Воронин Михаил Петрович : другие произведения.

Усталый бог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот рассказ... Рассказ ли. Вы наверняка обратите внимание на количество ошибок. Что ж, простите грешника, издержки производства. Можете также обратить внимание на то, что маркировка версии существенно отличается от остальных произведений. Что, зачем и почему, объяснять не буду. Скажу лишь, что этот рассказ я не видел, наверное, уже больше года. Редактировался он (если редактировался) по идеологическим причинам только сразу после написания и ни разу более. Писался он с особой целью, так что, если коротко и без объяснений, редактироваться не будет никогда. Потом (через три месяца) появится новая версия, написанная с нуля. А эта ляжет на пыльные полки архивов...

Усталый бог. (Л17)

   Какая у этой басни мораль?
   А морали нет никакой
   Один родился рогатым но
   Пернатым родится другой
   И каким ты был, таким ты умрешь
   Видать, ты нужен такой
   Небу, которое смотрит на нас
   С радостью и тоской.
   Наутилус Помпилиус.
   "Негодяй и ангел"
   Когда я пришел в гости к профессору Головину, я был несколько озадачен. Ну, во-первых, убранством его дома. У нас бытует мнение, что профессора - бедные люди, зачастую, возможно, и не ютящиеся в коммуналке, но и не имеющие роскошной двухэтажной виллы. А Головин жил именно в такой вилле, со вкусом отделанной деревом, покрытым прозрачным коричневатым лаком, мягко отражающим падающий на него свет от громадных люстр, осыпающих все вокруг приятным и мягким желтым светом. Во вторых, собственно его вид. Это был громадного роста и немалой ширины в плечах человек лет пятидесяти-пятидесяти пяти с римским чеканным профилем и большими мягкими серыми глазами. Очков, которые я ожидал увидеть у него на носу, не было. Я, наверное, должен объяснить ситуацию, чтобы вы не считали все это представление странным и натянутым. Весь семестр я провалялся в больнице с воспалением легких, теперь же вынужден был ходить и договариваться с преподавателями, половину из которых я видел первый раз. Головин вел у нашей группы теорию поля, поэтому представьте, кого я ожидал увидеть на его месте, и каково было мое удивление, когда я увидел Головина. Положение осложнялось еще и тем, что голос он имел спокойный и мягкий, ничуть не вязавшийся с его внешностью. По телефону он посочувствовал моей проблеме и посоветовал приехать к нему, чтобы разобраться и как-то её решить. Признаться, когда мое первое удивление прошло, меня посетили недобрые мысли о том, что уж не к страшному ли взяточнику ли я попал... это объяснило бы и убранство дома и предложение приехать обсудить мои проблемы наедине. Наблюдавший за мною профессор, впрочем, тут же постарался рассеять мои подозрения.
  -- Вы, я вижу, решили, что попали к профессиональному взяточнику, - сказал он, невесело усмехнувшись. - Не беспокойтесь, - убранство этого дома создано на средства, оставленные мне дедом из Америки в наследство. Старик очень меня любил и завещал мне все свое состояние, которое составляло около полутора миллионов долларов... Так что не беспокойтесь, я не стану требовать с вас денег, тем более что по видимости у вас в этом вопросе дело обстоит не очень хорошо.
   Это было действительно так, последние месяца два я был на мели, впрочем, я не думал, что это так сильно на мне отразилось. Мне было немного стыдно за то, что он так легко прочитал на моем лице сообщение, вызвавшее к жизни эти его объяснения, но когда я попытался извиниться, он лишь улыбнулся печально и сказал что-то вроде: "Не стоит". После того, как я снял куртку и повесил ее в гардеробе, он пригласил меня в библиотеку, по всей видимости, служившую ему еще и кабинетом. Это была комната с невысоким, чуть выше двух метров, потолком и столь же мягким, как и в остальной части дома, желтым освещением. Профессор предложил мне располагаться, настойчиво осведомился, чай или кофе я буду и, получив ответ - чай, вышел. Я, тем временем, осматривал библиотеку. Матово блестящие деревянные лакированные стойки с книгами занимали большую часть площади библиотеки. Они были метра в 2 высотой, а потому все книги были доступны достаточно легко. Сама библиотека, из-за освещения, а, быть может, из-за полок с книгами, не казалась большой, хотя, приглядевшись, я определил ее площадь минимум метров в пятьдесят. В одном из углов была достаточно широкая свободная площадка метров в двенадцать-пятнадцать, на которой стоял стол, стул и три кресла и маленький столик вроде газетного. Стол был завален какими-то бумагами, за ним стоял стул, рядом со столом стояло кресло, видимо, для посетителей, за ним еще два кресла и маленький столик, расположенные у камина, вделанного в одну из стен. В этот момент в комнату вошел профессор, неся поднос с парой чайников, графином холодной воды, парой чашек и сахарницей. Увидев на моем лице удивленное выражение, он проследил направление моего взгляда.
  -- Богатые люди могут позволить себе некоторые причуды. - Сказал он, рассмеявшись. - Я, признаться, люблю погреть свои старые косточки у теплого и уютного камина.
   Насчет старых костей имело место явное преувеличение - его волосы цвета воронова крыла были еще густы и совсем не тронуты сединой, из-под раскидистых черных бровей глаза глядели живо и внимательно, а старение отражали лишь чуть сгорбленная, а некогда видимо королевская, осанка, да множество глубоких морщин, избороздивших лицо.
  -- Ну, что мы с вами будем с вами делать? Экзамен-то вы как сдавать будете? - Спросил профессор, прихлебывая чай, когда мы уютно уселись в креслах у камина.
  -- Ну, с экзаменом одна проблема. Материал-то я, в общем, знаю, но у каждого преподавателя своя специфика спроса. Кто-то считает, что более важна теория, её знание от точки до точки, кто-то считает главным умение решать задачи, а кто-то и вовсе требует знания лишь основных принципов и умения на них построить все что угодно - и изложение теории, и решение задач. - Ответил ему я, размешивая в чае сахар.
  -- Ну, что ж, - сказал профессор, улыбнувшись, - я, пожалуй, отношусь к третьему типу людей. Вам будет достаточно понимания материала, если вы это имели в виду. Я не буду с вас требовать на память формул, вы лишь должны уметь их выводить. И уж тем более я не требую от вас знания, в каком году тот или иной ученый открыл тот или иной закон.
  -- Хорошо, профессор. Тогда я готов сдавать экзамен в любое время, сейчас, к примеру.
  -- Ну, не торопитесь так. Сначала надо все согласовать с деканатом, назначить срок проведения, взять все необходимые бумаги. Если хотите, я сейчас пойду позвоню им и обо всем договорюсь.
  -- Буду очень благодарен, профессор.
  -- Ну, дело обещает быть долгим, бюрократия, знаете ли. Так что вы пока располагайтесь, когда я закончу, я вам все расскажу. Книги в вашем распоряжении, у меня тут много литературы на любой вкус. Нет разве только беллетристики.
  -- Спасибо, профессор.
   Он вышел из комнаты и пошел звонить, я же тем временем был предоставлен самому себе и не найдя иного интересного занятия, принялся рассматривать коллекцию книг профессора. Аккуратно разложенные по полкам книги охватывали едва ли не все сферы жизни человека. Была здесь литература художественная, самых разных жанров и авторов, занимавшая примерно треть объема библиотеки. Были книги научные, изданием от прошлого месяца до семнадцатого века, а, возможно, и ранее. Во всяком случае, некоторые манускрипты были даже на латыни и достаточно старыми, пропитанными каким-то составом, видимо, для лучшего хранения. Я с удивлением обнаружил пару номеров молота ведьм, какие-то книги, кажется, по алхимии и тому подобное. Больше всего книг, все же, было, наверное, по физике. Внушительная коллекция, прямо скажем. Были тут книги по физике, даже сами названия которых говорили мне очень мало, а университетская программа дает не такие уж плохие обзорные знания... Но, впрочем, я отвлекся. В углу я обнаружил небольшую полку, на которой лежали несколько номеров журнала Science и несколько книг. Большинство из них были не слишком большого объема, так, брошюры, но парочка была более солидного размера. Объединяло эти издания, по всей видимости, то, что в каждом из них содержались публикации профессора Головина. В основном это были статьи или полномасштабные исследования по физике, однако же, последняя книга меня заинтересовала. Это был том в коричневой твердой с золотым тиснением обложке, на которой красовалась надпись: "Размышления о судьбах мира сего". Внутри я обнаружил сборник... рассказов не рассказов, а как бы это объяснить... именно размышлений что ли. Каждое размышление затрагивало какую-то проблему общества и пыталось предложить приемлемое её решение. Или же просто затрагивало некоторые аспекты, задуматься над которыми уже было личным делом каждого... Неожиданно я наткнулся на заглавие, которое не на шутку приковало мое внимание. Не знаю, почему, только ли потому, что было отличным от всех остальных в книге, а, может быть, то произвели на меня впечатление первые строки рассуждения, которое носило в данном случае характер рассказа, может быть еще что, не берусь сказать точно. Может быть, то была сама судьба, что толкнула меня иглою некой неосознанной мысли, мысли о том, что это важно, действительно важно. Что это не обычная мирская суета сует, а что-то большее. Быть может, вас это удивит, может быть нет, мне безразлично, но этот рассказ потряс меня тогда до глубины души. Читая его, я не имел силы оторваться, прочитав же, застыл в тупом ошеломлении и не мог шевельнуться некоторое, по видимости, довольно долгое время, поскольку к тому времени передо мною уже стоял профессор со странным и взволнованным лицом. Постараюсь передать его здесь настолько полно, насколько смогу припомнить, и настолько точно, насколько смогу передать, сам, однако же, понимая, сколь мало все это будет напоминать подлинник. Дело в том, что его я здесь привести не смогу, потому что дом профессора сгорел вместе с его библиотекой и, я подозреваю, многими другими важными и ценными вещами. Спасти из пламени не удалось почти ничего. Самого же его я попросить еще раз изложить свои мысли я не могу по причинам, от меня не зависящим. Тот пожар его сильно подкосил, и он стал угрюм и жесток. Через пару недель после пожара, возвращаясь в свое временное жилище, которое он снимал в старой пятиэтажке недалеко от университета, он то ли по невнимательности, то ли нарочно пошел через опасную зону схода снега и льда с крыши дома и получил по голове громадной сосулькой. Она пробила шапку и разнесла его голову чуть не всмятку. Зрелище, скажу я вам, не из приятных. Даже на похоронах он выглядел не слишком приятно, и у особенно впечатлительных вызывал проблемы с желудком. Кто знает, что это было - случайность или судьба. Случайно, вроде бы, ничего на голову не падает. Хотя, как знать. Но, впрочем, я снова отвлекся. Надеюсь, читатель простит мне сие чересчур длинное объяснение того, почему я не могу привести авторскую версию рассказа. Итак, рассказ. Название его, как вы, я думаю, уже догадались, совпадает с названием моего посвященного ему рассказа: "Усталый бог".

***

   В тот вечер я прогуливался по городу, пребывая в довольно-таки хорошем настроении. Я не скажу, в радостном, грусть тоже бывает светлой и приятной сердцу. Вспоминался мне выпуск наш, чудились фигуры в свете багрового заходящего солнца, память бежала предо мною назад, услужливо расстилая ковер из былых звуков, видений и запахов. Помнились мне картины жизни, грустные и радостные, и я оглядывался на нее, как человек, прошедший полпути к вершине горы, оглядывается на зеленые прекрасные долины, вместо того, чтобы глядеть вперед, на крутые обледенелые склоны, по которым ему еще предстоит идти наверх. И, как и он, я не думал об опасностях грядущего, об опасности сорваться и упасть, перекувыркнуться, поломав себе шею или лететь вниз, пусть и не задевая ни за что, но с ужасом глядя на приближающуюся с каждым мгновением землю. Такую мягкую и одновременно жесткую. Я лишь вспоминал, что было, будь то победы или провалы, вспоминал их и чествовал, как чествуют старого знакомого, буде друга или врага, с которым не виделись уже много лет. Шел я по улицам, неожиданно пустынным, и не надо было никуда торопиться, не надо было никуда бежать, и некому было меня ждать. Как же приятно иной раз быть одиноким и свободным, как ветер! Проходя по пустынному мосту, я увидел человека, сидевшего на бетонной ограде, свесив ноги наружу и склонив голову вниз. Внешне он сразу поразил меня. Во всем его облике сквозило какое-то невыразимое, свойственное лишь немногим и из самых достойных людей, величие и грусть. Было ли дело в широких царственно поднятых плечах, контрастирующих с низко опущенной головою, или в правильном и очень красивом лице с заостренным волевым подбородком и тонкой линией губ или в чем-то ином, чего я не мог уловить. Скорее да, дело было в чем-то, чего я не мог уловить. И его громадный, в два метра, рост лишь дополнял это что-то. Он был похож на мудрого властителя, утомленного и огорченного мыслями о судьбах своей страны. Грусть сквозила в его облике столь сильно, что я не выдержал и, подойдя поближе и почему-то с трудом подбирая слова, заговорил.
  -- Что вы здесь делаете? - Спросил я его, не измыслив ничего лучше.
  -- А вам какое до этого дело? - Задал он совершенно резонный вопрос.
  -- Как это, какое? А если вы решили покончить счеты с жизнью? - Отвечал ему я.
  -- А что, если и так? Что уж я теперь, не властен над своею жизнью? - Усмехнувшись, сказал он.
  -- Отчаяние это грех. А оно, сдается мне, вас уже одолевает. А самоубийство - грех, тяжелее которого трудно даже измыслить. - Несколько оправившись от смущения, поучал его я. И странное дело - я почувствовал вдруг, что ситуация эта как-то... смехотворна, что ли.
  -- Ого, мне говорят о грехах. Скажите мне, друг мой, вы что же, решили направить ближнего своего на путь истинный, так, что ли?
  -- Да, так. А что здесь, собственно, такого? - Спросил я, начиная уже немного сердиться. - Почему я не могу постараться уберечь ближнего своего от греха?
  -- А знаете ли вы, кто этот ближний? - Спросил незнакомец. В этот момент, как мне показалось, облик его осветился, как будто изнутри, прекрасным желтоватым светом. Было ли это причудой света, отражавшегося от колышущихся волн или чем-то иным, не доступным моему разумению, не знаю, и гадать не берусь.
  -- Нет, не знаю.
  -- Так я и есть тот, кто воздает за грехи и за добрые дела людям на Земле. Я бог. - Сказано все это было настолько спокойно и без всякого пафоса, что, казалось, речь идет о вопросе абсолютно будничном и прозаическом. Почему-то мне, человеку достаточно недоверчивому, не потребовалось никаких дальнейших разъяснений и убеждений. Я просто узнал, вернее, скорее, он мне показал, что он и есть бог. И не нужно было уже никаких фокусов и чудес, не было необходимости в каких-либо доказательствах. Более всего меня поразило в тот момент, как он показывал мне себя то, что я в нем увидел. Нет, не радость. И не горе. А печаль, целый её океан. Всякий человек, казалось, утонул бы в нем без следа, разум его не смог бы выдержать и толики этой печали. Еще там была усталость, была тупая ноющая боль, боль, казалось, вызванная неудовлетворенностью. Неудовлетворенностью собой... Он спокойно наблюдал за тем, как я перевариваю полученную информацию.
  -- Я думал, что сердце бога полно любовью ко всему земному... - неуверенно произнес я.
  -- Да бросьте вы! Откуда. Кем надо, в конце концов, быть, чтобы вас любить? Вас, таких, какие вы есть. Много ли вы делаете такого, за что вас можно возлюбить? Ведь смешно думать, что вас можно любить не за что... хотя когда-то я действительно любил вас не за что. Прощал вам решительно все. Помогал во всем, что было в моих силах... а что из этого вышло. Впрочем, что было, то ушло. Уже довольно давно я не люблю человечество. - Он с грустью покачал головой.
  -- Но... в библии же сказано...
  -- Да бросьте вы! В конце концов, нельзя же принимать её за первоисточник. Да даже и будь она им, за столько лет она изменилась уже едва ли не до неузнаваемости. Библия это книга, её писали люди... а людям свойственно искажать факты согласно их мировосприятию. В ней, конечно, было зерно истины. Но за столько лет даже оно изменилось так, что едва ли я сам буду в состоянии его найти...
  -- А как же извечная схема... Бог сверху, дьявол снизу и люди, которые могут своими поступками проложить путь к одному или другому.
  -- Ну, голубчик, это уже положительно смешно. - Губы его тронула усмешка. - Неужели вы думали, что все так просто? Когда же вы, люди, наконец, поймете, что во вселенной нет ничего простого и однозначного. Хотя, конечно, как еще понимать понятие простоты. Давайте я открою вам один секрет, поскольку вы мне нравитесь. Дьявол в том представлении, в котором его дает библия, не существует. Это фикция. Дьявол, дорогой мой, существует. В вас, во всяком ином человеке, даже во мне... Куда уж без него. Это - те чувства, которые вы считаете низменными, плохие побуждения, все дурное вообще, что в вас есть. И, дорогой мой, от него нельзя избавляться... Не невозможно, а именно нельзя. Если вы станете абсолютно праведным, изгнав из себя самые побуждения зла, вы, во-первых, утратите гармонию и способность принимать адекватные решения, а во вторых, друг мой, можете с легкостью стать и абсолютно порочным... помните пословицу: "от любви до ненависти - один шаг" она выражает частный случай этого принципа. Зло внутри вас - тормоз, критерий правильности, да много еще что. Преодолевая его, вы развиваетесь. А, потеряв его, вы потеряете способность к развитию, да перестанете быть людьми, в конце концов. Так что, дорогой мой, без Дьявола никак... не обойдетесь без него ни вы, ни я... Хотя, впрочем, иногда мне начинает казаться, что вы уже потеряли способность к развитию. Простите меня, впрочем, едва ли вы заслужили выслушивать столь категоричные высказывания...
  -- Ну, что ж, я не буду на вас обижаться, да, пожалуй, и не смогу при всем желании. Глупо обижаться на господа бога. Он таков, каким и должен быть.
  -- Ну, вы опять ищете простоты. Глупо думать, что бог не изменяется или что бог всегда прав. По сути, как и любое существо во вселенной, я способен совершать ошибки и, да, надеюсь, вы меня простите... много ошибок. Впрочем, чем больше я пытаюсь их исправить, тем больше их совершаю... к сожалению. - В этот момент он стал похож на старого-старого властителя (короля или императора - не знаю уж, что ему больше к лицу), любящего свой народ, но ничем не могущего ему помочь. - Да, за свою долгую жизнь я совершил великое множество ошибок. Как мне надоело их совершать... и как мне надоело разочаровываться. Ты знаешь, - он повернулся ко мне лицом, - когда-то я позволял себе верить. Ведь так красиво иногда было ваше развитие... Греция - из известных тебе примеров. Красивым было развитие тогда, когда вы видели что-то, что не было вам прямо необходимо, и, тем не менее, стремились к нему. Оно было красиво тогда, когда вы ценили прекрасное выше, а не ниже, чем нужное. Но даже это рано или поздно кончалось... бывало разрушено вами же. А теперь, как я вижу, вы совсем близко к тому, чтоб уничтожить самих себя.
  -- И нет шанса спастись?
  -- Шанс... шанс есть всегда. Впрочем, вы, люди, почему-то слишком верите в шансы. Даже если эти шансы предельно малы.
  -- Но ведь шанс означает, что еще не все потеряно.
  -- Все никогда не бывает потеряно... для всех. Но посмотри на этот мир и ответь на вопрос - что им движет? К чему стремятся люди более всего? К материальному благосостоянию, ведь так? И какими способами они готовы пытаться его достигнуть?
  -- Любыми... - это слово вылезло из моей глотки как свалянный тяжелый ком, хотя разум говорил мне о том, что это, черт возьми, правда, никуда не денешься...
  -- А что, если то, что несет им благосостояние сегодня, завтра или послезавтра принесет им смерть?
  -- Они все равно не прекратят им пользоваться...
  -- Ну, вот и ответ на твой вопрос.
  -- Но неужели же совершенно невероятно, чтобы все мы спаслись?
  -- Все... нет, пожалуй, что и невероятно.
  -- Но ты, неужели ты не можешь нас спасти?
  -- Как? Огнем и мечом завоевав вас? Или исподволь очищая загрязнения, что вы делаете, собирая за вами банки и склянки? И удерживая вас от войны буквально за уши? Нет уж, спасибо.
  -- Но ведь ты можешь прийти на землю. И настанет царство истины, разве не так?
  -- Ты помнишь, что ответил Пилат Иешуа в ответ на это заявление? Временами мне начинает казаться, что он был прав... Как ты себе представляешь, я должен это сделать?
  -- Приди на землю и правь нами. И мы будем исполнять заповеди твои.
  -- А на чем будет основано моё правление? На любви? Или на страхе? Как ты думаешь, много людей бы обрадовалось, приди я на Землю? Не так уж и много, даже сначала. Больше стали бы протестовать. Они бы говорили, что я лжец и что меня нужно убить, даже будь им доподлинно известно о том, что я это я. Ведь я не нужен им. Они живут так, как им нравится жить, и не желают ни чьего контроля над ними. Особенно, если этот контроль будет слитен с голосом их совести... это будет глодать их. И даже если внешне они покорятся, а они едва ли покорятся чему-то иному, нежели силе, то они затаят злобу и ненависть. Низким людям свойственно ненавидеть тех, кто выше их... Даже церковь, боюсь, не будет рада моему приходу... помнишь сон Карамазова о Великом Инквизиторе? Он не лишен зерна, пусть и не достоверен до конца... Пойми меня правильно, я не нужен никому на Земле. Покуда я в небесах, далеко от них, им хорошо. А спустись я вниз, они порвут меня в клочья... Такова ваша нынешняя природа. - Он говорил это уже как-то не слишком печально, скорее, как глубоко задумавшийся человек.
  -- Но неужели все так плохо, неужели действительно нет способа повернуть человечество в сторону спасения?
  -- Знаешь, у вас был писатель, кажется, его звали Айзек или, если желаешь, Исаак, то есть, представитель того народа, что считает себя богоизбранным, - он усмехнулся, - ну, так вот, в одном из своих произведений он сформулировал идею о том, что человечество очень инертно. Он сказал, что люди имеют свойство уверенно держаться за горящую соломинку до тех пор, пока искать новую точку опоры будет уже поздно. И не пожелает замечать того, что соломинка горит. И самое печальное, что чем больше людей, тем сильнее эта тенденция. Может быть, это происходит потому, что каждый, глядя на горящую соломинку, думает о том, что будь угроза реальной, уж в таком-то количестве людей, что его окружает, нашелся бы человек, который бы сказал, что есть опасность. А раз никто этого не говорит, значит, и опасности нет, и глаза, значит, обманывают его. Быть может, происходит это и по другим причинам, кто знает... я, по крайней мере, не знаю точно, могу лишь догадываться. Но он сказал, что если из человечества выбрать группу людей, способных прожить отдельно, и увести из-под основного удара, то эта группа выживет и даст семя для нового развития. Решай сам, прав был этот писатель или нет, подходит вам этот путь или нет. Но верно одно - то, что времени у вас мало. Я не знаю, что погубит вас первым, медленное ли загрязнение, быстрая ли ядерная война, но и в том и в ином случае времени у вас едва ли не в обрез. - Он медленно повернулся в сторону заката, давая мне понять, что аудиенция закончена.
   Я пошел домой, поминутно оглядываясь на одинокую фигуру на перилах моста. Я все не мог понять одного - не мог понять, зачем он рассказал мне все это...
  
   Закончив читать, я поднял глаза и увидел профессора, его лицо было совсем другим, нежели тогда, когда мы разговаривали с ним, когда я вошел в дом. Он выглядел как будто виновато, глаза его бегали, как будто искали укрытия от моего взгляда. Он как будто стыдился чего-то, хотя я и не мог понять чего. Как-то почти заискивающе он сказал мне, что готов принять у меня экзамен, и что деканат не возражает. Экзамен был на удивление блеклым, несколько раз он как будто собирался задать мне дополнительный вопрос, но, взглянув на меня, почему-то смущенно замолкал. Поняв, что я здесь сейчас не к месту, я ушел сразу после экзамена (профессор поставил мне 5). Я много думал о том, чего он так стыдился, в особенности после того, как его постигла беда. Незаметно для себя я стал понимать, что само это знание, известное в открытом виде - большая ответственность. И не важно, как ты относишься к господу Богу, не важно, как ты относишься к людям... ты в ответе за них, хочешь ты этого или нет. Быть может, здравомыслящий читатель скажет мне, что это бред, развившийся у меня в результате цепи случайностей, однако я покамест остаюсь при своем мнении.
   P.S. Однажды мне показалось, что я видел на мосту сидящего чуть светящегося человека. На той улице, что вела к мосту, тогда было небывало пусто, а я ехал по перпендикулярной на почти пустом троллейбусе. Когда я выпрыгнул на остановке и побежал на мост, там уже никого не было. Подойдя поближе, я увидел на мосту и в воде под ним вырванные страницы какой-то книги. Наклонившись, я подобрал одну из них. Это была страничка из Библии...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"