Бывало по-разному. Да только Матвей Ильич ни о чем таком не думал, когда его позвали в сельсовет. Но когда Фекла Егоровна, председатель, с торжественной суровостью вручила роковую бумагу, у него в груди сразу оборвалось. Ох, эта невозможная, немыслимая бумага! Раз она в твоих руках - какие тут надежды оставались?
В избу Матвей Ильич вошел затемно, уповая на то, что в сумраке Поля по крайней мере по лицу его не догадается о беде. И только переступил порог, как понял: все его предостережения напрасны. Знала, знала мать. Правду люди сказывают: материнское сердце - вещун. Она сердцем почуяла ту великую беду - до того, как он вошел, как произнес первое слово.
На свою болезнь она теперь не жаловалась, не говорила о ней, хотя и без того было видно - слепнет Поля. Матвей Ильич со страхом замечал неуверенность, с какой она теперь передвигалась по избе. Неверными стали движения рук. Да и глаза были нехороши, особенно левый. Встревоженный, он стал торопить Полю со сборами в город, тем более и председатель колхоза - престарелый Анисим Прокофьевич, управляющий колхозом, из-за отсутствия более молодых мужиков, уже обещал ему лошадь и свою, единственную в хозяйстве, выездную бричку.
Припомнил и больно стало: вот ведь несообразность какая - любил он жену, очень любил, да никаким образом не выказал он ту любовь. Возможно, виной тому была и выпавшая на их долю трудная жизнь. В начале 20-х годов, когда родился у них Миша, их округа только что пережила сильнейший голод. В семье даже коровы не было. Да и родился Миша слабеньким - боялись не уберечь его. Потом, после пожара, отстраивались, потом колхоз на ноги ставили - работать вдвое приходилось, особенно женщинам - и в поле, и дома. Потому и детей много не нажили - Мишу да Надю, которую не уберегли: погибла их доченька при пожаре. А как бы они могли ее спасти, когда были на покосе?
* * *
Должно быть, так несколько неопределенно говорил он, чтобы понапрасну не волновать больную. Старому, почти с сорокалетней практикой врачу картина была ясна уже после первого осмотра. Ему непонятно было лишь одно - почему болезнь так быстро прогрессирует.
Подступившие рыдания, как не пыталась скрыть их Полина Ивановна в жесткой ватной подушке, выдали ее. Ближайшая к ней соседка, старенькая Настасья Никитична, которой с неделю назад Семен Маркович удалил катаракту с глаз - теперь она, радуясь своему счастью, желала добра всем - начала успокаивать и утешать. Неожиданно для себя Полина Ивановна рассказала ей о своем горе.
плыви!"
С этой зарочной ночи Полина Ивановна твердила уже постоянно: она должна ослепнуть, таково ее согласие, такова воля! Случалось, при этих словах охватывал холодный страх перед тем, что ее ожидает. В такие минуты она словно в темный бездонный колодец заглядывала, куда влекла и толкала ее неведомая и неумолимая сила. Пробуждалась острая жалость к Матвею. Каково-то ему: инвалиду жить со слепой женой. Следуя теперь совету Настасьи Никитичны, она торопливо повторяла полузабытые молитвы, обращенные к матери божьей - заступнице. Но заученные в детстве слова - полузабытые, малопонятные - не приносили облегчения.
- У вас, доктор, есть дети?
* * *
Верил ли он в успешный исход операции? Вот этого, как раз и нельзя сказать - он понимал, что болезнь перешла допустимый рубеж, тот рубеж, до которого успех еще возможен. И все же не терял надежды. Предоперационная подготовка после того разговора с больной пошла довольно успешно. Со своей стороны он, кажется, сделал все, что было в его силах, в том числе, кое-что интересное нашел и в своих старых тетрадях, в которых вел записи наблюдений за больными еще в пору своих больших надежд.
Вернувшись в кабинет, он по привычке последних лет поискал глазами мензурку с отмеренными в ней 30 граммами спирта, поднес к губам. И не выпил, а лишь смочил губы в обжигающей жидкости. Поставив мензурку на свое место, он откинулся в кресле, расслабляясь умом и телом. Подумалось: "От такой операции не отказался бы и сам академик Филатов". И тут же с горечью: "Если б только раньше. Хотя б на несколько недель раньше". Весь его опыт подсказывал ему, что операция, по-видимому, как не обидно это, запоздала. Один глаз уже не будет видеть...
* * *