Аннотация: Об этих событиях успели позабыть. А ведь это - тоже история нашей страны, наша слава и боль...
Илья. И-ль-я. Имя похоже на звон тонкой прозрачной льдинки. Высокий, статный, чуть полноватый юноша. Щегольские усики, щегольское пенсне, которое он то и дело роняет. Рассеянность и невнимательность, достойные войти в анекдоты. Позади - Пажеский корпус, Военно-Медицинская академия с отличием, блестящее будущее... А еще позади - работа добровольцем на двух эпидемиях холеры. Впереди - китайская граница, Харбин, чума...
Аня. А-н-я. Имя легкое и теплое, как дыхание, как короткое и нежное рукопожатие. Невысокая и худенькая, с темно-русой косой и внимательным взглядом... Позади - курсы сестер милосердия, мечты о счастье, книги про любовь... Впереди - китайская граница, Харбин, чума.
Впоследствии Харбинскую чуму 1910-1911 годов назовут самой страшной за несколько последних столетий. К тому времени врачи уже могли бороться с бубонной формой чумы, бороться и зачастую побеждать. В Харбине была легочная чума - самая страшная, самая смертоносная. Массово, а не отдельным случаями, она не встречалась нигде со времен средневековой "черной смерти". От нее не защищали профилактические прививки, от нее не было лечения. От нее просто умирали - и умирали быстро, за несколько часов, за пару суток, редко кому удавалось протянуть 5-6 дней... И спасти жизни тысячам людей можно только одним способом - не допустить распространения болезни. Изолировать больных. Сжигать трупы. Дезинфицировать зараженные жилища и вещи. Истреблять крыс. Встать живым щитом между "черной смертью" и целым миром...
На окраине Харбина вырос чумной пункт, который жители тут же назовут "Московским" - и неважно, откуда на самом деле приехали работающие там врачи. Четыре чумных барака. Изоляционный барак. Засыпанные хлорной известью и облитые сулемой повозки "летучего" санитарного отряда. Телеги дезинфекционного отряда, груженные бочками с карболкой и той же известью.
Там и встретились Илья Мамонтов и Анна Снежкова.
Трудно придумать менее подходящие декорации для рассказа о любви. Январские морозы, истоптанный грязный снег да пронзительный ветер. Большой, нескладно построенный, город - город времянок и хибар с земляными полами и заклеенными бумагой окнами. Тяжелый, густой дым костров, в которых горят то зараженное тряпье, то трупы, то саманные стены фанзы, в которой еще вчера теснились вперемешку здоровые, больные и умершие. Резкий, едкий запах хлорной извести, сладковатая вонь карболки. Чудовищные грязь, нищета и скученность. Но у Ильи с Аней была молодость - и любовь.
Они так мало знали друг о друге! Им некогда было познакомиться, как знакомятся молодые люди в обычной, мирной жизни. Они не успели поговорить о книгах и музыке, о политике и истории... Они так много знали друг о друге! Они знали, как каждый из них умеет работать - до изнеможения, не щадя себя. Они знали, что каждый из них не боится смотреть смерти в лицо. Одно то, что они встретились тут, на чуме, много сказало им друг о друге - тут были только добровольцы.
А смерть уже ходила вокруг, кашляла им в лицо, отплевываясь кровью. Еще в декабре, умер французский бактериолог Жерар Менье, преподававший в одной из китайских школ медицины, первым приехавший в Харбин и первым погибший. Умер командир "летучего отряда" студент Лев Беляев, красавец, весельчак и талант. Умерли врачи Мария Александровна Лебедева из Подмосковья и Владимир Мартынович Михель из Томска... И ведь все, собравшиеся здесь, знали, на что идут - для большинства это была не первая эпидемия. Что же привело их сюда, почему они съехались со всей России - из Петербурга и Москвы, Томска и Новосибирска? Профессор Заболотный, созывая врачей, говорил про необходимость "бороться с чумой в ее логове", не допустить страшную болезнь через границу, в Россию. Студент Мамонтов писал в предсмертном письме о необходимости работать ради "будущего счастия человечества". А когда без малого через полвека об этом спросят Леонида Исаева, после Беляева командовавшего "летучим отрядом", тот весело блеснет глазами: "А интересно было!"
Этой любви было отпущено так мало - всего-то около месяца... Им не пришлось кружиться вместе в танце, читать друг другу стихи соловьиными ночами, писать друг другу смешные и трогательные записки... Им не дано было жить вместе долго и счастливо. Они только успели умереть почти в один день.
Сестра милосердия Анна Снежкова работала в изоляционном бараке, куда поступали больные с неясным диагнозом, с неподтвержденным подозрением на чуму. По мере уточнения диагноза больных должны были переводить в больницу, в чумные бараки. Но чума зачастую убивала раньше, чем делали анализы в лаборатории - и люди в изоляционном бараке умирали, каждый день умирали...
Пройдет еще 35 лет, прежде чем удастся вылечить человека от легочной чумы. А пока можно только облегчить умирающим последние дни и часы жизни. Подать воды. Вытереть пот. Поддержать уколом камфары слабеющее сердце. Просто пожать руку.
Полный противочумный костюм включает прорезиненный комбинезон под белым халатом, резиновые сапоги и резиновые перчатки, очки-"консервы" и ватно-марлевую повязку, закрывающую половину лица. Последнее, что видят умирающие в бараке - закрытые масками лица санитаров и холодный блеск очков, за которыми не видно глаз... Аня снимала перчатки, чтобы теплыми ладонями пожать умирающему холодеющие руки. Снимала маску, низко склонялась к койке, шептала слова утешения. Она старалась быть осторожной, аккуратно проходила дезинфекцию... Нет, она не рисковала попусту - просто делала свое дело, помогала людям. Помогала чем могла. Так она проработала месяц. Уже начался февраль, и эпидемия уже шла на убыль, когда Аня закашлялась и увидела на платке пятна крови...
В больнице за ней ухаживал Илья. Сидел рядом, поил горячим чаем и бульоном с ложечки, рассказывал про своих мать, сестер, про своего приемного сына - двенадцатилетнего Петьку, осиротевшего на эпидемии холеры...Товарищи просили Илью быть осторожнее - но разве можно осторожничать, когда умирает любимая? Пытались отстранить его от ухода за Аней - но разве мыслимо не быть рядом с ней в последние часы, еще отпущенные им судьбой?
Потом заболел и Илья. Болезнь подкралась к нему исподволь - невысокая температура, несильный кашель, чистые анализы. И появилась уже надежда, что у Ильи действительно простуда. Только в четырнадцатой по счету пробе были обнаружены чумные бактерии...
В палате чумного барака Илья писал письмо маме. Раньше все не получалось написать подробно, некогда было. А сейчас вдруг оказалось немного свободного времени...
"Дорогая мама, заболел какой-то ерундой, но так как на чуме ничем, кроме чумы, не болеют, значит, это она и есть..." Эти слова впоследствии будут сотни раз цитировать и повторять наизусть. И так неожиданно наивно, почти по-детски звучат следующие за ними строчки: "Милая мамочка, мне страшно обидно, что это доставит тебе огорчение, но ничего не поделаешь, я не виноват в этом, так как все меры, обещанные дома, я исполнял."
Илья не знал, что это письмо навеки останется в истории медицины, рядом с телеграммой Деминского, телеграммой, которая будет отправлена через 3 года - "труп мой вскройте как случай экспериментального заражения человека от сусликов..." И не думал Илья, конечно, ни о каком месте в истории. "Мы не ждали посмертной славы, мы хотели со славой жить..." Впрочем, эти стихи тоже еще не были написаны.
А если бы знал он про свою посмертную славу, то, без сомнения променял бы ее на жизнь - а еще вернее, на жизнь Ани. Хотя про смерть Ани он тоже не узнал.
14 февраля профессор Заболотный принес Илье несколько вялых тюльпанов. Где, как нашел он их в охваченном болезнью городе?
- Отдайте их лучше Анечке!
- У Ани уже есть цветы...
Товарищи так и не сказали Илье, что Аня умерла накануне, и цветы положили к ней в гроб.
А в вечерних сумерках 15 февраля умер и Илья.
Из русской противочумной организации в Харбине от чумы погибли 39 человек, из них 2 врача, 2 студента, 4 фельдшера, 1 сестра милосердия, 30 санитаров. Всего же по Манчжурии за время эпидемии погибли 942 медика. Вечная им память. И вечная слава их подвигу, совершенному во имя "будущего счастия человечества", о котором мечтал, умирая, так и не доучившийся студент Илья Мамонтов.