Настойчивые звонки тревожат и тревожат меня. Но я не встаю из-за стола. Редкий мо-мент, когда кроме меня никого нет дома - и то, кто-то нарушает мое спокойствие. Вот сейчас подойду, сниму трубку - и неизвестный абонент ответит мне молчанием. Так уже было.
Звонки прекратились, но не надолго. Ну, думаю, вставая с кресла, ох я сейчас все вы-скажу!
- Да?
- Валерия? (Похоже, это Никитина мать), Это ты?
- Я.
- Это Марина Андреевна.
- Здравствуйте, Марина Андреевна.
- Ты не знаешь, где Никита?
На секунду мир вокруг меня закрутился калейдоскопом тревожных воспоминаний, сердце ёкнуло и забилось часто-часто. Что мне ей ответить:
"Не беспокойтесь, с ним все в порядке"
"Не знаю"
"Не знаю, и знать не хочу. Мы поссорились"
"Знаю, но это не телефонный разговор"
"В сумеречной зоне"
Вопрос удивительно прост и ясно сформулирован
- ...Я знаю. Это не телефонный разговор. Мне нужно встретиться с Вами. Скажите, когда Вам будет удобнее?
- ОН ЖИВ?!
- Можно сказать и так. - Ну, я дура - такое ляпнуть! О-о! - Вернее, я не знаю сейчас точно.
- Что с ним?! - Она хорошо держится, учитывая то, что Ник её поздний единствен-ный сыночек. Она родила его в 41 год, после того, как уже никаких надежд не оста-валось.
- С ним ничего плохого, - говорю я, и думаю: "Если не считать того, что он превра-тился в мраморную статую. Быть статуей совсем неплохо. Кстати, его душа все еще в кармане моей "косухи". - В общем, все в порядке. Давайте я приеду к вам.
- Сегодня тебе не поздно?
- Нет, в самый раз. Мне как раз нечего делать! - говорю и думаю: "Заодно и поужи-наю".
Совсем не поздно. Всего только девять вечера. Ничего страшного, что за окном фев-раль и ветер швыряет горсти снега в окно.
Странно, что она позвонила только сегодня. Наверное, вчера она своего ненаглядного Никушку (как она его называет) не ждала.
Со вздохом начинаю одеваться. Мир за окном неуютен до крайности. А мне предсто-ит пройти пешком почти через весь город! Ничего, пока дойду - согреюсь. Не привыкать к этой вечной зиме.
Стою в подъезде, закуриваю, прячу синеющие от холода руки в карманы. На границе света и тьмы бесится метель. Тысячи снежинок вьются в некой шаманской пляске под ак-компанемент завывания ветра. С тоской смотрю на дома с освещенными окнами. Там теп-ло... Шагаю из освещенного подъезда в снежную тьму. Темные дворы неприветливо обсту-пают меня, и я сиротливо жмусь к немногим фонарям.
Странно, что я совершенно не чувствую в себе отголосков той дивной силы, которой наделило меня Зазеркалье. Как будто это был сон. Но звонок никитиной матери говорит об обратном. Раз уж я начала рассказывать ей по телефону эту жуткую историю, придется те-перь выкладывать всё! Весь этот бред, начиная с того, что Ник пожалел денег на билет...
- ... И нас, конечно же, высадили! На каком-то богом забытом полустанке - "72 км".
Именно в этот вечер, когда я плелась по пустынным дворам, я поняла, насколько я одинока. Даже не выразить словами мое одиночество - настолько оно всеобъемлюще и аб-солютно. Говорят, что многие люди в восемнадцать лет чувствуют нечто подобное, но то, что я лично чувствовала, было просто ужасным! По-моему, внутри меня что-то сломалось. Хотя, обычно я не перед кем не показываю своих чувств, в этот момент мне захотелось ко-му-то поплакаться в жилетку. Чтобы был рядом кто-то, кто мог бы выслушать меня. Напри-мер, мама. Но она далеко от меня - живет со вторым мужем в другом городе, за 300 км от-сюда. Эти огромные триста км сделали меня еще более несчастной.
Когда я позвонила в дверь никитиной матери, я не представляла, как начну разговор. В голове крутились с десяток глупых фраз. Когда Марина Андреевна открыла и посмотрела на меня своим обычным настороженным взглядом, я поняла, что проблем не будет. Она все поймет. Даже то, что я превратила его в камень.
- Марина Андреевна, это самое лучшее, что я смогла для него сделать.
Верит она мне или нет? Просто смотрит на меня внимательно. Просто еще одна оди-нокая женщина.
Кажется, мне больше нечего ей сказать. Вся наша история длиною в вечность оказа-лась очень короткой. Но ее все равно хватило на то, чтобы шокировать никитину мать. Но оп ее глазам я вижу, что в ней идет внутренняя борьба - поверить мне или нет.
Наш мир слишком реальный, чтобы в нем происходили такие вещи. Марина Андреевна видит перед собой не олицетворение сил природы, а всего лишь маленькую девчонку в большом свитере. И она не понимает, как ее сынуля - красотуля оказался на такое спосо-бен.
Впрочем, все равно. Она никогда не воспринимала меня всерьез... И не надо.
И тут она меня добила окончательно.
Она спросила, как, по моему мнению, могла ли я в тот день залететь от ее дорогого сыночка? Я, не моргнув, ответила, что это очень вероятно. Она нахмурилась. Наверно, она испугалась, представив меня в роли своей снохи. Я так и не поняла, что ее больше волнует - говорю ли я правду или наши с Ником интимные отношения?
Хотя взаимопонимания у меня с ней не получилось, чаем она меня все-таки напоила. Ничего, нормальная она тетка, только "сдвинутая" немного. Сидит, смотрит на меня своим вечно настороженным взглядом и вдруг как скажет:
- Валерия, ты должна показать мне это место! - а глаза говорят: "Иначе я тебе ни за что не поверю!"
- Нет, - твердо отвечаю я. - Я больше туда не поеду! - а сама думаю: "Может, вам еще и душу его отдать?!"
- Я все понимаю, но и ты меня пойми - я должна его увидеть.
Нет, она не кричит на меня и не упрекает ни в чем. Наверно, она просто не "врубилась" окончательно в эту историю. Или у нее просто прекрасная выдержка. И только истерическое "ОН ЖИВ?" вылетевшее из телефонной трубки - единственное доказательство её мате-ринских переживаний.
Итак, мы все-таки договорились на завтра, то есть, на понедельник, после работы.
На прощанье Марина Андреевна говорит ни с того ни с сего, как всегда "не в тему":
- Знаешь, а ведь я могу написать на тебя в милицию.
- Знаю. Можете. А труп где?
Я опять выхожу на холод. Время полдвенадцатого ночи.
Интересно, если, как говорят, каждый тяжелый вздох уносит пять лет жизни, то можно, наверно, вздыхать-вздыхать, а потом - умереть? Страшно.
Ладно, я ее высажу на этом поганом "72 км" и будь что будет. Не останется она там - значит ей повезло, останется - тоже хорошо. Интересно, по какой статье она собралась ме-ня посадить? Может быть, "Превращение в камень" (умышленное и неумышленное), или "Злостное вынимание души" или они это просто к хулиганству отнесут? Пусть лучше Марина Андреевна останется жить на этой заброшенной станции! И мне спокойнее, и ей приятнее с сыночком рядом...Правда, я сама до сих пор не понимаю, как мы очутились в этом таинст-венном "Зазеркалье"... Теперь мне все это кажется сном... А Нику? Что ему кажется?
Что-то я мерзну сильнее обычного, словно у меня отняли кусочек тепла. О, черт! Толь-ко не это! Не может быть! Ах, старая стерва! Она стащила ее у меня, мое самое дорогое со-кровище! Пусто в кармане под сердцем у меня, нет больше там души моего Ника!
А, может, плюнуть на все? Пусть делает с этой несчастной душой все, что ей вздума-ется!
Прихожу домой. Тоскливо, не прибрано. По квартире слоняется пьяный муж старшей сестры Володька. Наверно, ищет, чего бы еще пропить. Как только я попадаю в его поле зрения, его рожа расплывается в ухмылке, он кричит:
- Лерка, солнышко, да...дай мне десятку, лапусик!
- А что за праздник сегодня?
- Сегодня мамаша кой-кому прислала письмецо! За это стоит выпить! - он вытащил из кармана что-то порядком измятое и трясет перед моим носом.
- А ну дай сюда, - прошу я.
- Сегодня у нас почта... ик!.. платная!
- Да на, подавись, несчастный алкоголик! - говорю я и протягиваю ему десятку. Все равно не отвяжется. - Беги быстрей в магазин!
- Эй, вы, заткнитесь, - доносится из комнаты голос сестры. Судя по интонации, она не на много трезвее мужа. - Дитё щас разбудите!
Володька, довольный жизнью, уходит куда-то, хлопнув дверью. Я читаю телеграмму: "Валерия приезжай срочно мама больнице тчк Артеменко". (Артеменко - это и есть второй матушкин муж). Ладно, придется ехать с утра пораньше, а потом задним числом отпраши-ваться с работы. Провались оно все пропадом - своя мать важнее, чем никитина.
Этот товарищ Артеменко на целых 10 лет старше матери (кстати, почему телеграмма на мое имя? Обычно он раньше всегда посылал письма "семье Ушаковых"...). Я, конечно, скучаю по матери, но нисколько ее не осуждаю - считаю, что она правильно сделала, что уехала с этим Артеменко. Когда сестра вышла замуж, наш дом превратился в настоящий дурдом. Ну, это так, лирическое отступление...
Я заглядываю в комнату к сестре. Она валяется на скомканной постели в кружевной сорочке и тупо пялится в приглушенный ящик с отсутствующим выражением лица. Одна ру-ка ее с окурком свешивается с кровати, и пепел падает прямо на ковер. По всей комнате разбросаны игрушки, я наступаю на паровозик, едва сдержав матерный возглас. В кроватке сопит их противный ребенок.
- Ника, ты читала телеграмму? - спрашиваю я сестру.
- Читала... - скорее всего, она как всегда, немного под "кайфом", но не настолько, чтобы "уйти в нирвану" окончательно. -Ну и что?
- Да так, ничего.
- А-а-а...
Я выхожу и прикрываю за собой дверь. Рука тянется к телефону позвонить никитиной матери, но, взглянув на часы, понимаю, что уже поздно.
Понедельник, 16 февраля. Утро. 4:35.
Неуютно мне, просто жуть, как неуютно. Страшно подумать о том, чтобы вылезти из- под одеяла. Хочется сжаться в комочек и спать, спать, спать...
Боже, да что это за мир такой, что мне везде неуютно в нем?!
Но надо встать. Звонки будильника настойчиво лезут в мозг, как стальные сверла. Первая электричка покинет этот город в 5:10. Надо успеть. Но для этого нужно вылезти из-под одеяла в этот чертов неуютный мир, где за окном метет метель...
Несколько часов тряски сначала в электричке, потом в холодном автобусе - хорошо, что я надела зимнее пальто, помня, что мама терпеть не может, когда я одеваю "косуху". И вот, наконец, я звоню в дверь их квартиры. Никто не открывает... только их глупая собачон-ка заливисто лает за дверью. Соседка приоткрывает дверь на цепочке и настороженно смотрит в щелочку. Я продолжаю настойчиво звонить. Наконец, соседка, не в силах сдер-живать свое любопытство, спрашивает:
- Тебе чего? Чего хулиганишь? На работу люди ушли!
- Я к матери приехала. Мне пришла телеграмма, что она в больнице.
- В какой такой больнице? Типун тебе на язык! Говорю - на работу ушли! - дверь за-хлопнулась.
Я достала из кармана телеграмму и мне открылась вся глубина совершённой со мной подлости. Неужели моя сестричка-наркоманка оказалась способна на такую гадость только ради того, чтобы выманить у меня лишнюю десятку?!
Далее у меня был выбор - посидеть под дверью до шести вечера и все-таки дож-даться матери, чтобы поездка не пропала зря или ехать обратно домой. Я выбрала второе. Два дня отсутствия на работе без уважительной причины грозили мне увольнением.
Да... День безнадежно испорчен! Постояв еще некоторое время у запертой двери, я обдумывала, стоит ли оставить записку иди нет - и решила, что нет необходимости.
В привокзальном ларьке купила пива и сигарет. Сижу на краешке грязной лавки и пью мерзкое теплое дешевое пиво. В зале ожидания накурено и пахнет кошками. Даже непонят-но, чем воняет сильнее. Напротив меня сидит бабуля - "божий одуванчик" и с нетерпением ждет, когда я поставлю на пол бутылку. Смотрю на часы, потом на расписание. До автобуса еще минут 50, а если он не пойдет - то и все два часа. Как я ненавижу такие маленькие убо-гие города! и угораздило же мою маманю поселиться в такой дыре! Как говорится, "Есть в России такие места!"
Закуриваю. За последние полчаса это уже вторая. Вот что скука и плохое настроение (и плохое пиво) делают с человеком (они его убивают!)
- Подруга, сигареткой не угостишь? - ко мне подсаживается насквозь пропитая граж-данка с лиловым синячищем под налитым кровью глазом.
- Конечно, милая, - отвечаю я снисходительно и протягиваю ей пачку "Пегаса".
- Господь тебе здоровья! - мадам с фингалом не стесняясь, вытягивает сразу не-сколько штук. - Бутылку оставишь?
- Забирай, - я протягиваю ей бутылку с недопитым пивом.
- Знаешь, подруга, - говорит она после того, как допивает пиво и убирает бутылку в пакет. - Ты очень добрая. Хочешь, я тебе погадаю?
- Ну, погадай, - отвечаю я равнодушно.
Пьянчужка сразу вцепилась своими грязными клешнями в мою правую руку и изрекла совершенно будничным голосом:
- Подруга, а ведь ты зря его не убила!
- Это вы о чем? - но она как будто не слышала мой глупый вопрос и продолжала:
- Сегодня все твои электрички едут на "72-й км", - от нее невыносимо воняло тухля-тиной, и я пожалела, что согласилась на это "гадание".
- Я туда не хочу, - ответила я ей. - Это скучное место. Там ничего интересного!
- Ха-ха-ха! - она хрипло засмеялась. - Там такой раскрасивый молодой мужчина! Я бы с таким - забесплатно! - можно подумать, что с такой кто-то еще за деньги. - Завидую я тебе! Но он же и твоя главная проблема. От мужиков всегда одни про-блемы, подруга! Но некоторых проблем можно избежать. Всегда покупай билет на электричку! Там, - она показала грязным пальцем в закопченый потолок. - Зачтет-ся!
- Спасибо.
- Но твой красивый друг придет за тобой. Скучает, видать! Ха-ха-ха! Надо было душу у самого сердца беречь...
Она выпустила мою руку, откинулась на лавку и заснула. Я посмотрела на часы и ах-нула: мне показалось, что мы разговаривали минут десять, не больше, а на самом деле мне уже нужно было бежать на автобус.
День.
Погода на улице - хуже не выдумаешь. Небо такое низкое, что, кажется - подпрыгни, и голову ушибешь. Один из таких зимних дней, когда день, собственно, не наступает, а утро плавно переходит в вечер.
Трясусь в электричке. Все окружающее кажется мне одновременно обыденным и не-реальным. Кажется, что это не я, а моя проекция сидит и сжимает в потной ладони измятый билет.
- Ваш билет! - и еще громче: - Девушка, ваш билет!
- Вот.
Пронесло.
Вечер.
Я дома.
Дверь, как всегда, не заперта, играет громкая музыка "Мальчик хочет в Тамбов". Если бы даже в квартиру с криками, все круша, вламывался отряд ОМОНа, сестра с мужем все равно бы ничего не услышали. Ребенок орет, как сирена; на кухне - пьяная разноголосица и звон стаканов. Слышу Володькин голос:
- Мы тут на днях прикололись над сеструхой... Короче, это, подсунули ей телеграм-му, будто от мамаши! Прикинь, на машинке напечатали! Типа, приезжай, дочурка...
- Ну и чо, повелась она на эту лажу?
- А то! Куда она денется - мать, все-таки! - ответом ему был взрыв хохота.
Дверь моей комнаты не взломана, как ни странно. Захожу, вешаю в шкаф пальто. Иду на кухню.
- У-у, Лерочка, солнышко! - встает навстречу мне красномордый Володька. - Садись с нами, у нас тут праздник, нам тебя очень не хватало!
- Спасибо, Вов, я поужинала.
- Ника, - кричит он жене. - Ну уговори сеструху посидеть-то с нами!
С ними за столом еще два противных пьяных типа с налитыми кровью глазами; кроме Ники больше нет ни одной девушки. Понимаю, почему им меня так не хватало. Ничего хо-рошего!
Володька представляет собой самый низший тип "бычары": ведет себя как хозяин фирмы, за душой ни гроша, мозгов меньше чем у дегенеративной амебы, а амбиций - на десятерых хватит!
Я зазевалась, и один из "корешей" схватил меня за руку: "И-и ко мне, сестренка!" - "Не теряйся, Толян, ты же видишь, что ты ей понравился!" - подбадривал его Володька. - "Я приду к тебе, милый, только схожу за подружкой, - отвечаю я. - Она красивая и одинокая. Сидит скучает". - "Иди! - он отпускает мою руку, наконец-то. - Я... Мы ждем тебя с подруж-кой! Но если ты меня чисто обломаешь, я, бля, тебя из-под земли достану!"
Это ничего не значит. Его слова ничего не значат кроме того, что мне дня два-три не придется ночевать дома. Эти Володькины "кореша" иногда оказываются очень настырными.
По-быстрому кидаю в сумку свою "заначку": батон хлеба и две пачки сигарет; одева-юсь и ухожу. (Романтично звучит "уйти в ночь", но я ухожу не в ночь, а всего лишь в сумрач-ное зимнее предвечерье).
"И почему ОН меня не убил?"
Сажусь на автобус и еду на фирму, где я работаю уборщицей. У меня есть ключи от офиса, потому что уборкой мне положено заниматься только в то время, когда в офисе нико-го нет. Мне иной раз приходилось ночевать на работе; удобнее всего спать в кладовке, где стоят старые просиженные кресла. Самое главное - утром выйти из кладовки с таким ви-дом, будто пять минут назад зашла за тряпкой. А самое трудное - пройти через проходную после шести вечера.
Показываю пропуск, но вахтерша преграждает мне путь, как гора.
- Тебе чего?
- Понимаете, я оставила в конторе ключи от квартиры.
- Нет, не понимаю. Плакат видишь? - на стене над ней действительно висит плакат, на котором три ярко-красные фразы: "У нас нет ночной смены! Поэтому вход на территорию частного предприятия с 18:00 до 7:00 запрещен! Охранник, будь бди-телен!" - И вообще, что-то я не припоминаю, чтоб ты сегодня здесь появлялась!
ЭТА точно не пустит.
Пришлось мне пойти на вокзал. До шести утра как-нибудь досижу.
Я сажусь на изрисованную скамейку и тут же становлюсь объектом внимания двух типов. Один из них подсаживается рядом со мной.
- Девушка, время не подскажете?
- Нет.
- А можно с вами познакомиться?
- Нет.
- Ну что вы, девушка, все "Нет" и "Нет"! Что вы какая несговорчивая!
Я встаю и иду к двери. Эти двое вскакивают и идут за мной.
- Ну, куда же вы, девушка! Мы тут так душевно беседовали, а вы убегаете! Мы же просто познакомиться хотим!
Не нравится мне их такое настойчивое желание познакомиться!
У платформы тихо-мирно стоит какая-то электричка. Сейчас пройдусь по вагонам, авось отстанут эти козлы!
Только я вхожу в вагон, как двери захлопываются, и машинист объявляет: "Поезд следует до Москвы. Остановки по всем пунктам". Этого мне еще не хватало! Судорожно пы-таюсь рвануть "стоп-кран", но он уже кем-то сорван до меня - ручка болтается "на соплях". Бегу через переходник в другой вагон и дергаю "стоп-кран" там. Электричка, конвульсивно дергаясь, тормозит. Машинист кричит, матерясь, в микрофон: "Кто там такой идиот? Щас выйду, разберусь!"
Я спрыгиваю на насыпь, а электричка трогается и плавно набирая скорость, уносится в темноту.
Как быстро стемнело, а я и не заметила!
Хорошо еще, что недалеко уехала, а то от следующей станции десять км!
Что-то подозрительно тихо. И темно. Не видно ни одного огня, ни одного освещенно-го окна. Только смутно что-то виднеется в той стороне, откуда я приехала.
Мне не понадобилось даже разглядывать это "что-то". Я и так поняла, что это заво-дская труба. До меня дошел смысл фразы, сказанной на грязном вокзале: "Все твои поезда едут на "72-й км".
Значит, все стрелки вселенских часов вновь замерли на цифрах 17:04. И сегодня как всегда четырнадцатое февраля - День всех влюбленных, а также ненавидящих друг друга.
Но здесь что-то незримо изменилось. Все то же самое - голые серые кусты, чахлые деревья, тишина... Но кажется, что со времени моего ухода отсюда здесь прошли века и даже тысячелетия...
Развалины станции стали просто какими-то абстрактными руинами; гаражи как зло-вещие покинутые пещеры, и труба как памятник давно исчезнувшей цивилизации.
Пройти чуть назад, где от основной ветки отходит ржавая узкоколейка. Интересно, что осталось от развалин той самой хибары? (Мне и вправду кажется, что прошло десять тысяч лет!)
Так, сначала надо покурить, а потом обдумать ситуацию... Лучше б все поезда шли сегодня на х...! Вот ведь накаркала старая сволочь!
Из-за облаков вышла луна, и стало светло. Я с удивлением увидела, что невдалеке стоит Никита и смотрит на меня.
- Лер, дай закурить, - сказал он так, будто мы и не расставались, и подошел ко мне.
- Как жизнь, Ник?
- Да, нормально... Вот, простоял под открытым небом, бля, тысячу лет и все думал о жизни.
- Ну и как?
- Зае...о меня это, извини за выражение, стоять на одном и том же месте с одним и тем же выражением лица.
- Сочувствую.
- ...И тогда я соскучился по тебе и позвал тебя. Я вспомнил, что когда-то пытался полюбить тебя...
- Я сейчас заплачу!
- И убить тебя. Но я понял, что ни то, ни другое ничего не изменит.
- Ну ладно, я тебя проведала, пойду домой!
- Но, - продолжает Ник, как будто не слыша меня. - Еще можно что-то исправить. Самое ужасное, что за эти сраные такие-разэдакие десять тысяч лет я так и не смог тебя возненавидеть.
Я сплюнула под ноги.
- Как жалок ты, венец творения Господня... Пиздец творения Господня!
Он ничего не ответил, только, как всегда, загадочно и печально улыбался.
- Только объясни мне, - говорю я, зашвырнув подальше окурок. - Как уехала отсюда твоя мамаша? Ведь она была здесь!
- Была, - соглашается Ник.
- Ну и?
- Она не нужна этому месту. Только ты или я.
- Я слишком безответственная, а вот ты в самый раз бы подошел в качестве сторожа этого убогого мира.
- Это чисто философский вопрос - кому оставаться, а чье место в реальном мире...
- Ник, только не говори мне, что именно твое. Антихристами и так уже забиты все психбольницы!
- Пойдем, я знаю одно классное место, - говорит он вдруг.
Когда-то давно он звонил мне и говорил: "Приезжай, есть классное место, посидим, отдохнем". И мы куда-нибудь шли. Летом - в городской парк, зимой в какой-нибудь кабак. Иногда - в кино, а один раз даже в театр... Именно в парке мы и поссорились в первый раз. Не помню, что он мне сказал, но я обозвала его придурком и ушла.
Обещанное "классное место" оказалось тем самым складом с досками, где я нашла Ника в первый день нашего пребывания в "Зазеркалье".
Мы развели костер прямо на бетонном полу, и Никита рассказал мне несколько "ска-зок". Они были его мудростью, постигнутой им за время стояния с одним и тем же выраже-нием лица.
СКАЗКА ПЕРВАЯ. Историческая.
Очень давно, несколько тысяч лет назад (на момент рассказа этой сказки это "давно" примерно соответствовало моменту рождения нас с Никитой) в одном из многочисленных миров, разбросанных на разном расстоянии от начала всех начал существовало место под названием "72-й км". Оно ничем не отличалось от миллиарда остальных "72-х км", сущест-вовавших в миллиарде миров, похожих на наш как две капли воды.
Примерно за шестьдесят три года до рождения Ника люди построили в этом месте завод. Причем с разницей плюс-минус год точно такие же заводы были построены на всех остальных "72-х км". (В моем пересказе это, конечно, не так захватывающе, как в Никити-ном).
В один прекрасный (или ужасный?) день население нашего мира было поражено ис-ключительным открытием (ну, или, конечно, не за один день, а как это всегда бывает в нау-ке, сначала никто не поверил...) В общем, оказалось, что существует еще миллиарды ми-ров, совершенно неотличимых от нашего! Конечно, тяжело было каждому человеку прими-риться с мыслью, что он не индивидуальность, а всего лишь копия миллиардов себя... Но, с другой стороны, ощущение было такое, как если бы они были всю жизнь заперты в темной комнате, а потом вдруг поняли, что таких комнат еще целый миллиард или больше... Каза-лось бы, чего интересного в огромном количестве совершенно одинаковых реальностей? Но человеческое любопытство взяло верх, и люди со временем научились ходить из одной "комнаты" в другую. Правда, вскоре их постигло разочарование - люди везде говорили на одинаковых языках, курили одинаковые сигареты, смотрели одни и те же фильмы...
Я представила себе унылую картину - как сидит миллиард меня и слушает миллиард Никит, но тут он как будто угадал мои мысли: "Случилось событие, нарушающее мировую гармонию. В одном из миров родились два человека, которые не родились больше нигде - ты и я". Мне стало даже неловко, что Творец, или кто там есть, избрал меня в качестве од-ной из неповторимых личностей - вроде бы я даже не заслужила такой чести, хотя, кто там знает... По словам Ника, это было за несколько десятилетий до какого-то ужасного "Экспе-римента", я же окончательно запуталась в хронологии событий. То есть, получается, что че-рез лет 20 - 30 люди откроют такую ужасную вещь, и произойдет это именно в нашей ре-альности!.. Голова кругом идет! "Эксперимент" этот состоял в том, чтобы открыть сообщение между мирами по типу железнодорожного (какой был в этом смысл, если все везде было одинаковое? Или не везде? Или думали, что это может принести доход, как и всякое другое человеческое любопытство?) Для этого было выбрано самое подходящее, на их взгляд, ме-сто - малолюдная станция "72-й км". Предполагалось, что со временем она станет узловой станцией навроде большого вокзала. Мешал только некстати построенный завод. Его за-крыли, объявив банкротом, рабочих распустили в бессрочный отпуск. Некоторые цеха при-способили для новых целей - где-то же нужно было разместить установки и все такое про-чее... На уровне технологий того времени (напомню, дело было через несколько десятиле-тий после нашего рождения, в конце ХХI века!) был сооружен какой-то охрененный генера-тор, вырабатывающий какое-то супер-поле, способное перемещать объекты из одного из-мерения в другое. Не разбираюсь я в физике, поэтому опущу технические подробности (хотя Ник мне их в изобилии преподнес!). В моем понимании это было даже не просто какое-то поле, а что-то разумное и даже эмоциональное. Короче, наворотили, так наворотили!
- Ник, как оно называлось?
- Что?
- Ну... то, они здесь создали? Ведь оно было почти что разумным организмом, хотя и нематериальным.
- Оно не было, оно есть до сих пор... оно никак не называлось. То есть, у него, ко-нечно было какое-то мудреное научное название, но когда им пользовались по на-значению, то просто мысленно просили: "В мир номер такой-то...", и за миллионную долю секунды оно переносило в нужное место. И так же обратно...
- Почему же оно нас не отпустило?
- Потому что ты не дослушала.
В один из дней "поле" перестало работать. (Думаю, что если это действительно было разумное существо, то оно обиделось на то, что его никак не назвали). Оно просто никого никуда не переносило. Какие-то ученые просчитали какие-то последствия (наверно, собра-лись для этого на конференцию или на что там они собираются, пива выпили, побазарили за жизнь!) и пришли к выводу, что эксперимент пора заканчивать, пока весь наш бедный мир не улетел в тартарары. Было решено станцию "72-й км" взорвать вместе со всей установкой, разрушить все, насколько возможно. Генераторы были уничтожены в первую очередь, но оказалось, что "поле" могло воссоздавать себя само. Ученые поразмыслили и решили, что существование эдакого аномального объекта на какой-то богом забытой станции никакого вреда никому не принесет - просто отменить остановку электрички, благо, что населенных пунктов там нет; а если кто-то и попрется туда по дурости - значит, судьба...
С тех пор прошла, может быть, тысяча лет - никто не сходил с проносящихся на все большей скорости электричек. Незримый сторож продолжал охранять "Зазеркалье", пока не обезумел окончательно от одиночества. Оно поняло, что в будущем никто так и не придет на заброшенную станцию - никогда, и тогда оно проникло в прошлое и утащило первого по-павшегося человека - несчастного пьяницу-старика. Но это был не тот человек, который был ему нужен. Старик был рад пить целыми днями халявную водку и ни о чем не думал. Он никого не любил и никого не ненавидел, кроме, может быть, себя самого. И тогда оно приговорило старика к смерти. Потому что оно уже нашло то, чего ждало так долго: в одном из миллиардов миров родились два человека, которых не было нигде больше: я и Никита. Оно предопределило нашу встречу, нашу судьбу. И тот момент, когда нас высадили на за-брошенной станции (которая в наше время еще не была заброшенной). Оно заставило нас ненавидеть друг друга. Потому что ненависть была ему самой лучшей пищей, по которой оно так изголодалось! Кто мог предположить, что оно будет работать на таком виде "энер-гии"!
Ночь.
Время, наверно, часов десять или одиннадцать. В нашем мире, наверно, часов де-сять или одиннадцать, а здесь - просто темно. Я устраиваюсь поудобнее на досках и кладу голову на колени Нику. И спрашиваю, прежде чем заснуть: "Ты меня сегодня не будешь уби-вать? - Ну... сегодня, пожалуй, не буду. Живи пока!"
Утро вторника. 17 февраля.
Оно было омерзительным.
Вместо завтрака мы покурили.
- Как мне здесь надоело... - и после паузы. - Ник, ты на мне женишься?
- Зачем?
- Просто так.
- Что, прямо здесь?
- Хоть здесь... А что?
- Не знаю... - равнодушно тянет он. - Тебе еще не рано замуж?
- Что-то ты поздно об этом подумал, сволочь! Как чего, так не рано, а как замуж, так рано!
Я дала Нику пощечину, видно, совершенно забыв, к чему это приводило в прошлые разы. В ответ он схватил меня за руки, и по его лицу, по выражению глаз видно было, что в нем опять пробуждается Демон. Ник побледнел больше обыкновенного, и было видно, что он с трудом сдерживает приступ ярости.
- Дура! - выдохнул он и толкнул меня так, что я упала на кучу стружек и опилок.
Нечто незримое выпило яд нашей взаимной ненависти и стало сильнее.
- Лер, ты не можешь понять одного - мы не должны ненавидеть друг друга.
- Ты не должен быть такой сволочью по отношению ко мне! Я понимаю даже больше, чем ты можешь себе представить! Я понимаю, что из нас двоих только ты один ве-ликий мудрец, а я - маленькое, ни для чего не нужное дерьмо! И ты хочешь, чтоб я ползала и просила у тебя прощенья, ведь ты у нас -
"Венец творения Господня"!
Он молча слушает, презрительно сощурясь.
- Ты просто забыл, что Сатану, на которого ты так стремишься быть похожим, скину-ли нафиг в грязный вонючий ад за поганый характер!
Он смотрит на меня как на дурочку.
- Но я тебе все-все прощаю. У меня нет столько злости, сколько у тебя. Так ты все-таки на мне женишься?
- У тебя чердак случайно не поехал?
- У меня его вообще не было никогда.
- Кстати, раньше ты была против замужества. Как же твоя личная свобода и все та-кое? Ты ведь всегда говорила, что не создана для семейной жизни!
- А я и не говорю, что буду хорошей верной женой. Буду гулять, как кошка, а дома у меня будет бардак и вообще срач полнейший. В этой ситуации ты кажешься мне идеальным мужем - ты неревнивый и нетребовательный.
Ник беззлобно улыбнулся.
- Я подумаю над твоим предложением. Гулять тебе здесь не с кем. Дома, где нужно делать уборку, здесь нет. Так что, учитывая то, что ты здесь единственная женщи-на... в общем, не буду пока я тебя убивать!
Мы рассмеялись, как давно уже вместе не смеялись. Как старые хорошие друзья.
- Глядишь, Ник, скоро у нас с тобой будет полное взаимопонимание и вообще, лю-бовь!
- Лер, я не хочу о любви разговаривать, - Ник нахмурился.