Стали каменными сердца, из стекла и метала люди,
Мы почти дошли до конца, уже точно зная, что будет.
Долго нам умирать пришлось, но мы всё же смогли, сумели,
Плыл фрегат по зелёным волнам, но мы были всё ближе к мели.

А теперь наступила ночь, наступила и будет вечно,
Ну а мы все пытаемся жить, о мгновенья, вы так скоротечны.
Там где раньше была вода, где она отражала солнце,
Там теперь лишь песок и боль, и открытое в ад оконце.

Разрушая, мы шли вперёд, побеждая законы природы,
А теперь только стоны в ушах, и в глазах наших дети-уроды.
Мы теперь доживаем то, что дожить не успели предки,
Мы хозяева жизни своей, мы гниём в золочёной клетке.

Чёрно-белый разрушенный мир, с неба сера идёт как дождик,
Этот мир из озоновых дыр, чёрной краской рисует художник.
Здесь не правит людьми любовь, ведь в крови нету места любви,
Да и красная прежде кровь, стала серой, исчезнув в пыли.

Догорает в ночи свеча, и другого света не будет,
Слышно, люди в ночи кричат, а хотя уже это не люди.
Люди жили очень давно, а сейчас это дикие звери,
Я покрепче закрою окно, лягу спать, ни во что не веря.

И сжимая в руках автомат, я усну, своих глаз не смыкая,
Рядом тихо сопит моя дочь, что нас с ней завтра ждёт, я не знаю...

...Я бегу, а вокруг никого, только крики слышны вдалеке,
Изо всех своих скудных сил, рвусь вперёд, подбегаю к реке.
Поднимаю я голову вверх, солнца свет больно режет глаза,
Как давно я не видел его, и глаза намочила слеза.

Свежий ветер, играя листвой, мне доносит твои слова,
Милый мой, я снова с тобой, я теперь, как и раньше. Жива.
Оглянусь я, но нет тебя, холодок по моей спине,
Он напомнит, что это лишь сон, снова болью пройдя по мне.

Я один у реки стою, и смотрю, солнца свет исчез,
И недобро качнулись кусты, позади меня ожил лес.
И бежать бы, да нет больше сил, я и так слишком много бежал,
Крепко сжал я в руке пистолет, у виска на курок нажал.

И несёт моё тело река, мимо тех, кто пришёл за мной,
А они вдоль реки бредут, и в ушах моих страшный вой.
Как безлики они, как страшны, и в глазах лишь желанье сожрать,
Но я мёртв, и плыву по реке, мне не может ничто угрожать.

Вдруг услышал я жалобный крик, на другом берегу моя дочь,
В сарафанчике красном стоит, и не в силах моих ей помочь.
И толпа этих диких зверей, вдруг увидев её, замерла,
Превращаться все стали в людей, моя дочка вдруг солнце зажгла.

Крепок сон, но голод сильней, и очнулся я ото сна,
И опять солнца нет, полумрак. Полумрак и тишина.
И опять злобный вой за окном, человек, человека убил,
Но убил он не чтобы убить, а от голода. Не было сил.

Рвутся вены и мясо во рту, сухожилий разорванных треск,
Злобный зверь доедает мечту, а в глазах его, бешеный блеск.
Он убил, и он жив пока, но придёт и его черёд,
Голод разум разрушит вновь, человек, человека убьёт.

И уже не исправит никто, и не сменит уж день эту ночь,
С каждым криком из темноты, все надежды уносятся прочь. 
Ну а мы, потихоньку умрём, и уже не увидим рассвет,
Жил да был человек на земле, и уже человека нет.

Ни воды нет, ни диких зверей, только ветер остался один,
И тоскливо он воет в ночи, глядя, как мы друг друга едим.
От безделья не знает он, чем занять, чем потешить себя,
То подбросит он пыль за окном, то утихнет, о прошлом скорбя.

Я тихонько стою у окна, я стою и смотрю в полумрак,
А сейчас бы была весна, ну зачем всё случилось так.
Ветер в клочья туман порвал, разрешил он мне в даль посмотреть,
И чуть сердце не вырвалось прочь, но нельзя было мне умереть.

Я у леса луч света узрел, и не просто луч света. Сигнал.
Но туман тут же всё застелил, он стеной предо мною встал.
И надежда во мне опять, всколыхнулась, кольнула грудь,
Дочке тихо на ушко шепнул, просыпайся родная. В путь.

Я сложил снаряженье в рюкзак, собирался я как на войну,
Этот путь вряд ли будет простым, я тихонько на дочку взглянул.
Моя дочь, всё что есть у меня, и её не позволю забрать,
И тому, кто нам путь преградит, суждено лишь одно, умирать.

И открыл я железную дверь, дочку за руку взял, шаг вперёд,
Страх в душе, ну и что же теперь, вдруг нас там, в темноте кто-то ждёт.
Стиснув зубы и сжав автомат, шаг за шагом, в зловонной пыли,
Пробирались туда, где нас ждут, задыхались, но всё же мы шли.

Может, ждут нас у леса враги, но вот хочется верить - друзья,
Да и разум мне шепчет, беги, оставаться там больше нельзя.
Там от трупов разложенных вонь, кроме смерти там нечего ждать,
И не стал я перечить себе, не пришлось мне себя убеждать.

Мы идём, очень быстро идём, как позволил идти полумрак,
Но раздался вдруг шум позади, то ли лай, толь рычанье собак.
Холодок побежал по спине, ведь там может быть только дикарь,
Каннибал, это не человек - человекоподобная тварь.

И мы встали, вросли в тишину, растворились, я снял автомат,
И на быстрые зверя шаги, я отправил свинца водопад,
И разрезали пули ночь, осветили и врезались в плоть,
И расплакалась снова дочь. Ну за что это мне, господь?

Почему я на жалобный плач, лишь сильней дочке руку сжал?
Видишь Бог, вот сейчас я палач, я от кары твоей убежал.
Ну а может и не сбежал, может это кара и есть?
Но что сделал тебе лично я, и зачем мне нужна твоя месть?

Почему и зачем моя дочь, должна видеть лишь голод и смерть?
Почему мы должны в темноте, лишь на ощупь отыскивать твердь?
Неужели это и есть, наказанье за наши грехи?
Неужели мы, дети твои, оказались настолько плохи?

Я не в силах на это смотреть, может, всё же виновны и мы,
И за нами идёт наша смерть, но молю, дай нам боже взаймы.
Мы сумеем, я верю, отдать, то, что мы забирали себе,
Не могу больше я голодать, о господь, я сгораю в мольбе.

Но не хочет он слышать меня, и я в мыслях ужасных тону,
И всё тянет и тянет меня, в глубину моих страхов, ко дну.
Но вдруг крикнула дочка, пап, посмотри там за лесом свет,
И мы снова должны идти, снова страхов в помине нет.

Там где раньше был хвойный лес, там, где буйная зелень слепила,
Лишь сухие остатки чудес, запорошена пеплом могила. 
И по тропке по узкой идём, лишь на пепле следы оставляя,
Я и дочка моя, вдвоём, средь коряг вековых петляя.

И пока мы видим его, огонёк, что завёт нас к югу,
Нам не страшен ни вой за спиной, ни холодная пыльная вьюга.
И я верю, что мы добредём, всё равно нет другой надежды,
Тихо падает пепел кружась, словно снег, покрывая одежду.

Продолжение следует...