Аннотация: на конкурс 5 kb - 2010 в качестве жюрейской работы. Тема конкурса: "...почти по Чехову". В подарок Кошке, самой обаятельной и привлекательной чеховедке СИ.
Хотя она и не Нина Заречная, ей постоянно хочется уехать отсюда подальше. И ей все время кажется, что там, в этом прекрасном "подальше" она обязательно кем-нибудь станет. Человеком станет. Необязательно большим, но обязательно красивым и настоящим. Не то, что здесь. Но вот, в чем проблема. Живет она как раз в том городе, куда все стремятся приехать, но редко - уезжают. Вроде как последняя граница. Дальше некуда. Тем и утешается.
Она пьет чай на подоконнике и размышляет о том, что очень боится смерти. Непостижимо сильно. Суеверно до смешного. Иногда ей кажется, что она попала в благословенный отрезок времени, когда все родственники и близкие друзья молоды и здоровы. Она может набрать любой телефонный номер из списка, и ей ответит голос, знакомый и родной, и она этому голосу что-нибудь скажет. Или не скажет и повесит трубку: звонила ведь не для разговоров, а с иной вовсе целью. Да, сейчас все хорошо. Но где-то глубоко внутри, без причины и объяснений, без обратной связи ноет, дрожит, переступает с ноги на ногу опасение, что скоро - буквально вот-вот! - это изменится. Почему? Просто потому что идет время. И потому что все меняется. И отведенная лично ей эпоха спокойствия закончится. Все-таки смерти она боится до тошноты.
А еще она далеко не Татьяна Ларина, но уверена, - каждый раз уверена! - что любит ничуть не слабее нее. Любит по ночам, кусаясь и царапаясь, как дикий зверь. Любит по утрам, насыпая молотый кофе в блестящую медную турку. Любит днем, нюхая простыни, хранящие в ее воображении запах всего, что происходило ночью. Любит вечером, надув маленькие губки из-за опоздания. В общем, любит. Но в метро, если не держать ее за руку, она обязательно пойдет за спиной своего любимого. След в след. Как интересно, будет думать она в метро, а что, если я сейчас толкну его на рельсы? Вот он мир, большой и многолюдный, копошится рядом, и ему на меня плевать. А я сейчас, например, столкну его под поезд. Что тогда? Тогда-то уж точно мир на минутку остановится, а потом снова начнет вращаться. Но уже вокруг меня. Мне, конечно, потом будет очень больно. Я, наверное, даже плакать не смогу от боли. Но это все потом, а в начале я побуду центром мира. Да, именно так она и думает. В конце концов, она всего лишь маленькая женщина, которой всегда мало внимания. И которую нужно держать за руку почаще. Конечно, мысли остаются мыслями, потому что смерти она боится сильнее всего на свете.
Иногда она устает от самой себя, от своей шкурки, от квартиры, дачи, машины друзей, от того, что нужно зарабатывать все эти деньги, спать со всеми этими мужчинами, от того, что "тебе уже столько лет, пора задуматься о замужестве и детях", а она далеко не Наташа Ростова. Она запирается одна, вот как сейчас, пьет чай на подоконнике, листает книги с невидящим взглядом. И старается не думать словами. Думать словами - это верный путь к срыву, потому что можно до такого додуматься, что просто кошмар. Она пытается думать картинками.
Когда ей было мало-мало лет (так мало, что, возможно, она еще и буквы не все выговаривала.), у нее были очень длинные волосы, почти до колен. И каждое воскресение бабушка устраивала банный день: наливала горячую ванну, пышущую паром, наклоняла ее детскую головку над желтоватой водой, мочила и намыливала змеящиеся прядки. Потом купала маленькое тельце, закутывала в большое махровое полотенце и несла в комнату: стричь ногти на крохотных пальчиках. Сначала на ручках, потом на ножках. Было сначала страшно, потом страшно весело. А если срезала маленькие белые пятнышки на ноготках, то говорила, что это к сюрпризу. И, как правило, после этого кто-нибудь приносил шоколадку. С орехами или без, но лучше все-таки с орехами. А потом сушили длиннющие волосы, но это уже было неприятно. Поэтому теперь у нее короткая стрижка.
Она вспоминает эти воскресения, одинаковые и неизменные, и на душе теплеет. Это самое дорогое, что есть, самое близкое. В этих воспоминаниях она всегда права, просто потому что в них еще не достает даже до первой книжной полки, не встав на стул. Она пьет чай, лелея эти воспоминания, ожидая того, что вот-вот закончится эпоха ее спокойствия, и стареет в мечтах вырасти уже, наконец, и стать кем-нибудь.