Журчала Лыбедь под горой,
Болтала сказку про царевну.
Тут синих коромыслов рой
Строчил воздушную арену.
И бузина, и лебеда
Так завороженно глядели,
Как завихрялася вода
И плёсы искристо блестели.
Лягушек неуёмный хор
Здесь заливался вечерами,
И раки из утайных нор
Грозили мощными клешнями.
И в заводи, где спал рогоз
И дикий селезень плескался.
Тугой венец из жёлтых кос
С челом царевны отражался...

Такая Лыбедь снилась мне.
А под горой была другая.
В пахучей, пагубной волне
Отбросы плавали, пугая.
Из Нижней бани грязный ток
Сюда стремился в пене мыльной.
И русло превратилось в сток,
Вонючий и грязеобильный.
Роились мухи над водой,
Точнее - не водой, а жижей,
И под засохшей лебедой
Сияла мель парашей рыжей...

Невольно новую судьбу
Сулили лыбедскому току.
Его запрятали в трубу
И закопали так глубоко.
Железо, глина и бетон
Ту речку вольную укрыли,
И слепо роется кротом
Во мраке и зловонном иле.

Но разгуляется апрель - 
И Лыбедь вновь заколобродит,
Свои теснины отперев,
Гулливо хлынет половодьем.
Поверх запретов и препон
Она взыграет в буйном раже,
Неистово штурмуя склон,
Как будто бастионы вражьи.
Пускай невзрачна и мутна,
В неё цветам не заглядеться,
Шумит о вольности она
И помнит сказочное детство,
Как незапамятной порой
Так упоительно напевно
Журчала Лыбедь под горой.
Болтала сказку про царевну.