Когда усталость ушедшего дня отступает вместе с его заботами и тревогами, я подхожу к окну, и подолгу смотрю на открывшееся передо мной необъятное ночное небо... "А если, все-таки, они существуют? Если где-нибудь, все-таки живет иная цивилизация, совершенно отличная от нашей..., и у нее не было ни Сократа, ни Платона, и сын божий никогда не приходил к ним, и не обучал их терпению и добру... и она, эта неизвестная для нас цивилизация, где-то живет, развивается, кипит страстями и междоусобными войнами и все расширяет, расширяет границы своих владений, неизменно подбираясь к нашей крошечной солнечной системе...
Что, - слишком жестоко? Гораздо лучше думать о том, что они великодушны и гуманны, и мечтают лишь об одном: как бы им осчастливить все, окружающие их обитаемые миры..., - это полный бред, с которым не согласится даже склонный к критическому мышлению подросток. В самом деле: как может мечтать о таком наша цивилизация, никогда и ничего не делавшая просто так, не имея для этого собственной выгоды! И разве найдется хоть один народ на Земле, рискнувший заявить хотя бы об одном таком деле? Нет, и это известно каждому, кто хоть немного знаком с Мировой историей.
Поэтому, когда глядя на высокое ночное небо, я думаю о том, что, может быть, мы не одиноки, - в душу ко мне закрадывается страх... Я, вдруг, представляю себе оснащенный пушками корабль конкистадоров, приплывший к далеким берегам, где бродят лишь вооруженные луками индейцы..., и мне кажется, что вот, сейчас, оборвется та старая, привычная для меня жизнь, потому что они - другие. Да, космос велик, как велик был когда-то Мировой океан для кораблей Колумба, но нет ничего бесконечно великого, и когда-нибудь этот великий космос прекратит скрывать нас от них...
Тэн Янг шел осторожной поступью воина по коротко остриженной траве, вдыхая ароматы свежераспутистившихся цветов и диковинных трав. Тишина и гармония природы неизменно вызывали в его в памяти строки любимых поэтов, унося душу к прекрасному, подальше от окружавших ее жестоких миров. К тому же здешняя "природа" не могла угрожать ему ни острыми клыками, ни неизвестными вирусами, потому что и трава, и кусты, и деревья и даже тихий пруд с плещущейся рыбой, - все это было творением рук человеческих, а вернее, "заботливых" робототехнических экосистем, являвшихся частью системы обеспечения кораблем, или, просто Системы.
Возросшие до немыслимых расстояний просторы Империи, существенно удлинили время полетов, и с недавних пор каждый корабль среднего класса и выше обязательно оснащался таким оборудованием. Поэтому идя теперь по мягкой, влажной, словно от утренней росы траве, Тэн Янг мог просто расслабиться, позволив полностью завладеть собой тому чувству усталости, что накопилось у него за долгие часы работы. Сейчас он желал только одного: поскорей добраться до своей каюты и заснуть. Но чувство долга заставляло его доложить о завершенном им деле, и только потом предаться заслуженному отдыху.
Более восьми часов у него ушло на то, чтобы проложить основной маршрут в этой плохо изведанной части галактики. "Бездушный", нерассуждающий бортовой компьютер постоянно путал его расчеты вносимыми им многочисленными параметрами, вновь и вновь заставляя пересчитывать проложенный курс. Самые незначительные возмущения гравитационного поля, мизерные вероятности столкновений с метеоритными потоками, и прочие, учтенные "неразборчивой" машиной случайные возможности космоса, должны были пройти вдумчивую, критическую оценку Тэн Янга, ибо только его знания и опыт могли отделить мнимые опасности от настоящих. И вот когда все незначительное и маловероятное в построенной им многомерной модели было отброшено, и оставлено лишь существенное, - машина выдала результат, устало моргнув нагретой панелью. Широкий трехмерный экран перечеркнула трасса предполагаемого маршрута с рядами цифр в возможных критических точках с рассчитанными усредненными Тэн Янгом параметрами.
Как и десять лет назад, во время его первого самостоятельного полета, - Тэн Янг почувствовал гордость. Сверкавшая миллионами граней природа вновь открыла перед ним те самые важные из них, по которым можно было предвидеть ее поведение, а компьютер лишь наполнил учтенными им факторами физические законы и формулы, проделав все необходимые расчеты, которые, в противном случае, заняли бы не менее двух лет. Полюбовавшись на проделанную им работу, он запустил режим автопилота по рассчитанному полетному протоколу, а затем, уже с трудом борясь с одолевавшим его сном, пошел доложить об этом госпоже.
- Госпожа Сан Линь! - позвал он негромко, поскольку резкий голос нарушил бы спокойствие и гармонию окружавшего его места. Ответа не последовало, и Тэн Янг, не решаясь снова нарушить тишину, спустился к пруду, так как знал, что госпожа часто любила сидеть там, погружаясь в созерцание.
Так оно и было, и вскоре он увидал, выглядывающую из-за зарослей папоротника, ее прямую спину и косичку из темных волос, создающую обманчивое ощущение нежности и незащищенности ее хозяйки.
- Вы здесь, госпожа Сан Линь? - по-прежнему негромко, соблюдая правила этикета, спросил Тэн Янг, ибо техника созерцания вполне могла унести сознание его госпожи так далеко, что его резкий голос мог бы быть воспринят, как вопиющая бестактность.
Она повернулась к нему. Красивые, выразительные глаза Сан Линь некоторое время смотрели на Тэн Янга из-под изогнутых бровей, и в них было что-то девичьи озорное и, одновременно, спокойно-мудрое. Не имея права смотреть ей в глаза слишком долго, Тэн Янг почтительно опустил их, хотя, будь его воля, он мог бы любоваться ими вечно.
- Я здесь, мой капитан! - ответила Сан Линь своим звонким голосом, в котором, впрочем, явственно чувствовались повелительные нотки. Она сидела у самой воды, поджав ноги, и Тэн Янг подумал, что многие талантливые скульпторы Империи с радостью запечатлели бы ее теперь в камне, увековечив, тем самым, и свое имя.
- Извините, если помешал вашему уединению, госпожа! Я пришел сообщить о том, что маршрут к системе 021148 проложен с оптимальным риском в одну десятую .
- Как, всего лишь? В таком случае ваше мастерство, благородный Тэн Янг, выросло уже до такой степени, что путешествие с вами в космосе скоро станет даже более безопасным, чем поездка по автобану какого-нибудь сумасшедшего мегаполиса Империи!
Тэн Янг почтительно склонил голову в знак благодарности за высказанную похвалу:
- Пусть госпожа не расстраивается, - система 021148, наверняка, содержит еще множество не учтенных мною стохастических факторов, действие которых может быть отрегулировано оперативным способом, так что настоящая величина риска, думаю, будет несколько выше, хотя и довольно далека от критического уровня.
- Ну, вот и славно! А то, в самом деле, не пристало мне, прямой наследнице рода Октаорнов, совершать увеселительные прогулки без подобающего для моего происхождения, необходимого риска! - При этих словах в голосе Сан Линь прозвучали не воинственные нотки, а, напротив, некоторая ирония над необходимостью терпеть "высоту собственного положения", впрочем, нечувствительное ухо Тэн Янга, не могло бы за это ручаться, да он и не подумал бы никогда заниматься "чтением голоса" Сан Линь - прямого потомка Великого Завоевателя. Сан Линь рассмеялась, возможно, прочитав его мысли, а может, просто от владевшею ею теперь хорошего настроения. Откинув назад руки, она легла на траву, весело глядя на Тэн Янга, и, как бы подбадривая его к продолжению беседы.
- Я уже пустил корабль по проложенному мною маршруту..., - сказал Тэн Янг, после чего многозначительно замолчал. Эта фраза, как и последовавшая за ней пауза, были для него единственной возможностью еще раз напомнить об опасности задуманного госпожой дела. Ведь согласно этикету его общественное положение позволяло лишь таким образом напомнить ей о том, что она еще могла отменить свое решение.
Дело было в том, что система 021148 находилась на территории Заповедной области и никому, даже всесильной Сан Линь, не разрешалось бывать здесь без особого соизволения Императора. Некогда значительно удаленные от обитаемых миров Империи, Заповедные области, теперь уже были вполне досягаемы для ее кораблей, и представляли весьма лакомый кусок с точки зрения человеческих ресурсов и полезных ископаемых. Но раздираемая постоянными междоусобными войнами Империя, никак не находила времени и ресурсов для освоения этих необъятных просторов. Разрешить же это дело разного рода "первооткрывателям", означало поделиться властью, чего никак не могла себе позволить всесильная длань Императора, обнимавшая собой все известные, и даже еще неизвестные во вселенной миры.
Сан Линь, конечно же, знала об этом. Знала она и о суровом наказании, положенном за нарушение императорского указа. Но она всегда обстоятельно готовилась к каждому, задуманному ею делу. Так было и теперь, и перед тем, как пересечь границы Империи, ее служба разведки сумела раздобыть весьма интересный "материал", отснятый в спальне юного отпрыска одного из членов Императорского Совета, где он весьма неосторожно "развлекался" не с кем-нибудь, а с одной из несовершеннолетних дочерей Его императорского величества. Поэтому в случае предъявления ей обвинения, имперская Тайная служба сразу же получила бы этот захватывающий фильм со всеми вытекающими отсюда последствиями. Конечно, это не могло полностью устранить опасность задуманного ею предприятия, но уж никак не перевело бы его за черту реальной угрозы. Риск, конечно же, оставался всегда, ведь и у членов Совета тоже имелись свои шпионы, и они тоже не зря проживали дарованное Великой Бездной время. Но непредвиденные опасности не могли остановить Сан Линь даже в детском возрасте, когда она ходила на болота охотиться на прыгучих змей.
Сан Линь вообще не любила останавливаться на полпути, поэтому оценив ту деликатность, с которой Тэн Янг напомнил ей об ответственности за принятое решение, она, все же, нисколько не колебалась с ответом.
- Хорошо, мой отважный капитан, я поняла вас, и еще раз подтверждаю, что все ваши действия правильны и полностью соответствуют данным мною указаниям!
Она поднялась, выгибая, затекшую во время медитации спину. Тэн Янг давно заметил, что, в каком бы положении не находилась Сан Линь, ее спина всегда была натянутой как струна; так было и теперь, и выступавшая из обтягивающей майки грудь на какое-то время приковала взгляд Тэн Янга, пока он с силой не заставил себя отвести его.
Вообще Тэн Янг не любил аристократов. Если бы у него, сына простого пехотного лейтенанта, была возможность получить такое образование, да еще и поддерживать свою силу и молодость дорогостоящими препаратами, то он, наверное, смог бы ничуть не хуже их управлять планетами и водить в бой космические армады. Но ему в свое время едва хватило денег на учебу в Космической академии, и, уж конечно, в свои сорок лет он уже не мог иметь той юношеской стройности и гибкости, которой обладала в свои, уже немалые годы, Сан Линь. О ее настоящем возрасте он мог лишь строить догадки, поскольку еще его отец, участвовавший в молодые годы в штурме мятежной Ксиллы, мог лицезреть ее, такой же молодой и страстной, командовавшей тогда высадкой передовых имперских частей на непокорную планету...
Нет, Тэн Янг не любил аристократов, но к Сан Линь он испытывал совершенно особое чувство, которое он и сам не смог бы описать. Ее походка, ее голос, движения ее головы, когда она, возбужденная чем-то, повелевала..., или просто просила, что всегда воспринималось даже больше, чем приказ, поскольку благоволение всегда ценнее повелевания, особенно если оно исходит от того, кто обладает безусловной силой и властью. Возможно, все было проще, и Тэн Янг попросту полюбил ее. "И что с того, что общественное положение Сан Линь отделяло его от этой женщины непреодолимой бездной, - миры видали всякие проявления любви"! Однако Тэн Янг никогда не позволил бы своим мыслям течь в подобном направлении, потому что мысли, как и космические корабли, могут следовать лишь туда, где существует пространство-время, создающее саму возможность для существования материи..., его же чувства к Сан Линь никак не могли иметь такой возможности.
Сан Линь молчала. Повернувшись к искусственному солнцу, она закрыла глаза, и ресницы ее подрагивали под его мягкими лучами. Тэн Янг понял, что ему пора было удалиться, - больше он не мог злоупотреблять ее терпением. Он сделал несколько шагов своей осторожной походкой, и услышал сказанные ему вслед слова:
- У вас слишком громкие мысли, Тэн Янг, вам следует научиться их скрывать, если конечно, вы хотите когда-нибудь дослужиться до адмирала!
- Прошу простить меня, госпожа! - повернувшись к ней и склонившись в поклоне, проговорил он.
- Но лет мне, действительно, много..., - в этом вы правы!
- Это вовсе не мое дело, госпожа! Еще раз прошу простить меня!
- Мне не за что прощать вас..., правда не нуждается в прощении.
Открыв глаза, она посмотрела на него, но теперь в ее взоре было что-то искреннее, женское, взявшее верх над только что окутывавшим ее аристократическим туманом.
- Я могу идти, госпожа?
- Конечно, ведь это вы, а не я капитан корабля!
- Госпожа изволит смеяться; я всего лишь капитан ее корабля!
- А вот теперь вы очень хорошо скрыли свои мысли! - Сан Линь бросила на него лукавый взгляд, от чего показалась Тэн Янгу совсем юной девушкой. - Клянусь самой Бездной у вас хорошие задатки, и я берусь в самый короткий срок развить их, тогда, по возвращении в Империю, вам не будет равных в хитрости среди офицеров имперского флота!
- Как будет угодно госпоже! - ответил Тэн Янг, думая о том, какие именно из его "скрытых" мыслей ей удалось прочесть.
- Но в обмен за эти тайные знания я, разумеется, потребую от вас одной услуги, и вы, наверное, догадываетесь, какой именно!
- Госпожа может не беспокоиться, никто не узнает того, где мы побывали!
- Вот сейчас вы сказали чистую правду! Знаете, я очень рада, тому, что мне посчастливилось отыскать такого капитана, как вы!
- Сейчас вы тоже сказали правду, - неожиданно для самого себя произнес Тэн Янг.
- ?
- Для того чтобы определить это, иногда вовсе необязательно владеть вашей тайной техникой, - достаточно просто посмотреть человеку в глаза, - сказал Тэн Янг, отвечая на, невысказанный ею вопрос.
Поклонившись еще раз, Тэн Янг пошел прочь: "Не смей в нее влюбляться! Даже если тебе хватит ума и доблести для того, чтобы стать адмиралом, - эта женщина все равно будет для тебя также недоступна, как меч для сборщика налогов! Не смей смотреть на нее, как на простую женщину, не смей допускать даже мысли о ней, или она попросту погубит тебя!"
Глава II
Доктор Поталов. Неудобный человек
Жизнь человека настолько коротка, что даже самые пытливые и осторожные в своих суждениях представители рода человеческого не могут избежать того, что картина окружающего мира строится ими, в большинстве своем, на заблуждениях. В самом деле, если исключить те области знаний, что составляют профессиональные навыки человека, то окажется, что все остальные проявления окружающего мира, представляют для него чистейшей воды набор "штампов" и необоснованных утверждений, не имеющих ровным счетом ничего общего с окружающей его, живой, постоянно меняющейся и такой противоречивой жизнью.
Так, например, согласно этим "штампам", военный человек, должен обязательно обладать узким кругозором, женщина просто обязана бояться мышей, а хороший студент - иметь бледный вид и неразвитые мышцы. Грузчики должны курить дешевые сигареты и неимоверно ругаться, учителя - быть в очках и постоянно критиковать необразованность молодежи, поэты - часами гулять по парку с отрешенным взором, а бизнесмены - без устали любить своих юных секретарш..., - мир полон заблуждений, что подобно густому туману застилает от нас прекрасную, разноцветную жизнь, уводя прочь от ее понимания и осмысления.
Кабинет молодого еще доктора физики Максима Сергеевича Поталова, конечно же, имел все необходимые атрибуты, оправдывавшие род занятий занимавшего его человека. Здесь на книжных полках можно было прочитать названия, вполне характерные для ученого человека его квалификации, многие из которых вызвали бы невольное уважение к нему, а некоторые и вовсе оставили бы в полном недоумении заинтересовавшегося ими посетителя. Но, вместе с тем, были здесь и предметы совсем иного свойства, имевшие весьма отдаленное отношение к его почтенной профессии. Так, например, над его столом висел портрет генерала Петренко, героя далеких уже теперь боевых действий на Дальнем Востоке, а под ним - старое фото двадцатилетней давности, на котором стояли, обнявшись, несколько молодых офицеров, стараясь изо всех сил улыбнуться, чтобы скрыть проступавшую в их глазах тоску. Одним из офицеров был сам Поталов, с сигаретой в руке и выглядывающим из-за плеча верным "Калашниковым"
На столе, помимо письменных принадлежностей, пачки бумаги и прочих канцелярских принадлежностей, стоял небольшой бюст Маяковского и искусно сделанная из пистолетной обоймы зажигалка. Всюду вокруг: на пыльном подоконнике, стареньком холодильнике, на книжных полках, - царил умеренный беспорядок, который, впрочем, резко контрастировал с идеальным порядком на письменном столе, где, казалось, каждый предмет имел свое, строго предназначенное для него место. У давно немытого окна стоял облезлый стул, на который был водружен телевизор со стершимися от времени кнопками и прожженной панелью. Под стулом стояла коробка из-под принтера, из которой выглядывали пустые горлышки бутылок и ручка стертого годами веника.
Когда в кабинет Поталова заглянул господин инспектор, телевизор был включен едва ли не на полную громкость и четкий, хорошо поставленный голос диктора вещал о последних новостях. Нет ничего смешнее попытки дикторов придать значимость сообщаемым им событиям, и чем глобальней стоящие за ними проблемы, чем серьезней доносящий их до слушателей тон, тем меньший отклик находят они у тех, кто должен проникнуться передаваемыми им чувствами.
- Все большую тревогу и озабоченность у мирового сообщества вызывает рост напряженности между странами Земли и республикой Марс, - говорил диктор, и выражение его лица не оставляло сомнений в серьезности затронутой им проблемы. - Постоянно растущие "аппетиты" марсианских рудодобывающих компаний все чаще ставят трудноразрешимые задачи перед планированием энергетического баланса крупнейших стран мира. Они все чаще заставляют правительства этих стран прибегать к весьма непопулярным мерам для сохранения своих макроэнергетических параметров. Как результат, в своем последнем официальном заявлении Председатель Объединенных стран Европы, господин Крикс, заявил, что в случае дальнейшего взвинчивания цен на перевозки обогащенной руды он будет вынужден поставить вопрос об открытом противостоянии этой наглой экономической агрессии...
- Можно? - Господин инспектор уже приоткрыл дверь и теперь щурился сквозь свои роговые очки, как будто в кабинете Поталова ярким светом горели прожекторы. Говорили, что он всегда поступал таким образом, если события вынуждали его говорить кому-либо нелицеприятные вещи. Вообще господин инспектор был человеком весьма и весьма миролюбивым, но должность его, - вот досада, - просто заставляла его порой буквально наступать на собственное горло, на что тот часто сетовал, но ничего не мог с этим поделать.
- Можно? - повторил господин инспектор, поскольку увлеченный своим делом хозяин кабинета не увидел (или не захотел увидеть) его появления.
- Я стучу, а вы не отвечаете! - с улыбкой сказал он в свое оправдание, когда Поталов, все-таки, кивнул ему.
Человек цивилизованный в ответ на вопрос "можно?", увы, не имеет права запустить в непрошенного гостя каким-нибудь тупым и тяжелым предметом. Более того, часто не может он также сформулировать словами даже свое глубокое нежелание его видеть - и тут уж ничего не поделаешь. Но изобретательная человеческая натура придумала на этот счет другое оружие - взгляд, которым тут же и "одарил" вошедшего хозяин кабинета вместе с утвердительным кивком головы.
- Чем могу? - коротко спросил Максим, не добавляя при этом слово "служить", поскольку приберегал его для более желанных посетителей.
- Да так, шел мимо, дай, думаю, зайду к уважаемому доктору.... Работаем-то совсем рядом, а видимся раз в месяц, и то мимоходом! - господин инспектор засмеялся так весело и заразительно, что со стороны можно было подумать, что какой-то веселый, добродушный человек пытается развлечь своего слишком серьезного товарища. - Как дома, как жена? - спросил он, садясь на предложенный ему Максимом стул, на котором старательно й рукой студента очень давно была аккуратно и довольно крупно выведена непристойная надпись.
- Да так, все нормально, - тут же соврал Максим, - а как у вас? - тут же спросил он с пресной интонацией в голосе.
- О, меня совсем заели дела! Впрочем, все это неважно...
- А что важно? - тут же спросил Максим, разрушая одной неосторожной фразой, так бережно создаваемую его гостем, атмосферу идиллической беседы.
Максим не любил чиновников. Он, конечно, понимал их нужность для общества, замеченную еще в Древнем Риме, но ведь любовь не имеет ничего общего, ни с пользой, ни с каким иным доводом разума. По этой причине гнездившаяся в нем с самой юности неприязнь не требовала никаких особенных оправданий, - она просто была, и этого ему было вполне достаточно.
- Опять на вас жалоба, Максим Сергеевич..., - выдавил, наконец, из себя господин инспектор, понимая всю безвыходность созданного бестактным поведением Поталова положения, буквально вынуждавшего его сразу перейти к делу.
- Да что вы! Откуда же на этот раз?
- Не нужно притворяться, доктор; вы ведь прекрасно знаете, откуда! - Инспектор опустил глаза и весь напрягся, - начиналось самое нелюбимое для него занятие - выяснение отношений с его "творческими коллегами".
- Последнее прослушивание ваших лекций опять вызвало озабоченность наших аналитиков, и они обратились ко мне..., разумеется, неофициально!
- Что же именно так не понравилось вашим аналитикам на этот раз? - спросил Максим, делая особое ударение на слове "вашим", отчего инспектор поморщился, но продолжал.
- На этот раз они считают, что ваши лекции содержат явные экстремистские моменты. Представляете, они нашли, что вы открыто критиковали внешнюю политику республики Марс, называя ее агрессорской! - он сказал это так, словно бы и сам смеялся над этими "олухами", ищущими буквально повсюду распространение крамолы. Произнеся это, он сделал паузу, возможно для того, чтобы Максим тут же опроверг эти обвинения, но тот, как назло, молчал.
- Они ведь преувеличивают, - не так ли? - спросил он, или, вернее, подсказал ему ответ, глядя на Максима поверх очков.
- Нет, пожалуй..., однако я сказал им, всего лишь то, что думает теперь каждый критически мыслящий землянин, и не более того! Все знают, что энергетические ресурсы Земли истощены, знает это и правительство Марса. По этой причине оно всячески поддерживает повышение цен на обогащенную руду, потому что это неизменно должно привести к дестабилизации мировой экономики Земли. И это вовсе не "стремление рудодобывающих компаний к сверхприбыли", как трезвонят телевизионные каналы, - это политика официального Марса, направленная на дальнейшее ослабление ведущих государств Земли. Все очень просто, и чтобы понять это, по-моему, вовсе не нужно быть доктором наук!
- Допустим, - сказал господин инспектор, темнея лицом, - но вы ведь говорили еще и то, что ни одно государство-агрессор никогда не останавливало свою агрессию, до тех пор, пока не получало в ответ на нее такой же, достойный ответ!
- Ну, это говорил не я, так говорит история...
От этой фразы господин инспектор даже подскочил на стуле, так что Поталов с трудом подавил улыбку.
- Но, помилуйте, Максим Сергеевич, это же прямой призыв к войне! И это в то время, когда наш уважаемый президент высказал надежду на возможность мирного урегулирования этого экономического конфликта в противовес нетерпимой политике Объединения. Вы же умный человек, Максим Сергеевич, и должны понимать, что значат после этого такого рода высказывания!
- Но я, всего лишь, высказал предположения иного рода, и не более того. А то, как будут развиваться события на самом деле, не знает никто, в том числе и президент, и вы не можете не согласиться с этим утверждением!
- Удивляюсь я вам, дорогой Максим Сергеевич! - то, как было произнесено слово "дорогой", все-таки заставило Поталова улыбнуться, - вы - столь образованный человек, и никак не можете понять простых вещей: то, о чем говорит президент, никак не может быть "простым предположением"! Вы, конечно, заслуженный ученый, но подобное поведение может серьезно навредить вашей карьере..., да, да, - вполне может навредить! А вот, взяли бы пример с господина Козловского, весьма остроумно отвечавшего на подобные щекотливые вопросы студентов с привлечением мыслей о всеобщей терпимости и торжестве человеческого разума, - он поднял вверх палец, и от этого жеста Поталову сделалось грустно, - вот как следует воспитывать молодежь, ведь примеров жестокости и нетерпимости у них и так хватает в повседневной жизни!
Максим вздохнул; он уже не испытывал неприязни к инспектору, а лишь усталость от его общества. Сейчас он чувствовал себя героем какой-то старой пьесы. Настолько старой, что декорации и костюмы героев успели уже насквозь пропахнуть нафталином, а лежащие на суфлерском столике страницы текста - пожелтеть от времени.
- Видите ли, господин инспектор, я говорю лишь то, во что верю. В противном случае я никогда не посмел бы произнести хоть одно слово с кафедры.
- Очень жаль, что мы так и не нашли с вами общего языка, уважаемый Максим Сергеевич! Увы, но мне придется написать весьма неутешительный отчет о вашей благонадежности. Единственное, что могло бы хоть как-то смягчить его, так это ваше обещание не затрагивать более подобных вопросов.
- Обещаю вам это! - тут же ответил Максим, желая поскорее закончить этот разговор.
- Ну, вот и славно! - стараясь придать своему голосу как можно более радостный тон, воскликнул инспектор, поднимаясь со стула. - Знаете, честно говоря, я в чем-то даже с вами согласен, но сейчас такое время..., что каждое неудачно сказанное слово может..., а, - он безнадежно махнул рукой. - До свидания!
- Всего хорошего!
Занятия научной деятельностью, как известно, исподволь вырабатывают в человеке изрядные способности к софистике. Следуя лабиринтами умозаключений и отбрасывая те из них, что не ведут к цели, люди науки поневоле приобретают способность доказать практически любое утверждение, независимо от его истинности. Максим также не был лишен этого умения, и он, конечно же, мог ответить господину инспектору как-то иначе, а может быть даже, и доказать последнему, что он-то, как раз и пытался апеллировать к всеобщей гармонии и терпимости. Почему бы и нет, ведь гуманитарные области знаний гораздо более эфемерны, нежели технические. И в этой сфере для гибкого ума всегда отыщется множество способов для разного рода "доказательств", в отличие от мира неживой природы, где камень неизменно падает сверху вниз, опровергая самим фактом своего падения все остальные псевдогипотезы. Обладал такими способами и Максим, а заключенная в нем еще с юности "здоровая" доля цинизма, нисколько не помешала бы этому; но в жизни человека случаются такие периоды, когда носимая им годами маска вдруг начинает тяготить собственное лицо, - именно такой период и переживал теперь Максим.
Неприятности напали на него сразу и со всех сторон. Но это было бы еще полбеды: ведь неприятности бывают разные, и многие из них представляют собой просто нелепую волю случая. Здесь же дело обстояло по иному: неприятности были следствием его отношения к жизни, а потому были в высшей степени закономерны. Не досадная оплошность, не коварное стечение обстоятельств, - а его мировоззрение и мироощущение были тому виной, не оставляя, ровным счетом, никаких надежд на лучшее. Сейчас, выстраивая перед собой события последних месяцев, Максим явственно видел их внутреннюю связь: и уход жены, и неудачи с задуманной им научной работой, и, наконец, только что произошедший "серьезный разговор" со "всегда правым" господином инспектором.
Максим не сразу пришел в науку. Его беззаботное детство только лишь успело смениться веселой студенческой юностью, как она была прервана неожиданно начавшейся в 2065-м году войной на Дальнем востоке. Призванный срочным набором, он воевал там целых полтора года, а потом еще год охранял "неприступные" рубежи родины. Там, в окопах, за толстыми стенами дотов, он увидал совсем иную жизнь, непохожую на ту, к которой его готовили мудрые университетские преподаватели. Стреляя, убивая и перетаскивая на своих плечах стонущих раненых мальчишек, он явственно осознал тот факт, что человек, будучи номинально хозяином природы, между тем, всецело зависит от ее законов. И если спустившийся кому-то на голову разрушительный тайфун кажется этому человеку злой карой, то, на самом деле, он есть лишь порождение сложившихся климатических условий и не более того. Сам же человек же, несмотря на высокое самомнение, всего лишь пылинка среди гигантских вселенских механизмов: сложнейших шестерней и передач, неизменно осуществляющих свою работу, понять которую чаще всего не представляется возможным.
Вернувшись домой, Максим продолжил учебу, но все, что окружало его, приобрело теперь совсем иные очертания. Так взрослый мужчина с удивлением смотрит на узкие школьные коридоры и тесные парты, среди которых когда-то он чувствовал себя просторно и удобно. Впечатление было такое, будто кто-то сорвал с окружающего мира защитные покровы, обнажив то, во что он был выкрашен на самом деле - в бесконечные оттенки серого.
Нет, он не стал хмурым и безрадостным, для этого он был слишком молод и полон жизни. Просто в любом, происходившем явлении он теперь явственно видел логичное выражение событий уже произошедших, и, как следствие, со временем научился предугадать и то, что последует за ними. Вскоре он привык к тому, что такое "предугадывание" было прямо противоположно "правильному" взгляду на вещи, и даже стал находить в этом какое-то мрачное удовольствие. Со временем он сделался малообщителен, плохо сходился с людьми и часто производил впечатление человека высокомерного, скрывая за этим новую для него напряженность, - ожидание от жизни чего-то неприятного и непоправимого...
А, между тем, время досталось ему непростое. Та и не решившая своих межнациональных проблем, Земля столкнулась с новой напастью - жестоким кризисом ресурсов. Окончательное истощение природных запасов поставило под угрозу всю мировую экономику. Конечно, проблема эта была не нова; еще ученые начала века говорили о ней своими настоятельно-интеллигентными голосами, но общество желает слышать от ученых лишь хорошие вести, например, о возможности продления жизни или безвредном никотине..., все остальное проходит мимо его, настроенного лишь на приятные известия, слуха. Но когда к середине "восьмидесятых" в прессе стали появляться тревожные сообщения о самоубийстве очередного финансового магната, разорившегося в результате ресурсовой агонии, - все, наконец, осознали серьезность создавшегося положения. Правда, вскоре и к этому привыкли, и уже скорее смаковали подробности очередного происшествия, нежели думали о невеселых перспективах собственного будущего. В самом деле, ведь у Земли была республика Марс, специально взращенная для того, чтобы добываемая ею обогащенная руда давала "пищу" земным ядерным реакторам, что добросовестно "обогревали" и "освещали" планету. А если кто-то не рассчитал свои силы в погоне за прибылью, то, что ж, - на то он и бизнес!
Но время шло, и кризис все разрастался, постепенно покрывая своими крыльями, неизменно верящее в хороший исход человечество. И тут, как это часто бывает, неоправданный оптимизм резко сменился истеричным пессимизмом. Стали возникать разного рода "мессии" с их вечными предсказаниями скорого конца света. Всполошились политики и общественные деятели, а республика Марс постепенно сделалась настоящим "спасителем человечества", единственной надеждой и опорой стареющей цивилизации. Бензин постепенно сделался роскошью, бензоколонки быстро сменялись элекрозарядными станциями, называемыми в простонародье "зарядками", а многокомнатные квартиры резко упали в цене, потому что отапливать их стало не по карману даже состоятельным жителям. Жизнь менялась, но, в тоже время, все, вроде бы, оставалось прежним, - таким же привычным и обыденным.
"В самом деле, ну что мне мешало привлечь на свою сторону древнее искусство Горгия ? Ну, сказал бы этому инспектору, что, как раз, хотел привести пример агрессивной политики Марса, как очередного испытания для более мудрой и терпеливой земной цивилизации..., как там говорится: "если тебя ударили по одной щеке, подставь другую", - так, кажется. Сказал бы, что глубоко верю в гуманистические ценности и добрую волю человечества... Уволят ведь, пнут под зад коленом и поминай, как звали! Куда ты пойдешь: торговать шампунями или гонять такси по родному городу?" - думал Максим, заходя в кафе и садясь к своему любимому столику у окна.
С тех пор, как его бросила жена, Максим часто заходил в это кафе с незамысловатым названием "Посидим", потому что спешить домой ему теперь не было необходимости. Светло-коричневые обои, отклеившиеся у швов, тускло, из-за экономии электричества, горящие лампы и мерное урчание кофейного аппарата у барной стойки - эта, ставшая уже привычной для него картина, как-то успокаивала мысли. "Сейчас он, как обычно, закажет кофе и свое любимое пирожное, и невысокая бедристая девушка обязательно спросит, поставить ли ему пепельницу, хотя прекрасно знает, что он курит..., а потом она удалится, а он в это время будет смотреть, как весело играют молодые ягодицы под ее короткой юбкой... Потом он закурит, и станет смотреть в окно, на проходящих мимо людей и отъезжающие от остановки электробусы..."
- Кофе, пожалуйста..., и рюмочку коньяку, - сказал Максим, отчего-то изменив свое привычное меню.
- И пепельницу, - на этот раз утвердительно сказала девушка.
- И пепельницу, - не скрывая удивления, сказал Максим, - а это что, - новая мода? - спросил он, глядя на выкрашенные в ярко красный цвет волосы еще вчерашней блондинки.
- Да, так сейчас красят на Марсе, - улыбнувшись, ответила девушка, принимая вопрос Максима за комплимент.
- Очень красиво! - соврал он, понимая, что теперь уже просто обязан был сказать это.
- Спасибо! - мастерски опустив ресницы, сказала девушка, отправляясь прочь столь привычной для него, "заманчивой" походкой.
День уже был на исходе, и ритм беспокойного города постепенно начинал спадать, оседая на пыльных тротуарах усталостью пережитых забот и волнений. Словно поддаваясь этому ритму, неспешно двигались стрелки часов на перекрестке, лениво поблескивала реклама ускоренных курсов английского языка. "Надо же, а ведь каких-нибудь сто лет назад здесь, на моем месте, возможно, сидел кто-то другой, думая, вот также, о несовершенстве этого мира. Разве что проезжавшие мимо машины катились по древнему асфальтовому покрытию, а не по мягкому, пружинящему армосиликону! И ведь если подумать, то ничего не изменилось: те же улицы со спешащими по своим делам людьми; с их метущимися между счастьем и достатком мыслями... И то же выражение глаз, - их, потерявшихся где-то в глубинах собственной неизведанной души..."
- Вы позволите сесть рядом? - услыхал он приятный женский голос, в котором явно слышался акцент человека, далекого от осознания красоты мелодии русской речи.
- Да, пожалуйста! - ответил Максим, повернувшись, и посмотрев на стоявшую перед ним девушку, которая отчего-то не села, а продолжала стоять, будто бы давая ему получше оценить ее красоту. Впрочем, Максим тут же прогнал от себя эту мысль, поскольку никогда не мог похвастаться особым расположением у женщин. Хотя, в этом случае, действительно, было на что посмотреть.
- Что пьете, коньяк? - спросила девушка, потому что, в этот момент красноволосая девица поставила на столик рюмку, бросив при этом короткий, но внимательный взгляд на подошедшую к нему незнакомку.
- Ваш кофе скоро будет готов, - сказала она, сделав умелую паузу, заставившую Максима, помимо его воли, тут же попросить еще один, на что незнакомка не возразила, а наоборот, улыбнулась.
Однако она продолжала стоять. Их взгляды встретились, и тут Максим с досадой сообразил, почему.
- Простите меня, садитесь! - он приподнялся и отодвинул, стоявший напротив стул.
- Благодарю, - спокойно сказала незнакомка, и Максим готов был поклясться, что в противном случае она бы ни за что не села.
Красота - страшная сила, и Максиму, как и многим мужчинам, не раз уже приходилось убеждаться в этом. И если жар огня действует на наши органы чувств, заставляя мгновенно убрать руку, то красота поражает нас прямо в душу. Она приводит нас в какой-то мистический восторг, что, наверное, испытывал когда-то доисторический человек, глядя на раскрывавшееся перед ним величественное звездное небо, ощущая при этом собственное несовершенство перед являвшимся ему чудом. Красота - бог и дьявол, цель жизни и причина бесцельно прожитых лет; счастье и одновременно великое горе повстречавшегося с ней человека.
Сидевшая теперь напротив Максима девушка была красива той, особенной красотой, для которой пытливый мужской глаз тщетно пытается отыскать хоть какой-то изъян, чтобы оправдать с его помощью свою возможную неудачу, к которой в подобном случае всегда готов даже самый опытный сердцеед. Но взгляд Максима тщетно пытался проделать это: ни форма лица, ни пропорции тела, ни манера держаться - ничто не нарушало той ослепительной гармонии, из которой, казалось, было сотворено это создание. Возможно, лишь несколько тонкие губы немного не вязались с ее чертами лица, словно это были губы подростка, готовые в любой момент скривиться в язвительной усмешке, но они же придавали лицу некоторую пикантность, делая незнакомку намного моложе, чем она, по всей видимости, была на самом деле.
Одета она была по тогдашней молодежной моде, но не вычурно, а скорее, в деловом стиле. Так одеваются молодые менеджеры, чтобы выделяться среди подчиненных, сохраняя при этом привлекательность своей молодости. Ее в меру короткая темно синяя юбка, как успел разглядеть Максим, плотно облегала бедра, а из-под дорогого вида куртки из недавно вернувшейся в моду кожи (разумеется, искусственной), выглядывала темная блузка из ставшего в последнее время весьма дорогим шелка. Шпильки ее туфель изрядно удлиняли ее, и без того красивые ноги, упорно выглядывавшие из-за столика. Эти самые ноги Максим, каким-то образом, видел перед собой даже после того, как заставил себя оторвать от них взгляд.
- Что, скучаете? - спросила незнакомка так просто, словно они были старыми знакомыми.
- Скучаю, - честно признался Максим.
Девушка положила на столик руки, и Максим заметил длинный изогнутый шрам на ее красивой, достойной скульптора, кисти. При этом он отметил, что это, наверное, был второй и последний ее изъян. Поймав его взгляд, незнакомка не убрала руки, как это сделала бы любая другая женщина, и даже не прикрыла ее другой.
- Седьмое кольцо Аранта, мелкая пограничная стычка на самой заре моей юности, - сказала она, указав взглядом на шрам. Можно, конечно, было нарастить здесь новую кожу, но мне всю жизнь приходится командовать мужчинами, а у них, то есть, у вас, подобные вещи вызывают уважение, вот я и оставила этот шрам..., - она рассмеялась, проведя по нему ухоженным пальцем руки. - Представляете, у нас тогда погиб хирург, и мне пришлось самой накладывать себе шов. Никогда бы не подумала, что это так неудобно! Мне постоянно мешала текущая из раны кровь, а Тегнер, мой офицер по особым поручениям, все кричал мне в ухо: "Давайте быстрее, госпожа Сан Линь! Сейчас они опять пойдут в наступление!" - она засмеялась, показав Максиму ровный ряд зубов, но замолчала, увидав приближавшуюся к ним официантку, выжидая, пока та, поставив вторую чашку кофе, не удалилась.
- Сан Линь это мое имя, но близкие друзья зовут меня Леа, в честь богини плодородия, третьей дочери Великой Бездны - сказала она, помешивая ложечкой кофе, как будто то, что она только что сказала, было самым простым и обыденным.
- Ну что, назовете вы мне, наконец, свое имя, или так и уйдете, сочтя меня сумасшедшей?
- Меня зовут Максим, - только и смог выговорить он, отпивая глоток, так вовремя принесенного ему коньяка.
- А вам приходилось когда-нибудь делать это?
- Что это?
Она снова засмеялась:
- Швы накладывать, что же еще!
- Да..., только не на седьмом кольце...
- Разумеется, ведь вашим ракетам до него лететь, наверное, не менее трехсот лет!
- ... А где еще вы были кроме... колец?
- А..., бывали планеты и получше..., но, к сожалению, часто я не вольна в их выборе.
- Отчего же, не вольны?
- Потому что принадлежу к древнему патрицианскому роду, а потому не могу позволить себе увеселительных прогулок, тем более теперь... Вы смеетесь? - Она вздохнула:
- Знаете, мне будет очень жаль, если вы мне не поверите!
- А вы бы на моем месте поверили во все это?
Леа покачала головой и осторожно отпила глоток.
- Кто знает? Вопросы веры - самые сложные в мирах..., думаю, так полагают и ваши ученые...
Максим поймал себя на мысли, что если бы на этом самом месте сидел кто-то другой, будь то мужчина, женщина или ребенок, да, хоть бы здесь сидел сам ангел собственной персоной, - он давно бы уже потребовал от него перейти к делу, и не занимать более его времени. Но та, что находилась перед ним теперь, как ни в чем не бывало, отхлебывая кофе, право, стоила чего-то иного, и Максим продолжал сидеть, не понимая, как ему относиться ко всему происходящему. А она рассказывала ему о том, как трудно жить в эпоху распада Империи, когда утраченный авторитет власти приходится заменять либо подкупом, либо военной силой. И что поэтому ей, совсем еще юной девушке, пришлось начинать свою жизнь не с романтических свиданий, а с полетов на мятежные планеты, где горящая под ногами земля и крики офицеров заменяли ей мягкую траву и нежный шепот влюбленного...
Слушая ее, Максим начинал ощущать какое-то раздвоение личности. Одна из его сторон была решительно убеждена в том, что все это не может быть правдой, зато другая: темная, неизведанная для него самого, - шептала ему нечто противоположное, совершенно не вязавшееся со здравым смыслом. "Да и что, на самом деле, есть реальность? - подумал вдруг Максим, - Не является ли она всем тем, в неотвратимость и справедливость чего каждый из нас готов поверить, ведь неосторожно сказанное слово порой доставляет нам боль намного большую, чем "настоящий" вывих руки, а приснившийся когда-то сон запоминается лучше, чем какая-нибудь недавняя встреча... Реальность есть тайна природы; она - полный чудес мир, в котором каждый, подобно отважной Алисе из страны Чудес, должен идти, ни в коем случае не сворачивая с выбранной дороги".
Наконец, Максим решился задать свой вопрос, хотя ответ на него уже не беспокоил его так, как это было еще несколько минут назад. Потому что он, вдруг, поймал себя на мысли, что попросту любуется сидевшей напротив него девушкой, о которой он ничего не знал, да, похоже, и не хотел знать.
- Почему вы подошли ко мне?
Она ответила не сразу; на тонких губах показалось выражение... грусти..., печали?
- А, знаете, я очень волновалась, идя на эту встречу. Правда! Кто бы мог подумать, что я еще могу испытывать волнение от таких вещей!
- Неужели, вам так много лет? - осторожно спросил Максим, понимая, что от предыдущего вопроса она просто уклонилась.
- Да..., мне уже много лет... Когда ваша цивилизация научится настолько продлевать жизнь, вы поймете, что, на самом деле, в этом нет ничего хорошего.
- Я и теперь это понимаю.
- Правда? Неужели вам не хотелось бы жить очень долго?
- Мне бы хотелось..., но, по-моему, это было бы слишком тяжело для самой цивилизации...
- И в этом вы совершенно правы, Максим! Вы не закажете мне еще кофе, - он такой вкусный! Да и, пожалуй, коньяку...
Максим окликнул красноволосую официантку, и та вскоре подошла к ним, отчего-то неприветливо глядя на него.
- ...А вы этой девушке нравитесь..., сейчас у нее были довольно "сильные" мысли, и мне в них отведено не самое лучшее место! - зашептала Леа, когда официантка ушла выполнять заказ.
- А вы еще и мысли умеете читать?
- Да, это очень помогает, особенно, если в твоем окружении оказался предатель...
- Понимаю.
- Ну, что я все рассказываю о себе, - расскажите теперь вы что-нибудь!
- Думаю, что история моей жизни, скорее всего, покажется вам довольно скучной...
- Это очень хорошо, что вы так говорите! Я просто не выношу хвастливых мужчин..., к тому же мимическое положение ваших морщин говорит совсем о другом, что означает, что вы - хитрец!
- Не без этого, - признался Максим, и они рассмеялись.
Потом они гуляли по набережной, среди полыхающих розами городских клумб, и Максим, держа ее под руку, рассказывал о своей жизни, а она все задавала и задавала вопросы. Она весело смеялась, слушая о том, как он боялся темноты в детстве, и понимающе молчала, когда он вспоминал свои военные годы. А после они сидели на лавочке, глядя, как скользят по реке неторопливые электроходы и мигают где-то, в вечереющей дали огоньки буев. Хотя Максим и не мог сравниться долголетием с той, кто сидела рядом, - для него тоже давно миновала пора романтики, - но теперь он чувствовал, как в душе его просыпалось что-то теплое, давно забытое..., и, отрываясь от нее, уходило вверх, в высокое летнее небо.
- ...А потом она ушла от меня, просто ушла и все... И, знаешь, тогда я вдруг понял, что по-другому просто не могло быть! Бывало у тебя когда-нибудь такое чувство? - Максим повернулся, посмотрев на Леа, - та кивнула. - Это чувство выше всякой логики, оно не подвластно ни желаниям, ни жизненным принципам; оно просто есть и ощущается как единственно возможная реальность! ... А потом, спустя всего лишь неделю, у меня забрали лабораторию. Мне сказали, что моя работа, хоть и представляет определенный научный интерес, но не совсем актуальна на сегодняшний день...
- И что это была за работа? - Леа лежала рядом, разбросав свои темно-каштановые волосы на его груди; где-то далеко от них, бесполезная и ненужная, лежала скомканная простыня.
- Я искал новый, универсальный способ получения энергии методом разрыва межатомных связей. Любое вещество, будь то кристалл, или какая-нибудь иная форма существования материи, содержит в себе огромную удельную энергию межатомных связей, и если придумать универсальный способ "разъединять" эти атомы, то можно было бы получать энергию, минуя процесс термоядерной реакции...
Леа молчала, но Максим вдруг подумал, что она, может быть, что-то знает о таком способе, или даже не что-то, а все... Его работа находилась только на стадии компьютерного эксперимента, поскольку было непонятно, по какому принципу будет осуществляться рабочий цикл будущей установки. А это означало, что одна лишь сказанная фраза, один листок записей могли бы дать ему ключевую идею, и тогда... - грандиозный успех, прорыв в земной энергетике! Эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове Максима, но теперь он не знал - хочет ли он, действительно, услыхать эти слова, или же, напротив, - боится их. Ведь всякое общество имеет лишь тот уровень развития техники, который заслуживает уровнем познания себя и окружающей его природы, и если "мудрое руководство" сочло необходимым закрыть его исследования, значит, общество пока что не нуждается в этих знаниях...
- Как вы все-таки умеете скрывать свои мысли!
- Что? - не расслышав, переспросил Максим.
- Твои мысли..., ты сейчас подумал о чем-то, что очень взволновало тебя, но я не смогла ничего прочитать, хотя на планетах нашей Империи смогла бы уловить и более слабые импульсы!
- Но я ничего не пытался скрыть!
- В том-то и дело..., ваша цивилизация весьма опасна! Наш Кодекс воина гласит: тот, кто умеет скрывать мысли - откроет все секреты Великой Бездны!
- И что, это хорошо?
Леа потянулась за сигаретой. Максим с удовольствием посмотрел на ее обнаженную спину и провел по ней рукой. Затягивалась она по-настоящему, как прошедший не одну войну солдат.
- Хорошо или плохо - Великая Бездна не знает таких слов, ведь любой ущерб можно при наличии таланта обратить в силу, также как любое зло - в добро. Это называется Правилом отражений, когда любое возмущение в мирах вызывает цепь бесконечного множества откликов, которые, собственно говоря, и творят будущую реальность. Творит ее и ваша цивилизация, хотя ее удаленность от Обитаемых миров, пока что не позволяет вам общаться с ними. Но если вы не истребите друг друга в междоусобных войнах, то вы, возможно, еще скажет свое слово в истории миров... - Леа пустила струю дыма к потолку со старыми, отклеившимися обоями, и повернулась, посмотрев на Максима.
- А Великая Бездна, это что - ваш бог?
- Нет. Она - начало всего сущего, творец материальных законов. Многие миллиарды лет она наслаждалась собственным бытием, пока не сотворила Тьму - некую материализованную мысль, нуждавшуюся в постоянной самореализации. Вот тогда-то и стали возникать миры и галактики, потому что Тьме, в отличие от Бездны, нужны были страсти борющейся "за свое место под солнцем" живой материи..., - что, утомила я тебя?
- Не очень, - сказал Максим, любуясь тем, как красиво она сидела, даже не думая закрываться простыней.
"Черт, да какая разница, что ей от меня нужно? Кому какое дело, почему все это случилось, и почему она подошла именно ко мне?" - подумал Максим, уже забывая обо всем, кроме этих, смотревших на него сейчас глаз. "Да, ему хорошо просто быть с ней: вдыхать запах ее тела и любоваться тем, как рассыпаются эти чудные волосы при каждом ее движении," - подумал он, перекатываясь к ней по измятой и истерзанной постели.
Глава III
Республика Марс. Железные когти
К описываемым событиям 2090-го года федеральная колония Марс давно уже превратилась в высокоразвитое, самостоятельное государство. Это явилось логичным итогом революции 2061 года, упразднившей ее колониальную зависимость от Объединения стран Европы. За последующие тридцать лет на месте бескрайних пустынь там уже успели вырасти новые города, самыми крупными из которых были Эллада, Арес и Легион. Города эти неизменно поражали своими размерами многочисленных земных туристов, давно уже считавших Марс самым сказочным местом, где только может проживать человек. Когда же энергетический кризис начал грозить привыкшим к комфорту землянам ухудшением их уровня жизни, то Марс довольно быстро превратился в вожделенную мечту "среднего европейца", не желавшего мириться с неожиданно возникшими у него трудностями. Однако правительство республики в последние годы вовсе не было заинтересовано в резком увеличении притока эмигрантов, поскольку население Марса и так уже достигло нескольких миллионов жителей, благодаря высокой рождаемости и интенсивной эмиграции прошлых десятилетий. Поэтому в теперь право на эмиграцию нужно было еще заслужить, пройдя долгую процедуру конкурсного отбора в его посольствах, и выдержав конкуренцию с другими соискателями, что, из года в год, становилась все более жесткой.
А республика Марс все это время стремительно набирала силу! Без цветов и трав, без живописных горных склонов и чистого голубого неба, быстро наращивала она свои мускулы под тяжелыми плитами бронекостюмов, далекая от романтики и пустых сентиментов. Ее, немногочисленное по земным меркам мужское население, с самого юного возраста было привычно к военной службе, и даже те, кто был освобожден от нее вследствие серьезного недуга, всячески стремились обойти суровых докторов, и попасть, хотя бы, на кратковременные военные сборы, поскольку это считалось необходимым для обретения веса в обществе.
Женское население Марса также не пожелало от него отставать, ведь женщины, как известно, всегда желают идти в ногу со временем, и даже обгонять, хоть на полшага, своих вечных соперников мужчин. Их чрезвычайная общественная активность привела к принятию в 2078-м году знаменитой 19-й поправки к Конституции Марса, согласно которой его Вооруженные силы обязаны были принимать в свои ряды женщин, если они проходили медицинское освидетельствование. И марсианки не замедлили явить миру еще одно доказательство своего умения овладевать любым видом деятельности. Так, в случившемся в 2083-м году военном конфликте при дележе территорий нейтральной Луны, называвшимся впоследствии "Лунной войной", особо отличился отдельный 43-й батальон, державший упорную оборону в море Дождей против превосходящих сил Объединения, причем около половины личного состава батальона составляли женщины.
Этот феномен, получивший название, "марсианские амазонки", долгое время бурно обсуждался на Земле, приводя в восхищение одних и в неподдельный ужас других. Мода на войну так овладела тогда умами марсиан, что полученные в сражениях шрамы считались лучшими украшениями и носившие их мужчины могли рассчитывать на самый головокружительный успех на любовном поприще. Даже побывавшие на Лунной войне женщины нередко игнорировали услуги пластической хирургии, достигшей к тому времени небывалых успехов, и оставляли на себе жуткие отметины войны, гордо выставляя их на всеобщее обозрение на искусственных марсианских пляжах. Прилетавшие на Марс изнеженные сыны Земли бывали тогда откровенно шокированы этим, а также тем равнодушием, с которым "жаркие марсианские девушки" смотрели порой на богатеньких "толстосумов", не знавших в своей жизни ни одного ранения, и ни разу не изведавших радости спасения от неминуемой смерти...
Престарелый и заслуженный к тому времени марсианский ученый доктор Морст так писал об этом интереснейшем явлении, захватившим его соотечественников: "...со времен победы революции и образования республики в 2061-м году, население Марса ни дня не чувствовало себя спокойно, видя в Объединенной Европе постоянный источник потенциальной опасности... Эта непрестанная угроза военной мощи Земли постепенно породила у марсиан какое-то генетическое, врожденное чувство противостояния, ожидания неизбежности нависшей над ними беды... А это чувство, в свою очередь, породило новую культуру, а с ней и новый общественный идеал, наконец, новый эталон мужчины: не делового, успешного "денежного мешка", способного обеспечить "красивую жизнь", а жестокого и стойкого воина, способного эту жизнь защитить. Все это, в конце концов, привело к тому, что любой программист или забойщик руды на Марсе мог обращаться с автоматом и боевым ножом ничуть не хуже, молодого солдата земной армии любой из ее стран..."
Эти слова доктора Морста, как и многие другие его высказывания, конечно же, вызывали бурю негодования среди ученых умов Земли, но жизнь постепенно и неуклонно доказывала их истинность, а впоследствии сделала их и вовсе пророческими.
Наблюдаемая ситуация приводила спецслужбы стран Объединения в некоторое замешательство. Упорно формировавшееся в сознании землян мнение о войне как о высшем проявлении зла, конечно же, не могло быть изменено в одночасье, и для многих миллионов дееспособных мужчин умение зарабатывать деньги по-прежнему ставилось превыше всего остального. По этому военным аналитикам оставалось лишь морщить свои высокие университетские лбы, в тщетной попытке отыскать выход из создавшейся ситуации. Но, как известно, лишь человеку свойственно испытывать сложности при отыскании выхода из "узких рамок", в которые поставила его суровая действительность, - природа же, всегда отыщет выход из любого, даже самого безвыходного положения, как находит себе путь, бьющий между камней ручей.
Глава IV
Нола
В мирах во все времена было нелегко выбиваться в люди. Выходящий в большую жизнь молодой человек или девушка едва ли не всю первую половину ее должен постоянно доказывать тем, от кого зависит его карьера, что он вполне заслуженно претендует на занимаемое им место под солнцем. А так же то, что это место он будет при необходимости отстаивать всеми возможными средствами. Однако есть и другая часть людей, которая, при всех, доставшихся им по воле неба привилегиях, также испытывает значительные трудности по пути своего восхождения. Это те люди, чья известность появилась еще раньше их собственного рождения. И, наверное, по этой причине, эта самая известность вполне уверена в своей власти над ними, независимо от надежд и чаяний этих людей.
И, ведь как интересно устроены миры, никогда не дающие живущим в них людям единственного и самого ценного дара - душевного покоя! Если какой-нибудь сын плотника всю свою жизнь будет сетовать на то, что ему не посчастливилось родиться в семье дипломата или премьер-министра, то и этот самый сын дипломата тоже, оказывается, будет иметь вполне обоснованные претензии к своему происхождению, помешавшему ему когда-то сделаться, например, военным или свободным художником. Впечатление такое, будто бы умение вредить людям на их пути к счастью является самым лучшим "талантом" жизни, в котором она умеет добиваться, по истине, непревзойденного мастерства!
Все сказанное в полной мере касалось Нолу Зборовски, которая была дочерью, едва ли не самых знаменитых на Марсе родителей. И хотя память людей недолговечна, но, даже спустя двадцать лет после событий марсианской революции, многие еще помнили и славу ее отца, и леденящие душу рассказы о подробностях побега ее матери. Поэтому когда маленькая Нола еще лежала в кроватке, глядя вокруг своими лучистыми, не знающими злости глазами, на нее уже смотрели не как на обычного ребенка. И хотя ее детские игрушки ничем не отличались от игрушек других детей, - ее одиннадцатилетняя подружка Гвейн как-то вполне откровенно удивилась, увидав Нолу плачущей над своим ушибленным пальцем. "- Ты что, плачешь как все?" - удивилась она, - "и это ты - дочь всем известной мисс Дафны, именем которой в тюрьмах до сих пор пугают слишком жестоких надзирателей!" Услыхав такое, Нола вынуждена была замолчать, закусив от боли губу. А позже, когда она уже стала высокой, светловолосой и голубоглазой девушкой, - часто вспоминала этот первый в жизни случай, когда ее знаменитые родители одним своим именем не позволили ей, хотя бы на какое-то время, сделаться слабой и беззащитной.
В детстве ей нравилось читать, и она могла часами пропадать в богатой отцовской библиотеке. Сидя в его любимом кресле, мягком и красиво скрипящим, она с упоением погружалась в неизведанные миры Конан Дойля, Стивенсона, Свифта, и подобных им волшебников, ярко рисуя в своем воображении картины далекой Земли с ее городами, деревнями и необъятными просторами морей и океанов. Там, на Земле, повсюду жили отважные рыцари, никогда не отступавшие перед грозившими им опасностями. Там всюду был настоящий, свежий воздух, пьянивший кровь отважных, готовых на отчаянные поступки смельчаков. И маленькая девочка представляла себя среди всего этого сказочного мира, - честной и неустрашимой, какой только и можно было быть там, на далекой Земле...
Потом ее предпочтения изменились. Пытливая юность требовала ответов на новые вопросы, и на столе ее стали появляться Толстой, Лондон и Достоевский. В эпоху кино и мультимедиа человек наиболее остро ощущает окружающие его серость и пустоту. Наблюдая за, часто наигранными кинострастями, ему еще более хочется настоящих бурь, волнений и внутренних переживаний. Так радуется наш глаз, обнаружив вдруг посреди пустыни еле бьющий из-под камня родник... И, прибегавшая с занятий, уже повзрослевшая Нола, как и раньше забиралась с ногами в любимое кресло, открывая для себя неведомые и невиданные прежде миры.
Но детство ее вскоре закончилось: обучение в школе на Марсе было интенсивнее, чем на Земле, и оканчивалось уже к шестнадцати годам, - "красной планете" некогда было возиться с детьми, что должны были как можно скорее становиться взрослыми. И перед девушкой вскоре встал вопрос о выборе профессии. Тогда с отвагой юного Гавроша она открыто заявила родителям, что ее нисколько не интересует военная карьера, и она всерьез намеревается стать бакалавром литературы и искусства. Это первое в своей жизни сражение она провела блестяще, представляя себя во время происходящего разговора настоящим рыцарем, бесстрашно скачущим навстречу опасности.
Нола успешно поступила в один из университетов Претории..., но через два года началась Лунная война, и она вынуждена была попроситься добровольцем, как это сделала большая часть тогдашней молодежи. Надо отдать должное ее родителям, которые нисколько не склоняли ее к этому решению, но девушка понимала, что не могла оставаться в стороне от охватившего республику патриотического порыва, будучи не кем-нибудь, а дочерью бывшего президента. На этом учеба ее прервалась, и она стала сержантом армии Марса, оставив свои пристрастия на долгих три года, которые длилась эта вялотекущая, но от этого не менее жестокая война.
Когда же территория Луны была, все-таки поделена между военными базами Земли и Марса, Нола вернулась домой, не оставив надежды заняться любимым для нее делом. Ей шел, всего лишь двадцать второй год, но она вполне заслуженно считалась среди знавших ее людей девушкой умной, весьма одаренной и, к тому же, вполне привлекательной. Более того, участие в боевых действиях давало ей определенные привилегии при продолжении учебы, несколько умеряя строгость тамошних преподавателей. Все это более чем способствовало ее дальнейшей карьере, и она бы, наверное, довольно в скором времени сделалась профессором искусствоведения, если бы между Землей и Марсом опять не начали портиться отношения.
Постоянно чувствующая свои растущие силы республика начинала медленно, но упорно уменьшать поставки обогащенной руды, используя для этого всяческие предлоги. Казалось бы, установившая паритет, недавно окончившаяся Лунная война, изрядно подорвала силы, участвовавших в ней армий. Два могучих, сцепившихся в схватке быка, разошлись, почувствовав мощь своего противника. Но, на самом деле, один из них, все-таки дал слабину, что дало другому надежду одержать верх...
Но международные отношения еще только начинали портиться, и за это время Нола успела окончить обучение, и с головой ушла в исследование своей любимой европейской литературы XIX века, собирая материал для степени доктора литературоведения. После тяжелого запаха казарм и режущих ухо незамысловатых солдатских шуток, она теперь получала огромное удовольствие от общения с людьми науки и искусства и могла часами беседовать с ними, спеша восполнить свои, бесполезно потраченные в армии годы.
Время от времени у нее случались романы. Моральные устои марсианского общества вообще всегда были довольно условны. На Земле по этому поводу даже ходила старая, избитая шутка: "чтобы женщине снять стыдливость, ей следует сначала надеть гермокостюм". А то богемное общество, в котором обитала тогда Нола, можно сказать, было вообще лишено каких бы то ни было ограничений. Поэтому столь молодая и привлекательная особа, каковой, несомненно, была Нола, вполне могла гордиться своей скромностью, даже если на месяц у нее иногда приходилось по нескольку кавалеров.
Тогда же в ее жизни произошло и другое событие - она встретила Максима. Он прилетел в числе других ученых на фестиваль Доброй воли, организованный Марсом как жест мира после трехлетней Лунной войны, и они встретились с ним на прекрасном, романтическом вечере поэзии Шекспира.
Максим был женат и не скрывал этого. Он остроумно шутил, весело смеялся и очень смешно носил свой пояс утяжеления, делавший его похожим на средневекового рыцаря из романов Вальтера Скотта. Он хорошо знал английскую литературу, часто удивляя Нолу знанием произведений Джека Лондона, и даже чем-то напоминал ей Мартина Идена , особенно своим умением смущаться в женском обществе. Они долго гуляли тогда по площади Мужества, и голос его звенел от волнения, когда он восторгался широкими проспектами величественной Претории. А потом, уже сидя в кафе, он рассказывал ей о своей юности, не избегая пикантных подробностей, но при этом умело обходя пошлости. Потом они танцевали вернувшееся тогда в моду танго, и нежно обнимавший ее за талию Максим, высказал восторг по поводу новых сверхтяжелых сплавов, что позволяли теперь марсианским девушкам не "заковываться в броню", а показывать всю красоту своих соблазнительных форм. Обнимая Нолу, рука его скользила по пластинам пояса утяжеления, пробираясь все ниже, и девушке не хотелось его останавливать.
До этого момента Нола никогда не начинала романов с женатыми людьми, что могли грозить ей общеизвестными неприятностями. Ее, может быть, и не слишком богатый опыт говорил о том, что женатые мужчины слишком "тяжелы" для романтических отношений, и, уж совсем "неподъемны" для отношений серьезных. Те же из них, что готовы были "все порвать", даже не задумываясь, всегда казались ей либо лицемерами, либо просто глупцами. По этой причине, чаще всего Нола предпочитала "любоваться на расстоянии" подобными "экземплярами", если судьба подбрасывала ей какого-нибудь, достойного внимания представителя этого весьма неоднозначного "отряда любовников".
Максим не обещал ей развестись с женой, хотя, как успела понять Нола, их отношения были далеки от совершенства. О жене он говорил мало, хотя и не избегал этой темы, если ее затрагивала девушка. Да и вообще, - соблазнял он ее как-то неуверенно, будто бы понимая все, державшие его в своей власти обстоятельства. Может быть, именно эта его сдержанная нежность, как раз и помогла ему тогда добиться желаемого, потому что вскоре Нола, все же увлеклась им, хотя и понимала всю скоротечность этой связи. Она не требовала от него никаких обещаний, зная, что он не сменит свою прошлую жизнь ради новой. Все произошедшее между ними было так глупо и бессмысленно, как только и могло быть у взрослых людей, возомнивших себя на время сильнее окружавших их обстоятельств. Но забыть его она не могла, и всякий раз проходя мимо той самой гостиницы, в которой когда-то останавливалась российская делегация, мысли ее возвращались к той короткой, скоротечной любви, что теперь разделяла бездна темного космоса.
Но пережитая тогда разлука, конечно же, не могла овладеть ею надолго. Она была молода и полна творческих планов. И тут место только что пережитой личной трагедии, заняли события другого масштаба, - в ее жизнь жестоко и беспардонно вторглась сама история!
Наступившее короткое затишье вновь обернулось ростом напряженности, и Марс начал снова начал наращивать силы. Опять, как и несколько лет назад, загорелись глаза у не успевшей побывать на войне молодежи. А средства массовой информации лишь разжигали это чувство, показывая по всем каналам сверкающие борта боевых марсианских кораблей и бегущих по широким трапам тренированную мобильную пехоту. Пестрели развешенные на всех перекрестках патриотические транспаранты, маршировали вышколенные долгими тренировками батальоны, - Марс снова вступал в войну, увлекая за собой, подобно легкой песчинке, так не успевшую насладиться мирной жизнью девушку.
Ей опять пришлось вернуться на службу, и, как и в прошлый раз, не потому, что ее склоняла к этому мать (отец ее к тому времени уже умер). Само общество заставило ее сделать это; те семнадцатилетние мальчишки, что в своих мечтах уже ходили в атаки и вытаскивали с поля боя раненых командиров. Тот молоденький, по уши влюбленный в нее аспирант, записавшийся в войска связи, несмотря на плохое зрение..., а также те, старательно скрываемые удивленные взгляды, что часто бросали на нее - дочь самого Анджея Зборовски, не желающую сменить никому не нужную теперь литературу на благородное дело укрепления военной мощи своей республики.
Да, человек редко бывает счастлив. И дело здесь, наверное, не в его, слишком завышенных требованиях к изменчивой действительности. Возможно, что пока человек с упорством ищет счастья в жизни, сама жизнь в это время ищет в человеке его судьбу, и последнее, видимо, намного важнее первого.
Глава V
Преддверие
В вечернее (согласно корабельному расписанию) время в офицерском зале на борту флагманского крейсера "Сила Зевса" царило оживление. Так всегда бывает в том случае, когда ожидание какого-нибудь значительного события затягивается настолько, что завладевшие всеми внутренние переживания начинают требовать какого-нибудь выхода. Теперь это уже не могли быть шахматы, карты или бильярд, - игры, требовавшие определенной сосредоточенности. Утомленным долгим ожиданием людям требовалось просто говорить, - о чем угодно: о проведенном отпуске, о достоинствах различных марок электромобилей, о женах, любовницах, твердолобых начальниках и симпатичных штабных секретаршах.
Уже несколько часов "Сила Зевса" ожидала приказа к началу боевых действий. Всякий раз, когда мирное время овладевает жизнью людей, им трудно поверить в то, что оно может вдруг, в одночасье прекратиться. Причем касается это не только представителей мирных профессий, но даже и военных. Так уж устроена противоречивая человеческая натура, что желает риска и новых ощущений, но при этом особенно остро чувствует, бывшее столь привычным для него спокойствие, теперь же, готовое вот-вот оборваться как перетянутая до отказа струна. Именно этим странным чувством и был буквально наэлектризован каждый отсек корабля, несмотря на блаженное послеобеденное время. Всех, от сидевших в комфорте во "внешних" отсеках офицеров, до плававшей в невесомости, в его "внутренней" части, несшего боевого дежурство экипажа, теперь занимала лишь одна мысль: "да или нет"?
В вечернее время, при отсутствии боевых действий, на корабле мало у кого находится работа, поэтому в зале можно было увидеть офицеров практически всех родов войск. В основном, конечно, здесь были черные мундиры офицеров космической пехоты, - выносливых и упорных, неутомимых "мулов войны". Среди них можно было заметить ярко синие кители пилотов - вечных баловней судьбы и любимцев женщин. В отличие от причудливо перемешанных "черных" и "синих", - серые "штабные" цвета отнюдь не смешивались с "простыми смертными", а сидели вместе, показывая этим давно известную истину, что и людей военных отличает не только звание, но и уровень полученного образования. Инженеры, связисты, артиллеристы, командиры танковых рот и отрядов радиоэлектронной борьбы, - здесь можно было встретить кого угодно, потому что размеры флагмана позволяли при необходимости разместить на нем личный состав нескольких полков вместе с приданной им техникой и войсками тылового обеспечения. Недавняя война, прошедшая по судьбам многих, находившихся здесь людей, оставила на их мундирах ряды медалей и багровые планки за ранения, разделив всех присутствующих на бывалых ветеранов и жаждущих воинской славы новичков, а красиво обтягивающая бедра женская форма - на представителей "сильного" и "слабого" пола.
"Сила Зевса" вполне оправданно считалась гордостью марсианского флота. "Внешнее кольцо" корабля вращалось с заданной скоростью, создавая этим искусственную гравитацию, дающую возможность комфортного пребывания для высшего и среднего офицерского состава. И хотя скорость вращения "кольца" никогда не доводилась до величины, соответствующей силе тяжести Земли, - такое требовало бы слишком больших энергозатрат, - поддерживаемой гравитации вполне хватало для того, чтобы чувствовать себя человеком, а не болтавшимся с постоянным чувством тошноты мешком, как это по-прежнему было на кораблях более низкого класса. И, несмотря на то, что на внутренних "кольцах" гравитация, конечно же, была еще меньше, все-таки комфортность этого крейсера была просто недостижима для космических кораблей землян подобных размеров.
"Сила Зевса" был не просто кораблем, - он был символом власти и могущества марсианской армии. Не одна шпионская группа, пытавшаяся получить о ней хоть какую-нибудь информацию, была обнаружена контрразведкой Марса, и многие земные генералы дорого бы заплатили за то, чтобы только лишь оказаться на его борту. Этот крейсер представлял собой огромную боевую машину, - лучшее, что удалось создать человеку для устрашения себе подобных. Теперь "Сила Зевса" крейсировал на расстоянии восьмисот тысяч километров от Земли, или "двух лун ", что было оговорено как предельное расстояние от Земли для военных марсианских кораблей такого класса. Вместе с ним космическое пространство бороздили еще несколько десятков кораблей поменьше, то удаляясь, то снова приближаясь к сплотившему их мощному гиганту. Космос - последняя освоенная человеком стихия после земли, воды и воздуха, стала теперь еще одним театром боевых действий, призванным для того, чтобы, как и много веков назад, определить сильнейшего.
Нола сидела за столиком с Лизой Йонг - первым лейтенантом медицинской службы, прелестной курносой девушкой, привлекавшей к себе взоры мужчин, независимо от того, где бы она ни находилась. Понимая это, Нола подумала, что это даже странно, что до сих пор к ним никто не попробовал подсесть. Наверное, причиной тому была сама Нола, а вернее, ее грудь, на которой издалека можно было разглядеть медали "за отвагу" первой и второй степени. Такими наградами в этом зале могли похвастаться немногие. Это, наверное, и останавливало мужчин от попыток познакомиться с двумя хорошенькими женщинами, не смотря на то, что их окружали представители совсем неробкой профессии. Осознавать такое было обидно, особенно для Лизы, чья грудь была совсем свободна от наград, и привлекала мужские взоры исключительно своими соблазнительными формами. Нола видела, как бегали по сторонам ее глазки, поминутно цепляясь за "широкие плечи" и "волевые подбородки" окружавших ее мужчин, словно бы поощряя их хоть к сколько-нибудь решительным действиям.
Неподалеку от них находился бильярдный стол, за которым какой-то бравый пилот с орденом "мужества" и несколькими планками за ранения лихо "обставлял" необстрелянных пехотных лейтенантов. При этом он постоянно отпускал громкие шутки и бросал частые взгляды на сидевших девушек, будто бы хищник, выбирающий для себя жертву. Понимая царившую вокруг напряженность, он, по-видимому, восторгался собственным равнодушием по поводу того, будет ли действительно объявлена война, или всех присутствующих вскоре ждет благополучное и весьма скучное возвращение на Марс. Как бы то ни было, но его ястребиный взгляд опытного покорителя сердец уже успел привлечь внимание Лизы, отчего она все чаще отвлекалась от разговора и один раз даже чуть не уронила свой бокал с вином. Дело явно пахло продолжением, и Нола в глубине души порадовалась, что это не она заинтересовала бравого вояку, поскольку все, начинавшиеся подобным образом истории, имели бурное начало, довольно вялое продолжение и, уж совсем грустный конец.
Нет, Нола вовсе не была затворницей, но ожидание грядущего события лежало на ее душе слишком тяжелым грузом. Ведь если, все-таки, приказ о вторжении будет отдан, то это будет уже совсем не то, что прошлая война на Луне. Тогда они сражались на нейтральной территории, служившей всего лишь огромным полигоном для нескольких десятков тысяч солдат и офицеров. Теперь она понимала, что тот конфликт был своего рода учениями в нового вида войне с первой попыткой применения космических сил; некоей прелюдией к чему-то более страшному. Ведь на этот раз они станут воевать на улицах и площадях городов, и артбатареи станут "работать" не просто по скоплениям живой силы и техники, а по жилым кварталам, населенным женщинами и детьми. Мысли об этом были страшны, и чтобы хоть как-то убежать от них, она и познакомилась с Лизой, все интересы которой не распространялись дальше модной одежды, красивого нижнего белья и сексуальных мужчин.
Но, похоже, что этот план не сработал, и сколько не заставляла себя Нола болтать со своей новой подругой о всякой ерунде, перед глазами ее упорно вставали разрушенные коробки многоэтажных домов и перевернутые, полусгоревшие машины. И, словно восставшие из небытия воспоминания, в памяти ее снова и снова всплывало лицо Максима, - того, чей дом, быть может, разрушит пущенный по ее приказу снаряд...
То ли вино сегодня было излишне крепким, то ли сказывалась мучившая ее в последние дни бессонница, но вскоре Нола почувствовала, что пьянеет. Она рассеянно кивала своей новой подружке, что увлеченно рассказывала о своем последнем любовном похождении с каким-то сумасшедшим программистом, затащившим ее к себе в постель незадолго до прихода своей жены. Покрасневшая от выпитого вина Лиза, немного смущаясь собственной откровенности, не без удовольствия рассказала, как пришедшая в скорости жена нисколько не смутилась увиденным, а, напротив, еще и предложила ей остаться на ночь, отчего она, разумеется, отказалась...
- Как интересно! - воскликнула Нола, хотя рассказ произвел на нее весьма мерзкое впечатление. Но ей ни в коем случае не хотелось теперь идти в свою каюту, чтобы снова быть атакованной терзавшими ее мыслями, и потому она продолжала слушать болтовню Лизы, бывшей своеобразной платой за ее вынужденную потребность в обществе.
Тем временем, игравшие за соседним столом офицеры, прекратили, наконец, свои попытки обыграть красавца пилота, наведя его на неисчерпаемую для многих фронтовиков тему прошедшей войны. Не в силах устоять перед таким удовольствием, да еще и подогретый близким присутствием молодых женщин, он быстро увлекся своими воспоминаниями, хотя речь его и была затруднена значительной порцией спиртного. Рассказанные им летные истории вскоре были поддержаны другими, находившимися рядом пилотами. Отчаянно споря по известным лишь им одним вопросам тактики летного боя, все они сходились в одном - в яростной критике техники сражения землян.
- Как они летают? Нет, как они летают? - восклицал подошедший от соседнего столика коренастый майор с неотразимыми следами от ожога на щеке, - они думают, что сражение можно выиграть одними маневрами! - Майор сделал какой-то фигурный жест рукой, вызвав понимающий смех своих коллег по оружию. - Да, это просто балет какой-то! Я же просто выбираю себе цель и иду в атаку!
- Наверное, их женщины также склонны к красивым движениям, и, в таком случае они заслуживают нашего внимания! - тут же вставил какой-то юный лейтенант, и, как оказалось, весьма удачно, поскольку все вокруг рассмеялись.
- Однако, господа, здесь дамы, и нам следует быть аккуратней! - заметил тот самый красавец-капитан, упорно кося взглядом в сторону разомлевшей Лизы.
- Ничего страшного, господа, ведь перед вами не студентки колледжа, а боевые офицеры! - не выдержав, произнесла Нола. - А что касается земных пилотов, то хотела бы вам напомнить, что раньше они сражались на какой-то, никому ненужной Луне, теперь же - будут защищать свои родные города, а потому, думаю, вас ждет впереди еще много удивлений!
Если бы подобный выпад позволил себе какой-нибудь необстрелянный лейтенант, то его, как минимум, ждало бы всеобщее презрение, а то и перевод на другой, менее престижный корабль. Но честь Нолы защищали ее награды, и потому ответом на ее слова было лишь недоуменное молчание.
- Господин капитан сомневается в отваге наших пилотов? - спросил, наконец, тот самый, "обожженный" майор, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более миролюбиво.
- Нисколько, господин ас, но, как известно, самый лучший воин не тот, кто лучше всех управляется со своим оружием, а тот, кому не жаль своей жизни!
- Это кто же такое сказал?
Так часто говорил ее отец, и в последнее время Нола все чаще думала о том, что он, возможно, знал о той судьбе, которую она вынуждена будет избрать, и всей душой сочувствовал ей. "Да, он знал о том, что Марс не остановится в своих ненасытных желаниях, оплачивать которые придется самим марсианам, сражаясь с теми, с кем когда-то они были братьями и соотечественниками!"
- Какая разница, кто это сказал, - ответила Нола, чувствуя вдруг, навалившуюся на нее усталость. Она попрощалась с Лизой, сославшись на несуществующую головную боль, и направилась к себе в каюту. Когда она покидала зал, за бильярдным столом уже разгорелся новый спор. И на этот раз он уже касался достоинств марсианской мобильной техники, а потому на первый план вскорости уже выступили новые голоса и другие лица.
Как и предполагала Нола, одиночество быстро утомило ее. Оказавшись в каюте, она попробовала читать, но книга раздражала ее своим надуманным, неправдоподобным сюжетом. Прочитав несколько страниц, она закинула ее за кровать (здесь также была гравитация), и стала нервно ходить взад-вперед по тесному пространству каюты, длиной в одну койку. Когда-то такие хождения помогали ей сосредоточиться для написания статьи, теперь же она видела в них лишь бесполезные движения, только усилившие охватившее ее состояние безысходности. Она включила телевизор, и долго просматривала список фильмов, прежде чем остановилась на своей любимой "Анне Карениной". Но стоило ей только посмотреть несколько минут, как какая-то вселившаяся в нее разрушительная пружина заставила ее выключить экран и снова начать ходить взад-вперед.
Ее охватила непонятная тоска. Вся жизнь вдруг показалась ей последовательностью пустых и совершенно ненужных событий, имевшей своей целью только лишь заполнение отпущенного ей природой времени. "У ее матери была цель: вырваться из рудников, чтобы прекратить терпеть постоянные унижения. У ее отца - победить в революционные дни, сделав это любыми возможными средствами. Но, похоже, на ее жизнь уже не осталось таких дел, которые можно было бы считать целью своей жизни. Она будет воевать, просто потому, что ничего другого ей не остается. И она будет завоевывать земные государства, либо погибнет, - что намного вероятнее, и, кто знает, может быть даже намного лучше. Но чтобы, в конце концов, не произошло с ней, это не будет ее радовать, как не радуются и не огорчаются старинные механические часы, когда в них заканчивается энергия пружины..."
Когда в дверь постучали, Нола вздрогнула. Охватившее ее нервное напряжение было настолько велико, что она открыла дверь, позабыв о том, что одета совсем по-домашнему: в открытую майку и короткие, обтягивающие шорты. Вспомнив об этом, уже в последний момент, она осторожно приоткрыла дверь, увидав за ней того самого красавца пилота, что неустанно соблазнял своими взглядами бедняжку Лизи.
- Добрый вечер! - радостно сказал он, пытаясь рассмотреть Нолу в открывшийся ему просвет.
- Добрый..., - удивляясь самой себе, ответила Нола, вместо того, чтобы просто хлопнуть дверью перед его любопытным носом.
- А что же Лизи? Не получилось? - спросила она, глядя в ясные, лишенные всякого стыда глаза капитана.
- Не получилось! - также радостно ответил пилот, состроив глупую гримасу, которую спасла лишь красота его мужественного лица. - Знаете, - он перешел на шепот, - она такая дура..., предупредила меня первым делом, что уже знает о том, что я женат, но обещает вести себя хорошо, если, конечно, я тоже не разочарую ее! Ну, вы представляете!
- Представляю, - ответила Нола, отчего-то не закрывая перед ним дверь.
- А меня зовут Билл... так, можно я войду? - наконец, прямо спросил красавец. От него пахло вином и дорогим одеколоном. Посмотрев на него еще какое-то время, Нола молча раскрыла дверь.
Он оказался неплохим парнем, и, как и следовало ожидать, большим специалистом по постельным делам. Нола не жалела о том, что впустила его..., но особенно и не радовалась этому. Ей уже было достаточно лет, чтобы знать о том, что душевная боль не выводится сладострастными стонами, а только лишь отступает на время, как прячущийся в берлогу медведь. "Это все Марс, - обожженная солнцем планета, заставляющая кипеть страстями слабовольную человеческую кровь...", - думала она, гладя жесткие темные волосы Билла, когда он уже спал. А потом, среди ночи, когда он начал стонать во сне, хватаясь за исполосованную швами руку, - успокаивала его тихим, оживляющим женским шепотом.
Глава VI
Сан Линь из рода Октаорнов. Начало
Сан Линь никого никогда не любила. Так уж видно распорядилась Великая Бездна, чтобы у одной из ее дочерей было все, чего только может желать человек..., кроме любви. Родилась она в то время, когда славный род Октаорнов находился в изгнании, ведя династическую войну за свои законные владения - систему Цея. Поэтому когда она появилась на свет в маленькой, освобожденными специально для этой цели офицерами штаба комнатке, рядом с ней, кроме метавшейся в бреду матери, находились лишь старый полевой хирург Лок Хорн и донна Сарпина - их верная служанка. Из медицинского оборудования был только походный саквояж бывалого Хорна, так как все полевые операционные были перевезены по приказу ее отца поближе к линии фронта. Поэтому когда у юной матери Сан Линь открылось кровотечение, старый хирург мог лишь обратиться к Великой Бездне с просьбой, не забирать так рано несчастную молодую женщину. Но у Нее были на это свои виды, и юная Тео Ки прожила лишь несколько часов после рождения дочери.
Потом были годы скитаний, потому что казну Октаорнов опустошила длительная война, и маленькая Леа жила со своими братьями и сестрами на далекой "Селесте три", вотчине старого друга ее отца, отданной им за долги в бессрочное пользование Императору для одной из его ужасающих "планет-тюрем". Семья Октаорнов жила там, в небольшой вилле на берегу высохшего озера, где всегда так красиво вставало солнце, а ночью, в сиянии звезд, так легко верилось в живущее где-то в мирах будущее счастье...
Но счастья не было: сестры не любили Леа за ее независимый нрав, а братья просто не замечали, проводя все свое время в военном тренажерном зале. Лишь добрая донна Сарпина всегда была готова приласкать девочку, да еще хаживавший к ней Тронк - высоченный пират с Келеты Аргоны, всегда был готов смастерить для нее какую-нибудь игрушку. Отца они почти не видели, поскольку он, не смирившись с поражением, отправился искать себе союзников среди обиженных Империей лордов мятежного созвездия Кентавра.
Ее отец, лорд Варн, как и все мужчины их рода, был очень упорным в достижении своих целей. И через семь лет, после кровопролитных сражений ему, все-таки, удалось отвоевать свое право на Цею. Говорили, что сам Император был поражен его мужеством, сказав тогда, что род Октаорнов освящен самой Тьмой, что считалось лучшей похвалой для воина во всех, подвластных Империи мирах. Проведенное же им масштабное сражение в системе Арисса, было вписано в историю войн своим идеально организованным взаимодействием космических сил и мобильной пехоты. Руководствуясь главным имперским принципом "победитель всегда прав", и желая, тем самым, показать свое расположение к воинственному лорду, Император даже пригласил его на прием. Там, в красивых, витиеватых выражениях он просил лорда Варна не гневаться за то, что имперские войска не вступились в этот конфликт, по причине большого количества локальных войн, терзавших великую Империю. Будучи опытным царедворцем, лорд Варн улыбался, с трудом тая в глазах ту великую скорбь, что всегда вызывает смерть лучших и самых верных товарищей...
После войны Леа вместе со всей семьей вернулась на родную Хермию. Там ей пришлось привыкать к суровому жаркому лету, сырой, дождливой зиме и постоянно закрывавшей ее от мира сетке, что защищала всех жителей этой планеты от целых туч ядовитых москитов. Но в жилах ее текла хермианская кровь, и вскоре организм ее адаптировался к этому ужасному климату, что мог свести в могилу жителя более "комфортной" планеты.
Вот только одиночество было для нее уже привычно. Добрая Сарпина решила остаться на Селесте, вместе с предложившим ей руку Тронком, а вновь приставленная к ней служанка была хоть и внимательна к ней, но беспросветно глупа и притом падка на самые грязные любовные приключения. Леа терпела ее лишь из-за того, что могла легко управлять ею, и, если нужно, в любой момент покинуть замок ради появившегося у нее нового развлечения.
Ее, не нашедшая любви и внимания натура, требовала впечатлений, и нашла их в тех страстях, что способны дать человеку риск и опасность. Когда ей исполнилось двенадцать, отец подарил ей слейпнира - великолепного восьминогого, короткошерстного коня - результата генной инженерии имперских ученых, предназначенного для кавалерийских частей на порабощенных малоразвитых планетах. Высокий, мощный и устрашающий своим видом, он косил красным зрачком на новую госпожу, словно зовя ее к безрассудствам. Азон, - так его звали, стал для юной Леи дверью в неведомые взрослые миры, что уже влекли ее к себе, уводя от скучного, "послушного" детства. Оседлав это, не знающее усталости животное, она целыми днями носилась по заповедным лесам Октаорнов в поисках леденящих душу ощущений. Охота здесь была не безопасной, даже для опытных воинов, поскольку ядовитые колючки растений угрожали здесь непрошеному гостю ничуть не менее, нежели клыки и бивни хищников. Гулкий топот мощных копыт слейпнира вскоре привлекал к себе внимание таких "экземпляров" местной фауны, что юная воительница с силой вбивала пятки в покрытые шерстью бока животного, заставляя его нестись подобно боевому тарану. Ее легкое, но прочное копье из редчайших в империи сплавов, готово было в любой миг пронзить выскочившего на нее зверя, даже если тело его было покрыто прочными пластинами, как у коварного бойцового кабана. И оно пронзало..., с каждым разом все точнее и хладнокровнее.
Когда же она возвращалась в замок, то бородатый, внимательный конюх Зорн лишь качал головой, видя забрызганные чужой кровью бока уставшего Азона, и бледное от пережитых опасностей, но счастливое лицо девочки. Зорн помогал ей спуститься с высокого седла, и уводил разгоряченного Азона. А она поднималась по ведущим в их виллу древним мраморным ступеням, видавших еще времена эпохи Безвластия; той самой, когда власть их рода была неограниченной, как власть самой Тьмы. И тогда она часто думала о том, что, может быть, как раз сегодня прилетит их отец, и она радостно уткнется в его грудь, чувствуя себя счастливой и защищенной от любых бед и напастей.
Но кто в мирах может чувствовать себя защищенным? Разве для того создала их Великая Бездна, чтобы дети Ее проводили свою жизнь в праздности и спокойствии? Если так, то Ей вообще не нужно было ничего творить, ибо Она сама и есть совершенное и недостижимое спокойствие...
Когда Леа было четырнадцать, она потеряла всю свою семью. Идя по дороге власти, ее отец нажил себе слишком много врагов, а, как известно, причиненное зло оставляет в душах людей память гораздо большую, чем сделанное когда-то добро. И как-то раз, спустившись в обеденный зал, она увидала, что все, сидящие за столом, были мертвы. И ее, начинавшие обретать женскую красоту сестры, и всегда неразлучные братья, и приехавший к ним всего на несколько недель отец, что и мертвый сидел прямой и гордый, как истинный лорд. Тут же лежали прислуживавшие им за столом официанты. В воздухе, среди богатого кушаньями стола, еще витал сладковатый запах ядовитых газов..., Леа тут же вырвало, перед глазами ее заплясали красные круги, и она закричала. Когда же, подоспевший вовремя, тот самый бородатый Зорн, вынес ее на воздух, то он не узнал в ней той прошлой, девочки-сорванца, - в смотревших на него глазах поселился холод.
...В глазах Леа еще стояли слезы, но голос, которым она заговорила, был тверд.
- Срочно ко мне начальника стражи, - сказала она, и, почувствовав, что теряет сознание, добавила, - оцепить замок..., никого не выпускать..., в случае сопротивления - не убивать, я лично должна их допросить...
И она допросила. Потом, когда сбежавшего убийцу обнаружили сотрудники тайной полиции и привели в жуткие лабиринты подземелья замка. Это оказалось непросто, поскольку, видя за собой погоню, тот успел проглотить какой-то препарат, увеличивший его силы и одновременно имевший одурманивающий эффект. Но Леа удивила своей настойчивостью даже самых опытных "заплечных мастеров", и через несколько часов признание было вытащено.
В конце концов, цепь расследования вывела на знаменитый во всей Империи род Драконов, не простивший ее отцу жестокого поражения в битве в системе Арисса, а главное того, что одержана она была с помощью подкупа одного из союзных ему баронов, после чего армия Драконов не досчиталась сотни хорошо снащенных космических кораблей. Узнав об этом, Леа решила мстить влиятельному роду, начав свою месть с показательной, прилюдной казни убийцы ее отца, на которую были созваны все подвластные Октаорнам бароны. Затем она потратила четыре года на то, чтобы ввести своего человека в доверенные лица лорда Кардобанда - главы рода Драконов, пообещав ему за убийство один из богатых энергоминералами островов на ее главной планете. Говорили, что потом, по исполнению своей жестокой миссии, к острову была добавлено еще изрядная сумма денег, потому что лорд Кардобанд умер в страшных мучениях, доведя видевшую все это жену до нервного истощения. Хотя, возможно, это были лишь слухи, поскольку род Драконов всегда умел хранить свои секреты.
И вот наступила пора ее совершеннолетия - чистый лист, возраст надежд и желаний. Но листы жизни Леа были уже к тому времени достаточно исписаны, и не только чернилами..., поэтому свое совершеннолетие она встретила, будучи уже взрослой и многое испытавшей девушкой.
Когда правивший в то время блистательный Аномохонт I Красивый впервые увидал ее на балу, он тут же послал к ней записку со столь недвусмысленным и заманчивым предложением, от которого вряд ли смогла бы отказаться другая знатная дама. Но госпожа Сан Линь на это лишь презрительно улыбнулась и тут же отказалась, сославшись на мнимую головную боль. Однако эта "головная боль" вовсе не помешала ей в ту же ночь отдаться какому-то обер-офицеру штурмовой пехоты, оглашая ночные коридоры покоев Его величества такими страстными вздохами, что ночевавшие там почтенные матроны тщательно закрывали двери, горько вздыхая по ушедшей молодости. Мало того, уже после ее отъезда по дворцу поползли упорные слухи о каких-то совсем необычных достоинствах злополучного обер-офицера, что особенно сильно уязвляло Его величество, имевшего, по слухам, весьма скромные, хотя и бесспорно "величественные" достоинства.