Аннотация: Спокойное постоянство - это же так скучно!
Кузя негодовал. В одиннадцать лет несправедливое наказание воспринимается особенно ярко и жестоко по отношению к себе любимому. Он же ничего такого не! А отец. Да что отец, ни черта, ни камушка он не понимает, так и просидит свою недолгую жизнь в каменном мешке своего дома, наказывая всем остальным поступать так же.
А за Стеной! Там такие краски, такая дорога! Он же не вылезал никуда, он только смотрел с башни. И ведь не залезь он с утра пораньше на старую замшелую об-сер-вато-рию (старое слово недавно подсказала сестра), он бы не проследил за кочевниками. А не проследи - вляпался бы отец в их ловушку с водой изменений. Так нет же! Ни словечка благодарности, только опухшее ухо да обещание ремня вечером. Ссс-волочь.
Кузя яростно мечтал, как он вырастает, шагает за порог, а потом и за стену, становится главным по караванам и показывает - всем показывает! Они все смотрели, и никто не заступился! - всю глубину их заблуждений. И никого прощать он не собирался. На этих мыслях яростные слезы обиды опять брызнули и орошили нагретую солому крыши.
Вихрастый и лопоухий мальчишка, с покрасневшими от обиды глазами, лежал на жаркой, прогретой светилом соломенной крыше башни - он вопреки и назло всему тут же на нее взобрался, повторяя свой подвиг, и предавался жгучей обиде. Кузя бы еще долго бы так лежал, в конце концов успокоившись и отвлекшись на разглядывание застенья, если бы не бабочки. Может, именно они были вершителем его судьбы.
Позже ему нравилось вспоминать, что бабочки появились после полудня, то есть после Дыхания. Весьма возможно, что на этот раз Дыханием были как раз эти бабочки, улетевшие из города прочь, в степи застенья. Они улетели и сдули его за собой. Косвенно, конечно. До бабочек-перевозчиков им было далеко. Так же далеко, как маленькому пацану до ослепительной фигуры караванщика.