Фламберг. Она за все простила свою бабку, даже за позорный плен и свою порченную кровь, кроме имени в роду. Ну какой разумный родитель назовет отпрыска непонятным чужеземным словом, подслушанным где-то на чужбине? Ответ: только повредившийся разумом. И ведь бабка настояла на своем даже в ночь совершеннолетия. А ведь был шанс сменить имя... Тьфу.
Ашша, она же Фламберг, горько сплюнула в траву. В погоне за травкой расслабления она не заметила в пучке ветку с куста воспоминаний - ее никто не учил названиям растений, зато девушка прекрасно знала, что эти растения вызывают при съедении, скуривании и прочем. И теперь несчастная была обречена вместо долгожданного общения с духами мучаться воспоминаниями и костерить призраки родного дома. А те продолжали всплывать и маячить перед глазами.
Нет, она не могла сказать, что все оставшееся далеко за хвостом - ужасно, уродливо и жестоко. Детство было вполне беззаботным и веселым. Вот отец тренирует всю кодлу братьев с оружием и ей дает деревянный нож в руки - тоже заниматься. Вот мама наряжает в вышитое платьице и отходит, любуясь. Вот бабка сидит на солнышке и рассказывает интересности про пережитые приключения на пути домой. А вот соседние ребятишки, изредка все же зовущие играть клыкастую кодлу. Но со всеми этими картинами неразрывно шли другие. Вот отец досадливо морщится, когда Флай сотый раз пропускает удар, засмотревшись на бабочку, и гонит ее прочь с площадки. Вот мать грустно распекает за испачканное в глине платье и полнейшее отсутствие изящества. Вот бабка, разморенная на солнышке, тихо скулит во сне и ее опять надо успокаивать как маленького ребенка - а Флай как-то подслушала, о чем именно скулила сбежавшая из троллиного плена бабка. А вот и соседские ребятишки, зло обзывающие и подставляющие намного чаще, чем зовущие в игру.
Семье отщепенцев жилось не так, чтобы сладко. Когда бабка вернулась в деревню, ей восхищались и ей были рады. Но вот ее сыну, полукровке с порченной кровью, рады не были от слова совсем. Недаром старейшие поручили бабке его удушить... Да только не на ту напали - та, что подчинилась бы, сбежать от троллей и выжить не смогла бы. Правдами и неправдами, силой и экзотичностью полукровка все-таки нашел себе жену, но отношение к своей семье изменить не смог. А бедной маме из шкуры приходилось лезть, соблюдая все правила и традиции. Как не соблюдать - тут же кумушки пойдут ушами хлопать про порченную кровь, которая традиции попирает. Но мать добилась только того, что кумушки обсуждали "порченную кровь, которую так сильно скрыть пытаются, что заветы старосте диктуют". Палка о двух концах...
Флай прижала уши и зарычала на воспоминания. Подходил ее самый болезненный кусок... В подростковом возрасте все девочки хотят быть красивыми. А как тут быть красивой: высоченная, крупная - все парни как минимум на голову ниже, кроме ее братьев, - да еще и с клыками, торчащими из-под губы. Как она их ненавидела... даже спиливала.
А потом пришел учитель.
Вынырнул он вместе с отцом, когда тот очередной раз возвращался с сопровождения купеческих караванов. Где они прикипели друг к другу - осталось загадкой, ибо все время пребывания будущего наставника дома они пребывали в перманентно укуренном состоянии. Учитель вообще был мастак курить все, что курится, а что не курится - сушить и курить. Вот и ее научил. Фламберг почти неосознанно затянулась и провалилась дальше в прошлое.
То ли на третий день такого веселого возвращения, то ли на пятый, когда детям стало уже скучно глазеть на пришельца и растаскивать отцовские гостинцы, отец с учителем подозвали Флай к себе и долго и путанно рассказывали про долг, учебу и приключения. Вернее, путанно говорил отец, непривычный к сладкому дыму, а пришелец сидел, хитро посматривал на обоих и пускал дым сложными фигурами. А потом резко наклонился и протянул трубку.
Флай, вспомнив тот момент, чуть по старой памяти не поперхнулась. Сладкий дым непривычному горлу был едок и раздирающ, но Флай трубку не отпускала, пока учитель ее не отобрал силой.
...солнце неимоверно жестоко, Флай всегда это знала. Если бы оно воплотилось в разумное существо на этой земле, то зверствами бы переплюнуло всяких орков, троллей и мифических драконидов. Но ему это незачем - у него и так весьма богатый набор пыток, и половину из них несчастная ощущала сейчас на себе.
Это что же такое она вкурила намедни, что так аукается? Нет, девушка была далека о помыслах убийства себя, но голова-барабан, дикая жажда и прочие радости вроде ноющих ушибов по всему телу в пугающих количествах и все усугубляющего резкого солнечного света в глаза мешали разуму воспринимать мир, и только на задворках всей головной какофонии кружилось "и все-таки, что за волшебную гадость я вкурила?.."
Не открывая глаз, Флай свернулась внутри шкуры, спасаясь от солнца и чужих запахов. Немного полежать в импровизированной берлоге - и можно будет поздороваться с миром. Если он еще будет изъявлять желание. А не будет - так и еще полежать можно.
Мир изъявил.. Громким рыком и визгами. Какая жалость. Флай, открыв один глаз и навострив ухо, приподняла край балахона - познакомиться с настойчивой реальностью. Реальность оказалась неожиданной и смахивающей на невеселое наркотическое видение, и Флай пока оставила эту мысль, как один из вариантов происходящего.
Громкое происходящее во главе с устращающим наркотическим дикарем не вызывало желания присоединяться к активной жизни. А вот желание незаметно полежать и поизучать непонятную штуку, впивающуюся в ребра - еще как вызывало. Штука оказалась свитком. Как интересно...