Воронов Леонид Григорьевич : другие произведения.

"Pontos eukeynos@

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   PONTOS EUKEINOS.
  
   ПОВЕСТЬ.
   Воронов. Л.Г.
  
  
  
  
   0x08 graphic
0x08 graphic
В СЕРЕДИНЕ апреля я взяла отпуск и отправилась в Крым, чтобы вступить в права наследс­тва, оставленного мне тетей Клавой. В начале осени прошло­го года она тихо ушла в мир безмолвия, и теперь я стала единственной наследницей ее небольшой двухкомнатной квар­тиры в западной части Алушты. Я ездила к тете Клаве почти каждый год, иногда с Юрой, иногда одна, и, честно говоря, одной мне нравилось ездить больше, потому что при Юре тетя Клава чувствовала себя скованно, а я так любила разго­варивать с ней. У нее был чуд­ный, высокий, чуть дрожащий голос и странное построение фраз. В молодости она увлека­лась живописью, и одна стена в спальне была увешана ее аква­релями.
   В Симферополе шел дождь, и было довольно холодно. На троллейбусе я отправилась в Алушту, с грустью думая о том, что больше никогда не увижу этой милой старушки. За пере­валом вдруг сверкнуло солнце, и грустные мысли меня покину­ли. Я подумала, что через две недели можно будет купаться, а загорать можно хоть сейчас.
   Наталья Николаевна, соседка и подруга тети Клавы, напоила меня чаем, мы поговорили с ней, немного поплакали, затем пошли в квартиру. Вопреки мо­им ожиданиям, здесь было уб­рано, полы вымыты, и все нахо­дилось на своих местах.
   -Мы с Васильевной убирали здесь третьего дня: Клава любила порядок и чистоту.
   Мы еще немного поговорили, потом соседка спохватилась:
   -Валюша, Вам же нужно отдохнуть с дороги. А вечером заходите ко мне, я пирожков испеку.
   Она ушла. Я прошлась по квартире, зашла в спальню по­любовалась акварелями, они всегда мне очень нравились. Я знала их с детства, и в каждый приезд я как бы сравнивала те акварели, которые видела в де­тстве, с этими, и было странное ощущение, что они как-то неуло­вимо меняются
   Часть моего времени занима­ли скучные юридические про­блемы, и я мечтала, чтобы они быстрее закончилось, и все же свободного времени у меня было достаточно много. Я много гуляла по набережной, много
   читала, благо у тети Клавы была большая библиотека. Погода стояла чудесная, я стала ходить на пляж. Пансионатский пляж обслуживала Лидия Васильевна, хорошая подруга Натальи Нико­лаевны, так что проход на этот пляж был для меня всегда от­крыт. Вода была еще очень хо­лодная, никто не купался, но солнце припекало так, что было даже жарко, и я покрылась уже легким загаром.
   Мне нужно было выполнить заказы моих коллег, да и себе кое-что купить, и я решила пос­вятить один день этому скучному занятию. В Ялте магазины были богаче, и я отправилась туда. Самой удачной покупкой оказа­лись чудные босоножки. Я купи­ла две пары разного цвета для себя и для сотрудницы. На ра­достях я посидела немного в ресторане и даже выпила не­много шампанского. В Алушту вернулась в восьмом часу вече­ра.
   Следующий день начался для меня весьма скверно, к тому же раньше на добрых пять ча­сов. Какой-то кретин в половине четвертого утра стал сигналить под окнами, пока его кто-то не урезонил. От возмущения я дол­го не могла уснуть, а когда стала дремать, вдруг вспомнила, что забыла с вечера выключить утюг. Утюг оказался выключен­ным. Раздражение вызвало не то, что пришлось встать, а то, что тревога оказалось ложной: утюг был мрачен и холоден, как гималайский ледник. "Еще бы он был не выключен, - с досадой подумала я, - он всегда бывает выключен, когда мне приходит в голову проверить это". Я посло­нялась по квартире и снова легла, но сон не шел. А вскоре дом стал понемногу просыпать­ся, и мне пришлось прослушать всю бытовую симфонию, сопро­вождавшую этот процесс. Эта музыка, как и инструменты, из­дававшие ее, бодрости мне, отнюдь, не прибавили. Когда я намыливалась под душем, вдруг перегорела лампочка, и я оказа­лась в кромешной темноте. Пытаясь на ощупь приткнуть куда-нибудь мыло, я задела по­лочку, и все, что на ней стояло, с веселым грохотом посыпалось в ванну. Что- то разбилось. Бо­ясь шевельнуться, чтобы не на­ступить на стекло, я обращалась к злобным мистическим силам, которые сегодня так рьяно взялись донимать меня в такую рань: " Теперь Вам осталось перекрыть воду, пока я не успе­ла смыть эту мыльную пену". Кое-как я закончила процедуру. Запасной лампочки, естествен­но, не оказалось, и мне при­шлось вывернуть лампочку в прихожей, чтобы оценить масш­табы убытков в ванной комнате. Разбился мой любимый лосьон. Кроме прочих мелочей в ванне сиротливо лежала одна сережка. Ее подружка, вероятно, мирно покоилась на дне сливного от­верстия. Лучшего места она найти не могла. Я нашла алюми­ниевую чайную ложечку, согнула ее надлежащим образом, удлини­ла ее вязальной спицей, и стала старательно выгребать мусор из недр сливного отверстия. В ре­зультате моих долгих усилий, сопровождавшихся отборными комплиментами в собственный адрес, мне удалось выудить три осколка стекла. Тогда я решила посмотреть, как устроена труба под ванной. Весело подмигивая рубиновыми гранями, под ванной лежала, чрезвычайно довольная собой, вторая сережка. "Жаль, что мне так и не довелось разво­ротить всю ванну", - разочаро­ванно подумала я.
   За окном ярко светило солнце, и этот контраст с моим настрое­нием действовал на нервы. Кое-как приведя себя в порядок, я отправилась на почту. На лестни­це я встретила соседа с пятого этажа. Похоже, бывший ловелас, а теперь горький пьяница, он, широко улыбаясь щербатым ртом, от­пустил сомнительный компли­мент по поводу моей фигуры на фоне окна. Я любезно посовето­вала ему застегнуть молнию на брюках и закрыть рот, поскольку ни зубы, ни другие органы ему уже не понадобятся вследствие их полной непригодности.
   На троллейбусной остановке жирная потная личность с плоским лицом и крысиными глазками визгливым громким голосом сообщала по секрету городские и мировые сплетни своей собеседнице с лошадиным лицом и рыбьими глазами. Остальной народец жадно впитывал каждое секретное слово. Сейчас мне пригодились бы розги.
   В троллейбусе я имела удовольс­твие наблюдать толстые дрожащие складки на загривке впереди сидящего необъятного борова. Мне очень хотелось написать фломастером какое-нибудь слово на его розо­вой лысине.
   На почте, несмотря на ранний час, обреченно стояла мрачная толпа, как на похоронах. А за стеклом про­зрачная особа, вся в фальшивых драгоценностях и гриме, мед­ленно и сонно выписывала кви­танции. Ее глаза похотливо затуманивались всякий раз, когда в окошке появлялось мужское лицо. Сейчас мне пригодилась бы плеть.
   Я не знаю, что выражал мой взгляд, но строй шумных, пестрых, нахальных цыганок дрогнул под моим взором, и все обош­лось без воображаемого хлыста. Я оказалась на рынке среди наглых порочных кавказцев, со­дрогаясь от их раздевающих грязных взглядов и циничных шуточек. Мне захотелось иметь коня и нагайку.
   -О, роза души моей, прекрасный цветок моего сердца, посмотри, какой товар! - залопота­ла какая-то тюбетейка.
   Я покосилась на его прила­вок.
   -Я вижю, обув тебе нужен, несравненная отрада глаз моих. Пасматри, какой босоножк!
   Я невольно взглянула на собс­твенные босоножки, купленные накануне, и ахнула: левый был розовый, а правый голубой! С трудом, сдерживая смех, я уст­ремилась к выходу.
   -Куда же ты, прекрасная сказка моей жизни?- вопила вслед тюбетейка.
   Я боялась встретить чей-ни­будь взгляд - тогда уж я не удержусь, и буду смеяться до слез и очень долго. Мне при­шлось бороться с приступами смеха до самого дома, а в мо­ей темной прихожей мне уда­лось снять только один босоно­жек - я устала сдерживать свой смех и каждая деталь этого утра вызывала новый приступ. От моей злости не осталось и следа. Я перекусила, взяла пляжные принадлежности и прогулочным шагом, уже в оди­наковых босоножках отправилась на пляж.
   Я немного посудачила с Лидией Васильевной, затем взяла лежак и устроилась поб­лиже к воде. Сезон еще не на­чался, и на пляже было человек десять. Некоторых из них я уже видела раньше, но ни с кем из них я не знакомилась. На волно­ломе сидел мужчина. Я мельком взглянула на него и взяла книгу. Это был Натаниэль Готорн - жут­кие новеллы. По вечерам мне было страшновато ее читать, другое дело - при ярком солнце. Стала читать, но тут поймала себя на мысли, что сидящий на волноломе мужчина достоин более внимательного взгляда. Лет ему было около сорока, стройный, как юноша, хотя в фигуре чувствовалась мужская основательность. Не атлет, но крепкий, то, что называется жи­листый.
   Он уже немного загорел, на смуглом животе было много жестких складок, и я невольно сравнила этот живот с рыхлым животом моего Юры.
   Но не его фигура меня заинтересовала. Что-то было в его лице. В серых глазах была легкая грусть, лицо обветренное, волевое, но не жесткое. На лбу и вокруг губ наметились морщинки, а в общем, лицо обыкновенное, но чем-то оно привлекало мой взгляд. Ну да, интеллект явно просматривается, что еще? Самоконтроль, следы сильных страстей, интересно, он пьет? Вроде непохоже. И явно не наркоман: яркие, чистые глаза. Подстрижен совсем коротко - может быть он зек, беглый каторжник? На убийцу не похож, на мелкого воришку, тем более. Может он игрок?
   Тут он спрыгнул на песок, и я вздрогнула. Спокойно и не торопясь, он вошел в холоднющую воду, и поплыл в сторону буйка. По его поведению не было похоже, что его волнует температура воды. Он плавал минут двадцать, иногда висел на буйке, и видно было, что купание доставляет ему удовольствие. Плавал он хорошо, но этим меня не удивишь, я наверняка плавала лучше, и была уверена, что могла бы обогнать его. И мне этого хотелось, черт возьми! Но как войти в воду? Я порывалась последовать его примеру, но вдруг я не смогу себя заставить войти в этот жидкий азот? Я представила, как вода доходит до моей талии, как я визжу от ужаса, а этот гад хохочет, и отказалась от этой затеи. Вот когда этот мерзавец уйдет, я попробую. Остальная публика меня не волновала.
   С агрессивной враждебностью я наблюдала за его неуклюжими движениями - хватит рисоваться, не­годяй, вылезай на берег, и сделай пробежку в тридцать километров, чтобы не дрожать своей мерзкой, синей, гуси­ной кожей! Наконец он вышел на берег. К сожалению, его кожа была не синей, а ровно­го розового цвета, и к моему большому неудовольствию, он не дрожал, и было незаметно, что он собирается делать пробежку, он даже не стал растираться полотенцем, лишь вытер лицо и нахально улегся на живот в трех метрах от меня.
   Я отложила книгу - почитать не удалось и расхотелось. Настроение опять испорти­лось, к тому же по груди по­текла струйка пота, спина то­же стала влажная, а войти в воду, чтобы охладить ноги, как я обычно делала, мне уже не хотелось. Я поднялась на вол­нолом, прошла до его конца.
   Здесь был легкий ветерок. Я немного постояла, затем села на край. Небольшие вол­ны доставали до ног, и это было приятно. Еще я распус­тила волосы. О! Волосы - мое главное достояние. Я не кра­савица, у меня крупноватые черты лица, глаза широко расставлены, правда, доста­точно большие, карие. Грудь, не ахти какая, но хоть не ви­сит. А ноги, пожалуй, хороши. Когда я надеваю короткую юбку, Юра вечно шипит, что на меня "пялят глаза". А мои волосы он обожает. Мне они тоже нравятся. Они очень густые, волнистые от приро­ды, темно-русые. Правда, они отнимают много времени, но я привыкла, и укорачивать их я даже не помышляю.
   А ведь этот нахал даже не взглянул на это богатство. "Стоп, девочка, а не это ли обстоятельство тебя так воз­мутило? Тебя он явно заинте­ресовал, а то, что он не "пя­лил" на тебя глаза, еще вовсе не значит, что он негодяй". Я посмотрела в его сторону. Он лежал в той же позе и, воз­можно, дремал. Я вернулась к своему лежаку, села. Мысли все вертелись вокруг этого субъ­екта. Я попыталась честно разобраться в себе. Юра был первым и единственным муж­чиной в моей жизни, но мы прожили 12 лет, и я считала, что мой практический опыт дает мне основания думать, что о взаимоотношении полов я знаю достаточно много. Мои теоретические познания о сексе из разных случайных источников были значительно шире, чем-то, что происходило у нас в реальной жизни, но никакого противоречия я здесь не ви­дела. Изменять мужу я никог­да не собиралась. Мне даже не приходило в голову прове­рять на прочность ту стену, которая отделяла нас с Юрой от остальных мужчин. Я знала, что нравлюсь мужчинам, и это тайное знание давало мне приятное ощущение уверенности в том, что чувства и поступки полностью под моим контролем. И вот впервые моя уверенность слегка покачнулась. Что же такого особенного сумел разглядеть мой дисциплинированный женский взгляд в этом человеке? Сейчас я могла встать и уйти, и быть в безопасности, но я чувствовала, я знала, что это бегство каким-то неизбежным образом наложит мрачную тень на всю мою дальнейшую жизнь.
   Тут краем глаза я заметила, что он пошевелился, лениво перевернулся на спину, сел. Пошарил рукой под одеждой, достал бутылку, и сделал из нее несколько глотков. Немного посидел, снова пошарил под одеждой и защелкал зажигалкой. Однако зажигалка не сработала. Мне почему-то стало смешно. Сдерживая смех, я посмотрела на него, он виновато развел руками. Я глупо прыснула и полезла в сумку. Показала ему зажигалку. Он подошел, встал на одно колено, слегка поклонился, поздоровался, взял зажигалку:
   -Благодарю вас. На всякий случай меня зовут Евгений. Если вы отдыхаете в пансионате, нам предстоит часто встречаться.
   -Нет, Евгений, я не отдыхаю в пансионате, я сама по себе.
   -Как же вы попали на этот пляж?
   -По знакомству. А вы, значит, отдыхаете в пансионате?
   -Нет, я тоже сам по себе, я купил себе право посещать этот пляж.
  -- У кого?
  -- У Лидии Васильевны. Но Вы так и не назвали свое имя.
  -- Вы и не спрашивали. Меня зовут Валентина.
   У него был приятный голос, чуть ниже, чем можно было предположить и четкое произ­ношение, слов. "Значит он не москвич", - подумала я. Мы беседовали ни о чем, а что-то в нем, а может быть, во мне - меня тревожило, я чувство­вала внутреннее напряжение. Чисто механически я фикси­ровала мелкие детали: его странную манеру сдержанно жестикулировать одними пальцами, - получалось у него довольно изящно, умение легко и точно подбирать сло­ва, и еще он умел не дать повиснуть паузе. Его взгляд был похож на прикосновение и слегка меня будоражил. На минуту он замолчал, потом, нисколько не смущаясь, ос­мотрел меня задумчивым взглядом и сказал:
   -Валя, я думаю, вы также проголодались, как и я. Тут рядом есть ресторанчик. Давайте сходим, перекусим.
   От его взгляда я невольно затаила дыхание, а заметила это лишь тогда, когда мне потребовалось ответить на вопрос.
   В ресторане Евгений зака­зал красное сухое вино, мы плотно пообедали, и он спро­сил, курю ли я. Я ответила, что выкуриваю в день 2-3 си­гареты и сейчас самое время закурить. На этот раз зажигал­ка зажглась с первого раза.
  -- Она же у вас была слома­на на пляже.
  -- Так я газ перекрыл.
  -- Зачем?
   -Чтобы познакомиться с вами.
   -Мне казалось, что вы меня даже не заметили.
   -Ошибаетесь, я заметил вас еще вчера, когда прогули­вался по набережной. Поэто­му и оказался на этом пляже.
  -- И заранее разработали весь сценарий, а я играла в вашем спектакле, даже не догадываясь об этом. Считае­те, что ваше признание долж­но привести меня в восторг? - насмешливо спросила я.
  -- Валя, не сердитесь, для этого нет никаких оснований. Я не дельфийский оракул, чтобы предугадывать собы­тия. Мне понравилась женщи­на, и чтобы познакомиться с ней, я должен был что-то предпринять. Так я оказался на пляже. Остальное - дело случая, подтолкнуть который удалось именно вам. Впро­чем, если вы настаиваете, что знакомство - ваша инициати­ва, я не стану оспаривать ваш приоритет, - тонко улыбаясь, добавил он.
   Я набрала воздуха, чтобы дать достойный отпор такому нахальству, однако, он прими­рительно поднял руки и пред­ложил совершить морскую прогулку.
   Весь день мы провели вмес­те. Мне было интересно с ним. Евгений много читал, умел де­лать неожиданные выводы, держался раскованно, но дели­катно, был вежлив и хорошо воспитан. О себе он ничего не рассказывал, я тоже помалки­вала, беседовали на отвлечен­ные темы.
   Вечером в каком-то сквере он дал понять, что хочет поце­ловать меня. Я отклонила по­пытку:
   - Евгений, давайте не будем торопить события, я не ханжа, но для меня поцелуй значит нечто иное, чем для вас. Про­водите-ка лучше меня домой.
  
   Мы договорились встре­титься завтра на пляже, но на всякий случай он попросил мой телефон. На прощание он по­целовал мне руку. Такое не­сколько раз случалось в моей жизни, однако, это всегда на­поминало мне сцену из спек­такля. У Евгения это получи­лось легко и непринужденно.
   Я долго не могла уснуть, перебирая события этого длин­ного дня. Евгений мне нравил­ся, и я понимала, что в таком виде наши отношения долго не продлятся. Мне хотелось при­нять решение, но было страш­но и стыдно, а главное, я уже чувствовала себя бесконечно виноватой перед мужем.
   Мне приснился сон, как буд­то я на берегу, а вокруг совсем безлюдно. Я вхожу в воду, она совсем не холодная. Я плыву, затем ныряю и плыву под во­дой. Вода настолько чистая, что я вижу все далеко вокруг. На ногах у меня, оказывается, ласты и мне так легко и прият­но скользить недалеко от дна. Я рассматриваю какие-то водо­росли на дне, камни, раковины, иногда мелькают яркие рыбки. Дно становится все богаче, ярче, интересней. Я уже не то плыву, не то лечу. Потом я за­мечаю, что у меня на ногах вовсе не ласты, ноги преврати­лись в красивый, гибкий хвост, как у дельфина. Я хохочу, де­лаю какие-то пируэты, мои волосы развеваются в воде, щекочут лицо. Мне совсем не хочется на поверхность. Мягкие струи воды ласкают мою кожу. Эти ласки становятся все сме­лее, и вдруг я чувствую, что это не струи, это чьи-то руки. Кто же это рядом со мной? Где же вода?
   Я с трудом открываю глаза. Справа окно, за окном раннее утро. Сердце громко стучит. Я перебираю подробности сна, постепенно успокаиваюсь. Опять всплывает в памяти лицо Евгения, его приятный голос. А если бы он лежал рядом? Я вспоминаю его поджарую фигу­ру, его жесткий живот и пони­маю, что хочу этого. А может у меня родится ребенок? Ведь я ни разу не беременела. Первое время мы с Юрой тщательно предохранялись, потом пере­стали. Как-то особенно нас не беспокоило наше бесплодие. Но вот уже два года я постоян­но возвращаюсь к этой мысли. Врач мне сказал, что у меня нет никакой патологии. А заставить Юру обследоваться я так и не смогла. Что же мне делать? А если бы Юра мне изменил? Это трудно представить. Не в его духе и большой грех. Он весь положительный, домашний, а в последнее время еще и религи­озный. Кроме меня, других женщин для него и не сущест­вует. Он пуританин, и иногда меня это злит. Как-то я вышла из душа, всего лишь завернув­шись в полотенце. Он был шо­кирован, и так укоризненно на меня посмотрел. Я вспомнила, как мне было обидно и стыдно тогда. Больше я себе такого никогда не позволяла... "Надо же, даже поцелуй руки может быть таким приятным", - поду­мала я уже сквозь сон.
   Проснулась я бодрой и от­дохнувшей, и мне было почему-то радостно. Я сварила кофе, протерла пыль в квартире. "Пусть все идет своим чередом, а я пойду на пляж", - сказала я себе.
   Евгений прогуливался по набережной, я издалека заме­тила его белые джинсы. Он тоже заметил меня и устремил­ся навстречу. И в руках у него был маленький букетик, кото­рый меня очень тронул.
   -Евгений, я видела чудесный сон. Я была русалкой, а вам как спалось?
  -- Неужели вы думаете, что после вчерашнего вечера я смог бы уснуть?
  -- По вашему цветущему виду не скажешь, что вы страдаете бессонницей.
  -- С одной стороны похоже на упрек, с другой - на компли­мент, уж не знаю, благодарить мне вас, или обижаться, - от­вечал он со смехом, - зато вчера я долго думал о вас и понял, кого вы мне напомина­ете.
  -- Утопленницу из "Майской ночи"?
  -- Типичный случай занижен­ной самооценки. Будем лечить. Вы - русский вариант Софи Лорен.
  -- Издеваетесь, да?
  -- У вас высокие скулы, боль­шие глаза...
  -- Большой рот, - подсказала я, кстати, доктор, это тоже лечится?
   - А кто сказал, что это недо­статок? Я бы сказал иначе: широкая, искренняя улыбка. А за ваши волосы Софи отдала бы всю свою славу.
   -Евгений, если вы хотите попросить у меня взаймы, то не нужно начинать так издалека.
   Нам было весело, мы удачно шутили, и я с удовольствием отметила его эрудицию и тон­кое чувство юмора. Незаметно наш разговор стал принимать нежелательное для меня на­правление: мне пока не хоте­лось говорить, что я замужем. Я решила сменить тему разго­вора.
  -- А почему вы сегодня не купаетесь?
  -- А давайте-ка, русалка, ис­купаемся вместе.
  -- Но для меня вода сейчас очень холодная, да и не только для меня. Во всей Алуште, ка­жется, вы единственный, для кого она в самый раз.
  -- Уверен, что это чисто пси­хологический барьер. Просто вам нужно настроиться и спо­койно войти в воду. Вы любите купаться?
  -- Обожаю. Я попытаюсь, если вы обещаете не поднимать меня на смех, в случае моей неудачи.
  -- Валя, я буду только немно­го огорчен, и мне там будет одиноко.
   Я смогла войти в воду почти по пояс, но преодолеть еще хоть сантиметр была не в си­лах. Евгению пришлось плавать одному.
   Минут через десять он вы­шел из воды и сел рядом. Я непроизвольно провела рукой по его спине.
   -Какой ты холодный!
Мышцы его спины напряглись, он повернул ко мне лицо, хотел что-то сказать, но не сказал. Впервые повисла пауза. Но эта пауза была заполнена больше, чем иной разговор. Я не ожи­дала, что мое мимолетное прикосновение окажется таким значимым для нас обоих. Во время этой паузы и он, и я поняли, что уровень нашего интереса и взаимной симпатии примерно равен и очень вы­сок.
   В этот день мы ездили в Ялту, катались на подвесной дороге по моей инициативе. Когда под нами проплывала церковь, я спросила, не без умысла, не хочет ли он в нее заглянуть.
  -- Во времена прежнего режи­ма я иногда заходил в церкви в разных городах, а теперь перестал.
  -- И в чем причина?
  -- Раньше церковь существо­вала вопреки властям. Матери­альных благ она практически не приносила, и быть служителем церкви мог только человек ве­рующий и убежденный. А убеж­дения, даже ошибочные, на мой взгляд, я уважаю. А сейчас церковь превратилась в мощ­ную финансовую организацию, которая не гнушается ни тор­говлей, ни политикой, ни агрес­сией. Уж слишком активно она внедряет свои идеи в нашу жизнь. Роскошные офисы, ко­торые они называют церквями, растут сейчас, как грибы после дождя. И эта очень доходная фирма стыдливо прячет свое лицо за иконой. Вера - это нравственность, основанная на страхе, в то время как истинная нравственность - категория разума, и основана на чувстве справедливости. Поэтому вера ведет к фанатизму и деградации.
  -- Так вы не верите в бога?
  -- В этих мужчин с разными именами и разными биографи­ями: Аллах, Саваоф, Иисус, Кришну, Зевс, и которым убеж­дали и убеждают поклоняться, я не верю. Да и сама идея спасения выглядит как-то эго­истично. Вымаливать для своей жалкой, подлой и мелкой ду­шонки вечный рай, к тому же незаслуженно, поскольку не­возможно прожить без греха; жалко, низко и эгоистично. Есть ряд понятий, которые всеми людьми воспринимаются однозначно: отвага и страх, страдание и радость, зло и добро. И что же проповедует христианская церковь? Страдание и страх, угроза ада. А это как раз и есть зло. Более того, даже своим символом церковь избрала символ страдания - крест, распятие. Не радость, а страдание. И тупую веру вопреки разуму. И вот, чем ниже интел­лект, тем больше веры. Вот скажите, - воодушевился Евге­ний, - что существует такое, чем вы не устаете восторгать­ся, любить всей душой, чья красота приводит в экстаз, чье могущество приводит в трепет одинаково и дикаря, и монарха, перед чем человек совершенно беспомощен и бесконечно мал?
  -- Природа.
  -- Да, все просто, Космос, природа. В природе не существует понятия: добра и зла, и поэтому ругать ее или поклоняться ей - одинаково глупо. Она бесстрастна. Но мы ее любим и поклоняемся ей, выражая свой восторг. Однако это не приносит дохо­да в отличие от выдуманных богов. Поэтому они так живу­чи. Космос бесконечен, а слово "ВЕЧНОСТЬ" отвергает саму возможность создания мира, поэтому все религии не более чем удачная выдумка.
   Я тоже не верила в бога, но такие мысли никогда не прихо­дили мне в голову и ни от кого ничего подобного я не слыша­ла. Наверно, с ним можно было поспорить, но то, что у него есть собственные нестандарт­ные убеждения, вызывало уважение к нему.
   "Кто же он такой, чем зани­мается?", - думала я. Спро­сить прямо, я не решалась, тогда и мне пришлось бы все рассказать о себе, а в этом случае наше знакомство пре­вратится в банальную любов­ную интрижку. Кажется, и Ев­гений, как-то незаметно, об­ходил эту тему. Мне казалось, что он щадил меня, и решил не касаться ее, пока я сама эту тему не затрону. И я была благодарна ему за это. Мы немного посидели в рестора­не и даже танцевали немного. Вернулись в Алушту уже после одиннадцати, и я подумала, что если он сделает попытку меня поцеловать, я не смогу ему отказать. Но попытки, увы, не было. У подъезда мы снова договорились встре­титься завтра на пляже в два часа. Я чувствовала, что если вот так сейчас уйду, у нас останется на сердце какой-то неприятный осадок. И тогда я обняла его за шею и подста­вила свои губы. Его поцелуй был неторопливый, долгий и приятный.
  
   В десять часов утра впервые в этой квартире зазвонил теле­фон. С удивлением я взяла трубку. Звонил Евгений. Он приглашал меня на пикник:
  -- В Ялте у меня есть один очень хороший знакомый, у него машина. Мы могли бы, например, подняться на Ай-Петри или еще куда-нибудь съездить.
  -- Так нам придется ехать в Ялту?
  -- Да нет же. Приятель, его зовут Миша, сидит у меня, а я звоню из автомата. Скажите, когда нам подъехать, я так по­нял, что вы согласны.
  -- А что с собой брать?
  -- Ну, я думаю, немного не­жности и побольше хорошего настроения, а ваше обаяние всегда с вами.
  -- А ваши комплименты очень милы, - в тон ему ответила я, - я буду готова через полча­са.
   Миша оказался мужчиной лет пятидесяти, невысокого роста, коренастым, с добродушным лицом. Он осторожно пожал мою руку, которая утонула в его широкой ладони, и сооб­щил, что сегодняшняя про­грамма включает в себя, кроме прогулки, еще шашлыки и рас­питие спиртных напитков. У Евгения в глазах прыгали ве­селые искорки, по всему было видно, что свою долю хороше­го настроения он взять не за­был. Сидеть ему пришлось на заднем сиденье одному, так Миша распорядился. Его ви­давшая виды "Лада", резво бежала по серпантину, а Миша что-то гудел своим трубным голосом по поводу Крымских красот. Мы остановились возле отделанного мрамором красивого колодца. Кристально-чистая родниковая вода вытекала из отверстия. Такого мне нигде не приходи­лось видеть. Не знаю, что больше понравилось мужчи­нам: вкус воды или мой вос­торг. Потом мы бродили возле известняковых скал, ехали дальше. Наконец, мы оказа­лись на плоской каменистой местности.
   Здесь почти не было расти­тельности. Поверхность извес­тняка была отполирована вет­рами. Все дышало глубокой древностью, казалось, что со времен Эллинов здесь не сту­пала нога человека. Мы молча шли по неровной, скользкой поверхности против сильного ветра. И вдруг я увидела море! Оно было далеко внизу, отсюда волны казались мелкими па­раллельными складками на сверкающей ярко-синей повер­хности, которые очень медлен­но двигались к берегу. Панора­ма была так торжественна и грандиозна! Я подумала, что Евгений был, безусловно, прав, когда говорил о красоте и мо­гуществе природы. Все, что мне довелось увидеть сегодня, было яркой иллюстрацией к его словам.
   -Понтос Эукейнос! - торжественно произнес Евгений.
   -Так древние греки называли Черное море - море гостеприимное, - пояснил Миша.
   -Как красиво звучит, как будто аккорд на арфе, - прошептала я.
   Я опустила глаза. Под нами раскинулся город, он был такой маленький, как будто игрушеч­ный. Горизонт был едва разли­чим. Казалось, что отсюда можно увидеть Турцию, Гре­цию, Италию. От избытка чувств я повернулась к Мише и поцеловала его в щеку. Он смущенно прогудел:
   -Я понимаю ваши чувства.
   Наверно, мы долго простоя­ли над обрывом. Здесь был сильный ветер, и я продрогла. Миша предложил подыскать место для костра, а сам ушел за дровами, которые предус­мотрительно привез с собой.
   Мы сидели у костра, ели шашлык, пили водку. После таких впечатлений я предпочла именно этот напиток, хотя поч­ти не пью его. Евгений готов был отказаться от спиртного, чтобы вести машину, но Миша не согласился, хотя, выпить, видно, был не прочь.
  -- А на Камчатке море другое, - задумчиво сказал Евгений.
  -- Да уж, на вашей Камчатке есть, наверно, еще более жи­вописные места. Непуганый край, - согласился Миша, - жаль, не довелось побывать там.
  -- Миша - тоже моряк, - за­метил Евгений.
  -- "Так вот кто он", - подума­ла я. Мне не хотелось, чтобы Миша понял, что мы с Евгени­ем ничего не знаем друг о друге, и я спросила:
  -- А как вы познакомились?
  -- В Ялте есть маленький пляж для моряков. Я как-то забрел туда. Вход по удостоверениям, я показал свое.
  -- А я в резерве был и подра­батывал на воротах, - пояснил Миша, - Смотрю - "Камчатское морское пароходство", заинте­ресовался, конечно.
  -- А потом мы часто встреча­лись и выпивали не раз, - под­мигнул Евгений.
  -- А то как же, - солидно от­ветил Миша, - было о чем по­говорить, а всухую разговор все же не тот. Мы уж лет пять, как знакомы.
   Мне было с ними хорошо, но солнце уже садилось, пора было собираться домой. В ма­шине Евгений сказал:
  -- А теперь едем ко мне. Я требую продолжения банкета.
  -- Что же мы сегодня празд­нуем, в конце концов? - спро­сила я.
  -- О, сегодня, например, ро­дился Кулибин, очень достой­ный человек.
  -- Да, "Кулибиных" на флоте уважают, - заметил Миша.
  -- Почему же мы не подняли за него ни одного тоста?
  -- Потому, что самое главное я приготовил на потом, - отве­тил Евгений, - и почему столь­ко вопросов? Вы что, Кулибина не уважаете?
  -- Конечно, уважаю, но не уве­рена, что он родился именно сегодня.
  -- Валя, если это не так, я съем эти башмаки.
  -- Не думаю, что вы бы про­делали это артистичнее Чарли Чаплина. Так что придется вам поверить на слово.
  -- Женя, ведь мы не помес­тимся в твоей конуре, пардон, то есть я хотел сказать в твоих апартаментах,- усомнился Ми­ша.
  -- Что, у него так тесно?
  -- Ну, уж для вашей улыбки там места хватит, - успокоил меня Евгений.
  -- Я бы с удовольствием, но у меня завтра с утра дела и не­льзя мне пить. Лучше я заеду за вами в субботу и поедем ко мне. А вы, Валюша, не отказы­вайтесь, последние пять лет, он производит на меня впечатле­ние не самого скучного челове­ка и, пожалуй, даже порядочно­го.
  -- Да, - он порядочный чело­век. И к тому же, у него во дворе растет платан, на кото­ром когда-то висело золотое руно, - заявил Евгений.
  -- Женя, насколько я помню, тот платан рос в Колхиде, а не в Тавриде и на вашем месте я бы уже покраснела за свое невежество или за столь оче­видный обман.
  -- Наполеон сказал, что в любви и на войне все средства хороши,- изрек Евгений, - и маленькая ложь во благо - даже полезна.
   -Маленькая ложь рождает большое недоверие. Поэтому на вашем месте я бы поостереглась в ближайшее время блистать своими довольно спорными, хотя и небезынтересными познаниями истории, - заявила я.
   В это время мы подъехали к громадному платану, и я поня­ла, что славный Миша решил все за нас. Евгений уже галан­тно открывал мне дверцу. Мы тепло простились с Мишей, и он уехал.
   Обстановка комнаты, кото­рую он снимал, была чисто спартанской: журнальный сто­лик, тумбочка с электроплит­кой, кровать, два стула, раковина с краном.
   -Валюша, у меня есть коллекционное вино двенадцатилетней выдержки, и если мы его
сегодня не откроем, я буду безутешен.
   Вино в красивой черной упа­ковке называлось "Бастардо". Бутылка была упакована в цел­лофан, а внутри целлофана была горсть земли.
   -Да это впечатляет.
   Он достал бокалы, открыл вино.
  -- Женя, вам удалось добыть благородное вино, но даму шокирует одно обстоятельс­тво.
  -- Что такое? - переполошил­ся он.
  -- Я бы не рискнула наливать этот напиток, пока бокалы в таком состоянии.
   Он в панике посмотрел их на свет, и... поставил обратно.
  -- Это Мишка, гад, в среду их залапал, - обреченно сообщил он, собираясь налить вино.
  -- Так это уже необратимо? - сдерживая смех, я накрыла рукой бокалы.
  -- Ну почему же, в принципе, я мог бы их помыть.
  -- Теоретически, - я уже едва сдерживалась.
   -Ну, наконец-то мне удалось вас рассмешить: дегустация этого напитка требует именно такого, я бы сказал, несколько легкомысленного, настроя. "Бастардо" - значит незаконнорожденный, а такие объекты появляются именно от легкомыслия.
   Пока он мыл бокалы, я заме­тила гитару. Похоже, инструмент был дорогим, хотя и старым.
  -- Вы привезли ее с Камчатки?
  -- Нет, это Миша привез. Она принадлежала его отцу, кото­рый виртуозно на ней играл. А у Миши вы же видели, какие руки, этими руками можно рельсы выпрямлять, для этого инструмента они не подходят.
  -- Зачем же он ее привез?
  -- А он очень любит слушать. Может, мы и подружились пото­му, что моя игра ему понрави­лась.
  -- Очень хочу, чтобы вы сыг­рали.
  -- Сначала по бокалу вина.
   Потом он взял гитару. Я ожи­дала услышать бардовскую песню, а он стал играть какую-то латиноамериканскую мело­дию. Я чувствовала, что вещь технически очень сложная. Иг­рал он замечательно, мне каза­лось, что звучит целый оркестр. Потом он негромко пел роман­сы, большинство из которых я не слышала:
   "У берега синего моря
   С тобою вчера я гулял
   И сердце, бедное сердце,
   Гуляя, с тобой, потерял..."
   Слушая его негромкий бари­тон, в котором чувствовалась скрытая мощь, глядя в его гла­за, которые сверкали в полу­мраке, я почти теряла созна­ние. А он снова пел:
   "Целую ночь соловей нам насвистывал..."
   Он отложил гитару, поцело­вал меня долгим поцелуем, а я шептала, что я вся в его влас­ти, просила петь еще. И у меня текли слезы.
   "Ночи безумные, ночи бессонные,
   Речи несвязные, взоры усталые..."
   Мы целовались, пили вино, постепенно куда-то исчезала моя одежда... А потом я утону­ла в море нежности. Его ласки были неспешны, деликатны, изысканны. Я и помыслить не могла, что мужчина может так относиться к женщине. Его жесткие руки знали какой-то секрет легких прикосновений. Всю ночь мы не уснули ни ми­нуты. Я чувствовала, что уста­ла, но мне не хотелось упустить ни одного мгновения этой вол­шебной ночи. Каким-то непос­тижимым образом Евгению удалось заставить меня пре­одолеть свою стыдливость и это преодоление явилось еще одним, неведомым мне, источ­ником наслаждения. И он был ненасытен. "Так вот что такое мужчина", - думала я. И я по­чувствовала себя обманутой, я поняла, что у меня украли две­надцать лет, мне стало так себя жалко, что я расплакалась, как ребенок. Женя, конечно, не мог понять причину моих слез, спрашивал и целовал мое мокрое лицо, выглядел растерянным, и был в этот момент таким родным для меня.
  
   Мне нужно было время, чтобы все осмыслить. Я была не в силах сосредоточить свое вни­мание ни на чем, кроме нашего знакомства и того, что за ним последовало. Я вновь и вновь переживала все случившееся. Никогда в своей жизни я не переживала такого потрясения. И мне стало страшно. Как же я буду жить после всего этого? Ведь я не смогу вычеркнуть все это из своей жизни и продол­жать свое существование, как будто, ничего не случилось. Оказывается, жизнь способна на такие зигзаги! Что же теперь делать? Уходить от мужа? Но куда я пойду? Мне ведь даже уйти некуда, ведь квартира его. Стоп. Как это некуда? Я же сижу на своей постели, в своей квар­тире. С невероятной ясностью я вдруг осознала, что мир вокруг меня чудесным образом изменился: я нахожусь в другой стране, в другом городе, по иному мыслю и чувствую, у меня другие желания, иной образ жизни, и метаморфозы продолжаются. У меня впервые в жизни есть все свое, и даже деньги. Тетя Клава оставила мне до­вольно значительную сумму. Таким образом, моя судьба полностью в моих руках. Вот уж действительно время потрясе­ний!
   А что же Юра, как он будет жить, что он обо мне подумает? Я представила его полное, вы­сокомерно поднятое лицо. Да, он был доволен собой, а меня это раз­дражало. Любил ли он меня? Вероятно, по-своему любил, но скорее, как вещь, которую сам создал. Да, он любил подчерк­нуть, что без него я бы пропала. Способен ли он на любовь? Скорее он любит свои привычки, и я одна из них. Теперь я думаю о нем с неприязнью, а раньше мне нравилась спокойная, раз­меренная жизнь. Страсти в ли­тературе и в кино раньше мне казались красивой выдумкой талантливых людей. И не то, чтобы я не верила в роковую лю­бовь, это мне казалось каким-то исключением, как игра в лоте­рею, в которой всегда выигры­вает кто-то другой.
   Но люблю ли я? Или это просто страсть жен­щины, впервые познавшей упоительный секс? Но такой секс возможен только с любимым мужчиной.
   А Евгений, кто я для него? Он опытный любовник и наверно ведет себя так со всеми женщи­нами - очень неприятная мысль - я поежилась. А если он боль­ше не появится? Нет, только не это. Вряд ли он имеет серьез­ные намерения, но пусть это продлится как можно дольше. И я хочу от него ребенка. Я пред­ставила младенца, мальчика, своего сынишку. Я скажу Евге­нию, что мне нужно стать мате­рью, что я очень хочу этого. И чтобы ребенок был от него. Он выполнит мою просьбу. А когда я буду уверена, что у меня бу­дет ребенок, он может делать, что захочет. Если посчитает нужным уйти, пусть уходит. Или нет. Ведь своей просьбой я могу его просто спугнуть, муж­чины стараются избегать таких ситуаций, когда их свободу пытаются ограничить. Я сделаю по-другому: как только узнаю, что беременна, я скажу, что я замужем, и мы должны рас­статься. Я посмотрю на его реакцию. И если она будет не такой, как мне бы хотелось, пусть уходит. Я проживу и одна.
   Мысли опять вернулись к мужу. Нет, теперь он мне неприятен, Я не хочу к нему возвращаться. Уж лучше жить одной. Жаль его, но, в конце концов, он мужчина, как-нибудь переживет.
   Интересно, что сейчас дела­ет Евгений? О чем он думает? Может он тоже сейчас думает обо мне, строит планы на буду­щее. Черта с два, если и стро­ит, то только на сегодняшнюю ночь. А может, подыскивает очередную жертву? Нет, едва ли. У такого мужчины не долж­но быть коротких случайных встреч. Это ему не к лицу. У него должны быть красивые, длинные романы, безутешные женщины, которых он оставил. И я буду одной из них. Вспом­нилась фраза: "Женщина скры­вает от мужчины свое прошлое, мужчина скрывает от нее ее буду­щее". Я немного поплакала от жалости к себе.
   Прошло две недели, две са­мые счастливые недели в моей жизни. Я совершенно точно знала, что если существует любовь на свете, то это именно тот случай. Ради Евгения я была готова на все. Никаких слов сказано не было, да и к чему слова. Свои или чужие, слова всегда накладывают ка­кие-то обязательства, хоть и в ничтожной степени, но все же ограничивают свободу.
   Евгений тоже молчал, но я видела, я знала, что я ему не­безразлична.
   Накануне мы договорились встретиться утром и съездить в Ялту. Идея была моя. Я испы­тывала детский восторг перед канатной дорогой, и мы всегда катались на ней по несколько раз. И еще мне хотелось прой­тись по магазинам. Утро пока­залось прохладным и я надела теплый белый свитер. На ял­тинскую автостанцию мы при­ехали часам к десяти и отпра­вились в центр пешком.
   -А хочешь увидеть пляж, где мы с Мишей познакомились?
   Я хотела. Пляж оказался ря­дом с морским вокзалом. Местечко оказалось очень уютное, и мы решили вернуться сюда позже. Когда мы шли обратно, я увидела через рас­пахнутые ворота белоснежный лайнер.
   -Давай зайдем, я хочу пос­мотреть на него поближе.
   Мы беспрепятственно про­шли на территорию. Теплоход назывался "Молдавия". У трапа стояли два "Икаруса" и толпил­ся народ. Евгений вдруг резко затормозил. Я удивленно пос­мотрела на него. В его глазах прыгали веселые огоньки.
   -А хочешь на борт?
   -Конечно хочу, но нас ведь не пустят.
   -Есть два варианта: я могу показать удостоверение и поп­росить вахтенного пустить нас на экскурсию, А можно разыг­рать рассеянных пассажиров, которые что-то забыли. Мне больше нравится второй вари­ант.
   Это было чертовски заманчи­во, и мы быстренько разработа­ли сценарий. Под прикрытием автобусов мы подошли к судну и смешались с толпой. В этот момент подошли гиды, и пасса­жиры стали занимать места в автобусах. Тут Женя схватил меня за руку, и мы побежали по трапу. Вахтенный матрос удив­ленно посмотрел на нас, Женя виновато улыбнулся ему и ска­зал:
   - Представляете, забыли деньги взять с собой!
   Матрос равнодушно улыб­нулся, и мы прошли мимо него в дверь, Теперь на нас никто не обращал внимания.
   -Куда мы идем, Женя? Мы ведь заблудимся!
   -Главное, идти спокойно и уверенно. Мы направляемся в бар. Это судно я знаю не хуже боцмана. Я работал точно на таком же, оно называлось "Петропавловск".
   В баре Женя заказал сок, шоколад, армянский коньяк. Играла негромкая музыка, сто­яло несколько человек у стой­ки. Мы сели за треугольный столик у иллюминатора. Только теперь я заметила, как стучит у меня сердце. Мы выпили по крошечной рюмке коньяку, и я немного успокоилась. Мне бы­ло чуточку тревожно, но весе­ло.
   -Валюша, ты приносишь нам удачу. Давай, используем твой потенциал полностью, - его глаза сверкали.
  -- Судя по твоему виду, сле­дующий наш шаг - захват судна. Как ты думаешь, полу­чится из моей юбки пиратский "Веселый Роджер"?
  -- Стать флибустьером мне не позволит моя высокая нравс­твенность. Речь о другом. Ви­дишь ли, я случайно захватил с собой денег гораздо больше, чем нам могло бы понадобить­ся в Ялте. Судно идет в Батуми. По моим расчетам нам их должно хватить, чтобы вернуть­ся обратно. Давай попробуем сходить "зайцами" на этой "Молдавии" в Грузию.
  -- Женя, ты - сумасшедший, как ты себе это представля­ешь? А твоя нравственность? И где мы будем спать, в бочке из-под яблок?
  -- В "люксе". Я конечно не уверен, но, скорее всего, каюта "люкс" не занята. Она здесь единственная, а судно совер­шает круиз. Путешествие в "люксе" слишком дорого, поэто­му, я думаю, он свободный.
  -- Как мы туда попадем?
  -- Валюша, на судне имеется ключ, который подходит почти ко всем помещениям. Из всех судовых ключей он самый простой, и я помню его фор­му.
  -- И где он находится?
  -- У старпома, у пассажирско­го помощника, но главное, его нетрудно сделать.
  -- Гениально, а если нас пой­мают?
  -- Пустяки: два раза протянут под килем, и высадят на остро­ве.
   Я возражала, но скорее по инерции, я уже была согласна рискнуть и хотела рискнуть.
   Мы поднялись на шлюпочную палубу. Здесь был бассейн, а над ним, в надстройке, иллюми­наторы каюты "люкс". Зеленые шторы на них были задернуты. Мы разделись и с удовольстви­ем искупались в бассейне. Хо­рошо, что на мне был купальник под платьем. Потом мы нахаль­но улеглись загорать.
  -- Женя, у нас нет ни полотен­ца, ни мыла, ни зубных щеток.
  -- Там все есть.
  -- И еда?
   -В ресторан нам идти не следует, там накрывают по количеству пассажиров. Будем питаться в баре. А теперь мне нужно идти в машину. Постараюсь управиться за полчаса. Если не вернусь через сорок минут, сойди на берег, на всякий случай.
   Я не особо беспокоилась, мы ведь пока в Ялте. Евгений вер­нулся через двадцать минут и показал вполне симпатичную отмычку.
   -Я вспомнил про аварийный люк, он ведет прямо к ГРЩ, а под ГРЩ мастерская электриков. В мастерской никого не оказалось, а там у них и наждак, и тиски, и полно инстру­ментов.
   -Миша это имел в виду, когда сказал, что на флоте, "Кулибиных" уважают? - ядовито спросила я.
   Евгений подошел к двери по левому борту, вставил ключ, повернул, дверь открылась. Он заглянул в щель, потом скрыл­ся за дверью. Через минуту дверь открылась, показался его настороженный нос. Я кивнула. Он вышел и запер дверь.
  -- Валя, каюта свободна, мо­жем вселяться хоть сейчас.
  -- А вдруг в Ялте кто-нибудь вселится?
  -- Маловероятно. Там давно не убирали, значит, никого не ждут
  -- Тоже мне, сервис, могли бы и убрать, - я стала входить, в роль.
  -- Нам нужно купить еды и коньяк. Или вино? Я схожу в бар. - Сказал Евгений.
  -- А давай я схожу, для конс­пирации.
   Он полез в карман за деньга­ми.
   -Слушай, я не знаю, сколько их там у тебя, но у меня, наверняка, не меньше. Я собиралась таскать тебя по магазинам. Так что, отдыхай.
   В баре я взял, а курицу-гриль, батон колбасы, хлеб, коньяк и еще много чего. Барменша удивленно на меня посмотре­ла.
  -- Что-нибудь не так? - невин­но спросила я
  -- Извините, все в порядке.
   -Вы видели моего мужа? Весь наш бюджет уходит в его тощий живот. Барменша заулыбалась:
  -- Дешевле мужа поменять.
  -- Вот поэтому я здесь. Ваш старпом женат?
   Расстались мы друзьями. Евгений ахнул, увидев мой пакет:
  -- Ты ограбила судовой про­довольственный склад?
  -- Гулять, так гулять!
  -- Теперь нам нужно немед­ленно поселяться, пока не за­секли твою суму.
   Я любовно погладила пакет.
   -Я готова.
   Он улыбнулся, и пошел открывать. Все прошло благо­получно. В каюте был приятный зеленый полумрак. Она состо­яла из двух помещений и ван­ной комнаты. И здесь действи­тельно было все необходимое. Перед полукруглым зеленым диваном изящных очертаний стоял овальный столик на точе­ной ножке и два кресла в тон. В баре стояли напитки. Я была довольна. С лица Евгения не сходила улыбка.
  -- Валентина Дмитриевна! С прискорбием должен заметить, сударыня, что ваш преданный поклонник уже бесконечных три часа не имел чести целовать вашу прелестную ручку-с.
  -- Ах, сударь, эти хлопоты с новоселием так утомительны. Боюсь, у меня разыграется мигрень.
   Я грациозно опустилась в кресло и милостиво подала ему руку. Он важно встал на колено и припал к ней губами.
   -О! Сударыня! Ваш образ преследует меня во сне и наяву. Позвольте мне побыть у ваших ног, моя душа полна восторга. Как нежны эти пальчики, как изящны эти руки! Но ваша мигрень приводит меня в отчаяние. Позвольте предложить вам одно верное средство­, а впрочем, даже два средства, душа моя!
  -- О, сударь, Евгений Матве­евич! Вы так заботливы, пожа­луй, я попробую вашего средс­тва, однако, окажите любез­ность, проверьте бокалы на случай, если до нас здесь по­бывал приятель ваш, Михаил Иванович.
  -- Ваш тонкий намек относи­тельно моего верного друга я вполне понял, жаль, что вы, моя драгоценная, предпочли второе средство излечения мигрени. Уверяю вас, первое - гораздо более надежный способ. Хотя, если вы настаиваете, мы начнем со второго.
   Мы дружно расхохотались.
  -- Тише, в этот священный час сиесты мы разбудим всю "Молдавию"
  -- Моя ласточка, должен тебе сказать, что исключительно в целях конспирации нам следу­ет выпить по изрядной порции коньяка.
  -- О, господи, ты опять что-то задумал!
   -Я ничего не задумал, а следую логике: если нас застукают выпившими, то, скорее всего, посмеются, и отпустят, а если трезвыми, то расстреляют.
   -Наверно, таким вещам учат в шпионских школах. Наливай!
   Мы выпили почти полбутылки коньяку, при этом нас смешил каждый пустяк. Я давно уже столько не смеялась. Потом Женя увлек меня в спальню, но и здесь смешливое настроение нас не покинуло. Я рассказала ему про то, как гордо и незави­симо прошла через весь город в разных босоножках, с высокомерием и презрением глядя на все вокруг. Мы смаковали каждую подробность того дня, буквально катаясь от смеха, благо широкая постель позволяла нам это делать со­вершенно свободно.
   После шести вечера мы оп­ределили по шумам, долетав­шим до нас, что жизнь на судне оживилась. По-видимому, вер­нулись с экскурсии.
  -- У пассажиров ужин в семь, а в девять будут, наверно, ка­кие-нибудь культурные мероп­риятия и мы можем в них поу­частвовать, если хочешь.
  -- Но это не опасно? - спро­сила я.
  -- Если мы сумеем незаметно выскользнуть, то опасности нет.
   Прозвучал мелодичный звон, и приятный женский голос со­общил:
   "Судовое время девятнад­цать часов. Пассажиры первой смены приглашаются на ужин".
   Евгений внимательно осмот­рел квадратные иллюминато­ры.
   -На палубе никого нет, я попробую открыть, может нам лучше выйти через него.
   Кормовой иллюминатор с трудом поддался его усилиям. Прямо под ним стояла скамей­ка.
  -- Выйти будет легко, а как его закрыть снаружи?
  -- У тебя шпилька есть?
   Шпилек у меня было доста­точно. Евгений подошел к ди­намику, пощелкал ручкой. За­звучала музыка.
   -Имею честь ангажировать вас на танго, мадам!
   -Благодарю вас, сударь. Слушай, а ты умеешь танцевать танго по-настоящему?
  -- Буду учиться. - Однако я сразу почувствовала, что тан­цует он прекрасно, но давно не танцевал. Танго закончилось, и я попросила выключить дина­мик, чтобы не сбивал с ритма. Евгений негромко изображал голосом "компарситу" и мы тренировались минут двадцать. Места было маловато, но нам удалось попробовать также и вальс. И опять я была от него в восторге. Впрочем, Евгений был тоже мною доволен.
   -Ты пластична, как сама Грация!
   Его комплимент был уравно­вешен моим поцелуем. Я заня­лась своей косметичкой, судно вздрогнуло, послышался рит­мичный шум. Евгений поднес мне рюмку:
   -Счастливого плавания, Валюша!
   Вскоре судовой динамик сообщил, что в салоне первого класса начинается вечер отды­ха.
  -- Как я выгляжу?
  -- Тебе позавидовала бы сама Афродита.
  -- Что мне делать, если попа­демся?
  -- Встряхни волосами и улыб­нись.
   Он подвинул кресло поближе к иллюминатору.
  -- Путь свободен. Валя, сна­чала в иллюминатор ногу, по­том голову и корпус, затем - вторую ногу.
   Сам он так де­лать не стал, он ухватился за верхнюю кромку и ловко улетел ногами вперед. Подстраховал меня и захлопнул иллюминатор крючком из моей шпильки. Мы немного погуляли по палубе и отправились в салон. Играл небольшой оркестр, работал бар. Мы заказали коктейль, кофе, мороженое. Потом сме­шались с танцующими парами. Во время танца Евгений пред­ложил, на всякий случай, взять псевдонимы
  -- Я буду Анисьей - успешно свершающей.
  -- Прелесть! А я Валерий и мы супруги Зайцевы.
   Были какие-то конкурсы, иг­ры, викторины, мы в них не участвовали. Потом объявили танцевальный конкурс. Он со­стоял из двух туров: вальс и танго.
  -- Как я и предполагал.
   -Ты случайно не медиум?
   Во второй тур про­шли три пары, в том числе и мы. Эйфория, которая завладе­ла нами с самого утра, наибо­лее полно проявилась в этом танго. Все эти четкие движе­ния, резкие повороты и оста­новки получались сейчас у нас совершенно синхронно, даже лучше, чем во время недавней репетиции. Нас единодушно признали победителями кон­курса и вручили мне цветы и коробку конфет, Евгению - ко­ньяк. После этого все потребо­вали показательный танец. Оркестр играл нам "Осенний сон", мы кружились по салону, и у меня было ощущение поле­та. Я чувствовала, какие сильные руки у Евгения и умирала от любви к нему.
   После танца мы подошли к бару, чтобы выпить сока. Я почувствовала чей-то упорный взгляд. Евгений тоже заметил и нахмурился.
  -- Милый не хмурься, на ты­сячу миль вокруг, кроме тебя, нет никого, кто мог бы хотя бы при­влечь мое внимание.
  -- Я думаю, это старпом и его внимание таит в себе некото­рую опасность для нас.
   Я прижалась к нему, глядя влюбленными глазами - мне не нужно было имитировать такой взгляд, и этот субъект, кто бы он ни был, должен был понять, что у него нет ни малейших шансов
   -Черт возьми, Валя, ты редкая женщина и безумно мне нравишься, в голосе Евгения чувствовалось какое-то волну­ющее напряжение.
   Я сжала его руку:
   -Кажется , я чувствую то же, что и ты.
   И мы торопливо направились в свое тайное убежище, сгорая от нетерпения и страсти.
  
   Проснулись мы в Ново­российске. В других обстоя­тельствах мы бы, наверно, прогулялись по городу, а сей­час я была даже рада, что на­ша свобода ограничена. Нам не было скучно. Мы дважды купались в бассейне, немного загорали, но, в основном, день провели в постели. В Батуми мы решили не идти: растяги­вать приключение не имело смысла, и было не вполне бе­зопасно. Мы решили сойти на берег в Сочи.
   Во второй половине дня Ев­гений был особенно щедрым на ласки, но мало улыбался, был задумчив. Я тесно прижа­лась к нему, уютно устроилась на его плече и попросила что-нибудь рассказать о флотской жизни. Он помолчал, собираясь с мыслями.
   -Ну что ж, пожалуй, я рас­скажу тебе одну историю, кото­рая начиналась, в общем-то, довольно весело:
   "Лет двенадцать назад я ра­ботал электромехаником на небольшом судне "Марс". Гео­логи зафрахтовали его для работы на Чукотке. Мы выхо­дили в море на десять дней, геологи включали аппаратуру, и мы ходили параллельными курсами по определенному квадрату. За судном тянулся кабель, по которому в воду подавались электрические разряды с частотой два разря­да в секунду. При работе этой аппаратуры у экипажа было ощущение, что по борту стучат здоровенной кувалдой, Не­сколько дней никто не мог спать под эту музыку, потом привыкли и стали просыпаться от тишины. Наша база была в поселке Эгвекинот в заливе Креста.
   Мы заходили туда на три дня и развлекались там, кто как мог. В поселке был довольно приличный пивбар и ресторан, который назывался "Рам кыль ыран". Как нам объяснили, по-чукотски это значит: "Зайди, выпей, отдохни", не ручаюсь за достоверность перевода, одна­ко если судить о непосредс­твенности этого народа, другого названия у такого заведения и не долж­но было быть. Мы часто посещали ресторан, чтобы добросовестно исполнить все то, что требовало от нас его назва­ние. Этот ненавязчивый призыв был гораздо приятнее, нежели призыв, выписанный выше на жестяном трафарете во всю длину этого же здания. Но об этом лозунге я еще скажу чуть поз­же.
   На судне была повариха, единственная женщина из все­го экипажа. Однажды, перед очередным заходом в поселок, она попросила меня как-нибудь взбить крем для торта, который собиралась испечь к своему дню рождения. Я приспособил дрель для этой цели, и мы ус­пешно сотрудничали. Во вся­ком случае, остатков крема после яростного вмешательс­тва моего самодельного миксе­ра оставалось еще достаточно в трехлитровой кастрюле, а в случае нехватки его благопо­лучно можно было соскрести со стен камбуза. Как большой ценитель тортов, я авторитетно заявил, что плохих тортов не бывает, и Зина, сокрушавшаяся еще и по поводу теста, которое плохо поднималось из-за кач­ки, несколько успокоилась.
   Торт получился добрых три квадратных фута. Глотая слюн­ки, мы потащили его в ресто­ран, куда Зина пригласила весь экипаж на свой день рождения. Когда подошло время десерта, боцман взялся резать торт. Он долго с ним возился, бор­мотал что-то по поводу то ли тупости столовых ножей, то ли сотрудников ресторана, что-то откромсал и сник. Тогда за дело взялся второй механик, однако тоже не преуспел и ус­тупил место матросу, у которого был знаменитый пареньский нож.
   Матросу удалось одолеть почти треть торта. Но если нож с тортом еще кое-как справ­лялся, то ничьим зубам этого сделать не удалось. Должен отметить, что при этой торжес­твенной дегустации торта ка­чественным кремом, изготов­ленным с моей помощью, пе­ремазанными оказались все. Это сражение с тортом так всех разве­селило, что такого веселого дня рождения, по словам, Зи­ны, у нее никогда не было.
   В разгар веселья в рестора­не появились женщины. Абори­гены редко посещали ресторан. В основном посетителями были моряки и приезжие. При ресто­ране была гостиница, и там разместились учителя из Уэлена, которые возвращались домой после какого-то важного мероприятия в Анадыре. Вот эти учителя, в основном дамы, и спусти­лись в ресторан. Первыми их атаковали мы с радистом. Мне досталась симпатичная мулат­ка. Радист тоже тесно общался со своей пертнершей. К концу вечера они пригласили нас в номер. Однако старушка-администра­тор наотрез отказалась нас пропустить. Ни дипломатия, ни взятка не смогли поколебать ее понятий о нравственности. Пришлось нам ретироваться. Тогда мы решили проникнуть в номер через окно. Настроение было как раз такое, когда тянет на подвиги. Нам нужно было попасть на третий этаж. Над рестораном был достаточно широкий козырек. В каком-то дворе мы нашли лестницу, и я на него взобрался. А нужно сказать, что в этих широтах летом стоят белые ночи, и светло так, что можно читать газету.
   Самое трудное было добраться до окон третьего этажа, которые призывно све­тились. Между вторым и третьим эта­жом и был начертан лозунг: "Слава строителям коммунизма!" Жестяный трафарет шел через все здание. Мне удалось ухватиться за верхний край трафарета и вскарабкаться к вожделенному окну. Далее все произошло как в типичной голливудской коме­дии: все это сооружение отры­вается от стены по всей длине, и с ужасающим жестяным грохотом обру­шивается на козырек вместе со мной. Кошмарный этот грохот раз­будил, наверно, весь поселок. Кое-как я выбрался из-под кус­ков этого злополучного лозун­га.
   Нам удалось унести ноги, хотя у радиста они подкашивались от смеха.
   Вот об этом радисте я и хотел рассказать тебе подроб­нее. Его звали Вадим. В этом рей­се у нас с ним сложились при­ятельские отношения. Он был весельчак, "свой в доску", как говорят на флоте. У него было много знакомых, и он всегда был в курсе всех пароходских сплетен. Потом мы вместе с ним работали на другом судне и тоже плотно общались. Одна черта у него мне не нравилась: он вечно был озабочен какими-то махинациями.
   Прошло несколько лет. После известных политических событий все изменилось. Пароходские суда честные коммунисты под шумок стали быстро распродавать за границу, появился избыток моряков. Получить направление на судно можно было только за хорошую взятку. Вадим попал в свою стихию. Ходил в Японию, возил оттуда машины, торговал ими.
   Знакомый старпом предло­жил мне сходить на рыболов­ном траулере на красную пути­ну. Я взял в пароходстве бес­срочный отпуск и ушел в рейс. Рейс растянулся на восемь месяцев, но заработал я неплохо. Через несколько дней после моего возвращения, ко мне примчался встрепанный Вадим. Таким я его никогда не видел. Чуть не плача, он рас­сказал мне, что связался с криминальными кругами, и ему заказали привезти из Японии дорогой джип. Снабдили его деньгами. Джип он привез, но, якобы, оказалось, что у него старый двигатель, с фальшивы­ми номерами и много непола­док в машине. Как я понял, заподозрили, что часть денег он присвоил. Избили его, за­брали машину, установили срок возвращения денег.
   - "Если не уложусь в срок, меня убьют", - сказал он.
   В общем, я дал ему в долг 12 тысяч долларов, почти все, что заработал. После этого я не видел Вадима два года. Пытал­ся выяснить где он, но так и не нашел концов. Совершенно случайно встретил его в порту. Он рассказал, что пришлось уехать, уйти в подполье. Теперь все наладилось, он открыл ав­томастерскую, дела пока идут неважно, но долг вернет через месяц. Он изменился, распол­нел, появились какие-то снис­ходительные манеры. Через месяц я его разыскал. Он стал юлить, и я его предупредил, что через месяц приму свои меры, если он не вернет долг. Через два дня в дверь моего частного дома позвонили. От­крываю дверь, она распахива­ется, и я лечу прямо на кулак. Избили меня изрядно. В какой-то момент я потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел троих незнакомых парней. У меня хватило злости спросить почем нынче такие услуги.
   -Не злись, браток, работа у нас такая.
   Вот тогда, ползая по снегу в своем дворе, я дал слово отом­стить этому подонку. Лицо пришло в норму недели через две, и пару месяцев заживали сломанные ребра. Но двигаться я мог и навестил его мастерс­кую. Вадима не застал, оставил для него записку, что достану его, чего бы мне это ни стоило. Потом я узнал, что мастерскую он продал и куда-то уехал. Пришлось хорошо напоить участкового, и он по своим каналам выяснил, что Вадим в Симферополе.
   И вот я приехал в Крым, на­шел его адрес, несколько дней следил за его домом, а потом приехал в Алушту и встретил тебя".
  -- Женя, миленький, я так счастлива, что ты мне это рас­сказал. А можно мне узнать, что ты собирался делать даль­ше?
  -- Прежде всего, как следует набить ему морду, прости меня за грубость, ну и, по возмож­ности, вернуть деньги. Я хотел подготовиться, как следует, и приехать в Симферополь в следующие выходные. Хоте­лось бы, чтобы это для него было сюрпризом.
  -- Как ты думаешь, Миша дал бы тебе машину на день, два?
  -- Я об этом не подумал, ты - умница, очень хорошая мысль Мишка не откажет, он мало на ней ездит, в Ялте все близко.
  -- А где Миша работает?
   -На портовом буксире, у него суточная вахта.
  -- Женя, я хочу тебе помочь.
  -- А вот это, моя хорошая, исключено совер­шенно. Ты уже помогла мне хорошим советом. Эту тему мы даже не будем обсуждать. Я даже Мишку не хочу втягивать в это дело. И рассказал я тебе все это только для того, чтобы мое исчезновение, если, что-то произойдет, не было тобой ис­толковано неверно.
   Он категорически пресек все мои попытки возражать, и я решила отложить разговор до более подходящего момента.
   Мы не покидали каюту до поздней ночи. А ночью гуляли по палубе, поднимались на верхний мостик, любоваться звездами. Евгений показал мне с десяток созвездий, пока я окончательно в них не запута­лась. Мерное покачивание судна скоро перестало ощу­щаться, и, казалось, что звезд­ный купол совершает замысло­ватые движения. Такое же ощущение было и у Евгения, потому, что он вдруг сказал:
   -Кажется, Атлант увлекся амброзией и слегка захмелел.
   Я улыбнулась в ответ этому очаровательному сравнению. Хорошо!
   Утром мы поднялись по­раньше, я привела каюту в по­рядок и спросила, не написать ли нам благодарственную за­писку для персонала. Евгений одобрил идею и положил на постель симпатичную купюру:
   -Надеюсь, ее прочитают нижние чины, и у них хватит ума промолчать.
   Во время завтрака мы поки­нули каюту, чтобы в неё больше не возвращаться.
   Когда мы, вместе с другими пассажирами, вышли к трапу, к нам обратился старпом. Он был безупречен в своей бело­снежной форменной одежде:
  -- Как вы провели вчерашний вечер, вас не укачало?
  -- Не знаю, - сказала я, - а почему вы спрашиваете?
  -- Вас не было на вечере от­дыха, и поэтому он показался мне более скучным, чем преды­дущий. Обращался к нам обо­им, но смотрел только на меня, и это меня покоробило.
  -- Мы нашли более интерес­ное занятие в каюте.
  -- Приходите к нам в гости сегодня вечером, - вмешался Евгений, - в девять часов.
  -- Спасибо, приду обязатель­но, какая каюта?
  -- Двадцать шесть, - сказал Женя, пожимая ему руку.
   Мне показалось, что на лице старпома появилось озадачен­ное выражение, но мы уже спускались по трапу.
   В Сочи мы не стали задержи­ваться, немного погуляли по городу и в тот же день верну­лись в Крым.
   Когда я осталась одна в своей квартире, на меня вдруг обрушилась лавина мрачных мыслей. До конца моего от­пуска осталось меньше двух недель. Я представила себе нашу квартиру в Красноярске, своего мужа в ней, я в постели с ним, и все это показалось мне таким ненавистным, что все мое существо содрогну­лось от отвращения. "Да уж лучше в тюрьму", - подумала я. Итак, все ясно, к мужу я не вернусь. Я даже не стану заби­рать свои вещи, теперь они мне казались чужими и вызы­вали брезгливость. Я напишу мужу письмо и подам на раз­вод. А вот с работой нужно будет все утрясти по-челове­чески. Месяц-два я смогу по­жить у приятельницы. Дальше что делать?
   Женя! Господи, как я люблю его! Я ему это не говорила, но он знает, я уверена. О своих чувствах он тоже не говорил. Он молчит, но еще бы он не молчал! Кроме имени он не знает обо мне ничего. Что же я наделала! Какая кошмар­ная ошибка, ведь расскажи я ему раньше обо всем, он бы понял и не осудил. Я сама себя загнала в угол, и теперь не знаю, как мне перед ним оп­равдаться. "А может, это и к лучшему", - вдруг пришла мне в голову новая мысль. Ведь теперь у него будут полностью развязаны руки. Никаких обя­зательств передо мной. Он может гордо и с достоинством удалиться, не в чем будет его упрекнуть, ни как мужчину, ни как человека. Может, он и не задавал мне вопросов, чтобы оставить себе вот такой путь к отступлению! Да, но он должен был понимать, что я могу рас­сказать о себе в любой мо­мент, и тогда ему бы пришлось принимать решение. Да и эта его откровенность, я же виде­ла, ему не просто было об этом рассказывать. Просто он честный благородный человек, и очень деликатный. О, хоть бы эта его предстоящая акция закончилась благополучно! Вряд ли у меня получится, но я постараюсь его отговорить, и уж приложу все силы, чтобы ему помочь. Итак, если после нашего разговора он захочет, чтобы мы были вместе, я буду точно знать, что говорит не его благородство, что это его ис­креннее желание. Ох, Валенти­на, восторженная девчонка, все твои мысленные построе­ния лопнут, как мыльный пу­зырь, и останешься ты ни с чем. И сынишка у тебя не ро­дится". Я долго и горько пла­кала и готова была читать молитвы, если бы знала хоть одну.
   Егений позвонил Мише, и предупредил его, что в субботу мы нагрянем к нему в гости.
   К большому удивлению Евге­ния, Миша ждал нас не один. Он открыл нам дверь, улыбаясь во весь рот. На нем были тща­тельно выглаженные серые брюки, серо-голубая рубашка, симпатичный галстук. За его спиной стояла и тоже улыба­лась миловидная, невысокая женщина.
   Я оглянулась на Евгения, он был в крайнем изумлении.
  -- Аллочка, это - мои друзья, Валя и Женя, рекомендую.
  -- А кто - Валя, кто - Женя? - спросила она.
   Мы рассмеялись. Миша по­жал мне руку в своей манере, затем обхватил Евгения в мо­гучем объятии.
  -- Так, где же вы были, я уже дважды к вам ездил?
  -- Погоди, Миша, все по по­рядку. Сначала объясни, кто эта неотразимая женщина, как старый друг, я имею право это знать.
  -- 0x08 graphic
0x08 graphic
Аллочка, моя любимая ти­хая гавань, в которой я, потре­панный штормами старый дредноут, очень надеюсь встать на прикол, - прогудел Миша, обнимая ее за талию.
  -- Моряк - романтик по профессии, а когда влюбляется, становится поэтом, - проговорил Евгений, глядя на Аллу, - такие сравнения доступны лишь ис­тинным ценителям прекрасной половины человечества!
   Алла не делала попыток вы­свободиться и все так же улы­балась. Левая бровь у нее была слегка изломана, и это прида­вало ее улыбке ироничный вид.
  -- Миша, - сказала она, - мо­жет быть, ты пропустишь гос­тей в комнату, наконец?
  -- Да, да, - засуетился Миша,
  -- Проходите, присаживайтесь, у нас все готово.
   В комнате со вкусом был накрыт обильный стол, у меня немедленно проснулся аппетит. Женя вернулся в прихожую, принес пакет, отдал его Ми­ше.
  -- Ну, коньяк - это я еще по­нимаю, а продукты зачем? Вот заставлю тебя тащить все это обратно.
  -- К холостяку без этого хо­дить опасно, по себе знаю. Кто же знал, что здесь все под контролем такой милой женщины?
  -- 0x08 graphic
Кстати, о милой женщине. Аллочка кое-что знает о тебе от меня, и очень хотела послушать твои песни. Она и сама хорошо поет. Так, что готовься услаж­дать наш изысканный музы­кальный слух.
   0x08 graphic
-Ну, это уж как поить будешь.
   Вечеринка удалась на славу. Мы с Женей наперебой рассказывали о наших приклю­чениях на "Молдавии". Миша называл нас авантюристами, непрерывно шутил. Алла была в восторге от на­шей авантюры. Женя тихонько аккомпанировал нашим разго­ворам.
   Мы с Аллой прониклись вза­имной симпатией, и когда мужчины ходили курить, она рассказала мне, что встречает­ся с Мишей полгода, а сегодня мы празднуем, как раз, эту круглую дату. Она жила без мужа с двумя детьми, работала бухгалтером и была хорошо обеспечена. Миша ей очень нравился, но менять в своей жизни она пока ничего не хоте­ла.
   Под конец вечера наше воз­буждение немного улеглось. Женя спел романс и песню, Алла пыталась подпевать, у нее был хороший голос. Миша предложил им небольшую репетицию, и они ушли на кухню. Потом спели на два голоса "Светит месяц", "В низенькой светелке", потом Алла спела одна "Степь, да степь кругом" и романс "Под лаской плюше­вого пледа" и заслужила бур­ные аплодисменты. Они еще пели, Миша расчувствовался, звал Женю в Крым, а Аллу - замуж, предлагал ей свою жизнь, а Жене - свою маши­ну,
   В прихожей мы все долго целовались на прощание, но так и не простились, они пошли нас провожать, и мы пешком дошли до самой ав­тостанции. У нас было очень светло и радостно на душе, мы всю дорогу держались за руки.
  
   Утром мы с Женей просну­лись поздно и сразу после завтрака отправились на пляж. Вода потеплела, и я смогла, наконец, искупаться, Мы вместе вошли в воду, не­много поплавали, потом Женя предложил плыть к буйкам. Всю дистанцию я преодолела хорошим "кролем", и очень старалась, Он отстал метров на двадцать, хотя тоже ста­рался,
   -Я подумал, - сказал он, когда отдышался, - что ты несешься верхом на дельфине. А может, сбылся твой сон? Можно потрогать твой русалочий хвост?
   Я поцеловала его в мокрую щеку.
   -Ты тоже молодец. А это - мой маленький реванш. И я рассказала ему, как злилась на него в первый день.
  
   К пятнице у Евгения все было готово к предстоящей акции. Мои попытки отговорить его, или хотя бы принять мою помощь были отвергнуты ко­ротко и жестко. Накануне он пригнал Мишину "Ладу", а пе­ред отъездом передал мне пакет для Миши, в котором были записка и деньги.
   Евгений распорядился пере­дать пакет в понедельник, если не вернется до обеда. Мне лишь удалось взять с него сло­во, что он все подробно мне расскажет,
   В субботу на рассвете Евге­ний уехал в Симферополь. Всю субботу я не находила себе места и почти не отходила от окна. Я знала, что Евгений на­меревается проникнуть в квар­тиру этого Вадима, желательно в его отсутствие, поискать ка­кой-нибудь компромат на него, дождаться его возвращения и "набить морду". К вечеру мое воображение разыгралось и услужливо рисовало мне ужас­ные картины. Я гнала от себя свои чудовищные мысли, но они все лезли мне в голову, доводили меня едва ли не до истерики. Господи! Как дорог мне был этот человек! Я обе­щала себе, что сохраню ему верность до самой смерти. Стемнело, я все сидела у окна, напряженно следя за светом фар каждой проезжающей ма­шины.
   После часа ночи я уже не могла оставаться в квартире, я вышла и бродила вокруг дома, как привидение. Все мое сущес­тво тянулось к Евгению, а я пе­ребирала в памяти события всей своей жизни, которые казались мне теперь такими ничтожными. Господи, не допусти, чтобы все это закончилось, позволь мне хотя бы родить сына от него, - взывала я. Я назначила себе время, когда вернусь в дом. "Вот до двух часов здесь подож­ду и вернусь в дом... Нет, до трех часов буду ждать". В четыре утра я уже сильно продрогла, и решила через пятнадцать минут уйти в дом.
   Из-за соседнего дома на большой скорости вылетела машина, ослепив меня фарами, и резко затормозила рядом со мной. Из нее выскочил Женька, негодяй, и схватил меня в объ­ятия.
  -- Ты что тут делаешь?
  -- Мусор выносила, - меня всю трясло.
  -- Да ты вся как ледышка, пойдем в дом!
   Он все понял, посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом, достал две рюмки и налил в них до самого верха.
   -Я думаю, Валя, тебе следу­ет выпить, Да и мне не поме­шает.
   Я одним глотком опустошила рюмку.
   Теплая волна прокатилась по всему телу, прогоняя озноб. Наши глаза цепко держали друг друга, в голове вертелась фраза, как будто бы, совсем без эмоций: "Живой, невреди­мый, живой..."!
   И он рассказал мне неверо­ятную историю;
   "Я приехал к его дому без двадцати восемь, его джип стоял под окнами. Около деся­ти он вышел и колесил по го­роду до двух часов. Как здоро­во, что я был на машине! Он побывал на автостоянке и в автомагазине, которые, как потом выяснилось, принадле­жали ему. Еще он побывал в ресторане и в администрации рынка. Потом он зашел в про­довольственный магазин, я остановился прямо перед вит­риной, и видел, что он купил хлеб, батон колбасы и мине­ральную воду. Потом он поехал на окраину, там были располо­жены старые гаражи, В один из них он вошел, пробыл в нем минут пятнадцать, потом запер дверь и поехал к себе домой. Я ждал, когда он снова выйдет, и, вдруг, меня насторожило одно обстоятельство: Я точно помнил, что когда он входил в подъезд, в руках у него ничего не было. Куда же девался па­кет, который он вынес из про­довольственного магазина? Он мог, конечно, остаться в маши­не, но, мне казалось, что с этим пакетом он входил в га­раж. Я надел очки и шляпу и, не спеша, про­шел мимо его машины. В ма­шине пакета не было. Я решил ехать обратно к гаражу. В гара­же он мог держать собаку, но зачем тогда хлеб и минераль­ная вода? Здесь была какая-то загадка.
   Я подергал дверь, надеясь все же услышать соба­чий лай. Ни звука, На двери был навесной замок, взломать который можно было без осо­бого труда, но я понял, что внутри есть мощная гаражная задвижка, которая открывается специальным ключом. Такая кустарная система замка мне была известна, Мне потребо­вался час, чтобы на свалке найти подходящие детали и смастерить ключ. В гараже был подвал, и на нем тоже был за­мок, с которым я, в конце концов, справился, Я уже ожи­дал увидеть нечто подобное. Найдя выключатель, и включив свет, я увидел испуганный де­тский взгляд! Это была девочка лет восьми. Она была привяза­на к стулу, а рот заклеен скот­чем. Ну что рассказывать, как мог, я ее успокоил, освободил, пригласил в машину. Она меня очень боялась, пришлось ска­зать, что я из милиции, что вся милиция ищет ее, но она мне не очень-то поверила и в ма­шину садиться не хотела. Тогда я сел за руль и сказал ей, что она может сесть в машину или идти пешком, а я уезжаю. Тогда она села на заднее сиде­нье, но дверь не захлопнула, держала в руках. Мы, не спеша, доехали почти до центра, и лишь тогда она немного успо­коилась и захлопнула дверь. Я спросил, куда ее везти, в ми­лицию или домой. Она немного поколебалась и стала показы­вать дорогу к дому. Я спросил, сколько она просидела в под­вале.
  -- Очень долго.
  -- А как ты туда попала?
  -- Я шла из школы...
  -- Сегодня?
  -- В четверг. Подъехал дядя на машине, сказал, что мой папа попал в аварию, и мне нужно ехать к нему. Я села в машину, и мы приехали к этим гаражам..., - и она расплака­лась.
   Мы подъехали к ее дому, поднялись на второй этаж. Девочка позвонила в дверь, и тут сзади возник здоровенный парень. Дверь открылась, и девочка бросилась к отцу. А меня легонько подтолкнули сзади, пришлось тоже войти.
   -Папа, он меня связал, он держал меня в подвале, - ло­потала девочка.
   Я встретился глазами с от­цом и прочитал там приговор.
   Меня крепко взяли за руку. Когда мы протискивались мимо отца и дочери, девочка сказала:
   -А этот дядя меня нашел, он из милиции.
   Меня тут же отпустили. Я попал в очень богатую квартиру. Через минуту в комнату зашел отец, мужчина лет пятидесяти пяти.
   -Рассказывайте, что произошло, - велел он.
   Я начал издалека, но он перебил:
   -Подробности потом, сейчас коротко, - кто, где.
   Я назвал фамилию Вадима и его адрес.
   -Мне нужно позвонить
   Через пять минут он вернулся.
   -Кто вы?
   Я сказал, что моряк, показал удостоверение.
   Хорошо. Сейчас мои парни едут к нему. Вам придется подождать, так что теперь можете рассказать все подробно
   Я вкратце рассказал ему всю историю. Он пожал мне руку:
   -Меня зовут Рустам Ибрагимович, теперь я ваш должник.
   Он извинился, и ушел к дочери. Мне принесли коньяк, кофе, фрукты. Парень пригубил рюмку только из вежливости, зато я себя не стал ограничивать. Я спросил, к кому я попал. С кавказским акцентом он сказал, что я попал к большому человеку, к "хозяину". Хозяину чего, мне так и не удалось выяснить. Парень был неразговорчив.
   Я спросил, что теперь будет с Вадимом.
   -Этой гнидэ канэц!
   -Его прикончат?
   -Нэт. Хозяин - татарын. Мудрый татарын. Скорее висэго он сдэлает из нэго инвалида - настоящего инвалида, и он будет работать на хозяина нищим на рынкэ.
   Я подумал, что Вадиму здорово не повезло. Если бы мой план удался, он отделался бы разбитой мордой.
   Примерно через час в комнату вошел "мудрый татарин", и сказал, что Вадима везут сюда.
   -Вы не боитесь посмотреть ему в глаза, после всего, что произошло?
   Я сказал, что для этого и приехал в Крым.
   -Хорошо. Сколько он вам должен?
   Я ответил.
   -Рафик, посчитай.
   Рафик наморщил лоб, потом взял со стола калькулятор.
   -Тридцат восэм тысач.
   -Тамара!
   В дверях возникла восточная женщина.
   -Принеси пятьдесят тысяч зелеными.
   Вернулась она с пятью тугими пачками.
   -Положи их в сумку.
   -У нас тут своя арифметика, - сказал он, когда женщина ушла. - И немного от меня. Благодарить не нужно, за все платит ваш недруг, а я по-прежнему ваш должник. Я могу предложить вам работу, хорошую работу. Можете думать до осени. И еще. Вот вам телефон. Если будут затруднения, любые, позвоните. Для вас меня всегда найдут.
   Тут раздался звонок в дверь. Рафик пошел открывать, я встал.
   Они его хорошо отделали, я бы так не смог. Его было трудно узнать, однако меня он узнал сразу.
   -Ты!
   -Я же обещал, что достану. А за последние грехи перед отцом ответишь.
   Его увели.
   -Евгений Матвеевич, у нас сегодня большая радость. Я не знаю, чего ожидать от таких подонков. Он хотел потребовать выкуп, но ведь дочь видела его лицо. Если бы не ваше вмешательство... это моя единственная дочь, мой единственный ребенок. У нас заказан ресторан, я вас прошу разделить с нами нашу радость.
   Вот поэтому я и приехал так поздно", - закончил свой рассказ Евгений.
   Пошло несколько дней. Мы проводили вместе много времени. Евгений подарил мне роскошный янтарный гарнитур, который идеально гармонировал с моими волосами.
   До конца моего отпуска оставалось меньше недели. Можно было оттягивать разговор до последнего дня, но я уже устала от этого молчания, и решила, что разговор состоится завтра. Вечером я сослалась на головную боль, и отправила его домой. После его ухода голова действительно разболелась. Я провела ужасную ночь с этой болью, с болью в сердце, и с кошмарами. Утром я была вся на нервах, как будто все мои рецепторы вышли наружу. Я не знала, чем занять свои руки, и чувствовала себя отвратительно.
   Евгений пришел перед обедом с какими-то планами, но что-то заметил в моем лице и притих.
   -Ты хочешь мне что-то сказать?
   -Да, Евгений. Скоро я должна уехать. Спасибо, что ты меня не спрашивал, но пришло время сказать, что у меня есть муж.
   Он побледнел, и молча смотрел на меня. Потом сказал изменившимся голосом:
   -Я догадывался.
   В комнате вдруг стало невыносимо душно и неуютно, мы стояли друг против друга, и я чувствовала, как между нами вырастает прозрачная непреодолимая стена. Это внезапное отчуждение меня ошеломило. Мозг отказывался работать, язык отказывался повиноваться. Я не помнила слов и жестов, я только чувствовала, как растет и ширится эта отвратительная стена. Я уже не могла выносить его присутствие, мне хотелось, чтобы он ушел. Он опустил глаза.
   -Мне можно будет тебя проводить?
   Я представила аэропорт, нас, разделенных этой мерзкой стеной, и отрицательно покачала головой.
   Он подошел к двери, обернулся:
   -Будь счастлива, Валя.
   И ушел.
   Мне было невыносимо горько, я знала, что если сейчас не разревусь, то сойду с ума. Но слезы не шли. Я чувствовала, как в груди накатывались одна на другую тяжелые, мрачные волны отчаяния. И больше ничего. Я стояла совершенно оцепеневшая. Хотелось вернуть Евгения хоть на минуту, но и голоса не было.
   Резкий звонок болезненно ударил по обнаженным нервам. Телефон.
   -Позовите, пожалуйста, Свету. - Детский голос.
   Ошибка. Нет, не ошибка, неужели я слышала ангела? Я поняла, что была на грани, за которой нет ни мыслей, ни разума.
   Нужно двигаться, нужно немедленно что-то делать. Я заметалась по комнате. На глаза попался паспорт. "Ехать за билетом в Симферополь. Завтра же улечу". Я схватила деньги, и выбежала из дома. По пути в Симферополь я думала лишь о предстоящем отъезде. "Возьму билет на двадцать восьмое до Москвы, на двадцать девятое до Красноярска", - думала я - "А почему на двадцать восьмое, что мне делать в Крыму? Вот дура, нужно было сегодня же собрать вещи, и уезжать сегодня же. Ах, да! Вещи я собрать не могла. Стоп! Об этом не думать". Я стала думать о Красноярске, о работе, так незаметно добралась до Симферополя. Зашла в агентство. Оказывается, я могла улететь из Москвы в тот же день. "Ну, вот и прекрасно", - подумала я. Задерживаться в Москве мне совсем не хотелось. Я купила билет, вернулась в Алушту. До конца дня была еще уйма времени, сидеть все это время в квартире было немыслимо. Решила идти на пляж, на городской пляж, чтобы уединиться в этой густой толпе незнакомых людей. Домой вернулась около девяти. "Соберу вещи, и спать, - подумала я - хоть бы не забыть билет и паспорт". Подошла к столику, похрустела новеньким билетом, положила то и другое в сумочку. "Зайду к Наталье Николаевне проститься, потом буду собирать вещи".
   Наталья Николаевна странно на меня посмотрела.
   -Заходите, Валюша, сейчас я чай поставлю.
   Я отказалась от чая.
   -Ключ у вас есть, а эти два цветка можете унести к себе, чтобы лишний раз не ходить.
   -Не беспокойтесь, Валюша, у меня и забот-то других нет.
   Мы тепло простились, я вручила ей пакет:
   -Это подарок вам.
   В пакете был оренбургский платок, который мне удалось купить в Сочи.
   -Спасибо, деточка, храни тебя бог.
   Я быстро собралась, завела будильник, и уснула почти сразу. Утром вызвала такси, и поехала в аэропорт. Во время перелета до Москвы я старательно гнала от себя мысли о недавнем прошлом.
   В Москве я приехала в аэро­порт Домодедово за два часа до вылета и через несколько минут услышала объявление:
   -Объявляется регистрация на рейс N... по маршруту: Москва - Свердловск - Красноярск - Хабаровск - Петропавловск-Камчатский.
   Мое сердце подпрыгнуло, затем сжалось - Петропав­ловск-Камчатский. Перед гла­зами, как в калейдоскопе, промелькнули эти тридцать восемь дней. "Я не буду пла­кать". Однако запоздалые слезы потекли ручьем. Я отвер­нулась к окну. Простояла так около часа. Пора было идти на регистрацию.
   Борт - проводница провери­ла на трапе мой паспорт, би­лет.
   -Ваше место в первом салоне 6-а.
   Я прошла в самолет, села на свое место у иллюминатора и смотрела в него, пока самолет не поднялся выше облаков. Все происходящее в салоне было как будто за глухим забором.
   "Все, Валя, сказка кончи­лась". Только теперь я по-на­стоящему поняла, что это конец. Я села прямо, и сердце опять подпрыгнуло - белые джинсы - спазм сдавил мне горло. Я подняла глаза - он серьезно, в упор смотрел на меня.
   -Нет, Валя сказка продолжа­ется.
   Я не могла выдавить ни звука и только в мозгу крутилась одна фраза "Ты демон, ты де­мон, ты демон"!
   -Валя успокойся, приди в себя, возьми себя в руки. Ты меня слышишь? Сейчас я поп­рошу воды.
   Он потянулся к кнопке.
  -- Нет-нет. Я тебя слышу, я тебя слушаю.
  -- Валя, сейчас мы летим в Петропавловск. Я не хочу тебя никому отдавать, понимаешь? И никому не отдам.
   -У меня билет до Красноярска.
   -Где твой билет?
   Я полезла в сумку. Я не по­верила своим глазам: Симфе­рополь -- Москва -- Петропав­ловск-Камчатский.
  -- Этого не может быть!
  -- Как не может, если он у тебя в руках.
  -- Это - мистика. Ты - демон!
  -- У тебя на них аллергия?
   И тут на меня напал смех. Я задыхалась, я не могла остано­виться, у меня началась исте­рика, мои зубы стучали о край стакана, который он держал в руках. Потом началась икота. Постепенно я стала успокаи­ваться. Он с тревогой смотрел на меня. В проходе стояла стюардесса.
   Только после посадки в Свердловске я рискнула спро­сить, как такое могло произой­ти.
   -Сначала, после твоих слов о муже, я подумал, что меня опять надули.
   "Кто был охотник, кто добы­ча?
   Все дьявольски наобо­рот".
   Я стоял у твоего дома и раз­мышлял. Но тут ты промчалась мимо меня хорошей рысью, не заметив меня, хотя едва не сбила с ног. Я подумал и пус­тился вдогонку. Однако мне за тобой, видно, никогда не уг­наться, я опять сильно отстал. Тогда я поймал такси. В Сим­ферополь я приехал раньше тебя. Когда ты купила билет, я вошел в агентство и уговорил девушку продать еще один билет на твое имя, но до Пет­ропавловска. И для себя купил. Вернулся в Алушту, дождался тебя. Потом ты куда-то ушла, а я зашел к Наталье Николаевне, взял ключ, подменил твой би­лет.
   Красноярск. Я гуляла с ним по аэропорту и прислушива­лась к своим ощущениям. Нет, ничего меня не привлекает в этом городе. Чужой он для меня. Я находилась здесь, а мечтала увидеть незнакомый, но уже родной - Петропавловск-Камчатский.
  
  
   Ноябрь, 2002.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"