Белый Корабль

(Генри I Английский. 25 ноября 1120 г.)


Лишь я вам про всё расскажу в свой черёд,
Мясник из Руана, бедняга Берольд.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море густом, 
Но больше никто не расскажет о том.
(Бог властвует морем, там нет короля.)

Всю жизнь свою Генри хотел одного -
Чтоб сын его царствовал после него.

Об этом я в юности слышал мельком
И всё ещё помню, хоть стал стариком.

Так вот, опершись на английский престол, 
Норманнское герцогство он приобрёл.

А прежде на двух побережьях пролива
Лишь "Гарри Разумником" звался хвастливо. 

Как только решил он, без дальних препон,
Добыть и себе, и наследнику трон,
То брат его старший был зренья лишён: 

Когда настигали того понемногу,
Крестьяне швыряли плуги на дорогу,
Вопя: "За монарха мы молимся Богу!"

Однако, крутая английская знать
Предателю руку пришла целовать.

Взяв сына, во Францию двинулся он,
Чтоб мир был с норманнами возобновлён.

И все феодалы норманнской земли
Присягу на верность ему принесли.

Скрепив соглашение, той же зимой
Надумал король возвратиться домой:

Уж всё к Рождеству приводилось в порядок,
А гомон колядок лишь дома нам сладок.

Явился тут Фитц-Штефен пред королём,
Моряк, замечательный в деле своём. 

У всех на глазах он подал королю
Печать золотую, награду свою.

"Сеньор! Мой отец управлял кораблём,      
Откуда отец твой пошёл напролом
И в Англию впился кровавым кайлом,
                                          
И крикнул: "Теперь мои пальцы легли 
На каждую горстку английской земли!"

Помог же ему в овладении троном
Корабль со стрельцом на носу заострённом.

Я ныне почту за великую честь
И сына, и внука его перевезть.

Здесь Белый Корабль - нет славнее, чем он:
Уж в Харфлёр стоит, и почти снаряжён.

Как в стане норманнском, флажки шелестят,
Все люди испытаны, их пятьдесят."

Король же: "Суда мы собрали как раз,
Но Штефена сын не получит отказ.

И сын мой, и дочь, и ещё кто-нибудь,
Взяв Белый Корабль, пусть отправятся в путь."

Король, с южным ветром суда отпустив,
Под вечер спокойно покинул залив,

Оставив и принца, и прочую знать:
Велели им Белый Корабль поджидать.

Придворные, дамы, прелестные видом,
Достойные рыцари, и моряки там:
Душ триста - и сумерки в море открытом. 

Я, тёмный Берольд, был ничтожнее всех
Из отданных принцу для разных утех.

А принц (не видал я бесстыдней юнца),
Как жернов, на шее висел у отца:

Уже к девятнадцатой шёл он весне,
А все восемнадцать отдал сатане.

Орал он как резаный: "Дайте вина им,
Пусть выпьют гребцы перед плаваньем дальним!

Мы сможем отца моего обойти,
Хоть будем с полуночи только в пути!"

Моряки насчёт выпивки были не прочь,
Тут же лорды и леди сошлись им помочь -
Гомон, танцы на палубе, светлая ночь.
  
Полночь пробило, бухта затихла тогда:
Вышел Белый Корабль, забурлила вода.

И запели гребцы, паруса их полны,
Под бесшумный полёт корабля и луны.

Скорость Белый Корабль набирал без конца,
Словно дух, отлетающий от мертвеца.

Белой лилией нёсся по гребню волны,
Чудный призрак, поднявшийся из глубины.

Принц воскликнул: "Друзья, и вы пойте, пора!
Птица певчая будет ли так же быстра?"

Сверху зимние звёзды сгрудились толпой,
Лица вспыхнули бронзою и белизной:
Затянулись придворные песнью хмельной.

Песня - нет, жуткий вопль, разодрав облака,
Задрожал над волнами! - глухая тоска
Тех трёх сотен, чья радость была коротка.

Что-то хрустнуло, головы всем протрезвив:
Это киль корабля напоролся на риф.

Говорят, в тот же миг тихий, плачущий звук
На судах королевских услышали вдруг.

Бледный Фитц-Штефен молча стоял у руля
Рядом с теми, кого уж не примет земля.

Пропадает наследник и сын короля,
А беспомощный кормчий застыл у руля!

Пил воду корабль, задыхаясь от жажды,
Отточенным рифом проломленный дважды,

И чашей тяжёлой, идущей ко дну,
Качался, в круги завивая волну.

У кормчего мысли мгновенны всегда -
В том гвалте он принца увлёк без труда,
Снял шлюпку, и юношу бросил туда.

Друзей его несколько прыгнуло тоже.
"Гребите! Всё тихо, и море погоже!"

"Что? Разве спастись только мне лишь да им?"
"Гребите скорее! Конец остальным!"

И от корабля, где вставала вода
И мачты трещали, отплыли тогда:
Лишь вёсла их вспыхивали иногда.

Тут лопнула кромка фальшборта, и вмиг
Раздался сестры его сдавленный крик.

Гребя ещё, принц обернулся назад
И встретил её перепуганный взгляд.

Ухватившись за борт, все скользят по волне,
Словно мухи, прилипшие к белой стене.

Я, Берольд, был со всеми, средь скрюченных тел,
Я молитвы шептал и от страха дурел,
Но я видел - как он на неё посмотрел.

Разглядев, сколь убита она и бледна,
Заорал он: "Назад! Не погибнет она!"

Шлюпка, глухо кряхтя, повернулась кругом,
Как листок, что застрял в колесе водяном,

И назад полетела, седлая волну,
Он же встал и глядел на неё лишь одну.

Был корабль опрокинут в зелёную грязь:
И по килю, лишь чудом каким-то держась,
До дрожащего брата сестра добралась.

Весь подавшись вперёд, протянул он весло к ней,
Чтобы взять её на руки было сподобней.

Но другие заметили принца со шлюпкой,
"Спасены!", завопили с надеждою жуткой.

Стали прыгать, и шлюпка, набита битком,
Как в колодце ведро, захватила бортом
Пенной мути - и всё завершилось на том.

Сгинул принц, что готовился стать королём,
В преисподнюю он полетел кувырком,

Несмотря на покорность английской земли
И норманнов, что клятву ему принесли!

Этот принц был распутником и гордецом,
Милость выказал лишь перед самым концом.

Похвалялся, что трон заполучит он вскоре,
Всех крестьян запряжёт у себя на подворье.
А теперь корабли бороздят ему море.

Богу ведомо, где он проснулся к утру -
Но я видел, что малый погиб за сестру.

Лишь я вам про всё расскажу в свой черёд,
Мясник из Руана, бедняга Берольд.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море густом, 
Но больше никто не расскажет о том.
(Бог властвует морем, там нет короля.)

Притихшее море, тела хороня, 
Казалось предвестьем Последнего Дня.

Мольбы и проклятья уже не нужны -
Спит Белый Корабль под покровом волны.

Что судно, что люди для моря, когда
Их всех, как игрушки, сломала вода?

Я, жалкий Берольд, бился в море пустом,
И странные сны проходили гуртом,
Однако, я вспомнил их только потом:

Блаженствует Харфлёр, где с кромки земли
Заря окропляет огнём корабли.

Блаженствует Хонфлёр, где дышит закат
И матери детям из окон кричат.

И песня в соборах Руана чиста,
Несут по дороге там тело Христа.

Успело всё это поспешно пройти
В каком-то пронзительнейшем забытьи.

Потом я очнулся - пучина кругом:
Виденья пропали, всё было лишь сном.

И нет корабля, и братва не слышна,
Волна содрогалась, мерцала луна.

С отчаянным я устремился рывком
К грот-рею, оставленному кораблём -
Там кто-то ещё оказался на нём.

Где море лучилось в безбрежной дали,
Мы с ним имена свои произнесли.

"О, я Годефрой и де л"Айгл наречён,
Отец мой был в рыцари произведён."

"Я просто Берольд, а отец мой живёт
В далёком Руане и режет там скот."

Мы имя Господне призвали тогда,
Чтоб гневная нас пощадила вода.

А! третий поднялся из волн ледяных,
И мы: "Слава Богу! Спасёт Он троих!"

Вцепился он в грот с обезумевшим взглядом,
Мгновенье, и Фитц-Штефен с нами был рядом.

"Что принц?", - прохрипел, точно бредя во сне.
"Всё, кончено с ним!" Он вскричал: "Горе мне!"
И тут же пропал в набежавшей волне.

Мы плыли, с душою душа, без конца,
В том стынущем море, лицо у лица.

Вели мы расспросы один о другом,
Скорей, как об умершем, чем о живом.

И звёзды смотрели на небе ночном,
Как смотрят сидящие над мертвецом.

Шло время, вдруг рыцаря сын возгласил:
"Храни тебя Господи! Нет больше сил!

О, друг мой, прощай! Не могу я..." Растроган,
Шепнул я: "Ступай ко Христу!", и замолк он.

Три сотни так сгинуло душ без одной -
Лишь я одиноко боролся с волной.

Но утро скользнуло по морю лучом,
Как ангел, взмахнувший пунцовым пером.

Промёрз я ужасно в тулупе вот этом,
И плыл полумёртвый. Путь моря неведом:
Я в лодке очнулся, наполненной светом.

В прекрасное солнце сгустилась заря,
И плакал я, Господа благодаря.

В тот день я к священнику был приведён.
Меня причащая, потребовал он,
Чтоб в сердце рассказ был пока схоронён.

И вместе отправились мы поутру
В Уинчестер - представиться там ко двору.

Мы решились гофмейстеру всё рассказать,
И скорбел он, и плакал опять и опять,
Словно сына ему довелось потерять.

Я заметил тогда, обернувшись назад,
Многих знатных людей перепуганный взгляд.

Кто посмеет пойти, кто решителен столь,
Чтоб услышал про всё господин их король?
Я видал: утешенья не знала их боль.

А король не смыкал в ожидании глаз
Все два дня, и настал уже третий как раз.

И ко всем обращался он по одному:
"Где мой сын? Что мешает приехать ему?"

А они: "Порты все далеки, окружив
Неприступною лентой Английский пролив.

И утёсы здесь, в Англии, вряд ли белей
Стройных женщин её, и едва ли светлей
Ясных глаз это небо лазурью своей.

Видно, порт был какой-то близ Франции мил,
И наш принц задержаться соблаговолил."

Но однажды спросил их король: "Что за крик
Вдалеке, между морем и небом, возник?"

И ответил один: "С этим криком, так ведь?
Рыбаками в пучину бросается сеть."

А другой: "Кто не знает крик чайки, когда
У неё выпадает птенец из гнезда?"

Удалось им его успокоить опять,
Но сегодня не знали уже, что сказать.

Кто ж пойдёт, где отыщется этот храбрец,
Чтоб король о несчастье узнал, наконец?

В скором времени выход был изобретён:
Все вошли, обступили владетельный трон.

А король не смыкает страдальческих глаз,
Редко внемлет, и редко отдаст он приказ.

Вдруг увидел король, как прошёл перед ними
Тихий маленький мальчик с кудрями златыми.

Словно мак переливчатый, очи ярки,
Там, где море целует его лепестки.

А ланиты бледны, как терновник весной,
И, как ворон, чернеет наряд расписной. 

И шагов его эхо наполнило зал,
Взор потупили лорды, и каждый молчал.

Удивился король: "Кто же так повелел,
Чтобы мальчик прекрасный то платье надел?

Почему, моё сердце, явился ты в зал,
Точно для похорон я придворных созвал?"

И склонился ребёнок тот пред королём,
По лицу его слёзы струились ручьём.

"Ты о чёрном спросить, о король, повелел:
Изменился цвет смерти, сегодня он бел.

Ведь и сын твой, и все, кто отплыли при нём, 
Под водой вместе с белым лежат кораблём."

Тут король пошатнулся со стоном глухим...
Лишь наутро, пока он лежал, недвижим,
Я пришёл и всё-всё рассказал перед ним.

Нужно много часов для разбитых сердец:
Чтобы смог улыбнуться король, наконец.

Много светлых часов, очищающих взор.
Королевство цветёт, благоденствует двор -

Но король этот не улыбался с тех пор.

Лишь я вам про всё расскажу в свой черёд,
Мясник из Руана, бедняга Берольд.
(Монарху на троне покорна земля.)
Корабль королевский плыл в море густом, 
Но больше никто не расскажет о том.
(Бог властвует морем, там нет короля.)