Аннотация: Горечь и боль - вечные спутники, Лишь единицы из близких сумели пережить. Сумерки и образы тех дней Ко мне приходят черно-белыми рисунками.
Рано утром в кофейне, где мне захотелось выпить кофе перед рабочим днем, я увидел ее. Сначала показалось, что никого в кофейне, кроме меня и шнырящей от стола к столу молодой официантки, не было. Официантка еще при заказе кофе привлекала мое внимание к себе живой походкой и привлекательной фигурой. У меня уже давно не было секса с моей женой, поэтому я смотрел на длинные ноги официантки, затянутые в обтягивающие джинсы, с возрастающим желанием пригласить девушку сегодня вечером на оперу или балет, все равно, главное, чтобы рядом с местом мероприятия была гостиница. Ксения в последнее время сообщения о том, что я задержусь допоздна, принимала с каменным равнодушием. Думала ли она, что я действительно такой трудоголик, или же решила, что ее муж скотина и изменник, не достойный с ее стороны переживаний и истерик, я не знал, да и не хотел знать, так как меня устраивала ее молчаливая политика. Официантка между тем заметила мой настойчивый взгляд и слегка покраснела, но по-прежнему ходила между столами, хотя грязные тарелки с них уже убрала.
Неожиданно за дальним столиком, там, куда не доходил свет ламп, задвигалась женщина. Возможно, она там и была все мое время наблюдения за официанткой, но заметил ее я только сейчас. Официантка тоже только что ее увидела, потому что поспешила к ней, на ходу доставая из кармана фартучка ручку и блокнот для заказов. Женщина показалась мне странно знакомой, я впился в нее взглядом, пытаясь разглядеть ее лицо в темноте кофейни. Безрезультатно. Тогда я встал и направился к ней. Официантка, когда я проходил мимо нее, проводила меня долгим взглядом. Но мне было все равно, так как сам я покрылся холодным потом. Эта девушка, сидящая в самом темном углу кафе, не была одной из тех женщин, с кем я проводил ночи, изменяя супруге, но чувство знакомства говорило мне, что лицо, грустно улыбнувшееся мне, я знаю многие годы. Огромные карие глаза смотрели на меня с немым укором, улыбка была как у воспитателя в детском саду и будто говорила 'Ну что ты?'. Я не мог вспомнить эту женщину, словно она была из давно забытого прошлого, но страх и чувство неестественности происходящего охватил меня. Женщина улыбнулась с поощрением и приглашающе похлопала по сиденью стоящего рядом стула. Этот жест так напугал меня почему-то, что я, отчаянно замотав головой, побежал прочь из кофейни. Выбежав в холл, я повернул в уборную, включил кран и засунул голову под холодную воду. Мысль невозможности происшедшего стучалась об мои виски. Почувствовав, что голова немеет от холода, я выключил краны и взглянул на мокрого себя в зеркало. Сзади меня, в проеме открытой мной нараспашку двери туалета стояла ОНА, скрестив руки на груди, и смотрела в мою спину почему-то с жалостью и печалью в глазах. Я повернулся, но глаза мои предательски приковали взгляд к ее коричневым туфлям с черными матовыми бабочками на носках. Туфли, которые купил и подарил я. Кому? Когда? Женщина поправила свои черные волосы, которые, я знал откуда-то, пахли жасмином, и вздохнула с сожалением:
- Я приду к тебе попозже, Саша. Когда ты вспомнишь меня. Я еще многое должна сделать для тебя.
Она вышла из туалета, а я опустился на пол, стянул с себя галстук, невыносимо давящий шею, и попытался преодолеть озноб, бивший меня, как молот по наковальне.
В банке я принялся за работу с такой энергией, какой мои подчиненные никогда не видели во мне. В середине дня ко мне в кабинет вошел Дмитрий, начальник сопряженного с моим отдела.
- Привет, Саш, сегодня в тебе буря энергии, судя по тому, как ты разорался с утра на своих.
- Это рабочий шум, - сказал я, рассматривая какой-то месячный отчет.
- Конечно, сегодня ты как: снова волк-одиночка или в 'Шпильку' со стаей, - Дмитрий широко улыбнулся.
Я отложил отчет, встал и подошел в упор к коллеге.
- Во-первых, я не хожу по борделям: я женатый человек, у меня есть дети. А во-вторых, еще одно подобное предположение в мою сторону и готовься к скорому уходу отсюда. Потому что я приложу к этому все свои усилия.
Дмитрий отошел на пару шагов назад.
- Да что ты горячишься. Я же небеспочвенно сказал. Видел тебя на прошлой неделе вот с такой шатенкой, - он сжал кулак и поднял большой палец вверх, я сморщился, - а на позапрошлой с такой же эффектной брюнеткой, - Дмитрий поднял палец почти над самой головой.
- Ты видел их не со мной, - сказал я как можно более холодным тоном, - и не смей кому-нибудь говорить об этом. Пошел прочь.
Дмитрий опустил кулак и взялся за ручку двери. Но что-то вспомнил, повернулся ко мне и сказал раздраженно:
- Я к тебе не за этим пришел. К тебе сегодня должна прийти сотрудница из Отдела внутреннего аудита, или как он там называется. Советовал бы тебе унять свой темперамент сегодня, а то решит, что ты напортачил по-крупному.
Дверь громко хлопнула за ним. Я отложил бумаги, и положил голову на стол. Большие карие глаза, черные волосы, пахнущие жасмином, туфли с матовыми бабочками - частицы нового или забытого старого? Прошлое пришло, но я заставил себя забыть его очень давно. Я закрыл глаза. Сад, скамья, двое влюбленных на ней: юноша, худой с голубыми глазами и светлыми волосами, и девушка. Красивая, черноволосая, с большими карими глазами и взрослым взглядом. Юноша дарит подарок - коричневые туфли с бабочками, которые отлично подходят к вечернему платью, купленному девушкой для выпускного вечера. Почему-то вся эта картина перечеркивается красным крестом, возникает другая: вечер, мокрый асфальт, разбитая десятка, кровь на дороге, тело на носилках....
Я очнулся от звонка мобильного. Взял трубку:
- Да, дорогая.
- Добрый день, любимый,- голос Ксении, грудной, женственный, немного сухой, из-за того, что в последнее время начала курить, - Ты сегодня вернешься как обычно?
В голосе Ксении звучит сарказм, но горечи в ее словах я не услышал.
- Нет, сегодня я приду не позже семи, дорогая. Так что получится семейный ужин: ты, я, Миша и Рита.
- Миша уехал сегодня на олимпиаду. Так что нас будет трое.
- Все равно здорово, - сказал я, постучав по столу костяшками пальцев,- до вечера, любимая.
- До вечера.
Я кладу трубку и задумываюсь. Есть ли у Ксюши кто-то, меня никогда не интересовало. Хотя я в это и не верил. Она очень печется о своей карьере юриста, а точнее успешной женщины, имеющей перспективного верного мужа, талантливых детей и престижную работу, поэтому, скорее всего, она побереглась завести любовника. Думаю, ее также не интересовал факт моей неверности, волновало ее только то, чтобы это не предалось разгласке.
В дверь постучали. Женщина из Отдела внутреннего аудита или как он там называется, вспомнил я.
- Входите.
Дверь бесшумно открылась, в дверном проеме появилась ОНА. Не в свитере и джинсах, как в кафе, а в белой сорочке и черном дорогом костюме, сшитом по фигуре. Прическа была тоже другая, волосы были не раскиданы черным водопадом по плечам, а собраны в причудливой узор на голове. Озноб вернулся, мои руки затряслись, взгляд против воли опустился на ее ноги. Коричневые туфли с бабочками, не совсем подходившие к новому облику посетительницы, были по-прежнему на ее ногах поверх дорогих итальянских чулок.
Она улыбнулась:
- Ты вспомнил меня, Саша?
Я испуганно смотрел в ее лицо и не мог вымолвить ни слова. Она ждала, рассматривая меня.
Разные картины проносились перед моими глазами. Воспоминания. Сокровище, которое мы копим годами, собираем по крупицам, чтобы в конце после потери всего накопленного вещественного, потерять и его. Я помню себя с ребенком. С малолетства по шестнадцатый год все расплывчато, непонятно. Семнадцать - восемнадцать - мой возраст, воспоминания которого и самые прекрасные и самые ужасные в моей жизни, я сознательно запихнул эту смесь грустно-радостного в железный ящик в углу своей памяти, а ключ выбросил. Пришедшая в мой кабинет, судя по всему, молчаливо требует, чтобы я вскрыл этот ящик, взломал его, раз ключ утерян, и вспомнил. Я взял свою волю в кулак и посмотрел в глаза посетительницы. В них было ожидание и упорство. Она не уйдет, пока я не вспомню ее и не назову ее по имени, понял я.
Любовь. Что это? Чувство, даруемое сверху, или просто физиологическая потребность человека? Если второе, то почему я не испытал этого чувства больше одного раза за всю свою жизнь и даже больше: потеряв источник любви для себя, я забыл остальные светлые чувства, будто перестал жить. Перестало нравиться то дело, которое раньше вызывало восторг и радость, потускнела привязанность к родным, семье. Почему красота природы, домов, людей перестала вызывать во мне ответные чувства? И самое главное, почему после того как моя любовь ушла от меня, я боюсь ее прихода и отвергаю саму возможность ее возвращения, когда вот она стоит передо мной, смотрит мне в глаза и просит, чтобы я просто назвал ее имя. Я сглотнул комок в горле и решился.
-Валя,- сказал я слабым шепотом и почувствовал мокроту в глазах.
- Да, Саша, это я,- она словно улыбалась и грустила одновременно. Улыбку ее была печальная. Она обошла стол и подошла ко мне. Я нерешительно поднялся с кресла ей навстречу. Она обняла меня и прильнула к моей щеке, наши слезы смешались, губы были совсем рядом. Она не решалась первой меня поцеловать, это должен был сделать я. Но я не мог.
- Ты погибла, - сказал я, сжимая ее спину в своих руках как можно крепче.
- Но сейчас я с тобой, - просто ответила она, прижимаясь ко мне.
- Я боюсь, - признался я и поцеловал ее. Удар блаженства нокаутировал меня. Я ощутил себя другим человеком. Исчез тридцатилетний финансист, которому осточертели работа с цифрами и нелюбимая семья. В кабинете стоял школьник, обнимавший девушку, свою будущую жену, вместе с ней он решил окончить Тюменский нефтегазовый университет, уехать на север жить и работать. Но было что-то еще, какая-то пустота, дыра, будто существовала где-то далеко часть меня, не познавшая этого воссоединения, этого возвращения счастья и она кричала мне об этом.
Прошло неизвестно сколько времени, но наш поцелуй все же завершился. Я посмотрел на лицо любимой. Не знаю, что за сврхсилы вернули мне мою любовь, но время изменило и ее. Меня обнимала не семнадцатилетняя девочка, а девушка двадцати с чем-то лет. Появилось чуть-чуть новых морщинок, но глаза были той же девушки, образ которой я кощунски забросил в железный ящик и попытался забыть.
- Мы сейчас же уйдем отсюда, сядем в мою машину и уедем туда, где сможем все обговорить, - робость не давала говорить мне уверенно, но плевать, главное ОНА вернулась.
- Как же твоя работа?- мне показалась или она действительно строго смотрит мне в лицо? Глупости, ее не должны интересовать такие мелочи.
- Все равно на работу, - отмахнулся я.
- А ужин с твоей семьей?- нет, несмотря на счастливый блеск в ее глазах, она пыталась вести себя строго.
- Я позвоню, скажу, что не смогу прийти, что много работы, - я коснулся ее волос, источавших запах жасмина. Валя молча посмотрела на меня долгим взглядом.
Мы вышли из кабинета и поехали на лифте на парковочный этаж. Когда мы проходили по коридору, Дмитрий зыркнул на меня презрительно, будто говоря 'Ну-ну, верный муж'.
Я решил ехать в гостиницу, только там мы смогли бы без посторонних глаз все обговорить и побыть вдвоем. В машине я набрал номер Ксюши на мобильном и позвонил:
- Планы на вечер изменились, дорогой? - опять горький сарказм или просто шутливый тон? Я взглянул на Валентину, грустно сидящую рядом.
- Да, изменились, моему отделу принесли еще работы. Нужно сделать до завтра.
- Только из всего отдела работать будет его начальник, - Ксюша посмеялась. Что это с ней? Иронизирует, смеется, показывает, что знает, чем я обычно ночами занимаюсь. Всегда она была сдержанна и не интересовалась настоящими причинами моих поздних приходов домой, вполне удовлетворяясь отмазками о работе.
- Задерживать работников дольше установленных законом часов я не имею права, - сухо сказал я, - если ты хочешь поговорить о моем частом отсутствии дома, завтра вечером я готов это обсудить.
Ксюша долго молчала в трубку, затем коротко сказала 'До завтра' и выключила телефон.
- Твоя жена? - спросила Валентина, положив свою руку поверх моей. Я не отрывал взгляда от дороги.
- Чисто номинально.
- Дети у вас тоже номинальные? - грустно сказала она.
Я промолчал, глядя на дорогу.
Мы подъехали к гостинице, я снял номер на двоих и заказал принести туда ужин. Войдя в номер, я снял пиджак, галстук и расстегнул верхний ворот рубашки. Выпив стакан воды, я решился посмотреть Валентине в глаза и задать вопрос, который, в сущности, и не интересовал меня.
- Как?
Она села на кровать, сняла туфли с бабочками, давая отдохнуть ногам, и похлопала, как в кафе, рядом с собой. В этот раз мне не было страшно, я присел и помог Вале снять черный пиджак. Она расслабленно легла на подушки.
- Неважно, Саша, как. Важно почему.
Я лег рядом с ней, уткнувшись лицом в ее плечо и нервно вдыхая знакомый запах ее кожи.
- Тогда скажи почему.
- Ты несчастлив, - просто сказала она, - почти везде, где бы я ни была, ты несчастлив.
Я почувствовал, как та самая далекая часть меня отозвалась из неведомых далей на эти слова, завыла и заворочалась.
- Несчастье многообразно, оно имеет много обличий, но в своей сущности оно всегда постоянно и дает одни плоды.
- Почему ты, Валя, пришла мне об этом говорить? Ты ангел? Святая? Привидение? Ты была моим счастьем, останься со мной - и я перестану быть несчастным. Я снова буду жить как пятнадцать лет назад.
- Пришла я, потому что не бывает в мире ничего одинакового. Посмотри на апельсины в вазе на том столе - издалека они похожи. Но подойди к ним, пожалуйста.
Я неохотно оторвался от нее, встал и, как она просила, подошел к зеленой вазе с апельсинами.
- Возьми любые два из них, - я повиновался. Взял два апельсина и посмотрел на них. Некоторое время я держал их в руках, не понимая сказанного Валей. Потом осознал. Они действительно были разные, их формы заметно отличались, кожура была на ощупь тоже немного другая.
- Они не похожи, - сказал я.
- Так и я, Саша, пришла к тебе, потому что я единственная и неповторимая для тебя. Апельсины лежат в вазе, и так как к одному апельсину прикасается второй, никогда не прикоснется третий. Потому что все апельсины имеют разные формы, царапины на кожурках. То соединение, которое образуют два прижатых друг к другу апельсина, никогда не смогут повторить другие апельсины. Пойми это, Саша.
- Я понимаю.
- Тогда прими. Я была для тебя счастьем, которое никто другой не сможет создать для тебя. Но это не значит, что нет другого счастья для тебя, других соединений апельсинов.
- Ты уйдешь от меня?- грустно спросил я.
- Только когда ты сможешь принять мой уход, поймешь, что жить нужно без меня.
- Значит, ты останешься со мной навсегда? - Я опустился на пол рядом с ее ногами и прижался к ним. Валя нежно погладила меня по голове.
- Я бы этого хотела так же, как и ты. Но ты живешь, твоя жизнь течет дальше, я же осталась у ее истоков, к которым нет возвращенья.
Я поднялся от ног к ее туловищу и лег рядом.
- Я существую, - прошептал я.
- Поэтому я пришла, но как только ты снова начнешь жить, найдешь соединение с другими 'апельсинами', я уйду, - Валентина поцеловала меня в лоб,- расскажи все. Расскажи, что ты чувствовал, когда я покинула тебя, как перестал ощущать, что правильно, что хорошо, а что плохо. Как ты жил эти годы, как женился на женщине, не любя ее, как обманывал ее. Чувствовал ли ты угрызения совести? Расскажи, как перестал любить родных тебе людей, как замкнулся, как делал плохо своим друзьям, как пытался убить себя. Я все это знаю, все видела, представляла как тебе плохо, но что ты чувствовал, что происходило в твоем сердце, цело ли оно еще? Расскажи мне.
Я закрыл глаза и начал говорить. Мне было грустно, предстояло вскрыть все, что я запрятал в этот страшный железный ящик в моей голове. Всю боль, всю горечь потери, раскрыть рану, которая за прошедшие годы лишь зарубцевалась. Нужно было вспомнить, как у меня вырвали из сердца огромный кусок, а оставшуюся часть прижгли каленым железом, чтобы она не истекла кровью.
***
Вечер, темный и страшный, светящаяся надпись 'Hollywood' на здании справа от дороги - клуба, в котором мы с Валентиной часто веселились и тусили. Но в этот раз она поехала туда без меня, а я не знал об этом. Меня разбудил звонок матери Вали Нины Олеговны, по телефону она плакала и сообщила, что произошла беда. Я ничего не понимая спросил адрес, где она находится, оделся, выбежал на улицу и на попутке доехал до того места. И вот теперь я стоял перед местом аварии и не знал, что нужно делать. Люди в белых одеждах суетились вокруг перевернутой разбитой десятки и смятой спереди газели, люди в синих одеждах оцепили красными лентами разбитые машины и стояли рядом куря и ругаясь. Наконец из десятки 'белые' вынесли носилки, я тут же кинулся к ним. На них навзничь лежал парень с кровоточащим правым плечом. Я узнал Коляна, парня Дарьи - подруги Валентины.
- Где девушка? - крикнул я носильщикам. 'Белый', державший носилки спереди, молча кивнул в сторону одной из двух машин скорой помощи, стоявших невдалеке. Я побежал туда. Увидев внутри первой машины Нину Олеговну с мужем, бросился в двери машины. Внутри сидело двое врачей, медицинское оборудование и койка с телом, Нина Васильевна сидела в углу и плакала, рядом с ней отец Вали тоже плакал. Я подошел к койке и увидел распростертое тело Валентины. Слезы подкатили к моим глазам, но надежда еще теплилась во мне. Врач посмотрел на меня и сказал:
- Умерла еще в машине - сломала шею.
Пока эти слова доходили до меня, я увидел, что голова Вали неестественно повернута, а ее глаза, большие карие, на которые я ночами молился, безучастно и стеклянно смотрят в потолок. 'Умерла еще в машине...' разнеслось в моем мозгу, колени подкосились, из глаз хлынули слезы. Я упал на пол возле тела умершей девушки и зарыдал. Увидев Нину Васильевну, я закричал:
- Зачем вы ее отпустили? Она же ехала с этим Коляном, который всегда пьет за рулем.
- Она сказала, что поедет с тобой на такси погулять, - робко сквозь слезы сказала Нина Васильевна.
'Умерла еще в машине...поедет с тобой...'- эти фразы разносились в моей голове. Я выбежал из машины, убежал в какой-то темный сквер рядом и, упав на скамью, плакал там, пока не уснул.
***
Я с трудом вернулся в реальность, будто какая-то воронка засасывала меня в прошлое, туда, где я пережил самую большую боль в жизни. Открыв глаза, я посмотрел на Валю и сказал:
- Тогда я решил, что ты погибла, потому что я был слаб и не смог контролировать тебя. Я должен был быть сильнее и жестче с тобой, управлять как своей собственностью, как вещью. Тогда бы ты не умерла.
- Тогда бы ты перестал быть человеком, которого я любила, - сказала Валентина.
- Что? - я приподнялся в удивлении над ней, - Тогда что я должен был сделать? Каким должен был стать я, чтобы ты жила и любила меня? Чтобы не поехала со своей пьяной подружкой и ее парнем-наркоманом на чертовой десятке в ночь под колеса газели?
- Ты ничего не должен был сделать и никем не должен был становиться. В своей гибели виновата я одна, я сама лишила себя счастья с любимым человеком и долгой жизни с ним. Ведь, чтобы избежать перелома шеи, мне всего лишь нужно было пристегнуть ремень.
Я лег на спину и положил руку под голову Валентины, она откинулась на нее, разрушив свою сложную прическу и раскидав черные, как крыло ворона, волосы по моему плечу.
- Рассказывай дальше, прошу тебя. Вспоминая прошлое, ты снова наполняешься жизнью, лечишься от своего серого существования. Как мог ты забыть столько важного? Ведь именно эти события, переживания их делают тебя человеком, развивают, заставляют двигаться дальше.
- Потому что это больно, - грустно сказал я, - помнить тебя и не видеть рядом, любить и не иметь возможности поцеловать. Но я продолжу, раз ты хочешь.
***
Помнишь ли ты, Валентина Олеговна Разанова, как сильно я любил тебя. Помнишь, как еще в шестом классе восторженно и влюблено на тебя смотрел белобрысый голубоглазый мальчик Саша Колодин. Помнишь, как он начал заниматься спортом, плавать каждый день, ходить в тренажерный зал, учиться на 'пятерки' - лишь для того, чтобы ты обратила на него внимания, смотрела на него восторженными глазками. Помнишь, как он дрался с мальчишками из своего и параллельных, а иногда и старших, классов. А все, потому что эти мальчишки тоже влюбились в тебя и хотели подойти к тебе с предложением встречаться. Но знаешь ли ты, что делал этот мальчик ночами? Ночами, которые начались после того как мальчик Саша влюбился в девочку Валю? Он мечтал, Валентина, тихо, иногда во сне, иногда бодрствуя, но после того как он влюбился в тебя он мечтал взять твою руку как своей девушки каждую ночь. Иногда, истерзанный мечтами, он выходил на балкон и смотрел на зеленые деревья внизу, почти всерьез подумывая: не прыгнуть ли. Но чувства мальчика, к счастью, были взаимными, поэтому страшного не произошло. Девочка Валя первая призналась мальчику Саше в желании дружить, и они стали вместе ходить в школу, сидеть на уроках, обедать в столовой. Их дружба перерастала в симпатию, а та в свою очередь превращалась в любовь, чтобы это слово не значило.
Что мне могло прийти в голову, после того, как ты ушла из этого мира? Самое банальное - покончить жизнь самоубийством. Так и случилось. В течение двух недель после твоих похорон мысль уйти вслед за тобой посещала меня в любое свободное время. Днем я мог спастись от нее, занять себя каким-нибудь противным, но требующим напряжения всех своих сил делом, но ночью бежать было некуда. Бессонницы и мысли о самоубийстве - вот что ждало меня в постели каждый вечер.
В один из таких вечеров я пошел один гулять по городу. Не знаю сознательно или случайно, но пришел я к Мосту влюбленных. Помнишь этот мост в Тюмени, Валя? У молодых любовников в этом городе есть традиция прикреплять к перилам того моста замок - знак вечной верности друг другу, а ключ от него выкидывать в реку. Давно уже все эти замки отпилили, так как они создавали дополнительную тяжесть мосту, но тогда наша доблестная городская дума не видела в этих милых причудах влюбленных угрозу перемещению транспорта через реку Туру. Я подошел к нашему с тобой тяжелому замку, прикрепленному почти в середине моста, и попробовал его на прочность. Замок держался. Тут мне показалось очень привлекательным сброситься с этого Моста любви в темные воды Туры. Единственное, что меня немного пугала, это то, что за акт самоубийства я должен буду попасть в ад, в то время как ты была в раю (в этом я был абсолютно уверен). Но я начитался Данте, поэтому думал: главное попасть за грань, а там я найду способ отыскать тебя. Хотя если честно думал я совсем иначе. Нет ни Бога, ни рая, ни ада и нет у человека души. Ты погибла и душа твоя растворилась в воздухе, исчезла, а раз так то и жить без тебя не стоит. Поэтому я встал на перила и приготовился прыгать. Но страх смерти отрезвил меня, когда я посмотрел на такие далекие черные воды реки, распростершейся внизу. Мне кажется, еще немного этого созерцания водной бездны и я даже передумал бы, струсив. Не помню, что толкнуло меня - собственная решимость или поднявшийся ветер над мостом, но в следующее мгновение я уже падал в воду. Вспышка боли, пронзившей всю левую половину моего тела, оглушила меня на несколько секунд. Всего на несколько секунд. Потому что потом я всплыл из глубины и поплыл к темному берегу.
Я не смог умереть в этот раз, Валя, а больше попыток и не было. Весь следующий месяц я провел дома в постели, потому что вся левая часть моего тела была синяя и сильно болела. Я многое обдумал, пролеживая эти дни в кровати. Старался ответить сам себе на вопросы: Что такое любовь, может ли человек в своей жизни по-настоящему любить несколько раз? В последующие годы я принимал разные ответы на эти вопросы. Но в то время я был зол на всех: на окружающих людей, что не понимали моего несчастья, на тебя за то, что покинула меня, на себя, за то, что не мог понять происходящих со мной событий и изменений. В итоге я отказался от понятий 'душа', 'духовный мир' и решил объяснять поступки людей сугубо материальными значениями. Любовь? Божественное чувство? Дар свыше? Нет, конечно. Есть у человека потребности: низкие и так называемые высокие. Пытаясь удовлетворить их, человек либо перенасыщается, либо недосыщается, что порождает ощущения: довольства или недовольства, удовлетворения или неудовлетворения. Эти ощущения оформляются в более сложные и понятные нам формы, которые мы можем перенести в жизнь: злость, раздражение, неприязнь или же восторг, радость, симпатия. Есть у какого-либо человека-индивида потребность, неважно какая. Удовлетворив ее полностью, он получает удовлетворение от этого, становится довольным. Следовательно, окружающий мир становится ему приятным, симпатичным, удовлетворенная потребность обрастает положительными эмоциями. Наш индивид обладает памятью, значит, он запомнит это хорошее, происшедшее с ним, и отобразит на дальнейшем восприятии всех последующих событий. К людям он будет испытывать доверие, в будущее будет смотреть с надеждой. А если изначальная потребность не была удовлетворена полностью? Появляется недовольство происшедшим, на мир он смотрит раздраженно, на людей - завистливо. Этой теорией я объяснял возникновение чувств и эмоций, как преданность, жалость, восхищение, недовольство и остальные.
А что же любовь? Мы испытываем к любому человеку определенный набор чувств. Соотношение этих чувств друг к другу отличается, но, думаю, обычно оно всегда примерно одинаково. Обычно, одну эмоцию перевешивает другая. Но что будет если одно чувство к определенному человеку подавит остальные, которые ты испытываешь к нему, вытеснит их, а само выйдет на первый план, захватит все местечко в твоем сознании, которое ты выделила специально для этого человека. Как будет называться то, что ты испытываешь к человеку либо только жалость, либо только восхищение, либо только безоговорочную преданность, либо что-то другое, но только в единичном числе. Я думал тогда, это и будет любовь. Такое объяснение любви дало мне надежду, Валя, скажу тебе честно, что через некоторое время моя привязанность к тебе ослабнет, я освобожусь от боли и смогу любить других девушек. Но дальнейшая жизнь разочаровала меня в этом намерении.
***
Опять это странное чувство какого-то затягивание в глубины памяти и прошлого. Словно воспоминания как животные обнажили длинные клыки и вцепились в меня, не разнимая пастей. Сумев через силу поднять веки, я посмотрел на любимую, по-прежнему смотрящую на меня широко открытыми глазами. Мне вспомнилось, как эти глаза с карей радужной оболочкой и черными как чернила зрачками безжизненно смотрели в потолок в машине скорой помощи. Теперь, неведомо каким чудом, они снова были наполнены жизнью и смыслом, а ее шея, такая тонкая и нежная, создавала ровный изгиб на подушке, а не была неестественно согнута под кривым углом на больничной койке.
Я поцеловал любимую в губы, вишневый вкус помады Вали остался у меня на губах. Вкус прошлого, безвозвратно потерянного или же нет? Я продолжил целовать свою любимую, и с каждым поцелуем прошлое ударяло по мне памятью того или иного прикосновения к ней. Валя стала обнимать и ласкать меня, как пятнадцать лет назад, мы словно перенеслись в тела юноши и девушки, впервые в своей жизни занимающихся любовью в комнате девушки. Вступление во взрослую жизнь тогда для них прошло безболезненно и прекрасно, другого слова они оба не подобрали бы. Каждая ласка или поцелуй одного влюбленного отзывалась тысячью сладостных покалываний у другого, мы творили танец, блаженство которого никто из нас не мог повторить и получить от чего-то чужого, не связывающего нас. Повторение этого танца, каждого движения и элемента его проходило так, будто мы всю прошедшую жизнь держали этот узор мужского и женского тел в наших головах и только ждали момента, чтобы еще раз нарисовать его на полотне жизни. Фонтан воспоминаний, счастливых и горестных, обрушился на наши головы, скала одиночества дала трещину под его силой, осела и рассыпалась в пыль. Слова? Зачем они нужны, если язык любви намного понятней и прекрасней любых нагромождений фраз и предложений. Ты чувствуешь, любимая, как я скучал по тебе? Томился, мучился, умирал. Еще нет? Тогда смотри.
***
Я еле смог открыть глаза, сон уходил с огромной неохотой, черные круги перед глазами плясали и прыгали, то расширяясь, заполняя все поле моего зрения, то уменьшаясь до маленьких черных точек. Я поднялся в темноте и пошарил руками по кровати, надеясь наткнуться на мягкое голое тело любимой. Пусто. Одни простыни и подушки. Я стал лихорадочно переворачивать их и ползать по постели. Она не могла уйти, лихорадочно вертелось в голове. Я еще не научился жить без нее, не научусь никогда. Неужели приславшие ее, поняв это, забрали Валю. Нет. 'Свет!'- крикнул я. Огромные лампы на высоком купольном потолке зажглись, осветив роскошный зал и в центре него закрытую палантином кровать, на которой я лежал. 'Это не гостиничный номер' - осознал я. Встав, я подошел к широкому окну с рамой из дорогого красного дерева. Внизу лежал двор, ограниченный стеной, похожей на крепостную. Мощеная плитой площадь, редкие зеленые деревья. Я направился к шкафу у дальней стены и открыл его. Костюмы, похожие на официальные, но каждый с каким-то отличием. У одного стрелки прошиты золотой нитью, у другого что-то вроде красных погон на плечах. Рядом со шкафом на стене я заметил кнопку, которую нажал. Через некоторое время дверь в зал открылась, в проеме появился человек в черном костюме. Подойдя ко мне, он поклонился до пояса и сказал:
- С пробуждением вас, господин.
Я посмотрел удивленно на него. Но потом во мне появилось чувство, что так и должно быть, что этот человек - слуга, должен называть меня господином, и беспрекословно подчиняться мне, так же как и все кого застанет мой взгляд. Потому что я...Кто я? Повелитель, правитель, диктатор. Это не моя жизнь, но память ее порядков и системы просыпается во мне. Так странно.
Мой взгляд, направленный на человека, отвердел. Этот человек обязан выполнить все, что ему прикажу, осознал я. Иначе...иначе он умрет... по моему приказу. Такова система здесь: я - господин, они, все остальные, - рабы.
- Назови мое имя и звание, должность, титул, - сказал я этому слуге. Он испуганно посмотрел на меня, потом сделал глубокий поклон и пролепетал быстро, скороговоркой:
- Господин Первый Премьер Восточного Союза, Александр Владимирович, освободитель стран Восточной Европы от американского глобализма и....
-Достаточно, я просил только имя и титул. На завтраке, который будет через час должны быть все мои советники, передай им. А сейчас мне нужно умыться. Иди.
Слуга ушел. Я же пошел в ванную, расположенную, я знал, за дверью напротив окна. Подойдя к раковине, я впился взглядом в зеркало. В нем было мое лицо, но изрешеченное сетью не моих жестких морщин, по-злому искривлявших его. Полностью седые волосы лежали сосульками сверху. Но что меня больше всего испугало, так это собственные глаза: серые, почти выцветшие, но блестящие каким-то обжигающим светом, они смотрели сквозь всего: меня самого, стены комнаты, куда-то в даль, не просто пронзая тонкими лучами препятствия на пути взгляда, а стремясь сжечь их, уничтожить, рассеять в пыль, неважно вещь это или человек. Хотя нет, живого человека существу в зеркале уничтожить было бы намного приятнее, чем простой барьер. В зеркале был я, но измененный как внутри, так и внешне не моей судьбой, не моей жизнью, не моими воспоминаниями. Валя, куда ты меня занесла?
Я всмотрелся вглубь себя. Злость, страшная злость на всех людей была там. И она втягивала меня в себя, заставляя стать ее проповедником, таким же каким был человек в зеркале. А все из-за железного ящика в сознании, похожего на мой, но набитого не моими воспоминаниями, а Саши этой реальности. Нет, я не буду смотреть туда, не стану рыться в этих картинах чужого прошлого, иначе не смогу остаться собой, не смогу пройти испытание и вернуть свою любимую.
Приняв душ, я вышел из ванной и подошел к раскрытому шкафу. Судя по разнородным костюмам, висящим в нем, в этой реальности, мире или не случившейся ветви судьбы я стал не только политическим деятелем, но и создателем новой официальной формы. Надев черный костюм со склеенным высоким воротом, я посмотрел на себя в зеркало и отвернулся. Седой человек с хищным лицом впился в меня своим колющим взглядом, и мне не хотелось думать, что он это теперь я.
Пришел слуга и доложил, что завтрак готов. Я приказал ему отвести меня в трапезную. Шагая по красным ковровым дорожкам, постеленным в коридорах, по которым мы шли, я разглядывал лепнины на потолках и узнавал место, где мы находимся.
- Слуга, - окликнул я идущего впереди меня человека, - где я живу?
Слуга повернулся ко мне, сделал поклон и наконец ответил:
- В покоях Московского кремля, господин.
Я кивнул ему и приказал вести дальше. Память человека в зеркале настойчиво стучалась в двери моего сознания, и запертые на них мысленные замки шатались и открывались один за одним. Что произойдет, когда дверь откроется и воспоминания Первого Премьера Восточного союза соединятся с моими? Страшно подумать, но куски памяти Премьера уже плавали в реке моего прошлого. Огромное честолюбие и страшная злость на мир были там. А еще боль, даже БОЛЬ, сродная моей, связанная с потерей близкой и любимой женщины. И эту женщину тоже звали Валентиной.
За большим столом, накрытым огромным количеством блюд, сидело пять мужчин в официальной одежде непривычного мне стиля. При виде меня они поспешно встали и поклонились. Советники, понял я. Растерянные и напуганные глаза людей, непонимающих зачем Первый Премьер соизволил видеть их на своем завтраке, не смели подняться выше моего подбородка.
- Сядьте, господа советники и доложите об обстановках во внутренней и внешней политике, - велел я, сам усаживаясь и принимаясь за яичницу с беконом и сыром.
- Господин Первый Премьер, все как вы говорили, - сказал сидящий ближе всех ко мне советник с густыми бакенбардами, - Евросоюз замолк, после того как вы отозвали войска из Пруссии и Галиции, признав тамошние диктатуры свергнутыми, а граждан - свободными. По вашему негласному пакту с заместителем председателя союз больше не будет требовать в ООН запретить Восточный союз, а его армию ликвидировать, если надо используя объединенные силы Китая и США, так как только они, не считая российские части, образуют армию ООН.
- Эдуард Лукович, - вспомнил по имени своего советника я, прожевывая кусочек бекона, - что такое Восточный союз?
- Господин Первый Премьер решил проверить меня? - удивленно спросил советник, но я поднял на него глаза и он поспешно заговорил, а я вернулся к яичнице, - Восточный союз - добровольное объединение почти всех стран Восточной Европы, не считая Германии и Австрии. Инициатором объединения стала Россия под вашим президентством, господин, для уничтожения пагубного для мирных народов Европы влияния США и поднятия уровня жизни граждан в отстающих странах союза....
- И как поднялся?
- Простите....
- Поднялся уровень жизни граждан по-твоему? - Я сосредоточенно смотрел в глаза советника, а он, бедный, не знал: отвечать, на мой взгляд, или тупо смотреть в пол. Выбрал наконец - в пол.
- Как я считаю, это следующий шаг в вашей политике, господин. Пока мы лишь заставили замолчать Евросоюз и американцев в вопросе на право существования Восточного...
- Значит, нет. Что ж, господа советники, не смею задерживать вас - вы свободны.
Советники удивленно, но от того не менее поспешно покинули трапезную, оставив меня наедине со столом еды, накрытым на шестерых. Я доел яичницу и опустил голову на стол. Воспоминания второго Сталина, словно воды реки в весеннее половодье на дамбы, накатывали на мое сознание. Любовь, одиночество, душевные муки, приведшие к тому, что злость одного человека вылилась на весь мир, изменив и растерзав его. Валя, зачем ты заставляешь меня быть этим человеком? Еще немного и его воспоминания смешаются с моими, мои мысли сольются с его и один из нас поглотит другого. Я уже слышу стук его каблуков по деревянному паркету, настеленному в одном из моих воспоминаний в деревенском доме, принадлежащему моей бабушке, у которой я в тринадцатилетнем возрасте был летом в гостях. Он изучает меня, исследует мою память, мое прошлое. Скоро он узнает все обо мне и тогда достаточно станет вытащить наружу одно из моих воспоминаний, принесших мне боль, и я сломаюсь, а он победит. Нужно изучать его тоже, убрать барьеры между нашими мыслями, но я не готов к этому, не способен еще выдержать напор лавины чужого горя, страданий, сделавших из человека, похожего на меня, жестокого властелина, сильнейшего мира сего.
Я вызвал слугу и приказал ему приготовить машину для моего выезда в город. Нужно было увидеть творение здешнего меня собственными глазами. Смотря из окна лимузина, едущего по кольцу, я онемел от вида необычно пустых дорог Москвы. Редкие похожие шагали по тротуарам, одежды на них были однотипные серые, лишенные каких-либо отличий. Никаких реклам, афиш, огней в городе не было, казалось, половина его населения вымерла, а вторая лишилась своих индивидуальных черт, стала массой серых пальто, выцветшей обуви и потрепанных шапок.
Вернувшись в Кремль, я пришел в свою спальню, освободился от неудобного костюма и уселся на уже постеленной кровати. Все встречи, назначенные местным Александром на сегодня, я приказал отменить. Согнув колени, я упер в них локти, смежил веки и задумался. Первый Премьер уже прошагал, стуча каблуками в сознании, немалую часть моих воспоминаний. Сейчас он идет по тротуару дороги, шаркая подошвами своих туфель по потресканному асфальту, и смотрит, как молодой парень выбегает в слезах из машины скорой помощи и направляется в темный скверик, чтобы там упасть на первую попавшуюся скамейку и заснуть. Нужно остановить его экскурсию по моему прошлому, потому что, узнав все обо мне, он придет сюда и без труда заберет назад свое тело и свою жизнь, а я исчезну, испарюсь, будто меня и не было никогда и ни в какой реальности. Единственный способ прервать поход Премьера, разозлить его, придти ко мне не подготовленным, не вооруженным знаниями обо мне. Я нажал на кнопку вызова прислуги.
- Да, господин.
- Советникам и послу Евросоюзу быть через час в зале для совещаний, иди.
Ты слышишь меня, мой злой близнец? Я говорю то, что ты злой, небеспочвенно. Я видел людей в твоем Восточном союзе, знаю, каких радостей ты лишил их, заставив служить себе. Ты сделал их жизнь серой, как их одежды. Я не знаю, скольких из них ты убил, расстрелял, утопил, сжег на электрических стульях, но глядя в твои холодно-жестокие глаза в зеркале, уверен - многих. Понял ли ты, двойник, что я собираюсь сделать на собрании? Как думаешь, что случится с твоим Восточным союзом, когда я объявлю войну Евросоюзу. Долго ли просуществует твое детище, после того как английские, французские, американские, китайские и еще невесть какие солдаты будут маршировать по городам России, освобождая их от гнета диктатора? Месяц, два? А ведь счет времени пойдет сегодня. Если ты не откажешься от своей поступи по моим воспоминаниям и не придешь ко мне сейчас.
'Я здесь, с тобой, двойник' - голос, похожий на мой, прозвучал в голове. Я открыл глаза. Серый туман окружил меня, исчезли кровать, комната, осталось только серое марево вокруг и седой человек передо мною. Злое лицо, испещренное жестокими складками, находилось напротив моего, так что я не мог не смотреть в эти серые глаза, полные мировой злобы. Я встретил этот взгляд демона с моим лицом, превозмогая инстинктивный страх. 'Странную шутку играют со мной силы' - сказал Первый Премьер. Он оцентвающе посмотрел на меня. Серые глаза наполнились презрением, губы криво согнулись. 'Ты испытал то же что и я, но пошел по пути игнорирования остального мира'
Я посмотрел на его кривые губы, в глаза я больше не решался. 'А ты пошел по пути мщения неизвестно за что и неизвестно кому'. Мой голос звучал еле слышно, серое марево словно глушило, поглощало его, оставляя слабый хрипот.
'Вот и сейчас мы и посмотрим, чей путь верен, кто силен, а кто слаб и ничтожен'. И Премьер решительным шагом направился ко мне. Черная фигурка на сером фоне медленно и неостановимо начала становиться больше и ближе. Бежать. Но куда? Моя злость в облике Премьера в любом случае меня достигнет, повергнет и поглотит. И я двинулся навстречу фигуре. Если мы столкнемся, не один он будет атаковать. Поднять подбородок, встретить взгляд врага, как бы он не был страшен, поднять правый кулак для удара и ударить! Я ударил, но ударил и Премьер, серый туман закружился в глазах, разноцветные блики заплясали хороводы, острая боль прошлась от позвоночника к голове, парализуя и погружая в кому. 'Кто победил?' - вот что я подумал, прежде чем исчез...
***
Одеяло, подушка, рука, тонкая и нежная, локоть, гладкий и хрупкий, плечо, небольшое, но надежное, щека, мягкая и холодная, губы, горячие и зовущие, волосы, пахнущие жасмином. Любимая, ты снова со мной? Открыл глаза: она лежала рядом со мной в гостиничном номере, в который я привез ее, и гладила мне волосы, а я бессознательно водил рукой по ее телу, лицу, волосам.
Карие глаза посмотрели на меня счастливо.
- Ты справился......
- С чем?
Любимая нежно прижалась своей щекой к моей.
- С тем злом, что было в тебе.
- Этот человек... Премьер... он это я в другом мире, измерении, реальности или будущем?
Валя отрицательно покачала головой.
- Неважно кто этот человек и откуда по-настоящему. Он - зло, которое ты не мог подавить в себе долгое время. Ты должен был увидеть его, чтобы понять: мстить незачем и некому. Если ты пойдешь по пути того Премьера, то жестоко накажешь только себя, потому что так и не познаешь больше счастья.
- А я все еще могу его познать? Без тебя? Несмотря на столько лет несчастья и обделенности?
Валя уверенно кивнула.
- Все, что для этого надо, уже есть у тебя. Тебе осталось только осознать это. Поэтому я и привела тебя сюда.
Я осмотрел номер, в котором мы находились.
- Но это я привез тебя на своей машине в эту гостиницу! Чтобы поговорить!
Любимая нежно погладила мои волосы.
- Да, но не здесь.
- Что ты имеешь в виду? - спросил я.
- Здесь ты в другом месте и сам ты тоже другой. И я... - Валя мечтательно улыбнулась, - я другая!
Я испугался ее загодочных слов, но надежда на что-то предстоящее хорошее и радостное всплыла на поверхности моего сердца.
- И зачем мы здесь?
- Для того чтобы увидеть нас других. Тебя и меня.
- Покажи, - еле слышный хрип вырвался из моей груди.
Валя улыбнулась, поднялась с кровати и протянула мне руку. Я принял ее руку, встал и не отпуская теплой ладони пошел вслед за любимой. Валентина подошла к стене гостиничного номера, коснулась ее и прошла сквозь стену. Лишь рука, которую я держал в своей, висела в воздухе. Но рука потянула меня за любимой, и я шагнул в стену...
Просторная светлая комната раскрылась передо мной. Валентина стояла рядом и смотрела на деревянную лакированную лестницу. Я дотронулся рукой плеча любимой, она повернулась и улыбнулась.
- Мы поднимемся по этим ступенькам и увидим их.
- Их?- переспросил я.
- Других нас. Тогда, я надеюсь, ты все поймешь, - она впервые немного требовательно на меня посмотрела,- Не бойся, не смущайся и запоминай все что увидишь. Они не увидят нас - им это незачем. Свое счастье они давно нашли и осознали. Ты готов?
- В этот раз ты будешь со мной?
-Да, - Валя улыбнулась.
-Тогда я готов!
Любимая крепче сжала мою руку, и мы пошли по лестнице. На верхнем этаже мы увидели меня. Человек во всех мельчайших деталях своего тела идентичный со мной, разве что одетый в синюю куртку, держал в долгих объятиях девушку с черными, как ночное небо мегаполиса, волосами и нежно целовал ее. Слезы снова выступили у меня на глазах, и их виновники растеклись неясным пятном. Еще бы он не был счастлив! Местный я в отличие от Первого Премьера и меня самого имел то, чего мы лишились в самых началах наших жизней. Он не терял самого ценного, не страдал от одиночества, не горел огнем вины и самобичевания. Конечно же он был счастлив! Потому что наша любимая в этой ветви судьбы или измерении БЫЛА ЖИВА!
Я заплакал горько, не сдерживаясь, все равно счастливец не услышит меня, будет также обнимать свою любимую, гладить ее волосы, целовать ее губы... Валя, та, которая пришла со мной, прижалась сбоку, участливо глядя в мои глаза, но не говорила ни слова. Тут нечего было сказать! Эти люди имели то, чего мы лишились в юности, - друг друга. Судьба, бог, случайность или что-то иное раскидало так наши жизни, неважно. Главное так есть и это неизменимо.
Я вытер слезы рукавом рубашки, Валя отошла от меня.
- Тебе больно, но главное откровение для тебя впереди. Прошу тебя - будь внимателен.
Я кивнул и посмотрел на пару влюбленных людей. Счастливец и девушка оторвались друг от друга. Местный я снял куртку, видимо, он только пришел и объятие с здешней Валентиной было приветствием. Затем они вместе пошли на кухню. Мы с Валентиной пошли следом, наши руки по-прежнему были скреплены. Я видел, как они ели приготовленные Валей суп и второе, как делились новостями за день, как шутили, смеялись, разговаривали, влюбленно смотрели друг на друга....Потом мучимый подозрением я посмотрел на их руки. Так и есть - обручены. Золотые кольца поблескивали на их пальцах как знак избранности. Видя как я погрустнел, Валя, держащая меня за руку, покачала головой.
- Пожалуйста, смотри глубже.- сказала она.- Они счастливы - это первое, что бросается в глаза. Но несмотря на случившееся ты тоже мог бы быть счастлив. Потому что ты имеешь то, чего не можем иметь здесь мы. Они борются с отсутствием этого, пытаясь не обращать на это внимание. Ты же имеешь это, но не видишь его, потому что поглощен утратой меня.
И я пытался смотреть, пытался найти то, из-за отсутствия чего счастье двух обрученных людей, по словам Вали, неполное. Но я не видел горечи, грусти, сожаления в глазах здешних меня и Вали. Лишь иногда какая-то мимолетная задумчивость застилала глаза то одному, то другому супругу. Когда настал поздний вечер, двое влюбленных пошли в свою спальню. Я и Валентина не разнимаю рук пошли за ними. После нежных ласк и объятий муж и жена заснули, даже во сне держа друг друга.
Я и Валентина стояли в спальне в темноте поздней ночи и смотрели на двух спящих мужчину и женщину, так похожих на нас внешне и внутренне и притом так непохожих своими судьбами. Чего мы ждем? Я увидел счастливого себя, счастливую Валю, понял, чего лишился. Но смысл всего этого? Понять, насколько никчемна твоя жизнь, чтобы пойти во второй раз на высокий мост и сброситься с него? Я посмотрел в карие глубины Валиных глаз. Нет, она бы так не поступила со мной. Дать надежду, а потом беспощадно уничтожить ее? Нет, только не она.
Внезапно в середине ночи, когда я, глядя на спокойных спящих супругов, сам начал поддаваться ласковому наваждению сна, послышался тихий женский плач. Я всмотрелся в темноту над кроватью и почувствовал боль в сердце. Плакала Валя, плакала тихо, без громких всхлипов, без периодических рыданий, лишь слезы беспрерывно капали из ее глаз, да звучало во мраке еле слышное посапывние. Я непонимающе посмотрел на любимую, что по-прежнему держала меня за руку. Почему она плачет, хотел сказать я. Ведь она должна быть счастлива, была еще днем счастлива, когда я из этого мира обнимал и разговаривал с ней. Она не притворялась, я не выдавал желаемое за действительное. Но я замер с раскрытым ртом, потому что начинал понимать. Валентина этой реальности, ветви судьбы или другого измерения была счастлива. Дело было в другом.
Я из чужого мира проснулся и сразу же приник к любимой. Я гладил ее по голове, пока она плакала и, утешая, говорил слова: 'Не плачь, любимая. Мы еще сможем - вот увидишь. Мы будем самой большой и счастливой семьей'.
'Но врачи...все врачи говорят...что я не смогу' - говорили плачущие уста Валентины.
'Главное, вера. Я верю, ты веришь - это самое важное' - грустно сказал я, но слезы выступили и на моих глазах. 'Да...да... ты прав. Мы сможем. Мы сильные' -тут же заговорила Валентина, увидев готового заплакать супруга. Так говоря друг другу наделенные слабым смыслом, но очень важные для них обоих слова два супруга заснули, обнимая друг друга.
Я посмотрел на Валентину, ожидающе смотревшую на меня, и прошептал: 'Я все понял, пожалуйста, давай уйдем отсюда' Валя всмотрелась в мое лицо, затем кивнула и вот мы уже снова находимся в гостиничном номере, куда я привел свою любимую.
- Дети, - проговорил я, глядя в глаза своей умершей и загадочно воскресшей любимой, - Они женаты многие годы, а любят еще дольше, но так и не смогли родить ребенка, того, кто бы олицетворял их любовь друг к другу. Им кажется, что весь мир против них, что кто-то не дает им оставить плод своего счастья здесь, обессмертить их обоюдную преданность. Из-за этого они...
- Несчастны? - спросила Валя.
-Нет, - улыбнулся я -, печальны и грустны. Теперь я понимаю, счастье не может быть одной вещью. Счастье - это система разнородных элементов, как бы грубо это не звучало. Ни мы с тобой, ни те двое не могут быть полностью счастливы. Всегда будет отсутствовать какой-нибудь важный элемент, составляющий эту систему. Для меня это ты, для наших двойников - это дети. Но для этого и созданы эти ветви судьбы, альтернативные реальности или что-то другое, правда же, Валя?
- Никто не знает, - задумчиво проговорила любимая.
- Нет, для этого!- твердо сказал я, - Я буду верить в это, даже больше: я буду ЗНАТЬ ЭТО! Раньше не живя, а существуя в своем сером мире, который я сам выдумал, я ощущал боль в груди, но не свою, это был словно зов другого человека, находящегося далеко от меня, но связанного со мной прочным мостом. Я видел, как играли мои дети Рита и Миша и эта боль приходила. Она словно что-то говорила мне. Теперь я понимаю что: 'Люби своих детей! Наслаждайся каждой минутой, проведенной с ними! Я этого лишен! Но ты нет!' Примерно так. Потому что эта боль принадлежала человеку, лишенного возможности как я наблюдать, как играют его дети, не мог поцеловать и обнять их. Этим человеком был тот Александр, которого ты показала мне. Но я вместо того чтобы помочь ему, облегчить его боль, а я мог это сделать так как мы неразрывно связаны, вместо того, чтобы любить своих детей, я постоянно думал об утерянном навсегда - о тебе. Александр того мира делал для меня многое, в то время как я не делал для него ничего. Он любил тебя, жил с тобой, и поэтому временами я чувствовал необъяснимое облегчение, ощущение счастья приходило ко мне пусть хоть и на минуту. А я? Я не помог ему, не помог дополнить то счастье, которое он нашел, через свою семью.
- Ты еще можешь помочь ему и себе тоже, - промолвила Валентина.
- И помогу, - сказал я, погладив щеку любимой, - и буду этим счастлив. Ведь только так можно достичь полного СЧАСТЬЯ? Ты должен любить то, что делаешь, и тех, с кем находишься рядом, потому что где-то очень далеко находишься ты же, лишенный этого дела и этих людей. И любя своих близких, ты делаешь ему легче, облегчаешь его ношу. А он любит ту, которую я потерял очень давно, и делает этим легче мне. Потому что он это и есть я, его любимая - это моя любимая, моя умершая Валентина - это живая Валентина его мира!
- Я горда за тебя, - грустно сказала моя умершая любимая, - ты все понял и теперь будешь счастлив.
- Только благодаря тебе! - я обнял Валю и приблизил свое лицо вплотную к ее, - Спасибо тебе. Если бы ты не показала мне Первого Премьера и меня в последнем мире, я бы дальше просто существовал, и умер бы, так и не поняв насколько дороги для меня Рита, Миша и Ксения. Я бы причинил им всем боль своим равнодушием и холодностью. Но больше я не буду относиться к ним так неправильно, не буду изменять Ксении, не буду пропускать спектакли Риты, не буду отказываться поиграть в бадминтон с Мишей. Я попытаюсь стать любящим мужем и отцом и буду счастливым, зная, что где-то ты, любовь моя, жива и целуешь меня. Спасибо тебе...
Я поцеловал любимую, зная, что целую ее в последний раз. Хотя нет, я буду целовать ее всегда, когда захочу и когда захочет она, только не здесь, а очень-очень-очень далеко отсюда, но ощущения этого будет приходить ко мне на протяжении всей жизни.
-Ты перенесешься в свой дом сразу - пора исправлять ошибки, которые ты совершил, - произнесла Валя, зарывшись своими пальцами в мои волосы. Я кивнул.
- Я все равно буду скучать по тебе. Это неизбежно.
- Я знаю, - Валя водила ладонями по моим лицу, шее, плечам груди, словно запоминая каждый участок моей кожи, каждую клеточку моего тела, - Я буду приходить к тебе в твоих снах - это также неизбежно. Потому что я тоже буду скучать.
- Сейчас ты исчезнешь? - спросил я, боясь ответа, который все равно прозвучит.
- Сейчас ты обнимешь меня, а я тебя. Ты закроешь глаза, а когда откроешь, то уже будешь стоять на пороге дома твоей семьи. Дальше строить свою судьбу ты будешь сам.
Я загреб ладонями спину любимой, она прижалась ко мне, я зарылся лицом в ее черные кудри, стараясь вдохнуть как можно больше ее запаха жасмина, она ткнулась носом в мою шею, часто дыша и щекоча дыханием мне кожу. Мы одновременно закрыли глаза, и мир водоворотом закружился вокруг, неприкасаемыми щупальцами разделяя нас....
***
Я стоял на пороге своего дома. Время было без десяти шесть. До ужина, который я отменил во время телефонного разговора с Ксюшей, было десять минут. Я нажал на звонок. Вскоре дверь открылась, на пороге стояла Ксюша, моя жена. Вид у нее был немного удивленный и сердитый. Зная ее упертый характер, я понимал, что долгим разговором о том, что измен больше не будет, что я стану теперь ей достойным мужем, ничего не добьешься. Поэтому я положил свою руку поверх Ксюшиной, другой обнял ее за талию и поцеловал. Ксюша в удивлении хотела отойти от меня, но я не пустил и она расслабилась. Когда мы закончили поцелуй, моя жена попыталась невозмутимо сказать:
- Сегодня ты удивил, наверное, даже себя.
- Что ж с этого момента я буду полностью предсказуемым, - сказал я, - потому что так целовать тебя я буду теперь всегда при нашем приветствии, будь то утром, в обед или вечером, - увидев огоньки в глазах Ксюши, я продолжил, - ужинать с тобой и детьми я теперь тоже буду всегда в семь часов. Сегодня дома только Рита?
- Нет, у Миши олимпиаду перенесли на завтра, - сказала Ксения, задумчиво смотря на меня.
- Здорово, пошли на кухню, - я взял за руку свою жену и повел ее на кухню. Там я помог ей закончить приготовление ужина, затем я позвал детей к столу. За едой я завел разговор со своими детьми о том, чтобы сходить с ними на выходных в кино и ли цирк. Рита радостно заверещала, Миша сначала недоверчиво посмотрел на меня, но юный возраст не мог позволить ему обидеться на своего отца за его долгое равнодушие к нему навсегда. Поэтому и он вскоре заулыбался и начал разговаривать со мной. Ксения молча наблюдала за всем этим, но я видел в ее глазах недоверие в то, что я взаправду так резко поменял свое поведение. Я улыбнулся ей и сказал:
- А в пятницу мы сходим с тобой, дорогая, в театр, а затем в ресторан. Вернемся домой поздно. Надеюсь, ты не против?
- Против? Нет... нет, конечно, - Ксюша удивленно смотрела в мои глаза, затем улыбнулась, - поздно, говоришь.
Когда мы закончили ужинать, дочку Риту я повел уложить спать сам. Завернув ее в одеяло, я поцеловал ее в лобик и пожелал спокойной ночи. Но Рита не закрыла глаза, а спросила:
- Пап, теперь ты нас любишь?
Я погладил шоколадного цвета русые волосы дочки.
- Родная, я любил вас всегда, просто долго не понимал этого.
Ложась спать с Ксенией, я поцеловал ее во второй раз за день. Она немного отодвинулась от меня и спросила:
- Что с тобой случилось такое сегодня?
Я улыбнулся и снял петельку ночной сорочки с плеча любимой жены.
- Просто сегодня я понял, что вы - мое счастье, - и поцеловал свою жену в третий раз за день...