Высокие Каблуки -4 : другие произведения.

Финал Вк-4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • © Copyright Высокие Каблуки -4(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Члены Жюри (9)
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 1 до 10M
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:
    -

    ГОЛОСОВАНИЕ ЗАВЕРШЕНО!

    СКОРО НАЧНЕТСЯ МАСКОПАД
    - 7-ое марта - объявление результатов работы судейской коллегии (всеобщий ажиотаж)

    • Журнал Самиздат: Высокие Каблуки -4. Конкурс женской прозы
    Конкурс. Номинация "ФИНАЛ" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Попутчица Вк-4. Звуки тишины   15k   Оценка:8.91*7   "Рассказ" Проза
    2 Елизавета Вк-4. Земля и Воля   20k   Оценка:9.30*8   "Рассказ" Проза
    3 Журава В К - 4. Журавский и Чаплина   18k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза
    4 Флегма Эра моего одиночества или Эклеры   13k   Оценка:9.24*5   "Рассказ" Проза
    5 Ваку О. Эта странная Игра   20k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза
    6 Эгле В К - 4. Драконий ларец   16k   Оценка:6.61*7   "Рассказ" Проза
    7 Эмген Вк-4: Тайны горы Энзел-Ту   17k   "Рассказ" Проза
    8 Полячка Вк-4: Подарок   13k   Оценка:9.28*6   "Рассказ" Проза
    9 Вера Замок из песка   17k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза
    10 Астролябия Вк4 - Один день из жизни   6k   Оценка:9.82*7   "Рассказ" Проза
    11 Сиделка Вк-4 Нуволера-Нуволенто   13k   "Рассказ" Проза
    12 Ляля Вк-4. Кукла   12k   Оценка:7.49*6   "Рассказ" Проза
    13 Рая Горка   9k   Оценка:9.70*8   "Рассказ" Проза
    14 Надежда Вк-4: Последняя хризантема   20k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза
    15 Киара Вк 4: Киара - путь к звездам   20k   Оценка:8.25*14   "Рассказ" Проза
    16 Лана Вк-4_Призвание Тимофея   6k   Оценка:8.13*9   "Рассказ" Проза

    1

    Попутчица Вк-4. Звуки тишины   15k   Оценка:8.91*7   "Рассказ" Проза

      Звуки тишины.
      Его утро было наполнено звуками. За занавеской, отделявшей кухню, звякала посуда, лилась вода. Это Манечка готовила завтрак. Во дворе кудахтали куры, озабоченно вскрикивал петух. С улицы было слышно, как тяжело урчит и фыркает военный грузовик, переваливаясь по ухабам.
       Квадратики солнечного света переползли со стены на пол. Он встал, поел вареной картошки, размешал с водой вишневое варенье. Хорошее варенье. Тетя Шура в прошлом году дала.
      Вышел во двор. Майское солнце брызнуло в глаза. Еще на прошлой неделе в лесу было по колено снега, а сегодня уже одуванчики высыпали по всему двору. Он огляделся, прикидывая дела на сегодня. Зимой что делать? Только ходить по дому, чистить снег, слушать ворчание Манечки да ждать мальчишек с горки. Зато весной работы - дня не хватает.
      Из сарая доносилось металлическое постукивание. Это старший Витька бесконечно перебирал доставшийся от соседей старый мотоцикл. Как-то летом убитый агрегат вдруг ожил, и радостный Витька пронесся по деревне с дымом и треском, пугая кур и доведя до истерики собак. Но после этого в моторе что-то окончательно сломалось. Витька круглые сутки пропадал в сарае, просил денег на запчасти. Он не давал. Ругался. Зачем тратиться на эту рухлядь? Но иногда замечал небольшую недостачу в своих финансах.
      На чердаке послышались детские голоса. Младший Вовка с соседскими мальчишками, такими же разбойниками, устроил там "штаб", в котором планировались очередные проказы. Хоть бы потолок не провалили!
      Погрозив Вовке, он вышел за калитку и повернул к лесу. Его дом в деревне был крайним. Слева к забору подходил лес. Справа стоял дом тети Шуры, За ним зиял выбитыми окнами дом Ковыркиных. Они уже давно перебрались в Тверь. Дальше виднелся покрашенный синей краской дом продавщицы Лиды и ее мужа Сереги, горького пьяницы. Пустырь за дорогой порос молодыми березками. Раньше здесь Ковыркины сажали картошку. Майский лес был гулким и прозрачным. Березы только начали распускаться, и еще не успели заполнить лесное пространство тенью и шумом листвы. Он пожалел, что не успел в этом году набрать березового сока. Раньше всегда набирали полный бидон и хранили в погребе. Он помнил этот сок: прозрачный, холодный, чуть сладковатый, с металлическим привкусом от железной кружки.
      Лесная дорога вела к воинской части. В старых колеях стояла вода, а между колеями тянулась вверх молодые деревца. Упавшие поперек дороги деревья поросли мхом. Воинскую часть окружали покосившиеся столбы с обрывками колючей проволоки. Деревенские ходили сюда, как в магазин хозяйственных товаров. В заброшенных строениях попадались нужные вещи. Но искать надо было осторожно: под прогнившими досками могли прятаться гадюки. Летом здесь было много грибов. Правда, тетя Шура говорила, что их есть нельзя, потому что военные посыпали землю ядовитым порошком. Но многие ели, и ничего.
      Под грудой ржавого железа он нашел то, что искал: прочную, широкую доску. Она нужна была, чтобы укрепить прогнившее за зиму крыльцо. Манечка давно уже ворчала. Да и Вовка мог провалиться, когда носится из дома - в дом. С доской на плече он зашагал назад в деревню.
      Уже издали заметил что-то красное между деревьями. Возле забора тети Шуры стояла новенькая красная машина непонятной иностранной марки. Блестящая, городская, она как-то неправильно выглядела среди ухабов и одуванчиков. Наверное, тетю Шуру обратно привезли, подумал он. Осенью зять на машине забрал ее в Москву. Тетя Шура не хотела уезжать. Дом у нее хороший, теплый. Дрова есть, банок с огурцами в погребе целая батарея. Это все дочка. Если, говорит, с сердцем что, или давление подскочит, какой врач в такую глухомань доберется?
      По двору тети Шуры ходили две незнакомые девчушки-школьницы. Одна с длинными волосами, другая коротко подстриженная. Может, внучки? Он хотел было спросить у них, как там тетя Шура, но решил дождаться, когда из дома выйдет кто-то из взрослых. А пока принес топор и принялся разбирать крыльцо, чтобы заменить провалившуюся доску.
      - Извините! Можно Вас попросить?
      Он вздрогнул. Одна из девчушек, та, что с короткой стрижкой стояла у низенького заборчика, отделявшего его двор от двора тети Шуры. Он взглянул на светлую кофточку, обтягивающую вполне женскую грудь, и мысленно прибавил ей лет пять-семь.
      - Можно. Почему ж нельзя? - немного смутился он.
      - Вы не поможете погреб открыть? Замок заржавел. Никак не получается.
      Старые скобы легко поддались топору.
      - Ой! Спасибо! - обрадовалась девушка.
      - А что, тетя Шура не приехала? - спросил он, пытаясь заглянуть в открытую дверь дома.
      - Какая тетя Шура? Бывшая хозяйка? Я же ее не знаю. Я через агентство домик купила. Далековато, конечно. Почти четыре часа от Москвы. Зато место какое! Воздух, прямо голова кружится!
      - Из Москвы? Ого! Ничего себе! - не поверил он.
      - Да. Нам это направление как раз удобно. Я давно хотела домик, на природу выезжать. Но ближе к Москве очень дорого. А здесь и участок с фруктовыми деревьями, и дорога хорошая. Последние километров семь, правда, ужасные. Хорошо, хоть колесо не пробили.
      Он обиделся. Новая дорога была гордостью всей деревни. В прошлом году начальство из Медвежьего распорядилось, чтобы ее привели в порядок. Навезли битого кирпича, высыпали и прошлись несколько раз бульдозером. Вот раньше да, совсем плохо было. Летом еще как-то грузовики пробирались. Даже магазин приезжал. А весной или осенью их деревня полностью теряла связь с окружающим миром.
      - Меня Вероника зовут. Можно Ника. Некоторым больше нравится Вера. А дочку Аня, - кивнула она в сторону девочки.
      - Дочку? - удивился он. И мысленно прибавил Веронике еще лет семь. Все равно недостаточно, чтобы у нее была такая взрослая дочь.
      
      Он думал, что Вероника с Аней будут приезжать каждые выходные, но их долго не было. Он сажал картошку, пилил старую яблоню и время от времени посматривал через забор на соседний двор. Как все дачники, они должны были бы приезжать по субботам. Но у него сбилось внутреннее ощущение времени, и где субботы, он не знал. Хотел спросить у Манечки, но подумал, что она рассердится. С какой это радости он городскими дамочками интересуется? Манечка была ревнивой.
      Наконец, они приехали.
      - Вас давно не было! - сказал он, подходя к забору.
      - У Ани контрольные. Конец года, - улыбнулась Вероника.
      На ней были коротенькие, совсем детские шортики. Он смутился, опустил глаза и вдруг увидел в траве у ее ног красные ягодки. Что это, клюква, что ли в начале лета? Хотел наклониться посмотреть. Но вдруг понял, что это ногти на ногах Вероники, накрашенные ярким лаком. Это открытие почему-то испугало его, и он поспешил на свой огород высаживать огуречную рассаду.
      Вечером Вероника с Аней жарили во дворе шашлыки. Густой запах жареного мяса растекался в сумерках. Он изнемогал от запаха. Ходил по двору, стараясь попасться на глаза, принюхивался, истекал слюной, надеялся, что позовут, но они не звали. Жареного на огне мяса он не ел, наверное, ни разу в жизни. Манечка раньше варила мясные щи, тушила картошку или капусту со свининой. А просто так жарить куски мяса - этого у них никогда не было. То ли от запаха, то ли от маленьких красных ногтей Вероники, в нем вдруг проснулись давно дремавшие мужские соки. Ночью, во сне, он проделывал с Вероникой такие вещи, о которых знал от других мужчин, но никогда не позволял себе с женой. Манечка вообще была стыдливой. Поначалу боялась, что услышит спящая за тонкой перегородкой свекровь. Шептала; "Тише, тише!" Потом, когда родители померли, уже подросли дети.
      
      Он проснулся в поту и в ужасе от содеянного во сне. Долго просил у Манечки прощения. Манечка сидела на диване, отгородившись занавеской, и слышно было, как она сердито сопит.
      Вероника с Аней уехали, но он не успокоился. Втайне от Манечки ходил по огороду, искал угощение, надеясь обменять его на приглашение к столу. Тыквы еще даже не цвели. Он выращивал отличные тыквы. Раньше они шли на корм курам. Но потом куры одна за другой стали умирать от старости. Он не умел их резать и хоронил за сараем, насыпая аккуратные холмики. Так что тыквы он мог отдать, хоть все, но не сейчас. Огурцов еще тоже не было. Зеленые перья лука казались слишком малой платой за ценное мясо. А дарить пышно распустившиеся пионы он не хотел, чтобы не злить Манечку, которая не сводила ревнивых глаз с его метаний.
      - Я же не для себя стараюсь! - придумал оправдание он, - вот, Витьке девушку надо. Дочка, Аня как раз подошла бы.
      
      Витька всегда был тихоней. Вовка, тот более шустрый. У него и в Медвежьем, когда в гараже работал, подруга была. И в Москве, наверное, со столичной дамой успел познакомиться. А Витька ничего и не видел кроме своего мотоцикла. Так получилось, что ровесниц у него в деревне не было. Девушек постарше он стеснялся, а маленькие так и не успели заневеститься, пока ему в армию идти. Думали, после армии. Но дослужить Витьке не удалось. Военные привезли, целой делегацией. Три месяца до конца службы оставалось. Даже открыть посмотреть не разрешили. Аня была бы ему хорошей парой. Аккуратная, тихая, с мамой все время.
      Вовку в армию не взяли. Манечка ездила в Тверь, просила. Одного сына уже получили назад в железном ящике. После школы Вовка устроился в гараж в Медвежьем. Сначала ходил пешком каждый день по семь километров. Потом договорился там жить у приятеля. А весной собрался с друзьями Москву, на стройку. Манечка не хотела отпускать, как чувствовала. И денег тех "строительных" не хотела.
      На Вовкиных похоронах Манечка держалась. Даже соседи говорили: как хорошо Манечка держится. А на третий день упала. Несла миску с вареной картошкой. Желтые картофелины раскатились по полу. Он думал, оступилась. Обжигая пальцы, подбирал горячую картошку. Манечка больше не встала. Три дня она лежала на диване и что-то пыталась сказать, но только мычала и смотрела полными ужаса глазами. Через непролазную грязь, где лесом, где по обочине, он добрался до Медвежьего. Врачиха равнодушно пожала плечами:
      - А что я сделаю? Вертолет вызову? На вашей дороге машину трактором не вытащишь.
      На четвертый день жизнь ушла из Манечки.
      
      Какой-то отрезок времени после этого вообще выпал у него из памяти. Наверное, его тогда не было на земле. А потом он вдруг понял, что все родные здесь, живут рядом. И жизнь продолжилась обычным чередом. Он ухаживал за огородом, топила баню, содержал дом в порядке. В нем словно продолжала выполняться заложенная давно программа. Но вдруг в этой программе что-то разладилось. Вторую неделю он не находил себе места. Злился на себя, оправдывался перед Манечкой, жаловался сыновьям.
      В субботу поднялся ветер. По небу бродили тучи, как перед дождем. Он вслушивался в шум ветра, надеясь различить в нем звук приближающегося автомобиля. Наверное, их погода испугала. После полудня похолодало, но небо прояснилось. Они все-таки приехали. Недолго походили по двору и закрылись в доме. Он зачем-то просидел до темноты на крыльце, потом лег спать, Постель была ледяной, и он никак не мог согреть ее своим телом. Мысли путались. Манечка и Вероника словно тянули его в разные стороны, и он разрывался между ними.
      Внезапный страх захлестнул его. Внутренности сжались в холодный ком. Ноги сами вынесли во двор. Светила луна. Дверь сарая была распахнута. В проеме стоял Витька и молча наблюдал за ним. Он метался по двору. Окружавшие предметы были зыбкими и призрачными. Ему казалось, что он проваливается куда-то. Единственным, за что он мог ухватиться, было светящееся окно в соседнем доме. В панике, не отдавая себе отчета, он метнулся туда. Калитка не заперта. Нога налетела на что-то твердое. Загремело железо, в тапочки хлынула ледяная вода. Желтый свет упал на крыльцо.
      - Аня! Дай фонарик!
      - Мам! Кто там?
      Луч ударил по глазам и ослепил. Морок сошел. Мир обрел твердость. Мокрый, растерянный, он стоял в холодной луже и тяжело дышал, лихорадочно придумывая, как оправдать свое присутствие.
      - А! Это Вы? Вы что-то хотели?
      - Нет... Я... - Мысли его метались. - я слышу... Шелестит в кустах. Как ходит кто...
      - Ежик, наверное, - предположила Аня, - я вон там, возле забора, ежика видела.
      - Аня! А чего это у нас лейка с водой прямо на дорожке стояла?
      Он заметил у своих ног опрокинутую лейку.
      - Это я цветы поливать хотела.
      
      Он понял, что делать. Всем будет хорошо. Аня Витьке понравится. Манечка перестанет ревновать и подружится с Вероникой, потому что они теперь будут родственниками. А он будет обо всех заботиться. Его план был великолепен. В нем вообще не было никаких изъянов. Оставалось только дождаться их следующего приезда.
      Они приехали поздно и сразу же скрылись в доме. Зажглось окно и вскоре погасло. Он ждал для верности еще не меньше часа. Канистру солярки взял у Витьки в сарае.
      - Чего смотришь? Для тебя стараюсь, - укорил спрятавшегося в темном углу Витьку. - А ты не зевай. Упустишь - где тебе еще найду. Мы вам комнату освободим.
      
      Пламя вырывалось из сеней. Лопались стекла. Тетя Шура выглянула в окно и погрозила пальцем, как раньше, когда он, маленький, воровал у нее вишни.
      
      Прибежал Серега в майке и сапогах. Рванулся к крыльцу. Продавщица Лида в ночной сорочке, растрепанная, как ведьма, бежала следом.
      - Не ходи! Прибьет! - кричала она и хватала мужа за майку.
      - Пусти! Там люди! - отбивался Серега.
      - Не пущу! Крыша! - визгливым, срывающимся голосом голосила Лида.
      Крыша просела посредине и плавно опустилась внутрь, взметнув облако искр. Лида страшно кричала.
      Пожарная машина приехала из Медвежьего, когда уже светало. Он услышал шум воды и вышел посмотреть. Груда развалин светилась и дышала жаром. Пожарные в серых куртках поливали из рукава уцелевший сарай. Руки тряслись, и он спрятал их за спину.
      - Беда какая! Так взяло и загорелось!
      - Проводка, наверное, - предположил красномордый пожарный, - тут проводка доисторическая.
      - Кажись, люди были. Машина у забора стоит. Дачники? - подошел второй пожарный.
      - Дачники... - он неопределенно пожал плечами.
      - В милицию надо сообщить. Ох уж эти мАсквичи. Покупают развалюхи, а сами ни печку топить не умеют, ни за проводкой следить.
      
      Он проснулся, когда день был уже в разгаре, и сразу понял, что что-то не так. Прислушался. Пахло гарью. На кухне было тихо. Из открытого окна тоже не доносилось ни звука. Хотел окликнуть Манечку, но вдруг осознал, что вокруг нет ни души. В мире стояла тишина.

    2

    Елизавета Вк-4. Земля и Воля   20k   Оценка:9.30*8   "Рассказ" Проза

      В небольшом городке, удобно расположившемся вокруг богатых серебряных шахт, событие предвиделось довольно значительное. Окрестные мужики дожидались прибытия горного инженера, учившегося в самом Петербурге и сумевшего, по слухам, наладить выкачку воды из Алейских штолен. Немногочисленные ссыльнопоселенцы рассчитывали на приезд нового товарища, дворянина знатного рода, женившегося, однако же, на девушке происхождения самого крестьянского. "Оттого, что народ является сосредоточием моральных устоев общества", - заявлял Аркадий, недоучившийся студент из Самары. "От тоски неизбывной", - скривив бровь, утверждал Черкасов, считавшийся до сих пор наиболее опытным среди ссыльных.
    Ожидали и полицейские в уездном управлении, коим после реформации и расширения полномочий привычно добавилось хлопот.
     От обоза, свернувшего в торговую слободу, отделилась долгуша, скрипя полозьями, остановилась возле ворот. Из саней выбрался барин, скинул с головы лохматый малахай и внезапно оказался невысоким, совсем молодым с виду светловолосым юношей. Следом, едва опершись на протянутую руку, ступила ладная барышня в обтянутой светлым сукном приталенной шубке. Обернулась, подхватила из саней меховой колобок, из которого вдруг показалось кругленькое беленькое личико с такими же, как у отца, голубыми, полными весеннего неба глазами. Едва успели выгрузить вещи, как явился урядник, велел прибыть в уездное полицейское управление.
     Из управы Ясь вышел довольный. Рассказал, что порядки в Зеленогорске не строгие, на завод можно ходить вполне свободно. Исправник отнесся вполне благожелательно и препятствий обещал не чинить.
    Женщина в свою очередь уверенно вошла в кабинет. Исправник шагнул навстречу. Зацепин Петр Ильич. Среднего роста, худощавый, но крепкий. Заметная седина уже густо покрыла виски, в глубине темных глаз притаилась далеко спрятанная усталость. Ссыльные - лишь малая часть его обязанностей, а спрашивать будут по полной.
    - Анна Вольская, в девичестве - Крепцова.
    Уверенно: 'Я'
    Вновь - как наяву. Незнакомая женщина мечется в горячечном бреду. Среди кромешного ада тифозного барака девушка держится за ее руку и монотонно повторяет: "Я здесь, мама, здесь, здесь..." А та все зовет и зовет неведомую Аннушку. Среди скудной поклажи нашлись документы. Отныне она - дочь почтенной вдовы, заболевшей в дороге тифом.
    - Три года проживала в прислугах в семье приходского священника.
     Взяли в дом, благослови их, господи. Какая там из нее работница была, смешно сказать - печь топить не умела. Не из жалости взяли - из милосердия. Есть на Руси такое слово. Есть.
    Три года в прислугах. Вам не понять.
      Исправник задает вопрос за вопросом. Что вдруг почудилось ей в темном взгляде? Сочувствие, поддержка? У полицейского?
    - Всего доброго. К сожалению, встречаться еще придется.
    - Буду очень рада, - вполне приветливо улыбнулась женщина.
    Зацепин чуть поморщился:
    - Не переигрывайте, сударыня. Не многие рады встречаться с полицией.
    Серые глаза взглянули в ответ неожиданно открыто и весело:
    - Вы же умный человек, Петр Ильич, не стоит делать поспешных выводов. Может быть, вы всего лишь встречались не с теми людьми.
     Жизнь скоро наладилась, потекла неторопливо, словно тихая река Змеёвка, на которую бабы ходили стирать белье. Ясь постепенно освоился на новом месте, обвыкся и повеселел. По воскресеньям стал принимать гостей, чему, после долгого Алейского затворничества, был весьма рад. Собираться у Вольских любили. Радушная хозяйка угощала душистым чаем с пухлыми румяными пирожками, коих двоих хватало, чтобы накушаться. Вечно голодный Аркадий тянул потихоньку и третий. Тяжелый неповоротливый Стоунов всё больше молчал и пирожков не кушал.
    - Отчего ты зовешь его Шреком? - смеялся Ясь.
    - Так просто, придумалось что-то.
    Лучше бы уж - придумалось. Вечным кошмаром возвращались в ночи воспоминания. Длинные коридоры универа, профессор, поставивший в зачетке "отлично" по матанализу, да вот только забывший расписаться. Она носилась тогда по всем корпусам, уже очумев от напрасных поисков. Кто ее потянул в лаборатории, да еще и на цокольный этаж? Возле наглухо задраенной двери воздух мерцал густой матовой дымкой. Всего-то и надо было - обойти стороной. Тогда она еще не знала, что обойти - это гораздо проще.
      В назначенный день вновь отправились отмечаться в управление. Анна привычно ожидала в пустующей в это время канцелярии. Замерла у окна, спустя долгую минуту легко обернулась навстречу.
    - День добрый, Петр Ильич! - затаив ироничную усмешку в уголках губ, протянула руку для поцелуя. Как всегда, едва коснулся руки, не задержав ни на миг. Опустился за письменный стол.
    - Как поживаете, уважаемая Анна Васильевна?
    - Всё также, всё те же. За прошедшее время угроз государственной власти не обнаружено.
    Как всегда, он чуть нахмурился, не признавая подобного легкомыслия:
    - Однако же полиция обязана бороться с революционной агитацией.
    - Неужели вы всерьез в это верите? Что чужаки, 'не от мира сего', способны сагитировать хоть кого-то? А эти-то и делать ничего не собираются. Мысли умные излагают да оды декламируют.
    Зацепин улыбнулся довольно задумчиво:
    - У нас сложились странные отношения, вы не находите? Я должен был бы крайне насторожено относиться к вашему желанию сотрудничать с властями.
    - Ох, Петр Ильич, вы всего лишь неправильно формулируете. Я вовсе не собираюсь сотрудничать с полицией, это не в моих интересах. Но отчего бы изредка не побеседовать с разумным человеком? Особенно учитывая тот факт, что более мне и поговорить-то тут не с кем.
     Огромный багряный шар опускался все ниже, готовый вот-вот спрятаться за дальние отроги. Со стороны Караульной сопки показался новенький возок, вскоре остановившийся возле казенных квартир. Высокий барин в дорогом сюртуке представился графом Новинским, направленным под негласный надзор полиции. Уже на следующее утро ловко вызнал все окрестные новости и отправился отдавать визиты. Первым в списке значился знакомый ему по Петербургу Ярослав Вольский. Молодая хозяйка, встретившая на крыльце, нисколько не походила на уже нарисованный образ курносой пышнотелой крестьянки. Простое серое платье, в строгую прическу убраны волосы. Отвечает вполне вежливо, но в глубине серых глаз таится что-то неясное. Что? Превосходство, пренебрежение? Радостный Ясь почти выбегает навстречу. Шапочное Петербуржское знакомство здесь, на краю земли, кажется едва ли не закадычной дружбой. Богатый особняк или скромная съемная квартира остались в прошлом - неважно. Впереди у обоих - лишь старая крестьянская изба, темные ели на дальних горных отрогах да извечное ожидание перемен.
    - Я слышал, отныне вы человек семейный? Я вполне понимаю - глушь, тайга, отношения, но, помилуй бог, зачем же жениться?
    - Да как вы ...
    Непонятная женщина смеется во дворе, высоко подбрасывая в воздух светловолосого мальчугана.
    Граф вскидывает руки:
    - Ну, полно. Я конечно же глубоко извиняюсь. Порядочная женщина и все такое. К тому же я помню ваши печальные обстоятельства. При необходимости могу ссудить нужную сумму.
    Ясь краснеет:
    - Благодарю вас, граф. Нет необходимости. Мне положено достаточное жалование, да и жена крайне экономно ведет хозяйство.
    Серж лишь хмыкнул, окинув вышитые занавесочки довольно скептическим взглядом.
     Упрямый солнечный луч ясными бликами вновь расцветил серые казенные стены. Зацепин усилием воли согнал улыбку с губ:
    - Как поживаете, уважаемая Анна Васильевна?
    - Нашего полку прибыло. Граф Новинский из Петербурга. Усиленно изучаю этикет.
    Исправник глянул с явным интересом:
    - И каково ваше мнение?
    - Неглуп, образован. К святому делу просвещения мужиков относится с явным скептицизмом, как, впрочем, и к самим мужикам. На большинство сотоварищей глядит сверху вниз, хотя и старается того не демонстрировать.
    Зацепин кивнул:
    - Вполне согласен. Происходит из довольно известного рода. Изначально напряженные отношения с отцом, имеется также старший брат - наследник. Однако же, отношения у вас, кажется, не сложились?
    - Вовсе нет. Обычные сословные предрассудки.
    - Должен вас успокоить. За графа усиленно хлопочет его семья, так что надолго он здесь не задержится.
      Анна в избе давно уже все обустроила. Полы застелила узорчатыми дорожками, печь, как полагается, отгородила ситцевой занавесочкой. Теплыми вечерами полюбила сидеть у открытого оконца в крошечной дальней горнице. Детскую одежонку полагалось перешивать из ношеного родительского платья. Отцовская рубаха - лучший оберег. Выдюжит ли Ясь, справится ли? И вновь вьется игла вокруг ворота. Материнской рукою вышитый узор - лучшая защита. "Сыну мой, сыну... Солнышко ты моё, синеглазое..."
    А в большой передней комнате вновь смеялись да спорили. Пару забав уже перебрали.
    - Фанты, господа, давайте в фанты!
    Высунулась на свою беду - куда там утихомирить. Едва ли не силой содрали браслет с руки.
    - А этому фанту что сделать?
    - Спеть балладу.
    Вокруг хохотали. Чернявый студентик вертел перед носом браслет, граф с усмешкой наблюдал из угла. Ясь молчал.
    - Ох, господа, я же петь не обучена. Можно, я стих прочитаю? Английская баллада, только я автора не помню, он же не русский.
    Стивенсон. Этого - можно. Если кто и столкнется позже, вряд ли удивится. Мало ли списков по рукам ходило.
    - Называется: "Вересковый мед".
    Один граф заметил, как насторожился Ясь, как вскинул голову, отодвигаясь в густую тень.
    - Из вереска напиток
    Забыт давным-давно.
    А был он слаще меда,
    Пьянее чем вино...
    Исчезло время, исчез весь мир вокруг. Лишь где-то вдали слагал очередные строки еще живой автор.
    - Правду сказал я, шотландцы,
    От сына я ждал беды.
    Не верил я в стойкость юных,
    Не бреющих бороды...
      Тимур на чердаке чьей-то дачи, алые звездочки на воротах. Песня взлетает кострами выше синеющих сосен. Тогда мы верили, тогда мы еще во что-то верили...
    ...Пускай со мной умрет
    Моя святая тайна -
    Мой вересковый мед.
    Расходились молча, словно боясь спугнуть ворвавшуюся тишину. Только граф обернулся на пороге, набрал полную грудь воздуха. Промолчал.
    ...А ведь у них еще всё впереди, всё - даже "Песня о Соколе". И они не будут смеяться, в сотый раз переиначивая строки. Они будут верить. Боже мой, они будут верить!
    Ясным солнечным днем отмечали день рождения Чернышевского. Черкасов увлеченно излагал, размахивая руками:
    - Именно крестьянская община должна стать опорой русского социализма.
    Граф с интересом обернулся к Анне:
    - А вы как считаете?
    Та усмехнулась:
    - Мне-то откудова знать? Я в деревне и не жила никогда. Я бы с большим удовольствием о последних парижских фасонах шляпок порассуждала, так я же и во Франции не бывала.
    Черкасов презрительно хмыкнул и продолжил воодушевленную речь. Ясь увлечённо слушал. Анна вышла из избы, забыв обо всех хлопотах, смотрела, как играет в траве малыш. Солнечный лучик скользил по губам извечной улыбкой мадонны. Граф подошел, молча постоял рядом.
    - Однако же, вы считаете нас всех безнадежными глупцами, излагающими бессмысленные вещи.
    С той же, чуть отрешенной улыбкой качнула головой Анна:
    - Вовсе нет. Рано или поздно мир должен меняться.
    - Но мне кажется, что вы вовсе не желали бы поощрять нас?
    - Просто всегда есть и те, которые строят дома и растят сыновей.
    Закусив губу, взглянул без обычной насмешки в темных глазах:
    - А кого из них выбрали бы вы, если бы судьба дала вам такую возможность?
    ...Какой там выбор. Жениться на безродной нищенке способен лишь романтичный юнец, у которого между словами "любовь" и "свадьба" стоит знак равенства.
    - Знаете, Серж, всемирное счастье - слишком неопределенное понятие. Может быть, стоит начать с тех, кто рядом?
    Графу Новинскому действительно скоро вышла амнистия. Собирался отчего-то встревожено, торопливо, прощание с товарищами вышло скомканным.
     Последние теплые деньки тонкими паутинными нитями цеплялись за косы. Неизбывная тревога витала в воздухе. По словам Зацепина, среди руководства народников намечался раскол, большая часть выступала за радикальные меры борьбы, все чаще звучало новое слово: "Конспирация".
     Анна хорошо знала - важная встреча назначена у Черкасова. Пустынная улица просматривалась в обе стороны, за задворками начинался крутой обрыв. Анна лишь усмехалась. Конспираторы фиговы. Они не играли в детстве в партизан, не ходили в походы по горам Крыма и уж точно не знали, кто такой Штирлиц. Давно изучен ею неприступный с виду карьер, подготовлена обувь на надежной подошве. Уверенно закрепив подол платья, женщина без особого труда взобралась по тропинке. Серое платье сливалось со старыми бревнами, четкий разговор доносился сквозь приоткрытую дверь. Конспираторы, блин.
      Быстро перейдя площадь, Анна шагнула через порог полупустого здания земской больницы. Ветер скрипел вслед рассохшимися ставнями, задувал в не проконопаченные щели. Свернула в давно уже пустующую пристройку, темная фигура тут же поднялась навстречу. Анна глубоко вздохнула, начала ясно и четко:
    - Из Томска, с обозом купца Лопухина, прибыл представитель сибирского отделения Народной воли. С ним груз динамита. Террор признан единственно верным способом борьбы. Готовиться акция в связи с инспекцией губернатора по казенным заводам. В десяти милях к северу на Колыванском тракте есть скала, нависшая над дорогой. Когда карета поравняется с нею - бросят бомбу.
    Зацепин резко подхватился. Анна заступила дорогу:
    - Вы помните уговор?
    - Разумеется. Ваша семья не пострадает.
    Почудилось - или злая усмешка таилась в уголках жестких губ.
    - Благодарю за службу Отечеству.
    Вскинула голову, бестрепетно встретив темный взгляд:
    - Я не поддерживаю террористов, какими бы лозунгами они не прикрывались.
    Анна почти не спала, вздрагивая от малейшего шороха. Поутру Ясь собирался быстро и сосредоточенно и она вдруг ясно поняла - не на работу.
    - Арестованы наши товарищи. Сегодня их везут в губернию. Мы должны отбить.
    Метнулась наперерез. Отодвинул в сторону, твердо шагнул вперед:
    - Мне пора.
    Неяркое осеннее солнце поднималось все выше, пронзительно-синее небо затягивало, словно бездонный омут. К полудню вместо Яся вдруг появился Аркадий, вошел, шатаясь, едва не упав на пороге. Из более-менее связных фраз вырисовывалась картина.
    Они ожидали на тракте вчетвером. Яся оставили с лошадьми. Карету должна была сопровождать всего пара жандармов, но из-за поворота вдруг выехало еще двое конных. Черкасов, то ли не растерявшись, то ли с перепугу, тут же вскинул пистолет и открыл огонь. Стоунов, позабыв про оружие, широко расставил руки и пошел на карету, как, не видя ничего перед собой, идет на охотников разбуженный зимою медведь. Что-то кричал офицер, но жандармы всё стреляли и стреляли. Аркадий отшатнулся и бросился бежать. За поворотом свернул и полез вниз по склону, опасаясь погони. Глянул - а там Ясь лежит, вся голова в крови. Наверное, лошадей не удержал. И он тоже мертвый, мертвый...
    Анна, очнувшись, рывком схватила юношу за плечи:
    - Яся не должны там найти. Помоги мне.
    - Мне надо бежать, бежать...
    - Ты должен помочь в память о павших товарищах.
    Длинный крепкий Ясин плащ идеально подошел для носилок. Аркадий лишь бестолково путался под ногами. Ничего, еще будут у вас и ГО и ОБЖ. Еще научитесь.
     Короткой дорогой добрались до тракта. Весь южный бок сопки был сплошь покрыт громадными валунами, подняться по которым на первый взгляд представлялось невозможным. Но между двумя каменными россыпями почти до самой вершины вилась неприметная дорожка. Довольно крутую тропу, как нарочно, сплошь покрывал густой ковер изо мхов и лишайников, значительно облегчающий путь. Жутковатое великолепие всех оттенков серого, темно-зеленого цветов складывалось в искусный узор. Ржаво-красные вкрапления - словно засохшая кровь, не впитавшаяся в землю. Скоро, уже скоро. Нельзя отдыхать, нужно идти, пока держится Аркадий. Вот, наконец-то, сбоку показались отвалы пустой породы, деревянный ворот, позабытый над ямой. Сбросили носилки у подножия утёса. Кедры шумели над головой монотонной колыбелью, Аркадий смотрел пустыми глазами. Куда ему в тайгу, городскому мальчишке?
    Анна шла по тропе, спотыкаясь, словно сомнамбула. Она дойдет, она-то точно дойдет. Она скажет: "Муж собирался осмотреть заброшенные штольни на западном склоне Змеевки". Штейгер подтвердит. Будет следствие. Чем-то все окончится?
    ...А следствие все тянулось и тянулось. Зацепин не показывался. Пенсии не полагалось, скудные сбережения таяли на глазах. Куда ей теперь, без родни, без образования, без рекомендаций? Внезапный перестук копыт разорвал бесконечную вязкую тишину. Надо же, губернский поверенный. Несет долгую пургу о господине Вольском, оставившем сыну своему, либо же его наследникам, рожденным в законном браке, некоторую сумму, не столь значительную, однако же, при некоторых обстоятельствах... Анна внезапно начинает соображать ясно и четко. Документы в порядке, её сын отныне достаточно обеспечен. Прорвемся, господи ж ты, боже мой, теперь мы прорвемся!
     Зацепин неторопливо сложил в папку очередные бумаги. Давно ожидаемая посетительница шагнула через порог, откинула темную вуаль с бледного истончившегося лица.
    - Я посчитал себя обязанным попрощаться - меня переводят в губернию. Должен сообщить, что гибель вашего мужа признана несчастным случаем. Дело закрыто и передано в архив. Более вам ничего не угрожает. К сожалению, это всё, чем я мог вам помочь.
    Анна глянула неожиданно твердо:
    - Отчего вы всё это делаете?
    - И вы надеетесь, что я отвечу?
    - Как ни странно, но - да.
    - Хорошо. Видите ли, я занимаю определенную должность и обязан отчитываться за свою деятельность и за полученную информацию. Я сдержал слово, ваше имя нигде не прозвучало. Информатором числился ваш муж. Так что я ничем не рисковал, дело закрыли вполне официально.
    Анна, не поднимая взгляда, сжала в пальцах тонкую резную рукоять веера:
    - Наивный безобидный романтик - он останется в истории провокатором и предателем. Несправедливо, не так ли?
      Мужчина тяжело уронил на стол сжатые кулаки:
    - Знаете, я взял бы вас с собой - декабристов на Сенатской площади расстреливать.
    Тонкие брови иронично приподнялись.
    - Вы стреляли в декабристов?
    Неожиданно серьезный ответ:
    - Мой отец. И отчего-то всю жизнь считал себя виновным.
    - И сумел передать это вам? Хорошо.
    - Что - хорошо? - Неприкрытая злоба прорвалась впервые сквозь вежливые реверансы салонной беседы.
    Прозрачный серый взгляд, совсем прежний:
    - Вы не будете хватать первых попавшихся под руку безродных студентов. Вы будете служить России. Лейб-гвардия гарцует в блестящих мундирах, пока вы стоите на посту.
    * * *
    Ряды крестов протянулись среди гранитных валунов. Последнее пристанище Яся. Вспомнила давний обычай: попросила привезти из леса густой куст с тугими резными листьями. Теперь красные гроздья колыхались в ветвях тяжелыми каплями крови.
    "Ой, когда ж ты правда верная дивчина,
    Будет с тебя на могиле алая калина..."
    Глянула удивленно: высокий господин в темном сюртуке склонился у креста.
    - Серж, вы здесь? Откуда?
    Обычные вежливые фразы, отвечала машинально: "Все хорошо, дела идут на удивление успешно". И вдруг резко:
    - Серж, те нежданные деньги - это же от вас?
    - Когда вы догадались?
    - Только что.
    - Мне это ничего не стоило. Я давно уже принял наследство. Мой брат погиб на дуэли более года назад. Отец, как оказалось, был тяжело болен, он протянул недолго.
    - Ох, я не знала. Я сочувствую вам, Серж, очень сочувствую.
    - Хотя, можно было бы и поздравить. Я стал богаче в несколько раз.
    - Нет, Серж, нет! Я помню наши разговоры, я помню вас в том далеком лете. Пусть бы ругали и ссорились, пусть бы даже прогоняли, только бы жили, Серж, только бы жили...
    Он вдруг шагнул вперед и взял ее за руку:
    - Анна, я ехал через всю страну ради вас. Я прошу вас стать моей женой.
    - Серж, вы сошли с ума?
    - Я честно выждал положенный год, я жил этот год ради вас, Анна. Мы уладим дела и уедем - в Италию, Францию, куда пожелаете. Отвечайте же, Анна!
    - Да, Серж. Я согласна. Только одна просьба.
    - Что пожелаете.
    - Вы оформите все, что необходимо. Но до 1900-го года мы должны продать все в России и окончательно переехать в Европу. Я хочу жить, хочу любить и растить детей. Для жизни растить. Обещайте мне, Серж!
    Ярко алеющие гроздья колыхались в ветвях позабытой надеждой.
    "...Как упадут росы на ранние покосы,
    Не на мою домовину, а на твои косы..."

    3

    Журава В К - 4. Журавский и Чаплина   18k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза


    ЖУРАВСКИЙ И ЧАПЛИНА

      
       Раз в месяц, в вечер перед "вик-эндом", Игорь Сергеевич Журавский с предельной тщательностью моется в ванной. Кран привычно течёт, попытка принять душ едва не кончается мировым потопом, зато вода - кипяток, до того старательно греют в котельной.
       Затем он растирает полноватый торс льняным махровым полотенцем, скоблит седину на щеках и подбородок антикварной электробритвой с сеточкой на плоском рыльце и благоговейно обряжает себя в хлопковое бельё, рубашку и выходной серый костюм. Пиджак отчищен всеми имеющимися в наличии средствами вплоть до керосина. Складка на брюках заглажена так жёстко, будто самого Игоря Сергеевича только что достали из сундука и расправили, чуть надув. Галстук, ради надевания которого воротник рубахи вздёргивается под самые уши, чуть попахивает медовым табаком. Игорь почти некурящий - табак по старинке держит для моли. Чтоб не заводилась, понятное дело. Прыскается одеколоном - не "Шипр", конечно, но чтобы перебить запах любимой "водовки", вполне сойдёт. А то "она" всякий раз нос воротила, наведываясь в холостяцкую конуру, пока не надоело вконец.
       Вот теперь полный кавалер. Ботинки и драповое пальто, сандалеты и плащ, а также привычный картуз или берет не так важны - все равно снимать придётся.
       Заворачивает в старую газету длинный, как шпага, букет, подцепляет торт за бантик двумя пальцами левой руки - к бою готов.
       Что ехать недалеко, к новым многоэтажным домам, и даже не ехать, а идти, - это совсем недурно, тем более в тёплую погоду, как сейчас. Девушки в автобусе или метро, бывало, глаз с него не сводили. Улыбались, как улыбается вон та вертихвостка в мимоюбочке.
       В нужном доме мужчина садится в лифт, поднимается под самую крышу - как это называется? Ну да, пентхаус. Главный шик теперь. И обременённой букетом рукой громко звонит в дверь, напоказ обшитую ядрёным дубом.
       Александра Яковлевна тотчас же открывает: на худощавом теле парчовый халат под самое горло, белые на чёрном фоне розетки, стоячий воротник, широкий пояс, узкие ступни обтянуты кремовыми носками с отдельным большим пальцем.
       - Я всякий раз не знаю, дойдёшь ты или нет, - говорит она без тени видимого неудовольствия. - Не иметь мобильника - это у ваших секта такая?
       Не говоря в ответ ничего, кроме "здравствуй", Игорь переобувается в шлёпанцы типа "ни шагу назад". Прижмурив глаза и не оглядываясь по сторонам, минует холл. Проходит в гостиную и почти по-хозяйски водружает на стол своё приношение, краем глаза оценивая сервировку на две персоны. Льняные салфетки в серебряных кольцах. Фарфоровые тарелочки, одна на другой, рюмки на заднем плане, ножи и вилки сложены вперемешку. Хоть в чем-то да накосячит. Красная икра в тарталетках, осетровая, почти запретная, восемь тыщ крошечная баночка, - в продажной посуде. На овальном "ломоносовском" блюде - сэндвичи здоровья: хлеб с семечками, огурцы на тончайшем слое чего-то белого, факт не сметаны, ха! Это для неё - не для него. На другом - рижский сервелат, "советский" твёрдый сыр, завитушки масла поверх нарезки. Уже лучше. Мясного горячего на вторую перемену всё равно не допросишься. Как и картошечки без мундира к нему. Винегрет - капуста провансаль, свёкла, морковь, чернослив и - господи, спаси! - если это не маслины там глянцевеют, то факт оливкового масла вбухано от души. Сырого. Не духовитого, а как раз наоборот.
       Стройная бутылка с узким горлом возвышается надо всем пейзажем - херес амонтильядо. Самое бабское вино выбрала, да ещё и литературное насквозь и глубже. По типу Эдгара Поэ.
       - Я б ещё на пороге приняла подношение, - говорит Александра. - Букет надо на кухне в вазу ставить, кремовый торт в холодильник. Руки иди мыть.
       - Проводила бы - заблудиться опасаюсь, - говорит Игорь с каменным лицом. Думает: "Никак принимать гостей не выучится".
       Однако поворачивается кругом через левое плечо и уходит.
       В сортире самое место размышлениям. Верно бают япошки.
       В грозовые девяностые годы, когда ему, квалифицированному строителю мостов, стало катастрофически не хватать денег на семью - жена, сын, дочка, - он приказал супруге:
       - Увольняйся и сиди дома с ребятами. Сбережения какие заморожены, какие растаяли, но пока вам хватит. Я устроился иномарки с Дальнего Востока перегонять, это в разы больше моих прежних грошей. Их в порт на пароме из Японии доставляют под заказ и перепаивают руль. Постараюсь регулярно высылать переводы.
       - И сам звони, что ли, - сказала она, чуть поморщившись. - Почаще.
       Плакать у неё с детства не получалось - не так лицо устроено.
       Вот он и батрачил. Ответственность за своих - жуткое дело, страшная тяжесть, а для чего ещё мужики существуют? Пришлось и экономике выучиться, растаможка всякая-якая, и приличным стволом обзавестись. Даже не им одним. Не однажды нападали на него эти... пираты современные. Рыцари с большой дороги. Первый раз отбиться не удалось - на всю жизнь вышел урок. Сопляки - дашь под жопу, так башка напрочь отвалится, - а глаз на них и не поднять, пальнут ещё сдуру. Угнали тогда заказанную Москвой тачку, их с напарником выбросили полумёртвых на обочину. Сам Игорь выжил, потому что неприхотлив, не первый раз в тайге. Местные тоже помогли, спасибо. В их вонючих шалашах не всякий европеец выдержит, а он выдержал. Воду из грязных рук пил, когда его выхаживали, сырую оленью кровь лакал, тухлую рыбу жрал, деликатес ихний, - всякое бывало. Рядом с чумной стенкой из подгнивших шкур опрастываться ходил в самый лютый холод. На волю выйдя, под честное слово и саму жизнь свою никчемушную баксов перезанял - выкрутился, первую прибыль до грошика вложил в дело.
       И своим посылать стал, как же иначе.
       Через семь лет явился следом за деньгами.
       Сынок и доченька выросли, в Германии обучаются. Супруга вместо них пса завела громадного неведомой породы. То ли волкодав, то ли борзая - сама, наверное, путается, когда тот лапы на плечи ставит и макияж облизывает. В старой кооперативной квартире им троим тесно.
       И говорит мужу Санечка свет Яковлевна:
       - Я твои зелёные до девяносто восьмого года на себя почти не тратила - только на детей. После того сумела тебе чистую однокомнатную квартиру купить на рынке вторсырья - вторичного жилья, прости. Приятель уговорил, а его самого нужда заставила. И прости ещё раз - я теперь на обложках Чаплина, как в девичестве. Знаковая фамилия, как ни посмотри.
       - Комика.
       - Не только. "Питомцы зоопарка", про девочку-львёнка Кинули. Не помнишь разве? Только она Вера, а я Сандра.
       В общем, когда тебя предают по полной, никаких намёков не требуется. Плюнул, развелся - легко, потомство делить не понадобилось. Квартиру новую как свою долю взял - кость собачья. Евроремонт, однако, там оказался, так что и в самом деле "чистая", не только в риэлторском смысле, типа что не живёт там никто. Ну, не евроремонт: обои поклеены, потолки нитроэмалью покрыты, сантехника отечественная поставлена, щиты на батареях, кое-что из мебели. Интересно, дружком её пожертвовано или сама бывшая супруга расщедрилась?
       Пенсию выбил по инвалидности, сердце, вторая группа, работу не так денежную, как непыльную раздобыл - жить можно.
       С тех пор регулярно старое пятиэтажное гнездо навещает. Нет, простите, теперь новое. Вместо разрушенного в плановом порядке. Скулит ведь Санька от тоски-одиночества, не иначе. Оттого и суетится всякий день по-пустому. Игрушки-побрякушки себе выдумывает.
      
       Когда остаёшься сама-трое в лихой год, размышляет про себя Александра, это бодрит и пьянит лучше зелена вина. Которое не потребляешь с ранней юности - после того, как тебя эскортировала домой к батюшке с матушкой целая компания сослуживцев. Пьяна ты, в общем, не была, только вот блевалось уж очень здорово. Мясом с шампиньонами в соусе из ркацители. Или мукузани, сейчас не вспомнишь. Горик, натурально, в этой компании наличествовал: пришлый красавец, чей-то брат или сват, гонористый такой. То, что не побрезговал косой на оба глаза интеллигенткой, вообще напомнило известную китайскую повесть про куртизанку и её преданного почитателя... Который заплатил за соитие с нею целый лян серебра, накопленный за год интенсивной работы в лавке, а она ему в рукав одежды наблевала, с чужой гулянки воротясь. Зато потом жили в супружеской любви и счастье. Трогательно, знаете, и весьма.
       Что-то меня присутствие Игорька позывает к самоанализу, однако...
       Так вот. Жизненные средства, вытянутые буквально из живота, сгорели в одночасье. Дети, полученные аналогичным методом, остались. (Вот и нужно было мне одно через силу копить, другое так же точно обретать.) Но что окрылило - параллельно с режимом погиб и ЛИТ. Тот самый, рядом с метро "Маяковская", куда приходилось носить даже поздравительные открытки от нашего института, чтобы ненароком не выдать государственной тайны. Не говоря о ТЗ и ТУ, технических заданиях и условиях, что я правила со скоростью двести страниц в рабочий день.
       И все бросились писать и издавать кто во что горазд.
       Я тоже. Наверное, после деревянного супружества как следует не протрезвилась. И соломенного вдовства.
       Знакомый ротапринтщик предупредил: шрифт возможен только машинописный (но были такие агрегаты с шаровой головкой, литеры на этом глобусике имитировали типографские, с разным шагом), качество печати "с жестянок" получится мерзкое, меньше тысячи экземпляров издавать вообще нерентабельно, а обложку - если хочешь сделать себе красиво, рисуй, размножай и лепи на корешки сама. Всю тысячу. Цветной лазерный принтер размером в небольшую комнату - делать карты - простаивал без дела у другого моего знакомого. Вышло не так уж дорого по причине общей безработицы. Брошюровать и скреплять я умела. На резалке-ровнялке стоял парень-инвалид, год назад хватило ножом по пальцам. Оттого только не уволили из нашей организации, зато и не платили ни копья.
       Так что получилось дёшево и всем на пользу. Расплачивалась, как помню, натуральными продуктами с огорода и пасеки. И самодельными украшениями, а также модными свитерами из шерсти заказчика. Подвираю, конечно: но какой настоящий писатель не врёт?
       Самое дивное диво случилось чуть погодя. Дамские романы и дамские же детективы русских авторесс, не говоря о колдуне Гарри Проглоттере, тогда ещё не случились в природе. Так что моя дешёвая книжонка, в которой было понемногу того, другого и третьего, разошлась вмиг. И полугода не прошло, как серьёзным парням из "ЭМО-Рипаблик" потребовались квалифицированная допечатка тиража, продолжение и, естественно, передача авторских прав на два года.
       Снова неправда, но не такая вопиющая, как раньше.
       На раскрутку имени ушли все деньги от проданной дачи. Пасека и огород в центре разбухшей столицы - это, признаться, моветон. Экология тоже не та: в меду появились асфальтовые смолы. Горь к тому времени слегка реанимировался и продажу благословил - ах, не любил он, нет, не любил он. Той дедовской халупы и прилегающего к ней соснового бора под названием лесопарк. О взрывном росте цен на землю я его предусмотрительно не информировала.
       Дети, едва подросши, тоже стали зарабатывать - сначала на матери-родине, потом на германских просторах, где проходили суровую науку выживания в университетском кампусе. Безумной мамочку отнюдь не считали, скорее гордились. С потомством мне в этом смысле повезло.
       В общем, лет через пять я уже вошла в первую двадцатку графоманствующих русских дам и была умеренно востребована. На жизнь в целом хватало. И хватает доныне - в прикупе у нас умнейший риэлтор по многократному обмену жилплощади и оптовые заказчики моих рукоделий, проходящих по статье "хобби знаменитой Санди Цапли".
       В моей артистической мансарде дуло изо всех прорех - молдавские строители до сих пор не умеют как следует пользоваться герметиком и всякими там теплоэнергофолами. Сын вернулся из Саарбрюккена помогать: золотые руки в довесок к серому веществу - алмазу с гранями бритвенной остроты. Дочь со своей новозеландской фермы тоже откликнулась немалой стопкой глянцевых постеров с изображениями лошадей экзотической масти, которых они с мужем разводят. Оклеить стены в прихожей - получится реклама семейного бизнеса, вполне практично. Верховой езде её обучил сам Горь, о чём, думаю, теперь дико жалеет. Надо было сразу учесть, что в книжных фаворитах у ней с детства ходил Дик Фрэнсис, оттуда суть пошли и ремесло, и хобби. Они с мужем отыскивают или скупают за гроши старую мебель и после реставрации отправляют мне с нарочным лучшие экземпляры.
       Продаваться я уже не спешу - жду, пока какой-нибудь из шедевров не перестанет вписываться в продуманный интерьер. Довольно лаконичный, по правде говоря. Главная фигура - навороченный комп с весьма объёмистой памятью и сверхбыстрым выходом в интернет. Сплю я неподалёку на высоченном ортопедическом матрасе (позвоночник стал в последнее время шалить), питаюсь в позе лотоса (верхом на стуле затекают ноги), а моё личное пространство использую для регулярных пробежек трусцой. Только последним от сердечной боли и спасаюсь. Ну, ещё прогулками со своим драгоценным борзым ирландцем, который нынче в связи с форс-мажором гостит у подруги.
       Типичная новорусская леди, одними словами. Успешная бизнесвумен без единого проблеска розовых соплей.
       Кроме вот этих церемонных визитов бывшего мужа. В качестве бонуса за уступчивость. За то, что удержался - не начистил супружнице морду напоследок. Что безропотно принял все подачки. Что даже расстарался недавно скатать к сыну в Стокгольм, к дочери - под Квинстаун и вернулся разочарованным куда более прежнего. Дети оказались бесконечно от него далеки.
       Мы не более чем фундамент для своего потомства - я постарался с этим смириться, написал он мне тогда на открытке с толкиеновским видом. Опасная мысль и провальная тактика - ведь у твоих детей вырастут собственные дети. Непохожие вообще ни на кого и ни на что, кроме своего времени. И если ты не ценишь себя теперешнего - тем самым ты предаёшь своё прошлое и уничтожаешь будущее. Игорь над этим не задумывается - философичность ему не свойственна. Человек одного дня.
       И вот, хоть убейте, не нуждаюсь я в этих его презентах, даримых скрепя сердце, и застольных репликах сквозь зубы. В моих нудных поисках "дефицитного" ассортимента, застывшего в его сознании неподвижной глыбой. В знаковом ритуале парадного кормления, который ни на йоту не изменился с советских времён.
      
       Репродукторы компьютера выдают голосистый аудиоряд, однако само пиршество продолжается молча. Взгляды уставлены в тарелки, реплики отрывисты и лапидарны. Горячее появилось, но как-то неожиданно - вяленая треска, вымоченная в маринаде и запечённая по-тоскански, в брюссельской капусте с зелёным сыром и сухарями. "Эс ист фантастиш, - буркает Игорь. - Тоскана-то причём?"
       Десерт: кофе из кофейника, по старинке, насчёт этих...джезв он постоянно сомневался, что малы. Чуть припахивает мыльной пеной. Тот самый торт на стеклянном диске с поворотным механизмом. Фрукты - поздние яблоки "Джонатан", груши-бессемянки, ранний, терпкий виноград "Изабелла".
       Над широкой вазой, откуда вниз спускаются лиловые гроздья, руки обоих сталкиваются, взгляды поднимаются навстречу...
       И:
       Тоскливая ненависть в глазах одного. Стоическое презрение в глазах другой.
       Мгновенная, как вспышка, мысль, соединившая обоих: ведь до сих пор каждый из них кроил сокамерника по своим личным лекалам. Пробовал вылепить, пользуясь заданными свыше образцами. Стараясь при этом не выйти за предел общеизвестных норм и правил благопристойности.
       И тотчас - обоюдное понимание: ведь ни один, собственно, не нужен другому ни для чего - помимо самоутверждения. Утверждения в своей вине.
       Первым смеётся всё-таки мужчина:
       - Гладиолусы в вазе. Ты ведь никогда не любила срезанных цветов - считала без пяти минут покойниками.
       - И бисквитного торта со сливочным кремом терпеть не могла, - подхватывает женщина. - И мяса. И вина. И рыбных яйцеклеток. И чересчур громких гулянок под музыку. Но ты ведь всё это обожал.
       - Почему я? - говорит Игорь. - И вообще дело прошлое.
       Расходятся оба куда теплее, чем встретились. Цветы, правда, остаются в вазе - не тащить же назад, - но лишь после заверения Александры, что они не полетят через окно сразу же после ухода гостя, как бывало раньше. Осколки бисквита и рыбы сложены в прозрачные коробки для бутербродов, драгоценная стерляжья икра наглухо запечатана подходящей по размеру пластиковой крышкой.
       - У себя дома в охотку доешь, - говорит Сандра.
      
       Больше они друг к другу в дом ни ногой, наши журавль и цапля.
       Но что значит тёплая крыша, когда в парке на ветвях лежит такой роскошный снег, а на градуснике всего-навсего минус два? Москва - очень большая деревня, но и в ней часто сталкиваешься нос к носу.
       На днях свидетели зафиксировали, что безумная пара поедала прямо на заиндевевшей скамейке большую порцию мороженого "Вкусландия", фисташкового с миндалём. Деревянными шпателями с перехватом, как у песочных часов, и каждый строго со своей стороны лотка.
       Уж в любви к мороженому они всегда сходились...
      

    4

    Флегма Эра моего одиночества или Эклеры   13k   Оценка:9.24*5   "Рассказ" Проза

       Отпуск у меня в этом году выдался на самые новогодние праздники. Жаль, конечно. Люблю лето, когда солнца много. Встанешь утром на даче - тишина нереальная, и начинаешь для себя ерунду всякую отмечать: роса вот на розах, клубника там в травище проглядывает, зацвела, сумела, птицы, будто с тобой одним, разговаривают, на веранде солнце жарит, а в доме прохлада ещё ночная...
      Тут же целую неделю холодрыбон лютый стоит. Прохожие, закутанные в шарфы и шубы, торопливо скрипят в клубах пара и автомобильного смога мимо. И счастье твоё, если в ЖЭУ работают добрые люди - дома тебя ожидает тепло. Тогда, оттаяв у телевизора в пледе и тапках, за большой чашкой чая с утонувшим кружком лимона и с мурлыкающей Матильдой на коленях, ты понемногу начинаешь вспоминать, что и в зимних днях есть своё очарование.
      Но провести две недели вот так, не выбираясь из пледа и не отползая от телевизора, я посчитал слишком простым решением. И уже к вечеру следующего дня, когда скучающе смотрел на застывший мир в амбразуру кухонного окна, я очень осторожно подумал: "Что, если... натянуть на себя всё, что есть тёплого в доме, да, даже тот колючий свитер, который лежит ещё с тех времен, когда верблюжья шерсть была самой, что ни на есть верблюжьей... если достать валенки, не нынешние, а те, в которых коленки совсем не гнутся. Что, если тебе повезёт, и переполненный кабачок маршрутки не пронесётся мимо, словно ты предмет неодушевлённый, и ты успеешь на электричку и не окочуришься, пока она дотрусит тебя до станции "352 км"... Если после всего этого тебе удастся через сугробы доползти, добрести, добраться до лопаты в сарае и откопать дверь дома... То - ура! И Новый год ты встретишь на своей любимой даче".
      Эта мысль засела в меня основательно, и уже на следующий день, за полчаса до отправления электрички я в предвкушении остановился перед прилавком в привокзальных "Деликатесах". А как же! Коньячок, балычок, сервелат, вон те эклеры, и эти трюфели, кофе и чай, мандарины... А этот кусочек сала с чудными прослойками мяса, как приеду, выброшу пока на мороз, а первого утром, когда на все эти деликатесы глаза уже не глядят, да с чайком, эх!..
      В итоге, на электричку я чуть не опоздал. Но, скукожившись замороженной креветкой на холодном сиденье в полупустом вагоне, стылом, как рефрижератор, я через два часа, всё-таки счастливый, добрался до своей станции. Дошкандыбал за десять минут, там, где я по лету иду все двадцать, до калитки. Закуржавел я, как дед Мороз.
      Прокопал дорожку до двери только к пяти часам вечера, ура - свет в доме был. И уже часиков в семь, сидя в тулупе возле разошедшейся, наконец, печки, я налил себе чаю. Сало пошло с чёрным хлебом за милую душу, не дождавшись первого числа. И, разомлев, я счастливо стал строить планы на завтра.
      С утра очищу дорожку к колонке и к сортиру, потом поработаю со статьёй и к вечеру прогуляюсь до Михалыча на другой конец посёлка. Старик всегда живёт здесь и зимой, и летом. Чудной старик, шебутной и шумный. И страшно одинокий. Поэтому и захожу к нему, а больше некому. Вот проведую его, а там, может быть, и Калинины подъедут, соседи справа. С ними проводим старый год, а потом и новый встретим.
      Калинины - хохотушка Светлана, преподаёт что-то там по филологии, и Евгений, врач-стоматолог. Честно говоря, не стой бы дачи рядом, никогда бы не познакомился с ними - больно "упакованы", как принято теперь говорить. А я человек обычный, склонный больше к одиночеству, чем к шумным обществам. Дача у меня родительская, машина и однушка, оставшаяся от семейной жизни, довольно счастливой, но потом оказалось, что так думалось только мне. Жена ушла от меня в очередную мою дачную депрессию. Но что всё обо мне...
      Света и Женя оказались очень обаятельными людьми. Как-то ненавязчиво они втянули меня в круг своих друзей, перезнакомили со всеми. Я, однако, не любитель шумных обществ и захаживал к ним, когда Женя приезжал один или со Светой. Они тогда кричали мне через забор или бросали камушки на веранду. Дорожки у них отсыпаны мелкой галькой. Ну, я и приходил к ним со своими запасами, или они ко мне...
      Вообще, я очень привязываюсь к привычному. Потом долго и болезненно отвыкаю. Потом понял это и незаметно стал ограждать себя от этих кажущихся ненужными "болей". А вот к Калининым привык. Да. И теперь ждал их.
      
      На следующий день, тридцать первого декабря, я встал рано. Широкой деревянной лопатой долго чистил дорожки, вдохновенно наворотил целые сугробы по бокам тропинок. Снег слежался и стал плотным. Легко резался и рассыпался в морозном воздухе. А я махал, и махал лопатой в каком-то сельскохозяйственном экстазе. Так бывало, встанешь на лыжи и прёшься, наматывая километры в морозный день, а потом, когда ни рукой, ни ногой, как говорится, думаешь, что ж ты, как баран, нет, чтобы в меру... Добравшись так до туалета, я оказался рядом с соседским забором и заглянул с любопытством - не приехал ли Женька.
      И обрадовался. Машина Женькина стояла у крыльца дома.
      Слепил снежок и бросил в стекло веранды. Безуспешно. Слабоватый снежок получился, холодно потому что. И я прикинул, сколько осталось мне работы. До бани бы добраться и затопить. А там, "баста, карапузики", можно и отдыхать.
      Но вот уже я прокопался до бани, натаскал воды и дров. Затопил баню. И всё поглядывал на дом соседей. А Женька не появлялся. Так бывало. И это могло означать, что он приехал не один.
      
      Дача к этому времени прогрелась настолько, что я, придя с улицы, почувствовал себя, что называется "дома". Это, когда можно раздеться до боса и не торопиться, покрывшись мурашками, нырнуть в другую одёжу или под одеяло... Когда пахнет жилым духом, потрескивают дрова в печи, закипает чайник, тихо бубнит никому ненужный телевизор. К телевизору на даче, каждый относится по-разному. А мне он нужен, если я вот так подолгу один. Было время, когда я полностью отказался от него. Но, поймав себя на том, что однажды начал разговаривать сам собой, я подумал вдруг, что слишком далеко ушёл вовнутрь, а потом подумал, что вряд ли я этого хотел на самом деле в такой степени. А чего я хотел?..
      Сварив себе большую кружку кофе на печке, оттянув её на край "на чуть-чуть", я обжёгся и, сунув палец в рот, забрался в холодильник к эклерам и сервелату, опять подумав: "А чего я, собственно, хотел? Да, вооот, чего я хотел. С самого утра, причём. Говорила тебе мама, не ковыряйся долго в носу, сынок, больно будет. Всё очень просто на самом деле. Кофе. Много кофе. Кружки сервелата на ломте хлеба. Много кружков сервелата. Эклер. Нет, два эклера. Идите ко мне, маааленькие"...
      - Здравствуйте! Извините, у вас открыто.
      Будто ушат ледяной воды жахнули на голову.
      Голос, мало сказать, испугал меня. Он меня буквально пригвоздил к холодильнику. В этой глуши, куда после пяти вечера ни одна приличная электричка не пойдёт, и не поедет ни один уважающий себя водитель, услышать незнакомый голос, когда уже дело к ночи...
      Я медленно выпрямился.
      Существо, закутавшее нос в какой-то невообразимо витиеватый шарф, в спортивном комбинезоне и тапочках на белые носочки стояло на пороге.
      - Ума не приложу, откуда вы здесь взялись? - растерянно пожал плечами я.
       Стоял я босиком, в трусах и тёплой вельветовой рубахе с расстёгнутыми манжетами, той самой, с полки в шкафу, где лежит то, что когда-нибудь обязательно пригодится. Нда. Вот и пригодилось. Поэтому холодильник я не закрыл и стоял за дверцей, как за щитом, благо у "Бирюсы" дверка не так огромна, как у современных монстров.
      - От соседей. Спички у вас есть? Одолжите, пожалуйста, - существо с малиновым от холода носом длинно шмыгнуло.
       Нельзя было не заметить, что, начав оттаивать, она становилась очень даже прехорошенькой. Но знаю я эти хитрости... И кофе, гад, стынет!
       "На жалость давит, - раздражённо думал я, - да, что мне спичек жалко, что ли?!"
      - Вон там большой коробок, - кивнул я на этажерку для обуви, которая на самом деле использовалась для чего угодно, только не для обуви.
       Девица громко чихнула и, вдруг поскользнувшись в своих тапках, рухнула на пол.
      - Ну, что же вы, в самом деле! - рявкнул я, бросившись к ней. - В этих тапках!
       Тапки её, покрывшись ледяной коркой, страшно скользили. Кое-как поднявшись, она виновато на меня посмотрела грустными глазами. И взяла спички.
       - Извините, я помешала вам...
      - Нет, ничего страшного...
      - Извините, пожалуйста... Я верну спички.
      - Ничего, ничего. Пожалуйста, берите.
       Тут только до меня стало доходить, что я стою уже не за дверцей холодильника, а как есть, во всей, так сказать, красе, и раскланиваюсь. Боже, какой идиот. Я шумно выдохнул.
      - Идиотское положение, если вы понимаете, о чём я.
      - Кажется, я понимаю.
      - Я должен одеться.
      - Да, конечно.
       "Хотя, если вы уже уходите, то мне незачем и одеваться, глупейшее положение. Зачем я пошёл одеваться?!", - поплёлся я уныло в спальню.
       Когда, натянув штаны, я вышел, гостья, обхватив красными, замёрзшими пальцами кружку, пила мой кофе. Тапки её ровненько стояли у порога, а сама она в своих тонких белых носочках стояла возле ведра с углём.
      - Не смогла устоять, - улыбнулась она, - у нас печка никак не растапливается, дымит, холод в доме, а у вас, как в раю.
       Остановившись в дверном проёме, я разглядывал её. "Да, славная. Волосы не чёсаны, нос красный, сама вся посиневшая, а смотреть на неё всё равно хочется...".
      - Пейте... Давайте, я вам ещё сварю, горячего, этот уже остыл. Сам я люблю на печке варить, совсем другой кофе получается, знаете ли, - рассмеялся я, дико удивляясь своей словоохотливости, - у меня ещё и эклеры есть, - поделился я сокровенным.
       Она вздохнула.
      - Нет, надо возвращаться, там меня ждут.
      - А где вы остановились? - полюбопытствовал я.
      И опять подивился себе: "Когда ты в последний раз любопытствовал?". К своим тридцати пяти я считал себя уже закоренелым устоявшимся холостяком, флегмой, а тут вдруг, краем глаза увидев себя в зеркале над умывальником, отметил в себе некую придирчивость по отношению к собственной физии.
      - У Калининых, - этот короткий ответ привёл меня в замешательство, вроде бы всех друзей Женьки и Светы я знал наперечёт, значит, она в паре с кем-то, и я почуял, как пружинящий придурошный бодрячок меня стал отпускать, и я занялся чайником, а гостья продолжала, поворачиваясь вслед за мной с кружкой: - он нас забросил сюда, а сам с Филей на нашей машине поехал в город за продуктами и за Светой...
       Значит, Филя. Филя... Филимон... Или Филипп... Филипп, который прилип...
      - Филя, это мой брат - Егор.
       "Да-а?! Да это просто прелесть какая-то... ", - повернулся я к ней, включив чайник.
      - У Жентяя ведь камин электрический. А почему Филя-то, если Егор?
       Чувствовалось, что она согревается понемногу. Слабый намёк на румянец появился на щеках, губы, припухлые, обветренные порозовели... оживает... Скрестив руки на груди, я с удовольствием разглядывал её. Она отвела взгляд. С ума сойти - неужели такое возможно? Это же не модно...
      - Камин у Калининых сломался. Ну, я пойду... А Филя, потому что Филипповы мы.
      - Да... - протянул я и спохватился. - Может быть, вам помочь печь растопить?
       И услышал, как прошелестели шины по дорожке к соседнему дому. Посмотрев в окно, я увидел, что из машины шумно принялись выгружаться Евгений со Светой. И сказал:
      - Евгений собственной персоной.
      Вот тут прошло какое-то небольшое мгновение, которое дало мне почву под зыбкую надежду, что моё предложение будет принято теперь, когда приехал хозяин, уж, Жентяй-то растопит в самом деле свою собственную печку. И я опять настырно предложил:
      - Может быть, теперь по эклеру?
       В тишине щёлкнул отключившийся чайник. Она рассмеялась:
      - Теперь, пожалуй, я со спичками там никому не нужна! А эклеры я люблю...
      
      Оказалось, её зовут Дашей. Никогда не любил это имя. Даша - хорошо, а вот Дарья меня как-то озадачивало. А теперь люблю. И, кажется, что по-другому и быть не может. Новый Год тогда мы встретили вдвоём. Женя и Света, Егор и Ирина, подруга Егора, все они сновали из дома в дом всю ночь очень увлечённо, расстреливали боеприпасы, грозились утром, первого, отправиться покорять лыжню вокруг посёлка. Потом всё стихло. Лыжники уснули.
      И к утру этой безумной ночи повалил снег. В шесть утра я поставил чайник. Даша собиралась на вторую электричку. Я смотрел в окно на крупные хлопья. И думал: "Работать первого января - это такой маленький человеческий подвиг... Вот идёт снег. Я очень люблю, когда я на даче и идёт снег. И мне не нужно ехать в город. У меня отпуск. Но я сегодня уеду домой... Странно. Но мне не хочется здесь оставаться одному...".
      И мы уехали. 352-ой километр удалялся от нас в прямоугольнике окна стучавшей знобко по рельсам электрички. Мела метель. До города каких-то два часа...

    5

    Ваку О. Эта странная Игра   20k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Проза

    Я достала из почтового ящика конверт. Удивилась. Давным-давно никто не писал мне писем на бумаге, они теперь все больше электронные. Разве что из пенсионного придет оповещение - вам-де зачислена на счет такая-то сумма. А где он, тот счет, хотела бы я знать. Думаю, к моему выходу на пенсию нам все эти суммы благополучно простят, как уже не раз бывало.
    Из конверта выпал небольшой листок - отпечатанное на плотной бумаге приглашение. Ого, а бумага-то фактурная, дорогая. Изящный готический шрифт, золотое тиснение. Может, это не мне? Хм. На конверте - мой адрес. И обращаются по имени-отчеству, которые тоже, несомненно, мои:
    "Дражайшая Елизавета Владимировна! Сим уведомляем, что Вы вошли в число избранных. Посему просим оказать нам честь и принять участие в Игре, которая состоится ... месяца ... числа в 18.00 по адресу: улица Мастеров, 8, 12 этаж. С уважением, Мастер Игры леди Риля. P.S. Не забудьте входной билет".
    Какой еще входной билет? Я потрясла конверт. Никакого входного билета в нем не было. И что это за игра такая? Если не сетевуха, то наверняка развод на деньги. Избранные какие-то. Кем избранные? И почему я вдруг вошла в их число? Бред полный.
    Но... именное приглашение, дорогая бумага, золотое тиснение. Обычно сетевухи так не разоряются.
    За пятнадцать минут до указанного срока я уже стояла возле Маршаловки. Что за Маршаловка - спросите вы. Так в просторечии называют высотку, что построена на месте магазина купца Маршалова.
    Деревянного дома, где находился магазин, уже лет десять как нет, а имя осталось. Как в Винни-Пухе. Не пропадать же хорошему имени. Вот и передалось по наследству двадцатиэтажке по улице Мастеров, дом восемь.
    Рядом затормозила небольшая легковушка - Смарт. Из нее вышла Лариса. А из другой двери, пассажирской, вылезли - я не поверила своим глазам - штук девять или десять детей. Все примерно одного возраста, лет восемь-двенадцать, и одинакового размера.
    - Привет, - сказала Лариса. - Ты на Игру?
    Я кивнула.
    - Двенадцатый этаж.
    Я снова кивнула - знаю, мол.
    - Входной билет взяла?
    - Нет. Вообще не представляю, где его брать и что этот такое.
    Лариса понимающе покивала:
    - Ну да, ты ведь впервые у нас... Входной билет - это рентгеновский снимок.
    - Что?!
    - Ну... снимок. Сделанный на рентгеновском аппарате.
    Полный бред. Снимок - чего? Руки? Ноги? Это как флюорография, что ли - пока не сделаешь, не дадим ни путевку в санаторий, ни больничный, ни льготный рецепт.
    - Если у тебя с собой нет, то быстренько сделай.
    Быстренько сбегай в поликлинику, отстой в очереди, быстренько запишись на прием, отстой в очереди, получи направление, отстой в очереди, сделай снимок, дождись, пока проявят...
    - Я пошла.
    - Да погоди.
    Лариса схватила меня за рукав.
    - Вон, напротив, видишь? Сделаешь за пять минут.
    Я посмотрела. И действительно - будочка, в каких обычно находятся банкоматы. Надпись на будочке: "Моментальная рентгеновская съемка. Быстро, качественно, дешево".
    В будочке находился рентген-автомат. Снимал он, правда, лишь конечности - в ту щель, куда надлежало засунуть снимаемый объект, более ничего не влезало, но мне и этого было достаточно. Стоило экспресс-рентген-фото всего-то ничего - пятьсот рублей.
    Зато быстро, утешала я себя, прикидывая, сколько у меня осталось до зарплаты. Получалось, что если я буду ездить на автобусе без пересадки, а лучше - ходить пешком, питаться овсянкой и гречкой, то дотяну. Зато полезно, утешила себя я, скармливая автомату полтыщи.
    Лариса ждала меня у входа. Дети, взявшись за руки, выстроились парами. Пять пар, значит, точно - десять детишек. Мы поднялись в лифте на двенадцатый этаж. Я шагнула из лифта в коридор - и очень удивилась.
    Коридор был длинный, такой длинный, что казался бесконечным. Вдоль всего коридора стоял такой же длинный стол, покрытый коричневым сукном. По обеим сторонам стола стояли стулья. Никаких дверей и окон в коридоре не было.
    Четыре места за столом было занято. Три дамы и мужчина в котелке смотрели на нас: две дамы равнодушно, мужчина - с любопытством, третья дама - строго.
    - Здрастье, - сказала я и повертела рентгеновским снимком. - Вот мой билет.
    Третья дама протянула руку, я подала снимок, она тотчас же, не глядя, опустила его в измельчитель. О дорогие пятьсот рублей, сказала моя меркантильная составляющая, как мне будет вас не хватать, когда очень-очень захочется мяса и зрелищ...
    - Садитесь, - прервала дама мои страдания, - наконец-то.
    - А вы и есть мастер Игры? - спросила я. - Очень приятно. Меня зовут Лиза.
    - Не Лиза, а леди Елизавета, - ледяным тоном поправила меня леди Риля. - Вы, вероятно, не знакомы с правилами?
    - Нет.
    - Итак, познакомьтесь: правила Игры. В Игре принимают участи от двух человек и до бесконечности. Но Игра предпочитает, чтобы играли вшестером.
    Игра - предпочитает? Это что, какая-то тетка... простите, леди?
    - Садитесь. Позвольте представить игроков. Леди Лариса, леди Елизавета, леди Марианна, леди Клара, лорд Брасс, ведущая - леди Риля. Итак, я сдаю.
    Леди Риля извлекла из-под стола колоду карт с золотистой рубашкой и сдала нам по шесть карт. Они не были похожи на обычные карты - никаких мастей, шестерок, семерок и так далее. На картах были изображены фигурки. Мне достались: скрюченный старичок, девчонка с бантиком, продавщица в засаленном фартуке, дворник верхом на метле, пилот (судя по форме) и парень со скрипкой.
    - Можете пока отложить карты. Я кидаю фишки.
    - Надо поймать фишку, - шепнула леди Лариса.
    - Зачем? - так же шепотом спросила я.
    - Фишка позволяет играть дальше. Некоторые игроки не смогли поймать, и все плохо закончилось.
    - Как?
    - Они вышли из Игры...
    Ну, вышли, и что? У нас вот недавно Петровича уволили - это действительно плохо. Куда он в свои пятьдесят восемь устроится, кроме как на завод ночным сторожем? Или сосед мой, бывший главбух, загремел в реанимацию с инсультом. А он одинокий, были три жены и несколько любовниц, да сплыли, всех разогнал и живет один. Кто за ним ухаживать будет? Вот это - так плохо, что хуже некуда...
    - Спасибо, леди Лариса, - тон леди Рили был близок к абсолютному нулю. - Леди Елизавета. Продолжаем знакомство? Спасибо. Вы ловите фишку, я объявляю задание, вы его выполняете. Победитель получает антикварный фарфоровый сервиз на сорок восемь персон. Все ясно?
    - А как определяется победитель?
    - Естественно, голосованием, как же еще? Теперь все ясно? Нет?
    Я кивнула. С остальным разберемся по ходу дела.
    Фишками оказались шарики типа тех, что кладут в киндер-сюрпризы. Разве чуть побольше. Леди Риля швырнула их вдоль стола - целую пригоршню. Они покатились с немыслимой быстротой, и мне пришлось подпрыгнуть, чтобы поймать шарик. Тут же прямо по столу вслед за шариками побежали дети леди Ларисы - весь выводок. За шариками им было не угнаться, однако они, кажется, получали удовольствие от самогО процесса.
    - Раскрываем фанты, - скомандовала леди Риля. Лорд Брасс улыбнулся мне сочувственной улыбкой, едва взглянув на содержание моего фанта.
    На моей ладони лежал небольшой белый слон. На пластмассовый. Кажется, он был выточен из какого-то камня. Гладкий, холодный...
    - Объявляю задания для фантов! - от громового голоса леди Рили я вздрогнула. - Белый королевский слон! Вам надлежит усыновить одного из детей леди Ларисы!
    Это я, что ли, белый королевский слон? Должна усыновить кого-то из десятка бегающих по столу туда-сюда? Но... погодите! Как-то все очень неожиданно! Внутри меня задрожало-зарезонировало, начала расти паника, и росла все быстрее и быстрее. Эй-эй! Погодите-постойте! Меня никто не предупреждал ни о каком усыновлении! Может, я хочу, чтобы меня саму усыновили, то есть, удочерили! И потом - у меня же еще нет семьи. Ну, то есть, мужа и детей. А тут на тебе. Вдруг никто не захочет выйти замуж за женщину с ребенком?!
    - Исполнять! - рявкнула леди Риля прямо мне в ухо, и я полетела в черную трубу.
    Приземлилась я посередине небольшого размера комнаты в маленькой однокомнатной квартире. Это я потом уже поняла, что квартира однокомнатная, а тогда не видела вообще ничего. Куда попала, зачем?
    Обстановка в комнате - примерно середина семидесятых годов прошлого века. Полированный трехстворчатый шкаф, простой обеденный стол, пара полок с книгами. Тумбочка с телевизором (достаточно новым), диван продавленный с лежащим на нем парнишкой лет 16-17.
    - Ты усыновлять? - спросил парень.
    Я кивнула.
    - Валяй, - сказал он.
    - А... кого?
    - Валять или усыновлять? Шучу, шучу. Меня, конечно.
    - Опять шутишь!
    - Не, не шучу. Я в этой дебильной Игре вроде как артефакт. Дежурный усыновляемый. А ты, значит, мартышку вытянула?
    - Нет, слоника.
    - Странно. Раньше я у них как мартышка проходил. А Лариске я, значит, надоел.
    - Погоди. Так она не твоя мама? Ну, я имею в виду - не настоящая мама?
    - Видимо, нет, если до нее еще четыре было.
    - А... тогда где настоящая?
    - Да откуда я знаю? Иногда мне кажется, что меня вывели как овечку Долли - из пробирки. Для Игры.
    - Этого не может быть. Людей так не выводят. С людьми так нельзя...
    Он усмехнулся.
    - Почему это нельзя?
    Я не нашлась, что ответить. Помолчала, потом спросила:
    - Ты в каком классе?
    - Ни в каком. Я уже зрелый. Аттестат имеется.
    Очень хотелось спросить - кто ходил на твой выпускной. И ходили ли кто-нибудь. Радовался ли вместе с тобой окончанию школы. Строил ли планы на дальнейшую жизнь.
    - Ты работаешь?
    - Не. Зачем? Завтра все равно в армию ухожу.
    - Завтра?!
    Я испытала разочарование и досаду. Потом усмехнулась про себя - надо же, пятнадцать минут назад знать не знала ни про какого сына, а сейчас испытываю эмоции по повода скорого расставания. Нет, скорее потому, что получила такое странное и дурацкое задание, связанное с жизнью и судьбой другого человека, и почему-то вынуждена теперь за него отвечать... Надо же, я ведь даже не знаю, как его имя!
    - Тебя как звать-то?
    - Ваня.
    - Эх, Ваня... Значит, завтра забреют?
    Я с жалостью посмотрела на его неровно подстриженные космы.
    - Ага, - ответил он и вдруг очень жалобно сказал: - Мам. А приготовь что-нибудь поесть.
    - Конечно, конечно, - я засуетилась, задергалась.
    - Кухня вон там.
    Он показал пальцем. Величественно так показал. Знай, мол, женщина, свое место. О-хо-хо. Видимо, в мужчинах это заложено с рождения.
    Зазвонил телефон, стоящий на столе. Так как я была ближе, то сняла трубку.
    - Алло, - сказал девичий голос.- Позовите Леопольда.
    - Нет здесь никаких Леопольдов, - ответила я и повесила трубку.
    - Как это нет? - мой приемный сын подпрыгнул и соскочил с дивана. - Да ты чего?!
    - О, извини, - сказал я. - На кухне, должно быть, прячется твой друг?
    - Нет там никого. Это я Леопольд. Ясно?
    Я удивилась.
    - Погоди, но ведь ты сказал, что тебя зовут Иван...
    - Ну, сказал, и что? Не всякому сказанному надо верить. Ненавижу свое имя. Леопольд Коклюшкин. Иванович.
    Кто ж тебя так назвал, болезного, подумала я, сказала - пойду приготовлю ужин, а то пока прими душ - и пошла промышлять продукты. Кое-что нашла и тут же приступила к делу.
    Пирог из рыбных консервов испеку - это раз. Быстро и вкусно. Есть пара яблок, значит, будет шарлотка. Пока ребенок моется, ужин как раз и поспеет.
    Ой. Я уже называю его ребенком. Хотя он и не мой вовсе. И я даже не знаю чей. Так, ничей. Пешка в Игре. А я тогда кто? Королева-мать? Нет, конечно же. Королева - это леди Риля. Или даже не она?
    Леопольд уплел сразу половину пирога и три четверти шарлотки. Он даже не спросил, не голодна ли я - просто ел и ел. Поглощал пищу, чтобы насытиться. И не было ему дела ни до одной из его мамаш, включая меня.
    За окном уже стемнело, я ахнула - одиннадцать вечера! Как я доберусь домой? Да и вообще - где мой дом? Может, в другом городе? В другом мире? Мне стало нехорошо, неуютно.
    Леопольд же, плотно поужинав, сонно заморгал, лег на диван, укрылся пледом и попросил:
    - Мам, почитай на ночь.
    - Что почитать? - изумилась я.
    - Что хочешь.
    Я взяла с полки "Хроники Нарнии", открыла на случайной странице - ему все равно, да и мне тоже - начала читать и не заметила, как задремала...
    - Рада сообщить, что с заданиями справились все.
    Это был голос леди Рили. Я открыла глаза и, естественно, обнаружила себя сидящей за бесконечным суконно-коричневым столом. Подняла руку, как в школе на уроке, и затараторил:
    - Я усыновила Леопольда. Покормила, почитала на ночь сказку, а завтра он уходит в армию!
    - Подумаешь, - фыркнула леди, сидящая напротив, кажется, Клара. - Я, например, разоружила террористов, захвативших самолет. Лорд Брасс посетил станцию "Восток", что на Южном полюсе. Леди Марианна провела операцию по пересадке премьера в кресло президента.
    Ничего себе! Я повернулась к Ларисе:
    - А ты?
    - Я не очень героическая натура, - рассмеялась она. - Боюсь террористов в холода. Поэтому просто и скромно вышла замуж за итальянского принца.
    - Что?!
    - Тише! - гаркнула леди Риля. - Приступаем к голосованию. Возьмите карты и выберите того, кто на ваш взгляд лучше всех справился с заданием.
    Вот это номер! Откуда я знаю, кто справился лучше? Может, террористы леди Клары были в дупель пьяные, и ей оставалось лишь собрать их автоматы? А что это за премьер и президент? Еще неизвестно, может, мелкие сошки какие. Да и принц мог оказаться не принцем а "Принцем" - певцом или местным воротилой. Зато "Восток" - это да. Это настоящий героизм. Кислородное голодание, минус восемьдесят градусов, трескающаяся на морозе кожа... Что ж, победил лорд Брасс! Я взялась за карту со старичком и уже собиралась вытащить ее, но Лариса толкнула меня в бок:
    - Ты что! За себя голосовать нельзя!
    Значит, старичок - это я? Ничего так у меня имидж! Кто же тогда лорд Брасс?
    Я хотела спросить Ларису, но леди Риля на меня зыркнула, и мой язык задеревенел. А, проголосую методом тыка. В конце концов, они все молодцы. Не то, что я - покормила ребенка пирогом, сказку почитала... Героизм, отдающий липой. Да и зачем мне этот сервиз антикварный на сорок восемь персон? У меня и гостей-то больше десяти одномоментно не бывает.
    Я вытащила девчонку с бантиками и протянула леди Риле.
    - Хороший выбор, - в ее голосе послышались одобрительные нотки.
    Если бы знать, что это за выбор.
    Самое интересное, что сервиз достался мне. Леди Риля поздравила, сказала, сервиз доставят мне прямо домой, пожелала увидеть меня на Игре снова и всего хорошего.
    Много позже мне сказали, что сервизы получили все участники игры. И каждого леди Риля поздравляла с победой. Если бы я узнала об этом чуть раньше, я бы расстроилась, честно. Но когда я вышла из Игры, мне было не до сервизов... Но все по порядку.
    Меня приглашали на Игру еще дважды.
    Сначала моим заданием было выполнить кобру Пугачева на СУ-29. Не зная, что такое кобра и как выглядит сушка, я испугалась лишь тогда, когда попала на летное поле в руки моего инструктора. Оказалось, у меня очень плохой вестибулярный аппарат (до этого я вообще не подозревала о его существовании у себя и считала, что это аппарат по продаже газировки в каком-то вестибюле). Меня тошнило постоянно, особенно перед тренировочными полетами. И когда я, наконец, сделала это - конечно, ведомая моим наставником-инструктором - я зареклась летать самолетами вообще, включая санитарный кукурузник АН-2 и вертолеты.
    Инструктор, кстати, был очень симпатичным молодым человеком, и даже сделал попытку поухаживать за мной - однажды прижал меня в ангаре и принялся лапать. Я холодно заметила, что, во-первых, меня от него тошнит (а так как меня тошнило постоянно, то это было почти правда), а во-вторых, у меня есть взрослый сын, который запрещает встречаться с незнакомыми дядями, а если дяди будут приставать, то вернется из армии и всем покажет. Где служит ваш сын, спросил инструктор. В ВДВ, ответила я. Незадачливый ухажер извинился и больше не делал попыток к сближению.
    В тот раз мне снова подарили антикварный сервиз на сорок восемь персон. Только расцветка была другая. В первый раз это была "Мадонна", а второй раз - просто цветочки какие-то сиреневые. Лаванда, поди. Сейчас все посходили с ума по Провансу.
    Третий раз оказался для меня последним.
    Задание, которое мне дали, оказалось невыполнимым в принципе - написать бестселлер в жанре женского иронического детектива и космической оперы одновременно, с элементами хоррора и мистики.
    Эпиграфом я взяла фразу из известного анекдота: "Боже мой, я беременна, вскричала королева, и не знаю, от кого!" А весь роман уместился в несколько строчек:
    "Мадлен Корс вошла в капитанскую рубку в страшном волнении. Ее грудь шестого размера вздымалась почти до подбородка, а узенькая талия, перетянутая поясом, на который крепился бластер, выгодно контрастировала с округлостью бедер.
    - Капитан Старк, знаете ли вы, что штурман Мак-Так убит?
    - Знаю. Но как это произошло?
    - О, я не знаю! Кто этот безжалостный убийца? На борту остались только мы с вами! Или... Мне даже страшно об этом подумать... На корабле прячется злодей!
    - Это невозможно. Корабль герметичен. Не бойтесь, Мадлен, ведь с вами ваш капитан. И, значит, ничего плохого не случится.
    - О...
    Она хотела сказать, как сильно любит его, но тут страшный грохот заставил вздрогнуть обоих".
    Придурка Мак-Така убил корабельный робот, потому что в результате прохождения через какие-то там поля вконец очеловечился, влюбился в Мадлен и приревновал к ней штурмана. На протяжении оставшихся десяти авторских листов надо было бы описывать, как робот выслеживает парочку Мадлен-Старк и совершает на них покушения, которые отважный капитан предотвращает в последнюю минуту. В промежутках между покушениями девушка и капитан занимаются сами понимаете чем с подробным описанием процесса.
    Мне показалось это крайне скушным. Зачем, во имя чего я должна заполнять листы буковками, складывающимися в эдакую белиберду? Кто это вообще будет читать, какова, я вас спрашиваю, целевая аудитория? Я сдалась, сказав леди Риле, что выхожу из Игры. Что я почувствовала, оказавшись вне круга избранных? Что стала мельче, да. Это очень болезненно бьет по самолюбию. Я долго искала себе оправдание (это не в моих силах, я не писательница, не могу часами вымучивать из себя подобный бред, не вижу в это смысла), от всей души ругала тех, кто дает невыполнимые задания (что у них там на уме, сидят там у себя, придурки, сами бы взяли да написали что-нибудь, так нет - другими руководить легче). В конце концов, заболела голова, потом - горло и уши.
    Но настоящая реакция со стороны окружающего пространства последовала на следующий день. Меня уволили по сокращению штатов.
    Я не сдалась, устроилась дежурной в проходную крошечного заводика на мизерную зарплату, сутки через двое, в оставшиеся двое суток мою полы в подъезде и в магазинчике напротив дома. Денег хватает. Правда, больше ни на что не остается времени. Разве что в магазин сбегать для соседа, бывшего главбуха, что из больницы недавно выписался после инсульта. Он ведь выходить теперь не может, лежит дома и слушает песню "Наша служба и опасна, и трудна". Может сто раз подряд слушать. Уж не знаю, что у него с этой песней связано. Только слезы у него так и текут. Глаза закрыты, а из-под век - слезы. Я уже тихо ненавижу и саму песню, и сериал, в котором она прозвучала, и Кобзона, исполнителя песни. Но это так - поненавижу немного, и забываю.
    Ведь основное, что занимает теперь мою жизнь - это письма из далекого города Уссурийска:
    "С десантным приветом к тебе твой сын Леопольд! Здравствуй мама! У меня все отлично..."
    Я перечитываю их по множеству раз, тщательно обдумываю ответ, пишу письма почти каждый день, раз в неделю собираю посылки. Питаюсь все так же овсянкой да гречкой - говорят, это полезно. Нет, я, конечно, беру на дежурство бутерброды с колбасой. Но почти все их скармливаю местным кошкам да собакам.
    Кстати, не нужен ли вам антикварный сервиз на сорок восемь персон? Да-да, знаю, надо дать объявление в Интернет. Но откуда у меня деньги, чтобы его оплатить? Телефон, и тот отключили.
    Итак, сервиз. В наличии имеются два. Продам недорого.
    Чье производство? На коробке написано "Portmeirion". Вам это о чем-нибудь говорит?

    6

    Эгле В К - 4. Драконий ларец   16k   Оценка:6.61*7   "Рассказ" Проза


    ДРАКОНИЙ ЛАРЕЦ

       Камин в здании напоминал скорее очаг, чем первобытное кострище: ни обугленных брёвен, над которыми при надобности можно было бы подвесить на вертеле матёрого кабана, ни пламени от края до края. Внутри бронзовой решётки, замкнутой кольцом наподобие короны, хватило места лишь для охапки поленьев, впрочем, довольно солидной. Высокий столб рыжего огня поднимается оттуда к сводам обширной ниши и, прежде чем погрузиться в дымоход, бросает блики на стены, выложенные глазурованным кирпичом. Красота и опасность...
       У самого огня сидят двое. В кресле с овальной спинкой, похожей на отогнутый наружу лепесток розы, и гнутыми ножками, привставшими на медные копытца, живописно развалился старик. Он как две капли воды напоминает аллегорическое изображение Зимы, сделанное Боровиковским, то же автопортрет самого художника: кудрявая голова, борода в обильных кольцах - голубоватые, как луна за стрельчатым окном, седины. Одна рука протянута к огню, другая обвивает талию нимфы, присевшей на бархатный подлокотник и в свою очередь обвившей морщинистую шею гибкими пальчиками.
       На этом штрихе кончается сходство с картиной. На этом создании женского пола прерывается вообще вся цепочка подобий.
       Ибо великий галантный век с его изысканностью явно осёкся на самой нимфе, которую весьма трудно именовать так даже в переносном смысле и даже будучи сильно под хмельком.
       Это девочка-подросток лет тринадцати, чернявая, длинноносая, вёрткая. Вихры на голове будто обкорнали топором, локти и коленки остры как иглы, формы щуплой фигуры не проявились, кисти рук и ступни ног несоразмерно велики по сравнению с остальным телом. Зато в глазах отражаются попеременно пламя камина и лунный свет.
       - Не шмыгай, Алатиэль, - говорит старец. - Мне трудно тебя удерживать.
       - У меня нос чистый, дедуля, - свободной рукой девочка вытягивает из грудного кармашка платок размером с поле для крикета и торжествующе потрясает им.
       На поле явно состоялось не одно сражение, причём кровавое.
       - Я имел в виду...хм... тыловую часть, - отвечает дед в духе этого зрелища.
       - Задница тоже не шмыгает, - говорит внучка. - Она ёрзает, как курица на насесте.
       - Позвать, чтобы принесли второе кресло?
       - Но ты же не захочешь рассказывать при слугах! Не увёртывайся, дед, сегодня это у тебя не пройдёт. Полнолуние, да ещё накануне Дня Побеждающего Солнца...
       - Ну разумеется. Самая лучшая ночь для посвящения в семейные тайны. К сожалению, все они имеют смысл для первенцев мужеского полу, а ты у твоих родителей единственная дочь. Ладно, не думаю, чтобы с того случился большой вред. Слушай.
       Когда старший сын последних владетелей замка становится на пороге взрослости, он непременно находит в укромном углу, там, где раньше ничего подобного не замечали, а, может статься, и не было, старинную краснолаковую шкатулку. Знаешь, похожую на те, которые китайцы покрывают камедью слой за слоем в течение десятков или даже сотен лет, а потом вырезают глубокий рельеф. Глубокий и своей символичностью, не только объёмом.
       - Прадед, ты не боишься, что я заскучаю и удеру?
       - А кто напросился на поучение? Терпи. Так вот. Говорят, что и сам ларчик меняется с виду: крышка то квадратная, то шестигранная, то овальная, то круглая, как у дамской пудреницы с пуховкой внутри. Но это одна и та же шкатулка с изображённым на ней рогатым императорским драконом. И внутри неё одна и та же тварь - если отрок вообще осмелится откинуть или отвернуть крышку. Крошечная живая змейка, зелёная как трава.
       -Ах, я знала, знала!
       - Что - знала? - старец глянул на неё исподлобья, притворяясь рассерженным.
       - Что произойдёт чудо.
       - Слыхала от кого-то из старших? Всего они не ведают, а если и ведают - не говорят. Так вот, во рту у неё будет крошечная золотая игрушка. И если поспеть её выхватить, пока змейка не скроется....
       - То что, дед?
       На самом деле степень родства обоих выражалась куда более длинным словом, каким - трудно было даже произнести без запинки.
       - Сначала они все боялись. Семья прозябала в нужде, несмотря на знатность рода: клочок земли, пожалованный предку в качестве пластыря на боевые раны, халупа, нисколько не похожая на горделивый замок из легенд, вассалы, которые выглядели в точности так же, как сюзерен. Потом в одночасье переменилось всё. Юнец исхитрился, цапнул золотую монетку изо рта змеи - а сама она скрылась в каком-то заплесневелом углу. Монетка же выросла и стала множиться сама по себе.
       - Неразменный грош?
       - Скорее - неразменный флорин или там дублон. К совершеннолетию первенца, то есть к шестнадцати годам, семья смогла скупить все земли в округе. После мятежа, жестоко подавленного королём, они пустовали - отчего же не пожаловать их верному слуге и заодно не пополнить казну, изрядно опустошённую войной. Тогда и воздвигся, будто сам по себе, замок Шастель-нуар, сложенный из местного камня, чёрного с синей искрой, и возвышавшийся на холме, опоясанном рекой. Шли слухи об уцелевших тамплиерах, катарах, ордене Христа... пустое, как все эти сказки.
       - И замок стоит пустой. Стены обрушены, тайные ходы и подземелья замурованы...
       - Не жалуйся. Тебе что - игрушек твоих не хватает?
       - Становится маловато, и правда.
       - Ничем не могу помочь. Но вот послушай: потомок этого сына и сам первый сын увидел, что змейка уносит во рту крошечное золотое яблочко на черенке. Яблочко в форме сердца - сладкий Адамов грех. И тоже попользовался.
       - Кажется, даже проглотил с перепугу. Потому что рептилия в единый миг раздулась до невероятных размеров и обратилась сущим страшилищем с янтарными глазами, в чешуях из чистого изумруда и малахита.
       - Это кто из них тебе поведал в таких возвышенных выражениях? Мать или кормилица?
       - Стах Завитушка, мы с ним вместе глыбу ворочали...играли, в общем, в рыцари-разбойники.
       - А-а. Его батюшка ведь тоже из тех самых, кавалерских... Словом, тот твой предок, выросши, стал волочиться за всеми юбками в замке и его в ту пору весьма обширнейших окрестностях. А поскольку был красавец, задира и клинок его в ножнах не залёживался, выскакивал по первому...хм...слову, то дикой поросли повырастало на всех его путях без счёта.
       - Сташек симпатичный и умница. Папа говорит - с большой охотой в своё дело возьмёт и до того оплатит все университеты.
       - Первому верю, второму - не очень. Твой почтенный родитель из хитрецов, чтобы не сказать - первейший на свете проныра. Видишь ли, у третьей по счёту змейки, приобретшей известность... Собственно, я ведь говорил, что это по существу одна и та же, или нет? Вмиг отросли ножки, как у ящерицы. Ровно двенадцать пар.
       - О-о, как много. И она удрала от мальчика невредимой?
       - Как же. Не для того их обоих на свет родили. Парень ухватил зверюшку поперёк животика - она и отбросила ноги вместе со всей оболочкой.
       - Говорят, надел на себя. Как ухитрился-то?
       - Твоему отцу палец в рот не клади - поместит на одном из своих счетов под большие проценты. Такой финансист - отпусти Господи наши прегрешения. Хотя не одну свою пользу блюдёт, но и прочие, если этак краешком прицепятся. Только из одного достояния предков, вот этого замка, никакой пользы не извлёк.
       - А ты бы разве хотел?
       - Скучно сидеть век в одних и тех же стенах, внучка. Будто прикованным. Вот если бы они распались...
       - Дед, больше так не говори. А как же я?
       - Ты ведь тоже вырастешь, у тебя будут свои страстные порывы. Да, забыл сказать: все желания, кои волшебная змейка выполняет, должны быть сокровенными. Не "что мне хочется", а "чего я страстно хочу на самом деле". Затаившимися в глубине души и этого, как говорилось в твоей нудной книжице, задавленного в подвале "id".
       - Я не читала гер Зыкмунта - только тебе для забавы принесла.
       - Хороша забавка, однако. Так вот, на этом, собственно, сказка моя кончилась, пошла прямая и неподдельная быль. Этого Афрейда ты от меня забери, принеси лучше в следующий раз фэнтезюшку какую ни на то. Хоть эпопею Джорджа Мартина или "Драконов Перна".
       - Думаешь выучиться чему-нибудь полезному?
       - Посмотрим.
       Кресло тяжело кряхтит, когда они оба встают с него и прощаются.
       - Не страшно идти назад?
       - В жилое крыло? Чепуха, дед. Привидения у тебя добрые, жаль даже, что исчезают при первых лучах рассвета.
       Старик подходит к нише рядом с камином и будто растворяется в мерцании лабрадорита, чёрном с синей искрой. Девочка протискивается в наполовину отворенную дверь и дальше по коридору - мимо дубовых стропил и свинцовых пластин, рухнувших с обвалившейся кровли и подпирающих дверь главного зала. Отец, к её радости, счёл расчистку развалин делом нерентабельным, а местные жители очень суеверны. Обо всём этом она рассказала предку. Но ни словечком не обмолвилась о том, что Драконий Ларец снова отыскался.
       Да, конечно. В самом конце узкого лаза, который они откопали вместе со Стахом. Такой плоскенький и вроде как с выдвижной или выкидной крышкой, как у мобильника, - они даже подумали, что это мобильник и есть. Только вот цвет - коралловый, сказал приятель. Редкий. Богатый. И, самое главное, - выпуклый рисунок на его фоне. Пыль въелась дракону во все чешуйки, будто зола, и оттого зверь казался наполовину серым, ещё более выпуклым, чем на самом деле, и до ужаса реальным.
       Крышка на самом деле не подалась и на ноготь. Ни на миллиметр, одним словом. Но это пока приятель рядом возникал. Чуть попозже...
       На этой мысли коридор перетекает в лаз, который способен превратить в лохмотья всё, кроме джинсовых штанов, и без того щедро располосованных поперёк, такой же курточки и тёплой мальчишечьей рубахи. Лаз открывается, как ему и положено, в развалинах, но это маскарадные развалины ландшафтного парка. Оттуда два шага до нарядного особняка, который стоит под боком угрюмой великанской тени. "Ни камушка оттуда не позаимствовал, - говорит себе Аля, имея в виду отца и замок. - Тоже боится, как крестьяне и гастарбайты?"
       Крадучись добирается до особняка, перемахивает через подоконник первого этажа и оказывается в своей комнате.
       Конечно, в гости к предку она свою новую забаву не взяла. Мигом бы унюхал змеиное золото, он такой. Спрятала в голимом барахле, куда никто из взрослых не заглядывает.
       Сейчас достала - и прислушалась. Будто скребёт кто-то изнутри тонким коготком...
       - Ну, выходи же, - сказала жарким шёпотом Алька. - Ты хочешь - я не умею...
       А руки сами поддевали, поднимали, разворачивали...
       Крышечка отъехала, и изнутри, оттуда, где по-хорошему должны были помещаться буквы, цифры и микросхемы, полился зелёный дым, крутясь жгутом и отбрасывая изжелта-рыжие блики на экран или зеркальце - или туда, где эти экран или зеркальце должны были находиться. Какой-то крючок или клюшка-коклюшка...
       - Это ты, фея Мелюзина? - так же тихо спросила девочка. Ей очень хотелось хотя бы дотронуться до этой штуковины, ведь и вправду золотая, но она не смела. Благоговение, сказал бы Большой Дед.
       Туманный жгут тем временем дотянулся до компьютерного стула, заполнил ёмкость. И проявился.
       Невероятной красоты женщина в платье старинного фасона, прилегающем к талии и малахитно-бирюзовыми волнами расходящемся у носков туфелек. На бледном лице - глаза цвета морской травы, гладкие чёрные волосы стекают на грудь и спину. Поверх волос плотно прилегающий, изогнутый так, что выделяется мыском вперед, обруч. Почти вросший в кожу. В горячую лобную кость.
       Змеиная Дева. Королева Ужей в царском венце. Сколько у неё ещё имен?
       А в руках у женщины палка с навершьем. Не пастушья герлыга с крюком для того, чтобы цеплять овцу за горло, не хитро закрученный сверху епископский посох, не инвалидная клюка. Разве что старинный альпеншток для восхождения на гору? Петля для кисти, нечто вроде изузоренного апельсина в навершье...
       - Что же ты не попыталась отобрать у меня своё заветное достояние, Александра? - говорит женщина с иронией. - Мужчины твоего рода были куда как напористы.
       - А зачем хватать, если оно и так твоё собственное? Или воровать, если не твоё?
       Обе молчат, затем Алька говорит:
       - Это магический? Ну, посох.
       - Разве ты собираешься стать колдуньей? - задаёт женщина риторический вопрос. - Ведь нет же. Ну, надо признать, у тебя задатки, ты угадала не одно моё прозвище - благодаря книге сказок. Это, знаешь, дело самое обыкновенное. Теперь перебери в уме всё, чего тебе вообще хотелось по жизни: выучиться математике. Получить герцогскую корону и буланого жеребчика в подарок на день рождения. Стать хорошенькой. Ох, и даже - превратиться в мальчишку.
       - Но это... девочке вдруг приходят на ум слова Большого Деда. - Это мне хотелось, но я никогда не хотела такого по-настоящему!
       - Сегодня одно, завтра другое, верно? - кивнула женщина, смеясь.
       - Верно, - Алька отчего-то успокоилась, будто... будто начался важный разговор, который должен был непременно состояться.
       - Так чего ты тогда хочешь?
       Девочка медлит. С непонятной для себя робостью протягивает руку...
       - Дотронься. Он тебя не укусит. И не обожжёт.
       Нежное тепло проникает в грудь через кончики пальцев, касается сердца, подсказывает слова:
       - Свободу от уз. Чтобы все мои близкие люди были счастливы. Чтобы получили каждый самое лучшее - и никто не ушёл обиженным. А мне самой... Мне ничего, кроме свободы.
       - Сказано-сделано! - восклицает Змеиная Колдунья и встаёт с места, а золотая трость... Золотой трости уже нет с нею.
       И её самой нет тоже. Только струят свой запах маттиолы за окном и змеится поперёк драконьей шкатулки узкая трещина...
      
       Много позже выросшая Александра, известная путешественница-этнолог и законная супруга бывшего Стаха Завитушки, что исправно сопровождает её во всех эскападах, перебирает в памяти давний эпизод - не привиделось ли? Не снились ли ей задушевные ночные беседы с обитателем древних стен, видение феи Мелюзины и расколотый пополам ларчик? Что характер у самой Али, по всеобщему мнению, стал походить на стальную шпагу из тех, что носят в тросточке записные денди старых времён, а осанка такая, будто шкворень проглотила, - так её всегда похоже дразнили. Но ведь и страницы кое-каких томов из фамильной библиотеки оказались чуточку обуглены. Гроза в день совершеннолетия наследницы рода - это уж засвидетельствовано, даже ролик выложен во Всемирную Сеть. Удары молний и трясение земли до конца разрушили старый замок, так что отец, к своему великому удовольствию, расчистил территорию от свинца и камня, а на полученную от продажи прибыль освободил от тины русло реки и засадил замковый холм редкими породами кустов и деревьев.
       Но вот что видела лишь она - девочка, которую когда-то называли странным средневековым именем, - и оттого запомнит на всю жизнь: огромного усатого дракона с радужной чешуёй, четырьмя коралловыми рогами и бурей на концах сизых крыльев. Дракона, что вольно и радостно парит над гигантской бесформенной кучей раскалённых пиратских дублонов.
      

    7

    Эмген Вк-4: Тайны горы Энзел-Ту   17k   "Рассказ" Проза


      
      
       Максим Ковалёв принадлежал к тому типу людей, о которых хочется сказать: кровь с коньяком. Парень обладал открытым румяным лицом и заводным жизнерадостным характером. Его природная любознательность не имела границ, а крепкое здоровье легко позволяло её удовлетворять. Преодолевая километры дорог, взбираясь на вершины и сплавляясь по стремительным рекам, Максим исследовал мир.
       Каждому герою необходим ценитель его подвигов. Максим встретил девушку с копной рыжих волос и россыпью золотистых веснушек. Римма, как никто другой, умела слушать рассказы о красотах земли. Её глаза цвета полдневного неба, распахивались от удивления, и тогда красноречие Макса достигало небывалых высот!
       Гора Громотуха, священная Энзел-Ту, считалась на земле троглодитов пристанищем злого духа Ильхана. Поговаривали, что полая, изрезанная внутри пещерами гора каким-то образом влияет на климат целого района, урожай и даже рождаемость. Но кто в наше время верит в злых духов? Бабкины сказки! Максим и раньше бывал в Громотухинской пещере, но не видел там никаких духов, уж не говоря о троглодитах. Потомки пещерных жителей давно живут в бетонных коробках...
       В подземном царстве сталагнатов Максим намеревался надеть на палец Риммы обручальное кольцо. И дальше путешествовать по жизни вместе, чтобы восхищение в глазах любимой, равняющихся по яркости хризоколле, стократно приумножало радость новых открытий.
      
       У подножия горы ветер надувал палатки, играл пламенем костра. Спелеологи стояли здесь уже несколько дней, заканчивали исследования и к вечеру собирались сниматься с места. Угостили чаем.
       - Ох, зря ты такую красавицу с собой в пещеру ведёшь, парень!
       - А в чём дело? - насторожился Максим.
       - Как бы не пришлось делиться...
       - С кем это, о чём вы вообще?..
       - Смотри, как бы не отбил её у тебя Ильхан! Он любит рыженьких!
       Спелеологи засмеялись, Римма покраснела, а Максим отчего-то рассердился, выплеснул недопитый чай в траву.
       - Спасибо за угощенье! Мы пойдём!
       - Иди, конечно, но не говори потом, что тебя не предупредили. С Ильханом шутки плохи!
      
       Вход в пещеру представлял собой небольшую дырку чуть выше подножия. Каменные своды образовали длинный коридор, по дуге уводящий в толщу горы. По мере удаления становилось темнее. Фонарики высвечивали серые стены с красновато-коричневатыми потёками. Коридор то сужался до щели, в которую едва мог протиснуться человек, то становился шире. В одном из таких расширений растопырило ветви раскидистое дерево, скрытое под тысячами привязанных к нему разноцветных лоскутков и ленточек. На камнях перед жертвенником - монетки, остатки еды. Римма остановилась, стала рыться в рюкзачке в поисках чего-нибудь подходящего.
       - Ну, что ты, солнышко, отстаешь? - оглянулся Максим.
       - Хорбочок какой-нибудь ищу - привязать. Где-то ленточка была, не могу найти!
       - Ну и ладно, пойдём! - заторопил Макс. - Лишнее это всё. Предрассудки!
       - Сейчас, Максик! Вот конфетку нашла, положу для духов.
       - Римма! Вот сама подумай - зачем духам твоя конфетка? Мышей разводить только. И не зови меня Максиком, сколько раз говорил тебе! - в голосе парня звучало раздражение.
       Он перехватил конфетку из руки девушки, развернул и сунул себе в рот. Римма заметила, что ветка жертвенного дерева будто дёрнулась вслед за конфетой. "Нет, показалось", - прикоснувшись к ветке, девушка убедилась, что та вовсе не гибкая, скорее, это был окаменелый отросток причудливого, словно гигантский коралл, сталагмита.
       - Пойдём, любимая. Нам нужно вернуться до темноты. Пещера огромная, некогда нам у каждого разукрашенного пня останавливаться.
       Вскоре коридор вывел путешественников в огромный зал с белыми и желтоватыми колоннами из сросшихся между собой сталактитов и сталагмитов. Сталагнаты стояли вдоль стен и, освещённые фонариками, напоминали гигантские оплывшие свечи с натёками воска или пластилиновых великанов, размягчённых невидимым источником тепла. Впрочем, было не жарко. Ощущалось легкое, едва заметное движение прохладного воздуха. Сноп густого тусклого света падал откуда-то сверху.
       Максим взял Римму за руку и вывел в самый центр каменного зала. Римма подняла голову. Свет лился из отверстия в центре невысокого купола. Кусочек ярко-синего неба виднелся не прямо, а через анфиладу примыкающих друг к другу сводов, нанизанных на световую ось, как кольца на пирамиду. Как будто чей-то голубой глаз глядел насквозь через замочные скважины лежащих друг на друге дверей и разглядывал людей, словно букашек, случайно попавших на самое дно колодца. Римма поёжилась и повернулась к Максиму.
       - Смотри, какая красота! - волнуясь, проговорил он. - Пещера уникальная: залы расположены ярусами, один над другим. А этот ствол - видишь, он почти вертикальный - пронизывает всю гору насквозь и уходит в небо!
       - Страшно, будто кто-то наблюдает за нами, - поёжилась девушка.
       - Да что ты, глупая, здесь никого нет, - обнял её Максим. - Только ты и я. А глаза у тебя сейчас точно такого же цвета, как это хризоколловое небо!
       Они стояли в лучах удивительного волшебного света и целовались.
       - Он смотрит на нас, - испуганно отстранилась вдруг Римма.
       - Да кто смотрит? Небо смотрит на нас, а мы на него. Это же здорово! Смотри, смотри, там даже звёздочки видно! - Макс заговорил возбуждённо, быстро, взволнованно. - Ты только представь себе, кто мог устроить здесь такую обсерваторию. Уж, конечно не духи!
       - А кто?
       - А что, если это сделали инопланетяне? А вдруг этот ствол служил не просто для наблюдения звёзд, а для запуска космических кораблей на их планету?
       - Ну, это уже из области фантастики! - засомневалась Римма.
       - А духи твои откуда? Ильхан или как там его? Эй! Ильхан! О-го-го! - закричал Максим, сложив ладони рупором. - Выйди, покажись! Где ты прячешься?
       Голосу человека отовсюду гулко вторило эхо: оно блуждало между колонн, погромыхивало высоко наверху. Грохот усиливался, приближаясь. Внезапно стало темно. Под ногами ощущалось движение и тряска: вся пещера вдруг заходила ходуном.
       Максим с силой оттолкнул от себя Римму. Девушка упала и закрыла голову руками. Что-то огромное рухнуло рядом с ней. Гора содрогнулась. Похожий на вздох шелест эхом пробежал по колоннам и пилястрам, и всё стихло.
       - Римма!
       - Максим! - они одновременно вскочили.
       И натолкнулись на стену. Мягкий свет по-прежнему струился сверху. Оплавленными свечами стояли на местах сталагнаты. Но прямо по центру зала, на самом освещённом месте - там, где всего несколько минут назад молодые люди целовались - торчала громадная каменная глыба, вставшая стеной между ними. Обежав камень, кинулись друг к другу в объятья.
       - Откуда он свалился? Прямо на нас чуть не упал! Ой, Максим! Я боюсь: это как предупреждение!
       - Но ведь не на нас же? Да... чуть-чуть... Да нет, ну, какое предупреждение?.. Предрассудки это, Риммочка! Мы всегда будем вместе! Кстати, вот, чуть не забыл, - протянул Максим колечко, - будь моей женой!
       - Ой, Макс, не надо сейчас, я так испугалась... Пойдём назад!
       - Ты отка-азываешься? - с обидой протянул Максим. - Ладно, пойдём!
       - Да нет, Максик! Ой! То есть, я хотела сказать, Максим. Я не отказываюсь, но это... как-то...- не зная, что ещё сказать, девушка чмокнула Максима в щёку, но тот обиженно отвернулся.
       - Пойдём. Чего уж теперь.
       Выход из пещеры - тот длинный коридор, по которому они пришли сюда, был завален камнями.
       Максим несколько раз обошёл зал по кругу, освещая стены фонариком. Нигде не было ни единой щелочки, в которую бы смог протиснуться человек...
       - Делать нечего, Рим. Я полезу вверх. Выберусь как-нибудь. Добегу до спелеологов. У них снаряжение, верёвки. Мы тебя вытащим!
       - Да как ты?.. Тут же метров двести до неба.
       - У нас нет другого выхода, Рим. Надо спешить, пока ребята не отчалили!
       Максим подпрыгнул, ухватился руками за уступ, оттолкнулся ногами от ближайшей каменной сосульки, легко забросил их на стену и вскоре скрылся из виду в уходящем вверх колодце.
       Ошеломлённая, Римма боялась дышать. Только что были вместе... Как быстро он исчез! Всей душой она была рядом с Максом.
       Внезапно будто тень метнулась по залу, прошёл лёгкий вздох по колоннам. Стало очень страшно. Так страшно, как только может быть страшно молоденькой девушке, оказавшейся одной-одинёшенькой на дне глубокого колодца внутри священной горы троглодитов.
       - Энзел-Ту? Ильхан, - прошептала она.
       - Да, меня зовут Ильхан, - не услышала, а как-то почувствовала ответ Римма. - Зачем ты здесь?
       - Я... Мы с Максом, - пролепетала девушка, силясь сформулировать ответ.
       - Ну да, конечно, с Максом. Всегда, во все времена за неосмотрительные действия мужчин расплачиваются самые слабые: женщины и дети... - Римма не видела собеседника, но всей кожей ощущала его присутствие и слышала каменный голос где-то... внутри себя...
       - Но... у меня нет детей, - осмелилась возразить она.
       - О! У тебя будет много детей! Ведь ты осталась здесь, со мной! Нечасто женщины Среднего мира спускаются к нам, в мир Нижний!
       - Максим! Он выберется и спасёт меня!
       - О-хо-хо! Насмешила ты меня, Рыжеволосая! Твой Максим висит сейчас на кончиках пальцев и не может дотянуться до следующего уступа. Как думаешь, долго ли он продержится?
       И Римма увидела! Под самым отверстием, где свет падал на свалившуюся сверху глыбу... Этот камень приобрел вдруг силуэт плечистого старца с длинными седыми волосами и раздвоенной бородой, спускающейся до пояса. Жуть! Как давно он здесь находится?
       - Да, я давно здесь. Всегда. Испокон веку. Это мой дом, - прочитал мысли старик.
       Римма съёжилась, пытаясь вжаться спиной в стену - только бы подальше от жуткого старика!
       - Боишься? Зря. Всё зависит от тебя, красавица. Я могу выпустить только одного из вас. Скажешь, отпустить своего парня - я помогу ему выбраться. Ну, а если захочешь выйти сама - пожалуйста! Иди! Только тогда твой Макс через мгновенье будет здесь, - старик ткнул пальцем под ноги. - Ты свободна!
       - Римма-а-а! - раздался сверху крик Максима. - Прости меня. Кажется, я не смогу тебя спасти ... Я сейчас упаду-у-у!
       - Нет! Помогите ему! - не раздумывая, выкрикнула Римма.
       - Это твой выбор, - усмехнулся Ильхан, подхватил девушку за талию, и стены пещеры вдруг закружились в бешеном вихре, замелькали причудливые колонны и пилястры. Всё поплыло перед глазами.
      
       Максим висел на кончиках пальцев и никак не мог дотянуться до следующего уступа. Всё. Сейчас он упадёт. А Римма...
       - Римма-а-а! - прошептал Максим. - Прости меня, любимая. Кажется, я не смогу тебя спасти ... Я сейчас упаду-у-у!
       Но нет, он не сдастся! Вися на кончиках пальцев правой руки, левой он продолжал обшаривать стену в поисках какой-нибудь опоры. Обогнув большой выступ, рука нащупала вбитый в стену альпинистский крюк. Максим просунул палец в отверстие, закрепился и перебросил тело через трудное место.
      
       Спелеологи уже сворачивали палатки.
       - Ребята! Пожалуйста! - задыхаясь от бега, кричал издали Максим. - Там обвал - вход завалило. Моя девушка!.. Я через колодец вылез...
       По верёвкам спустились в нижний зал. Риммы там не было. Лишь на камне поблескивало обручальное колечко. Тщательно обшарили весь зал, заглянув буквально за каждый сталагмит и сталагнат - во все закуточки, убедились: девушка бесследно исчезла.
       - Может, она полезла за тобой и бродит где-нибудь наверху?
       Поднялись на следующий ярус. Обошли его многочисленные коридоры и залы. Риммы не было нигде.
       - Ну, что, парень... у нас нет больше времени. И так целые сутки бродим. Нам пора. Ты с нами?
       На Максима было больно смотреть. Уже никто не смог бы сказать про него: кровь с коньяком. Кровь отхлынула от лица, а коньяк... выдохся, испарился. Парень сжимал в кулаке колечко и не понимал... Ничего не понимал.
       - Верёвку. Оставьте верёвку, - попросил он.
      
      
       Ильхан подхватил Римму за талию, и стены пещеры вдруг закружились в бешеном вихре. Всё поплыло перед глазами девушки. Вскоре они очутились в причудливо убранном зале.
       Теснясь, сдавливая друг друга и наползая один на другой, сливались в прихотливые гроздья и почковидные сростки самоцветы: ярко-голубая в тончайших прожилках бирюза, отливающая восковым блеском цвета полуденного неба хризоколла, словно покрытые чёрным лаком, похожие на пузыри кипящего вара гетиты, треугольные грани головок аметистов и шарики халцедона. Гранаты, бериллы, малахит, самородки золота...
       Ильхан опустил девушку на пушистую, похожую на бархат поверхность. Перед глазами продолжали кружиться самоцветы, складываясь в нечто наподобие ковра, в причудливый узор которого вплетались события, люди, история и само время. Римма видела расцвет и смену земных цивилизаций, рождение и гибель планет, вспышки далёких звёзд, другие, неведомые человеку миры. Был ли в этом мельтешении какой-либо сакральный смысл? Постепенно, капля за каплей, входило в неё Знание. Смысл был не в прошлом и не в будущем, не в мечтах и не в результатах, не в рождении и не в смерти. Смысл был в самом течении жизни, где каждая песчинка и камушек занимали свое, предназначенное место, каждый листок и травинка вплетали неповторимый орнамент в общую картину мироздания.
      
       Лишь на третий день Максим нашёл украшенный самоцветами зал. Рыжие волосы разметались по чёрной бархатной поверхности. Девушка безмятежно спала.
       - Римма! Я нашёл тебя! Просыпайся, любимая! - Максим прикоснулся к волосам, похлопал по щекам, надел на палец колечко. Девушка села, непонимающе глядя на него.
       - Римма, пойдём со мной! - пытался достучаться Максим и вдруг увидел старика с раздвоенной бородой и угловатыми плечами.
       Старик неподвижно сидел у изголовья, и взгляд его льдистых глаз был безучастен.
       - Ильхан! Отпусти её, умоляю!
       - Разве я кого-то держу? Да меня ведь и в помине нет. Только ты спроси, хочет ли она идти с тобой, - проскрипел тот.
       - Римма, девочка моя, что он такое говорит, этот старик? Посмотри на меня, это же я, твой Максим, я пришёл за тобой.
       Римма повернулась, и он вдруг опешил, споткнулся на полуслове: это была уже не та Римма, которую он знал и любил. С ней произошли и продолжали происходить жуткие метаморфозы. Сначала в рыжие волосы медленно заползли белые змейки-прядки, и в одночасье поседела вся голова. Погасли яркие звёздочки веснушек, кожа начала съёживаться и собираться пергаментными складками, в некрасивый крючок вытянулся нос. А цвета неба глаза постепенно бледнели, гасли от тайного Знания и превратились вдруг в едва голубоватые льдинки. Перед Максом сидела глубокая старуха, эмген, и равнодушно взирала этими страшными глазами, постигшими вечность. От ужаса у него самого зашевелились на голове волосы, он заметался, не зная, куда бежать, что делать. Накинулся с кулаками на Ильхана. Но куда ему против духа горы и всего Нижнего мира!
       Несколько дней спелеологи и горноспасатели искали Максима Ковалёва в лабиринтах Громотухинской пещеры. В результате поисков было найдено скопление гидроксидов железа: рыхлый землистый ржаво-рыжий бобовник, увешанный лаково-чёрными гроздьями и каскадом сосулек, нежно-бархатные коньячных оттенков подушечки в трещинках стен, блестящие веера алмазно-чёрных и кроваво-рыжих иголочек. Словно стайка детей - бобы, горошины, коконы... Промышленного интереса ввиду его незначительного размера месторождение не представляло. Никаких следов парня, приметы которого можно описать, как кровь с коньяком, и сопровождающей его рыжеволосой девушки с голубыми глазами обнаружено не было.
       Громотуха, по-старому, Энзел-Ту - плечистая гора, по-прежнему влияет на климат, урожай и поголовье скота в окрестных землях. Иногда в толще горы слышится гул, напоминающий раскаты грома, и идёт по земле лёгкая вибрация. Старики говорят: опять кто-то духов потревожил... Но потом всё успокаивается.
       Недавно из-под горы выбежал родник и устремился в долину. В чистой прохладной воде цвета полуденного неба поблескивают на солнце редкие золотые песчинки.
      
      

    8

    Полячка Вк-4: Подарок   13k   Оценка:9.28*6   "Рассказ" Проза

      

    ВК-4: Подарок

       В начале августа Маринка приехала с родителями жить в Москву из маленького городка на Украине. И вот через три недели - первое сентября в столичной школе, где всё новое: ребята в классе, учителя, школьная программа...
       Каждый день мама встречала дочку после уроков. И почти каждый раз видела её в слезах. Вот опять по русскому тройка вместо желаемой пятерки. По литературе четвёрка, потому что Маринка говорит "шо" вместо "что", букву "г" произносит не звонко-радостно, а глухо, с каким-то кхэканьем, и частенько вставляет в речь украинские слова. И на физкультуре она стоит самой последней, потому что ростом не вышла, а в столовую ходит парой с самой высокой и толстой девочкой Леной, фамилия у которой Коровина. И над Леной, и над её фамилией все одноклассники смеются. И над Маринкой тоже...
      
       Учительница по математике Ольга Петровна в первый же день занятий решила проверить у ребят таблицу умножения. На цифру девять досталось отвечать Маринке. Третий класс она закончила с отличием, таблицу умножения знала назубок. Смело вышла к доске и зашпарила:
       - Девятью один будэ девять, девятью два будэ восемнадцать, девятью три будэ двадцать семь...
       Услышала редкие смешки в классе и остановилась, непонимающе глядя на Ольгу Петровну - ведь всё правильно, а ребята смеются.
       - Ну, продолжай, - подбодрила та. - Только говори не будэ, а будет.
       - Девятью четыре будэ, э-э, не будэ... - Маринка покраснела и еле выдавила из себя ответ, который потонул в общем смехе.
       - Нехорошо смеяться над одноклассницей, - строго сказала Ольга Петровна и громко стукнула по столу указкой. - Правильно отвечаешь, дальше! - обратилась она к Маринке.
       - Девятью пять... - девочка запнулась, боясь произнести предательское будэ, но без этого "будэ" итог умножения почему-то пропал из памяти, словно она его никогда и не знала. Опустила глаза и стала внимательно рассматривать носки своих новых нарядных туфелек.
       - Так сколько же будэ... ох, будет? - прервала затянувшееся молчание учительница.
       - Будэ сорок пять,- прошептала Маринка. Ответа никто не услышал: робкое хихиканье после учительского "будэ" теперь переросло в заливистый громкий хохот.
       - Ну что ж, садись, на первый раз четвёрка. И постарайся отучиться от украинских слов, а то и я скоро заговорю не по-русски, - с улыбкой добавила Ольга Петровна.
       Так с таблицы умножения и начались постоянные насмешки. Даже когда Маринка старательно выговаривала во время ответа слово "будет", кто-нибудь из класса громко выкрикивал "будэ". А на перемене подскакивали ученики из параллельного класса - "Девочка, ну скажи "шо"!
       Каждый вечер Маринка засыпала с тоскливым чувством страха, что завтра опять нужно идти в школу. В свой родной, и такой чужой класс.
       - Не хочу в школу, мне дружить не с кем, все надо мной смеются,- со слезами жаловалась она маме.
       - Не плачь, скоро и ты будешь говорить правильно. И друзей найдешь.
      
       - А почему ты с этой девочкой не подружишься? - спросила однажды мама.
       - С какой? - удивилась Маринка.
       - Которая сейчас сказала тебе "пока", - кивнула мама в сторону Лены, выходившей впереди них из школьной калитки.
       - Так она же Коровина, над ней все смеются! Как же с ней дружить?
       - А при чём тут фамилия? У Лены взгляд добрый, сразу видно, что она хороший человек, - убежденно ответила мама.
       Маринка даже надулась от возмущения. Ну как мама может быть такой непонятливой? Коровина - она и есть ... толстая! Когда садится, парта от неё к доске отъезжает! Даже Маринка не может сдержаться и потихоньку хихикает... Ест Лена за троих - всем детям в столовой наливают кашу в мелкую тарелку, а ей - в глубокую! И пьёт за двоих! Маринка всегда отдаёт ей своё какао с молоком, в котором плавает отвратительная пенка! А Лена... Лена за это угощает её половинкой булочки. Булочки мягкие, тёплые, с изюмом внутри... Чтобы поделиться такой, нужно быть о-очень добрым человеком - неожиданно подумалось Маринке.
       Но дружить всё-таки хотелось с кем-нибудь другим. Допустим, с Аней Сергеевой. У неё большие синие глаза в пушистых ресницах, короткая стрижка, как у взрослой. Сидит она с самым симпатичным мальчиком в классе Сашей Абрамовым. Аня смелая, весёлая, общается со всеми ребятами в классе. Маринке очень хочется быть на неё похожей. Она даже представляет себя на её месте. Будто это не Аня, а она, Маринка, лупит портфелем Сашку, или говорит девчонкам, кто будет стоять и держать резиночку, а кто прыгать... Но вести себя так же совсем не умеет...
      
       - Мама, а ко мне сегодня Аня подошла! - радостно выпалила Маринка, выбегая из школы.
       - Я очень рада! И о чём вы с Аней говорили?
       - Как-то мало говорили, - вдруг засмущалась девочка. - Она спросила, где я раньше жила... А ещё попросила у меня яблоко откусить...
       - Дала?
       - Дала... Только не откусить, я уж ей всё отдала, всё, что осталось...
       - Завтра возьмёшь на всякий случай два, - пообещала мама.
       Когда на следующий день Маринка на перемене достала из портфеля яблоко, к ней опять подошла Аня.
       - Укусить дашь?
       - Я тебе целое яблоко принесла, - Маринка протянула Ане то, что побольше.
       - Мне? - глаза у Ани стали круглыми от удивления.
       - Ну да! Мы же с тобой друзья!
       - Друзья? - ещё больше удивилась Аня и надкусила красный бочок. - Жалко, что ты теперь "шо" и "будэ" редко говоришь... А то смешно было!
       Аня уселась на парту и стала аппетитно хрустеть яблоком.
       - Знаешь, а у меня в воскресенье день рождения, - вдруг сказала она. - Хочешь, приходи!
       - Хочу! - задохнулась от счастья Маринка.- А куда приходить?
       - Ну, ты в Москве новенькая. Буду тебя около школы встречать, в двенадцать часов, - покровительственно ответила Аня.
      
       - Мама, пойдём Ане подарок выбирать! Она меня на день рождения пригласила! - Маринка потянула маму со школьного двора в сторону магазина.
       Сначала зашли в отдел игрушек. Куклы, плюшевые зайцы и медведи, настольные игры детям от трёх до десяти лет...
       - Мама, пойдём в другой отдел! Ане одиннадцать исполняется, она уже взрослая! - Маринка стала подталкивать маму к следующему прилавку.
       В канцтоварах тоже ничего не выбрали. Альбомы, карандаши, ручки, линейки - всё было обычным, не праздничным.
       В отделе сувениров на полках красовались подносы, вазы, стаканы... Маринка чуть не заплакала от разочарования, как вдруг увидела небольшой деревянный бочоночек с крышкой. И уже не могла отвести от него глаз. На золотом фоне были нарисованы чёрные листья и красные ягоды.
       - Мама, а он дорого стоит? Мы сможем его купить?
       - Сможем, мне он тоже очень понравился, - согласилась мама. - Как ты думаешь, для чего он Ане пригодится?
       - Я бы в него ручки и карандаши поставила, - задумчиво сказала Маринка, вспомнив, что у неё и то, и другое лежит в маленькой картонной коробочке.
       - А вдруг у Ани есть карандашница?
       - Ну, тогда в него можно положить иголки и нитки для урока труда... Давай купим быстрее, он такой красивый! Он обязательно понравится Ане!
      
       В воскресенье Маринка сразу после завтрака быстро сделала уроки и начала готовиться - надела нарядное платье, попросила маму завязать на хвостике пышный бант.
       - Ты меня к школе не веди, у нас никого родители не встречают и не провожают,- попросила Маринка. - Я сама дорогу осторожно перейду, по светофору, - пообещала она.
       - Домой ты должна прийти не позже шести часов! Помнишь, как нужно вести себя в гостях? - целуя на прощание дочку, спросила мама.
       - Помню, помню... Не класть в тарелку больше, чем съем, не брать с блюда последний кусочек... Ну, и это - не чавкать, руками не размахивать! Всё помню! - Маринка вырвалась из маминых объятий и скрылась за дверью.
       Хотя до школы было идти десять минут, выскочила из дома за полчаса до встречи и очень скоро уже была у школьной калитки. Часов у Маринки не было, и она начала медленно считать до шестидесяти, после каждой "минуты" рисуя ногой палочку на земле. Вот этих палочек уже набралось двадцать, потом ещё двадцать, ещё... А именинница не появлялась. Был самый конец октября, холодный порывистый ветер осыпал Маринку редкими каплями дождя. Девочка замёрзла и, чтобы согреться, стала бегать от калитки к школьному крыльцу.
       А вдруг она перепутала время? Или Аня сама перепутала... А может, дождя испугалась? Вот пролетит эта чёрная тучка и Аня появится... А вдруг день рождения не сегодня, а через неделю или месяц? Неужели ошиблась? Или Аня? Нет, Аня не могла...
       Мысли наскакивали друг на друга, путались и повторялись. И ни одна не приносила Маринке радости. Ей казалось, что ожидание длилось вечность, какое-то внутреннее чувство подсказывало, что Аня уже не придёт, но уйти она не могла, всё надеясь на что-то... Давно окоченели руки в тонких варежках. Девочка расстегнула несколько пуговиц пальто. Бочонок, завернутый в блестящую бумагу, сунула за пазуху, руки в карманы и продолжала мерить то шагами, то прыжками дорожку. Лишь когда зачастил беспрерывный дождь, и пальто стало тяжелеть на плечах, побрела к дому.
       - Что с тобой, тебя обидели? - испугалась мама, увидев промокшую дочку с бледным и расстроенным лицом.
       - Аня не пришла, - Маринка села на пол прямо у двери.
       - Как не пришла? И ты всё это время ждала? Но ведь уже два часа! - мама стала быстро раздевать дочку. - На тебе и платье мокрое, ну-ка, быстрее в постель.
       Мама укрыла Маринку толстым тёплым одеялом, принесла горячего чаю с малиной, надела на ноги носки с горчицей...
       - Не расстраивайся, доченька, может ты не там стояла, время перепутала? А может Аня приболела - видишь, какая погода на дворе, и отменилось день рождения, - ворковала мама. - Завтра в школе всё и узнаешь.
       Она нежно гладила дочку по голове. А та, согретая её любовью, разомлевшая от чая и жаркой тяжести одеяла, прикрыла глаза и словно убаюкивала себя воспоминаниями.
       Какие чудесные дни рождения устраивали ей родители! Папа красивым почерком подписывал пригласительные открытки, и Маринка раздавала их своим друзьям. Мама пекла два вкусных торта со сливочным кремом. Маринка любила помогать, пропитывать коржи сладким сиропом. Очень вкусными получались у мамы воздушные эклеры и маленькие бутерброды... Гости быстро съедали угощение, и начиналось самое интересное: шарады, конкурсы и викторины. Победитель всегда получал приз - маленькую куколку или машинку, блокнотик или большой карандаш. Даже проигравшему во всех играх мама умудрялась вручить милый подарок - за участие. А потом приходили родители детей и садились пить чай со вторым тортом... Так же весело проходили праздники и у её друзей. У московских ребят, наверное, ещё интереснее, засыпая, подумала Маринка. А она теперь не знает... Как жалко, что не знает...
      
       В понедельник Аня как ни в чём не бывало сидела за своей партой и тягала за чуб соседа Сашку. На перемене Маринка, пряча за спиной подарок, сама подошла к ней. Хотела поздравить с днём рождения, вручить бочонок, но под удивленным взглядом Ани вдруг смешалась, сказала, запинаясь:
       - Я тебя вчера около школы ждала, долго...
       - Ой! А я и забыла! У меня и так гостей много было, тебе бы места за столом не хватило! - смеясь, ответила Аня. - А ты что, и с подарком была? - она склонила к плечу голову и смотрела на Маринку с ожиданием и любопытством, и как будто пыталась заглянуть ей за спину.
       - Была, была... - Маринка от обиды не вымолвила больше ни слова, опрометью бросилась в класс, затолкала бочонок на самое дно портфеля.
      
       - Ну, что случилось у Ани? - обеспокоенно спросила мама, встречая дочку.
       - У неё и без меня было много гостей, - буркнула Маринка.
       Дома достала из портфеля подарок. Освободила от блестящей бумаги и поставила на стол. Положив голову на скрещенные руки, долго смотрела на красные ягоды и чёрные листья на золотистом фоне. Потом собрала из коробочки карандаши и поставила их в бочонок. Слёзы хлынули из её глаз...
       - Не плачь, - погладила её по голове вошедшая в комнату мама. - Понимаю, что тебе очень обидно... Не отчаивайся. Будут и у тебя верные друзья!
       - Уже есть! - вытирая рукавами слёзы, сказала Маринка. - Не нужно меня больше провожать и встречать. Я с Леной Коровиной ходить буду! Она в соседнем доме живёт. Ты, мамочка, права была. Лена очень хорошая! Она меня сегодня шоколадкой угостила, а я ей яблоко дала, то, второе... И вообще, я к ней сегодня в гости пойду! Вместе литературу будем готовить, шобы я не шокала...

    9

    Вера Замок из песка   17k   Оценка:10.00*4   "Рассказ" Проза

      
       Албанское жаркое солнце, запах моря, шум прибоя, и я в тени деревьев изучаю книгу В.Зеланда "Трансерфинг. Управление реальностью", иногда переводя взгляд на детей и пытаясь послать им мысленный сигнал перестать драться. "Перемещение из одной реальности в другую возможно благодаря энергии мысли человека, направленной на..." - Не успеваю дочитать, слышу крик сына:
       - Мама, Максим ключ проглотил!
       - Как проглотил, зачем проглотил?! - Вскакиваю со скамейки, бросаю книгу и несусь, сломя голову, на песок к детям.
       - Плюнь, плюнь ключ, тебе говорят! - Отработанным акробатическим движением подхватываю малыша под грудь, наклоняю его и начинаю ритмично трясти.
       - Ну-ка, давай! Вспомни, как мы плевались мишкиным глазом!
       - Мам, это не мишкин глаз, это ключ! Как он тебе его плюнет, он, небось, в горле застрял и торчит вперед! Ты ему рот открой, а я рукой попробую - она у меня маленькая! - Советует мой старшенький.
       - Какой еще рукой! - Выкрикиваю я и чувствую, что нервное напряжение достигло предела. В глазах возникает огромный железный стержень ключа на языке маленького Максимки. Да и не один - два стержня! Ключа-то два было! И ... брелок еще...
       - Ай да голова, Васек! Семь лет, а какая умница! Точно не плюнет! - поворачиваю Макса к себе. - Не проглотил ведь, правда? - спрашиваю у трехлетнего малыша. Тот смотрит на меня большими синими глазами. Молчит и моргает.
       - Дышит, точно не проглотил! - облегченно резюмирую я. - С чего ты взял, что он проглотил?
       - Ну, мы замок из песка построили, а я случайно наступил на него и половину сломал. Макс, как разорется! Я тогда из сумки ключ достал, дал ему поиграть, он успокоился. Потом отвернулся, повернулся, а ключа нет! Спрашиваю - где ключ? А он в рот тычет. Значит проглотил!
       - Ох, Васек! Ищи ключ в песке! Закопал он его, пока ты отворачивался-поворачивался, а я в книжку смотрела.
      - Куда ты его закопал? - Трясет теперь уже Васек Максимку, который все также непонимающе таращит глазенки то на меня, то на брата.
       - Ищите! Мы же домой не попадем! И что делать тогда будем?! - Чувствую, что подступает новая волна нервного тремора. - Спокойно. Найдем.
      
      
      Час ищем. Сколько это - много? Для тех, кто нежится на пляже - мало, для барменов, которые носятся с холодными напитками от бара к лежакам - целая вечность. Для солнца, видимо, тоже много. Оно за час успело стать из желтого оранжевым и закатиться наполовину за облако. "Что же будет, когда оно станет красным и совсем провалится в эту белую подушку? - Проносится мысль в голове. - Подушка.... Даже у солнца есть подушка, а у нас сегодня ее нет! Потому что мы в чужом городе, в чужой стране и без ключа от чужой квартиры! Мамочка!"
       - Мамочка, - повторяет за мной вслух Васек. - Я устал. Я есть хочу. Пойдем, поедим.
      Отвлекаюсь от археологической раскопки, поднимаю на него глаза. Худенький, лицо чуть румяное от первого солнца, глаза грустные, светлые, почти как у Максимки, но поменьше. Странно, грусти-то в круглых глазах малыша должно быть по идее больше, а я не замечаю в нем ее ни капельки. Личико свеженькое, пухленькое, улыбка до ушей: по-моему, ему нравится, чем мы сейчас занимаемся.
       - Терпи, сынок. Надо найти, пока не стемнеет, - равнодушно говорю я и продолжаю выкапывать огромную яму под правым крылом разрушенного замка.
       - Пойдем тогда другой ключ сделаем.
       - Где же я эту мастерскую найду?! - Падаю на песок, притягиваю к себе малышей, будто ищу защиту. Дети прижимаются ко мне - они, видимо, ищут того же. Что же делать? Человек, который сдал квартиру - в Москве. Тот, который передал ключи - иностранец: как ему объяснить по телефону проблему? Все-таки решаю позвонить обоим.
       - Алё, алё, Света! У нас проблема с вашей квартирой! Что? Автоответчик? Ммммм... Проблема в том, что потерян ключ. Перезвоните, пожалуйста, как сможете.
      Вторая попытка.
       - Дэн, хэлоу! Ду ю спик инглиш?
      Много непонятных мне слов и короткие гудки. Набираю еще раз. Короткие гудки сразу - без слов.
      Третий звонок мужу. Телефон не отвечает. Описываю вкратце ситуацию по смс. В ответ приходит сообщение. Но не от мужа. Подруга Лидка: "Как вы там? Уже почувствовали "комфорт" от отдыха в албанской квартире?" Следом смс от мужа: "Ты - мощная! Все решишь! Я в тебя верю!"
      У Максима проступают слезы:
       - Мама, амам.
      Мои слезы капают на голову малыша.
       - Мам, пойдем, в кафе. Там тоже плакать можно, - говорит Васек, единственный настоящий "мужик" в нашей компании. Я собираюсь как робот-трансформер, превращаясь из плаксы-ваксы во всемогущую супермамашу. Слюни в сторону! Мы и не с такими проблемами справлялись! И папа в нас верит! Пойдемте, сыночки, покушаем!
      
      
      Подходим в ближайшее кафе. Уже немного прохладно, но все же решаю присесть на улице. Во-первых, нет сил, чтобы идти, во-вторых, отсюда прекрасный вид на руины нашего песочного замка - есть надежда, что уроки трансерфинга дадут свои плоды, и ключ волшебным образом выпрыгнет на поверхность.
       - Мы будем пиццу и воду, - выговариваю я четко слова, будто это поможет понять официанту русский язык, и показываю пальцем в меню, выбирая самый дешевый вариант.
      Открываю сумку с Максимкиным багажом - постоянный спутник на прогулке. Что мы имеем? Два памперса, одно овощное пюре, одно фруктовое и маленький пакетик с соком. Неплохо. До ночи доживем. Открываю кошелек. Денег хватит на скромный ужин и дорогу до дома на такси. Как и планировала. Ах, и что больше не взяла?! Лучше бы ключ оставила под ковриком, чем деньги в самом дальнем углу шкафа.
      Телефон вибрирует. Опять Лидка: "Что молчишь? Пешком идешь, ответить не можешь? В следующий раз будешь знать и поедешь со мной на две недели в all inclusive, вместо своего эконома на месяц в Албании". Бросаю телефон на стол, переключаю внимание на детей.
      Они счастливы. Максим уплетает за обе щеки пюре из брокколи, Василий - томатный соус, размазанный по тесту. У одного вокруг рта зеленый овал, у другого - красный. Я не ем. И не пью. Все - детям. Смотрю на то место, где закопан ключ, гипнотизирую песочные руины и пытаюсь силой мысли вытянуть железку на поверхность. "Ну, давай же, миленький, целовать тебя буду, на руках носить, только вернись!" Закрываю глаза и уже вижу, как замок вырастает на глазах, песчинка к песчинке - в ускоренной обратной перемотке. Вот он уже во всей красе - стоит, рельефный, полукругом, а на самой высокой башне - он, ключ! Открываю глаза - ничего. Руины руинами. Вранье - весь этот трансерфинг. Глубокий печальный выдох.
       - Вы не подскажите, где у вас делают дверные ключи, - пытаюсь объяснить официанту свою проблему и изображаю в своей руке ключ, который открывает дверь. Официант машет головой, показывает на ресторан и уходит. Не понял. И как же с ними, албанцами, разговаривать?
      Собираю детей, вещи, возвращаемся на пляж. Людей уже очень мало. Проскальзываю между лежаками и пытаюсь угадать в отдыхающих европейцев. Как назло, слух улавливает только непонятную тарабарщину. Все же решаюсь подойти к пожилой паре:
       - Ду ю спик инглиш, рашн?
      Мотают головой. Пытаюсь объяснить на пальцах, как официанту, про ключ, дверь, песок и понимаю, что сама бы не догадалась на их месте, что имеется в виду. Опускаю грустно голову, беру за руки детей и тяну их по песку неизвестно куда. Знаю только, что где-то там, в том направлении стоит дом, в который я не могу попасть.
      Телефон всегда в руке. Набираю по кругу номера - Света, Дэн, муж. Автоответчик, сброс, не доступен. Дети начинают ныть, что устали идти. Падаем с ними на песок. Они начинают в нем копаться, мое подсознание все еще цепляется за уроки воображаемой действительности и рисует картину готового замка. Ключ, дом, ключ, дом, ключ... В голове отчетливо вижу их. Они есть, они здесь, они реальны, я верю в них! Открываю глаза - огромный песчаный пляж, почти нет людей и уже совсем не видно солнце. Оно спряталось за горизонт и засыпает: скоро совсем стемнеет.
      Телефон вибрирует. Лидка: "Не хочешь, не отвечай. Хотя мне ужасно интересно, что у тебя там за отдых, в Албании".
      Слезы наворачиваются, стараюсь взять себя в руки: какой пример для детей?! Слышу позади голоса. Неужели сработало? Неужели сейчас мне кто-то поможет? Вскакиваю с песка и резко поворачиваюсь. Разочарование. За нами огромная цыганская семья. Разговаривают громко, но ничего не разобрать. Они усаживаются кругом на песок и достают еду. Боюсь? И да, и нет. Слышала, они народ отчаянный, но и мы сейчас такие же, как и они! Без документов, с копейкой в кармане. Есть только надежда. На телефонный разговор и силу мысли.
      Поднимаю детей, выходим с пляжа. Уже почти совсем темно.
       - Мам, может, лучше с пляжа не уходить, тут хотя бы кроватки есть, - говорит умный Василий.
       - Может... - отвечаю я обреченно.
      Максим начинает капризничать, что хочет пить. Кручу головой - поблизости ни одного магазина. Заражаюсь детскими слезами. Они прячутся какое-то время в потайном кармашке, а потом внезапным напором выплескиваются наружу.
      - Мам, ну не плачь, купим попить, переночуем на пляже, а утром все сделаем. Я никогда на пляже не спал. И папе потом расскажем, а, мам? - успокаивает меня Василий.
       Плачу еще сильнее: уже от сентиментальности. Какой же у меня мальчик мужественный, как любит меня... А я?! Как же не досмотрела ключи от квартиры?! Закрываю глаза руками, вытирая слезы. В воображении все тот же замок - будто печать. Открываю глаза и вздрагиваю от неожиданности - передо мной интеллигентного вида старушка в аккуратной белой шляпке: маленькая, хрупкая, с легкими морщинками на лице и проникновенно светлыми глазами. Молча, смотрит на меня и по голове Максимку гладит. Я перестаю плакать, смотрю на нее.
       - У вас что-то случилось? - спокойно говорит она по-русски.
       - Да. - Не могу больше ничего из себя выдавить.
       - Не плачьте. У вас детки такие славные, они же расстраиваются.
       - Госоподи... Гос-по-ди! Как я рада Вас видеть, вы просто не представляете! - вдруг, вырывается из глубины моей души.
       - Значит, все-таки что-то случилось?
       - Случилось! Мы потеряли ключи, не знаем, как найти их, как поменять замки, как выломать дверь! Мы хотим домой, но не можем туда попасть, понимаете? У нас нет ключей, и никто, совсем никто нам не может помочь! Потому что именно сегодня, именно в это время дня никто из нужных мне людей не хочет воспользоваться своим телефоном и ответить на мой звонок!
      Перехожу на крик:
      - А мой муж, у которого случились внезапные дела, не поехал с нами сегодня, а приедет только завтра! И знаете что? Он думает, что я мощная и всегда со всем справлюсь! Но я не могу сейчас справиться, понимаете?! Я буду спать здесь, на пляже, как цыганка, потому что я не мощная, совсем не мощная! - Я опять закрываю руками лицо и начинаю плакать.
      - Ну-ну, успокойтесь. - Женщина меня похлопывает заботливо по плечу. - Все наладится. Меня зовут Надежда. Я здесь живу. Пойдемте, уже холодно, вы замерзнете.
       - Куда?
       - В такси. Я отвезу вас пока к себе домой, переночуете, а завтра решим все вопросы. Сегодня уже ничего не работает.
      Смотрю на детей, потом в голубые, добрые глаза незнакомки. Разве я могу принять решение не ехать? Когда угодно, только не сейчас. Она - мое спасение. Мы идем пешком до дороги, садимся в припаркованное у бордюра такси, и через пять минут мой нервный срыв дает о себе знать: я проваливаюсь в глубокий сон.
      
      
      
      Просыпаюсь от звука колоколов. Первое, что вижу - огромное французское окно от пола до потолка. Тело само приподнимается, чтобы помочь глазам разглядеть яркие цвета, пробивающиеся сквозь стекло.
       - Боже, красота какая! - не могу поверить своим глазам, бегу навстречу прекрасному.
      Балконная дверь немного приоткрыта. Выхожу на огромную террасу - по размерам, не меньше комнаты. И замираю в немом оцепенении. Чистая полоска голубого, ниже - лазурного, а еще ниже - зеленого. Небо, море, лес, - медленно доходит до меня. Даже рай представлялся не так живописно. Подхожу к балконным перилам. Понимаю, что дом на горе (море далеко внизу). Осматриваю гору справа - пушистый зеленый ковер с церковной золотой макушкой посередине. Как я здесь оказалась? А дети?!
       - Дети! - Кричу, что есть силы. "Давай же, очнись, наконец!" - Бью себя по щекам и начинаю восстанавливать цепочку событий.
      Ключи. Песок. Старушка. Вилла... Дети совершенно точно спали со мной!
      Бегу в коридор и открываю все двери, заглядывая в комнаты. Никого. Спускаюсь быстро по лестнице вниз и выбегаю на улицу.
      Вот они! Плещутся в бассейне в тени деревьев красивого большого сада!
      - Слава Богу, вы здесь! - расслабленно выдыхаю.
       - Мам, смотри, как тут здорово! - кричит Васек, уходит с головой под воду и снова выныривает. - Мам, да не бойся, тут мелко! Глубоко только в той части, мы туда не плаваем!
       - Так, быстро выходите, вытирайтесь и одевайтесь! Вы, почему без спросу в воде?!
      - Не волнуйтесь, я за ними присматриваю.
       Только сейчас замечаю недалеко от бассейна на зеленой лужайке в тени деревьев хозяйку дома. Она улыбается:
      - Вы не представляете, как я рада, что встретила вас! Только вчера молила Бога о маленьком человеческом тепле. И вот - в моем доме прекрасные, веселые малыши и молодая симпатичная мама. Воистину: верьте, молитесь и вас услышат!
       - Надежда, это вы - мой ангел-хранитель! У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность! - Беру полотенце, которое протягивает мне женщина, вытаскиваю маленького Максимку из бассейна и начинаю его вытирать.
       - Дети - это такое счастье! В них столько искренности, чистоты! Ведь мы все такими когда-то были. Куда это все уходит? - продолжает Надежда и делает философскую паузу.
       - Ваши дети, наверное, давно уже выросли?
       - Увы, у меня нет детей. Господь не дал, - лицо женщины становится грустным. - Да и муж умер год назад. Я совершенно одна.
       - Извините. - Я замедляю движения с полотенцем и смотрю на Надежду внимательнее. Одинокая женщина в албанских горах? Наедине со своей горечью и болью?
       - Ничего. Я привыкла уже к такой жизни. Ко мне приходят помощники по дому, я с ними беседую. И потом здесь очень красиво, есть христианская церковь, и дом я очень люблю. А вам здесь нравится? Вы у меня погостите?
      Я совсем перестаю натирать пушистую голову Макса и выпрямляюсь с мокрым полотенцем в руках:
       - Надежда, мне очень нравится ваш дом. И Вы... Вы тоже мне очень нравитесь! Я бы с удовольствием у вас осталась! Мне только надо поговорить с моим мужем, он как раз сегодня приедет. Сколько бы вы согласились взять за проживание семьи здесь на все лето?
       - Что вы, я не возьму с вас ни цента! Вы - мои гости! - Женщина внезапно просияла. - У вас будет в распоряжении весь последний этаж! И здесь, как видите, есть бассейн, а там - огромная территория для прогулок! - Надежда начинает оживленно жестикулировать руками в такт своему рассказу. - Пойдемте, я покажу вам замок! - Она торопливо идет к дому.
       - Замок?
      - Да, это старинный замок, мы купили его с мужем десять лет назад, отреставрировали и жили здесь вдвоем, пока он не умер.
      Только сейчас я обращаю внимание на каменный фасад и гербовую символику над большой деревянной дверью.
      Мы заходим в просторный коридор, поднимаемся по красивой каменной лестнице, отделанной мрамором, на верхний этаж. Надежда показывает комнаты, а я слышу звонок своего телефона, извиняюсь и спешу туда, где спала. Звонит мой муж.
       - Да, Олег, у нас все в порядке. Не ругайся, я тоже тебе весь вечер звонила! - Я снова вижу огромную террасу с чарующим видом и, не задумываясь, выхожу на нее.
      - У нас все хорошо, не волнуйся. Просто спала и не слышала звонок. - Втягиваю полной грудью воздух и зажмуриваюсь от удовольствия.
      - Олег, мы переезжаем, я пришлю тебе новый адрес по смс. И ничего не спрашивай - потом все объясню! Тебе здесь понравится! - Кладу трубку и вижу несколько смсок Лиды:
      "Олег мне рассказал, что вы потеряли ключи! Какой кошмар!"
      "Я тебе говорила, надо было ехать со мной на две недели в турецкий отель, а не на эту съемную квартиру не пойми куда!"
      "Надеюсь, вы не ночевали под открытым небом в вашем замке из песка?"
       Я расслабленно усаживаюсь в соломенное кресло, еще раз окидываю взглядом сказочно красивую картину, потягиваюсь, как только что проснувшийся довольный кот, и с улыбкой на лице пишу Лидке ответ: " Не поверишь, но мы и, правда, ночевали в замке из песка!"
      
      
      

    10

    Астролябия Вк4 - Один день из жизни   6k   Оценка:9.82*7   "Рассказ" Проза


       У подъезда обычного девятиэтажного дома стоял старик. Он был одет в теплый пуховик и закутан шарфом, на голове - шапка. Рядом с ним - мужчина средних лет в темном пальто, курил. Шел снег, падал большими хлопьями на землю, делая мир белым, тихим и уютным.
       - Ты все еще тут? - спросил внезапно старик.
       - Конечно тут, куда же я денусь? - ответил мужчина. Он потушил сигарету, взял старика под руку и повел его к магазину, находившемуся всего в нескольких шагах от дома. Старик некоторое время молчал.
       - А ты знаешь, я недавно упал. Прямо тут, около дома, - он усмехнулся.
       - Ну, надо же быть осторожнее, пап. Опять, небось, решил без своей палки выйти.
       - Раньше я без палки ходил и никогда не падал! - медленно проговорил старик, поскользнулся и крепко вцепился в руку сына. Зазвонил мобильный телефон, мужчина ответил. Звонили по работе, срочно требовалось провести встречу, клиенты хотели именно его, как специалиста, лучше всего разбирающегося в вопросе.
       - Серега, проведи сам. Я сейчас не могу никак.
       - Без тебя они отказываются!
       - Скажи, что я заболел, соври, что ты как первый раз. В следующий раз с ними встречусь!
       - Что ты там делаешь-то, совсем никак не отказаться? - мужчина взглянул на своего отца. Тот, казалось, не прислушивался к разговору, бормотал что-то себе под нос.
       - Не отказаться, все, давай, - мужчина отключил телефон, - пап, чего тебе надо купить-то?
       - Молоко кончилось, надо еще сыра и хлеба...Я и сам мог бы сходить, - внезапно сменил он тему, - тебе надо работать, тебя там ждут.
       - Обойдутся, один день потерпят. И вообще, не хочешь нас напрягать - переезжай к нам, нам так будет удобнее. Я тебе сто раз говорил.
       - Я тут уже привык. И к Настасье ближе, - старик вздохнул, - как там Лиза и дети?
       - Приедем к тебе на днях, они стихи разучили в школе, хотят тебе рассказать. Ждут, когда лето настанет, чтобы в деревню поехать.
       - Летом это уже без меня! - отмахнулся старик.
       - Как это без тебя, куда ты собрался-то?
       - Куда, куда. К Настасье, - мужчина придержал дверь магазина. Они вошли, взяли корзинку.
       - Тьфу ты, опять за свое.
       - Думаю, последний раз с тобой сегодня видимся, - ответил старик, и положил в корзину бутылку молока.
       - Ты так каждый раз говоришь, ты еще всех нас переживешь. Картошка нужна тебе, нет?
       - Нет, у меня еще осталась, - отмахнулся старик, - вы не переживайте, меня там Настасья встретит. Она давно меня ждет.
       - Что там тебе еще нужно? - мужчина сердился на своего отца за такие разговоры. За разговоры и за упрямое нежелание переезжать или хоть как-то улучшить условия проживания. Он все время твердил, что ему так больше нравится, а к новомодным игрушкам он не привык и привыкать не собирался. Стариковское упрямство.
       - Ты на меня не злись, я тебе серьезно говорю. Там у меня в шкафу припрятано кое-что, заберешь себе, там на полке, где мать прятала конфетки от тебя в детстве, помнишь? - сын не ответил. Положил в корзину крабовые палочки, отец их очень любил, но считал излишеством, поэтому сам никогда не покупал. Пошли на кассу.
       - Помнишь? - не отставал старик.
       - Помню, помню, я этот ужасный средневековый шкаф. Что ты там припрятал? Еще конфет?
       - Я уже не помню, - улыбнулся старик, - а ты молоко взял?
       - Взял, взял, - пока сын расплачивался, отец отошел чуть в сторону, осмотрелся по сторонам.
       - А ты тут еще? - спросил он, оглядываясь по сторонам.
       - Тут я, тут. Куда я денусь, - сын взял его под руку.
       - А я упал недавно, прямо тут, около дома.
       - Пошли, папа.
       Мужчина привел отца домой. В двухкомнатную квартиру, не ремонтировавшуюся еще с советских времен, со стершимся паркетом и выцветшими обоями. Приготовил ему еды на несколько дней, они посмотрели телевизор, какую-то очередную передачу со звездами. Отец предложил выпить, но сын отказался - за рулем. Старик выпил сам. Вечером мужчина засобирался домой.
       - Спасибо за все тебе.
       - Ты для меня больше сделал, - ответил сын. Старик отмахнулся.
       - То меня долг обязывал, а тебя ничто не обязывает. Мог уйти на работу, дать мне денег и уйти.
       - Что за ерунда, - сын обнял отца. - Мы на выходных приедем.
       - Приезжайте, конечно. Только чует мое сердце, видимся с тобой в последний раз. Ты не держи обиды, в шкафу там тебе...
       - Папа, не начинай.
       Мужчина вышел из дома, где жил отец. Жил с тех пор, как они переселились сюда после его рождения, и никак не хотел переезжать в новую квартиру, которую купил сын в престижном районе и с евроремонтом. Сердце защемило, что-то уж очень старик настойчив был по поводу последней встречи. Мужчина сел в машину и уехал, решив, что позвонит отцу завтра с утра.
       - Ты тут еще? - спросил старик, закрыв за сыном дверь.
       - Тут я, тут, горемычный мой, - из соседней комнаты вышла Настасья, жена.
       - Ну что, пойдем что ли. Или еще прихорашиваться будем?
       - Ты и так хорош, как не взгляни, - Настасья взяла своего мужа за руку.
       - Подожди, проверю заначку, - старик подошел к шкафу и, среди постельного белья, нащупал сверток. Десять тысяч рублей, семейное фото и письмо, которое он давно уже написал. Все в порядке.
       - Ладно, чего тянуть-то, пошли. Там уж всяко не хуже, чем здесь, - Настасья улыбнулась ласково, как только она умела. Они, взявшись за руки, пошли по дороге вдоль пшеничного поля. За лесом, по правую руку, начинался рассвет.

    11

    Сиделка Вк-4 Нуволера-Нуволенто   13k   "Рассказ" Проза

      Ураган загудел в горах. Чуть позже налетел на посёлок с густым снегопадом. Огромные хлопья летели к морю, почти не касаясь земли.
      Редкие прохожие, преодолевая напор ветра, с трудом продвигались по улице, цепляясь за всё, что казалось надёжным: кусты, заборы, перила, столбы.
      В теплой небольшой квартире после обеда остались старые да малые: бабушка и семь белокурых внуков мал мала меньше. Стол придвинули к большому окну, уселись пить чай с тортиком и наблюдать это нередкое крымское природное явление. Нередкое, но каждый раз эмоциональное и завораживающее своей мощью.
      - Мы с вами, как герои из сказки "Коза и семеро козлят", - подтягивая ворот шерстяного свитера повыше, заметила вечно зябнущая рыжеволосая бабушка Вера. - Ваши родители ушли и наказали никому не открывать и никого не впускать в избушку. Но, уговор, - предупредила она, заметив оживление в глазах старших двенадцатилетних внуков: рыжеволосого Кирилла и его кузины длинноволосой красавицы Кати, - не начинайте скакать по квартире.
      - Бабушка! Расскажи нам что-нибудь, - попросила девятилетняя Ксения.
      - Идёт, - согласилась Вера, прикинув, что это ей дешевле обойдётся, и задумалась, пытаясь накрутить на палец короткие волосы, - что же вам рассказать? А вот, хотя бы эту историю. Вы, конечно, знаете, что мы с вашим покойным дедушкой Петей много лет прожили в Италии.
      - Знаем. Бабушка, а он хороший был? Наш дедушка Петя? - повторила чьи-то слова кареглазая семилетняя Кристина.
      - Хороший, внуча. Очень хороший. Мне повезло, что он был моим мужем, - грустно ответила Вера и задумалась.
      - И дальше что было, бабушка? - мудрая девятилетняя Лера сделала большие укоризненные глаза сестре и вернула рассказчицу в действительность.
      - Уехали мы туда, как говорится в сказках, счастья и удачи искать. Счастье у нас с ним было одно на двоих, и его мы взяли с собой, а удача с некоторых времён куда-то подевалась. За нею мы и поехали. Прибыли в чужую страну. Горы у них похожи на наши Крымские, такие же красивые. Зимой они голубые, летом зелёные. Города там богатые: дороги широкие ровные, дома невысокие уютные, деревья диковинные. А самое сложное - язык незнакомый. Пришлось втягиваться. К домам и деревьям привыкли, язык учили долго. Постепенно нашли работу - я сиделкой в богатом доме при старой синьоре Доменике, ваш дедушка - рабочим на стройке.
      Владелец фирмы, куда попал Пётр, предложил ему устроиться в одной из комнат строящегося дома. Так хозяин одним выстрелом убил двух зайцев: жильё работнику обеспечил, и объект поставил под охрану. Старенький холодильник, телевизор и кое-какая мебель всегда найдутся у состоятельных людей. Зарплату владелец постоянно недоплачивал, по-видимому, таким образом брал за съем квартиры.
      Семья, куда я вошла сиделкой, не возражала познакомиться с моим мужем, и в ближайший выходной ваш дедушка был представлен всем домашним синьоры Доменики. Он, как говорится, пришёлся ко двору и ему разрешили приходить раз в неделю в гости. Я ухаживала за старушкой круглые сутки, без выходных, но ради одного этого дня терпела золотую клетку, в которую влезла добровольно.
       С тех пор каждое воскресенье начиналось одинаково: без пяти минут десять Пётр подходил к калитке зелёного дворика и звонил. Внутри дома, на втором этаже, со звонким лаем срывался со своего коврика и бежал на балкон показать, кто в доме хозяин, маленький кобелек Тими:
      - Зав, зяв, зяв! - получалось звонко у Тими.
      Во дворе под балконом от этого лая просыпался его подчинённый, огромный кобель породы водолаз, Тоби:
      - Бав, бав, бав! - гремел, как из бочки, Тоби, поддерживая вышестоящего "генерала".
      - Ciao, Pietro!!! - полная и круглолицая Эрика, свояченица дочери старой синьоры, с утра уже была на кухне и выглядывала в окно первого этажа.
      - Buongiorno, signior Petro! - уважая в Петре инженера, по-своему здоровался из-за спины Эрики её муж Джузеппе.
      - Привет, папочка! - я радостно махала рукой из окна третьего, высокого чердачного этажа. - Чердачного - это не значит, что мы с бабулей жили на чердаке. Там, под двумя скатами крыши, были обустроены две светлые комнаты с окошками в небо, туалет с душевой кабиной. Часть большой комнаты была отведена под кухню.
      К приходу Петра я старалась завершить утренние дела: старушка поднята, умыта, одета, накормлена и усажена в кресло под оконцем. Спальни убраны. На мне лёгкое летнее платье и воскресная праздничная причёска.
      За забором довольный муж ответно приветствует меня. Он в светлой одежде - высокий, стройный, красивый.
      На балконе, где прежде зявкал пёсик Тими, появляются дочь старушки: стройная шестидесятилетняя Виттория с мужем Анжело.
      Стройность Форм Виттороя поддерживала бассейном, тренажёрным залом и строгой диетой. На чашечку кофе бралось пол кофейной ложечки сахара.
      - Buongiorno Pietro! - приветствуют они вашего дедушку и нажимают кнопки.
      Калитка открывается. Эрика держит Тоби за ошейник, а гость стремглав пробегает дворик и скрывается за входной дверью.
      Мягкий и вежливый Пётр нравился всем в семье, а престарелой синьоре больше всех. Он входил в комнату, здоровался, присаживался на диван рядом с Доменикой, и они принимались говорить о новостях за неделю, я сидела рядом и переводила. У меня для занятий языком времени свободного было больше. Вежливо уделив гостю внимание, старушка отпускала его, а сама принималась перечитывать свою старую потрёпанную, но, видимо, очень любимую Библию.
      - Я, мамочка, уже на новом месте живу, - сообщил как-то в июне Пётр.
      - Да? И где же? - заинтересовалась я.
      - Называется посёлок Нуволенто.
      - Рассказывай. Я должна знать, где ты обитаешь. Попробую отпроситься на твой день рождения и приехать в гости, - нашла я причину вырваться из "клетки" на свободу хотя бы на время.
      - Надо сесть на синий автобус в Брешии. На подъезде, через полчаса езды, ты сначала увидишь щит с названием поселка, потом клумбу, потом будку телефона-автомата и тебе выходить. От остановки, перейдешь дорогу по мосту, увидишь улицу Рима, она подходит острым углом к основной трассе и найдёшь строящийся дом - дал кроки маршрута Пётр.
      Цель есть. Нужно готовиться. За неделю до намеченной даты спросила разрешение у Виттории. Она не возражала. Традиционно посидеть с бабушкой несколько часов вызвалась Эрика, очень терпеливая и спокойная женщина. За ту помощь, которую она мне часто оказывала, я её называла "Матерью Терезой". На что та, смущенно улыбаясь, отвечала:
      - Не преувеличивай!
      Подошёл долгожданный день. С утра уже было жарко. После обеда, как всегда, накормила и уложила в кровать старушку, и попрощавшись по телефону с Эрикой, я побежала к поезду. Легкие голубые брючики, белый открытый топ, удобные босоножки и пол дня свободы! Ощущение более чем праздничное, после долгих одинаковых дней.
      12 июля все православные мира поминают двух святых Петра и Павла, а я в этот день всегда поздравляла с днём рождения моего Петра. Прихватив закуску, выпивку и подарок, прибыла в Брешью. На автовокзале нашла нужный мне синий автобус, вошла и попросила водителя подсказать, когда будет Нуволенто.
      Еду. Всё внимание дороге, новой, незнакомой и потому очень интересной. Спустя полчаса на обочине вижу щит, на нём крупными буквами написано "Нуволенто", под названием нарисованы очки, ниже какой-то текст, который без словаря не разберёшь. Я конечно же не разобрала, но, увидев после щита клумбу и будку телефона-автомата, поняла - приехала. "Так! Мне выходить. Через десять минут увижу Петра",- радуюсь мысленно и иду на выход, но водитель останавливает меня:
      - Синьора! Это Нуволера. Нуволенто будет следующее.
      Возвращаюсь на своё место, подумав:
      "Наверное, у них этих щитов, клумб и будок по дороге понатыкано, только они знают, сколько!"
       Проехала ещё одну остановку, вышла в Нуволенто, увидев на обочине обычный дорожный знак, без всяких очков, клумбы и телефонной будки. Не нашла ни моста, ни улицы под острым углом. Со смутным подозрением, что запуталась, зашла в местный бар поинтересоваться нужным мне адресом.
      - Улица Рима? - повернувшись задумываются местные остряки, опираясь спиной о барную стойку. - У нас нет такой улицы. Но зато есть площадь Рима. Подходит? А вот в соседнем поселке Нуволера есть улица Рима, но у них, к сожалению, площади со столичным названием нет. Выбирай!
      Увидев, что я не смеюсь, огорчаются неоцененной шутке: "Менталитет другой! Иностранка!". Они отворачиваются и опять утыкаются в свои стаканы.
      Благодарю за ответ. Под жарким солнцем июля с тяжёлым пакетом в руке ползу на площадь Рима. Там меня ждёт церковь, магазины и будка телефона-автомата, а муж - нет. Что же делать? Понимаю, что запуталась вконец. В расстроенных чувствах усаживаюсь на лавочку под деревом поразмышлять и перекусить. Нащупала в пакете пару персиков. Задумчиво надкусила один: "Тьфу ты, чёрт! Незрелый! Ещё одна неприятность, мелкая, но все же! Проблема покрупнее - как найти в этом незнакомом посёлке моего Петра?" И тут мой взгляд останавливается на телефонной будке:"Нужно спросить у Виттории!"
      - Мой муж не звонил? - предварительно подготовив фразу из словаря (в первый год я его всегда брала с собой в дорогу), сосредоточенно выговариваю слова.
      - Звонил! Спрашивал, где ты? Сказал, что сидит на лавочке и ждёт тебя на остановке в Нуволенто, - как всегда доброжелательно ответила Виттория. Какие комментарии добавляются по окончании разговора - зависит от индивидуума.
      Энергично возвращаюсь на остановку в Нуволенто и не нахожу ни мужа, ни лавочки.
      "Может быть, этот посёлок длинный и у него две остановки? Наверное, я вышла не там!? - с тоской думаю я, вытирая пот со лба. - Но уже ясно, что мы потерялись".
      Время уходит. Мне пора возвращаться. Сажусь на обратный автобус. Только успеваю закомпостировать билет и устроиться в кресле, как вижу на следующей остановке у щита с очками, клумбы и будки, в рабочей заляпанной одежде стоит мой Пётр.
      - Оба-на! - удивлённо восклицаю я, и бегу на выход.
      Прошу водителя остановить здесь, в Нуволере.
      - Привет! Наконец-то! - радуюсь мужу.
      - Привет! Где ты была? - недоумённо спрашивает Пётр.
      - Приехала из Нуволенто, а этот поселок называется Нуволера.
      - Не может быть! - сомневается муж. - А на том щите, что написано?
      - Это рекламный щит, а не дорожный знак. Там, наверное, очки рекламируют. Если бы было написано "Рим", то ты бы подумал, что в Риме живёшь?
      - Ну, нет! На счет Рима, я бы засомневался! Надо же, как я повёлся на рекламу! - смутился Пётр.
      - Ну, побежали! У меня осталось полчаса.
      Бежим по дороге, обмениваемся впечатлениями приключения и вдруг:
      - Ребята! Вы русские! Боже! Я сто лет не слышала русскую речь!
      Восторги на родном языке адресовались нам, мы оглянулись. К ограде одного из домов подбежала женщина среднего возраста. Подошли, познакомились. Рая из Ростова-на-Дону. В Нуволере работает сиделкой при больной сумасшедшей старухе. По обрадованному лицу видно, что ей необходимо с кем-то поговорить на своём языке. Это чувство развивается у всех сиделок, которые работают в чужих домах сутками без перерывов и выходных. Зависимое положение и незнакомый язык угнетают.
      - Рая! Для твоих ста лет ты неплохо сохранилась! - делаю ей комплимент и добавляю, - извини, мы очень торопимся. Да и я мужа тоже не видела с неделю, не успела наговориться с ним. У нас сейчас намечено одно мероприятие: поздравление с днём рождения и осмотр его нового местожительства. Потом я уеду, и вы поговорите. Хорошо?
      Дальше события можно описать глаголами: прибежали, посмотрели, открыли, налили, хлебнули и побежали обратно ловить мой синий автобус.
      Ночью около десяти счастливая я вернулась на место службы. Только тридцать минут из всего времени были нашими, но какими романтическими они были!
      На следующий день, за традиционной чашкой кофе, подруги Виттории подробно расспрашивали у меня все детали нашего приключения.
      - Потерялись! Нашлись! Ты подумай!!! - восклицали они.
      - А я в этот момент заехала домой на пять минут, - рассказывала Виттория. - Тут звонит Петр. Выслушала его. Только взялась за ключи уходить - звонишь ты.
      
      - Нужно ли объяснять, сколько раз я благодарила Витторию за оказанную нам помощь?! - воскликнула довольная рассказчица. Её увядающее лицо светилось радостью от приятных воспоминаний, как будто она снова побывала в том посёлке, под жарким солнцем, рядом с близким человеком. - Вот такая история произошла у нас с дедушкой в Италии лет двенадцать назад.
      - Бабушка! А почему вы не созвонились по мобильникам? - спросил с недоумением смышленый Кирилл.
      - Телефоны у нас появились немного позже, когда наша удача приумножилась.
      2012 год.

    12

    Ляля Вк-4. Кукла   12k   Оценка:7.49*6   "Рассказ" Проза


    Кукла

      
       - Мама, ну, купи куклу, ну, купи! - маленькая девочка тащила и тащила невысокую худенькую женщину в сторону отдела с яркими красивыми игрушками.
       Марина проводила их долгим взглядом и, неизвестно по какой причине, повернула в отдел с игрушками. Ей стало смешно. Уже четвертый десяток, ни семьи, ни детей. Так зачем она пришла в этот отдел?
       - Мама, мне вот эту, - и девочка упрямо потянула мать в сторону витрины с большими и очень дорогими куклами.
       - Нет, солнышко. Мы не можем купить эти куклы. Давай посмотрим что-нибудь попроще.
       - Не хочу попроще. Хочу эту, - и девочка взялась за край платьица богато одетой куклы с лицом, словно вылепленным из фарфора, и прекрасными, очень похожими на настоящие, волосами.
       - Надя, - жалобно простонала мать, - отпусти сейчас же куклу. Не дай бог, уронишь. Нам же век с магазином не расплатиться.
       - Нет, я хочу эту, - настаивала упрямица.
       - А она не хочет идти к тебе домой, - вдруг вырвалось у Марины. Девочка от неожиданности отпустила край кукольного платья и внимательно, как умудренная жизненным опытом женщина, посмотрела на Марину.
       - Почему не хочет?
       - Я это вижу по глазам. Посмотри в ее глаза, разве ты не видишь, что она сейчас заплачет?
       Девочка приблизилась к кукле вплотную и пытливо вгляделась в пластиковые кружки глаз.
       - Разве ты не хочешь пойти со мной? - жалобно спросила она куклу. - У меня дома живет старый мишка, кукла Соня и много-много разных игрушек. Ты с ними подружишься. Пошли, ну, пошли же, - девочка ласково погладила куклу по шелковистым волосам и опять взялась за краешек расшитого кружевами платья.
       - Надя, - отчаянно простонала несчастная мать, - сейчас же отпусти куклу!
       Девочка смахнула маленькой ладошкой набежавшую слезу и отпустила, наконец, куклу. Обрадованная мать потащила упрямое дитя из отдела, опасаясь приступа новых симпатий к другим куклам или плюшевым зверушкам. Они ушли, а Марина осталась. Как зачарованная смотрела она на приглянувшуюся девочке куклу. Потом подошла к ней поближе и взялась за краешек ее платья.
       Дома, оставив сумки в прихожей, Марина бережно распаковала куклу и посадила на диван. Издалека могло показаться, что на диване сидит настоящая девочка. И Марина почувствовала, что в доме стало уютней и теплее , словно тронул ее кто легонько за руку и прошептал ласковые слова на ушко. Одно мгновение и все. Одно коротенькое мгновение.
       С той поры она полюбила сидеть рядом с куклой. Смотрит ли телевизор, вяжет ли - кукла всегда рядом. Так и сидят бок о бок, как родные.
       Но однажды Марине приснился сон. Странный, пугающий сон. Там, в этом странном сне, ее кукла ожила. Она повернула кудрявую головку, строго взглянула на сидящую рядом с ней Марину и произнесла:
       - Не то, Марина, ты делаешь. Не то. Разве можно прожить всю жизнь рядом с куклой? Разве это разумно?
       - А чего же ты хочешь от меня? - спросила куклу удивленная житейской мудростью последней Марина. - Разве тебе плохо рядом со мной?
       - Рядом с тобой мне очень хорошо, но вот хорошо ли тебе прятаться от жизни? - на этих словах Марина проснулась
       - Ерунда, - невесело подумала она. - Приснится же такая ерунда! - но сон из головы не шел. По дороге на работу, за работой, и по дороге домой Марина раздумывала над словами куклы. Почему же она, Марина, так и не сумела устроить свою жизнь? Впрочем, ответ прост. Устраивать жизнь ей было не с кем. Собой Марина, вроде, и неплоха, но и очень хорошенькой ее не назовешь. Так, серая мышка. На работе мужчин мало, да и те давно женаты. А если кто и холост, так за него замуж никто не пойдет: или пьет безбожно, или бабник отпетый. Вот и маются бабенки в житейской пустоте. Обнимают по ночам горячие от слез подушки. Разве Марина одна такая? У них, почитай, половина конфетного цеха, в котором она работает, бедуют в одиночестве. Нет, некоторые, кто порисковей, конечно, рожают для себя любимых, но Марина из робкого десятка. Да и как одна вытянешь ребенка? Родные у нее есть: две тетки да трое двоюродных братьев. Но они словно чужие. Редкие звонки да поздравительные открытки к Новому Году. Вот и все их общение.
       Добравшись после работы до дома, и немного посуетившись на кухне, Марина присела перед телевизором на привычный диван и посмотрела на красивую куклу.
       - Вот ты, красавица, живешь на всем готовом. Сделали тебя, одели, как принцессу. Потом я купила, а ты мне, между прочим, немалых денег стоила. Посадила тебя на этот диван, и сидеть теперь тебе здесь до самой моей смерти. Чем плоха такая жизнь? Ни забот, ни хлопот. Так зачем же ты мне душу бередишь? Разве я без тебя не понимаю, что проживаю жизнь пустым листком, на котором ни толковой строчки, ни красивого рисунка. Только такой уж уродилась. Я давно с этим смирилась и ты - смирись, - Марина погладила куклу по голове и успокоилась.
       Сон начался с дождя. Марина попала под дождь. Да нет, пожалуй, под самый настоящий ливень. Она шла по мостовой почему-то совершенно босая, и вода доходила ей до щиколоток.
       - Заболею, - горестно думала Марина во сне. - Точно, заболею.
       - Не заболеешь, - сказала ей кукла, стоящая на первой ступеньке Марининого подъезда. - Я тебе не позволю заболеть. А у нас гости, так что поторопись. Как войдешь в квартиру, сразу же иди в ванную. Приведи себя в порядок и накрой на кухне чай.
       Словам куклы Марина не удивилась. Послушно исполнила все ее приказания и вошла в комнату. Там, на кресле, стоящим у самого окна, сидел симпатичный мужчина и весело улыбался Марине.
       - Вот, - сказала кукла. - Как и обещала. Наш гость. Его зовут Женя. Правда, симпатичный?
       - Симпатичный, - вслух произнесла Марина, а про себя до полного смущения удивилась присутствию мужчины и решительно не представляла, что говорить дальше.
       - Это мой знакомый. Он работает на той самой фабрике, где меня сделали. Мы виделись несколько раз, пока меня доводили до полной готовности. Последний раз, когда меня упаковывали. Не так ли, Женя?
       - Правда, - ответил симпатичный мужчина и посмотрел Марине прямо в глаза. - Я давно работаю на этой фабрике. Привык уже. Столько этих кукол перед глазами проходит.
       - И со всеми вы дружите? - иронично спросила Марина.
       - Да, нет. До сих пор, как-то не приходилось. У вас, видимо, очень необычная кукла. Не как все.
       - Это точно, - произнесла Марина, гордо взглянув на любимицу. - Она у меня не как все.
       - Ну что же, - вздохнув, произнес мужчина, - мне пора.
       - И чая не попьете?
       - Некогда. Меня дома ждут.
       - Жена?
       - Жена и дети. Их у меня двое.
       Марина опустила голову и чуть не разрыдалась. Что за дурная кукла. Ну, зачем так издеваться над собственной хозяйкой? Зачем пригласила в гости женатого мужчину? Зачем? Уж, не в любовницы ли ее сватает?
       - А хоть бы и в любовницы, - громко произнесла кукла, когда дверь за Женей закрылась. - Хоть бы и в любовницы. Уж лучше так, чем одной.
       - Замолчи! - впервые повысила голос Марина на предприимчивую игрушку, - не твое дело, с кем я и как. Будешь и дальше влезать в мои дела, я выкину тебя на помойку.
       Кукла сразу затихла, и Марина проснулась в слезах.
       День прошел в рабочих тяготах и заботах, но весь этот день Марина думала только о кукле. Ей не хотелось возвращаться домой. Она стала страшиться снов.
       Куклу с дивана Марина убрала, запрятав ее в самый дальний угол комнаты, предварительно завернув в старую, отслужившую свое, занавеску. Диван сразу опустел, и в комнате поселилось уныние. Теперь Марина смотрела телевизор в гордом одиночестве и постоянно оглядывалась на заветный угол. Туда, где отныне жила ее кукла. Видеть сны по ночам Марина перестала. Ночь за ночью ей снилась пустота, точнее, ничего не снилось. Но в целом, ей стало намного хуже. Настроение постоянно портилось, а на глаза сами собой набегали слезы. Через неделю таких мучений кукла вернулась на прежнее место. Вместе с ней вернулись и сны. Яркие, необычайно реалистичные, они затягивали Марину в свой бездонный омут, делая жизнь лишь жалким приложением к снам.
       В следующих снах кукла вела себя достойно. Наказание послужило неплохим уроком. Они пили вместе чай, ходили прогуляться в ближайший к дому парк и катались на автобусе. Во снах люди не обращали на игрушку ни малейшего внимания. На то они и сны. И Марина была совершенно счастлива. Через месяц кукла вернулась к прежним привычкам, и в одном из снов в их доме опять появился гость, но теперь уже другой. Женя, видимо, получил отставку, как не прошедший смотрины. Этот другой был немного старше Жени, но имел неоспоримое преимущество, он был холост. Правда, до этого, как выяснилось из беседы, он дважды был женат, но кто же в его годы не был ни разу женат? Он же мужчина. А на них всегда спрос. Марина злилась на куклу, мужчина ей не нравился, но сделать ничего не могла. Ругать куклу при мужчине постеснялась. На следующую ночь в ее квартире был уже другой гость. Марина не сдержалась и прямо при госте взяла сопротивляющуюся куклу на руки и выставила ее за дверь. Туда же вскоре отправился и гость. Всю последующую неделю противостояние Марины, куклы и ее гостей продолжалось почти без передышек. Утром Марина просыпалась с чувством такой усталости, словно не ложилась спать совсем. И тогда Марина решилась. В воскресенье она взяла противную куклу, которую уже начала изрядно ненавидеть, положила красотку во вместительную хозяйственную сумку и отнесла ее в мусорный контейнер. В сам контейнер куклу бросать не стала, жалко, бедолагу. Но, обойдя мусорку несколько раз по небольшому периметру, Марина выбрала место получше и посадила туда свою куклу. Она не сомневалась, что куклу быстро приберут к рукам. Так что, для самой куклы все сложиться наилучшим образом. А Марине пора отдохнуть от ярких снов и постоянной нервотрепки.
       Дома Марина облегченно вздохнула и отправилась попить на радостях чайку. Она досматривала какой-то скучнейший фильм, когда в ее дверь позвонили. Марина никогда не открывала дверь, не взглянув предварительно в глазок. За дверью стоял незнакомый мужчина.
       - Вам кого? - задала Марина через дверь традиционный вопрос.
       - Скажите, - спросил мужчина, - это не вы оставили куклу рядом с мусорным контейнером? - и Марина увидела у него в руках свою куклу. - Мне женщины из вашего подъезда сказали, что видели, как вы пристраивали ее в мусорке.
       Марина мгновенно открыла дверь.
       - Заходите, - сказала она в дверной проем. Мужчина охотно воспользовался ее приглашением и через пару минут уже пил чай на Марининой кухне. Кукла сидела на стуле рядом с ними. У Марины возникло смутное ощущение, что вся эта ситуация, как под копирку, повторяла ее прежние сны.
       - А зачем вы принесли эту куклу? Раз я оставила ее у контейнера, значит, она мне больше не нужна.
       - Так вот я и хотел спросить, можно ли мне забрать ее для своей племянницы?
       - Конечно, забирайте,
       При этих словах Марины кукла моментально шлепнулась на пол.
       - Похоже, ей не очень-то хочется вас покидать, - пошутил мужчина. - А вы, я смотрю, живете совсем одна. Вон, полочка почти отвалилась, как бы не зашибла.
       - А вам-то что?
       - Да, я тоже один бедую. Жена недавно к другу ушла. Он живет побогаче. Да, а я что, заработок-то у меня так себе. Но мне хватает, а ей все было мало. Да, вот такие дела. Так, куклу я забираю?
       - Ну, - с внезапным сомнением в голосе протянула Марина, - а можно сегодня она переночует у меня? Завтра и заберете.
       - Отчего же нельзя? - просто отозвался мужчина. - Завтра, так завтра. Я зайду за ней в часик дня, ладушки?
       - Ладушки, - ответила Марина.
       Вечером они вдвоем с куклой смотрели телевизор.
       - Да, не бойся, - обратилась Марина к кукле, - не отдам я тебя никому. А ты знаешь, этот последний, он мне понравился. Ну, что, решено? Берем? - и она хитро подмигнула кукле.

    13

    Рая Горка   9k   Оценка:9.70*8   "Рассказ" Проза


       Все чаще память обращает меня к детству. И тогда я вспоминаю одну историю, которая, как мне сейчас кажется, сильно на меня повлияла.
       Ледяная горка вырастала в нашем дворе каждую зиму в одном и том же месте. И каждый раз предвкушение счастья охватывало меня с той самой минуты, когда дед Василий, наш дворник, который делал нам горку по собственной инициативе, зачерпывал первую порцию снега своей массивной лопатой. Он делал ее споро и добротно, но заливал не сразу, и некоторое время она неприступной красавицей стояла, соблазняя нас, мальчишек, скатиться с нее на санках. Деду Василию потом приходилось заново ровнять горку, что он проделывал с отборной, но незлобной бранью на нас. Потом он заливал ее и мы с нетерпением ждали, когда она, наконец, застынет так, чтобы можно было начать кататься.
       Вечерами у горки был настоящий аншлаг, ребятня с нашего двора осаждала ледяную красавицу - кто на санках, кто на дощечках от посылочных ящиков, кто с картонками, а кто и просто, скатываясь на корточках или своей пятой точке. Мне было одиннадцать, и все это - радостные крики, смех, румяные лица, распахнутые пальто и насквозь промокшие варежки и штаны с налипшим на них снегом - было ощущением счастья.
       В тот вечер я, как обычно, прибежал на горку с друзьями и мы, ловко расталкивая замешкавшихся ребят на ледяных ступенях, прыгали на свои дощечки пузом и вихрем летели вперед по раскатанной ледяной тропе, соревнуясь, кто проедет дальше. Ничто тогда не казалось важнее, чем лететь вот так, слушая только ветер в ушах и скрежет доски под собой. Так мы катались, пока не заметили какое-то оживление сред кучки детворы чуть в стороне от горки. В центре кривляющихся и кричащих что-то явно обидное мальчишек я увидел Аню.
       Аня жила в моем подъезде этажом ниже. Она была младше на два года, но когда мы были совсем малышами, мы дружили и вместе играли на площадке - пока я разделывался с воображаемыми злодеями своей деревянной сабелькой, Аня готовила мне обед из песка и травы. Она называла меня принцем, а я клялся всю жизнь защищать ее от драконов и бандитов.
       Потом мы выросли, вернее, я вырос из этих игр и променял Аню на ровесников-мальчишек. Но семьи наши по-соседски общались, и она часто заходила к нам по просьбе своей мамы - перехватить спичек или сахара. Иногда я ловил на себе открытый взгляд ее больших честных глаз, и мне очень хотелось позвать Аню с собой гулять, но я стеснялся ее перед своими друзьями и боялся быть осмеянным. Дружить с девчонкой - это считалось тогда в нашей компании настоящим позором.
       - Трусиха! Малявка! - кричали, смеясь и тыча в Аню пальцами, мальчишки.
       Она стояла, прижимая к себе свою дощечку для катания, и отчаянно мотала головой.
       - Ничего я не трусиха! Дураки! - ее глаза были уже на мокром месте, щеки пылали, но не от мороза, а от обиды. Она и правда давно стояла в сторонке и просто наблюдала за ребятами, не решаясь скатиться с горки. Аня была маленькой, хрупкой и болезненной девочкой, я никогда раньше не видел ее на горке, думал, что родители не отпускают.
       - Девчонка боится с горки скатиться! - подхватили общий смех и издевки мои товарищи. - Уууу, трусиха какая, иди отсюда!
       Я стоял молча, не смея вмешаться. Мне хотелось заступиться за маленькую Аню, но я не мог - я боялся, что насмешки перейдут на меня. И тут Аня вырвалась из толпы издевающихся мальчишек и стала взбираться по ледяным ступеням наверх. Все ринулись за ней, и я вместе со всеми. Мы быстро забрались на горку и стали ждать, что будет дальше. Девочка в нерешимости стояла на самом верху. Было заметно, что она боится сделать шаг вперед. Насмешки не умолкали, никто не верил, что она осмелится скатиться. Кто-то стал в шутку кричать, чтобы ее подтолкнули, иначе мы простоим тут до утра.
       Совершенно случайно я оказался к Ане ближе всех. Она, заметив меня, посмотрела своими большими и честными глазами, в которых читались одновременно и укор, и просьба о помощи: "Ты обещал меня защищать от злодеев и драконов, что же ты!" И тут я, не выдержав этого взгляда, толкнул ее. Ойкнув, она упала, стукнулась об лед головой - я услышал глухой стук, и молча полетела вниз, не успев даже подложить свою дощечку. Аня была очень легкой и катилась очень быстро, но неуклюже - она не умела контролировать свое тело на льду. Впрочем, на такой скорости, да после неожиданного толчка и удара, вряд ли кто-то смог бы.
       Как только Аня скатилась вниз, все перестали смеяться - поняли, что произошло что-то нехорошее. Девочка не поднялась на ноги, а осталась лежать на снегу в том же положении. Она потеряла сознание.
       Надо отдать должное - тут ребята сработали быстро и дружно. Кто-то осторожно перенес Аню в сторону от ледяной дорожки, чтобы ее не сбила малышня, кто-то побежал к ней домой за родителями, а кто-то даже сбегал за дедом Василием, который, осмотрев девочку, приказал ни в коем случае ее больше не трогать с места и умчался вызывать скорую. Я снял свое пальто и, свернув, положил девочке под голову. А потом убежал домой. Просто убежал от страха.
       Спустя какое-то время, полное отчаянья и стыда, я узнал от родителей, что у Ани сотрясение мозга, но все вроде бы обошлось. Родители, видя мое удрученное состояние, не стали с пристрастием расспрашивать о случившемся, считая, видимо, что я просто сильно переживаю о моей подруге. Я же не находил себе места, ночью впервые мучился бессонницей. Выражение Аниных глаз, ее немой укор и мольба о помощи не выходили у меня из головы. Я не мог объяснить себе, как случилось так, что я ее столкнул. Но о том, что это был я, как я понял из разговоров ребят еще на горке, кроме нас с ней никто не знал. Там было слишком много народа, и любой мог случайно ее толкнуть. Но ведь толкнул я. И не случайно. Она меня никогда не простит. Я предал свою принцессу.
       Следующим утром Анина мама зашла к нам вернуть мое пальто. Видя мое вмиг побледневшее лицо, когда я открыл ей дверь, она поспешила меня успокоить:
       - С Анютой все уже хорошо, она полежит дома недельку, а потом в школу. Стукнулась она, конечно, здорово...
       И тут она, словно что-то вспомнив, вдруг спросила, уставив на меня такие же большие и честные глаза, как у Ани:
       - Как же ты не углядел, Алеша? Ведь вчера я отпустила ее только потому, что она заверила, что ты будешь с ней рядом... там, на горке...
       У меня все опустилось внутри. Я мог только промямлить что-то вроде:
       - Не знаю... случайно вышло.
       - Вот и она говорит случайно... ну ладно, заходи, она обрадуется. Спасибо за пальто.
       Она не сказала. Она не сказала, что это я ее толкнул. Моя ужасная тайна сохранена, но почему-то мне от этого не стало легче. Анина мама ушла, а я подумал, что ни за что теперь не посмею посмотреть Ане в глаза. И вообще мне лучше с ней не видеться, потому что наверняка она меня ненавидит.
       Всю зиму я избегал Ани. Да и она не стремилась искать со мной общения. Уроки, слава богу, у нас начинались и заканчивались в разное время, так что мы не встречались с ней ни по дороге в школу, ни обратно. Спички и сахар в Анином доме перестали неожиданно заканчиваться. Во дворе я с тех пор тоже почти не появлялся, а на вопросы товарищей отвечал, что у меня появилось другое важное увлечение. Я и правда начал ходить в кружок кораблестроения, куда хотел уже давно записаться, но дворовые игры с другими мальчишками отнимали все время и казались важнее.
       Наступила весна. Любимым занятием всех мальчишек и девчонок теперь стало пускание корабликов по ручейкам. Как-то я шел из школы и увидел стайку весело галдящих девочек с нашего двора, столпившихся у знакомой мне большой лужи, от которой брал свое начало быстрый ручей - недавно я там запускал собственноручно смастеренную яхту.
       Девочки пускали бумажные кораблики. Среди них была Аня. Она меня не заметила, а я спрятался за дерево и стал наблюдать, как она возится со своим неумело сделанным корабликом, который, не успевая проплывать и половину пути, падал на бок и намокал. Девчонки оказались не лучше мальчишек, из-за дерева я слышал их насмешки и поддразнивания над Аней.
       Сам толком не понимая, что делаю, я вышел из своего укрытия, подошел к девочкам и, вытаскивая из портфеля свою гордость, точную копию старинной яхты "Америка", обратился к Ане:
       - Держи, спасибо, что одолжила на время. - Аня промолчала в ответ, но посмотрела на меня с благодарностью.
       Девочки ахнули и, тут же забыв, что только что смеялись над подругой, стали упрашивать ее поскорее запустить красавицу в ручей. Аня вмиг стала в центре внимания.
       Еще долгое время я продолжал видеть во сне Анины глаза, но теперь все чаще они были полны не упрека, а светились благодарностью.
      
      
      

    14

    Надежда Вк-4: Последняя хризантема   20k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" Проза

      ПОСЛЕДНЯЯ ХРИЗАНТЕМА
      
       Я всё поняла в тот день, когда он не подошёл к телефону. Ещё до того, как прибежала к его дому и услышала правду. Просто последняя хризантема, умирающая в вазе, прежде всех рассказала мне о нём. Уже подбегая к больнице, поняла, что на транспорте добралась бы быстрее. А время уходило. Невозвратно... В природе вслед за осенью всегда следует зима, а за ней - неизменно приходит рассвет... То есть, весна... Только в человеческой жизни всё иначе...
       Сердце рвалось из груди: к нему, к тому солнечному дню, когда я улыбалась, а иголка взлетала над пяльцами, а солнечный луч плясал на острие и на его седых волосах... Впрочем, я, кажется, всё перепутала... Сейчас, когда я уже задыхаюсь от быстрого бега, когда сердце разрывает моё тело на части, как и всегда в такие мгновения, мысли, воспоминания и чувства путаются... И мне безумно не хватает того же нежного и серьёзного взгляда, каким Иисус ещё недавно смотрел на восхищённо внимавшую ему Марию Магдалину...
       Я резко ухватилась за ручку, рванула дверь на себя. Женщина средних лет и её спутник с большой сумкой испуганно шарахнулись обратно, внутрь больничного холла...
      
       Мы познакомились вполне банально и просто. В интернете. Не то, чтобы мы сидели там анонимно: у меня в логине были написаны настоящее имя и любимая цифра, а он подписался коротко и ёмко: Дурак мечтающий. Подробно мы ничего о себе не сообщали. Ну, я тогда так думала.
      
       - Девушка, скажите, в какой палате находится Антон Громов?
       Недовольный взгляд в ответ: тут у всех дела жизни и смерти, не только у одной меня. А я с мукой слежу, как она недоумённо всматривается в монитор. Потом что-то щёлкает в её голове, она с холодным и ядовитым любопытством впивается взглядом в моё лицо...
      
       Однажды Антон нарисовал древний город и идущих по дороге Марию Магдалину и Иисуса Христа. Иисус что-то рассказывал, Мария смотрела на него со смесью обожания, восхищения и кротости. Мне никогда не забыть этот ослепительный взгляд... Он сказал, что видел у меня такой же, и улыбнулся, нежно и серьёзно, как и Иисус с его картины...
      
       - Так вы... Марина Серая? - девушка из справочной узнала моё лицо.
       Впрочем, вся её надменная и презрительная поза объяснила мне сразу: она тоже читала те проклятые газеты. Как и большинство жителей нашего города. Значит, изнывала от скуки и накинулась на сообщения о раздутом скандале, как голодная собака на кость, брошенную в грязь.
       - Девушка, скажите, в какой палате находится Антон Громов? - повторила я твёрдо.
      
       Гении не всегда понимают, к чему приведёт появление их картин. Или же не осознают, что им дана возможность приоткрыть завесу между настоящим и будущим. Любимый всего лишь хотел запечатлеть мою улыбку, почему-то показавшуюся ему прекрасной, а ненавидящую толпу пририсовал сзади красивой пары, так что издали все сплетники казались маленькими, невзрачными, смазанными своей серостью. Мол, твоя улыбка для меня - самое святое и прекрасное в целом свете. А вышло так, что на нас стали смотреть теми же взглядами, что и на Иисуса и Марию Магдалину с его картины...
      
       - Он не в нашей больнице, - наконец сказала медсестра, пожирая меня глазами.
       А выглядит так просто и красиво... И всё та же холодная злость, скука.
       Никто кроме нас не принял нашу любовь. Ну да она пришла не к ним, а к нам. И всё же мне до сих пор бывает больно, но не за себя, а за него. До появления самой первой из мерзких статей, он и его творчество никого не интересовали. Теперь его знал, возможно, весь город, вот только людям нравилось наблюдать за развивающимся скандалом, а к картинам этого гениального художника у них не было особого интереса.
      
       Мы познакомились в интернете пять месяцев назад. Так, говорили понемногу и ни о чём. Название сайта и облюбованной нами ветки форума не имеют значения, так как наши разговоры не имели к ним никакого отношения. Впрочем, мы были не настолько разговорчивы, чтобы нас там забанили за флуд. В то время я была влюблена, по уши. Мне так казалось. Это был бурный роман по переписке, так и не закончившийся нашей встречей. Пообщались. Кирилл неожиданно сказал, что я, похоже, хорошая девушка. И он, по всей видимости, в меня влюбился. Просто быть в меня влюблённым ему скоро разонравилось: парень стал требовать взаимности. Он нудел и нудел, он страдал, сыпал признаниями в любви и укорами. Не забывал между тем упоминать и о будущем, о симпатичном и тёплом семейном нашем будущем. Пожалуй, я влюбилась в свою мечту о семейном счастье, а не в него.
      
       - А где же Антон Громов? - уже слабеющим голосом спросила я.
       Сердце устало от буйных плясок, внутри всё спеклось от жажды. Хотелось упасть на пол и разреветься. Как будто от этого станет легче! Нет, не дождутся! Ни за что!
       - Его здесь нет, - ответила девица спустя вечность, - А...
       Я вихрем помчалась к входной двери, едва не сшибив молодых санитаров. Найти его. Найти бы его, пока не поздно. Прочь мысли, что всё потеряно. Прочь!
      
       Любить меня Кириллу неожиданно наскучило. Он завёл себе девицу в родном городе. Сначала делился радостными - как ему казалось - новостями, потом надолго пропал. Объявился внезапно, чтобы сообщить о подготовке к свадьбе. Мол, моя невеста на пару недель уехала к родителям, а я решил написать тебе. Он вообще каменный или ему нравится надо мной издеваться? Ладно бы провалился навечно, так непременно нужно было вернуться на краткий миг, чтоб воткнуть занозу в мою рану, тогда ещё только-только начавшую заживать!
      
       Найти бы Антона. Найти бы, пока не поздно. Прочь мысли, что всё потеряно. Прочь!
      
       Я долго и молча задыхалась от боли. Верных подруг, с которыми можно было поделиться, у меня не завелось. Я слишком усердно жила в своём мирке, отгородившись от жизни и от людей. Жила тихо и как будто даже счастливо, до тех пор, пока Кирилл не разбил мой тесный мирок вдребезги. Однажды сорвалась и рассказала всё в чате, Дураку мечтающему, который в тот миг один одинёшенек сидел там и с чего-то спросил, как у меня дела. Знакомый незнакомец выслушал всю мою путанную исповедь, потом как бы невзначай стал расспрашивать о первой прочтённой мной книге... Выяснилось, что он, как и я - человек творческий. Только я - рукодельница, а он - художник. Между тем, все те его ощущения о творческом полёте, которые он долго и упорно пытался выразить скупыми человеческими словами, были знакомы и мне. Я заинтересовалась, что же он рисует, попросила показать фото его последнего творения. Дурак мечтающий отпирался изо всех сил, но как-то уж очень вымученно, видать, у него самого на сердце накипело и ему нетерпелось показать своё детище хоть кому-то, жаждущему его увидеть. Судя по молчанию, затянувшемуся на два с чем-то часа, цифровым фотоаппаратом он пользоваться не умел, а уж тайну заветного провода, соединяющего Восток и Запад, то есть - цифровик и ноут - выпытывал у кого-то из близких, под угрозой смертной казни. Впрочем, нет, так бы его быстро научили или сделали всё за него. Скорее уж, он, будучи человеком добрым и незлобивым, просто пригрозил кому-то из домашних или друзей тапком, а те не поверили. И вот наконец, когда я уже разуверилась, появилось заветное фото...
      
       Город был заполнен отблесками догорающей листвы и последними лучами бабьего лета. Сил на бег не осталось, и я просто шла, быстрыми, неженскими шагами. К другой больнице. Надежда на последнюю встречу и возможность сказать те самые слова догорала.
      
       Мы договорились встретиться около входа в парк. Антон пообещал надеть бордовый галстук, чтобы я его узнала. Он жутко упирался, но я страшно настаивала.
       Встала рано-рано, вновь одержимая девичьими мечтами. На сей раз уже не о принце - мне бы хватило заботливого Иванушки-дурачка. Заплела волосы в косу, надела красное платье в белый горошек, доставшееся от мамы. Мой знакомый по переписке как-то сказал, что он - человек романтичный и мечтательный, далёкий от современных ценностей. А платье, несмотря на его игривый белый горошек на приглушённо-алом фоне, было достаточно скромным и длинным, без выреза. Так же я подхватила с собой книжку, чтобы прикинуться занятой чтением и вообще никого не ожидающей - и таким образом разглядеть будущего кавалера получше.
       Когда я его увидела, мне стало не по себе. Я, конечно, принца уже не ждала. Мне бы хватило и доброго дурака. Но не старика же! Так надеялась, что это не тот человек, но кроме этого седовласого морщинистого мужчины лет шестидесяти семи на вид никто в бордовом галстуке так и не появился. Он с четверть часа бродил около входа, оглядываясь по сторонам, безуспешно ища глазами девушку, которая выбежала бы ему на встречу. Кажется, он потом всё понял. Плечи его поникли. Он устало опустился на скамейку. Старый, измотанный жизнью, никому уже не нужный. Меня даже начала мучить совесть. И всё же я не вышла ему навстречу. Я была глубоко разочарована. Сердито сорвала травинку, бросила на раскрытую страницу, сорвала с венка - я сплела венок из одуванчиков, надеясь приглянуться так романтичному знакомому незнакомцу - и бросила к траве. Потом сорвала ещё травы и ещё, желая оборвать побольше стеблей, посмевших бодро зеленеть на лужайке перед парком. Я хотела раздавить их, захлопнув между книжными листами, мстительно хотела, но... Что-то в узоре сорванной травы меня остановило... Я осторожно подвинула головку одуванчика кончиком указательного пальца, потом приблизила к нему мизинцем короткую травинку. И неожиданно увидела ЕГО. Это был узор моей мечты, точнее, силуэт его, рвавшийся к моей душе, чтобы в ней родиться - и выплеснуться из-под моих пальцев на канву...
       Спустя двенадцать дней на мою почту пришло письмо с вложенным файлом. От Дурака мечтающего. Я ожидала увидеть упрёки, потому с полдня не хотела заглядывать в послание. А потом всё же посмотрела. Письмо состояло из одной-единственной строчки: "Посвящаю Марине". А вложенный файл оказался снимком с картины. Прекрасная растрёпанная крестьянка в расшитом платье, увлечённо рисовала нитками по ткани. На лугу покачивались под лёгкими прикосновениями ветерка сотни цветов. Глаза рукодельницы горели... Или... Трудно описать их выражение, но они были потрясающе красивые, неземные! И... у этой земной богини было моё лицо. Такое воодушевлённое, чарующее, что я не сразу себя признала. И представить не могла, что могу быть ТАКОЙ! Однако же Дурак мечтающий успел выхватить моё вдохновлённое лицо, а его воображение дорисовало другие детали. И хотя был он там не более часа, однако же уловил и мой облик, и мою душу. Так что я ему ответила. И через семь дней мы встретились в том же самом парке.
      
       Во второй больнице меня не признали. Видать, здесь врачи более поглощены спасением пациентов, чем сплетнями в дряных газетёнках. Жаль, Антона привезли не сюда... Я торопливо и сбивчиво вытребовала себе список всех больниц нашего города и выскочила на улицу.
      
       Никогда не смогу забыть первую его картину, которую увидела. Должно быть, именно с неё началась моя любовь.
       В комнате, между тенью от штор и залитым светом подоконником стояла ваза. Вода в ней помутнела и, должно быть, уже провоняла. Цветы умерли. Почти все. Только последняя белая хризантема всё ещё упорно сопротивлялась смерти. Листики её уже пожелтели. И всё же последний цветок ещё крепился, ярко сияли его белоснежные лепестки. А за окном на фоне серой и невзрачной пятиэтажки багровел старый клён и скупо желтела последними листками молодая берёза. Дерево, которое должно было уже осыпаться, и дерево, которое ещё бодро горело... Увядший букет и ещё живая хризантема... Эта картина долго стояла у меня перед глазами, портила сон и бередила душу.
       До сих пор не поняла, где Антон подсмотрел этот букет. Обычно цветы выкидывают, когда они только начинают увядать. А до этих никому не было дела, вот их и забросили. Воду не меняли, завядшие и начавшие гнить цветы не выкинули. А последняя хризантема, как маленькое осеннее солнце, задыхалась среди смрада, но из последних сил сияла своими белоснежными лепестками.
       Может, мой художник и не видел такого букета - цветы обычно до такого ада не доживают или же люди не выдерживают их укоризненного облика. Ну, или людям дорога свежая красота? Она им быстро приедается - и они торопятся добыть себе другую, даже если тем самым погубят её. Или же Антон смотрел только на своё морщинистое лицо в зеркале, да на безразличие близких. Ведь если бы они волновались о нём, не проглядели бы его талант, не оставили бы в плену унылых размышлений, подтолкнувших его к рождению Последней хризантемы. Или же то была дума пожилого человека? Их болезненно заботит нынешнее состояние России и безразличие молодых. Да, может, в той картине незамеченный современниками гений хотел высказаться о своих ровесниках, позабытых обществом: о тех, кто уже ушёл, и о тех, кто ещё борется с неизбежностью. Или же он тихо и горько поведал свою собственную историю? Может быть, художник рассказал в этой картине о своей любви ко мне?.. Или... он одной картиной рассказал обо всём, что терзало его?
      
       Я добрела до фонтана, присела на бортик, зачерпнула воды и выпила под громкие вопли мам и бабушек, выгуливающих около этого сооружения детей. Меня сочли сумасшедший. Ну и ладно. Жутко хочется пить. Затем достала драгоценную бумажку с адресами. Прежде не вспоминала о городском транспорте. Теперь поняла: это бы ничего не изменило, так как из дома я выскочила спешно. Наверное, даже позабыла закрыть дверь. Прибежала в домашних тапках к дому Антона, долго звонила в домофон, но тот молчал. Потом просочилась в подъезд вперёд какой-то бабульки. Дверь его квартиры открыл младший внук.
       - Деда рисовал, рисовал, потом вдруг смял рубашку на груди, упал с табуретки на пол... - выпалил испуганный мальчишка, - А потом деда куда-то увезли... Я боюсь, что он не поправится... Он уже старенький... И он так мучился...
       - Дома есть кто? - осторожно отстранив расстроенного ребёнка, вошла в квартиру.
      
       Никто не интересовался скромным пенсионером Антоном Громовым до того, как в одной газете написали первую статью об интрижке шестидевятилетнего художника и семнадцатилетней школьницы. Первой, кто нашёл меня, была его жена. Она отвесила мне затрещину. Мне стало больно и страшно. До того, что смысл её долгой брани я не запомнила. Потом она вытащила из кармана таблетки, дрожащей рукой извлекла из пачки одну, съела. Дело было около школы. Должно быть, она много школ обегала, разыскивая девицу, весело болтающую с её мужем на фото с первой полосы газеты. Сбежались учителя, ученики, среди которых были мои одноклассники. Через четыре дня меня выгнали из школы. Родители отказались со мной разговаривать. Я сбежала из дома и два дня слонялась по парку, где меня нашли журналисты. Через пару часов их уволокли милиционеры. Да, не зря я орала, что меня насилуют. Да, собственно, так оно и было: они загадили мою душу своими вопросами и мерзкими взглядами. Я пару часов провела в милиции, пока за мной не приехали родители. Дивное место: такое тихое... В том плане, что я там не самый интересный человек для местных стражей порядка.
       Школьные знакомые бросили меня, отец избил. И всё же я знала заветное место: тайный остров на просторах интернета, где меня и разыскал Антон.
      
       На неоконченной картине старого художника шли по дороге Иисус и Мария Магдалина. Они были увлечены беседой, явно о чём-то высоком. И Мария восхищённо смотрела на своего учителя и друга, а тот - серьёзно и нежно на неё. Между ними не было страсти - только нежная душевная любовь и взаимопонимание. Впрочем, судя по лицам и жестам толпы, жадно и презрительно провожающей их взглядами, те видели в их отношениях что-то постыдное и мерзкое. Дорога обрывалась - Антон ещё не успел закончить картину. Потому перед Учителем и внимательной, восхищённой Ученицей белело чистое полотно - неизвестность.
       Я видела этих двоих прежде, как и сплетников, и старый город, на улицах которого разгоралась одна из самых прекраснейших историй чистой и мудрой любви. Только тогда картина была чёрно-белой. А сейчас в ней появилось множество красок. Они угнетали, душили. Но как сияли глаза Марии Магдалины!
       Я должна, я обязана его найти! Потому что ещё не сказала ему самого важного! Как он мне дорог! Как важны и бесценны наши беседы и его мудрость! Его потрясающие картины! Как я рада, что он во мне нашёл отблеск своих гениальных работ!
       Едва не сшибив с ног его внука, выскочила на лестничную площадку. Налетела ногой на перила. И заметила, что тапок на мне уже нет. Ноги в пыли и царапинах, но это не важно...
      
       Его улыбки, его тихий голос, мудрые советы смешались с уличной пылью, с тускнеющим солнцем... Он то появлялся возле меня, то пропадал. Я не выдерживала, протягивала к нему руку, звала... Иногда замечала на себе презрительные или заинтересованные взгляды прохожих, но мне было как-то всё равно, как они на меня смотрят...
      
       Кто сказал, что любовь - это секс? Точнее, кто посмел унизить это многогранное и бесподобное чувство до одной лишь животной страсти?! Кто утверждает, будто влюблённость - ещё не любовь, а уж увлечение - и подавно не она? Зачем говорят, будто любовь глупа? Почему её называют жестокой и злой? Любовь зла - полюбишь и козла... А разве она виновата в том, что кто-то по образу жизни своей стал козлом? Любовь никого не мучает. Друг друга ранят люди. Только люди: больше некому. Потеряв своё счастье, они стремятся растоптать чужое, почему-то пребывая в уверенности, будто это сделает их счастливыми. Но этого не случится. Никогда не случится!
       Любви все возрасты покорны... Да, она будет приходить постоянно, ко всем, ведь она всё ещё верит, что однажды люди станут добрее... Желает разбудить в наших сердцах доброту... Она умеет прощать. Она милосердна. Я хочу быть такой, как она: светлой, сияющей, тёплой, доброй, милосердной, загадочной, нежной, многогранной...
      
       Выплакаться мне не дали. Какой-то высокий и плотный мужчина грубо подхватил меня, оттащил в сторону. Долго и громко орал, собрав приличную толпу. Ну, с чего это я - дура? Почему нельзя плакать на проезжей части? Это солнце слепит мне глаза, а в голове поселился духовой оркестр...
       Я вырвалась из пут разгорающегося бреда только тогда, когда около меня появилась жена Антона. Худая и сморщенная пенсионерка долго смотрела на меня, а я - равнодушно пялилась на неё. Потом она склонилась, схватила меня за руку. Я выдернула свою ладонь из её неприятных холодных пальцев.
       - Пойдём... Пойдём, Марина! - сказала она твёрдо, - Он ждёт!
       Сознание наконец-то вернулось. Я поднялась с тротуара и быстро пошла за ней, к машине с распахнутой дверцей, возле которой ждал нас средний сын Антона. Путь к больнице не запомнила: всё было как в тумане. Очнулась лишь тогда, когда увидела на кровати его бледное лицо. Упала возле изголовья на колени, схватила его ладонь и заплакала. Горько, прощаясь навсегда. Последняя хризантема - это цветок осени, цветок конца, предвестник зимы.
       - Ну, не надо... Не плачь, Марина! - с трудом произнёс мой гений, - Я постараюсь пожить ещё... Я сильный... я ещё... поживу.
       Его жена, стоявшая за моей спиной, заплакала.
       - Знаешь... у меня пока нет денег... но я их получу! Я открою галерею... И на самом важном месте... будет "Последняя хризантема"!
       - Не это главное, глупышка! - он сделал над собой усилие, чтобы осторожно высвободить руку и потрепать меня по волосам, - Ты умеешь видеть прекрасное, значит, ты сможешь разглядеть настоящие таланты среди модного сора.
       Посмотрела на него сияющими глазами:
       - Я поняла, Антон! Однажды я открою... галерею для всех!
       Любимый улыбнулся. Он знал, что у меня получится. Я поняла это спустя восемнадцать лет, в осенний день выйдя на крыльцо галереи "Последняя хризантема"...
       Догорал день... Возможно, это был последний день белой хризантемы. Сколько ему ещё осталось, моему художнику? Несколько минут? Час? Несколько часов? День или несколько дней? Он был обречён, но пока ещё жил. Значит, пока ещё тлела во мне надежда.
       Последняя хризантема однажды погибнет, но её упорство и сильный дух, её головка, сияющая, словно солнце, навсегда врежутся в мою память...nbsp;

    15

    Киара Вк 4: Киара - путь к звездам   20k   Оценка:8.25*14   "Рассказ" Проза

      Меня зовут Киара. Моя семья принадлежит к одному из знатных и древних родов. При желании в нашем фамильном древе легко можно отыскать связь с императорской семьей. Правда, живем мы не в центре мегаполиса, а, наоборот, где-то на задворках галактики: давным-давно одного из моих предков сослали сюда в качестве наместника. Почему - это отдельная история, но с тех пор прошло столько времени, что, без сомнений, император давно уже позабыл о нашем существовании.
      В семье нас пятеро детей, как и положено порядочному знатному роду. Правила аристократия соблюдает очень педантично. И чем дальше от мегаполиса, тем строже соблюдаются эти правила. Каста аристократов вообще сама по себе весьма консервативна и замкнута. Благодаря голубой крови мы живем на несколько жизней дольше обычных людей. Поэтому попасть кому-то в наш круг со стороны невозможно.
      Мое детство не отличалось от детей других аристократов, не зависимо от места их проживания. Занятия, развлечения и каждую неделю выезд с родителями на прием. Ничего неожиданного. Все распланировано на сотню лет вперед.
      Про родителей вспомнить много не могу. Они были милы с нами, но всегда держали дистанцию. В детском возрасте мне не хватало их близости, хотя в одиночестве я никогда не оставалась. Мать мне заменила няня, которая не отлучалась ни на шаг, а вокруг всегда находились учителя и гувернеры. Потом пришло школьное время, и я уехала в колледж, где, собственно, и прошла большая часть моего детства. В колледже учились, разумеется, только девочки. Поэтому не удивительно, что разговоры о будущем замужестве, свадьбе и детях были у нас основной темой, вокруг которой кружилось все остальное. А как же? Хорошо выйти замуж и родить пятерых детей это долг каждой уважающей себя аристократки!
      Я готовилась именно к такой жизни. И готовилась, надо отметить, усердно. Я изучала искусство и литературу, чтобы быть хорошей собеседницей. Рисование и музыку, чтобы иметь красивое хобби, ну и, разумеется, иностранные языки, потому что больше всего на свете хотела бы вырваться из этого незаслуженного заключения и вернуться если не ко двору, то хоть поближе к столице.
      Однажды мы получили приглашения в императорский дворец на прием, где наследная принцесса выбирала жениха. Конечно, даже в нашей глуши ни для кого не было секретом, что выберет она Эвенто из рода Трескиорнисов. Трескиорнисы считались самой богатой и именитой семьей в Империи. Но, вопреки традициям, у них был всего лишь один ребенок. Говорили, что мать Эвенто еще будучи девицей, попала в аварию, а молодой Трескиорнис женился на ней, несмотря на ее бесплодность. Глупо, конечно, по такой прихоти закончить свой род, но он сам сделал этот выбор. А затем случилось чудо. Наверняка это чудо стоило хороших денег, но в деньгах семейство Трескиорнисов никогда не нуждалось. У них родился сын. Вся округа заговорила о малыше, как о самом завидном женихе. А когда у молодого императора родилась дочь, стало ясно, кто же станет ее избранником. Но правила есть правила, и принцесса должна была официально выбрать 'своего' принца.
      На приеме я блистала! Голова кружилась от успеха, и я нисколько не сомневалась, что найду удачную партию для замужества. Весь мой вечер буквально был расписан по минутам. Но случилось то, о чем я боялась даже мечтать. Меня пригласил принц... и почти весь вечер я провела с ним.
      - Ты другая, - говорил он. - Наверное, потому что росла далеко от императорского двора. С тобой приятно вести разговор, да к тому же, ты потрясающе красива!
      Все шло, как никогда гладко. Так гладко, как не бывает. И я стала ждать подвоха. В глубине души я надеялась, что его не будет, но понимала - так кончаются только глупые детские сказки... Первым предвестником стало появление родителей Эвенто. Без сына. Вместо него с ними шел какой-то странно наряженный идиот. Он тоже оказался принцем, не помню уже чего. С их планетой у императора что-то не ладилось, и мать Эвенто подсуетила его в женихи к принцессе. В общем, одна политика.
      - Надо же, как повезло на этот раз моей сестричке! - ухмыляясь, сказал принц.
      Конечно, я удивилась.
      - Да она ж с детства ненавидит Трескиорниса! - рассмеялся он. - Моя сестра своевольная натура. Она не желает ходить под каблуком у мужа, а именно это и предполагал брак с красавчиком Эвенто. Трескиорнис не тот человек, которым можно управлять! Поверь мне, это счастливейший день для моей сестры! Посмотри на чучело, которое ей предлагают в мужья! Это же самая настоящая кукла, у которой в придачу есть собственная планета. Шикарный подарок!
      - А ты? - спросила я с вызовом. - Какую жену предпочитаешь ты?
      Принц усмехнулся.
      - Похожую на тебя, - ответил он, глядя мне в глаза. - Красивую, умную, деликатную...
      - Ты так говоришь, чтобы сделать мне приятное, - смутилась я.
      - Вот видишь, ты совершенно другая! Наши девицы, на твоем месте, уже стали бы говорить о свадьбе.
      - Ты это серьезно? - кровь прилила к моим щекам, раскрасив их так некстати в ярко пунцовый цвет, словно бы я какая-то простолюдинка.
      Принц пожал плечами, не обращая внимание на мое смущение.
      - Ты же знаешь, решаю не я. Это не мой прием. Хотя с другой стороны - до сих пор никто не вмешался. И я даже видел одобрительную улыбку императрицы. Поверь мне, я буду счастлив предложить тебе руку и сердце. Но ты же знаешь обычаи! Только спустя год после свадьбы сестры.
      Я не верила ушам! Принц собирался сделать мне предложение... Это звучало совсем уж нереально. Словно волшебный сон... Но затем появился еще один тревожный предвестник...
      Я пыталась отыскать глазами свою мать, чтобы поделиться с ней новостью. Но та словно испарилась... Я ничего не понимала. Она все время находилась поблизости. Уж кто-кто, а она-то прекрасно знала, что происходит! И вот в нужный момент я не могла ее найти. Комок подступил к моему горлу. Как же так? Ведь это же принц! Что могло сейчас стать важнее? Что заставило ее отойти от меня? Она должна была охранять меня словно львица своего детеныша! Значит, что-то пошло не так...Мои глаза наполнялись слезами...
      Предчувствия меня не обманули. Гром среди ясного неба разразился неожиданно. Я почувствовала мягкую, но властную руку у себя на плече. Вздрогнув, я обернулась. Позади, слащаво улыбаясь, стояла мать Эвенто. Мир закружился у меня под ногами, и я полетела в глубокую пропасть.
      - Ты же не думала, милочка, что в самом деле сможешь выйти замуж за принца? - спросила она с такой "милой" улыбкой, что меня чуть не стошнило на ее сверкающее бриллиантами платье.
      Я осталась одна. Моя мать так и не появилась, а принц исчез... Вокруг все померкло, словно сам мир бесследно растворился.
      - А кто сказал, что я ищу мужа?! - воскликнула я, негодуя. - Я дорожу своей свободой!
      Не понимаю, зачем я это сказала? Эта страшная женщина удивленно приподняла брови и лишь слегка усмехнулась в ответ...
      Больше в этот вечер ко мне никто не подошел... Я поняла, что замуж мне уже никогда не выйти.
      Всю обратную дорогу мать отводила от меня глаза, лишь один раз выразив недовольное изумление моим заявлением о свободе. Конечно, она не могла жаловаться на судьбу. Хоть принцессы из меня не вышло, зато сестры получили по знатному жениху, а она с отцом - возвращение в столицу. Мечтать о большем не было смысла.
      Чувствуя себя преданной, я решила уехать. Родители почти не возражали. В какой-то момент мне показалось: они даже рады этому...
      Не представляя куда податься, я поступила в высшую школу геометрии и архитектуры. Учеба никогда не входила в мои планы. Решение учиться стало спасительной ширмой для моих переживаний. Я не хотела еще более унизить себя публичным признанием, что мои слова о свободе были лишь неудачной попыткой защититься. Но никого это не волновало, и за время учебы обо мне все прекрасно забыли. Я получила свободу, которую не знала куда деть, и после окончания школы, не придумав ничего лучшего, занялась геометрической живописью.
      Со временем мое положение становилось все более и более невыносимым. От меня отвернулись все. Принц давно женился, молодые люди при дворе сторонились меня, будто прокаженной, а родители делали вид, что меня вообще не существует. Конечно, где это видано - дочь аристократов получила профессию, словно какая-нибудь ремесленница!
      Не стану рассказывать обо всех тех бессонных ночах и пролитых слезах. Я была в отчаянии, и, в конце концов, решила вернуться туда, где родилась, где прошло мое детство.
      За день до отъезда меня посетила неожиданная гостья, однажды уже сыгравшая губительную роль в моей судьбе. Ровента Трескиорнис - собственной персоной. Мать ненавистного мне с тех пор Эвенто Трескиониса. Она выглядела надменно и величественно, особенно по-сравнению со мной: жалким и разбитым созданием, в которое я превратилась. Я не хотела ни видеть ее, ни говорить с ней. Ее вмешательство в мою жизнь не предвещало ничего хорошего. Сказать честно, я боялась ее. Я боялась, что она снова попытается сбросить меня вниз, хотя падать ниже, казалось, уже невозможно. Я и так находилась на самом дне отчаяния.
      - Я знаю, моя дорогая, все, что произошло с тобой, после нашей первой встречи, - сказала она надменно. - Мне, действительно, очень жаль, что у тебя все так печально сложилось. Но виновата ты сама. У меня были другие планы насчет тебя, но ты перечеркнула их своими словами о свободе. Надеюсь, ты поменяла свои убеждения, иначе визит мой окажется напрасным...
      Я не понимала, о чем она говорит, единственное, что я знала: я не приму от нее ничего.
      - Хотя, это не важно, - продолжала она, нисколько не смущаясь моим молчанием. - Мы можем помочь друг другу, даже если ты все еще желаешь самостоятельности. Я хочу предложить тебе сделку.
      Я почти не слушала ее. Я лишь желала, чтобы она навсегда исчезла из моей жизни, вместе с ее интригами и грязными играми. Но она продолжала говорить...
      - ... если ты согласишься, ты получишь все, что пожелаешь! Хорошее состояние - это самое малое, на что ты можешь рассчитывать. Ты станешь уважаемой матроной в нашем обществе. За это я ручаюсь. У тебя будет столько свободы - сколько тебе понадобится, и никто не посмеет осудить или оскорбить тебя. И если захочешь, то получишь имя моего сына...
       Последние ее слова прошли сквозь меня, словно электричество. Впервые за весь разговор я подняла на нее глаза. Ровента победно улыбалась.
      - Да-да, ты не ослышалась. Я сказала, что ты получишь имя моего сына, если сделаешь то, о чем я прошу.
      Она замолчала и, не отрываясь, высокомерно смотрела на меня. Я усмехнулась. Награда, действительно, была высокой.
      - Что ты от меня хочешь? - с трудом выдавила я. - Чтобы я убила твоего мужа или императора? За какое преступление ты готова наградить меня столь щедро? Я бы с удовольствием убила бы тебя! Причем, совершенно бесплатно!
       Мой голос звучал язвительно: я надеялась уколоть ее в самое больное место. Ведь если она чего-то от меня хочет, значит что-то и у нее не так... Но к моему разочарованию, она лишь громко рассмеялась.
      - Я знала, что ты не такая, как те пустоголовые девицы, от которых тошнит еще до того, как они откроют рот. Ты поняла правильно: такую награду не обещают по пустякам. Речь идет о моем сыне... О нет! Убивать никого не нужно, - она снова рассмеялась, видимо прочитав отвращение на моем лице. - Это не в моем стиле! Возможно, иногда мне приходится поступать жестоко, но, уверяю тебя, это не приносит мне ни малейшего удовольствия... Не знаю, стоит ли рассказывать тебе положение дел в нашей семье?.. Я думаю, об этом знает каждый простолюдин в Империи. У нас с мужем всего лишь один сын. Ты не представляешь, сколько слез я пролила по этому поводу. Мое сознание постоянно гложет мысль, что из-за меня может закончиться один из древнейших родов.
       Она тяжело вздохнула, и мне почему-то стало ее жаль. Высокомерный тон ее голоса нисколько не изменился: наверняка - дурная привычка. Но я заметила слезу, которую ей удалось быстро смахнуть. Глубоко и величественно вздохнув, она продолжила:
      - Мы с мужем возлагали большие надежды на сына. Он самое драгоценное, что есть в нашей жизни. Нет, нет, не подумай, что у него какие-то проблемы со здоровьем. За этим мы строго следим. Все прекрасно знают, что Эвенто не такой, как другие молодые люди его положения, и наши обычаи для него лишь... пережитки прошлого... - она обреченно вздохнула и, уже не скрывая, промокнула глаза кружевным платком. - Он решил отправиться на поиски новых миров...
      Ее дыхание участилось, а на глазах снова появились слезы. Я поняла, эта тема истязает ее. Ее, самую могущественную женщину, которой подвластна вся империя, но только не собственный сын! Никогда бы не подумала об этом раньше...
      - Больше всего на свете, - продолжала она, - я боюсь, что Эвенто рано или поздно женится на... простолюдинке...какой-нибудь ремесленнице... и наши внуки... - Она не договорила и отвернулась в сторону, не в состоянии продолжать. -Ты же знаешь, он не женился на принцессе. Он не захотел даже говорить об этом! Он просто уехал. Ты не можешь себе представить... Он...он устроился на один из императорских исследовательских судов... штурманом!.. Тогда, я с трудом вышла из положения, использовав все возможности, чтобы убедить короля Кантелиона жениться на принцессе. Эта новая планета не желала входить в состав Империи и все время пыталась отстоять свою жалкую независимость... Но это не интересно и не касается нашего с тобой разговора.
      - Но что могу сделать я? Заставить его жениться на мне? Какие у меня на это шансы, если он сбежал даже от принцессы?
      - Ты?.. Я не знаю... Но... я хочу, чтобы ты попыталась. Я хочу, чтобы ты поехала с ним. И если вернешься с ребенком, то получишь все, о чем я только что говорила. Ты можешь жить в нашем имении или вести самостоятельную жизнь: тебе решать. Хочешь, продолжай заниматься своей странной живописью. Я гарантирую тебе успех! А нам нужен внук. И не просто внук, а... ты сама понимаешь... я не могу допустить, чтобы наш род слился с простолюдинами...
      Я в ужасе смотрела на нее. В своем ли она уме?
      - Ты хочешь сказать, что заплатишь мне, если я уеду на край Вселенной? Ха! Старик император по сравнению с тобой был просто таки душка, отправив мою семью всего лишь на самую дальнюю и отсталую планету Империи! А ты предлагаешь призрачные деньги, за то, что я исчезну из жизни на... Сколько лет продлится это путешествие? Жизнь? Полжизни? И кто сказал, что мне удастся сблизиться с твоим ненормальным сыном? Возможно, у него давно уже есть жена, которую он скрывает от тебя?
      Я все-таки ужалила ее. Лицо моей гостьи стало серым.
      - Нет, это не так, - почти прошептала она. - У меня есть доверенные люди в его окружении. Я бы узнала об этом сразу же. Киара, я понимаю, что прошу многого. И я заплачу столько, сколько ты попросишь! Для меня нет ничего невозможного! И потом, я знаю своего сына. Я бы не пришла к тебе понапрасну. Ты понравилась принцу. А они так похожи с Эвенто! Они же выросли вместе.
      - Так вот почему ты тогда вмешалась! Ты отложила меня для своего сыночка, словно вещь в магазине!
      Ровента опустила глаза и усмехнулась.
      - Я мать и думаю в первую очередь о своем ребенке. Я полагала, ты поняла меня тогда, но ты вдруг закричала о свободе... Что мне оставалось делать? Эвенто не захотел бы жениться на девушке, у которой другие планы.
      - Но почему ты сейчас здесь?
      Она тяжело вздохнула и отвела глаза.
      - Все мои прежние попытки провалились. А теперь он построил себе корабль! Это меняет все. Теперь его дом там, и вряд ли он когда-нибудь захочет вернуться. Мой сын уезжает через три дня, - ее голос уже дрожал, и она больше не скрывала слез. - Я пришла умолять тебя, поехать с ним.
      Я не могла произнести ни слова. Ехать я, разумеется, не собиралась. Сгинуть где-то в бесконечной космической пустоте, от мысли о которой я приходила в ужас... Нет, это не для меня! Я лучше вернусь в ссылку, туда, где родилась... проживу там в добровольном заточении, забытая обществом... Да... одно другого лучше! Я снова взглянула на Ровенту. Теперь передо мной сидела не величественная матрона, а обыкновенная женщина. Женщина, убитая горем.
      - Я не знаю, что тебе ответить. Мне нужно время, - сказала я и встала, давая понять гостье, что разговор окончен.
      Оставшись одна, я долго размышляла. Конечно, уехать и обидеться на весь мир, было намного легче. Я уже устала страдать и хотела определенности. Но мои детские мечты стали потихоньку просыпаться и не давали мне покоя. В конце концов, я согласилась на сделку.
      Ровенту я больше не видела, а на корабль меня сопровождал ее муж. Он представил меня сыну, как свободолюбивую девушку, ищущую вдохновения у звезд ради искусства. За каждым его словом слышался шепот Ровенты. Эвенто был изумлен: зачем аристократке по собственной воле лететь в неизвестность, когда полно звезд и поближе?! Но, вероятно, он не хотел обидеть отца, и ему пришлось взять меня с собой. Я же за все это время не произнесла ни слова. Все мое сознание цепенело от страха перед зловещей пустотой и бесконечностью.
      На следующий день мы отправились в неизвестность. Вначале я избегала встреч с молодым Трескиорнисом в надежде, что со временем привыкну к своему положению и сделаю то, о чем просила его мать. Эвенто навеки стал невольной причиной моей разбитой судьбы. Я усердно старалась забыть об этом, но каждый раз в его присутствии меня захлестывала волна злости, отчаяния и обиды.
      В конце концов, я пожалела, что согласилась. Я поняла, что никогда не смогу пересилить себя и пока еще не поздно решила сдаться. Я хотела объяснить Эвенто настоящую причину своего присутствия на корабле, извиниться и попросить, чтобы он отправил меня обратно домой.
      К моему удивлению, разговор закончился неожиданным образом. Узнав, что я здесь по просьбе его матери, Эвенто лишь рассмеялся. Впервые, за все мое пребывание на корабле, он посмотрел на меня теплым дружеским взглядом.
      - Я ценю твою честность, - сказал он. - Я уже не знал, о чем и думать! Я не виню свою мать и понимаю ее желания. Ты не первая, кого она ко мне подсылает! Но ты вела себя так странно, что я по-настоящему стал сомневаться о твоей связи с моими предками... Ты явно сторонилась меня. При встречах я видел слезы в твоих глазах. Я никогда не знал тебя и не мог принять их на свой счет. Я начал думать, что ты просто сбежала от всех, подобно мне! Кстати сказать, это наш с тобой первый разговор с того дня, как ты появилась на корабле...
      Впервые я смотрела в его глаза. Ясный открытый взгляд поразил меня.
      - Ты отправишь меня обратно? - спросила я дрожащим голосом.
      - Если хочешь, - он пожал плечами. - Но я думаю, возвращение не самый лучший выход. Я видел твои работы... Они необычные. Но в них слишком много печали...Я не знаю, почему ты согласилась лететь со мной. Наверняка, у тебя были серьезные причины. Я, знаешь ли, не слежу за светской хроникой, но, все же, в курсе, что моя мать расстроила твою помолвку с принцем. Как видишь, - подмигнул он, - у меня тоже есть свои люди. Мамочкино воспитание!
      Я, всхлипнув, улыбнулась. Тон разговора успокаивал меня. Уносил мои обиды прочь, словно их и не было. Я чувствовала облегчение и благодарность. Не знаю, почему.
      - Я буду рад, если ты останешься, - наконец сказал Эвенто.
      Он будет рад... Как же я давно не слышала таких приятных слов... И я осталась.
      Путешествие изменило меня. С помощью Эвенто я победила в себе страх перед неизвестностью и нашла новое призвание. Чтобы занять меня каким-нибудь делом, Эвенто предложил мне вести записи в бортовом журнале. Со временем я вошла во вкус, и мои дневные заметки перечитывались командой корабля по сто раз. Окрыленная неожиданным успехом, я написала несколько историй, и к концу путешествия их уже рассказывали, как "народные байки". Я заработала уважение, но, разумеется, не из-за моего благородного происхождения. Я стала уверенна в себе, и я полюбила...
      По возвращении мы с Эвенто объявили о помолвке. С тех пор мы всегда вместе. Полюбив его, я полюбила и путешествия. Я пишу об этом книги, которые читают не только аристократы. У нас родилось пятеро детей, как и положено порядочному знатному роду. И, в конце концов, родители Эвенто все же смогли породниться с императорской семьей, выдав свою внучку за внука императора.

    16

    Лана Вк-4_Призвание Тимофея   6k   Оценка:8.13*9   "Рассказ" Проза

      
       И был юному Тимофею сон. Во сне этом видел он себя, стоящим в маленьком сумеречном храме под аркою предалтарного свода. На своде радостного красного цвета, в самой вышине его видел Тимофей поясное изображение отрока, с нимбом белым лохматым вокруг головы да с лучом белым ярким из груди, в небеса устремлённым.
       Взор опустив во храм, видел Тимофей и икону житийную, где отрок тот, из мужа в старца жизнь перешедший, всё тем же сиянием из груди отличен был и нимбом таким же - не золотисто-солнечным, как святые все и угодники, но аки молоко или только что выпавший снег.
       И был голос Тимофею, на икону ту смотрящему:
       - Жил мальчик, и ходил по земле, и знания собирал, а как собрал и понял, что преисполнился ими, обратился он к Господу нашему, Отцу небесному, и сказал: "Я готов, Отче". И взят был дух их него, изошёдши дымом белым.
       А юный Тимофей, надо сказать, в свои шестнадцать религиозностью не отличался. Сидел себе в Сети, состоял ВКонтакте в браке с одноклассницей Ксенией, картинки смотрел, музычку с кинушками качал, лайки раздавал, поигрывал каждый божий вечер в "Доту", и был всем этим доволен.
       И тут сон. Растревожил он Тимофея, покоя лишил, и никак понять не мог юноша - чем же. В один вечер, вместо "Доты" стал Тимофей по Сети шарить, нашёл в Википедии статью об иконах и об иконописцах прочитал. На другой день всё думал и думал, как это люди не стремились себя в рисунках выразить, а только к тому усердие прилагали, чтобы точней древние работы скопировать. Непонятка.
       Стал дальше про церковных художников и работу их читать. Узнал, что пишут они иконы на липовых, еловых или кипарисовых досках и что слово "паволока", оказывается, такое есть. Выяснил - икону, прежде чем образ писать, долго готовят... Вот, доску надо процарапать циклей, чтобы грунт держался. У-упс: из костей и кожи рыбьей клей варят! С отмученным (зачотное слово!) мелом смешивают этот клей да на доску всё это вместе с паволокой - грунт получается для изображения святого. Левкас... слово это как прильнуло к Тимофею, долго он с ним ходил, повторял на разные лады.
       С чего вдруг пичалька ему такая - он не знал. В музеях на экскурсиях чаще скучал, рисовать никогда особо не рисовал, кроме как в детсаде и школе по программе, да подарили ему на какую-то древнюю днюху планшетку графическую. Ну, он прикола ради аватарки себе и френдам на нём черкал, иногда по неделе не менялись аватарки те.
       Он всё читал и читал, узнавая больше и больше - и про охру с киноварью, и про технику грунта на яичном желтке, и что паволоку можно и из бумаги либо марли, не только из редкой льняной ткани... Особенно внимательно вчитывался почему-то в технику копирования икон. Живо представлял себе и с кальки перенос образа на доску, и под припорох. Вместе с автором статьи, что подробно о прориси икон рассказывал, согласился Тимофей, что лучше и нету ничего, кроме как самому иконы прорисовывать. Ибо душа его словно в сумрак обернулась, как увидел одну современную копию древней иконы: от образа даже с фотки на мониторе живое чувство какое-то шло, а от копии...
       И всплакнула душа, и так захотелось ему, чтобы всегда ровный свет из северного окна, стол перед этим окном с молочно блестящей доской. Олифы аромат вдохнуть, на робеющий кончик кисти краску твердо принять.
       Родители Тимофея, как объявил им сын, что хочет иконописи учиться, сначала отмахнулись: ну, взбрело что-то ребёнку в голову, пройдёт. Экономические вузы и репетиторы ещё несколько лет назад были найдены-подобраны, а про то, сколько денег в учёбу было вбухано, не станем уж. Тимофей не отступал, рвался учиться немедля. Репетиторов забросил - и это за полгода до ЕГЭ! - из пальцев карандаш не выпускал, всё пытался по образцам, в интернете найденным, самые простые фрагменты икон воспроизводить. Линия тоньше, линия сильнее, тоньше, сильнее... Похудел, побледнел - и так-то раньше мало гулял, а тут и подавно из дома стал выходить только в школу и обратно.
       Когда через полмесяца такого житья до родителей дошло, что сын не играет, не шутит, они ещё пару дней рыбами в садке прожили. Мать плакала, а отец, на Тимофея прокричавшись, разговаривать с ним перестал.
       На третий день мать побежала к своему экстрасенсу, отец на вопросы сослуживцев, здоров ли, отвечал уклончиво и односложно. От экстрасенса мать пришла смиренно поникшая, поцеловала Тимоху своего непутёвого в лоб, перекрестила, и отцу строго сказала, чтоб не мучился и не мучил.
       В итоге пошли на компромисс: сын досиживает в школе, сдаёт экзамены и, с лета начиная, волен делать со своей судьбой, что ему душа велит.
       Тимофей взлетел. Всё у него спорилось, учителя нарадоваться не могли: всё парень успевает, всё отлично соображает. Правда, Тим огорошил их своим исключительным и непрактичным намерением, однако никто ни слова поперёк ему не молвил.
       Одноклассники сначала сторонились его, и раньше-то маленько чудаковатого, а теперь и подавно в свой мир ушедшего, но потом ничего, обвыклись. Даже завидовали немного, как Тимоха родоков обломал. Девушка Ксения, поначалу было удалившаяся из брака с Тимофеем, всё восстановила потом, правда, он уже не ходил в контактную сеть. Общался только по скайпу с тем, кого очень просил стать своим наставником в иконописи - с мастером, чьи статьи читая, и пробудился Тимофей.
       Художник тот жил и работал на севере, в Новгороде, и преподавал в иконописной мастерской при Юрьеве монастыре. Обрадовал иконописец - сказал, даже и хорошо, мол, юноша, что без художественного образования ты. Не придётся сложившиеся стереотипы ломать. Но предупредил: "Тяжело будет всё равно. И доску-то, прежде чем образ писать, процарапать надо, а ты сейчас только-только, считай, подходящее дерево для работы нашёл". Тимофей же представил себя белой-белой, будто молоком залитой доской - и сладко содрогнулась душа в ожидании чуда всей жизни.
       А когда в лето две тысячи девяностое от Рождества Христова на девяносто пятом году жизни сказал Тимофей Господу, что готов, то проводить учителя своего в последний путь собрались ученики-иконописцы со всех краёв славной Российской империи.
     Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"