|
|
||
Путь к неизвестному. Повесть.
Все, что не убивает меня, делает меня сильнее.
Ф. Ницше.
Глава 2: Выбор пути.
(ver 1.04 от 13.07.04)В поход, беспечный пешеход,
Уйду, избыв печаль, -
Спешит дорога от ворот
В заманчивую даль,
Свивая тысячу путей
В один, бурливый, как река,
Хотя куда мне плыть по ней,
Не знаю я пока.
Дж. Р. Р. Толки(е)н. Властелин колец.
(перевод стиха В. Муравьева и А. Кистяковского)
Ирина проснулась и встала. Через окно пробивался тихий и сумрачный день. Спина ныла от не слишком мягкой (а точнее очень жесткой, по её ощущениям) постели и от вчерашней потасовки. Бить-то её вчера не били почти, схватили только. Но обращались при этом не слишком мягко... она, впрочем, успела дать одному из нападавших в глаз, возможно, по этому с ней особенно и
не церемонились. Но Петр... да, не знаешь, от кого можно чего ожидать. Они учились в одной школе с третьего класса до его ухода после 9-го, однако она и помыслить не могла о чем-то подобном. Кем он был в школе? Замкнутый тихоня... никому особенно не нужный, ничем особенно не примечательный. Умный, да. За что его, к слову, терпеть не могли остальные мальчишки, издевались над ним, как могли. Словесно, впрочем, до рукоприкладства не доводили... боялись или по какой иной причине, но факт. Он всегда мог решить то, на что у большинства остальных не хватало мозгов. Впрочем, по иронии судьбы по математике он всегда имел не 5, а 4. Ну, не сходились они во мнении с учительницей. Особенно в плане домашнего задания. Он не считал его выполнение вещью нужной и тем более обязательной, а она считала. Тогда Ира думала, что это проявление самой обыкновенной человеческой лени, а сейчас уже не была так уверена в этом. Может быть, это просто был принцип. Вчера Петр был великолепен. Картина стояла в её мозгу: несколько лесных людей вокруг стоящего спиной к толстому дереву Петра и его вид при этом, особенно когда его зажали в угол, и он лишился оружия. В этот момент он был похож на тигра или пантеру - поза полная грации и напряжения, тело, похожее на сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться. Боевой огонь в глазах. Мрачное спокойствие на лице. Расчет и яростная сила. Если бы ей сказали, что он способен выстоять в бою хотя бы с пятерыми дюжими молодцами, она бы усмехнулась и едва ли поверила бы. А тогда он выстоял в бою с десятью, а то и двадцатью людьми. Воспоминания проплывали перед глазами. Осторожная атака человечка в зеленом. Ответ Петра: мощный удар древком копья в грудь, разворот для встречи следующей атаки, контратака, нырок, уклонение... Он был просто великолепен, - он сновал вокруг них, как будто они были неповоротливы, как бегемоты, наносил молниеносные удары, увертывался от ответных. Он не был берсерком, не бросался на них, забыв о собственной уязвимости, он атаковал яростно, но не давал ярости заставить его атаковать. Он вкладывал в удар ненависть и ярость, но делал это сознательно. Неудивительно, что они сочли его этим мифическим "Воином", он действительно был похож на великого бойца. Впрочем, она не могла не догадываться, чего ему это стоило. Когда их привели к порталу, она увидела, что он держится за бок и на его лице гримаса боли. Когда он вошел в портал, она еще некоторое время могла наблюдать за его действиями. На его лице было выражение озабоченности, глаза внимательно во все вглядывались. Один раз на его лице появилось выражение... испуга, что ли. Потом он ушел за арку, и она перестала его видеть. Минут через пятнадцать он появился снова. Боже мой, как он выглядел. Волосы его были встрепаны, шел он, пошатываясь, из-под расстегнутой куртки выглядывала насквозь мокрая от пота рубаха. Впрочем, за поясом у него висел меч, и едва ли даже в таком состоянии на него стоило нападать. Меч приковал её взгляд почти сразу. Он был в черных ножнах, по которым, как казалось в свете луны, стекало расплавленное серебро. Рукоять была покрыта темным металлом, лежавшим на ней, как чуть встопорщенные чешуйки какой-то невиданной рыбы. На конце рукояти был, как ей показалось, какой-то серо-голубой камень. Гарда голубоватого металла, слегка стреловидная к рукояти. Меч создавал впечатление грозной мощи одновременно с изяществом. Она долго не могла отвернуться от его картины в сознании. Да, воспоминания прошлой ночи были еще свежи. А ведь она помнила Петра совсем другим, - смешной, слегка загнутый нос, несмелая линия губ, мягкие, серые глаза, черные, вечно взъерошенные волосы. Смешная раскачивающаяся походка с слишком широкими шагами. Чересчур худой, как ей тогда казалось. И наплыл новый образ: тот же нос уже не кажется смешным, а наоборот, придает лицу черты хищной птицы. В серых глазах временами - сталь, а иногда огоньки насмешки и веселая ирония. Тонкая линия сжатых губ. Достаточно острой формы подбородок. Тело уже не худое, а гибкое и атлетически сложенное. В движениях не осталось и капли былой неуклюжести. Они стали мягкими и плавными с виду, в тоже время они тверды и жестко оканчиваются, как будто фиксируясь каким-то невидимым захватом. Перемещение больше похоже на скольжение. Моменты, в которые почти любой человек может впасть в панику и броситься бежать, куда глаза глядят, едва меняют выражение его лица, и, кажется, совершенно не вредят его душевному равновесию. Взять хотя бы то, как он отнесся к тому, что они попали к черту на куличики и едва ли скоро выберутся. Он, кажется, не отнесся к этому никак, ну может, почувствовал некоторый интерес. Да, странный он все-таки человек. Мягко говоря... Впрочем, все эти мысли заняли некоторое время, и за окном стало уже совсем светло.Она достала из кармана косметичку, взглянула на себя в зеркальце. Бог ты мой, что делает с человеком одна такая безумная ночь! Волосы спутаны, как войлок, под глазами, - что-то непонятное, лицо как будто осунулось... Впрочем, она могла себя поздравить, - после десяти минут приведения себя в порядок она выглядела уже совсем неплохо. У неё было милое округлое лицо с чуть пухлыми щеками, ровное и гладкое. Нос был прямым и достаточно пропорциональным. Губы были полными и того нежного розового цвета, какой бывает иногда у красивых девушек. Она не красила их, поскольку этот пикантный неброский цвет придавал её лицу какое-то особенное очарование. Светлые соломенного цвета волосы мягкой волной струились по лбу, создавали вокруг головы мягкое и теплое облако солнечного цвета. Они не были чересчур длинными, впрочем, как и очень короткими. Она посмотрела на свою одежду. Куртка изумрудного цвета почти не запачкалась, а вот светло-синие джинсы были "украшены" устрашающего вида пятнами... Серая кофточка под курткой не запачкалась, как и блузка. В общем, решила она, исправить ситуацию все равно вряд ли удастся, - пятна от травы - вещь мерзкая, их так просто не ототрешь... Она вышла из своей комнаты на внутренний балкон. Балкон, если такое наименование подходило к этому странному сооружению, шел вокруг всего этажа, оканчиваясь лестницей в общую залу. Он шел по кругу или, точнее, по квадрату, открывая
неплохой вид на пространство внизу. Внизу сидели хозяин и Петр и о чем-то беседовали. Они расположились в больших изрядно потертых креслах у пылающего камина, чуть подальше от основных столиков зала. Кресла были поставлены вполоборота друг к другу, хозяин сидел к Ире спиной, Петр боком. В полутьме серого дня его лицо ярко высвечивалось языками пламени, плясавшими внутри камина. На нем было выражение спокойной задумчивости. Перед ним стоял, упертый в дощатый пол, давешний меч, на который он задумчиво положил руки и опер о них подбородок. Хозяин что-то рассказывал ему, изредка выпуская вверх сизые клубы дыма из длинной узкой трубки. Ни один из них не заметил Ирину. Она пошла по балкону в сторону лестницы и где-то на полпути ее заметил хозяин постоялого двора.Ели они в молчании. Еда была неказистой, но сытной - сыр и хлеб, молоко и яйца. Хозяин в задумчивости наблюдал за ними, подавал, подливал...
Они с Ирой вышли из дому, прошли метров пятьдесят и остановились.
Она была в довольно приподнятом настроении - почему, сама не понимала. Впрочем, очень скоро поднявшийся от земли сырой туман и ночное недосыпание поубавили ей веселья. Петр, шагавший рядом, имел выражение лица задумчивое и грустное, в своих серых одеждах и обстановке сгущающегося тумана он выглядел, как сумрачный призрак. Для полного счастья не хватало лунного луча, который бы освещал его бледное лицо. Впрочем, когда солнце скрылось в густой пелене тумана, лицо его приобрело какое-то особенно грустное выражение, казалось, какая-то тень легла на него, предвестница тьмы и несчастий. Видение было настолько отчетливым, что Ира содрогнулась. Впрочем, уставленное вниз лицо Петра неожиданно приподнялось и оживилось.
Они двинулись в путь. Ира с удивлением заметила, что все движения в тумане кажутся размытыми и медленными. Они шли, казалось, уже целую вечность. Часов у нее не было - вот злополучная случайность, она не надела часы в тот вечер. Казалось он был так давно, - столько всего произошло... полностью поменялись повседневные заботы, настроение, обстановка изменилась. В этом мире все не так. Она поймала себя на мысли: " А имею ли я право считать этот мир другим? Может, нас просто занесло на другую планету в нашем же мире?" Она поделилась своими соображениями с Петром.
(Далее идет фрагмент, который может показаться читателю слишком скучным и неинтересным. Если так случится, - без опаски перелистывайте его, читатель. Практически, серьезной нагрузки по содержанию повести он не несет, да и едва ли много кому покажется интересным.)
Далее они последовали молча, погруженные каждый в свои раздумья. У Иры они веселыми не были, - она размышляла об их перспективах в этом мире. Кто сможет им помочь вернуться? Кто станет им помогать вернуться, даже если и сможет? Что они могут предложить в обмен на помощь? Да и не случится ли с ними беды еще
до того, как они успеют узнать ответы на эти вопросы? Мир чужой, неизвестный... она неожиданно ощутила это каждой клеточкой своего тела. Сырой туман пробрал её до костей, и она поежилась. В этот момент впереди показался всадник. Ехал он на вороном коне с красивым изукрашенным седлом, впрочем, уже изрядно потертым. На нем был круглый шлем с кольчужными кольцами, защищавшими виски, затылок и шею, широкая кольчуга грубой выделки и темно-коричневые кожаные штаны. На поясе его висела впечатляющих размеров палица. Выплывая из тумана, он напоминал величественного витязя былого, богатыря из старых русских сказок. Впрочем, когда он подъехал поближе, впечатление величия испарилось. Шрам, пересекавший левую бровь и переносицу, придавал его лицу бандитское выражение, мелкие черные глазки почти заплыли жиром щек, жирная картофелина носа венчала столь же жирные губы, подбородок был большим и квадратным, брови были как-то выгнуты вверх в дальней от носа части, что придавало его физиономии постоянное выражение какой-то насмешки, с которой, кажется, глядел на вас этот человек. Вид этого "богатыря" дополняла громадная сумка, притороченная к седлу. Почему-то не вызывало сомнений, что основное её наполнение - еда. Запах делал свое дело.Петр сжал рукоять меча одной рукой, другой взял его чуть ниже и постарался незаметно его вытащить. Неожиданно он вскрикнул и отдернул руку, которой держался не за рукоять. Он взглянул на руку. Ладонь была в крови.
Какое-то непостижимое чувство заставило Петра отпрыгнуть в сторону, в твердую как камень землю дороги за его спиной вонзился метательный нож, войдя в землю на добрых сантиметров 10. Всадник сверкнул глазами и пробормотал ругательство. Вслед за этим он с непостижимым для такой туши проворством ринулся на Петра. Что-то
изменилось. Едва уловимо, но в тот момент что-то изменилось. В тот момент Петр увидел свое тело как бы со стороны. Оценил свои проворство и подвижность, силу и выносливость. Не сосредоточенность, а какое-то поразительное чувство ясности овладело им. Меч в руке, казалось, был невесомым, хотя как может быть невесомой полутораметровая полоса стали... Чувства исчезли, сомнения тоже. В бою с лесовиками все это оставалось, тогда он держался только на сосредоточенности и ловил врагов на ошибках. Сейчас же, неизвестно почему, все это исчезло. Остался только он: сосуд, в котором заключена душа, бессмертная и потому бесстрашная; чувства и мысли самого сосуда, суетные, как у всякого смертного, исчезли, испарились. Он видел, что к нему приближается витязь на вороном коне. Видел в нем опыт множества битв, знал, что, по сути, этот человек может победить его с закрытыми глазами... видел, как булава всадника начала описывать сверкающий круг. Видел он все это в какие-то доли мгновения, а обдумывал, казалось, целую вечность. Душа все это взвесила и отправила тело в боковое движение, одновременно поднимая его руку с мечом под углом к булаве противника. В следующее мгновение время вновь потекло с нормальной скоростью и его отбросило в сторону ударом булавы. Он почувствовал боль в кисти правой руки, державшей меч, но почувствовал как-то отрешенно, будто и не у себя. Ясность мысли оставалась, повинуясь ей, он совершил мечом какое-то странное размашистое движение, крутанул его, направляя рукоять в голову всадника. Меч со свистом распорол воздух и с немалой силой врезался в заднюю висящую кольчужными кольцами часть шлема, ничуть не смягчивший удар. Конь прошел по инерции еще несколько шагов, а затем всадник мягко сполз из седла. Петр тотчас почувствовал - пришла расплата. Голова осталась опустошенной, как будто кто-то взял и выжал из нее все мозги разом, кисть взорвалась адской болью, - правая, и тупым онемением - левая... Несмотря на это, он подошел к коню врага и стал рыться в его сумке. Кроме еды и кошелька он довольно быстро отыскал то, что хотел - моток прочной веревки. Может, бандит взял её с собой стреноживать коня, может, по какой-то иной причине, - неизвестно, да это его и не очень волновало, он быстро скрутил находящегося в бессознательном положении врага по рукам и ногам, сам чуть не охая от боли в правой ушибленной руке, порезанная левая была как будто ватной и мало ему помогала, и осмотрел его экипировку. О том, чтобы взять кольчугу или штаны, не было и речи - висело бы не просто как на вешалке, а как на коле. Шлем, покрутив в руках, Петр тоже решил не брать - какой смысл в шлеме, коли нет остального доспеха. К тому же шлем прибавит ненужной уверенности в себе, а защиты - чуть. Уж лучше пусть он знает, что ничем не защищен, и опасается. Покопавшись еще немного в сумке (она казалась почти бездонной), он извлек из нее серый плащ. Зачем он был бандиту, - кто знает... размер-то явно был не его. Отобрал у кого-нибудь, скорее всего. Плащ был сшит из добротной ткани, почти чист, только у горла темнели какие-то небольшие пятнышки. Разглядев их поближе, Петр содрогнулся. У него, конечно, не было полной уверенности в том, что это именно кровь, однако он подозревал, что это именно она. Вспомнив конец своего разговора с бандитом, он еще раз содрогнулся, думая о том, что могло произойти с прошлым владельцем плаща... Он хотел оставить плащ там, где он лежал, но вспомнил прощальный совет хозяина трактира. Да и меч так удобно прятался в складках плаща. При ходьбе, правда, все равно можно было что-то заметить, но это все же лучше, чем ничего. Тем более, при здешнем-то законодательстве... Плащ, конечно, был ему не совсем по размеру - тот, на кого его шили, был чуточку пониже ростом, но, в общем, подходил поразительно хорошо. Ещё он нашел красивую серебряную с чернением брошь и вопросительно протянул Ирине. Та взяла брошь и внимательно её рассмотрела. Брошь изображала всадника в серебристом плаще на вороном коне. Конь летел галопом, а всадник прижимался к его спине. Вся картина выглядела очень сильно, хотя и не слишком понятно. Всадник, даже и распластавшись на спине коня, был повернут вполоборота вправо, глядя назад и вверх и указывая в ту же сторону мечом, выдернутым из темных ножен на поясе. Картина оставляла, посему, некоторое ощущение незаконченности - не слишком понятно было, куда и зачем повернулся всадник, куда или от кого летит конь. Поражала в этой картине проработка мелких деталей - на резком лице всадника с широким лбом, большими широко расставленными глазами, длинным прямым носом и острым треугольным подбородком правильно лежали тени, как, впрочем, и на всей остальной картине. Свет, казалось, падал откуда-то из-за спины коня, в общем же картина составляла собой как бы слияние света, тьмы и серебристых полу светлых теней - смотрящие вверх лицо и меч всадника были высветлены, и на гладкой поверхности серебра играло бы яркими бликами солнце (за исключением, конечно, мест, которые, по замыслу художника, находились в тени и потому были слегка покрыты чернением), не будь день пасмурным, далее находилась часть из не отполированного серебра, эффектно подчеркивавшая складки одежды и другие детали, затем шел вороной конь, на котором возлегали ноги всадника в черных штанах и сапогах (на которых, правда, лежали блики света, лишь подчеркивавшие, впрочем, общее ощущение черноты). Она затруднялась представить, сколько ушло времени у неизвестного мастера на столь тщательную проработку столь мелких деталей. Она рассмотреть - то их могла с трудом. Еще бы - голова всадника с черными растрепанными от быстрой скачки, парой прядей спадавшими на лоб волосами была в диаметре не более сантиметра, а может, и меньше. Когда она подняла голову, она увидела, как внимательно рассматривает выглядывающее из тумана большое сухое суковатое дерево Петр и смотрит на связанную тушу. Потом он взялся и не без труда поволок тушу к дереву. Вдвоем они кое-как смогли прикрутить его за руки к толстой ветке, хотя при этом Ирина задалась вопросом - зачем? Ответ на него ей получить было не суждено. После этого Петр, тяжело дыша, подошел к коню. "Ну, что, надоело тебе таскать на себе этого бегемота?" - спросил он, похлопывая коня по мощному крупу. Конь в ответ повернул голову к нему и как-то жалобно заржал. "Ну, ну, не бойся, уже все" - успокоил его Петр. Он достал найденный в седельной сумке нож и перерезал ремни, крепившие к спине коня стремена, сумки, седло и многие вещи, названия и назначения которых Петр не знал. "Ну, что ж, я тебя отпускаю. Даже если тебя кто-то поймает опять, сомневаюсь, что служба на него будет бременем большим, чем таскать на себе эту двух центнеровую тварь. Беги!" - сказал Петр и похлопал коня по спине. Конь послушно проскакал метров пять, обернулся, проржал, кажется, что-то одобрительное и поскакал дальше - куда - один бог знает. Петр порылся в седельной сумке, вытащил оттуда кошель, немного еды и свернутую матерчатую сумку меньших размеров. "Ну, что ж, не пора ли нам перекусить?" - спросил он. Ответ был утвердительным. Примерно посередине их трапезу прервало жуткое мычание, доносившееся от дерева. Это проснулся верзила и, дико вращая глазами, начал пытаться выплюнуть предусмотрительно вставленный кляп и что-то сказать. Они его проигнорировали. Поев, они забрали еды еще на одну трапезу, сложили ее и кошель в матерчатую дорожную сумку и неспеша направились дальше. Из того, что всадник не был удивлен их присутствием на дороге, они заключили, что путники все же попадались ему не редко, а потому не стали особенно беспокоиться о его дальнейшей судьбе. Пусть повисит, подумает. Ноги они ему освободили. Попотеет, освободится. Но в любом случае, не скоро. Сколько длилось последующее путешествие, Ира сказать не могла, так как всю дорогу украдкой рассматривала замечательную брошь. В конце концов, она чуть не натолкнулась на стоящего Петра. Они дошли до развилка. Он выглядел довольно-таки своеобразно - Три уходящих в туманную даль дороги. Вот уж воистину... Они ведь не могли даже предположить, что с ними случится на том или ином пути. Их путь, их судьба - покрыта туманом. Из тумана внезапно послышался медленный перестук копыт.Послышался-то цокот не совсем внезапно, просто в тот момент они остановились в полной тишине и нерешительности. Цокот копыт был для них несколько неожиданным звуком, да и не очень приятным, пожалуй. Едва ли всадник мог оказаться очень дружелюбным, а вот враждебным он мог оказаться легко. Они оглянулись назад, - звук доносился оттуда. Затаив дыхание, они ждали. Из тумана плавно показался вороной конь, по всей видимости, тот, которого они отпустили. Без всадника. Он, как бы в нерешительности, потоптался на месте, после чего заржал. Как ни странно, в головах Петра и Ирины в
тот момент отдалось: "Приветствую".