Времени сейчас нет. Или есть, но оно не идет и не течет, потому что вокруг меня ничто не меняется. Я в простой комнате. Из мебели только кресло и столик. На нем полагается быть журналам или хотя бы пепельнице, но он пуст. Края сколоты, как будто об них открывали пивные бутылки, а на столешнице видны следы от затушенных сигарет. Хочется курить, но сигарет нет и я не знаю как их попросить. Я жду. Жду уже очень долго в этой приемной. Почему Он или Они медлят? Чего ждут от меня? Я не чувствую за собой вины, и потому я спокоен. Я все сделал как мог. Или нет?
Мне нечем заняться и приходиться думать, думать и вспоминать. Воспоминания - это единственное, что у меня сейчас есть. Они очень четкие и яркие. Стоит только немного сосредоточится и я смогу вспомнить даже то, что совершенно забыл.
Может если я могу еще помнить, то не все потеряно?
Мне год или чуть больше. Зимнее утро. Я сижу на горшке посреди большой комнаты в деревянном доме. Все "дела" уже сделаны и я смотрю на окно. Не в окно, а именно на окно, потому что увидеть что-то сквозь намерзший на стекле лед невозможно. Но я зачарован розовым блеском льда, я в восторге от искрящихся ледяных узоров... Я чувствую все, что чувствовал годовалым малышом, сидящим на горшке в большой комнате старого бабкиного дома. Снова я. Наверное чуть старше. Опять комната, но уже другая. Мои родители где-то рядом. Я слышу их спокойные голоса, но не понимаю о чем они говорят. Я строю башню из кубиков - мой первый "конструктор". Просто ставлю кубики друг на дружку, но они все время падают. Я продолжаю, пыхтя и сопя, ставить желтый на красный, синий на желтый, снова красный... Башня стоит! Все шесть кубиков встали друг на дружку! Я оглашаю комнату радостным победным воплем!
Обвожу комнату взглядом. Все выкрашено бежевой краской, на полу потертый ковер. Слева обычная деревянная дверь через которую я все-таки зашел сюда, простояв перед ней целую вечность в длинном пустом коридоре со множеством одинаковых дверей. Я никак не мог решить та ли это дверь, которая мне нужна.
Справа - дверь, обитая потертой кожей. Что за ней я не знаю, но чувствую озноб при одном взгляде на нее. За этой дверью все решится. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я начинаю снова вспоминать...
Мне шесть или семь. Я стою на маленьких оранжевых лыжах посреди соснового леса. Сквозь сосны видно ослепительно-голубое январское небо. Рядом отец и больше вокруг не видно людей. Но в этом лесу совсем не тихо. Отец мне показывает рукой на дерево, и я, замерев от восторга, вижу смотрящую прямо на меня белку. Водка обожгла горло, но мне хорошо. Рядом два Лехи, Антипин и Лопухинский. Мой старший брат Мишка как всегда с гитарой. Мы, все четверо, впервые заночевали в лесу у костра. Ощущение свободы, счастья от того, что рядом друзья, что костер ярок, а в августовском небе, куда улетают искры, полно таких звезд, которых никогда не бывает ни в одном другом месяце года. Но откуда в этом вечере щемященепонятная, диссонирующая со всем вокруг нотка? Как будто что-то не так, что-то не правильно... Ветреный дождливый октябрь два месяца спустя. Мой брат лежит в этом обитым красным ящике. Гроб закрыт, потому что показывать то, что там внутри никому нельзя. Я плачу, реву как девчонка, забившись в провонявший хлоркой туалет заводской столовки, в которой проходят поминки. Первая в жизни потеря родного человека, родной души...
Интересно, если я мертв, то кто я и кто сейчас думает и все это вспоминает? Моя душа?
Ответ пришел сам. Не в виде слов, а просто как некое смутное знание: нет, не душа. Душа все еще во мне. Во мне еще слишком много от человека, который сегодня умер прямо в машине скорой помощи. Это ощущение прекратившейся внезапно боли и тошноты, облегчение, легкость, чувство горького счастья, как от незаслуженной, но такой важной для тебя победы...
Душа, родная душа... Нашел ли я ее потом? Мне нужно это вспомнить, обязательно нужно...
Грязный, исписанный похабщиной подъезд хрущевки, кухонные запахи и отчетливо слышимые разговоры обитателей дома за стенами лестничной площадки. Но все это исчезает, как только касаюсь губ Ольги, теплых, липких, со вкусом ириски, которую она жевала всю дорогу из кинотеатра, но таких... Мой первый в жизни поцелуй. Ощущение Победы, победы над своей робостью. Радость от ответного движения ольгиных губ... Когда это было? Наверное через несколько месяцев после смерти брата. Почему мы расстались с ней? Воспоминания так и не приходят. Я не помню. До этого момента казалось, что я могу вспомнить абсолютно все. А может это воспоминание неважно?
Я вновь попытался вспомнить Ольгу, но вместо нее увидел другую девушку. Она... У меня защемило сердце. Разве такое возможно? Я ведь мертв и у меня нет сердца! Оно, разорванное, осталось там, в том мешке плоти, которым я был. Но как же больно, как... Мы сидим с ней на скамейке в Городском парке. Лето, вечер, заходящее солнце светит нам в глаза... Мы пьем портвейн прямо из горлышка бутылки, разговариваем и очень много смеемся. Я не слышу слов (или не помню их?). Наверное они не важны. Я проснулся и неотрывно смотрю на ее лицо. Какая она... Я не смог удержаться и провел ладонью по ее волосам, очень-очень нежно... И она сразу открыла глаза. Медленная осенняя вода уставшей реки, бабье лето... Мы с ней сидим на старых плитах набережной, ее голова у меня на плече... Мне ничего не хочется. Я спокоен и счастлив, чувствуя как солнце греет мне сквозь куртку спину, чувствую ее волосы у себя под щекой... Мы хохоча, отталкивая друг дружку бежим по лестнице подъезда вверх - кто первый успеет в туалет. Я так хохочу, что боюсь не успеть добежать. Открытое окно, за которым тихий дождь, такой же тихий как и ее слезы. Она берет мою руку и целует ладонь - прости...
Зачем все эти воспоминания здесь и сейчас? Зачем?! Я пытаюсь вдохнуть воздух, но у меня ничего не получается. Воздуха не хватает. Неужели можно умереть мертвым? Бред! Это все полнейший бред...
Откидываюсь на спинку кресла. В глазах темнеет. Я задыхаюсь. Мне больно! БОЛЬНО!! Хватит меня мучить! Отпустите меня!!...
Она глотает таблетки, много таблеток, судорожно запивает их из большого стакана водой. Одну за другой... Палата, врачи, капельницы... Её спасли. И её ребенка тоже. Нет! Нашего с ней ребенка! У меня сын! Оказывается все эти годы у меня был сын!!
Я задыхаюсь... Сейчас я просто умру, прямо в этом потертом старом кресле. Я должен что-то сделать. Должен!
Я с трудом встаю с кресла и неровными шагами, хватаясь за горло, иду к двери, обитой кожей. Пустите меня! Откройте, козлы! Я не хочу ничего этого помнить! Я не хочу всего этого знать! Я не хочу этой боли!!
Изо рта только сдавленный сип, пальцы скользят по кожаной обивке двери - ручки нет... Все...Это конец.
Как больно... Я шатаясь иду к той двери, через которую вошел. Может там будет воздух?! Мне нужен воздух!!
- Очухался, блядь...
Через пелену, застилающую глаза, я вижу низкий потолок и склонившееся надо мной лицо мужчины в белой шапочке. Я не чувствую тела, я весь какой-то невесомый. Мир вокруг меня покачивается и я слышу жуткий вой. "Я в скорой... Значит я жив".
- Не будь так в этом уверен.
Pixel, 2002
(впервые опубликовано осенью 2001г. на http://www.forum.tomsk.ru)