Потрёпанные жёлтые страницы.
Чернилами заляпан переплёт.
Зачем же эта золушка хранится?
Что с нею мне расстаться не даёт?
Я помню хлеб поры послевоенной,
Цвет карточек и брань очередей.
Он был тогда опорою вселенной,
Для голодом испытанных людей.
Мы к булочной бежали спозаранку.
Нам на руках писали номерки.
Была спасеньем чёрная буханка
И слаще мёда - кляклые куски.
Но как-то раз на шумной барахолке,
Где нищету обманывала голь,
Старуха в допотопном балахоне
Огниво продавала, трут и соль.
А рядышком на ящике фанерном,
Собою удивляя тот развал,
Среди вещей случайная безмерно
Лежала книжка. И желанья вал
Качнул мне сердце. И к усталой маме
Я прицепился с просьбою: "Купи!"
Молил и требовал, и был осла упрямей
И вынудил невольно уступить.
Но книжка ни за что не продавалась.
Был долгий торг упорен и нелеп.
Голодная старуха соглашалась
Расстаться с книжкой лишь в обмен на хлеб.
Для матери непрост был этот выбор,
Ершился в горле жалости комок.
А вы легко для прихоти смогли бы
Насущный свой пожертвовать кусок?
Я ликовал, я праздновал победу,
Над серым бытом пробовал парить.
Забыв, что мать осталась без обеда,
Чтоб мог я новый голод утолить.
И я уплыл на остров Робинзона
По морю букв, по океану слов.
И горизонт за новым горизонтом
Листала сень бумажных парусов... 
Но этот голод был неутолимым.
Я обречён был странствовать вовек
По лабиринтам неисповедимым,
По сказочной стране библиотек.
Росла во мне душевная потреба
Молиться слову, склонному творить.
За ту любовь, оплаченную хлебом,
Я не устану мать благодарить.