Не пением, не тлением гоним,
А еле слышимым планет круженьем,
Щедротой солнца, сбросившего нимб
В извечном восхожденьи нисхожденьем.
Не повестью, не в радость и не в грусть,
А полностью, всем миром без остатка,
Я непоколебимо становлюсь.
И жизнь своей неколебимой хваткой
Меня распяла счастьем бытия
И предала на поруганье красок
Привычный черно-белый быт. И я,
Завороженный сутолокой масок,
Почти согласен быть одной из них,
Войти в круг незадачливых героев,
Чей голос перед вечностью тих,
И время не задумываясь скроет
Их слишком уж знакомые черты
Под леденящим саваном забвенья.
И что ж с того? Кто я, чтобы чертить
Себе дорогу в вечное спасенье
По взбалмошным лекалам грез и снов?
И можно ли по зыбкой нити слов
Из катакомб безумья выйти к свету?
Иль все, что может грезиться поэту -
Лишь прутья в клетке для его души,
И все напрасно: время уж спешит
Окончить только начатую повесть
И запечатать певшие уста.
Так клетка слов становится пуста
И ждет лишь почитателей таланта,
Чтобы навеки заслонить им свет
Хитросплетеньем прутьев.
Что ж, художник, ты этого хотел?