Воронков Дмитрий Спартакович. Небеса

Воронков Дмитрий Спартакович : другие произведения.

Небеса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Оставить комментарий © Copyright Воронков Дмитрий Спартакович (d_voronkov@mail.ru) Размещен: 07/07/2007, изменен: 26/08/2007. 45k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Иллюстрации/приложения: 2 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Из книжки "Пора стихийных бедствий"

Итак, вначале было дело

и слово свет, и вспыхнул свет,

душа бесплотная взлетела,

ставив серебристый след.

В зените звёздочка-душа,

всё выше, и еще немного,

последним словом, не дыша,

дотронулась до пятки Бога,

чтобы растаять в высоте,

и вниз на середине слога,

и в ночь - белеет в темноте

души спокойная дорога.

Молчит душа, как верный пес,

всё знает, но сказать не может,

спокойствие - преддверье гроз,

но душу это не тревожит.

Всё знает, да не расколоть,

что не душа рождает тело,

но душу порождает плоть,

итак, вначале было дело.

ДОРОГА

И я всхожу на край небес,

переступив черту порога,

я лес, я пыльная дорога,

пересекающая лес.

Я путник на дороге той,

я хлеб его в походном ранце,

я крик в лесу - постой, останься,

не торопи судьбу, постой.

А если заглянуть вперед,

я злой разбойник, страшный злыдень,

я жду себя за поворот,

который мне ещё не виден.

Но я без веского предлога

остановиться не могу,

ведь я дорога, а дорога

перед идущими в долгу.

Я остаюсь речной водой

и убегающей тропою,

со мной идущею звездою,

звездой, оставшейся с тобой.

Уходит в небо чёрный лес,

стирает ночь черту порога,

я лес, я пыльная дорога,

и я всхожу на край небес.

ххх

Холодный свет, пустынный мост,

на нём, как мета,

стоит несказанный вопрос

и ждёт ответа,

и принимается крутить

сердечный кокон,

и тянет шёлковую нить,

как свет из окон,

и ткёт стихи как полотно

из нити света,

но в них и пусто, и темно,

и нет ответа.

В них всё про снег да холода,

и, может, где-то

прорвётся плоти теплота,

но нет ответа.

Не сказано, а значит, нет,

всё нет ответа.

И только боль, и только свет,

и нить из света.

АНГЕЛЫ

Время надежд и удач открывает кредит,

зреют плоды, набирается сил молодняк,

а за спиной надоедливый ангел твердит,

будто я грешен, и он меня бросит на днях.

Может, и грешен, но это пока ни при чём,

если пасётся приплод на широком лугу,

мается ангел за левым и правым плечом,

цвета его я, увы, различить не могу.

Мается ангел - источник любви не иссяк,

плотно укрытый на случай морозов и вьюг -

плачущих ангелов непобедимый косяк

из-за спины вылетает куда-то на юг.

Из-под ладони я долго гляжу ему вслед,

больно от яркого света усталым глазам,

ангелов жалко, моих улетающих лет,

ангелов жалко - они не вернутся назад.

Сроки отлёта, увы, назначают они,

как ни печально, я их удержать не смогу,

в месте разбега останется след от ступни,

детской ступни, на холодном, на первом снегу.

ххх

Да как же это без судьбы,

без неба, без пути и веры,

что толку в том, что не рабы,

коль господин не знает меры

и ищет вещую судьбу,

чтобы найти и подчиниться,

услышать дальнюю трубу

в краю, где обитают птицы?

А если небо - пустота,

безлико, глухо, безъязыко,

и безымянна высота,

не понимающая крика,

который, брошенный с земли

для неба, в сущности, чужими

исчезнет в звёздчатой пыли,

так и не подаривши имя?

А мы без имени слабы,

а жизнь без имени несчастна,

да как же это без судьбы,

что человеку неподвластна?

ГАМЛЕТ

Прощай, прощай и помни обо мне,

я только дух, лишённый благодати,

уже сгораю в адовом огне,

который людям видится в закате.

Прощай, прощай, и, если ты любил,

или тебе, хотя б, казалось это,

не трать напрасно времени и сил

на поиски утраченного света.

Прощай, прощай, не приведи Господь

меня обидеть словом или вздохом -

я только дух, освободивший плоть

от мук вины перед людьми и Богом.

Прощай, прощай, я буду на стене,

не слушайся советов караула,

я только память, я себя вернула

тебе. Прощай и помни обо мне.

ЗАБЫТЫЙ ДУХ

Покинул Париж, Испанию

и наш тополиный пух,

ты даже не дух изгнания,

а просто забытый дух.

Скрываешься незамеченным

в густой глубине ветвей,

в глазах незнакомой женщины,

что кажется вдруг твоей.

Появишься на мгновение

на запах, на вкус, на слух,

ты даже не дух забвения,

а просто забытый дух.

РОМАН

Ты видишь, уже темно,

ах, нынче темнеет рано,

запутала строки ночь,

запутала тьма сюжет

написанного давно

и навсегда романа,

как жаль, что не вечен свет,

отложим же книгу прочь.

Ты видишь, уже темно,

и не на кого тут злиться,

поскольку огонь гасил

создавший его творец,

закроем же книгу, но

загнём уголок страницы

и, если достанет сил,

узнаем еще конец.

УЛЫБКА

Бог подарил тебе улыбку,

ты этого, считаешь, мало?

Так душу вкладывали в скрипку,

и скрипка душу понимала,

так память приходила тенью

на дне вздыхающего вальса,

так на последний день творенья

Господь устало улыбался.

Его виденье нынче зыбко

колеблет воды - нынче суше.

Он подарил тебе улыбку,

а ты жалеешь, что не душу.

ЗАБВЕНЬЕ

Как музыка, коснувшаяся края

сознанья, притворившаяся вдруг

молитвой по утерянному раю,

сокровищем, упущенным из рук,

святым, но позабытым откровеньем -

так режет сердце сталью полосной

мучительное сладкое забвенье

о том, что было. Было ль? И со мной?

От боли бесполезные длинноты

рождаются в блудливой маете,

и в голове назойливые ноты

всё крутятся, и все, увы, не те.

И всё же я, упорствуя отважно,

на склоне спотыкаясь и скользя,

вхожу в родник, куда не входят дважды,

куда однажды-то войти нельзя,

где не чиста уже, и не упруга,

и вообще, не та уже вода.

Как скоро забываем мы друг друга,

как будто и не знали никогда.

ГАЛАТЕЯ

В тихом зале музея, искусства священного храма,

где я не был, наверное, лет приблизительно сто,

я, забыв, как прохладен ланит её розовый мрамор,

обнимал изваянье, не знаю, надеясь на что.

Как я мог ожидать, чтоб она в одночасье воскресла,

сразу всех и ничья Галатея, подруга, жена?

Затекали три тысячелетья лодыжки и чресла,

неуместно открыта, невовремя обнажена.

Безответна, печальна и напрочь чужда вожделений,

как её ни ласкай, ни целуй, ни пытай, ни потей,

неспособна она разомкнуть ледяные колени,

ни для страсти горячечной, ни для рожденья детей.

Что угодно с ней можно - бранить, упрекать, даже высечь,

но уж высечена, словно искра из камня, она

и в музей отдана, где искусства священные выси

безнадёжно опущены вниз, и стоят времена.

За музейными стенами стаи сговорчивых женщин,

толпы тонких, высоких и полных живого огня,

увидав эту сцену, сочли бы меня сумасшедшим,

но в музеи не ходят они, и не видят меня.

Ощущая родосского мрамора лёд под руками,

я и сам идиотом себя обзывал в тот момент -

я же сам её долго ваял и заковывал в камень,

возводил на высокий, холодный, пустой постамент.

Спит охранник у входа, в его расписанье по штату

не записаны ни вдохновенье, ни горечь, ни страсть,

он спокоен за строй незабвенных возлюбленных статуй,

их, похоже, никто вовсе не собирается красть.

ЛЕТАРГИЯ

Умирает всё - слова и ноты,

замерзая льдинками в трубе,

но во мне не умирает кто-то,

умирая от любви к тебе.

Но спешат последнюю другие

оборвать невидимую нить -

летаргия это, летаргия,

этот сон не надо хоронить.

Так ли трудно пождать немного?

Пусть споёт он свой последний вздох,

отходя душой к Тебе и к Богу,

если только есть на небе Бог.

МОЦАРТ

Испугался мальчик Вольфганг

злого голоса трубы -

в чёрном небе тень вервольфа

скрыла край печной трубы.

Не пугайся, слава Богу,

это ангел, а не бес,

Моцарт, Моцарт, а слабо ли

дотянуться до небес?

Моцарт, Моцарт, к буре, что ли,

предрекая ли войну,

тучек шёлковые шторы

занавесили луну,

словно зеркало в жилище

смертной скорби и беды?

За окном темно, и нище

там в отсутствие звезды,

лишь холодный серый отсвет

пробивается с небес.

Ничего не видит Моцарт -

сочиняет, знай, себе,

то без повода смеётся,

то рыдает без беды.

Из какой черпает Моцарт

вдохновенье из среды?

То за скрипочку возьмется,

то потянется к трубе,

ничего не видит Моцарт,

сочиняет, знай, себе.

Нет причины для эмоций,

нет источника идей,

всё равно, кропает Моцарт,

сочиняет Асмодей.

РУКА

В раздумьях рукоять меча затискав,

князь размышлял - не бойся, не проси,

но верь. И взял с царевной византийской

любовь себе, и веру для Руси.

Он Корсунь осадил. Царьграду странно -

готов уйти язычник, варвар, тать,

лишь взяв взамен дочь Константина, Анну,

чтоб, обвенчавшись, православным стать.

Царевна, поутру открывши вежды,

подумала, потупив томный взор,

что руки неофита очень не́жны,

и зря ей няньки толковали вздор,

мол, от меча рука его шершава.

Перуна Днепр несёт из диких мест.

В руке у Красна Солнышка - держава,

над ней мечом, с любовью взятый крест.

ЯРЛЫК

Вздымаются в сером мыле

крутые бока коня -

убили, княжну убили,

ох, князь, не казни меня!

Отъехали недалёко,

да вышел неблизким путь,

татарское злое око

пронзило тугую грудь,

из моего отряда

никто не ушёл живым,

погибла твоя отрада

с отрядом сторожевым.

Когда бы сажали на кол,

лицом бы не изменясь,

тогда бы князь не заплакал,

а нынче заплакал князь.

Тебя убивать что толку?

Князь чёрен, как лес в грозу -

я глотку степному волку

зубами перегрызу,

сотру со степи коросту!

Но сотник брадой затряс -

ах, ежели б так-то просто -

их вчетверо больше нас.

Хан выжжет в полях пшеницу,

детей побросает в падь,

парням бы пора жениться,

а не в степи погибать.

Приговорённый к закланью

гонец прикусил язык,

князь побелевшей дланью

ханский сминал ярлык,

заговоривши снова,

не показал лица,

молвил всего три слова -

сотник, казни гонца.

ххх

Вот просёлок - мягкая дорога,

вот трава и отсыревший мох,

а на небе ни черта́, ни Бога,

ни Тебя, чтоб появился Бог.

Незаметен он в далёких высях,

Бог, непостижимый для меня

потому, что мох ещё не высох,

ни жилья не видно, ни огня,

и глазеть на небо бесполезно -

нет его среди блестящих блох.

Не пришла ещё Ты, не исчезла

для того, чтоб появился Бог.

ххх

Для чего эти странные рифмы

и разинутый сцены проём?

Так в реальности не говорим мы,

и, тем более, не поём.

Разве станет кому-нибудь пищей

это разноголосье музы́к,

и такой неразборчивый, птичий,

недоступный понятью язык?

Я съезжаю на велосипеде

с автострады в запущенный парк,

и внезапное птичье пенье

дрожью бьёт от макушки в пах.

А они говорят ведь о чём-то,

только мне не понять о чём,

я внимаю им безотчётно,

словно ангелам над плечом.

Кто-то, может быть, лишь как к дичи

отнесется к пернатым сим,

только что, если Бог по-птичьи

разговаривает с Другим?

В атмосфере Святого Духа,

как бы не был их голос тих,

но они понимают друг друга,

мы же не понимаем их.

Их неисповедимы тропы,

и язык их непостижим,

и для нас это свист и ропот,

мы лишь слушаем и дрожим,

как бы жар и потоп тех песен

нас не сжёг или бы не смыл.

Смысл музыки сверхъестествен,

и поэзии тёмен смысл.

И.П.

И будет ночь, наверняка,

по крайней мере, будет поздно,

на небе будут облака,

а в промежутках будут звёзды,

такие дальние огни

иного, чуждого сознанья,

но будешь ты, а не они

условным центром мирозданья,

и мысленный означив круг,

где звёзды, ночь и снег, et cetera,

увидишь - рядом будет друг,

пускай, и далеко от центра.

ххх

В раю, где отличная вечно погода,

где справа бананы и финики слева,

гуляли Адам, не изведавший плода,

и чистая неискушенная Ева.

Не внявши советам якобы друга,

они не нарушили божьих заветов,

и им не страшна непогода и вьюга,

они ведь в раю, а там вечное лето.

Не знают забот о тепле и о пище -

всегда под ногами клубника и щавель,

Адам приключений на шею не ищет,

у Евы внутри не пинается Авель.

В кого бы из них я хотел превратиться,

на то предписание божье имея?

Мне с детства не нравились постные лица,

о, Господи, преврати меня в змея.

ххх

Ничто не вечно, чему ни верь,

Аллаху ли, Афродите ли,

а мы, Бог видит, трезвей теперь,

чем наши прапрародители.

Силен татарин, и ловок грек,

но оба в России сгинули,

как две реки при стечении рек,

не сдержанные плотинами.

Не годы минут, пройдут века,

пятьсот поколений сменится,

но если к морю течет река,

она никуда не денется.

А если ей в глубине пустынь

по руслу тащиться волоком,

поднимет солнце в сухую синь

её белоснежным облаком.

Истлеет лодка, иссохнет сеть,

но облако, всё же, силится

по небу тысячу верст лететь

и после на землю вылиться,

где пили вина, хмельной кумыс

когда-то до революции

и был в любви нашей жизни смысл,

а не в ее отсутствии.

ЗАВЕТ

Не понимаю божий глас -

так странен он на слух.

Я слеп, поскольку вырвал глаз,

но я пока не глух.

Иначе нынешний Господь

относится к вещам,

простил неправедную плоть,

забыл, что завещал.

Давно б устроил страшный суд,

да память, знать, плоха.

Чего там женщины сосуд,

какого там греха?

БРАТ

Там, за пунктирами оград,

где запахи черешен

и грешный мир, там нужен брат,

чтоб знать, что брат безгрешен.

Чтоб я ему, а он бы - мне,

чтоб не делиться целью,

чтоб было тошно сатане,

когда у нас веселье.

Чтоб на меня был непохож,

не лгал и не лукавил,

чтоб знал про ложь, но верил в ложь.

Мне плохо, где ты, Авель?

"И распятые с Ним поносили его."

(Марк)

Ты и смертен, и слаб,

словно он или я,

пусть спасет тебя, рабби,

пророк Илия,

но тебе не спастись,

значит, нас не спасешь,

и пуста твоя жизнь,

и слова твои ложь,

и дела твои дым,

но обидней всего,

что распятые с ним

поносили его.

Ты как грешники свят,

ты как мытарь любим,

и последний солдат

потешался над ним,

а солдату едва ли

осталась и треть,

через день или два

самому умереть,

рабби слизывал грим,

но глядел делово,

а распятые с ним

поносили его.

Может, слаще ржавел,

гвоздь, забитый в ладонь?

И зерно, и плевелы

сжигает огонь,

но над зернами нимб,

а над тем ничего,

а распятые с Ним

всё поносят Его.

ххх

Всемогущий Господь,

что творил, знать, не ведал -

дал и душу, и плоть,

а желания не дал.

Оградил от беды,

дал следы до победы

и плоды за труды,

а желания не дал.

Дал могущество тел,

великановы силы,

только б я захотел

или ты попросила,

но желание - кладь

пожилого пигмея.

Дал бы Бог пожелать,

остальное сумею.

Но не хочется, ведь

так выходит, что перед

тем, чтобы захотеть,

надо в это поверить.

Хоть во что-нибудь,

хоть бы в пустые химеры.

Может дал бы Господь,

только нет ему веры.

ххх

От облаком спелёнутой звезды

Спасителю идти сюда далече,

и Русь от вер отряхивала плечи,

как жеребец, сорвавшийся с узды.

От веры убегала налегке,

от адовых котлов с кипящей серой,

чтобы не знаться с подневольной верой

и, буйствуя в царёвом кабаке,

поверить в удушающую бредь,

что корчит шут полубезумной харей,

но посохом стучит отец Макарий,

что, мол, не даст в безверье умереть.

ххх

Человеку звездный мир враждебен -

нам ли знать, что кроется во мгле?

Мы так редко думаем о небе,

мы так часто прячемся в земле.

Но в любом мошеннике отпетом

есть и то, что каждую весну

человека манит звёздным светом

и мешает праведному сну.

Изменив пещерам и перинам

в роли сумасшедших дураков,

мы отважно ходим перилам,

вдоль трясин кисельных берегов,

оставляем норы и постели,

пялим вверх безумные зрачки,

в небеса, где звезды заблестели,

рябью млечной призрачной реки,

где они не гаснут и не тонут -

во Вселенной нет у них врагов,

и бросая взгляд в бездонный омут,

мы не ждем ни всплеска, ни кругов.

ххх

Шутки утренней звезды,

козни ветреной Венеры,

жуткий страх - любовь без веры,

поздно - сладкие плоды

легкомысленной богини

не уступят вкусом хине,

нас доводят до беды

шутки утренней звезды.

Забери свою стрелу

бог любви, слепой проказник -

подарил весёлый праздник

на крови, подал к столу

три обиды, два прощенья,

жажду счастья, жажду мщенья,

что ж ты садишь нас к углу?

Забери свою стрелу.

Сбереги её Луна

от огня неправой мести,

от слуги слащавой лести -

от меня, её вина,

что не надо бы светиться,

в темноте горящей птицей

биться, коль кругом стена.

Сбереги её, Луна.

БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ

Я не горю ни ревностью, ни местью -

мы друг от друга в страшном далеке

летим, как рассыпаются созвездья,

взорвавшись в раскалившемся комке.

Я от тебя давно не жду ответа,

да и вопросов между нами нет,

мы разлетаемся быстрее света,

но оставляем неизменным свет.

Я здесь живу иным теплом согретый,

а ты звездой среди небесных стад,

всё светишь мне таким же нежным светом,

как двадцать миллиардов лет назад.

ххх

Встречи и расставания странны

представителей разных планет,

будто рядом лежащие страны

сохраняют суверенитет.

С подозрением ждут нападенья

от коварной соседки-страны,

сохранять неусыпное бденье

мы должны, мы должны, мы должны.

Ощущенье тяжелого долга

отнимает все силы сейчас,

оттого ты, наверно, так долго

не отводишь встревоженных глаз.

Дипломатия - это непросто,

здесь отсутствуют нет или да.

Слава Богу, что, глядя на звезды,

мы не ждём не вражды не вреда.

ДВЕ ДУШИ

Двум душам холодно висеть

над вымерзшей вселенной,

где свет миров - пустая сеть -

недвижимый, нетленный.

Холодных звезд холодный душ,

далёкое сиянье

не греют души бедных душ

ни склока, ни слиянье.

Неразделим их вечный брак

и надвое расколот,

на тишину и полный мрак,

на темноту и холод.

Не видеть, пристально смотря,

давно привыкли души,

не нарушать покоя зря,

не слышать - только слушать,

и терпеливо, не спеша,

одолевать дорогу,

и знать, что рядом есть душа,

и это очень много.

СО СКОРОСТЬЮ СВЕТА

Мы улетаем, не старясь,

если нас видеть с Земли,

где наши тени остались,

где наши жизни прошли.

Так далеко отлетели,

так заплутали во мгле -

брошенные нами тени

так и лежат на земле.

Тени любовного пыла,

в тенях и яблоках сад -

так ли давно это было?

Ровно две жизни назад.

Мы никуда уж не денем

впитанный юностью свет,

а молодым нашим теням

дела до нас уже нет.

Песня их так не спета,

будущим не смущены,

в красные области спектра

скоростью не смещены,

остановили мгновенье

и остаются вдвоём

прошлого нашего тенью -

большего мы не даём.

И никуда уж не деть им

вечную молодость, но

не зачатым ими детям

теней бросать не дано.

Наша совсем не печалит

их улетевшая жизнь,

нас они не замечают,

так и лежат обнявшись.

ххх

Я просыпаюсь, как от оклика,

гляжу и долго не пойму,

что там за свет над краем облака

плетет кудрявую кайму,

чья там фигура в ветхом пыльнике,

чей взгляд отображает блик?

Незримых ангелов светильники,

чей скрытый освещают лик?

Едва-едва по небу движется,

подол туманный волоча,

в одной руке, как будто, книжица,

в другой - цветок или свеча,

и время бесконечно тянется,

пока однажды на беду

она случайно не оглянется,

и я уже не отойду,

меняясь мыслями и взглядами,

и светом призрачным в глазах.

Так и плывем в тумане рядом мы

в непостижимых небесах.

ЮЖНАЯ ЗВЕЗДА

Желания сбываются, когда

они не так загаданы нелепо -

ты только лишь знакомая звезда

на противоположной части неба.

Собою завершаешь Южный Крест,

поставив крест на Южном полушарье,

горишь себе, невидимо для мест,

где даже апельсины пахнут гарью.

Почувствую, как где-то прозвенит

обугленный обломок селенита,

там твой гипотетический зенит,

как раз напротив моего зенита.

Ты светишь, тёмный воздух шевеля

курчавым обитателям планеты,

стоит меж нами чёрная земля,

почти не пропускающая света.

ПАДШИЙ АНГЕЛ

Ждать ответа и искать ответа,

в синей невесомости висеть,

незаметно попадая в сеть

из волокон ласкового света.

Если вдруг исчезнет божий дар,

если вознамерится обречь нас

вечностью подаренная вечность

на такой предательский удар,

просто жить, цветов не различая,

не искать, не ждать, не видеть снов,

и не знать особенной печали

в том, что не сумел постичь основ,

и долбить, изматывая тело,

твёрдую породу бытия,

острую обиду затая,

чтоб непосвящённых не задела,

и, когда терпенья больше нет,

завывая от безумной боли,

выпрямлять изломанный хребет,

чтобы видеть свет, лишь свет, не боле.

Твой далёкий, нежный вечный свет.

ххх

Я зол, как будто поутру

мне прямо в ухо проорали,

что я когда-нибудь умру,

как все доселе умирали.

Но я живу, и знаю сам,

что я живу, ещё я зная,

что ждёт ночная и лесная

меня дорога к небесам.

Над той дорогою луна

светить призывно, ярко будет,

но ночь удел её, она

меня с рассветом не разбудит.

По вечерам зовёт меня

она, но лишь восходит солнце,

она на небе остаётся,

но незаметна в свете дня.

И знает лишь она сама,

как трудно быть неразличимой,

Армсронг летал, что получил он,

и отчего сошёл с ума?

Уходит вновь моя луна

светить другому полушарью, светает,

горько пахнет гарью

сгоревшего навеки сна.

ххх

Меж окружающих планет

одна сиянием тревожит.

Другие, думаю, что нет,

а эта, полагаю, может

преодолеть смертельный риск

и в одиночку, a la solo,

взлететь, как вырвавшийся диск

из-под ладони дискобола.

И, столкновенья не боясь,

по угрожающей орбите

оставить огненную вязь -

любите, милые, любите,

покуда можно. Вдругорядь

придётся уступить насилью,

не только спутник потерять,

а вовсе разлететься пылью.

КРАСНАЯ СТРЕЛА

Нам, казалось бы, довольно

и того, что с нами было,

отчего же снова больно

светит гордое светило?

Тяжким светом, вкусом крови

наливается планета,

уверяет нас, что кроме

никого на небе нету.

Убеждает нас - не трогай,

умоляет нас - не надо,

вьётся лунная дорога

от Москвы до Ленинграда,

мчится тень усталой птицы

по стальным тяжёлым рельсам,

чтобы снова возвратиться

через день обратным рейсом.

Разве то, что так недолго

сверху нами управляло,

умаляет чувство долга,

много это или мало?

Нет, казалось бы, довольно

и того, что с нами было.

Отчего же снова больно

светит гордое светило?

ххх

Нам так хотелось отдохнуть,

замёрзнуть в абсолютный ноль

и заморозить, словно ртуть,

души сиятельную боль,

но сердце всё-таки болит,

печальной звёздочкой горя.

Летит сиреневый болид

и режет небо октября,

и притяжение земли

не даст его остановить,

он рассыпается вдали,

но тянет огненную нить.

И я б остался среди тьмы,

и я б любовь твою отверг,

но так устроено, что мы

не можем не глядеть наверх

и видеть небо, и на нём

звезду, сгорающую в прах.

Мы отдохнём, мы отряхнём

и пыль звезды, и боль, и страх.

ххх

Вот слева сквозь грязную вату

небес из-за края окна

выглядывает воровато

оранжевая луна.

Нечаянно вызнав про эту

постельную тайную чушь,

когда-то живая планета

уходит, не высказав чувств.

Под кружевом облачной шали

невообразимо давно

живые вулканы дышали

и жар извергали на дно

живого и тёплого моря.

Наверх извергало пары,

оно до вселенского мора,

кипело оно до поры.

Луна намекает - пора бы

покинуть потерянный рай,

луна уползает за правый

окошка немытого край.

Смотреть на молодой месяц через левое плечо - к несчастью. Народная примета.

Что было б со мною, не плюнь я, не отворожи, не забудь

тревожные сны полнолунья и Млечный дурманящий путь,

всё то, что так долго болело, и что, слава Богу, отверг?

Вздохну, оглянувшись налево, и вздрогну, взглянувши наверх,

где остро заточенный месяц, легко прорезая туман,

выходит, исполненный мести, и гонит людей по домам.

Вот что-то в сенях зашуршало - кого там несёт, кто такой?

Под сердце вонзается жало, на сердце царит непокой.

А месяц опасную бритву занёс над моей головой,

зовёт на неравную битву, откуда не выйдешь живой,

и хочется прятаться, плакать. Раз хочется, прячься и плачь -

луна терпеливая плаха, а месяц умелый палач.

Припомнить молитву? О чём там? А месяц в окно заглянул -

ты верил не в Бога, не в чёрта, а в полную прежде луну,

дрожать под дрожащей лампадкой

бессмысленно - Бог ни при чём.

И холод под левой лопаткой, и месяц над левым плечом.

ххх

Закрою шторы, скроюсь от Луны,

но, как бы мы её не отлучали,

мы словно провода оголены

под синими холодными лучами.

Она к себе зовёт в полночный час

людей летать, а рыб ходить по суше,

она насквозь пронизывает нас,

томит сердца и беспокоит души.

Найдёт в глубинах древний механизм,

которым нас исчерпывают снизу,

и уповай тогда на реализм,

шагая словно голубь по карнизу.

Но мы закроем шторы, и когда

Луна уйдет, мы даже не заметим,

как между нами родилась звезда

из тех, что светят ангелам и детям.

ххх

Подгузник, сорочка, за стёклами стужа,

два тёплых комочка внутри и снаружи,

два нежных сердечка в груди и на ручках,

от электропечки в рубиновых лучиках.

Живут в птичьем доме, слывут в птичьем праве,

ещё в полудрёме, уже в полуяви,

и в птичьем обличье - подгузник, сорочка -

две трепетных птички, два тёплых комочка.

Их гнёздышко свито, почти в поднебесье

немая сюита, беззвучная песня -

напев из-под крыши лишь Богом и понят,

его не услышат, и их не прогонят.

УГЛЫ

Из середины, со стола

был свет не вечным -

свеча, сгоревшая дотла,

пустой подсвечник.

В углу, сокрытые от глаз

как будто дверью,

скрывались тени и соблазн,

и суеверья.

На них без видимых причин

орала кошка,

там дух и тело Нормы Джин

цвели роскошно.

Зато из спального угла

свет от лампады

на наши голые тела

нескромно падал,

он не смущал, но освещал

лишь четверть круга,

нам Бог с иконы завещал

любить друг друга.

КОМЕТА ГАЛЛЕЯ

Оленьке

По тому пути,

как ты не свети,

а ведь мог пройти

мимо я.

Не обнять тебя,

не понять тебя,

не узнать тебя,

любимая.

Когда мне казался весь мир одинаков,

холодный, бесплотный, бесплодный, ничей,

Господь вдохновлял меня с помощью знаков -

комет и каких-то зелёных лучей.

Я был преисполнен энергией злобы,

но если б в сердцах я не бросил весло,

то разве меня бы сюда занесло бы?

Меня в этот город бы не занесло.

К земле приближалась комета Галлея,

в свободной среде притягательных тел

её обнаружил в космической мгле я,

небесное тело её разглядел.

И свет её был беззащитным и слабым

меж крупных и круглых, которых счесть,

но если б тогда она мимо прошла бы,

мы б встретились лет через семьдесят шесть.

Я был веселее, моложе, наглее,

от страха отважен, от злости живуч,

однако, когда б не комета Галлея,

когда б не зелёный божественный луч,

то мимо затерянных в космосе станций

пронёсся бы поезд мой, неумолим,

ты яркой звездою могла бы остаться,

но так и не встреченным счастьем моим.

Милая моя,

звездочка моя,

светлая моя

самая,

яркая моя,

жаркая моя,

нежная моя,

душа моя.

Оставить комментарий
Размещен: 07/07/2007, изменен: 26/08/2007. 45k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"