Скиннер Чарльз Монтгомери : другие произведения.

Гудзон и его холмы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Чарльз Монтгомери Скиннер

Легенды нашей земли Книга первая

Гудзон и его холмы

Рип ван Винкль

   История Рипа ван Винкля, рассказанная Ирвингом, поставленная Бусико, сыгранная Джефферсоном, нарисованная Дарли, положенная на музыку Бристоу, - самая известная из американских легенд.
   Рип существовал на самом деле, а семья ван Винклей уважаема до сих пор. Ленивый, добродушный, безалаберный молодец, он, по-видимому, жил в деревне Кэтскилл, и его долгий сон начался в 1769 году. Жена у него отличалась сварливым нравом, и, чтобы спастись от ее ругани, Рип часто брал пса да ружье и отправлялся бродить прочь от Кэтскилла, за девять миль к западу, где он бездельничал или охотился, пока к нему не возвращалась привычная шутливость. Сентябрьским вечером, во время веселой прогулки к Южной горе, он встретил коренастого молчаливого человека, немалого в обхвате; круглую его голову венчала остроконечная шляпа; полы подпоясанного камзола и отвороты широких старомодных штанов касались верха тяжелых сапог, а его лицо -- о! -- было зеленоватым и пугающим, с застывшими глазами, что тускло светились в сумерках, будто фосфор. Карлик тащил с собой бочонок, и наш жизнерадостный бродяга, увидев жест незнакомца, повелевавший, чтобы Рип облегчил его ношу, взвалил бочонок на плечи и зашагал в горы.
   В сумерках они добрались до небольшого плато, где десяток человек в одежде давно минувших времен, с лицами, точь-в-точь, как у провожатого Рипа, такие же тихие и бессловесные, с величайшей сосредоточенностью играли в шары. Иногда те выкатывались за край плато и падали на камни с громовым грохотом. Седобородый человек, закутанный в плащ, стоявший в стороне, повернулся вместе с остальными и с неудовольствием посмотрел на гостя, что случайно оказался среди них. Первым делом Рип собрался сбежать, но от зловещих, цепких взглядов окруживших его людей ноги его подкосились, и он ничуть не возражал, когда они жестами показали вынуть пробку из бочонка и сделать глоток выдержанного шнапса, какого он никогда доселе не пробовал - а ведь он знал вкус всякого спиртного в Кэтскилле. Хоть эти странные люди и не стали дружелюбней после нескольких пропущенных кувшинов, Рипа охватило тепло удовлетворения; затем, утомленный сонливостью, он примостил голову на камень, вытянул усталые ноги и провалился в сон.
   Утро. Солнечный свет пестрел среди тени от листьев на земле, когда Рип проснулся; кое-как поднявшись со своей постели, с ломотой в костях, он потянулся к ружью. Ранее почтенное оружие настолько покрылось ржавчиной и гнилью, что развалилось в его руках, и, глядя на обломки под ногами, Рип заметил, что одежда на нем превратилась в лохмотья и заплесневела, а белая борода прикрывала грудь. Растерянный и напуганный, всякий раз уныло покачивая головой, как только возвращались воспоминания о безмолвной пирушке, он поковылял вниз так быстро, как только мог, мучаясь от резкой боли в коленях и локтях, и добрался до родной деревни.
   Как! Разве это был Кэтскилл? То ли это место, которое он вчера отставил? Неужели за ночь возникли новые дома, а на рассвете вместо луга раскинулись улицы? А люди? Где же его друзья? Дети, с которыми он возился, опухшие выпивохи, которых он вчера оставил охлаждать красные носы в оловянных кружках у дверей таверны, собаки, что приветственно ему лаяли, чуя в нем родственный дух бродяги -- где они все?
   А его жена, чья сильная рука и находчивый язык заставляли его коротать время в горах; как получилось, что она не ждет его у ворот? Но и ворот не было на привычном месте -- он нашел лишь неогороженный бурьян и разрушенную стену подвала. Дом Рипа исчез. Зеваки насмехались над его сгорбленной, худой фигурой, его свалявшимися волосами, позорной одеждой, над его потрясенным и печальным видом. Он по привычке
остановился у таверны, которую узнал, несмотря на новую вывеску: офицер в синем
мундире и треуголке сменил алого Георга Третьего из его воспоминаний, и ныне название
гласило: "Генерал Вашингтон". Вокруг него быстро собрались лентяи, завсегдатаи
таверны и подмастерья, отлынивающие от работы, и, хотя их лица были чужды ему, а манеры грубы, он позволил себе поинтересоваться, не знают ли они таких-то и таких-то его друзей.
   -- Ник Уэддер? Мертв уже восемнадцать лет.
   -- Бром Датчер? Ушел в армию и убит при Стоуни Пойнт.
   -- Ван Бруммел? Тоже ушел в армию, заседает сейчас в Конгрессе.
   -- А Рип ван Винкль?
   -- Да, этот здесь. Вот он, туточки.
   И к немалому смущению Рипа, он увидел перед собой своего молодого двойника: ленивого, небрежного, добродушного, словом, такого, каким он помнил себя вчера -- если это было вчера.
   -- Это юный Рип, -- продолжил его собеседник, -- Его отца тоже так звали, но двадцать лет назад он ушел в горы и не вернулся. Вероятно, он сорвался со скалы, или его похитили индейцы, или сожрали медведи.
   Двадцать лет спустя! Да, истинно так и получилось! Рип проспал двадцать лет и ни разу не проснулся. Он покинул мирную колониальную деревушку, а вернулся в суетный республиканский городок. Как он в конечном счете нашел среди старых обитателей тех, кто признал его; как он нашел уютный дом, где его замужняя дочь и сын приняли его с
добротой; как он принял известие, что его жена умерла от апоплексического удара
в ссоре; как он занял место на бочонке в таверне, курил длинные трубки и
рассказывал небылицы до конца своих дней - все это осталось в записях начала
века.
   И Рип рассказывал странную историю, будто он служил мундшенком у мертвой команды "Полумесяца". Он пил голландский джин не с кем-нибудь, но с самим Генри Гудзоном. Некоторые говорят, будто призрак Гудзона поселился среди этих холмов, поскольку с них открывается вид на милую долину, что он когда-то открыл; но другие клянутся, что каждые двадцать лет он и его люди собираются на кутеж в горах, что так
очаровали их с тех самых пор, когда на западном небосклоне перед ними впервые
появилась высокая вершина суши, а спиртное, что они пьют в эту ночь, -- отрава,
что погружает любого смертного, пригубившего ее, в крепкий сон, и уже ничто не
сможет разбудить его до того самого дня, когда команда встретится вновь.
   Если подняться с восточной стороны гор по старой почтовой дороге, на середине подъема покажется камень, на котором спал Рип ван Винкль, и можно увидеть выемку в форме его головы. Призрачные гуляки навестят Кэтскилл в 1909 году, и всем туристам, кто окажется в сентябре этого года в Кэтскилле, стоит опасаться принимать спиртное из рук незнакомцев.
  

Карлики Кэтскилла

   За отелем Нью-Гранд в Кэтскилле раскинулся горный амфитеатр, где находится то самое место, о котором упоминали могикане, когда рассказывали о людях, что куют железо, людях со свиными глазами, заросших бородой.
   Осенью от дыма их кузниц поднимается туман индейского лета, и каждое полнолуние у них заведено собираться на краю обрыва над лощиной и танцевать, и скакать, пока ночь почти не истечет.
   Они варят напиток, что укорачивает тело и заставляет распухнуть голову у всякого, кто выпьет его; когда Гудзон со своей командой оказался в здешних горах, они устроили в его честь праздник и пригласили отведать чудного крепкого напитка. Люди ушли съежившимися и покоробленными от волшебного зелья, и такими их увидел Рип ван Винкль накануне своего знаменитого сна.
  
  

Кэтскиллская ведьма

   Когда голландцы назвали горы к западу от Гудзона Катцбергом, из-за многочисленных диких кошек и пантер, они стерли из памяти прекрасное индейское название Онтиора, что значило "Небесные горы". По одному из верований краснокожих, эти холмы были костями чудовища, пожиравшего людей, пока Великий Дух не обернул его в камень во время медленного путешествия твари к океану, где оно собиралось искупаться. Два озера рядом с вершиной - его глаза, и здесь жила индейская ведьма, которая умела заговаривать погоду в долине Гудзона с точностью, достойной бюро прогнозов. Это она создала благословенную смену дня и ночи, придерживая одного, пока второй набирает силу, из-за опасения ссор между ними. Старые луны она кромсала на звезды, как только запускала в небо новую, и ее частенько видели на вершинах Круглой или Северной гор, где она пряла облака и запускала их по ветру. Неприятности настигали жителей долины, если те выказывали непочтительность; и темные облака наливались тяжестью - через них она насылала ливни и молнии: реки разливались, а вигвамы насмешников сгорали дотла. Полная веселья, она принимала облик медведя или оленя, чтобы водить индейских охотников за нос, выпивая их силы, подвергая их риску, и, когда они настигали ее, она исчезала или принимала иной, угрожающий облик. Иной раз она заманивала их на обрыв и исчезала в воздухе с насмешливым "хо-хо", когда они с дрожью останавливались на краю пропасти. Чаще всего ее видели у Садового камня, и однажды из ее следа разлилось озеро. Это внушало такой благоговейный страх, что ни один индеец не смел умышленно преследовать здесь дичь, но однажды один охотник сбился с пути и вышел из лесу на берег. Увидев на ветвях множество бутылей из тыкв, он взял одну, но, испугавшись духа, он бросился бежать так резво, что споткнулся и выронил ее. Как только она разбилась, из нее хлынул столь сильный поток, что несчастного закрутило в водовороте, принесло на край обрыва Каатерскилл и швырнуло на камни с высоты в двести шестьдесят футов. Но вода течь не прекратила, и в наше время ручей, рожденный из ведьминой мести, зовется ручьем Кэтскилл.
  

Месть Шендекина

   На каменном плато с великолепнейшим видом в мире, где ныне стоит Кэтскилл Маунтэн хаус, свой вигвам разбил старый вождь Шендекин - так что не стоит думать, будто дикари равнодушны к красоте, - и к его дочери, Лотоуане, сватались храбрые воины. Сама она хранила верность давним клятвам, которыми обменялась с молодым вождем могауков. Одного из ее особо назойливых поклонников звали Носреддином. Он был горд, угрюм и смугл; чужак в этих краях краснокожих, наследник египетских королей, как уверял он сам. Он жил на берегу ручья Каатерскилл, очень редко наведываясь к белым людям.
   В один из его Кэтскиллских визитов некий голландец, завсегдатай кабака, побился с ним об заклад в тысячу золотых крон, что Носреддин не получит Лотоуану, и он, уязвленный жадностью в той же мере, как и страстью, предпринял новую попытку покорить ее. Девушка отказалась его слушать, и старый Шендекин посоветовал ему довольствоваться улыбками иных женщин. Это столь разозлило египтянина, что он ударил вождя, и был с позором изгнан прочь. Однако в день свадьбы Лотоуаны с вождем могауков он вернулся и речью, сладкой, как мед, упросил невесту принять в подарок сокровище в знак того, что он больше не питает ревности и не желает ей зла. Девушка взяла из его рук искусно сделанную коробочку, но стоило ей снять крышку, как распрямилась пружина, и в ее ладонь вонзился ядовитый змеиный клык, искусно привязанный к ней. Яд оказался сильным, и через несколько минут молодая жена лежала бездыханной у ног своего мужа.
   Хотя египтянин исчез в лесу сразу после того, как вручил предательский подарок, двадцать воинов отправились в погоню и настигли его у горы Калк. Они притащили его назад, к камню, где отец и муж скорбели над безвременной кончиной девы. Груда хвороста была свалена неподалеку от края обрыва, и, привязав своего пленника к ней, они запалили огонь, танцуя с ликующими возгласами вокруг, пока вопли подлеца эхом отражались от утесов. Мертвую скорбящее племя похоронило по всем обычаям, пепел же Носреддина они оставили ветру. В день мести Шендекин покинул место обитания своих предков, и огни его лагеря больше никогда не теплились у Онтиоры.
  

Приговоренный к петле

   В начале восемнадцатого века некий Ральф Сазерленд жил в каменном доме в миле от Лидса, что неподалеку от Кэтскилла, и слыл человеком жестокого и дурного нрава. У него была служанка, девица из Шотландии, но верней назвать ее рабыней, поскольку служить ей приходилось бесплатно, пока она не отработала деньги за путешествие в Новый Свет. Когда ей надоело терпеть рабство и злобный характер хозяина, девица сбежала прочь. Сазерленд яростно бросился за ней, и несчастной не удалось уйти далеко, прежде чем он поймал ее, привязал за запястья к хвосту своей лошади и так отправился домой. После он клялся, что девица запнулась о лошадиные ноги, и напугала животное так, что оно обезумело, выкинуло его из седла и помчалось вперед, волоча служанку за собой по камням и деревьям, пока та не померла. Однако зная, каким жестоким мог быть хозяин, его соседи предпочли поверить, что он нарочно пустил лошадь в галоп, намереваясь немного протащить девицу в наказание за ее непокорность и остановиться до того, как причинит ей серьезный вред. Потому он был арестован, предстал пред судом и был приговорен к повешению.
   Косвенные улики и мольбы, на которые не скупились влиятельные родственники заключенного, убедили суд отложить наказание до того времени, пока преступнику не исполнится девяносто девять лет. Однако, было решено, что в это время, пока он ходит на свободе под залогом самое себя, он должен носить петлю висельника на шее и раз в год представать перед судьями в Кэтскилле, чтобы они удостоверились, что он носит свой знак позора и помнит о своем преступлении. Этому приговору он подчинился, и еще не так давно жили люди, уверявшие, что помнят, как он ходил с шелковой петлей на шее. С тех пор этот человек навсегда остался в одиночестве; он редко заговаривал с кем-либо, и его грубые, властные манеры исчезли. Только лишь если неразумные детишки спрашивали его, зачем у него на шее веревка, его губы начинали дрожать, и он торопился уйти. С наступлением темноты никто не рисковал подойти близко к его дому, потому что ходили слухи, будто ночью вокруг него бродит стонущая женщина, привязанная к хвосту огромной лошади с огненными глазами и клубящимся дымом из ноздрей; будто рядом нашли скелет в саване; будто какое-то существо, похожее на женщину, полюбило сидеть на каменной ограде его сада и заливается нездешним смехом, а из кончиков ее пальцев поднимаются огоньки; будто домашние животные по ночам укоряют негодяя стонами и воем под его окнами.
   Он знал об этих поверьях, но ни разу не горевал, не ругался и не отвечал, когда ему рассказывали о них. Шли годы. С каждым из них лишь усугублялись его одиночество и отчуждение, и некоторые принялись перешептываться, что он нашел собственный путь, как покинуть этот мир, хотя другие отвечали, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет; но создана была республика, приняты новые законы, новые судьи заняли прежние места - потому на девяносто девятый день рождения Ральфа Сазерленда не нашлось никого, кто бы обвинил его или исполнил старый приговор. Он прожил еще один год и умер в 1801 году.
   Но кто скажет, отчего он никогда не снимал петлю с шеи: стало ли это привычкой или же он сам себя наказывал, раскаиваясь в сделанном поступке? Ведь даже в час последнего вздоха, когда он лежал в собственном доме один, вокруг его шеи все еще обвивалась петля висельника.
  

Большой индеец

   Свадьбы между белыми и краснокожими были обычным делом в этих краях, когда наши предки вели жизнь простую, подобно индейцам. Кое-где в Кэтскилле остались названия, запечатлевшие подобные факты. Например, гора Утсаянта названа так в память индианки, которая погибла здесь вместе с мужем и ребенком. Белые люди рано нашли друзей на этой земле. Так, в далеком 1663 году Катрин Дюбуа и троим ее детям удалось сохранить жизнь после того, как безумные духи овладели краснокожими и заставили их увести пленников к верхнему Уолкиллу, чтобы там принести в жертву, но пленники-гугеноты вознесли гимны Господу, и это смягчило сердца пленителей.
   В долине Эсопус жил некий Уиннисок, ростом в семь футов, и среди белых поселенцев его знали как "Большого Индейца". Он влюбился в белую девушку по имени Гертруда Молинье, жившую по соседству, и попросил ее руки. Хоть она сама и желала этого брака, но возражения ее семьи были столь непреодолимы, что ей, скрепя сердце, пришлось выйти замуж за человека своего рода, Джозефа Банди. После свадьбы она полюбила Индейца еще больше, поскольку новоиспеченный муж оказался дурного нрава, и, уверовав, что ей будет лучше среди дикарей, чем среди людей, которые одобряют подобные браки, Гертруда сбежала со своим возлюбленным. На долгое время следы влюбленных беглецов исчезли, но, как говорят, однажды в долину спустился большой человек, чтобы угнать скот, и его заметили фермеры, знавшие его раньше. Они погнались за ним, и он привел их к месту, которое ныне так и зовется - Большой Индеец.
   Погоню возглавлял Джозеф Банди. Когда он оказался рядом с возмутителем своего семейного спокойствия, он заявил: "Думаю, лучше всего приручить эту желтую змею, впустив дневной свет ей в грудь", вскинул ружье на плечо и выстрелил. Смертельно раненый великан, все еще искавший спасения, шатаясь, залез в полый ствол сосны, и фермеры потеряли его из виду. Его, выпрямившегося в полный рост, но уже мертвого, нашла Гертруда. Сюда, к этому дереву, невенчанная вдова привела своих смуглых детей, и здесь, рядом с его могилой, она провела остаток жизни.
   Еще до недавнего времени можно было легко заметить старую сосну, но теперь она почти скрылась за железнодорожной насыпью.
  

Пекарская дюжина

   Баас Фолькерт Ян Питерсен из Амстердама держал пекарню в Олбани и остался в памяти, как человек, который начал печь новогодние пироги и пряничных человечков, похожих на его собственных детей. Он был добрым прихожанином церкви, но больше всего на свете боялся порчи. Возможно, чтобы отвадить злых духов, которые могли из последних сил захватить его, прежде чем отворятся двери в грядущий год, в последнюю ночь 1654 года Фолькерт вознаградил себя еще одной кружечкой спиртного. Торговля у него шла бойко, и он сидел в своей маленькой лавке, неторопливо размышляя о выручке, которую получит, когда его безобидные соперники - никкербаккеры - утром пошлют за обычными припасами: жареными в масле пирожками с изюмом (olie-koks) и рождественским пирогом с мясом, сливами и корицей. Послышался резкий стук, заставивший его вздрогнуть, и в лавку вошла уродливая старуха.
   - Дай мне дюжину новогодних коржиков, - пронзительно воскликнула она.
   - Фы можете так не кричать, отнако. Я, отнако, не клухой.
   - Дюжину! - зашлась в крике старуха. - Дай мне дюжину! Здесь только двенадцать.
   - Отнако, твенадцать и есть тюжина.
   - Еще один! Мне нужна дюжина.
   - Ну, ежели фы хотите еще один, то подите к тьяволу и фозьмите у него.
   Поймала ли карга его на слове? Она ушла из лавки, но с того времени у несчастного Фолькерта все пошло наперекосяк, словно на бедолагу действительно навели порчу: его пироги украли; хлеб получался таким легким, что его подхватывало с дымом в трубу, а потом он шлепался прямо в печь; невидимые ладони выламывали кирпичи из печной кладки и бросали их в пекаря, пока тот не покрылся синяками; его жена оглохла; дети завшивели; торговля пошла прахом. Трижды старуха вновь являлась в лавку, и каждый раз он заново слал ее к дьяволу, но, в конце концов, пекарь в отчаянии воззвал к святому Николаю, умоляя явиться и дать совет. Зов его был услышан с пугающей быстротой, не успели замолкнуть слова мольбы, как перед голландцем появился преподобный покровитель голландских праздников. Святой посоветовал дрожащему пекарю быть щедрей к людям и исчез после проповеди об отзывчивости и подаянии, когда - чу! - старуха вновь вошла в лавку.
   Она опять потребовала еще один коржик, и Баас Фолькерт Ян Питерсен из Амстердама отдал его, на что старуха заявила: "Заклятье разрушено, и с этих пор дюжина - это тринадцать!" Она взяла с прилавка пряничного святого Николая и заставила изумленного голландца положить на него ладонь и поклясться, что теперь он будет щедрее отмерять булки и булочки, пироги и коржики, печенье и пряники. Так, пока три новых штата не возникли из обломков колоний, когда разумные янки не вернули изначальную меру, - тринадцать стало пекарской дюжиной.
  

Бальная Зала Дьявола

   Гудзон - река, больше других овеянная легендами. История творилась на ее берегах, а индейцы, голландцы, британцы и американцы добавили небылиц. Свое начало, если верить индейским легендам, Гудзон берет из источника вечной молодости; великаны и карлики населяют его леса и холмы, а горы, откуда река - Шатемук, Король Потоков, как называли его индейцы, - разливается по равнинам, были тюрьмой для мятежных духов, которые восстали против Маниту. После того, как вода проложила себе путь в море, эти злобные создания нашли убежище в лощинах и долинах, что открылись справа и слева по течению воды, но во время бури, когда они услышали, как Маниту несется к ущелью на крыльях ветра, высекая молнии о верхушки холмов, в них зародился страх, что он вновь поймает их и заточит в беспроглядной тьме пещер искупать вину. Страх погнал их прятаться среди камней и наполнил холмы хохотом и воем.
   В Бальной Зале Дьявола, на небольшом плато у западного берега реки, между Ньюбургом и городком Кривой Локоть, краснокожие творили свои ритуалы, прелюдию к охоте, рыбалке или тропе войны. Они разжигали огонь, раскрашивали себя и в безумии, в которое ввергали себя с готовностью, напоминая полуголый сброд, кувыркались, прыгали, плясали, кричали, пели, гримасничали и жестикулировали, пока сам Маниту не показывался перед ними в облике безобидной твари или свирепого хищника. Первый образ был добрым предзнаменованием, но, если он оборачивался медведем или пантерой, то это считалось плохим знаком, и его редко осмеливались нарушать.
   Команде с "Полумесяца", корабля Генри Гудзона, довелось побывать на одной из подобных оргий, и они так были впечатлены фантастическим зрелищем, что окрестили это место Бальной Залой Дьявола. Годы спустя, когда Стейвесант поднимался по реке, его храбрые слуги перепугались, высадившись у Бальной Залы и обнаружив сотни раскрашенных людей, резвившихся при свете костров. Кое-кто предположил, что это всего лишь дикари, проводившие церемонию заклинания, но большинство моряков вообразило, будто они оказались по соседству с адской пирушкой, и танцующие - это духи злых индейцев, что повторяют танец со скальпами и бражничают таинственной огненной водой из сосудов и мехов, которую добыли у истока реки. Место это, по крайней мере, один раз было осквернено, когда некий индеец захватил в плен юного голландца из Олбани и его жену, и, хотя юноше удалось зарезать своего пленителя, он был сожжен заживо друзьями индейца, чей гнев он навлек на себя. Жену же его, после того, как она провела некоторое времени в плену, выкупили.
  

Эльф-отступник

   В полночь барабан лесного клеща созывает эльфов на верхушку Вороньего Гнезда, и они покидают уютные постели в чашечках цветов и гамаки из паутины, чтобы примчаться на встречу. Накрытый на шляпках грибов пир их не тревожит, зато волнует пронесшийся слух, что один из рода фей, позабыв свой обет целомудрия, полюбил земную девушку. Трон эльфийского короля возвышается на четырех ракушках под балдахином, сплетенным из лепестков тюльпана, и сам король велит сплетникам и болтунам умолкнуть. Грозно он глядит на грешника, но говорит мягко: хоть негодный и презрел королевский указ, но любовью к чистой деве спас себя от самого страшного наказания - вечного заключения в ореховых скорлупках среди паутинных укреплений. Потому с него хватит и спуститься к Гудзону, чтобы поймать каплю от брызг, что оставляет осетр после прыжка, а после - разжечь лампу от падающей звезды.
   Эльф поклонился и медленно принялся спускаться по каменной круче; его крылья замарались и потеряли свою силу. Лишь у реки он рванулся к половинке ракушки мидии и спустил ее на воду, забрался внутрь и принялся грести толстым стеблем травы, пока не достиг места, где ходит осетр. Водные духи насылали на него беды и толкали лодчонку туда и сюда, рыба и пиявки сновали и пихались в реке - но вдруг осетр выпрыгнул из воды, и прежде чем арка из водяного тумана рассеялась, эльф успел поймать одну каплю в маленький цветок и омыть ею свои крылья.
   Водяные гоблины оставили его в покое. Они подхватили его лодку и понесли ее к берегу, и там, на берегу, эльф послал воздушный поцелуй, а затем, будто мыльный пузырь, полетел на верхушку горы, где надел на голову желудевый шлем, облачился в латы из пчелиной шкуры, взял щит из панциря божьей коровки и копье, острием которому служило осиное жало, оседлал своего боевого коня, стрекозку, и полетел ввысь. Мир раскинулся под ним, потом уменьшился, но эльф упорно летел вперед. Ледяные призраки злобно зыркали на него из вышних облаков, туманы клубились рядом с ним, но эльф лишь потряс копьем и издал боевой клич. Путь его закончился на Млечном Пути, где сильфиды подхватили его под руки и привели к своей королеве. Та отдыхала, наслаждаясь негой, во дворце. Вместо драгоценностей сияли звезды, купол поддерживали северные сияния, а занавеси были сотканы из утренней зари. В сумеречно-сиреневых одеждах сверкали золотые нити рассветного солнца, а лицо королевы напоминало бледную луну.
   Вот она уговаривает храбреца остаться здесь, вечно наслаждаться небесными радостями, но сердце маленького эльфа бьется спокойно, ведь он помнит земное лицо, что во много прекрасней лица королевы, и отказывает ей. С тяжелым вздохом она велит запрячь его стрекозку в карету из облака, и он спешит на север, где с ревом и ураганом мчит падающая звезда, сжигая все на своем пути. Он ловит тлеющую искру фонарем, и лампа загорается - пора возвращаться назад, к своему королю!
   Громко славят смельчака король и братья - речами и песнями, пиром и плясками; кутеж продолжается до тех пор, пока на востоке не начинает краснеть небесный край. Стоит лишь пропеть петуху, как эльфы сгинут, будто и не было их на свете.
  

Покипси

   В старых записях название этого города встречается в сорока двух вариантах, и с исключительным упрямством делать все наоборот местные жители выбрали из них самое длинное и корявое. Название это пришло из слов могикан: Апо-кип-синк, что означает приятную, безопасную бухту. Укрытием она может служить разве что для каноэ, поскольку это лишь небольшое убежище среди скал, которые называли то камнями Зова, то Гадючьими утесами; первое название родилось, потому что отсюда поселенцы, желавшие уехать, подавали знак капитанам кораблей, второе - из-за обилия здесь ядовитых змей.
   Как-то раз в эти края пришли делавары, захватившие пленников из племени пекотов, и среди последних был юный вождь, которому предложили не только сохранить жизнь, но и подарить власть, если тот согласится отречься от своего народа, нанесет на грудь знак черепахи и станет одним из делаваров. Он отказался; его привязали к дереву и собрались уже начать пытки, когда одна из девушек неожиданно заступилась за пленника. Она тоже была из племени пекотов, но на ее груди красовался тотем черепахи, и, когда она взмолилась сохранить юному вождю жизнь, ибо они были обручены, пленители оставили пытку, чтобы посоветоваться. Девушка выбрала хороший час для вмешательства: в это же время показались гуроны, и над местом совета раздался их воинственный клич. Немедленно делавары приготовились к обороне, и в последующей битве они позабыли и о юном вожде, и о девушке. Но хоть она и перерезала путы возлюбленного, в суматохе они разделились: он исчез, а она попала в руки гуронам, которые вскоре отступили, насытившись кровью. Юный вождь пекотов вскоре проник в их лагерь под ужасным обличьем шамана, и его попросили сотворить заклятья над захворавшей девушкой. Он вошел в шатер к больной и не выказал ни малейшего удивления, когда увидел свою невесту, страдавшую разве что от ран души после битвы. Стоило ему остаться с девушкой наедине, как он раскрыл истинное лицо и придумал, как им спастись, что они и сделали в ту же ночь. Хоть разъяренные гуроны и преследовали беглецов, но влюбленные добрались до безопасной бухты и оттуда ушли на восток, в родные края, где и поженились.
  

Гора Дандерберг

   У южного прохода в Гудзоновы горы возвышается поросшая лесом гора Дандерберг, она же Грозовая Гора. С давних пор ее особо облюбовала нечисть, толстые бесы, чей вожак Геер, Господин, злой эльф, смахивающий на луковицу, облачен в платье, какое носили голландские колонисты в семнадцатом веке. Он всегда носит с собой рупор, через который приказывает ветру усилиться, а молниям - разыграться. Повеления его звучат на нижненемецком языке, и вышеупомянутые бесы спешат их выполнить, поднимаясь в воздух, роясь в тумане. Иногда они рвут корабельное знамя или топсель на ленточки или заставляют корабль крениться, пока он не ляжет на бок.
   Однажды шлюп, что проходил мимо Дандерберга, чуть не утонул, когда команда нашла на верхушке мачты конусообразную шляпу Господина. Никто не осмелился снять ее, и она висела вплоть до острова Поллопеля, границы владений Господина, и только там корабль освободился от заклятия. Вмиг маленькая шляпа взвилась вверх, закрутив вокруг себя ураган, что затянул грозовые облака, и остаток пути шлюп проделал благополучно. После этого происшествия капитан прибил к мачте подкову. Шляпный Вор на Дьяволовом мосту в Швейцарии, должно быть, родственник сего игривого духа, ведь его проделки обычно безвредны.
   Чтобы обезопасить себя, голландцы, что ходили по реке, кланялись в знак почтения к хранителю местных гор, и многие годы это оставалось местным обычаем. Те моряки, что выказывали уважение Господину Дандерберга, никогда не страдали от бесовских проделок, хотя шкипер с Узельстикера, "Рыбьего Охотника", - несмотря на то, что на его корабле был священник, - как-то попал в сильный шквал. Злобный эльф появился из тумана и сел верхом на бушприт, намереваясь пустить шхуну прямиком на скалы. Священник вознес молитву, и эльф, не способный вынести ни ее духовных сил, ни пения сего достойного человека, подскочил вверх, как пуля, и унесся прочь вместе со штормом, прихватив с собой ночной колпак жены священника, который потом нашли на флюгере церковного шпиля в Эсопусе, в сорока милях от места происшествия.
  

Нос Антония

   Говорят, в Гудзоновых горах есть такие вершины, как Медвежья Гора, Сахарная Голова, Воронье Гнездо, Король Бурь, который голландцы называют Ботерберг, Масляным холмом, - за его схожесть с куском сбитого масла; Сигнальный Холм, где разжигали огни, чтобы страна узнала о конце войны за Независимость; Дандерберг, Бычья Гора, названная так в честь дикого быка, ужасавшего округу - охотники загнали его на вершину, и он погиб, упав с утеса на севере, известным, как можно догадаться, под названием Утес Сломанной Шеи. Все они, если прибавить Нос Антония, составляют тот примечательнейший и прекрасный вид, что открывается с проходящих мимо лодок.
   Если говорить о последней возвышенности, точно орлиный мыс, врезающейся в Гудзон напротив Дандерберга, то она названа вовсе не оттого, что напоминает человеческий нос, а потому, что именно здесь трубач Антоний ван Корлер, кто позже дал повод назвать верхнюю границу острова Манхэттен ручьем Плевать-на-Дьявола, убил первого осетра, которого съели у подножия этой горы. Случилось это так: благодаря неизбывной верности Антония бочонку и фляге, нос у него стал предметом зависти и восхищения всех окружающих - из-за невероятного размера, цвета, что соперничал с красным гранатом, и сияния, подобного начищенной меди. Когда одним летним утром Антоний прогуливался без дела у бортовой кухни Питера Стейвесанта, на его примечательный нос упал солнечный луч и отразился прямиком в воду, где наповал убил осетра, резвившегося позади судна. Рыбу подняли на борт, съели и признали весьма лакомой, хотя опаленное место на вкус отдавало серой, и в память об этом событии Стейвесант окрестил поднимавшуюся рядом гору Носом Антония.
  

Ручей Мудэа (Ручей Убийцы)

   Название Мудэа берет начало через Мудна и Мерди от Медерэр (Убийца), и нынешнее невыразительное имя дал ему Н. П. Уиллис. На берегах этого ручья жил некий Мердок с женой, дочерью и двумя сыновьями, и частенько по вечерам в их хижину заглядывал Наоман, воин из соседнего племени; он возился с детьми и пользовался хлебосольством дровосека. Как-то раз девочка нашла в лесу стрелу, завернутую в змеиную кожу, с вороньим пером на наконечнике; после один из мальчиков обнаружил над дверью томагавк, висевший на волоске; и вдалеке, в чаще, они почувствовали недоброе присутствие. Когда пришел Наоман, он был сдержан и строг и подал голос лишь ради предупреждения бежать, потому ночью, когда все затихло, напуганная семья тихо, но быстро выбралась на берег Гудзона, чтобы переплыть реку и оказаться в Фишерскилл.
   Ветер стих, и лодка шла тяжело. Когда из тени острова Поллопеля показалось каноэ, которым управляли двенадцать человек, сердца беглецов утонули в отчаянии. Жена дровосека хотела было выпрыгнуть за борт, но муж удержал ее; затем он уложил шестерых преследователей, заряжая ружье и стреляя из него так быстро, как только мог, однако каноэ яростно рвалось вперед, и в следующую минуту каждый из семьи стал лишь беспомощным пленником. Когда лодку оттащили назад, несчастных провели через лес на поляну, где совещались знатные люди племени.
   И вот встал сейчем, запустил свои пальцы в светлые волосы женщины, вытащил нож и громко спросил: "Скажи, кто из индейцев предупредил вас? Кто предал свое племя? Или ты увидишь, как твой муж и дети истекут кровью". Она не ответила, и через некоторое время поднялся Наоман и сказал: "Это был я", завернулся в одеяло и опустился на колени, ожидая казни. Томагавк рассек ему голову, и, опьяненные видом крови, индейцы бросились к пленникам и убили их, одного за другим. Никто из несчастных не отступил и не молил о пощаде, но каждый из них встретил свою смерть с гимном Богу на устах, и, увидев, как они приняли свою кончину, один из убийц опустил свою руку и с этого мига уверовал и стал христианином. Хижину сожгли, тела бросили в ручей, и на многие годы в ручье Убийцы остался кровавый след.

Месть траппера

   В миле от Гудзона, у Коксаки, стояла хижина Ника Уолси, который был известен сто лет тому назад среди городков и деревушек, раскинувшихся на речных берегах, как охотник и траппер, человек самых честных правил: хитроумный, выносливый и немногословный. Много лет он жил в своей хижине в одиночестве, если не считать верного пса, но однажды он навестил индейский лагерь в лесной глуши и был поражен в самое сердце одной из тамошних девушек. Он вернулся туда еще раз; он нашел повод приходить туда часто; он дарил подарки ее отцу, и, в конце концов, получил от нее согласие стать его женой. Племя совершило незатейливый брачный обряд, и Уолси повел Майнеми в свой дом. Но свадьба внезапно прервалась, и чуть было не случилась трагедия: угрюмый индеец, пылавший страстью к девушке, кто не нашел в себе храбрости признаться девушке в своих чувствах, впал в бешенство от ревности, обнаружив удачливого соперника, и напал на него с ножом. Он бы наверняка расправился с Уолси на месте, если бы не верный пес белого человека; он схватил индейца за горло и повалил его на землю. Уолси забрал нож у незадачливого индейца и погнал его до края леса, поколачивая по дороге, пока все присутствующие смеялись над этим позорным наказанием, одобрив его.
   Прошел год или, быть может, чуть больше. Уолси был счастлив со своей индианкой, и они наслаждались простой и свободной жизнью, радуясь своему малышу. Уолси теперь редко отлучался из хижины надолго и обычно возвращался до сумерек. Однажды вечером он заметил, что трава и ветви у его дома примяты, и острым взглядом охотника он увидел, что это не был след его жены. "Какой-то охотник, - решил он, - увидел дом, когда проходил мимо, и, быть может, ему не доводилось видеть подобных домов прежде, и он остановился заглянуть внутрь". Следы вели к окну, а оттуда - назад в лес.
   Несколько дней спустя, когда он вернулся домой, свежие следы привлекли его взгляд, и тень заползла в душу. У порога он споткнулся на неподвижное тело пса.
   - Как это случилось, Майнеми? - закричал Уолси, как только распахнул дверь.
   Жена тихо ответила:
   - Ш-ш-ш, ты разбудишь младенца.
   Ник Уолси вошел в хижину и застыл, окаменев. Его жена, Майнеми, сидела у растопленного очага; ее лицо, ее руки были порезаны и вымазаны в саже, платье порвано, взгляд остекленел, и на губах играла бессмысленная улыбка. В руках она держала тельце младенца, в платьице, пропитанным кровью, и голова ребенка лежала на полу. Майнеми мурлыкала колыбельную над холодным телом, точно дитя в самом деле уснуло, и когда речь вернулась к Уолси, она опять шепнула ему:
   - Ш-ш-ш, ты разбудишь его.
   Невыносимая ночь миновала, и занялся рассвет. Колыбельная становилась все тише и тише, при этом весь день обездоленная женщина качалась взад и вперед, пока обезумевший от горя муж топтался вокруг нее, тщетно пытаясь успокоить ее, перевязать ее раны, узнать, что за беда пришла в их дом. Началась вторая ночь, и было ясно, что она станет последней для Майнеми. Ее силы иссякли, и она позволила положить себя на шкуры, пока Уолси бережно забрал младенческое тельце из ее рук. На несколько минут разум вернулся к ней, и она кое-как нашла слова, чтобы рассказать мужу об индейце, который пытался расстроить их свадьбу; как он вошел в хижину, застрелил пса, бросившегося на незнакомца, отпихнул женщину от двери, вытащил ребенка из постели, отрезал ему голову ножом и, бросив тельце ей в руки, ушел со словами: "Я отомстил. Теперь я доволен". Прежде чем солнце вновь вошло на востоке, Майнеми соединилась со своим ребенком.
   Много часов Ник Уолси просидел над обломками своей счастливой жизни, и только дыхание доказывало, что он еще жив. Когда он, в конце концов, встал и вышел из дома, он не плакал и не кричал, лишь оседлал свою лошадь и поехал на запад. На закате он вошел в индийскую деревушку и, после рассказа о произошедшем созванному племени, потребовал выдать ему убийцу. Его просьбу с готовностью выполнили, и белый человек вытащил съежившегося мерзавца, рассчитывавшего, что племя не выдаст его. После короткой схватки Уолси привязал индейцу руки сыромятным ремнем к телу, а затем накинул петлю ему на шею и закрепил конец на седельной луке; так они отправились в путь, назад к Гудзону. Всю ночь он ехал верхом, и индеец шел и бежал за лошадью, и на следующий день они добрались до хижины. Траппер привязал пленника к дереву, а затем срезал множество ивовых веток, из которых сложил ложе, напоминавшее колыбель. В него он положил преступника, лицом вверх, связав его так крепко, что тот не мог пошевелить и пальцем. Из дома Уолси принес тело Майнеми и положил его на негодяя, лицом вниз; индеец не смог сдержать стона ужаса, когда чудовищный груз придавил его грудь. Уолси связал их вместе - мертвую и живого, - и одним движением руки бросил их на спину лошади, закрепив их веревкой вокруг лошадиной груди столь много раз, что ничто не могло сорвать их. После этого он принялся хлестать животное, пока несчастное создание не задрожало от ярости и боли. Когда Уолси отшвырнул повод, он стегнул лошадь в последний раз, и она, храпящая, вся в пене, бросилась в чащобу. Когда лошадь исчезла из виду, и звук ее копыт затих, Ник Уолси взял свое ружье и навсегда покинул свой дом.
  

Ван дер Деккен с утеса Тэппен-Зи

   Субботняя ночь. Гудзон лениво течет мимо берегов Тэппен-Зи, отвесной скалы у Тарритауна, где бледная женщина плачет зимними ночами, и лунный свет окрашивает утес в белый цвет, а в зарослях стрекочут сверчки. Так тихо, что плеск воды под веслами слышно далеко по реке, чуть ли не за милю. Кажется, идет небольшая, но тяжело нагруженная лодка, и сильные руки правят ей, поскольку слышно, как весла трутся об уключины. Странно, что ее до сих пор не видно, ведь звук уже совсем рядом. Смотри! Тень ли это накрыла колеблющийся звездный свет на воде? Не слышно больше гребков, и не ветер вздыхает над водой.
   О, Рэмбаут ван Дам! Ты ли это? Все пытаешься исполнить клятву и добраться из Какьята до Плевать-На-Дьявола, прежде чем наступит рассвет дня отдохновения, даже если тебе понадобится месяц воскресений? Лучше бы ты провел ночь с буйными друзьями или отправился домой раньше! Нынче не грех нарушить день отдохновения, и ты, бедный призрак, найдешь ласковое слово за свои беды. Удостоверься, что твой месяц воскресений или месяцы месяцев воскресений скоро истекут, ибо грустно вспоминать, что мы можем быть наказаны за свои преступления много лет спустя. Завтра, когда солнце поднимется высоко, озеро Тэппен заполнится множеством барок, где мужчины и девы из Нового Амстердама будут плясать под простецкую музыку и пробовать спиртные напитки, которых тебе, Рэмбаут, не доводилось и нюхать, - будь доволен и этим! Коль твоя тень взглянет на них из поросших лесом отлогих камней Палисада, ты, должно быть, посетуешь на тягость своей судьбы.

Всадник из Гессена

   На заросшем цветами кладбище Тарритауна, где покоится добрый мистер Ирвинг, был похоронен один из гессенских солдат, потерявший свою голову в одной из битв войны за Независимость. Долгое время после собственных похорон сей джентльмен привычно выползал из могилы в неурочный час и скакал на лошади по окрестностям, вгоняя в дрожь многих достойных людей, которые ежились под одеялом, как только слышали стук копыт на неосвещенных дорогах.
   Позже в Тарритауне, - Неспешном Городе, названном так по неторопливой голландской привычке поболтать в торговые дни, хотя некоторые упорные люди настаивают, что истинное имя города звучит, как Тарвитаун, Пшеничный Город, - жил некий Икабод Крейн, тощий, как жердь, занятием - учитель, питавший самые нежные чувства к Катрине ван Тассел, миловидной дочери фермера, знаменитого также своими пирогами и пончиками. Как-то раз Икабод зашел к ним поздно вечером, и отец Катрины, посочувствовав его неблизкой дороге домой, одолжил ему лошадь, но даже с таким щедрым подарком юноша отправился в путь, полный страха и дурных предчувствий, потому что ехать ему нужно было мимо кладбища.
   Близился час, когда гессенец должен был выйти из могилы, и Икабод тихонько насвистывал, чтобы подбодрить себя, но как только он добрался до жуткого места, свист оборвался всхлипом, поскольку неподалеку послышался звук лошадиных шагов. Юноша обернулся, и волосы у него встали дыбом, а сердце пробкой подскочило к горлу, чтобы перекрыть дыхание, потому что позади него, на вершину холма выехал безголовый всадник, черная тень на звездном небе. Злосчастный Икабод пришпорил лошадку в надежде первым добраться до моста Сонной Лощины, через который призрак никогда не переходил, и помчался как можно быстрей, поскольку преследователь верно нагонял его. Еще одна минута, и вот он, долгожданный мост; но, к ужасу Икабода, гессенец поравнялся с ним и, поднявшись в стременах, бросил в спину беглеца свою голову. С воплем ужаса школьный учитель скатился в заросли кустов на обочине и на несколько минут окунулся в блаженное забытье.
   На следующее утро лошадь ван Тассела нашли пасущейся на поле у Сонной Лощины, и человек, живший в нескольких милях к югу, рассказал, что видел мистера Крейна: тот шагал по дороге на Нью-Йорк так быстро, как только позволяли его тощие ноги, и лицо его было мертвенно-бледным и серьезным. Со спины его плащ был запачкан желтыми потеками, и вернувший лошадь видел разбитую тыкву в сломанных кустах у дороги. Икабод никогда больше не возвращался в Тарритаун, и, когда Бром Бонс, крепкий молодой пахарь и любитель приложиться к бочонку с пивом, женился на Катрине ван Тассел, люди начали шептаться, что он знал больше других о всаднике из Гессена, пусть они и верили, что ревновать к Икабоду Крейну у него не было ни малейших причин.

Штормовой корабль

   Двести лет назад люди в окрестностях Нового Амстердама забеспокоились, когда в гавани появился большой корабль с голландскими знаменами, развевающимися над высокой кормой, и с отливом против ветра стремительно вошел в устье реки Гудзон. Корабль будто не слышал сигнала с Батареи, приказывавшего остановиться и дать о себе сведения, и по нему выстрелили из пушки, но ядро прошло сквозь туманные и неопределенные очертания корабля - не из дерева тот был сделан. Кое-кто из моряков говорил о видениях, что возникают в северных морях, но истинно мудрые прикладывали палец к губам и вспоминали "Летучего Голландца", вечного морского странника, чей капитан поклялся, что обогнет мыс Горн, даже если и небеса, и ад будут ему в том препятствовать, и с тех пор столетиями болтался вдоль неприютного берега Огненной земли, благословленный лишь разрешением раз в семь лет сходить на берег, где сможет снять проклятье, если встретит девушку, что полюбит его. Быть может, капитан ван дер Деккен нашел долгожданную возлюбленную в каком-нибудь из голландских поселений на Гудзоне или же искупил свою опрометчивость молитвами и раскаянием, но, как бы там ни было, он не возвращался, разве только не ускользнул сквозь снег и туман, столь плотные, что ни один рыбак и лодочник не заметили его отправления. Несколько старых поселенцев утверждали, что это был "Полумесяц", и некоторые люди засвидетельствовали, что уже видели его вместе с самим Генри Гудзоном и его призрачной командой на борту, когда те шли на вечеринку в Кэтскилле.
   Сие мимолетное видение путают со штормовым кораблем, что показывается у подножья Палисада и Пойнт-Ноу-Пойнт, идет мимо Тэппен, когда надвигается буря. У Тэппен Гудзон разливается на четыре мили в ширину, и шквалу есть где разгуляться; потому, когда старые шкипера видели туманную фигуру корабля, выходящего из тени западных холмов, который мчался, как чайка, от берега к берегу, и на топселях отражался лунный свет, но ни единого фонаря на корабле не было видно, то они выходили к берегу и становились на якорь, если только не было у них уверенности в своем мастерстве, и лоцман не пил этим днем много спиртного. В летние ночи, когда наступает зловещая тишина перед бурей, можно не только увидеть, как штормовой корабль скользит по гладкой поверхности реки, но и услышать, как его команда распевает у руля и у фалов песни на неведомом языке.
  

Почему Плевать-на-Дьявола называется именно так

   Протока вдоль верхнего берега острова Манхэттен известна окрестным жителям под названием Спиттин Диввл. Верным будет называть его Спьютин Дьювил, Плевать-на-Дьявола, и, в свою очередь, это сокращение от знаменитой похвальбы Антония ван Корлера. Этот доблестный джентльмен, известный большими легкими и длинными усами, был трубачом в гарнизоне Нового Амстердама, который его соотечественники только-только купили за двадцать четыре доллара, и он трубил столь усердно, что в битве между голландцами и индейцами в персиковом саду на Дей-стрит индейцы больше боялись сих звуков, чем мушкетов его товарищей. Уильям Сердитый клялся, что один Антоний с его трубой заменит гарнизон на всем острове Манхэттен, поскольку он заявлял, что ни один полк янки не подойдет без риска надолго оглохнуть, если вдруг они решат заявиться, когда ван Корлер не спит.
   Питер Стейвесант - Питер Упрямый - даровал Антонию титул эсквайра, чтобы возвысить его, и, когда получил новости о приближающихся английских войсках, желавших завоевать мирную колонию, приказал Антонию протрубить военную тревогу поселениям вдоль Гудзона. Эсквайр поторопился покинуть шестерых или восьмерых прекрасных дам, каждая из которых предпочитала думать, что его любовь принадлежат лишь ей, и храбро отправился на север с трубой на одном боку и тяжеленькой бутылкой, выточенной из камня, на другом. Он приехал к краю острова ветреным вечером, и ни единого перевозчика не было поблизости. После бурного негодования на берегу, Антоний выпил большущий глоток голландской храбрости - ведь он был не только прекрасным трубачом, но великолепно управлялся и с рогом - и витиевато и многословно поклялся, что переплывет реку и плевать он хотел на дьявола (несмотря на дьявола - En spuyt den Duyvil).
   Он нырнул в воду и проделал уже с полпути, когда Отец Зла, совсем не желавший, чтобы на него плевали, появился в виде огромной замшелой рыбы с огненным хвостом, извергавшей кипящую воду. Ужасная тварь схватила Антония за ногу, но трубач был малый не промах; он поднес свой инструмент к губам и с последним вздохом издал столь резкий звук, что тот разнесся на мили сквозь глухие леса, и сам дьявол оторопел на мгновение, а потом утащил несчастного под воду. Нос Антония еще блестел сквозь толщу воды, но тускнел и тускнел, пока, наконец, не исчез. Он не выполнил своего поручения, и потому голландцы потерпели поражение от англичан, ведь вскоре те одержали бескровную победу, и крест Святого Георгия вознесся над валами, где Антоний так часто провожал заходящее солнце. Но прошли годы, прежде чем он успокоился, поскольку поговаривали, что в грозу над протокой, что носит имя по его неосторожным словам, можно было услышать звук его трубы, перекрывавший даже гром.
  

Саламандра из Рамапо

   Удивительная история розенкрейцеров закончилась тем, что двести лет тому назад группа немецких колонистов явилась в долину Рамапо, и они построили там каменные дома, точь-в-точь как те, что остались на родине, в горах Гарца. Когда индейцы увидели, как новые поселенцы делают ножи и прочие чудесные изделия из металла, который получали из руды с помощью огня, они уверовали, что приезжие суть маниту, великие духи, и ушли, не желая отстаивать свои владения. В этих краях хранилось сокровище, поскольку на высокой горе под названием Шип жил Амасис, младший из волхвов, следовавших за Вифлеемской Звездой. Он пришел сюда через Азию и Аляску, взял себе жену из местных племен, родил ребенка и на вершине горы построил храм. Индейцы настаивали, чтобы он принял их веру, но Амасис отказался молиться солнцу; тогда они напали на него, и он был бы наверняка убит, если бы земля не разверзлась под его ногами, открыв новый пролив Гудзона, и не поглотила всех, кроме самого волхва и его дочери. Волшебным зрением тот увидел тайны богатства среди камней.
   Главой немецких колонистов был некий знатный человек, по имени Хуго; он был женат и родил двух детей: мальчика назвали в честь отца, а девочку - Мари. На прежней родине существовал обычай раз в семь лет гасить огонь в кузнечном горне, но Хуго утверждал, что в его кузнице подобного делать не нужно. Его люди перешептывались и твердили о саламандре, которая за семь лет достигает зрелости в негаснущем огне и выскользает из него творить несчастья. В день, когда истекал семилетний срок, хозяин вошел в кузницу и увидел, как его слуги зачарованно глядят в горн на бледное существо, будто созданное из пламени; как оно пляшет и вертится в огне, то показывая людям длинный язычок, то пластая хвост по каменному полу. Когда Хуго появился в дверях, его тоже приковало к месту неведомой силой, и, казалось, что огонь жжет его внутренности, пока в лицо ему не брызнула вода. За ним стояла жена, которую он оставил дома, поскольку она сильно хворала и не могла встать; она брызгала в очаг святой водой, произнося молитву. В тот миг началась гроза, и дождь погасил огонь, но стоило исчезнуть последней искре, как женщина пала мертвой.
   Семь лет спустя, когда дети готовились к помазанию, всякий, кто был тогда в церкви, увидел сильную вспышку, и нянька в испуге отвернулась от мальчика и закрыла ладонями глаза. Ребенок исчез. Еще дважды прошло семь лет, и дочь все еще не была осквернена миром, ведь в ту ночь, когда отец взял ее на вершину горы и показал ей то, что видел Амасис - духов земли, собирающих сокровища, протягивающих их Хуго, если тот скажет слово, что даст им свободу и обеспечит его будущее на тысячу лет, - именно ее молитва привела отца в чувство и заставила померкнуть чудесный образ под ногами, хотя зловещий свет саламандры, прильнувшей к камням на дне пещеры, отражался даже на небе.
   Много ночей прошло с тех пор, как недобрый огонь показался в вышине, и Хуго исчез из дома, но рядом с ним не было чистой души, что истолковала бы выжженные слова в треугольнике на спине саламандры, и он не смог прочесть их, и вернулся полный ярости и подозрительности.
   Не так давно в поселении появился благородный человек, и между ним и Мари возникли нежные чувства, о которых они, однако, не заговаривали, пока юноша не спас ее от пантеры и не взял ее на руки. Тогда девушка охотно собралась поведать о своей любви, но он мягко и с сожалением отстранил ее и сказал:
   - Когда ты спала, я приходил к тебе и надевал на твою голову драгоценный венец: се так, ибо я был во власти духов земли. После я получил власть над стихией огня, что пожирает или укрепляет камень; но теперь мне принадлежат вода и жизнь. Смотри! Надень, ибо твоя красота заслуживает их.
   Он дотронулся до слез, что потекли из ее глаз. В его руках они превратились в лилии, и он увенчал ими девичье чело.
   - Встретимся ли мы еще? - спросила девушка.
   - Не знаю, - ответил он. - Я один иду во вселенской темени и, поддавшись земной любви, рискую потерять свое прощение. Твоя душа уже свободна, но я должен вернуться к Господу через испытание послушанием. Знай, что я один из тех, кто покинул небеса ради человеческой любви. Мы были неуловимой первоосновой, пламенем, что горит и светится нежностью, и когда твоя мать подошла ко мне со всей силой чистоты, чтобы изгнать из горна, я потерял свой огненный облик и стал человеком - ребенком. Я часто бывал рядом с тобой, но исчез, не выдержав сурового испытания чувствами. Если бы я сдался или нашел тебя иной, чем ты есть, я бы вновь стал духом земли. Меня вела жажда силы, которая была в моей власти, и я забыл о помощи страждущим. Я стал странником, пока не явился сюда, в эту землю, что вы зовете новой. Здесь было мое последнее испытание и здесь я пройду через огненные врата.
   Пока он говорил, со стороны поселения послышались громкие голоса.
   - Вот они идут, - сказал он.
   Впереди показалась крепкая фигура Хуго. С крепким проклятьем он подскочил к юноше.
   - Этот разрушил мой дом! - крикнул он. - Бросим же его в огонь!
   Юноша стоял неподвижно, и его лицо оставалось безмятежным. Его схватили и через несколько минут бросили в яму, где разводили огонь. Но, вглядевшись, Мари видела его образ в серебряном свете, и он ускользал все дальше, исчезая в темноте. Ужас на ее лице пропал, и покой коснулся его и не покинул до самого конца.
  

Вождь Кротон

   Берега Гудзона между островом манахаттов и Кэтскиллскими горами населены призраками, и еще в девятнадцатом столетии бледный дух британского шпиона, которого по приказу генерала Патнэма повесил Ханс Андерсон с фермы позади Пикскил загнал своего обидчика в могилу. Старый Пат же не поддался под чары беспокойного создания, поскольку родился с холодной кровью.
   Самое тревожное место находилось у слияния рек Кротон и Гудзон, поскольку здесь, на погребальном месте под названием Китчеван, краснокожие не могли найти покоя от шастающих по могилам бледнолицых, и еженощно на их советах протеста можно было встретить "бродячих вождей с Теллерc-пойнт".
   Эти индейцы поставили частокол на мысе Кротон, и здесь произошла их последняя битва с врагом, пришедшим с севера. Все сражение старый вождь Кротон провел на стене, не уклоняясь от свистящих рядом стрел, и отдавал приказы с величайшим спокойствием. Он не признал поражения, пока последний из его людей не пал мертвым, и укрепление не занялось огнем, но даже среди обугленного дерева с оборвавшимся вздохом из его уст вырвалась мольба к Великому Духу покарать недругов. Когда торжествующий враг ворвался в укрепление за скальпами мертвецов, вождь упал бездыханным в огонь, и их торжествующий крик исчез из его сознания.
   Однако он не мог ни упокоиться, ни покинуть свой давний дом даже после смерти, и среди лесов можно было часто увидеть его блуждающий, задумчивый образ. Когда на остатках укрепления построили богатый дом, вождь явился его хозяину и велел вступить в Континентальные войска, и, увидев, что его приказание выполнено и подписано соглашение, что эта земля останется свободной навсегда, он исчез и больше никогда не появлялся.
  

Отступление от Махопэка

   После того, как англичане заполучили город Новый Амстердам и принялись селиться вдоль берегов Гудзона, множество индейцев скопилось у озера Махопэк, и они отвергали все предложения купить их земли. Особенно был упорен юный вождь Омойао, и никакие посулы не могли заставить его покинуть края, где его предки так долго охотились, рыбачили и разбивали шатры. Человек по имени Джолипер, полукровка из его племени, был подкуплен англичанами, но все увещевания и измышления в пользу чужеземцев оставались бесплодными, точно ветер, шуршащий в листве. В конце концов, бледнолицые потеряли терпение, и, коль добрые пути остались нехожеными, в жажде завладеть землей чужеземцы решили действовать силой. Белые люди наняли Джолипера говорить от их имени и пообещали, что дадут ему вооруженных людей, если переговоры провалятся. Но этот человек заранее полагал переговоры бессмысленными, ибо знал нрав племени и, кроме того, завидовал вождю, потому что любил возлюбленную Омойао, девушку по имени Майа, и ревновал ее так, что не пошел бы просить его о ни о чем.
   На пороге шатра Майи он умолял ее уйти с ним к белым поселенцам, и на ее отказ разразился проклятьями, заявив в слепой страсти, что убьет ее любимого и приведет англичан воевать с племенем. Незаметным свидетелем разговора стал Омойао, и он немедленно послал гонцов с приказом собрать всех своих воинов на острове посреди озера. Пусть посланцы и были предупреждены держать дело в тайне, но, скорее всего, Джолипер заподозрил неладное и решил нанести удар первым; так, он собрал изменников, пробрался следующим вечером в лагерь и явился к вигваму Майи, чтобы увести ее в безопасное место. Завидев на пороге вождя, он выстрелил в него из лука, но стрела прошла мимо и убила отца девушки. Омойао понял, что его провели, и его люди уступают врагу в численности; тогда он крикнул возлюбленной, что встретится с ней на острове. Он удостоверился, что Майа бросилась прочь, а сам ринулся в заросли. Злопамятный Джолипер преследовал его по пятам и, в конце концов, схватил вождя; затем они решили убить его, чтобы он не смог подать своим людям знак или остановить военные действия.
   Они привязали его к дереву, подожгли лес вокруг и оставили пленника на произвол судьбы, торопясь добраться до места совета, чтобы убить или взять в плен всех, кто там собрался. Едва они удалились, как сквозь треск пламени послышался плеск весел, и на берегу появилась Майа. Она перерезала веревки и вместе с возлюбленным поспешила на остров, успев добраться в целости и сохранности, прежде чем подоспел противник. Они рассказали о предательстве и жестокости Джолипера, и когда вражеские лодки показались у берега - лишь негодяя высматривали среди врагов. Он высадился первым, но не успел коснуться ногой прибрежного песка, как его окружила разъяренная толпа, и он упал под сотней ударов, обливаясь кровью.
   После короткого и кровавого сопротивления силы индейцев иссякли, и они обратились в бегство, ища спасения. Омойао и Майа вскарабкались на скалу, возвышавшуюся у их "зала совета", и увидели, что хоть большинству из их сторонников удалось спастись, но им самим перерезали путь к лодкам. Они решили предпочесть смерть пыткам и пленению; так, рука об руку, они спрыгнули вниз с утеса, а на следующий день англичане объявили эти земли своей собственностью.
  
  

Ниагарский водопад

   Ниагарский водопад, он же Ониагара, столь же смертелен, сколь и прекрасен, потрясающ, грандиозен, а несчастные случаи, происходящие здесь, лишь подтверждают справедливость высказывания, будто "каждый год Гремящая Вода требует двух жертвоприношений". Считается, что прежде чем белый человек впервые увидел низвергающиеся воды - и каких только невероятных небылиц не рассказывали о них! - ежегодно здесь погибали двое: и мужчины, и женщины, те, кто попадал в бурлящий поток по неосторожности, впав в безумие или же отчаяние, хотя в это же время неподалеку разыгрывались кровавые сражения, и лодки выкидывало на берег, разбивая в щепы.
   Говорили, что рев водопада - это голос могучего духа вод, и в прежние столетья ежегодно индейцы приносили ему жертву. Ей была одна из юных дев племени; она отправлялась навстречу ревущей воде в белом каноэ, украшенном фруктами и цветами, и каждая девушка желала быть удостоенной подобной чести, ведь невесту Маниту особо почитали в стране вечной охоты. Последнее из жертвоприношений случилось в 1679 году, когда Лелауала, дочь вождя по имени Орлиный Глаз, стала избранницей духа, несмотря на уговоры и протесты шевалье Ла Саля, который пытался отвратить этих людей от ереси, разъясняя им христианские догмы. На свои возражения он получил неожиданный ответ: "Твои слова свидетельствуют против тебя. Ты сказал, Христос явил нам пример. Мы следуем ему. Почему же тогда его смерть велика, а наше жертвоприношение ужасно?" И вот, племя собралось на берегу реки проводить уходящее белое каноэ. Вождь твердо глядел ему вслед, как принято у индейцев на виду у прочих, но лишь только лодчонку понесло течением, волнение охватило его, и он прыгнул в свое каноэ и попробовал догнать дочь. Через мгновение никакая сила на белом свете не могла их спасти, и после смерти они превратились в духов, полных истинной силы и доброты, и поселились на прозрачных небесах, лежащих столь далеко от водопада, что его рев кажется им музыкой. Она стала девой тумана, поднимающегося над водой, ее отец - повелителем бурного потока. Иная версия легенды называет главных героев любовниками. Несколько лет спустя старейшина племени со своими сыновьями шагнули в водопад, когда бледнолицые захватили их земли, предпочтя смерть бегству или войне.
   Примерно в двухсотом году каменные великаны переходили вброд реку, пока шли на север. Эти создания происходили из древнего рода и покинули родные места пятьдесят лет назад, когда разрушили виноградный мост через Миссисипи. Индейский Проход в горах Адирондак носит вот какие названия: Отниярхе - Каменные Великаны, Ганосгва - Великаны, Одетые В Камень, Дайохьегаго - Место, где Тучи Сражались С Великим Змеем. И великаны, и змеи суть тлетворные порождения Злого Духа, и Бог Молний стоял на скалах и ловил тучи, чтобы разорвать их, вытряхнуть молнии и метнуть их в ненавистных тварей. Эти людоеды почти полностью истребили ирокезов, поскольку отличались невероятным размером и были практически неуязвимыми: каждый день они катались в песке, пока их кожа не стала подобной камню. Небесный Властитель, увидевший их злодеяния с высоты, сошел на землю, притворившись одним из них, - он частенько размышлял у камня Маниту, в Уирпуле, - и увел их в долину рядом с озером Онондага, притворившись, что провожает их в лучшие земли; там он поднялся на холм и принялся кидать на великанов камни, пока не убил всех, кроме одного, кто спасся бегством на север. Однако, прошло время, и дети Каменных Великанов (возможно, это были европейцы, одетые в доспехи) вернулись на эту землю и были повержены Великим Духом, - и что самое чудное, на том самом месте, где была найдена величайшая обманка, Кардиффский Великан. Племя Онондага верит, что эта статуя - один из их стародавних врагов.

Искалеченные из долины Зоар

   Долина Зоар, на западе штата Нью-Йорк, со всех сторон столь окружена холмами, что ее первооткрыватели - истово верующие люди, - дали ей название из Писания и сказали: "Вот Зоар; он неприступен. Отсюда мы никогда не уйдем". И, в самом деле, из-за отсутствия дорог, оттуда оказалось трудно выбраться, коли уже зашел в эти края, и они не покинули долины. Среди первых поселенцев была одна семья по фамилии Райт; в своем доме они завели нечто вроде постоялого двора для редких путников, поскольку благочестие не обременяло их души, и без малейших колебаний они подавали выпивку и играли в карты до позднего часа. Как-то раз один бродячий торговец забрел в долину по пути к Баффало и остановился на ночь в доме Райтов, но прежде чем отправиться в постель, он неосторожно показал множество золотых безделушек в сумке и выгреб из карманов немало монет, когда расплачивался за ночлег. Едва ему стоило уснуть, как жадные хозяева забрались в его комнату в поисках денег. О предосторожностях они не позаботились и разбудили торговца, и как только тот увидел, что они роются в его сумке, то подскочил и бросился в драку.
   Сильный удар свалил его к подножью лестницы, и ему преградили дорогу, чтобы не сбежал; вся семья сгрудилась вокруг него, чтобы крепко связать руки и ноги. Они показали ему деньги, которые успели найти, и спросили, где он прячет все остальное. Торговец поклялся, что это все его сбережения, но они настаивали на своем, и старший из Райтов схватил со стола нож и отрезал несчастному палец на ноге, чтобы "выманить у него признание". Никакого толку из этого не вышло, и они отрезали ему еще пять пальцев - по три с каждой ноги. В раздражении хозяева стукнули незадачливого торговца по голове и скинули его через потайную дверцу в неглубокий погреб. Когда в скором времени он пришел в себя и попытался выбраться наружу, топориком и ножом они отрубили ему пальцы на руках, и торговец упал назад. Даже женщины принимали участие в этом кровавом деле, и они наклонились над дверцей, чтобы заглянуть в погреб: не умер ли наконец несчастный. Но оттуда раздался слабый голос, и они услышали, как тот призывает на их головы проклятье; он молил небеса, чтобы до четвертого колена потомки этой семьи были отмечены знаком преступления, чтобы они появлялись на свет столь же искалеченными, как и он - сейчас.
   И случилось так.
   Следующий младенец в этом доме родился со ступнями, похожими на раздвоенные копытца, а его ладони напоминали один длинный палец. С тех времен еще двадцать человек в долине были искалечены подобным образом, и их называли "клешнерукими зоаритами".
  

Лошадиноголовые

   Удивительное чувство возникает, когда смотришь на список глупых названий штата Нью-Йорк, и поневоле недоумеваешь, как подобное могло появиться на свет.
   В 1779 году, когда генерал Салливан отступал за припасами после разорительной кампании против индейцев графства Дженеси, он велел сделать привал в месте, которое теперь известно, как Лошадиноголовые. Окрестности в то время оставались дикими, девственными и, несмотря ни на что, все еще кишели врагами, поэтому, чтобы срезать путь и выиграть время, было решено сплавиться вниз по реке Шемунг.
   Строить большие плоты не было времени, и никто не знал, как глубока река, оттого генерал приказал избавиться от всего войскового имущества, без которого можно было обойтись, и убить всех слабых и лишних лошадей. Его повеление исполнили. Как только войско отправилось в путь, на запах пришли волки, водившиеся здесь в изобилии, и обглодали лошадиные трупы так, что белые, чистые кости были разбросаны по всему снятому лагерю. Когда индейцы рискнули вернуться, некоторые из них собрали лошадиные черепа в кучи, и эти странные капища обнаружили белые поселенцы несколько лет спустя; они же в их честь и назвали свою деревушку Лошадиными Головами или, короче, Лошадиноголовыми.
  

Кайюта и Уанета

   Индейцы верили в то, что прекрасные озера в окрестностях Гудзона населены духами. "Когда Великий Дух создавал мир, - говорили они, - его улыбка обратилась к озеру Онейда, и остров Француза появился из глубины, чтобы увидеть ее; он засмеялся, и остров Лотоса поднялся, чтобы услышать его смех". Они ставили свои палатки на этих берегах, и каноэ еле слышно скользили по водной глади. История их племен неразрывно связана с этими краями, и вот одна из легенд сенек, которую удалось прочесть на старой оленьей шкуре, испещренной рисунками, найденной между озерами Уанета и Кеука.
   Дочь вождя по имени Уанета поклялась хранить верность Кайюте, охотнику из соседнего племени, враждовавшего с ее отцом. Как только спускались сумерки, влюбленные тайно встречались на дальнем берегу озера, и веселье с довольством, что обуревали дочь вождя после свиданий, зародили подозрение и ревность в сердце Уэуты, человека, что решил взять ее в жены, торопившегося выказать свою храбрость и этим вытребовать согласие ее отца. В один из вечеров, когда девушка скрылась в лесу, он проследил за ней и увидел, как она садится в каноэ и гребет к густо поросшему лесом берегу. Раздался крик, похожий на зов куропатки, затем ответный; из зарослей показался Кайюта, помог девушке выбраться из лодки, и они вдвоем сели на берегу под тихий плеск волн, под бледным светом звезд.
   Соглядатай поспешил назад и принес весть, что враг поблизости. Уанета успела вернуться домой иным путем, прежде чем воины добрались до озера, но Кайюту заметили, и он с большим трудом ушел от преследования. На следующий вечер девушка вновь отправилась на условленное место, не зная о том, что произошло вчера - воины сохранили стычку в тайне от женщин. Пока она ждала условленного крика куропатки, рядом с ней в воду упала ветка, и тем чутьем, что бесследно исчезло вместе с приходом цивилизации, девушка поняла - это предупреждение. Она не двигалась, и лодку медленно отнесло к берегу; здесь она увидела возлюбленного, стоявшего по щиколотку в воде. Он шепнул ей, что их выследили, велел девушке грести к сухой сосне, возвышавшейся на краю озера, и пообещал, что встретит ее там. В этот миг появилась выпущенная стрела, содрала ему кожу и воткнулась, дрожа, в каноэ.
   Кайюта оттолкнул ее лодку и приказал поторапливаться, затем выбрался на берег, издал боевой клич, и как только увидел Уэуту, размозжил ему череп томагавком. Еще два храбреца выпрыгнули к нему, и после недолгой схватки остались бездыханными на земле. Он хотел было задержаться, чтобы снять скальпы с врагов, но с другого конца озера послышался жалобный крик, повторявший его имя в муке. Уставший и окровавленный, индеец, точно олень, промчался вдоль берега, потому что голос этот принадлежал Уанете. У расщепленной молнией сухой сосны он опустился на землю, как только бросил один лишь взгляд в ту сторону. Вскоре появились индейцы, привлеченные звуками битвы; они потрясали оружием, издавали боевые возгласы, но нечто в облике врага удержало их от нападения. Кайюта глядел на нить из бусин под прозрачной водой, у самого берега озера, и когда они поняли, что это значит, то отбросили мысли о битве, ибо горе явилось к ним: Уанета ступила на берег и попала в топь. Всю ночь и весь день Кайюта сидел на берегу, и когда наступил час их обычной встречи, сердце его остановилось, и он отправился вслед за возлюбленной в страну духов.
  

Упавшая Звезда

   Как-то раз трехлетняя девочка отправилась на озеро собирать кувшинки и не вернулась домой. Ее мать почти обезумела от горя, и прошло много дней, недель и месяцев бесплодных поисков, пока она не призналась себе, что малышка - Кайюта, Упавшая Звезда, как называли ее индейцы, - действительно утонула.
   Миновали годы; дом женщины остался нетронутым от разграбления, теперь их семья была не единственной белой семьей в этих краях, и индейцы отступали все дальше в глушь и дичь лесов. Однажды в ее дверь постучался охотник и сказал:
   - Я видел старого Скенандо, последнего из его племени, благослови Господь! Он взял с меня слово, что я передам тебе: лед тронулся, и он знает заснеженный холм, где растет брусника. Она станет твоей, если ты заявишь на нее права.
   Когда смысл послания дошел до несчастной, у нее закружилась голова, и она потеряла сознание. Как только женщина пришла в себя, она послала племянника к хижине старого вождя и провела всю ночь в молитвах.
   Юноша отправился в путь на закате и, после трудного перехода верхом по еле заметным тропам, что освещал только свет звезд, при еле забрезжившем рассвете увидел бревно, поставленное стоймя, раскрашенное красным, увешанное скальпами тех белых, что погибли в битве при Вайоминге. Не придерживая поводьев, он пронесся вдоль холмов на краю озера Сенека, пробрался в самую чащу, и здесь, у небольшого озерца, он чуть не падал от усталости из седла, когда, наконец, добрался до вигвама на берегу. Совсем рядом бугрилась свежезарытая могила, и юноша вздрогнул при мысли, что опоздал, но морщинистый индеец вышел к нему и застыл в ожидании.
   - Я пришел, - сказал юноша, - посмотреть на бруснику, что показалась из-под снега.
   - Ты явился вовремя, - ответил Скенандо. - Нет, она не в могиле. Там моя дочь. Сестра той, которую ты ищешь. Она заставила меня поклясться, что я верну Упавшую Звезду ее матери, скво, по имени Свет Новой Луны.
   Он зашел внутрь вигвама и тут же вернулся, крепко сжав запястье восемнадцатилетней девушки. Ее платье было порвано до самого горла, обнажая белую грудь, и красная родинка виднелась на ней. Индеец подвел девушку к юноше и сказал:
   - Теперь настало мое время идти за заходящим солнцем.
   Он поднял за ремень патронную сумку - набитую не едой и не оружием, нет, но камнями, шагнул в каноэ и медленно погреб от берега, напевая тоскливую мелодию - песню смерти. На середине озера он вынул томагавк и прорубил днище своей утлой лодчонки; она мигом наполнилась водой, и старый вождь ушел на дно. Юноша же привез кузину обрадованной матери, помог ей вновь вернуться к жизни белых людей, и немудрено, что, в конце концов, они поженились. Девушка вновь стала зваться христианским именем, оставив имя Упавшая Звезда, Кайюта глухим берегам спокойного озера, где так долго жила.
  

Пророк из Пальмиры

   В нью-йоркском городке Пальмира Джозеф Смит заложил основы веры мормонов, когда заявил, что нашел золотые листы из книги Мормона на холме неподалеку от Манчестера, - холме Кумора, к которому его привели ангелы. Листы эти были написаны символами, сильно напоминавшими масонскую каббалу, и он перевел их с небесной помощью и открыл миру свою находку. Утверждают, будто еврейский пророк Мормон написал их, а его сын, Морони, спрятал книгу. Впрочем, базис мормонизма скрывался в ненапечатанной книге "Найденный манускрипт", которую ее автор, священник, прочел Сидни Ригдону (впоследствии одному из старших мормонов), и так был сформулирован символ веры для предполагаемой церкви. Смит пользовался небольшой известностью в тех краях, поскольку был лозоходцем, как и его отец, и когда он заявил о безвредности и богоугодности нового символа веры - многоженство было позднейшим видением Бригхэма Янга, - и начал проповедовать его в 1844 году, новая вера привлекла немало последователей. Самоуправство Смита, когда он захватил власть в Церкви Святых Последних Дней, и его опрометчивые поступки вызвали ненависть со стороны Гойим, и те схватили его и убили, оставив Бригхэму Янгу возможность увести людей в пустыни у Солт-Лейк, где они и начали процветать, благодаря бережливости и усердию.
   Говорили, что среди паломников при переходе в Юту часто видели древнего старика с седой бородой. Он никогда не говорил, но всякий раз указывал путь, когда пилигримы теряли мужество или роптали. Однако, когда они достигли места, где позже был построен храм, старик воткнул посох в землю и исчез.
   Спиритизм в Хайдсвилле, у Пальмиры, появился тридцать первого марта 1849 года, когда в доме семьи Фокс духи покойников принялись дубасить по дверям и столам, и почти через сорок лет оставшиеся в живых сознались в мошенничестве. Интересно заметить, что место, откуда пошли эти религиозные течения, было населено племенем Онондага, жреческим племенем алгонкинов, которые сохранили древние ритуалы до наших дней.
  

Сожжение злодея

   Гора Брэмли когда-то была домом для молодоженов, которые поженились по любви и с восторгом окунулись в тяготы и удовольствия забот домашнего хозяйства. Разумеется, в те дни заниматься своим домом не казалось столь ужасным, как сейчас, и вопрос о слугах даже не поднимался. Хозяйки делали домашнюю работу сами, а их мужья не держали лакеев. Жилище этой пары было, скорее, шатром из кож, натянутых на жерди, а шкуры на земляном полу - всей их мебелью; однако, они искренне любили друг друга. Девушка была благодарна мужу, что он забрал ее и дал новую жизнь, поскольку еще до замужества ее преследовал один мрачный и болезненный соплеменник. Он добивался ее расположения с такой яростью, что чем больше прилагал сил, тем больше становился ей отвратителен; ныне она надеялась, что больше никогда его не увидит.
   Случилось, однако, не так.
   Негодяй следил за их шатром, мучаясь при виде чужого счастья, и ждал удобного мгновения, чтобы дать выход своей ненависти. Этот миг настал, когда муж отправился рыбачить на озеро Делавэр; ревнивец погреб за ним вдогонку и затеял драку посреди озера. Застигнутый врасплох, невооруженный, несчастный муж был убит, и его тело отправилось в воды озера. Жена в безмолвном ужасе наблюдала за бесчестным и жестоким поступком с горной кручи, и злодей, подарив ей плотоядный взгляд, вернулся к берегу и пустился за ней в погоню. Она отступала так медленно, чтобы он не потерял ее из виду, и, когда девушка вошла в пещеру, он бросился за ней, уверенный, что отступать ей некуда. Она заманила его нарочно, поскольку знала извилистый путь наверх, и выбралась наружу, пока злодей блуждал в темноте и звал ее. Девушка вернулась ко входу в пещеру и здесь кувшином обломила выступающий камень, что почти полностью перекрыл путь к спасению, затем собрала хворост с близлежащих сухих деревьев, развела костер и принялась бросать горящие ветки в темницу, где от бессилия выл негодяй, пока он не умер, обожженный и задохнувшийся. Когда его проклятья и вопли затихли, девушка обратилась к своему другу и поведала ему о том, что сделала, а после - спустилась к озеру, спела свою смертную песнь и окунулась в воду, надеясь, что так вновь соединится со своим мужем.
  

Гигантский комар

   В Нью-Джерси и на Лонг-Айленде водятся необычно большие комары, однако, если верна история об их предке, то размер и жадность этих насекомых поумерились со временем. Прадед всех комаров и москитов раньше обитал неподалеку от Форта Онондага, и всякий раз, когда его одолевал голод, он пожирал индейца, а то и двух, и после ковырял в зубах ребрами несчастных. У краснокожих не было оружия, чтобы противостоять ему, и, в конце концов, Небесный Владыка, заслышав их мольбы о помощи, спустился на землю, чтобы наказать насекомое. Как только он появился, комар так быстро полетел прочь, что противник едва не потерял его след. Тварь облетела вокруг великого озера, затем повернула на восток, тщетно надеясь на помощь ведьм, что лелеяли свое потомство среди болот, и добралась до соленого озера Онондага, где преследователь настиг его и убил; и в предсмертных корчах комар воздвиг целые холмы из песка.
   Когда его кровь пролилась на землю, из нее родились новые комары и принялись жалить Небесного Владыку так сильно, что он почти пожалел об услуге, что оказал людям. Тускароры рассказывают, что этот комар был лишь одним из двух насекомых, что жили на берегах реки Сенека и выпивали досуха любого человека, что попадался им на пути; второго же убил Гайавата. В их резервации есть камень, до которого дотрагивался Небесный Владыка, на нем он отдыхал во время погони; кроме того, его следы до недавнего времени можно было увидеть на юге Сиракуз, где они мешались с отпечатками лап комара - те напоминали птичьи и были двадцати дюймов в длину. В Брайтоне, где они появились, индейцы много лет благоговейно подновляли их.
  
  

Зеленый образ

   Несколько лет назад в подвале одного из домов на Грин-стрит в городке Скенектади на земле появилось пятно, очертаниями походившее на человеческую фигуру. Его сметали и соскребали, но оно неизменно появлялось вновь, месяц за месяцем, после каждой приборки: куча пушистой плесени, всякий раз напоминавшая лежащего человека. Когда обнаружилось, что дом стоит на краю старого голландского кладбища, поползли сплетни, и люди заключили, что плесень посеял дух, чье смертное тело упокоилось век с лишним назад на том самом месте, где нынче построили дом, и дух таким образом предупреждает людей, что те ходят по его могиле. Другие твердили об убийстве, и что труп, зарытый наспех и неглубоко, вернулся на сырую землю подвала плесенью, пока еще не разложился. Но самое темное предположение гласило, будто это очертания тела вампира, который бесплодно пытается выбраться из своей могилы и не может, пока сильное заклятье наложено на это место.
   Вампир - мертвец, рыскающий в поисках свежей крови, поскольку лишь поглощение чужой жизни заставляет его мертвые члены двигаться. Он нашел путь наверх из гроба, и те, кто видел его серую, закоченевшую фигуру с пустыми глазами и чернеющим, впалым ртом, блуждающую под окнами, поджидая мгновения забраться в дом и испить человеческой жизни, бежали в страхе и ужасе. В северной части Род-Айленда верят, что умершие от чахотки на самом деле стали жертвами очарования вампиров, что мелкими глотками высасывают кровь живых, пока лежат в могилах. Чтобы упокоить подобное чудовище, его нужно выкопать и сжечь; по крайней мере, точно сжечь его сердце. Выкапывать его должно при свете дня, пока он спит и не ведает о содеянном; но если он умрет, и в сердце его останется кровь, то ночью он воскреснет. Еще в 1892 году в Эксетере на Род-Айленде жгли вампирское сердце, чтобы спасти семью покойной женщины, что умерла от той же болезни - чахотки. Однако вампир из Скенектади исторг из себя всю сущность, и зеленый образ, в конце концов, исчез, будто и не было его.
  
  

Монахини из Кэртэйджа

   В городке Кэртэйдж, на излучине Блэк-ривер, стоял старый прочный дом, построенный в колониальном стиле для нужд некоей гостеприимной и богатой семьи, но члены ее умерли или уехали в другие края - оттого некоторое время дом был всеми покинут. Во время войны 1812 года местные умы оказались взбудоражены появлением плотников, маляров и обойщиков у его стен; несомненно, к дому возвращалась былая красота. Однако, вместо законного удовлетворения любопытство вскоре усугубилось: после того, как работы закончились и вокруг дома выросли высокие стены, появились его новые жители - четыре женщины в монашеском облачении. Были ли они наследницами прежних хозяев? Или сторонницами англичан в ином обличье, которые искали убежища в час беды? Может быть, они дали обет безбрачия, пока не вернутся с войны их возлюбленные? Или же выполняли тайную дипломатическую миссию? Никто этого не знал, во всяком случае, в Кэртэйдже. Монахини жили в строгом затворничестве, но в роскоши, неслыханной для этой части страны. Они держали садовника, получали из Нью-Йорка вина и яства, которых другие люди не могли себе позволить, а когда выезжали на прогулку, - по-прежнему с покрытыми лицами - в упряжке была пара превосходных гнедых.
   Однажды, уже почти перед самым концом войны, к их монастырю явились два юных американских офицера и, в отличие от тех, кто приходил раньше, их впустили внутрь. Они оставались в доме весь день, и никто не видел, как они уходили, но вечером на улице отчетливо послышался скрип колес. На следующий день ни единого признака жизни не показалось за высоким забором; так было и завтра, и послезавтра: свирепый пес молчал, с садовые дорожки никто не подметал. Кое-кто из любопытных соседей перелез через каменную стену и после рассказывал, что дом стоит пуст. Никто так и не узнал, кто и зачем здесь жил, но до недавних дней словно темное облако закрывало право собственности на этот дом, поскольку люди полагали, что загадочные монахини могут вернуться.
  

Череп в стене

   Над дверью здания суда Гошена в стену вмурован череп. Его вынули из гроба в 1842 году, когда только-только заложили фундамент. Люди говорят, будто нет никаких сомнений, что он принадлежал Клодиусу Смиту, и этот человек полностью заслужил подобный позор.
   Перед войной за Независимость Смит был фермером в Монро и процветал достаточно, чтобы не гнуть спину под налогами короля; нечего говорить о его злобе к надеждам бедных соседей на новое правительство; разумеется, он стал на сторону англичан. После того, как была напечатана декларация Независимости, расположение к монарху подтолкнуло Смита к решительным, но неприглядным действиям, он собрал отряд из тори и, воспользовавшись тем, что почти все мужчины в окрестностях ушли в колониальную армию, начал разорять край столь беспощадно, как красные мундиры на поле боя.
   Он грабил дома и амбары, чтобы после их сжечь, насиловал женщин, уводил скот и лошадей, убил нескольких смельчаков, что попробовали защитить свое имущество. "Походы" свои он замышлял в такой тайне, что никто не знал, в какой час и откуда ждать беды. Когда он убил майора Натаниэла Стронга в Цветущей Роще, негодование возросло настолько, что все принялись ловить убийцу, за его голову была назначена денежная награда, чтобы подстегнуть бдительность охотников, и, в конечном итоге, Смита поймали на Лонг-Айленде. Его отослали назад в Гошен, судили, вынесли приговор и двадцать второго января 1779 года повесили в компании пяти его сообщников. Тела отступников были похоронены на тюремном дворе, на том самом месте, где стоит нынче суд, и старожилы опознали скелет Смита, когда его случайно выкопали, по необычно высокому росту. Фермер из ближайшего городка украл берцовую кость, а каменщик наполнил череп Смита известью и вмуровал в стену, где тот остался надолго.
  

Мельница с призраками

   Сорок или пятьдесят лет назад среди жителей Адирондакских гор появился некий Генри Клаймер из Бруклина. Он обосновался у Литл-Блэк-Крик и на тамошней грубой, пнистой земле попытался завести ферму, однако поскольку был новичком, то вскоре сдался и перебрался в местечко неподалеку от Нортвуда, известное как мельница призраков. Когда было срублено первое дерево, тут как тут началась пирушка с пирогом в честь Клаймеров, поскольку и темноволосый, крепкий, симпатичный мистер Клаймер, и его живая, юная жена были щедры на гостеприимство. Пара говорила о себе немного, но они казались столь любящими друг друга на людях - слишком любящими, в конце концов, и, кроме того, было ясно, что миссис Клаймер, в отличие от мужа, привыкла к лучшему обществу. Случилось так, что пока гости болтали и смеялись за летним уличным столом из тонких досок, которые миссис Клаймер незаметно умыкнула со старой мельницы в свой скромный маленький дом, один из соседей последовал за ней и стал случайным свидетелем занимательного эпизода. Миссис Клаймер опустилась на колени перед своей кроватью, расплакавшись над детским портретом, когда в комнату внезапно ворвался мистер Клаймер и попытался вырвать рисунок из ее рук.
   Она дерзко уставилась на него.
   - Полагаю, ты хранишь портрет, потому что он похож на него, - заявил он. - Можешь возвращаться. Ты знаешь, что он зовет тебя, и ты получишь свою аристократичность назад.
   Женщина указала ему на дверь, и он вышел, не проронив больше ни слова; так поступил и невольный слушатель. На следующее утро миссис Клаймер нашли повешенной на мельничном крыле. При допросе муж признался, что вчера "слегка с ней поговорил" и предположил, что она внезапно сошла с ума. Суд принял эту точку зрения. Новости о самоубийстве были напечатаны в некоторых городских газетах, и вскоре местные сплетни получили новую пищу: в городишко приехал светловолосый человек из Бруклина и спросил, где похоронили несчастную. Когда ему показали могилу, он долго сидел рядом с ней, уткнувши лицо в ладони, а затем попросил позвать Клаймера, но тот, заслышав о прибытии незнакомца, бежал в испуге в леса. Гость отправился в Трентон, где заказал могильный камень с одним-единственным высеченным на нем именем: "Эстелла" и поставил его на могиле мертвой. Клаймер живо распродал имущество и исчез.
   Мельница никогда больше не работала и на протяжении долгого времени ветшала и разрушалась. Местные думают, что призрак миссис Клаймер - было ли это ее истинным именем? - все еще томится здесь, и потому минуют это место, прибавив шаг.
  

Лицо старого индейца

   У нижнего пруда Осэйбл до сих пор стоит огромный красноватый камень, напоминающий человеческий профиль, а перед ним лежит маленький, похожий на младенца. Когда этими землями владели Тахави, здесь, у "Темной Чаши", как они называли озеро, жил их сэйчем, человек, известный своей доблестью и удивительной для его лет добротой. Когда умерли его дети, и храбрый внук, единственная надежда старика, последовал за ними в страну облачных гор, сердце Адоты зачахло с его смертью. Он встал перед сим камнем и сказал своему народу: "вспомните, что я сделал для вас, вспомните, как я прогнал врагов наших с озер Звездных Гроздьев и Серебряного Неба к озеру Уэнда, чтобы мы могли охотиться и рыбачить в мире на этой земле. Внук мой, Звезда, был вознесен, чтобы короновать бога гроз, который нынче шествует через горы, корежа деревья, освещая долины своими зазубренными факелами".
   "Жизнь моя с этих пор ничто", так заключил он.
   Как только эти слова вырвались из его уст, он упал на спину, и дыхание покинуло его тело. Потом явился бог гроз, и люди съежились перед огненной вспышкой, что он послал им. Раскат грома, казалось, потряс землю до основания, но шаман племени неподвижно стоял, прислушиваясь к речам бога в небесах. "Племя Тахави, - растолковал он, - Адота ступил на звездный путь, что ведет в земли счастливой охоты, и солнце светит в его сердце. Никогда больше он не пройдет меж вас, но бог любит и вас, и его, и навеки оставит его лицо на камнях. Глядите же!" И когда люди подняли глаза, то увидели, что молния оставила на утесе след, напоминавший Адоту и его любимого внука, Звезду. Тогда они похоронили тело старика и проводили здесь свои священные празднества, пока белые люди не прогнали их из этой земли.
  

Разделение саранаков

   В середине прошлого века многочисленный народ индейцев Саранаков населял леса Верхнего Саранака, сквозь которые шла индейская тропа-волок, и они называли ее Путем Орлиного Гнезда. Когда бы они ни нападали на Тахави у подножья горы Тахавус, всякий раз двое юных силачей, Волк и Орел, соперничали друг с другом: кто добудет больше скальпов, и племя в восхищении перед ними делилось на двое. Был лишь один человек, которому происходящее не приходилось по душе - старый сэйчем, один из шаманов, кто спасся, когда Великий Дух заточил этих служителей зла в дупла старых деревьев, стоявших вдоль тропы. Даже сегодня там можно увидеть иссохшие стволы и ветви - это те, кому повезло меньше, пытались вырваться и раздвинуть руками смыкавшуюся кору. Окуара не смягчился ни после пережитой опасности, ни после милости, благодаря которой он все еще жил на свете. Наоборот, его одолевала горечь, когда он видел, что племя, как ему казалось, больше думает о смелых и могучих воинах, чем о согбенном и злоумном советнике.
   Наступил месяц зеленой листвы, и оба воина ушли охотиться на лося, но на следующий день Волк вернулся в одиночестве. Он сказал, что на охоте они разделились, и много часов он звал своего друга, и искал столь долго, что подумал, будто тот наверняка опередил его и вернулся в лагерь. Но Орла здесь не было. Сэйчем с мрачным лицом поднялся и сказал:
   - Я слышу раздвоенный язык змеи. Волк завидовал Орлу и вонзил в его сердце клык.
   - Волк не может солгать, - ответил ему юноша.
   - Где же тогда Орел? - злобно спросил его сэйчем, стиснув рукоять томагавка.
   - Волк уже ответил.
   Старый сэйчем бросился на него, подняв томагавк, но наперерез ему кинулась жена Волка, закрыв своего мужа, и томагавк рассек ей голову. Вождь упал чуть позже, с ножом Волка в сердце, и лагерь охватило смятение. Прежде чем миновал день, лагерь разрушился, и среди людей поселился раздор, поскольку теперь невозможно им было жить в мире. Волк с половиной людей спустился вниз по Гремящей реке к новым охотничьим землям, и почва, что разделила семьи, окрашивалась в красный цвет, когда бы одна сторона не встретила другую.
   Прошли долгие годы, пока одним прекрасным утром верхнее племя не увидело каноэ, что приближалось к ним, пересекая озеро Серебряного Неба. Старик вышел из него: это был Орел. После того, как они расстались с Волком, он попал в расселину среди камней и лежал там беспомощным, пока его не нашли охотники, что шли в Канаду. Он воевал с англичанами против французов, взял себе в жены скво с севера, но вернулся умирать среди людей, которых любил в молодости. Глубока была его скорбь, когда он узнал, что его друга обвинили в его убийстве и из-за этого утверждения счастливое когда-то племя разделилось. Воины и сэйчемы двух родов созвали совет и в его присутствии поклялись хранить мир, потому по прошествии времени Орел мог умереть удовлетворенным.
   Мир сей сохранялся всегда.
  

Бабочкино лакомство

   Прекраснейшие цветы, которыми поросли берега ручьев, - это алые цветы Бабочкина Лакомства или Индейских Перьев, цветы из крови Ленави. Сотни лет назад она счастливо жила среди своих братьев и сестер Саранаков неподалеку от Каменного ручья и Змеиной реки и намеревалась выйти замуж за симпатичного малого, которого за быстроту ног называли Стрелой. Но как-то летом Скорая Смерть явилась к ним, и будто невидимый дьявол крался по деревне, заставляя и юношу, и старика падать замертво перед ним. Стрела стал одним из первых. Тщетно шаман разжигал трубку мира: поднимавшийся вверх дым принимал формы, которые он не мог истолковать. Тщетно был убит белый пес, которому должно было унести с собой в небеса людские грехи. Так продолжалось, пока сам Великий Дух не спустился с вершины горы, известной, как Штормовой Храбрец, прекрасный среди огня, ужасный грозовым обликом и громовым голосом. "Гнев мой - против вас и ваших грехов, - сказал он, - и лишь человеческая кровь утихомирит его".
   Утром предсказатель передал людям его слова, и на некоторое время среди сидевших людей воцарилось молчание. Затем в круг вошла Ленави. "Ленави - отравленный цветок, - всхлипнула она, - пусть ее кровь прольется ради людей". Она выхватила нож из-за пояса предсказателя и бросилась к реке, где они со Стрелой столь часто катались на каноэ. Кровь брызнула на землю, и девушка шепнула: "Положите меня рядом со Стрелой", улыбнулась печальным лицам соплеменников и испустила дух. Демон скорой смерти пробкой выскочил из лагеря племени, и Великий Дух улыбнулся людям, среди которых родилась подобная храбрость. Тело Ленави похоронили рядом с ее возлюбленным, и на следующее утро кровь исчезла с того места, где пролилась вчера, и из чистой земли проклюнулся тонкий росток цветка - Бабочкина Лакомства, переродившаяся жертвенная кровь. Годы прошли, но люди по-прежнему почитали этот цветок. Они украшали им свои одежды и прически, устраивали пир в его честь, а когда родители учили детей красоте бескорыстия, то знаком ее был стебелек Бабочкина Лакомства.
  

Рождение водяной лилии

   С войны против Тахави возвратился Солнце, вождь Саранаков, вернулся домой, к озеру Звездных Гроздьев, которое разные тупицы позже назвали Тапперс-Лэйк. Хвастливым и непобедимым предстает он перед своими людьми, похваляясь победами и, по индейскому обычаю, потрясая скальпами, подвешенными на его груди. "Вот крик орла, - говорит он, - он приветствует вождя по имени Яркое Солнце, Вайюту. Вайюта заставил Тахави дрожать. Они бежали прочь от него! Хо! Он - настоящий вождь". Поодаль с мечтательным взглядом стоит Осита, Птица. Она любит сильного, юного вождя, но знает, что он дал обещание другой, и не смеет надеяться; но и он любит ее. Когда праздничный пир заканчивается, он идет по ее следам к берегу и видит, как ее каноэ исчезает за мысом. Он молча бежит за ней и настигает в тот миг, когда девушка сидит на берегу, раскачивается и стонет. Он обнимает ее, она отшатывается; он просит спеть ему, она же просит его уходить.
   Он повышает голос и приказывает ей слушаться вождя. Она отступает. Он рвется за ней. Она поворачивает к нему печальное лицо, и бежит прямиком на край утеса, и машет ему рукой: уходи. Он ускоряет шаг. Девушка прыгает и исчезает в глубине волн. Солнце бросается за ней; он ищет ее среди вод там и здесь. Он зовет. Нет ответа. Медленно он возвращается назад, в селение, и рассказывает людям, что произошло. Подавлены горем родители Птицы, и сам Солнце стонет во сне. Днем охотник приносит странные вести: на воде расцвели цветы! Люди садятся в каноэ и гребут к острову Вязов. Там, в пещере, застоявшаяся вода покрыта чудными цветами: одни из них белы как снег и источают дивный запах, другие - крепки и желты, как закат над озером.
   - Объясни нам, - просят они, обернувшись к старому шаману их племени, - ведь здесь не было ничего еще вчера.
   - Это наша дочь, - отвечает тот, - Эти цветы - образ, что она приняла. Белый - ее чистота, желтый - ее любовь. Вы увидите, что ее сердце закроется, когда сядет солнце, и вновь отворится, когда оно взойдет.
   И при этих словах юный вождь опустил свою голову и ушел прочь.
  
  

Склон майора Роджерса

   В те стародавние времена берега озер Лейк-Джордж и Шамплен были разорены войной. Там и сям тихие воды несли баржи англичан и французов, а у зеленых холмов раздавались пронзительные звуки сигнального рожка, грохот пушек и воинственные крики дикарей. Выдумка и история переплелись воедино среди здешних лесов, и память о деяниях тех дней все еще звучит в глухих уголках. Неподалеку от Глен-Фоллс, посреди реки, есть пещера на утесе, где храбрый Ункас нес дозор вместе с Соколиным Глазом. Между ней и Лейк-Джордж лежат Кровавый Овраг и Кровавый Пруд, что получили свои названия от Кровавой Утренней Вылазки, которую снарядил сэр Уильям Джонсон сентябрьским утром 1755 года, чтобы задержать Диско, пока форт Уильям Генри не достроен. В последовавшей стычке были убиты полковник Уильямс, основатель колледжа Уильямса, и капитан Грант с Коннектикутской границы, прадед президента Гранта. И мертвых, и раненых швырнули в Кровавый Пруд; много дней после вода в нем была красна и жирна, а люди говорили, будто она принимает алый оттенок на рассвете и очищается на закате. Пленники, которых передали индейцам, имели мало надежд на спасение, поскольку белые союзники дикарей не могли противостоять их дикости и варварству. Слепая Скала зовется так, потому что индейцы привели на нее белого человека, вырвали у него глаза и швырнули их в золу у подножья. Пленников обычно пытали: с размаху загоняли сосновые иглы в плоть, вырывали ногти и резали тела ножами, прежде чем они отправлялись к столбу сожжения. Одного из английских пленников приговорили к прогону сквозь строй. Индейцы уже было собрались избивать его, как только он пойдет между двумя рядами, но белый человек схватил младенца в люльке и бросил его в огонь, в поднявшейся же суматохе достал топор, перерезал путы своего товарища, приговоренного к смерти, и они сбежали.
   Но самая известная история этих мест связана со скалой майора Роджерса или Склоном Роджерса, высокого обрыва у нижнего края озера Лейк-Джордж. Майор Роджерс вовсе не скатился вниз в кожаных штанах, но его спасение было не менее замечательным, чем если бы он все же ухитрился сделать так. Тринадцатого марта 1758 года, во время разведки вместе с двумя сотнями рейнджеров у форта Тикондерога, его застали врасплох французы и индейцы. Всего лишь семнадцать его людей избежали плена и смерти, а его самого загнали на самый край скалы. Благодаря короткой задержке краснокожих, которые потеряли его след, он выгадал время, швырнул свою походную сумку вниз и переодел снегоступы задом наперед, а затем спустился вниз, к лощине, по собственным следам до появления дикарей из лесу. Те заметили, что следы беглеца ведут к вершине, и решили, что он бросился с утеса и покончил с собой, предпочтя смерть позору плена. Каково же было их удивление, когда они увидели внизу, на глади замерзшего озера, майора, который быстро шел к форту Уильям Генри. Он вышел на лед через расселину в скалах, но индейцы, уверившие в его прыжок со скалы, сочли, что его спас Великий Дух, и испугались стрелять ему вслед. Сам того не зная, майор Роджерс избрал лучшее место для исчезновения, потому что индейцы относились к нему с суеверным страхом, искренне веря, что отсюда духи, охотившиеся в лесах, сбрасывали злые души и топили их в водах озера, вместо того, чтобы отпустить в страну вечной охоты. Майор добрался до казарм в целости и сохранности и поднял оружие против своей родной страны семнадцать лет спустя, когда колонии взбунтовались.
  

Водопад у города Кохос

   Когда Оккуна, юный индеец из племени Сенека, полюбил девушку, чья хижина стояла неподалеку от нынешнего города Кохос, он повел себя подобно американцам поздних времен. Он собирал с возлюбленной дикие цветы, он играл ей на костяной дудочке, он пел ей любовные песни в сумерках, они бродили вместе по холмам и собирали горный хрусталь, который, как верят индейцы, ничто иное, как слезы раненого оленя (только в Даймонд-Рок, в Лейнсинбурге полагают, что это слезы Монеты, обездоленной жены и матери), и в хорошую погоду они ходили по реке Могаук выше порогов. Им нравилось плыть по течению, потому что так они могли глядеть друг на друга и возводить воздушные замки счастливого будущего. Однажды вечером они очнулись от мечтаний, поскольку течение незаметно подхватило их, и они оказались во власти потока. Грести было бесполезно, воздушные замки обрушились. И вот, выпрямившись, возлюбленные затянули песню смерти.
   Оккуна: "Дочь могучего воина, Маниту призывает меня. Я слышу гром его голоса. Я вижу молнию его взгляда. Он идет среди туч и брызжет дождем над водой".
   Дева: "Мастерство твое - в пути воина, о Оккуна. Разве не часто обагрялся твой томагавк кровью врагов? Разве мог спастись олень или бобер от твоей стрелы во время охоты? Ты не побоишься прийти к Маниту".
   Оккуна: "О да, Маниту почитает сильных. Когда я избрал тебя среди прочих женщин племени, я пообещал, что мы будем вместе жить и вместе умрем. Теперь нас зовет Громовержец. Приветствую тебя, призрак Ориски, вождь непобедимых сенеков! Воин и дочь воина идут к тебе, на пир благословенных!"
   Лодка перевалилась через край водопада, и Оккуна, ударившись о камни, сразу же погиб; но девушка чудом избежала их, и бурлящий поток выбросил ее на мелководье, откуда она смогла спастись. За свою силу и смелость Оккуну почитали как бога, и его племя решило, что отныне он обитает на луне, где с удовольствием вспоминает дни своей молодости, а во времена войны поддерживает дух друзей добрыми снами и обещаниями, врагов же смущает дурными предзнаменованиями. Когда бы человек из его племени не проходил мимо водопада, он останавливается и короткой церемонией чтит память Оккуны.
  

Ночные всадники Френсиса Уолкотта

   Меньше чем век назад, в Копеке, на Беркширских холмах, жил Френсис Уолкотт, высокий и смуглый человек с выступавшими вперед зубами, и от его неприятного смеха у соседей по спинам бежали мурашки. Ремесла, как такового, у него не было, но фермеры так его боялись, что он сбирал с них дань: свинину, муку грубую и мелкую, яблочное вино - они давали все, что ему угодно, стоило лишь попросить, потому что он мог повелеть лошади в бороне остановиться, и ни окрики, ни хлыст не заставили бы ее сдвинуться с места. Не он ли надоумил свиней фермера Рота ходить на задних лапах и пытаться говорить? А когда он крикнул детишкам фермера Уильямса "Хоп! Хоп! Хоп!", разве они не вскочили на ободок стенной деревянной панели в приемной - в ярде от пола и шириной всего лишь в дюйм, - и не обошли по нему кругом, и, подобно птичкам, прыгали со спинки стула на спинку стула, а мебель стояла неподвижно, будто была прибита гвоздями к полу? И разве не был он вождем тридцати ночных всадников, чьих лиц не видел ни один человек и не желал видеть, и не эти ли всадники по его приказу творили злые дела в окрестностях каждую ночь, когда луна шла на убыль? И не он ли нашел таинственное послание с луны на горе Рига, выгравированное на метеоре?
   Лошадиные хвосты путались, хряки пускали пену изо рта и ходили как люди, коровы давали не молоко, но кровь. Ночные всадники встречались с Уолкоттом в рощице, где росли вязы и орех, и у каждого из них была с собой украденная вязанка овсяной соломы; эти вязанки Уолкотт превращал в черных лошадей, как только ночь становилась достаточно темна, чтобы никто не увидал ритуала. Лошади эти не могли пересекать бегущей воды и в полночь разваливались на кусочки, вновь превращаясь в овсяные связки, но до того они бережно несли своих всадников и, словно ураган, проносились сквозь леса и поля, без труда перемахивая через кусты, заборы и даже деревья. Наутро никогда нельзя было найти следов того, что творилось ночью. В конце концов, дьявол пришел забрать то, что принадлежало ему по праву. Уолкотту исполнилось девяносто, и он лежал в своей хижине, хворый и беспомощный. Священники отказались идти к нему, но двое или трое соседей перебороли свой страх и явились в дом чародея, чтобы дать тому успокоение в смертный час. С темнотой пришла буря, и с ее началом лицо старика приобрело столь зловещее и ужасное выражение, что невольные свидетели отпрянули назад. В окно ворвалась вспышка лилового пламени, сопровождаемая ужасным колокольным звоном, и запах серы; в следующий миг Уолкотт испустил дух. Когда сторожа отправились домой, дороги в округе оказались сухими, и никто в деревне не слышал ни грома, ни дождя, ни ветра. Сие было пришествием дьявола.
  

Возлюбленный Полли

   В середине нашего века похоронили высохшую старуху из ныне покинутого дома в Уайт-плэйнс. Ее звали Полли Картер, но соседи называли ее "Безумной Полли", поскольку она отличалась эксцентричностью и не жаловала людей. Среди вещей, что остались в ее доме, были высокие напольные часы, напоминающие охотничий сувенир, и они одиноко стояли у подножья лестницы.
   Давным-давно, когда шла война за Независимость, этот дом стоял за линией британских войск; отец Полли был полковником в армии Вашингтона, и оттого девушка жила в одиночестве. Британские офицеры относились к ней почтительно, но имели пренеприятную привычку заходить в ее дом без приглашения и именем короля требовать развлечений, что ей приходилось делать с неохотой. Одним дождливым днем дверь резко отворилась, затем была заперта изнутри, и Полли очутилась в объятьях рослого и красивого лейтенанта, одетого в синий мундир. Это был ее кузен и жених. Милая беседа долго не продлилась, за дверью послышался шум - три английских офицера ждали, когда их впустят в дом.
   Возможно, они видели, как Лоуренс Картер зашел в дом, и, если бы его поймали, он был бы повешен, как шпион. Ему нужно было спрятаться, но там, где его бы и не подумали искать. Часы! Со смехом и поцелуем юноша согласился забраться в узкую клетушку, и, забросив мундир со шляпой за мебель, Полли впустила в дом офицеров: мрачных, промокших и требовавших обеда. Они натоптали в лучшей из комнат грязными сапогами, безумолчно болтали и, чтобы согреться, пустили в круг бутылочку бренди. Полли подала им обед так быстро, как только могла, поскольку хотела выпроводить их из дома, но уходить они не желали и прикладывались к бутылке так часто, что еще не закончился обед, а они уже были шумны, пьяны и говорили столь грубым языком, что Полли выскочила прочь из комнаты.
   К ее счастью, она, наконец, услышала, что они собираются уходить, но когда они уже стояли у дверей, старший из офицеров вскинул голову к лестнице, столь темной в тусклом свете, и приказал одному из товарищей: "Взгляни-ка, который сейчас час?" Подчиненный, пьяней остальных, пошатываясь, подошел к часам и заявил: "Паршивые часы стоят". Затем он добавил, сочтя свои слова смешной шуткой: "И никогда больше не пойдут". Он вынул саблю из ножен и беспечно ударил ею часы, а вдобавок проткнул лезвием деревянную дверцу, после чего все трое ушли. Когда их шумные голоса затихли вдалеке, Полли побежала вызволять своего возлюбленного, но что-то липкое и темное текло из-под часов. Дрожащими пальцами она отворила дверцу, и Лоуренс, ее возлюбленный, упал ей на руки, уже бездыханный. Тот офицер был прав: часы больше никогда не шли.
  

Кросби, шпион патриотов

   Энох Кросби встретил Вашингтона в доме Джона Джея и там же предложил послужить на благо армии патриотов. Кросби был не слишком удачливым сапожником, потому после начала войны он приладил себе на спину короб торговца и, как гражданское лицо, питающее симпатию к тори, получил доступ к расквартированным британским войскам. Точно известно, что во время его первого визита в казармы в его коробе лежал пропуск за подписью сэра Генри Клинтона, и соседи Кросби так уверились в том, что он служит англичанам, что схватили его и приволокли к генералу Вашингтону, однако во время бурного обсуждения сего происшествия Кросби выскользнул из ненадежных наручников и сбежал. Клинтон, с другой стороны, немало озадачился поразительной прозорливостью американцев о каждом его вздохе, пока он готовился нанести удар, и терял время, возможности и самообладание. Будто мало было Кросби подозрений от обеих армий и ненависти соседей, так он еще стал мишенью для Ковбоев и Скиннеров, которые уверились, что у него есть деньги, и вознамерились заполучить их.
   Скиннеры были маркитантами у американской армии, Ковбои же состояли из тори и англичан-дезертиров. И те, и другие числились для виду поставщиками припасов для обеих армий, но на самом деле их проклинали фермеры и горожане, жившие в нейтральной полосе к северу от острова Манхэттен. Хотя и Ковбои, и Скиннеры были дерзкими грабителями, им порой приходилось нелегко даже при стычке с фермерами, как, например, случилось у Тарритауна, где Ковбои загнали женщину до смерти, а потом были буквально покромсаны на кусочки разъяренными соседями. Несчастная стала одним из множества призраков, что стонут в нейтральной полосе, и карканье птиц, что пророчат злую судьбу с Вороньей горы, перемешивается с ее плачем. Полные бесстыдства, Ковбои и Скиннеры питали преданность к своим влиятельным хозяевам, и всякий раз, как встречали друг друга, рвались в драку, особенно за награбленное, которое можно было отобрать.
   В октябре 1780 года Клодиус Смит, король Ковбоев, и три его сына решили, что пришло время заполучить деньги Кросби для короны, и отправились к его домишку, рассчитывая найти его у родного очага, поскольку отец Кросби тяжело хворал. Когда они пришли туда, то увидели, что Скиннеры опередили их, и через окно они узнали в главаре знаменитого разбойника, за чью голову была назначена награда. Он обыскивал каждый закоулок, каждую трещинку в комнате, пока Кросби, раздетый до подштанников и рубахи, стоял перед погасшим очагом и молил этой ночью оставить его наедине с умирающим отцом.
   - Дьявол с твоим отцом! - зарычал Скиннер. - Давай сюда золото или мы запытаем тебя!
   Он выразительно крутанул веревку, узлом завязанную на запястье. В тот же миг слабый голос умирающего отца послышался из другой комнаты.
   - Берите все, что у меня есть, только отпустите! - Кросби вынул кирпич из очага, и в тайнике показалась пригоршня спасительного золота.
   Главарь попробовал помешать ему уйти, но Кросби опрокинул его на пол и бросился к отцу. Разбойник же запустил руку в дыру и принялся выгребать золотые соверены. Немедля снаружи послышались выстрелы из четырех ружей: зазвенело стекло, послышались крики боли, и четверо из Скиннеров упали, истекая кровью, двое других бросились прочь и спаслись, главарь же столкнулся на пороге с Ковбоями, что отняли у него золото и в один миг скрутили ему локти.
   - Думаю, тебе любопытно, кто отловил тебя, - сказал старый Смит, уставившись в лицо удивленному и упавшему духом разбойнику. - Я сотни раз говорил тебе не попадаться мне на глаза, а ты опять тут как тут.
   Не прошло и пяти минут с тех пор, как разбойник схватил золото, и он был задушен собственной веревкой, а потом повешен на суку яблони; Ковбои, охраняя свои денежки, скрылись в темноте.
   Кросби вскоре появился в рядах Континентальной Армии, и хоть еще недавно на него смотрели криво, вскоре люди узнали правду и чествовали его, как героя, поскольку сведения, что он приносил Вашингтону из лагеря Клинтона, уберегли людей от многих бед. Он выжил после нападения на свой дом из-за размолвки грабителей и выдержал тяжести и ужасы войны, благодаря своей удаче и крепости. После Конгресс дал ему денег больше, чем он лишился, поскольку его командир рекомендовал его следующими словами: "Обстоятельства политической важности, в которые были вовлечены жизни и судьбы многих людей, обязывали прежде хранить секрет, о котором сегодня поведает эта бумага. Энох Кросби был преданным и тайным слугой своей страны. Пусть люди не вознаградили его, но это сделает Бог. Джордж Вашингтон".
   Вместе с Кросби сведения о враге добывал человек по имени Жюно, который держал таверну в нейтральной полосе, и ее частенько грабили. Как-то раз, когда на него напали Ковбои, Жюно со своими жильцами и конюхами выстрелил в разбойников, как только они вломились в открытую дверь, а затем, быстро выступив вперед, обезглавил их предводителя одним взмахом катласса. Отступающие разбойники скинули тело в колодец на дворе, и теперь он ночами сидит на раскрошенном колодезном кольце, безуспешно разыскивая свою голову.
   Еще можно упомянуть, что Скиннерам представился шанс отомстить Ковбоям за их бесславное поражение в доме Кросби. Они напали на Ковбоев в шатровидной пещере в Йонкерс, которая зовется пещерой Вашингтона, потому что генерал как-то прилег здесь подремать на бивуаке, и не только обратили их в бегство, но и забрали столько сокровищ, что несколько лет вели пристойную и честную жизнь.
  

Потерянная могила Пейна

   Невозможность указать могилы великих людей и обозначить места их деяний приводит к размолвкам и смущению тех, кто заботится о прошлом и традициях в наш практичный век. Роберт Фултон, изобретший пароход, покоится в безымянной могиле во дворе Тринити-Черч, богатейшей церкви в Америке. Жалкий патриот разрушил камень на месте, где повесили Джона Андре, поскольку мелкий человечишко полагал, что память о нем - почесть шпиону. Место, где Александр Гамильтон был застрелен на дуэли с Аароном Берром, знают немногие, и вскоре оно будет забыто. Совсем недавно век бесчестья принес новый мусор на могилу Томаса Пейна, которого даже его враги знали, как честного политика, филантропа и философа. Его деистическая религия, заявленная в "Веке разума", увы, была ничуть не свободней, чем те, что сегодня проповедуют священники. Он умер, пожиная славу, несмотря на желание нового вероучения, и его бренное тело похоронили в Нью-Рошель под ореховым деревом в поле. Через несколько лет его друзья перенесли его останки чуть выше и поставили ему монумент, который противники его взглядов быстро разломали на кусочки. Вокруг прежней могилы все еще осталась часть старой оградки, и здесь - у Гудзона, на его холмах - тоже предполагали воздвигнуть памятник, но владелец участка не захотел ни уступить, ни продать ни дюйма земли, чтобы уважить столь славного человека. Существуют сомнения, где же на самом деле его могила - у монумента или у ограды, и поговаривают, что время от времени появляется призрак Пейна и то неподвижно парит в воздухе между двумя могилами, то носится туда и сюда, стеная о человеческой забывчивости и восклицая: "Где моя могила? Я потерял свою могилу!"
  

Явление Гувернира Морриса

   Гувернир Моррис, американский посол при дворе Людовика Шестнадцатого, немало обогатился перед началом эпохи террора и ужаса; французская знать отдавала ему посуду и драгоценности, мебель и картины, чтобы не лишиться своих богатств во время разграбления города санкюлотами, и поскольку многие из аристократов были казнены, а прочие отправились в изгнание или сменили имена, почти невозможно оказалось найти владельцев богатств или их наследников. Некоторые из людей решили, что лучше покинуть Францию, и отправились в Америку, где так часто смелые люди могли заработать состояние, а беглецы - найти убежище. Говорят, будто и маршал Ней, и Бернадот служили в американской армии во время войны за Независимость, а в нью-йоркском городке Хогенсбург появился пропавший сын Людовика Шестнадцатого, преподобный Элиэйзер Уильямс, англиканский проповедник, что похоронен на земле местной церкви. Часто задавался вопрос: "Неужто среди нас один из Бурбонов?", но преподобный избегал появляться на публике и тихо продолжал свое святое занятие.
   Все, что попало в руки к мистеру Моррису и не обрело своих владельцев, перевезли в Порт-Моррис, где стоял его дом и куда он вернулся из Франции; размер этих богатств вызвал уважение и зависть среди его соседей. Как-то раз, на пирушке, он дотронулся своим бокалом до бокала жены и сказал, что если она родит мальчика, то сын станет богатым наследником. Два его родственника, что присутствовали при этом, переглянулись, а затем бросили недобрый взгляд на хозяйку. Прошел год. Сын родился, но Гувернир Моррис почил в бозе.
   В первую ночь 1817 года, когда слуги крепко спали, вдова сидела перед очагом с младенцем в руках, и ветер завывал в печной трубе, град стучал в ставни, воды Бронкса ревели за окном, а пошедший по реке лед трещал и ломался. Она все еще думала о своем муже и о зловещем выражении лиц его кузенов, которое появилось при его словах, когда вдруг послышался топот копыт, и вскоре в дверь застучали тяжелой рукоятью хлыста. Мужской голос позвал ее: "Анна Моррис, отдай нам завещание нашего кузена, иначе мы заберем его сами!". Женщина крепче прижала ребенка к своей груди, но ничего не ответила. Вновь раздался стук, и точно туман сгустился в комнате, и, верно, странные чары овладели домом, поскольку не дыхание ли львов на гербе послышалось в сумерках? А портреты? Не зашевелились ли они в своих рамах?
   Так оно и есть. Вот слышится шорох платья, лязг стали, и один старый вояка прыгает вниз, громыхнув доспехами. Трижды он ударяет мечом по щиту, призывая Морриса явиться. Вот легкое движение в комнате, где он скончался, вот мерные шаги отбивают такт вместе со звоном ножен; открывается дверь, и с порывом ветра вдова слышит крик, а затем удаляющийся топот копыт двух лошадей, пущенных галопом. Она пристально глядит в темноту, и оттуда является ее муж, такой же нарядный, как при жизни. С улыбкой он берет канделябр с каминной полки, делает ей знак следовать за ним и ведет ее из комнаты в комнату. Впервые женщина видит для какого богатства рожден ее сын, потому что призрак показывает ей потайные ящики в письменном столе, где спрятаны деньги, документы на собственность и драгоценности, отворяет картины и стенные панели, которые, оказывается, крепятся на шарнирах, и показывает полки, набитые тканями, посудой и кружевом, затем, вернувшись к очагу, он наклоняется, чтобы поцеловать жену и сына, но часы бьют первый час утра, и он исчезает в своем портрете на стене.
  
  
  
   Вашингтон Ирвинг (1783 - 1859) - американский писатель, один из классиков американской литературы. Переложил множество легенд (и не только американских) в литературную форму, в том числе многие из тех, что приведены в этой книге.
  
  
   Дайен Бусико (1820 - 1890) - знаменитый американский актер и драматург.
  
  
   Джозеф (Джо) Джефферсон (1829 - 1905) - один из самых знаменитых комических актеров девятнадцатого века.
  
  
   Феликс Октавиус Карр "Ф.О.К." Дарли (1822 - 1888) - американский художник-акварелист и иллюстратор.
  
  
   Джордж Фредерик Бристоу (1825 - 1898) - американский композитор, написавший оперу "Рип ван Винкль".
  
  
   Битва при Стоуни Пойнт произошла 16 июля 1779 года во время Войны за Независимость.
  
  
   Мундшенк - то же, что и виночерпий.
  
  
   "Полумесяц" - "Halve Maen", каракка (vileboot) капитана Генри Хадсона (Гудзона), принадлежавшая Голландской Ост-Индской компании, на которой он в 1609 году в поисках северного прохода открыл Лонг-Айленд, Манхэттен и реку Гудзон.
  
  
   Генри Хадсон (умер в 1611 году) - английский мореплаватель, в четвертом путешествии в Америку у берегов залива Джеймса команда его корабля "Discovery" взбунтовалась, требуя возвращения домой, и в итоге самого Гудзона, его сына и семерых матросов (как верных капитану, так и заболевших) высадили с корабля в лодку без еды и без воды. Эбекак Прикетт, один из бунтовщиков, свидетельствовал, что какое-то время лодка плыла наравне с кораблем, а затем отстала.
  
  
   Многие бедняки проделывали путешествие в британские колонии в долг и должны были работать на хозяина, что выкупил их у капитана корабля, пока не рассчитаются.
  
  
   Питер Стейвесант (1612 - 1672) - последний губернатор голландских колоний Новые Нидерланды в Северной Америке (переданы Англии в 1674 году).
  
  
   Натаниэл Паркер Уиллис (1806 - 1867) - писатель, поэт и редактор, работал с Эдгаром Алланом По и Генри Лонгфелло.
  
  
   Хенрик ван дер Деккен - по легенде капитан "Летучего Голландца", что навлек на себя проклятие неосторожными словами, что никто не сойдет на берег, пока он не обогнет мыс Доброй Надежды, пусть даже на это уйдет вечность.
  
  
   Нью-Амстердам - прежнее название Нью-Йорка
  
  
   Вашингтон Ирвинг (1783 - 1859) - один из основоположников американской литературы. Одни из самых известных его произведений - "Рип ван Винкль" и "Легенда о Сонной Лощине".
  
  
   Гессенскими солдатами в восемнадцатом веке называли немецких наемников, которые сражались на стороне англичан в войне за Независимость, поскольку большая их часть была родом из Гессен-Касселя.
  
  
   "Орден розы и креста" - тайное мистическое общество, предположительно основанное в конце пятнадцатого века, желавшее привести Церковь и государства к благоденствию и разумному управлению; первые документы появились в начале семнадцатого века.
  
  
   Здесь подразумевается египетский фараон. В разных традициях число волхвов варьируется.
  
  
   Израэль Патнэм, Старый Пат (1718 - 1790) - американский генерал войны за Независимость, ставший героем множества баек и легенд за свою храбрость в битве при Банкер-Хилл.
  
  
   "Бродячие вожди с Теллерc-Пойнт" - духи краснокожих, которых якобы видели суеверные люди в долинах и лесах.
  
  
   Американская армия во время войны за Независимость.
  
  
   Рене-Робер Кавелье де Ла Саль - французский исследователь Северной Америки.
  
  
   Гигант из Кардиффа - известная мистификация девятнадцатого века; каменная скульптура была выдана за окаменевшие останки великана, коренного обитателя Америки.
  
  
   "...не ниспровергну города, о котором ты говоришь; поспешай, спасайся туда, ибо Я не могу сделать дела, доколе ты не придешь туда. Потому и назван город сей: Сигор" (Быт. Гл.19, 22-23)
   Сигор и Зоар - один и тот же город, но в разных традициях зовется по-разному.
  
  
   Джон Салливан (1740 - 1795) - американский генерал времен войны за Независимость. В 1779 году провел "Поход Салливана" против ирокезов.
  
  
   Битва при Вайоминге (Резня в долине Вайоминг) произошла 3 июля 1778 между патриотами и тори, которых поддерживали ирокезы.
  
  
   Гойим (гои) - для мормонов все люди, что не придерживаются их веры. Джозеф Смит был убит в тюрьме.
  
  
   См. рассказ Г.Ф. Лавкрафта "Заброшенный дом", написанный на основе этой легенды.
  
  
   Последняя война США и Британии, шедшая в 1812 - 1815 гг.; во время нее был сожжен город Вашингтон, столица США.
  
  
   Еще о Клодиусе Смите в рассказе "Кросби, шпион патриотов".
  
  
   Тори, лоялисты - люди, поддерживавшие британское правительство.
  
  
   Красные мундиры - прозвище английских солдат.
  
  
   См. книгу "Последний из могикан" Джеймса Фенимора Купера.
  
  
   Отряд англичан попал в ловушку французов, которую устроил барон фон Дискау (он же Жан-Арман барон де Диско) во время Семилетней войны в колониях (Франко-Индийской войны).
  
  
   Майор Роберт Роджерс (1731 - 1795), создавший знаменитых Рэйнджеров Роджерса, главный британский разведывательный полк времен Франко-Индийской войны.
  
  
   Генри Клинтон (1730 - 1795) - британский главнокомандующий в 1778 - 1782гг. во время войны за Независимость.
  
  
   Томас Пейн (1737 - 1809) - "крестный отец США", философ и писатель, советовавший американцами объявить о своей независимости.
  
  
   Майор Джон Андре (1750 - 1780) - британский офицер, повешенный американцами за шпионаж и попытку сговора с американским генералом Бенедиктом Арнольдом о сдаче форта Вест-Пойнт британским войскам.
  
  
   Александр Гамильтон (1755(1757) - 1804) - один из отцов-основателей США.
  
  
   Гувернир Моррис (1752 - 1816) - один из отцов-основателей США.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"