Целым был и был разбитым,

Был живым и был убитым,

Чистой был водой, был ядом,

Был зеленым виноградом.

Спать ложился рано утром,

Вечерами все звонил кому-то...

А. Васильев

Как и любая хорошая история, эта началась во сне. Вернее, со сна. Все хорошие истории поются, поэтому во сне я пел. Эта не так уж и отвратительно, как кажется на первый взгляд. Песня была хорошая, испортить ее было трудно, хотя слова знали далеко не все вокруг. Знали или нет - это не важно. Песня текла ввысь, как если бы дождь пошел обратно на небо и забрал все обратно за собой. Холодная, стылая, звездная, чуть грустная, песня гнала свои волны и вымывала из тихо стучащих сердец всю грусть и злость, как лед остужает горячую воду.

К несчастью все сны имеют обыкновение заканчиваться. Мир ворвался сквозь солнечное окно моего утра и разметал реку песни, размазав ее по берегам.

Вчерашняя отбивная каким-то образом подгорела (в микроволновке! Как - ума не приложу) и слегка остудила пыл. Новости сообщили, что выходить на улицу как всегда опасно для жизни. Всех прохожих сразу же сбивает грузовик, настигает взрыв бытового газа, а живописно разбросанное по округе тело засыпает градом величиной с куриное яйцо. Тот, кто отважится поменять ноги на колеса, тут же попадет в километровую пробку и закончит свои дни перед сломанным светофором.

Это был такой день, о котором нельзя сказать что-нибудь особенное, но очень хочется. Зазвонил телефон, кто-то опять искал моей помощи, все шло как обычно. Иногда приятно почувствовать себя спасителем мира, хотя дело то, откровенно говоря, не во мне.

Когда я вышел на улицу, песня продолжала звучать где-то внутри - музыка, звучащая в крови. На улице было морозно, как в куплетах моей песне, и одновременно тепло, как когда в слова просачивались переборы клавиш. По пути до станции монорельса я выудил из левого кармана телефон, одновременно пытаясь правой рукой засунуть оба наушника сразу. На экране высветился список задач на сегодня. Сыграв с телефоном в "эники-бэники", я выбрал женщину со старушечьей фамилией Острохватова. Не знаю, почему я так решил, но некоторые фамилии у меня стойко ассоциировались с временами мамонтов.

Песня звучала, я мучительно пытался уловить ритм или хотя бы выхватить слово-другое. Но музыка продолжала играть откуда-то из тени, притаившись за углом и дразня меня. Это было как видеть красивую девушку через тройное, грязное от копоти стекло.

Мадам Острохватова соблаговолили поднять трубку, когда я уже уютно устроился на сиденье монорельса. С экрана на меня смотрело худощавое лицо действительно неопределенного возраста. Она могла прожить нелегкие тридцать лет или даже вдвое больше, но при этом неплохо сохраниться и не потерять привлекательности. Она улыбнулась мне чуть укоризненно, как будто я нашалил и теперь прячусь под столом. Мы молчали друг с другом под мерное гудение электродвигателей.

- Вы знаете мой адрес? - тихо спросила она после вечности молчания. Я кивнул. - Пойду поставлю чайник, - сказала Острохватова тем тоном, каким говорят "дважды два - четыре", и отключилась. Из-под волос на лоб вальяжно катилась капелька пота, и я мог поклясться, что мы говорили полдня. В горле пересохло. Я попытался языком слизнуть пот, но вовремя понял, как глупо буду тогда выглядеть. Оставшийся путь прошел как во мгле. За окном проносились одинаковые дома, станции пересадок пролетали за ними.

На нужной мне станции было совсем пустынно. Два старика сидели на лавке возле выхода и молча смотрели перед собой, заплывший мужик со спутанными светлыми волосами так же молча стоял за прилавком, словно забыв про бутерброды, которые он продавал, облезлый мальчик сонно просил милостыню. Наверно так будет выглядеть мир, если время вдруг остановится.

Мальчик безразлично словил брошенную монетку, и я, пожав плечами, вышел на улицу. Пошел снег, который казался таким грязным на этих улицах, что мало отличался от песчаной бури. Теперь я думаю, что вся эта картина должна была быть жуткой, но она такой не была.

Улица, которая значилась в адресе Острохватовой, нашлась подозрительно легко, хотя "2-я ткацкая" должна была находиться на самых задворках мира. Улица была широкая и грязная, а отходившие от нее переулки почему-то гордо именовались "Чеховским", "Чистоводным" и "Виноградным". Но это все было совершенно нормально - я зарабатывал тем, что оказывал психологическую помощь на дому, и поэтому паниковать начинал только тогда, когда все остальные успокаивались и засыпали.

Дом Острохватовой спрятался в середине улицы и оказался среди этой гнетуще-грязной белизны странно лишним, как лачуга на фоне пасторальной немецкой деревушки. Зеленая дверь услужливо отворилась. А ведь ее лицо совсем не изменилось за эти полчаса, что я потратил на дорогу, подумал я. Как будто она все это время все так же смотрела на экран своего телефона.

Острохватова, не произнеся не слова, посторонилась и жестом пригласила меня войти. На ее лице застыла вымученная улыбка. Я прошел в комнату, впервые потеряв почву под ногами, что совершенно недопустимо при моей работе. Люди, которым нужна психологическая помощь на дому как минимум выглядят жалко. Или так, как будто стесняются выглядеть жалко, и от этого выглядят еще хуже. У Острохватовой же на лице читалась странно спокойная уверенность в себе.

- Проходите, проходите, - замахала она руками и от этого напряжение чуть-чуть спало. - Мне сегодня удался удивительно вкусный чай. Я смешала зеленый с красным, но эта комбинация почему-то не отправила меня на тот свет и даже оказалась вкусной... Меня, кстати, зовут Марина. И я гораздо моложе, чем выгляжу, поэтому просто Марина, - она протянула испещренную голубыми ручейками вен руку.

- А меня зовут Сергей, - поспешно ответил я и легонько сжал бумажную на ощупь ладонь. - Я гораздо выгляжу, чем моложе, поэтому просто Сергей... - я сбился и выдавил смущенную улыбку. Наверно, я смог бы сейчас прятаться среди помидоров.

Марина, тоже отчего-то покрасневшая, нетвердой рукой разливала чай по чашкам. Я почувствовал себя неловко и откашлялся.

- Еще пару минут, и я решу, что просто приехал сюда в гости.

Острохватова улыбнулась по-настоящему, сверкнул белыми зубами.

- А чем вас не устраивает этот вариант? Тысячи людей ежедневно ходят в гости и не видят в этом ничего постыдного. А вы тут цветете как тюльпан в ботаническом саду.

- Но ведь я же на работе, - попытался оправдаться я.

- Тысячи людей мечтают на работе ходить в гости и пить чай, - отвечала тогда мне Марина, и я бросил попытки вернуться в рабочее русло. В конце концов, может к ней никто не ходит и ей чисто психологически хочется хоть с кем-то спокойно попить хитро смешанный чай. Вот такая вот психологическая помощь.

Из вежливости, учитывая то, что время едва перевалило за полночь, я не стал задерживаться надолго. На прощанье Марина сказала:

- Многим людям для того, чтобы ценить жизнь, достаточно просто слов. Не все об этом знают, не все это ценят. Но иногда все же надо действовать. Действовать, чтобы все в твоей жизни было сделано до конца.

А иногда в жизни случаются такие моменты, когда самое главное - вспомнить, какого цвета у человека глаза. Когда я выходил из того странного дома на странной, забытой всеми улице, голова была кристально чистой. А может быть, я прекрасно помнил все - я не знаю, потому что меня сбила машина.

***

Я был никем и я был всем, я был землей и я был водой. Не был я только самим собой. Не было боли, не было вообще никаких чувств. Я стоял один посреди улицы в совершенно незнакомом мне районе. Передо мной в луже осколков и крови лежал молодой паренек. Машина, сбившая его, стояла в пяти метрах правее, воткнувшись в фонарный столб, и никто не спешил пареньку на помощь, потому что водитель лежал на руле, прижав клаксон. Тоскливый и удивленный сигнал уже отзвучал - таким, должно быть, звал на помощь рог сотни лет назад.

На улице еще было темно, горел единственный фонарь, тот, что над разбитой машиной. Часы показывали пять утра. В некоторых домах зажегся свет - может, услышали шум, а может, кому-то просто было далеко ехать на работу. Я нагнулся и поднял с земли осколок побольше - это оказался кусок бокового зеркала. Из него на меня смотрело лицо того же парня, что лежал сейчас передо мной, хотя и он сам никуда не делся. Я только сейчас понял, что после машины не могло остаться столько стекол, а стекло, рассыпанное на асфальте - это разбитый букет стеклянных цветов.

Я понял все.

Подняв единственный целый цветок, я зашагал по темной улицы. Где-то далеко ночную тишину прорезал безнадежный вой скорой.

Я шел по просыпающемуся городу, не замечая ни названий улиц, ни людей, ни машин. Небо посерело в ожидании рассвета.

Завершив свое путешествие, я поднялся по лестнице невзрачного девятиэтажного дома, одного из многих, открыл облупленную дверь и вошел в квартиру. Как сомнамбула, я дошел до выстывшей кухни. На окне сидела девушка. Первый вздох утреннего ветра очистил ее голову от сомнений, и девушка молча прыгнула вниз. Я рванулся вперед, но на какие-то жалкие мгновения опоздал. В нечеловеческом пируэте я прыгнул следом, цепко вцепившись в ее запястье. Глаза девушки широко раскрылись, как будто она наконец пробудилась ото сна.

- Антон? - глупо спросила она.

Я молча посмотрел в ее глаза, в которых отражались слезами уходившие за горизонт звезды. Проснулась боль в напряженных под двойным весом мышцах.

- Я люблю тебя, - просто сказал я и, собрав последние силы, забросил ее в окно. Левая рука не выдержала и соскользнула с подоконника. Словно зависнув в воздухе, я вынул из кармана стеклянную розу. Ветер засвистел в ушах, и мир исчез.

***

- Парень будто в рубашке родился.

- Да бросьте, у него же все-таки три ребра сломано.

- Ага, а у водителя кусок черепа вошел внутрь, двойной перелом запястья и лицо идентификации не поддается. Первый раз вижу, чтобы водителю досталось больше, чем пешеходу.

Я с трудом открыл глаза. Фельдшер заметил это и тепло улыбнулся.

- Не волнуйся парень, скоро встанешь на ноги!

Я закрыл глаза. Она позвала, и он пришел, и ничто не стояло на его пути. И я не знал, стал я тогда его двойником, или просто моя блуждавшая душа стала невольным свидетелем такой обычной трагедии?

Иногда просто нельзя уйти, когда не все сказал. Иногда ты должен идти, пока можешь идти. Иногда я думаю - остался он лежать на асфальте среди разбитых цветов, или нам просто приснился один и тот же дурацкий сон? Иногда я просто не хочу этого знать.