Воловик Ирина Валерьевна : другие произведения.

День влюбленных

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  День влюбленных.
  
  Эпиграф:
  "В том месте, где освобожденная душа
  улетает в Айнсоуф..."
  
   Я люблю город. Но любой город рано или поздно погибает. У каждого города есть свое сердце, и, как всякое живое сердце, оно когда-нибудь останав-ливается. Я знаю один город, чьим сердцем был завод. И когда умер завод, умер и город.
   То, что написано здесь - не повесть, а сказка. Грустная сказка про мерт-вый город и про длинноволосого мальчика. Сказка про девушку в "косухе" и про старичка в кедах. Сказка про то, как люди теряют друг друга.
   Идея этой сказки навеяна моими снами и неразделенной любовью.
  
  
  ВЕЧЕР.
   Лес... А над лесом торчит высоченная труба, из которой не идёт дым.
   И мои джинсы, мокрые от налипшего на них снега.
   И снег, на который падают капли крови с моих разбитых губ, и мерзкий вкус этой самой крови.
   И мои волосы, за которые меня сильно и безжалостно оттрепали.
   И чей-то кулак... СТОП! КТО был тот обезумевший человек, кто хотел убить меня в этом лесу?
   Прежде, чем перед моими глазами поплыли желто-красные круги, я под-няла голову и, посмотрела в его глаза. Я поняла - это был не человек. Это был ДЕМОН в образе человека.
  
  * * *
  
   Ой, как холодно! Боже, как мне холодно! Мои джинсы превратились в нечто ледяное. Видно, морозец ударил, пока я валялась без сознания. А ведь ко-гда мы сошли с электрички было очень тепло, +2, наверно.
   Оказывается, я лежу на спине. Я с трудом открываю правый глаз (на ле-вом ресницы совсем слиплись от крови) и вижу, как прозрачные деревья смыка-ются куполом надо мной.
   "Душа стремится покинуть оскверненный храм тела... "
   (Это моя память подкидывает мне строчку из стихотворения!) Нет, моя душа вовсе не стремится в эти противные зимние небеса, плюющие в меня сне-гом.
  
   Уже вечер. Темнеет. Интересно, это все еще сегодня, 14 февраля, или уже наступило завтра?
   Какие-то птицы безмолвно пролетели надо мною. Значит, город где-то близко... Какой город? Контроль высадил нас с электрички на платформе "72 КМ". Это примерно на
  середине пути от нашего города до Москвы.
   Мы сошли с платформы, и мой друг сказал мне: "Пойдем в поселок, здесь недалеко, через лесок. Я один раз здесь был".
   Я понимаю сейчас, что он тогда мне соврал.
  Мы шли минут 15 -20... Но сейчас я совершенно не помню, в какой сторо-не станция.
   И вдруг он схватил меня за руку и потащил в лес, прочь с натоптанной тропинки. Я стала вырываться, закричала: "Что ты делаешь?!", но он только сильнее стискивал мою руку, молчал и ухмылялся, А потом он сказал:
  "Я
  УБЬЮ
  ТЕБЯ!"
   Сказал так, будто он каждый день убивает десяток таких, как я.
  
   Я рискнула подняться с земли и тут же чуть не потеряла сознание, так сильно у меня закружилась голова. Я схватилась за какое-то дерево, и только по-этому не упала. Когда шум в голове немного утих, я решила, что нужно куда-то идти.
   Но куда? Вокруг меня был унылый лес, и больше ничего. Даже заводской трубы не видно в сумерках.
   Я вспоминаю, что у меня есть часы. Шестой час вечера. Не так уж долго я провалялась!
   К утру мою кровь припорошит снег. Я представила, как я лежу, и на моё белое лицо, прямо на остекленевшие глаза падает снег. Одна маленькая снежин-ка - ничто, но ночь снегопада -
  и снег накроет все...
   Наверно, есть что-то во мне от кошки. Ночью я вышла к железной доро-ге. Земля была погружена во мрак, кругом был лес и мертвая тишина. И тут боги проявили ко мне милость. Тучи отошли к горизонту, и оказалось, что в этом мире тоже существует Луна!
   Но местность вокруг приводила меня не то что в уныние, а в самую на-стоящую депрессию. По обе стороны от ржавых рельсов, отделенные от дороги чахлыми деревцами, стояли тёмные угрюмые заводские корпуса, покинутые жи-выми людьми. А сама дорога была из тех, что никуда не ведут - рельсы ржавые, шпалы деревянные, прогнившие. И все же мне ничего не оставалось, как пойти по этой дороге в никуда. Я не стала задумываться, а просто пошла навстречу Лу-не.
   И она не обманула меня! Где-то впереди мелькнуло светящееся окно. Сначала я приняла его за галлюцинацию, но оно не исчезло, а только станови-лось ярче. Я пошла как могла быстрее. Правда, один раз я остановилась, чтоб снегом стереть кровь и грязь с лица. Не знаю, насколько мне удалось привести себя в порядок, но, видит Бог, я старалась.
  
   Слава Рок-н-роллу! Я наконец-то добираюсь до этого домишки! Никогда еще вид жалкого "бомжатника" не вызывал у меня столько радости! И вдруг я с ужасом вижу, что райское место отделено от меня практически непреодолимой преградой - широкой и, наверно, глубокой канавой. Я прохожу еще немного и вижу, что в одном месте навалены старые шпалы и стволы деревьев.
  "Господи, помоги мне перелезть!"
   И всё это ужасно скользкое.
   Я осторожно ступаю на шпалу. Голова у меня кружится, один глаз ничего не видит. Это будет сложнейший акробатический номер за всю историю цирка!
   Я осторожно переступаю со шпалы на поваленное дерево. Если оно не совсем гнилое, то выдержит меня. Дальше - ещё хуже. Спасительные кусты кон-чаются, и мне приходится держаться в прямом смысле за воздух. Ещё немножко - и я смогу встать на шпалу. И в этот момент проклятая деревяшка проломилась подо мной. Я не ожидала от нее такой подлости!
   Я падаю в холодную воду. Неглубоко, утонуть не возможно, это уж точ-но. Но умереть от холода - вполне реально. У меня нет сил даже позвать на по-мощь. Я кое-как вылезаю опять на эти проклятые шпалы и ползу на коленках. И тут я вижу, что с другого берега мне протягивается спасительная рука. Я со всех сил за неё хватаюсь. Мне не видать, что это за человек, да будь это хоть сам чёрт, я ему все равно благодарна!
   Этот человек берет меня на руки и несет в домик. Мне уже вполне напле-вать, что там будет дальше...
  
   Человек принес меня в свой дом. Там так тепло, что мне очень хочется лечь прямо па пол и уснуть. Но он ещё ведет меня куда-то... Ага, к печке. Я про-сто падаю на низкую скамейку, и, прежде чем погрузиться в спасительный сон, слышу: "Как тебя зовут?"...
  
  УТРО.
  Один раз я просыпалась ночью, но так и не смогла определить, где я на-хожусь. И вот безжалостный дневной свет разбудил меня по-настоящему. Я от-крываю глаза, В странное место забросила меня судьба. Все стены в этом доме сплошь завешаны иконами. Да еще какими! Не современные дешевые картонные репродукции, а настоящие, древние, прямо как в церкви. И лампады, конечно же. Но что-то кажется мне странным, тревожащим в этих иконах. Я повнимательнее вглядываюсь в лики, и что-то заставляет меня внутренне содрогнуться. Такое ощущение, что в чертах каждого святого угодника проглядывает бес, а Господь Бог того и гляди, превратится В самого Сатану! Что - то удивительно знакомое в чертах Спасителя...
   Тут до меня доходит, наконец, что я смотрю на мир обоими глазами. Вся моя одежда сохнет на вешалке у печки - свитер и джинсы. Как надо вырубиться, что даже не заметить, как меня кто-то раздел! Я встаю с дивана (оказывается, меня еще и на диван перетащили!) и одеваюсь.
   Что-то настораживает меня. Что-то еще, помимо "дьявольских" икон. Я быстро догадываюсь - это тишина. Странно, совсем рядом завод, железная доро-га. Должны быть какие-то звуки. Ну хотя бы лай собаки, или тиканье "ходиков" (мне почему-то кажется, что в таком доме обязательно должны быть такие часы). Да, они действительно висят на стене и показывают время 17:04 - в то же самое время вчера мой милый пытался убить меня. Я смотрю на свои часы то - же са-мое. Остановились вчера. Наверно, попала вода, или стукнулись обо что-то...
   Бред, самый кошмарный бред!
   Электронные часы не могут вот так стоять и показывать одно время!
  
   И тут мои идиотские размышления прерываются с появлением хозяина дома. Он стоит того, чтобы описать его. Я представляла себе что-то вроде спив-шегося доходяги который в один из приступов "белой горячки" вдарился в рели-гию. А вижу я перед собой старика, очень далекого от моих представлений. Он высокого роста, совершенно седой. Если сравнивать людей с животными, то этот похож на состарившегося льва - несмотря на годы, все так же внушает почтение. Когда-нибудь в молодости он был, наверно, красивым, но теперь это уступило место тому, что иногда называют благообразностью. Очень может быть, что это бывший священник. Не знаю, что мне ему сказать - то ли "Доброе утро", то ли "Здравствуйте".
  - О, проснулась! - сказал он так, будто я уже 100 лет здесь живу. - Ты мне так и не сказала, как тебя зовут.
  - Лера. Валерия.
  - Замечательно, просто прекрасно! - я не поняла, чему он так обрадовался. - А я - Гришаня.
  - А по отчеству как?
  - Никак. Ты хочешь есть?
  - Нет, мне домой скорее нужно. Вы меня до станции не проводите?
  - Провожу... - старик заметно нахмурился. - Не нужно обращаться ко мне на "вы".
  "Странно", - думаю я.
   Гришаня угощает меня чаем и засохшим хлебом. Пока я ем, мы с интере-сом рассматриваем друг друга. Сейчас он кажется мне больше похожим на ху-дожника. Это, наверно, из-за того, что он одет совсем не по-стариковски. Не час-то встречаются дедушки, которые носят кроссовки, джинсы и свитер с надпи-сью: "Рок-н-ролл".
  - У тебя есть зеркало? -- спрашиваю я его. Меня вдруг заинтересовал мой внешний вид.
   Достает из глубин шкафа какой-то щербатый обломок: "Смотрись". Я со-зерцаю своё лицо, потерявшее последние остатки гармонии. Бровь разбита, ниж-няя губа - тоже, на левой щеке ссадина.
  - Красиво, да? Почему ты не спросишь, кто меня так разукрасил?
  - Я и так это знаю. Это... - он испуганно покосился на окна, на дверь. - Это... - он как будто боится произнести в слух. - Это ДЕМОН! Я не хочу думать об этом, но я чувствую, что он здесь, он рядом... - Старик словно разговаривает сам с собой. - Как он жалок, этот венец творения Господня, низвергнутый в бездну. За долгие века он много растерял - власть, величие, но самое главное - его сила - всё ещё с ним... Проклят был тот день, когда вы сошли с этой чёрто-вой электрички! Я знал, что он и здесь меня достанет! Да, я признаю, что боюсь его. И мы не можем никуда от него спрятаться.
   От его монолога мне почему-то стало не по себе. Впрочем, сумасшедший всегда обладает каким-то особым даром убеждения.
  - Пошли! - сказал он и резко поднялся из-за стола. - Сегодня солнечно, и это добрый знак.
   А я подумала про себя: "Солнцу верить ни в коем случае нельзя".
  
  ДЕНЬ. ВЕЧЕР.
  
   Длинный треугольник железной дороги; корявая блёклая природа; мут-ное зимнее солнце.
   Сначала тропинка шла вдоль ржавых рельсов, потом наискось свернула в перелесок. Минут через 10 мы увидели заводские корпуса и бетонный забор. Мы шли вдоль него, пока тропинка не свернула в пролом, и мы оказались на терри-тории завода.
   Я пыталась узнать у старика, что случилось с заводом, но он избегал этой темы разговора, и вообще предпочитал молчать. Когда мои вопросы начали его раздражать, он и мне посоветовал заткнуться, и остаток пути мы шли молча. Старик о чём-то сосредоточено думал. Окружающее меня зрелище "мёртвой ци-вилизации" вызывало у меня подсознательное чувство тревоги и притягивало к себе - одновременно. Где-то в глубине души даже приводило в восторг. Что-то таится в этой заброшенности пугающее и волнующее; и какое-то очень груст-ное...
   Мы шли-шли-шли, и старик вдруг остановился. Он обернулся ко мне. Взгляд у него был растерянный и виноватый.
  - Ну вот... пришли...
  - Куда?
  - Вон... - он неопределённо махнул рукой в сторону развалин. - Станция...
  
  Это идиотская шутка умалишённого!
  
   Я бегу, на каждом шагу проваливаюсь в снег, но мне уже всё равно.
   Платформа. Была здесь когда-то. Уцелело немножко с краю, даже лесен-ка, всё остальное - просто куски бетона. Ещё частично сохранились здание кассы и кирпичный навес. В стороне в кустах валяется доска с названием станции: "72 км".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   На штукатуренной стене кассы нацарапана ключом надпись: "NIRVANA". Под треснувшим стеклом грязный листок бумаги: "Изменения в расписании движения электропоездов на 1-2 мая 2005 года..." Несколько секунд я стою в полуобморочном состоянии. Нирвана, 2005 год...
  
   Вчера мы сошли на этой станции. Вчера было 14 февраля 1998 года. День всех влюблённых. Электричка погудела нам на прощание и умчалась в никуда. При всём моём желании это не укладывается в моей больной голове.
  
   Расписание движения... 1-2 мая... Нирвана... 2005 год... День влюблён-ных...
  
   Тишина.
  
   Я опускаю вниз глаза. Без всяких мыслей просто смотрю под ноги. Руки мёрзнут, я засовываю их поглубже в карманы куртки. Уши тоже мёрзнут, но шапки у меня нет.
   Внизу на рельсах стоит Гришаня.
  - Слезай, пойдём домой.
  Негреющее зимнее солнце равнодушно созерцает нас.
   Вот мои следы; вот ещё чьи-то. Мои "тракторные", а эти плоские.
   Старая кровь не греет Гришаню. Он стоит и притоптывает своими ог-ромными валенками (наверное он их одевает прямо на кроссовки!)
   Какое-то смутное ощущение, что что-то не так. Это невыносимо давит на мозг и раздражает меня. Я не могу понять, что именно тревожит меня, и это меня бесит.
   Может быть, всё дело в этой тишине? Мне хочется разбить её звуками своего голоса, и я нарочно говорю громко.
  - Объясни, объясни мне, что это такое! - ору я на старика. - Я не могу в это врубиться. Я хочу просто попасть на нормальную станцию, где ходят элек-трички!
  - А что же ты от меня лично хочешь?
  - Объясни мне, что это за место такое! Здесь, что умерли все?
  - Когда я сюда попал было 1 мая 2005 года. Я сошёл с электрички, и толь-ко потом до меня дошло, что я слез не на своей станции. Я был пьяный. Ведь 1 мая - праздник, - он как будто оправдывается передо мной. - Пока я соображал, что делать дальше, на платформе никого не осталось. Все ушли. Я посмотрел расписание - следующая электричка через 2 часа. И я решил пойти погулять. Че-рез лес шла тропинка...
   Дальше я прослушала. Я всё время пыталась понять, что меня так беспо-коит. Можно забыть об этом беспокойстве, но причина его от этого не исчезнет.
  -... А когда я вернулся, - продолжал старик, - То увидел то же, что и ты - вот эти развалины.
  И, знаешь, прошло уже 10 лет с того дня, а я так и не нашёл выход... Но я веду календарь - сейчас 20 февраля 2015 года.
  - А по-моему, 15 февраля 1998 года. - отвечаю я, а сама думаю: "Здесь никакое число. Мы потерялись... Как Алиса в Зазеркалье".
   И тут я вспоминаю, что где-то здесь бродит ещё один человек. При мыс-ли о нём у меня сердце тревожно застучало быстрее. Надо пойти и найти его, ес-ли он исчезнет, я буду весь остаток жизни его бояться. Обрадуется ли он, когда узнает, что я жива?
  
   Я найду его по его следам. Я знаю, куда он пошёл.
  - Пойдём по следу Зверя! - в шутку зову я старика, но он невразумительно отказывается. Уходит. Ну что ж, он не обязан.
   Я всегда полагаюсь на свою интуицию. Я рассуждаю так: "Лучше пре-доставить подсознанию свободу совершать разумные вещи, чем делать хорошо обдуманные глупости".
  Я думаю иногда, что мне было предназначено родиться каким-нибудь зве-рем, хотя бы кошкой, и только какая-то глупая случайность сделала меня челове-ком. Что ж, мир так устроен, что в нём всё всегда не так как хотелось бы.
  
   "Вся наша жизнь сплошной бардак, в ней вечно что-нибудь не так".
  
  Мне снилось много раз, как глубокой ночью я встаю с постели голая, под-хожу к окну, открываю его и прыгаю вниз. На землю. Я прыгаю на все четыре лапы. На 4 пушистые лапки с острыми длинными коготками ...
  
   Я иду по следу. Идти по глубокому снегу довольно трудно, и мне уже жарко. Проклятый снег, набился мне в ботинки. Один раз я споткнулась о какую-то трубу и упала. Мерзкий, противный снег! Ненавижу снег!
   Следы ведут в сторону "мёртвого" завода. Моему другу немножко не по-везло; я начинаю опасаться, что он мог замёрзнуть насмерть. Если честно, мне будет очень и очень жаль, если сейчас я наткнусь на окоченевший трупик своего бывшего возлюбленного.
   И следы вдруг исчезли! Как это он умудрился перемахнуть через этот бе-тонный забор? Крылья, что ли, у него выросли?
   Нет, насколько я помню, летать он не умел. Просто здесь удачно выросло и удачно искривилось дерево. Он перелез, значит я тоже смогу.
   С огромным трудом мне удаётся заползти по скользкому дереву, да и то, куртку пришлось снять. Но от этой борьбы с природой мне пока что жарко. Ну вот, наконец-то я за забором. Интересно, как я обратно то залезу? Не важно. Сей-час не это главное.
   На территории всюду кругом нетронутый чистый снег по колено мне. Почему всё здесь так заброшено? Следы ведут в ближайшее здание. Сорванная дверь частично торчит из-под снега. На кирпичной стене ржавая табличка с но-мером здания. Я захожу внутрь. В коридоре намело целый сугроб.
   Открываю одну дверь. На ней табличка, обозначающая: "курилка ". За-глядываю - только перевёрнутый столик и поломанные стулья. Открываю ещё одну дверь - пустая кладовка. Открываю высокие двупольные двери. Здесь был, наверно, деревообрабатывающий цех. Стучали молотки; визжала "циркулярка", рабочие ругались матом. И все замерло навеки. Осматриваюсь по сторонам, и при виде моего бывшего друга у меня прямо сердце сжимается. Он неподвижно сидит на досках в самом дальнем углу; обхватив руками коленки, опустив голо-ву.
  - Ник! - громко кричу я.
   Он не отвечает, и, вообще не шевелится. Я подхожу к нему - "Ник, вста-вай!" - он все равно никак не реагирует.
   "Господи, неужели..."
  Я не придумала ничего лучшего, как схватить его за длинные волосы и с размаху влепить ему пощёчину, сначала по правой, потом по левой щеке. Он медленно открывает глаза.
  - Вставай, пойдём, - я протягиваю ему руку.
  Он начинает медленно воспринимать реальность.
  - Вставай резче, мне долго тебя ждать?
  Он ещё не понимает, что происходит, но подчиняется. Обоим нам очень-очень холодно. Надо быстрее к дому двигать. Я по-прежнему держу Ника за руку и тяну его за собой. Мне кажется, что если я его отпущу, то он опять где-нибудь сядет и заснёт. Я чувствую какой-то несвойственный мне приступ любви в своём сердце. Или это просто глупая жалость (наподобие жалости к детям), которая так бесит всех парней?
   Этому "дитю" 20 годиков от роду. Он выше меня на две головы и силь-нее меня . Он хотел убить меня. А мне хочется обнять его, сказать что-нибудь ласковое.
  "Как он жалок, венец творения Господня, низвергнутый в бездну..."
  
   Мы так и не нашли, где перелезть через забор. Не буду рассказывать, как мы искали проходную и потом два часа обходили вокруг этот завод. К домику Гришани мы пришли уже в сумерках, усталые, замёрзшие, голодные. За всю до-рогу Ник не сказал мне ни слова, да мне и не очень хотелось с ним разговари-вать.
   Мы постучались, но никто нам не открыл.
  - Здесь что, живёт кто-нибудь? - спросил Никита, и тут до меня дошло, что он, возможно, ещё не понимает, что произошло.
  - Здесь живёт полоумный старик. Нам тоже здесь придётся жить какое-то время.
   Ник смотрит на меня бредовым непонимающим взглядом, а потом гово-рит:
  - Стой, я не понял. Сначала я пришёл на станцию и увидел там одни раз-валины. Я пошёл искать где переночевать и чуть насмерть не замёрз на этом за-воде. Теперь ты говоришь, что нам придётся жить здесь...
  - Понимаешь, мы не можем уехать отсюда! - я раздражаюсь на его непо-нимание и повышаю голос. - Мы провалились в дыру во времени, в четвёртое измерение, ещё хер знает куда!
   Никита в ответ на это ещё больше нахмурился и поджал губы - это озна-чает, что он очень недоволен. Я толкнула дверь и мы вошли. Ник брезгливо по-морщился. Я по привычке стала искать выключатель, но вовремя вспомнила, что здесь нет электричества. Откуда ему взяться в этом мёртвом мире?
   Наконец, я присмотрелась, и вижу, что хозяин спит на единственном в доме диване, а рядом на полу стоят две пустые бутылки из-под водки.
  - Ник, сядь куда-нибудь.
   Он садится на кривоногую табуретку, предварительно стряхнув с неё му-сор, а я в это время шарю по всем шкафам. Холодно. Печку старик не топил. На полке в дальнем углу я нашла древнейшую керосиновую лампу.
  - Я попробую запустить этот "агрегат", а ты рискни затопить печку, - го-ворю я ему. - Сумеешь?
  - Попробую, - равнодушно отвечает Ник. - А ничего, что мы здесь хозяй-ничаем?
  - Нормально. Будь как дома, - я пытаюсь пошутить.
   Спички ломаются и совершенно не хотят загораться. После нескольких минут мучений вонючая керосинка начинает худо-бедно коптить.
   И в это время проснулся Гришаня. Он спустил ноги на пол, зевнул.
  - Лерка, ты что ли? Жрать хочешь?
   И тут в свете керосинки старик увидел Никиту. Ник покосился на Гри-шаню и ухмыльнулся. Тени в этот момент легли на его лице так, что оно стало каким-то диким и сатанинским. Меня внутренне передёрнуло, а Гришаня вообще перекосился от неведомого ужаса. Он начал неистово креститься и бормотать молитву. Совершенно неожиданно в руках у него оказывается обрез охотничьей двустволки.
  - Вот так... - бормочет он. - Зло всегда подкрадывается неожиданно, в минуты слабости оно подстерегает нас... Сатана появляется оттуда, откуда не ждёшь его...
  - Белая горячка, - говорит Никита.
   Гришаня поднимает обрез и прицеливается в моего милого. Я стою, как восковая фигура. У меня напрочь пропала способность соображать; надо бы вмешаться, ведь один ненормальный сейчас убьёт другого.
   Ник стоит, смотрит на старика и улыбается.
   Далее всё происходит как бы в замедленном темпе.
   Гришаня нажимает на курок.
   Я закрываю глаза.
   Раздаётся оглушительный грохот.
   У меня кружится голова. Тошнота подступает к горлу.
   Я открываю глаза и, чтобы не упасть, опираюсь на край стола.
   Ник всё также стоит и улыбается. Умирающий старик раскинулся на ди-ване. Лицо его страшно изуродовано взрывом его двустволки. Ник доволен, словно сытый кот.
   В другое время в другом месте меня бы стошнило от этого зрелища. А здесь смерть кажется чем-то обыденным.
  
  
  УТРО. 16 (?) Февраля (?) 1998 (?) года.
  
  Ничто не напоминает о вчерашней трагедии. Ник всё прибрал. Он клянёт-ся, что похоронил старика, но я думаю, что он врёт - наверное выбросил в ту са-мую канаву.
   Пятна крови вытерты. Диван оканчивает свой век в печке.
   Я сижу за столом с лицом, как у зомби. Одна единственная мысль кру-тится у меня в голове:
  "ТЕПЕРЬ
  МОЯ
  ОЧЕРЕДЬ".
  Ник вдруг говорит:
  - Я тут всё думал, от чего старик-то помер?
  - Не знаю, - отвечаю я.
  - От того, что его просто изуродовало... Он бы наверное выжил.
  - Не знаю.
  - Скорее всего, с ним инфаркт случился.
  - И чего ты в патологоанатомы не пошёл?
   Его слова совершенно меня не трогают. В одно ухо влетают, в другое вы-летают. Я вспоминаю, как мы ехали. Мы всю дорогу ссорились. Что-то нашло на нас обоих. Мы говорили вполне откровенно, нам было наплевать, что нас кто-то услышит. Мы, не стесняясь, высказывали друг другу всё, что накопилось за год наших встреч.
  - Ты всегда строишь из себя умника, считаешь себя выше всех остальных, а на самом деле ничего из себя не представляешь!
  - Сама бы чего-нибудь представила из себя. Ты просто эгоистка, ты всегда пользуешься людьми, как вещами. Ты всегда всё требуешь и ничего не даёшь взамен. Тебе от меня нужны были только деньги! Деньги для тебя главное, а лю-ди ничего не значат. Ты всё делаешь только ради денег.
  - Твои деньги! У тебя ещё и денег то своих не было, только деньги твоих "предков"!
   И так далее, и всё в том же духе. Мы обвиняли друг друга в том, что мы такие, какие мы есть и совершенно друг другу не подходим.
   И вдруг, как приговор раздалось: "Молодые люди, ваши билеты!"
  
  - Ник, прости меня за нашу последнюю ссору, - говорю вдруг я совер-шенно невпопад.
  - А... Это... Я и забыл уже.
  
  
  ПРОШЛА НЕДЕЛЯ.
  23 Февраля 1998 года.
  УТРО.
  
  - Милый мой Ник! Поздравляю тебя с праздником!
  - Спасибо.
  - Спасибо и тебе, за то, что ты ни разу на этой неделе не пытался убить меня! - я целую его в небритую щеку.
   Вот так все замечательно у нас. Вот так мы и живём. Пока. Пока ничего не случилось.
   За прошедшую неделю я пыталась поругаться с Ником раза два, но с ним невозможно ссориться. Виноватой всё время оказываюсь я.
   Однажды, разозлившись на меня, Ник куда-то ушёл, наверно думал, глу-пый, что сможет один без меня свалить! Но выхода он так и не нашел, как не старался. Я надеялась, что он насовсем ушел, но он вернулся поздно вечером ус-талый и злой. Не стал со мной ни о чём разговаривать, чего-то съел и завалился спать. Потом целый день ходил с отсутствующим взглядом и упорно что-то об-думывал.
   Ник оказался более приспособленным к жизни человеком, чем я. Он ис-кал себе дел и старался не поддаваться плохому настроению. Он просто был реа-листом. А меня заела тоска зелёная. Я могу часами сидеть, тупо уставившись в одну точку и ни о чём при этом не думать. Пасмурные дни нагоняют на меня скуку, солнечные - раздражают. Керосин для лампы кончился, теперь вечерами сидим в потёмках. А дни такие короткие! И ещё просто добивает эта тишина. Кажется, голос вязнет в ней, ничем нельзя её разбить.
  - Знаешь, Лер, какая ерунда получается - куда бы мы ни пошли - всё вре-мя приходим к этой станции. Там, наверно, какое-то преломление пространства или времени.
   Я долго молчу перед тем, как ответить.
  - Наверно.
  - Я хотел уйти. Я шел по рельсам в разные стороны, но приходил все вре-мя к станции... - он какое-то время молчит. - Старик не рассказывал тебе, что случилось со всем этим...
  - Нет, он только рассказал, как попал сюда, а про всё остальное говорить не захотел. Он сказал, что был 2005 год. У него могла быть "белая горячка".
  - У нас, по-твоему, тоже, "белая горячка"?
  - Знаешь, Ник, я думаю, должна быть какая-то тропинка отсюда, раз есть дорожка, приводящая сюда.
  
   Иногда... Да не иногда, а каждый вечер на меня накатывает такая тоска, хоть вешайся! Темнеет рано, спать не хочется, разговаривать друг с другом тоже не хочется. Все разговоры сводятся к одному: в случившемся только я виновата!
   Иногда я задаю себе вопрос: а хотелось бы мне вернуться? В тот мир, ко-торый я покинула? Опять в многоэтажные трущобы злого маленького городка, в тесную квартиру, где кроме меня толчется еще куча народа... И где вид из окна не в просторы Вселенной, а на свалку... Вернуться - и опять каждое утро ходить на работу и возвращаться в неуютный дом...
  Вернуться - и опять нужно каждый день с кем-то ссориться по мелочам; и опять тупые вечера у "ящика"... И опять редкие встречи с парнями, оставляющие меня совершенно равнодушной - всего лишь попытки почувствовать себя жи-вым человеком...
   Ник - он не такой как другие. Он - загадка, неразгаданная тайна... С виду - человек без цели, но это только кажется, Все то, что есть в его душе, надежно спрятано от посторонних глаз. Какая-то цель у него есть, но я не знаю, какая. И он будет идти к ней с непостижимым упорством. (Надеюсь, что "замочить" меня - это не главная его цель!)
  Я сейчас могу ему только посочувствовать: какие лишения несёт ему наша теперешняя жизнь. Мир, в котором он обитал раньше существенно отличается от моего. Я просто скажу: он из тех, кого называют: "средний класс - опора нации". А таких как я принято относить к обитателям дна. Наркоманы, панки, алкоголи-ки и "вечные туристы" (бомжи) - я на одной с ними ступени социального разви-тия. Когда я приходила в гости к Нику, меня посещала одна и та же мысль - "Мне придётся много работать, чтобы достичь подобного благополучия... Очень много. Если только мне не удастся каким-нибудь образом женить его на себе.
   И я задумывалась иной раз: что могло свести нас вместе, таких разных? Притяжение противоположностей? Секс или взаимное любопытство? У меня кроме Ника были и другие парни, но ни к кому меня так не тянуло, как к Нику, хоть он и не был первым. Это наверно и есть та неуловимая вещь, что в сказках зовётся любовью! Когда я была с другими парнями, то всегда закрывала глаза и представляла, что я с Ником. Именно поэтому я и не считала это изменами... Ведь душой-то я всегда оставалась верна ему! А потом в наших отношениях на-ступил переломный момент (примерно через полгода)! Наверно, мне надо было пересилить себя и расстаться с ним, но я не смогла. Почему именно мне? Потому что Никите было как обычно на всё наплевать.
   Я знаю его около двух лет, и по-прежнему ничего не могу сказать о нём с полной уверенностью. Ничего, кроме одного - он меня никогда не любил.
  
  ДЕНЬ.
  
   От безделья, в башку лезут мысли, и все до одной тупые. Вот, например: "Почему так холодно на улице? Когда мы отсюда выберемся, Ник не упустит случая убить меня. Он, наверно, считает себя моим палачом.
   Интересно, испытывает ли палач чувство счастья? И какое, если - да? Это счастье садиста или просто радость при виде успешно выполненной работы, по-добную которой ощущает каменщик при виде созданной своим трудом построй-ки? Или палач вообще ничего не ощущает?"...
   Или например: "Почему современная медицина порой становится сред-ством продления мучений смертельно больных людей..." Или почему Ник прямо не скажет мне, что я ленивая свинья.
   Тут я вижу, Ник что-то рисует прямо на столе кусочком угля. Попробую воспроизвести этот рисунок.
  
  
  - Бермудский треугольник, - говорю я совершенно не задумываясь.
  - Где-то есть вход, должен быть и выход...
  - Ладно, Ник давай поедим, а потом обдумаем ещё раз эту проблему. Ник встал и пошёл в пристройку за продуктами. Все гришанины запасы были совер-шенно свежими. И это наводило на кое-какие мысли. Может быть, он доставал продукты где-нибудь здесь? исключено. Он же сам сказал, что со времени его прибытия прошло 10 лет. (ТОГДА, МОЖЕТ БЫТЬ ОН - ПОДЛЕЦ ТАКОЙ - ОБМАНУЛ МЕНЯ НАСЧЁТ ТОГО, ЧТО НЕ ЗНАЕТ, ГДЕ ВЫХОД?)
   Ник принёс, среди прочего банку с тушёнкой и небрежно бросил на стол открывалку.
  - Открой пожалуйста.
   Иногда его вежливость меня просто добивает. С ним даже невозможно нормально ругаться. Всегда я в итоге чувствую себя виноватой.
   Я поставила нож на крышку и уж собиралась стукнуть по нему ладонью, но меня заинтересовала надпись на крышке: "Best before..." 06! 2006 год! Это что ж, по-нашему, этой банки еще вообще не существует?
   Ник понял это совсем по-другому.
  - Старик все знал. Но он умер... К сожалению, он умер...
  
   Я отодвигаю с рисунка на столе грязные тарелки и, как карту зарытых сокровищ, рассматриваю треугольник. Я чувствую какое-то волнение, значит, разгадка совсем рядом, нужно только посмотреть на проблему с другой стороны. И оттого, что я не могу найти решение, которое кажется мне таким простым, я на себя злюсь.
   Так можно долго сидеть и ничего умного не выдумать. Я встаю, собираю тарелки и пытаюсь отвлечься другими мыслями, но это совсем не просто. Мое подавленное состояние резко изменилось; прямо, какой-то душевный подъём! Всё разом обретает иной смысл. Мне уже кажется, что мы можем выйти отсюда когда захотим. И поэтому я решаю заняться уборкой, чтобы не оставлять беспо-рядка.
  - Я не понимаю, чему ты так радуешься? Сначала надо попасть домой, а потом уже радоваться, - говорит Ник.
  - А ты разве не уверен, что у нас все получится?
  - Мне не хочется лишний раз обломаться.
   Его слова и спокойный голос действуют на меня как ведро холодной во-ды.
  - Если завтра снег не пойдет, нужно еще раз пройти по всем тропинкам... Мне кажется, у нас что-то должно получиться... Обязательно!
  
  
  ВЕЧЕР.
  
   Невезение, как всегда, преследовало нас. Но не во всем. Был и в букваль-ном смысле светлый момент - мы нашли еще одну банку керосина. Наконец-то я сяду почитать Гришанины письма.
   Кажется, иконы со всех стен взглянули на меня осуждающе - "не хорошо читать чужие письма"! Ну и наплевать. Их хозяин уже не станет на меня оби-жаться.
   Достаю первое. Наверно, ерунда какая-нибудь. Пишет женщина. Жизне-описания кучи родственников, никаких интересных подробностей, прямо, как га-зетная статья. О, что-то интересное! "Я точно не помню день вашего следующего "перехода". Высчитайте его сами, пожалуйста, или вы забыли, что я не могу это сделать из-за разницы во времени? Вы же знаете, без моей помощи вы навсегда останетесь в вашем дурацком "зазеркалье"! - видно, это писала рассерженная женщина. - "И тогда я не знаю, что произойдет раньше - вы умрете от голода - или покончите жизнь самоубийством?.. К тому же вам надо получить вашу пен-сию..." Потом еще какие-то бытовые подробности, интересные только им одним и число - 6 мая 2008 года... и подпись.
   Из этого я делаю кое какие выводы. Первое - старик - ужасная падла и гадина, царствие ему небесное! Второе - он знал, как попасть в нормальный мир (и зачем он только меня обманул?) Третье - надо знать конкретные "дни перехо-да ", а мы их не знаем, значит - помочь нам может только случайность.
   Второе письмом, наверно будет не менее скучным. "Жития" родственни-ков я сразу пропускаю. Дальше она опять напоминает, чтобы он ей сообщил "день перехода" и пишет, что у неё "сдает" сердце, и ей очень трудно настраи-ваться (на что?), и, не дай Боже, Гриша останется в "зазеркалье" (не правда ли милым словечком они обозвали эту грёбаную дыру?) навсегда (интересно, знает ли эта баба, что её "пророчество" свершилось всё-таки?)
   Потом она, словно опомнившись, постскриптумом добавляет то, что надо было бы писать в первых строках заглавными красными буквами: "Теперь ин-тервалы между переходами придется..."
   Я стала переворачивать страницу, и из письма вывалилась фотография с милой подписью на память. Я подумала: "Когда я стану в три раза старше, то бу-ду похожа на нее..."
   "Интервалы между переходами придется удлинить. Вместо шестидесяти дней они..." и дальше листок криво оторван. Обломайтесь, дети!
   Из этого письма я тоже делаю выводы. Первое - старик вдвойне сволочь, потому что от всего письма он оторвал самую полезную часть. Второе - наши шансы получить "свободу" уменьшились не то что вдвое, а как раз на то самое число, которое оторвал от письма старик, упокой Господь его душу!
   Оказывается, Никита стоял сзади меня и тоже читал со мной эти письма. Он взял один конверт и сказал:
  - Вообще непонятно... Ни адреса, ин индекса...
   Мне абсолютно наплевать, как он получал эти письма.
  - Разбирайся сам в этом, если тебе это нужно. А лучше пойдем, покурим.
   Мы стоим на крылечке и тянем последнюю сигарету на двоих.
  - Теперь мы точно бросим, - говорю я.
  - Чем быстрее мы попадем домой, тем лучше. Еды нам самое большое - на месяц хватит.
  - Идея какая-нибудь есть?
  - Есть. Возможно, что-нибудь получится в пятницу 13-го. Это теперь бу-дет в марте.
  - Пятница 13-е - это детская чушь. В это верить - всё равно что верить в привидения или в Бабу-ягу. Здесь должно быть что-то более серьезное. Может быть...
  - Лер, не начинай грузить. Не надо всей этой зауми. Мы пришли через ка-кую-то точку, и через эту же точку мы уйдем, когда придет время.
  - Кстати, Ник, сколько времени?
  - Нисколько. Ты не сходишь с ума оттого, что электронные часы стоят? Здесь всегда 17:04.
  - А что ты делал в это время, когда нас занесло сюда?
  - Не очень помню.
  - А я вот очень даже помню. Ты бил меня по лицу.
   Он тихонько усмехнулся. От этого я взбесилась. Никогда раньше я так не злилась на Никиту. У меня возникло такое чувство, что я сейчас Ника стукну. Я попыталась сдержаться, но этот порыв ярости был сильнее меня. Ни с того ни с сего я с разворота вмазала ему кулаком куда-то в челюсть. За ту секунду, пока он приходил в себя, я вбежала в дом и захлопнула дверь. Теперь Ник тоже взбесил-ся.
  
   ...Ник ломится кулаками и ногами. Ещё немного, и дверь не выдержит. Никогда б я не подумала, что он способен так озвереть. Надо было мне куда-нибудь в другую сторону сматываться. Я здесь как в осаде. Осторожно наблю-даю за ним в окошко. Его лицо перекошено от ярости. Он похож на разгневанное божество, ему не хватает только пучка молний!
   Этот момент настал. Слышу грохот. Этот идиот выломал-таки дверь! В дом ворвался холодный воздух. (Или "ледяное дыхание смерти").
   Вот он стоит, часто дыша и с ненавистью смотрит на меня, а я сижу и смотрю на него глазами невинного ребенка.
  - Ну, Ник, иди и убей меня. Я тебя ненавижу.
   И тут он улыбнулся. И стал похож наполовину на озорного мальчишку, наполовину на дьявола.
  - Я придумал кое-что поинтереснее.
   До меня сразу дошло, что именно.
  - Только попробуй, только дотронься до меня!
   Я схватила со стола ножик, но это мне мало помогло. Всё произошло как-то быстро, я ничего не успела даже понять, не то что сделать. Ситуация вышла из-под контроля. Он маньяк, самый настоящий маньяк!
   Я сопротивлялась, как могла, но он был гораздо сильнее меня.
   В тот самый момент, когда НАСИЛИЕ свершилось, одна из икон с гром-ким стуком упала на пол и раскололась надвое.
   А когда НАСИЛИЕ достигло критической точки, в небесах раздался страшный грохот, будто боги начали атомную войну. Все зашаталось, предметы попадали со своих мест. Темнота на мгновение осветилась вспышкой миллионов молний, и всё успокоилось...
  
  
  НОЧЬ.
  
   Никита расчистил от снега небольшой кусок земли, снес туда все иконы и поджег их, облив керосином. Страшно было смотреть, как они плавятся с ка-кими-то странными звуками, как живые существа. Что-то темное растекается по земле и иногда брызжет на снег. Пахнет жжеными костями.
   Начинает падать снег. Ночь безлунна и темна.
   Я одеваю куртку и незаметно выхожу из дома. Ник не замечает меня, он слишком занят созерцанием своего костра. Я прохожу мимо него, но только ко-гда выхожу на колею, чувствую себя в относительной безопасности. Я иду в лес, на то место, где все началось. На то место, откуда пришло безумие. Опять холо-дает, наверно уже -10.
   Вот, наконец, "заветная" полянка. Я сажусь прямо на снег. Мне уже всё без разницы. Я расслабляюсь. Скоро настанет такой момент, когда я перестану чувствовать холод. Начался сильный снегопад. Сколько надо сидеть вот так, чтобы замерзнуть? Чтобы заснуть насовсем? Может быть, смерть и есть тот единственный выход? Единственный путь домой?
   Он и здесь найдет меня... Как тянется здесь время? Здесь ведь всё отно-сительно, а времени вообще нет. Здесь есть только тупая безысходность, растя-нувшаяся на миллионы лет... Секунды, растянутые на вечность, или вечность, сжатая в секунду...
   100 лет одиночества.
   Самый худший вариант тюрьмы - целый мир, из которого нет выхода. Мир, принадлежащий нам двоим.
   Один бесконечный День Влюбленных. "Праздник, который всегда с то-бой!"
   Мне приснился чудесный сон в этом холодном лесу.
  ...Мне приснилось, что он пришел и поднял меня на руки, как ребенка; прижимая к сердцу. Злобный демон превратился в доброго ангела. И мне было так хорошо и спокойно у него на руках. И еще мне приснился город. Большие дома со светящимися окнами. Улицы, на которых много людей. Мне приснился железнодорожный вокзал, больше похожий на дворец. Стрелки крутились на ог-ромных часах - это значило, что время не стоит на месте, что ВРЕМЯ ИДЁТ! Мне приснилась огромная прекрасная электричка, длинная и светлая как счаст-ливая жизнь. Она состояла из тысяч вагонов и летела, едва касаясь земли. Мне снилось, что мы одни едем в этом прекрасном поезде. А потом сон превратился в кошмар. Вошли тысячи контролёров, напоминающих злобных монстров.
  
  
  Даже не знаю, какое число.
  - Никит, какое сегодня число?
  - Второе марта, кажется.
  
  2 МАРТА 1998 ГОДА. УТРО.
  
   Это был сон, а лучше сказать - мой бред.
  - Ник, зачем ты притащил меня обратно? А, понимаю - Если я умру своей смертью - тебе не будет никакого кайфа! Ты не просто мучаешь, ты терзаешь меня. Ты инквизитор.
   Он как всегда улыбается. Наверно, Ник тоже сошел с ума, раз он всё вре-мя улыбается. Сейчас он улыбается как Сатана, встречающий грешников. В мире будет меняться все, кроме его улыбки. Во всех мирах...
  - Я спас твою душу от греха. Самоубийство - тяжкий грех.
   "И смущенный стоял Сатана, и увидел он, как глупа бывает доброде-тель..."
  - Мне снился такой сон!..
  - Какой?
  - Как мы с тобой сели на поезд и уехали домой. И, представляешь, опять контроль пошел! Они меня даже во сне преследуют, сволочи!
   Умереть мне, конечно, не удалось, но простудилась я сильно. Неделя прошла в бреду. Сейчас мне уже намного лучше.
   За окном светит солнце. Оттепель.
  - Ты кое-что потеряла, - говорит Ник и показывает мне мой крестик, но не отдает.
  "Чёрный маг завладел моей вещью".
  -Забери его себе насовсем!
   Жаль только, что один из возможных путей выхода привёл меня в нику-да...
   Я отворачиваюсь к стенке, чтобы не видеть Никитиной рожи, которая мне за это время опротивела больше, чем за предыдущий год. Он, только он во всем виноват! Он пожалел денег на билет (у меня-то их совсем не было). Это он, а не я, заслуживает смерти!
  
   О, Боже! Когда кончится этот бесконечный День Влюбленных?
   А почему нет Дня Ненавидящих друг друга?
  
  
  ДЕНЬ. РАЗМЫШЛЕНИЯ.
  
   Первое. Можно подсыпать ему в еду какой-нибудь яд. Только он, навер-но, давно все тут облазил, нашел, все что нужно и получше от меня спрятал. Но нужно поискать.
   Второе. Можно выждать подходящий момент и огреть его по голове бу-тылкой. Посильнее, чтоб он сразу вырубился, а там уж добить как-нибудь. Ну, или не бутылкой, а просто чем-нибудь подходящим.
   Третье. Можно дождаться, пока он уснет и попытаться перерезать ему горло. Нет, не такой он дурак, чтобы позволить мне так просто убить его. Нужен конкретный дельный и легко выполнимый план.
   Он спит очень чутко. Не по-человечески чутко.
   Он никогда не поворачивается ко мне спиной.
   У него мой крест. Это даёт ему власть надо мной.
   Дьявол набирает силу.
  
  ВЕЧЕР.
  
   Красное солнце падает за лес. Есть что-то трагическое в мучениях Солн-ца - умирать каждый день и снова испытывать муки рождения. И вечно гореть изнутри. Съедать самоё себя. Быть добром и злом одновременно.
   Как поклонялись ему наши предки. Как жгли костры на полянах с идола-ми Перуна, Ярило и прочих. Как приносили Ему жертвы.
   Солнцу нужна новая жертва, чтобы продлить полную мучений жизнь.
   Я - Солнце. Узы христианства больше не связывают меня с Господом Богом, Его сыном и Святым Духом. Цепь разорвана. Наши пути разошлись. Я верю только в Солнце, потому что Солнце - это я.
   Солнце умирает на ночь и отдаём мне свою силу. До рассвета я вне вла-сти Отступника.
  
   Он - Отступник. Как я сразу не догадалась! Вот неразгаданная тайна Ни-киты.
   Что ж, каждый волен выбирать. Чтобы убить его, я тоже должна отдать себя во власть более могущественной силы, чем Святая Троица. Это - божест-венная Мать-Природа, породившая человека, породившего религии.
  Природа всегда.
  Природа везде.
  Природа вечна.
   И если кто-то отступается - она имеет полное право уничтожить одного из Своих детей.
   Но нужно спешить. Во вторую пятницу-тринадцатое Дьявол обретёт полную силу. Обретёт Бессмертие. Он выйдет из безвременья, в котором мы сей-час находимся, в мир. Вместе с ним в мир придёт хаос. Потому что он принесёт безумие и смерть.
   Вот что открылось мне в этот вечер на закате.
  
   И как только Солнце погибло в очередной раз, весь его жар нестерпимым потоком хлынул ко мне в кровь, принеся ощущения, сходные разве что с уколом героина. Но это был не дурман, не призрачный наркотический кайф, не зыбкий мираж наркотического наваждения - это была сила.
   И как только взошла Луна, она передала отступнику весь холод и все ча-ры ночи.
   Настоящая война только началась. Нам уже не было смысла делать вид, что ничего не происходит. Всё решилось ещё в тот момент, когда я только реши-ла убить его.
   Слишком всё это чудно, чтобы быть реальностью. Но "зазеркалье" может отпустить только одного из нас.
  
  НОЧЬ СО 2-ГО НА 3-Е МАРТА.
  
   Болезнь отпустила меня, но как только взойдёт солнце, она придёт опять. Днём мы живём по законам нормального человеческого бытия.
  - Ну вот, начинается, - спокойно и устало говорит Никита.
   Луна светит очень ярко и нам даже не нужна наша керосинка. Тишина давит на нервы.
  - Ник, мы по сути своей - ничто. Но всё было заранее решено. Теперь я понимаю. А ты всегда знал?
  - Знал, и был готов. Ты не сможешь ничего изменить.
   Теперь я понимаю, зачем он изучал все книжки по чёрной магии и пси-хологии, какие только мог достать. И что я могу противопоставить всему его знанию?
   Природа наверно, ошиблась, когда выбрала меня. Или с кем-то перепута-ла.
   Я могу спеть песню. Или рассказать стихотворение. Или нарисовать что-нибудь. Я не знаю ни одного заклинания. С точки зрения человеческой морали - я порочный человек. А с точки зрения Природы? Я - жизнь... Да, наверно.
   Если бы была весна, я могла бы общаться с травой и деревьями и просить их о помощи. Но сейчас они спят. Они проснутся, только в апреле. Ещё остаются только снег, ветер, солнечное тепло.
  
   Ничто не ложится спать. Я, например, не ощущаю потребности в сне. Я чувствую в себе силу. И даже не силу, а энергию. Способность, волю.
   Мы меняемся. Никита раньше всегда казался мне хрупким парнишкой, потому что он высокий, "дохлого" телосложения, а сейчас он больше всего на-поминает ночного хищника, гибкого и жилистого. Глаза его черны и бездонны, как два колодца. Черты лица приобрели выражение жестокого голодного зверя. Он мёртвенно бледен, как нечисть кладбищенская.
   Мы меняемся. Солнечная сила наполнила меня светом. Слабое сияние исходит от моих рук, волос и лица. Мне кажется, что я стала выше на несколько сантиметров.
   Я - Солнце.
   Мы сидим и смотрим друг на друга. Мы молчим. Нам больше не о чем говорить. Время тянется убийственно медленно.
  Я посмотрела на Отступника. Осмелилась заглянуть в его бездонные гла-зищи. И очень зря. Его взгляд притянул меня, моё сознание и не отпускает. На его губах довольная ухмылка, я чувствую, как он лезет прямо в душу мне, грубо копается во всех моих чувствах; во всех запечатлённых мной образах; топчет мою память и добирается, наконец, до самого сокровенного - до моего "я". Это то, что даёт мне возможность осознавать себя, как неповторимую личность, а он уже тянет к этому "центру вселенной" свои хищные лапы. Я сижу и тупо пялюсь на него, как кролик на удава, не в силах выкарабкаться из бездонных колодцев его глаз. Я не могу даже крикнуть, хотя знаю, что даже малейший шорох разру-шит наваждение и спасёт меня.
  НО - ТИШИНА.
   А он уже плетёт вокруг моего "я" кокон из лунной паутины.
   (Образ: огромный паук-крестовик, и маленькая муха трепыхается в самом центре паутины.)
   Я не могу закрыть глаза, хотя знаю, что это тоже могло бы скинуть чары. Виток лунной нити, ещё один. Я теряю свою волю.
   (Образ: челюсти паука впились в тело жертвы.)
   "Расслабься и ни о чём не думай. Тебе это больше не понадобится - ду-мать..."
  
   Кто-то постучал по стеклу. Этот звук был подобен оглушительному гро-мовому раскату. Тишина треснула и рассыпалась сотней осколков. От неожидан-ности я подскочила на стуле. Вялость и апатия мгновенно сменились жутким страхом.
   (Образ: паутину порвал огромный кулак.)
   Я боюсь закрыть глаза и боюсь посмотреть в окно.
  - Лера, он пришёл к тебе - говорит Ник.
   За окном, освещённый лунным светом, как архангел стоит Гришаня. Он вовсе не похож на мертвяка из ужасника: никакого разложения и кровавых пя-тен. Он, как всегда благообразен.
  
  3 МАРТА. УТРО.
  
   Как только первый солнечный луч заглянул в наше окно, всё окончилось и встало на свои места. Не осталось ни ощущений, ни образов, навеянных лун-ной ночью.
   Я снова превращаюсь в больного ребёнка, сопливого и чихающего, а Ни-кита снова становится моей заботливой сиделкой. От наших перевоплощений ничего не остаётся. День всё стирает.
  
   Ник растопил печку, принёс воды, сделал завтрак. Я даже поверить не могу в то, что это - отступник. Ноя помню о том, что было ночью. Это только начало.
  
   Какой-то звук нарушает тишину. Я только что догадываюсь - это капель. Убаюканная её монотонным напевом, я засыпаю. Ночь совершенно лишила меня сил.
  
  ВЕЧЕР.
  
   Я проснулась оттого, что было что-то не так. "Шестое чувство" - щедрый подарок природы - сообщило мне об опасности. Но, что это конкретно, я ещё не знаю.
   Солнце уже низко висит над лесом, но ещё не зашло, а луна - подлянка уже успела выскочить. Никиты нигде нет. Наверно, вышел. Я спускаю на пол но-ги с грубой деревянной лежанки. Мне холодно, меня знобит.
   Скорее, скорее бы село солнце! До заката ещё 30-40 минут.
   Я встаю и одеваюсь. У меня кружится голова. Хотя, сегодня уже не так плохо, как вчера.
   Луна бледна и прозрачна, как плевок на асфальте. И каждый день она бу-дет восходить на минуту раньше. До заката солнца. С тем, чтобы 13 марта от-крыть "праздник Полнолуния".
   И вдруг я увидела на столе письмо. Могу поклясться всеми своими идеа-лами, утром его тут не было. Чтобы прочитать, мне нужна лампа. Наверно, опять от той бабы. Как оно сюда попало? Как на зло, керосин в лампе кончился. А где банка? Банка с керосином? Он, наверно, оставил её на улице, когда сжигал ико-ны. Пойду, принесу. Одеваю ботинки, куртку. И тут новый сюрприз: Дверь не поддаётся. Совершенно очевидно - Ник запер меня в доме! Но зачем? Скоро уз-наем. А пока что прочитаю письмо - ещё не совсем темно.
   Некая знакомая нашего Гришани обеспокоена его отсутствием. Сообщает ему: переход будет закрыт насовсем 13 марта. Насовсем. Кто не успел - тот опо-здал.
   Становится совсем темно и подхожу ближе к окну. Я смотрю в окно - и что я вижу!? Мой милый мальчик поджигает мой милый домик! И делает это со-всем не в шутку. Вот куда пригодилась банка с керосином!
   Ник посмотрел на меня с улыбкой, чиркнул спичкой, и весёлые язычки пламени начали разбегаться по кучам сухих веток и по стенам.
   Сначала я чуть было не поддалась панике. Но инстинкт самосохранения заставил меня взять себя в руки.
   Я метнулась к двери, путаясь в не завязанных шнурках,. Так и есть - за-перто прочно; наверно и досками для верности заколочено.
   Остаётся только окно (а огонь всё сильнее!). Окно закрыто на зиму вто-рой рамой, и вообще конструкция у него, как назло! Даже если я расколочу стек-ло, то всё равно не пролезу в оконный переплёт.
   И в это время солнце совершенно неожиданно провалилось за край гори-зонта. Это было очень и очень кстати.
   Я сразу обрела это непостижимое чувство - быть миллиардами живых и неживых объектов природы одновременно; ощущать мир каждым из них, и в то же время оставаться разумом!
   Я почувствовала себя огромной снеговой тучей, вернее сказать сообще-ством водяных кристаллов. Мне ничего не стоит притянуть эту тучу сюда (да и не одну тучу, а целый циклон!), чуть поднять температуру воздуха (ведь воздух-то всего лишь моё дыхание!) и обрушить потоки ливня на домик. Что я и сдела-ла.
   Никогда я ещё так от души не плакала! Радостно, освобождаясь душою, изливая потоки своих чувств, и в то же время - печально, потому что моя любовь пошла на меня войной...
   Я плакала, сидя прямо на полу, подняв кверху зареванное лицо, и я мед-ленно странствовала по небу, теряя миллиарды капель воды. Неисчислимое ко-личество крупных капель, стремящихся вниз...
   Моё дыхание было ветром, тёплым весенним дуновением, заставлявшим таять снег на крыше...
   Это было прекрасно и печально в ночи.
   И вдруг наваждение кончилось, исчезло. Что есть силы распахнув дверь, подобно разъярённому античному богу вошёл Никита. По лицу и слипшимся чёрным волосам, по кожаной куртке стекали потоки воды. Свет, который исхо-дил от меня, освещал убогую комнату и страшным нечеловеческим огнём отра-жался в глазах Ника.
  - Промок, как чёрт - сказал он и скинул куртку. - Дай полотенце.
  - Возьми сам Ник.
   Он покопался в шкафу, нашёл его и стал сушить волосы.
  - И всё равно, понимаешь, Лер, я убью тебя! Иначе я не уйду отсюда.
  - Уйдёшь? А что тебя там ждёт?
  - Жизнь. Чувство удовлетворения, выполненного предназначения.
  - Чьего звонка ты будешь ждать зимним вечером в одиночестве? А муки совести? Думаешь их у тебя не будет?
  - Это чушь. Я буду жить так, как и раньше.
  - Нет. Сейчас ты не чувствуешь, а потом поймёшь, что это место здорово нас изменило. И ни ты, ни я никогда не станем прежними.
  - Да?
  - Не важно, кто из нас вернётся, в реальном мире мы потеряем свою силу. И лишь воспоминание о ней останется, как незаживающая рана. И я даже думаю не остаться ли мне здесь насовсем?
  - Оставайся, Лер, я тебе в этом помогу.
  - Вспомни город, который там у нас остался и свою вечную депрессию...
  - А у тебя не так?
  - Знаешь, Ник - не так. Я нашла тебя, потеряла тебя. Пройдёт время - и я забуду об этом. И найду себе мальчика младше себя, доброго и наивного, кото-рый полюбит меня по-настоящему. А ты будешь вечно копаться в самом себе, пока окончательно не сойдёшь с ума.
  - Великая речь, Лер.
   Демон поглощает мой свет. Но не мою душу. Его аура, которая раньше была чёрно-красной, теперь серенькая и почти незаметная. Если б он убил меня, то забрал бы мою жизненную энергию. Таких как он природа приговаривает к смерти.
   Скоро рассвет. У меня есть несколько минут - Ник лишится своей слезы чуть раньше, чем я. Но я не воспользуюсь этим, чтобы убить его. Он - ничтоже-ство.
  - У нас с тобой ещё одна ночь, Ник.
   Как эротично звучит - "ещё она ночь!". Но это - ночь, предназначенная для смерти.
  
   4 МАРТА. ВЕЧЕР. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ.
  
   Я открываю глаза. Картина всё та же - солнце и луна рядом. Но в этой картине появилась новая деталь - около моей лежанки сидит Ник и сжимает в дрожащих руках огромный кухонный нож.
  - Блин, не смог я, - тихо и недовольно сказал он. - На, возьми, - он протя-нул мне нож.
  "Ничтожество", - подумала я.
   Я взяла нож и метнула его в противоположную стену, где на обоях были выцветшие прямоугольники от сожжённых икон. Нож воткнулся в один из них, но потом упал от собственной тяжести.
  - Вот опять я проиграл, - безразличным голосом сказал Ник.
  - Они там, "наверху" (я имею в виду Творца-Создателя) ошиблись, послав нас сейчас. Мы слишком молоды, чтобы убивать друг друга. Мне тебя безумно жалко. Хоть я знаю - всех парней бесит жалость.
  - Лучше, чтоб ты меня презирала.
  - Я даже не смогу ненавидеть тебя. А ведь когда-то любила...
  - Ты не умеешь, не ври.
   В эту минуту солнце село.
  - Ну и что нам теперь делать? - спрашивает Ник.
  - Что с тобой теперь будет? Ты ведь не выполнил свою миссию.
  - Я уйду в Ад.
   Ах, чёртова моя жалость! Не могу я допустить, чтоб такое красивое тво-рение Господа нашего было похищено Нечистым! Я всегда так любила всё кра-сивое!
  - Пойдём в последний раз посмотрим на звёзды!
  - Там холодно.
  - Пойдём!
   В итоге он послушно плетётся за мной, как в тот день, когда я нашла его замерзающим на заброшенном заводе.
  - Чего бы ты хотел сейчас?
  - Забыть обо всём. Родиться заново. Обычным человеком.
  - Хорошо.
   И я забрала его Душу. Но Ник не превратился в безжизненный труп - он стал камнем - холодным мрамором. Глаза без зрения мечтательно, по-детски смотрели в сумеречное небо. Тонкие губы хотели сказать последнее "до свида-ния" этому миру, но так и замерли, приоткрытые, словно для поцелуя. Мрамор-ная прядь навсегда упала на высокий мраморный лоб. И всё его лицо - как обычно грустное, на нём застыла несбыточная мечта.
   Я не смогла удержаться и разрыдалась. И пошёл дождь. Но я снова была лишь собой - маленькая рыжая девчонка, потерянная и одинокая.
   Я зашла домой, взяла куртку и Душу Ника положила во внутренний кар-ман под сердце, чтоб грела. Взглянув в последний раз на Никиту, я пошла куда глаза глядят.
   Пойду на станцию - успею на последнюю электричку. Потому что путь открыт. Я уйду туда, где за горизонтом мой мир; а может быть просто завтра ут-ром как обычно проснусь в своей постели и даже не вспомню, что мне присни-лось.
  
  ВОСКРЕСЕНЬЕ, 15 ФЕВРАЛЯ.
  
   Проснулась я поздно, часов в 12. Вчера мы с Ником ездили в Москву и задержались допоздна. Я так устала, что даже не помню, как мы вернулись.
   За окном противный снег засыпает наш унылый по-зимнему район.
  
   Звонила Никите - никто трубку не берёт...
  
  
  
  
  
  
  04.07.98.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"