Воробьева Елена Юрьевна : другие произведения.

Не оставляющий следов-2: Исправление имен

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава V закончена. Добавлена в общий файл и выложена отдельно.

       

КНИГА II. ИСПРАВЛЕНИЕ ИМЕН

       
       Сигнальные огни пронзили даль,
       И небо над дворцами засияло.
       С мечом в руке поднялся государь –
       Крылатого он вспомнил генерала.
       И тучи опустились с вышины.
       И барабан гремит у горной кручи.
       И я, солдат, пойду в огонь войны,
       Чтобы рассеять грозовые тучи.
       (Ли Бо)
       
       
           Ветер выл, оплакивая павших.
           Всадник осадил хрипящего жеребца и бросил поводья. Хлопья пены застыли на панцире доспеха, рубиновые брызги крови темнели, засыхая, на плаще. Усталость не стерла надменности с лица, взгляд пронзал даль к горизонту, укутанному обрывками плотного тумана. Сняв с головы старинный шлем, увенчанный длинными перьями фазана, воин вытер лоб тыльной стороной ладони. Утренние лучи злого солнца вспыхнули в шпильках полосатого пучка, знакомая улыбка вернула мне моего Учителя Доо.
           Эта битва окончена, сейчас мы победили. Война отсекла гнилые побеги, сберегла нашу жизнь, но где-то уже зреют семена нового раздора. Да и щит, ограждающий мир от энергий изнанки, в любой момент может рухнуть от давления Запределья. Поле битвы – не только эта долина, усеянная телами сражавшихся.
           
           Вставал новый рассвет. Рождался новый день.
           Все начиналось сначала.
           
           

1. Дом Синего Льда

       
           Осеннее солнце с трудом пробивается сквозь затянувшую небо дымку, золотым туманом проникает в широкое окно кабинета главы высшей семьи Иса. Драпировка штор огораживает внутреннее пространство, бронзовая жаровня дышит теплом, ковер пружинит под ногами. Кабинет – белый камень и темное дерево, свет и тени, нововведения и традиции, рассудочная реальность настоящего и смутные тайны прошлого. Широкий письменный стол царит в идеальной вселенной Синего Льда, резная спинка кресла привычно игнорируется сидящим за столом высоким худощавым мужчиной. «Спину прямой надлежит держать без подпорок...», «Локти долой со стола...», «Плечи развернуть...» – узнаю семейную школу, у нас были общие учителя. Голова непокрыта, четыре шпильки надежно удерживают светло-русый пучок, оправленный в серебро седины. Нидхигираманирари Иса, Первый министр империи, глава Семьи и мой отец. Но кое-что в его облике изменилось за последние три года. Да, на нем привычные просторные одежды из шерсти альпаки, отороченные белоснежным каракулем, широкие рукава подобраны, но тугой воротник – вдруг ослаблен. Ноги вытянуты ближе к жаровне: свободные брюки ниспадают мягкими складками, тонкие подошвы туфлей безупречно чисты. Раньше глава высшей семьи не позволял себе даже столь незначительных уступок комфорту домашней обстановки. Возраст? Едва ли: морщин добавилось, но не они чуть смягчают строгие углы лица.
           Тонкие ароматы лимона и хвои смешиваются с запахами туши и воска. Подпись поставлена, печать скрепила шнур на футляре. Нидхигираманирари Иса поднял холодный взгляд серых глаз от стопки документов, разложенных по столешнице.
           – Да благословит тебя Судьба, досточтимый отец, – я склонился в почтительном сыновнем приветствии.
           – Добро пожаловать домой, – скупое движение холеной ладони. Эта рука в жизни не держала ничего, тяжелее свитка и кисти. – Присядем.
           Приглашение к доверительной беседе? Обычно наше общение проходило так, будто я был докучливым просителем или провинившимся подчиненным… Что же, господин Первый министр, постараемся не порезаться о незнакомые грани семейных отношений.
           Последовал за жестом отца в отгороженный белой ширмой, и потому не сразу заметный, уголок кабинета. Неожиданно уютное местечко для отдыха: маленькая жаровня греет чайник с водой из надлежащего источника, хризантемы и сосновая ветка в узкой напольной вазе, панорама кайджунской степи на старом шелке, мягкие пуфы вокруг чайного столика, уставленного заварниками, чайницами, бамбуковыми ложками, каменными и медными фигурками. Только вот вторая чайная пара здесь явно лишняя – все обустроено лишь для отдыха хозяина, собеседников сюда не приглашают.
           – Песня ветра, – отец поднес к лицу чайницу и передал мне, взглядом поощрив сделать то же самое.
           Я вдохнул терпкий аромат чая с северных предгорий Тянь-Мыня. Их суровый климат не располагает к богатым урожаям, этот сорт ценится знатоками. Однако отец отдает должное только по-настоящему уникальным купажам, что же здесь? Закрыл глаза... горьковатая нотка полыни, анисовый оттенок тархуна, чуть-чуть чесночной едкости саранги: степь. Свобода и неоглядный простор. Небо и ветер. Действительно, «Песня ветра». Возможно ли, что отец тоже стремится душою туда?.. Осторожно выдохнул в чайницу: пусть теперь чай познакомится со мной.
           – Здравствуй, Песня ветра, я – Не оставляющий следов, – шепнул неслышно, с поклоном возвращая емкость отцу, но чаинки шевельнулись в ответ.
           Бамбуковая ложка в руке хозяина чуть дрогнула, уронив пару скрученных листьев мимо заварника. Неужели услышал? Я сопровождал взглядом скупые движения его рук. Ополоснуть чай. Выплеснуть на столик. Вдохнуть раскрывшийся запах листьев, с нотками сандала и меди разогретых кипятком фигурок. Снова залить горячей водой… Первый глоток самый важный, он многое скажет за нас.
           Моего возвращения ждали, но легко не будет. Спасибо, Песня ветра, но я и без подсказок знал об этом.
           – Гангараджсардарнапал, – голос сух и прохладен, – ты был вдали от семьи почти три года. Что ты переосмыслил в разлуке?
           – Меня зовут Аль-Тарук Бахаяли, – зов степных трав отступил, мысли обрели четкость. – Это я знаю доподлинно.
           – Отказываешься от имени, которым нарекла семья? – отец недоволен, удивлен… и, кажется, даже обижен.
           – Не я отказался, просто в какой-то момент оно перестало быть моим. Может быть, именно это уводит всех нас из дома?
           Похоже, такого ответа он не ожидал. Задумчиво баюкал в руках чашку и молчал. Детское имя и сейчас звучит чуждо, словно с кем-то значительным и важным встретился в кабинете глава семьи Иса. Интересно, откуда взялась традиция давать законным сыновьям в качестве имен фразы на древнем храмовом наречии? Помню, как удивился, поняв, что «Гангараджсардарнапал» значит «Владыка небесной реки ведет полководца в битву». Имя отца – «Драгоценное сокровище гор», а в компоновке слогов есть смысловой оттенок «труднодоступное»… надо же, ему подходит! Ладно, пусть пока это останется семейным секретом.
           – Значит, предпочтешь уйти за Странником Судьбы… Кто он?
           – Не знаю. И вряд ли кто сможет пролить свет на его происхождение, – отец согласно кивнул: уже пытался, видимо, – но не мы выбираем путь, путь выбирает нас. Ни я, ни наставник не искали встречи, и это о многом должно сказать тем, кто почитает Судьбу… Отец, ты знаешь Круг Отшельников?
           – Лишь в тех пределах, в которых он сносится с администрацией империи: налоги и договоры. Дам поручение собрать полную информацию, насколько возможно… – и резко вернулся к интересующей его теме. – Что семья Иса может ожидать от тебя?
           Тон голоса ровный, но собеседник слишком быстро берет быка за рога, видимо, это по-настоящему важный вопрос.
           – Постараюсь стать полезным семье, – пожал плечами. – Я ведь вернулся.
           – Значит, буду говорить с тобой, как с сыном, – в безупречно ровном голосе на миг скользнула нотка облегчения. Или мне показалось? На колени легла пухлая папка. – Давай детально разберем все твои промахи и злоупотребления за эти годы.
           Не без интереса слушал отцовский монолог: моя самостоятельная жизнь была безжалостно препарирована острым скальпелем управленческого опыта. Прибытие в квартал Ворон, прогулки по улицам и знакомство с обывателями. Появление странного наставника, таинственная учеба за глухим забором «Дома в камышах». Неприятные слухи, поползшие по кварталу, и резкое их исчезновение. Неподобающее отпрыску высшей семьи внимание к жизни простолюдинов, глупость, спровоцировавшая попытку ограбления… Я с удивлением слушал описание нелогичных поступков, хаотичных метаний и дурацких решений… ну да, со стороны, наверное, так оно и выглядело. Полнота собранной информации поражала воображение, и поначалу я возмутился и обиделся слежке… но потом снова кое-что понял. Учитель Доо предупреждал, что меня не оставят без присмотра, – «такие, как ты, приносят либо великую славу, либо вечный позор», и отец практически доказал его утверждение. К тому же, собранная информация отражала лишь внешнюю сторону моей жизни: куда ходил, с кем говорил, что делал. Меня укорили за излишний демократизм, неуместное любопытство и неумение держать его на привязи. Но из всех своих авантюр вышел без потерь, и сейчас, ощущая недоумение в холодном голосе отца, в очередной раз вспомнил уроки Учителя Доо. Наставник не зря настаивал на том, что нельзя играть по чужим правилам. Непредсказуемость – тоже сила. Какая разница, как трактуют мои поступки те, кому неизвестна их подоплека? Просчитать логику действий не сможет никто, и, значит, не навяжет свою. Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
           Не обошел вниманием отец и мои детективные опыты, оценив их как дешевую самодеятельность, и я был с этим согласен. Но он также вынужден был отметить благодарность Главного управления за помощь в расследовании инцидента в квартале Ворон, что, безусловно, на пользу семье. О путешествии упомянул вскользь, явно основывался на докладных начальников провинциальных и районных управ, и лишь ситуация с Ёдгором Фуином подверглась подробному рассмотрению и даже потребовала моих объяснений. Но я этого ожидал.
           – Тебе ведь доложили, при каких обстоятельствах я подписал его назначение?
           – Со слов Фуина внешнюю цепь событий удалось восстановить, – согласился отец. – Но причина?
           – С Бирюзовыми Волками поступили гнусно, – пожал плечами, как любил это делать Учитель Доо. – Мне стало его жаль. Просто жаль.
           – Избавляйся от привычки причинять справедливость в тех сферах, которые не относятся к компетенции нашей семьи. Ты ведь уже должен был догадаться, что отношения Иса и Тулипало исторически сложились непростые…
           – Да они просто губят наш Шусин! – горячо воскликнул я, чуть не опрокинув чашку с чаем. – Прости, отец, не хотел перебивать тебя.
           – Шусин давно не наш, смирись, – отец испытующе смотрел на меня.
           – Вот только сама земля противится уходу Иса. Так же, как Танджевур все еще ждет своих царей-воинов. Не знаю, о чем думали первые Пинхенги, вот так запросто передвигая по просторам империи правящие семьи провинций. Память сердца не вытравить, оно корнями вцепляется в родную землю.
           – Возможно… Я не был в Шусине, мое сердце свободно.
           Я бросил взгляд на пейзаж: да, в его сердце гуляет вольный ветер кайджунских степей. Прабабка успешно взрастила ковыль на чужой ей земле.
           Отец еле заметно усмехнулся.
           – Ты наказал Ёдгора Фуина? Отменил мое назначение? – волновал лишь итог приключения.
           – Нет, конечно, ты все рассчитал правильно, и это примирило меня с ситуацией. Отменить твое решение – продемонстрировать недоверие члену своей семьи. А это означает отсутствие единства, что в данный момент совершенно недопустимо. Мы переживаем не самые лучшие времена. – Я напрягся, ожидая объяснений, но их не последовало. – Но печать у тебя заберу. Слишком щедро делишься милостью семьи, не заработав еще ни грамма морального права на это, отдаешь не свое.
           – Я готов, – снял с шеи перстень-печатку и с поклоном протянул отцу.
           – Хорошо, – аккуратно положил рядом с чашкой. – Теперь о заслугах. Приведенные тобой кони слишком ценны не только для нашей семьи, поэтому я распорядился оформить их как дар императору…
           Уже распорядился? Аянга лишилась Савдага, а я не увижу Хуран? Судьба, я-то думал, что мне в этой жизни больше нечего терять… оказывается, всегда есть что.
           – Прости великодушно, отец, – я поклонился настолько низко, насколько позволял чайный столик, – но теперь ты отдал не свое.
           Брови отца вскинулись вверх, но тут же вернулись на место.
           – Хм… разве не семье привел коней тот, кто пока не имеет прав ни на какую личную собственность, – хотя бы в силу возраста своего?
           – Это несправед…
           – Забудь о справедливости. Думай о целесообразности. Конница – это и боевая мощь, и воплощенное богатство, но эти кони способны усилить семью чрезмерно. Никто не имеет права хоть в чем-то превзойти властвующую чету Янгао, под чьей дланью процветает империя, а таких коней в их конюшнях нет. Уж это понять ты в состоянии?
           В сердце будто вогнали ржавый гвоздь. Как же так? Мое янтарное чудовище... а Аянга? Только Савдаг помогал ей держаться все это время.
           – Но Хуран… Савдаг…
           – Цепляющийся за малое проигрывает большое. Ты слишком расслабился без контроля старших, Аль-Тарук, – отец произнес имя и этим подтвердил его официально, одной рукой отнимая, другой одаривая. Поставил чашку вверх дном, обозначая окончание разговора. – До Исхода Зимы тебе надлежит подтянуть знания этикета и манер, чтобы не опозориться среди равных. Я распорядился, чтобы к тебе отнеслись в соответствии с твоим высоким статусом, моя жена позаботится об этом… и сделай уже что-нибудь со своими руками. Ступай.
           Звезды вокруг меня – в очередной раз – складывались в иные созвездия, сдвигались по эклиптике сферы миров, и, как всегда, назначалось жить не в том мире, который мечтал обрести. Сохраняя почтение встал, поклонился и степенно вышел из кабинета.
           Значит, заботу обо мне вменили в обязанность лично Марале Иса? Помню-помню, первую супругу отца трудно забыть. Надменная, шумная, властная – настоящая Тулипало, чем очень гордилась. Даже после тридцати лет брака церемониальные цвета Иса надевала исключительно на официальные мероприятия, дома же подчеркнуто щеголяла в одеждах Багрового Огня, словно отделяя себя от женщин семьи. Мое существование обычно ее не интересовало, а когда интересовало, ничего хорошего ждать не приходилось. Не сложились у нас с ней отношения, и не без причины.
           У дверей покорно застыл в ожидании незнакомый слуга. Я шел за ним по родному поместью из апартаментов Главы, через двор, и чувствовал, как и дом, и его обитатели настороженно присматриваются ко мне. Что же здесь происходит?
           Наш путь завершился у роскошного особняка, двери гостеприимно распахнулись. Просторный холл, изысканный зал для приема гостей, хозяйская гостиная, спальня, в которой царила кровать с балдахином, угодливо кланяющиеся горничные, бросившийся чуть ли ни под ноги шустрый юноша с пронырливым взглядом.
           – Позвольте представиться, Ваш личный слуга Тонго…
           – Где мои люди? Где мои вещи?
           – Высокая госпожа распорядилась уволить дикую девчонку и убрать вашу поклажу на склад старых вещей. Вам предоставят все новое, достойное положения члена высшей семьи: и одежды, и свиту, и наложниц…
           Пьющий чай везде опоздал? Нет!
           
           Слуга семенил следом, причитая: «Не позорьте себя, господин, вернитесь в дом!», – но замер, напоровшись на брошенный через плечо взгляд. Центральный двор поместья девственно пуст, ворота почему-то распахнуты настежь. Отсутствие охраны в такой ситуации удивило, но заострять внимание на этой странности недосуг. За воротами никого не было. Куда могла пойти моя горе-телохранительница? Только в квартал Ворон, к старухе Дэйю, единственному, кроме нас с наставником, знакомому человеку. Больше податься некуда. Но столицу степнячка не знает совершенно, и как ее теперь искать? Хранитель Сию, видимо, понял мои затруднения, поводил ушами-локаторами и двинулся вдоль ограды. Придется полагаться на его сверхъестественное чутье.
           Один я бы девчонку не нашел. Сначала хранитель бодро трусил по дороге, ведущей к кварталу, но потом свернул не туда и стал бестолково тыкаться по каким-то закоулкам, видимо, в точности повторяя маршрут степнячки. Похоже, здесь она потерялась и пошла наугад. Шла долго, блуждала в хитросплетениях узких старинных улиц, но так и не решилась спросить у прохожих нужное направление. Не желая тратить время попусту, Сию взлетел на забор, перепрыгнул на крышу и замер, к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь, ища ему одному видимые приметы, восстанавливающие путь Аянги. Вернувшись на тротуар, хранитель больше не блуждал в переулках.
           Дикарка сидела на обочине мостовой, безвольно опустив руки и привалившись спиной к стене, опоясывающей комплекс торговых павильонов, ничего не видя и не слыша шума улиц. Мимо сновали люди самого разного облика и статуса, в пыли у ее ног тускло поблескивало несколько монет. Приняли за побирушку? Или, как могли, пытались помочь попавшей в беду? Никогда не мог правильно толковать мотивы простых горожан. На наше с Сию явление отреагировала, нервно дернув плечом. Почуяла.
           – Телохранитель, так-то ты исполняешь свой долг? – нарочито жестко спросил ее. – Кто позволил покинуть охраняемое тело?
           – Но ведь… – закаменевшее бесстрастной маской лицо дрогнуло. Глаза ожили. – Меня выгнали…
           – Кто? Над твоей жизнью и смертью властен лишь я. Не они принимали твою службу, не им и распоряжаться ею. Ты мой человек.
           – Но… ты ведь сказал, что я не меч…
           – Не меч, да. Ты мой щит, разве нет? – скоро я начну вещать, как Учитель Доо.
           Она старательно обдумала заковыристый ответ, вздохнула и благодарно кивнула.
           – Виновата, господин, – в уголке глаза что-то блеснуло и скатилось по смуглой щеке, но мы совершенно не обратили на это внимания. – Больше такого не повторится.
           А на меня вдруг нахлынули сомнения: может, сгрести ее в охапку и прямо сейчас уйти в «Дом в камышах»? Учитель Доо с удовольствием займется своими наставническими обязанностями, сад Барлу распахнет свои объятия, мир и покой вновь вернутся в нашу жизнь…
           Нет. Я принял решение, и назад ходу нет.
           – Вставай, мы возвращаемся! – руки не подал, но за локоть поддержал.
           Хвост Сию, победным маячком мелькавший впереди, замер, нервно подрагивая, у ворот поместья. Закрыли их неплотно, явно рассчитывают на возвращение. Неужели внутри ожидают еще какие-то сюрпризы во исполнение странных повелений моих замечательных родственников? Так и есть. Двор теперь заполнен охраной. Где они прятались раньше и зачем сейчас заняли атакующие позиции? Я скользнул взглядом по лицам. Ни одно не знакомо из прошлого, полностью сменили состав. Похоже, это их старший?
           – Дорогу! – я твердой рукой отодвинул плотно сбитого мужчину со своего пути.
           – Не велено, – спокойно ответил он, чуть отступив, но не поддаваясь давлению. – На эту территорию посторонние не допускаются.
           – Здесь нет посторонних, есть я и мои люди. – Не отступлю. Я отстаиваю право на достойное место в семье.
           Повинуясь знаку старшего, охрана слаженно шагнула навстречу, блокируя меня. В ответ рука словно сама собою раскрыла тешань, колени подпружинились, а за левым плечом чуть шевельнулась Аянга.
           – Я не хочу никому причинять вреда, но мои люди войдут со мной в мой дом, – голос был спокоен, хотя внутри все дрожало от напряжения.
           Старший охраны бросил взгляд в сторону и подал охране какой-то знак, но до того, как бойцы успели сделать хотя бы шаг, над ухом просвистели любимые метательные ножи Аянги. Четверо дергают ногами в попытке освободиться от лезвий, пришпиливших их башмаки к деревянному настилу двора. Пальцы дикарки потрескивают разрядами молний, пахнет озоном и свежей кровью… не хотелось бы побоища.
           
           – Здесь нет посторонних, – внезапно поддержал меня холодный голос отца. – Прекращай забавы, сын.
           Он возник на галерее дома Главы в сопровождении секретаря и управляющего. Проронил эту фразу, окинул всех равнодушным взором и вновь скрылся в своих покоях. Привиделась ли мне улыбка, мелькнувшая на его губах? Почудился ли женский силуэт в знакомых красных одеждах, приникший к окну кабинета? Что вообще здесь только что было?
           Охранники низко поклонились. В мгновение ока двор снова оказался пуст, только следы башмаков кровью пятнали доски, да ножи Аянги остались, сложенные аккуратной такой кучкой.
           Все тот же угодливый личный слуга, поминутно кланяясь, вновь повел нашу компанию в предназначенное мне обиталище, роскошью уступающее лишь резиденции Главы семьи Иса. Аянга невозмутимо держалась за левым плечом, Сию важно вышагивал рядом: мои люди надежно прикрывали спину. И бока прикрывали тоже. Вот только души… души их оберегать должен именно я.
           Следом за нами в холл внесли сундуки. Но не успели двери закрыться за носильщиками, как распахнулись перед явившейся с визитом супругой отца. Ее сопровождала парочка компаньонок, почти невидимых на фоне высокой статной хозяйки. Марала Иса почти не изменилась за прошедшие три года: легкая полнота несколько смягчала тяжеловесную уверенность жестов, густые черные пряди прихотливо уложены в украшенную драгоценными камнями прическу, белизну ухоженного лица подчеркивает роскошь алого одеяния. В моей памяти ее облик сохранился столь же значительным, правда, непривычно смотреть на жену отца сверху вниз. Аянга чуть замешкалась, повторяя за мной поклон – не так давно эта женщина прогнала ее с порога.
           – Добрый день… сын, – голос глубокий, сильный, в глазах так же, как раньше, тлеет ровный огонек неприязни. Только горькая складка у губ стала более заметной. Испытания не смягчили нрав Маралы Иса и не изменили отношения ко мне, но в искрящем между нами чувстве не вижу своей вины. – Открой свои сундуки.
           – Это мои сундуки… матушка, – странно называть так совершенно чужую женщину, еще более далекую, чем отец.
           – Я отвечаю за каждого члена семьи, – отпора не ожидала и даже немного помедлила с ответом. – За твои несовершенства твой отец спросит с меня. Двор спросит с меня. Твое мнение меня не интересует.
           – Я тоже далек от желания интересоваться Вашим мнением. Мои вещи не будут подвергнуты досмотру, как не станет чужим достоянием и личная жизнь. Я привык отвечать за себя сам.
           Настаивать на повиновении не должна. Или силой заставит непослушного юнца выворачивать карманы?
           – Хорошо. – Тулипало сдается? Не верю! – Завтра пришлю своих портных, и не смей им перечить.
           – Благодарю, – теперь можно и мне отступить. Открытая ссора не входит в мои планы, как и в ее.
           Она немного помолчала, не отводя острого взгляда.
           – У тебя глаза человека, который уже убивал, – бросила злые слова, как бусины на гранитные плиты пола.
           Укол с неожиданной стороны, переход на личности… ай-ай, как неосмотрительно подставилась супруга отца. Неужели она уверена в том, что мне неизвестны сложные обстоятельства семьи?
           – И тем не менее, – красноречивым ответом будет изысканная вежливость поклона, – убийца в нашей семье не я, госпожа!
           Дохнули гневом тонкие ноздри… и вновь промолчала.
           Аджитабхитиграпасалар, «Покоритель небес и великих рек», бывший наследник Иса, слухи о странном пристрастии которого резать непотребных девок гуляли по всей империи, был ее сыном.
           В комнате для омовений уже поджидали молоденькие служанки и слепой массажист, готовые изгонять усталость дорог... хотя сколько было той дороги? Зато приключений сегодня было достаточно. С удовольствием отдался их опытным рукам, снимающим нервную дрожь и напряжение мышц, умащивающим тело и волосы ароматными маслами, шлифующим ногти. Надеюсь, теперь мои руки ни у кого не вызовут нареканий. Переоделся в заранее приготовленное домашнее одеяние: личный слуга – Того?.. Тонго? Потом разберемся – споро помог со складками и застежками и незаметно исчез, захватив дорожное платье в чистку. Молодой еще парень, но выглядит подготовленным и преданным. Хорошо бы – преданным семье, а не лично Марале Иса, но с этим тоже разберемся по ходу дела.
           Из гардеробной доносились восхищенные вздохи: горничные развешивали по платяным шкафам изделия портняжек из квартала Ворон. Временами срывались на негромкий восторженный писк, но я его слышал. Да-да, плащ, подбитый серебристой лисой, мне тоже нравится, как и предназначенная в комплект бархатная шапочка, украшенная пушистыми хвостами.
           Вежливо постучался в комнаты Аянги и после неуверенно прозвучавшего разрешения толкнул легкие резные створки двери. Телохранительница обустраивалась в кабинете, расставляя по полкам шкафа склянки с отварами и сундучки с запасами трав. Крышка изящного дамского столика ощутимо прогнулась под весом разобранного перегонного куба, горелок, фаянсовых ступ и пестиков. Гроздь стеклянных реторт, связанных за узкие горлышки прочным пеньковым шнуром, лежала в изножье кровати – для них на столике места уже не хватило. Надо распорядиться, чтобы его заменили на что-то более подходящее, работать травнице за таким несподручно, да и еще один шкаф не будет лишним. Оружие и снаряжение для верховой езды брошено в угол, его тоже нужно куда-то пристроить, жить нам здесь не менее полугода. Сама девчонка смущенно отводит глаза: непослушные кудряшки выбились из чуть влажных кос с тонким запахом лаванды и хмеля, легкая туника и таоку льнут к телу – она тоже вымыта до скрипа. Сочла неприличными наши купальные церемонии? Ничего, привыкнет и будет находить в них свое удовольствие.
           Отдельных апартаментов Хранителю Сию не выделили, но в скромной девичьей спаленке на пол возле кровати брошена мягкая подушка, отороченная хвостиками белок. Приказал перенести ее к себе.
           – Пойдем обедать, – скомандовал Аянге. – Вещи разберешь позже.
           Она испуганно кивнула и двинулась вслед за слугой.
           Трапезная оказалась небольшой, но уютной: ковер на полу, кованые светильники, неизменные драпировки. Низкий чайный столик поместили за искусно расписанной ширмой, круглый обеденный – посреди помещения. В его столешницу вмонтирован вращающийся диск, на котором сейчас царит супница с ручками в виде драконьих лап. Сам дракон уютно устроился на крышке, сберегая аромат пряного бульона. Рядом с глубокими чашами, где белеют круглыми боками пельмени из свинины, золотятся ломтики жареной утки, зеленеют ростки бамбука и огурец, держат парадный строй соусники, а на плоском блюде нежатся плоские лепешки. Соскучился по домашней кухне!
           Хрустящие крахмалом салфетки и столовое серебро с камоном семьи не смутили Аянгу, вкуснейшие блюда поглощались быстро, аккуратно, но равнодушно. Да, это тебе не суслики у походного костра. Интересно, кто из обитателей и посетителей «Дома в камышах» натаскал дикарку на застольный этикет? Старуха Дэйю? Учитель Доо? Или с ней занималась Сарисса? Сердце привычно сжалось, накатила тоска по прошлому, хотя оставил его за спиной лишь нынешним утром.
           
           Уютный свет светильников вытеснял за окно хмурый вечер, но необжитые, еще чужие стены давили. Непривычно безделье: в «Доме в камышах» с утра до ночи было чем заняться. Как-то не сговариваясь мы собрались в общей гостиной, тихо радуясь друг другу. Аянга пристраивает у окна сундучок для рукоделия, Сию выбирает кресло, которое назначит любимым, я приволок недочитанный свиток старинных баллад. Слуги уже сервировали столик для вечерних посиделок: легкое вино, засахаренные фрукты, рассыпчатое печенье, острый сыр. Завтра пойду с визитами по родственникам, буду вручать подарки и выражать восторги от встречи, а сейчас можно немного расслабиться.
           Стук каблучков, требовательный возглас, распахнувшаяся дверь.
           – Вот ты где, милашка Ганга! – от улыбки по стенам скачут солнечные зайчики. – Никто не помешает мне первой приветствовать любимого братца!
           – Нила! – волна радости бросила навстречу изысканной красавице. Даже разлука не позволила забыть ту, кто был в этом доме самым близким человеком. – Судьба! Нила, я так по тебе скучал!
           – Ну-ка, ну-ка, – сияя, обошла вокруг меня, – как же ты вырос и похорошел! Маленький братик стал таким взрослым!
           – Ты такая красавица, Нила! – девчонка-хулиганка превратилась в настоящую юную даму.
           Держась за руки, мы присели на диван, жадно разглядывая друг друга. В уголках серых глаз выразительно залегли жемчужные тени, брови изогнулись крыльями бабочки, русый локон выбился из высокой прически и коварно подчеркнул трогательный наклон шеи… Тонкая фигура с весьма соблазнительными формами буквально утопала в кружевах и блестках льдистых цветов Иса. Да, фасон, некогда отвергнутый Аянгой, чрезвычайно шел юной красавице. Так же, как церемониальный кафтан в степном стиле, изготовленный портняжками, подходил моей телохранительнице.
           – Угостишь сестренку? – Нила игриво подмигнула и будто случайно выдернула пальцы из моих ладоней: первые минуты восторга сменились обоюдным смущением. – Тебя сегодня обязательно накормят чем-нибудь вкусненьким. Скучал по домашним сладостям?
           – Скучал, конечно, – я подвел ее к низким креслам у столика. – Давай наслаждаться ими вместе, как в детстве…
           – Да, как в детстве… – эхом отозвалась она, изящно облокотившись на изогнутый поручень и высунув носочек расшитой жемчугом туфельки из пены кружев. – Будто сто лет назад это было.
           – Как ты жила тут без меня? – я налил вина в ее бокал. Запахло персиками.
           – Ой, все эти переезды, – она чуть наморщила носик. – И так некстати… в горном поместье, конечно, тоже ничего так жилось, но такая тоска, и никакого приличного общества. А потом меня представили ко двору. Вот это, скажу я тебе, было здорово, – сестричка и не пыталась скрывать, что гордится собой. – А ты как, бедняжка, один, в старом убогом доме?
           – Неплохо, – так хотелось рассказать обо всем, что случилось со мной, – и даже очень неплохо. Мы с наставником…
           – Забудь, – тонкие пальцы требовательно легли на запястье. Чуть шевельнулся под кожей уроборос, я почти не вспоминал о нем в последнее время. – Забудь обо всем. Неподобающая для Иса жизнь закончена, теперь будет все по-другому.
           – Нила, я столькому научился за эти три года…
           – И всё, братик, не тому! – Никогда раньше родной любимый голос не звучал столь снисходительно. – Я, конечно, люблю тебя, Ганга, но должна сказать, что ты выглядишь и ведешь себя совершенно неприемлемо. Не знаю, какие планы на тебя у отца, но вряд ли он допустит твое появление при дворе в нынешнем виде: таких простаков там едят на завтрак. И, пожалуй, – она азартно сверкнула глазами, – я сама возьмусь за тебя! А первым делом…
           Я отказывался верить своим ушам. Сестра ехидно раскритиковала все, что успела заметить за первые минуты встречи. Оказывается, для аристократа я слишком высок, слишком широк в плечах, будто занимался физическим трудом, как какой-нибудь крестьянин, но с этим она, к сожалению, поделать ничего не сможет. Кожа лица недостаточно мягка, с въевшимся за лето загаром нужно бороться, но, на мое счастье, у нее есть проверенное средство, и за пару недель она с этим разберется. А руки? Ладони и костяшки пальцев, как ни старались слуги в купальне, не избавились от твердых мозолей – ей было неприятно чувствовать их на своей коже, так что над руками еще работать и работать. Досталось и прическе: такие пучки сейчас носят лишь замшелые старцы и простолюдины, а юные утонченные аристократы холят водопад прихотливо подобранных волос. И пока я пытался понять новую Нилу, она продолжала вдохновенно наставлять меня на путь истинный. Да, мне не повезло с ростом и фигурой, даже в приличной одежде я едва ли превращусь в истинного утонченного аристократа, значит, утонченности нужно придать моему окружению. Вокруг истинного аристократа допустимо виться лишь нежным наложницам в душистых шелках, обученным ублажать взор, слух и нюх, из животных в этом сезоне модно держать певчих птиц в легких бамбуковых клетках и с десяток декоративных собачек. А неотесанную Аянгу, как и помоечного кота, следует отправить к слугам и не показываться с ними на людях: они не соответствуют моему статусу и будут оскорблять пресыщенные взоры ценителей прекрасного.
           – Нила, – мне с трудом удалось вклиниться в ее монолог. – Аянга и Сию останутся со мной, это не обсуждается. Госпожа Марала уже пробовала…
           – Она заботится о тебе, – сестра отставила недопитый бокал. – О тебе и о престиже семьи. Ты же… не будь дурачком, братик, не ссорься с высокой госпожой. В доме царит жена, на этом стоит старинный уклад. Мужчина руководит делами империи, женщина – домом мужчины. Отец никогда не вникал в наши внутренние проблемы, здесь ее слово куда весомее его слова. Да, твой статус сына официально подтвержден, но как собираешься жить дальше?.. Строптивость только осложнит твое положение. Или побежишь к отцу жаловаться на женщин?
           – Нет, конечно, – что еще мог ответить?
           Нила вновь изящно облокотилась о гнутый подлокотник кресла и задумчиво поднесла к умело подкрашенным губам крохотное печенье.
           – Я была при дворе прошлым летом, могу многое рассказать о его сложном укладе. Ты будешь там один: хотя мне и понравилось, но больше туда не поеду, – во всяком случае, пока что. Меня уже представили императору и просватали за достойного человека из клана имперских банкиров. Знак Синего Льда он носит первым в роду и с радостью войдет в семью, приняв фамилию полностью. Отец согласен, госпожа тоже.
           – Но ведь ты хотела самой быть хозяйкой в доме, – оказывается, у сестры завелись далеко идущие честолюбивые планы, – любой старый род будет горд принять тебя.
           – Детские мечты, вспомнил тоже! – фыркнула Нила. – Такой выход из сложившегося положения кажется наиболее достойным, даже по мнению госпожи. Аджи перестал быть наследником, тебя никогда не готовили к власти, так что Иса возглавит мой муж, когда придет время отцу уйти на покой.
           – А я? Почему сбросили со счетов меня? – оказывается, Нила с Маралой всё решили за всех.
           – Потому, что ты бесполезный, – сестра снисходительно отмахнулась. – Какой из тебя Иса? Разве что декоративный элемент, да и то с плохим, как оказалось, вкусом.
           Вспомнилась печальная улыбка Учителя Доо: «Кому ты хочешь стать полезным?» Это им я хотел стать полезным? Меня списали, еще не успел я начать хотеть.
           – Не рано ли ты, сестричка, собираешься брать в руки бразды правления? Отец наш находится в расцвете сил и мудрости…
           – Он стар, – безапелляционно заявила Нила, решительно поднимаясь с кресла. – Семью, попавшую в шторм, не сможет удержать на высоте былого величия старик, а ему уже за пятьдесят. Нужны новые силы, новые мысли, новая кровь. Подумай… и не мешай. Так будет лучше для всех.
           – Подумаю, – кивнул вслед уходящей сестре.
           – Я не желаю тебе зла, – чуть задержалась у дверей и покровительственно добавила. – Прислушайся к добрым советам.
           Добрые советы… устами Нилы со мной сейчас говорила Марала, владычица внутреннего мира семьи. Обозначала позицию. Определяла мое место. Ставила ультиматум.
           Кажется, кое-кто так и не понял, что вернулся вовсе не тот подросток, что почти три года назад убегал из дому.
           – Это все из-за меня, – тихо вздохнула Аянга.
           Мы за беседой совсем забыли о том, что здесь присутствуют посторонние… Хотя какие они посторонние? Семья поставила перед выбором сейчас, но я-то выбор сделал давно.
           – Тонго, – слуга возник будто неоткуда. Подслушивает. Подглядывает… я указал на чуть тронутые Нилой лакомства. – Заменить.
           Миг – и стол снова полон, будто не было визита сестры. Мы устроились на диване втроем. Сию свернулся клубком на коленях, Аянга забилась в угол. Я почти силой вручил ей бокал с вином, оно сейчас пригодится.
           – Нет, телохранительница. Все это из-за меня, – рассказать об утрате лунных коней необходимо, лучше переболеть потерями сразу. – Аянга, прости. Савдаг…
           – Не надо! – взгляд беспомощный, как у потерявшегося ребенка… да она и есть потерявшийся ребенок. – Не говори мне этого.
           – Надо, – я чувствовал себя детоубийцей. – Семья подарила его, вернее, их всех императору.
           Она молчала. Долго молчала. Бокал мелко подрагивал в маленькой смуглой ладони. Пятнышки ожогов и царапины, мозоли на костяшках… эти руки умели убивать и лечить, это были правильные, прекрасные руки.
           – Нельзя любить красивых, – в хриплом голосе вновь прорезался степной акцент. – Их много людей любит, их могут отнять. Нельзя любить Савдаг. Это ломает сердце… жжет, – она чуть ослабила тугой ворот курточки, освобождая дыхание. – Будем пить?
           – Будем, – подтвердил, обновляя в бокалах вино. – Знаешь, я любил Нилу.
           Оказывается, нам всегда есть, что терять.
           
           Утро нового дня началось с бесконечных аудиенций – все спешили выразить почтение сыну главы. Первым пришел управляющий. Из беседы с ним я вынес информацию о полагающемся содержании и закрепленном за мной паланкине; старший над слугами принес список кандидатов для заполнения многочисленных вакансий моей обслуги; наложницы отца прислали элегантную каллиграфию на надушенном шелке – приглашение на праздничный вечер… в мою честь, естественно. Ходить с визитами к родственникам не понадобилось – я, как оказалось, теперь важная птица, и родственники сами пришли засвидетельствовать свое уважение, да и подарков не ожидали... но тем больше были им рады. Лишь Нила слегка поморщилась, церемонно принимая роскошное панно из радужных шкурок колибри. Изделие варварски прекрасное, но… шкурки содраны с живых птичек – Канамарка достигает высот в смешении энергий жизни и смерти. Она это каким-то образом ощутила. Среди делегации представленных преподавателей были учителя и изящных манер, и оперативно-следственных действий, спасибо отцу. Чопорный лик наставника Борегаза неожиданно принес радость узнавания – надо же, соскучился по старому абаку. Сейчас сухие строки расчетов и пункты уложений буду воспринимать совсем иначе: не раз в странствиях убеждался в необходимости тех знаний, которые с боем были вложены в голову. Надеюсь, субботние занятия с Первым министром возобновятся тоже, потому что хочется сравнить излагаемые теоретические принципы организации общества с вынесенными из странствий наблюдениями за его реальным существованием.
           После обеда, когда поток визитеров наконец-то иссяк, решил прогуляться, и Аянга заняла привычное место за левым плечом. Впрочем, за пару часов поместье не обойдешь – один только сад с его павильонами и прудами исследовать можно несколько дней, да и то не факт, что заглянешь во все закоулки. Вдали от центральных улиц с домами членов семьи разного ранга и положения прятались конюшни, мастерские, казармы охраны, жилища обслуги. Встречные кланялись: кто-то с почтением, кто-то с искренней радостью… вот теперь я почувствовал себя по-настоящему дома.
           Вскоре нашел то, что подсознательно искал все это время: утопающую в багрянце кленов веранду низкого длинного строения с раздвижными стенами. Тренировочный зал.
           Нырнул в прохладу пустого пространства, пахнущего потом и пылью. И еще палой листвой – охапки разноцветных листьев осенний ветер бросил на пол и разогнал по углам. Широкие доски пола пружинят под ногами. Вдоль стен расставлены соломенные чучела, обмотанные веревками доски, кожаные мешки, набитые песком. Напротив входа расположилась длинная стойка с деревянным и металлическим оружием. Отлично оборудованное местечко, все есть, что нужно. Но это и немудрено: при таком количестве охраны в поместье их тренировки и должны проходить с огоньком.
           Отвернулся от стойки и направился к противоположной стене, на ходу разогревая мышцы. Аянга в дальнем углу пыхтит в разминке, скоро приступит к выполнению своего любимого комплекса. Он у них с Учителем Доо один на двоих, только у наставника «в засаде» сидит «Тигр», а у Аянги… пф-ф-ф, котенок какой-то. Улыбнулся ей и скользнул в низкую стойку – ну что, «Журавль», полетаем?
           Шаг, выпад, взмах «крылом» рукава… шаг, выпад, веер тешаня описывает полукруг… Ш-ших… ш-ших… возникший словно ниоткуда сухонький старичок в такт моим шагам машет метлой, изгоняя кленовые листья из зала. Шаг, выпад, поворот… шаг, выпад… растрепанный веник метлы елозит там, куда должна опуститься стопа. Рефлекторно чуть укорачиваю шаг и ставлю ее рядом. Шаг, выпад… опять под ногою метла, и опять мне приходится укорачивать шаг. И принесла же нелегкая этого навязчивого дворника именно сейчас!..
           Так, надоело. В следующий раз просто наступлю на рабочий инструмент. Сломаю – пусть ищет новый. Шаг, разворот… метла мгновенно выскальзывает из-под подошвы. Ах, вот как? Ну, я тебя все равно достану! И я ее все же догнал в последнем выпаде, но добить не сумел: прижал лишь пучок выдранных прутьев. Какой шустрый уборщик! Просто виртуоз метлы и мокрой тряпки… Невысокий, на голову ниже меня, худой и, на первый взгляд, немощный… Но как лихо гонялись мы друг за другом по всему залу! Мне пот заливает глаза, а его изрезанное морщинами чело, с тонким ромбом Иса на виске, лишь чуть тронула испарина. В седых усах прячется ехидная ухмылка. Что-то мне это напоминает…
           – Простите, мастер, – я низко поклонился. – Мы вторглись в ваш зал не спросясь.
           – Школа «Белого журавля», – он отмахнулся от извинений. – А там, – кивнул на скачущую тугим мячиком Аянгу, – «Тигр...»
           – Да, «Тигр в засаде». Типа того, – развел руками, извиняясь за глупую любовь телохранительницы.
           – Школа «Медного кулака»… необычный выбор для юной девочки, – глаза азартно блеснули.
           – Да уж, смеху подобно…
           – Ничего, – похлопал меня по плечу. – Траектории чистые, а сила и резкость с годами придут. Но что удивляет… вы знаете, что уже не один век школы «Белого журавля» и «Медного кулака» соперничают и даже враждуют друг с другом? А у вас явно был один учитель.
           – Но он учил нас не тому, чему учат в тех школах, – я не смог сдержать улыбки.
           – Чему же учил?.. Постойте, дайте догадаюсь сам… – он снова почти незаметно для глаза сунул мне под ноги метлу. Стопы автоматически сдвинулись, избегая столкновения. – «Единая нить»?.. – неверящий взгляд выцветших глаз. Мастер очень стар, сейчас это стало особенно заметно. – Редкость какая. Не думал даже, что еще остались последователи… – кивнул на тешань, пригретый в ладони. – Прекрасный выбор в вашем положении. И тоже – искусство владения боевым веером сейчас практически утрачено…
           – Как видите, не совсем. К тому же, – я не без удовольствия процитировал наставника, – «твое оружие – ты сам».
           – В мир возвращается старое знание. Вот так оживают легенды, – старик пожевал губами. – Кто учил вас, юный господин?
           – Учитель Доо, если Вам это имя о чем-то говорит.
           – Нет, это имя я ни разу не слышал.
           Надо же… а мне рассказывали, что мир боевых искусств весьма тесен. Или это наставник так хорошо запутал собственные следы? Интересно, зачем?
           – Простите за непочтительность, – поклонился еще раз, уводя разговор от личности наставника. – Я не подумал, что учитель может выметать из зала мусор. Обычно этим занимаются младшие ученики…
           – Обычно младшие ученики занимаются со старшими учениками. Им некогда мести мусор. А за восстановление чистоты и гармонии отвечает именно учитель. Да и в удовольствие мне столь мирное занятие. Позволите пригласить вас на общий чай?
           Аянга закончила махать скрюченными пальцами-«когтями» и уже какое-то время сидела неподалеку в растяжке, прислушиваясь и заинтересованно блестя в нашу сторону глазами. Поймав мой вопросительный взгляд с энтузиазмом закивала, да и я не прочь был промочить горло.
           В процессе поглощения напитков познакомились с охраной и договорились с мастером Наронгом о тренировках. Странно, но ни у одного из бойцов не увидел терна на виске, все сияли ромбами младших семей. Старик развеял мое недоумение резонным замечанием: «Кто допустит чужаков к охране жизни главы старшей семьи и его сыновей? Пиккья пусть охраняют безродных или неосторожных». А я и не знал, что у Иса есть своя школа… Что еще скрывает семья от посторонних глаз? Нам сразу же подобрали партнеров для спаррингов, с намеком на то, что в дальнейшем они останутся личными телохранителями. Мне понравился предложенный мастером боец – уютный мягонький колобок Хэмин. Он сумел замаскировать свою подготовку, а мне тоже надо учиться не вызывать настороженности у окружающих излишним боевым потенциалом, неподобающим утонченному аристократу. Аянга выбрала жесткого жилистого типа со злыми глазами по имени Мёнин.
           – Он честный, – пояснила выбор дикарка, – а степь не терпит вранья. Солнцу не соврешь. Небу не соврешь. Люди… они не настолько важны, чтобы врать ради них.
           – Чему мы сможем с ним научиться? Выгоднее при дворе казаться слабым, будучи сильным…
           – Это хорошо для тебя. А я перейму его повадки и буду твоей страшной шаманской маской, буду дерзких пугать, – и скорчила свирепую гримасу.
           Уже боюсь.
           
           Дни монотонно тянулись с утра до вечера, но одновременно неслись вскачь, пожирая недели. После обязательной утренней тренировки меня ждали приглашенные отцом наставники, а они, уж поверьте, недаром ели свой рис, и давние занятия с Борегазом теперь казались детским развлечением. Я все глубже погружался в еле заметно колышущиеся волны океана истории рода, которая была и осталась истинной историей империи. Распоряжением отца я получил полный доступ к семейным архивам Иса, где, казалось, само время свернулось клубком в тесном пространстве библиотечных полок, и, держась за нить пожелтевших страниц, пробирался из прошлого в настоящее. Личные дневники и записки глав семьи Иса рисовали картину настоящей, непридуманной жизни: необъявленные войны, предательства, интриги… Предки испытующе глядели на меня сквозь неровные строки старых записей, затверженные с детства лозунги о благе империи и долге перед народом осыпались шелухой, оставляя обнаженным стальной стержень воли к жизни, к величию рода. Возвращение в семью происходило незаметно, но неумолимо. Что на самом деле стоит за утверждениями наставников: «мы хранили», «мы возвеличивали», «мы оберегали»? Мы выживали. Прогибали мир под себя, зубами и когтями выцарапывали место под солнцем. Иса всегда были до жестокости требовательны к себе и к другим, и если бы на месте отца в нашем с ним противостоянии оказался его прадед, то вечное изгнание и лишение имени было бы самым мягким наказанием за мою строптивость. А основатель семьи – да-да, тот самый «простой гончар» Сони Иса! – вообще запорол бы кнутом, судя по записям его внука. Жизнь одного человека не стоит и ломаного гроша в сравнении с манящими горизонтами величия семьи, а излишнее чадолюбие делает ее уязвимой и, значит, слабой.
           Если рассматривать семейные проблемы с этой точки зрения, то мой подростковый бунт выглядит жалко и нелепо. Зачем вообще живет человек? Для красоты, любви и наслаждений… Его зовут вперед – во имя славы. Тянут назад – с помощью закона. Что-то запрещают наказаниями и в чем-то убеждают наградами. Я, избалованный ребенок, жаждущий жизни, которую не заслужил, почему-то решил, что представляю собой уникальную, неповторимую ценность, достойную особого отношения… И как быть, если сознанием собственной исключительности пронизана каждая клеточка тела, а тебя старательно загоняют в общие рамки? Покинуть строгих родичей, чтобы творить все, что хочет душа, – а по существу уйти к тем, кому до тебя нет никакого дела? И не подобные ли рассуждения привели братца Аджи к нарушению принятых моральных норм? Не потому ли с ним случилось то, что случилось, что он поставил себя выше всех ныне живущих? Решил, что ему позволено все? Именно поэтому живущие отказались от него вообще, даже семья. А ведь сейчас у Синего Льда совсем не так много наследников, как встарь, нынешнему главе выбирать-то и не из кого...
           Мы заговорили об этом с отцом в одну из суббот, единственный день недели, когда три-четыре часа его времени безраздельно принадлежали мне. Наше сближение проходило осторожно, но с некоторых пор на его чайном столике в том самом отгороженном ширмами уголке рабочего кабинета прочно обосновалась вторая чайная чашка, а на пуфе напротив – собеседник, в моем лице. Он внимательно выслушивал, но никак не комментировал мои суждения и поступки, терпеливо отвечал на вопросы, не выказывал мнения об успехах и неудачах, которые тоже случались. Будто знакомился с кем-то посторонним, но достаточно значимым, медленно сокращая дистанцию. Изучал и делал крохотный шажок навстречу. Я же был готов откликнуться на любую его инициативу. В этот раз наш разговор был посвящен разбору хитросплетений политических отношений между великими семьями.
           – Все мы переживаем не лучшие времена. Сила Шести семей, на которой зиждется величие империи, иссякает. Да, у каждой из семей есть свои уязвимые места, но вместе они были несокрушимы, и если бы не их нынешняя внутренняя слабость… Что-то словно разъедает старые рода изнутри. Взять хоть нашу семью. У твоего прадеда было шестеро сыновей, и когда он передал семью твоему деду, пятеро его братьев, принявших ромб, возглавили младшие семьи. У деда было восемь сыновей, но семеро моих братьев нелепо сгинули от болезней и несчастных случаев, свалив всю тяжесть ответственности за род на меня одного. Я ждал поддержки собственных сыновей, но старшая жена родила единственного ребенка, хотя при заключении брака звезды обещали нам плодовитый и крепкий союз. Что-то пошло не так. Пришлось обратиться к свахам, но специально подобранные по звездным картам наложницы долгое время рождали лишь дочерей. Ты, кстати, появился вопреки их стараниям, с твоей матерью я встретился случайно. Не думал, что успею воспитать тебя как надо, направить твои устремления в надлежащее русло… да и не очень хотел. На то были причины. К тому же у меня уже был взрослый наследник, от правильной супруги, но...
           – Почему его мать не забила тревогу? Кто, как не она, знала, что таится в душе сына? – мне не понравилось, что всю ответственность за поступки Аджи отец берет на себя.
           – А почему она должна играть на стороне Иса? Ты что, не видишь, в чьих цветах ходит Марала всю свою жизнь?
           – И что? – я не понимал.
           – Сын мой, это для вас, детей, мать всегда мать, самый близкий человек. Для рода вошедшая со стороны женщина – либо открытый враг, либо лазутчик. В зависимости от отношений родов, а они всегда непростые. Слово отца – как приказ императора, весомее любых чувств, желаний и обстоятельств, и только отец отвечает за своих отпрысков перед людьми. На этом стоит империя. Дети подчиняются, прежде всего, родному отцу. Никто из здравомыслящих мужей не подпустит жену к решениям, определяющим судьбу рода, потому что этот род не ее. Долг женщин – рождение наследников и устроение порядка внутренних покоев. Именно поэтому так трудно пристроить любимых дочерей…
           – И по этой причине ты хочешь оставить в семье Нилу? – я не забыл о разговоре с сестрой, хотя в последнее время избегал встреч с нею.
           – Она честолюбива, умна и хитра, пусть пока молода и наивна. Но она Иса, как бы Марала ни старалась перетянуть ее на свою сторону. Ее дети усилят семью…
           – И будут править? – кажется, амбициозные девичьи планы имеют под собой основание.
           – Если не ты, то кто? – прямое предложение принять наследие было озвучено отцом впервые.
           Я варварски, залпом, допил остывающий чай. Сейчас, когда наши речи ведутся максимально доверительно, пора признаваться в собственной ущербности. Я должен.
           – Отец, я Аль-Тарук Бахаяли.
           – И? – искренне удивился отец.
           Он, что, на самом деле не понимает смысла этих слов?
           – Мое имя отображает мою суть. Я не оставляю следов. Мои способности изменить нашу участь ограничены проклятием. Твоим проклятием.
           – И что это значит? – плечи под домашней курткой чуть напряглись, взгляд подернулся инеем. – Чем же я успел навредить тебе?
           – Ты пожелал, чтобы я получил все, что тогда требовал от жизни: свободу от семьи, возможность ходить туда, куда хочется, видеть то, что хочется, знать, то, что хочется… И теперь умею видеть, смогу узнать... Меня все еще манит то, что лежит за пределами нашей реальности. Но, отец… этого мало. Я не способен что-либо изменить, потому что забыл в тот день потребовать уметь делать то, что мне нужно.
           – Рассказывай.
           И я рассказал. Про загон и овец, про бескрайний мир за его оградой. Про энергии изнанки, пронизывающие ткань бытия, про демонов Запределья и их странную жизнь, про нити Судьбы, которые мои руки тянут из будущего, но итог их сплетений предсказать невозможно. Про камень, сорвавший лавину, соломинку, ломающую хребет буйволу, не желая этого и не стремясь… Про Странников Судьбы и Отшельников Круга, хранящих равновесие Вселенной.
           – Неужели тебе всего этого мало? – глава семьи Иса укоризненно качал головой.
           – Да. Я хочу оставлять за собой следы своих поступков и видеть результаты решений. Все эти демоны, боги и Отшельники… я ведь и среди них ничего не смогу изменить.
           Он молчал долго. Грел в ладонях морозный фарфор чашки, сберегая тонкий аромат.
           – Отбросим пока все странное, случившееся с тобой. Не рискну составлять об этом суждения. Я-то как раз та самая пастушья собака, что стережет послушное стадо за крепкой оградой загона… от таких, как вы, – острый взгляд полоснул из-под опущенных век, – любителей безграничной свободы. Вывод пока можно сделать один: ты был неосторожен в желаниях, я – поспешен в эмоциях. Не знал, что так бывает, но с этим нам надо жить дальше.
           – Странники не следуют велениям Судьбы, – предупредил отца. – Она просто идет рядом с нами…
           – Может быть, сейчас именно это и нужно семье, потому что, похоже, лишь шаг отделяет от пропасти.
           В тот день стена между нами, существовавшая, кажется, с моего рождения, практически исчезла. После мы часто вели такие разговоры с отцом. Я рассказывал об Амагелонах и Текудере, о стражниках Хариндара в плащах цвета марийон-нуар, о старательных чиновниках Атачены и мятежниках в горных долинах… На моем столе в библиотеке будто по волшебству появился крепкий футляр, в каких хранились на полках библиотеки личные дневники предков, и стопка пергамента. Я писал обо всем, что видел, о чем размышлял, а когда не хватало слов, рисовал. По широким полям страниц рассаживал похожих на бабочек колибри, водил на водопой круторогих буйволов. Оранжевое небо отражалось в воде, струи фонтанов повторяли контуры куполов, удваивая пространство, и ветер вился поземкой у ног опирающегося на меч древнего багатура… Туда, в глубину штрихов, уходили энергии изнанки, чуть подсвечивая толстые листы короткой летописи.
           Не было опасений, что мое бытописание станет известно болтунам и досужим сплетникам: в личную библиотеку главы рода допускали только с его дозволения. Именно поэтому лишь недавно я смог прикоснуться к дневникам предков, говорить с ними без утайки обо всех взлетах и падениях нашего жизненного пути. Когда начал вести свои записи, то больше всего не хотел посвящать будущих читателей в историю отношений с Сариссой, ведь Чинмаякасима тоже умолчал о своей Хэбиюки. Это слишком мучительно, слишком лично… Но кто-то должен рассказать правду о прекрасных княжнах, приходящих в мир людей, чтобы найти себя, о детях Старой Змеи, путешествующих по радужным мостам. О роковых последствиях их встреч с нашей реальностью. О том, как важно уметь отпускать, даже если сам умираешь в разлуке.
           Я представлял, как какой-то юный русоволосый Иса с серыми глазами истинного шусинца и опустевшим от потери сердцем будет читать строки, написанные ровесником, жившем сотни лет назад и испытавшим то же, что и он. Как снова столкнутся литосферные плиты миров, и грозовая туча принесет в струях дождя двух жалких бродяжек. Как умолкнет слабый голос серпентанги, а птички и мышки чудесного сада будут лакомиться рассыпанными в траве булочками. Как пальцы запутают тугие узлы нитей Судьбы, которые никто на способен развязать, только разрубить по живому… И боль отступала. И пустота шелестела незнакомыми именами и почти знакомыми лицами, невидимая грань, отделяющая от семьи, истончалась, исчезала. Я проплыл отрезок пути в лодке под названием «настоящее», отпустил ее вниз по течению, в прошлое, к веренице таких же лодок. Стал частью их каравана, идущего в будущее, последним звеном в цепи предков и потомков. И когда отец предложил подобрать мне жену – согласился, не раздумывая.
           Оставлю хоть какой-то след.
           
           Полное совершеннолетие и полноценное вхождение в род сопровождалось испытаниями, так повелось еще в Шусине. Не знаю, как инициируют юношей остальных Шести семей, но мне предстояло провести ночь в семейном храме перед лицом предков. Дед и его братья, главы всех младших семей прибыли в родовое поместье, специально для участия в ритуале.
           Я сутки провел без пищи и питья в одиночестве своих покоев. Когда солнце склонилось к горизонту, омылся холодной водой из деревянного ушата, поданного невидимыми слугами, переоделся в простой холщовый наряд, жесткими швами натирающий плечи. Повинуясь знаку выступил из комнат вслед за стареньким шадесом, который сегодня выглядел особенно празднично. За левым плечом держалась Аянга – куда я без верного телохранителя? Во дворе ко мне присоединились отец и дед. Мужчины, одетые в родовые цвета Иса, без спешки и суеты вливались в торжественную процессию. Мы уходили в ночь, оставляя за спиной тепло и уют жилища. Там суетились женщины, слуги и домочадцы – здесь лишни их любопытствующие взгляды. Там накроют столы к ужину: будут негромко стучать столовые приборы о края тарелок, игриво подмигивать светильники, уютно пыхтеть жаровни. Здесь же пар вырывается изо рта и растворяется в сумраке, укравшем дома, павильоны, ограды – будто мы его надышали. Потрескивают факелы. Шорох наших шагов по расчищенной дорожке отскакивает от серого неба и падает вниз.
           Маленький семейный храм в глубине поместья оплетен голыми ветвями, опушенными инеем – изысканная сумеречная вышивка, синяя на синем. Прощальный луч солнца скользнул из-за горизонта: высек в серебре деревьев фиолетовые искры, лизнул пологий купол языком пурпурного пламени. Тучи прянули ввысь, обожженные. Храм выступил навстречу. Приблизился на мягких лапах, заполняя собой пространство, вытесняя на периферию мирскую суету праздника. Туда, в его таинственное чрево, должен войти сам, или он поглотит меня, не спрашивая.
           С плеч падает меховая накидка. Холодный ветер вцепляется костлявыми пальцами в холст рубашки, пробирается под широкие шаровары, зубы выбивают барабанную дробь. Шадес распахивает резные створки, но я не вижу его лица, а тех, кого оставляю за спиной, забирает ночь. Темный проем двери, факел, всунутый в руки… что же, я готов. Делаю решительный шаг и отсекаю себя от всего, что остается за высоким порогом. Хрустальный звон колокольчиков «музыки ветра» – это дверь закрывается за спиной. Бдение перед Исходом Зимы началось. Я не знаю, что ждет меня, а Иса будут ждать знака Судьбы. Ждать здесь, у дверей маленького отражения великого святилища Рангана.
           Окна плотно закрыты, и в храме почти тепло. Нравы за столетия смягчились: я стою в храмовом зале «в чем пришел в этот мир» – в штанах и рубахе. Как жаль, что не родился летом… но тогда огня бы с собою не дали. Факел вставлен в держатель, темные тени метнулись в углы, затихли под алтарем. Тонкий коврик брошен у грубо вытесанного древнего камня, на котором покоится чаша для священного огня. Сейчас она пуста и темна, в ней вспыхнет огонь, если предки сочтут меня достойным и примут в род. Рядом – единственная глиняная табличка и церемониальные стеклянные палочки. Я вспомнил рассыпавшуюся табличку в Рангане: захочет ли говорить со мной Судьба на этот раз? На стенах рядами висят посмертные маски, я знаю их всех, я читал их дневники и проживал с ними жизнь, вплетая в свою. Обхожу зал по периметру медленно, успеть бы познакомиться со всеми.
           Начну-ка с истоков. Конечно, о знакомстве с легендарным Сони Иса мечтать не приходится, но его внук, Гаргант, оставивший нам лишь пару записок корявым почерком, должен быть здесь. Самая первая, самая древняя… кожа, конечно. Звериная кожа, можно не морщиться. С этого полустертого слепка сделали погребальное изображение из бронзы или даже золота – оно до сих пор прикрывает рассыпавшееся прахом лицо в забытой могиле. Здравствуй, Гаргант Иса, тепло ли шусинцу на бахарской земле? Ты упокоился среди шусинских родичей, но часть души древнего воина оберегает сегодняшних Иса и здесь.
           Синахсаргон, смотрел ли ты в мертвые глаза своих предков, как сейчас я смотрю на тебя? Они благословили твое решение подержать Императора Дракона, ты писал. Но сам-то уверен в своей правоте? Судя по многостраничным обоснованиям – не очень.
           Пасартам, повеса и юморист. Прожженный политик, украсивший страницы своего увесистого труда изящными анекдотами из жизни правящих семей и тонкими замечаниями о природе власти. Даже маска твоя сохранила ироничную усмешку тонких губ… Хитрая, скользкая змея, многократно возвысившая Иса.
           Кожа, глина, алебастр масок – такие разные лица, но все как одно. Благовонные палочки тлеют у каждой, воздух дрожит. Лотос и сандал укрепляют семейные связи… и я становлюсь единым с этими масками, со стенами храма и алтарем, с близкими родичами и Аянгой, ожидающими решения предков за тяжелыми створками двери. Они кутаются в теплые одеяния, дрожат на холодном ветру и не сводят глаз со святилища. А мне здесь тепло и уютно, голод утих, а тонкий коврик у алтаря поблескивает, словно атласная шкура жеребца. Опускаюсь на колени, глажу его крепкую спину, и вот уже мы мчимся в море травы, задыхаясь от ветра, солнца и ни с чем не сравнимого счастья. Крепкие ноги скакуна попирают воды и горы, копыта мнут пух облаков. Под перезвон хрустальных мостов созвездий, мы врываемся в чернильную бездну небес, замыкая длинную вереницу призрачных всадников в старинных одеждах. Я тоже Иса! Да, мы – такие.
           В каменной чаше, будто указывая путь, вспыхнул огонь. Синий, как ритуальное пламя в Храме Рангана. Злой, холодный, освещающий все, что скрыто. Несущий обжигающую ясность.
           Неловкие старческие пальцы подхватывают палочками табличку, огонь лижет ее сероватые бока, синие тени сгущаются в глубине, текут по насечкам, складываются в слова. Дребезжащий голос шадеса полон удивления и сомнений.
           Четверо станут одним, над нами щит водружая.
           В диких степях растет
           Бездны сестра родная.
           Она наш меч. Наша кровь.
           Сердца единого мед.
           Не потеряй ее вновь.
           Недоуменный ропот голосов за моей спиной – семья вошла в храм, как только зажегся священный огонь, как это и положено по ритуалу. Обычно здесь Судьба вручает будущему главе девиз правления родом, значение же этих слов внятно лишь мне. Пророчество догоняет меня, предупреждает, угрожает, взывает. Значит, я поступаю правильно, когда иду туда, где растут и копятся изменения привычного мира.
           – Сын! – твердая рука отца помогает подняться с колен. – Добро пожаловать в семью, наследник.
           На низких скамьях вдоль стен разложена одежда в родовых цветах. Сапоги, таоку и куртка, длинный халат, отделанный мехом. Дед держит на подушечке шпильку «Аромат сливы» – его совершеннолетие давно прошло, но волнение выдает слабый румянец, окрасивший острые скулы. Отец сам скрепляет мой пучок двумя шпильками и накрывает плечи халатом.
           Лотосом и сандалом пропах храм, я, кажется, до самых костей пропитался этим ароматом, как и одежды отца, руки деда и его братьев, чьи предплечья сжимаю ладонью… все здесь. Мы едины. Мы Иса.
           Первые лучи солнца после полумрака храма почти ослепляют, отражаются от граней шпилек и солнечными зайчиками скачут по просевшим сугробам. Запах чуть подтаявшего снега, свежий ветер, как крылья далекой весны, изгоняют лотосы и сандал, возвращают к заполнившим дорожки домочадцам и слугам. Радостный гомон толпы после тишины святилища оглушает. Они кричат, машут руками, смеются и поздравляют.
           Начался праздник Исхода Зимы, восемнадцатый день моего рождения.
           
           Зимний Бахар не был столь прекрасен, как столицы северных провинций: деревья тянули облезлые, до конца так и не сбросившие листву ветки к хмурому небу, солнце куталось в мех тяжелых облаков, проливавшихся по большей части затяжными холодными дождями, а если вдруг выпадал снег, то моментально превращался в грязное месиво под ногами прохожих. И настроение у всех было под стать погоде. В трактирах, куда народ забегал согреться чашкой чая или стаканчиком вина, то и дело вспыхивали ссоры, что доставляло немало неприятных минут раздраженным стражам. Поэтому праздник Исхода Зимы горожане отмечали с особым размахом, призывая наступление тепла. Ожидание весны, казалось, было разлито в воздухе, все еще дышавшем зимними холодами, но уже с необъяснимой новой ноткой. Гулял весь Бахар, от императора во дворце до последнего нищего, спускающего пожертвования куда более щедрых, чем обычно, горожан в трактирах, и одним днем празднование не ограничивалось. В поместье Иса наш двойной праздник грозил растянуться чуть ли не на неделю, однако уже на следующий день после моего совершеннолетия отца неожиданно вызвали в дворец. Вовремя. Я подмигнул Аянге и Сию и потребовал подать паланкин для прогулки по городу. Через час мы оставили его в таверне. Носильщики сразу же нашарили глазами столы для игры в кости и уже присматривались к будущим партнерам, пропуская мимо ушей мои распоряжения и умудряясь добросовестно кивать на каждой фразе. Не соскучатся в ожидании.
           Ноги сами ускорили ход, как только показалась южная окраина столицы. Сию ерзал на моем плече, Аянга что-то мурлыкала под нос, зорко озирая окрестности. Подбитые подковками башмаки смачно чавкали снежной кашей. Где-то здесь, среди убогих хижин, затерялся маленький домик Учителя Доо. Он рассказывал, почему выбрал именно этот квартал, хотя мог бы жить где угодно. Состоятельные и знатные горожане, преисполненные спеси, обитали в закрытых анклавах, кичась своим происхождением и общаясь лишь с узким кругом себе подобных. Зажиточному сословию ремесленников и купцов свет застил собственный достаток, которым они обожали хвастать перед соседями, распространяя слухи и сплетни, клеймя позором любого, кто не согласен с их шкалой ценностей. Беднота же существовала просто, искренне радуясь сомнительным бытовым благам и сегодняшней удаче, так же искренне горюя об их отсутствии завтра. Тут всегда помогут невезучему, накормят голодного, подадут руку упавшему, потому что знают, что в любой момент могут оказаться на месте такого бедолаги. Эта атмосфера привлекала наставника больше, чем сомнительный комфорт «приличного» окружения. Да вот он, довольный, как слон Гасар, сидит у покосившихся ворот и развлекается, вытаскивая время от времени из бездонного рукава горсть бумажных кругляшков и кидая их в спину редким прохожим. Кругляшки приклеиваются к одежде жертв, образуя странные рисунки, не то украшая, не то осмеивая. У ног Учителя Доо, как обычно, сгрудились чумазые детишки, с разинутыми ртами следящие за творимым безобразием и одобрительно подхихикивающие.
           – Привет! – не мог сдержать улыбки.
           – Все, бездельники, – из другого рукава появились леденцы и мгновенно исчезли в грязных ладошках, а парочке особо нахальных вихрастых пострелят прилетело еще и по подзатыльнику. – Бегите играть, ко мне гости, – и залихватски свистнул вслед улепетывающей стайке. – Ну, привет, коли не шутишь, – встал, запахнул полы потертой овечьей шубы, толкнул скрипящую дверь. – Заходите.
           В полном соответствии с рекомендациями наставника, я давно уже не оценивал картинку, которая маячила у глаз… и правильно делал. Его бедная хижина внутри оказалась весьма уютным местечком. В центральной комнате царили пара глубоких кресел и коренастый стол на коротких ножках, полки с книжными футлярами и винными чашами – любимый досуг наставника диктовал ее убранство. За ширмой пряталась маленькая спаленка с мягкой кроватью и пушистым ковром на полу. На кухне уже пыхтел чайник, разномастные чашки и блюдо с пончиками приглашали к трапезе. Праздничное угощение, скромный подарок на день рождения, такой, который дарят только близкие. Сию, мурча, терся о ноги Учителя Доо, выкладывавшего в глубокую миску мелко порубленную печень – от такого угощения мой хранитель никогда не откажется. Несмотря на то, что мы пришли в этот дом впервые, я не чувствовал себя здесь чужим, уходить вообще не хотелось. Остался бы тут жить!
           – Тебе здесь не скучно одному? – спросил я, устраиваясь у стола на крепком табурете.
           – Нам нельзя скучать. Скука выедает душу, ожесточает, толкает на злодейства. Пока находишь, за что ценить эту жизнь – живешь. Ты вот, например, преподнес мне немало сюрпризов, надеюсь, и еще преподнесешь.
           – Ни! За! Что! Больше – никаких сюрпризов! Я собираюсь с достоинством нести свое славное имя. Твое тоже.
           – Ты изменился, – как всегда оригинален, банальностей из Учителя Доо клещами не вытянуть. – Стал тверже, жестче. Хотя… эти твои руки…
           Я с таким же неудовольствием оглядел свежий маникюр – сегодня служанка перестаралась с блестками. По случаю праздника, наверное.
           – Надо соответствовать, чего уж тут. Сам ведь знаешь, каковы в высших семьях порядки.
           – И каковы? – лукаво улыбнулся и пригубил чай. – Рассказывай, как ты там устроился, наследничек. А ты, Аянга, бери вот этот пончик, в нем варенья больше.
           – Спасибо, – пискнула она. – Очень вкусно. Лучше, чем у Иса, – и спряталась за чашку, внезапно засмущавшись.
           А я даже не обиделся, не до того мне сейчас. Столько всего хочется обсудить!
           – Дневники – это хорошо, – заключил он, когда мое повествование подошло к концу. – Теперь самое главное – сделать чужую мудрость своей. Но и здесь ты идешь по верному пути. Думал уже о встрече с братом?
           Думал, конечно, хотя не понял, жив ли он еще. Я так до конца и не узнал, в чем именно обвинили бывшего наследника Иса и что на самом деле произошло – в семье на упоминание о нем было наложено табу. Записных болтунов в поместье не держали, но даже любители слухов и сплетен уходили от осторожных расспросов, упрямо поджимая губы, и мне совсем не нравилось то, что таилось в смутных намеках и многозначительных взглядах. Я не знал брата – при большой разнице в возрасте мы редко общались, – но предположение о том, что он мог совершить что-то недостойное, вызывало внутренний протест.
           – Встреча подождет. Мне гораздо больше хотелось бы знать, почему вместо напутствий и наставлений потенциальному главе храмовый огонь вновь ткнул меня носом в пророчество Эгиалая. Мы же выяснили с тобой, что оно не имеет к нам никакого отношения…
           – Разве? Мы выяснили, что ты не дитя пророчества. Это ты самонадеянно решил, что если не главный герой, то оно и не твое. Но Судьба считает иначе. Пути пророчеств запутаны, как и речи пророков, а оно в тебя вцепилось как репей. Куда потащит – неясно. Готовым нужно быть ко всему, – со смаком облизал пальцы, испачканные вареньем, и, как когда-то, направил указательный прямо в мой левый глаз. – Что у тебя с «единой нитью»?
           – Занимаемся, – бодро отрапортовал я.
           – Пошли, покажешь, чем вы там занимаетесь, – несколько ревниво скомандовал наставник, допивая последний глоток чая.
           Буквально за пять минут мы дошли от его домика до южных ворот, пересекли имперский тракт, ведущий в Танджевур. Маленький лесок неподалеку от дороги, судя по всему, традиционно служил наставнику тренировочной площадкой. Снег задержался меж голых стволов, укутывая землю чистым покрывалом, лишь на опушке бурая пожухлая трава пробивалась сквозь белизну.
           – Праздничная тренировка, посвященная полному совершеннолетию Аль-Тарука Бахаяли Иса, начинается, – торжественно объявил наставник и немедленно атаковал.
           Стремительный выпад противника не застал врасплох, тело само ушло в оборонительную стойку. Хищными птицами взлетали ноги, стягами реяли рукава и полы халатов, бабочками порхали тешани… Аянга рычала и старательно корчила страшные шаманские рожи, я кокетливо стрелял глазками, беспомощно взмахивал веером, прикрывая смущенную улыбку, и ставил подножки, неловко переступая ногами. Пару раз удалось подловить наставника и нанести ему «сокрушительные» удары. Встрепанные и запыхавшиеся, кучей упали в тощий сугроб, чудом не истоптанный башмаками.
           – Хороший мальчик, – Учитель Доо приподнялся на локте и погладил меня по голове, фиксируя ногами вошедшую в раж Аянгу, норовившую теперь хоть кого-то покусать. – Воспитанный, беспомощный… бе-зо-бид-нень-кий.
           Счастливый смех разноголосицей улетал в хмурое небо. Как же не хочется от него уходить!
           Искрящаяся радость свободы словно сама собой потухла перед воротами поместья. Нет, не потухла совсем, но будто закрылась, закуклилась, затаилась где-то глубоко под кожей, спряталась под маской сдержанности истинного аристократа. Я все больше начинаю напоминать себе отца. Он так кстати сегодня уехал ко двору, поэтому мы и смогли сбежать из дома, полного церемоний, к плюющему на все эти условности Учителю Доо. Аянга тоже будто подернулась пеплом – шаловливые огоньки в глазах и бедовая улыбка потерялись в февральской слякоти. Ей еще сложнее, чем мне, – в степи не учат «держать лицо» во что бы то ни стало. Только Хранитель Сию невозмутимо восседал в паланкине, снисходительно поглядывая на носильщиков – спешил вернуться в теплоту жилища.
           
           Отец неожиданно приехал под утро. Расторопный Тонго передал приглашение, и после легкого завтрака я поспешил в его кабинет. В последнее время у нас с отцом установились вполне доверительные отношения: многие из неудобных тем уже затрагивались в беседах, некоторые не единожды, но, видимо, нужно еще кое-что обсудить.
           – Двор не на шутку заинтригован твоим появлением, – глава семьи был несколько взвинчен. – Снова выволокли из темных углов заплесневелые сплетни… не ждал, что у слухов такие длинные ноги. Я надеялся, что твое представление пройдет спокойно.
           – Слухи о моей ненормальности? – Он досадливо кивнул. – Кто вообще придумал эту чушь?
           – Кто придумал – знаю. Знаю, зачем, вернее, почему. Считал, что со временем двор найдет новую забаву, если игнорировать выдумки, и так оно и случилось. Но совсем не ожидал, что кто-то постарается их использовать вновь. Такое впечатление, что новый игрок вступает в игру, и пока он мне неизвестен.
           – Может, наплевать и забыть?
           – Сын! – укоризненно покачал головой отец. – Нельзя. После того, что натворил наследник Аджи… Сейчас это будет ошибкой.
           Что-то странное происходит с семьей Иса последние годы. Мы всегда были предметом завистливых сплетен – слишком уж близко находились к трону, но к этому за века привыкли, и завистники, казалось, смирились. Как выяснилось, это только казалось. Кто-то пристально следил за нами, не упуская ни единой оплошности. Какие-то поводы к пересудам давали мы сами: нельзя жизнь прожить безупречно – все люди, все ошибаются… И сплетни бывают разными: двор может посудачить о чем-то пару дней и забыть, а может месяцами мусолить одни и те же слухи, будто кто-то старательно возбуждает к ним интерес и привлекает внимание. Первый звоночек прозвенел после женитьбы Нидхигираманирари на безродной певичке из младшего клана Куккья. Что нашел в беззаботной и легкомысленной особе Первый министр? Да, не бесталанная. Да, молоденькая. Да, хорошенькая. Но разве это повод вводить ее в старый род на правах жены? У нее даже татуировка двойная! При дворе долго и бурно обсуждали якобы скандальный брак, будто забыв, что для Иса, которые веками роднились с теми, с кем хотели, невзирая на происхождение, никакого скандала в этом не было. Этим и была сильна семья: в ее рядах находили надлежащее место способные, умные, энергичные… любимые. Пришлось напомнить зарвавшимся сплетникам, что указывать на уместность выбора спутника жизни они могут кому угодно, но только не нам.
           Разговоры утихли, когда, прервав бесконечную череду «бесполезных девчонок», в высшей семье родился долгожданный младший сын. Муж позволил молодой жене снова вернуться к пению, ввел в круг дворцовой элиты, баловал и потакал капризам, а она блистала при дворе, покоряя, очаровывая, примиряя. Но в чем-то злые языки оказались правы, и второй скандал не замедлил разразиться: любимая младшая жена Первого министра сбежала, и с кем – с собственным телохранителем! Люди из особого клана Пиккья обычно охраняют всех знатных дам высших семей и отличаются безупречной репутацией, но вот этот… Был ли побег прихотью взбалмошной девицы или ей на самом деле угрожала опасность? От чего же такого спасал он ее? Пиккья молчали. Иса молчали. Но не молчал двор: глава высшей семьи вновь продемонстрировал всем свою несостоятельность в принятии правильных решений и управлении собственными домочадцами. А если он не способен справиться с наведением порядка в доме, как можно доверить ему хранить порядок в империи?
           И опять эта тема обсуждалась с невиданным размахом. Тогда плечом к плечу рядом с мужем встала Марала. Девочка молода, – утверждала она, – не получила должного воспитания и, возможно, не совсем нормальна психически – все же знают, такое бывает с впечатлительными творческими натурами. Возможно, брак с ней был не лучшим решением, но несмотря на случившееся, семья крепка как никогда. У нас есть достойный наследник, воспитанный в духе истинного аристократизма, умеющий править другими людьми и своими страстями… И поначалу Нидхигираманирари Иса был даже благодарен ей за поддержку. Именно поэтому не сразу пресек демарши в адрес младшего сына, о котором старшая супруга высказывалась столь же нелестно, как и о его матери. Позже запретил Марале любые выпады в адрес сбежавшей жены и ребенка, но было уже поздно – злые слова с удовольствием подхватили раздвоенные языки придворных сплетников. Но со временем стихли и они.
           Третий скандал разразился внезапно, накрыв семью, как грязевая лавина, и героем его стал тот самый «идеальный Иса», сын Маралы. Не было, как обычно, тихих и робких шепотков, с первого же дня чуть ли не на каждом углу любому желающему сообщали «достоверные сведения», тут же превращая их в дикие выдумки, которые со смаком обсуждали сначала в дворцовых стенах, а потом и на улицах столицы. Где рождались они? Кто приносил их? Неясно.
           Рассказ отца внезапно прервался. Он с силой потер виски, тяжело поднялся, открыл дверцу высокого шкафчика и достал опечатанный кувшин крепкого вина и пару стопок. С утра? Отец? Похоже, дела совсем плохи... Рядом с кувшином на письменный стол легла извлеченная из другого шкафа папка уголовного дела, оформленного по всем правилам. Подчиняясь безмолвному требованию отца, я открыл ее и под тихое бульканье разливаемого по стопкам вина пробежал глазами первый лист. Фигурант – обаятельнейший Аджитабхитиграпасалар Иса. Гордость рода, надежда семьи на грядущую славу. Умный тонкий собеседник, нутром ощущавший все подводные течения двора и блиставший как в политике, так и в развлечениях знати… доразвлекался.
           Я листал старательно пронумерованные страницы, не веря тому, что сообщали расплывающиеся перед глазами строки. Убийца. Пятнадцать доказанных эпизодов. Жертвы – особый товар из специальных веселых домов, где работниц продают оптом и меняют как перчатки. Именно эти заведения поставляют молодых неопытных девчонок из провинций для участия в оргиях. Следов такие сделки не оставляли: обратно проданных уже никто не ждал. Я слышал во время своих странствий о тайных развлечениях для аристократов: подпольных боях без правил, травле собаками, загонной охоте на людей… сексуальные развлечения тоже входили в перечень, продавцы «мохнатого золота» говорили об этом шепотом. Но страшным было не это – мало ли как развлекаются аристократы? Пугало то, что у каждой из жертв было вырвано сердце.
           В папку в хронологическом порядке были подшиты материалы нескольких уголовных расследований, видимо, в одно дело их объединили много позже. Разный почерк следователей, разная манера судебных художников, зарисовывавших места преступлений… А вот это уже интересно! Я подавил приступ брезгливости и еще раз сверил рисунки. Отец тяжелым взглядом сопровождал каждый мой жест, будто чего-то ждал.
           – Это – жертвы для Черной Матери, Хозяйки Сумерек, – заговорил я, нарушая вязкую тишину кабинета, и отложил пять из пятнадцати в сторону. – А вот эти… постановка. Или подтасовка.
           – Я понял, что ты сталкивался с танджевурскими культами Великих Матерей, – отец кивком указал на пояс моего домашнего одеяния. Конечно, сейчас на нем отсутствовал подарок богинь, но на выход я всегда брал шнур талхов с собой, не заметить его невозможно. – Спрашивать ни о чем не буду, захочешь – расскажешь сам.
           – Только сталкивался, отец, – постарался успокоить его. – Стараюсь держаться от всего этого подальше.
           – Но ты уверен в том, что девицы были именно принесены в жертву?
           Перед глазами встало видение, посетившее меня вскоре после знакомства с Черной Матерью.
           Двое крепких мужчин удерживают за руки и ноги на плоском камне тело подростка, третий поднимает вверх нож из обсидиана и резко бьет в выгнутую дугой грудь, быстро вспарывая грудную клетку, а другой рукой погружается внутрь… Все еще сокращающееся вырванное сердце бьется на его окровавленной ладони. Кровь толчками стекает по желобкам алтаря в жертвенную чашу, а сердце летит в охваченную пламенем жаровню. На все про все хватает двадцати секунд, а человеческое сердце может биться до пяти минут. Хозяйка Сумерек подхватывает чашу и пьет… пьет… Потоки крови льются из ее губ на пышную грудь, на подол роскошного платья, на приникших к ногам жреца с обсидиановым ножом и его помощников. Только обескровленное тело на алтаре чисто, будто вылеплено из снега.
           – Эти пятеро – да. Видишь, как профессионально изъяты сердца? Тела жертв не забрызганы кровью, хотя вокруг все в крови. Да и само сердце – где оно? Не вижу его на рисунке.
           – Хорошо, принимается, – отец согласно кивнул.
           – Теперь смотрим на эти… – я придвинул ближе стопку других изображений. – Видишь? Руки и ноги расположены под другим углом, будто их привязывали к шестам. Грудь посечена, будто ее шинковали, все залито кровью, ребра частично переломаны, сердце брошено на какой-то подозрительный алтарь. Такое ощущение, что здесь резвилась компания дилетантов… И кто же твой сын: жрец или маньяк?
           – Не знаю, – задумчиво протянул отец. – Знаю лишь, что им прикрылись участники оргий. Мои люди побеседовали со всеми, и все, как один, твердили, что лишь Аджитабхитиграпасалара видели в запачканной кровью одежде, а о жертвах и жертвенниках никто и слыхом не слыхивал. Выпивали, веселились в тайных домах, а потом в подвалах находили вот это… – сдвинул к краю стола стопку рисунков. – Следователи, как принято, заводили новое дело на каждый эпизод. Я приказал изъять все дела из производства, дальше этим занимались лишь мои люди. При объединении никто, к сожалению, не изучил подробно рисунки: по описаниям-то все места преступлений выглядели похожими. Да, сейчас посторонние не найдут зафиксированных доказательств участия в них Аджи, но вина его признана нами. В сыне проснулась кровь Тулипало.
           – Тулипало? Ты считаешь, что для них характерно такое? – в голове не укладывалось, что в столице деятельность культов Великих Матерей была секретом полишинеля. – Не может быть! Иначе Багровый Огонь давно бы прославился такими «развлечениями»…
           – А он и прославился, – заметил отец, одним глотком осушив очередную стопку. Я к своей даже не притронулся. – Только в узких кругах. Семья большая, наследников хватает. Куда прячут свихнувшихся от крови – это уже скелеты в их шкафах.
           – Вот оно что… А куда ты спрятал нашего?
           – В храм Смерти. Священники храма умирают для всех остальных, чтобы начать новую жизнь для Госпожи. Помнишь наше поместье на северо-западе, в горах? Рядом стоит самый древний бахарский храм Смерти, где готовят будущих исповедников и изгоняющих демонов. Мы не можем позволить себе потерять никого.
           – Это хорошо, что он жив, – вздохнул с облегчением. – Что-то не так во всем этом деле. Я должен увидеть его! Я должен разобраться…
           – Езжай, – согласился глава семьи. – Выслушай. Я – не смог.
       
           
           
           2. Праздник Семи семей
           
       
           Старая, еще доимперская дорога, петляя, поднимается в гору. Столетия сгладили могучие плечи хребта Маговар, раскрошили щебнем отроги, укрыли ковром разнотравья пологие склоны. Ручейки в радугах водяной пыли скачут через обкатанные голыши, утренний ветер пробирается за пазуху, греясь у сердца, Сию мечтательно щурится в заплечном мешке, Аянга привычно держится рядом. Чуть позади позвякивают трензеля уздечек лошадей Хэмина и Мёнина, моих телохранителей, чьи силуэты будто парят на фоне синего, без единого облачка неба. Про себя я называл их «Хугин» и «Мунин», неразлучные спутники давно забытого древнего божества, о которых поется в старинной песне:
           Мыслящий Хугин,
           помнящий Мунин
           кругоземно летают.
           Вернется ль, не знаю,
           Хугин ко мне;
           за Мунина больше тревожусь! [1]
           Говорят, их матерью была та самая десятая трехлапая ворона саньцзуу, которой удалось увернуться от стрелы самого Хоу И [2]. Она предусмотрительно откусила своим птенцам слишком приметные третьи лапы, а когда они встали на крыло, отправила к северным фьордам, подальше от великого охотника.
           Сейчас Хэмин-«мирный» и Мёнин-«умный» будто зоркие птицы смотрят по сторонам, готовые противостоять любой опасности. Небольшая свита из столичных слуг почтительно и молчаливо держится поодаль.
           Поместье в Маговаре традиционно принадлежало наследнику, остальные члены семьи могли посещать его лишь в исключительных случаях. Я, например, не бывал здесь ни разу и теперь с любопытством осматривал свои новые владения. По зеленым склонам в живописную долину сбегают особняки и домики, притормаживая у могучих крепостных стен. Эти стены, выдержавшие не одну осаду в прошлом, и сейчас стерегут покой долины: на башнях стоят дозоры, а дула легких пушек хищно щерятся из бойниц. Но нас ожидали – тяжелые ворота, усиленные металлическими пластинами, неторопливо отворились, и мы въехали на просторный плац, где уже выстроился для приветствия гарнизон, приглушив броней лат яркость нарядов сбежавшихся со всего поместья ротозеев. Вороненые стволы ружей матово отсвечивают на солнце, блестят лезвия алебард, из-под надвинутых на глаза шлемов синеют углы татуировок Иса. Пиккья и Тулипало и здесь не привлекли к охране, но вовсю пользуются последними изобретениями Терасов в области огнестрела.
           Телохранители переместились в авангард процессии и уверенно направились к старинному особняку, у дверей которого и спешились. Командир гарнизона сначала почтительно поклонился мне, затем молча кивнул, придирчиво оглядев телохранителей. Хугин и Мунин задержались у входа, Аянга скользнула за двери, чтобы осмотреться внутри. Управляющий, тщательно скрывая беспокойство, радушно улыбался и приглашал подкрепиться с дороги. После краткого отчета я неторопливо прошел за ним через анфиладу комнат.
           Стол уже накрыли: еда сытная, приготовлена умело, но без особых изысков. Слуги, чуть отдышавшись с дороги, подхватили послание настоятелю храма Смерти и коробки с дарами от дома Синего Льда и отправились в путь. Хотя Храм не приветствует встречи своих послушников с теми, кто остался в миру, в нашем случае можно было надеяться на исключение: отец самолично просил о свидании с братом. Я остался ждать решения в поместье.
           Мой новый дом был… никаким. Минимум мебели, свежесть спешно проветренных помещений, мягкое тепло недавно разожженных жаровен, все вымыто до стерильности и безлико – вещи последних обитателей уже убраны с глаз. Лишь в зале для приема гостей стены украшает любовно подобранная коллекция экзотического холодного оружия, а в угол задвинут роскошный столик для игры в новомодные нарды. Вот, оказывается, чем скрашивал досуг брат во время редких визитов к семье – больше никто из известных мне родичей не увлекался подобным. Что же, коллекцию прикажу оставить в неприкосновенности, пусть служит памятью и назиданием потомкам. Малая гостиная радует уютными креслами, зовущими отдохнуть с дороги, и я принимаю их приглашение. Неутомимый Сию по своей старой привычке отправился исследовать незнакомое жилье. Попрыгал на чайных столиках, поддел лапой лязгнувшую крышкой жаровню, нырнул под кресло и выкатил оттуда мне под ноги розовый тряпичный комок… Игрушечный заяц с глупыми пуговками-глазками и надорванным ухом привычно лег в ладонь, разбросав лапы. В детстве у меня был такой же, только серый, я с ним никогда не расставался. Лучший друг.
           Почему не подумал о семье брата раньше? Облик жены Аджитабхитиграпасалара помню смутно – после свадебных празднеств хрупкая, как фарфоровая статуэтка, невеста вместе с молодым мужем торжественно отбыла в горное поместье. Брат вскоре вернулся в Бахар, но навещал жену регулярно, а лет пять назад она родила сына. Грандиозный праздник в честь этого события тоже отложился в памяти, но самого ребенка не видел ни разу, он так и пребывал с матерью в горах. Обряды принятия в семью проводили здесь же: отец, дед и главы младших семей уезжали из столицы не раз. Аджи все это время безотлучно находился во дворце, словно отгородившись от семьи. Пренебрегал? Вряд ли, он не был идиотом. Даже если жена не мила, дитя – это шаг в личное бессмертие, гордость и великая ценность для рода. Уж скорее, оберегал, не рискуя афишировать привязанности и умножать число заложников-Иса при дворе.
           Не уберег.
           Велика власть семьи над людьми: в ее кругу рождаешься, живешь и умираешь, обеспечив бессмертие рода в потомках. Это единственное условие достойного человеческого существования, выдвигающее личность на высшую ступень общественной пирамиды. Любая семья есть ее основа, а семья государственного служащего должна быть безупречной и служить примером для каждого. Это входит в круг обязанностей человека, стремящегося к правильной жизни, ведь именно в семье прививается совесть, бескорыстие и забота об общем благе – этого больше никто не воспитает. Эгоизм администратора, своекорыстие бюрократа, нерачительность и вороватость хозяйственника обезвреживаются тем, что в семье с молоком матери постигается простая истина: не все в этом мире продается и покупается. Есть вещи, которые нужно делать не потому, что это приятно или выгодно, а потому, что надо. Есть вещи, которые не следует делать не потому, что это запрещено или наказуемо, а потому, что нельзя. И если этого не воспитает семья – значит, плохая из нее получилась основа. А слабость основ колеблет устои империи, ибо гнилой плод заражает здоровые. Если почтенный род порождает чудовище, попирающее законы неба и земли, что-то неправильное и преступное таится в самом роду. Избавиться от этой опасности можно, лишь уничтожив всех членов семьи, вплоть до младенцев. Общество перенимает опыт тех, кто преуспел в своем совершенствовании и выжигает из ткани мира тех, кто не смог гармонизировать себя с мирозданием. Император мог бы вырезать Иса под корень, ибо Аджитабхитиграпасалар оказался настоящим извергом. И брат знал о полагающейся каре – все о ней знают, даже последние неграмотные бедняки, – но не обуздал свои безумные страсти. К счастью, статус нашей семьи не изменился, ибо от житейских бурь ее зонтом защищает великая тень заслуг предков перед империей [3].
           Изъятие порченой ветви нашего рода доверили главе – Уголовное Уложение империи досконально исчисляет процент покровительства тени, причитающийся каждому члену семьи как в виде поддержки в карьере и благих начинаниях, так и в качестве смягчения наказания за злостные нарушения морали и закона. Главу тень, безусловно, оберегает в полном объеме, его младших братьев и сестер – на семьдесят пять процентов. Наследнику полагается лишь половина права на тень, дабы частично перекрыть нанесенный роду ущерб, его младшие братья защищены перед законом на двадцать пять процентов... Да, согласно Уложению я тоже должен быть наказан. Скорее всего, выселение в «Дом в камышах» являлось частью наказания, но три года назад я, поглощенный собственными обидами, этого не понял. Надо будет уточнить у отца, в каком виде наказание коснется меня теперь, ведь я унаследовал уже пятьдесят процентов тени.
           Старшее поколение вынесло свой приговор тихо, но те, кому положено, были о нем оповещены и проконтролировали порядок исполнения. Отец полностью избежал наказания, его братья на два года были отлучены от службы стране. Аджитабхитиграпасалар Иса сохранил жизнь, но ушел на другую грань бытия, во владения Смерти, поэтому со страниц его дневника никогда не снимут печати, он не займет своего места на полке родовой библиотеки. Жена наследника вернулась в родную семью, взяв прежнее имя и вычеркнув из жизни годы, которых не было. Племяннику же остался ничтожный процент великой тени, в котором он растворился – слишком незначительным оказался собственный вес ребенка… Его будто никогда не существовало. Жизнь продолжается, лишь в пустых комнатах горного поместья ветерок бездумно перебирает ткань драпировок, да забытая тряпичная игрушка тоскует по пальчикам, липким от сахарной пудры.
           – Тонго! – слуга появился на пороге, будто ожидал под дверью. Метнул ему зайца, он ловко перехватил комок в полете. Шустрый малый. – Передай управляющему, что уборщики непозволительно ленивы. Их следует наказать.
           В доме моей будущей семьи решение о наказаниях и поощрениях буду принимать я сам, это следует обозначить сразу.
           
           Ответ из храма принесли на удивление быстро. После обязательных форм вежливости и выражения почтения главе и наследнику семьи Иса настоятель сухо уведомил, что завтра с рассветом послушник его обители отправится с поручением в школу для крестьянских детей. Может быть, – разумеется, случайно, – я смогу увидеться с ним. Что же, пусть неохотно, но разрешение на встречу дано.
           Ночью долго ворочался с боку на бок, не мог уснуть – узнаю ли брата, которого не видел больше трех лет? Сию, привычно умостившийся в ногах, сначала пытался утихомирить неугомонного хозяина, лягаясь задними лапами, но в конце концов ушел на мягкий пуф у окна. А я даже во сне боролся с опасением не узнать, пройти мимо при встрече… Просыпался и опять вспоминал и вспоминал Аджитабхитиграпасалара Иса.
           Конечно, я не узнал его. Мне не был знаком спокойный взгляд серых глаз, ведь раньше их будто подсвечивал внутренний огонь, а причесанные по последней моде тяжелые темные пряди скрывали благородные очертания чисто выбритой головы. И нос, и подбородок приобрели четкость, остроту, будто меч Тулипало окончательно срезал с лица вальяжную расслабленность Иса. Твердая линия рта, резкие скулы, глубокие тени, отбрасываемые ресницами… Может быть, это не он? Но угловатую фигуру послушника в бурых одеждах из некрашеной шерсти никто больше не сопровождал. Передо мной стоял истинный брат-исповедник низшего ранга, а вовсе не лощеный братец Аджи: Госпожа Смерть по-настоящему взяла его под свое крыло.
           – Здравствуй, – неуверенно проговорил я и поклонился как младший брат старшему. Сию недовольно балансировал на плече, помогая себе когтями.
           – Здравствуй, наследник Иса, – бесстрастно кивнул он в ответ, совершенно не удивившись, – видимо, настоятель предупредил обо мне.
           – Как мне следует называть тебя, брат? – я не мог скрыть замешательства, вызванного столь существенной переменой его облика.
           – У детей Смерти нет имен, – голос прозвучал все так же равнодушно, и это почему-то рассердило меня, как в стародавние времена сердили его ехидные колкости.
           – А память у детей Смерти осталась?
           – Смотря о чем.
           – Может брат-исповедник вспомнить Аджитабхитиграпасалара Иса, моего старшего брата?
           – Зачем тебе? Прошлое осталось в прошлом, – он спокойно и невозмутимо смотрел мне в глаза.
           – Прошлое порождает будущее, тебе ли этого не знать. Ты должен был принять наследие рода, тебя готовили к этому, а посмотри, где ты теперь? Тебя оно привело в храм Смерти, а весь наш род может увести в небытие.
           – Боишься ехать ко двору? – усмешка мелькнула и тут же исчезла, сменившись неожиданным сочувствием. – Правильно боишься. Вряд ли ты справишься там, где потерпел поражение я. Что же, придется рассказать тебе историю Аджитабхитиграпасалара, наследника одной из шести великих семей. Садись, – привычно-повелительным жестом указал на деревянную скамью у тропы, – рассказ будет долгим.
           Мы, старательно сохраняя дистанцию, устроились на широком сиденье и неловко развернулись лицом друг к другу. Хранитель Сию перетек на колени и навострил уши, но Аджи молчал.
           – Почему? – не выдержал я. – Почему ты преступил все правила и установления, которые впитывал с молоком матери? Я очень хочу понять тебя, брат.
           – Задумайся на минуту, младший: по праву рождения ты стоишь над всеми в империи, выше лишь император. Закон, мораль… пусть чернь соблюдает правила, ты не подсуден никакому суду. Это не мое мнение – именно в этом убеждены все шесть высших семей, без исключения. Все наследники высших семей… запомни: все наследники высших семей нарушают запреты, предаются тому, что людишки называют пороками и извращениями.
           – А если не хочу? – перебил его. – Законы, традиции, запреты соответствуют человеческой природе и природе вещей. Кто сможет заставить меня делать то, что противно натуре? Разве я должен?
           – Теоретик, – констатировал брат. – Конечно, выбор за тобой, но свободен ли ты в этом выборе? Как станешь влиять на равных рангом, если в их среде останешься чужаком? Тебя будут сторониться, не будут доверять. Как проводить политику рода в таких условиях?
           Да, вопросы он задает непростые, и мне нечего на это сказать. Но и его позиция не прошла испытания жизнью, иначе не кутался бы сейчас в бурое рубище исповедника один из самых блестящих аристократов империи.
           – Не понимаю! – я потряс головой. – Ведь за участие в оргиях и прочих непотребствах нарушителя законов ждет суровое наказание! Зачем давать в руки потенциальных врагов такой козырь?
           – Ты слышал хоть слово из того, что я тебе говорил? Вот уж действительно «милашка Ганга»… Кто обвинит одного, если общими тайнами повязаны все? Все на крючке друг у друга. Чистеньким не останешься: подставят, ославят… Не будешь участвовать добровольно – специально замажут чем-нибудь гнусным.
           – Ну вот ты! – я обвиняюще ткнул в собеседника пальцем. – Ты участвовал в запрещенных забавах не один, а якобы наравне с остальными, но это обернули именно против нашей семьи. Не против Туркисов, не против Тулипало. Если, как ты утверждаешь, повязаны все, почему в центре скандала оказались лишь мы? Как-то же тебя поймали?
           Сию не мигая смотрел на Аджи, словно тоже требовал ответов. Даже бабочка, севшая на спинку скамьи, не отвлекла его от нашего разговора.
           – Меня не поймали, меня подставили. Не знаю, почему именно меня. – задумчиво повел плечом, словно отгоняя тяжелые воспоминания, немного помолчал и продолжил. – Кто-то повел свою игру против Иса, нарушив негласные правила общей. Причем ведет ее давно – отец не первый год ищет источник наших проблем. Я пытался помочь ему обнаружить недоброжелателей и, возможно, слишком близко подошел к разгадке… А! – безнадежно махнул рукой. – Все наши неприятности случаются будто сами собой. Как бороться с врагом, если он – лишь ядовитый шепоток, ползущий в альковах? Можно уничтожить губы, повторяющие грязные слова, но как уничтожить сами слова? События, поступки, сплетни… поводы мелкие, ничего не значащие, но раздуваются до грандиозных размеров. Я – всего лишь повод, можешь не сомневаться. Таким же поводом станешь и ты.
           – «Как бороться»? Не участвовать! – уроки Учителя Доо я выучил на зубок. – Не играть по чужим правилам, на чужом поле, ведь этим отдаешь инициативу тому, кто ведет игру: подчиняешься, становишься ведомым…
           – И терпишь поражение в закулисных интригах, – подвел безжалостный итог Аджи, – лишая семью процветания. Да, это так. Попробуй выйти из большой игры и поставить себя выше остальных пяти семей, старательно играющих и проигрывающих по мелочи, и за излишнюю независимость они накинутся на тебя скопом. В игре участвуют все, даже император! А самое страшное, что участвуют, похоже, против собственной воли – это я понял только здесь, вырвавшись из дворцового водоворота. Да-да, ты не ослышался: император не ведет эту игру, а участвует в ней наравне с остальными, пытаясь, как и все, использовать ее в своих интересах, и иногда ему это позволяют.
           Я слушал брата и ничего не понимал. По дороге в Маговар пытался найти хоть какое-то оправдание ритуальным убийствам, много размышлял о древних культах и проклятии Тулипало, но тому, что он рассказывал, не могло быть ни объяснения, ни оправдания. Я лихорадочно вспоминал записи из дневников предков – неужели так было всегда? Или они не все доверяли перу?
           – Но если кто-то плетет вокруг тебя сеть, можно не разбирать ее нити, запутываясь еще больше, а просто разрубить хитрые плетения. Ты сам говоришь, что можно уничтожить губы, повторяющие порочащие слова…
           – А силенок хватит? Их ведь не десятки и не сотни.
           – Вот и посмотрим, что важнее для болтунов: горячая сплетня или собственная жизнь! – запальчиво пообещал я. – Пусть боятся даже думать о нас непотребное.
           – Решительности тебе не занимать, конечно, но вот с мудростью, вижу, есть определенные проблемы, – спокойно заметил брат. – Ты считаешь Иса совсем беззубыми? По-твоему, мы не пресекали сплетни? Слухи, знаешь ли, по большей части стихали сами – после того, как из столичных водоемов вылавливали то одного, то другого «случайно» утонувшего словоохотливого царедворца, и если подсчитать всех, то наберется изрядное количество. Людям следует быть осторожней с водой. Что касается меня… Что же, послушай, что случилось со мной, хотя не думаю, что тебе это поможет. Ты младший по рождению и воспитанию, а младшим положено быть хранителями традиций и семейной морали. Старших же бестрепетно бросают в горнило Судьбы…
           – И они приносят роду либо вечную славу, либо вечный позор, – невольно повторил слова Учителя Доо, а исповедник храма Смерти удивленно, но согласно, кивнул.
           Но ведь эти слова относятся и ко мне!
           
           Юного Аджитабхитиграпасалара Иса при дворе приняли с распростертыми объятиями: обласкал император, высоко оценили степенные заслуженные царедворцы, одарили вниманием прекрасные дамы. Сам же он, помня наставления учителей, принялся налаживать отношения с наследниками других высших семей, с теми, кто, как и он, в будущем заменит отцов на важнейших постах империи. Но пока отцы справлялись с делами империи самостоятельно, а наследники развлекались, образовав собственный круг избранных, попасть в который было не так-то просто. Правда, сохраняя видимость единства во время дворцовых церемоний, за пределами дворца этот круг довольно скоро разделился на два – Иса, Пиккья и Тулипало претили ужимки и заумь Куккья и Терасов, приверженцев прихотливой концепции «изящного стиля жизни». По большому счету, развлечения двух компаний мало чем отличались, но пьянством, развратом и азартом первые предпочитали наслаждаться без притворства. Туркисы метались между теми и другими – их деньги были кстати везде.
           Постепенно развлечения дворцовой молодежи становились все рискованнее, все больше будоражили кровь, поднимали со дна души самые темные и запретные желания. Кто-то из Пиккья предложил однажды добавить в уже привычные оргии немного остроты. Совсем немного, так, на кончике ножа. Эту идею подхватил Пратап Тулипало и вспомнил о старых мистических обрядах семьи, сохранившихся лишь в преданьях. Ведь можно попробовать их воспроизвести? Надо только все как следует подготовить. Остальные его поддержали – возможность прикоснуться к чужому сакральному знанию обновляла чистоту восприятия привычных наслаждений.
           Аджитабхитиграпасалару с детства запах крови и крики боли были милей благовоний и застольных песен. Во время тренировочных битв на мечах с трудом сдерживал желание убить спарринг-партнера. Отыгрывался на слугах, назначая за малейшую провинность порку кнутом и с удовольствием наблюдая за наказанием, а то и беря дело в собственные руки. Отец пресекал проявления жестокости, мать наоборот, гордилась сыном. Она жаждала всей душой, чтобы яростная кровь Тулипало взяла верх над ледяным наследием Иса, а Аджи разрывался между отцом и матерью, желая выглядеть достойно в глазах обоих. Но кто знает, чего ему стоило сдерживаться день за днем, год за годом? Во время первого жертвоприношения Аджитабхитиграпасалар почти физически ощутил, как большая часть его внутреннего Я с восторгом откликнулась на зов живой крови. Такое же воодушевление испытали другие участники обряда, и вскоре эксперимент повторили. Но Пратапа Тулипало весьма не вовремя отозвали в Ранган, поэтому главную роль в ритуалах взял на себя наследник Иса. Развлечения были тщательно организованы: девиц, купленных за немалую цену у проверенного торговца живым товаром, доставляли в глубокой тайне, он же должен был вовремя избавляться от тел… Почему не избавлялся? Сначала никого это не интересовало, да никому и в голову не пришло, что он способен ослушаться прямого приказа, а сейчас уже не спросишь: поставщик исчез с концами.
           – Кому был посвящен обряд? – перебил я его. – Кому конкретно вы приносили жертвы?
           – Да откуда я знаю! Просто интересничали, – брат пожал плечами. – Не изображай дознавателя, на эти вопросы я отвечал не один раз…
           – Ты прекрасно знаешь, что твои слова не вышли за пределы комнаты, в которой беседовали с тобой. Все записи были уничтожены, следы подчищены.
           – М-да, семья, как всегда, хранит секреты… Так зачем снова ворошить прошлое? Какая разница, кому из древних богов предназначалась пролитая кровь?
           – Позволь самому решать, важно ли это, – они вполне могли рассердить Черную Мать своей самодеятельностью, а уж испытать ее гнев я не пожелаю никому.
           Он смерил меня испытующим взглядом.
           – Хорошо, я опишу тебе типичный наш вечер. Может, поймешь это сам.
           После утомительного исполнения скучных дворцовых церемониалов и закрепленных за молодыми членами высших семей обязанностей они собирались в каком-нибудь неприметном домике на окраинах столицы. Каждый раз в новом. Конечно, это происходило далеко не каждый день, но хотя бы раз в месяц старались сбежать подальше от завистливых глаз дворцовых обитателей. Слуг не брали, присутствовали только свои, перед кем не нужно таиться. Пиршество готовилось заранее: заказывались изысканные блюда, дорогая выпивка, дурманящие разум благовония.
           …Безликая комната затянута приторно-сладким дымом бронзовых курильниц. Стучат о столы стопки и бокалы, хищно блестит столовое серебро, матово бликуют толстобокие кувшины крепкого вина двойной перегонки. Сотрапезники уже изрядно откушали: кто-то с жаром в чем-то убеждает соседа, кого-то в углу ублажает девица, а то и две…
           – В чем-то ты прав: трудно решиться ступить на дорогу, ведущую вниз, но если ступил, то дальше скользишь по наклонной.
           – Не всегда. Например, сопляк-Пиккья демонстрировал преступную слабость, раз за разом сбегая с пирушки до того, как она обретала настоящий размах. Тоже мне, наследничек! Кстати, травить простых горожан бойцовыми псами слабые нервы ему не мешали.
           …Незаметно для посторонних глаз сквозь туман наркотического миража скользит женская фигура в дорогом одеянии. Тонкая вуаль не скрывает изящных черт породистого лица, как две капли воды похожего на физиономию наследника Пиккья, но без его рыбьей унылости. Очарование голоса, взгляда и жестов, пластика движений не вызывают сомнений: перед нами родовитая дама. Прохладные узкие ладони сжимают виски, в голове прояснилось. «Пойдем, пора, – щекочет ухо зазывный шепот. – Наши уже в подвале»...
           – Чем больше нарушаешь правила и установления, тем больше тянет попробовать то, на что не осмеливаются даже в нашем кругу.
           …Сырой подвал затянут паутиной. Разит гнилью. Каменный стол для разделки мяса превращен в алтарь с письменами-призывами древним богам. Девица, с которой, казалось, успели развлечься все присутствующие, распята на камне. Одежда сорвана и уже не скрывает следы грубых забав: ссадины, кровоподтеки на белоснежных бедрах и пышной груди. Вожделение уходит прочь, уступая место огню, возгорающемуся в средоточии тела. Сгущается резкий запах железа и пота. Рукоять церемониального ножа холодит ладонь, дрожит под рукой упругая плоть. Обжигающий ток крови бьет в лицо – и сердце испуганно трепещет, свободное от клетки ребер. Птичка-синичка, птичка-жемчужинка в руке… Лети высоко!..
           – Есть особый сорт свободы: свобода от всего человеческого. Погружение во тьму этим и притягивает. Мы не поклонялись богам… Я вообще был убежден, что богов не существует. Есть только страсть, кровь и страх, придающие ценность жизни… Я заблуждался, конечно. Здесь, пред лицом Госпожи, обрел веру, ясный ум и душевный покой. Только умерев для мира начал жить по-настоящему.
           – А твоя семья? Тебя не волнует судьба тех, кто остался вне храмовых стен?
           – У священника нет семьи, – лицо вновь стало бесстрастным и безмятежным, будто захлопнулась дверь в его внутренний мир. – Нет рода и имени. У него есть только его Госпожа. Я рассказал тебе все, что помню о преступлениях бывшего наследника Иса, не приходи больше к детям Смерти.
           – Хорошо, я, Аль-Тарук Бахаяли Иса, даю слово больше не приходить к тебе. Но позволь мне задать последний вопрос!
           – Аль-Тарук Бахаяли? – ироничное удивление мелькнуло в серых глазах. – Сам придумал или в книжке вычитал? Ты хоть знаешь, что это значит?
           – Я – знаю. Я уже не прежний милашка Ганга.
           – Cлушаю твой вопрос, Аль-Тарук.
           – Сколько ударов наносил жертве Аджитабхитиграпасалар Иса?
           – Разумеется, один! Это ведь так красиво!
           Он встал со скамьи и пошел по дорожке, ведущей к храму. Остановился лишь на пару мгновений, бросив напоследок:
           – У наследника Пиккья, кстати, никогда не было сестры.
           
           И этому, тоже, легче сдохнуть, чем оправдываться...
           
           Значит, Пратап Тулипало и был тем самым жрецом Черной Матери, кто принес поклонение ей в самое сердце Бахара. После его ухода убийства не прекратились, но проводили их как минимум двое: Аджитабхитиграпасалар, ставший достойным преемником Пратапа и сумевший практически безупречно повторить древний ритуал, и некто, превративший его в профанацию и, похоже, получавший от этого садистское удовольствие. Изучая улики я ошибался наполовину. На руках брата, безусловно, есть кровь, но в большинстве случаев повреждения наносились жертвам так, чтобы сделать их агонию как можно более длительной и мучительной. Он не мог такое творить. Кто же?..
           Пиккья, по словам Аджи, предпочитал «обычные» пьянство и разврат. Когда он покидал друзей-собутыльников, появлялась дама, как близнец похожая на него самого… Но, как заметил Аджи, среди Пиккья ее никогда не видели. Не заметили? Вряд ли: братец был демонски наблюдателен, прекрасно разбирался в людях и знал все о тех, кто попадал в поле его зрения. Как же скрывалась незнакомка, так ловко руководившая симуляцией запретных обрядов? Загадку дирижера кровавой бойни в подвалах изощренный ум брата так и не разгадал. Может быть, ловко замаскировался сам наследник Пиккья – они ведь отличные шпионы? Вряд ли. Настолько перевоплотиться не сумеют и гениальные актеры-Куккья: таинственная дама была истинным олицетворением женского начала, видения не могут меня обмануть.
           Что касается роли брата во всех этих непотребствах… да, он не был ни жрецом Черной Матери, ни маньяком. Все намного хуже. Он был скучающим аристократом, у которого вседозволенность и жажда крови снесли все людские табу и моральные запреты. Лишь взглянув в глаза Смерти он смог вернуть человеческий облик. Брат-исповедник был предельно честен, сдержан и спокоен – ничего общего со вспыльчивым и мстительным Аджитабхитиграпасаларом Иса, живущим в моих воспоминаниях.
           Пока сортировал факты, полученные в результате беседы, в школе закончился урок, и десяток крестьянских детишек чинно выстроились у высокого крыльца. К ним стремительно спустилась, скользя рукой по перилам, молодая особа и с энтузиазмом что-то начала объяснять, указывая на склон горы. Ветерок относил в сторону ее речь, до меня долетали лишь несвязные обрывки слов и довольные возгласы учеников. Аянга, занимавшая сторожевую позицию у калитки, встрепенулась на гомон. Я тоже лениво разглядывал девицу, невольно улыбаясь ее соломенным кудряшкам, непослушными пружинками прыгающим по плечам, круглым синим глазам, сияющим за стеклами очков в тонкой оправе, веснушкам на носике-кнопке. Странно, но висок ее был чист. Следом за учительницей из дверей вышел грузный мужчина весьма преклонного возраста, волоча за ногу треногу и прижимая локтем к телу сплетение металлических трубок с шестеренками. Детишки как муравьи облепили деда, приняли груз и дружно поволокли его по дорожке, повинуясь басовитым окрикам: «Линзы! Линзы береги!». Седой венчик волос вокруг обширной лысины старика тоже не скрывал какой-либо татуировки. Серые, свободного кроя халаты из тончайшей шерсти викуньи, шелковые подолы и рукава нижних одеяний, мягко сияющие при движении под утренними лучами солнца… В школе при храме крестьянских детей учат сами Терасы? Несут в народ свет знаний? А отцу известно о том, что кто-то из членов чужой высшей семьи промышляет в наших угодьях?
           – Да благословит вас Госпожа! – хором пропела веселая команда, минуя скамью, с которой я так и не встал.
           Звонкий девичий голосок и басовитое жужжание старика органично вплелись в разноголосое приветствие.
           – Пусть Судьба будет к вам благосклонна, – автоматически пробормотал вслед.
           Старый Терас, услышав ответ, резко остановился, развернулся и окинул цепким взглядом ярких синих глаз. Очки у него тоже точь-в-точь такие же, как у девицы, да и одеяние похоже… явно родственники. Осмотрел меня с ног до головы, задержавшись на кольце наследника и довольной морде Хранителя Сию, усмехнулся и, одобрительно кивнув, продолжил путь, нагоняя ушедший вперед табун мелюзги. Странные люди. Хотя для Терасов, судя по прочитанным в странствиях легендам, это, скорее, норма. Я тоже поднялся с насиженного места, потянулся затекшим от долгого сидения телом, и свистом подал сигнал Аянге: хватит время тянуть, пора возвращаться домой.
           
           Весна нагрянула непривычно рано. Внезапно зацвели сады, и столица утонула в их душистых облаках. Ветер цвета абрикосовых лепестков играл кремовыми соцветиями мандарина, ласкал бело-розовые бутоны слив, персиков и яблонь. И в этом благоухании Бахар готовился к самому любимому празднику моего детства – празднику Семи семей. Глядя на гонцов, прибывающих в поместье с драгоценными диковинами со всех концов империи, я вспоминал, с каким нетерпением ждал этого дня и мечтал, получив свою первую шпильку, пройти в праздничном шествии своей семьи. Разве мог предположить, что вместо церемониальной процессии гордо прошествую в «Дом в камышах», где Судьба вручит самые драгоценные дары?
           Да, этот праздник с полным правом можно было бы назвать Днем подарков, но истинный его смысл куда глубже: как в единстве семьи черпает силы каждый человек, так и могущество Империи зиждется на единстве и сплоченности Семи семей. Торжественная церемония вручения даров была кульминацией праздника: младшие несли подношения старшим, нижестоящие – вышестоящим. Нелегко было выбрать дары семье Янгао, ведь они должны показать богатство и силу нашего рода, а также уважение и преданность правящей династии. В этом году таким подарком от Иса будут лунные кони. С южных тучных пастбищ их вернули в столичные конюшни, и теперь шорники и ювелиры подгоняли на них дорогую сбрую – настоящее произведение искусства. Я принципиально не приближался к конюшням и с трудом удерживал Аянгу от попыток хоть одним глазком увидеть Савдага. Незачем бередить старые раны.
           Ночной дождь едва ли мог сделать чище заранее убранные широкие проспекты, по которым малые процессии шести семей должны были двигаться к месту проведения праздника – огороженному высоким резным забором парку, раскинувшемуся вдоль канала как раз напротив императорского дворца. Это место считалось совместной собственностью, и все старые рода платили немалые взносы на обустройство и содержание, пользуясь им практически лишь раз в году. Что там происходило в остальное время, мне было неизвестно, да и неинтересно.
           Цветы синих ирисов, символизирующих грацию и красоту, а также строгость и одиночество, устилают вымощенную камнем мостовую нашего проспекта. Дома тоже нарядились в родовые цвета Иса, и можно было бы сказать, что процессия словно плыла по небу… если бы я не видел настоящего неба. Расчистители пути, сопровождаемые всадниками под зонтами и с арбалетами, важно шествуют впереди, зорко высматривая среди многочисленных зевак хоть одного нарушителя, вознамерившегося преградить путь. Но довольные зрители и не думали выходить на дорогу, а весело гомонили, удобно устроившись на пологих крышах, запрудив переулки или чинно выстроившись на обочинах – сюда допустили лишь самых достойных горожан. Когда-то и я так же стоял среди зрителей, наблюдая, как лучшие из лучших специалистов Иса, одетые в церемониальные одеяния всех оттенков синего, несут регалии кланов: перо с чернильницей, свитки основных законов и уложений империи, карающую руку закона в виде топора и кандалов, жертвенные чаши с изображением двух обезьян. Эти животные считались чемпионами по одурачиванию демонов, а их извивающиеся немыслимыми загогулинами хвосты служили символами хитроумия и крючкотворства, что как нельзя лучше раскрывает суть Иса. Теперь же я открывал шествие старшей семьи, на белоснежном коне следуя за окруженной носителями боковых, круглых и квадратных опахал кавалькадой глав младших семей на серых в яблоках жеребцах. Кони, бесценное сокровище рода, гордо ступают по сапфирам свежесрезанных бутонов, таящим золото сердцевин. Синие стяги с нашим камоном обрамляют процессию: каждого члена старшей семьи сопровождают по шесть знаменосцев и по трое – младшей. За мной движется такая же белоснежная пара, впряженная в «фазанью повозку», сияющую радугой в лучах утреннего солнца. Считается, что разноцветное оперенье упомянутой птицы символизирует многочисленность и разнообразие наших добродетелей. Возничие из числа старших родственников с гордостью правят этим ларцом с семейными драгоценностями – Маралой, Нилой и парой незамужних племянниц отца. Нидхигираманирари Иса, также верхом на белом коне, окружен собственной свитой, дополненной десятком грозных воинов, вооруженных алебардами. Их отряд замыкал процессию.
           Мы прибыли на площадь перед парком одновременно с остальными. Справа выплеснулась ало-багровая река Тулипало с восседающими на белых слонах членами старшей семьи. От нас она отличалась лишь количеством знаменосцев и тем, что вместо чиновников с регалиями и носителей опахал во главе колонны следовали небольшие отряды лучших мечников, лучников и вооруженных древними трезубыми пиками кавалеристов. И алебардщиков в арьергарде, разумеется, было побольше – чем богаты, тем и рады. Мощные ноги слонов давили в кровь алые короны цветков граната, символизирующих всеполноту жизни, победу в битве и память о павших героях. В северных провинциях эти деревья нам с Учителем Доо не встречались, но в Танджевуре нередко доводилось ночевать под древними стенами царских гробниц, окруженных запущенными гранатовыми рощами. Белые исполины были великолепны, и я какое-то время с удовольствием рассматривал могучих великанов и преисполненных важности наездников на широких спинах. Кстати, никого, кто мог бы быть Пратапом Тулипало, не заметил – не подходили по возрасту.
           Слева от нас шумела, с трудом сохраняя видимость порядка, желто-золотая колонна Туркисов – вот не зря ходит в народе поговорка: «Где три Туркиса, там базар». Снежно-кудрявых лам членов старшей семьи сопровождали преисполненные важности телохранители с ритуальными топориками-чампи на плечах, а сами ламы как-то странно поглядывали на рассыпанные на дороге ветки жимолости с серебристо-желтыми цветами, символизирующие щедрость и великодушие, а еще привлекающими удачу и деньги. Воистину уникальный цветок у Туркисов!
           Процессии Цветов и Шипов Роз были не столь многочисленными, но, пожалуй, самыми яркими и красочными. Издалека были видны театральные маски, разноцветные перья, прихотливо расписанные веера… Розово-лиловые одеяния Куккья казались еще более нарядными рядом с благородной зеленью Пиккья. У бывших морских бродяг не нашлось ничего родового для перемещения по суше, поэтому в кипенно-белые набедренные и налобные повязки нарядили белокурых рикш, бодро кативших белые же двухколесные возки. И, разумеется, коляски были увиты гирляндами роз самых разных цветов и значений.
           Гомон толпы перекрыл резкий хлопок, раздавшийся в процессии Терасов. Им вообще не повезло со священной животиной – в древнем Бахаре разводили лишь тех, кто пригоден в пищу: свиней, баранов, кур. Пожалуй, ездить на них несколько затруднительно. Буйволы? Щуплым крестьянским мальчишкам позволялось сидеть на их спинах во время вспашки заливных рисовых полей, но никто из взрослых в здравом уме не отважится использовать в церемониальном шествии основную тягловую силу провинции. Не было в империи и цветка, оттенок которого хотя бы с натяжкой можно было признать серым. Но, как любят говорить сами Стальные Соколы, если есть задача, значит, есть и решение – вместо цветов правители Канамарки украсили процессию гроздьями парящих воздушных шаров с лентами родовых оттенков. Средство передвижения поражало наповал: в этом году они прибыли на самодвижущейся коляске, белоснежной, как и положено священному животному – символу рода. Очередное порождение технического гения не вязло колесами в раздавленных бутонах, а торжественно катилось по чистой мостовой, оставляя после себя стойкий запах спирта. Он перебивал даже буйство цветочных ароматов и вносил свежую струю в традиционно-душистую атмосферу праздника. Учителю Доо такое бы понравилось.
           Торжественный рокот больших церемониальных барабанов накрыл площадь и схлынул, как волна. Пять ворот распахнули створки, украшенные камонами высших семей, и огненная лава Тулипало, золотой песок Туркисов, грозовая туча Терасов и холодная река Иса медленно втянулись в парк через ворота, отмеченные Багровым огнем, Мягким золотом, Стальными соколами и Синим льдом, каждый в свои. Куккья и Пиккья, смешав в движении лиловое и зеленое, пятым потоком влились в проход, на створках которого весьма органично сочетались терны Шипов и бутоны Цветов Роз. Если там и был когда-то камон Кьяя, теперь никто не нашел бы его следов в причудливом переплетении орнамента. Но ворота сохранили те же, не стали пробивать еще один вход в общее пространство старых родов ради осколков одного из них: церемониал в который раз тонко, но безжалостно подчеркнул различия в статусе семей.
           Появления процессии императорской династии мы ожидали в семейном павильоне, где можно было отдохнуть и подкрепиться, а также принять гостей во время празднования. Как и ворот, родовых беседок в парке было пять, и все они размещались на равном удалении от расположенного на возвышении древнего строения – старого, изукрашенного белыми драконами императорского павильона, в котором никогда не задерживались Янгао. По обычаю под надежными крышами заранее собиралось старшее поколение семей, те, кому позволительно не участвовать в шествии. На низких столиках были расставлены легкие напитки и закуски, и около одного из них с удобством устроились дед и его сверстники, со стороны оценивая организацию праздника. Я не притронулся к еде: неизвестно, сколько времени займет церемония вручения даров, и лучше уж перетерпеть голод и жажду, чем мечтать о туалетной комнате.
           Теперь зарокотали большие барабаны у дворца на противоположном берегу канала, и члены высших семей вышли на вымощенную старинными каменными плитами площадку с затянутым тканью широким помостом, расположенную у подножия императорского павильона. Наша семья была до обидного маленькой – отец с Маралой и мы с Нилой. Свита, включая телохранителей, осталась у беседки, нас сопровождали лишь немногие слуги. По ажурному мосту, связывающему парк с дворцовым берегом, уже двигалась процессия. Скромная, какой и полагается быть на семейном мероприятии, но все же превышающая размерами сопровождения любую из наших раза в два.
           Семья Янгао взошла на помост, и все присутствующие низко склонились, приветствуя избранников Неба. Император был одет в белое с черным подбоем, императрица – в черное с белым. Наследник копировал одеяние отца, позволив себе лишь золотистый пояс и наручи, мелькавшие в широких рукавах ханьфу. Гладкие маски, разделенные вертикально на черную и белую половины, скрывали лица, защищая от чрезмерного восхищения подданных. Пестрая свита, сверкающая золотым шитьем, выстроилась за высокими спинками походных тронов, а к подножию опустились две фигуры в балахонах матового серебра, невзрачные на фоне окружающей роскоши. Я попытался, насколько это было возможно, рассмотреть глав загадочного клана Хама-но-Хакки. Татуировщики, единственный профессиональный клан, входящий в состав правящей семьи. Через них проходит регистрация рождений и смертей, перемещение из клана в клан и из семьи в семью жителей нашей благословенной империи. Даже сейчас они готовы к работе – к поясам приторочены футляры для игл и красок. Маркеры личности, встраивающие ее в систему, могли быть поставлены только ими, и ими же, как обмолвился когда-то Учитель Доо, могли быть сняты.
           Я почти не следил за растущей у помоста горой подношений, но невозможно было не услышать пронесшиеся по толпе восхищенные возгласы и не увидеть блеска драгоценной сбруи и перламутровых бликов на крупах лунных коней – их привели последними. Тулипало с трудом скрывали ревность и недовольство: да, Синий Лед имеет право владеть лошадьми, но разводят-то их скотоводы Шусина, где властвует Багровый огонь. Ни один элитный скакун не может быть продан на сторону без ведома правителей провинции. Но у Иса есть таможенные документы, подтверждающие ввоз «детей грозы» из кайджунских степей, поэтому правила нами нарушены не были. Конюхи у отца все же отличные – смогли всех девятерых провести перед публикой достойно, не позволяя гордым скакунам нарушить порядок. Хотя Хуран все норовила повернуть в мою сторону, а Савдаг нервно вскидывал змеиную голову, словно кого-то искал. Скорее бы все закончилось, сил моих больше нет: оказывается, я до сих пор не смог смириться с потерей. А Аянга? Клятву давала она лично мне, но оскорбила ее вся семья, отняв самое дорогое. Что заставляет степную ведьму держаться рядом, не помышляя об отмщении за обиду?
           Теперь пришла очередь высших семей принимать дары от младших семей и кланов. Мы поднялись на помост и встали по рангу на широких ступенях, ведущих к трону. Выше всех – главы с женами, затем наследники и чуть ниже остальные дети, достигшие пятнадцатилетия. Под рокот больших барабанов распахнулись все пять ворот, ведущие на площадь, и потянулась процессия дарителей. На наши подарки я не обращал особого внимания – их всегда можно будет рассмотреть позже. Намного интереснее было узнать, что же дарят остальным?
           С Туркисами было все ясно: меха, ткани и золото-золото-золото, что в изделиях, что в сундучках. Тулипало принимали разных видов оружие и доспехи, а также штандарты новообразованных сотен. Коневоды Шусина привели пару мощных тяжеловозов новой породы: литые мышцы, могучие шеи, широкие лбы… Я смотрел на них с той же затаенной тоской, что и все истинные Иса. Прекрасные вороные! Потянут и новые пушки, и вес некоторых членов семьи Огня, осадными башнями возвышающихся на ступенях помоста. Терасы искренне восхищались своими любимыми приборчиками и толстыми рукописными журналами лабораторных исследований, в которых разберется лишь столь же свихнувшийся на изобретениях. Да и хватит с них всеобщего восхищения, они сегодня уже потрясли зрителей умением своих мастеров: вон, у беседки с треугольниками на камоне до сих пор сияет белыми крыльями самодвижущаяся повозка. Ее не убрали из парка, в отличие от наших ездовых животных, ибо механизм не нуждается в еде и питье, а также не оскверняет воздух и вычищенные до стерильности газоны, по которым будут ступать шелковые туфельки жен и дочерей старых родов.
           На подношения кланов Куккья, практически не скрываясь, косились все: вот уж кто не сдерживал фантазию, как это им и положено. Прекрасная мраморная композиция, изображающая изобилие, – от клана скульпторов; расписная ширма от клана художников – ее яркие краски так и притягивали взгляды; экзотические музыкальные инструменты; свитки поэм; центральная площадь Хариндара, искусно вырезанная из слоновой кости… Какая тонкая работа! Широкий поднос, на котором расположили изделие, с трудом удерживал невысокий худой юноша, путающийся в полах непривычного парадного халата. Васа! Оксинат Васа, разрази меня гром! Вот так встреча! Что же, я рад за него и за Шандиса Васу Куккья, нашедшего в себе силы отпустить в столицу хранителя нелюбимого родового наследия. Нужно будет обязательно отыскать его мастерскую: интересно узнать, что успел создать за это время искусник.
           Пока все таращились на изобилие даров творческой семьи, я не забывал следить и за Пиккья, которые самым будничным образом принимали от своих кланов горы свитков. Думаю, там были какие-нибудь контракты, отчеты и описания новых приемов подготовки бойцов. Скучное зрелище. Не менее скучное, чем подношения Иса, ценность которых сокрыта в сухих строках официальных бумаг. Внезапно размеренность постепенно иссякающего течения дарителей была нарушена. Их ровные колонны смешались, в задних рядах забегали распорядители, к воротам отправился дополнительный отряд охраны… кстати, к нашим воротам, с помоста их видно лучше всего. Похоже, кто-то посторонний пытается прорваться в парк. Интересно, кто этот смельчак или глупец? Дарителей, насколько помню, тщательно отбирают, а списки утверждаются службами безопасности семей чуть ли ни за полгода до торжества. Вряд ли… Продвижение после небольшой заминки возобновилось, но почти все дарители украдкой оглядывались на ворота, нарушая торжественность церемонии. И недаром!
           Три солнца засияли в распахнутых настежь створках, три золотых изваяния. Точеные шеи гнутся дугой, длинные сухие ноги мягко тревожат плиты дорожки. Сердце замерло, пропустило пару ударов и глухо бухнуло в груди. Мерхе? Узнавание откликнулось звонким эхом: Мерхе! Стук копыт в такт горячему пульсу крови в висках. Истинное золото шусинских степей все ближе и ближе, и я уже могу заглянуть в их теплые карие очи… и в хитрющие глаза того, кто уверенной рукой ведет в поводу аргамака. Сумасшедший! Старший сын нового поколения Амагелонов, кто бы сомневался в нем. Уж он в себе не усомнился ни на миг: шествует гордо, не опуская ни перед кем дерзкого взгляда узких глаз. Его наряд, лучший в предгорьях Тянь-Мыня, но крайне скромный на фоне одежд тех, кто сейчас толпится у помоста, украшает лишь мех, но такой мех не стыдно носить и высокоранговым придворным. Мерхе экипирован бесценной упряжью в полном комплекте, к седлу приторочен легендарный шлем Текудера с пышным плюмажем, а сверху наброшен багровый плащ героя. Скуластое лицо Амагелона надменно и непроницаемо, на виске простой знак скотовода, на шее – пайцза Янгао, я видел ее у победителя демона. Вот почему он так уверен в безнаказанности! Самую безобразную выходку покроет тень благоволения императорского рода. Неужели и самый важный в империи знак добровольно передан скотоводам? Но что же случилось с самим героем, если его коней дарят? И я знаю только одного человека, кому Текудер мог бы преподнести такой дар. Да, именно мне – вряд ли кто-то из присутствующих здесь вообще знает, что еще год назад персонаж сказаний и легенд был жив.
           Односельчане Текудера не зря прятали потомков Ягмира – если бы Тулипало нашли их, то с полным правом немедленно призвали бы в войска, под седло главнокомандующему. И если я прав, то сейчас гнев Багрового Огня будет более чем обоснован: подданный Тулипало дарит Иса коней Тулипало. Даю руку на отсечение, что за скандальным явлением дарителя, не предусмотренного в тщательно регламентированном мероприятии, стоит мой несравненный Учитель Доо. Выходка как раз в его стиле. Я планировал влиться в жизнь императорского дворца незаметно. Затаиться на вторых ролях, присмотреться к подводным течениям придворной жизни как бы со стороны, но вновь получил от мастера «единой нити» недвусмысленное наставление: «Ты слишком много думаешь. Не думай, делай». Делай, что должно, и гори все в синем пламени родового алтаря.
           Распорядитель остановил маленькую процессию в нескольких шагах от помоста и развернул свиток.
           – «Прошу Аль-Тарука Бахаяли, – прочел, чуть откашлявшись, – принять в дар потомков Ягмира и мои личные вещи. Список прилагается. Текудер», – поднял от текста полные недоумения глаза. – Подпись и печать Текудера подтверждены Центральной администрацией Шусина в Рангане. Дарственная законна.
           Взгляды всех, включая членов высших семей на помосте, устремились к фигуре императора. Пайцза поплыла над низко согнувшимися спинами придворных: Хакка-но-Хама лично спустился забрать ее из рук простолюдина. Гуожи Янгао вгляделся в этот символ особых полномочий, помедлил и чуть заметно кивнул в знак согласия. Иса незаметно выдохнули. Я тоже. Только Амагелону было все нипочем: отдав земной поклон властвующей чете, он лукаво подмигнул мне и протянул повод Мерхе.
           «Иди, – подтолкнул в спину отец, – принимай свой подарок».
           И я пошел.
           Волна недоумения, негодования и душной зависти, исходящая от Тулипало, хлынула на Иса, разбившись о стену встречного злорадства. Даже отец на мгновенье позволил себе испытать это неподобающее главе высшей семьи чувство. Вряд ли кто посторонний догадался, какие страсти бушуют среди влиятельнейших семей империи, но с нынешними владельцами Шусина нам, бывшим, еще предстоит объясняться.
           
           После окончания официальной части началось то, что называют «Время непринужденного общения». Дарителей удалили с территории, императорская чета, милостиво покивав на прощанье, отбыла во дворец. Семьи смешались и разбились на группы. В общей беседке в окружении пусть еще и не пышной, но по-весеннему яркой зелени у столов с обильным угощением собралось самое старшее поколение. Мужчины и женщины, уже не обремененные тяжестью политической власти, просто наслаждались заслуженными долгой жизнью почестями. Главы семей расположились отдельно, а молодежь удалилась в ту часть парка, где все было приготовлено для подвижных игр и азартных увеселений.
           Мне следовало познакомиться здесь со всеми, но как? Я никого не знаю и сейчас снова оказался предоставлен сам себе.
           Вышел на площадь и двинулся к павильону Терасов, чтобы рассмотреть поближе их диковинный транспорт, но невольно притормозил у беседки Куккья и Пиккья. Слуги аккуратно снимали с коляски Куккья гирлянды цветов, чтобы те не увяли до отъезда. Невольно залюбовался розами, уже роняющими в траву пунцовые, палевые, нежно-розовые лепестки. Стоящий рядом возок Пиккья не трогали – его убранство, практически лишенное цветов, легко перенесет отсутствие влаги. Нежные белые бутоны драгоценными жемчужинами сияют в темной зелени кипариса. Кипарис? Шипы выбрали символом безобидный кипарис? Хотя... он означает не только благородство и стойкость перед лицом вечности, но и смерть, причем смерть окончательную. Внезапно вспомнилось древнее трехстишье из сборника храмовой поэзии:
           Погасли лучи на цветах.
           Из сумрака темного тенью встал
           Мой завтрашний день – кипарис [4].
           Странная и не совсем радостная ассоциация. Не сомневаюсь, среди Пиккья достаточно знатоков классической литературы, и выбор родового растения совсем неслучаен. Что это? Тень Госпожи, намек на бессрочность траура?
           – Вот ты где! – дернули за рукав, заставляя обернуться. – Вечно теряешься, и ищи тебя… Мне велено со всеми тебя познакомить, а я тут бегаю за тобой…
           Нила.
           Старшие сестры неисправимы!
           Она тащила меня к павильону старейших, сердито выговаривая за исчезновение, но за пару шагов до него остановилась, придирчиво оглядела, поправила выбившуюся из пучка прядь волос, даже не поморщившись при виде моей немодной прически, и ободряюще улыбнулась: вперед!
           Яркая, как юркая нарядная колибри, перелетающая с цветка на цветок, звенящая переливами негромкого смеха, обаятельная и невинная Нила была чудо как хороша. Мне оставалось только послушно следовать в фарватере ее порханий, кланяясь и улыбаясь, улыбаясь и кланяясь. Старики откровенно любовались сестрой, добродушно кивали, попивая вино, слушали ее щебет – и благосклонно поглядывали на меня. Старушки норовили познакомить с любимыми питомцами: совали в руки мохнатых собачек с усыпанными драгоценными камнями заколками для шерсти и смешных обезьянок, благоухающих изысканными духами. Я был неоднократно пощипан, облизан и столь же неоднократно облаян. И, по-видимому, признан годным.
           Хорошо, что не взял с собой Сию.
           Главы семей, расположившиеся под крышей отдельной беседки, тоже были внешне радушны и даже любезно улыбались смущенно краснеющей юной Иса, но меня их взгляды препарировали весьма откровенно. Равнодушие силы – вот что излучали они. Я оказался в окружении настоящих хищников, не считающих нужным скрывать свою истинную природу: тигриный взгляд немигающих глаз Тулипало, соколиный, выискивающий добычу далеко внизу – Терасов, плотоядный крокодилий – Туркисов… человеческого в них маловато. Только Куккья и Пиккья улыбались искренне, но я не обманывался их показной безобидностью. Эти милые маски носят поколениями, они уже стали вторым лицом. Зачем скрываются? Отец в этой компании выглядел совсем родным, даже домашним: как вожак стаи волков, который не даст в обиду своих. Сразу на сердце стало спокойней, и вопрос главы Багрового Огня не застал врасплох.
           – Тебе действительно знаком Текудер, мальчик? Откуда? – даже не верится, что этот седоватый грузный франт был тем самым воином, кто ловко правил колесницей Махавира на ипподроме Рангана.
           Отец ответил вместо меня, переведя диалог в плоскость равных.
           – Вы ведь знаете, что наша семья понесла наказание? – Главы синхронно кивнули: да, они знали. – Аль-Тарук Бахаяли был отлучен от семейного очага на три года…
           Что-то подобное я и предполагал. Три года назад отец одним распоряжением убил двух тушканчиков: проучил за дерзость бунтующего подростка и превратил это для всех остальных в ритуальное наказание за злодеяния представителя рода. А я, как ни странно, весьма неплохо проводил время, не зная, какие страсти кипят при дворе.
           – Два с половиной, – скучающе уточнил Пиккья, и мне показалось на миг, что его зрачки сжались в узкую горизонтальную линию. Горизонтальную? Храни меня Судьба!
           – Какое-то время он жил в Бахаре, потом отправился странствовать, – отец словно не услышал реплики Шипов Роз. – И кого только не встретишь в скитаниях!
           – Текудер был выродок, бастард, – выплюнул раздражение Тулипало. – Его мать навеки проклята за то, что не вернула нам нашу кровь. Мы его не признали – никакая селянка не сможет воспитать настоящего воина.
           – И она уже понесла заслуженное наказание, – мирно заметил отец. – Ты ведь знаешь, Локеш, что ей не дано обрести упокоения в посмертии. Кто знает, где она бродит, потеряв свою суть?
           Так вот кто была та страшная черная старуха, которая встретилась нам в лесу у костра! Где бродит, где бродит… да там же, в степях Шусина и предгорьях Тянь-Мыня, следует за своим сыном как привязанная. Потрясающая материнская любовь: обречь себя на такие муки, но не отдать незаконнорожденного семье отца…
           – Так он до сих пор жив? – поморщился Локеш Тулипало. – Этот «герой» будто камешек в сапоге: то его вроде нет, то вылезет в самом неудобном месте в самый неподходящий момент.
           Узнаю школу Учителя Доо… или Странники Судьбы все по умолчанию так раздражают власть имущих?
           – Выродков следует уничтожать, чтобы не портили породу, – бросил Вэйдун Терас, глава семьи, потерявшей власть в Бахаре из-за безумных экспериментов на людях. – Даже среди крестьян есть понимание чистоты крови, их выродков едят могильные черви в канавах. Но у нас, высших семей, их старательно растят и ставят на должности, недосягаемые для критики.
           Отец напрягся. Незаметно, но я почувствовал. Это какой-то гнусный намек на Аджи? Или на меня? Укол явно нанесен Иса, что недопустимо оставлять без ответа. Но если ответит отец, это покажет, что собеседник попал в цель.
           – Ваша семья понимает толк в выродках, – почтительно поклонился я, – за это даже трона не жаль, не так ли?
           – Дерзкий, импульсивный… – Стальной Сокол кинул взгляд, будто примериваясь, куда лучше клюнуть, и обернулся к отцу. – Нидхи, твой сын точно Иса? Имя не ваше.
           – У Аль-Тарука в последние годы был своеобразный учитель, – якобы извинился за меня отец. – А читать древние летописи он любит с детства.
           Отец непрозрачно намекнул на то, что Синий Лед помнит причину рождения империи Пинхенгов. Остальные тоже ее не забыли. Но высказанное устами юнца, это напоминание не несет серьезного политического подтекста. Пока.
           Не-не, надо держать свой болтливый язык на привязи и бежать отсюда: мне пока рано претендовать на достойное место среди мастеров таких светских бесед.
           Мы с Нилой мило разулыбались и попрощались со старшими. Уходили неторопливо, гордо держа расправленные плечи. Спину жег чей-то взгляд.
           – Нила, оглянись невзначай, – женщине вертлявость простительна, особенно такой хорошенькой. Им вообще прощают практически всё. – Кто смотрит нам вслед?
           – Туркис, – сдавленно прошептала сестра. – Давай поторопимся!
           А этому что от нас надо? Мы свернули на боковую дорожку и спрятались в тени цветущей акации.
           – Ну ты даешь! – она с трудом выравнивала дыхание, успокаиваясь. – У меня рядом с ними все внутри обмирает… страшно. А ты… как ни в чем не бывало…
           – Ну я же не дурак, мне тоже страшно, – утешил ее. – Только показывать свой страх нельзя: разорвут.
           Путешествие по дорогам империи и этому научило меня.
           
           Дорожка привела на берег канала, где мы присоединились к группе молодых людей – кто-то был старше на пару лет, кто-то немного моложе. Нила только успевала отвечать на приветствия и знакомить меня с младшим поколением семей. Нежная музыка неторопливо плыла над полянкой. На мягких подушечках, разбросанных по газону, сидела Зоэ Куккья, красавица в розовом, перебирая тонкими пальцами струны старинного циня. Наследник Туркисов, с которым вместе шли из Канамарки, отбивал такт на маленьком барабане. Надо же, здесь он производит вполне приличное впечатление… хотя нет. Повинуясь безмолвному сигналу, слуга подает ему кубок – Конирайя Туркис не оставил привычку заливаться по самые уши вином. Меня он не узнал, поэтому приветствовал весьма любезно. Юнгсу Терас, с треугольниками младшей семьи на виске, держал речь, опираясь о платан.
           – Перепонки между пальцами ног даются от природы, но для человеческих свойств излишни, – звучный, хорошо поставленный голос прихотливо вплетался в мелодию. – Опухоль вырастает на теле человека, но для природы она излишня. Милосердие и справедливость распределяются между пятью внутренними органами, но они не отвечают истине природных свойств. Излишние милосердие и справедливость рождают предписания о том, что именно нам надлежит слушать и на что смотреть. Это приводит к связыванию человеческой природы во имя славы, к тому, чтобы все в империи дули в фанфары и били в барабаны, прославляя недосягаемый, неприродный образец. Излишество в спорах ведет к нагромождению трескучих фраз, наслаждению тождеством и различием, твердостью и белизной, безудержным бесполезным словам ради минуты славы. Но все эти учения, с перепонками и опухолями, не составляют подлинной истины, подлинная истина состоит в том, чтобы не терять природных свойств. Тот, кому разрежут перепонки между пальцев – закричит. Тот, кому удалят опухоль – будет плакать от боли. У одного излишек, у другого недостаток, а боль у всех одинакова. В этом ли милосердие? В этом ли справедливость?..
           – Не лучше ли тогда просто помолчать, опираясь о платан? – молодой Куккья с искусно растрепанной челкой, видимо, уже не в первый раз пытался прервать вдохновенного оратора, и ему это наконец-то удалось. – Давайте устроим соревнования в поэзии! Смотрите, сколько здесь прекрасных девушек. Этот день просто создан для того, чтобы воспеть любовь!
           Оживившись, защебетали девицы, слуги забегали, принося столики с напитками, бросая подушки на сдвинутые кругом скамьи.
           – А я пойду уточек кормить, – капризно заявила кудрявая брюнетка в зеленом. – Кто со мной?
           – Ой, Минами такая глупая, – шепнула Нила. – У нее никогда не получалось срифмовать и пары строчек.
           – Помолчать… помолчать… об истине либо молчать, либо… – оратор Терас сосредоточенно бормотал под нос и что-то царапал в блокнотике, как по волшебству появившемся из рукава. Ну да, не я один такой умный, ношу с собой необходимые мелочи. – Либо хорошо, либо ничего…
           Часть компании направилась к каналу, где уже были приготовлены и уточки-мандаринки, и лодочки, и зонтики, защищающие лилейные лица красавиц от цепкого весеннего солнца, и воланы с разноцветными перьями для подвижных игр. Не успела Нила оставить меня, сочтя свою миссию выполненной, как вокруг нее собрались подружки. Они деликатно обнимали сестрицу, стараясь не помять наряды, и лукаво поглядывали в мою сторону, шушукаясь и перебивая друг друга.
           – Нила… как похорошела… помолвка тебе к лицу… немедленно представь нас своему братику… какой он хорошенький… как картинка в старинной книжке… это шусинский стиль в одежде?.. как необычно…
           Сбегать было бы глупо. Я огляделся в поисках возможной компании, но Туркис, шумно прихлебывая вино, уже старательно рифмовал строчки на поданной вместе с напитками бумаге. Терас погрузился в размышления о природе истины, и ему было все равно, кто чем собирается заняться. Кажется, даже нашествие демонов с изнанки не способно поколебать его углубленное самосозерцание. То ли позволить и себе опереться о платан?
           Слуги разливают по чашам легкое персиковое вино, нарезанные кусочками фрукты в сахарной пудре, как груды драгоценных камней, сияют на блюдах. Ореховые сладкие шарики, пончики с сиропом… странно, что вокруг нас не вьются тучами мухи. Или и их умело отгоняют расторопные слуги? Немногие оставшиеся мужчины, удобно устроившись на скамьях, призывно махали руками, приглашая к столу всех желающих подкрепиться. Особенно старался застрельщик-Куккья, младший брат прелестной музыкантши – ему не терпелось открыть поэтический турнир.
           – По нежному облику можно о хрупкости клятвы судить:
           Тобою разбитая клятва была не прочнее стекла.
           «Скажи, где стрела, – меня спросят, – пронзившая сердце твое?»
           Не знал бы я сладостной боли, когда бы навылет прошла… [5]
           Голос молодого Куккья оказался приятным, но не настолько выразительным и напевным, как у сестры, подхватившей эстафету:
           – Я – умерших от жажды сухие уста.
           Я – паломников скорби святые места.
           Я – обманутое, нелюдимое сердце,
           Что разбила любовь, предала красота…
           Струны цыня Зоэ рыдали под ее пальцами. Наследница Куккья богата талантами: музыка, поэзия… может, она еще и рисовать умеет?
           – Нет, не умеет, – еле слышно ответила Нила, – зато танцует отлично. Ты же понимаешь, что будущий глава такой семьи, как Куккья, не может быть заурядным. Она лучшая из нашего поколения.
           Ну а дальше – понеслось. Кто лучше, кто хуже, но о несчастной любви и разбитом сердце высказались, пожалуй, все собравшиеся. Многословно и надрывно. Юнгсу Терас как сова хлопал глазами, переводя недоумевающий взор с одного изливающего душу страдальца на другого. Да и я поражался: какая, оказывается, у моих сверстников насыщенная личная жизнь! Какие глубины! Какие цветистые обороты! И тут, наконец, отбросил исчерканные листы Конирайя Туркис. Встал, покачнулся, но удержал равновесие. Пряди выбились из золотого колпачка и неопрятно обрамляли лицо. Я ожидал вполне понятных в такой ситуации смешков, но на поляне воцарилась тишина. Голос хрипел и срывался на сип, интонации будничные, словно такие слова рождаются сами собой каждый день:
           – Немало времени прошло с тех пор, как был я гостю рад.
           Огнистым кубком на пирах не зажигал давно лампад.
           Ресницы-стрелы! Я для вас осколки сердца соберу.
           Вы эту самую мишень разбили много лет назад.
           Давно я ворот разорвал. Воды немало утекло,
           И чувства сдерживать привык я так, что дух во мне зажат!
           Немало времени прошло, но искры вздохов без конца
           Разбрызгивает сердце вновь, и жаром каждый вздох богат…
           Как же так получилось? Трус, пьяница, завистливый злобный человечек… и так может? А как он собирается управлять Туркисами, ведь его действительно жжет изнутри огонь, который не затушишь вином. Искусство – ревнивое божество, оно не терпит присутствия долга и интересов семьи в сердце избранника.
           Тихо поднялся и ушел с полянки. Моего ухода никто не заметил – заслушались.
           Солнце клонилось к закату – я и не заметил, что так засиделся среди поэтов. От канала тянуло сыростью и холодом, ивы плакали, роняя прозрачные слезы за высокий ворот кафтана. Яркие одежды игроков в воланы органично вплетались в изумруд травы и деревьев, словно подсвеченных изнутри желтыми лучами светила, синие воды качали на волнах лодочки с нарядными девушками и юношами, почтительные слуги держали над ними зонты и подавали заранее раскрошенные булочки для уток. Милая жанровая картинка…
           Карандаш сам собой заскользил по бумаге, стремясь поймать то, чему радовался глаз.
           – Вы позволите взглянуть на рисунок? – тихая просьба выдернула из транса.
           С удивлением огляделся: я и не заметил, что здесь не один. Чуть в стороне, укрытая кустами камелии, спряталась лавочка, а на лавочке спряталась девочка. И эта девочка мне чем-то знакома: может быть, элегантным серым платьем, может быть, блондинистыми кудряшками, почти укрощенными строгой прической. Пара золотистых пружинок выбилась из нее… возможно, даже специально – кто их, женщин, знает. На носу-кнопке немного косо сидят очки в тонкой оправе, а на коленях раскрыта книжка.
           – Я – Аль-Тарук Бахаяли Иса, а Вы…
           – Ланфен, самая младшая Терас. Я видела Вас у школы в горах Маговара…
           – А тот пожилой господин…
           – Мой дедушка. Он, наоборот, самый старший в семье.
           – Здесь я его не встретил.
           – Немного приболел. В горах сейчас еще холодно, а он обожает смотреть на звездное небо. Говорит, там лучшее, что есть на земле.
           – И я с ним согласен. Но Вы не со всеми…
           – Не люблю шумные компании. И не люблю сочинять о том, чего не знаю.
           – Позволите? – протянул руку к книге.
           Она в ответ потянулась к рисунку. Ну что же, обменяемся. Правда, я сам еще не знаю, что изобразил на этом листке. Так, а что у нас тут? «Сопротивление материалов, теории упругости и пластичности». Гхм… Какой же чушью забита ее голова! Тот Терас, что искал истину в парадоксах, казался более вменяемым. По крайней мере, его стремления были понятны.
           – А что вы делали в Маговаре? Тянь-Мынь даже более прекрасен в это время года.
           – Паломничество по старым семейным храмам – это традиция. А они все расположены в Бахаре. Мне нравится Маговар, он как-то роднее, уютнее… – синие глаза за стеклами очков подернулись мечтательной дымкой. – Кажется, что в этих горах осталась частица души древних цынов нашего рода.
           – Может быть, и осталась, – кивнул в ответ. Не зря Госпожа Смерть так любит Бахар.
           Она вздохнула и еще раз вгляделась в рисунок.
           – Можно мне Ваш карандаш?
           – Конечно!
           Интересно, что она хочет добавить? Исправить? Да что я вообще там набросал, что ее задело? Ланфен долго всматривалась в изображение, склонив голову набок, как умная птичка. Потом карандаш мягко заскользил по краю бумаги, оставляя за собой слова.
           – Мне понравилось, спасибо, – свернутый лист вернула, книгу аккуратно извлекла из рук. – Доброго вечера Вам, Аль-Тарук Бахаяли, наследник Иса. Уже поздно, мне пора домой.
           – Пусть Судьба будет к вам благосклонна, Ланфен, самая младшая Терас, – из всех странных странностей этого дня она была самой безобидной.
           Пока разглядывал свое и ее творение, серое одеяние девушки скрыли надвигающиеся сумерки. Рисунок не имел ничего общего с натурой: берега извилистой реки тонули в тумане, четко прорисованы были лишь заросли камышей на переднем плане и острые пики гор на заднем. По течению плыла утлая лодчонка с соломенной крышей, и не было сомнений, что лодочник одинок как никто. Но Судьба бы с ним, с изображением! Экспромтами поэтов впечатлился, оказывается, не только я. Пиктограммы древнего храмового наречия складывались в строки, как нельзя более попадающие в настроение творения и творца. Ланфен Терас забавная, но она волшебница.
           Вой обезьяны… Гости ушли… Вечер сейчас над цзяном [6].
           Люди, конечно, ранены в сердце; воды, конечно, текут.
           Вместе мы оба чиновники в ссылке, – вы еще дальше, чем я.
           Синие горы на тысячи верст, и одна лишь лодка-сиротка [7].
           
           Тем и закончился вечер поэзии и праздник Семи семей.
           
           На утренней тренировке из головы не шел Амагелон. Помню, как он следовал за мною от помоста, как я отдал слугам повод Мерхе и обернулся перемолвиться хоть словечком… но тот будто в воздухе растворился. Надо спросить у Хугина и Мунина, они-то должны были видеть, куда делся шусинец.
           Оказывается, наши доблестные охранники незаметно для публики взяли парня под локотки, отвели в сторонку «пошептаться» и аккуратно доставили в караулку поместья, где заперли «до выяснения обстоятельств». Надо выручать устроившего знатный переполох посланника из прошлого, но сначала выясню причину задержания безобидного скотовода.
           После завтрака передал вызов начальнику охраны. Он явился незамедлительно и пояснил, что подозрительного молодчика бравые парни Иса вели еще до парка: он своим выходом устроил бесплатное представление, народ на улицах потешался над деревенщиной, норовящей впереться прямо сразу на праздник к высшим семьям. Внеплановому подарку были совершенно не рады и организаторы торжества – в такой суете к облеченным властью мог подобраться кто угодно, причем с самыми кровожадными намерениями. Тем не менее, вопреки регламенту дарителю удалось пройти через охрану и выполнить свою миссию. Публично озвученный документ и пайцза Янгао обстановку разрядили, но до конца не прояснили и породили новые вопросы. Что делал наследник Иса в Шусине, с кем и какие дела вел? Кто этот Текудер, приславший столь недипломатичный дар? Откуда он знает о существовании нового наследника семьи? Какие отношения их связывают? Где именно они могли пересекаться?
           – Но под замок-то зачем? Еще и стражу выставили… Не такое гостеприимство обещал я тем, кто спас нас от снежной бури в предгорьях!
           – А ведь эти вопросы возникли не только у нас, – начальник охраны окинул меня укоризненным взглядом. – Как думаете, молодой господин, кто еще может заинтересоваться Вашим странным знакомым? Наши коллеги из других семей не зря едят свой рис. Тайком умыкнуть того, кто знает что-то необычное из Вашего прошлого, допросить с пристрастием… Расскажет, – покровительственно кивнул в ответ на мое возмущенное фырканье, – все рассказывают. А уж информацией можно распорядиться по-разному. Ну, а потом прикопают бедолагу где-нибудь у дороги из Бахара в Шусин или в столичном пруду притопят… и концы в воду. Пришел из ниоткуда человечек и ушел в никуда. Нормальная практика. Так что считайте, что мы Вашего знакомца бдительно охраняем от несчастий.
           – А теперь его можно выпустить?
           – До выяснения! – упрямо стоял на своем собеседник. – Не беспокойтесь, никто его пальцем не тронул.
           – Отпустите, под мою ответственность!
           – Вот как господин распорядится, так и исполним в лучшем виде. Ждем решения Вашего отца.
           Что же, здесь власти наследника явно недостаточно, надо идти к родителю.
           Но меня к нему не пустили. «Побойся Судьбы, молодой господин, – вежливо, но твердо преградил вход в особняк пожилой личный слуга, – твой досточтимый отец лишь под утро вернулся с празднования, дай ему отдохнуть». Какие у главы семьи строгие няньки! Пришлось отступить, но потребовать, чтобы именно меня первым допустили пред его светлые очи.
           Не ожидал, что отец так задержится на празднике. Я прибыл в поместье вечером, солнце только садилось, и то безумно устал за день. Было немного совестно, что не сразу вспомнил об Амагелоне. Пока есть время, надо как следует продумать, что скажу в его защиту. «Мы попали в жуткий буран! И могли бы замерзнуть до смерти…» Нет, не так. Нужно как-то пожалостливей: «Много дней провели мы в пути, досточтимый отец»…
           Когда нас пропустили к главе семьи, он устало возлежал в кресле и отмахивался от слуги, норовящего возложить на его лоб компресс. Прервал на полуслове мои возмущения поведением охраны, скупо похвалил явившегося вместе со мною начальника и повелел отдать шусинца под мою ответственность, а затем, поморщившись, жестом удалил всех посторонних за двери
           – Некогда сейчас заниматься твоими проблемами, решай их сам, не маленький, – напутствовал он меня. – В империи демоны знают что творится, вчера всю ночь головы ломали… другого времени не нашлось! Ну, и готовься к отъезду, пора перебираться во дворец.
           Да-да, Учитель Доо тоже на праздниках решал вопросы исключительно государственной важности, а наутро у него точно так же болела голова. Сейчас, напомню о невесте и удалюсь.
           – Да я хоть сейчас, – уверил отца. – Вот только есть еще кое-что. Кое-кто есть, вернее, у Терасов. Ланфен, из младших…
           – А-а-а, знаю ее. Вроде бы, не бестолковая девчонка. Рассматривали и этот вариант. Не лучшее, что можно выбрать для брака, твоя сестра уже ушла в их семью… Но если тебе она понравилась, препятствий не вижу.
           – Не то, чтобы сильно понравилась… – Зоэ Куккья произвела намного более сильное впечатление, да и красивых девушек на празднике встретилось предостаточно, но было что-то трогательное в этой «заучке». Что-то, что вызывало желание рассмешить, подбодрить, защитить.
           – Ясно, – усмехнулся он, потирая висок. – Иди уже, разберемся.
           
           «Дом в камышах», как же давно я здесь не был! Створки ворот аккуратно покрашены, гонг начищен, нанятая следить за порядком семья встречает в полном составе. Мы спешиваемся. Мальчишка принимает у меня повод Мерхе, Аянга и Амагелон сами привязывают своих кобыл к коновязи центрального дворика: не думал, что она нам когда-нибудь пригодится. От поездки на аргамаке глупая девчонка отказалась наотрез, равнодушно бросив: «Мне все равно, какой конь подо мной»… – потому что он не был Савдагом. Ну и пусть дуется дальше. Учитель Доо ожидает нас в своем прежнем крыле: еще до отъезда в поместье я закрепил официально его право в любой момент находиться здесь и распоряжаться чем и как угодно. Именно наставнику послали весть о прибытии шусинца с лошадьми, именно он ввел под крышу дома путника, сдержав данное мною в предгорьях обещание, именно здесь зародился коварный план нарушения праздничной церемонии, которую столица теперь обсуждает в деталях.
           – Ну и зачем ты устроил этот балаган, наставник? – чай заваривали слуги, чувствуется чужая рука.
           В зале для приема гостей пусто и тихо, за столиком сидим только мы с Учителем Доо и Амагелон. Шусинец не решается прикоснуться к тонкому фарфору, как не решается поднять взгляд на стоящую за моим креслом Аянгу. Он с нами на равных, на правах гостя, она же демонстративно исполняет свой долг, подчеркивая подчиненное положение.
           У каждого племени свои страхи и идолы. Ни роскошь столицы, ни высшая знать, ни даже сам император не поразили шусинца настолько, чтобы смирить провинциальную дерзость простолюдина. Во время допроса лишь потешался над охраной, не понимая истинного могущества тех, в чью жизнь ворвался непрошеным, и те не решались до распоряжения господ вбить в него почтительность кулаками. Лишь моя телохранительница, увиденная им после освобождения, заставила сомкнуться хвастливые уста, вещающие о неприкосновенности. Сердце степи, все еще бьющееся в груди шусинских скотоводов, замерло от суеверного ужаса и восторга перед потомком Одона-боо. Статус столичных лоботрясов с семьи Иса немедленно был снят и подскочил на недосягаемую высоту – мы смогли заставить служить себе беловолосую колдунью! С тех самых пор он скромно молчал.
           – Ты сам подумай, – Учитель Доо устал, даже лукавые огоньки потухли в глазах, – не слишком ли много особенных коней вдруг появляются в собственности Иса? Будете прятать подарки Текудера, таиться от всех? Не выйдет, сам знаешь. Лучше всего вещи, хранящие тайну, не прятать совсем.
           – Кто узнает, есть ли тайна? Может быть, это кони из наших конюшен? Сам знаешь, у нас неплохие конюшни…
           – И все их племенные линии Тулипало знают наперечет. Мы ведь как-то говорили с тобой, что потомки царей-воинов ничего не выпускают из загребущих рук, а ваше право владения давно им поперек горла. Хотите битвы и на этих фронтах? Пусть лучше ломают голову над тем, какие отношения связывают тебя с Текудером.
           – Кстати, где он? Почему оставил имущество мне?
           – Ну не мне же его оставлять! Шинч, – дружески обратился он к Амагелону, – расскажи о возвращении Текудера.
           Шусинец с облегчением поставил чашку на столик. Кажется, не сделал из нее и глотка.
           – Можно рассказать, – голос чуть хрипловат, он не спал всю ночь и устал от вопросов. – Вернулся ваш приятель аккурат через год, по весне. Пожил с нами мал-мал, кочевал со стадами. Только маялся. Не дело это. Не для него, видно же. То напьется, то подерется. Не, – махнул рукой, успокаивая мою тревогу, – до юшки, так, помутузиться. Черкал чего-то, выкидывал… и чего бумагу переводить? Со старшими долго говорил. Много говорил. Вот они, видно, ему и сказали чего, и к осени собрался он в путь. Куда – молчал. Может, и сам не знал, чего тут скажешь тогда? И вещи свои нам оставил, с бумагой, честь по чести. И пару кобыл, жеребые они уже были. А любимца своего и остатних красуль велел к вам вести, вместе с железками. До Рангана добрались, штампы сладили на бумаги и разошлись. Я к вам, а он уж куда… на север хотел, только кто в зиму на север идет?
           – А как он выглядел? – вернулся ли из пещерных храмов один Текудер, вот в чем вопрос.
           – Как-как, – поморщился Шинч. – Он девка, что ль, глазеть на него? Мужик как мужик, шея – во! Грабли – во! Заблажил как-то бычок, так он его кулаком промеж рог… Чего разглядывать? Зенки дурные – эт да. Парни брехали, что красным светлеются ночью, но приобвыкли и перестали байки врать, а сам не видывал. Да только чую, не жилец он на этой земле. Чужой.
           Возможно, слияние с демоном прошло успешно, и о судьбе Текудера можно не беспокоиться – где-нибудь да устроится. Пусть ищет себя в обоих мирах.
           – А ты почему поехал? Старший ведь, тебе семью хранить…
           – Потому и поехал, что старший. Младшего выбрали отчигином в роду, прошлый с полгода как от старости помер. Он теперь князь родового очага, наследник отцовских стад, юрт и жен. А я, стал быть, должен бэхи стать, главой. Доказать, что не зря род доверил. Ибо добро быть человеку с головой, а шубе с воротником. Возьмешь к себе? Учиться буду родом править.
           Вот только возиться с шусинцем мне не хватало! Особенно если учесть поднятый шум, который привлек к нему внимание совершенно ненужных нам персон.
           – И почему я должен это делать?
           – Тебе нужны свои люди. Всем нужны свои люди. Я буду верно служить, – подумал и предложил, видимо, что-то совсем заманчивое. – Я назову тебя хан-отец. Из прав, которые получу на тебя, это – первое мое право. Какие права утвердишь ты за собой на меня, и какая польза мне останется от тебя?
           Я еще ничего не решил, а он уже торгуется, словно договор объединения степных племен подписываем… интересные порядки у Амагелонов!
           Учитель Доо тихо хрюкал в чашку.
           Аянга вцепилась в спинку кресла так, что пальцы побелели. Она-то почему разволновалась?
           – Соглашайся, – тихо шепнула, но Шинч услышал, и во взгляде мелькнула надежда. – У урианхаев большая сила. Этот парень сможет взнуздать ее всю.
           – Он Амагелон, – поправил я свою телохранительницу.
           – Амагелоны из урианхаев, – смущенно признался шусинец. – Меня назвали в честь того, кто возвел святилище Бурхан на Бурхан-Халдун. Мы давно ушли из степи, но принадлежим старой кости рода.
           Наставник перестал потешаться и подобрался, как тигр перед прыжком.
           – Твой улус всегда с тобой, пока жив последний урианхай, – деловито объявила степнячка. – А кость сейчас ослабла. Амагелоны могут вернуться назад и усилить ее.
           Ну вот только этого сейчас и не хватало!
           – Мне нужны свои люди, верно, но сможешь ли ты стать своим? Остановимся на том, что пока будешь заниматься Мерхе и кобылами, – подвел итог беседы. – Отдохни, пообедай, и будь готов к службе.
           В молчании мы смотрели на закрывшуюся за юношей дверь. Что же, верные люди во дворце, полном неведомых пока опасностей – и опора, и сила. Не знаю, кого определит в мою свиту отец, пока положиться могу лишь на телохранителей и конюха. Негусто…
           – Ты мудро поступил, мой друг, – палец-сосиска знакомо целился в левый глаз. – Перед заключением пограничных договоров опытные политики все продумывают заранее.
           – Ай, не смеши! Хан-отец, вот это всё… Два сопляка рассуждают о каком-то союзе… Это несерьезно, – Аянга и Учитель Доо смотрели на меня с жалостью. – Несерьезно ведь?
           – Тебе только кажется, что сейчас два юнца культурно беседовали об абстрактных обязательствах, – наконец-то заговорил наставник. – На самом деле за тобой стоит твоя семья, и каждое твое решение должно учитывать их интересы и выгоду. За молодым Шинчем тоже стоит его род. От деда и братьев до троюродных племянников и мужей пятиюродных внучек. И эти неведомые тебе люди тоже хотят получить свою выгоду. Иса ты уже знаешь, но знаешь ли то, что нужно Амагелонам? Об урианхаях вообще пока промолчу.
           – Воевал с ними? – я уже и забыл, что Тал Хээрин Арслан успел изучить степь со спины боевого коня. – И как они тебе?
           – Степняки как степняки, натуральная саранча. Племя многочисленное и бестолковое. Что удивляло – к ним всегда приходили на помощь, стоило только тронуть кочевье…
           – Этому не надо удивляться, – перебила Аянга. – Урианхаи средь всех на особом счету, они владеют священной горой. Стать им ханом-отцом – не только почет, но и выгода.
           – Да что это вообще за хан-отец? За что такой подарок дарят мне скотоводы?
           – Не подарок, а обузу, – усмехнулся наставник. – Тебе с кочевников какой прок? А вот если они будут претерпевать бедствия, то имеют полное право потребовать от тебя заботы и поддержки. От тебя и всех Иса.
           Я представил, как вокруг «Дома в камышах» и семейного поместья бродят отары овец и разбивают юрты «претерпевающие бедствие» степняки. Пока не поможешь – не уйдут. И нужно ли мне это?
           – Не торопись, господин, – снова вклинилась Аянга. – Не спеши рубить с плеча. За ничтожную помощь получить храбрых воинов – разве этого мало? Ты не знаешь заранее, где нужны будут лишние стрелы и сабли. И будут ли лишними.
           Учитель Доо пренебрежительно фыркнул, демонстрируя свое мнение по поводу боевых качеств «храбрых воинов», но спорить с потомком Одон-боо не стал: степь они изучали с принципиально разных сторон.
           А меня сейчас ожидает императорский дворец, поэтому принятие остальных серьезных решений можно пока отложить.
           
           
           

3. Путь Странствующих Мастеров

           
           
           − Господин? − Амагелон расплылся в нарочито угодливой улыбке... и опять перепутал поклоны. В таких вот досадных мелочах сказывается отсутствие цивилизованности! За почти три месяца жизни во дворце потомок вольных степняков, несмотря на потрясающую способность к мимикрии, так и не научился непринужденно отдавать ритуальные поклоны учтивости. − Я могу войти?
           Телохранители неслышно выскользнули за двери кабинета. Ни одна половица не скрипнула, хотя среди них была скрыта «поющая».
           − Заходи, рассказывай, − кивнул на жесткий стул, стоявший напротив моего письменного стола.
           Шинч согнул спину и повиновался. Большая часть его нынешней работы не имела ни малейшего отношения к лошадям: за Мерхе и кобылами Текудера прекрасно ухаживали в конюшне нашего поместья, а Шинч стал моими глазами и ушами на улицах столицы и среди дворцовой челяди.
           Он присел, чуть сгорбившись, на краешек стула, подобрав полы простого платья, поношенного, но добротного − с человеком в одеждах слуги Иса вряд ли кто-то станет откровенничать, а с обычным горожанином… Молчал, собираясь с мыслями, но рассказать, похоже, ему было что. Изменился шусинец, раньше вываливал собранные сплетни не задумываясь.
           Это были непростые три месяца. Нам всем пришлось измениться.
           
           Как и положено наследнику Старшей семьи, я был представлен Императору и теперь безотлучно находился во дворце, ожидая назначения. Назначение задерживалось − не так просто оказалось найти должность для человека моего статуса, но при этом не получившего соответствующего образования. Во всяком случае, никаких квалификационных экзаменов я не сдавал.
           В древних летописях место обитания Императора называли «Сокровенный Источник», а за последние столетия в разговорной речи оно превратилось просто во «Дворец». Высокая крепостная стена опоясывала внушительную территорию с расположенным на ней комплексом зданий, многочисленные ворота охраняла гвардия. Личная территория Янгао была традиционно закрыта от любых посетителей, для официальных мероприятий же использовались специальные здания. Высшим семьям выделялись отдельные особняки с садами, павильонами и хозяйственными постройками, а жилые домики многочисленной обслуги теснились где-то на задворках.
           Каждый год в учетных журналах дворцовой администрации регистрировали прибытие наследников старших и младших семей. Кто приезжал по необходимости, кто в поисках удачи − государственная машина Империи, движимая взаимодействием и противостоянием Шести семей, находила применение каждому. «Дорог много, Путь один» − любят говорить приверженцы Судьбы, но кто сказал, что это просто? Однако в конце концов наши интересы, столь разные и несочетаемые, вливаются в единый мощный поток, становятся тем путем, которым идет империя.
           Учитель Доо предупреждал, что высшие семьи постоянно испытывают друг друга на прочность, поэтому придется потрудиться, чтобы завоевать неформальное уважение равных. Начинается все со знакомства наследников. Они, как когда-то их отцы и деды, обживаются при дворе, обзаводятся поклонниками и свитой, не упуская возможности подшутить над сверстниками в меру собственной фантазии. На детскую пакость отвечают симметрично, глупой детской местью. Навредили лишь чуть, но уже косятся друг на друга с неприязнью. Потом, с возрастом, творят уже взрослые подлости, получая в ответ уже взрослую месть, настороженность сменяется враждой, и вражда закрепляется в поколениях... Как этому противостоять? Быть невозмутимым − только твоя реакция покажет, чем явилась нацеленная на тебя гнусность, ибо никто, кроме тебя, не знает, попало ли содеянное в болевую точку. Не быть банальным: на детскую пакость ответь взрослой местью. Разорвать круг вражды. Не мстить, игнорируя сиюминутные пакости, но помнить всё. Искать сторонников и союзников, формировать традиционный круг общения, как широкий, так и узкий, почти дружеский. У моих сверстников узким кругом, по сведениям Шинча, считался «Орден Странствующих Мастеров» − разумеется, тайный.
           Как же трудно порой было следовать этим мудрым советам, сталкиваясь с идиотскими розыгрышами, проверенными на бесчисленных поколениях обитателей дворца! Три года с Учителем Доо многое мне дали, но именно из-за отсутствия в Бахаре стал для сверстников неведомым фетчем, котом в мешке. Неизвестно, чего от меня ждать, кем стану: другом или врагом? Примкну к чьей-то фракции… к чьей? Или создам собственную? И «испытание на прочность» началось буквально с первого дня. Меня вовлекали во всевозможные состязания − я охотно участвовал, первым смеясь над своими корявыми виршами и незатейливыми песенками. Мне подкладывали в постель каких-то девиц, благо Аянга и привезенные из дома наложницы держали ухо востро, оберегая от конкуренток кто мой покой, кто свой почетный статус, и аккуратно избавлялись от них еще до того, как это успевал обнаружить я. А чего стоили ежедневные схватки с вечно ищущей драки свитой Тулипало? Не зря отец предупреждал о сложных отношениях с этой семьей: порой казалось, что задиристые боевые петухи прочесывают весь дворец с единственной целью вызвать меня на бой. Я же, помня базовые наставления Учителя Доо, не мог замарать свое искусство ненастоящей битвой. Нынешний официальный наследник, Чанда, прекрасно видел, что я валяю дурака, но продолжал подсылать своих прихлебателей. Особенно усердствовал горделивый красавчик Лалитмохан Чагатай, и вряд ли действовал по собственной инициативе. Дрался он подло, но к этому я был готов и успешно избегал травм, несмотря на внезапные подножки и удары исподтишка. Насмешки над своими «неловкими» движениями сознательно игнорировал. Я уже знал, что Лакшман, отнявший жизни сотни Бирюзовых волков, приходится ему родичем. Отец? Дядя? Брат? С Чагатаями у меня свои счеты, но вряд ли юнец мог догадаться об этом.
           Но как бы он ни старался выставить меня на посмешище, я лишь снисходительно улыбался в ответ на его оскорбления − и ждал.
           Когда разнеслась весть, что его наложницу ограбили и раздели на темных улицах столицы − любезно улыбался, выражая Лалитмохану свое сочувствие. Когда опрокинулся его паланкин, да так, что при падении он вывихнул ногу, при первой же встрече с самой доброжелательной улыбкой протянул ему роскошную трость, перевязанную подарочными лентами. А когда его щеку разбарабанило флюсом… вспомнил красивый жест демона Паретто и оплатил визит лучшего врача столицы, который снисходил лишь до лечения членов высших семей. Нет, я не нанимал разбойников и не подкупал носильщиков, просто − спасибо Шинчу! − узнавал обо всем одним из первых и использовал все представляющиеся возможности. Правда, услуги доктора, правнука той самой Сюин Юшен, обошлись в столь круглую сумму, что на будущее воздержусь от таких широких жестов.
           По дворцу поползли слухи... «Ты думаешь, это он? − шушукались по углам свитские. − Чагатай хороший воин, не лучший, но очень неплох… и так неловко упасть? − Но наложница и флюс? Как ему удалось такое? − А зачем подарил трость? Зачем пригласил к Лалитмохану самого Сымяо Юшен Тераса? Доктор интересуется лишь самыми сложными болезнями, с чего бы ему лечить банальный флюс?..» И в какой-то момент моя снисходительная улыбка начала всех нервировать. Со мной стали почтительны и аккуратны: ничего не поняли, что-то сами придумали и сами себя напугали. Зауважали. И вот месяц назад меня торжественно приняли в ряды тайного ордена Странствующих Мастеров, подтвердив тем самым право на достойное место среди равных. Что же, дав каждому свою дорогу, Судьба уготовила Странствующим Мастерам один путь. Какие испытания ждут нас на этом пути? Вспомнились слова шадеса из поместья: «Дорог много, Путь один, − приговаривал он, вбивая розгами почтение к богине, − не через голову дойдет, так через задницу».
           Официальная жизнь двора была подчинена жестким правилам ритуала. Правил было много, слишком много, кажется, на каждый шаг и вздох существовало отдельное правило. Это загоняло человека в тесные рамки этикета, а ожидание безжалостного наказания за малейшее отступление от установлений держало в постоянном напряжении. «Разряжаются» кто как умеет, воплощая самые нелепые фантазии, зачастую получая удовольствие не столько от самого действия, сколько от возможности обойти запреты. Этим занимаются наследники, главы семей… да все царедворцы это делают! Наша компания организовала тайный орден Странствующих Мастеров: каждый выбрал себе мастерство по душе и, нарядившись в соответствующие одеяния, в условленные дни Мастера собиралась вдали от дворцовых соглядатаев. Играли в чатурангу и запрещенные во дворце кости, иногда на деньги, пили вино, куда больше разрешенного, общались свободно, насколько позволял статус. Тут-то и появился в поле моего зрения Ли Си. Совершенно неприметный внешне, он был тем самым «совершенно замечательным и полезным» человеком, который отвечал за порядок в скромном домике на окраине, где предается запретным развлечениям молодая поросль и будущий цвет империи. Аренда домика, персонал, питье, еда и безопасность − все было на нем. Я диву давался: это же какой простор для работы шпионов, собирающих сведения об уязвимых точках тех, кто управляет империей! Может быть, становлюсь излишне подозрителен, но мне такое положение дел кажется крайне опасным, и пример братца Аджи тому подтверждение. Однако дети высших семей оказались на удивление легкомысленны и беспечны: никто не скрывал особенностей натуры, не таился перед посторонним, не ожидал от него предательства и подвоха. «Какое нам дело до простолюдина? − отмахивались члены кружка от моих осторожных расспросов. − Скромен, почтителен, полезен. Что еще надо? Кажется, чей-то знакомый». Хотел бы я знать, чей! Неужели никто не догадался выяснить, кто этот полезный человек, помогающий детишкам безобразничать без надзора? Именно о нем и рассказывал сейчас Амагелон.
           Ли Си был младшим сыном учителя бахарской школы первой ступени, которую в обязательном порядке посещали дети простых горожан. Семья жила небогато, но многочисленные родственники поддерживали ее в горе и радости. Некоторым из них посчастливилось получить работу в имперской администрации на скромных, но пользующихся всеобщим уважением должностях письмоводителей или курьеров, некоторые сколотили капиталец публичными чтениями классики или толкованием указов и уложений обывателям − весьма хороший, по меркам приличного, но небогатого квартала. О младшем Ли все соседи отзывались благожелательно, подчеркивая его кроткий нрав, безупречное воспитание и склонность к академическим занятиям. Жалели только, что не стал сдавать государственные экзамены второй ступени и не пошел по стопам отца, а уговорил родных открыть семейную книжную лавочку, где и пропадает целыми днями. В положенный срок женился на дочери соседа, помощника приказчика одного из торговых домов Туркисов, поставляющего товары из Зебанавара. Образцовая семья, двое детей, пяти и трех лет... А вот среди обитателей городского дна ходят слухи, что Ли Си, заядлый игрок в скорлупки, не слишком чистоплотен в приманивании удачи и даже пару раз вступал в спор с профессиональными каталами, умудрившись получить с них свой выигрыш. И наказан за это не был, что удивительно для лиходеев.
           − Господин, − все так же неуклюже поклонился Шинч, − это пока все, что смог разузнать.
           − Ну что же, − кивком поблагодарил сборщика информации, − потом продолжишь. А пока свободен, отдыхай.
           Да уж, интересная личность наш организатор досуга!
           
           Приближалась полночь, условленный час собрания ордена Странствующих Мастеров. Улицы, как всегда на исходе лета, скрыл легкий туман. Ночной Бахар наводил морок, душил неясной тревогой, приоткрыв свою лицемерную суть. Одни кварталы столицы расцвечивались гроздьями фонарей, готовясь к традиционному разгулу, другие затихали, отходя ко сну − ночная и дневная жизнь больших городов не совпадают и не пересекаются, лишь люди, как крепкие нити Судьбы, сшивают ее воедино. Те, которые утром встают за прилавок или садятся за стол управы, а вечером тискают девиц в веселых домах, играют в азартные игры и напиваются вдрызг. Мы, Странствующие Мастера, тоже стали такими нитями.
           Я надел маску и кивнул ожидающей меня Аянге − степнячка получила допуск в нашу компанию в статусе не то компаньонки, не то бедной родственницы. Хугин и Мунин уже растворились в ночи, незаметно сопровождая нас в пути. Устав ордена предполагал сохранение его существования в тайне, поэтому строго воспрещал брать с собой охрану и использовать семейные паланкины. Я, конечно, схитрил, и в платье наемных носильщиков были переодеты люди Иса. Думаю, не один я такой: дураков в высших семьях не выращивали, однако они иногда рождались там сами. Крытые носилки остановились на углу улицы, и дальше мы с Аянгой пошли пешком, а Хугин и Мунин залегли где-то на ближайших крышах на всю ночь − собачья у них работа.
           Домик, прикрытый темными купами деревьев, ничем не выделялся среди соседних. Место удачное: район не сказать, чтобы тихий, но респектабельный. Едальни, ресторации и увеселительные заведения высокого разряда, чтобы гарантировать посетителям некоторую конфиденциальность. На условный стук из-за створок послышался традиционный вопрос:
           − Кто пришел к порогу сего дома?
           − Фэншуй сэньшень, − я поправил шапочку, указывающую на статус Мастера, − с ассистентом.
           Наряды странствующих специалистов по ландшафтному дизайну были изготовлены слугами по моим эскизам. В качестве основы взял одеяния Барлу, но шапочку придумал сам, ибо понятия не имел, как она должна выглядеть.
           Ли Си, почтительно кланяясь, вел нас по узкой дорожке света, тянущейся от приоткрытой двери до ворот через весь дворик.
           − Сегодня для вас, как и уговаривались, заказаны изысканные блюда западной кухни, Мастер, − тихо отчитался, как делал это предыдущие встречи. − Из дома наслаждений доставлены красавицы, юные и свежие, готовые услужить…
           − А мой сюрприз для Мастеров? − Западная кухня же! Попробую пошутить ту же шутку с какао, что как-то провернул со мною Умин, а то на наших тайных сборищах бывало порой невообразимо скучно.
           − Все готово, мой господин!
           − Как поживают твои сыновья? − снял маску: здесь все друг друга знают. − Старшему скоро в школу, не так ли?
           Мне показалось, или он немного замешкался с ответом? Неужели не был готов к тому, что его личность будет кем-то проверена? Нет, навыки заядлого скорлупочника помогли удержать угодливо-благожелательное выражение лица.
           − Мои ничтожные отпрыски здоровы, − поклонился ниже, чем обычно, − благодарю, господин, но мы совершенно недостойны вашего внимания…
           − А это уже я буду решать, − немного припугнуть не помешает, чтобы не зарывался, − кто достоин внимания, а кто недостоин.
           
           Шум возбужденных голосов на мгновение вырвался из-за плотно закрытой двери зала для приема гостей, надежно отгораживавшей его от тишины ночи. Наш приход заметили. С радостными возгласами на правах будущих родственников распахнули объятия парочка Терасов, но первым с приветствием подбежал Дзиро − шустрый паренек всего с одной шпилькой, из младшего поколения Пиккья. Ему в нашей компании позволена, пожалуй, излишняя фамильярность, очень уж юн и обаятелен, демоненок. Даже слишком обаятелен. Зоэ Куккья, не снисходя до компании младших и низших, о чем-то тихо беседовала с наследником Туркисов, но прервала разговор и поспешила навстречу, проявляя радушие. Я с порога помахал братьям Ланфен, взъерошил челку мальцу и, как это принято в творческих кругах, обменялся легким поцелуем с Зоэ.
           − Аль-Тарук, − отсалютовал бокалом из глубокого кресла Чанда Тулипало, негласный председатель нашего ордена, − мы ждем только тебя.
           − Добрый вечер, коллеги, − кивнул в ответ и сдвинул набок шапочку Мастера фэншуй. − Наша сегодняшняя встреча проходит под знаком Холодной росы. Смешение энергий Воды и Воздуха делает благоприятными для обретения удачи прогулки в Восточном направлении. Цвета удачи этого дня − бирюзовый и черный. Счастливые числа − восемь… четыре… и три.
           Аянга сноровисто выставила на столик восемь витых благовонных свечей, четыре упаковки сладостей и три пузырька с ароматическими маслами. Опустевшую сумочку из ее рук почтительно подхватил слуга.
           − Ма-а-астер! − восторженно выдохнул юный Дзиро, зацепил коробочку конфет и поспешил в девичий кружок. Угощать и очаровывать.
           Далеко пойдет, если не остановят.
           − Не отнимай у меня рис, Иса, − хохотнул Чанда, оглаживая на груди расшитую звездами накидку. − Мастер предсказаний в нашем Ордене я.
           Прекрасные Мастерицы отвлеклись от бурного обсуждения рискованных нарядов в модном журнале и чинно качнули высокими прическами, не забыв клюнуть из коробки по конфете. Сестер и дочерей всех семей было представлено в ордене предостаточно − девушкам тоже хотелось вкусить приключений, пусть и под присмотром родственников мужского пола. Но, кажется, больше всего им хотелось просто болтать без остановки о чем угодно. К тому времени, когда я добрался до своего кресла, удачно расположенного возле дамской компании, моды тоже были позабыты.
           − Вы только представьте! − вдохновенно вещала Инеи Куккья, младшая сестра Зоэ, округляя сочные губки. − Мне вчера ночью явился призрак любимого прадедушки. Вот так, как наяву!
           − Ах! − восторженный стон полушепотом. − Тебе было страшно? А что он сказал? − подружки сгорали от любопытства.
           Поневоле прислушиваясь к разговору, я наконец-то сел, Аянга приземлилась на пуфик у ног: она не отходила от меня ни на шаг. Заигрывания с мистикой и инфернальными мирами сейчас были в моде, но остеречь наивную дурочку счел своим долгом.
           − Проверьте стены семейного склепа, − равнодушно бросил, зная, что никто из этой братии не последует моему совету, − и пригласите монаха из ближайшего храма Смерти. Иначе кто-то не доживет до следующего полнолунья.
           − Как можно! − юная оккультистка прижала ладони к щекам. − Это ж прадедушка! И он так меня любил! А монахи?.. они ведь, получается, просто выгонят его из родного дома!
           − Конечно! − перебивая друг друга, поддержали ее воодушевленные дамы. − А вдруг он расскажет тебе какую-нибудь семейную тайну? Или клад… рукопись… старинные ноты…
           − Ну, ты загнул! − панибратски хлопнул по плечу Дзиро Пиккья. − Мертвые не могут вредить живым. Суеверия все это, темные века. Не будь скучным, на вот, лучше выпей.
           Сунул мне в руку бокал вина и ввинтился в гущу женской компании, как бы случайно касаясь пальчиков красоток в поисках очередной порции сладостей. На грани приличия, но все же на грани.
           Мимо проплыла Дивия Тулипало, будто невзначай задержавшись у кресла. Тонкие пальцы осторожно тронули рукав ханьфу.
           − Аль-Тарук, на последней нашей встрече ты не находил моего перстня? − теплые карие глаза смотрели с надеждой. − Такой, с лалом. Камень крупный, приметный очень…
           Помню, конечно, на лилейной ручке он пламенел отблеском мирового пожара.
           − Нет, Дивия, мы с ребятами хоть и уходили последними, но ничего подобного не видели.
           − Я уже у всех спросила, и никто не находил, − девушка погрустнела. − Отец специально для меня выкупил его у Туркисов из последней партии драгоценных камней. Сейчас нечасто привозят камни, а этот был самый яркий и самый большой из всех, что я видела.
           − Как же ты смогла его потерять?
           − Ума не приложу! Весь вечер чувствовала кольцо на руке. Не привыкла еще к весу, но снять − это и в голову бы не пришло, − Дивия задумчиво рассматривала правую руку, унизанную баснословно дорогими перстнями. − Но когда вернулась во Дворец, на пальце его уже не было. И в паланкине не было…
           − Откуда ты знаешь? Городские носилки, посторонние носильщики… − Девушка посмотрела на меня как на идиота. − Понял, понял, − носильщики у Тулипало тоже были из Тулипало, как я и предполагал. − Но ведь не мог его украсть кто-то из ордена? Мы все не настолько бедствуем, чтобы воровать у своих.
           − Что ты! − она даже побледнела. − Я и не думала такого!.. Просто перстень жалко, он так мне понравился. Такая обидная потеря!
           − А раньше здесь случались какие-то пропажи? − я спросил просто так, чтобы хоть как-то отвлечь ее от грустных мыслей.
           − Ой, ну какие пропажи! − ответила она, не задумываясь, и вдруг замолчала, прижав пальцы ко лбу, будто вспоминая. − Хотя… Сначала Конни вечно терял свои побрякушки, но ты ведь знаешь, он очень неаккуратен, когда выпьет…
           − А пьян он всегда, − согласно кивнул, кинув беглый взгляд на растрепанную макушку Конирайи Туркиса, ищущего истину на дне очередного бокала.
           − Тогда еще не так много пил, но… почти. Зато уже больше года ничего не теряет, все украшения на месте. Ну, все, что остались, − уточнила с улыбкой. − И это отлично, потому что тогда его отец был очень недоволен, − девушка сочувственно посмотрела на пьянчужку, − он всегда им недоволен, но тогда − особенно. Еще вроде у Терасов что-то пропадало: то ли подвески с заколок, то ли браслеты из редкого электрона… а может, и всё вместе. Но они тоже особенно их не искали.
           − Ну да, это же не любимые лабораторные журналы. Лишь с такой потерей наши Соколы не смогли бы смириться.
           − Разумеется! − Дивия лукаво улыбнулась в ответ на мое ехидство. − Еще в самом начале наших встреч Пиккья лишились метательных шаров из змеевика. Тогда шуму много было, хоть и ценность невеликая, но Ютэка рвал и метал, доказывал, что никак не мог потерять их или где-то забыть. Перерыли все, так и не нашли…
           − Ютэка?
           − Ты не знаком с ним? − искренне удивилась, но потом смущенно дотронулась до рукава. − Прости, я совсем забыла, что ты при дворе не так уж и давно. Почему-то кажется, что всегда был с нами. Ютэку Пиккья отозвали из Дворца по делам семьи с год назад. Он наследник, и должен подтвердить готовность вступить в свои права перед принятием наследства. Жениться, еще там что-нибудь… − разочарование в голосе прозвучало вполне отчетливо, − я не знаю, это вам, наследникам, виднее. А тогда пришел на заседание ордена из любопытства, поддержать, как он выразился, наше начинание.
           Видимо, этот Пиккья ей был симпатичен, если столько помнит о нем. Жалеет, что невестой стала не она? Зря вообще на что-то надеялась. Насколько помню из рассказов отца, Пиккья заключают брачные союзы с Тулипало в исключительных случаях, да и с остальными, кроме равных им Куккья, почти не роднятся − это не приветствуется внутренней политикой старых родов.
           − Ох… − она вдруг округлила глаза. − Так что же это получается, у Пиккья пропали метательные шары, у меня − перстень… здесь завелся какой-то неуловимый воришка?
           − Совсем не обязательно воришка, но… нужно быть внимательными, − вернулся я к разговору и скосил глаза вниз, на Аянгу, а она еле заметно подмигнула в ответ.
           − Конечно, − Дивия решительно тряхнула локонами и любовно огладила перстни. − Я больше ничего не хочу потерять.
           
           Шуточка с какао не прошла. Для многих напитки с молоком были привычны: Тулипало помнят традиции Танджевура, Туркисы знают кухню Зебанавара, откуда и пришло это лакомство. Морщились лишь Терасы и… о, вот неожиданность, юный Дзиро слегка позеленел и отодвинул чашку на край низкого столика, а ведь Куккья и Пиккья − потомки пиратов. Странно для островитян, контролирующих морскую торговлю: неужели у них не в ходу самые разные экзотические блюда?
           Над мальчишкой снисходительно посмеялись и предложили запить конфуз вином. Веселье набирало обороты. У мужских столиков суетились приглашенные Ли Си красотки из «приличного дома», подкладывая вкусные кусочки на тарелки и наполняя бокалы. За комфортом девушек следили приятные взгляду прислужники, скромные и почтительные к гостьям. Конни Туркис дошел до нужной кондиции и радовал стихами. Даже простенькие и шуточные, они несли отпечаток таланта, заставляя юных Куккья завистливо вздыхать: им технику стихосложения преподавали с детства, но академичность знаний проигрывала живости инстинкта. Конни же, казалось, добывал мед поэзии из воздуха и влаги, кружа над своим бокалом, как трудолюбивая пчела.
           Столики с дарами моря и охапками свежей зелени стремительно пустели, прислужники разливали чай и разносили сладости, пирующие разбивались на мелкие компании по интересам… Чанда с приятелем из младшей семьи направился к скрытой ширмой двери − девочки из дома наслаждений ждали в отдельных покоях, чтобы не смущать нравственность наших дам. Юнгсу Терас предложил мне сыграть партию в чатурангу и, таинственно подмигнув, передал привет от Ланфен. Неплохо бы расспросить, как здоровье моей невесты и какие свадебные идеи возникают в ее голове. Разговоры становились громче, смех живее, чопорность сползала с пирующих, как легкие шали с плеч девушек. Такие посиделки здорово сплачивают молодое поколение семей, не глуп был тот, кто все это затеял. Мы были среди своих, среди равных, и ощущение общности усиливалось с каждой рассказанной историей, с каждым новым бокалом. Даже Аянга органично вошла в этот круг, вызвав живой интерес своими замечаниями о тонкостях охоты в степи. Суслики, берегитесь!
           На какую-то долю секунды я забыл, что ступаю по усеянному ловушками полю дворцовых игр, и просто наслаждался свободой. Проходя мимо диванчика, на котором уютно устроились Конни и Дивия, услышал обрывок разговора:
           − Не грусти, царевна, − Туркис приобнял подругу. − Наши говорят, что скоро придет новый караван с отличными камнями и ракушками, я попрошу отца выделить тебе самый лучший лал из поставки.
           − Только ты можешь утешить меня. С детства так повелось, − она потерлась щекой о ладонь, лежащую на ее плече. − Спасибо, разбойник.
           И они засмеялись известной только им шутке.
           Хорошая сегодня выдалась ночь.
           
           Приказ о моем назначении младшим помощником архивариуса Малого Императорского архива вызвал сильнейшее разочарование: он выглядел пощечиной личному статусу. Равные рангом сверстники занимали намного более высокие посты во дворцовой администрации − Зоэ Куккья руководила музыкальным отделом департамента Высокой Культуры, Юнгсу Терас и другие братья Ланфен являлись заместителями начальника департамента Сокровенной Истины, Конирайя Туркис, несмотря на конфликты с отцом, числился секретарем правления департамента Всеобщего Благоустроения… Я же свое продвижение по карьерной лестнице начал с самых низов. Поначалу было обидно: даже те Мастера, что были или совсем незначительными членами высших семей, или избранными из младших, занимали хорошие должности − тень заслуг предков и вовремя сданные экзамены обеспечили им надлежащее положение при дворе. Лишь несколько позже признал правоту кадрового решения императора, мудро поместившего все еще не отбывшего наказания наследника на начальную ступень дворцовой чиновничьей иерархии.
           Малый Императорский архив располагался в цокольном этаже старинного архитектурного комплекса. Каждое утро я присоединялся к потоку неприметных служащих, что теснился у бокового входа, суетливо демонстрируя вальяжной охране особые бирки-пропуска. Обязанности младшего помощника архивариуса не были слишком обременительны, но у господина Линь Яо, твердой рукой управляющего Малым Императорским архивом, никогда еще не было столь родовитого подчиненного. Все прекрасно понимали, что низкая должность − лишь ступень в карьере, ибо никогда ни один наследник не исполнял столь ничтожные обязанности. Отец демонстративно не вмешивался в мои отношения с начальником, предоставив возможность договариваться самостоятельно, а договариваться было о чем. Рядом со мной постоянно должен был находиться хотя бы один телохранитель. Аянга не могла сопровождать меня на работу, это было бы просто неприлично, поэтому функции телохранителей окончательно перешли братцам-воронам, получившим допуск в архив в качестве моих личных секретарей. Каждое утро они семенили вслед за мной, путаясь в длинных полах скромных синих одеяний, а ромбы младших семей Иса на висках весьма убедительно подтверждали их статус при моей особе. У Мунина даже первая татуировка была в виде кисти для письма, указывая на тот факт, что он удачно родился в семье письмоводителя.
           При такой поддержке я блестяще справлялся с работой за два-три часа и с полным правом мог покинуть рабочее место. Два других помощника Линь Яо не завидовали наличию у меня ассистентов, наоборот, с самого начала старались оказать посильную помощь. Им мое назначение давало шанс заслужить расположение члена высшей семьи в ответ на оказанные услуги. Делать работу за меня я им не позволил, но от помощи, особенно на первых порах, не отказывался, чтобы не лишать надежд. Придет срок − поспособствую выполнению пары просьб, и будем квиты.
           В архиве мне понравилось: здесь было тихо, никто не беспокоил любопытствующими взглядами и вопросами, поэтому просиживал здесь с утра до вечера, прерываясь лишь на тренировки. Хватало времени и на подготовку к экзаменам, чтобы радикально повысить ранг. К тому же по работе пришлось окунуться в поток отчетов об обыденной жизни столицы, а в них попадалось немало интересного. Живой пульс большого города с его проблемами и неурядицами, достижениями и радостями пробивался сквозь сухие строки докладных записок. И еще возникло желание порыться в бумагах Большого Императорского архива, размещенного в отдельном здании − реляции со всех концов империи стекались именно туда.
           Хугин и Мунин старательно шуршали листами, формируя подборку сводок из жизни столицы годичной давности по разным направлениям. Доклады и отчеты о поставках продовольствия я уже внес в сводный список входящих документов, совместив со списком копий исходящих распоряжений на этот счет. От составления годовой картотеки докладов и отчетов я и сам получал определенное удовольствие − страсть к каталогизации, проснувшаяся за просторным столом в прохладе архива, хоть и удивила, но порадовала. Все же я настоящий Иса.
           Придвинул к себе очередную стопку листов, положенную кем-то из секретарей на край моей столешницы. Что там у нас? Доклады стражи кварталов. Внесу-ка их в картотеку под отдельным инвентарным номером, пусть подошьют в специальную папку вместе со сводной справкой, составленной весьма толково. «За отчетный период в Бахаре совершено: убийств... ограблений... нарушений общественного спокойствия... нападений демонов…» Что? Я впился глазами в строки отчета. Пять случаев нападений демонов за прошедший год? Разрушено восемь домовладений, погибли три отряда стражей и двадцать пять обывателей, в общей сложности уничтожено двенадцать отродий изнанки. Даже Мельхиор Железный и Анохорт Мунх за годы своих экспериментов не успели вырастить демонов из демонят, они так и оставались детенышами, откуда же в столице взялись злобные взрослые особи? Вреда они причинили немало, по улицам до сих пор ползали шепотки, что власть не способна защитить своих законопослушных подданных − Амагелон рассказывал об этом, и теперь я нашел причину. Два случая, кстати, были зафиксированы в том квартале, где собирались Мастера.
           Опять то ли потери, то ли кражи, опять присутствие демонов… какое-то дурное дежавю.
           
           Зиан Гюрен Иса, старший следователь управления внутренних дел, начисто обглодал последнюю косточку, достал из стоящей на боковом столике плетеной корзинки одну из скрученных в тугие валики и пахнущих лимоном горячих влажных салфеток и тщательно вытер пальцы. Официант незаметно забрал использованную и исчез, не создавая помех разговору.
           − Очень вкусно, я такого еще не пробовал.
           Мы сидели на веранде одного из самых дорогих ресторанов Бахара, который радовал посетителей высокой кухней Канамарки. Морские свинки в исполнении здешнего шефа, на мой взгляд, были сносны, но не шли ни в какое сравнение с теми, что подавали нам в гостевых домах маленьких селений Тянь-Мыня. Или усталость и голод тогда были лучшей приправой? Впрочем, я пригласил следователя разделить со мной немудрящий обед не ради гурманских наслаждений − его имя стояло под отчетами о нападениях демонов.
           − Да, неплохо, − подтвердил я любезно. − Но, думаю, беседа принесет нам куда больше удовольствия.
           − Уверен в этом, − чуть склонил голову Зиан Гюрен.
           − Меня интересуют случаи нападения демонов в Бахаре. Как я понимаю, Ваше присутствие в квартале Ворон было вызвано наличием демонического следа в свершившемся там преступлении. Предыдущие случаи выглядели так же?
           Похоже, что такого вопроса следователь от меня никак не ожидал и теперь пытался найти выход из положения: возражать не хотелось, но интересы дела не позволяют ответить согласием. Наконец, он решился.
           − Совсем не так. Происшествие в квартале Ворон совершенно не вписывается в общую картину. Там известные Вам злоумышленники экспериментировали с выращиванием подчиняющихся человеку демонов, предыдущие же эпизоды были совсем не такими. Во-первых, в столицу проникали уже взрослые сильные демоны, во-вторых, их было по два-три в группе, в-третьих, ими никто не управлял. Договориться с ними не получалось, приходилось уничтожать, причем с большими потерями.
           − А это вообще нормально? Ну, все эти демоны, жертвы и разрушения?
           − Жертвы и разрушения − нормально, − усмехнулся следователь. − В столице каждый день что-то рушится и кто-то гибнет. Демоны − не нормально. Бывало, конечно, одиночки просачивались, но на рожон не лезли, никого не убивали, от стражи бежали как от огня. Сообразительные, твари. А тут будто взбесились.
           − И все эпизоды похожи? Было хоть что-то, что выбивалось из привычного сценария?
           − Нет. Свидетели давали одинаковые показания. Твари возникали из ниоткуда на людных улицах средь бела дня. Много всякого натворить успевали до прибытия стражи. По количеству были разночтения, но это нормально, у страха глаза велики: где двое − там и десяток, а если принять на грудь для успокоения нервов, то и до сотни дойдет.
           − Никаких сообщников-людей? Никаких версий о причинах нападений?
           − Нет, − собеседник вздохнул, все еще переживая горечь поражения − его расследование зашло в тупик. − Глухо. Никто ничего не видел, никто ни о чем не знает.
           − Места нападений…
           − Никаких закономерностей, то на одном конце столицы, то на другом, − предвосхитил мой вопрос. − Разве что в квартале Одноухой Собаки инциденты случались дважды, но там и квартал своеобразный: развлечения на грани законности, люди, прячущие лица…
           − Жаль, − последний глоток легкого вина бархатисто обволакивает нёбо. Изысканное послевкусие, надо узнать название напитка.
           − Жаль, − откликнулся Зиан Гюрен Иса. − Жаль, что не смог быть полезен.
           − Если подобное повторится…
           − Немедленно извещу Вас.
           − Спасибо, − Хугин, повинуясь знаку, встал из-за соседнего столика и с поклоном протянул старшему следователю свиток, запечатанный воском с оттиском знака высшей семьи. − В любое время суток, пожалуйста. Вашего гонца проведут ко мне беспрепятственно по этому разрешению.
           − Большая честь для меня, − ответный поклон не заставил себя ждать.
           − Да благословит Судьба служение на благо Империи.
           − Пусть здравствует Император многие тысячи лет.
           На этой жизнеутверждающей ноте мы расстались, так ничего и не прояснив по делу, но готовность старшего следователя делиться сведениями я оценил. Все же в положении наследника есть не только минусы, но и ощутимые плюсы − любимые загадки и преступления можно раскрывать с максимумом доступа к информации и минимумом бюрократических проволочек.
           
           Дни вновь потянулись медленно и размеренно − не только потому, что наступила осень с ее длинными прозрачными вечерами, но и потому, что жизненный ритм приобрел упорядоченность. Я уже не был диковинкой при дворе, почти ничем не выделялся из толпы таких же молодых балбесов, поэтому жадное внимание сплетников переключилось на кого-то еще. Аянга, еще недавно занятая исключительно тем, что вычищала наши покои от любопытствующих посторонних, теперь все больше пропадала на тренировках или в своей лаборатории, оборудованной в небольшом флигельке, примыкающем к особняку. Сию, с самого переезда бродивший невесть где по просторам Дворца, снова следовал за мной по пятам − не иначе как вспомнил, что является хранителем. Тренировки, подготовка к экзаменам, работа в архиве, где ориентировался все лучше и лучше…
           Линь Яо, церемонно кивнув, отбыл домой, помощники архивариуса тоже закончили работу и вопросительно поглядывали на меня, не осмеливаясь уйти раньше и этим проявить непочтительность. Я же задерживался из-за Сию, он не откликнулся на зов. Да, в один далеко не лучший для меня день хранитель увязался за нами. Я наивно полагал, что, проводив нас до дверей, Сию в очередной раз отправится на поиски кошачьих приключений, но тот так настырно ломился в здание, что пришлось обращаться к Линь Яо за разрешением для котика на пребывание на вверенной ему территории, клятвенно заверив, что котик воспитанный, никуда не полезет и ничего не перевернет. Чувствовал себя при этом полным идиотом. Разрешение, однако, было получено − скорее всего, потому, что уважаемый архивариус впал в прострацию от моей наглости. Только котов в архиве и не хватало!
           Заверив коллег, что вполне оценил их добросовестность и трудолюбие, но в поисках питомца мне достаточно помощи собственных секретарей, отпустил их домой. Мы последовательно обошли зал за залом. Заглядывали за пыльные нижние полки, проверяли укрытые сгущающимся сумраком закутки за стеллажами, звали Сию. Он не отзывался, хотя явно был где-то здесь. Выходка хранителя даже порадовала − подобных каверз кот не чинил с тех самых пор, как побывал в руках живодеров-демонологов, но не на шутку беспокоила причина молчания. Чем он так занят, что не слышит ни зова, ни поисков? Обшарив весь архив, наша компания подошла к кабинету господина Линь Яо. Этот кабинет был весьма уютным гнездышком и находился дальше всего от входа в самом конце сквозного коридора, что позволяло управляющему ненавязчиво контролировать работу служащих просто по пути от двери до двери. Дверь в кабинет, разумеется, никогда не закрывалась, ибо начальник бдил всегда. Я несколько раз заходил сюда по его приглашению и еще в первое посещение оценил и изысканный старинный паркет, и мягкие пуфы у чайного столика, и комфортные сиденья у письменного стола, поэтому ни капли не сомневался в том, что не страдающий от скромности Сию захочет проверить на удобство кресло начальника. Но хранителя, как оказалось, интересовало вовсе не оно: он так увлеченно пытался протиснуть свою уже весьма упитанную тушку в узкий просвет между стеной и массивным старинным шкафом, что даже вздрогнул, когда моя рука легла на его голову. Что там может скрываться?
           С первой из проблем − сдвинуть шкаф, не поцарапав старинный паркет − Хугин и Мунин, поднатужившись, справились. Шкаф скрывал почти слившийся со стеной контур двери. Именно к ней и рванул Сию. Дверь была невысокой, даже Хугину нужно будет пригнуться, чтобы войти, и будто вмурованной в стену. Ключа не было, как не было и прорези для замка, и дверь, казалось, никогда не открывалась с нашей стороны. Спрятанные двери − что может быть интересней? Войти? А как же! Да и Сию не зря так настойчиво стремится сюда, упираясь лапами в белёные доски.
           Отсутствие ключа и замочной скважины казалось мне второй проблемой, но не стало препятствием для телохранителей: ловко орудуя прочными метательными ножами, они смогли отжать дверное полотно от косяка, зацепили петли и выдернули крепления из деревянной коробки. Прочный засов еще держал дверь изнутри, но в узкую щель смог протиснуться Мунин и отодвинул его. Сразу от двери уходили куда-то вниз узкие ступени крутой лестницы. Вся компания только и ждала моей команды, чтобы нырнуть в темноту, но я не спешил ее отдавать. Тут мы столкнулись с третьей проблемой: по вечерам в архив приходили уборщики и совали носы и метелки даже в самый отдаленный уголок, а четкие от раскрошившейся штукатурки следы подошв в кабинете начальника не увидит только слепой. Компрометирующие следы мы и сами уберем, но кто-то должен остаться и аккуратно выставить ненужных визитеров.
           Я вновь разложил на своем рабочем месте документы, вышел к дежурящим у входа охранникам и велел никого сюда не пускать, посетовав как бы про себя на срочную работу. Это никого не удивило, сотрудников Малого архива часто привлекали для составления аналитических обзоров. Потом прихватил у соседа лампу и вернулся в кабинет управляющего архивом, где телохранители уже заканчивали с уборкой: Хугин принес из общей чайной комнаты кувшин с водой, Мунин пожертвовал широким шарфом-поясом, а Сию выкатил из-под стеллажа завалившуюся метелку для пыли. Ею братья-вороны замели на ступеньки осыпавшуюся со стены штукатурку, споро замыли белые пятна на полу и выстроились у двери, всем своим видом демонстрируя готовность к погружению в тайну. Но по воле Судьбы Мунину пришлось остаться на страже − он вытащил короткую спичку и с досадой плюхнулся на стул, возмущенно скрипнувший ножками по паркету.
           Сию резво умчался вперед, а мы спускались долго. Скругленные своды уходили в вышину, и свет единственной лампы не мог рассеять вековую тьму над нами. Его едва хватало, чтобы разглядеть ступеньки, покрытые неприятно похрустывающим мусором и слежавшейся за годы пылью. Спуск становился чем дальше, тем круче. Порой нога соскальзывала со стертой ступени, и я жалел, что никто не страхует позади − Мунин бы и здесь пригодился.
           Лестница кончилась внезапно, и мы остановились посреди какого-то зала. Темнота подкралась с боков, окружила, взяла в мягкий захват, но очерченный светом лампы круг осторожно отодвигал ее от нас. Хранитель уже успел освоиться, перетек в энергетическую форму и, рассыпая синие искры, блуждающим огоньком метался по стенам, то скользя на одном уровне, то рывком смещаясь выше или ниже. Нет, не по стенам, понял я, подойдя ближе, − по полкам, тесно заставленным футлярами. С трудом вытащил тот, около которого крутился Сию, смахнул толстый слой пыли и прочитал на обложке: «Полнейшее и подробнейшее изложение событий за 644 год». Внутри оказалась стопка прошитых журналов, один из которых неожиданно распался на середине. Желтоватая от старости бумага, поблекшая тушь, но почерк писца тверд и разборчив: «…Лето 38 года правления Властительницы Ксуеман, Дочери Судьбы и Смерти, отмечено непродолжительной засухой…» Перечитал, не веря собственным глазам, потом вернулся к надписи на обложке… Я ни разу не встречал свидетельств прежней эпохи в церемониальных залах и административных корпусах Дворца − за время своего правления императоры Янгао стерли любые напоминания о Пинхенгах, разве что Божественная Ксуеман осталась в памяти народа. Уничтожить документы и летописи, видимо, не рискнули, но подальше с глаз убрали. Похоже, мы нашли древний архив − настоящее сокровище! Жадно разглядывал уходящие во тьму стеллажи, понимая, что прочесть сохраненное здесь не хватит всей моей жизни, но начну с попавшего в руки футляра, не зря Сию рядом с ним крутился. Хорошо, что чиновничьи одеяния так широки, под ними можно спрятать многое. Но это разовая акция, нам надо найти более доступный вход к хранящимся ценностям. В том, что он есть, я не сомневался.
           Подвал оказался огромным, много больше нашего цокольного этажа − бродить и бродить средь его стеллажей... но на вторую дверь набрели быстро. Она была оснащена внешним замком, значит, и вход находится где-то у наружных стен. Задача ясна, завтра же приступим к ее решению − мне не терпится поскорее заняться изучением найденного. Сейчас же нам пора возвращаться: раньше я себе не позволял задерживаться на рабочем месте сверхурочно, и лучше, если все будет идти как всегда.
           Следов вторжения в свой кабинет начальник архива не заметил, вел себя как обычно, и даже стал оставлять службу в соответствии с зимним расписанием до наступления сумерек, что позволило и нам не засиживаться среди бумаг. Уже почти неделю мы рыскали вокруг строения, таясь от посторонних глаз, но результата все не было. Привлекли к поискам и Аянгу − ее зоркое око способно высматривать не только сусликов и посторонних средь Иса. И вновь отличился Сию: именно он привел к павильону с колодцем, находящемуся в странной близости от здания архива.
           К колодцам в Бахаре было особое отношение. Здесь верили, что соединение воды, огня и воздуха порождает бесчисленных духов, вызывающих лихоманку и понос. А если в воду заглянет луна − тяжелые галлюцинации обеспечены любому, кто напьется из такого колодца. Поэтому каждое средоточие воды было защищено от огненного ока солнца и серебряного взгляда луны тяжелой крышкой, а от вездесущего игривого ветра − стенами павильона. Сколько таких строений, от убогих хибарок до миниатюрных дворцов, видели в странствиях! Этот был столь же изящен, как любой павильон в нашей части дворца: островерхая крыша покоилась на тяжелых балках, под ней шли узкие прорези, впускающие дневной свет, белоснежные стены укреплены темными металлическими накладками, а вход прикрывала крепкая дверь. Карминовые ступени так и манили подняться − но желающих не находилось. Хотя мы как раз желали.
           Внутри было тихо и сухо. Крышка колодца сдвинулась легко, и фонарь, привязанный к веревке, скользнул в узкое жерло колодца, осветив сначала ряд вбитых в стену железных скоб. В стене обнаружили обитую медью дверь с висячим замком. Вот он, вход в древний архив, спрятан там, где никто бы не догадался его искать. Но я нашел!
           
           − Господин!.. Высокий господин… − девчушка, догнавшая нас на границе владений Иса и с почтением протягивающая мне футляр в цветах Куккья, чуть запыхалась. − От имени пресветлой наследницы Зоэ просим вечером посетить наш Дом.
           Аянга с поклоном приняла украшенный шелковыми кистями футляр с посланием. Куккья очень серьезно относятся к своей привилегии нарушать формальные правила общения, поэтому приглашение на дружескую вечеринку вручили не через секретарей, а вот так, на тропинках дворцовых садов. Отказаться нельзя: каждая высшая семья устраивает званые приемы, я тоже обязан в ближайшее время созвать гостей. Интересно, где, когда и как эти хитрецы вручали послания другим наследникам? Или только меня проверяют, насколько готов к внезапному приглашению? Что же, нас не застанешь врасплох, а архив подождет − он ждал уже столько лет…
           Поводом для приема стала выставка молодого художника. Приглашенных было немало, и Мастера были практически все, но на официальных приемах мы держались отчужденно, поэтому ограничились исключительно ритуальными поклонами. Ажиотажа в выставочном зале не наблюдалось − большая часть сразу переместилась к накрытым столам. Не так уж и высоко ценят во Дворце искусство.
           Автор скромно переминался с ноги на ногу в углу просторного зала, пощипывал от волнения жидкую бородку, и без того изрядно пострадавшую в муках творчества, и нервным движением руки отвергал предлагаемые слугами напитки. Картины были неплохи. Техника, сюжеты, композиция − грамотно и выверено, не без легкого щегольства, но не более. Не хватает силы таланта, чтобы встряхнуть самодовольное болото, нет того огня, что пылает в Оксинате Васа.
           − Вам особенно удаются закаты, − я не мог этого не оценить, у меня они получались неважно.
           − Благодарю! − вспыхнул радостью живописец, но осмыслив синие тона моего одеяния, так же быстро погас, стараясь скрыть это поклоном.
           Моя похвала была ему не интересна − Иса никогда не слыли ценителями прекрасного, а те Куккья, кого он провожал жадным взглядом, не спешили давать оценку его работам. Татуировка их создателя указывала на принадлежность к младшей семье, большая удача, что он вообще пробился пред светлые очи старших, в павильон Куккья во дворце. Придраться было совершенно не к чему, но если нет повода для критики, неужели надо хвалить? Обойдется, низкорожденный мазила! Именно поэтому, едва скользнув взглядом по картинам, значительная их часть предпочла бесспорные шедевры кулинарии сомнительным шедеврам живописи.
           Я тоже потерял к нему интерес.
           Будто почувствовав, ко мне поспешила сама прелестная Зоэ. Опять приветственные поцелуйчики, сияющие глаза и украшения, искренняя забота хозяйки приема.
           − Не скучаете?
           − Разве можно у вас скучать? Но с гораздо большим удовольствием послушал бы музыку, − отпустил комплимент ее собственным талантам.
           − О, музыкальный салон к вашим услугам, − широкий рукав описывает полукруг, указывая на двери в дальнем конце зала. − Наши юные дарования готовы усладить слух дорогих гостей.
           Аянга не стала сопровождать меня к музыкантам, контролируя лишь плотные створки ведущей в салон двери, закрывшиеся за спиной. Меломаны, среди которых углядел вечно растрепанный хохолок Дзиро Пиккья, расположились за столиками с вином и закусками. Ну да, хоть с юными дарованиями, но наш пройдоха ухитрился пробраться на прием! Музыканты наряжены в расшитые золотом летящие шелка, лица напудрены добела, губы и глаза прорисованы тщательно. В негромкие переборы струн цыня и стук барабанчика задушевным шепотом вплетаются нежные голоса флейт. Белокурая малютка аккуратно пробежала молоточками по каменным пластинам литофона и запела хрустальным голоском:
           − Птичка… я птичка в чертогах Луны...
           Когда-то эту песню пела мне мама. Сколько раз в детстве воскрешал в памяти голос, похожий на звон серебряных колокольчиков, чтобы не забыть… и помню. До сих пор помню.
           − Прилетела, душой воспаря. Снег на ветвях и морозные сны обнима-а-ают…
           Мелодия взлетела, а голос за ней не успевал. Не возьмет верхнюю ноту? Обидно за малышку.
           − Меня в пустоте января, − мелодию уверенно подхватило и увело на нужную высоту зрелое сопрано.
           Сердце рухнуло вниз: серебряные колокольчики! Те самые. Кто?!!
           Демоны, эти белые маски лиц, брови-бабочки, алые лепестки губ − все на одно лицо! Вот она: повыше и пофигуристей остальных, взрослая дама среди голенастого молодняка. Держится чуть в стороне от живописной группы, раскинувшей розовые шелка по возвышению сцены. В руке палочка из лунного дерева, командам которой повинуются исполнители, слишком неопытные, чтобы играть и петь без контроля наставницы. Не может быть. Этого просто не может быть! Камерный оркестрик тем временем закончил композицию, дирижер обернулась и удовлетворенно улыбнулась публике, снисходительно аплодирующей младшему поколению Куккья. Наши глаза встретились − и ни тени узнавания, никаких эмоций, кроме радости от хорошо выполненной работы. Но я же помню голос и знаю, хоть и не вижу, что на виске у нее роза оплетает двойную флейту! Нет, вот взгляд дамы возвращается ко мне, застывшему у створок двери, скользит по наряду в цветах Иса, чистому виску, встречает зелень глаз, столь же яркую, как у нее самой… она склоняется в почти незаметном поклоне и опять равнодушно отворачивается к питомцам. Те, повинуясь команде, собирают свои инструменты и удаляются под похвалы зрителей за расписные ширмы…
           Даже не оглянулась!
           Мне было необходимо хотя бы на пять минут остаться одному, и я осторожно отступил к одной из ширм с пасторальной сценкой. К счастью, в скрывавшемся за ней алькове никого не было. Напоследок огляделся, не заметил ли кто моего исчезновения, и обрадовался, увидев входящую в зал Зоэ, окруженную сонмом поклонников: теперь всем будет не до меня. Поклонники, разумеется, умоляли красавицу спеть, та, разумеется, скромно отказывалась, но в конце концов, мило порозовев, сообщила, что исполнит песню, но только одну, и только потому, что это новая песня, которую она сочинила сама, и ей хотелось бы услышать не предвзятое мнение истинных ценителей… Полное внимание зала и восторженный прием были гарантированы. А я, наблюдая за устроенным Зоэ представлением, как-то незаметно успел успокоиться.
           После выступления Зоэ вовсю наслаждалась вниманием гостей и почитателей. К ним присоединился и я, правда, выразил свое восхищение юными талантами:
           − Молодые музыканты играют весьма неплохо. Хотелось бы сказать наставнице пару добрых слов.
           − Что, понравилась? − красотка мигом утратила всю благожелательность и ехидно рассмеялась. − Скажу по секрету: под гримом этого не видно, но она уже старая.
           − Шутка удалась, − улыбнулся в ответ. − Обычно наставнику приятно, когда хвалят его учеников.
           − Не в этом случае, − поморщилась Зоэ, − от похвалы она не смягчится. Что вы, мужчины, до сих пор в ней находите? Никогда не понимала, но ведь и ты обратил на нее внимание… − сердито фыркнула и подала слуге знак. − Передай Элиссе, чтобы ждала в малой беседке. В поместье еще успеет. Сидела там репетитором, и все было спокойно, какой идиот прислал ее сегодня?
           
           Густой сумрак обнял фигуру женщины в темных одеждах, шагнувшей нам навстречу и склонившейся в церемониальном поклоне, лишь лицо и кисти рук белели в ночи. Мой ответный поклон был безупречен, а наследница Куккья лишь небрежно кивнула. Разумеется, Зоэ лично проводила меня к беседке и представила своей бывшей учительнице, а потом какое-то время ревниво прислушивалась к нашей беседе. Не найдя в нашем обмене дежурными любезностями ничего интересного, она наконец-то удалилась. Кажется, никого живого нет рядом, можно говорить открыто, насколько это возможно.
           − Как ты?.. − наш шепот слился в один вопрос.
           Я отступил на шаг, как бы давая ей слово.
           − Зачем это все, Ганга? − пальцы стиснули полу плаща. − Я поклялась не искать встречи с тобой!
           − Так ты и не искала, а я не клялся, − не так представлял свидание с той, что дала мне жизнь. Вновь подняли голову старые обиды. Спокойствие давалось с трудом: я знал, что должен быть почтителен к матери, и едва удержался от резких слов. − Но всегда хотел узнать, почему ты меня оставила? Почему ушла от меня, отца, от всех нас?
           − Хотел! − всплеснула руками. − И этот хотел! Опять вы от меня что-то хотите!!!
           − Просто расскажи! − хотелось вытрясти из нее правду, и она это будто почувствовала.
           − Ты не знаешь… − ее голос дрожал от слез, − не представляешь, каково это жить под гнетом жестких правил старшей семьи! Когда ты младшая и почти бесправная жена…
           − Но ведь правила одни для всех! Разве отец не любил тебя? Обижал?
           − Он Иса! − в глазах сверкнул огонь, а лицо исказила злая усмешка. − Иса не способны любить! Их сердца закованы в броню приличий, а в голове сидят лишь законы и уложения. Там нет места для любви!
           С этим никак не мог согласиться: я тоже Иса, и я любил. И отношение отца видел несколько иначе, но даже эта версия не объясняла поступка матери, сказавшегося и на моей репутации.
           − Но он многое тебе позволял…
           − Исключительно из равнодушия! − пылко отмела мои возражения. − Ему было абсолютно все равно, чем занимаюсь в то время, когда он трудится на благо империи, а на ее благо он трудился постоянно! Я устала быть одна среди ненавидящих меня слуг, вести войну с презирающей меня Маралой… кстати, как она пережила позор своего мерзкого сыночка?
           − Ей нелегко, − постарался ответить дипломатично.
           − Ей нелегко! Надо же! Нелегко ей! − раздраженно заправила за ухо выбившуюся из прически прядь. − А мне было легко? Долгие годы в гадючнике, рядом с главной гадюкой… Мне было легко?
           − Расскажи, − тихо попросил, ошарашенный напором эмоций. − Все, что считаешь нужным.
           − Я была совсем юной, когда засияла звезда моего таланта. Старшие Куккья скрипели зубами, но вынуждены были любезно улыбаться, представляя меня, отпрыска захудалой ветви, при дворе Императора. У моих ног был весь Бахар, и твой отец был далеко не единственным, кто искал моей благосклонности, но он предложил брак, и старшие Куккья с радостью отдали меня в младшие жены. Я хотела петь, я мечтала о славе, но кого интересовали мои желания и мечты? Даже то, что Нидхи позволил мне участвовать в представлениях во Дворце, выглядело издёвкой. А потом родился ты, и мне остались одни колыбельные, и то, лишь тогда, когда Марала соизволяла отпустить меня в детскую: по ее мнению, делать мне там было нечего, нянек у Иса достаточное количество, − Элисса замолчала, а я вспомнил, с каким нетерпением ждал ее и не мог понять, почему мама приходит так редко, но ни тогда, ни сейчас не заподозрил в этом Маралу. − Эта гадюка уже почти сломала меня, когда появился он, и я полюбила. Полюбила так, как не любила никогда. И не жалею от этом, слышишь? − темные провалы глаз сверкнули зеленым огнем. − А когда я пригрозила, что буду открыто встречаться с любимым, твой отец струсил и побоялся удерживать. Да, я ушла от Иса, но была честна. Знаешь, это было даже смешно: он так испугался скандала!
           − Как ты могла? Ведь семья Первого министра должна выглядеть безупречно в глазах людей?
           − Эти, как ты выразился, «люди», с первого дня не одобряли меня. Их мнение никогда не было интересным.
           − А как это отразится на нас, ты подумала?
           − Ах-ах, − вырвался злой смешок. − С вами-то что могло случиться? Иса всегда выкручивались из неприятностей и свои проблемы перекладывали на других. Не вы, а я рисковала своей судьбой!
           Интересное замечание… за столько лет она так и не поняла, что натворила? Что своим побегом она чуть-чуть, но поколебала устои империи? Или вообще не интересовалась теми, от кого убежала? Впрочем, она же Куккья...
           − Почему ты теперь с Куккья? Почему не вернулась к нам… ко мне?
           − Потому что твой отец в очередной раз воспользовался моим бедственным положением. Он, не задумываясь, избавился от меня совершенно унизительным способом: вернул в ту семью, откуда брал, разлучив с любимым. Заставил меня поклясться в том, что я перестану выступать перед благодарной публикой, что не буду искать встреч с тобой… он лишил меня всего! И все тайком, чтобы никто не догадался! Теперь для всех он невинно пострадавший, а я − падшая женщина, вынужденная жить из милости главы Куккья, скрывая свое настоящее имя, и учить пению сопливых детишек, в которых нет и тени моего таланта.
           − Ты не совсем права. Зоэ, например…
           − За-у-ряд-на! − отчеканила, как клеймо поставила.
           − Хорошо, − согласился с вердиктом. Мне это было не столь уж важно. − А твой любимый? Что случилось с вами, расскажи. Я хочу понять твой выбор.
           Рассказ то и дело прерывался где мечтательными, где горестными вздохами и был достоин представления на сцене.
           Тогда, почти десять лет назад, «запертую» в столичном поместье младшую жену Нидхигираманирари всюду сопровождала пара крепких молчаливых телохранителей-Куккья. Один из них не только пал жертвой любви к юной красотке, нежной, как первый весенний цветок, но и смог пробудить в ней ответные чувства. Да иначе и быть не могло, ведь он обладал всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, а она была так несчастна! Он решился выкрасть ее из дома, защитить от всего мира, от гнева двух высших семей, ибо Пиккья тоже покарали бы его за отступничество. Эти двое скрылись в снятом домишке на окраине столицы, где были по-настоящему счастливы − она пела ему, а он сидел у ее ног и с обожанием смотрел в ее лицо… но потом сбережения телохранителя подошли к концу, а надо было на что-то содержать любимую. Он нанялся в охрану каравана, идущего на юг, а она осталась, целыми днями сидела у окна, грызла орешки, страдала в разлуке, пела грустные песни и так ждала встречи… Но любимого все не было и не было.
           Как из ниоткуда на пороге возник постылый муж, предложивший вернуться в опротивевшее поместье… Она гордо указала ему на дверь. А караван все не возвращался. Она не знала, куда бежать и у кого просить совета: за всю свою жизнь не выходила на улицы города в одиночестве, да и просить не умела. Неужели с милым случилось что-то страшное? Где искать его следы? Чтобы покупать орешки и оплачивать услуги доброй вдовы, помогающей по хозяйству, постепенно пришлось расстаться с прихваченными украшениями. А потом и хозяин домика заявился с дурацкими вопросами об арендной плате. Он намекал, что любимый просто сбежал, бросив на произвол судьбы, но поверить этому она не могла. Разве мог он так поступить? Она отдала хозяину последний браслет и оттянула выселение еще на пару месяцев.
           И снова пришел Иса. Оплатил все долги и, не внимая слезам и мольбе, отослал в поместье Куккья, под надзор высшей семьи. Зоил Куккья, глава, пообещал личное покровительство, если она согласится с условиями Иса: развод, смена имени, тихая жизнь в стенах поместья и полный разрыв связей с прошлым… пришлось соглашаться, одна она бы не выжила. Так навсегда исчезла несравненная Ясухиро и появилась никому не нужная Элисса. Иса еще о каких-то фамильных драгоценностях спрашивал… Можно подумать, она помнит, что и кому продала! Несколько раз тайком приезжала к домику, в котором прошли лучшие дни ее жизни, но он был сдан в аренду совсем незнакомым людям. О караване тоже узнать ничего не удалось. Следы любимого навсегда стер ветер разлуки.
           − Но я знаю, он пришел бы за мной! − шепот не скрывал отчаяния. − Если бы…
           Если бы был жив − не решаешься признаться в этом даже себе, мама?
           По дорожке зацокали каблучки. Энергичный упругий шаг, шелест шелковых одежд, аромат гардении и мандарина… Я шагнул в густую тень кустов, скрывавших беседку, и слился с ночью: незачем Куккья знать, что мы беседовали так долго.
           − Аль-Тарук уже ушел? − Зоэ совсем не удивилась, обнаружив Элиссу в одиночестве.
           − Кто? − непритворно удивилась та, ведь мое новое имя так и не прозвучало сегодня.
           − Наследник Иса, восхищенный тобой, − ни издевки, ни собственного превосходства даже не пыталась скрыть.
           − Да, сразу после Вас, − она тоже оказалось неплохой актрисой. − Я могу покинуть беседку? Здесь становится зябко.
           − Конечно, − равнодушно кивнула Зоэ, − можешь быть свободна. Тебе уже подготовили паланкин. Но куда исчез Иса? − еще раз окинула внимательным взглядом притихший сад. − Не попрощался… и девица его в зале, ждет как собачонка…
           Услышав это, я быстро обошел дом, по дороге собрав осенний букет из первых попавшихся под руку веток, и появился одновременно с дамами совсем с другой стороны.
           − Недаром ваши сады славятся среди высших семей, − вручил Зоэ композицию в золотисто-алых тонах, куда в потемках затесалась пара фиолетовых ветвей кизила. Гадость какая-то, право слово! − Гулять по ним одно удовольствие.
           − При свете дня они выглядят намного лучше, − соратница по клубу повлекла за собою в почти опустевший зал, даже не взглянув на Элиссу. − Тебя потеряла родственница, да и я волновалась…
           − Спасибо за прекрасный вечер, наследница.
           Зоэ мило порозовела и погрозила пальцем:
           − Посмотрим, как справишься с приемом ты, наследник!
           
           Мастер Наронг нашел для меня полчаса между тренировками. Маленькая комнатка при зале, заставленная конторками и стеллажами, меньше всего подходила тренеру охраны семьи.
           − Удивлен? Я тут специально ничего не менял, чтобы не забыть, − ответил он на мой невысказанный вопрос, шурша бумагами. − Знаешь, если бы не оскорбление Главы семьи, я бы твоей маменьке памятник поставил, − заявил он, мечтательно жмурясь, − хотя бы бюст. Раньше Пиккья настаивали на том, что правящих охраняют только их люди, это, дескать, непреложное правило, идущее из глубины веков. А тут − такой повод турнуть со двора этих павлинов разряженных! А что? Имеем полное право, ведь Пиккья не удержались на заданной ими самими высоте. И нам уже не приходится изображать из себя письмоводителей и секретарей, готовим охрану открыто.
           − То-то, я смотрю, Хугин и Мунин у нас настоящие мастера делопроизводства! − прошелся по своим телохранителям.
           − Ты дал им новые имена? − мастер сдвинул очки в модной оправе на кончик носа. − А ты знаешь, господин, что за новым именем следует новая судьба? Надеюсь, твое решение − не шалость и не легкомыслие? Только шадесам позволено менять людские имена и судьбы… Хотя именно ты это должен знать, − чуть смутился он, а я всем своим видом показывал, что к переименованию братцев-воронов подошел со всей ответственностью. Да, Учитель Доо тоже предостерегал от игр с Судьбою, но вот не получалось. Или это не я, а Судьба играет со мной? Ведь на самом деле я их не придумывал, эти имена сами по себе возникли из ниоткуда.
           − Ладно, − старик с сочувствием посмотрел на меня. − Какой толк тебе в имени? Оно исчезло навечно вместе с ним, да и не называли они нам свои имена, было у них и такое право, тоже «идущее из глубины веков». Расскажу тебе лучше, что помню, − именно я искал их любовное гнездышко по просьбе Главы семьи. И по его же просьбе никаких документов не заводил, не потому, что тайна, а потому, что больно. А сейчас так и вовсе не нужно это никому − было, да прошло, да быльем поросло.
           
           Я пришел к приюту беглых влюбленных, чтобы хоть что-то узнать о временах, которые мать мнит самыми счастливыми в своей жизни. Небольшой домик, построенный специально для сдачи внаем на окраине квартала Феникса, где селились крепкие домовладельцы, и вправду оказался справным. Никаких излишеств, но есть все, что необходимо, даже внутренний дворик старательно засажен кустарником и пышными осенними цветами. Рядом находилась весьма приличная продуктовая лавка, общественный сад с многочисленными едальнями и казармы стражи квартала, хранящей покой этих улиц. Сейчас здесь обитал сам хозяин Во с женой. Этот пожилой рыхлый мужчина с охотой рассказывал, как лет двадцать назад построил на соседних участках два дома, побольше для семьи и маленький «на старость», здесь многие так делают. Вот и он, отойдя от дел, прежнее свое жилье отдал дочери с мужем и внукам-пострелятам. Зять выбился в люди из бедноты, сейчас работает оценщиком в скупке, так что большой дом ему как раз по статусу будет, а им с женой и здесь места хватает.
           Все это я узнал буквально за пять минут знакомства. Во с удовольствием сплетничал о прежних жильцах, а уж о странной парочке, снимавшей этот дом более десяти лет назад, готов был рассказывать часами: вроде и жили всего ничего, но память оставили долгую.
           − Как не помнить? Помню! − разливался соловьем домовладелец. − Она, такая, вся... этакая, ни слова в простоте, нос задран, ручками этак поводит… − хозяин Во покрутил пухлой ладошкой и зажмурился. − Она, значит, вся из себя знатная дама, а мы вроде и не люди, а сверчки какие, на потеху тут в клеточке сидим. Только вот скажу я тебе, парень, хоть знатных дам в нашем квартале отродясь не водилось, не похожа она на высокую госпожу. Не веришь? Ну не такие они, высокие госпожи! Они из шелков и туманов сотканы, − вот ведь, пробило мужичка на поэзию! − Но эта тоже хороша, ничего не скажешь. Ясно, чегой муж еёйный совсем голову потерял, и все вокруг нее мелким демоном вился. Он-то мужик был непростой, жизнь знал, руки в мозолях, как у ратника, и шея не гнется, гордец. Но не ратник, нет. Боевой мужик, но не вояка. Толковый был: распоряжался, чтобы и еда в доме, и чтобы порядок... Сестра моя, покойница, как вдовая стала, у них прибирала и варила, пока при деньгах были. А эта, дамочка которая, все песенки пела да цветочки по вазочкам расставляла, прости богинюшки... Но любил он ее, шибко любил. Смотрит, бывало, и аж глаз горит. Вот за ради ее довольства и пошел в найм, купцов охранять.
           − Как выглядел он, помнишь? − интересно стало, кто смог в глазах матери затмить отца. При прочих равных, глава семьи Иса являл собой весьма недурной экземпляр человеческой породы, выведенный веками селекции.
           − Ну, как... сбитый такой, вот, чуть ниже тебя, а в плечах и поширше малость будет. Смуглявый весь как есть, улыбается − зубы блестят. А улыбался часто, сразу видно − счастье у него… Лицо такое... мордатое, убедительное. Дочка моя, дурища, сохла по нему тогда, да и не только она, тут, почитай, пол-улицы баб да девок к окошкам прилипало, когда он шел. Но так вот просто и не подойдешь, вдарить может.
           − Татуировки какие у них были? − интересно, из высшей или младшей семьи Пиккья этот герой? Вряд ли висок был чистым, но близость к высшей семье уточнить не мешало.
           − А ведь странно, − после долгого молчания протянул хозяин Во. − Она-то на лоб вечно какие-то цацки цепляла, не углядишь ничего. А он... пришел, кажись, с рыбой, я еще, помню, удивился: откуда тут, в Бахаре, рыбаки? И рыбы той не было, когда уходил... Да вот, с венком шипячьим, − многозначительно подмигнул старик, − и уходил! Я еще тогда смекнул, что не простая семья за ним стоит, видать, нашел каких-то своих в охране, с ними и двинулся.
           Что-то мне это напоминает из времен наших странствий… Почему, интересно, на виске телохранителя-Пиккья вечные несмываемые татуировки меняются с дивной избирательностью?
           − Имена их помнишь? Как назвались? − вряд ли эти имена настоящие, но хоть какую-то ниточку к реальным людям можно и из них вытянуть.
           − Это в книге расходной смотреть надо, − толстяку явно не хочется тащиться в кабинет, рыться в шкафах, перетряхивать старые книги. − Очень надо?
           − Да уж посмотри, будь любезен, − лишаю его надежды отделаться пустой болтовней. А вот не надо жадничать! Наша беседа оплачена мною целиком и полностью. Он продал мне себя, свои воспоминания и свои конторские книги за звонкую монету. Хозяин Во уныло устраивается за давно не используемой рассохшейся конторкой и долго шуршит страницами старых гроссбухов.
           − О! Нашел! Широ-но Киматойя и Ясухиро, − с чувством выполненного долга сообщает мужичок. − А тебе они зачем, мил человек? Столько воды утекло, поздно искать взялся. Как сгинул мужик-то, так дамочка и убралась.
           − Как убралась? Кто приходил за ней? − переспрашиваю быстро, пока не передумал рассказывать.
           − Да как-то вроде сама... − глаза Во забегали.
           − Не юли, сам сказал, много воды утекло, не накажут, если и проговоришься.
           − А вот это, господин хороший, вилами по воде писано. И убежавшая вода мертвых за собой тащит, − изрек мудрость и помахал пухлым пальцем.
           − И все же?
           − Ну, приходил какой-то господин, может, кто из родичей старших, − заговорил с большой неохотой. − Домой звал. Она плакала сильно, но забрал он ее в конце концов. Чего упрямилась? Солидный мужчина, серьезный такой, сразу видно, не нашего полета птица. Я тебе по-простому скажу: тому господину мало кто заступил бы дорогу, − круглые плечи поежились, подбородки колыхнулись от пережитого страха. − Если он из родичей, а муж еёйный их прогневил, может быть, его и того... такие могут. Вот он ее и забрал.
           Похоже, отец и здесь успел привести всех в ужас одним своим появлением. Вот мне бы его способности!
           − А ты-то чего испугался? Угрожал он тебе? Кричал?
           − Таким кричать не надо, парниш, такие только посмотрят − и ноги сами бегут туда, куда послан. Ты не видел его глаз. А вот на дамочку эту он и не смотрел вовсе, глаза отводил, будто боялся. Она все плакала, жалко ее было, но не обидит он ее, такие с дамами не воюют. Со мной расплатился честь по чести, да с сестрой, да со старухой Дандан, она тут лавку держала. Все долги отдал, − вздохнул с сожалением, сам, видимо, мечтал до нитки обобрать беззащитную жиличку. − Да и как я мог не отпустить? Одна ведь осталась, как муж сгинул, а можно ль такой цаце одной жить? Так и до беды недалеко…
           − А если бы случилась беда? − ведь все понимал, проныра, но отпустил, даже не заявив об исчезновении постоялицы в управу.
           − А я что мог поделать? − развел руками. − Я ей зла не желал. Может, и уберегли ее богинюшки, таких, говорят, в макушку Судьба целует, а Смерть рукавом прикрывает.
           
           Столичный архив сослужил добрую службу. Я отыскал записи обо всех караванах за тот, нужный мне год, с поименными списками всех караванщиков и наемных охранников. Нашел в этих списках и Киматойю Широ Пиккья, старшего группы в охране каравана купца Тилидура Доре из младшей семьи Туркисов. Широ-но… приставка к имени, традиционная для островов Хико Сенжиру, татуировка рыбака… Да, Киматойя Широ Пиккья с терном на виске запутывал следы не слишком замысловато. Караван вез в Зебанавар веера и ширмы, расписанные столичными мастерами, а оттуда возвращался с богатым грузом камней и ракушек и попал в засаду. В нападении не выжил никто − я изучил рапорта сотрудников Дорожной управы об осмотре места преступления, пояснительные записки криминалистов и вердикт следователя по вверенному делу. Преступники неизвестны. Убытки купца компенсированы страховой компанией. И, значит, эта история на самом деле закончилась тогда, почти десять лет назад. Закончилась навсегда.
           Я возвращал изученные документы сотруднику архива и понимал − зря вообще во все это влез. Что бы ни выяснил сейчас, никому от этого лучше не станет, только вскроются давно зарубцевавшиеся раны. Маме говорить ничего не буду, она и сама обо всем догадывается, но не хочет признавать правду. Вполне ожидаемо было обнаружить в ней такую же глупышку, как Инеи Куккья и ее подружки, но я, слава богиням, уже вырос. Не моя это история, пусть себе пылится на полках, а моя жизнь продолжается. Субботний визит к Учителю Доо. Чай с отцом и его настоятельная просьба оставить в покое Ли Си… не думал, что так быстро узнает о том, что Амагелон наводил справки о скользком типе. Сказал, что дальше разберутся без меня. Воскресная скачка с Мерхе по пожелтевшим лугам выбила из головы остатки захороненных тайн, так что возвращался во Дворец я в весьма приподнятом настроении. Даже легкое марево энергий изнанки, собравшееся над кварталом Одноухой Собаки, не снизило градус искрящейся легкости бытия.
           
           Домик для тайных собраний ордена Странствующих Мастеров ждал нас, призывно подмигивая фонарями над воротами. Я по привычке глянул на соседние дома и невольно замедлил шаг. Света нигде не было, но над крышей жилища, стоящего дальше по улице, мерцало еле заметное кольцо зеленоватого тумана. С трудом разглядел его на фоне темного неба. Странно, после укрепления грани я давно не видел в Бахаре эманаций Запределья. Чем же полюбились изнанке наши соседи?
           Пирушка началась как обычно − приветствия и поцелуи, болтовня девчонок, ароматный дым курильниц, изысканные вина, с бархатным шорохом наполняющие бокалы. Чанда Тулипало объявил себя хозяином сегодняшнего вечера и устроил коллегам встречу с танджевурской кухней, а свое искусство Мастера предсказаний продемонстрировал, собственноручно водрузив на середину центрального стола широкую вазу с лунными пирожками. Пирожки и вино наши дамы оценили и теперь, хихикая, делились мнениями по поводу полученных предсказаний, но старательно морщили носики и не рисковали приобщиться к закускам. Куккья и Тулипало, нынешние и бывшие хозяева Танджевура, ловко сворачивали лепешки с бобовой начинкой и купали их в острых соусах, наслаждались далом и карри, сгребали пальцами бириани. Я не отставал от них, вспоминая дивные странствия по югу и его огнеедскую кухню, за что удостоился уважительных взглядов остальных орденцев, с опаской не столько дегустирующих, сколько запивающих экзотические блюда. Но сама идея застолья мне понравилась, в свою очередь предложу им самовар хого − пусть неказиста трапеза, но сближает по-настоящему.
           За едой и разговорами никто не заметил, как плети сизого дыма курильниц переплелись с зеленоватыми и потянулись к столу, накрыв всех сидящих невидимым покрывалом желто-зеленого искрящегося марева… а потом это покрывало резко сдернули.
           − Как это? Кто? Где оно? − перебивали друг друга недоумевающие орденцы, глядя друг на друга и ощупывая себя в поисках исчезнувших перстней и браслетов. Зоэ Куккья непонимающе оглядывалась, хватая пальцами воздух у шеи − там доли секунд назад сияло роскошное ожерелье из почти не обработанных крупных опалов.
           − Чего сидим? Вызывайте стражу! − крикнул я, бросаясь к выходу. − Чанда, на тебе оборона! Аянга, со мной.
           Оттолкнув замершего посреди коридора Ли Си, выскочил из домика и успел заметить, как зеленый хвост энергий Изнанки втягивается под соседскую крышу. Хугин и Мунин спустились с крыш, ожидая распоряжений.
           − Следить вон за тем домом, всех впускать, никого не выпускать, − не обманул я их ожиданий. − Ли Си! Да демоны тебя забери, Ли Си!!!
           − Слушаю, господин, − пучок появившегося на крыльце распорядителя растрепался, выражение раскрасневшегося лица слишком уж невинное. Ладно, с этим разберемся потом, не я, так отец.
           − Кто живет в том доме? Кто соседи?
           − Никто, господин, − кланялся он буквально после каждого слова, ну просто образцово вышколенный слуга, но бегающие глазки я успел заметить. − Специально подбирали место для встреч так, чтобы соседние дома стояли пустыми.
           − Ну этот не пустой, однозначно… Аянга, за мной!
           Мы почти взлетели на забор, разделяющий участки, и спрыгнули на территорию соседей. С пыхтением за спиной увесисто плюхнулось неучтенное тело − и кого принесло? На Чанду не похоже, он знает, что такое армейская дисциплина, да и забор для него не препятствие.
           − Туркис! − вот куда лезет восторженный поэтишка? − Тебе что здесь надо? Возвращайся обратно!
           − Я пойду с тобой, − он стиснул свой кинжальчик, обильно украшенный самоцветами. − Лишним мой клинок не будет…
           Да, воинствующий поэт − страшная сила!
           − Возвращайся обратно! − рявкнул, не сдерживая эмоций. − Или хотя бы не путайся под ногами!
           Он невольно отступил под гневным окриком и… я увидел в его глазах узнавание. Узнавание и встречу с прошлым. Но сейчас надо срочно попасть в домик − пока мы будем препираться с Конирайей, грабитель легко может удрать на изнанку.
           
           Мы успели. Резко затормозил на площадке второго этажа. Из дальнего конца коридора доносились глухие удары и треск дерева. Осторожно выглянул из-за угла... Монструозный силуэт на фоне окна − однозначно демон. С какой целью здесь оказался? Вор? Может быть, его Балькастро послал? Или, наоборот, провокатор с изнанки, который проник, чтобы вредить и демонам, и людям? Вопросы, вопросы… Попытаться с ним поговорить? Успею ли − до прибытия стражи? А еще здесь Аянга, и воевать со взрослыми демонами до сего дня ей не доводилось. Представляю, в каком она будет ужасе... Так, надо успокоить для начала девчонку.
           − Здесь демон. Не шуми, без команды ничего не делай. − прошептал еле слышно. − Я должен понять, кто это и на чьей он стороне. Будь готова ударить энергией, слышишь?
           Осторожно двинулся по коридору. Матерый демон заполнял своей тушей тесный коридорчик и методично крушил деревянные панели стены, путаясь локтевыми шипами в пыльных шелковых драпировках. При каждом ударе ткань взлетала вокруг него, и от этого монстр казался еще больше. Аянга на мгновение окаменела от этого зрелища, но не издала ни звука. Спустя пару ударов сердца посмотрела мне в глаза, отмерла и молча кивнула. Страх ушел, во взгляде появилась осмысленность. Степнячка подняла руки и приняла боевую стойку, заставив пальцы слегка светиться голубоватым светом.
           Теперь нет смысла таиться, будем брать преступника согласно всем правилам процедуры задержания.
           − Сдавайся! Сейчас здесь будет стража! − объявил громко и четко, но зачитать права мне не дали.
           С рычанием демон развернулся, раскачивая сорванный с пояса моток веревки. Низкий лоб, налитые кровью глаза, пена на желтых клыках… н-да, с таким только договариваться. Все было предельно ясно: из этого дома выйдут сегодня не все. Рука сама потянулась к тешаню, я даже подумать ни о чем не успел. Аянга, похоже, тоже не думала: метательные ножи просвистели над ухом и со звоном отскочили от толстой шкуры демона, лишь слегка поцарапав зеленые пластины на груди. Смертоносной змеей метнулся аркан, но в тесноте коридора противник не смог раскрутить его как следует. Мой веер, роняя пышные перья, скрытой сталью подсек волосяную веревку, сбив прицел. Демон тут же атаковал справа, чуть не зацепив куртку, я вновь отмахнулся тешанем, и когти демона заскрежетали по лезвиям его пластин, осыпаясь мелкой стружкой.
           Аянга должна с ним справиться, но ей нужно дать время. Моя задача − отвлечь врага от степнячки. В ближний бой входить не с руки, слишком разные у нас весовые категории: один раз зацепит лапищей − и все, приехали. Только бежать, двигаться и бить издалека. Я нырнул под лапу демона и даже умудрился чиркнуть его тешанем по ноге. Противник недовольно рявкнул. Когти пробороздили пол в том месте, где был долю секунды назад. Кувырок, прыжок в одну сторону, в другую, нырок, блок тешанем, прыжок. Снова ударил и немедленно отскочил, уводя монстра от Аянги. Пока удача была на моей стороне, когти хоть и свистели над самым ухом, но противник так и не смог меня зацепить. Шустрой обезьянкой вскочил на подоконник окна в конце коридора и оглянулся. Демон, расставив свои лапищи, не сводил с меня глаз, пытаясь предугадать, куда метнусь дальше, и маленькими шажками двигался ко мне. А я смотрел за его спину, туда, где осталась Аянга, и вся надежда была теперь на нее. Правда, только надежда, никакой уверенности: тренироваться-то девчонка тренировалась, но сейчас на ее пальцах вместо сформированного шара трещал коронный разряд. Себя же сожжет!
           Демон подходил все ближе, в глазах горело торжество. Явно решил, что тут мне и конец. А у меня был план, наверное, безумный: я ждал, когда он настолько приблизится ко мне, что замершая на другом конце коридора девчонка станет для него недосягаема.
           − Аянга! На счет три! − крикнул я и совершил, наверное, самый длинный прыжок в своей жизни.
           Пролетев под самым потолком над головой демона, приземлился на руки и кувырком откатился к телохранительнице. Ослепительно-белый сгусток энергии сорвался с пальцев Аянги и полетел куда Судьба пошлет. Повезло − послала куда нужно. Демона отшвырнуло к почти разобранной стене, его тело выгнулось, словно пронзенное тысячью стрел. Ветвистые молнии били и били в грудь, запекая в панцире, как краба, предсмертный вой вырвался из крошащихся зубов, глаза лопнули, и в вытекших глазницах заплясали синие искры...
           Схватка длилась считанные минуты. Жаль, конечно, но уже не узнаю, что потерял здесь житель Запределья и кто призвал его. Ну да ладно, жизнь мне дорога, а вот эта черная махина будет безопаснее, чем ее зеленый оригинал. Как говорится, победа полная и безоговорочная!
           Я с улыбкой повернулся к истребительнице демонов:
           − Ну вот теперь и ты знаешь кун-фу… − шутка застряла в горле.
           Лицо степнячки побледнело так, что слилось цветом с волосами, губы синие − выложилась по полной, Учитель Доо за такое не похвалит. Подхватил на руки, пока не упала. Усадил девчонку у стеночки, прикрыл своей курткой, чтобы согрелась: ее колотит, она изредка всхлипывает и трясет руками, растопырив обожженные пальцы. Опять повторяет старые ошибки. Тренироваться надо больше!
           Ну а мне что делать дальше? Грабитель убит, награбленное − я заглянул за разбитую переборку − вот, сияет в сумраке тайника… О, скоро ведь и стража должна пожаловать! Нужно все сделать по правилам, главное, не пустить их внутрь домика толпой, чтобы не затоптали следы.
           
           Я успел, причем дважды. Когда спустился на крыльцо, вездесущий Ли Си уже открывал ворота и впускал во двор не только патруль стражи, сноровисто рассредоточившийся вокруг домика, но и следователя, важно шествующего в сопровождении секретаря и младших служащих. Конирайя Туркис встречал их посреди двора с тем самым выражением лица, которое мне так запомнилось в караване. И не давая следователю открыть рот, заговорил:
           − За вами, − а голос-то какой капризный! Наш поэт в совершенстве овладел такими интонациями, никакого театра не надо, − как за Смертью посылать.
           − Простите, господин, − следователь отдает дежурный поклон, − не имею чести знать…
           − Тебе и не по чину, − Конирайя величественно указывает на дверь домика. − Идите и разберитесь, что там с моими друзьями. Они вошли в дом, а потом раздался страшный грохот. Пока вас дождались, уже в живых, может быть, никого не осталось…
           − Не дождешься, дорогой друг, − я приобнял его за плечи, и они вздрогнули от прикосновения. − Любезнейший, − обратился к следователю, − ситуация слишком деликатная. Прошу не вмешивать посторонних в дела высших семей: я сам буду держать расследование на контроле. Нужно все хорошенько здесь осмотреть, но внутрь пройдете только Вы и пара младших сотрудников. Это понятно? − следователь поджал губы, но головой согласно кивнул.
           Туркис увязался с нами, хотя лучше бы ему туда не соваться. Но и просить уйти я его не мог − сейчас мы вдвоем держим оборону от навязчивого любопытства нижестоящих. На втором этаже, где сильнее всего пахло паленой плотью, он мгновенно позеленел и растерял излишнее красноречие, но не отступился.
           Подведя следователя к раскуроченному тайнику, я быстро изложил ему версию о том, как мы с родственницей заметили убегающего грабителя, поспешили за ним, но, услышав ужасный грохот, вынуждены были задержаться на лестнице, а потом обнаружили в доме лишь тело погибшего. Кто и как его убил, не знаем, а причина очевидна: он не поделил с подельником награбленное. Следователь с сомнением смотрел на нас с Кони − кажется, тот во дворе нес что-то совсем другое, но мне сейчас проще было избавиться от Туркиса, тем более, что держался он из последних сил, чем придумывать более правдоподобные версии.
           − Присмотри за Аянгой, − быстро нашел ему занятие, − она не может лицезреть весь этот ужас, − обвел рукой закопченные стены и обуглившийся труп. − Видишь, ей плохо.
           − Да-да, − Конирайя подхватил ослабевшую степнячку под локоток, норовя уткнуться носом в надушенный рукав, − не стоит нежным девушкам созерцать такие душераздирающие картины. Я сейчас провожу ее к нашим: выпьет вина… придет в себя…
           − Лучше поскорее отправь ее во Дворец. Да, и обнадежь наших красавиц, кажется, нашлись их пропажи.
           − Надо бы принести все в домик, может быть, еще что-то опознают…
           − Всенепременно. Со следователем мы договоримся. Договоримся же? − я строго посмотрел на чиновника, стоически сохраняющего маску почтительности.
           Он быстро кивнул. Ну еще бы: на двух дилетантов меньше будет путаться под ногами! И пока Конирайя, бережно поддерживая Аянгу, спускался по лестнице, отрешенно выслушивал мои пространные рассуждения о сложных взаимоотношениях в воровской среде, приводящих порой к летальным последствиям.
           − А если начистоту, господин? − не выдержал надругательства над здравым смыслом следователь. − Вы ведь понимаете, что никакое наказание Вам не грозит: здесь и тайник, здесь и злоумышленник… кстати, как он погиб?
           − Понятия не имею! Я к его смерти не причастен, − и ведь не покривил душой! Я здесь действительно ни при чем.
           Следователь тяжко вздохнул и дал знак секретарю побыстрее описывать каждый вынимаемый из тайника предмет: дамы наши ждать не любят, еще, не допусти Судьба и Смерть, заявятся сюда сами − я предупредил о такой возможности.
           Ожерелья, браслеты, заколки и перстни... В каждом из украшений сияли камни чистейшей воды. Следователь по одному извлекал их из тайника, осматривал и надиктовывал подробное описание секретарю. Я, наблюдая за их работой, успокоился и даже вошел в своеобразный транс…
           − Господин начальник! − испуганные вопли младших сотрудников, методично обыскивающих дом, нарушили наше медитативное занятие. − Подвал! Стража! Там, в подвале…
           Следователь тяжело вздохнул, ссыпал все сверкающее великолепие в разорванную демоном драпировку и завязал его узлом.
           − Забирайте. Я пойду посмотрю, что там в подвале, все равно это не следственная процедура, а фарс какой-то.
           Но одного его я никуда не отпустил. После недолгих препирательств мы все же спустились в подвал вместе, забрав фонарь у бледных до синевы служителей. Обычный подвал городского дома, под потолком узкие оконца, пропускающие слабый свет луны. К одной стене сгребли хлам, накапливающийся у любой семьи, долго живущей на одном месте: рассохшиеся стулья, рваные абажуры, покосившиеся шкафы. В дальнем от двери углу, где навсегда поселилась тьма, чернели прутья решеток: в трех крепких клетках слабо светились тела заключенных в них демонов. Чудовища, ростом в полтора человеческих, крепко спали, иногда взрыкивая во сне. Зрители застыли в ужасе, вернее, делали все, чтобы сбежать наверх, но на них напирали прибежавшие на шум стражники из оцепления дома, еще не знающие, с чем придется столкнуться. Даже следователь потерял свою невозмутимость, так поражавшую меня с начала нашей встречи. Такой реакцией следственной группы я был недоволен: что-то они слишком расклеились. Демонов, что ли, ни разу не видели?
           − Предлагаю поставить в известность Зиана Гюрена Иса, − предложил я. − Он специализируется на расследовании демонических прорывов. Хотя, − пробормотал под нос, − какие тут прорывы? Вполне безопасно изолированные объекты.
           − Слушаюсь, − следователь поклонился с заметным облегчением. Ну, еще бы: сплавить коллеге столь дурно пахнущее дело, в котором замешаны демоны и высшие семьи… Хоть в этом ему повезло!
           И все бы хорошо, Зиан Гюрен справится достойно, я уверен, но мне необходима консультация дефенсора Балькастро: что это за демоны и какого демона они делают в центре столицы? Как они сюда попали, если учесть укрепившуюся грань над Бахаром?
           
           Туркис исполнил мое поручение: когда вернулся к ордену Странствующих Мастеров, Аянгу уже отправили во дворец. Хугин остался при мне, Мунин сопровождал степнячку по крышам. Оборону организовали грамотно: младшие Тулипало контролировали двери и окна, тайные телохранители орденцев подтянулись и взяли домик в кольцо. Чанда превратил обеденный стол в командный и тихим голосом отдавал распоряжения Юнгсу Терасу, назначив его адъютантом. Тот не роптал и старательно записывал распоряжения в толстый лабораторный журнал. Дамы на диванчиках у стен терпеливо дожидались окончания истории, и как только я вошел, бросились навстречу. Напряженные лица орденцев расслабились, а кто-то из Терасов быстро собрал со стола и сунул в рукав бумажные пакетики − в таких поставлялась взрывчатка.
           Девушки с удовольствием зарылись в груду драгоценностей, расстелив лоскут на столике, как салфетку. С удивленными возгласами извлекали заколки и колечки, на исчезновение которых даже не обратили внимания. Дивия в момент отыскала свой перстень, Зоэ с достоинством вернула ожерелье на шею. Влажные от слез взгляды, полные восхищения − я купался в их искренней благодарности. Мужская часть компании, ожидая своей очереди, пыталась рассмотреть драгоценности издалека, но тоже выглядела весьма заинтересованной. Меня же отвел в сторонку Чанда Тулипало.
           − Как ты нашел грабителя? Наши телохранители не заметили ничего подозрительного.
           − Мои удачно расположились, − пожал плечами, как любил это делать Учитель Доо.
           − Почему мы здесь не увидели вора? Почувствовали, но не увидели? − Тулипало настойчив. Его можно понять, до этого момента непререкаемым авторитетом в нашей компании у равных рангом пользовался именно он. − Что это? Такая идеальная маскировка?
           − Да, исчезающая мазь, я узнал ее, − спасибо, сам же и подсказал мне ответ. − Такую в квартале Ворон варил один сумасшедший алхимик, я сталкивался с его поделками. Видимо, успел продать пару банок на сторону.
           − Ну-ну… − он было нахмурился, но потом, подумав, улыбнулся открыто. − Ты не зря был принят в орден, Иса! Вам по плечу решать такие задачки, и я рад, Аль-Тарук, что ты здесь, среди нас.
           Я коротко поклонился, благодаря за признание заслуг, и поспешил призвать сотоварищей к возвращению: уже светало, и наше отсутствие могут заметить придворные. Напоминание было излишним − выбрав из награбленных украшений свое, Мастера отрядили Ли Си вернуть оставшиеся следственной группе, старательно потрошащей домик соседей. Больше нам здесь делать было нечего.
           В этот раз цепочка паланкинов Странствующих Мастеров, не скрываясь, прошла через главные ворота Дворца, да и телохранители шли рядом с носильщиками, исполняя свой долг. Играть в таинственность не было времени и желания.
           

4. Волчья яма

           
           Всю недолгую дорогу до дворца я то проваливался в сон, то вскидывался, как от толчка – после боя навалилась чудовищная усталость, но какая-то мысль на краю сознания не давала покоя. Нужно как можно скорее договориться о встрече с Зианом и связаться с Балькастро… но сначала все-таки выспаться. Однако добраться до постели не удалось: в зарослях криптомерий меня поджидал Туркис, «свежий», как надкушенный огурец. Выкатился на тропинку и шепнул, обнимая за пояс:
           – Надо поговорить! Хорошо, что идешь нетвердо, а запаха вина от меня хватит на двоих, – и замахал свободной рукой, будто дирижируя оркестром.
           Да, надо. А поэт устроил целое представление: покачивался так, что и меня вело в сторону, «случайно» задев рукой, разворошил мои одежды и ослабил туго завязанный шусинский хвост. Я старался не морщиться, терпел, хотя слабость походки давалась все трудней – проснулся. Понял, что меня целенаправленно ведут к павильону во владениях Туркисов. В этом павильоне он, по рассказам царедворцев, сам и пьянствовал дни напролет. Ну, посмотрим!
           – Наконец-то, – выдохнул Конирайя, закрывая за собой двери. – Присаживайся, где удобнее, Аль-Тарук. Надеюсь, все решат, что мы с тобой пили всю ночь.
           – Думаешь, поверят? – я оглядывал внутреннее убранство, отмечая детали, слишком уж громко кричащие о пороках хозяина.
           Расставлены тут и там кувшины с вином. Сдвинут и замят драгоценный ковер на полу, разбросаны подушки, будто случайно брошен у дивана шелковый чулочек. Рядом с диваном разместилась пара совершенно сибаритского вида кресел с подушками самого разного размера и заваленный всякой всячиной столик, который мой отец назвал бы олицетворением хаоса. Тут и неизменный кувшин с вином, и широкая ваза, где красноречиво перемешались желтые нарциссы и синие ирисы, равные длиной стебля и размером бутона – похоже, что ждали именно меня? Красиво… впрочем, все высшие семьи прививают детям хороший вкус. Рядом опрокинута чаша… но опрокинута так, чтобы не залить ворох бумаг. Бумаги – судя по скачущей длине строчек, черновики стихов – поражают обилием клякс, но почерк слишком тверд и изящен для пьяного, даже упомянутые кляксы посажены живописно. Из-под черновиков, если присмотреться, кое-где выглядывают листы со стройными колонками цифр, написанных тем же почерком, хотя во Дворце шепчутся, что отец давно отстранил наследника от семейных дел. «Не смотри на картинку!»
           – А что еще со мной можно делать? – Конирайя тяжело опустился в кресло у столика и поднял опрокинутую чашу. А, так она вообще чистая! Точно декорации! – Вино будешь?
           – Вино с утра? Почему бы и нет, – самовольно снял с полки резного шкафчика немалых размеров бокал – малых тут не водилось. – О чем ты хотел говорить?
           Мы оба вымотались за ночь, поэтому отбросил церемонии и всем своим видом показывал Туркису, что к выяснению беспокоящего его вопроса следует приступать поскорее.
           – Это был ты, – он так же бесцеремонно ткнул в меня пальцем. – Там, в караване, на плато Алтыгель.
           – Это был я. И что?
           – Фф-ух, – он залпом осушил немалую чашу. – Я-то места себе не находил! Чтобы простолюдин поднял руку на члена высшей семьи и избежал наказания? От равного еще могу стерпеть оплеуху, спишу на состояние аффекта… Но все равно, ты мне задолжал.
           – Давай не будем меряться долгами, – вино в кувшине ароматнейшее, будто открыли его только что. – Иначе припомню, как кое-кто пытался столкнуть меня с обрыва на горной тропе. И тоже предъявлю счет.
           – Хорошо, принимается. Хотя ты тогда скрыл свой статус, а значит, не вправе обвинить в покушении на него, – чаша в руках поэта снова была полна. – Но как же ты меня выводил из себя! Не представляешь!
           – Отчего же «не представляю»? Ты меня раздражал не меньше.
           – Это любовь, – Конирайя подмигнул уже непритворно пьяно, – как в романах. «Искры страсти вспыхивали меж ними»… А как ты без своих, да посреди империи? Сбежал из дому? Я давно мечтал сбежать…
           – Не сбежал. Отослали в одиночестве поразмыслить о смысле жизни, а там меня нашел наставник. Вот с ним я и путешествовал, как положено вступающему в жизнь юноше из благородной семьи. Но все равно – прятаться под кибитку нельзя. Ты разве не встречался с бабайкой? – Не знаю, почему-то вдруг вспомнил, как после нянькиных сказок в моем детстве серенький волчок и бабайка попеременно бдили во тьме под кроватью, отчаянно соперничая за это право.
           – Какой бабайка?! Ты что, не понимаешь, что я был на волосок от гибели? Все в этом демоновом караване могли сбежать и укрыться в горах, а я не имел права бросить папенькино барахло. Сложил бы буйну голову за тряпки и побрякушки.
           – Там еще, – продолжал веселиться я, – морские свинки были, правда, уже немного потрепанные, – шутка вышла даже более неуклюжей, чем намек на бабайку, поэтому, встретив отчаянный взгляд Конирайи, заговорил серьезно. – Мы все были на волосок, убежать никому бы не дали. Только кто-то шел навстречу опасности с гордо поднятой головой, а кто-то трясся, как овечий хвост, под кибиткой.
           – Зато я сочинил оду о тех, кто ходит с гордо поднятой головой, – мстительно бросил поэт. – В прошлом сезоне она даже стала популярна при дворе. Вы сдохнете, но будете вечно жить в моих стихах!
           – Рад был послужить источником вдохновения.
           – И еще я написал жалобу Тулипало, – Туркис снова отпил из чаши.
           – И что они ответили тебе? – как можно более ехидно спросил, набулькав еще немного вина. Терпкое, с изюмными нотками зимнего винограда… слишком крепкое для бессонной ночи.
           – Прислали отписку, что знать не знают, кто там на торговом тракте пошаливает. Их солдаты, типа, все в казармах спят. Но я ж не слепой! – горячился поэт. – Если бы вы не дали сбежать их главарю, они бы все у меня…
           – Не надо, Конирайя, – я пожалел его за вновь переживаемый страх. – Ничего бы не вышло, над тобой бы только посмеялись: эти ребята для Тулипало мертвы. Была у них причина выйти на дорогу, показавшаяся нам с учителем уважительной.
           – Их, разбойников, тебе стало жалко, а меня?
           – Ты, помнится, тоже не проронил и слезинки над погибшими с караваном людьми.
           – А о чем горевать? Это просто цифры в отчетах Торговых домов, сотней больше, сотней меньше – стаси… стистическая погрешность. А наследник Туркисов у империи один! И его статусу был нанесен неспомни… невоспомни… невос-пол-ни-мый урон, – Конирайя икнул. Вино оказалось слишком крепким и для него. – Я ведь тебя хотел найти. Приметы Торговым домам. Заказ на твою голову Пиккья. Они отказали без слов. Обиделись, что их охранников разбойнички положили? Так те сами виноваты. Не защитили.
           – Нормально они защищали. Но регулярные войска – это регулярные войска, а не охранники-одиночки. Ты сам не рвался защищать себя, трусло, – меня, кажется, тоже развезло, язык мелет, что сам захочет.
           – Я поэт. Я не могу проливать кровь!
           – Убийцам скажи, – я воздел палец вверх, – миротворец! Не можешь проливать чужую – будут проливать твою. Г-товьсь.
           – Злой ты, Аль-Тарук. Злой и жестокий, – он снова икнул в свою чашу. – И учитель твой… ваще зверь. Я видел, как вы их крошили… тех, кого стало жалко.
           – Да, – я уже с трудом выталкивал слова изо рта, – милосердие и справедливость не мой конек…
           И уронил голову на мягкую подушку у подлокотника. Туркис рухнул на свою секундой раньше.
           «И с кем тут сегодня нализался наследник Туркисов? – слышал сквозь сон тихий шепот хлопочущих над нами слуг. – Да с наследником Иса всю ночь выпивали!»
           Всю ночь…
           Мы с Конирайей Туркисом здесь пили всю ночь – свидетели подтвердят.
           
           Я осведомился о самочувствии Аянги, приказал не будить ее, пока сама не проснется, и прислать кого-то из старших слуг – нужно было срочно подготовиться к разговору с Балькастро. Буквально через минуту явилась Намулун, худощавая шатенка с ромбом младшей семьи, управляющая моим здешним хозяйством.
           – Где в нашей части дворца можно организовать встречу с посетителем? – Женщина не растерялась под моим испытующим взглядом, а я вспомнил, что она носила нам ранний ужин перед заседаниями ордена, значит, достойна доверия. – Не тайную, но и не нуждающуюся в огласке?
           – Есть специальный павильон Встреч, – ответ сопровождался почтительным поклоном. – Он расположен посреди обширного газона, чтобы исключить возможность подслушивания, и снаружи не видно, что в нем происходит. Приготовить его к приему?
           – Да, поспешите.
           – Сервировка «для друзей»? – и этикет она знает лучше, чем я.
           – «Дружеская встреча чужих, но обязанных друг другу», – такие тонкости о многом скажут не только собеседнику… хотя этому собеседнику они, скорее всего, ни о чем не скажут. А вот интересующихся моими контактами такие сведения удовлетворят.
           Я же отправился в спальню и сгреб с подушкой теплого сонного Сию, приоткрывшего один глаз, но так и не вынувшего нос из меха пушистого хвоста. Хорошо ему! Услышав про Балькастро, хранитель полыхнул янтарными глазищами, без сожалений расстался с любимой подушкой, принял нематериальную форму и исчез. Надеюсь, с его помощью удастся связаться с демоном, меня на Изнанку грань давно не пускает.
           Двери беззвучно закрылись за удалившимися служанками. В павильоне Встреч было светло и прохладно, пахло недавней уборкой и сладостями, изысканно разложенными на широких подносах. Чайный столик ждал сотрапезников, попыхивая чайником на жаровне. Чашки с трафаретным рисунком серебристых ив, дорогой чай в фарфоровой чайнице… Ожидание продлилось недолго, я только и успел набросать на листе отвратительную рожу напавшего на нас демона, как пришлось вставать с углового диванчика и, исполняя долг хозяина встречи, приветствовать старшего дежурного Первого Центрального округа.
           Он долго устраивался за столиком, гремя доспехами и не зная, куда пристроить ошипованные локти. С подозрением следил за наполняющей изящную чайную чашку тонкой струйкой, издающей аромат горных долин. Бросил в пасть сразу горсть рисовых пирожных и нерешительно застыл, боясь разлепить склеившиеся челюсти. Затем, видимо, окончательно наплевав на приличия, громко чавкнул и спросил, какого ляда я отрываю его от службы.
           – Нас опять беспокоят ваши жители, – и я подробно рассказал о ночной встрече с демонами.
           – М-м-м, странно… судя по твоему описанию, в клетках сидели пигры и срыси. У нас, в Первом Центральном, они точно не водятся. Да и панцирь грабителя больше похож на снаряжение северных «вольных стрелков». Наемники, – пояснил, видя мое недоумение. – Наши буйные молодцы поодиночке не бродят, из них сколачивают отряды и отправляют воевать.
           – А воровал он зачем? Если наемник, то оплаты контракта достаточно, разве нет?
           – Обычная жадность. Не думаешь же ты, что в наемники идут личности с тонкой душевной организацией?
           – Не знаю… наши Пиккья, вроде бы, не тонкие-душевные, но воровство не входит в их представления о приличиях. Им платят достаточно. К тому же не ты ли убеждал меня, что наши ценности не в ходу у вас, как и ваши у нас?
           – Не так я говорил! – дефенсор укоризненно покачал рогатым шлемом. – Я говорил, что деньги ваши у нас не в ходу, да металлы ценим совсем другие, у вас и не водится таких. А вот камушки… драгоценные минералы… эти сокровища гор… – сладострастно порыкивал Балькастро, принюхиваясь к чайной чашке. Надо же, как его пробрало… и это я даже вина еще не наливал!
           – Хорошо, давай вернемся к пиграм и срысям, – о Судьба, какие вульгарные звуки я вынужден издавать. – Это кто такие?
           – Звери. Хищники. Шкуры у них богатые, на шубы синьорам идут.
           Я вспомнил спящих в клетке созданий, покрытых ворсом болотного цвета… ну, если это «богатые шкуры», то пусть шубы из них демоны носят сами. Впрочем, они и носят, нам не предлагают.
           – Так этот наемник…
           – Охотник он. Умеет и зверя поймать в ловушку. Не обязательно убить, но и перевезти как положено, со всеми мерами предосторожности…
           – И вовремя выпустить на толпу беспечных горожан, – заключение мне не понравилось, но оно было совершенно логичным.
           – Посеять среди обывателей страх и чувство беспомощности, – хохотнул служака. – Славный ход, я придумал бы похожее для врагов.
           – Но ведь мы не враги? – еще не хватало обзавестись недоброжелателями с Изнанки.
           – Но и не друзья. Слишком разные, потому и общих интересов нет. Только ресурс, которым можно пугать. И выигрывать. Вот смотри, наш с тобой сговор привел к тому, что нашлись и ваши преступники, и наши пропавшие… хотя некоторых, пожалуй, не стоило бы находить.
           – Ты это о ком? – неужели кто-то там сочувствует казненному Мельхиору?
           – Не так давно вернулся синьор де Норона, – поморщился демон. – Его владения нобили уже поделили, а тут он… явился, не запылился! И вроде бы понимает, что не могут земли бесхозными стоять, но отступиться не желает, вознамерился отнятое вернуть. Буйный нрав свой умерил, и поумнел некстати, такого от него уж точно никто не ожидал. Сражается весьма успешно что мечом на ратном поле, что интригами на дворцовом при княжьем дворе. Снова патримониум бурлит, будто мало нам других испытаний.
           – Это ваш буян, пусть у вас и буянит. Мало нам было от него убытка?
           – Всё вы, бесы потусторонние, доблесть убытками меряете… – пробормотал Рыцарь Порядка, но спорить не стал.
           А я обрадовался так неожиданно полученной весточке от Текудера – не один де Норона возвращает себе свое, еще и наш герой всласть геройствует, как прежде. Оставляет следы в ненашем мире. Их слияние с демоном и должно было привести к интересным результатам, но… – да, пусть этой шуткой Госпожи Смерти наслаждается кто-то другой.
           – Значит, говоришь, охотник и его добыча, – я вернул беседу в прежнее русло. – Клетки крепкие, построены не на скорую руку. Сдерживают от побега в ваш и в наш миры – серьезная работа.
           – А вот сам и ищи, кто из ваших нанял «вольника». А что тот подворовывал по-соседски, так «вольным стрелкам» закон не писан, а вашим законам он вообще неподсуден. Правда, и за жизнь свою здесь, и за смерть отвечает сам. Но и вы тут не сильно-то… Знаешь, если что – мне сигнал давай, я реагировать обязан.
           – Да как до тебя достучаться-то? Сейчас вот только Сию и смог через грань перейти.
           – А, точно! – Балькастро гулко хлопнул себя по бронированному лбу и от души расхохотался. – В моем округе упущений не будет, как и во Втором Центральном. Через этот заслон никто не прорвется. Ну, значит, всех, кого найдете, отправляйте на Северо-Запад, к дефенсору Монтанадо. Пусть он разбирается, оттуда утечка. – Потом замялся на секунду и вздохнул. – Ладно, если что, посылай своего элуру. Выдастся свободная минутка – помогу. Только учти, должен будешь. Тут уж я не свой недосмотр покрываю.
           Демон недовольно понюхал содержимое чайной чашки, почти утонувшей в его лапище, и отставил ее в сторону. Не понравилось, как заварен изысканный горный чай? А я-то уже начал гордиться своими умениями…
           – Ну что же, будем прощаться? – спрятал досаду за прощальным поклоном.
           – Бывай, мелкий! И не кивай мне так часто. Хватит, у меня уже в глазах рябит от твоего мельтешения. Где элуру? Эй! – гаркнул зычно. – Хвостатый! Веди меня обратно, подзадержался я тут, – дефенсор, звеня шпорами, удалился в туман вслед за искрящимся синим Сию по только одному хранителю ведомой тропе меж мирами.
           До меня донеслось лишь грозное ворчание дефенсора: «И попробуй еще хоть раз нагадить в мой домашний башмак…» Теперь понятно, отчего так горели глаза у моего котика, можно подумать, его фантазия ограничена башмаками! Лично я на месте Балькастро предпочел бы уже известную пакость и завел пару-другую домашней обуви про запас. Не любит Сию демонов. А за что их любить? Взять хоть старшего дежурного Первого Центрального округа: ни поздоровался, как положено, ни попрощался – неотесанный варвар, далекий от истинной культуры. И с ним я пытался общаться на равных? Даже перевел на невежу очередной редкий чай из коллекции отца!
           
           Преимущество ресторана с канамаркской кухней перед иными подобного рода заведениями было неоспоримо: с его веранды открывалась живописная панорама столицы. Будний день в разгаре, на улицах толпится народ. На встречу с Зианом Гюреном Иса я прибыл вовремя и уже успел насладиться и панорамой, и недурственным напитком из листьев кустарника бака-бало, а он опаздывает и рискует моим покровительством. Лихо обгоняя идущих по своим делам горожан, паланкин со значком управления внутренних дел пересекает канал по ажурному мостику. Носильщики бегут, насколько хватает быстроты ног, расталкивают замешкавшихся прохожих, рядом спешит охрана. Скорее всего, в закрытом кузовке восседает Зиан Гюрен Иса, кто еще, как не следователь по особо важным делам, может мчаться по городу на служебном транспорте? Кортеж свернул на ведущую к ресторану улицу и потерялся из виду за высокими оградами домов. Старший следователь скоро прибудет, и придется указать на недопустимость опоздания… Или не стоит тратить слова? Порой немой упрек более громогласен – достаточно посмотреть на каменные физиономии Хугина и Мунина, расположившихся за соседним столиком и упорно не спускающих с меня глаз. Утром они повинились в том, что не смогли защитить меня в битве с демоном, и почтительно, но непреклонно заявили, что приказы, предполагающие их удаление от охраняемого тела, исполнять не будут. Никакого уважения к стратегическому гению господина! Туркису от своих телохранителей, наверное, тоже досталось за то, что бегал без присмотра.
            Время идет, но огороженная площадка у ресторана по-прежнему пустует. Это уже слишком! Где он? Носильщики управления славятся своей быстротой, – сам видел, бежали они весьма проворно – Зиана Гюрена минут пять как должны были доставить к месту встречи. Укачало его, что ли? Что же, от несостоявшейся беседы всегда страдает репутация того, кто не явился, дальше здесь сидеть я не намерен. Допил напиток, рассчитался и покинул уютный зал. Пройдусь пешком по улице, я ведь не следователь по особо важным делам!
           Мы повернули за угол, в тень тех самых домов, скрывших передвижение служебного паланкина. Все пространство запружено толпящимися людьми: шум, крики ужаса, кто-то бежит навстречу, отталкивая всех с пути, кто-то, наоборот, рвется вглубь, стремясь подобраться к невидимой пока цели… Крепкие локти братьев-воронов расчистили путь, и только благодаря их напору я смог подойти к месту, вызывающему острое любопытство зевак. К рухнувшему у обочины покореженному служебному паланкину.
           – В сторону! – грозно рявкнул Хугин, вместе с Муниным оттесняя самых любопытных от охранников и носильщиков, скорчившихся у сломанных носилок. «Иса! Здесь Иса!» – тревожный шепоток разошелся среди зевак, как круги на воде, и они дисциплинированно попятились, а я смог подойти ближе. Носильщики, так и не выпустившие ручек паланкина, мертвы или при смерти: у кого-то неестественно, как у сломанных кукол, вывернуты ноги и руки, кто-то с хрипом ловит последний вдох. В шаге от них лежит охранник, успевший выхватить оружие, чуть дальше – другой, безоружный. Кровь вязкими ручейками медленно растекается по стыкам плит мостовой, матово поблескивая на солнце. Братцы-вороны настороженно оглядывали улицу.
           – Развелось убивцев, – пожаловался лоточник, уворачиваясь от ножен меча, которыми Мунин сдерживал напирающих зевак. – Куда стража смотрит?
           – Ничего не трогать! – распорядился я, и пара юрких мужичков, увлеченно ковырявших дверцу, прыснула от носилок в разные стороны и затерялась в толпе. Возможно, успели что-то прихватить, но задержать сейчас их некому. – Освободить территорию! – заставляя толпу отступать, двинулся от паланкина по дорожке из багровых мазков и пятен крови и дошел до того места, где, судя по следам, уже слегка растертым и затоптанным зеваками, случилось нападение.
           – Что здесь произошло?
           Какая-то толстая тетка с корзиной – тетки всегда видят и знают больше, чем остальные, – тут же заголосила:
           – Дак ведь эти, с носилками-то, толкнули человека! Толкнули, и он аж отлетел. – Толпа согласно загудела. – Куда неслись, вот скажи? Людям спокойно ходить не дают.
           – Да, простым людям спасу уж нет от этих… – густой бас поперхнулся, за него продолжил уже другой голос. – Носятся как угорелые, топчут простой народ.
           – Господа служивые столкнулись здесь с мужиком, – из-за спины Мунина высказался еще один свидетель. Говорил он грамотно и спокойно, чем привлек мое внимание. На вид мужчине было лет сорок, типичный бахарец с блондинистой бородкой и легкой полнотой, исключающей изнурительный труд. Одет опрятно и добротно, короткие волосы простолюдина убраны под аккуратную шапочку, на виске изображена булочка-баоцзы, глаза встревоженные и недоуменные, но нездоровое любопытство в них не горит.
           – Рассказывайте, – вежливо попросил я.
           – Слушаюсь, господин, – чуть выступил вперед пекарь и поклонился. – Господа служивые спешили очень, хоть у них и маячок, но многих задели, а этого мужичка с дороги просто оттолкнули. А он вдруг извернулся, выхватил нож и ударил охранника, что за паланкином бежал. Потом и второго. Тут откуда-то еще двое выскочили, видать, ему на помощь, потому что тоже с ножами, носильщиков порезали, вот их в сторону и повело, – указал на обочину. Я еще раз посмотрел на расположение тел – ну да, где-то так оно и было. – Носилки упали, народец стал кричать и разбегаться… а те трое, с ножами, к паланкину кинулись и давай пассажира через стенки колоть… а потом сами убежали.
           – Куда?
           – Да кто ж знает? – резонно удивился свидетель. – Отсюда тогда все в разные стороны побежали, вот и они вместе со всеми…
           – Дождешься стражи, – приказал я. – Все, что заметил – расскажешь им.
           – Слушаюсь, господин… а кого убили-то, знаете?
           – А Вы знаете?
           – Нет, но непростой ведь человек это. Простые безо всякой охраны ножками ходят и народец не давят. Не за что простых убивать.
           Я не стал отвечать на вопрос, незачем обычному обывателю знать ответ на него. Рванул дверцу паланкина, пробитую в нескольких местах крепкими лезвиями, и старший следователь управления внутренних дел Зиан Гюрен Иса кулем вывалился мне на руки. В застывших глазах отражались плывущие в высоком небе облака.
           Вот и поговорили.
           
           Коллеги старшего следователя, оперативно прибывшие на место преступления, сноровисто приступили к его осмотру и опросу свидетелей. Пекарь повторял свой рассказ писцу, время от времени кивая то на меня, то на толстую тетку с корзиной, ожидающую своей очереди давать показания. Нас с Хугином и Мунином без задержек сопроводили в Центральное управление внутренних дел. Прошли через охрану на входе благодаря сопровождающему, а потом, прорвавшись сквозь поклоны снующих по длинным коридорам служащих, поднялись по широкой яшмовой лестнице к кабинету Манисинамира Иса, начальника управления и одного из сыновей дядюшки Баламанияра, главы младшей семьи, отвечающей за работу департамента внутренних дел. Близко мы не общались, были знакомы лишь по семейным праздникам и церемониям во славу Судьбы, но дверь отворил уверенно, зная, что встретят меня радушно. Так и вышло. Для начала Манисинамир гостеприимно предложил мне собственный тазик для омовений и чистый халат в родовых цветах, чтобы прикрыть залитое кровью ханьфу. После обязательного чаепития с непринужденным обсуждением благополучия родственников я в общих чертах обрисовал наши отношения с жертвой преступления и выразил надежду на скорейшую поимку убийц.
           – Скажу честно, – бесстрастное лицо начальника управления чуть посмурнело, – надежд на поимку немного.
           – Почему так? Есть свидетели, есть подозреваемые…
           – Понятно, кто исполнил бедолагу Гюрена, но Пиккья никогда не сдают тех, кто платит им звонкой монетой. За это и платят. Даже когда мы их задержим, – хотя, по моему опыту, скорее не задержим, а найдем, – на заказчика не выйдем: они к тому времени при всем желании ничего не смогут сказать.
           – Значит, все же Пиккья… – не слишком ли часто в мутных делах всплывает имя этой семьи?
           – Вероятней всего. Убийцы мато-якки никогда не пойдут против нашего департамента, это гибель для всех, включая старейшин. Мы ведь знаем их поименно и безнаказанными не оставим.
           – А если направить претензию главе Шипов Роз?
           – О чем, брат? О том, что они слишком хорошо выполняют свою работу? Пиккья были в своем праве – Зиан Гюрен не такая уж важная птица, чтобы отклонять заказ на его убийство. А если они преследовали собственные интересы, тогда мы о заказчиках вообще ничего не узнаем.
           – И что? Утремся? – Я не успел рассердиться, Манисинамир погасил гнев чуть заметной улыбкой.
           – Ну почему же «утремся»? Будем действовать по правилам. Нарушений за ними зафиксировано немало, поэтому почистим столицу от кланов, проредим слегка поголовье, чтобы окоротить. Чьи-то дела передадут в суд, кому-то откажут в аренде жилья и вообще вышвырнут вон из столицы. Если они кусают нас на уровне исполнителей, – а Зиан Гюрен, при всем его профессионализме, был всего лишь хорошим исполнителем, – то и мы должны отвечать адекватно. Таковы правила, – сочувственно улыбнулся он.
           Что же, фактически гибель следователя останется безнаказанной. Неприятно, но понятно. Нужно послать Амагелона в квартал Ворон, пусть побеседует с местными воротилами и убедится в невиновности мато-якки. А может быть, даже нащупает какую-нибудь ниточку, ведущую к конкретным наемникам-Пиккья, ведь об уличных преступлениях они должны знать побольше нашего… моего – точно. А я – займусь-ка тем, что на самом деле зависит от меня.
           – Чем Иса помогут его семье?
           Манисинамир Иса снова слегка улыбнулся и кивнул на несколько папок, лежащих на столе справа. У отца на этом месте всегда лежали дела, по которым уже принято решение.
           – Сын Зиана Гюрена служит в управе квартала Свиньи и успел зарекомендовать себя положительно, – личное дело сотрудника, видимо, уже успели доставить начальнику. – Его ждет перевод в наше управление и досрочный экзамен на следующий должностной ранг. И это немало, поверь.
           Знаю. Для семьи гибель отца «при исполнении» порой оборачивается благом: укрепляет тень заслуг предков, повышает статус, поддерживает в восхождении по социальной лестнице.
           – Ну, хоть так.
           С группой покойного следователя я тоже побеседовал, – разумеется, с санкции начальника. Сейф неохотно открыли, но в толстых папках с находящимися в разработке делами не было ничего, что указывало бы на поиск демонов. А ведь погибший занимался еще и этим, и накопил немало данных о нападениях! Коллеги припомнили, что на встречу со мной он отправился с увесистым футляром, в котором принято переносить важные депеши, но в разбитом паланкине я такого не видел. Забрали убийцы или поработал случайный воришка? Думаю, специалисты разберутся – это, в конце концов, их работа. Но о результатах отчета потребую.
           
           Солнце перевалило середину неба, когда дежурный паланкин управления с проблесковым знаком-маячком доставил меня ко Дворцу. Братцы-вороны сдали охраняемого с рук на руки Аянге и удалились смыть уличную пыль. Отмахнулся от зудящего над ухом Тонго, докладывающего о каких-то посыльных, оставил их всех за дверью кабинета и спешно выложил на стол из стоящего коробом рукава ханьфу сложенный в несколько раз лист бумаги. Его я нашел в потайном кармане за поясом Зиана Гюрена, никакой другой поклажи в паланкине действительно не было.
           На листе схематично набросана карта территории к западу от столицы. Пунктирные линии, связывающие Арабеду, Пуфану, Кур-Шаккар и даже столицу Зебанавара Ильшафану с Бахаром, украшены пометки с указанием дат. Что-то настолько важное, что стоило держать в секретном кармане широкого кушака? Зиан Гюрен пояснил бы мне смысл красных крестиков и дат за пару минут, теперь же придется поднимать отчеты. Знать бы еще, в каком разделе архива искать… ладно, потерпит. Прежде всего стоит отмыться и переодеться – смертью от меня разит не на шутку, то-то слуги встревожены.
           В кабинет вернулся не скоро: служителям купальни пришлось потратить много времени, чтобы тщательно вычистить засохшую кровь из-под ногтей. Я недаром считал длинные ногти придворных не чем иным, как вредным излишеством, но приходилось терпеть.
           – Откуда это у тебя? – Конирайя Туркис, нахмурив брови, рассматривал разложенную на столе карту.
           – Как ты здесь оказался, т-творческая твоя натура? – вот так сюрприз! Не ожидал увидеть здесь столь нахального нарушителя личного пространства. – Пролез в окно?
           – Еще чего, – не отрываясь от бумаги ответствовал приятель. – Хотя прорваться к тебе сложнее, чем на прием к императору или в сокровищницу семьи. Но меня, – поднял глаза и широко улыбнулся, – Аянга впустила, я обаятельный.
           Нашел на кого надавить! Бедная девочка до сих пор путается в придворных порядках. Что же, баш на баш – я тоже много интересного подметил в его убежище, хотя и не хозяйничал там столь демонстративно.
           – Положи мою вещь на место и пошли пить чай. – Я уже открыл ключом створки чайного шкафа – отец дал мне право эксклюзивного доступа к его драгоценной коллекции – и отмерил нужное количество чая. Подносик со сладостями материализовался как бы сам собой. Выучка моих здешних слуг на высоте: все делают вовремя, тихо и незаметно для господ, – управительница Намулун оказалась мастером дрессуры.
           – Откуда у тебя эта карта? – Туркис с явным сожалением вернул ее на стол и послушно направился к чайному столику.
           – А что там вообще нарисовано-то? – похоже, ему этот листок поведал больше, чем мне.
           – Маршруты наших караванов, которые не дошли до столицы. И даты подозрительно совпадают с моментом их разграбления.
           – Ты помнишь наизусть все пути караванов? – первую заварку пора разливать, чем и занялся.
           Конирайя поднес чашку к лицу и с удовольствием втянул носом аромат.
           – Конечно! Меня этому учили. В детских покоях висела большая карта империи, и каждое утро наставники выдавали задания. Я должен был сам прокладывать оптимальный маршрут перемещений товара, сверять его с реальным, принятым опытным караван-баши, отмечать флажком участок, пройденный нашими людьми за день… Со столичными Торговыми домами было проще, а в провинциальных поначалу путался изрядно.
           – Что же ты, с таким-то опытом, так затянул в Саксаюмане, когда сам с караваном пошел?
           – Да знаю, что «время – деньги», – досадливо воскликнул наследник Туркисов, – с детства уши прожужжали!.. – и мечтательно улыбнулся. – В Саксаюмане было весело. Мне вообще возвращаться в Бахар не хотелось. Чинки все же отличные ребята, умеют и поработать, и зажечь петарду без огня. Проще там всё: говорят, что думают, не лукавят, не прячутся за двойными смыслами. Хотя долбанутые Терасы который век стараются превратить их в механических человечков, но не на тех напали! А горы? Ты видел эти горы? Они грандиозны!
           – В Зебанаваре, говорят, тоже красиво, особенно на побережье…
           – Да ну, море как море, вода и вода, – восторженный огонь в глазах погас. – А вот народишко там мутный, гнилой насквозь. Суеверные все, зашуганные какие-то и тупые. За сотни лет так и не сподобились постичь канон веры в Священную Триаду. Сколько храмов мы Ей возвели, а все стоят пустые. Ты знаешь, какие в Зебанаваре бывают грозы?
           – Откуда мне знать, – действительно, за все время странствий я не добрался до Зебанавара, но горные храмы Канамарки во славу Грома, Молнии и Ее удара помню прекрасно. В них царила удивительно уютная атмосфера.
           – Можешь поверить на слово, грозы с моря – это не то, с чем можно шутить. Караванщики щедро жертвуют храмам, но местные прибегать к защите наших богов до сих пор не спешат. Зато через слово это их «вечно с-с-сущее небо»... – с каким-то мстительным удовольствием протянул Конирайя. – В лицо кланяются угодливо, подношения суют, лебезят, а за спиной «козой» тыкают… Хотя девки у них сочные, это да, но одними девками сыт не будешь.
           Эк разошелся поэт, душой рвется на историческую родину… все же что-то не так с нашей системой управления: память предков просыпается пока еще глухой тоской по утраченному в каждой из Шести семей. Пропасть между правителями провинций и их подданными не исчезла до сих пор, и ни к чему хорошему, чую, это не приведет.
           – Я понимаю…
           – Вижу, что понимаешь, – приятель кивнул на мой шусинский хвост. – Но не уводи разговор в сторону. Откуда такой интерес у Иса к пропавшим караванам? Ваши сыщики так и не смогли нам внятно ответить, кто виноват в грабежах и убийстве охранников. Хорошо, хоть Пиккья не повысили плату за сопровождение, а то пришлось бы есть кошек [1]. Ты ведь понимаешь, мы заинтересованы в любой информации…
           Я поначалу сомневался, нужно ли рассказывать Конирайе о находке карты за поясом убитого сотрудника управления внутренних дел, но все же отринул сомнения. В конце концов, кто лучше хозяев знает, что перевозили ограбленные торговцы и какое отношение к ним имеют демоны? Ведь с покойным следователем мы сотрудничали исключительно по этому поводу, и вряд ли он нес на встречу карту для ученых бесед о географии. Да, Конирайя Туркис – болтун, и наша беседа рано или поздно станет достоянием общественности, но в интересе Иса к загадочным преступлениям нет ничего предосудительного. Я не запачкаю свою репутацию, открывшись.
           – Думаю, ты еще не успел забыть того монстра, который был убит сутки назад? Так вот, подобных созданий я уже видел…
           Я поведал о демонятах квартала Ворон, своем знакомстве с Зианом Гюреном Иса и о кровавых побоищах в столице, параллельно систематизируя в уме имеющуюся информацию. Конирайя сначала слушал, затаив дыхание, затем из-за широкого кушака выхватил блокнот и карандаш, и с кончика грифеля полились на бумагу неровные строки. И тут смог вдохновиться? Чем? Странные они, эти поэты.
           – …А вот карту, – закончил свой рассказ, – следователь не приложил к тем документам, что нес на встречу. Может быть, вспомнил о ней в последний момент. Может быть, посчитал слишком важной и позаботился о сохранности дополнительно… кто теперь скажет? То, что на нее нанесены маршруты ваших караванов, я узнал от тебя только что и должен разобраться с этим.
           Приятель будто не слышал, погрузившись в правку стихов, но вскоре прервал повисшее над столиком молчание. Блокнот и карандаш исчезли в широком поясе-кушаке, взгляд прояснился, обрел расчетливую цепкость.
           – Может, попробуем разобраться вместе? Скажи, что является причиной всех бед? – черные глаза наследника Туркисов требовали от меня ответа, а у меня перед глазами перед глазами вспыхнул взгляд его отца, пронзивший во время представления Главам Семей, и рассыпался искрами. Тогда он мне, помню, показался крокодильим, и теперь я пристально вглядывался в лицо его сына. Нет, слава Судьбе, нет! В этих глазах живет душа, а не трезвый расчет голодного крокодила.
           – Как учили меня наставники, на самые страшные преступления толкают людей месть, любовь и деньги.
           – Так, да не так. Причиной всего богатого разнообразия пороков является обычная человеческая жадность. От нее и будем танцевать.
           Хм-м-м, в чем-то Конирайя прав. Месть – наказание за оскорбление, обиду, лишение статуса, признания, авторитета, за потерю близких. Отомстить хочется лишь тому, кто отнял у тебя что-то ценное, с чем не хочется расставаться. Преступления на почве страсти – нежелание делить, жажда обладать единолично дорогим для тебя человеком. Деньги – это понятно без пояснений: выгода, которая должна стать только твоей.
           – Если нападения на караваны как-то связаны с демонами и жадностью… Насколько ценный товар перевозили ваши люди?
           – Вот! – Туркис поднял вверх указательный палец. – С этого и надо начинать. Кому выгодно?
           – Я понятия не имею, кому. Знаю только, что участники этих происшествий всегда лишь Туркисы, Пиккья и демоны.
           – Если принять это как данность, то я пролью немного света на эту тайну. Первое: гибель каравана невыгодна нам, мы теряем всё, так? Туркисы здесь потерпевшие. Второе: Пиккья теряют обученных людей, что невыгодно им, так? Но есть нюанс: свою репутацию при этом они лишь укрепляют, и остальные семьи убеждаются, что Пиккья готовы пожертвовать собой при исполнении контракта. То есть, для Пиккья выгода есть, просто она опосредована. Третье: демоны получают чистую выгоду, так?
           – Возможно. Как мне недавно стало известно, – про связь с Изнанкой я никому во Дворце не собирался объявлять, – демонов никогда не интересовали золото, металлы или дорогие ткани… Из того, что есть у нас, им нужны лишь драгоценные камни.
           – Тогда, похоже, я порадую тебя, друг, – важно заявил торговец-поэт. – Именно в Ильшафане, Кур-Шаккаре, Пуфане и Арабеде работают наши лучшие ювелиры. И каждый из этих караванов вез немалое количество обработанных самоцветов, которые, что интересно, до сих пор так и не всплыли на рынке. Ни один! Ни на рынке официальных продаж, ни на теневом. Мы продолжаем искать их следы по своим каналам и до сих пор не нашли ни единого камушка.
           – Из этого следует четвертое: как демоны узнали о грузе, вернее, где произошла утечка сведений? У вас или у Пиккья?
           – Это главный вопрос, на самом деле, – поморщился наследник высшей семьи Туркис. – Среди наших такие перевозки не принято обсуждать, слишком велик риск. Попробую выведать, кто все-таки мог проболтаться. И кому.
           – Будь осторожней. Мы только что обсудили, на какие преступления может толкнуть человека жадность, – а то, что любопытство тоже чревато потерей головы, это я понял еще три года назад.
           – Мой интерес к перевозке драгоценностей вполне объясним, я ведь во всеуслышание обещал Дивии лал из первой же поставки… кстати…
           – Да, кстати, – кажется, одна и та же авантюрная идея осенила нас одновременно. – Он уже в пути, ваш новый караван?
           – Завтра должен покинуть Пуфану, – задумчиво сообщил Туркис, напряженно разглядывая силуэты черно-белых кои на ширме. – Поедем навстречу?
           – И как можно быстрее.
           
           Тракт, ведущий на Зебанавар, был оживленным и благоустроенным. Конирайя, без особой охоты севший в седло одного из скакунов Иса, неплохо знал эти края и подсказывал лучшие места для остановок. Правда, найти достойные высокого статуса комнаты для ночевок было трудно, но мы справлялись. Меня, кроме Аянги и братцев-воронов, сопровождал Шинч: надо же кому-то заниматься конями. За Туркисом увязались пара телохранителей-Пиккья, но им так и положено. Наша кавалькада встречала и обгоняла бродяг, почтенные крестьянские семейства, ремесленников, не входящих в Торговые дома розничных продавцов, отряды наемной охраны и патрули стражей порядка. Народ на тракте так и кишел. Кто в здравом уме будет нападать на караваны Туркисов, когда свидетелями этому станут сотни глаз? Именно об этом и задал вопрос.
           – Сердце всех торговых операций – здесь, на Западе, – издалека начал отвечать Кони, – кроме товаров собственного производства, корабли постоянно привозят из-за моря много чего нужного и интересного бахарцам. Направить этот поток в столицу – самая простая из всех возможных торговых операций.
           – Но я не представляю, как можно здесь потерять караван.
           – Полагаю, ты подзабыл, что Зебанавар славится глухими лесами – снисходительно улыбнулся Туркис. – Просто мы до них еще не доехали. А там... если свернуть с торной дороги, можно заплутать так, что себя потеряешь.
           Последние слова прозвучали даже как-то зловеще. Богатством воображения поэта не обделило.
           – А зачем сворачивать? Зачем караван-баши так рисковать?
           – Причины могут быть самые разные, вот и выясним, наконец, что к чему.
           
           Под вечер леса подступили к самому тракту, закрыв темной стеной небо. В таких чащах я не бывал даже во время странствий. Темные лапы елок настороженно застыли, печальные осины трепетали поредевшей листвой, голые прутья малины ощетинились иглами, словно приготовились биться с людьми. Мерхе беспокойно прядал ушами, Аянга твердой рукой сдерживала Халаян, золотую подругу моего аргамака, мерин Амагелона тоже косился испуганно, да и сам степняк время от времени шмыгал носом и с опаской поглядывал на подступающую к дороге тьму. Сворачивать с тракта казалось беспросветной глупостью, да и куда сворачивать-то?
           Очередной постоялый двор, несмотря на добротность построек, выглядел серым и невзрачным. Звероватого вида сторож, заросший до глаз буйной бородой, без особого радушия распахнул перед нами ворота высоченного забора. Захрипели цепные псы, размерами догнавшие полугодовалого теленка. Братцы-вороны и телохранители Туркиса, красноречиво придерживая ножны мечей, первыми спешились на вымощенный битым камнем двор. Слуги-мальчишки подхватили поводья, не обращая внимания на окрики Амагелона, придирчиво осматривающего конюшню: шусинец был в своей стихии и наслаждался собственной важностью.
           – Этот постоялый двор никто не минует, – прикоснувшись к моей руке, шепнул Конирайя. – Дальше на день пути нет других, лес подходит слишком близко к тракту.
           Странно, что здесь сейчас так безлюдно.
           Хозяин вышел в зал лишь после ужина, который споро собрали нам крепкие тетки, вряд ли годные на что-то еще, кроме как накрывать на столы. Поприветствовал почтительно, но без особого подобострастия, отдав особый поклон нашему поэту – тот в своих желтых одеждах выделялся среди моих людей и телохранителей-Пиккья, как пушистый цыпленок на фоне синевы неба и зелени трав.
           – Садись. – Туркис брезгливо выпятил нижнюю губу и словно нехотя указал хозяину место напротив. – Говори: как твое имя? Давно ли проходил последний наш караван?
           – Вахушем кличут, господин, – хозяин, поклонившись, сел на указанное место. В прорези горловины рубахи мелькнул полустертый медальон-символ Вечносущего Неба. Не обремененное украшательствами колесо виджраты, столь популярное в Танджевуре, а простой, даже аскетичный его знак. – А караваны… Недавно шел, с неделю назад, здесь их старшие вечеряли.
           – А остальные?
           – Да тут такое дело, господин… Двор у меня старый, еще с деда-прадеда, тогда такой торговли-то не было. А нынешним караванам у меня места мало, встать на стоянку негде, вот они всё больше идут мимо, для них всё обустроено там, через лесочек, – мужчина махнул рукой куда-то в сторону окна, уже закрытого ставнями. – Но иногда и ко мне по старой памяти заходит кто из торговых людей, поужинать там или в нормальной постели выспаться.
           – А вот скажи мне, Вахуш, кто из старших обычно ужинает у тебя?
           – Караван-баши с помощниками, приказчики Торговых домов, – спокойно перечислил хозяин. – Важные господа все, любят хорошо покушать.
           – Кто-то еще?
           – Еще? – старательно морщил лоб Вахуш. – Начальник охраны один был, ночевал даже, хотя обычно они со своей командой вместе, мало ли чего.… Только давно это было, и всего раза три-четыре за последние годы. То съел что-то не то, то продуло в дороге. Не так много народу у меня останавливается, чтобы забывать постоянных клиентов, а он часто с караванами ходит.
           – Что за человек? Чем запомнился?
           – Рассчитывался тут всегда полновесной монетой. И с уважением ко всем, хоть и воин. Непотребства не допускал, блюл себя. Хороший командир, только с командой ему не везет.
           – Как именно не везет? Неумелые, что ли? – наследник высшей семьи нахмурился по-хозяйски: ну да, за охрану-то они платят.
           – Да терял он своих бойцов иногда, всех, подчистую терял, – мужичок ронял слова неохотно, но от вопросов не уходил. – Говорят, разбойники нападали, они в наших краях случаются, а как-то раз слух прошел, что вообще чудовища всех сожрали. Про чудовищ не скажу, но медведи здесь у нас водятся. Хорошо хоть самого его хранит Вечносу… – рука привычно пошла описывать круг виджраты, но замерла под пристальным взглядом Туркиса. – Судьба, говорю, хранит его. И Триада Священная.
           – Как зовут этого молодца, ты хоть знаешь?
           А наш троговец-поэт совсем не прост, пусть даже и слишком прямолинеен. С другой стороны, это его провинция, не по статусу ему здесь хитрить и тайно выведывать. Мягкое Золото вправе потребовать честных ответов от подданных.
           – Откуда? – выражение лица не изменилось, только вопросительно сдвинулись вверх лохматые брови. – С чего бы господам знакомство со мною водить? Я и ваших вот имен не спросил.
           – Но хоть комнату дашь? – я вторгся в беседу и демонстративно зевнул.
           – А как же! – хозяин был рад уйти от неприятных вопросов, напоминающих допрос. – Устрою все в лучшем виде. Подождите чуток…
           И взлетел на второй этаж с удивительным для массивного тела проворством. Тут же забегали тетки со стопками чистого белья, зазвенели металлические крышки жаровен – комнаты прогревали. Вроде бы не на север идем, а осень все заметнее перенимает приметы зимы.
           
           Я проснулся от холода – в жаровне погасли угли. Прислушался к шелесту ночи за плотными ставнями, к похрапыванию Хугина и Мунина у дверей нашей тесной комнатушки. Аянгу удалось уговорить переночевать отдельно, она поддалась давлению правил приличия, эти же так и остались со мной в комнате, рассчитанной на одного постояльца. Кинули спальники на пол, и совесть их спокойна, приличия не волнуют…
           Что-то зябко мне, муторно, будто душу нитью из сердца тянут. Голова тяжелая, слабость в суставах и немного подташнивает. Накинул теплый халат, но и он не согрел. Спуститься, что ли, попросить горячего питья? Должен же кто-нибудь дежурить в зале ночами, знатные путешественники бывают капризны… О, Конирайя это сегодня наглядно продемонстрировал! Требуя возможные и невозможные услуги, обрушил на теток-служанок всю силу своего таланта раздражать людей, и даже их туповатые коровьи морды к концу нашего обустройства, похоже, молили Вечносущее Небо о милости: у постояльца соседней комнаты, куда они по очереди шмыгали, я заметил характерный цвет священнического одеяния. Не иначе, как просветленный служитель наставлял их в смирении и терпении. Уже держась за ручку двери, замер: меня пошатывало, я ведь чуть ли не наступал на братцев-воронов, а халатом так точно зацепил в тесноте, но ни один из них даже не шевельнулся. Да такого быть не может! Прислушался: дом спит, но спит как-то странно, будто замороченный. Значит, мне не почудился легкий запах мышей в аромате пламени светильника на столике у кровати, и это были не мыши, а болиголов. Хорошо, что я его быстро затушил. Но теперь горячее питье просто необходимо!
           Я перегнулся через перила лестницы, огляделся – общий зал пуст, только дрожащий огонек светильника на стойке пытается противостоять сгущающемуся в углах мраку ночи. Нет никакого дежурного, что досадно. Придется самому спуститься на кухню и разбудить поваренка. Шепот снизу почти оглушил и заставил застыть в нелепой позе. Осторожно втянул голову и шагнул от перил.
           – Отменяется все, возвращайся назад, к каравану.
           – Что случилось? Спалились?
           Голоса доносятся аккурат от столика под лестницей. Я даже дыхание затаил, стараясь слиться с темнотой, раствориться в ней, стереть следы присутствия на всех уровнях реальности.
           – Нет пока… если сегодня не спалимся. Урода нашего демонического сталью угостили досыта, мы теперь с ним окончательно в расчете. Так что идите спокойно, в этот раз груз довезешь до конца.
           – Хвала Вечносущему Небу! Больно молодых терять, столько сил в них вложено, столько хороших ребят погибло…
           – Не нам оспаривать приказы старших, сам знаешь. Радуйся тому, что хоть этих сохранить смог.
           – Радуюсь. Ты тоже уходишь?
           – Да, сматываю удочки, – послышалось раздраженное хмыканье. – Принесло же сюда младшенького Туркиса, балбеса никчемного. Пьянь пьянью, но уж больно он Вахуша доставал вопросиками своими въедливыми, телохранители доложили. Про тебя выведывал. А второй, дружок его… вот поди ж ты, стакнулись пьянь с малахольным, кому скажи – засмеют… опасным становится малец. И Судьба не к добру сводит нас на узкой дорожке. Надо было его прикопать, пока в силу не вошел, а не спасать, но приказ… Не обсуждаются приказы старших.
           – Про наследника Туркисов и мне уже уши прожужжали, только чужой он у Золота, нет у него там поддержки. А второй кто?
           – Иса. Новый наследник. Очередная «надежда семьи», поганец такой.
           – Иса? Это серьезно, с ними связываться чревато… Спасибо за новости.
           – Иди уже! Я доложу о проблемах наверх, к тебе претензий не будет.
           – Правосудие восторжествует!
           Еле слышно стукнула входная дверь за начальником охраны каравана. Под скудное пламя светильника выступил его собеседник и прислушался к тишине. Шафранная мантия-кашая, толстощекое лицо с носом «уточкой» и утонувшими в складках век глазами, голова чисто выбрита, на виске круг виджраты – типичный служитель Вечносущего Неба, тот самый жилец из соседней комнаты. Я вижу этого человека впервые, но он меня откуда-то знает, и, похоже, знает давно. «Малахольный» – это ведь о жизни в квартале Ворон? «Прикопать, а не спасать» – про случай с талхом? Буду знать своего спасителя хотя бы в лицо. А как он там говорил? «Сматываю удочки»? Для кого в империи удочки привычный инструмент? Для рыбаков, конечно. Рыбаков и... шпионов с островов Восторжествовавшего Правосудия, Хико Сенжиру. Точно, ведь охранник ему ответил: «Правосудие восторжествует!» Священник поворачивается к лестнице, и тень его, причудливо меняя очертания, скользит по стене. Сотканное из черноты изображение на мгновение складывается в сгорбленный силуэт тощего волка, точь-в-точь фигурка из наследства скульптора-самоучки Марана Мочи.
           Аландар Делун Пиккья.
           Я осторожно попятился к своей комнате. Если он сейчас поднимется к себе, в соседнюю, то обязательно наткнется на неудобного свидетеля встречи с начальником охраны так кстати пропадавших караванов…
           Не знаю, чем выдал себя. Может быть, скрипнувшей под ногой половицей, может быть, потревоженным мраком галереи. Пиккья лениво поднял голову и встретился со мною взглядом. Кисть руки, уютно утопающей в широких рукавах одеяния, вынырнула мгновенно. Плечо пронзила резкая боль, ноги подогнулись в коленях, и я рухнул на твердые доски пола, не способный шевельнуть и мизинцем. От складок кашая пахнуло мышами, – вот от кого служанки получили болиголов! – и башмаки с белыми гамашами остановились напротив лица. Жесткие пальцы сначала закрыли веки отказывающихся моргать глаз, потом, провернув, извлекли из раны сюрикен. Кровь горячей волной толкнулась в плечо.
           – Как ты мне надоел, щенок, – шаги удалились, чуть скрипнула дверь.
           
           Валяясь бревном в галерее, я многое слышал. Слышал, но сделать ничего не мог. Шип, уже не таясь, вышел из комнаты, перешагнул через меня и спустился вниз. Вскоре там зашебуршали владелец и слуги. Звуки выдавали поспешные сборы в дорогу – хруст упаковок и нечаянное звяканье металлической утвари сопровождались сдавленными ругательствами. Содержать постоялые дома весьма выгодно, но и ответственность тоже велика: если хозяин останется, то не минует допроса с пристрастием и казни за то, что под крышей его дома травят постояльцев. Причем казнены будут все обитатели, даже собаки, ибо самое тяжкое преступление – подвергнуть опасности жизнь доверившегося тебе путешественника.
           ...Цепкие пальцы захватили ворот халата и проволокли одеревеневшее тело по полу. Скрипнула еще одна дверь. В комнате холодно, ветер задувает в окно, но и мышами не пахнет. Аянгу, похоже, разбудил шум внизу, и теперь она тормошила меня, расталкивала, не зажигая светильника, пока не вляпалась в кровь. Женский голос сквозь зубы выбранился, – я в этой конструкции узнал только слово «помёт», – зашуршали завязки мешка, который степнячка таскала с собой, несмотря на насмешки, рану перетянула куском полотна.
           – Потерпи, – шепнула на ухо, – сейчас возьму на кухне нужное.
           Куда? Но мой протестующий хрип не остановил девчонку.
           В очередной раз повезло и ей, и мне: хозяева уже вышли из дома, и на кухне никого не было. Вскоре меня отпаивали каким-то отваром, а рану промыли и смазали мазью. К нервным окончаниям вернулась чувствительность, даже слишком сильная – зубы ныли, кончики пальцев горели в огне. Но лежать и страдать не было времени: Аландар Делун бросил здесь ослика, на котором пристало перемещаться служителю Вечносущего Неба, и позаимствовал лошадь Амагелона. Верхом он сможет уйти далеко. Мои аргамаки не дались ему в руки, но и простые лошадки из конюшен Иса были не столь уж просты, плохих не держим. Об этом поведал нам Шинч, заночевавший в конюшне и ставший невольным свидетелем панического бегства хозяев. И слава Судьбе, что у него хватило ума не броситься на защиту коней. Мы сидели в общем зале за столом – Аянга, братцы-вороны, мой шусинец и отчаянно зевающий Конирайя с хмурыми телохранителями. Я уже привык ко вкусу настоев и отваров степнячки, она частенько испытывала на мне экспериментальные сборы, но остальные, хоть и пили, но морщились. Болиголов здорово подкосил самочувствие нашей компании: мы с Аянгой недолго жгли светильники, но отравленный дурманом воздух опускается вниз, и спавшие на полу Хугин и Мунин все еще клевали носом. Больше всех досталось Туркису с сопровождением, их еле растолкали. Неужели телохранителей-Пиккья не учат разбираться в растительных ядах? Слабо верится, не крестьянина ведь охраняют.
           – Ладно, – еще раз зевнул приятель, демонстративно не обращая внимание на Шипов, – ты как хочешь, а я еще отдохну немного и поеду встречать караван. Побеседую с караван-баши, выберу лал покрупнее… удивлю Дивию.
           – А мы поскачем вызволять нашего коня. Семья не простит мне его потери… да и этой поездки тоже не простит.
           Конирайя многозначительно кивнул на прощанье и вернулся в комнату, досыпать. Пиккья не отошли от него ни на шаг. Я проводил глазами неудобных попутчиков и обернулся к своим.
           – Ловить Аландара Делуна имеет смысл на дороге в Бахар. Скорее всего, он спешит именно в столицу. Перехватить нужно обязательно, пока не доложил о нашей встрече своему начальству.
           – Он один, – отметил очевидное Мунин. – Нас трое.
           – Четверо. Я буду с вами. Не обольщайся, он опытен, и я сомневаюсь, что мы даже все вместе сможем его достать.
           – Мы учились защищать и от наемных убийц, господин, – утешил Хугин простодушной улыбкой.
           – Рад, – не защищать меня им предстоит, а нападать. Тут навыки иные нужны. – Но сначала его нужно догнать. Шинч, на тебе лошади, веди их в столицу сам: даже если загоним аргамаков, мы не настигнем беглеца, фора у него приличная. А остальные бойцы… Будем пробовать вместе ходить с туманами.
           Я таким способом путешествовал только с Сию, но там неизвестно, кто кого вел. Учитель Доо показывал, что это возможно, значит, стоит попробовать сейчас. Только попасть я сумею лишь в то место, которое хорошо запомнил. Вот как раз вчера мы обедали в одном придорожном трактирчике с розовыми стенами и голубыми ставнями… такой забыть сложно, даже если постараешься. Мимо него Шип не проедет, и доехать до него еще не должен даже на нашем коне. Попробую переместить нас туда.
           
           За дверью постоялого двора пусто. Дом и раньше выглядел одиноким и настороженным, но тут, брошенный хозяевами, вообще загрустил. Сумерки серы, рассвет только чуть подрумянил восток. Осенние ночи туманны, это мне на руку – вызывать облака еще не умею, хотя и тренируюсь тайком. Аянга и братцы-вороны топчутся за спиной, Амагелон позвякивает сбруей в конюшне. Обнимаю степнячку за талию, телохранители кладут руки мне на плечи. Делаю шаг в серую хмарь.
           Отдергиваю влажную завесу и ступаю на ровные плашки двора. Сквозь дымку тумана розовеет бок трактирчика, неверяще гавкает пес. Все здесь, никого не потерял. Теперь самое главное – выяснить, где сейчас находится беглец. Обитатели уже проснулись – у колодца брякает цепь, хлопает задняя дверь. Прислуга неторопливо готовится к новому дню, мало ли какой путник спешил всю ночь, и теперь ему нужен ранний завтрак? Нам он тоже не помешал бы, но пока обойдемся. Заспанный сторож встречает нашу компанию у закрытых ворот.
           – Доброе утро, гости дорогие, – удивление на его лице начертано крупными пиктограммами: и хочется узнать, как мы здесь очутились, и не смеет требовать ответа с клиентов в дорогих дорожных одеждах.
           – А доложи-ка, мил человек, – я взял начальственный, но дружелюбный тон, – не проезжал здесь ночью всадник на добром коне?
           Переодеться Шип мог во что угодно, но коня замаскировать ему будет непросто, потому как и конь непростой.
           – Нет, господа хорошие, – поклонился сторож. – Ночью тихо было, никто мимо не шел.
           Что же, будем надеяться, что Пиккья не смог уйти дальше к столице. Подкараулим его на подступах к этому месту, главное – найти удобный для схватки участок.
           
           Спускаясь с небольшого холма и огибая его полукругом, дорога пересекала равнину, расчерченную канавами с водой на прямоугольники уже убранных полей, и терялась в заросшем подлеске. По берегам канав щетинился низкий кустарник, заботливо высаженный для того, чтобы их не размывало водой. В полях не было ни души – урожай уже собран, крестьяне готовились к зиме, даже сарай для хранения нехитрых инструментов пустовал до весны. Где-то за полями должна быть деревня, во всяком случае, есть поворот с тракта, но сейчас ее не разглядеть за пеленой тумана, стремительно тающей под лучами рассветного солнца.
           – Вот тут мы его и встретим, – я еще раз окинул взглядом местность, пытаясь учесть все возможные варианты развития событий. Самым удачным показалось перехватить шпиона на границе леса и равнины – место уединенное, с дороги нас здесь не увидят. – Мёнин с Аянгой, вы затаитесь в кустах. Отрежете его от леса, чтобы гад не удрал в чащу. Мы с Хэмином пойдем к дороге и выгоним его на вас.
           – Почему так сложно? – Аянга недовольно наморщила нос. – Сядем все в кустах, а я поджарю его молнией.
           Мунин одобрительно кивнул.
           – Это было бы замечательно, но мне лошадку жалко. – Шутка была так себе, но все дружно заулыбались. – Во-первых, его надо сначала опознать, а прикинуться он может кем угодно. Во-вторых, нужно сделать все по возможности тихо, не привлекая внимания. Мы же не хотим собрать здесь все патрули с тракта? Ну и, в-третьих, я все же хочу побеседовать со шпионом. У меня накопилась к нему внушительная кучка вопросов, – с необходимостью поговорить согласились единодушно. Придирчиво оглядел свою команду. – У нас есть метательные ножи, мечи и тешань – их и пустим в дело. Так что, Аянга, держи себя в руках, то есть, держи молнии при себе.
           – Неужто так хорош Пиккья? – Хугин ловко подвязывал рукава дорожного одеяния, чтобы не мешали в схватке. – Он, вроде бы, не молод…
           – Нам это ничем не поможет, – я тоже ослаблял и затягивал шнурки так, чтобы двигаться было сподручней. – Мастер внезапных атак. Хорош с метательным оружием. Главное – не дать ему уйти в столицу и добраться до старших, иначе они затаятся, поменяют планы, и мы никогда не найдем концов этой истории… а ведь она и меня касается.
           – Чем? – Аянга не сдержала любопытства.
           – Тем, что все, что касается Аландара Делуна Пиккья, касается и меня. Он мне задолжал. Поэтому действуем аккуратно: надо его скрутить, обездвижить…
           – Возьмите мой плащ, а то он вас узнает издалека, – пальцы Мунина задумчиво побарабанили по гарде меча. – Если он так хорош, как ты говоришь, без крови не обойтись. Нормально будет, если я отрублю ему руку?
           – Лишь бы не голову, не ищи легких путей, – предостерег я, накидывая на плечи чуть коротковатый плащ телохранителя, скрывший родовые цвета одеяния. – Трудно, да, но ведь и мы уже сработались, притерлись, и вместе можем многое сделать. Ваша двойка – полезайте в кусты. Сидите тихо, смотрите во все глаза. Следите, чтобы он не ушел в лес от нашей атаки. Раньше времени себя не раскрывайте, но если вдруг Шип попытается удрать – тут вам и ножички в руки. Не дайте ему потеряться в зарослях и уйти!
           – Да поняли мы, поняли! – степнячка картинно закатила глаза и полезла вслед за Мунином в кусты.
           Хугин шустро расправил примятые ими ветки. Я окинул взглядом подлесок, вслушался в утреннюю тишину, нарушаемую лишь редкими воплями какой-то птицы, и остался доволен.
           – Нас видите?
           – Как на ладони, – донесся тихий ответ.
           – Отлично. Ждите.
           Мы с телохранителем прошли чуть дальше по дороге и расположились на обочине тракта. Солнце вставало над горизонтом, разгоняя туман в долине, скоро прибавится путников, а для нас – непрошеных свидетелей. Я вслушивался в мир, открывался ему навстречу, но ничего, кроме шелеста листьев, не нарушало его покой. Неужели ошибся? Если беглец ушел в Зебанавар, мы зря поджидаем его здесь…
           – Кто-то едет, – шепнул Хугин, указав на легкую тень пыли, поднимающуюся над дорогой, и сжал рукоять меча. Глазастый!
           Я уловил стук копыт. Всадник. Развернул тешань и обмахнул им лицо… Надеюсь, издалека смотримся вполне безобидно.
           – Мы мирные путники, – ободряюще напомнил братцу-ворону. – С утра пораньше вышли из деревни и не представляем никакой опасности.
           – Да, так и есть, – Хугин немного нервно ухмыльнулся и встал, запахнув полы плаща. – Идем?
           И мы неторопливо пошли навстречу показавшемуся из-за поворота всаднику, чтобы встретить его как можно ближе к засаде.
           
           Это был гонец Торгового дома. В желтой войлочной шапке, с желтой нарукавной повязкой и с флажком с камоном Туркисов на уздечке лошади. Демоны! И вынесло же его с утра пораньше на дорогу! Стоп… гонец – это функция, где на личность исполнителя никто не обращает внимания. Хорошая маскировка: стать настолько заметным, чтобы типичный облик гонца отвлек от конкретного человека. Всадник придержал коня, вглядываясь в наши силуэты. Восходящее солнце светило ему в глаза, мешая разглядеть лица, но настоящий гонец вообще не обратил бы на путников внимания, озабоченный исполнением поручения. Мы неспешно приближались, и с каждым шагом я все больше убеждался, что этот невысокий худощавый мужчина с татуировкой почтового рожка на виске, прикрывающий шапкой бритую голову – наша цель. К тому же гнедой, где-то потерявший белые чулочки и звездочку на лбу, статями поразительно совпадал с уведенным конем – неужели я питомцев наших конюшен не опознаю?
           – Аландар Делун Пиккья, – я вышел на середину дороги и скинул плащ, – я, Аль-Тарук Бахаяли, как должностное лицо и как наследник Иса имею право допросить Вас о пропавших караванах, опираясь на ваши же признания о причастности к этому делу. Вы сделали это признание сегодня ночью на постоялом дворе Вахуша, расположенном в этом лесу.
           Я ткнул пальцем на темнеющий за его спиной лес. Шип бросил взгляд за спину, затем неверяще уставился на нас, и маска трудяги-гонца спала с его лица. В глазах промелькнуло недоумение, смешанное со злостью, напряглись жилы на шее и руках.
           – Что ты возомнил о себе, червяк! – низким загробным голосом пророкотал он. – Я сотру тебя в порошок. Вместе с дружком сотру!
           Повеяло чем-то жутким, кровавым, и Хугин рефлекторно отшагнул назад. Будь я прежним, немедленно убежал бы подальше от этого страшного человека… но прежним я не был.
           – Сдавайся, это твой единственный шанс…
           Лошадь внезапно взвилась на дыбы и взбила копытами воздух над головами. Напугал меня нашим же конем, ага! Мы скользнули в стороны, огибая пятящуюся и мотающую головой лошадку. У Хугина в руке как по волшебству возник меч, у меня – тешань. Шип метнул с обеих рук по бо-сюрикену, я отмахнулся веером, сталь лязгнула о сталь. Снова метнул, и снова… Оружие братца-ворона порхало в руках как бабочка, отбивая тяжелые гвозди один за одним. Сколько их у тебя, скотина? Давай, сделай уже хоть что-то стоящее! Есть! Под ноги нам полетели гранаты и разорвались с оглушительным грохотом. Едкий желтый дым затянул дорогу. Из облака дыма выскочил конь и взял с места в карьер. Хугин не задумываясь повис на узде, резко дернул ее вниз и уронил вконец обезумевшее животное в придорожную пыль. Где всадник? Как ни высматривал, увидеть не смог. Неужто уйдет?
           Раздался оглушительный треск ветвей и командный рык Мунина:
           – Синее звено – справа! Красное звено, обходи слева!..
           На дорогу вывалился, размахивая мечом, братец-ворон в накидке из травы и листьев, громадный и злобный, словно дух леса. На слабо берет, артист, знаем мы эти хитрости… Но Пиккья решил проявить здоровую осторожность и темной тенью скользнуть в канаву, ведущую к полям. От леса парочка, сидящая в засаде, его отрезала – это хорошо. Он может уйти через деревню – это плохо.
           – Хэмин! – телохранитель перестал пригибать голову коня к плечу, тот остался лежать на земле. – Быстро к сараю, вон, видишь его? Бери на контроль отход в деревню.
           Телохранитель кивнул и громко топоча помчался по дороге, мы с Аянгой обменялись жестами, определяя, где именно мог укрыться Аландар – вряд ли он ушел далеко. Я пошел по левому краю канавы, степнячка – по правому, а Мёнин спрыгнул вниз и шагал напрямую, размахивая мечом и производя шум, которого хватило бы на роту солдат. Внезапно его крики сменились рычанием и лязгом стали. Молодец, смог отбить сюрикен. Аянга тут же выпустила по кустам метательные ножи, а я перепрыгнул канаву и невысокую живую изгородь. Нашли подлеца! Яркую нарукавную повязку и войлочную шапку гонца Аландар Делун бросил еще на дороге, а его темно-серые одежды с подвязанными рукавами и штанинами, как и повязка, прикрывающая голову и лицо, хорошо маскировали в тени кустов. Удачно получилось, что Мунин смог спровоцировать Шипа своими воплями, иначе прошли бы мимо, даже не заметив.
           Я подобрал камень и бросил в напряженно застывшую фигуру. Пиккья будто только этого и ждал: головокружительным каскадом кувырков ушел из своей захоронки. Соратники беспрепятственно перепрыгнули через изгородь, и вся наша компания невольно оказалась в чистом поле. Аянга стискивала рукояти последних метательных ножей, Мунин с мрачной физиономией выписывал круги и восьмерки широким лезвием меча, я раскрыл тешань и скользящим шагом огибал убийцу сбоку. Игры закончились.
           – Ты еще можешь сдаться, – я пытался решить дело миром. – Иса гарантируют тебе жизнь.
           – Ох уж эти гарантии Иса, – криво усмехнулся Аландар Делун, вытаскивая из-за спины короткий меч. – Спасибо, благодетель, я уж как-нибудь сам…
           На мягкой земле поля прыжки и увертки меняют привычную опору, преимущество в подвижности будет утрачено. Численность дает нам преимущество на открытом пространстве. Но Шип способен на любое коварство, расслабляться не стоит – загнанной в угол лисице терять нечего. Судя по всему, он не спал довольно долго, куда-то спешил без отдыха, пока не запнулся о камушек, способный вызвать лавину. Светло-карие, почти желтые глаза, выцветшие от усталости, решимость во взгляде… между нами почти зримо возникла общая связь, и я невольно нанизал всех присутствующих на единую нить. Был и внутри, и снаружи, чувствовал и видел одновременно и всех, и целиком всю картину, вписал ее в мир.
           Шаг. Противник пригнулся к земле. Лезвие меча описало круг на уровне моих колен. За мгновение до этого я подпрыгнул, прижимая ноги к груди и успел приземлиться до того, как его оружие описало второй круг на уровне шеи. Дзынь! Тешань принял удар на свои стальные ребра. Меч Мунина рассек воздух там, где только что стоял Аландар. Тот перекатом ушел в сторону, метнув в Аянгу острую звездочку. Бо-сюрикены закончились? Плохо. Маленькие плоские сюрикены обычно смазывают ядом, чтобы урон нанести наверняка. Степнячка кошкой изогнулась, пропуская мимо нежданный подарок, и метнула в ответ нож, вспоровший широкую штанину Шипа. Я провел атакующую связку, отвлекая от соратников, но все удары ушли в воздух, а кончик его меча чуть не рассек мою грудь. Мунин успел отбить этот удачный удар, но его контратака цели тоже не достигла. Противник пятился, быстро, но почти незаметно переступая ногами, стараясь не позволить зайти с тыла. Вел нас к сараю. Собирается использовать его как укрытие? Зря.
           Шаг. Прямой удар рукой, ногой, взмах тешанем на уровне глаз, переступание и резкий удар сложенным веером по лезвию меча, норовящему ужалить сбоку. Отшагнуть, уступив место Мунину. Аянга «кусала» с боков, как охотничий пес, стараясь достать руки или ноги Пиккья, уменьшить его подвижность. Дыхание с хрипом вырывалось из ее груди, да и мне пот заливал глаза, давно промочив налобную повязку. Двери сарая все ближе, но мы уже выложились до донышка, влив в схватку все наши силы. Аландар Делун вдруг повернулся и кинулся к двери. Я, собрав последние крохи энергии, рванул за ним. Шип резко присел, выгнулся на мостик, и меч его рассек воздух в опасной близости от моего живота… еле успел увернуться, кувыркнувшись в сторону. Мёнин глухо охнул – бо-сюрикен пробил ему бедро. Кажется, я ошибся с оценкой вооруженности наемного убийцы. И достать его не успеваю, он уже у дверей… Но в проеме возник Хугин и ударил противника в беззащитный живот древком крестьянских вил, так кстати завалявшихся в сарае. В тот же момент Мунин в отчаянном выпаде отсек руку, держащую меч, Аянга достала кинжалом левый бок, а я подкатился под ноги с подсечкой. Шип рухнул на спину.
           – Хэмин, руки! Брать живым!
           Братец-ворон споро пригвоздил левую руку поверженного врага вилами к земле. Я неторопливо поднялся на ноги, снял со лба мокрую повязку и вытер лицо рукавом. Тьфу ты! Только грязь размазал. И единая нить распалась, рассыпалась на отдельные фрагменты: вот Хугин – навис над распростертым Аландаром Делуном, вот Аянга – ругаясь под нос, тянет из бедра Мунина гвоздь сюрикена, вот я – растрепанный и чумазый, с безумной улыбкой рассматриваю отрубленную руку, крепко вцепившуюся в оружие… Мунин держит слово: обещал отрубить руку – и отрубил. Серьезный муж, только подраненный.
           Аянга разгладила озабоченную складку меж бровей и отрапортовала:
           – Рана чистая, яда нет, – перевязала белой тряпицей, на которой тут же проступила кровь. – До дома дотянет.
           Хугин, бледный и решительный, продолжал удерживать вилы, Аянга перебралась к ним и жгутом перетягивала культю отрубленной руки. Я одобрительно кивнул и впился взглядом в Шипа: он мне должен ответы. Много ответов.
           – Зачем Пиккья подставляют своих исполнителей и нанимателей? – все, что я слышал об этой семье, входило в противоречие с вскрывшимися фактами. – Чего вы добиваетесь на самом деле?
           Аландар Делун сверлил меня ненавидящим взором.
           – Ты не молчи. Мне и без тебя известно многое, наследили вы знатно. И демонов ваших я вычислил и прихлопнул, и шпионов в караванах нашел… – пусть даже это не так, но блефовать мне никто не запретит.
           – Ничего ты не знаешь, щенок, – оскалился убийца, словно не чувствуя боли. – Нет шпионов. Пиккья выполняли задания старших, а Туркисы сами сдавали своих…
           А вот это – странно. Конирайя вел себя совершенно естественно, искренне беспокоился за караваны и караванщиков… врал? Настолько умело, что за все время общения я не почувствовал фальши? Но Шип заговорил, а, значит будет говорить и дальше. Главное – задать ему правильные вопросы, и даже самые лживые ответы дадут информацию для размышления, пусть и не будут считаться доказательствами. Доказательства можно добыть потом.
           Недолгий допрос кое-что прояснил, а затем я совершил ошибку.
           – Кто ваш заказчик? Или сами Пиккья затевают эти интриги? – зря спросил о высшей семье.
           Аландар Делун побледнел еще больше, хотя казалось, дальше уж некуда и отвел глаза.
           – В следующем круге перерождений мы с тобой встретимся. Там посмотрим еще, кто кого, – хрипло прошептал он. – А вы, Иса, сдохнете. Сдохнете все! Правосудие восторжествует!
           Молниеносным отработанным движением Шип зубами вытянул из воротника длинную иглу с костяным навершием и воткнул ее себе под левую ключицу. Глаза закатились, на губах выступила кровавая пена, тело судорожно вытянулось, напрягшись, затем дернулось и успокоилось навеки.
           И это тоже ответ. Страшный ответ.
           
           Как только дождались в трактире Амагелона с конями, тут же двинулись в путь. Торопились. Не знаю, зачем, но чувствовал, что надо спешить. Ели и спали мы урывками, почти двое суток не слезали с коней, давая им лишь немного перевести дух на постоялых дворах. Прибытие во Дворец прошло без особого ажиотажа, но слуги явно вздохнули с облегчением, принимая поводья уставших скакунов. Я, даже не смыв дорожную пыль, проследовал к отцу с отчетом и оправданиями отсутствия – и не потому, что его посланники были настойчивы и неумолимы. Очень уж не нравилось мне то, что узнал от Шипа. Потом долго извинялся перед Сию, всерьез обиженного тем, что его бросили одного во Дворце. И кто в этом виноват? Сам же целыми днями бегает невесть где! Его попробуй отыщи. Да и нечего хранителю мешаться под ногами, когда взрослые люди решают свои проблемы, без хвостатых обойдемся. Амагелон по распоряжению отца устроил Мерхе с подругой в императорских конюшнях, остальных коней увели в столичное поместье. Там их побалуют вкусным кормом и лошадиным уютом, наши люди знают, что надо делать. Пострадавшего от рук Хугина гнедого поначалу долго пришлось «расхаживать», Шинч ругался на нас под нос, сочувствуя скакуну. Надеюсь, в поместье его приведут в полный порядок.
           И вот, наконец, я вымылся и поужинал. Аянга, собирая плечом косяки, ушла в свои комнаты, не доев даже любимую котлетку «Голова льва». Братцы-вороны в эту ночь оставили свои посты у дверей спальни, их сменили Бохай и Пинг, выпускники школы мастера Наронга, тоже прикрепленные к моим покоям. Хорошо хоть они не таскаются за мной по пятам, братцев-воронов хватает с лихвой.
           Ушел в спальню. Долго сидел на краю кровати, не в силах даже снять домашний халат и провалился в сон, кажется, так и не сняв. И темная топь сна всю ночь смотрела на меня выцветшими дожелта усталыми глазами Аландара Делуна Пиккья.
           
           

5. Логово Дракона

           
           «Будь осторожен в проявлениях человеколюбия, ибо, как утверждал Учитель Хао, «...выказывая милосердие, ты возвышаешь себя, но низвергаешь саму Справедливость», а это недопустимо», – я со всем вниманием, чуть ли не по слогам, дочитал заполненный убористыми строками длинный свиток пергамента, и вернулся к заглавию сочинения: «Размышления о справедливости земной и небесной». Придирчиво рассмотрел каждую букву и кое-где поизящней загнул хвостики – оно должно быть написано идеально. Слава Судьбе, успел! Все-таки в написании современный бахарский легче, чем старинные иероглифы, те так просто не подправишь. Время, отведенное для экзамена, подошло к концу. Тщательно растер красную тушь и, не дыша, приложил к тексту печатку с личной подписью: Аль-Тарук Бахаяли Иса, соискатель степени минфа [1].
           Экзамены на ранги традиционно проводятся в два этапа, устно и письменно. Вчера экзаменовался устно. Стихов, хвала Судьбе, декламировать не пришлось – не какой-нибудь Куккья, соискатель степени минцзы, но по уложениям во время обсуждения погоняли изрядно. Особенно подробно пришлось отвечать на вопросы по семи статьями из уголовных установлений и трем из общеобязательных. После эмоционального выступления получил «из лучшего средний» за «рослость и тучность телосложения», признанного достаточным, но не идеальным из-за – кто бы мог подумать? – недостатка тучности, и «из лучшего лучший» за «убедительность и доходчивость речи». Сегодня был последний, письменный этап. Теперь наши творения, темы которых были заданы самим императором, будут придирчиво оценены комиссией по параметрам «письмо», где учитывается энергичность написания и изящество каллиграфии, и «суждение» – стилистика текста и доказательность тезисов. От нас пока не ждали глубоких познаний природы вещей, но своим соображениям всегда можно придать вес, обратившись к заемной мудрости. Вроде бы, смог проанализировать наиболее показательные нормы уголовных установлений и включить в работу цитаты всех Учителей, хотя бы раз высказавшихся о справедливости… даже Учителя Доо – к сожалению, без ссылок на авторство. Если кого и забыл, то, скорее всего, это будет какой-нибудь мелкий семейный мудрец из частной коллекции, и за пренебрежение его красноречием не должны срезать баллы. Но в любом случае, я не имел права подвести Семью: «тень предков» торила мне прямую дорогу к посту Первого министра, потому что сейчас отец, а до него деды-прадеды испокон веков занимали эту должность, и их совокупные заслуги были неоспоримы. Они заслужили для меня допуск к вершинам власти в империи. Однако обладание таким допуском – условие необходимое, но не достаточное. С «теневым» всегда суммируется собственный ранговый допуск, ведь невозможно вбросить желторотого юнца сразу на вершину власти. Поэтому в реальности я смогу подняться на очередную ступеньку карьерной лестницы только тогда, когда сдам соответствующий экзамен на вновь занимаемую должность.
           И не только я. Должности не закрепляются навечно. Когда срок полномочий истекает, чиновник должен подтвердить свою компетентность сдачей квалификационного экзамена. Даже не представляю, кому и что излагает в своих выступлениях или сочинениях отец… Вряд ли он пользуется исключительно выводами предшественников и мыслями мудрецов прошлого, у него, руководителя-практика, давно сформировалась собственная концепция и оригинальный взгляд на проблемы управления. Для чиновников его уровня одним из критериев оценки служат «нешаблонность мышления» и «сущностное понимание современных реалий», иначе не избежать критики за «остановку» или даже «застой», а на автора в таких случаях вешали ярлык «насекомое в спячке». Эти эссе, написанные на прочном пергаменте, вряд ли получат широкое распространение при жизни авторов, но все ранговые письменные работы, даже только что сданная моя, будут вечно храниться в архивах, имперских или домашних.
           Вот так и появляются семейные мудрецы, тома сочинений которых пополняют собрания родовых библиотек.
           Соискатели покидали зал, старательно пряча руки в широких рукавах – пальцы от волнения подрагивали не у меня одного. Нас было всего восемь человек, я самый младший и единственный член старшей семьи. Остальные, солидные мужчины зрелого возраста и хваткая бабенка лет тридцати, имели соответствующие рекомендации и прибыли из провинций – те обязаны были отыскивать и раз в год представлять кандидатов на соискание степени. По сути, это была дань талантами, которую Шесть семей, наряду с налогами и собственными умениями, верноподданно отдавали трону, как благодарность за доступ к вершинам власти. И все эти таланты, получив соответствующую степень и признание, уходили под начало Иса, что еще больше усиливало наш род. Это никому не нравилось, но таков был порядок вещей.
           За дверью меня терпеливо дожидались не только телохранители, но и Сию. Он прибежал поболеть за подопечного и теперь с комфортом устраивался на плече. Аянга и братцы-вороны молча заняли привычные места, и я на секунду отдался расслабляющему чувству покоя, оказавшись в кругу тех, к кому не боишься повернуться спиной, кто не ждет от тебя покорения каких-то вершин и принимает таким, каков ты есть, без очарованности и разочарования… Кстати о покорении вершин: обязательно нужно зайти к отцу, только ближе к вечеру, когда тот покончит с ежедневными делами. Он первый узнает результаты экзамена, соотнесет с ними свои далеко идущие планы и, надеюсь, до меня их доведет тоже. В реальность вернуло непривычное молчание Аянги: что это с ней приключилось, если за всю дорогу она даже не прошлась по моей персоне язычком, который хорошо отточила за последние месяцы? Не в дворцовых коридорах, разумеется, но ведь и на нашей территории молчит. . .
           Охрана на входе в мои покои условным знаком сообщила, что у меня посетитель. Гадать над личностью не пришлось: у двери кабинета вытянулись в образцово-показательной стойке телохранители Туркиса. Вернулся, значит, приятель. Послушаем, что он узнал от своих караванщиков, и прикинем, как соотносятся его сведения со скудными данными, полученными от самоликвидировавшегося Шипа.
           Мрачный Конирайя сидел на низком диванчике у окна и меланхолично вертел в пальцах бокал. На приветствие лишь кивнул, будто не он у меня в гостях, а я, не спросясь, нарушил его уединение. Одет в то же самое, давно потерявшее свежесть дорожное платье, непослушные пряди снова выбились из золотого колпачка. Сразу ко мне, даже в порядок себя не привел? Но начинать разговор не торопится. . .
           – Обедать будешь? – нарушил молчание, откалывая от пучка шапочку студента. Покрутил в руках – куда ее девать? – и бросил на стол. Слуги приберут куда надо. – Я голоден как мышь, не завтракал сегодня.
           – Наверное, нет. Извини, но дальше я заниматься этим делом не буду, – досадливо поморщился поэт и отвел глаза. – И тебя прошу не вмешиваться: пропавшие камни, потеря доходов и гибель караванов – проблемы семьи, чужим не стоит лезть в дело, которое их не касается.
           Ясно.
           – Ты ведь не своим голосом говоришь со мной сейчас, Конирайя, – я не спрашивал, утверждал. – Отец?
           – Прости, друг. . . – наследник Туркисов сокрушенно кивнул. Повертел в руках пустой бокал и поставил его на резной столик. – Ну, я пойду, – встать с низкого диванчика одним движением не получилось, поэтому я успел задержать его, приобняв за плечи.
           – Подожди, Конирайя. Вспомни – для нас это была игра, приключение, авантюра, и никто не знал, что дело окажется настолько серьезным… Оставь все, что было, прошлому. Я не встану меж тобой и твоим отцом и не буду держать обиду за отказ от планов.
           Какое-то время наследник Туркисов молчал, обдумывая мои слова.
           – Он всё знал, – наконец-то смотрит прямо в глаза. – Всё! Он лично устанавливал сроки и пролагал маршруты для этих караванов, кроме него, никто этого не касался. Он посылал на верную гибель наших людей! Почему?
           Кажется, поэта настиг крах детской веры в непогрешимость родителя. Я этот крах давно пережил, а после, с новыми фактами, успел пересмотреть его итоги к обоюдному с отцом удовольствию, но Туркису сейчас от этого легче не станет.
           – Не нам судить, друг. Мы не знаем и половины того, чем руководствуются наши родители, принимая то или иное решение. Достаточно ли будет напомнить, что они делают все для блага Семьи?
           И это на самом деле так. Именно главе единолично принадлежит имущество и богатство старших и младших семей, он приумножает или растрачивает активы всех родов и кланов, использует их как ресурс для устойчивости и роста авторитета семьи, для получения наград и поощрений. Но если рост оборачивается падением, если семью подвергают наказанию – вся ответственность за это тоже лежит на нем. Ни один глава, находящийся в здравом уме, не жаждет ввергнуть в хаос жизни тысячи зависимых людей, переиграв их судьбы, но каждый заинтересован в возвышении и упрочении имени рода. И Туркис не исключение. Хотя – куда уж выше?
           Надо будет обсудить это с отцом.
           
           От совместной трапезы Конирайя все-таки отказался. Вспомнил о своем неподобающем виде, смутился и распрощался, с трудом скрывая облегчение. Понимаю – ему сейчас нужно побыть одному. Я же после плотного обеда в сопровождении Сию удалился в спальню, поваляться и расслабиться. Надо же улучшать параметр «тучность», за который срезали балл, а заодно и обдумать сложившуюся ситуацию?
           – Слушай, хитрюга, – Сию блаженствовал, выкопав нору в моих подушках и устроившись на постели нос к носу, – а не сходить ли тебе на Изнанку?
           Хранитель скорчил снисходительную морду и уставился на меня совершенно круглыми желтыми глазами, будто говоря: «Ну вот никакого от этих ничтожных людишек покою!» Да, учитель с рваными ушами передал свой опыт достойному ученику: такого выразительного взгляда раньше у Сию не было.
           – Не верю я, что демоны будут слушаться кого-то из людей, – продолжил я, проигнорировав немой укор. – Значит, там есть свое руководство. Разведаешь, откуда приходят демоны, кто ими командует. Слухи соберешь, сплетни всякие… Не нравится мне все это! Надо сделать все возможное, чтобы разобраться, а здесь, сам видишь, мы уже ничего нового не узнаем. Не получится – значит, не Судьба, тогда и покончим с этой историей.
           Сию еще какое-то время сверлил меня взглядом, а потом отвернулся, утоптал не так лежащую подушку и окуклился. Все понятно – сходит. Только сначала продемонстрирует, насколько ему это неинтересно.
           Под мерное урчание хранителя задремал и я.
           Сквозь сон услышал скрип створок двери, торопливые шаги и плеск воды. Похоже, служанки пришли делать уборку, привыкли, что господин в это время отсутствует. Прикрикнуть и выгнать? Лень. Опущенный тяжелый полог отделяет нас друг от друга, меня им не видно, а к постели уборщицы не полезут, этим другие занимаются.
           – Как дума… мну-мну-мну… сдаст? – невнятно пробубнила одна, отдергивая штору с окна. В спальне сразу стало светлее.
           – Ну, а чего б не сдать? – звонко отозвалась вторая. И не хочешь, а проснешься. – Готовился же, постоянно у наставников пропадал. И вовсе он не глупый, наш господин.
           Вода шипит и журчит: тряпку выжимают. Знакомые звуки! Когда-то и я собственноручно мыл свой «Дом в камышах».
           – Хорошо бы… Тогда все заткнут свои поганые рты и перестанут смотреть на нас, как на грязь. Господин ранг поднимет, и пусть кто-то только попробует! Теперь они перед нами грязь. Я так утром и сказала Ма-Кью. Пусть подавится тем, что прислуживает «самой Зоэ Куккья». Подумаешь – Куккья! А наш – Иса! Теперь наш господин займет место поважнее ее госпожи.
           Ух ты! У слуг, оказывается, как у болельщиков на скачках, тоже свое соревнование имеется: чей хозяин выше запрыгнет. А моими, значит, во Дворце пренебрегают. Вот уж не знал: все же статус семьи традиционно высок, и лишь им – какая трагедия! – господин достался дефектный.
           – Нам всем станет только лучше от успехов молодого господина… – согласилась с ней подружка. – И дурочке этой степной тоже станет хорошо, – сожаление явно звучало в голосе.
           – А вот этого уж я не позволю. Нечего! И так дикарка неотесанная к хозяину липнет – не оттереть. Везде за ним таскается, уродина, оскорбляет собой его совершенство, – тряпка энергично шваркнула по полу. – Говорила я тупице этой: отстань от господина! И что? Глаза свои круглые таращит и молчит, хоть тресни! Не знает, идиотка, своего места, так еще и не понимает по-человечески.
           – Ничего, поймет! – вторая тряпка воинственно плюхнулась в ведро и забарахталась там. – Жаль, конечно, что в спальню она никого из наших не пускает, но я пошепталась с Суланой, она при уборке зальет этой зазнайке травки ее вонючие!
           – Тс-с-с, дурочка, тише… никому не слова, а то накажут.
           – Обязательно накажут, – решительно откинул полог. Две смазливых девчонки лет пятнадцати застыли, как суслики перед степной лисицей. – Я лично прослежу, чтобы наказали всех, кто плохо понимает, в чем заключаются его обязанности. И не изменяет тишину к лучшему.
           Круглые румяные щечки стремительно побледнели, тщательно накрашенные глазки остекленели, болтливые язычки замолкли… только вода мерно капала с тряпок, повисших в руках.
           – Пошли вон! – ведра, тряпки и уборщицы исчезли мгновенно. Чудо какие хорошие девочки, всегда бы так!
           Вот и прояснилась причина, по которой Аянга в последнее время перестала язвить и смеяться – нелегко ей приходится в бабьем царстве, не освоилась еще со всеми этими женскими причудами. Надо как-то поднимать настроение моего человека, я за нее отвечаю. А что может быть лучше для страстного лошадника, чем общение с лошадьми и скачка наперегонки с ветром?
           
           После того, как по личному указанию отца моих коней перевели из имения в дворцовые конюшни, отыскать Амагелона стало непросто: он отлично понимал всю важность шпионажа и вынюхивания, но за Мерхе с Халаян ухаживал лично. Так вот и получилось, что Аянга явилась в мой кабинет раньше Шинча, которого я хотел отправить за лошадями, и в конюшни мы отправились втроем. Аянга молчала, явно соскучившийся по золотым аргамакам Шинч заливался иволгой, воспевая крепость их копыт и бархатистость губ, будто призывая лобзать, а я внимательно смотрел по сторонам: в императорских конюшнях не был ни разу. Мы шли мимо лугов для выездки – даже сейчас, осенью, вытоптанные и пожухлые, они казались шелковистыми.
           Конюшни были светлыми, высокими и просторными, по обе стороны от широкого центрального прохода тянулась длинная череда денников с двухуровневыми, открывающимися в проход дверями. Сейчас, днем, верхние створки откинуты, и оттуда, любопытствуя, высовывали головы лошади. Нижние снабжены засовом и накидной щеколдой, – и это правильно, из такого стойла так просто не сбежишь. Края оббиты железом – погрызть дерево лошадки любят. Всё как в наших, а наши – лучшие. Никакой суеты, тишина, уют и знакомый с детства манящий запах. Еще не сделал и пяти шагов по известняковому полу, когда услышал радостный всхрап почуявшего нас Мерхе. Сердце само потянулось к его огромному сердцу.
           Аянга, напевая что-то свое, степное, уже угощала яблоком Халаян. Нежная улыбка играла на бледных губах.
           – И сколько ты будешь с этим подарочком нянчиться? – донеслось недовольное ворчание из соседнего денника. Да, странно было бы, если бы мы здесь оказались одни. – Вот уж удружили, так удружили: такую пакость подсунули, такую головную боль…
           – Не сердись на него, дядька Тарвей, – ответил молодой голос, – видишь же, несчастен конь, не мило ему ничего. Ест и то через силу.
           – И не слушается, и к себе не подпускает… – продолжал ворчать первый. – Не позволю тебе седлать никого из этих гадов. Другие лошадки слушаются всадника, а эти всё норовят сами решать. Куда это годится? Опасны они для тебя. Причем все такие – злые, капризные, неуёмные и себе на уме. Только и радости, что ни у кого таких нет. А этот так и вообще хуже демона! И тебя он не признает, не жди.
           – Я все-таки попробую договориться с ним…
           – И не думай! Сколько ты тут уже сидишь? Месяц? Два? И все без толку. Я сразу сказал: на живодерне его место, а ты все возишься, все уговариваешь… Поздно уговаривать – их с детства воспитывать надо… Если у него был один хозяин, не примет он другого в седло, никогда не примет. Не выйдет у тебя по-хорошему с ним, таких только ломать. Какой враг отдал нам эту скотину?!
           – Ты же помнишь – тогда об этих лошадях весь Бахар гудел. Отец сказал, что мечтает увидеть меня верхом на этом красавце, а отцу не отказывают.
           – Его кто-то подговорил! Смерти твоей хотят! Вот Айнакур – чем тебе не мила? И красотка, и умница… Я принимал ее при родах, растил с детства, братец Донг объездил – прям как для себя объездил. Ты раньше, помнишь, скакал на ней, нравилось ведь? Она слушается и меня, и наставника в скачках, и тебя тоже любит, скучает…
           Раздался храп и удар в перегородку.
           – Ой, кусается! – вскрикнул молодой.
           – Да чтоб тебя демоны сожрали, волчье дерьмо! – свистнул хлыст, злобно заржал жеребец.
           Деревянные переборки затряслись от толчков, дверь распахнулась, и из нее выкинуло парнишку-конюшего. Следом за ним, отмахиваясь треххвостой плетью, стремительно выскочил мускулистый конюх средних лет. Хлыст влажно чавкнул, вгрызаясь в плоть…
           Аянга, словно завороженная, тянула меня к дверям денника, где бесновался связанный жеребец. Худой, только кожа да кости. Грязно-серая шкура слиплась иголками и располосована алым, налитые кровью глаза слепы от ярости, зубы оскалены. . . Держащие его цепи стонут от напряжения.
           – Савдаг! О, Савдаг! – Аянга оттолкнула мою руку и бестрепетно кинулась внутрь. Пальцы ухватили лишь порыв ветра за ее спиной. – Миний сар! Зурх сэтгэл минь [2]!
           Цепь лопнула. Копыта взвились над головой… Гулко стукнуло сердце в клетку ребер. Дикарка повисла на шее коня. Это чудовище из преисподней – Савдаг? Ох ты, ёкарный бабай!
           Отошел от входа в денник и с веками взращиваемым презрением оглядел служителей императорской конюшни. Старший сопит, упрямо выдвинув нижнюю челюсть. Плеть и не думает прятать: вертит ее в мощных лапах, многозначительно ухмыляется, злобные глазки мечутся от меня к Аянге. Зря он так. Аянга ничего не забывает и умеет мстить, а я поддержу. Младший все еще сидит там, где приземлился, зачарованно провожает взглядом скольжение ласкающей коня смуглой ладошки. А там действительно происходит чудо: расслабились свитые канатами мышцы, погасло багровое пламя в сорочьих очах, розоватые губы, роняя хлопья пены, уткнулись в ворот кафтанчика степнячки, а сосульки давно не чесанной гривы переплелись с белоснежными косичками…
           – Значицца, хозяин нашелся. Точнее, хозяйка, – плеть обвиняюще уставилась на Аянгу. – То-то он на нас взъярился – почуял! – старший конюх сплюнул мне под ноги. – Чтоб вас всех скопом демоны сожрали и высрали.
           – Я не имею права вас наказать, – процедил сквозь зубы, с трудом обуздав ярость, – но серьезные неприятности могу гарантировать. Если понадобится – дойду и до императора. От имени Семьи…
           – Не надо! – младший конюший отвел лицо от обнявшихся детей грозы, ставших единым целым и не замечающих никого в подлунном мире, и повернулся ко мне.
           Прямые стреловидные брови, длинный разрез глаз, скорее узкий, чем распахнуто-круглый, срощенное верхнее веко, высокие скулы, одна из которых замечательно вспухла и уже наливается кровоподтеком, черноволосый и кареглазый. Пухлые губы сжались в твердую линию, квадратный упрямый подбородок выдвинулся вперед… Где-то я видел лицо такого типа, сотканное из углов и округлостей… такое знакомое, почти родное… Где же? Да на представлении к экзаменам. Да, именно этот юноша выдавал утвержденные императором задания. Тайцзы [3] Янгао!
           – Не надо, – он решительно пресек мою попытку низко склониться. – Дядька Тарвей, ты иди пока отсюда, иди, не до тебя нам с Иса сейчас.
           Конюх подчинился. Еще бы! Здесь нет никого, кто не подчинился бы будущему императору.
           Юноша встал сам, без поддержки. Крепкий, коренастый, ниже меня на полголовы и шире в плечах. С превосходством посмотрел в глаза:
           – Повторишь свои угрозы, Синий Лед?
           – Разве я могу, господин? – произношу ритуальную фразу, но смирения в моем голосе нет. Он не прав и должен это признать, иначе какой из него правитель?
           – Дядька Тарвей – лучший, – после недолгого молчания заговорил наследник, будто извиняясь, – он учил меня с детства. Он может найти подход к любой лошади, даже самую дикую лунную почти приручил. . . – Ёкнуло сердце: это он о моей Хуран? – Но с этим конем, как ни старался, не смог.
           – Не сомневаюсь, что вам служат лучшие… – теперь моя очередь, я должен продемонстрировать уважение к правящему роду. – Но Савдаг – непростой подарок. Это наша вина: совсем недавно он вольно скакал по степи и не обучен столичным манерам.
           – Не надо мне кланяться, Иса, – наследник вновь остановил намечающийся поклон и указал на свою униформу. – Никто не должен знать, что я здесь…
           Да, действительно, сопровождения рядом не видно. И только я начал уверять будущего правителя в том, что от меня никто ничего не узнает, как из денника вихрем мщения вылетела Аянга и кинулась на сына императора с кулаками.
           – Подлая падла! Тварь! – еле успел ее перехватить. – Я тебе нарежу ремень из спины! Много! Закатаю в мокрую шкуру и брошу на солнце! Я нашлю духов предков, они склювают твой тупой мозг! Ты сдохнуть, падла, сдохнуть!!!
           Дикарка билась в моих руках, брыкалась и размахивала кулачками. Косички встали дыбом, потрескивая молниями. Похоже, собирается в буквальном смысле «склювать» ему мозг. Или зажарить.
           Упс! Мы влипли: кажется, сейчас мне предстоит спасать будущего государя от участи худшей, чем смерть. А потом извиняться буду должен именно я. Долго-долго! И чего наследник смотрит на степнячку, как на какое-то чудо небывалое? Хотя согласен: второй такой дурынды и вправду больше нет.
           – Я отвечу за своих людей, мой господин! Их ошибки – мои ошибки… – если не знаешь, что сказать, говори то, что предписывает этикет. – Она тоже недавно вольно скакала по степи.
           – Дозволяю ей приходить к этому коню, – величественно произнес наследник. – Идите, Иса, и помните, что молчание свойственно мудрым.
           Я почти убежал, с трудом успокаивая Аянгу и зацепив на ходу за рукав Амагелона, затаившегося у денника Мерхе.
           В покоях переоделся в домашнее, снял драгоценности с волос и пальцев. Сию отсутствовал, видимо, ушел на Изнанку, а я не знал, куда себя деть. Аянга сначала убежала к Савдагу, нагруженная какими-то банками-склянками, потом вернулась и даже поотиралась рядом, смущенно и благодарно сопя, а я… мне было неловко. Как ей сказать? Дикарка так и не поняла, кого столь щедро отругала и построила, но я-то знал. И чем это для нас обернется?
           Остаток дня оставил себе для отдыха и моральной подготовки к грядущим переменам. Император и отец еще раздумывают над моим новым назначением, но в Малом архиве делать уже нечего. Надо послать слуг забрать вещи, которыми успел обрасти на рабочем месте: кисти, лампу, чайную пару… или уже не беспокоиться об этих мелочах?
           
           Побеспокоиться все же пришлось. Мудрая Намулун намекнула, что истинный Иса не уходит, не попрощавшись, ибо воспоминания бывших коллег о непосредственной работе с Иса должны быть исполнены почтения от первого до последнего дня. Я про себя улыбался: они и так будут исполнены, – куда денутся! – но нарушать сложившийся церемониал оставления должности будет совсем некрасиво. Сыграю в подчиненного еще раз, от меня не убудет.
           Из резиденции выдвинулись скромной процессией: впереди слуги, нагруженные, как муравьи, тащат на себе какие-то коробки и ящички. Что в них распорядилась упаковать управляющая? Кто знает! За ними в сопровождении телохранителей шествовал я. В последний момент к братцам-воронам присоединилась Аянга в своем самом любимом платье. Похоже, опять навещала Савдага и даже не успела переодеться: в аромат благовоний из персиковых косточек и имбиря вплетался характерный букет запахов конюшни. И зачем она наряжалась? Радовала взор Савдага?
           Служащие Малого Императорского архива встречали нас на крыльце служебного входа, двери которого я открывал каждый день последние четыре месяца. Фа Дуолань и Мичиджо Арбай, украсив привычные одеяния расшитыми золотой нитью шарфами и витыми шнурами, подхватившими широкие рукава, стояли на нижней ступеньке лестницы. Полупрозрачные «лотосовые лепестки» шапочек сияли в лучах утреннего солнца, как крылья стрекоз. Красавцы! Порадовался тому, что слуги, несмотря на мое ворчание, приготовили для выхода нарядное ханьфу: оказывается, мой уход из архива – всеобщий праздник.
           Так, втроем, мы и вошли в широкую дверь – последний раз как коллеги, как равные.
           В архивном зале было по-прежнему чисто, тихо и светло. Зачем-то горели маленькие фонарики на столах и стеллажах с документами. Мое рабочее место пусто, принадлежности для письма и личные мелочи аккуратно убраны в коробки. Небольшая табличка на столешнице возвещает, что зовется оно теперь «Лестница вверх», а пара еле дымящихся ароматических палочек незаметно окутывает бронзовую накладку дымом. Да уж, святилище стремительного карьерного взлета! Наверное, сажать сюда будут наиболее перспективных сотрудников. Или тех, от кого мечтают избавиться: пусть скорее уходят на повышение. В архиве работает слаженный коллектив, неохотно принимающий в свои тесные ряды новичков, но мне ли негодовать теперь на их сплоченность? Моя задача – оправдать пожелания.
           Линь Яо вышел из кабинета строгий и сдержанный, как всегда. В тонких пергаментных пальцах мягко сияет свиток старинного шелка, на шнуре – родовая печать.
           – Это напутствие сопровождало юношей нашей семьи с незапамятных времен. Сейчас семья Яо оскудела юношами, и им это сокровище ни к чему. Позвольте передать его Вам, во имя славы, во имя процветания имени Иса, господин.
           Я принял свиток и развернул его, любуясь кремовым шелком и изысканной каллиграфией строк.
           Лишь добрался до этого края –
           Ветер дунул и дождь закапал.
           Одинокий скиталец – найду ли
           Я пристанище в мире большом?
           Мне достать бы облако с неба
           И надеть бы его, как шляпу.
           Мне б укутать себя землею,
           Как простым дорожным плащом [4]!
           Знаменитые строки великого древнего поэта, вошедшие во все сборники и альманахи, написанные им собственноручно… какие редкости попадаются в семейных хранилищах старых, хотя и не самых известных, родов – просто удивительно! И не менее удивительно, что мы до сих пор не подгребли Яо с помощниками под себя: ромб отсутствовал на виске даже архивариуса, не говоря уж о бывших коллегах. Но если юноши этой семьи уже не умножают былую славу, может быть, стоит попробовать? Не просьбой ли о покровительстве является столь дорогой и изысканный дар господина Линь? Надо посоветоваться с отцом.
           – Благодарю, господин начальник архива. Да, это настоящее сокровище! – мой благодарственный поклон получился чуть ниже, чем положено по новому статусу.
           Бывший начальник удовлетворенно кивнул и удалился, плотно закрыв дверь кабинета, а Фа Дуолань и Мичиджо Арбай потянули меня в чайную комнату – да, было у нас такое помещение, предназначенное для обедов и чаепитий. Там даже узкая софа стояла, на случай, если кому-нибудь захочется прикорнуть после обильного приема пищи. Обычно трудолюбивые помощники архивариуса не злоупотребляли этой привилегией, но Мичиджо иногда являлся на службу после веселых загулов с друзьями, и тогда эта софа бывала очень кстати. У Линь Яо, кстати, комната отдыха была обустроена куда как роскошней, – я тайком заглядывал туда из любопытства, – но он начальник, ему положено.
           Братцы-вороны и Аянга остались у входа. Слуги незаметно удалились, расставив по чайным столикам вазы с фруктами, бамбуковые коробочки с закусками, чаши под вино и пару больших фарфоровых бутылей. Прощальная пирушка, точь-в-точь как ее описывают в книгах, началась. Ненавязчивое руководство процессом взял на себя Фа Дуолань, настоящий знаток высокой прозы эпохи Великого Начала – именно семьсот лет назад, во время правления Гуанью Пинхенга, окончательно оформились популярные и поныне литературные жанры. Он был старше всех присутствующих, но возраст и опыт не мешал искренне наслаждаться литературой, не скрывая детский восторг от искусно составленной речи. Слова его расцветали цитатами, голос взлетал и падал неведомой музыкой, холеные кисти рук вели изысканный танец: «Восславим величие Божественного Сына Неба, Владыки десяти тысяч лет, да будет трон его вечен… пусть враги ластятся у ног, как собаки… господин страха, повелитель храбрости…» – и первая чарка выпита с немалым воодушевлением.
           
           Вечером, готовясь ко сну, сортировал и укладывал в голове впечатления и ощущения от прощальной пирушки. Сейчас, когда хмель уже выветрился, память, фиксировавшая события помимо моего сознания, подбрасывала даже не факты, а намеки. Я-то за словами не следил, но бывшие сослуживцы сплетали их в сеть тщательно и осторожно, будто вели меня куда-то. И теперь, по оставленным в памяти путеводным фонарикам, я пытался понять: куда? Перед глазами промелькнули стремительный обмен взглядами, нелепые паузы в общей беседе, мизинец, будто невзначай коснувшийся мочки уха… кажется, тогда я, уже немного захмелев, брякнул что-то о возрождении забытой славы империи… Вот! Мичиджо ответил что-то типа: «Прошлая слава никому не нужна, ее просто попирают ногами…», – и решительно ткнул пальцем в пол. Это намек на скрытый от глаз придворных подвал? Или они знают об архиве Пинхенгов? И знают, что я знаю?
           И эти манерные жесты, чуть капризные интонации и пара чирикающих фраз, которыми они обменялись будто невзначай, вызывали смесь презрения и возмущения в эмоциях тем, что слишком уж напомнили стиль общения Мудрейшего Баа. Учитель моего Учителя, бывший «пернатый»… В зеркале отразился белый лед ставшего почти незнакомым лица, словно ограненного полумраком покоев. Волосы, тщательно расчесанные и высушенные служанками, падают на плечи, как листья ивы, руки, лишенные колец, взмахом крыла дикого гуся повторяют особо заковыристый жест… я изменился, конечно, но до «Перелетных птиц» не дотягиваю. К счастью. А вот у бывших коллег поддержание этой искусственно выведенной формы – на уровне рефлексов. С детства затвержена. Потомки мятежников?
           Тонго накинул мне на плечи теплый ночной халат, разложил по шкатулкам снятые украшения, в последний раз окинул взглядом спальню, убедился, что все в порядке, и неслышно скользнул за дверь. Сию повел ухом и споро перебрался в изножье кровати: он упрямо не желал следовать этикету, как ни уговаривали слуги, и на своей лежанке изволил отдыхать лишь в мое отсутствие. Я вынул из лазуритового ларца деревянные четки Васа и удобно устроился в подушках постели. Хранитель посвистывал носом в ногах, бусины-миры грели ладони.
           Щелк! Архивы не являются частью управленческой структуры империи, их курируют Хама-но-Хакки, клан Татуировщиков семьи Янгао. Императорский архив, даже Малый – не то место, куда приходят с улицы непроверенные кандидаты, это почетная и уважаемая служба. Мое назначение согласовывалось с самим императором, теперь я уверен в этом. Да, положение было не столь уж простым… как, впрочем, и положение семей моих бывших коллег. Фа Дуолань и Мичиджо Арбай воспитаны «Перелетными птицами», Линь Яо знал об этом. Он поставлен следить за благонадежностью, или тоже такой? «Пернатые» противились власти новой династии, боролись и проиграли, но семьи оппозиции не были уничтожены.
           Щелк! Архив Пинхенгов под охраной сторонников Пинхенгов – это логично. Возможно, их семьи спасли от уничтожения память о династии, сохранили и спрятали ее артефакты. Знают ли Янгао их имена? Уверен, что знают. И если потомки мятежников приближены ко двору, значит с ними был заключен какой-то договор. Я, Иса, раскрыл их тайну и раскрылся сам: наивно было бы полагать, что мое проникновение осталось незамеченным. Значит ли это, что мне позволено ознакомиться с документами?
           Щелк! Попадусь – мои проблемы… э-э-э, нет. Попадусь – проблемы будут у всех, и свидетельства былых времен могут будут уничтожены, а не просто сокрыты от глаз власть имущих. Значит, надо не попадаться. Конечно, сейчас я уже не являюсь служащим архива и Линь Яо не отвечает головой за мои действия, но за порядок на вверенной территории – отвечает. Как отвечает за то, чтобы петарда, скрытая под полом архива не рванула на всю столицу. Подарок архивариуса намекает на просьбу о покровительстве Иса, вряд ли оно у них было… Или это попытка притянуть к отступничеству неблагонадежных родов нашу семью? Ох, как трудно во всем разобраться.
           Щелк! А надо ли мне вообще лезть во все это? Что забыл я в записях трехсотлетней давности? Что я там найду – кроме пыли и тараканьего помета? Мне мало тайн и проблем, стоящих сейчас на пороге?. .
           Четки отправились обратно в ларец. Рухнул на подушки, заложил руки за голову и уставился в потолок. Сию недовольно хрюкнул и развернулся ко мне широкой спиной. Нет! Не надо нам лишних забот, пусть свидетельства ушедшей эпохи и дальше покоятся с миром. Мне не нужны лишние связи и обязательства перед сомнительными потомками партизан. Закрыл глаза и под сонное сопение хранителя сам погрузился в сон.
           Наутро все же пошел к отцу за советом.
           – А, «архив» Драконов под присмотром Линь Яо? Да, это старая шутка над любопытными детьми и потенциальными ненавистниками Янгао, – засмеялся он. – Конечно же, ничего по-настоящему важного там нет…
           – А где есть?. .
           – Боюсь, нигде, – Первый министр равнодушно пожал плечами. – Ты прекрасно знаешь, что переписке подвергаются записи о правлении даже предыдущего императора, что уж говорить о предыдущей династии! Каждый владыка творит собственную историю, истребляя даже намеки на отступления от официально провозглашенного курса. Бумага прекрасно горит.
           – Так где же узнать правду, как все было на самом деле?
           – Правда – это то, что существует здесь и сейчас…
           – Нет, отец, это не так. Причины сегодняшних событий коренятся в прошлом, ты знаешь об этом, но почему-то обманываешь меня… и себя?
           – Пинхенги ушли. Все. – Жестко ответил он. – Нам хватает вызовов настоящего, и именно оно творит наше будущее.
           – И все же? Я хочу посмотреть на то, что хранят в подвале Малого императорского архива.
           – Это не сложно, – он сухо усмехнулся. – Достаточно передать свои пожелания императорской семье, и они откроют тебе доступ.
           Ясно – от него помощи не будет. Ирония отца задела, но и заставила задуматься: на самом деле, зачем нужен этот спрятанный архив? Что я хочу там найти? Разгадки! Отец и не видел той ненависти, что полыхала в глазах Аландара Делуна Пиккья, и ненависти не лично ко мне, а вообще ко всем Иса. Сила этой ненависти меня пугала. Я должен найти ее исток! Первый министр зря не верит в способности своего сына, я имею возможность передать свои пожелания императорской семье.
           
           Окончательной уверенности в том, что наследник хотя бы позволит изложить ему мою странную просьбу, конечно, не было. Надежду давал лишь тот факт, что выходка Аянги с нападением на члена императорской семьи осталась без видимых последствий: меня не срезали на экзамене в знак императорского недовольства, отец тоже не выглядел так, будто над головой Иса сгущаются тучи. Придворные почтительно кланялись, Странствующие Мастера посылали записочки с приветами, а слуги задирали носы перед прислужниками других семей… жизнь шла тем же чередом, что и раньше. Я быстро преодолел слабое сопротивление степнячки, и она все же согласилась взять меня с собою в конюшню. Надо же, совсем загордилась девчонка!
           Дверцы в денник Савдага были открыты настежь. Чуть поодаль застыл «конюх Тарвей», как-то уж очень зорко поглядывая по сторонам. Как я успел выяснить, раньше мужчина был «нетупящимся мечом» в рядах Оберегающих стражей, и в «конюхи» его перевели не просто так. Складывается ощущение, что сейчас он не столько ухаживает за лошадьми, сколько охраняет наследника. При той толике свободы, которую смог получить сын императора, без охраны он не останется никогда, пусть она и будет неявной. Нас Готао Тарвей смерил неприязненным взглядом, но мнение свое оставил при себе: к Аянге, что бегает сюда почти каждый день, видимо, успел привыкнуть, а я без братцев-воронов и Амагелона не представлял особой опасности в его глазах.
           – Здравствуй, дагалдан! – Аянга счастливо улыбалась, я никогда еще не видел ее такой сияющей. – Ван, господин-наследник Иса хочет с тобой поговорить.
           – Здравствуй, башинур, – Ванмэйчжи Янгао был одет все в ту же униформу служащего конюшни. – Ты же видишь, я занят.
           Далаган? Башинур? Если я не путаю, на степном наречии это значит «ученик» и «мастер». Аянга что-то говорила о том, что учит «этого мальчишку-конюха» приручать лунных коней, а у него очень даже получалось – Савдаг уже благосклонно кивал новому хозяину, а с приходом девчонки вообще радостно загарцевал, – но неужели наследник Янгао позволил себе заключить такой, пусть и неофициальный, договор с дикаркой?
           – Ты споришь со своей башинур, дагалдан? – в голосе степнячки зазвенела сталь.
           Ого! Похоже, заключил. Она действительно учит его, поэтому считает себя вправе распоряжаться учеником, но так демонстративно топтаться по самолюбию будущего правителя? И как мне осадить глупую девчонку, если он запретил раскрывать ей статус, а призывами к соблюдению правил этикета дикарку не проймешь?
           Степнячка занялась конем сама, без особых церемоний отобрав у Ванмэйчжи Янгао скребок и подтолкнув его ко мне. Я покосился на «дядьку Тарвея», но тот только ехидно ухмыльнулся.
           – Господин, я еще раз прошу прощения за свою телохранительницу, – тихо произнес, отведя наследника в сторону от денника. И автоматически поклонился.
           – Не смей! – Зло зашипел будущий правитель. – Я не отменял запрета при Аянге отдавать мне положенные почести! Говори со мной просто, на равных.
           Ну да, «говори на равных, но не забывай, кто я» – и как тут выкручиваться? Ладно, будем балансировать на лезвии клинка.
           – Прошу о милости, господин, – старательно подобрал слова. – Я узнал, что во Дворце волей мудрейшего императора хранятся древние архивы. Дозволено ли мне получить в них допуск?
           – Допуск в архивы? Кто ты такой, чтобы рыться в истории моей семьи?
           А вот такого тона в разговоре со мной допускать не следует: он еще не император и говорит не с чернью.
           – Не Вашей! – Гордость многих поколений Иса расправила мои плечи. – Этот архив начали собирать почти тысячу лет назад, и в нем есть то, что касается моей семьи.
           Вот так! Вам, Янгао, всего триста, и вы не смеете вне дворцовых церемоний задирать нос перед старыми родами: есть формальная государственная власть, а есть негласный общественный авторитет… у нас слишком разные весовые категории. Наследник понял меня правильно, ожег гневным взглядом, но быстро взял себя в руки.
           – Ты нахал, Иса, – скупо улыбнулся. – Но ни о чем невыполнимом не попросил. Как называется этот архив? Где расположен? Кто им управляет?
           – Не думаю, что кто-то управляет, – наконец-то начался разговор по существу, без прощупывания собеседника. – Скорее всего, он заброшен. Вряд ли свидетельства царствования Пинхенгов известны широкой публике…
           – О, так это секретная информация? – Ванмэйчжи оживился. – Интересно… Я пойду с вами, – распорядился он. – И приказываю не называть меня полным именем, или, упаси тебя Судьба, титулом: на время этого похода я просто Ван.
           – А охрана? Она не раскроет Ваш… твой статус… Ван?
           – Разберусь, это мои заботы. Смогу отделаться и от охраны.
           Несмотря на то, что во Дворце ходили слухи об усердии тайцзы в изучении разнообразных наук, мне не показалось, что Ванмэйчжи заинтересовало именно содержимое старого архива. Скорее всего, он ухватился за возможность проникнуть туда, куда остальным доступ запрещен. Да еще и без присмотра! Что же, братцам-воронам прибавится головной боли, но скрытно пробираться в тайное место с толпой императорских телохранителей и вправду несколько неуместно.
           Мы решили идти впятером.
           
           Вечером наша четверка оделась попроще, в походное, тихо выскользнула через вход для прислуги и направились к павильону Цветов, месту среди придворных весьма популярному. Здесь имели право собираться те, у кого не было на территории Дворца родовых домов, назначали встречи с любовью или вином, компаниями или наедине, и шумом эти свидания сопровождались изрядным. Сегодня тут было на удивление пусто и тихо. Поджидавший нас слуга императорской семьи юркнул в отделанную камнем арку длинного служебного здания, и мы оказались в служебных помещениях и коридорах, змеящихся сотней ответвлений. Не уловил момента, когда именно оказались на территории Янгао, пока не прошли мимо поста гвардейцев, словно не заметивших нас, и остановились перед резной дверью, слабо освещенной висящим фонариком. Черно-белые плиты стен, тонущие в темноте, почти сдавили с боков. Аянга рвано выдохнула и шагнула поближе ко мне.
           Повинуясь тихому условному стуку слуги, дверь неслышно распахнулась. Мы вступили в мягкий полумрак застеленного богатым ковром коридора. Где-то рядом звучали женский смех и нежная музыка, а характерный аромат благовоний развеивал последние сомнения в том, куда нас привели. Бросил через плечо взгляд на степнячку. Она все поняла и пыталась сохранить невозмутимый вид, но щеки полыхали огнем, а глаза вдруг расширились от изумления: одна из дверей распахнулась, звуки стали громче, и к нам вышел Ванмэйчжи, на ходу застегивая простую темную куртку. Аянга со вздохом потупилась.
           – Успели? Хорошо. Пока тут все оч-чень заняты, надо уходить. Надеюсь, сегодня меня искать уже не будут.
           – Ты знаешь, куда идти?
           – Да, я все выяснил. На необычное место ты навел меня, Иса.
           Аянга вскинулась, чтобы сделать замечание своему дагалдану, но я осадил ее взглядом, а она как-то подозрительно быстро согласилась. Неужели что-то заподозрила? Ванмэйчжи усмехнулся и демонстративно облегченно вздохнул. Эта их игра в мастера и ученика его, кажется, здорово забавляет, не хотелось бы портить ему удовольствие.
           Мы вошли в очередную дверь, скрытую фальшпанелью. Слуга остался снаружи, а перед нами распростерся еще один лабиринт темных и сухих служебных ходов, которыми давно никто не пользовался. Шли, скрываясь в тенях, вслед за маяком фонаря, который нес Хугин. Совместные тренировки с телохранителями привели к тому, что не только мы освоили новые приемы, но и они переняли основные принципы «единой нити», поэтому сейчас наша компания действовала как один организм, почти неразличимый в холоде каменных стен и неподвижности чуть затхлого воздуха. Выбивалась из общего ритма дыхания и шагов лишь поступь Ванмэйчжи. Видно было, что его учили на совесть специалисты высокого класса, но они не были Учителем Доо и не подсказали, как можно стать своим миру, не выпирать из окружения. Или статус этому тоже мешает?
           Остановились перед тяжелой металлической дверью, закрытой на висячий замок. Раздраженно шипя, Ван неловко ковырялся в нем сам, никому не доверив ключ, врученный императором, но внутрь попали достаточно быстро.
           – А руки у тебя все же кривые, – подколола степнячка, проходя мимо тайцзы в архив. – Не умеешь ты ими работать.
           – Прости, башинур, – пряча улыбку, признал тот свою мнимую вину. – Я тренируюсь каждое утро.
           Аянга окинула нас гордым взором, будто заявляя: «Видели? Он проявляет ко мне уважение!».
           – Старайся, дагалдан, – и милостиво кивнула, а я посмотрел на руки наследника. Руки как руки. Ухоженные узкие кисти с длинными пальцами, мои уже почти такие же… это-то Аянге в нем и не нравится. Я краем глаза ловил реакцию спутника, но тот не выглядел оскорбленным.
           Прикрыв за собой дверь, мы зажгли свои фонари и осмотрелись. Братцы-вороны замерли чуть в стороне, готовые в любой момент обнажить мечи, но подвал был безлюден и беззвучен, только потревоженная нами пыль плясала в лучах света. Взгляд выхватил толстые деревянные футляры – в подобных хранилась летописная история нашего рода. Но как же их много: полки на одной стене были плотно забиты такими футлярами. И в каком именно хранится то, что мне надо? Аянга прилипла к стеллажам на противоположной стене. Там из пыли и паутины высовывали круглые кожистые и деревянные бока какие-то колотушки, бубны и барабанчики, тускло поблескивали храмовые колокольцы, а причудливо связанные перья неведомых птиц пытались сиять поблекшими красками. Ванмэйчжи постоял рядом с дикаркой, с недоумением посмотрел на шаманские штучки, подошел ко мне, скользнул глазами по папкам с документами и футлярам со свитками, и чем дальше, тем больше его энтузиазм сменялся скукой.
           – Всё, как и говорил отец: куча древнего хлама, – разочарованно констатировал Ван и чихнул, проведя пальцем по разбитой инкрустации чайного столика.
           – Он так просто разрешил визит сюда? – я, признаться, был удивлен.
           – И даже обрадовался нашей самостоятельности, – негромко, чтобы не услышали остальные, пояснил тайцзы. – Сам-то и забыть успел, что знакомство со старым архивом положено было провести на первое мое совершеннолетие, просто для того, чтобы я знал, что таковой есть. И ритуалисты не напомнили. А здесь… – он еще раз окинул взглядом ряды поперечных стеллажей, отделенных друг от друга проходами, – ничего интересного.
           Я не согласился с такой оценкой, но возражать не стал: прислушивался к слабому дыханию веков, укрытых рукавом госпожи Смерти. То, что свидетельства прошлого были когда-то нужны – понятно. Даже «подправляя» историю империи в свою пользу, новая династия должна была опираться на реальные факты и договоры, весь политический расклад сохранялся именно здесь. Но за три сотни лет Янгао уверенно укоренились на троне, заключили иные соглашения и построили иную политику. Пинхенги стали персонажами седых легенд, и надобность обращаться к памятникам былой эпохи отпала. Ни в столице, ни во Дворце я не видел ни малейшего намека на существование прежних владык, даже Ксуеман поминали лишь как имя нарицательное, в виде мифического персонажа. Не удивлюсь, если все, хранящееся здесь, скоро будет подчищено, словно ничего и не было. Да, пусть реальные битвы, интриги, свершения и падения отраженной тенью впрессованы в страницы, но их шепот зовет к себе, обещая и разгадки старых тайн, и новые тайны – надо только получить разрешение.
           – Позволишь потом почитать эти свитки? – попросил тайцзина, заранее приходя в ужас от количества этих самых свитков.
           – Почему нет, если тебе это интересно? Для нас все это давно перестало быть важным. Ладно, пошли дальше, я должен осмотреть все.
           Я подчинился. Жалко, что Сию отказался сегодня сюда идти, приходится осматривать архив без его подсказок. Не зря ведь степнячка зависла у полок, уставленных каким-то мракобесным шаманским великолепием. Мы же молча ходили вдоль стеллажей, все так же заставленных футлярами и коробками, не вызывавшими у Вана никакого интереса, пока не наткнулись на три выстроившихся в линию огромных ящика. Если по ведущим к дверям проходам хоть иногда пробирались редкие визитеры, то в этом закутке никого не было очень давно: толстый слой слежавшейся пыли ковром застелил пол узкого коридора, укутал покрывалом и нетронутые бока футляров на стеллажах, и плоские крышки стоящих в ряд сундуков.
           Ванмэйджи с проснувшимся интересом осмотрел добротно сколоченные лари, перевел взгляд на свои ухоженные руки и скомандовал братьям-воронам:
           – Вскрывайте. И постарайтесь поменьше пылить.
           Хугин и Мунин замерли, но я незаметно кивнул, подтверждая распоряжение, принял у них из рук фонари и на всякий случай задвинул Вана за стеллаж – мало ли что в тех ящиках, хоть какое-то прикрытие будет. Укутать голову шарфом он сам догадался.
           С лязгом упали на пол замки, толстые доски затрещали, и, взметнув клубы пыли, крышки откинулись одна за другой. Через пару минут, когда хоть что-то стало видно, мы стянули с носов тонкую ткань и осторожно приблизились к ящикам.
           Содержимое ближайшего повергло тайцзина в недоумение, а меня в восторг: со старинных деревянных досок, рулонов пожелтевшего шелка, листов еще рыхлой толстой бумаги на нас смотрели беловолосые правители со смутно знакомыми лицами, некогда запечатленные художниками во время торжественных церемоний, верховых прогулок на лунных конях, семейных праздников… краски оставались такими яркими, будто нарисовано все вчера. Ван задумчиво разглядывал лунных коней, а я держал в руках свиток шелка, где восседающую на троне красавицус отчетливо раскосыми глазами и иссиня-черными прядями, изощренно уложенными в сложную прическу, окружала группа похожих на нее и между собой мужчин. Семейный портрет императрицы Ксуеман? Перед нами портретная галерея императоров Драконов? Судьба, какое же это сокровище!!!
           – Ты представляешь, Аль-Тарук, – любопытный носик Аянги просунулся между нами. – Там такой бубен есть… такой… совсем как у бабушки! Ой, а что это у вас тут?
           Белоснежная косичка упала на развернутый свиток шелка, запечатлевший торжественный императорский прием какого-то неведомого Пинхенга с такими же белыми волосами. Наследник изумленно скосил глаза на степнячку, но вопросов задавать не стал. Сгреб картины обратно в сундук и громко хлопнул крышкой. Как можно настолько грубо обращаться с живописью? Надо быть начеку: неизвестно, что еще из наследия прошлого сочтет ненужным будущий правитель империи Янгао, если не остановить его руку.
           Во втором ларе мы увидели что-то непонятное. Грубая ткань прикрывала какие-то странные длинные ножи, наваленные неразобранной кучей. Я взял в руки самый верхний, с тонкой чеканкой и крупными изумрудами в гарде, и рассмотрел очень внимательно, пытаясь понять, что он из себя представляет. Непонятный какой-то «нож»… острие аккуратно сглажено и заточено, но по размерам рукояти и смещенному балансу чувствуется, что изначально лезвие было намного длиннее. Кинжалы так не куют. Странное оружие, скорее ритуального значения, хотя сталь весьма неплоха, да и отделка весьма искусная. А пробегающие по граням всполохи еще теплящейся в сердце клинка энергии изнанки делают загадочный нож практически бесценным. Зачем это здесь?
           – Этот меч ковали с душой… – шепот Аянги, заглядывающей мне через плечо, как-то слишком громко прозвучал в глухой тишине подвала.
           Какой же это меч, глупая девчонка? Хотя когда-то, кажется, именно мечом оно и было. Оружие и вправду необычное… «с душой»? Возможно. Я с почтением вернул его в сундук, к остальным.
           Наследник по-хозяйски погрузил руки в недра третьего сундука, извлекая на свет его содержимое. Зашуршала прочная рисовая бумага, прикрывающая поклажу, и степной дракон не знавшего поражений штандарта Пинхенгов, блеснув серебром шитья на черном шелке, горделиво зазмеился в тусклом свете светильников, словно вырастая из пыли и мусора древнего сундука, где еще оставался его нижний край. Я зачарованно молчал, а глаза Аянги светились неподдельным восторгом.
           – Чье это? – Ван равнодушно тряхнул полотнище. Серебристые чешуйки сердито зашуршали, вспыхивая огнем, а к моим ногам с гулким стуком подкатился нефритовый шар, ранее завернутый в знамя. – Да… все, как мне и говорили… старое барахло! – заключил тайцзы, не дождавшись ответа, и небрежно отбросил штандарт на пол.
           Я не успел его поднять – мне наперерез бросилась Аянга.
           – Не твое, глупый шус! Не трожь! – она проворно подхватила тяжелое полотнище, бросила на меня гневный взгляд и звонко шлепнула по руке наследника императора. И кто из нас глупый шус, интересно? – Не смей обижать луу! – разволновалась степнячка, снова путает языки и коверкает слова. – Как пойдут к тебе сари конь? Ты их не уважать!
           Ванмэйджи с недоумением оглядел негодующе сверкающую глазами девчонку, прижимающую к груди скомканную груду черного шелка, и громко захохотал.
           – Хорошо, башинур, не буду, – отсмеявшись, отвернулся к ящику. – Если хочешь, можешь забрать луу себе.
           Аянга отбежала подальше и застыла, восторженно сверкая сорочьми глазами. Тонкая, гордая, натянутая как струна, с разметавшимися по черному полотнищу серебряными косами…
           Ничего себе подарочек! Он понимает вообще, что творит?
           – Кто она? – наследник Янгао тихо шипел мне в ухо. – Зачем ты привел во дворец эту девицу? Зачем потащил меня сюда? Какую интригу вы задумали, Иса? Какова ваша цель?
           М-да… если собрать все события вместе, ситуация, соглашусь, выглядит неоднозначно.
           – Никаких интриг! Но это долгая история, господин. Пока же, смею уверить, опасности степная колдунья…
           – Колдунья? Ты подсунул мне ведьму? Коней, ведьму, память Драконов… – пнул древний сундук. Ванмэйчжи еще не привык «держать лицо», и сейчас сдерживать ярость у него плохо получалось, поэтому пнул от души. – Зачем? Что мне помешает прямо отсюда отправить тебя в пыточные подвалы?
           – Ничего – кроме моей полной и безусловной невиновности. Я ничего Вам не «подсовывал», да и опасности ничто из перечисленного не представляет. Степнячка вообще попала сюда просто потому, что обязана мне жизнью. Мне. Она – моя ответственность, оставить ее никак не мог…
           – Аль-Тарук, Ван, – хоть мы и переругивались чуть слышным шепотом, но Аянга видела неладное. – Не надо сердиться. Сила этих старых вещей ушла, они не стоят ссор. Их время прошло.
           Ванмэйчжи Янгао смотрел на встревоженную девчонку, бережно прижимающую к груди шелк императорского штандарта прежней династии, и ярость в глазах затухала, сменялась тоской.
           – Вы позволите изучить содержимое архива?
           – Ты же слышал – их время прошло… Изучай, если хочешь, – равнодушно дозволил справившийся с эмоциями тайцзы. – Пинхенги давно мертвы, а Янгао – нет. Ключ отдашь доверенным слугам, они будут ждать с той стороны двери. Завтра… нет, завтра я занят, послезавтра после обеда в конюшни придешь один.
           Кинул уже совсем непроницаемый взгляд на Аянгу и направился к выходу. Я же поднял лежащий у ног шар, распавшийся в руках пополам и оказавшийся Наследственной императорской печатью, бережно соединил половины и вернул в сундук, к квадратной «крылатой» шапке с нитями «нефритового дождя» и поясу из оправленных в серебро яшмовых пластин, входящих в состав большого церемониального одеяния.
           Конечно, приду! Если Ванмэйчжи вот так сходу придумал сам какие-то «наши интриги», мой долг состоит в том, чтобы развеять все подозрения. Не просто долг, но и прямая обязанность перед семьей.
           – Что это с Ваном? Ты обидел его?
           Аянга вообще не поняла, что здесь только что произошло. Наверное, это и к лучшему.
           
           Степнячка возвращалась из архива, прижимая к груди подаренный штандарт, и сияла так, что луна стыдливо пряталась в облаках. Хугин и Мунин несли воистину бесценный груз старинных картин – почему-то задела небрежность, с которой Ванмэйчжи свалил их в сундук. Хорошо, что отец пока не отправил меня на работу, завтра будет время разобраться с этим сокровищем.
           Разложив с утра на столе те из картин, которые можно было бы назвать парадными портретами, я внимательно изучал их. Похоже, за прошедшие столетия церемонии и ритуалы императорского двора изменились не сильно. Аудиенции практически не отличались от нынешних, а в дни праздников все так же стояли на помостах высшие семьи империи, принимая дары подданных. Цветами правящего рода, как и сейчас, были черный и белый, черный для правящей четы, в белое одевались младшие члены семьи. Император и наследник всегда были беловолосыми, среди боковых ветвей беловолосых не было вообще, будто Судьба и Смерть метили лишь истинных правителей. Лица масками в те времена никто не закрывал, не боялись дурного глаза. Жаль, что ни на одном изображении нет и намека на имя властителя, только по основе картин и стилю письма, свойственного тому или иному направлению, можно составить хотя бы приблизительную хронологию. Может быть, костюмы содержат приметы времени? Нет. Неизменные ритуальные облачения церемониальных нарядов прекрасно символизировали вечность, но не давали подсказок. А вот оружие выписано с особой тщательностью, поэтому ясно видно, что мечи выкованы по единой форме, лишь гарды и рукояти разные, хотя… где-то я уже видел рукоять с такими изумрудами… Нашел нужную, положил картины рядом и стал на других искать подтверждение своей догадке. Да, вот оно: если у наследников были только мечи, то у каждого императора на поясе висели меч и один из тех самых псевдоножей из второго сундука. И этим ножом, судя по всему, становился сломанный меч предшественника. Почему? И зачем сохраняли именно их?
           Взгляд сам собой вернулся к семейному портрету Ксуеман, хотя у нее ни меча, ни ножа не было вообще. Зато скупо украшенные ножны дополняли облачение беловолосого мужчины, рядом с которым стояли два юноши. Лицо старшего из них, тоже беловолосого, выражало гордость и достоинство, а вот плутоватая улыбка младшего, чернявого маленького степняка, казалась знакомой. Кажется, я знаю, кто сможет пояснить смысл странного обычая Пинхенгов. И это открытие даже не явилось сюрпризом, что-то такое давно подозревал. Учителю Доо придется многое мне рассказать!
           Складывая картины стопкой в хронологическом порядке, понял, что времени пришло немало, а Аянги я сегодня еще не видел. Не ломится с предложением попить чаю, не достает вопросами о произошедшем в подвале… проверить, что ли, чем она так занята?
           Из комнат девчонки доносился стук. Странно, обычно дома ее не застанешь, хватает забот в лаборатории, на тренировочных площадках или в конюшне, хотя служанки, помню, сплетничали, что в спальне своей убирает она сама. Громко позвал и замер на пороге, толкнув дверь. Я давно не заходил к ней сам и оказался не готов к тему, что увидел: комната полностью преобразилась. На своих местах остались только столик и кровать, хотя последняя лишилась балдахина, а стены были увешаны яркими войлочными кошмами с деситяглазковыми бесконечными узлами-кульджа, как в кибитке кочевника. И где их отыскала? Скорее всего, помог Амагелон: только у него был абсолютно свободный выход из Дворца, и только он мог оценить такие изыски интерьера. Степнячка ловко балансировала на стремянке, прибивая к балке у изголовья кровати черное полотнище с серебристым драконом. На лице сияющая улыбка, в руке – невесть где добытый молоток.
           – Красиво будет, правда? – спросила, вынув изо рта пучок гвоздиков, пока я пытался прийти в себя.
           С ума сошла!!!
           – Сними немедленно, пока никто не увидел! – строго прикрикнул. – Это опасно.
           – Это мой подарок, – запротестовала она. – Ты не смеешь отбирать мои подарки!
           – Дура! Снимай быстрее.
           – Нет! Это теперь мой дракон… – уперлась не на шутку. – Почему я не могу иметь хоть что-то свое? Ты всех у меня забираешь!
           Я молча стащил ее за руку с лестницы и поволок в кабинет. Из лежащих стопкой картин выбрал одну из самых ранних, написанную на тонкой доске, и протянул ей. Верхом на лунном жеребце гарцевал одоспешенный всадник с белоснежными волосами, выбивающимися из-под легкого сегментарного шлема. Правую руку он положил на рукоять ножа, а в левой сжимал древко со знаменем. Тем самым.
           – О! Хенги! – с восторгом выдохнула глупая девчонка. – Вот они были какие… у меня теперь будет свой кусок сказки!
           – Это не просто хенги. – Она так ничего и не поняла! – Это Пинхенги. Императоры Драконы. Снимай знамя.
           – Но почему? – губы дрожат от обиды.
           – Ты из степи, ты беловолоса, ты вывесила на всеобщее обозрение знамя Драконов. Еще нужны причины?
           – Никто не увидит! Я сама убираюсь, чтоб никто не зыркал дурным глазом! – Да, служанки не врали, в спальню их суеверная девчонка не пускает.
           – Они все равно следят за тобой. А если ты не позволяешь им входить в твои комнаты, то они тайком пробираются туда. И теперь, добавив собственной глупости, разнесут по Дворцу твои притязания.
           – Какие притязания? Это же просто красиво! Ничего другого не значит, я ведь…
           – Значит. Повторяю: ты из степи, ты беловолоса, ты вывесила на всеобщее обозрение знамя Драконов. Все вместе это значит, что ты претендуешь на власть. На верховную власть в империи. Тебе надо объяснять, чем кончаются такие претензии?
           – Ну… – она как-то сразу потухла. – В степи ханы-беки ломают таким спины.
           – Здешние ханы-беки тоже не гладят по голове, и первому спину сломают именно мне. Не стоит усложнять ситуацию, я еще Вану должен все объяснить.
           – А он-то при чем? – снова вспыхнула и возмущенно топнула ногой. – Ты – наследник Иса, он – обычный конюх! Чем он тебе помешал? Он просто мой друг! Что ты к нему цепляешься?
           Сомнения в статусе служителя конюшни, вижу, уже возникали, но дикарка гнала их от себя.
           – Друг? Вот и посмотрим, насколько хороший он тебе друг.
           – Ой-ё-ё! – Воздела руки к потолку, – Муч-чины!
           Громко фыркнула и удалилась, не забыв хлопнуть дверью.
           Кажется, кого-то давно не наказывали, и этот «кто-то» избаловался в конец.
           
           На тренировку не пошел, от завтрака отказался, взял с собой Хугина – без охраны слуги не позволяют сделать и шага, начинают так причитать… и кто кем командует в этом доме? Он даже не нес футляр с отобранными материалами, отговорившись необходимой свободой рук. Солнце наконец-то прорвалось сквозь плотные облака, и крыша домика Учителя Доо украсилась розовыми лепестками рассвета. Отбросил лишние мысли, сунул футляр под мышку и постучал в дверь. Хорошо, что хибарка не огорожена привычным забором, нас могли бы и не услышать.
           Хозяин обрадовался визиту и пригласил на кухню, обещая угостить вкусным чаем, присланным с оказией из Шусина, и свежими южными фруктами. Он был бодр и весел, несмотря на ранее утро. Кухня содержалась в идеальной чистоте, и в ней уже поселился какой-то нежилой дух: готовить наставник явно ленился. Прыгал с туманами по кабачкам и тавернам империи, заглядывал к друзьям на обед? Запросто! Явно от скуки он не страдает, может себе позволить самые разные визиты в отсутствие ученика. Сели за столик, и я с удовольствием вдохнул аромат чая, льющегося тонкой струйкой в широкую чашку. Отрезал ломтик кануна – плодами хлебного дерева можно легко заменить пропущенный бахарский завтрак.
           Хугин дежурил в прихожей и не стал нам помехой. Чай выпит, завтрак съеден, но я все никак не мог начать разговор. Требовать ответов от наставника разучился вместе с утратой подросткового нахальства, изысканная форма деликатных расспросов с хождением вокруг да около не отвечала доверительному стилю нашего общения. Что же, скажу начистоту:
           – Учитель, мне нужна твоя помощь и твои знания о прошлом.
           – Всё, чем могу, Аль-Тарук, всё, чем могу, – жестом указал в направлении комнаты и поднялся со стула, демонстративно кряхтя и придерживаясь за поясницу. – Давненько ты не просил мудрого совета у своего старенького наставника, я уже даже соскучился.
           Я не сдержал улыбки, но семейный портрет Ксуеман разворачивал на темной столешнице с усердной серьезностью.
           – Гхм… – откашлялся и понял, что за год разлуки успел отвыкнуть от откровенных бесед, не таящих двойного дна. – Тут вот какая проблема, Учитель Доо…
           Но он будто не слышал меня, склонившись над картиной. Взгляд замирал на одном лице, потом медленно перемещался к другому. Жесткую линию губ смягчила грустная улыбка, черты лица расслабились, глаза засияли искренним чувством, идущим из глубины души.
           – И все еще живы, – проговорил он и чуть тронул кончиками пальцев фигуру беловолосого мужчины, стоящего по правую руку императрицы Ксуеман. – Здравствуй, отец.
           Столько всего было в его голосе, что у меня перехватило дыхание.
           – Расскажи, – нарушил я тишину. – О них, о себе… Расскажи всё, что сможешь.
           – Знаешь, – задумчиво промолвил наставник, – за все это время я так и не оценил сарказма истории и Судьбы. Почему из всей череды достойных предков в памяти людей осталась только злобная старая сука? – и ответил на мой вопросительный взгляд после длинной паузы, жестко ткнув в изображение императрицы. – Бабка моя.
           Божественная Ксуеман стала легендой еще при жизни. Пинхенги часто брали жен из степных племен, чтобы не смешаться окончательно с Шестью семьями империи, не растворить в их крови свое родовое наследие. Нежный тюльпан северных равнин, любимая дочь хана-беки хонгиратов прибыла со свадебным караваном в Бахар и навсегда покорила сердце императора Гуансиана. Исключительной красоты и ума была женщина, и столь же великого честолюбия. Дворец упал к ее ножкам быстро и успешно, придворные «ели с руки». Император был доволен: интриги семей продолжали плестись вокруг престола, но будто не касались супруги правителя, ведь брак не усилил ни одну из группировок – ее происхождение устроило всех.
           Да, она тоже его любила… и он был единственным, кого любила вообще. Искренне и горько оплакивала мужа, когда тот скончался во цвете лет, оставив скорбящими империю – и ее с двумя маленькими сыновьями. Но вопреки всем законам и традициям, предписывающим со всеми полагающимися почестями удалить горюющую красавицу во Вдовий двор, дабы не нарушить политического равновесия, никто не смог и помыслить о таком. Главы Шести семей единодушно закрепили за матерью наследника регентство без каких-либо возражений, открыв женщине доступ к высшей власти. Впервые за всю историю империи. И все увидели в этом благословение Судьбы и Смерти.
           – Как удалось женщине, чужачке, навязать свою волю Дворцу?
           – Как все это делают: подкупом и интригами, – отмахнулся наставник. – Я тогда еще не родился, поэтому не был свидетелем укрепления бабкиной власти, но злодеяния коснулись и лично меня.
           Нельзя сказать, что она была плохим правителем, отнюдь. Особенно поначалу. Мудрые взвешенные решения, осторожные политические ходы, уважение к советам и советникам… Тогда-то она и уверилась, что избрана на царствование Судьбой и Смертью, состав советников постепенно стал меняться, а их советы становились угодливым поддакиванием. Горе было тому, кто вставал на ее пути – бестрепетной рукой каралось любое противодействие планам, а потом и просто несогласие с мудрыми мыслями повелительницы. Исчезали в тюремных подвалах вельможи, отправлялись в изгнание семьи, монастыри богини Смерти переполнились отнюдь не добровольными послушниками. Гнездо за гнездом заговорщиков, даже не подозревавших об участии в заговорах, выкорчевывалось из павильонов Дворца, выметалось с улиц столицы. Неизвестно, откуда взялись в таком количестве, но в состав ее свиты приближенных знатных дочерей рода входили исключительно младшие Пиккья, ставшие «глазами и руками» императрицы. Но империя не роптала: еще в начале своего царствования Ксуеман ввела обычай раздачи даров, столь свойственный главам степных племен. Чтобы все видели, что правлению покровительствуют добрые духи, что богатство, ими ниспосланное, владычица разделяет на всех. Тенью своего имени накрывала императрица и сытость и довольство простого народа, и страдания непокорных вельмож… Хорошо еще, что налоги баранами не собирала!
           – Баранами?
           – А чем еще, по твоему, кочевники платят своим властителям за покровительство и защиту?
           Может быть, наставник был пристрастен, но именно императрицу винил в гибели своего отца и бесследном исчезновении дяди. Колесница власти переехала Гуанхэя и Гуанфэя Пинхенгов, собственных сыновей Ксуеман, как только те обеспечили трону достаточное количество отпрысков мужского пола. Все поименованные отпрыски были отправлены на попечение преданных правительнице слуг, потому что жены сгинувших сыновей тоже не пережили горя утрат – весьма кстати. Но в империи, наконец-то, воцарился покой. Мертвый. Тот самый, который и сейчас называет золотым веком народная молва.
           – Неужели она расправилась с собственными детьми? Как так можно! Она их совсем не любила?
           – Больше всего на свете она любила трон империи. Вернее, себя на троне. Люди как таковые не вызывали у нее теплых чувств, а сыновья в какой-то момент стали восприниматься соперниками. В один прекрасный момент я это понял – она ведь и нас старалась воспитать в том же духе. Не сама, конечно, но выбранные ею наставники старательно пичкали этим наши неокрепшие умы.
           – Каким тогда было твое имя? – поинтересовался я. Мало в каких документах семьи вообще упоминались младшие и двоюродные братья наследника императора.
           – Гуанмин… – Учитель Доо словно покатал на языке прежде любимое, но забытое лакомство. – Гуанмин Пинхенг.
           И я снова вгляделся в нарисованное лицо уже знакомого мальчишки, стоящего чуть позади серьезного старшего брата, будущего императора. В отличие от наследника, он был черноволос, быстроглаз и внешне поразительно похож на царственную бабку. Только уголки ее рта кривились в брезгливой гримасе, а его изогнулись в ехидной ухмылке.
           – Ты был ее любимчиком? Вы так похожи!
           – На мое счастье, она обо мне не вспоминала – усмехнулся Учитель Доо. – Я напоминал о ее собственном происхождении, которое хотелось забыть. Старший брат был единственным, кого бабка вообще замечала. Гуангунь пошел в деда: сложение, жесты, цвет волос и глаз, выражение лица… Я помню, как она приходила к нам в Детский дворец, сидела, не проронив и слова, пила чай и пожирала глазами брата. Я не оговорился: не смотрела, а именно пожирала. Я до ужаса боялся ее: черные одежды, черные волосы, белое лицо, пустые глаза… бр-р-р. Мертвая кукла, натуральная ведьма из страшной сказки. Когда брат подрос, ходить перестала, но часто вызывала его к себе. Дрессировала. Правда, он почему-то считал, что «учила править».
           – Может быть, и вправду учила? – мне показалось, что наставник пристрастен.
           – И чему же она его научила? – язвительно осведомился Гуанмин. – Как потерять империю, не привлекая внимания Судьбы и Смерти? Ты забыл, чем закончилось «блестящее» царствование Гуангуня Пинхенга?
           – А ты забыл, что и сам приложил руку к падению этого царствования?
           – Я с себя ответственности не снимаю, – буркнул он. – Но дело было совсем не во мне.
           Старший брат был идеальным наследником. Острый ум, доброта, безграничная фантазия…лидировал во всех детских играх, но делал это так естественно и держался так непринужденно, что все добровольно признавали его верховенство, не завидуя талантам. Гуанмин обожал его, да и Гуалян с Гуанжи, сыновья пропавшего Гуанфэя, с восторгом ждали визитов старшего брата.
           Когда наследник взошел на трон, первым делом запретил ежегодную раздачу риса столичной черни. Да, он был убежден в том, что Ксуеман была великой императрицей, но не собирался поддерживать варварский обычай раздач в своей империи. Придворные лизоблюды воспевали мудрость молодого императора, но городским люмпенам, тем, кто десятки лет кормился с руки покойной властительницы, не зарабатывая самостоятельно и мелкой монетки, это, разумеется, не понравилось. Городские низы начинали роптать.
           Гуангунь, конечно же, выпустил из заключения тех, кто был туда отправлен приказами предыдущей правительницы, но не позаботился о достойной компенсации им и их семьям, пережившим изгнание и лишения. Да и должностей свободных для них практически не было – во дворце задержалось слишком много никчемных служителей прошлой администрации, сделавших карьеру лестью и поддакиваниями. Их продолжали осыпать милостями, они занимали место достойных. И тогда роптать начали знатные.
           Но право на трон Гуангуня Пинхенга было подтверждено Драконом. Он был так же беловолос и высок, как испокон веков сидевшие на престоле предки, он прошел полагающийся ритуал и уже был включен в общую цепь властителей империи, прерванную лишь Ксуеман.
           – Что за ритуал? – немедленно заинтересовался я.
           – Все тебе расскажи, – ехидно ухмыльнулся Учитель Доо. – Младшим знать его не полагалось. Но, так получилось, я узнал.
           Младший брат наследника везде следовал за ним, как хвостик. Поэтому юркому мальцу удалось подслушать беседу императорского ритуалиста с Гуангунем накануне его первого совершеннолетия.
           – Брата этот человек подкараулил в укромном углу сада, где мы с детства прятались от вездесущих слуг, чтобы посекретничать. Он сказал что-то типа того, что должен исполнить свой долг перед империей, чего бы это ему ни стоило… По традиции хенгов наследник должен выковать свой меч. Меч – это суть власти, это овеществленная идея властителя, и не какого-то абстрактного, а вполне конкретного. Для воплощения своего собственного меча наследника учат кузнечному делу, и к восемнадцати годам он уже должен сковать оружие, заключающее дух, силу и харизму личной власти над империей. Ксуеман с неудовольствием позволила продолжить традицию, ведь сама она, в отличие от императоров, никаких мечей не носила и не ковала. Но Гуангунь смог настоять на своем праве работать в кузнице и все же сковал свой меч. А того ритуалиста я больше не видел, после этого разговора он никогда больше не встречался мне во Дворце.
           – А те ножи, которые носили Пинхенги рядом с мечом…
           – Тоже традиция хенгов. После смерти императора наследник ломает его меч и вешает на пояс в виде ножа. Это то, что воплощает дух прежнего правителя, символизируя преемственность власти. Его отец всегда будет с ним, охраняя, поддерживая, советуя. Преданья говорят, что этот ритуал привез из степи сам Гуанлин, император-Дракон. Сломанный меч деда, висевший до этого на поясе отца, отправляется на стену семейного храма, встраивается в один ряд с мечом-духом прадеда, прапрадеда и остальных пра-пра-пра. Я знал их всех поименно, что прадедов, что их мечи. Интересно, как сейчас там, в семейном храме?
           Я вспомнил груду обломков в сундуке и пожал плечами: вряд ли храм Пинхенгов вообще сохранился.
           – А императрица не стала частью этой цепи, так? Чей же дух носил на поясе Гуангунь? Вашего деда или отца?
           – Хм-м-м… – Учитель Доо старательно пытался вспомнить. – Знаешь, а ведь ничей не носил. Так получилось, что у него был лишь собственноручно выкованный меч – меч отца то ли пропал, то ли был похоронен вместе с ним.
           – А ты как умудрился ввязаться в противостояние с братом?
           – Молодость и глупость… – наставник поморщился, – хотя, что уж там! Просто обычная глупость. Заело меня то, что пути наши далеко разошлись. Пока я да Гуалян, будущий Янгао, носился по степям, принуждая к миру кочевников, двор заполонили странные и незнакомые лица. Нет, главы Шести семей остались все те же, но основная масса придворных…
           – И доброхоты предложили вам изменить ситуацию: убрать неправильных и заменить их правильными. . .
           – Да. Банально, но мы повелись. К тому же, посланцы недовольных намекали на то, что не все Совершенные Кьяя сгинули, их потомки могут помочь восстановить справедливость… Мы на самом деле не хотели гибели брата.
           – Ты не хотел. За Гуаляна не говори – на трон-то он сел, поправ твои права.
           – Я никогда не претендовал на престол, залитый братской кровью. И сам бы не смог, и против заветов это, – возмущение в голосе наставника было не наигранным.
           – А Гуалян смог? Его кровь не остановила – спокойно пошел против заветов, – высказал я свое мнение и переменил тему. – Хорошо, с этим более-менее понятно, расскажи лучше о Кьяя. Почему один намек на их существование и гипотетическую поддержку давал уверенность, что ваша аватнюра приведет к успеху?
           – Я не все знаю, Аль-Тарук, – устало пояснил Учитель Доо. – До сих пор мало что знаю, хотя везде искал сведения о них. Только раньше, до уничтожения семьи Роз, у императора не было Первого министра, а была Левая и Правая рука. Левая – Иса, куда же без вас! А Правой рукой с начала времен назначались Кьяя. Не выяснил я, чем провинились Совершенные, но вырезали их под корень, а семью разбили на Цветы и Шипы, поразив в правах. И думаю, что инициаторами этой кампании стали именно Иса, поскольку наибольшую выгоду получил Синий Лед. Да, порядок управления в империи был не просто восстановлен, но и укреплен, но вот контакты с иными державами до сих пор не налажены, а именно этим и занимались Кьяя. Я, конечно, сейчас успел немного оглядеться окрест, и пока Судьба к нам благоволит. Старые империи на других континентах порушены, на их месте непрерывно сражаются друг с другом десятки варварских государств… но рано или поздно среди них вырастет свой крысиный князь, подомнет всех под себя и повернет голодную пасть в сторону наших земель.
           – Это тревожно, – я помотал головой. – Но об этом надо говорить не со мной.
           Разговор с наставником становился все более тяжелым и запутанным. Появилось слишком много информации, в которой следует разобраться.
           – Мы еще не раз побеседуем с тобой об этом, да? – Учитель Доо согласно кивнул. – Скажи лучше, зачем ты привез в империю Аянгу? Каков был твой план?
           – Я? Мой план? – взгляд наставника похолодел. – Я нашел последнюю каплю родной крови нашего племени и не счел нужным раскидываться родством, но привез ее ты. Научись, наконец-то, замечать очевидное. А привез ее ты потому, что она еще пригодится империи. Во всяком случае, я так думаю.
           
           О чем будем говорить с Ванмэйчжи Янгао, я даже не представлял. Обдумать нить беседы не представлялось возможным, во Дворец вернулся буквально перед обедом. Отдать инициативу ему? Тогда придется лишь оправдываться и извиняться: Судьба знает, какие подозрения успели родиться в его голове. Но, возможно, это будет самый лучший ход, чтобы продемонстрировать мою искренность и отсутствие коварных планов. Если между нами сломается лед недоверия, то могут и дружеские узы возникнуть, что весьма полезно семье. Янгао всегда держались очень замкнуто, и, насколько я понял, никто из остальных Шести семей не приближен к будущему императору. Мог ли я предугадать, что именно степная колдунья станет ключом, открывшим эти двери? А остальное зависит от нас и только от нас.
           Аянга рвалась в конюшню со мной, пришлось приложить немало усилий, чтобы оставить ее в покоях семьи. Амагеллона и воронов тоже с трудом уговорил остаться на месте, свидетели этого разговора нам не нужны. Это понимал и наследник, поскольку рядом с ним я не обнаружил даже «дядьки Тарвея». Прислушался… причувствовался… да, на самом деле, в конюшне нет никого, кроме нас.
           – Добрый день, тайцзы, – наконец-то никто не стал пресекать мой поклон. – Простите, что заставил Вас ждать.
           – Оставь эти церемонии, Аль-Тарук Бахаяли Иса. Мне нужны ответы, и я получу их, не так ли?
           – Задавайте вопросы, Ванмэйчжи Янгао, и Вы получите честные ответы.
           – Ну, тогда расскажи, откуда ты привез древних императорских коней? Я полагал, что таких не бывает на свете, это только легенды. И беловолосую колдунью, откуда? И почему именно знамя Пинхенгов хранилось в старом архиве? Слишком многое из давно похороненного в прошлом сейчас вышло на свет.
           – Тайцзы, сожалею, но я не знаю ответа на Ваш последний вопрос. Что же насчет всего остального… Началось все с того, что нас с наставником занесло в северные степи…
           И я рассказал Ванмэйчжи о драконах и их детях, о хенгах, наводивших ужас на кочевые племена и растворившихся во времени, о ведуне Одоне-боо и его потомках… О рождении империи, ритуальных мечах и ножах императоров, звеньями неразрывной цепи связывавших династию Пинхенгов с неумолимым течением веков…
           В глазах тайцзы ярким огнем полыхали зависть и тоска.
           
           ___________ Продолжение следует
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"