, то горе ему. И ведьме печаль. Превращается она в обычного человека: стареет с каждым годом, теряет силы, умирает. И есть только один способ избавиться от этого: пронзить его сердце. Так ведьма возвращает себе и сердце любимого, которое должно принадлежать только ей, и показывает, что она сильнее любви, а значит, достойна оставаться ведьмой. Вот так вот.
      - Занятная история, - улыбнулся возница. - В той деревне, где я живу, кстати, были две ведьмы. Одна шла в страну рыжих князей, мимо нас, а другая, наоборот, оттуда бежала. Живет, говорят, где-то неподалеку, бабкам нашим мази продает. А что ты вдруг про сердце ведьм вспомнила?
      - Да так, дрозд рассказать попросил, - с усмешкой ответила я, пожимая плечами, возница громко расхохотался.
      - Забавная ты! Давай еще что-нибудь!
      И я рассказывала, а Рерик, неожиданно задумавшись, молчал, больше не подкидывая мне тем для баек. Но я и сама могла вспомнить очень много, даже из того, что я видела собственными глазами.
      Ночью мы остановились переночевать, свернув с дороги на луг. Звезды сияли ярко и величественно, а я вдыхала запах ночи и луга, наслаждаясь им, как и раньше. Теперь можно было дышать полной грудью, как будто меня перестало что-то сдерживать.
      - Может быть такое, что это Урусы на нас мор наслали? - спросил Рерик неожиданно.
      - Может, - шепотом ответила я.
      - Как же так? Минуя Цвергов?
      - Да все в этом мире может быть, Рерик. Только мне почему-то кажется, что политика тут не при чем.
      - С чего это тебе так кажется?
      - Просто кажется.
      - Я над рассказом твоим все думал... думал... ты правда могла мне дать силу, молодость и бессмертие?
      - Могла.
      - И я от всего отказался... Таким глупым я себе кажусь, как мог я тебя променять на Сольвейгу?
      - Ты места эти помнишь? Волшебные, правда? - неожиданно сменила я тему, но только это Рерику так показалось. И любому другому со стороны так показалось бы.
      - Ну, красивые, - даже смутился дрозд. - Но я ничего такого особенного не вижу.
      - Ты не от чего не отказывался, Рерик. Скорее всего, даже стань я твоей женой, я начала бы стареть, и рано или поздно, мне пришлось бы тебя убить. Мы на этом лугу познакомились.
      И дрозд замолчал, не донимая меня больше вопросами.
      На следующий день мы добрались и до деревни, дальше надо было идти пешком. Навстречу нам выбежали ребятишки, закружились, словно стая мошкары.
      - Может, отобедаете с нами? - участливо спросил возница.
      - Нет, спасибо, - покачала я головой, улыбаясь детям.
      - Рагна, ты ли это? - на пороге дома стояла женщина уже не молодая, полная и морщинистая, но такая светлая и теплая, что это не имело значения. Я прищурилась, пытаясь уловить знакомые черты. - Это я, Ката! Помнишь меня?
      - Помню, - улыбнулась я, вспоминая. Рерик тогда проезжал через эту деревню, а я была с ним. И девушками мы шептались вечерами, наплевав на то, что я ведьма. - Вижу, у тебя все хорошо?
      - У меня-то хорошо: дети, внуки, хозяйство. А ты-то как? - старая смертная женщина за меня волновалась все эти годы. - Я слышала, что князь Рерик женился, не на тебе... а ты вот, молодая, красивая... где твой князь?
      - Черный дрозд мой князь! - крикнула я и рассмеялась, громко, заливисто, но совсем не страшно, дети задорно поддержали. Только Ката улыбнулась как-то испуганно. - Спасибо за все! Пожелайте мне удачи в дороге!
      Ветер дул с гор. Очень скоро мне пришлось подниматься наверх, оставляя старую деревеньку, в которой укрывалось столько воспоминаний. Становилось прохладнее, близился вечер. А я шла вверх, вслед за ветром.
      Вскоре я увидела пещеру, откуда брал начало "след". И человек, что сидел внутри, вышел мне навстречу. Девушка была еще совсем юной, но выглядела хуже старухи! Грязные засаленные тряпки висели на ней мешком, волосы были спутаны и потеряли цвет, а глаза красные, заплаканные, словно бы и не видят ничего.
      - Это ты поветрие отправила? - спросила я, взволнованно. Сильная девочка, но... отчаянная.
      - Я.
      - Зачем тебе это нужно? - спросила я, не находя ответа для себя.
      - Кто-то тебя подкупил?! - важно попытался обвинить девушку Рерик, но она только посмотрела на него и вся решимость, все обвинения вдруг испарились. Корыстные люди не выглядят так.
      - Сигурд, княжич... Говорил, что любит, а теперь собирается на другой жениться...
      Рерик хотел что-то сказать, но замолк, словно подавился словами, то ли вспоминая, что я говорила недавно, то ли просто не мог подобрать ничего стоящего. И я тоже не могла, все силы скопились во мне, все естество бунтовало, давно не пребывала я в таком гневе, что не могла сказать ни слова. Рука сама поднялась, со звонким хлопком опустившись на ее щеку.
      - Дура! - крикнула я, а эхо разнесло мой крик среди гор. - Ты что, совсем с ума сошла? Это ваша с ним вражда, причем тут люди?!
      Она упала за колени, закрыла лицо руками и разрыдалась. И я не знала, как в ней еще остались слезы, сколько может человек вместить жалости к себе, прежде чем она растает или перерастет в осознанную холодную ненависть.
      - А если он сам умрет такой глупой смертью? Тебе нужно его живое сердце, иначе ты потеряешь свое бессмертие!
      - Мне... - тихо шепнула она, сквозь всхлипы, - не нужно его сердце. Мне нужен он...
      - Странно же ты его добиваешься, - строго сказала я. - Отзови поветрие.
      - Нет...
      - Отзывай!
      Ей не требовалось угроз, просто приказ. Она послушно, путающимися пальцами, сплела что-то, кинула, и ветер исчез... на секунду растворился вообще, а потом подул совсем с другой стороны.
      - Как тебя зовут?
      - Ювина.
      - Пойдешь ко мне в ученицы.
      Ювина кивнула, потому что больше ничего не могла. Она шла за мной следом с того момента, как я тронулась с места. Чтобы не испугать деревенских, отмыла ее в ручье, после чего волосы оказались русыми, но глаза так и остались печальными и изредка наливались слезами. Сердобольная Ката без лишних слов пожертвовала ради девчонки старой одеждой, а до города Цвергов нас согласился подбросить другой возница, который так желал услышать байки ведьм, что ничто его не пугало. Рерик заговорил со мной в первую же ночь, взволнованно и шепотом, потому что его теперь мог слышать кто-то еще.
      - Рагна, ты же не собираешься убивать моего сына?
      - Пока нет. Но когда он женится и родит сына, а лучше двух для страховки - обязательно. Обиженная ведьма, конечно, страшна в гневе, но мы не повстанцы и революционеры, чтобы ломать княжество и ввергать его в хаос.
      - Рагна! Я не знаю, что придумала эта девочка, но мой сын...
      - Слушай, Рерик, - холодно сказала я, пока он не повысил голос настолько, что кто-то мог проснуться. - Я тебе клянусь, что если ты сейчас не забудешь о том, что ты был князем, и не будешь вести себя, как обычный, может быть, странно умный дрозд, то я тебя убью немедля! Думаешь, ей приятно будет узнать, что у Сигурда и папочка такой же?
      И он замолчал. В дороге изредка травил байки, чтобы развеселить девочку. Словно бы, его гложило чувство вины. Что совсем не похоже на Рерика.
      Жили мы скромно, без помпезности, но Ювине нравилось, она успокоилась и была прилежной ученицей. Только иногда вечерами с тоской смотрела на княжьи владенья. И Рерик не улетал.
      То утро, когда я заметила, что кто-то идет со стороны князя, было немного туманным, поэтому я не сразу разглядела, кто желает со мной встретиться.
      - Что ты хочешь от меня, Сигруд? - спросила я тихо, но в звенящем утре он услышал.
      - Я пришел поблагодарить вас. Мор ушел, мы понемногу восстанавливаемся.
      - Меня уже поблагодарили, - ответила я уклончиво. Сейчас главное, чтобы Ювина не вышла раньше времени, я сильно надеялась, что и сегодня она не изменит своей привычке спать подольше.
      - Я знаю, что мой отец просил вас. И знаю, чем он за это отплатил. Но я все равно хочу сказать вам, спасибо. Не от отца, а от меня.
      Я усмехнулась, покачав головой. И ведьме доброе слово приятно.
      - Я принимаю твою благодарность. Ты будешь достойным правителем, раз не забываешь добрых дел. А теперь уходи. Холм ведьм не самое лучшее место для молодого князя.
      Он кивнул, неуверенно, собрался уходить, но неожиданно резко обернулся, вскинулся, попытался заглянуть внутрь пещеры.
      - Кто там?
      - Никого, - резко ответила я, боясь, что он заметил Ювину.
      - Не правда! Я видел там ее! Я видел Ювину!
      Я не знала, что делать, понимая, что глупо мешать их встрече, да и не смогу я. Страшно было, потому что могла она закончиться его смертью. Должна была закончиться его смертью, потому что Ювину я не позволю ему тронуть.
      - Ювина! - вскрикнул он, помчавшись к пещере. Она выскользнула, грациозная, словно лань, помчалась, не разбирая троп, но Сигурд нагнал ее за мгновения. Схватил за руку, развернул к себе и прижал, судорожно, беспрестанно гладя по волосам. - Куда же ты бежишь от меня? Почему ты пропала тогда, милая моя? Я обидел тебя чем-то? Напугал? Скажи, и я приму наказание, только больше не беги от меня...
      - Сигурд, - сдавленно выдавила она, начиная плакать снова, но на этот раз от другого чувства. - Но у тебя же есть невеста, ты женишься на другой...
      - Чушь! - он немного отпустил ее, ровно настолько, чтобы посмотреть в глаза. - Никто и ничто не заставит меня бросить тебя! Никто не докажет, что какая-то другая девушка будет лучшей княгиней, чем ты! А если не примут - я сам уйду, отрекусь от своей страны, которая отреклась от тебя!
      И Ювина плакала у него на груди, а он утешающе гладил ее по голове. Я только надеялась, что она не скажет ему про мор, сохранит эту тайну. И я сохраню, кому она нужна? И отчего-то в голову слетались картинки из прошлого, навевающие тоску и печаль.
      - Он ведь станет бессмертным? - спросил с тоской Рерик, присаживаясь мне на плечо.
      - Станет, - кивнула я, уверенная в этом.
      - Я себя почему-то чувствую таким дураком...
      - А я себя немного обманутой, - покачала я головой. - Но у каждого своя судьба, которую надо пройти, толку-то себя жалеть?

    46


    Мирра Вк-5: Последнее свидание   10k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза, Мистика


       Ужин. За столом собралась вся семья.
       Нервно помешиваю ложечкой чай и смотрю в окно.
       Солнце плавно опускается за горизонт, окрашивая небо в багряный цвет. Ветер тихо колышет листву. Обычный весенний вечер, ничего примечательного. Вот только родители уже косо на меня поглядывают.
       - Анечка, что ты всё время туда смотришь? Ждешь кого-то? - не выдержала мама.
       Ох, мама... Не могу я тебе рассказать, ты же ругаться будешь, и папа будет. В комнате меня запрете и не пустите к нему. А я не могу пропустить эту встречу. Сердцем чувствую, что должна пойти, вот только на душе тревожно как-то...
       - Никого я не жду, мамулечка. Просто задумалась... - соврала я и потупила глаза. А что мне еще сказать?
       Продолжаю мешать чай и смотреть, как плавают чаинки.
       - И о чем же ты задумалась? - а тон строгий такой, каким с провинившимися учениками разговаривает.
       - Нам сочинение задали написать в институте... На свободную тему, вот я и обдумываю... о чем писать, - еще одна бессовестная ложь, но на этот раз уже оторвала взгляд от чашки и смотрю на родительницу.
       Говорят, когда человек врет, взгляд отводит. Вот я и решила смотреть прямо в глаза, чтобы не заподозрили... Главное не краснеть и не показывать, что нервничаю. А я нервничаю, очень! А еще переживаю...
       Мамулечка еще пару мгновений смотрела на меня с недоверием, потом сменила "гнев на милость".
       - Сочинение? Ну ладно, покажешь потом.
       - Хорошо, мамуль.
       Фуф! Вроде бы она поверила и надеюсь, ничего не заподозрила. Стыдно, конечно, за то, что вру родителям, но у меня нет другого выхода.
      
       Поблагодарив за ужин, я встала из-за стола, быстро вымыла за собой посуду и поспешила в свою комнату. Дверь плотно закрывать не стала, оставила приоткрытой. На всякий случай, чтобы шаги слышать... Прислушалась. Тихо.
       Опустившись на колени, вытащила из-под кровати железную коробочку, в которой раньше печенье было. Вкусное. Мамулечке кто-то из учеников подарил на первое сентября. Она у меня математику преподает в местной школе.
       В этой коробочке я храню всё самое важное для меня, самое сокровенное. Вот и все письма здесь, которые написал мне любимый мой. Все аккуратно сложены и перевязаны ленточкой для волос, красной.
       Я вытащила самое последнее письмецо и поспешила убрать коробочку обратно под кровать. Еще раз убедилась в том, что никого нет и, достав из конверта записку, развернула и перечитала её уже, наверное, в десятый раз.
       "Дорогая Аня! Возвращаюсь 16 мая. Буду ждать тебя у речки на нашем с тобой месте, в тот же час, что и всегда. Целую, Игорь".
       Сегодня я наконец-то увижу его... Я так соскучилась!
       Боже! Только бы родители ничего не узнали...
      
       Спать легла пораньше, точнее сделала вид... И стала ждать, когда родители уйдут в свою комнату. Отец встает рано, ему еще на электричку успеть надо до города, чтобы на работу не опоздать. Маме до школы не далеко идти, но она всё равно встает пораньше, чтобы отцу завтрак приготовить. Ну а мне в институт к третьей паре...
       Я включила настольную лампу и достала из-под подушки фотографию Игоря. Он улыбался на ней, серые глаза светились от счастья. Самые любимые глаза.
       Провела пальчиком по снимку и прижала к груди. Сердце заныло от тоски... Как же я хочу его увидеть и обнять. Мы уже месяц не виделись, он ездил в командировку и сегодня должен вернуться.
       За окном темнеет. Стрелки часов медленно ползут, как будто специально тянут время. Еще немного и надо будет выбираться из дома. До речки не далеко, всего минут пятнадцать идти, но я не хочу опаздывать, хочу придти пораньше.
       Взглянула еще раз на фотографию и убрала её обратно под подушку.
      
       Вот и приблизилась стрелка часов к половине одиннадцатого вечера. Свет в родительской комнате давно погас. Я тихонько вылезла из кровати, надела любимое платье, зеленое с длинными рукавами, и взяла плащ. На улице вечерами прохладно, а у речки тем более.
       На улицу вылезала через окно, хорошо, что моя комната находится на первом этаже. Пробежалась по саду, отворила калитку и вышла на главную улицу.
       Теперь можно спокойно идти на речку.
       Ночь сегодня выдалась тихая. Легкий прохладный ветерок щекочет лицо и развивает волосы, а я улыбаюсь и радуюсь предстоящей встрече.
       До нужного места добралась быстро. Присела на бревно, что лежало на берегу возле самой реки, и стала ждать своего любимого.
       Усыпанное звездами небо без единого облачка отражается на водной глади. В траве громко стрекочут кузнечики, шелестят от ветра листья деревьев. А в груди сердце стучит... то ли от радости, то ли от тревоги, даже не знаю. Все чувства перемешались, не разберешь.
       - Ну где же ты, милый? - прошептала чуть слышно, как будто боясь, что кто-то услышит.
       Но его всё нет.
       Замерзла, кутаюсь в плащ. Воздух возле реки холодный и влажный.
       Молодая луна бросает тусклый свет на тропинку.
       Жду чуда, но оно всё не происходит.
       Всматриваюсь в темноту в надежде увидеть знакомый силуэт, но его нет. Только тени обманывают зрение, вырисовывая непонятные образы.
       Сколько прошло времени? Не знаю, но уже начинаю про себя считать минуты.
       Может, опаздывает? Нет, он пунктуален.
       Что-то случилось? Нет, не хочу об этом думать.
       Пора идти домой, больше нельзя здесь находиться, иначе совсем окоченею. Руки уже ледяные, пальцы еле сгибаются.
       Слезла с бревна и пошла неспешно в сторону дома. Может, повезет, и мы встретимся по дороге...
      
       Оконная рама легко поддалась и я, подтянувшись, забралась на подоконник, после чего осторожно закрыла окно. Не в первый раз проделываю этот трюк, уже научилась, да и невысоко здесь.
       Стрелки часов показывают без двадцати минут полночь.
       "Ну где же ты, Игорь?" - мысленно вопросила я, глядя в окно.
       Ну почему? Почему ты не пришел? Что заставило тебя задержаться? Ведь ты всегда приходил, никогда не опаздывал и, так же как и я, дорожил этими встречами.
       Предательские слезы навернулись на глаза, и я уткнулась лицом в подушку, чтобы никто не услышал мои тихие всхлипы. На душе неспокойно, вот только от чего?
      
       Не знаю, сколько я так пролежала, пуская горькие слезы, но вскоре моё сознание постепенно стало проваливаться в сон.
       Сквозь полудрему я ощутила холодное прикосновение к своему лицу и приоткрыла глаза. В лунном свете я разглядела до боли знакомый силуэт, он стоял посреди комнаты и смотрел на меня глазами, полными грусти и сожаления.
       - Игорь? - тихо прошептала я, - Как ты сюда попал?
       - Тшшш... Спи, малышка, я скоро уйду, - прозвучал такой родной голос.
       - Почему ты не пришел на встречу?
       - Прости, я не смог.
       - Я скучала по тебе, сильно. Мы увидимся завтра?
       - Нет, мы больше не увидимся.
       - Но почему?
       - Я зашел попрощаться и сказать, как сильно люблю тебя. Прости меня...
       - Но...
       - Тшшш... Спи, родная, спи.
       И я уснула.
      

    ***

      
       Утро встретило меня теплыми лучами солнца. Мне снился странный сон... или это был не сон?
       Распахнув окно, я вдохнула свежий воздух весеннего утра.
       Сегодня 17-е мая, годовщина нашего с Игорем знакомства. В этот день, несколько лет назад, он подарил мне сирень и с тех пор, как по традиции, раз в год делает мне такой же подарок.
       Оглянувшись, я увидела на прикроватной тумбочке веточку белой сирени.
       Я взяла в руки свой подарок и, вдохнув аромат цветков, прижала руки к груди. На душе вмиг стало тепло, и я не в силах скрыть улыбку, выбежала из комнаты.
       С кухни доносились вкусные запахи.
       Умывшись прохладной водой, я поспешила присоединиться к родителям, как вдруг услышала скрип калитки, а после и стук в дверь.
       Открыв, я с удивление взглянула на стоящего на пороге участкового. Евгения Михайловича я сразу узнала, да и кому он не знаком? У нас поселок небольшой, все друг друга знают.
       - Доброе утро, - поздоровалась я.
       - Аня, иди на кухню, - тут же скомандовала мама, и я послушно удалилась, оставив их.
       К завтраку так и не приступила, кусок в горло не лез. Сердце тревожно билось в груди.
       Но вот на кухне появился всё тот же участковый в сопровождении мамы, вот только лицо у родительницы было мрачное такое...
       Боже, да что же происходит?
       - Аня, вам знаком Артемьев Игорь Станиславович? - задал вопрос участковый.
       - Д-да, знаком... - не стала врать я. - Что-то случилось?
       - Артемьев Игорь вчера погиб в автомобильной катастрофе в 23:00 по московскому времени в нескольких километрах отсюда. При нем были найдены письма с обратным адресатом... - Евгений Михайлович достал из-за пазухи связку конвертов, тех, что я направляла Игорю, пока он был в командировке, и протянул мне. - Примите мои соболезнования.
       - Этого не может быть... - лишь и смогла прошептать я, прежде чем разрыдаться и убежать в свою комнату.
       Я не могла в это поверить, просто не могла!
       Он приходил ко мне ночью, он был здесь. И сирень...
       В дверь тихонечко постучали, и в комнату вошла мама. Присела возле меня, погладила по голове, успокаивая.
       - Мне жаль...
       А потом она ушла, оставив меня наедине со своим горем.
       Еще долгое время я рыдала в подушку в гордом одиночестве и вспоминала дни, проведенные вместе. Я не могла поверить, что его больше нет, что мы больше не увидимся.
       А спустя год я вновь нашла на тумбочке веточку белой сирени.
      

    47


    Лепесток Вк-5: Ночь вернувшихся надежд   11k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза, Мистика

       ... Девушка медленно и бесшумно поднималась по лестнице. Небольшой шлейф полупрозрачного белого халатика, который она поспешно набросила на коротенькую ночнушку того же цвета, нежно прикасался к её ногам, словно ластящаяся кошка. В доме было темно. Лишь свеча, которую она несла в руке, отбрасывала неверные тени, скорее создавая полумрак, нежели разгоняя тьму. Лорел не боялась, но непонятный холодок предательски пробежал по её спине.
       "Что за глупости?!!" - Подумала она, вставая ещё на одну ступеньку выше.
       Её правая рука легко касалась деревянных перил. На улице лёгкий ветерок шелестел листьями деревьев. Ночь была спокойной. Ещё раз оглядевшись вокруг, девушка преодолела последние ступеньки лестницы и оказалась на втором этаже. Прислушавшись к себе, Лорел подошла к двери своей детской комнаты...
      
      
       Приехав поздно вечером в дом, где провела всё своё детство, Лорел не стала обходить ни сам дом, ни его окрестности, решив оставить всё это для следующего дня. Подниматься в свою комнату она тоже не стала, а постелила себе в гостиной на первом этаже.
       Лорел очень устала с дороги, да и время было позднее, поэтому девушка, достав из чемодана свою любимую белую кружевную ночнушку, быстро переоделась, умылась и забралась под плед на диван. Но не успела она заснуть, как услышала непонятный стук со второго этажа. Лорел встала, решив проверить, в чём дело. Она быстро накинула халатик, взяла со стола свечу, которую зажгла перед сном, и пошла к лестнице. Подойдя к ней, девушка остановилась и прислушалась. Но ничего не нарушало тишины. Постояв немного, она стала медленно и осторожно подниматься на второй этаж. И даже деревянная лестница не вызывала шума.
      
      
       ...Немного постояв на площадке второго этажа, девушка попыталась услышать какой-либо шум, но отвечал ей только ветер, который явно не собирался спать в такую прекрасную ночь. Оглянувшись назад, Лорел всё же отошла от лестницы и опустила руку на ручку двери и повернула её, толкнув дверь внутрь комнаты.
       Здесь всё было по-прежнему. Видимо родители не стали ничего менять после отъезда дочери. Книги на полках стояли ровными рядами, вперемешку с игрушками. На столе лампа, а на кровати любимое покрывало с бабочками. Занавеска, всколыхнувшись, опустилась на своё место. Оглядев комнату, Лорел подошла к раскрытому окну. Лёгкий ветерок поприветствовал девушку, пробежав по её волосам едва ощутимым прикосновением, и снова унёсся играть с листвой.
       "Просто ветер" - подумала она, но сердце не успокаивалось. Оно продолжало учащённо биться, словно чувствуя чьё-то присутствие.
       - Привет, моя дорогая. Вот мы снова и встретились...
       Лорел застыла на мгновение и быстро обернулась, не доверяя услышанному. Но ведь это был его голос! А сам он стоял там, прямо около выхода из комнаты и улыбался.
       - Алек? Это ты? Это правда, ты? - Голос девушки был едва слышен и дрожал настолько, что казался призрачным продолжением ветра. - Но... но как? Как такое возможно?
       Но, как ни странно, при виде Алека тугой узел, затягивавший все внутренности, отпустило.
       - Ты... ты же ведь... - Лорел была не в силах произнести это слово.
       Алек, друг её детства, мальчик из соседнего дома, обожавший её ещё с детского сада и не оставляющий надежды на взаимность вплоть до самого выпускного в колледже... Тот самый Алек, над которым все из-за этого смеялись, а он продолжал попытки завоевать её сердце, снова и снова, не смотря ни на что... И тот самый Алек, который ушёл с экспедицией в очередную пещеру несколько лет назад, но обратно так и не вернулся.
      
       Высокий, красивый, с атлетическим телом, длинными тёмными волосами и пронзительными ярко-голубыми глазами, в колледже он был любимчиком всех девчонок, но не замечал никого кроме Лорел. Она же высокая, стройная, с ярко-рыжими кудрями до пояса и проницательными карими глазами свела с ума всех ребят, но была холодна со всеми, кроме Алека, с которым её связывали долгие годы дружбы. Их отношения всегда были очень близкими и тёплыми, но всё-таки оставались только лишь дружескими. Он очень нравился ей, но она не хотела связывать себя ни с кем. Она мечтала о большом городе и карьере известного психоаналитика.
       После выпускного вечера, она всего на несколько дней заехала на ферму к родителям и уже через неделю была в далёком от дома Лос-Анджелесе. Алек же после колледжа вернулся в родной город, где продолжил заниматься спелеологией. Не оставляя надежды отыскать, затерянную пещеру, где как гласила местная легенда в XVI веке обитал древнейший клан потомственных шаманов.
      
      
       И вот сейчас, тот самый Алек, которого все считали погибшим, стоит в её старой комнате, как будто и не было долгих лет разлуки, и его загадочного исчезновения. Всё те же длинные волосы, всё тот же пронзительный взгляд ярко-голубых глаз. На нём была его любимая зелёная футболка и старые протёртые джинсы.
       - Разве ты не рада меня видеть? - Спросил он, и, видя её растерянность, широко улыбнулся. - Ну, ты подумай, глупышка, как же я мог куда-либо исчезнуть, не попрощавшись с тобой?
       Произнеся это, Алек оттолкнулся плечом от стены и подошёл к Лорел, остановившись в шаге от неё:
       - Ты боишься меня? - Спросил он, глядя ей в глаза.
       - Нет. - Тихо, но уверенно ответила девушка.
       - Тогда не думай ни о чём, а просто доверься мне, как доверялась всегда.
       Он взял её руку и бережно притянул девушку к себе:
       - Я так скучал по тебе! Если бы ты только знала...
       - Я знаю. - Всё так же тихо, едва слышно проговорила Лорел, всё сильнее прижимаясь к нему. - Я знаю, потому что я тоже очень скучала по тебе. Все эти мечты о большом городе, престижной работе, карьере, Господи, как же я ошибалась! Ведь всё, что мне было нужно, было всегда рядом со мной, с самого детства... Прости меня!
       - Мне не за что тебя прощать, малышка. Я всё так же, по-прежнему, люблю тебя.
       - Я тоже очень тебя люблю.
       - Я знаю - Тихо ответил он.
       - Я каждый день думала о тебе. И когда я решила всё бросить, приехать сюда, к тебе... В тот же день мне пришло письмо от родителей. Они писали о том, что ты всё-таки отправился в ту пещеру, не смотря ни на что. Тебя не остановило ни то, что у тебя не нашлось напарника, ни то, что ещё ни одна экспедиция оттуда не вернулась. А ещё они мне сообщили о том, что прошло уже три месяца с того дня, как ты последний раз выходил на связь.
       Они медленно спустились в гостиную, обнимая друг друга. Сели на диван не в силах оторвать взгляда от любимых глаз. Он нежно гладил её по волосам, а Лорел продолжала:
       - Я думала, что не переживу этого, я чуть не сошла с ума! Карьера стала не важна, город давно уже не привлекал. Раньше мысли о тебе появлялись ближе к вечеру, после рабочего дня. Теперь же все они постоянно были только рядом с тобой. Каждую секунду я молилась о том, что бы ты был жив, чтобы с тобой всё было хорошо, чтобы ты вернулся...
       Её начала бить мелкая дрожь. Алек прижал её покрепче к себе. Не перебивая, понимая, что ей нужно выговориться.
       - Я боялась, что ты уже никогда не вернёшься. Что я никогда не смогу признаться тебе в своих чувствах, что ты никогда не узнаешь о них. Что никогда не простишь, за то, что я уехала...
       - Родная моя. Я никогда не переставал думать о тебе. Успокойся, милая. Я всегда и мыслями и душой был с тобой. Я слышал все твои мысли и молитвы. Они-то и не дали мне умереть, только благодаря им, и нашим чувствам я сейчас здесь, с тобой. Я знал, что ты вернёшься сюда. Я ждал тебя.
       Она робко улыбнулась и он, как в детстве, убрал непослушную прядь ярко рыжих волос с её лица. Лорел вытерла слёзы и звонко засмеялась.
       - А я уже думала, что никогда не смогу смеяться. - Сказала она ему.
       - Я знаю... Я не преувеличивал когда говорил, что всегда был рядом с тобой. И если честно мне очень не хватало твоей улыбки.
      
       Они всю ночь до утра смеялись, вспоминая детство, школьные годы, колледж. Разговаривали о том, как он качал её на качелях, а она пекла ему печенье из песка. Всё это время держась за руки, словно им снова было по семнадцать лет, и не отрываясь глядя друг другу в глаза. Чувство покоя и родного дома окутало их настолько, что казалось, будто сама вселенная замерла, предоставив им возможность побыть наедине. Они чувствовали себя так, словно и не было нескольких лет разлуки, не было безумного беспокойства и одиноких дней, вечеров и непостижимо долгих ночей. Словно они только вчера закончили колледж и вернулись к себе в городок.
       - Кстати, помнишь, в седьмом классе я подарил тебе серебряный браслет? Ты никогда его не снимала.
       - Да, на нём ещё было сердечко с нашими инициалами, которое ты сам сделал. - Улыбнулась Лорел. - Конечно, помню. Но в первый день работы у одного из моих клиентов случился припадок и видимо когда мы пытались его успокоить, он сорвал браслет с моей руки. Я везде искала его, но браслет так и не нашёлся. Я была очень расстроена, ведь он столько лет был у меня и так много для меня значил. Он всегда напоминал мне о тебе.
       - Не грусти, малышка. Я ведь всегда был с тобой, вот здесь - Алек нежно прикоснулся к груди Лорел, - в твоём сердце. И теперь, когда ты вернулась сюда, я всегда буду с тобой, что бы ни случилось, и куда бы ты ни отправилась.
       - Обещаешь?
       Он нежно улыбнулся и взял её за руку:
       - Обещаю.
       За окном уже приближался рассвет, через несколько минут должны были показаться первые лучи солнца. Алек обнял её и крепко прижал к себе.
       - Ты ведь останешься со мной? - Сонно спросила девушка.
       - Конечно, глупышка. - Он в очередной раз погладил девушку по волосам. - Я же обещал быть всегда с тобой. Теперь я ни на минуту не оставлю тебя одну. Помни всегда об этом.
       Лорел уже лежала у него на коленях.
       - А теперь спи, родная, а я ещё немного посижу и посмотрю, как ты спишь. Я так давно не видел этого... - Его слова были тихими и успокаивающими. А если бы Лорел не была уже на грани сна и реальности, то могла бы заметить в них отголоски печали.
       Дыхание девушки стало ровным. Спящее лицо было спокойным и как всегда прекрасным. Она улыбалась. Алек убрал непослушную рыжую прядь, упавшую на любимое лицо и прошептав: "Помни, я всегда рядом. Я люблю тебя", очень аккуратно поцеловал её...
      
      
       Лорел спала и видела странный, но очень приятный сон, видимо навеянный приездом в родной дом. Ей снился Алек, будто он вернулся и ждал её в этом доме. Они проговорили всю ночь, которая казалось, никогда не кончится, но всё же пролетела как одно счастливое мгновение. А на рассвете, когда она засыпала у него на коленях, он укрыл её пледом, пообещав, что будет всегда рядом с ней, где бы она ни была.
      
       Проснулась Лорел ближе к обеду. Солнечные лучи падали на её лицо, обещая тёплый и ясный день. Вставая, она всё ещё думала о том, что ей приснилось. Не зная о том, что на втором этаже, на подоконнике её детской комнаты, у открытого окна, стоит забытая свеча, которую ночью погасил ветер.
       На самой же девушке, поверх ночнушки был белый полупрозрачный халатик, а на правой руке давно потерянный серебряный браслет с железным сердечком, на котором были выгравированы две заглавные буквы - LA, сделанные детской рукой влюблённого мальчишки.

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"