В конце июня муж пожаловался, что, когда он проглатывает пищу, у него в пищеводе жжет. На следующий день она повезла его к врачу, в тот же день ему сделали гастроскопию и взяли частички пищевода на анализ. Через три дня им стало известно, что у него рак. Ещё две недели обследований, консилиум и однозначный вывод о необходимости операции. Больница, недельная подготовка и операция, проведённая ровно через месяц после первого посещения врача.
Операция на пищеводе по определению является чрезвычайно сложной, она предполагает отключение правого лёгкого, что всегда сопровождается большой кровопотерей. Обычно длится такая операция от четырёх до шести часов. О том, что происходило в операционной на самом деле, они никогда не узнают. Судя по всему имели место серьёзные осложнения, поскольку лимит времени был существенно превышен: хирурги покинули операционную только через восемь с половиной часов.
Затем была реанимация, почти трое суток на трубе - так медики называют аппарат искусственного дыхания. К концу третьих суток ей позвонил хирург и предложил срочно приехать в больницу, чтобы выхаживать мужа поскольку тот находится в тяжелейшем состоянии.
Муж лежал в отдельной палате и она его сразу не узнала. Опухшее серое лицо, седая щетина, закаченные наверх глаза и отвалившаяся челюсть. Отовсюду торчали катетеры: из носа, из мочевого пузыря и несколько - из дырок в боку. Первую ночь она провела рядом с ним, делая единственно возможное в той ситуации: следила за капельницами и смачивала губы пропитанной водой салфеткой, поскольку на тот момент пить ему было категорически нельзя.
Муж никого не узнавал, иногда он пытался что-то говорить, но речь его была невнятна и слов было не разобрать. Было видно, как невероятно он мучается, причём безгласно, даже не отдавая себе в этом отчёта и единственное, что она могла делать, пытаясь отвлечь его от страданий и хоть как-то успокоить, - это похлопывать и поглаживать единственное оставшееся мягким место на измученном и страшно похудевшем теле - внутренную поверхность бедра.
На рассвете муж пришел в себя, ему удалось несколько сфокусировать зрение, он вроде бы узнал её и совершенно неожиданно сказал:
-Давай споём.
Она оторопела. Они, прожившие безотлучно не один десяток лет, никогда не пели песен ни вместе, ни в отдельности. Тот их дуэт получился не самым лучшим: муж петь не мог, он скорее подвывал или, точнее, продхрипывал, а она, не имеющая ни слуха, ни голоса, и не знавшая слов, в своих попытках изобразить что-то музыкальное была вообще никакая. Репертуар определял муж:
Наверх вы товарищи все по местам,
Последний парад наступает
Врагу не сдаётся наш гордый Варяг,
Пощады никто не желает...
Было очевидно, что ему для пения требовались большие усилия, язык его не слушался, ему с трудом удавалось смыкать губы, но он снова и снова возвращался именно к этой песне и ей было совершенно ясно, почему именно к ней.
Пели они и другие песни, в основном военные или относящиеся к временам Гражданской войны. Привлечённые импровизированным концертом в палату к ним заглядывали врачи, медсёстры и ходячие больные, но для неё это было совершенно неважно. Сам факт, что её муж в сознании и поёт, да ещё такие героические песни, внушал ей надежду, что всё образуется и он снова станет её прежним дорогим героем, стойким и мужественным, каким она знала его всю их совместную жизнь.
В какой-то момент он неожиданно попросил её:
- Купи мне баян, - и она ему это пообещала:
- Да, именно так, дорогой мой! Когда ты выздоровеешь, мы начнём совершенно другую жизнь. Мы купим тебе баян и будем ходить по деревням и петь песни.
Почему-то эта идея показалась ей чрезвычайно привлекательной, ему она тоже понравилась и они стали дополнять её деталями:
- А себе я куплю барабан, у нас будет небольшой минивэн и мы будем брать с собой нашу собаку Зямку. Представляешь, приезжаем куда-нибудь, расстилаем ковёр, выносим инструменты и начинаем петь. Некрасиво, ну и пусть, зато от души. Когда от души, то люди всё равно будут слушать...
Наутро пришел Хирург, проверил, чего и сколько выделилось из каждой дырки на его теле, поздоровался с ним, спросил, узнаёт ли он своего врача и как того зовут. Он ответил правильно.
- Всё протекает нормально, - сказал Хирург, - Завтра будем его сажать, а ещё через два дня ставить на ноги.
Это был последний позитивный прогноз. На следующий день начался форменный ад под названием: Послеоперационный психоз по причине жесточайшей гипоксии головного мозга. Да и что другое можно было ожидать при гемоглобине 67 единиц?
Когда человек пребывает не в себе - это тяжелейшее испытание и для него, и для окружающих. У мужа присутствовал весь набор законченного психа: галлюцинации, бред и мании. Помимо этого ему постоянно требовалось куда-то идти и что-то делать, причём в своём стремлении достигать цели он был невероятно изобретателен, последователен и даже коварен. Откуда только брались силы!
Начал он с простого: с непрерывных попыток выдрать из себя все катетеры. Ей каждую секунду необходимо было пребывать начеку, круглые сутки она проводила, сидя у его кровати и держа его руки в своих руках, чтобы не допустить это опасное для его жизни действие. Затем по мере того, как один за другим катетеры из его тела удаляли и он становился более подвижен, начал садиться и понемногу вставать, управляться с ним стало тяжелее. От бессонных ночей у неё накапливалась усталость, она засыпала на ходу и не всегда могла отследить его действия, в результате чего её несчастного мужа несколько раз находили в других отделениях, на лестничной клетке и даже сидящим на подоконнике. День проходил за днём, а улучшения психического состояния не наблюдалось, он никого не узнавал и всё время стремился домой - это было его единственное осмысленное желание.
Имевшихся на карточке остатков пенсии им хватило только на семь дней пребывания в одиночной палате, затем его перевели в общую палату, где кроме него находилось ещё четыре человека. Две ночи она спала, примостившись поперёк его кровати в ногах. Очень скоро соседство с психом да ещё постоянное присутствие его жены обитателям палаты надоело и ей с мужем пришлось переселиться в холл, где они худо-бедно и просуществовали до момента выписки.
Уходить из больницы им пришлось досрочно, поскольку психоз не проходил, а пребывание активного неадекватного человека среди страдающих прооперированных больных было тем не на пользу. Выписки она страшилась, её ужасала мысль о возвращении на хутор, расположенный на опушке леса, поскольку не было никакой гарантии, что её муж, выйдя из дома по нужде, не уйдёт в лес и попросту не сгинет там.
На прощание Хирург сказал, что процесс удалось захватить на ранней стадии, операция прошла успешно, удалось избежать множество возможных осложнений, здоровый и хорошо натренированный физическим трудом организм справился и прогноз по основному заболеванию достаточно оптимистичен, что в переводе на язык интернетовских статей на эту тему означал вероятность 80% пересечения пятилетнего рубежа жизни, что для человека в возрасте семидесяти семи совсем неплохо.
Напоследок визит к психиатру, приобретение по его рецепту нейролептика и, наконец, они дома на своём хуторе.
Первый, второй и третий день прошли без изменений. Сознание мужа работало избирательно: встать, надеть тапочки, переобуться, спуститься с крыльца и дойти до маленького домика он мог, но после этого запросто забывал о том, что ему следовало вернуться домой и он начинал бродить где не следует, поэтому ей приходилось везде его сопровождать, что его страшно сердило. В состоянии психоза он вообще стал крайне раздражителен, всех оскорблял, даже ругался на котят, что раньше ему было совершенно несвойственно.
На четвёртый день по совету знакомого врача мужу начали колоть препарат железа и витамин В12, питание мозга кислородом улучшилось и сознание начало возвращаться к нему. Это было счастье! По этому поводу она сразу отказалась от лечения мужа психотропными препаратами.
Прошло ещё две недели, а с момента операции целых 34 дня. Всего 34 дня. Сегодня она как всегда сидит перед компом спиной к растопленной мужем русской печке и пишет этот текст. Сбоку от печки за углом лежит он, её любимый, у которого она периодически спрашивает, как правильно писать то или иное слово. Она прочитывает ему фрагменты этого текста и иногда, вспоминая пережитое, принимается плакать. Он сочувствует ей молча. В их доме тишина и покой. В их душах смирение и надежда. Они понимают, что преодолели тяжелейший рубеж и что Божьим Промыслом им отпущена ещё капелька совместной жизни, а значит и жизни вообще.