Аннотация: О жизни черными красками. Мрачно и нецензурно.
Прошу прощения за неверную пунктуацию. Честно, не проверял.
Самолетик
Х1
-Сложи его в самолетик, помнишь, я показывала? - добрые, ласковые глаза наблюдают за своим чадом. Нежно потрепав белокурые волосы, мама подает чистый тетрадный листок.
-Сейчас, ма! - радостно воскликнув, ее сын берет бумагу и начинает вспоминать, как же он складывается. Сразу не получается и на лбу появляются складочки.
-Не хмурься, это не красиво. Вот, теперь правильно. Давай дальше!
-Потом слева направо, да?
-Ну конечно!
Во-о, получилось! - Ребенок крепко обнимает маму и счастливо подпрыгивает.
-Умница, я же говорила, что все так легко!
-А что теперь делать?
-Ну, он теперь облетит весь мир! Например, запустим с нашего окна.
-Правда? Весь, весь мир?
-А ты только попробуй.
-Да-а-а! - задорно смеясь, белокурый мальчуган несется к окну и что есть силы размахнувшись, кидает самолетик.
-А если ты будешь очень сильно хотеть, то он вернется и все-все расскажет! - подойдя к мальчику, мама обнимает его и вместе с ним провожает клочок школьной тетрадки в путешествие.
-Пожалуйста, прилетай быстрее!
-Только нужно очень хотеть! - ласково напоминает мама, улыбаясь своему сыну, своему счастью...
-Я очень хочу! Очень!
-Значит, ты с ним встретишься, если будешь меня слушать... Ты ведь молодец у меня?
Мальчик крепко прижимается к матери, он ее любит больше всех на свете. И как она говорит, так и бывает!
Подхватив нежданного гостя, ветер уносит самолетик далеко-далеко от дома. За границы шумного от детского смеха двора, за границы пыльной стройки, соседних домов, дорог, чьих то криков, ругани, судеб... "Вернись побыстрее! Только вернись" - паренек, уже потеряв из виду бумажную ласточку, представляет его где-то между торчащей из крыши антенны и белоснежным облаком. Хотя его уже давно там не было...
1
Она крепко держит его руку. На влажных глазах страх потерять его. Она пытается сейчас разглядеть его морщинки, каждую мелочь в лице, и боится его потухших глаз. Но она не знает его ответа и ждет. Неопределенность заставляет ее дрожать. Неуловимо, но она чувствует как, делая глоток сдавленных слов, он решается. Ветрено, очень ветрено. Настолько что приходится каждую секунду поправлять растрепанные волосы. Она боится этих движений, но хочет видеть его лицо.
-Я хочу только одиночества, - это сказал не он. Это чей то жалкий, плачущий голос, может быть это ветер... Или первые капельки острых иголочек с неба. Но он отворачивается, поднимая воротник и, чуть пошатнувшись, делает шаг по парковой дорожке - прочь. Становится темно. Нет, до вечера еще очень далеко... сейчас мерзкое утро. Становится темно в душе. Камень, сдавливающий крик падает глубже, грубо цепляя заточенными краями сердце. Боль... нельзя кричать... Нет возможности, потому что больно. Где-то в области груди. Это нож? Настоящий, охотничий, огромный, какой он показывал еще тогда. Только не сталь, а слово, не по рукоять, а на десяток метров от нее... Темнота прикрывает разум шорами. Откуда столько звенящей тишины? Лишь ненависть кричит навзрыд. Он так и предполагал. По крайней мере, с ним должно быть так. Раздавить кованой подошвой, размазать в грязной парковой луже все, что рождалось хрупким цветком, оказывается так легко! Так просто и приятно! Ведь он не мог быть каким-то особенным, он же знает, что только одиночество может доверять ему. Как и всем. Кто живет в том черном домике, рядом с умершей душой. Была ли жалость? А разве можно жалеть тех, кто ни чем не отличается от тебя? Наивно во все верить, а особенно в письма длиной в года. Когда рядом шепчутся знакомые ехидные лица, тихо посмеиваясь, над твоей доверчивостью. Это закон общества. Все одинаковы. Ты можешь играть в принятые игры. Иногда обязан. Согласитесь это намного увлекательнее, даже когда с обеих сторон происходит неотрепетированное театральное действие. Убедительное, но лживое. Он уверен в этом, как и в каждом своем шаге по утопающему в дожде парку.
2
Секунда и неприятный вкус крови наполняет рот. Сплюнуть и снова смотреть в глаза врагу. Смотреть, пока можно дышать, и стоишь на ногах. Тяжелый удар в грудь вперемешку с глухим, отдающимся в висках треском. Падаешь на облупившийся краской бетонный пол. И в душе смеешься: "прохладный, как это прекрасно". И ждешь конца, захлебываясь в каше из красной слизи, грязи, кусочков зуба.
-Урод, бля, - кривится короткостриженный
-На, бля. Еще, бля, - каждое слово отдается колючим звоном и стальной болью в почках. Он запыхался. Боже, спасибо за этот вдох.
-Ебальник, блять, открой. Сука, хули скрючился!
Тело уже не понимает команд, ни его, ни твоих. Еще трое с надраенными ременными бляхами в поясе и дико смеются. Чужие руки шарят по карманам. Все, на месяц остался без сигарет. Не другое жалко, сигарет не будет... Заплывшие серой пеленой глаза, различают дерганые стрелки часов. Два ночи. Подъем в шесть. Но подъем будет в лазарете, рядом с майором и расплывающейся от безделья и веса медсестрой. Что сказать? Конечно, упал ночью. Споткнулся и все. Спотыкаться еще полтора года. Или повезет?
-Короче, бля, ты понял. Дедушку люби и чти. Ты понял, сука? А, бля, я не слышу ни хуя! - копчик говорит мрачно. Нельзя чтобы повторял. Подрагиваясь даешь положительный ответ.
-На неделе увидимся, - тот, что ниже остальных ростом, вытирает сапог о щеку. Он милосерден, в отличии...
Что-то дает тебе власть. В одних кругах это деньги или же ум или сила, а здесь... просто глупость и страх перед тобой. Перед твоим опытом. Дожевываешь сигарету и уже намечаешь цель. Двое твоих братьев уже двинулись к строю бритых овечек.
-Ты, выйти из строя, - руки на ремне, сплюнуть... им страшен сам это глупый театр. Идиоты.
-Але, епт, ты кто ваще, че за колхоз, бля?
-Рядовой Рабичев
-Че, бля? Ебало заварил, блять, и слушай!
И он начинает понимать суть жизни. Ту неуловимую частичку бреда, так необходимую по чьему-то мнению, которая возвращает в обыденный мир "настоящего мужчину". Или не возвращает. Или "не мужчину". Ведь во всем должен быть смысл. Просто он сейчас для Рабичева так далек и недоступен, но он будет рад узнать. Хоть и неблагодарный он, я уже вижу.
3
Никогда не думаешь, что мир настолько тесен. И настолько чужд. Тебе улыбается кривозубой улыбкой школьный друг. По пиву? Ну, конечно, кто бы отказался. Да и столько лет не видеть понимания. Холодновато. Или кажется? Почему же дюжиной змей шипит разум при виде галантного безупречно одетого, счастливца. Друга все-таки!... Легко пожавшего руку не снимая перчатки. Где же учат так оригинально произносить "да, да... отменно", "верно", "а что было?" на тысячи ладов и бессмысленно следить за опадающей осенней позолотой? Пиво горчит, и необыкновенно душно здесь, в накуренной сфере рабочих лиц, столовой грязи и зеленой керамической притки. Ему тоже не по себе. Да, нет,... все понятно спешить надо. Да, посмотрел на часы. Иди, не вини свою улыбку за натянутость или своих партнеров по "делу" за нерасторопность. Вини, что сегодня случайно произошла встреча. Я же шел просто за молоком. Я специально попался по дороге... И рад, тому, что вместе с ветром к асфальтовому небу поднялась "карнавально-жизненная маска". Тебе все равно не шло. Никогда. Включая неотвечающий АОН, закрытые двери и мельтешение за глазком... так тихо, тихо,... наверное, чтобы не будить ребенка. Я охотно верю. Нам приходится жить, как умеем, кто работой, кто кулаком с наколкой. Понятно ли тебе, а крыса? Надо попытать счастья и свести с сердца черную кляксу прошлого. Или оставить, чтобы видеть окружающих "без одежд". Дело лишь в самообмане. А... уже пора? Да, бывай, старик, нет, нет,... все идеально ясно, абсолютно все. Че, бля, как каменный пялишься? Давай, пиздуй по делам! Скотина. Пожелание успеха и счастья. Рад отказаться. И пиво обрело вкус ясности и честности. Мерзкий, тошнотворный. Как мысли сидящих рядом "королей бала" с менеджерским образованием. Идеальный мир. И как ловко в нем отметается все не нужное, грязное. Да кто говорит о себе так? Местечко круглосуточное. А под вечер можно найти и "приятеля до гроба", дойдя до черты, стирающихся чувств.
4
Ничто не стоит на месте. И он тоже не мог основаться столпом среди сверхскоростного движения мыслей и поступков. Сохраняя нейтральность, и свое я, можно навсегда стать живым воплощение неудач. А значит надо меняться в ногу с другими. Тяжело шагая по принципам. И в некоторой степени по головам. Как, например, сегодня, приглашая к себе на выходные школьных друзей. Крепкие рукопожатия и улыбка, за которой скрывалась "ма-а-аленькая" просьба к одному из когда-то сидевших рядом за партой. Холодная водка и горячий шашлык, звезды, ночь... все располагает к разговору. Он состоится и главное напомнить с утра о нем. На хмурое утро есть "огненная запаска" и дело в шляпе. А потом... ну что потом, выбросим не нужных людей, получив нужное себе. Собственно всегда так происходит. Хватит безумного метания, пора осесть, может окольцеваться. Ну а друг, на то и друг, чтобы помочь. Для иного он не нужен. И желательно исчезнуть, заранее опередив его просьбы. Да и вообще, кто знает, что у человека в голове... Обезопасить себя тоже стоит - инстинкт. Он постоянно изобретал. Не новое отношение и тактику, а нового себя. Грубой силой открытое человеческое мышление не проймешь - это не в замкнутом круге людей. Он приспосабливался. "Да успокойтесь вы! Это абсолютно нормально! Никто так ни разу не делал? Не смеши", - он кидает комья наглости, на жалкую совесть. И поделом ей.
5
Кто-то, сидящий внутри, жутко обыкновенный требует счастья. Такого как у всех. Не хуже, не лучше, не выделяясь. Раньше он спал, но извечные удары в поддых от большинства его будят. "Вставай! Будь! Живи как все, отвечай за все и все сполна!" Чертов агитатор, но как он прав. Уловки, уходы из-под свинцового гроба мнений, меняются билет в "общественный рай". Время молчаливо или ему наплевать, а верная дурнушка уже ждет дома, готовит пельмени, стирает и варит. И хочет много-много детишек. Так положено. Так написано и скреплено в цветную галиматью - жизнь. Иногда хотелось красоты, и солнечных берегов, но все реже и реже, пока не видишь, на что реально можно претендовать. Это просто необходимо, иначе снова темные клубы дыма в кафе, селедочные газеты и подруги до утра. Главное ведь вовремя назвать все не иначе как любовь и хилая улыбочка перед печатью в паспорт. И все. Можно напиться в эту ночь, так как никогда не видывал организм. Опять же - положено. Очень радостно попасть под водопад чувств хотя бы за несколько мгновений перед их отключением. Почему же так? От того, что нет веры? Или от того, гадкого "хочушки как все". Отчего... Впрочем, что-то есть, что-то привязывающее. Надежда - фонарик, направленный в ночное небо. Но важна не попытка увидеть нечто в черной бездне, а то, что свет еще льется - значит, жив и способен держаться. Это греет, даже лучше ватного одеяла и все-таки доверяющего тебе человека под ним. Ворочаешься в кровати, душно, жарко. Рядом тихое сопение. Господи, как раздражает! С каждой мерно отбитой часами минутой все больше и больше. Нет, год назад любил это, а сейчас противно. Повернуться на другой бок, чтобы улизнуть от всевидящей полнолунной руки, уже проскользнувшей через окно. Нос упирается в твою половинку. Да, черт подери! Половинку чего? Жизни? Или половинку стереотипов о семье? Но как же так можно было обмануться? В горле дерет обида. Встаешь, берешь одежду и на цыпочках бежишь прочь. Как и всегда, когда выхода не видно. Деньги, ключи от машины, пара любимых вещей, сумка, пальто и пошло все к черту. С детьми можно будет увидеться. Когда-нибудь, где-нибудь... если получится,... если захочется.
Третье письмо за неделю, телефон рвется ответить, но он не позволяет. Будто чувствует вкус ее слез и видит еще одно раздавленное им сердце. Это его старый дом, его старый телефон, тут ничего для нее нет. И он не хочет делиться и даже увидеть то, отчего сбежал, пусть и под предлогом "отца для детей". Вырастут - поймут. И одни вырастут. Да, было бы гораздо хуже потом. Дура, она ничего не понимает. Она предпочитает подсчитывать кровавые ссадины от переизбытка алкоголя и обиды в его организме. Дура, хоть бы гнала, хоть бы кричала и кидала посуду. Сейчас же так лучше обоим. Эй, оправдание, брысь отсюда! И мысль чертит еще одну итоговую линию в череде годовых картинок. Еще один правильно-мерзкий поступок. Иначе ведь не как. Он снова хочет просто одиночества, хотя бы на пару со стеклотарой.
6
"Задел на будущее есть всегда. В любой ситуации. Если его нет - сделай. Ведь так надоело жить на дне. Ведь так хочется настоящей жизни. Как? Какая разница, какими принципами придется поступиться. Дно - невыносимо..." Так он и подумал. Уже не первый день и определенные шаги были сделаны очень давно, за которыми часто наблюдала пара тусклых интеллигентных глаз.
Вот он, вот он подходит к важному человеку. Для каждого конечно по-разному важный, но сейчас они и вроде как я в одной упряжке. Итак, он подошел, улыбнулся, крепко пожал руку, сидит, кивает, из уст сыпется мешок извинений и понимающих слов. Далеко пойдет! А мне плевать. Он же всю жизнь так, все для себя, в любой ситуации унизится, чтобы выгадать. Говорит, у него жизнь тяжелая, одинокая... Ну-ну. Подняться хочешь? Так скажи об этом! Что же ты одно в бане после работы говоришь, а здесь как иной человек?! Что же ты забыл слово "правда"? Хотя, уже многие забыли. Ты берешь в долг, на "хотел с детьми повидаться", а наутро весь букет кавказских вин и женских духов... Впрочем, твое дело. Ты далеко пойдешь, полетишь словно ветер! А я тут останусь, но я рад этому. Я люблю пельмени! Я обожаю выцветшие обои! И жену в морщинах! Мы - счастливы! Мы - люди с огромной буквы "Л"! Честно утопающие, красиво! Отошел, заметил мой огонек негодования? Заметил, посчитал, что моя зависть. А вот хрен! Не зависть, а именно негодование!
И что смотрит?... Сидит в полинявшем пиджаке, покрывшись плесенью. И сколько так прошло лет? Напарник он мой. Глаз не спускает. Зависть видимо. Так что же ты не постарался? Кому-то интересно думаешь, кто и как добивается цели? Давай, завидуй, перетирай в порошок свою нравственность. Трус ты и все. Да, может, я испорчен, но кто тут чист? А? Ты вечно обманывающий пусть не окружающих, так себя... Отучившийся как следует, нравственно чистый, без изъяна как говорят. Какой моралист, какой Человек! Такой же, как и тогда, когда пялишься на красивых баб, идя рядом с женой, плачущий в жилетку по пятницам своим "друзьям". Исчез бы ты, все равно бессмысленно существуешь. Да, я бросил все, всех и навсегда. Они слабы, тянут вниз, они... как ты. Рабичев, как ваш эталон.
Он проходит мимо, за свой соседний стол. Они - коллеги. В последний рабочий день - кабак и водка по-дружески, на буднях лучшие напарники. Да таких миллионы вокруг. Главное убедительно себя настроить на человека. И видишь в нем друга. И он точно таков же. Главное убедительно натренировать лжегенератор. Мы все в этом мастера. От рождения. Ведь так?
Х2
Осень. Вечер. Недавно шел дождь. Капельки до сих пор слезинками осторожно опускаются по гладкому стеклу. В руке бокал отменного вина, сквозь рубиновую призму которого, человек среднего возраста разглядывает свое лицо. Серое вообщем-то, не примечательное. А за ним видны пыльные шкафы с книгами, покрытый кружевными, пожелтевшими вместе с осенью, салфетками комод. И очень старинный сероглазый телевизор. Окно лишь прикрыто и ветер с гулким стуком его распахивает. Здравствуй, гость, давно не заходил, что привело тебя? Ответный глоток крепкого напитка, смущенное потирание коленки. "Да собственно мне просто очень плохо", - жалуется посетитель, ерзая на обцарапанном кошкой кресле. Рядом столик с фотографией. Какие-то горы вроде бы и маленький человечек. Улыбается, словно солнце. Это мама. В то лето они отдыхали на Кавказе. Но теперь везде пыль, и жуткая опустошенность. Как поздно он очнулся от иллюзии жизни. Бокал опускается на пол, всхлип кресла, несколько шагов до окна. Зазывая прохожих, птица-ветер, раскачивает ставни. Он подшучивает, язвит. Мол, не боишься ли ты? Нет, мужчина не боится. Долгий-долгий взгляд в плаксивую синеву. Что-то колко ударилось в плечо. Самолетик? Он никогда даже не думал о нем с того дня. А тот вернулся. Грязно-желтого цвета, исписанный кривым подчерком, местами жженый. Вернулся. Как-то застучало в висках, и глаза заплакали. Человек бережно поднимает с подоконника самолетик. Страшно думать, о чем тот ему расскажет, о каком же мире! А бумажный друг, вздрагивая то ли от холода, то ли от совести вжался в ладонь. И понеслась лента, закрутилось кино. Плохое, некрасивое, стыдное. Тетрадная ласточка, вернулась так поздно... Так хотелось, чтобы в душе человека заскребло коготками, запело фальшью все, ради чего он жил. Но... Нечему было скрести и кричать. Человек вслушивался столь чутко, временами обманывая себя, уловил даже шепот опадавшей листвы. А себя не услышал. Хотелось обернуться - не на что смотреть, кроме черной тоски, хотелось пожалеть - не за что, как не жалел и он остальных, хотел плюнуть в душу себе - не в кого плевать... уже много лет. Он опускается на колени перед самолетиком. Проклиная себя. Шумный ветреный бродяга вновь подхватывает бумажную птицу. А человек, впервые, клянется. Ждать. Жить. Не для, а ради. Не смотря на большинство, которое просто слепо. А человек - самолетик, чьим уделом может быть мутная лужа или вечный полет к солнцу.