Аннотация: Попытка "научной фантастики с человеческим лицом". :-)
Журналист оказался вполне приличным - не слишком наглым, но и не забитым. Не путался под ногами на старте и в той лихорадке, которая всегда сопровождает первичную стабилизацию курса. Не лез с вопросами в неподходящее время. Вообще, первый день на корабле в основном молчал. Когда его пустили в рубку, посмотреть на то, как происходит сверка данных курсового пакета с штурманской картой, он честно отсидел свои десять минут в углу, все еще ничего не спрашивая, лишь внимательно посверкивая глазами из-под шапки жестких кучерявых волос. По первому требованию ушел в кают-компанию, где провел следующие полтора часа, рассматривая корабельный журнал и что-то черкая в блокнотике. Затем снова появился в рубке.
- Господин Артемьев, вы обещали мне пару минут уделить... - голос у журналиста оказался высоким и сипловатым, похоже, в далеком детстве не уберег связки от жестокой простуды.
- Конечно, - кивнул капитан. - Идемте в кают-компанию. А то у меня тесновато. Лимит пространства, вы же знаете...
Журналист кивнул, деловито достал из кармана mp3-диктофон, перекинул пару страничек в блокноте:
- Начнем? Господин Артемьев, вы как капитан...
- Стоп, сразу просьба - давайте без господ, - вскинул ладони Артемьев. - Олег Владимирович, ладно? А я вас, если не возражаете, Энрике буду звать, хорошо?
- Конечно, - демократические манеры капитана явно понравились итальянцу. - Олег Владимирович, вы несете полную ответственность за все, происходящее на борту. Это значит, что вы всегда знаете - что, где и как происходит?
- Да, пожалуй. У меня на борту десять человек экипажа и четыреста тонн груза. Любая мелочь может привести к гибели людей, груза и корабля. Горе близким, убытки Федерации. Чтобы не допустить этого, я, разумеется, обязан знать: чем занят каждый член экипажа, в каком состоянии находятся корабельные системы и соблюдаются ли условия хранения груза. Потому капитанов космических грузовиков и называют "буферами". Это буфер обмена информацией, понимаете? - капитан с усмешкой постучал себя по лбу. - У меня там всегда присутствует максимально полная картина текущего момента. И она постоянно обновляется, обновляется...
- А когда вы спите, тоже?
- И когда сплю. Это совершенно особое состояние. Начинается где-то за месяц до старта, а заканчивается - через пару недель после возвращения. Капитан - это не только самый опытный космонавт и компетентный специалист, это - координирующий центр. В голове постоянно - цифры, графики, расчеты...
- А как же романтика? - улыбка Энрике явственно подразумевала, что он вполне иронично относится к собственному вопросу.
- Романтика остается на Земле, - кивнул Артемьев. - В рейсе есть только распорядок дня, работа, дисциплина и цифры. Иначе нельзя. Любая попытка отнестись к нашей работе по-другому - излишне легко, или чересчур восторженно, приведет к катастрофе. Эти законы пишутся кровью.
Энрике довольно кивнул, быстро строча карандашом в блокноте. Ему явно нравился этот русский капитан, так романтично воспевающий рутину.
- Хорошо, Олег Владимирович, расскажите вот о чем. Космонавт-дальнобойщик - профессия, овеянная бесконечными легендами и домыслами. Пожалуй, она даже более загадочна для обывателя, нежели колонист-освоитель. Колонистов - тысячи, а в дальних рейсах работает от силы пара сотен человек. Я, как журналист, настроился на материал про избранных. Расскажите, в чем ваша избранность? Чем отличается космонавт-дальнобойщик от простого смертного?
- Чем отличается? Да, пожалуй, всем. Мы проводим в космосе очень много времени. В транзитный период - больше, чем на Земле. А это очень тяжело. Это просто меняет психику. Человек привык чувствовать почву под ногами, привык ощущать себя землянином. В космосе он сходит с ума. В эпоху "неподвижных полетов", космонавты на станциях жили и по году, но с открытием гравиконденсов и появлением дальних перелетов это стало невозможно.
- "Гравитационный синдром"?
- Да, совершенно верно. Психиатры всех мастей до сих пор бьются над тем, почему в условиях нормальной гравитации, человек не может нормально переносить полет дольше тридцати суток. Да и то.... - Артемьев тяжело вздохнул. - Замкнутый круг: если на корабле невесомость, то он не может никуда лететь. А при включенном гравиконденсе люди не могут долго существовать! Я даже не знаю, как вам объяснить, что такое быть космонавтом... Разве что могу дать посмотреть сводные таблицы психологической устойчивости. Может, что почерпнете...
- Спасибо, обязательно на них взгляну. Но скажите вот что...
Закончить вопрос Энрике не удалось. В кают-компанию ворвались зудящие позывные внутренней связи.
- Пять, красный! Пять, красный! - голос штурмана был ненормально бесстрастен. Когда человек заставляет себя не кричать одним лишь усилием воли - это пугает гораздо сильнее любой истерики. - Рубка - сбор ноль! Пять, красный!
- Тревога? - удивленно спросил Энрике, привстав с диванчика.
- Нет, - голос капитан не дрожал. Он всего лишь растерял все эмоции и оттенки. Казалось, говорит синтезатор. - Это не тревога. Это катастрофа.
- Сбор ноль... Мне тоже надо быть в рубке? - в памяти журналиста всплыла пара строчек из плохо отксеренной памятки по ТБ.
- Да, - Артемьева уже не было в кают-компании, его голос донесся откуда-то из коридора. Энрике бросился за ним.
В рубке было непривычно многолюдно. Вместо традиционной вахты в три человека, здесь толпились 9 членов экипажа и присоединившийся последним взъерошенный Энрике. Еще двое находились возле гравиконденса.
- Гравиконденс - ноль! - бортмеханик не смог совладать с голосом, сорвался на визгливый фальцет, смущенно закашлялся, продолжил более спокойно, - давление - норма пять, воздух - норма три, внешняя угроза... - на этот раз его голос превратился в едва слышный хрип.
- Внешняя угроза - красный, пять! - закончил фразу вместо него капитан Артемьев. - Вероятность пробоя... Твою мать... Вероятность пробоя - восемь.... Гравиконденс, прием!
- Саша, Люсьен, пробой - восемь.... - пальцы Артемьева непрерывно барабанили по пульту, Энрике машинально опознал "Турецкий марш". - Будем пытаться восстановить стасис. По моей команде - даете полную нагрузку на движок. Полную, ясно? Отрубайте к чертовой матери предохранители и стопор. Работаем по десятке. Как поняли?
- Рубка, поняли вас... Олег... Хочу тебе сказать, на всякий случай...
- Никаких случаев, Саша, понял?! Никаких случаев! Отрубайте стопор и ждите команды! Конец связи! Штурман, готовность один! Бортмеханик - готовность один! Экипаж действует по штатному расписанию! Готовимся к маневру! Все по местам, живо! Начинаю отсчет!
Энрике, про которого все забыли, забился в дальний угол. Ему было страшно. То, что прежде существовало лишь на страницах "Руководства для пассажиров", происходило в реальности. Внешняя угроза. Пробой. Космические лучи. Жесткое излучение межпланетного пространства. Смерть... Невидимая и неотвратимая. Люди столкнулись с ней, стоило им только отлететь от своей планетки чуть дальше дозволенного. И до сих пор никто не может внятно объяснить - что убивает космонавтов. Известно только, что каждый корабль, выходящий в космос, может погибнуть. Конечно, он знал эти цифры: что риск перелетов оценивают в диапазоне от 5 до 15%, что ежегодно гибнут от 10 до 50 человек... Но сейчас эти цифры грозили превратиться в сметающую все на своем пути волну уничтожения и хаоса. О пробоях любят писать новомодные романисты. Три волны излучения. Первая несет с собой боль, вторая - ужас, третья - смерть. Ни одна лаборатория Земли не может разработать хоть какое-то подобие защиты от холодной хватки космоса, не желающего терпеть ползающие по его внутренностям корабли землян.
- Внимание! Финальный отсчет! - жесткий голос Артемьева оборвал размышления журналиста, и заставил сосредоточиться на происходящем вокруг. - Пять!
- Системы - есть.... - чуть слышно прошептал бортмеханик.
- НОЛЬ! Гравиконденс - старт...
- Есть старт! Господи прости! - ожил интерком.
- Все... Прощайте ребята, простите, если что не так...
Энрике вжался в переборку и закрыл глаза, приготовившись принять в себя первый удар космической смерти. Повисшая пауза вбивала в мозг раскаленные гвозди секунд.
- Неужели... - голос бортмеханика исказился до полной неузнаваемости. - Ребята.... Мы... Мы прошли точку ноль. Не может быть.. Стасис! Есть стасис, так его перетак! Есть!!!
- Проверить системы... - Артемьев говорил очень медленно. Словно боялся повредить хрупкие слова грубой субстанцией своего голоса. - Гравиконденс - прием...
- Норма, - Энрике явственно услышал донесшийся из динамика всхлип. - Норма, Олег, норма!!! Норма, мать ее!!!
- Системы - норма, - подтвердил штурман.
- Пять красный - отбой. Спасибо экипажу. Мы... Мы живы... - капитан корабля совершенно явственно не мог сообразить, что нужно говорить. Растерянно проведя ладонями по лицу, он повернулся прочь от пульта и сразу же натолкнулся на затравленный взгляд итальянца, не до конца еще поверившего в спасение.
- Ну что, брат-газетчик? Понял что такое - быть космонавтом?...
Энрике ничего не ответил, только судорожно передернул лицо нервозной улыбкой.
- Ни хрена ты не понял, - продолжил Артемьев. Похоже, он разговаривал с собой. - И не поймешь. Потому что это невозможно понять, это можно только почувствовать. Почувствовать на своей драной шкуре... Чувствуешь? Там, за тонкими стенками, в пустоте, висят эти проклятые звезды, которые швыряют в нас лучами и убивают нас просто из-за своей природы. Им все равно - кто мы такие, и зачем ползаем между их раскаленными телами. Им все равно живем мы или умрем. А нам не может быть все равно. Мы не можем себе позволить не обращать на них внимания. Чтобы выжить здесь, в этой чертовой пустоте, необходимо ненавидеть.
Капитан Артемьев резко встал. Скривил рот в страдальческой маске-полуусмешке и повторил: