-"Ты с нами?"- спросила меня Орталь глядя на меня в упор. В ее больших серых глазах был вопрос, на который существует лишь два варианта ответа: либо "да", либо "нет".
"Человек ты или дерьмо?"- Вот, что спрашивали ее глаза. И ответом на ее вопрос должен был стать мой поступок.
Вместе с Орталь моего ответа ждали четверо ее детей и еще двенадцать человек- две многодетные семьи.
Все они смотрели на меня, кто сурово, кто угрюмо, а кто с затаенной надеждой.
-"Хватит играть в справедливость и размазывать сопли!"- говорили мне их глаза, -"Пора действовать!"
В душе я был рад, потому что нужен им всем, несмотря на то, что я неудачник не выигравший до сих пор ни одного суда. Коллеги по адвокатскому цеху называли меня за глаза "Дон Кихотом", за мое упрямое стремление защищать бедных и пытаться бороться с системой, которую еще никто не победил.
Судьи не принимали меня всерьез , а подзащитные смотрели снисходительно, как на честного дурака , который пытается достучаться до совести тех, у кого ее никогда не было и нет.
-Тебя пора занести в книгу рекордов Гинесса,"- Как-то, похлопываля меня по плечу, сказал мне после очередного моего провала Гидон- мой оппонент на суде, представлявший интересы ипотечного банка. В свое время мы одновременно закончили университет.
Но за те годы, в течение которых я вел дела выселяемых за долги семей, Гидон стал поверенным крупной финансовой компании, а затем перешел на работу в банк специализировавшийся на ипотеках.
Хозяева банка были им довольны. Гидон был исполнительным, трудолюбивым и при этом весьма не глупым сотрудником. Он умел распологать к себе людей и легко заводил нужные связи благодаря своей манере общения: всегда много шутил и главное, внушал тем с кем общался оптимизм и веселое расположение духа. А главное, он всегда умел угодить своим хозяевам.
Правда был он жлобоват , шутки его не отличались оригинальностью и сильно отдавали солдафонством. Но так он шутил далеко не со всеми. С нужными ему людьми Гидон был обаятельным, предупредительным и знал чем их купить.
Гидону завидовали, потому что все у него шло как по маслу- судьи всегда выносили то решение, которое нужно было его клиентам. Он был полной противоположностью мне: еще ни разу Гидон не проиграл в суде и ему прочили большую карьеру- в перспективе он должен был стать судьей. О нем ходили слухи, что ему покровительствует сама Мануэла Поруш - железная леди нашей судебной системы, как многие ее называли. Эта немолодая женщина, невыская, белокожая, с глазами цвета стали, никогда не улыбалась и не выражала своих чувств.
Она была ключевой фигурой в судебной системе нашего округа- ни одно назначение не проводилось без ее согласия.
-"Конечно у тебя сильные доводы", - иногда говорил кто-нибудь из адвокатов в разговоре с коллегами по поводу какого-нибудь важного дела, - "Но будет так, как решит Мануэла".
Прославилась она громкими процессами над главарями преступных группировок и крупными государственными чиновниками, попавшимися на взятках, воровстве и прочих неблаговидных делах.
В то время за ней закрепился имидж бесстрашной и бескомпромиссной воительницы против коррупции и беззакония.
Главный ее талант заключался в том, что правдами и неправдами ей удавалось сломить ответчика еще во время слушаний.
Например, она могла предложить обвиняемому признать себя виновным в том, в чем он виноват вовсе и не был, обещая в случае признания вины закрыть глаза на другие прегрешения обвиняемого, которые он действительно совершил.
Ее ненавидели и боялись. Ей угрожали и не раз поджигали машину, расписывали стены ее дома маслянной краской, а как-то раз попытались осколком стекла порезать лицо. Но на нее ничего не действовало.
Впоследствии однако, журналисты обвинили ее в компрометирующих связях с влиятельными политиками и самыми богатыми людьми в нашей стране, но ничего конкретного судье так и не предъявили.
Правда после той истории ее планам подняться еще выше в карьере и занять почетное кресло в Высшем суде справедливости уже не дано было осуществиться , но она тем не менее сохранила все свои прежние позиции.
На смену ей рано или поздно придут именно такие как Гидон - честолюбивые и беспринципные.
Прослеживалась в этой приемственности четкая закономерность. Успеха в нашем ремесле добивались лишь люди определенного склада, такие как Мануэла или Гидон.
-Тебе необходимо изменить отношение к жизни, чтобы добиться успеха!"- внушали мне родители и близкие, -"Тем более в таком деле, как адвокатская практика." Я и сам знал это не хуже их, но видимо был человеком другого склада.
Из тех, кто учились со мной на курсе, многие изначально нацелились на карьеру и высокие гонорары, ради которых готовы были заниматься чем угодно. Конечно же многое зависело от способностей, опыта и конечно же связей.
Самые высокие гонорары всегда были и есть у тех, кто занимается уголовным правом. Иными словами, защищает уголовных преступников. Но это очень опасный хлеб и занимаются этим делом лишь самые прожженные адвокаты, имеющие сильные связи в преступном мире. Да и эти связи не дают им стопроцентной гарантии безопасности.
Поэтому большинство нашей братии старается держаться подальше от таких дел и предпочитает заниматься более безопасными делами вроде недвижимости. Поскольку в последние десять-пятнадцать лет в адвокаты ринулось чуть ли не пол-страны, на всех адвокатского хлеба стало не хватать и каждый стал отвоевывать свой кусок как мог. Кому-то повезло как Гидону устроиться в крупную компанию, а кто-то довольствовался тем, что вел дела всяких бедолаг, пострадавших от бытовых конфликтов, таких например, как договор на аренду, где ушлый хозяин облапошил незадачливых арендаторов и накрыл их на крупную сумму.
Разумеется адвокат обещал помочь несчастным и для этого раздевал их до нитки. Остальное его мало интересовало, или точнее, не интересовало вовсе. Запросы у рядового адвоката, всеми силами пытающегося удержать свой статус представителя среднего класса, конечно же выше, чем у какой-нибудь "русской" старушки, толком не знающей иврита, или немолодого работяги. И поэтому берясь за их тяжбы, такой адвокат первым делом прикидывает, сколько из них можно будет вытянуть денег.
В народе таких людей, будь они врачами, адвокатами или еще кем называют проститутками, за страсть к деньгам и отсутствие морали.
Есть конечно среди нашей братии и другие, кто во время учебы искренне стремились помогать слабым и защищать справедливость. Они даже активно участвовали в студенческих акциях протеста и требовали справедливости... Точно так же как и я они шли в общественные организации после окончания университета , где зарабатывали свой стаж.
Но, как говорит наша традиция, прежде всего хлеб. От своих идеалов мои бывшие сокурсники и коллеги не отказались, но в своей жизни четко разделяли справедливость и заработок. Как говорится, справедливость отдельно, а гонорар отдельно.
-"Ты как белая ворона",- ворчал иногда мой отец, -"Пойми, ты эту систему не изменишь. Единственное, что может сделать человек в твоей ситуации, это попробовать найти в ней свою нишу и использовать для собственной пользы." То же самое говорили мне родственники и друзья.
Именно так и поступали Гидон, а еще раньше Мануэла и ее предшественники. Мой разум очень часто говорил мне, что нужно делать то же самое. Но каждый раз что-то внутри меня восставало против этого вроде бы разумного довода. В результате я стал маргиналом среди своих товарищей по адвокатскому цеху, но ничего с собой поделать не мог. Я зарабатывал себе на жизнь работой в колледже , а адвокатской практикой занимался на общественных началах.
-"Адвокат для бедных!"- С издевкой бросали мне вслед более успешные коллеги. Я нарушал их привычные представления о жизни и своей глупостью бросал вызов системе.
Меня не любили и даже ненавидели не только коллеги, но даже те, кого я защищал.
Причиной тому было то, что в результате моих многочисленных усилий: бесконечной переписки с банками и судами, аппеляциями и прошениями, положение моих клиентов лишь ухудшалось. Каждый раз суд в ответ на мои аппеляции как-будто охотно шел навстречу должникам и призывал банк к компромиссу. Банк же, проявляя готовность к компромиссу, предоставлял должникам новые ссуды для покрытия старых, но уже под больший процент и на более тяжелых условиях. Когда должники оказывались не в состоянии платить, тот же банк через суд начинал процесс выселения.
Суд по делу Орталь и других моих подзащитных вела судья очень похожая по характеру и даже внешне на Мануэлу.
Мои аргументы о том, что речь идет о многодетных семьях , матерях-одиночках , инвалидах или просто несчастных, она просто не слышала. Слушая меня она сидела с совершенно неподвижным лицом и у меня было такое ощущение, будто я пытаюсь убедить в чем-то каменного истукана.
Зато когда говорил Гидон, ее глаза оживали. Разумеется, что все мои протесты и аппеляции против выселения приняты не были.
-Банки здесь еще никто не победил , -говорили мне все: и друзья, и недруги.
Да я и сам уже убедился в этом на собственном опыте.
Короче говоря, мне не удалось защитить от выселения ни Орталь, ни другие семьи, которые я защищал и после этого я выглядел в их глазах всего лишь самонадеянным болтуном.
Возможно на том бы дело и закончилось- семьи эти мыкались бы по съемным квартирам или по родственникам. Но банки и нанятые ими адвокаты продолжали преследовать этих несчастных , требуя возврата взятых ссуд и процентов на них.
Выселить Орталь судебным приставам удалось довольно легко- социальные работники, к которым она обратилась за помощью, обещали помочь ей с социальным жильем- нужно лишь немного потерпеть.
Орталь была малограмотной бабой из многодетной семьи бедных и неграмотных евреев из Мороко. Она и школу-то не закончила. Впервые она родила , когда ей было шестнадцать лет. Нельзя сказать, чтобы она была ленивой или тупой. Просто ей не везло в жизни. Все ее попытки создать семью закончились тем, что она родила троих детей от разных мужчин. Пособия, которое платили в те годы матерям-одиночкам вполне хватало на то, чтобы как-то жить. Впрочем, она никогда не сидела без дела и работала где могла- в кафе, в пекарне, на фабрике, но нигде долго не держалась. Хояева не любили ее за вздорный характер. Миловидная внешне, она не лезла за словом в карман и не раздумывая пускала в ход руки, если чувствовала себя оскорбленной. Проблемы с сексуальными домогательствами она решала без всякой посторонней помощи, однажды разбив своему "балабаю" всю рожу. Тот в отместку подал на нее жалобу в полицию, якобы она украла у него что-то из посуды. После этого на работу ее не брали и долго таскали на допросы в полицию. То ли на нервной почве, то ли по другой какой причине, Орталь никогда не была худой, а тут разжирела и стала болеть. Беда как известно, одна не приходит и кроме многочисленных болячек у нее появились и финансовые проблемы. В конце-концов ей не чем стало выплачивать ипотеку и ссуды. Наступил день, когда она получила из банка письмо с датой выселения.
И хотя она готовилась защищать свой дом всеми средствами. Для этого она приготовила балон с газом и была полна решимости взорвать себя вместе с детьми, если судебные приставы и полицейские пойдут на штурм. Но до штурма не дошло. Полицейский психолог выступил в качестве посредника на переговорах и заявил ей, что она будет лишена родительских прав и окажется в тюрьме, если окажет сопротивление властям. Но если она добровольно освободит квартиру, то социальные службы помогут ей получить социальное жилье и найти работу и что лично он ей во всем этом поможет.
Орталь согласилась и сдала квартиру без боя. Какое-то время после этого она жила то у родственников, то у друзей, жилье ей так и не предоставили , а вместо этого навесили долги за невыплоченную ипотеку и арестовали все счета, а социальные работники собирались отнять у нее детей. Тогда она устроила голодовку протеста у Кнессета. Так о ней узнала вся страна, благодаря журналистам. И хотя телевизионщики и газетчики пытались представить ее как тупую крикливую бабу, которая и сама не знает чего хочет, задавая ехидные вопросы о ее требованиях и программах, к Орталь присоединилось еще несколько семей, которые разбили напротив нашего парламента маленький палаточный лагерь.
В конце-концов полицейские снесли палатки, а сама Орталь оказалась в больнице с диагнозом "обезвоживание".
Но на этом все не закончилось, а скорее только началось. Орталь и ее сторонники решили заселить один из многочисленных пустующих домов в городе. Собрав своих детей, они так и сделали, заняв огромный, двухэтажный дом в самом центре города. Когда-то в этом доме были детский сад, общественная библиотека и даже кинотеатр. Но потом дом купил какой-то подрядчик, собирался здесь что-то строить, но так ничего и не построив , быстро его перепродал, а новые хозяева, живущие за границей, решили ничего с домом не делать и подождать до тех пор, пока цены на недвижимость не достигнут своего пика.
-"Здесь мы будем жить,"- сказала Орталь журналистам, которые приехали запечатлеть это событие,-"А еще, мы откроем здесь детский сад и... много еще чего полезного для людей. Дом ведь большой."
Все то время пока Орталь и ее соратники протестовали возле Кнессета, я сидел дома, погруженный в мрачные размышления относительно своего будущего.
Но когда я узнал о том, что Орталь и ее сторонники захватили пустующий дом, то сразу же направился туда. Здесь уже были полицейские, но я предъявил им свое адвокатское удостоверение, сказал, что представляю этих людей в суде и попытаюсь уладить конфликт. Полицейский офицер окинул меня недоверчивым взглядом и разрешил войти в дом.
Так я снова встретился с Орталь. Наверное она думала, что я буду уговаривать ее или просить от имени полицейских освободить дом.
Она взглянула на меня сердитым взглядом, будто спрашивая: "зачем пришел?"
-"Успокойся, к полиции я не имею никакого отношения",- примирительно сказал я.
И тогда она прямо спросила меня: -"Ты с нами?"
-Да, я с вами,- решительно ответил я.
Собравшиеся посмотрели на меня одновременно с удивлением и с уважением.
-Сюда нужно пригласить журналистов и обзвонить все общественные организации,- предложил я.
-Звони,- со снисходительной улыбкой сказала Орталь. В углу я увидел балоны с газом. В от вет на мой взгляд Орталь сказала: -Мы взорвем себя вместе с домом, если полицейские пойдут на штурм. У нас еще есть несколько канистр с бензином.Так ты с нами? - С еще большей насмешкой спросила Орталь.
-Да, я с вами, - ответил я. -До конца, если ты это имела в виду.
Получив добро от Орталь , я взялся за дело и обзвонил всех: телевидение, радио, газеты, иностранные корпункты и все известные мне общественные организации и движения.
Я больше не был адвокатом. Отныне я стал активным участником восстания слабых против сильных мира и именно в этой роли я чувствовал себя на своем месте.
О происходящем в доме СМИ конечно же уже давно обо всем знали и на всякий случай прислали сюда своих репортеров. Они обычно так и делают - на всякий случай снимают пару кадров любого события, ведь никто не знает , какое событие и когда станет центральным. Честно говоря, я не очень расчитывал на помощь общественных организаций: обычно собиралось в таких случаях несколько десятов человек , потому что у всех находились более важные дела. Но тут события приняли совершенно неожиданный оборот: К дому, который захватила Орталь со своими сторонниками, стала собираться молодежь со всего города.
-Оставьте их в покое!- кричали они полицейским.Позже, увидев толпу людей, стали подходить и люди постарше.
-Арабы нас не выгоняли из своих домов, а вы герои против женщин и детей?!- орала на полицейских толстая мороканка лет семидесяти.
-К ..... матери такое государство! - кричала другая.
Обстановка накалялась и полицейские, окружвшие дом очень скоро сами оказались в окружении толпы.
-Мы не уйдем отсюда, пока всем им не будет предоставлено жилье!- кричала молодежь. На месте возникла стихийная акция протеста и прибывшие на помощь к своим коллегам спецподразделения полиции вынуждены уже были заниматься не горсткой людей , захвативших пустующий дом, а огромной и весьма решительно настроенной толпой.
Ситуация накалялась, полиция уже готова была начать аресты, но в это время, как часто бывает в таких случаях, на место приехал помощник министра соцобеспечения с двумя депутатами Кнессета. Они изъявили желание с нами поговорить.
-Я с ним сам поговорю, разумеется, в присутствии вас всех,- сказал я своим соратникам. Они молча согласились.
-Чего вы хотите?- Обратился ко мне помощник, когда мы впустили их в дом.
Наши требования я написал на специальном листе бумаги и оформил их в виде юридического договора. Наши требования были предельно просты: прекратить преследование должников и предоставить всем нуждающимся жилье.
-Без этого мы отсюда не уйдем,- решительно заявил я, подавая один из экземпляров договора помощнику министра.
-Вы понимаете, что нарушаете закон, участвуя в незаконном захвате чужой собственности?- Спросил меня помощник.
-Я защищаю справедливость, - ответил я министру. -Справедливость для всех членов общества- это и есть закон. А все, что противоречит этому принципу - нарушение этого самого закона.
-Ваши требования рассмотрит и будет решать банк,- заявил мне помощник. Видимо он был главным в этой делегации и поэтому говорил только он, депутаты молчали.
-Пусть в банке решают для себя- принять наши требования, или не принять. А мы для себя уже все решили,- ответил я помощнику.
-Врядли вы сможете продолжить карьеру адвокату после всей этой истории,- сказал помощник.
-Не все в жизни определяется карьерой,- ответил я.
В ответ он усмехнулся и сказал:- я передам вши требования.
Кончилось все тем, что банк ослабил свою долговую удавку и суд постановил для Орталь и других семей должников выплачивать ежемесячно посильную сумму в счет погашения долга. Жилье им предоставили, хотя это скорее были времянки, недалеко от мусорки.
Опасаясь новых организованных протестов, Кнессет принял закон обязывающий банки предоставлять выселяемым семьям временное жилье.
Это была хоть и небольшая , но победа. С тех пор нам с Орталь и ее соратниками еще не раз довелось участвовать в противостоянии с полицией и банками, защищая тех, кто рисковали остаться на улице. Нас не раз арестовывали и предъявляли всевозмозные обвинения, от нарушения общественного порядка, до нападения на полицейских.
В то же самое время мне предлагали весьма престижную работу во всевозможных солидных фирмах, как альтернативу суду и лишению адвокатской лицензии.
Но я свой выбор уже давно сделал.