Автор не претендует на абсолютное соответствие образа героини романа с дей-ствительным образом госпожи Рабцевой Анны Алексеевны, доктора медицинских наук, члена Ученого Совета МОНИКИ ( Московского Областного Научно Исследовательского
Клинического Института ) им. М.Ф. Владимирского и диссертационного Совета Москов-ского НИИ глазных болезней, члена Всероссийского и областного научных Обществ оф-тальмологов, члена Правления и секретаря Московского областного научного общества офтальмологов, ученого секретаря проблемной комиссии по сосудистым заболеваниям глаза Межведомственного научного совета по офтальмологии Российской Академии ме-дицинских наук и Минздрава Российской Федерации, одного из крупнейших специалис-тов России по проблемам глаукомы, автора 15-ти изобретений и более 150-ти печатных работ в отечественных и зарубежных изданиях, автора известных компьютерных прог-рамм по диагностике реактивной офтальмогипертензии, глаукомы, косоглазия, а также электрофизиологическим методам исследований в офтальмологии.
Предложенный роман - это не биографический роман о жизни госпожи Рабцевой Анны Алексеевны и некоторое несовпадение фактов ее биографии с фактами жизини ге-роини романа сделаны автором намеренно. Потому что роман - это всего лишь субъек-тивная точка зрения автора на женщин подобного типа и робкая попытка, пусть даже немного безумная и сумасшедшая, для самогообыкновенного и чисто человеческого объ-яснения причин ее ошеломительного профессионального роста и феноменальных дело-вых успехов...
ГЛАВА 1.
Внешне Анна Алексеевна совершенно не похожа на руководителя и, тем более - на начальника. Маленькая, хрупкая на вид, несмотря на некоторую "полноватость" фигуры,
очень красивая женщина с удивительно мягким взглядом добрейших глаз, светлыми озер-ками застывших на ее округлом лице с изящно точеным носиком и сочными, ярко крас-ными пухлыми губами, всегда чуточку приоткрытыми в доброжелательной улыбке и нег-ромким, ровным, приятным по тембру, прямо каким-то певуче-завораживающим голосом, никогда не переходящим на высокие, раздраженные нотки.
А если добавить сюда пышные локоны светлых волос, небрежно собранных с боков и свободно ниспадающих на плечи, открывающие высокий, чистый, без единой морщинки лоб с четко прочерченными бровями и длиннющими, слегка затененными ресницами, и ладную фигурку с небольшой, красивой грудью и плавными обводами покатых бедер, рельефно запрятанных в строго кокетливый, фирменный докторский халат, лишь только подчеркивающий ее утонченную женственность, то сразу становиться ясно, что таких начальников не бывает; что женщине с такими внешними данными и с таким характе-ром начальником быть невозможно, нельзя...Слишком уж это противоестественно...
И это действительно так. Анна Алексеевна не была начальником. Она бы никог-да, ни при каких обстоятельствах, не смогла бы им быть. Потому что начальник управля-ет подчиненным ему подразделением с помощью приказов и собственной воли. Началь-ник заставляет подчиненных выполнять то, что он считает необходимым на данный мо-мент времени. Поэтому начальник - всегда прав. Как бы глубоко он при этом не ошибался или не заблуждался. .И подчиненные обязаны всегда принимать правоту своего начальни-ка. Ибо за ним - сила. Не лично его сила, а сила - системы. Принцип работы этой систе-мы очень прост: я - начальник, ты - дурак; ты - начальник, я - дурак. Как говориться - де-шево и сердито. Очень просто и - очень удобно. Вопрос только - для кого это удобно? Конечно же, в первую очередь, для тех, кто привык по простому решать самые сложные жизненные проблемы. Не особенно задумываясь о последствиях. Начальник - образец ав-торитарного, не рассуждающего подчинения, очень характерного для нашего недав-него, такого непростого, советского времени..
Для Анны Алексеевны этот принцип не подходил ни по каким обстоятельствам. Он был абсолютно неприемлем для нее. Она не могла приказывать людям, не могла застав-лять их. Она даже повышать голос на подчиненных не могла. Ей становилось стыдно и неудобно перед людьми и перед самой собой. И она внутренне как-то сразу, мгновенно съеживалась и тут - же краснела. Все лицо начинало буквально полыхать жаром.. И ни- чего с собой она при этом сделать не могла.
Ей было проще организовать дело так, чтобы люди сами работали и делали свое дело без каких-либо понуканий с ее стороны. Причем работали бы сами в соответствии с пред-ставлениями собственной и общечеловеческой совести о долге и чести, о своих правах и обязанностях, и конечно же, в соответствии с требованиями своих должностных инструк-ций. И она это делала. И люди ее слушались. И никаких особых проблем с дисциплиной у нее в коллективе почему-то не было. А те, кого не устраивали подобные отношения со своим руководством - уходили. Уходили сами. Без скандалов и обид. Оставались только ее сторонники. Сторонники именно человеческих деловых отношений друг с другом, а не каких либо еще..
Как она стала руководителем одной из ведущих офтальмологических клиник не толь-ко Москвы, но и всей страны, она не поняла. Работала себе и работала. О карьере особен-но не задумывалась. Сначала, после окончания лечебного факультета 2-го Московского Государственного медицинского института имени Н.И Пирогова в 1977 году и интернату-ры по офтальмологии в 1978 году, работала младшим научным сотрудником в офтальмо-логическом отделении Московского областного научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ), куда прошла по конкурсу; затем, с 1983 по 1990-е годы - врачом в том же отделении. В 1990 году прошла по конкурсу на должность старшего, а в 1993 го-ду - ведущего научного сотрудника, а уже с 1999 года стала руководителем офтальмоло-гического отделения и профессором курса офтальмологии факультета усовершенствова-ния врачей МОНИКИ имени М.Ф. Владимирского. В 1988 году защитила кандидатскую диссертацию по изучению реактивного синдрома глаза после внутриглазных вмеша-тельств, а в 1996 году - докторскую диссертацию по определению новой формы заболева-ания глаза - комбинированной глаукомы с разработкой методов ее диагностики, профи-лактики и лечения. Попутно заимела полтора десятка авторских свидетельств и патентов на изобретения, и свыше ста пятидесяти публикаций в отечественных и зарубежных меди-цинских изданиях. И когда это она все успела?! Ведь была еще и семья: муж, дети, (маль-чик и девочка) со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И все как-то потихонечку, незаметно, без всяких каких-то особых усилий, ухищре-ний или даже стараний со своей стороны. Ей - предлагали; она - соглашалась. Причем, соглашалась далеко не сразу, часто - отказывалась, вставала чуть ли не на дыбы. Но она не была конфликтным человеком. Ей было стыдно конфликтовать по пустякам. А потому - всегда соглашалась. Поддавалась на уговоры. А, согласившись, потом долго, долго пе-реживала, даже - плакала. Все думала, что не справиться, стыдно станет. Но - справляя-лась. Во всяком случае, нареканий особых ее деятельность ни сверху, ни снизу не вызы-вала.. Все были почему-то довольны. Всех все устраивало. Ее даже хвалили и - частень-ко; а иногда даже - награждали. Грамотами, медалями и даже орденами.
Теперь же у нее в подчинении множество людей. Самых разных по характерам, по квалификации, по уровню развития, по уровню образования, по уровню благосостояния и по удачливости в жизни. Врачи, медсестры, санитарки, работники общепита, сантехни-ки, электрики, а также техники и инженеры, отвечающие за состояние сложнейшей диаг-ностической, лечебной и операционной аппаратурой, напичканной лазерами, оптикой, электроникой и компьютерами Она отвечает за их работу, за их благополучие, а, значит, и за - жизнь.. Такое множественное переплетение судеб! . И все - на ее хрупкие плечи...
А ведь есть еще и больные. Клиника же создана для них. Тысячи, многие тысяч боль-ных со всех концов необъятной московской области и ближних к ней областей. По нап-равлениям, по письмам, по рекомендациям, по звонкам, по просьбам, а то и вовсе безо всяких необходимых для того формальных документов. Кто как смог, как сумел, как исхи-трился. И у всех у них был только один, общий для всех документ - боль, беда, трагедия. И крик, чаще всего немо застывший на губах, мольба, просьба - помогите!
Как она ухитрялась управляться со всем этим, умопомрачительно сложным хозяйст-вом действующей современной офтальмологической клиники, да еще при этом и самой оперировать - понять невозможно. Это действительно непостижимо никакому нормаль-ному. уму. Ведь она не просто оперировала для поддержания, так сказать, своего прести-жа и уровня профессиональной техники. Она блестяще оперировала. Оперировала так, что о ее мастерстве хирурга-офтальмолога ходили легенды и к ней на операции записывались в очередь на месяцы вперед.
Есть фраза на французском:" Ce que femme veut, dieu le veut".Перевод ее на русский звучит очень даже знаменательно:" Что хочет женщина, то угодно Богу!". Видите -само- му Богу! Получается, что Бог и женщина связаны друг с другом! Близки друг другу. По духу своему. По сути своей. Родственные, так сказать, души ..
Но тольк о ли с Богом подобная связь у женщины?! Может, здесь замешаны еще ка-кие-нибудь, не слишком нам понятные силы? Кто знает...Кто знает... Понять женщину невозможно. Особенно мужчинам. Женщины-то и сами друг друга порой не слишком по-нимают. Каждая из них для другой как будто из совершенно иного мира. Вопрос только - из какого?! Недаром, ведь в средневековье некоторых женщин, особенно ярких и непов-торимых, объявляли дьяволами и сжигали на кострах. Страшно было с ними общаться. Слишком страшно. Жуть брала. В дрожь кидало. Ведь таким женщинам было подвластно само невозможное. Не хочешь на нее смотреть - а смотришь. Глаза закрываешь - а все равно видишь. Даже ночами, во сне. И нет ее вроде уже, а все равно - она рядом. Даже дыхание ее ощущаешь и тепло ее тела не сходит с твоих рук. А потому - ату их! Ату! На голгофу! На костер! Спокойней так будет. И от греха подальше. Вроде - подальше Ка-жется - подальше.Ой, ли?! Ой, ли?! Оглянись, открой глаза - она рядомОна - здесь.Она - с тобой. Она всегда теперь с тобой. Всегда! Вечно. Пока ты - живой
Красота и обаяния женщины - страшная сила. И не только для мужчин. Страшная, непонятная и неодолимая. Воистину - люблю тебя и ненавижу!
Люблю тебя и ненавижу,
Спешу к тебе и прочь - бегу!
Зову тебя, но слов - не слышу,
Хочу забыть и - не могу!
Вот именно! Вот именно! "Хочу забыть и- не могу!"..Чьи это стихи?! Да какая раз-ница! Но разве такое может быть с нормальными людьми?! Конечно - нет!!! Так что же это тогда, как не мистика?! Конечно же - мистика! Ничем другим здесь и не пахнет! Ниче-го другого здесь и быть не может! Ничему другому здесь и места нет......
Ну, что ж, давайте посмотрим. Привлечем сюда современную мистику. Ничего иного нам не остается. Заглянем для начала в астрологию.
Знак зодиака у Анны Алексеевны - овен. Планета - марс. Цвет имени - красный, са-латовый. Камень - нефрит, сердолик Сила звучания имени соответствует силе наиболее
яркого цвета - алого. Такое имя способно выделить свою владелицу и наделить ее до-вольно выразительными чертами характера - напористостью, твердостью, самолюбием, умением постоять за себя. Алла знает себе цену, требовательна к окружающим, капризна и больше всего любит саму себя. Ей доставляет удовольствие прихвастнуть, очаровать, обаять и подчинить себе всякого, попавшего в ее окружение.. Алла имеет хорошее здо-ровье. Очень энергична, никогда не теряет времени зря, всегда рассчитывает только на свои силы; все ее мечты и планы - реальны. и выполнимы.
Очень понятно...Очень...Так понятно, что только руками развести и плечами по-жать. Да еще дух перевести. от сомнений. Не ерундой ли мы здесь сейчас занимаемся?
Ну, ладно, посмотрим дальше.
По гороскопам Алла Алексеевна близнец и змея. Люди этого типа разносторонне развиты, интеллектуально одарены; с сильной, целеустремленной волей и частой сменой настроения. Наделены способностями к математике и другим точным наукам, умны, обая-тельны, решительны и расчетливы. В делах чаще всего полагаются только на себя. Глубо-ко переживают свои неудачи, но все свои переживания прячут в себе...и т.д. и т.п.
Много раз Анна Алексеевна читала подобные астрологические прогнозы и всегда недоуменно пожимала плечами. В зависимости от настроения в этих прогнозах ей виде-лось то одно, то другое, то пятое, то десятое. Но поверить хоть чуть-чуть в подобное наг-ромождение нелепостей и совершеннейших банальностей она заставить себя не могла. Мешал здоровый человеческий скепсис и полнейшее ее неверие в мистику. Все-таки она в душе была настоящим "совком", т.е. бывшим советским человеком, бывшей пионеркой и бывшей комсомолкой, а потому - абсолютнейшей материалисткой. Причем, материа-листкой где-то в глубине души, чуть ли не на уровне самого подсознания. И поверить во что-то такое этакое, туманно невразумительное, чего невозможно увидеть, представить или хотя бы, потрогать руками - заставить себя не могла..
А потому астрологию Анна Алексеевна, как науку или хотя бы, как очередную фор-му развлечения, всерьез не воспринимала. Как бы порой и не хотелось. И это несмотря на жутчайший к астрологии интерес со стороны коллег и многочисленных своих знакомых, появившийся в последние годы. То ли мода, то ли отсутствие элементарной жизненной цели, то ли ощущение тупика и загнанности в обществе, которое на глазах разваливалось, расслаивалось и рассыпалось, превращаясь в пыль и прах, в пустоту, или во что-то еще другое, не слишком понятное. Но, как бы оно ни было, исчезла опора для души. Исчезла вдруг, сразу, в одночасье. И невольно хотелось заглянуть вперед, назад вбок, в верх, вниз, в будущее, в прошлое, в небытие какое-нибудь, чтобы хоть чуточку прояснилась пелена неясности, заполнившая жизненное пространство бывшей когда-то великой страны Со-ветов и появилась наконец-то хоть какая-то уверенность в самом себе, в жене, в детях, в соседях, в коллегах и в жизни, которая летела куда-то стремглав, никому ничего не объяс-няя. То ли в светлое будущее, то ли в черную пропасть.
Утопающие хватаются за все, даже за соломинку. Пыталась и Алла Алексеевна. Хотя она вроде бы и не тонула. Но все равно - пыталась. Поддавшись общим настроениям ин-теллигенции. Ведь все мы - люди, все мы - "человеки"; и ничто человеческое нам конеч-но же не чуждо Но не получалось. Она была - врач. А врачи всегда - практики, всегда - при деле. Им некогда фантазировать. Они - всегда реалисты.. И врачи редко верят в мис-тику. Жизнь заставляет их быть материалистами Ведь. болеют люди всегда. Болеют лю-ди везде .Даже в самых счастливых и обеспеченных слоях общества. И болезнь - шту-ка всегда реальная. С реальными симптомами, с реальными проявлениями, с реальным ходом выздоровления. Поэтому заставить себя поверить в какую-нибудь связь между превратностями собственной судьбы и размещением звезд на небе - она не могла ни под каким "соусом". Слишком уж несерьезно все это выглядело. Несерьезно, в первую оче-редь, для самой себя. Глуповато как-то и... неловко даже. Звезды на небе и - перипетии собственной жизни... Не ощущалось, не чувствовалось здесь ни намека на хоть какую-ни-будь, пусть даже призрачную и эфемерную, но все же физически ощутимую связь или за-висимость. Но не было здесь никакой связи. А это уж больше, чем факт. Это была сама ре-альная жизненная действительность во всей своей красе и очевидности. Она существовала сама по себе и абсолютно независимо от нас.
Да, звезды на небе - это очень красиво. Особенно в летнюю ясную ночь или же зи-мой в крепкий мороз. Яркие, громадные, словно бы пушистые, они загадочно смотрят на нас со своих умопомрачительных высот, мерцая и подмигивая нам, и , как магнитом, притягивают к себе наш взгляд. И мы, глядя на них, невольно начинаем ощущать саму вечность .Вечность с большой буквы! Вечность жизни, вечность мироздания, вечность времени и самой вселенной. А то, что эти высоты действительно являются умопомрачи-тельными и ни коим образом не могут повлиять на судьбу отдельного земного человека Анна Алексеевна поняла еще со школьных времен.
Ведь она была в школе круглой отличницей, золотой медалисткой и по астрономии у нее тоже были одни пятерки. Ей нравилась эта наука, она прочитала по астрономии все, что можно было найти в школьной и городской библиотеках. От "Занимательной астроно-мии" Перельмана до "Очерков о вселенной" академика Шкловского .Читала внимательно, серьезно с дотошностью всегдашней отличности, не допускающей никаких пробелов в собственных знаниях по любому изучаемому ей предмету. и даже лелеяла некоторое вре-мя крамольную мысль о продолжении своего дальнейшего образования именно по этой дисциплине. Но увлечение астрономией оказалось недолгим и со временем прошло. Пере-силили другие, более значимые и более для нее интересные в тот момент темы.
А темы эти действительно уже были. Те самые пресловутые "три МММ", как назы-вал их отец: Музыка, Математика, Медицина. Три кита, три интереса, три нравственно философские опоры, на которых зиждилось и из которых формировались основы ее тог-дашнего мировоззрения. Мировоззрение молодой красивой девушки, жадной до познания и неутомимой в процессах поисков этой самой пресловутой истины, в каком бы виде она, эта самая истина, в тот момент не выступала.
А истина заключалась в том, что закончила она среднюю школу, так и не определив-шись окончательно с выбором своего будущего, точнее своей будущей профессии. Эти пресловутые "три М", как три дороги на распутье у сказочного витязя. И сюда манит, и туда хочется, и здесь нравиться.. Так - куда?! Куда?! Везде интересно, везде хорошо, вез-де получается, везде хочется себя попробовать.
Ведь она, будущая Анна Алексеевна, помимо средней школы ухитрилась еще закон-чить и музыкальную школу по классу фортепьяно. И тоже с отличием. Она виртуозно вла-дела инструментом и могла часами музицировать, уйдя в себя, отключившись от повсед-невной действительности, целиком и полностью погрузившись в мир эмоций, неясных звуковых ассоциаций и туманных музыкальных фантазий, получая от этих общений с ин-струментом настоящие удовольствие и даже некоторую долю физического наслаждения.
Но именно такое же удовольствие, если н большее, она получала и от занятий мате-матикой. Как это ни странно может показаться для красивой девушки, но ей нравилось решать математические задачи, особенно сложные, "замудренные", с глубоко запрятан-ным подвохом, нестандартные и заковыристые. Ей нравилось, именно нравилось чуть ли не до физиологического удовольствия, нравилось докапываться до истины, находить путь к решению, нравился и привлекал сам процесс поисков, а не уже найденное и совпавшее с ответом правильное решение. Ее мало волновал результат , ее интересовал и привлекал процесс поиска этого. результата. Ей хватало одного лишь того удовлетворения, что она все-таки разгадала эту математическую загадку и добралась наконец-то до вожделенной истины. Несмотря ни на что! А это "ни на что" была, прежде всего, она сама. И решение математических задач - это было, прежде всего, преодоление самой себя. Решая эти ма-тематические задачи, она как бы заново открывала себя. Но открывала для самой же себя. Для собственного самоутверждения. А не для кого-то для другого...
Еще в школе она открыла тогда для себя одну очень важную, опять таки для самой себя важную, истину. Эта истина заключалась в том, что для нее важнее всего оказыва-лась именно собственная оценка происходящего вокруг. И главнейший критерий здесь - это она сама. Оказалось, что она - вполне "самодостаточная" личность. И оценка ее успе-хов или неуспехов, удач или неудач, счастья или несчастья - это именно ее собственный взгляд. И никакой - другой. И она сможет быть счастливой только тогда, когда сама будет в этом убеждена.. А отсюда вытекает только одно, но самое для нее непреложное - у нее может быть только свой собственный путь в жизни. Надо только его правильно выбрать. И выбрать его она сможет только сама. И выбор этот может быть только в пределах ее трех "М" - Музыка, Математика, Медицина...
Причем, к медицине ее тянуло меньше всего. Точнее даже - совсем не тянуло. Просто, медицина уже была некоторой частью ее жизни. Дело в том, что мама ее была ме-диком. Она была фельдшером. И сколько Анна себя помнила, мама ей всегда представля-лась в белом халате. Всегда с бинтами, шприцами, примочками, стетоскопом на шее. В доме всегда пахло йодом и лекарствами. Потому что все в округе шли к матери со своими бесчисленными болячками и недугами. И мама никому не отказывала, всем помогала, всех лечила. И не только в своем фельдшерском пункте. Дома тоже.
Поэтому она, девочкой, всегда играла в доктора. Другой игры и быть не могло. И даже помогала маме. Как могла. Во всяком случае, к окончанию школы она могла спокой-но делать уколы. Даже в вену. А про остановку кровотечений и наложение различных по-вязок - даже и говорить нечего. Она и клизмы ставила и утки выносила. Помогала маме со стариками. И никакой при этом брезгливости или отвращения к беспомощным людям она не испытывала. Только сострадание и желание помочь.
Но мама хотела, чтобы ее дочь стала музыкантом. С такими способностями - толь-ко в консерваторию! И никуда больше! Мамы всегда хотят для своих детей невозможного.
Чаще всего - невозможно-красивого. А здесь, стоит только закрыть глаза - концертные залы, сцена, огни рамп, шикарное фортепьяно, симфонический оркестр, дирижер в черном фраке и ослепительно белой манишке, замершие в восхищении слушатели, их глаза, пол-ные счастья, слез и восхищения - и аплодисменты. Целый гром аплодисментов! Водопад аплодисментов! И ее дочь, Аня, теперь конечно же Анна Алексеевна, в длинном концерт-ном платье на краю сцены. Необыкновенно красивая и необыкновенно счастливая. Низко кланяется своим слушателям.. А навстречу ей - новые раскаты аплодисментов. И бесчис-ленное количество букетов цветов летит на сцену. Ах, как здорово! Ах, как красиво! Так здорово и так красиво, что аж дух захватывает и слезы наворачиваются на глаза. Слезы счастья и гордости за свою дочь...
Но на семейном совете отец сказал коротко и ясно. Яснее и быть не могло. Отец ра-ботал слесарем на заводе. Но был очень образованным человеком. Он необыкновенно много читал. Причем, читал не только художественную литературу, где предпочитал, в основном, мировую классику. Но и обще познавательную. Такие журналы, как "Знание и сила", "Наука и жизнь", "Техника молодежи" - не выходили из его рук Он выписывал да-же журнал "Вопросы философии" и штудировал его от корки до корки. Причем, с каран-дашом в руках. Он не пил, не курил, не ругался матом и имел вид рабочего-интеллигента времен революции и гражданской войны. Умел хорошо, образно говорить, неплохо поле-мизировал. Спорить с ним было практически невозможно. Однако, он не слыл "белой во-роной" среди своих товарищей. В то время, таких, как он, рабочих, было не мало. Жили они с матерью душа в душу. И Алла не помнила каких-либо особых конфликтов в отно-шения своих родителей. Не помнила потому, что их попросту - не было.
Отец посмотрел внимательно на своих обеих женщин. Как они были похожи друг на друга.. И какие обе - красавицы! Он обнял их обеих за плечи, прижал к себе и сказал:
-- Милые вы мои! Мечтать о высоком и прекрасном - великолепное занятие! И ко-нечно же, консерватория - это хорошо. Это, можно сказать, чуть ли не сказка на "яву" Без музыки человек жить не может. Музыка - это одна из составляющих его духовной жизни. Но жизнь - штука суровая. В ней много всякого. И ерунды, и нелепостей, и бог знает еще чего. "Понапихано" дай боже сколько. И никто не знает, что нас может завтра ждать на этом свете.. Идет вот человек по дороге. Вроде ровная дорога. А он возьми да "оступись" .Случилось вот так. Судьба такая. Со всяким может быть. Упал - и руку себе повредил. Пальцы потом не так работают, как раньше. Мне это не так страшно. Маме - тоже. Мы спокойно можем жить и работать. А если ты - музыкант, пианистка?! Что тог-да?! Тогда - трагедия. Жизнь - сломана. Впереди - пустота
А врач - он всегда врач. Люди болели, сейчас болеют и будут еще болеть. Врачи - всегда нужны. При любом строе. И при капитализме, и при социализме, и при коммуниз-ме. Поэтому тебе, дочка, мой совет - иди в медицинский. "Повитали" в облаках - и хва-тит. Пора и на землю спускаться. Чтобы нормально жить - нужна твердая опора под нога-ми. А что здесь может быть лучше медицины? По моему - ничего.
Он поцеловал Анну в щеку и добавил:
-- Поверь, дочка - это лучший для тебя вариант..
Как ни странно, но Алла легко согласилась с доводами отца. Что-то в подсознании, не слишком, правда, понятное и осознанное, подталкивало ее именно к такому решению. Имя этому непонятному и неосознанному было ей еще не очень знакомо. Это была ее женская интуиция. И она, эта женская интуиция, говорила ей четко и недвусмысленно - отец прав. Надо выбирать медицин ..Это верней и надежней...
Так она и сделала. Так она стала студенткой 2-го Московского государственного ме-дицинского института имени Н.И. Пирогова. Жила в студенческом общежитии института вместе с двумя девочками, тоже медалистками. Одна из Перьми, а другая из Мичуринска. Училась она легко, с увлечением и даже - с удовольствием. У нее была великолепная па-мять, как зрительная, так и слуховая. И стоило ей хоть раз прослушать лекцию, да еще при этом законспектировать ее основные положения или же прочитать страницу учебни-ка - она прекрасно все запоминала. И была еще школьная привычка к постоянному, нап-ряженно целеустремленному труду. А учеба для нее - это, прежде всего, труд, труд и еще раз - труд. Ни одного за всю жизнь невыученного урока. Ни одной непроработанной дос-конально темы. Это было ее неотъемлемое кредо в школьное годы. Осталось оно неиз-менным и в студенческие. Только одни отлично за все годы учебы. И великолепные зна-ния по всем дисциплинам курса. А отсюда - взгляд на человеческий организм, как на еди-ную, взаимосвязанную между собой систему жизнедеятельности. И возможность видеть и объяснять эти взаимодействия, и предвидеть сбои в их отлаженной работе, а, предвидев, распознать наступающую болезнь.
Только знания, причем, объемные знания в самых различных областях науки, и не лежащие мертвым грузом где-то в тайниках памяти, а переплавившиеся в граничных об-ластях в мощнейший монолит, позволяет свободно манипулировать известными фактами и увидеть в самых обыденных вроде явлениях жизни те скрытые силы и спрятанные зако-номерности, которые-то и определяют ход жизни на земле. То есть, только знания делают из обычных людей ученых и изобретателей. Не считая, конечно, таланта или способнос-тей. Без них тоже - нельзя.
Но есть истина, от которой невозможно никуда деться. Она проста, как все гении-альное. Неучи и невежды не изобретают и не делают открытий.. Чтобы увидеть в обычном явлении нечто такое, чего до тебя никто еще не смог увидеть, надо знать все об этом, уже ранее виденном. Только тогда и сможет появиться на свет это "оно", то самое невероят-ное, что кружит голову и отчего зажигаются звезды на небе и что носит волшебное назва-ние "открытие", "изобретение".
Если тебе на голову упало яблоко, нужен мощнейший интеллект, чтобы связать это обычнейшее для миллионов людей явление с имеющимися уже законами физики, мгно-венно проанализировать их в своем мозгу и открыть этот новый закон, закон всемирного тяготения. А мощного интеллекта без глубоких знаний не бывает. Невежды и неучи не становятся учеными или изобретателями. Как и ленивые.. И можешь спать сколько угод-но, хоть круглые сутки, но никакой таблицы химических элементов, сгруппированных по неизвестному никому периодическому закону, не увидишь. И не только потому, что не дано. Для этого нужна сумасшедшая, многолетняя, предварительная работа по разработке этого закона, поискам системы их взаимосвязи. Многолетний и "напряженнейший" труд А без этого труда - спи, не спи - ничего не увидишь А если даже и увидишь - ничего не поймешь. Не зрячие мы без такого труда...Не зрячие. Поводырь понадобиться...
Ведь знания в голову сами не приходят. Знания в голову надо вложить. Да еще научиться пользоваться этим бесценным своим багажом. На благо людям, а не во зло. Ведь скальпель хирурга и нож бандита являются всего-навсего орудиями. В одном случае для спасения человека, а в другом - для его же убийства. Наука в развращенном человеке есть величайшая возможность делать зло на земле. Здесь главным становиться вопрос - для чего? Во имя чего? И человек не рождается гением. Он им становиться в процессе своей жизни. И рождается человек не с готовыми формулами, законами и правилами в го-лове. Будь то математика, физика, химия, биология или какая-нибудь другая любая наука.
Нужен труд, труд и ничего иного. Учение - это работа. Причем - колоссальнейшая по напряжению работа. Школа - это место работы для школьников, а не для их простого времяпровождения. Ученики ходят в школу работать. Именно этому принципу учила ког-да-то своих мальчиков и девочек Советская школа. И неплохо, надо сказать, учила. Совет-ская система образования являлась лучшей в мире. В чем Алла никогда и не сомневалась. Она любили ходить в школу. С самого первого класса, с первого своего шага в школьную дверь. Ей нравилось в школе. Нравился ее запах, ее шум, ее гам, и этот вечный топот, и эта бесконечная беготня учеников в коридорах; их крики, говор, стук дверей. И еще мно-го много "такого всякого", что и определяет сам дух и саму атмосферу школы и которая является одинаковой для всех школ Союза и, в то же время, совершенно индивидуальной для каждой из них.
ГЛАВА 2.
Школа, где училась и которую закончила Алла, была самой обычной, типовой, провинциальной Советской школой. Школа, как школа. Ничего особенного, ничего брос-кого, запоминающегося или сверхъестественного, никаких показушных излишеств. Толь-ко самое необходимое для учебы и нормального развития подрастающего поколения вели-кой страны Советов. Чистая, ухоженная, всегда отремонтированная, теплая и уютная, чуть ли не домашняя, имеющая свою небольшую столовую-буфет, свой актовый и свой спор-тивный залы. Самая обычная провинциальная школа Советских времен, размещенная в здании бывшей дореволюционной гимназии небольшого городка Калужской губернии.
Советская власть знала истинную цену приоритетов. Поэтому всеобщее обязатель-тное среднее образование - всегда было одним из главнейших среди них. И на школы местная власть всегда обращала самое свое пристальное внимание. Это была основа поли-тики партии Не выполнять ее - было слишком уж чревато последствиями.. Для самих себя - в первую очередь. И поэтому не так уж было важно, в Москве эта школа или в не-большом районном городке Центральной России, но уровень внимания властей - всегда одинаково-пристальный.
Правда, городок, где находилась эта школа был не совсем обычный. Исторически известный. Название его - Малоярославец. Тот самый Малоярославец, где в 1812 году Ку-тузов дал первый свой бой после Бородинского сражения Наполеону, когда тот попытал-ся уйти из Москвы дорогами южной России. Бой шел несколько дней. Городок восемь раз переходил из рук в руки. И наконец французы не выдержали и отступили. И пошли они к себе назад по старой, вконец разоренной смоленской дороге, той самой, по которой и пришли в Москву. Пошли назад навстречу своей гибели и навстречу славе России. Так что "малоярославцы" в полном праве могли считать себя спасителями России. Что ста-рожилы города и делали. И эта их тайная гордость за величие своего города не могла не передаваться их детям и внукам. Поэтому коренные "малоярославцы" всегда смотрели несколько свысока на остальных жителей Центральной России. Правда, надо отметить, что этих их горделивых взглядов никто, в общем-то, и не замечал.
Школа была кирпичная, из крепчайшего, дореволюционного красного кирпича, двухэтажная, с большими классными комнатами, с высокими, сводчатыми окнами во всю наружную стену, широким и длиннющим коридором, в который с двух сторон выходили громадные двухстворчатые двери классов.
Школа была переполнена, как и большинство провинциальных школ Союза. Поэ-тому занятия в ней шли в две смены. А число учеников в классах переваливало далеко за тридцать. Однако на качестве обучения, на дисциплину учащихся в классах и на общий порядок в школе такая перенасыщенность особого влияния не оказывала Опускаться ниже дозволенного не позволял чрезвычайно высокий авторитет учителя не только среди самих учащихся, но и во всем советском обществе. А это уже - что-то! Поэтому слово учителя считалось более весомым и более значимым, чем слово самого закона.
Естественно, что маленькая Анна, или Аннушка, как ее всегда называли родители и соседи, ни о чем подобном и думать не могла, когда вместе с мамой собирались на пер-вую в своей жизни школьную линейку 1-го сентября 1961 года.
Нравилась она себе до невозможности. Да разве может такая девочка кому-нибудь не понравиться?! Новенькое коричневое школьное платьице аж до самых колен, как у взрос-лых; такой же новенький белый фартучек с кружевной оторочкой и двумя накладными карманчиками; белые праздничные гольфы и светло-коричневые туфельки на черных пу-говках-кнопках и конечно же два громадных шелковых банта на ее сплетенных в косички и уложенных в полукольца, как у взрослых девочек, волосах. А в руках тоже новенький и тоже коричневый школьный портфельчик. И мамина рука. Теплая родная, ласковая. Бе-режно сжимает маленькую ладошку Аннушки, даже вспотевшую от волнения. Мама, ра-достная, взволнованная, в красивом, нарядном платье, сама тоже до невозможности кра-сивая, подвела Аннушку к школьному двору, протиснулась сквозь гудящую толпу ро-дителей, столпившихся у входа, и показала ей место, где стоял их класс, затем присела пе-ред ней, внимательно оглядела, одернула платье, поправила фартук на плечах, убрала торчавшие волосики со лба, наклонилась, поцеловала ее в нос, вложили в свободную руку букет цветов, заботливо срезанный мамой утром с клумбы в огороде, вздохнула и тихо сказала:
--Ну, с богом, дочка! Иди...
Аннушка шагнула вперед и увидела громадный школьный двор, утоптанный до твердости асфальта, а, может и покрытый асфальтом. Естественно, что Аннушке было се-годня не до подобных мелочей. Она смотрела вперед широко открытыми глазами. Двор был весь заполнен праздничным народом. С одной стороны - ровные ряды школьников, выстроенные прямоугольниками по отдельным классам, а с другой - плотная, взволнован-но гудящая человеческая масса родителей и родственников учащихся. И цветы. Море цветов. В руках родителей, в руках учеников. А над крыльцом школы - длинный красный плакат с белой надпись большими печатными буквами:
С ПРАЗДНИКОМ 1 СЕНТЯБРЯ
Все было великолепно! Чудеснее чудесного! Настроение - "обалденное"! Аж голова кружиться и сердце замирает. Чуть ли не останавливается. Петь хочется. Плясать хочется.
Но надо сдерживать себя. Соответствовать моменту. Ведь она уже - первоклассница. Серьезная девочка. А не какая-то там малолетка. Вот только погода - не ахти. Совершен-но не праздничная. Как бы не попортила завтрашний день.
Всю ночь шел дождь. Лужи везде и грязь. Хорошо, что тепло еще. А то бы вообще - кричи караул. А утром с неба все какая-то белесая муть сыпалась. Мелкая-премелкая. Не поймешь сразу, то ли есть этот дождь, то ли нет его. Туманно, сыро, противно. Руку про-тянешь вперед, подержишь немного - рука вроде мокрая. Мама посмотрела в окно, пока-чала головой, вздохнула и достала галоши. Алла даже ахнула:
-- Мама, ты - что?! На новенькие туфельки!
Но с мамой спорить бесполезно. Ее переубедить невозможно. Пришлось согласить-ся. Скрепя сердцем, но согласиться. На улице действительно было грязно. Хорошо еще, что не повторился вчерашний день. А было - ужас просто! Даже страшно как-то.. А такой денек с утра был - закачаешься! Прелесть просто.
После обеда Анна сидела тогда на веранде с книжкой в руках. Читала "Приключе-ние Буратино".. Хорошая книжка. Очень хорошая. .Папа из Москвы привез. Ездил туда зачем-то по работе. И купил книжку в подарок. Анна ее уже читала весной. Сразу прочи-тала. Залпом. Одним махом. Не могла оторваться.. А сейчас еще захотелось почитать.
На коленях у Анны - кошка. Свернулась калачиком, волосы распушила и мурлычет на всю веранду. Просит, чтобы ее продолжали ласкать и гладить. Что Анна и делала. Не без некоторой доли собственного удовольствия. Анна давно уже заметила, что, когда лас-каешь кошку или собаку, то тебе самой тоже становиться почему-то хорошо и приятно. Даже уютно как-то. Не только им, животным, становиться хорошо, но и нам, людям тоже..
Дверь веранды отворилась. На пороге появилась мама с сумкой в рука:
-- Доча, милая, пошли в магазин сходим.
-- Пошли, - сказала Анна. Она сняла кошку с колен, посадила ее на подоконник и встала.. Действительно, почему бы и не сходить с мамой. Делать ей все равно сейчас нече-го. В школу на завтра уже все готово И Анна сама уже внутренне тоже давно готова. Дело - за временем. Оно что-то сегодня очень и очень медленно идет.
Они вышли из веранды и спустились во двор. Мама глянула на небо и сказала:
-- Ого-го! Придется, видно, повременить...
С юга к ним шла темная, свинцово серая, местами почти черная, даже как-то иссиня черная, грозовая туча. Она приближалась невероятно быстро, стремительно захватывая все большую и большую часть неба, неся с собой мрак, оцепенение и тревогу. Разом за-молкли и исчезли куда-то птицы, пропали со двора куры, а их дворовый пес, по кличке Гесс, всеобщий любимец, отважный и задиристый, нырнул в свою конуру под крыльцом и носа оттуда не высовывает. А кошка. которую. Анна только что посадила на подоконник, вдруг громко мяукнула и стремглав кинулась в открытую еще дверь.
Давай-ка в дом, - сказала мама. И они шагнули назад, к себе на веранду.
А туча уже рядом. Живая, пульсирующая масса спрессованных облаков неслась к ним с невероятной скоростью, громыхая громом, завывая ветром, сверкая молниями. Ле-тела, похожая на фантастическую какую-то, гигантски разросшуюся и все поглощающую на своем пути протоплазму.
И вот уже туча над ними, над самой крышей дома, летит стремглав, чуть ли не цеп-ляяясь за верхушки деревьев и крыши домов, низкая, клокастая, с рваными, вихрящимися краями. Разом потемнело и все вокруг разом затихло, словно вымерло. Лишь слышен был все нарастающий гул приближающегося ливня. Загрохотали по крышам первые капли, пока еще редкие, но очень крупные и тяжелые., как литые. Яркий зигзаг молнии сухим, чуть ли не металлическим треском распорол облака тучи. И сразу "ливанул" дождь.
Крыша дома застонала под усиливающими ударами дождевых струй. И здесь небо над землей вдруг словно бы раскололось. Раздался такой грохот, такой удар грома, что за-дрожали стекла окон и сразу заложило уши. Анна инстинктивно пригнулась и закрыла го-лову руками, а мама рванулась к ней и прижала ее к себе крепко-крепко, словно закрывая от опасностей окружающего мира. От мамы пахло теплом и какими-то очень приятными духами. Анна тоже обняла маму руками и плотнее прижалась к ней.
А на улице хлестал ливень. Но это был не ливень. С неба на землю сплошным нераз-рывным потоком лилась вода. Как водопад, Ниагарский там или еще какой или даже сам потоп всемирный. Вода не успевала никуда уходить и очень скоро. прямо на их глазах зе-мля вокруг крыльца и дальше, покрылась пузырящейся и бурлящей водной поверхнос-тью. Вода поднималась все выше и выше и вот уже она подошла к ступенькам крыльца, затопила нижнюю ступеньку и начала подбираться к следующей. Такого Алла в своей жизни еще не видела. Они - тонули, их затапливало.
В небе еще громыхнуло. Но уже слабее. И не над головой, а - подальше. Потом еще ударило, еще, но все дальше и все - глуше. Гроза уходила, а с ней начал уходить и этот жуткий ливень, чуть было не захлестнувший их. Сначала ливень перешел в обычный дождь, потом в дождик, потом в дождичек, а потом в не разбери чего. Небо заволокло обычными, серыми тучами, с неба то капало, то брызгало, то плевало. Но грома уже не было. И страха - тоже не было. Они с мамой переобулись, взяли большие черные зонты и сходили таки в магазин. Надо было кое что из продуктов купить по хозяйству. Жизнь ведь идет своим путем. У нее свои порядки, свои законы Ей не баловства погоды. А у Аллы в голове крутилась постоянно одна и та же мысль:
-- Господи, только бы завтра ничего этого не было! Ведь завтра - праздник. Госпо-ди, сделай так, чтобы завтра все было - хорошо...
Она не молилась богу. Она в бога конечно же не верила, как и все Советские маль-чишки и девчонки. И молитв не знала.. Но Бог все-таки ее услышал. И погоду немножко он улучшил. Пусть чуть-чуть, пусть немножко. На большее он пойти не мог. Ведь они все были неверующие Хоть и дети. Но он все таки пошел им навстречу и - подкорректиро-вал погоду. Как раз настолько, чтобы не помешать этому большому для детей праздни-ку. Вот и думай после такого, что бога на свете - нет!
Анна направилась к тому месту, где должен был находиться их класс и где стоял, возвышаясь над детьми, одетый в темный костюм и белую рубашку с темным, в полоску галстуком, худощавый мужчина с большими залысинами на покатом лбу. В руке он дер-жал небольшую палочку с прикрепленной к ней фанеркой, на которой большими печатны-ми буквами было написано: "Первый "А" класс". Около него, выстроившись в ряд, стояли нарядные мальчики и девочки. Нынешние первоклашки. У каждого из них в одной руке был такой же, как у Анны, коричневый портфельчик, а другой - букет цветов. Цветы у всех конечно же разные. Но больше всего астр и гвоздик, как и у Анны. Обычные цветы первого сентября.
Анна подошла к мужчине и сказала:
-- Мне сюда...
Мужчина посмотрел на Анну сверху вниз, улыбнулся и сказал:
-- Очень хорошо. Но как же вас зовут, маленькая красавица?
Голос у него неожиданно оказался не слишком приятный, какой-то скрипучий-пре-скрипучий, но добрый, ласковый:
Анна серьезно, ведь она уже первоклассница, ему ответила:
-- Зовут меня Анна. А фамилия Попова. Я в первый "А" ласс...
Мужчина еще раз улыбнулся и сказал:
А меня зовут Григорий Игнатьевич. Фамилия моя Шполлок. Я буду у вас учителем. И еще - классным руководителем. Я думаю, что мы с вами, Анечка Попова, несомненно - подружимся.
-- Я тоже так думаю, - ответила ему Анна. А ответила она ему так потому, что он ей понравился. У него глаза были добрые. И немножко - печальные. И улыбка - хорошая. Приветливая. Сразу видно - не злой человек.
Так оно в итоге и оказалось. Григорий Игнатьевич Шполлок учил Анну с первого по четвертый классы включительно. Он был для них, зелененьких "младшеклассников", всем одновременно. И мамой, и папой, и бабушкой, и дедушкой и, конечно же учителем. Он их учил, в первую, очередь, основам жизни человека на земле. Именно человека, а не хищ-ника, волка, стяжателя или мздоимца; человека, живущего для других и во имя других, а не для себя лично; человека, живущего для своей страны, страны светлое будущее. И очень трудного настоящего. Но это трудное - пока, пока. Оно - временное для страны яв-ление. Надо только больше работать, больше трудиться, больше стараться. И все в этой стране тогда станет хорошо. Для всех хорошо. А не для кого-то одного, избранного. Но чтобы стать полезным своей стране, надо учиться., учиться и еще раз учиться. И не просто учиться, а как можно лучше учиться. Ибо человек живет, пока учиться. Ведь учение - это познание окружающего нас мира. А если человек перестает учиться, то он начинает дег-радировать и все, истинно человеческое, начинает в нем атрофируется и потихонечку уми-рать. Без учебы - нет человека. Нет личности. Есть только человеческая оболочка, есть его внешний, человекоподобный вид. А внутри - пустота. Одна - физиология. Одни впустую работающие его органы.
И пусть голос у него был скрипучий "прескрипучий" и не уж слишком приятный на слух, но говорил он так проникновенно, так убедительно, так зажигательно и с такой че-ловечностью, что его слова доходили до сердца и ума даже самых непонятливых и сов-сем уж неподготовленных и не желающих слушать, учеников.
Надо отметить, что Анна пошла в школу далеко не с пустой головой. Усилиями ма-мы и папы она оказалась достаточно подготовленной к школе ребенком. Она уже кое что могла и кое что умела. Она бегло читала, неплохо решала задачки и примеры по арифме-метике. Причем, не только на сложение и вычитание, но даже и на умножение и деление. Пусть простенькие "примерчики", но - все же... решала. Мама ухитрилась достать у ка-ких-то знакомый учителей букварь и арифметику. И Анна буквально проштудировала две эти книжки от корки до корки перед первым классом. Сначала с помощью мамы. А по-том уже и самостоятельно, в виде игр в школу.
И эти совместные усилия, родителей и Григория Игнатьевича, не пропали даром; они легли на хорошо возделанную, тщательно подготовленную и главное - ждущую посе-вов, почву. Как губка впитывала Алла все слова своего учителя. Его влияние на личност-ное становление Анны огромно. Именно он, Григорий Игнатьевич Шполлок привил у Ан-ны привычку, даже не привычку, а потребность к постоянному труду в учебе. Девочка, ви-димо, ему сразу понравилась. И он ее сразу же выделил из общей массы учеников. Но вы-делил только для себя Внутренне. Совершенно не показывая ничего внешне. Бывает это у одиноких пожилых мужчин. Она, видимо, ему кого-то напоминала. Что-то хорошее. Из прежней жизни. Но давно потерянное и утраченное. И он испытывал к Анне некую при-вязанность, похожую на привязанность заботливого отца к любимой дочери.
Во всяком случае, Григорий Игнатьевич явно симпатизировал ей, хотя тщательней-ше скрывал это свое особое отношение к ней и внешне старался ничем не выделять ее из среды остальных школьников. Хотя выделял. Выделял другим. Усиленным своим вни-манием и очень жестким, хотя и очень ненавязчивым контролем за каждым ее шагом в учебе и на уроках.
Анна этого его внимания к себе совершенно не замечала. Однако с первых же уроков она усвоила одну непреложную для себя истину, что уроки в школе существую для того, чтобы их делать. Причем, уроки надо делать каждый день, к урокам надо готовиться каж-дый день, независимо от того, устные они или письменные.. Потому что завтра в классе Григорий Игнатьевич обязательно ее спросит или вызовет к доске, или задаст вопросы, или обязательно просмотрит ее тетради и обязательно сделает какие-нибудь свои замеча-ния-ния, на которые необходимо будет обязательно, ответить. Поэтому на уроках надо было всегда быть готовой ко всему. А для того, чтобы быть всегда готовой ко всему, к лю-бым, даже самым неприятным неожиданностям, надо готовиться, готовиться и еще раз го-товиться. Причем, , готовясь к завтрашнему дню, надо обязательно еще посмотреть и прошлый материал. А вдруг вопросы будут еще и по пройденным темам? Кто знает?
А ей, Анне, почему-то очень не хотелось выглядеть перед ним, в его глазах плохой девчонкой, потому что в его глазах, когда он смотрел на нее, был искренний интерес к ней, чужой, в общем-то для него девчонке; нескрываемую, во всяком случае, для нее, доб-рожелательность и явную, буквально льющуюся из глаз теплоту и радость от ее правиль-ных ответов, хорошо приготовленных заданий и всех ее школьных успехов..
И Анна старалась. Старалась во всю. Ей приятно было ощущать себя объектом та-кого небезразличного к себе внимания со стороны своего учителя и наставника, взросло-го мужчины и она старалась, буквально изо всех своих детских силенок заниматься, чтобы только лучше выполнить все его пожелания, оправдать его доверие и никак не опозорить-ся перед ним. Тем более, что особых таких мук и жутко изнурительного труда эти ее уси-лия ей не стоили. Училась она довольно легко. А это ее ежедневное сидение за рабочим столом с учебниками и книжками в руках очень скоро стало ее привычкой, ее характером и частью ее натуры.
Книги открыли ей мир. Мир не только вокруг себя, но и внутри себя. Книги стали неотъемлемой частью ее жизни, ее радостью и ее бедой. Потому что за книжками она по-рой не замечала, или не хотела замечать, а, может, и не могла заметить живой основы жиз-ни, бурлящей вокруг. И это, в некоторой-то степени, способствовало воспитанию в ней какого-то книжного, очищенного от скверны и несколько даже искусственно дистиллиро-рованного взгляда на жизнь. Но это все будет потом, потом, потом...
А сейчас был праздник. Тот самый праздник, который бывает только один раз в жиз-ни каждого гражданина этой великой страны, страны Советов, родины Анны и миллионов ее сверстников. И впечатления от этого праздника у каждого из нас остаются свои. Одни запоминают его на всю жизнь. Другие же - только до следующего дня.
Анна стояла в шеренге своих будущих коллег одноклассников и широко раскрытыми глазами смотрела на происходящее вокруг. Она была в восторге. Она была счастлива. И ждала от сегодняшнего дня только хорошего. Только самого, самого хорошего. И день продолжал ее радовать.
Стоявший напротив первоклашек ровный ряд отутюженных ребят старшеклассников вдруг качнулся и двинулся к ним. И Анна увидела перед собой высокого, черноволосого и белозубого парня. Парень был ослепительно красив. А как же иначе в сегодняшний день! Парень нагнулся к Анне, протянул к ней раскрытую ладонь с длинными и тонкими паль-цами музыканта и сказал:.
-- Ну, что, кроха, давай знакомиться. Меня зовут Андреем А тебя?
Анне парень понравился Она протянула ему свою ладошку и серьезно сказала:
-- Меня зовут Анна. Я буду учиться здесь, в этом вот классе..
И Анна показала пальцем на фанерку с надписью: "Первый "А" класс". Анна была очень и очень серьезна. В такой знаменательный, торжественный и памятный для себя день она конечно же должна себя вести соответствующим образом. Не мельтешить, не хи-хикать, не ерничать, не представлять из себя какую-нибудь легкомысленную пустышку- малолетку, а настоящую взрослую девочку - первоклассницу. И, как ей всерьез казалось,
У нее это получалось достаточно убедительно.
Парень взял ее за руку и тоже серьезно произнес:
-- А сейчас я тебе покажу твой класс и твою парту...
В это т момент на крыльцо школы вышел директор, взял в руки микрофон и произ-нес короткую стандартную речь, поздравив всех присутствующих с Праздником, и поже-лав учащимся успехов в новом учебном году. Потом взял в руки увесистый медный коло-кол- колокольчик с длинной деревянной ручкой, спустился с крыльца, подошел к шеренге первоклассников и подал его в руки одной рослой девочке с длинной косой на спине и большим белым бантом, завязанным чуть ли не на затылке. Девочка подняла этот коло-кол- колокольчик на головой и зазвонила. Строй первоклассников дрогнул, качнулся и на-чал выстраиваться в две ровные колонны. Над колоннами поднялись палочки с подписан-ными фанерками:
-- Первый "А" класс... Первый "Б" класс...
Раздалась через громкоговоритель команда:
-- Первый "А" класс...В школу...Шагом марш...
Первоклассники вместе со своими провожатыми, выпускниками-десятиклассника-ми, медленно двинулись в распахнутые двери школы. Они вошли в вестибюль, выполнен-ный в виде большой комнаты прямоугольной формы, вдоль вытянутых стен которой рас-полагались гардеробные. В вестибюле было прохладно, тихо, чисто, пахло свежей крас-кой. На стене, что напротив входа, висел большой красный плакат с надписью белыми пе-чатными буквами:
-- "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ !".
Из вестибюля, через открытый проем стены шел проход в коридор. Коридор был длинный -предлинный и очень широкий, с деревянным скрипучим полом, выкрашенным красно-коричневой краской. Они свернули налево, подошли к распахнутой двухстворча-той высокой двери и вошли в класс.
Класс был громадный, светлый, с большими, во всю стену, какими-то странными, в клетку, окнами и четырьмя рядами черных парт с откидными крышками. Перед партами разместился длинный стол с пристроенной к нему сбоку высокой кафедрой и сиротливо стоящим перед ним стулом с высокой, прямой спинкой. За столом, на стене - длинная черная доска, чуть ли не во всю стену. А над ней - портреты старинных, судя по одежде, дядь и теть, незнакомых Анне.
Андрей подвел Анну к первой парте у окна и сказал:
-- Это теперь твое место. Садись и запомни его...
Анна села за парту и откинула крышку. Крышка была гладкая, тяжелая и почему-то прохладная. Под крышкой была размещена полка, предназначенная, как поняла Анна, для портфеля. Анна поставила туда свой портфель, закрыла крышку и замерла, положив руки на парту так, как ее учила мама. Все. Она - готова. Готова к новой для себя жизни. Рядом с ней села беленькая, в кудряшках, худенькая девочка в больших, круглых очках на тон-ком, остреньком носике. Она глянула на Анну, протянула ей руку, улыбнулась и сказала:
-- Валя. А тебя как зовут?
Анна протянула ей свою ладошку, тоже улыбнулась и ответила:
-- Анна...
Так началась у Анны ее школьная жизнь. Десять лет напряженного, но такого увле-кательного труда. Труда творческого, самозабвенного, целенаправленного, приносящего глубочайшее моральное и психологическое удовлетворение. И результат не заставил себя ждать. Ни одного невыученного урока за все годы учебы, ни одной даже четверки - толь-ко пять, пять и только пять...
И пусть твердят ленивые, что отличники - это старательные зубрилки, ограничен-ные, недалекие и интеллектуально неразвитые люди. Пусть! Не будем обращать на них внимание. Ни к чему. Как говорит восточная мудрость - шакалы воют. а караван идет. Пусть они изворачиваются, утверждая, что современные успешные люди, бизнесмены, банкиры и "продюссоры" никогда не были отличниками и в школе никогда не отличались особым прилежанием в учебе. Пусть утверждают, что в современной жизни школьные знания ни к чему и совершенно не нужны, что в нынешнее жесткое время жизнь предъяв-ляет к людям совершенно иные требования, чем те, которые традиционно воспитывает наша школа.
Да, действительно, в обществе, где властвуют законы джунглей, где выживают лишь сильные, наглые, жесткие и нахрапистые, где доброта, жалость, милосердие, сострадание - являются совершенно невостребованными качествами человеческого характера и где че-ловек живет лишь для себя, для собственного удовольствия и удовлетворения лишь самых низменных своих страстей и желаний, никакие знания вообще не нужны. В подобном об-ществе им не найдется места.. Ведь для того, чтобы научиться обманывать человека, уни-жать его, оскорблять, грабить, мучить или убивать, не нужно изучать основы современной физики, химии, математики, литературы, истории и других общеобразовательных дисцип-лин школьной программы. Даже большее - они, эти знания, мешают. Становятся обреме-нительны Ведь лишних знаний не бывает. И каждая крупица новых знаний, полученная в школе или добытая самостоятельно, ложиться в основу фундамента нашей личности. Ни что не пропадает. Все находит место в нашей голове или душе. И чем мощнее, богаче и разнообразнее материал этого фундамента, тем полнее и "многообразнее" пути развития человеческой личности, тем богаче, ярче и интереснее внутренний духовный мир этой личности и тем меньше в ней остается места для жестокости, стяжательства и самого элементарного равнодушия.
Да, есть уникальные случаи в истории человечества, когда необразованные вроде люди достигали высочайших вершин в своей научной или профессиональной деятель-ности. Да, были. Но это лишь исключение из общих правил, еще более подчеркивающие имеющиеся закономерности.. Потому что эти люди обладали уникальнейшей природной одаренностью. И всю свою сознательную жизнь они занимались самообразованием. При-чем, мощнейшее занимались. Они знали о своих пробелах в образовании, постоянно ощу-щали недостаток своих собственных знаний и потому принимали сумасшедшие усилия для их ликвидации. Иначе и быть не могло. Недостаток знаний мешал им в работе, не позволял реально мыслить и делать свое дело именно так, как они считали его необходи-мым делать.. Мешал осуществлению их собственного предназначении в этом мире, так, как они его ощущали и чувствовали. И в итоге они становились одними из самых образо-ваннейших людей своего времени, становились энциклопедистами. Примеров тому - пре-достаточно. Можно перечислять имена с утра до вечера. Но стоит ли?! Сейчас подобных людей - практически нет.
Ведь все руководители крупнейших зарубежных фирм и банков - это люди с обяза-тельными несколькими высшими образованиями. Причем, образование они получали в лучших высших учебных заведениях мира. В Кембридже, Оксфорде, Гарварде, Приистоне и других подобных университетах.. И обязательно к этому - свободное владение несколь-кими иностранными языками, не менее 3-5-ти. Время неучей и невежд, пусть даже и та-лантливых, в бизнесе, в политике и науке - прошло. И думаю, что навечно.
Поэтому - да здравствуют отличники! За отличниками - будущее нашей многостра-дальной Родины, нашей России.
ГЛАВА 3
Анна Алексеевна встала утром, как обычно, в свои неизменные 4-30. Они стали неизменными для нее, эти утренние часы, с тех самых пор, когда она после десяти лет ра-боты в МОНИК-ах получила в Щелокове свою первую, честно заработанную, трехкомнат-ную квартиру на четвертом этаже стандартной "девятиэтажки". Ведь Институт МОНИКИ был медицинским учреждением областного подчинения. Поэтому квартиры своим сотруд-никам представлял обычно в ближайшем Подмосковье. Конечно же были еще и другие ва-рианты. Вообще, жизнь - штука очень даже многовариантная. Просто не все это понимаю и сознают. Они, эти люди, просто живут и делают свое дело. Некоторые же из них, самые изворотливые и умные, причем, умные особым, каким-то задним своим умом, пристраива-ются и... выбирают. Поэтому, можно было даже, похлопотав основательно, сделать себе квартиру и в Москве Кое у кого из коллег Анны Алексеевны это прекрасно получилось
Но Анна Алексеевна не стала выбивать или выклянчивать себе ничего. Не умела она выпрашивать . Не получалось у нее это - просить. Предпочитала другое. - работать А те, кто только работает и не просит ничего у начальства, те - ждут. Ждала и Анна Алексеевна. Целых десять лет. А потом, когда законно подошла ее очередь на кварти-ру, она из всех представленных ей вариантов выбрала Щелоково. Почему? Трудно ска-зать. Наверное, потому, что понравилось. Небольшой Подмосковный городок, чистый, ак-куратный, зеленый и всего в полутора часах езды от Москвы на электричке. А на машине - спокойно можно было добраться и за час, а то и меньше. Ведь Щелковское шоссе загру-жено не очень, по сравнению с другими транспортными подмосковными магистралями, такими, как Горьковское, Минское, или, например, Киевское. Здесь бывают такие пробки, что ахнешь! Зажмут тебя где-нибудь на подъезде к МКАД и - ни с места! С одной сторо-роны - громадный "трайлер" стоит коптит до невозможности, а с другой - КАМАЗ какой-нибудь. Тоже газует - дай боже! И все в салон твоей машины. Порой, особенно летом, просто дышать нечем. Голова начинает кружиться. С удовольствием бы махнула на все рукой и выскочила из этой переполненной гарью и дымом раскаленной металличес-кой коробки и кинулась куда-нибудь на обочину, в кустики, в траву Куда-нибудь, только бы подальше от этих благ цивилизации, от этой переполненной грохочущим железом до-роги. Но бесполезно даже думать об этом. Потому что из машины выбраться невозможно. И с права, и с лева, и спереди, и сзади - везде машины, машины, машины. На многие, мно-гие километры. И, не дай бог, что-нибудь случиться с кем в данной ситуации - не выбе-решься ни за что. Даже дверь не откроешь. Как в готовом уже гробу. В металлическом. Прямо и хоронить в нем можно...
Легла Анна Алексеев вчера поздно. Где-то часов в двенадцать. А приехала с рабо- ты уже в девятом. Задержалась в клинике. Пришлось задержаться. Парня вечером привез-ли на скорой. Как раз тогда, когда она собиралась домой ехать. Молодого. С травмой го-ловы и глаза. Бутылкой по голове получил Парень "выпимши", но страшно перепуган-ный, хмель от испуга уже выветрилась Что-то не поделили они там во время своей выпив-ки. Дело дошло до драки. Кто-то его и ахнул бутылкой. Бутылка разбилась. И травма ока-залась приличная Осколками глаз затронуло В травматологическом свое дело сделали. И парня сразу же передали к ним в офтальмологический. Благо, что все в одном корпусе расположено. И парня на лифте прямо в операционную и переправили
Ничего, все обошлось. Глаз парню спасли. В рубашке, видно, родился это парень, .в рубашке. Еще бы чуть-чуть - и лишился бы он глаза. Вовремя они подключились. Вов-ремя. Потому и задержалась Пришлось самой операцию делать. Можно было бы, конечно, оставить все и Валерию Сергеевичу. Врач он неплохой, опытный, хотя и молодой еще. Рука твердая. Оперирует уверенно. Сколько ему сейчас? Тридцать пять есть? Вроде уже есть. Когда он ординатуру закончил? Года три назад, наверное. У него кандидатская уже на выходе должна быть. Господи, что это я так запамятовала?. Биографии своих сотрудни-ков надо знать, многоуважаемая Анна Алексеевна, надо.
Конечно же он и сам бы все прекрасно сделал. Как он сверкнул глазами, когда я сказала, что останусь на операцию. Самолюбивый. Все хочет сам и только сам. Не любит, когда его опекают. А кто любит?! Если чувствуешь в себе уверенность, то любая помощь начинает казаться опекой. Но это сейчас видно, что он бы и сам справился. А тогда?! Тогда, когда осматривали парня - ничего еще не было ясно. Случай был очень даже не простой. Пришлось самой. Пришлось.
Ладно, не оправдывайся. Сама все прекрасно понимаешь. Дело здесь не в Валерии Сергеевиче. А в тебе самой.. Любишь все сама делать. До сих пор любишь. Любишь, ког-да у тебя все получается. Знаешь, что у тебя чаще всего - получается. Потому и любишь оперировать Взрослая вроде совсем женщина, а ведешь себя, порой, как маленький ребе-нок, который предпочитает делать только то,. что у него получается. Не пора бы повзрос-леть, а, уважаемая Алла Алексеевна?
Но вчера действительно все получилось И совершенно не жалко, что осталась. Все получилось прекрасно. А остальное - это уж, как бог решит,. как организм себя покажет. Но парень крепкий, здоровый, молодой, ничего непредвиденного не должно быть. Не должно. Сердце так подсказывает. .И ее врачебная интуиция. А она, эта ее врачебно-жен-ская интуиция . редко когда подводила. Практически - никогда.
Операция вчера закончилась поздно, далеко за семь Потом шло обычное после-операционное "то, да се", затем сборы домой, потом дежурные прощальные фразы колле-гам и - к машине. К своей любимой "Ауди" И вот оно, ее родное Щелоковское шоссе. Тихое и полупустое. Время пробок уже прошло. Маятник качнулся назад. И поток уезжа-ющих с московской работы жителей Подмосковья схлынул. Спокойно можно было и при-бавить. Что Анна Алексеевна и сделала. Причем, со спокойной совестью, с превеликим для себя удовольствием и даже неким тайным наслаждением.. Она любила быструю езду. Хотя и тщательно скрывала эту свою слабость от окружающих. Понимала, что ее внешний вид образцово показательной, примерной семейной женщины и добросовестной работни-цы слишком уж не соответствует проявлению подобной страсти И мало кто из ее близ-ких знакомых знал об этом ее "пороке". Практически - никто. Только муж иногда стал-кивался с внезапно проснувшимся в ее тихой жене неистовом бесе. И - сильнейшим обра-зом пугался. А потому Анна Алексеевна никогда никому ничего и не рассказывал о сво-их тайных помыслах.. Свою душу ни перед кем не раскрывала. Все свое личное носила в себе Люблю вот быструю езду - и все тут! И никому до этого дела нет, и не должно быть. Это - только мое и лишь - мое. Есть возможность - делаю то, что считаю для себя нуж-ным и верным. То, что мне хочется...
Зато тогда - отрывалась по полной. Но возможность такая выпадала редко. Слишком - редко. Жизнь часто бывает скупа на радости. Но вот сейчас... Эх, была - не была!. Анна Алексеевна переключила скорости и начала прибавлять газ, ощущая нервный озноб в кон-чиках пальцев, все усиливающийся стук сердца и все нарастающее возбуждение...
. Хотя с работы Анна Алексеевна выехала сравнительно поздно, к девяти она уже бы-ла дома. Для нее это было рано. Ее обычное вечернее время дома - после девяти. А здесь - до девяти. Значит - рано. И она позволила себе немного расслабиться и после ужина по-сидела у телевизора. Чуть ли не до двенадцати. И лишь потом легла спать. А полпятого уже встала.. Спала конечно же - мизер, всего лишь чуть-чуть, но чувствовала она себя превосходно. Вполне отдохнувшей и в прекрасном настроении. Она уже привыкла спать мало. И - ничего. Ей вполне хватало тех 4-5-ти часов, которые удавалось вырвать из своей, стремительно суматошной жизни на короткий отдых. Даже не на отдых. На - сон. Если можно было назвать сном это ее ночное состояние. Потому что она даже не спа-ла. Она сразу проваливалась в какую то бездну, в черную, непроницаемую для света яму и- мгновенно отключалась. А потом вдруг также неожиданно просыпалась, словно вклю-чалась по чьей-то запланированной команде, словно кто то где то нажимал соответствую-щую кнопку на пульте управления человеческими жизнями. Проснувшись, сразу же гля-дела на часы. Светящиеся стрелки показывали полпятого. Сейчас зазвонит будильник. По-ра вставать. Рядом похрапывал муж. Он всегда спал крепко, никогда не слышал звонка бу-дильника и совершенно не ощущал тех моментов, когда вставала Анна Алексеевна.
Поначалу, в первые дни их совместной жизни, это сердило и обижало Анну Алексе-евну сильнейшим образом. Как же так?! Как это вообще может быть?! Он, мужчина, даже не замечает того, что я, его спутница жизни, его вторая половинка, его жена, его любимая, по его же словам, женщина, встала с постели, с их общего супружеского ложа, и ушла А он даже не соизволил прореагировать, не заметил, не почувствовал, рядом я или меня уже нет. Значит, ему все равно?! Он сделал свое мужское дело - и все, успокоился!! И я ему больше не нужна?! Ему больше до меня дела - нет?! До следующего раза, да?!
Но прошло время и Анна Алексеевна смирилась. Не внутренне, нет. В душе она так и осталась непримиримой. Потому что так было не справедливо. С ее точки зрения. С точки зрения любящей женщины. Но это была какая-то высшая несправедливость. Не земная А внешне смирилась. Нельзя же, действительно, требовать от мужчин невозможного. Для них, мужчин, невозможного. Мужчина есть мужчина. И не надо с него спрашивать более того, что он может или на что он способен. Для мужчины его любимая женщина - никог-да не бывает частью его собственной жизни, причем, самой важной частью и самой для него неотъемлемой. Для мужчины потребность в общении с женщиной больше физиоло-гическая, чем духовная или психологическая. Потому смирись, дорогая Анна Алексеевна, и не пытайся требовать полетов от тех, кто и ходить то толком не может, а всего лишь только ползает. Заставишь полететь, а он возьми, да и - разобьется. Смотри - совесть тог-да вконец замучает. Тяжело станет жить...
Иногда, когда Анна Алексеевна себя неважно чувствовала, но на работу все таки со-биралась идти, потому что без постоянного своего присутствия в клинике она не могла ощущать себя комфортно, а сидеть за рулем мчащейся с большой скоростью машины бы-ло все таки для нее трудновато, она будила мужа вместе с собой. Надо же было, чтобы кто то отвез ее в клинику. И тогда начиналось такое "шоу", такое невероятно красочное зре-лище, что отнюдь - не для слабонервных. Муж конечно же вставал, другого здесь и пред-ставить было невозможно. Ведь он искренне любил свою жену и искренне старался ей, при необходимости, помочь. Но вставал всегда с громаднейшим для себя трудом, кряхтя, пыхтя и стеная на всю квартиру., ходил, спотыкаясь на ровном месте и натыкаясь на все, что даже не могло стоять у него на пути, роняя и опрокидывая лаже самого себя, не го-воря уж о предметах мебели и туалета, "сумашедше" при этом кашляя и чертыхаясь. Смотреть на все это со стороны было еще можно и даже несколько забавно, но принимать во всем этом участи было конечно же невыносимо.
И Анна Алексеевна редко обращалась за помощью к мужу в подобных ситуации-ях. Только лишь в самых исключительных случаях. Когда уж совсем невтерпеж и выхода совершенно не видно. Как за соломинку, за мужа хваталась. Больше-то не за кого. Поэто-му она привыкла рассчитывать и надеяться только на себя. Да на родителей. На своих папу и маму. Но родителей давно уже нет. Сначала ушел папа. Он, как у нее осталось в памяти, почему то часто и подолгу кашлял, зажимая рот платком. Отчего лицо у мамы хму-рилось и начинали дрожать губы. Она их пыталась сдержать прижатыми к лицу ла-донями рук, но не получалось. Тогда она закусывала губы зубами так, что из глаз начи-нали лить сле-зы. И она начинала плакать. Долго и надрывно. А папа подходил к ней, об-нимал ее и бе-режно гладил ладонями по спине. До тех пор, пока мама не затихала...
А потом папу положили в больницу и оттуда он уже не вернулся.. У него ока-зался туберкулез. И никто об этой не знал. До самой его смерти. А может и знал, но - молчал. Почему - Анна не знала. И не понимала. Но маму - не осуждала. Маму ей бы-ло жалко. После смерти папы она как-то сразу съежилась, сморщилась, словно уменьши-лась в размерах. Как тень стала. Стоит у окна, молчит и губы кусает. И молчит. Только вздыхает, вздыхает.
Да, есть дети. Даже двое. Мальчик и девочка. Сын и дочь. Дети - это вечная наша боль, наша постоянная забота, наши не реализованные до конца возможности, наши нав-сегда утраченные иллюзии, наши вдруг и навсегда погасшие надежды. Дети - наша сво-еобразная "Ахиллесова пята". Наша всегдашняя уязвимость перед сложностями и опас-ностями жизни.
С сыном проблем особых не было. Во всяком случае - вначале. Рос тихим и спо-койным мальчиком. Учился хорошо. Но не ровно. Чаще всего - по настроению Когда хо-тел - мог многое Спокойно учился на отлично. Но если задурит - сплошной кошмар, даже на двойки скатывался. Но к десятому повзрослел и выправился. Школу закончил чуть ли не на отлично. Всего три четверки. Из них две - за девятый класс. Можно было бы, конеч-но, сходить к директору, поплакаться, поканючить -глядишь и разрешили бы пересдать. Тогда бы была медаль. Пусть не золотая, пусть серебряная. Но все же - медаль! Такой елей на родительское сердце! Но... Анна Алексеевна к директору не пошла. А сын на эти пресловутые четверки спокойно махнул рукой:
-- Мама, какая разница, четыре там или - пять! Не в оценках ведь дело?! А в инс-титут я и так поступлю! Не беспокойся.
И действительно - поступил. И не в какой-нибудь там задрипанный институтик, типа "Мясомолочного" или "Плехановского", на худой конец. Где и парней-то почти не бывает, одни - девчонки. Не-ет, легко сдал вступительные экзамены аж в самый "Энер-гетический". . Причем, на одни пятерки. И прошел вне конкурса И стал студентом. И об-щежитие получил на "Хорошовке". Жить - да радоваться. Что Анна Алексеевна и пыта-лась делать после своего разрыва с первым мужем.
Развод родителей воспринял очень болезненно. Но тщательно скрывал свои пере-живания. Молчал. Молчал осуждающе. Больше для матери, чем для отца. С отцом они бы-ли все-таки ближе. Он замкнулся в себе и ушел в книги. И в спорт. В самый его трудный вид - в легкую атлетику. Бегал. На дальние дистанции. На пять, на десять тысяч метров. Словно пытался убежать от себя. От своих проблем. А с поступлением в институт и сов-сем пропал. Отговаривался учебой. Студенческой жизнью. Увлечениями рок музыкой. До-мой приезжал редко. Лишь иногда позванивал. Да и то без особых подробностей. Так, об-щие фразы, ничего не значащие слова.
Поэтому свадьба сына на пятом курсе института. оказалась для Аллы Алексеевны полной неожиданностью. Как снег на голову. Но она пересилила себя и на свадьбу поеха-ла. Сноха ей понравилась. Родители - тоже. Но близости особой друг к другу новоиспе-ченные родственники не ощутили. Так и остались на расстоянии.. Навсегда. На веки. На все время жизни. С одной стороны - вроде бы и родственники теперь. Общая кровь. Вну-ки. А с другой - чужие люди. Абсолютно чужие. Как с другой планеты. И внуки тоже - не свои.. Не радуются глаза. Холодеют даже. И плакать почему-то всегда хочется при взгляде на них. Хотя - прекрасные мальчишки. Но...радости нет. Нет. И - все тут. Ладно бы оно. Здесь ведь не до собственных переживаний. Мелочи все это. Лишь бы молодые - жили. Лишь бы молодые были - счастливы..
Но счастье молодых оказалось не долгим. Семейная жизнь у сына не сложилась. Как и у нее самой. И отсюда, наверное, это непреходящее чувство какой-то своей вины перед
сыном. Как будто это она сама заранее запрограммировала его семейную неудачу. Запро-граммировала. своей собственной жизнью и соей собственной судьбой. Но, может, так оно и есть? Гены счастья или несчастья родители передают своим детям. Вот она и передала гены семейного несчастья своему сыну. А гены счастья у нее-то хоть есть?! Хоть чуть-чуть, хоть "капелечку"? Не себе уж - ему. Ведь со вторым мужем у нее вроде ничего. Как будто бы получилось. И дочь уже есть. Любимая. Господи-и-и! А сын-то разве не люби-мый?! Разве его судьба для нее - безразлична?! Воистину, маленькие детки - маленькие "бедки".. Большие детки - большие "бедки"...Мнд- а-а-а. Ситуа-а-ация-я-я...
Действительно, ситуация получалась "аховой". Неделю назад сын вернулся. До-мой вернулся. Когда человеку плохо, он возвращается домой. Туда, где ему раньше было хорошо, где его ждут, где ему всегда рады. У человека всегда должно быть место, куда бы он хотел, куда бы он мог вернуться... Вот он и вернулся. Как когда-то вернулся блудный сын к своему старому и уже слепому отцу. Как на той известной картине. Где она ее ви-дела? Кажется, в Эрмитаже. .Вернулся - домой. Значит - больше некуда. Значит - подпер-ло. Стало невмоготу. Когда человеку становиться невмоготу в своей собственной семье? Наверно тогда, когда он там - чужой. Чужой в своей собственной семье. Настолько чу-жой, что надо уходить. И он ушел. Ушел от семьи. И на развод даже подал. Он - подал. Не она, жена его и мать его детей подала на развод по каким-то своим женским причи-нам.. А он - подал.. Точно также, как когда-то случилось и у нее самой. С его отцом. Но его отец ушел тогда к другой женщине. Ушел от жены и матери своего сына. А сын? Сын вернулся домой. Вот и думай теперь, что у них там получилось. Точнее, что - не получи-лось. Не выходит здесь не думать. Не вы-хо-дит....
Когда семья рушиться - это всегда трагедия. Как здесь не крути, как не изворачи-вайся. И не надо здесь искать виноватых. В развале семьи всегда виноваты оба. Обидно за сына. Очень обидно. Но...ничего здесь уже не поделаешь. От судьбы своей никуда ты не убежишь и никуда не денешься.. Такова, видать, его доля. И досталась она ему, видно, от его же собственной матери. От нее.
Анна Алексеевна умылась и привела себя в порядок. Затем внимательно осмотрела себя в зеркале и немного подправила лицо. Всего лишь чуть. И только кое где. Ле-е-гень-кий такой, рабочий ее макияж. Тронула чуточку глаза, капельку веки оттенила, немножко губы подправила и слегка их даже выделила, поярче сделала. В общем - не плохо. Очень даже не плохо. Смотрится женщина.. Не только мужчины заглядываются. Даже парни, и те - оборачиваются. Приятно все таки сознавать себя желанной женщиной .Хотя лет этой женщине - страшно даже шепотом себе самой произнести. А ведь ни одной пластической операции! Как ее ни уговаривали, как ни убеждали - не согласилась. И права! Красота женщины должна быть настоящей и естественной, а не сотворенной бог. знает из чего
Анна Алексеевна еще раз посмотрела на себя в зеркало, повернулась боком раз, другой, подтянула живот, расправила грудь, опять повернулась, стараясь рассмотреть себя сзади, но, поймав в зеркале свой сосредоточенный взгляд, вдруг прыснула, как девчонка, и рассмеялась:
-- . Господи! Что, тебе делать больше нечего, что ли?! Занялась, не пойми чем. Да ну тебя! Ветер сплошной в голове...
Она махнула рукой своему отражению в зеркале и пошла на кухню. Время шло. Пора было начинать завтракать. Чайник уже пел тоненьким голоском. Звал к себе. .Время было еще предостаточно. И Анна Алексеевна не любила торопиться по утрам. Ей, в прин-ципе, можно было бы конечно же вставать и на полчасика попозже. Где то часов пять. А не пол пятого. Все - лишних тридцать минут в постели. А они по утрам - ой, как дороги! Но она ненавидела спешку по утрам. Когда надо все и сразу И это надо сделать! И это! И это! .И все - быстрей! Быстрей! Каждая минута на счету. И обязательно что-нибудь вып-лывет неожиданное, что-нибудь сорвется, потеряется, что-нибудь пропадет.. Вот здесь вчера лежало. Прекрасно помню - положила перед сном. Специально положила, чтобы не искать. А сейчас - нет! Куда делось - неизвестно. А время - подпирает. Времени уже - нет. И настроение с утра - к черту! В тартарары! Хочется кричать! Хочется рвать и ме-тать! Искать виноватых, Обвинять! Ругать... А впереди еще - дорога, час с лишним на машине, а потом. - рабочий день. Всегда очень и очень напряженный. Так что важнее - лишние тридцать минут сна утром, но зато потом весь день кувырком? Или же чуточку не доспать, но зато потом полное душевное равновесие на весь день вперед и нормальная рабочая обстановка в клинике? Анна Алексеевна выбрала второе. И не прогадала. Так, во всяком случае, ей всегда казалось...
Анна Алексеевна достала из настенного шкафчика банку растворимого кофе. Банка была новая, еще не распечатанная. Она глянула на этикетку - "Нескафе". Вроде - ниче-го. Она уже такой пробовала. Весь вопрос - где его произвели?. Что там внутри банки? Действительно ли настоящий кофе или просто - суррогат? Ведь этикеткам сейчас верить нельзя. Этикетки сейчас могут сделать любые. И не отличить от настоящих. Вопрос - где он куплен, этот "Нескафе"? А это мог знать только муж Домашними делами у них за-нимался, в основном, он. Он и по магазинам бегал, и на кухне хозяйничал. Причем, гото-вил он - прекрасно. Коньком его были украинские борщи и различного рода мясные блю-да . Всякие, какие только можно было приготовить на стандартной газовой, домашнего предназначения, плите. И жаренные, и пареные, и тушенные, и запеченные просто на ог-не, и запеченные в различных гарнирах, и с подливом, и с экзотикой и без них совсем. Он знал множество рецептов приготовления блюд и всегда бесподобно их делал..
Анна Алексеевна заварила кофе. По кухне поплыл неповторимо пряный, чуть ли не пьянящий аромат. Аж в голове закружилось, в глазах поплыло.. Да, кофе был настоя-щий. Густой, терпкий. Вкус - бесподобный. Что ж, муж знал свое дело. Ерунды ей не подсунет .Все таки, он любит ее. А любящий всегда старается своей избраннице прият-ное сделать Он знал, что по утрам его жена, его Анна Алексеевна, пила кофе, только кофе. Черный, без молока и сливок. Но очень сладкий. Одну - две чашки. Когда как. В зависимости от настроения. И обязательно к кофе - бутерброд с колбаской. Чаще всего с
сырокопченой. Тоже один - два. Не больше. И тоже в зависимости от настроения.. Иногда бутерброды бывали с рыбкой. Соленой или копченой. Горбушей там или еще какой. Что лежало в настоящий момент в холодильнике. Что муж догадался приобрести. Он знал ее вкусы и немножко пота-кал ей. Так сказать - баловал вниманием. Что, конечно же, нра-вилось Анне Алексеевне. Не могло не нравиться.