Андрей Миронович Орлов, начальник аналитического отдела фирмы под интригу-ющим названием ОАО "Якуталмаз", ( хотя никакого отношения к якутским алмазам эта фирма не имела), чье представительство находилось на одной из улиц Измайловского района столицы, положил трубку телефона и задумался. Полноватый мужчина среднего роста и средних лет, с большими залысинами на высоком лбу и темных очках в тонкой позолоченной оправе над мясистым, крючковатым носом и совсем свежими, яркокрас-ными девичьими пухлыми губами, он выглядел гораздо моложе своих пятидесяти с лиш-ним лет, о чем свидетельствовал постоянный и настойчивый интерес к его персоне со сто-роны молодых сотрудниц не только его отдела, но и других подразделений фирмы. Хотя поводов он вроде бы и не давал, потому что ни на ком конкретно своего внимания не ос-танавливал, был со всеми сотрудницами всегда вежлив, корректен, всегда шутливо иро-ниичен и очень внимателен к их тайным женским слабостям.
Однако все равно пересудов и разговоров о его якобы многочисленных романах с мо-лодыми сотрудницами фирмы ходило много. Но это были только разговоры. Желанное яв-но пытались выдать за действительное. Не верилось, что такой видный мужчина в расцве-те сил и здоровья, пользующийся неизменным успехом у женщин и сам явно не страдаю-щий равнодушием к прелестям женского пола, будет постоянно верен только одной жен-щине, пусть даже молодой и красивой, своей жене. Но это было именно так. Изменять своей жене Андрей Миронович почему-то не собирался. На сторону его почему-то не тя-нуло. На сторону он почему-то не смотрел.
А разговаривал Андрей Миронович с начальником отдела маркетинга, Поповым Вла-димиром Александровичем, своим другом. Разговор шел о предстоящей их поездке в Ба-лашиху, к одному перспективному заказчику по поводу возникших разногласий и допол-нений к основному договору. Разговор предстоял долгий, нудный, и не слишком прият-ный, учитывая страшную капризность и жуткую въедливость руководства этой фирмы, которое неплохо ориентировалось в конъюнктуре их рынка и не шло ни на какие уступки своим интересам. Поэтому Андрей Миронович собирался к ним с нехорошим чувством упускаемых из рук неплохих вроде бы возможностей.
Он нажал кнопку вызова секретаря:
-- Машенька, золотце, машину мне к 10-ти часам. Я с Поповым буду в Балашихе у за-казчика. Шофера не надо, Поведу сам.
-- Хорошо, Андрей Миронович. Почту смотреть будете?
-- Да, принеси.
Секретарша, молодая длинноногая и узкобедрая блондинка в сверх обтягивающих бе-лых, новомодных джинсах, до мельчайших подробностей обрисовывающих все выпуклос-ти и впадины ее броской фигуры, в белой шелковой кофточке без пуговиц, но с декольте аж до самого пояса, стрельнула по привычке тщательно подведенными глазами в сторо-ну Андрея Мироновича и низко наклонилась над столом, подавая ему папку с почтой. Свободный ворот кофточки при этом широко распахнулся и ее молодые, торчащие впе-ред, но уже большие и тяжелые груди, не стесненные бюстгальтером, соблазнительно колыхнулись прямо перед лицом Андрея Мироновича.
Он улыбнулся, качнул головой и погрозил ей пальцем:
-- Машенька! Ты у меня доиграешься! Привлеку за сексуальные домогательства!
-- Вы не справедливы ко мне, Андрей Миронович, - спокойно сказала девушка, - А я ведь, по сравнению с другими девушками, монашкой хожу. Посмотрите, как они одевают-ся - загляденье просто!
-- Машенька, радость моя, - рассмеялся Андрей Миронович, - Когда ты у меня в каби-нете - я ни на что и ни на кого смотреть уже не могу. Только на тебя. И не надо меня соб-лазнять - я уже соблазненный. Запиши меня в список своих побед...
-- Вам бы все шутить, Андрей Миронович, - вздохнула Маша, - а я девушка - слабая, меня обидеть не трудно...
Она повернулась, вильнула точеными бедрами и скрылась за дверью.
-- Ну и ну, - хмыкнул Андрей Миронович, глядя на свою секретаршу, - надо все-таки приструнить ее немножко. А то в разнос пошла - "похлеще", чем голая - аж в жар бросает. Невмоготу прямо...
У заказчика они просидели долго и освободились только после обеда. Говорили мно-го, дымили нещадно, но все таки пришли наконец к приемлемым для обеих сторон резуль-татам. Потом выпили коньяку, немного закусили и расстались взаимно довольные. Но пил только Попов, Андрей Миронович пить не стал - он был за рулем. Они подошли к своей "Вольве". Здесь Андрей Миронович повернулся к Попову:
-- Слушай, ты куревом богат?
Тот пошарил в кармане дубленки и достал полупустую "Мальборо":
-- Больше нет...
-- А у меня совсем пусто, - сказал Андрей Миронович, - давай-ка заедем в "Супер-маркет". Здесь недалеко. Купим.
Они остановились около большого многоэтажного здания с броской, наискосок, све-тящейся надписью: "Супермаркет Salzburg". Причем, слово "Супермаркет" было написа-сано по "русски", а слово "Salzburg" - по "немецки". Вполне современное представление о брендах и рекламе в нынешнем московском бизнесе. Место для парковки машины наш-лось совсем рядом, около большой стеклянной, вращающейся двери. Они вошли в мага-зин, нашли гастрономический отдел, где продавали и курево. Народу было немного. Око-ло прилавка стояла женщина в дорогой шубе из стриженой норки, и такой же меховой шапке-кепи.
-- Какая красивая, - подумал Андрей Миронович, глянув на нее. Она тоже гляну-нула на Андрея и тут же быстро отвернулась. Около нее стоял пожилой мужчина в длинном кожаном пальто желтого хрома и ондатровой шапке. Женщина наклонилась к нему и начала что-то быстро и нервно говорить. Он повернул к ней круглое, рыхлова-тое, с отвислыми щеками лицо и недовольно проговорил:
-- Любаша, милая, я еще ничего не выбрал...
Слово Любаша насторожило Андрея Мироновича. Он еще раз внимательно посмот-рел на женщину. Она стояла недалеко от него, в профиль. Красивая, элегантная, эффект-ная, уверенная в себе и в своей неотразимости, тип преуспевающей аристократки, хотя и не молодой уже, но все равно останавливающей на себе взгляды не только мужчин, но и женщин. Что-то очень и очень знакомое, до боли, до дрожи в сердце знакомое было в этом ее тонком, с горбинкой носе, в этом чувственном изгибе подвижных полных губ, в этой манере говорить, слегка облизывая верхнюю губу языком...И тут Андрея Миронови-ча вдруг словно осенило, словно у него неожиданно открылось его второе, внутреннее зрение и он увидел то, что сразу не заметил, на что сразу не обратил внимания. И он уз-нал. Это - Любаша! Конечно же - Любаша! Она, когда-то - его Любаша! Его первая и по-следняя любовь...Студенческая еще любовь. Любовь, которую он когда-то так подло и бесчеловечно предал. И потерял - навеки. Навсегда. И которую так и не смог забыть за все эти годы, как ни хотел, как ни старался...
Женщина еще раз глянула на Андрея Мироновича и на ее лице появилось беспокой-ство. Он же стоял недвижно, ошеломленный, глядя, не отрываясь, на эту женщину, на ту, которая когда-то была его Любашей. Женщина резко повернулась и пошла к выходу. Мужчина озадаченно крякнул, потоптался в нерешительности у прилавка, потом махнул рукой и быстро пошел за женщиной:
-- Любаша, подожди
Наверное на лице Андрея Мироновича что-то отобразилось, потому что Попов тро-нул его рукой и встревожено спросил:
-- Андрей, что с тобой? Тебе плохо?
Андрей Миронович судорожно вздохнул и повернулся к нему:
-- Да нет...Ничего...Все нормально...Пошли...
Они вышли из "Супермаркета". Женщина быстрым шагом подошла к стоящему около тротуара черному "Мерседесу", нетерпеливо дернула за рукоять двери и недовольно по-вернулась к мужчине:
-- Нельзя ли побыстрее..
Мужчина достал пульт, щелкнул тумблером:
-- Любаша, милая, к чему такая спешка?
Женщина открыла дверь "Мерседеса", села на переднее сидение и прежде чем зак-рыть дверь, снова глянула на Андрея Мироновича. Лицо ее было решительным и сосре-доточенно строгим.
Попов повернулся к Андрею Мироновичу:
-- Кто это?
Андрей Миронович снова глубоко вздохнул и тряхнул головой, словно стряхивая с себя оцепенение:
--Да так...Показалось что-то...
--Ну, ну.., - протянул Попов, - не похоже что-то на... показалось...
Они сели в свою "Вольву". Андрей завел мотор, глянул назад, чтобы проверить вы-езд на шоссе, опустил руку на рукоять сцепления и замер в неподвижности. Встревожен-ное лицо Любаши стояло у него перед глазами. Такое родное и такое ...чужое. И до чего же - красивое...Лицо его Любаши. Она ничуть не изменилась. Во всяком случае -для него. И судя по одежде - процветает.
Он повернулся к Попову:
-- Сядь за руль...Я что-то не могу...
-- Я же "выпимши", Андрей! - возразил тот.
--- Черт с ним, - махнул рукой Андрей Моронович, - здесь недалеко. Ничего страш-ного. Проскочим.
Они поменялись местами. Попов вывернул на горьковское шоссе и они поехали к Москве. Андрей откинул голову назад и закрыл глаза. Боже мой! Как же давно это было! Целая вечность прошла, наверное, с того времени. А, может и больше. Москва, шестиде-сятые годы. Московский геологоразведочный институт. Самые лучшие, самые памятные и самые счастливые годы жизни. "Доргомиловский студгородок". Пятый корпус студенчес-кого общежития. 322-ая комната на третьем этаже, где жила Любаша. Первая и последняя его настоящая любовь. Ничего подобного в жизни больше у него никогда не было. Только жалкие, ничего не значащие подобия. И ни что оказывается до сих пор не забыто. Все со-хранилось в памяти. Все. До мельчайших подробностей. Как будто было только вчера...
* * *.
Этот день оказался для Андрея Орлова, студента Московского Геологоразведоч- дочного Института, неудачным. Причем, неудачи пошли потоком, с самого утра. Ему надо
было бы тогда остановиться, да поразмыслить над всем происходящим с ним, может что-то и удалось бы поправить в своей жизни. Но он был молод, естественно - глуп (по моло-дости!), и конечно же - безнадежно самонадеян. А если добавить сюда еще и менталитет советского молодого человека 60-х годов, не верящего ни в черта, ни в бога и, вообще, ни во что такое-этакое, мистически- абстрактное и туманно-малопонятное, что нельзя потро-гать руками или попробовать на вкус, то станет сразу все понятно, почему с ним все это и произошло.
А началось с того, что Андрей завалил коллоквиум по кристаллографии, науки муд-реной, нудной и самой, наверное, прескучной из всех тех, которые Андрею пришлось изучать в институте. И завалил-то он этот несчастный коллоквиум по совершеннейшей своей глупости. По дурости, по головотяпству, по величайшему своему идиотизму. И ви-нить-то здесь было совершенно некого - только самого себя. Ибо существуют абсолют-нейшие истины студенческого поведения в жизни. Аксиомы. Их не нарушают никогда, ни при каких обстоятельствах. Их нарушение - смерти подобно .Самому же себе. Поэтому ты можешь идти на экзамены совершенно не готовясь - это твое дело! Ничего крамольного или сверхъестественного здесь нет У каждого студента - свои методы сдачи экзаменов. Но идти на экзамены, не "запасясь" предварительно шпаргалками, или еще каким материалом для подстраховки - это самоубийство! Лучше вообще тогда экзамен пропустить. "Авось" у студентов - не бывает. Они действуют - только наверняка. Правда, надо признать, что это "наверняка" тоже не всегда срабатывает. Случаются и осечки. Ну, что ж, бывает! Бы-вает! Значит, такова она и есть, эта самая "се ля ви"!
Самое смешное в этой истории заключалось в том, что Андрей вчера вечером да-же готовился к коллоквиуму. Он не хотел идти наобум. Он внимательно просмотрел свои лекции, что бы знать, где и как расположены основные темы, чтобы потом, в аудитории,
не суетиться и не мельтешить, ища ответы к вопросам в билете. Закончил свои дела позд-
но ночью, лежа в кровати, (это была его любимая поза!) и, не вставая, сунул тетрадь под кровать, выключил настольную лампу, повернулся на другой бок и мгновенно заснул. А утром, собираясь в институт, не посмотрел в портфель, так как обычно собирал все необ-ходимое для института вечером, перед тем, как ложиться спать
Спохватился он еще на лестнице в "общаге", когда бежал на улицу к метро "Сту-денческая", чтобы ехать в институт. Даже остановился, хотел было вернуться, но потом махнул рукой. Во первых - дурная примета, во вторых - опаздывал на лекцию по "мине-рало-гии". А этот курс вел такой зануда-профессор, что с ним лучше было не связываться, иначе все могло бы вылезти на экзаменах - злопамятный был до жути. А в третьих - было просто-напросто лень. В итоге, он так и поперся на коллоквиум безоружным, с пустой головой и пустыми руками, пожалуй, впервые в своей студенческой жизни. А в итоге - два абсолютно незнакомых вопроса и никакой возможности хоть где-нибудь да что-нибудь подсмотреть. Соломинки не нашлось .
И как не пыхтел, как не выкручивался Андрей, в ответ был только укоризненный
взгляд Натальи Владимировны, красивой, элегантной преподавательницы кафедры, кан-дидата минералогических наук, очень нравящейся Андрею, как образец одухотворенной, чуть ли не неземной женщины, и перед которой ему совершенно не хотелось выглядеть круглым идиотом или законченным болваном. И этот укоризненный взгляд ее синезеле-
ных, цвета морской волны, выразительных глаз, и этот легкий вздох сожаления, сколь-знувший по ее четко очерченным, слегка выпуклым, сочно-влажным губам, и поднявшие-ся во время вздоха под белым шелком кофточки контуры ее полных грудей - все это по-действовало на Андрея удручающе и окончательно испортило ему настроение.
А тут еще дождь "ливанул", лишь только Андрей вышел из института. Сработал пресловутый закон подлости, потому что зонт Андрей оставил в общаге, не взял его в этот раз с собой. Да и зачем его было тащить, когда с утра на небе не было ни облачка. Это уж потом все затянуло чернотой. И откуда только что взялось! Как будто нарочно кто под-строил назло Андрею!
Андрей чертыхнулся, махнул рукой и вернулся назад в институт. Раз уж так все по-лучалось сегодня против него, он решил взять себе подмогу. Не даром ведь говорят - Там, где черту не под силу, туда бог женщину посылает. Он решил позвонить своей девушке, студентке мединститута, москвичке и сходить с ней в кинотеатр повторного фильма, что был на улице Герцена и посмотреть с ней "Серенаду солнечной долины", старый амери-канский фильм, о котором Андрей много слышал, но пока еще не посмотрел. Он позвонил с телефона минералогического музея, где у него были знакомые девчата, и настроение его совсем упало. Оказалось, что у девушки вдруг неожиданно возникли непредвиденные ранее обстоятельства и этот вечер она не сможет провести вместе с Андреем. Андрей в сердцах "матюгнулся", правда, конечно же не вслух, не в слух, озадаченно покрутил голо-вой и бросил телефонную трубку.
Ну и денек сегодня! Все одно к одному! Теперь придется голову поломать насчет билетов. И с чего это он решил их взять заранее?! .Получается, как в пословице - не было у бабы забот, так купила порося. Хорошенького он себе поросеночка приобрел, просто - замечательного. Только что же теперь с ним делать, с этим поросеночком, а? Либо плю-нуть на все и просто-напросто выбросить эти чертовы билеты куда-нибудь подальше. И постараться обо все поскорее забыть. Тоже мне, нашел проблему! Других что ли нет у сту-дента?! Либо отдать их кому-нибудь, либо все же пригласить кого-нибудь. Кино все-таки посмотреть хочется. Поэтому первые два варианта отпадают. Остается - третий. Но тогда надо будет искать себе пару. Ходить в кино один он не любил Стеснялся. Чувствовал себя в подобных ситуациях как-то слишком уж некомфортно. Брошенным каким-то. Несостоя-тельным и униженным.. Поэтому придется либо пригласить кого-нибудь из парней, (а желающих "побалдеть" на дармовщину найдется, как всегда, не мало! ), либо прозонди-ровать насчет девушки. Не важно какой, но все-таки - девушки...
Этот вариант был для Андрея наиболее предпочтителен. Общежития Доргомиловс-кого "студгородка", где жили также студенты и геологоразведочного института, являлись общежитием смешанного типа. В них жили и девушки, и юноши, только в разных комна-тах. Друзей и знакомых у Андрея в "общаге" было много, как девчат, так и парней. Проб- лем здесь Андрей не видел. Но его насторожило и даже возмутило поведение его нынеш-ней девушки, точнее, не ее поведение вообще, как таковое, а ее нынешний поступок. Бы- ло здесь что-то нехорошее, настораживающее, попахивало некой пренебрежительностью к нему, как к личности, как к мужчине, как к спутнику жизни, пусть даже и временному.
Знакомы они были уже с полгода, встречались довольно часто, были уже близки, сексом занимались часто, при первой же представившейся возможности, с обоюдным со-гласием и с нескрываемым взаимным удовольствием. Однако в последнее время у них по- шло что-то не так. Словно черная кошка между ними пробежала. И это "не так" шло не от Андрея, а от нее. Она словно бы охладела к Андрею. Точнее, начала охладевать. И встре-чаться они стали все реже и реже. Что-то стало постоянно мешать их встречам. То у Анд-рея какие-то проблемы вдруг неожиданно возникали и не было особенного желания их преодолевать, то у нее. Причем, чаще всего - у нее. Поэтому, договариваясь о предстоя-щем свидании, никто из них уже не мог твердо сказать себе - произойдет ли оно вооб-ще сегодня, или же - нет....
Что ж, жизнь есть жизнь. У нее есть свои пики, но есть и свои спады. Так и здесь..
Встретились случайно молодые люди, он и она. Вроде понравились друг другу. Стали встречаться. Но потом, со временем, интерес друг к другу начинает пропадать. И все реже и реже их тянет друг к другу. Встречи становятся не нужными. Без них, оказывается, легко и спокойно можно обходиться. Даже секс начинает превращаться в скучно-рутин-ное и даже порой утомительно занятие...
Все! Эффект новизны прошел. А другого ничего больше не было. Любовь не полу-чилась. И ничего их друг с другом больше не связывало Снова - чужие. Только знакомые. Поэтому - все, хватит. В сторону! Разбежались! Ты - направо, я - налево. Пока! До сви-дания. Точнее - прощай. Счастья - тебе. И тебе - счастья. Если повезет, конечно...
Поэтому Андрей, сидя в полуподвальном буфете института и топая затем после окончания дождя к себе в общагу, пораскинул мозгами туда-сюда и решил пригласить с собой в кино девушку. Была у него на примете одна блондиночка, давно собирался к ней
подъехать. Да как-то все не получалось. То - занят, то - недосуг, а то еще что выплывало.
Но вот теперь получается, что - в самый раз, подошло время попробовать. Тем более, что
в комнате, где она жила, жила еще одна его очень хорошо знакомая, Ольга. Ольга часто бывала у них в комнате, хотя ни с кем близких отношений не затевала Маленькая, худень-кая, в неизменных спортивных брюках и выцветшей футболке, с короткой .под мальчиш-ку стрижкой, остреньким носиком и таким же остро-ядовитым язычком, она часами сиде-ла у них на одной из кроватей, слушала музыку из катушечного магнитофона, гоняла с ребятами бесконечные чаи и спорила, спорила до хрипоты, до криков, на любую, интере-сующуюся тогда студентов тему. А тем этих было - большие и пребольшие миллионы. Вагон и маленькая тележка. Все интересовало их тогда, все детальнейшие аспекты жизни современного мира, от происхождения жизни во вселенной до общих черт между автори-тарными режимами коммунизма и фашизма.
Так что повод для посещения этой комнаты у Андрея был самый убедительный. А насчет остального - там уж будет видно. Как карта ляжет. Главное - начать. А конец сам придет, когда его время настанет.
* * *
Любаша всерьез считала, что в ее жизни началась очередная черная полоса. Пос-ле того внезапного разрыва отношений со своим женихом и отмены предстоящей свадь-бы, после ее ухода из дома и этого ее отчаянного бегства, а точнее даже - прыжка в Москву и внеапного, без подготовки, поступления в один из лучших институтов стра-ны, МГРИ, да еще на самый престижный его факультет - геофизический. где конкурс всегда был свыше десяти человек на одно место, это была первая череда неудач в ее новой жизни, жизни вне родного дома.. До сих пор все шло хорошо. Так хорошо, так прекрасно, что порой даже холодок в сердце проникал от опасения, что не слишком ли много бла-гополучия стало в ее жизни.
Хотя, если уж разбираться, то сразу же начинал возникать вопрос, а так ли уж ве-лики были основания для того, чтобы считать этот последний период ее жизни, жизни вне дома, именно светлым периодом, а не каким либо еще другим? И не слишком ли много здесь искусственной, желаемой видимости, а до настоящей, реальной действительности - чересчур уж далеко? Ведь тогда ею двигали только ужас и слепое, все поглощающее отча-яние, и жуткое стремление сбежать, спрятаться, уехать куда-нибудь подальше от всех этих, разом опротивевших лиц, сочувственных взглядов и сострадательных вздохов. И она рванула тогда в элементарное никуда. В Москву. В столицу своей родины. Туда, где лю-дей много и где спокойно можно будет затеряться. Захватив с собой только самое необхо-димое из вещей и все свои документы. Даже аттестат зрелости. Аттестат круглой отлич-ности, золотой медалистки. Очутившись в центре города, она зашла в один из скверов. За-шла просто так, посидеть на лавочке, отдохнуть и подумать о себе. Там было много мо-лодежи, а на стене одного из старинных зданий красного кирпича висела большая из литой золоченой бронзы вывеска:
Московский
геологоразведочный институт
имени Серго Орджоникидзе.
Она зашла во внутрь здания. Остановилась в растерянности в полутемном вести-бюле, не зная, что делать, что предпринять. К ней подошла девушка:
-- Вы в приемную комиссию? Это - сюда....
Люба зашла в большую, залитую солнечным светом комнату, в которой полукругом стояли столы, накрытые красными скатертями. За столами сидели женщины с папками бу-маг, что-то писали, разговаривали. Она подошла к одному из столов. На нем стояла подс-тавка с табличкой:"Геофизический факультет"..Молодая женщина с устало-приветли-вым лицом продавщицы универмага подняла голову:
-- Давайте документы, девушка. Что здесь раздумывать? Лучше нашего факультета ничего вам на свете не найти. И не пытайтесь...
Любаша достала документы и...через несколько часов оказалась в небольшой ком-нате 5-го корпуса студенческого общежития "Доргомиловского студгородка", предназна-ченного для студентов и абитуриентов МГРИ. Кроме нее в комнате были еще две девуш-ки-абитуриентки, поступающие тоже в геологоразведочный институт.
Так распорядилась судьба, так повернула жизнь Любаши. И кто знает, от чего или от кого это все зависит. Пути господни слишком уж неисповедимы. Еще вчера - сияющие от счастья глаза, суматошная беготня по магазинам, бесконечные примерки подвенечных платьев в ателье, родное до невозможности, озадаченно растерянное лицо ее жениха, ее Николая, ее надежды, ее радости, ее кумира и Бога. А затем - распахнутая дверь дома ее будущего свекра и кровать с лежащим на ней раздетым до нага Николаем, ее женихом, а рядом с ним, тоже раздетая, Тамара, ее лучшая подруга, и эти их сладостные, истекающие нескрываемым блаженством их стоны и крики, разом заполнившие все пространство вок-руг. И чернота в глазах, и пустота в душе, и огромная, нестерпимо острая боль там, где раньше было сердце. И лица вокруг, встревоженные, взволнованно-озабоченные, состра-дательные, раньше - родные, а теперь - ненавистные, чужие...
А потом было собеседование. Небольшая светлая комната с длинным столом под красной скатертью, за которым сидела Комиссия: двое мужчин и двое женщин со строго-деловыми лицами работников образования. Внимательные, любопытствующие глаза, сна-чала сухо-равнодушные, а потом - благожелательные. И множество вопросов по всем предметам школьного курса: и простых, и сложных, и устных, и письменных, и хитро ка-верзных, с подвохами, и прямолинейно-железобетонных. И неизвестно откуда, из каких глубин ее сознания вдруг выплывающие ответы на эти вопросы. Ответы, от которых свет-лели лица членов комиссии, теплели их голоса и становились благожелательными лица.
Сколько она так просидела перед Комиссией, она не помнила. Помнила только одно, что ей не было страшно, что она совсем не волновалась, а, если уж быть откровенной, то ей было абсолютно все равно. Затем вопросы закончились, члены Комиссии переглянулись, наклонились друг к другу, что-то проговорили тихими голосами. Председатель Комиссии, седоватый мужчина лет пятидесяти, в светлом костюме и ослепительно белой нейлоновой рубашке, только что появившихся в Москве, с длинным, в косую полоску галстуком, встал, прокашлялся и проговорил хриплым голосом заядлого курильщика:
-- Ну, что ж, девушка...Могу Вас поздравить. Собеседование Вы прошли блестяще. На все наши вопросы Вы ответили правильно. Поздравляю Вас с поступлением в наш ин-ститут. Вы будете зачислены на 1-ый курс Геофизического факультета Московского гео-логоразведочного института имени Серго Орджоникидзе. Еще раз позвольте Вас поздра-вить. Очень рад за Вас.
Он протянул руку Любаше. Она встал, протянула ему свою. Он наклонился и поце-ловал Любашину руку. Любаша смутилась, покраснела и тихо пробормотала:
-- Спасибо...
Вечером в маленькой комнате студенческого общежития, что на "Доргомиловке", "шел гудеж". Праздновали поступление Любаши и еще одной девушки из их комнаты, то-же золотой медалистки, в институт. Сидели на кроватях, пододвинутых к столу. Три де-вушки и каких-то два парня из соседней комнаты, тоже абитуриенты. А на столе - две бу-тылки "Столичной", бутылка "Портвейна", несколько бутылок"Жигулевского" и море за-куски, приготовленной девчатами, начиная от большой сковородки жареной на подсол-нечном масле картошки, с разделанной атлантической селедкой в белых кольцах лука, скольких видов колбас, порезанных в гастрономе на "Кутузовке" на тонюсенькие, до про-свечивания кусочки, и кончая салата, сделанного из вареных яиц, болгарских помидоров, румынских огурцов и узбекского фиолетового лука, порезанных в большой эмалирован-ной тарелке и обильно политых жидковатой украинской сметаной. Вот, пожалуй, и все, что могла тогда предоставить в распоряжении общежитейских студентов столица "Вели-кой Родины Советов" Москва. Да и то при условии, что студенты раскошелятся и ухнут в загул, абсолютно не задумываясь над тем, что будет завтра. По широко известному у нас принципу - "гуляй рванина от рубля и выше" или по такому же, но известному гораздо меньше - "гуляй рванина - мать-старуха пенсию получила". Что ж, все верно, все верно! Если появились деньги - от них надо поскорее избавиться; их надо поскорее спустить.
И они гудели! И они гуляли! И было здесь все, что в таких случаях бывает, когда кипит в жилах подогретая вином и водкой кровь, а тебе всего лишь восемнадцать или двадцать лет и ты далеко от дома, и нет над тобой опротивевших до "очертенения" роди-тельских глаз. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и снова пили, а ели уже меньше, и снова пели, и снова танцевали, а потом уж только пили и горланили, как можно громче, насколь-ко позволяли их молодые, не совсем еще окрепшие глотки, студенческие и ново-модные "туристически-геологические" песни, наполненные пылью дальних дорог, запахами беско-нечной тайги и свежего ветра, дымами костров, звеняще высокой тоской и грустно-неж-ной печалью.
Народу в комнате все прибывало и прибывало, становилось все больше и больше.
Люди приходили и уходили, выпивка добавлялась и добавлялась, и, наконец, веселье пе-рекинулось в вестибюль общежития. Кто-то принес магнитофон и - грянули танцы. Уго-монилась общага только поздно ночью.
Любаша была в самом эпицентре этого всеобщего веселья, этого умопомрачитель-ного водоворота безумствующих страстей и неконтролируемых эмоций. Она ловила на себе жадные, липкие взгляды разгоряченных стаканами парней, ощущала при танцах об-жигающие прикосновения их нетерпеливых рук и - ей было хорошо!. Она чувствовала се-бя Женщиной! Женщиной в полном смысле этого слова. Ведь она была нужной всем им, находящимся здесь, она была желанной, она была необходимой. И это ощущение собст-венной значимости, собственной всесильности - опьяняло ее больше, чем выпитое вино.
Ведь стоило ей сейчас только шевельнуть пальцем, только поманить хоть чуточку любого из них, как они побегут за ней куда угодно, хоть на край света, побегут скопом, толпой, стадом, толкая и отталкивая друг друга, сопя, пыхтя, пуская слюни и сопли, крича, визжа и рыча от возбуждения. Они все разом, на ее глазах теряли человеческий вид, человечес-кое достоинство и превращались в обыкновенных животных, обуреваемых только низмен-ными, только физиологическими страстями, желаниями и инстинктами. И хозяйкой, дири-жером их превращений на этом своеобразном балу Сатаны, была она, обыкновенная до того девчонка, девушка из небольшого подмосковного городка под странным названием "Павловский Посад", Люба, Любаша, над которой совсем недавно так жестоко подсмеял-ся самый близкий до того и самый родной до недавнего времени человек.
А потом произошло то , что и должно было произойти, когда девушка чересчур уж увлекается и забывает про самые элементарные, но самые, как оказывается, важные для женщины жизненные правила. Особенно молодой и еще совсем не6опытной. Около нее стал постоянно вертеться высокий, чернявый парень с нагловатым прищуром холодных глаз и масляной улыбкой на тонких, влажно блестевших, всегда полуоткрытых губах. Он не отходил от Любаши ни на шаг, в танцах старался поплотней прижаться к ее телу и все что-то шептал и шептал ей на ухо, постоянно похохатывая хрипловатым голосом. Он все тянул ее и тянул куда-то, она слабо сопротивлялась, вяло, больше по инерции или по при-вычке, чем на самом деле, потому что все эти его грубые прикосновения и этот его жесткий натиск, были, в общем-то, ей скорее приятны, чем противны, и она, не слишком того сознавая, все-таки, где-то в тайниках своей души хотела большего. То ли назло самой себе, то ли назло кому-то.
И он поймал этот миг, и вот они уже оказываются в пустой, полутемной комнате. Он
повалил ее на кровать, резким движением задрал подол платья, одним мощным рывком сорвал трусики и, тяжело дыша навалился на ее несопротивляющееся тело. Брал он ее гру-бо, жестко, суетливо и почему-то торопливо, как будто спешил закончить не слишком приятную для себя работу. И ничего, кроме боли и унижения она не испытала. Но боль была не сильной, а ей было уже абсолютно все равно. Не успел он закончить свое дело, как в комнате появился второй парень. Вместе они перевернули Любашу на живот, кто-то из них раздвинул ей ягодицы и все ее тело пронзила резкая, колющая боль. Она закричала.
--Молчи-и, с-су-ука..! - прохрипел задыхающийся мужской голос, - Убью-ю-ю!
Она получила сильный удар по голове и замолчала. А потом они оба исчезли, а Лю-баша долго, долго плакала, уткнувшись лицом в подушку. На душе было грязно, мерзко и очень, очень обидно. Жизнь опять влепила ей пощечину. За что?! За что?!
Седьмой корпус Доргомиловского "студгородка" города Москвы являлся специиаль-ным общежитием, рассчитанным для аспирантов и иностранных студентов. Он так и на-зывался среди студентов - "спецуха". Но так как иностранцы в стране Советов всегда счи-тались людьми особого статуса, то им, по положению, было не разрешено жить одним, то есть свободно, без надлежащего политического и административного надзора со сторо-ны соответствующих государственных органов. Поэтому иностранных студентов селили обычно вместе с лучшими представителями советского студенчества по элементарному арифметическому принципу: один иностранец и один советский на одну студенческую ко-мнату общежития. Причем, кандидатуры советских студентов подбирал комитет комсомо-ла института и утверждался аж самим парткомом. А потом уже с каждым отдельно отоб-ранным кандидатом проводили серьезнейшую беседу органы Госбезопасности страны.
Учитывая то обстоятельство, что Любаша закончила школу с золотой медалью и це-лых два года была комсоргом школы, ее и поселили в одной из комнат седьмого "спецкор-пуса" этого самого "студгородка". Соседкой ее оказалась красивая кубинская девушка мулатка, студентка химико-технологического института. Звали ее Зара. Она была строй-ной, удивительно гибкой, с громадными, в пол-лица, черными-пречерными глазами, с роскошными черно-волнистыми волосами и поразительно нежной, цвета кофе с молоком кожей. У нее был парень, Том, тоже негр кубинец, громадный, широкоплечий, мускулис-тый, с рельефно вырисовывающимися мышцами под гладкой, какого-то гуталинового цвета кожей. И кличку он имел - "Гуталин".
Любаша раньше никогда не имела дел с неграми и многое в их поведении, манерах, привычках, обычаях было для нее не просто новым или необычным, но очень часто - ди-ким и шокирующим. Они могли спокойно целоваться, обниматься в ее присутствии, ин-тимно ласкать друг друга и даже заниматься сексом. Зара была истинной кубинкой. Без секса она не могла прожить и дня. Причем, секс ей был нужен не просто "абы какой", где главное - лишь бы "перепехнуться" как-нибудь, а самый, что ни на есть, полноценный, секс высшего класса, секс профессиональный, а не любительский. В сексе ее фантазии не было предела, не было границ. В сексе она была виртуозной и ненасытной и всегда рабо-тала только на "максимум", до полного изнеможения. Причем, на Любашу они не обраща-ли в эти моменты никакого внимания, как будто ее и не было в комнате
К Любаше Зара присматривалась не долго. И очень скоро она пошла в настоящую атаку. Она стала настойчиво уговаривать ее присоединиться к ним во время их занятий сексом. Любаша сначала встала на дыбы и демонстративно выходила из комнаты, когда они чересчур уж увлекались и начинали терять ощущение реальности в ее присутствии. Но потом махнула на все рукой и стала оставаться. Лишь только ложилась на кровать и отворачивалась к стенке и лежала тихо, не шевелясь, невольно прислушиваясь к происхо-дящему за ее спиной, и испытывая жуткое желание повернуться и подсмотреть. А потом перестала отворачиваться и в открытую наблюдала за ними, за их действиями, ощущая сладостно-блаженное томление где-то в низу живота и в самом сердце. И как-то незамет-но, само собой, а, точнее - под нажимом и с помощью Зары, получилось так, что где-то месяца через полтора их совместной жизни, она стала непосредственной участницей их любовных занятий сексом. Сначала пассивной участницей, а потом уже, с каждым разом все более и более активной.
У нее появилось много знакомых среди студентов-иностранцев. Причем, в основ-ном - негры. Один из них, сенегальский студент Марко, черный, как смоль, с курчавыми волосами, приплюснутым носом и словно бы раздутыми изнутри ноздрями, с громадны-ми, вывернутыми вперед губами, страшный, как атомная война, прилип к Любаше. Сын какого-то местного плантатора-миллионера, он был постоянно с деньгами, часто водил Любашу в ресторан "Националь", где его хорошо знали, часто дарил различные дорогие подарки, в основном, женское белье и все вечера теперь проводил в их комнате.
Естественно, что очень скоро он стал непосредственным участником их совмест-ных сексуальных занятий. Образовалась своеобразная "шведская семья", только еще более раскованная, продвинута и... смелая. Потому что они не только постоянно менялись парт-нерами. Они еще и "групповой секс" практиковали. Самые разнообразнейшие комбина-ции, которые можно было только сообразить из двух молодых, полностью раскрепощен-ных парней-негров и двух, тоже молодых, полных сил, фантазии и здоровья, девушек. Практиковалось и опробовалось практически все, что только могло прийти в их разгоря-ченные головы и что мог выдержать человеческий организм.
И что там какая-то "Камасутра"! Здесь были настоящие многочасовые оргии! Хо-тя, если уж разбираться, так ли уж все это было похоже на оргии? Группа молодых людей по вечерам любила заниматься коллективным сексом. По собственной доброй воле. И занималась так, как ей, этой группе, хотелось заниматься сексом, как подсказывала им их общая фантазия, их совесть, как позволял им их общий культурный уровень и их эстети-ческие запросы. И что в этом такого уж противоестественного или противозаконного?
Да конечно же ничего!
Очень долго никто в их общаге даже и не догадывался о том, что порой происхо-дило за закрытой дверью этой обычной комнаты студенческого общежития. Но тайное со временем всегда становится явным. И каким-то образом сведения о сексуальных, а по
тогдашнему определению - об аморальных, оргиях в одной из комнат седьмого, специи-ального, корпуса Догомиловского "студгородка" достигли высоких инстанций. Может, сыграли здесь свое дело фотографии, которые однажды в большом количестве понаделала Зара и которые они потом все таки уничтожили, или вроде бы уничтожили, оставив себе по паре штук для собственного удовольствия и по собственному же выбору. Любаша тог-да тоже взяла себе две фотографии, где она занималась сексом сразу с двумя партнерами, но в разных позициях. Ей они почему-то очень нравились и сильно возбуждали при прос-мотрах, конечно же тайных. И она при этом интенсивно мастурбировала, доводя себя по-рой до изнеможения. Показывать их кому-нибудь она конечно же не решалась - это было равносильно самоубийству. Причем, самоубийству - позорному. Но и выбросить их тоже не могла. Что-то мешало, что-то не позволяло, как будто отрывала от себя нечто очень и очень дорогое Они и сейчас, после всех последующих событий, были при ней, но тща-тельно спрятанные - за подкладкой ее чемодана.
Как бы то ни было, но где-то на втором курсе, уже осенью, ее вызвали в партком.
Был там долгий, нудный и очень стыдный разговор о недостойном поведении советской девушки в среде иностранных студентов, о ее чрезвычайно низком морально-этическом и политическом облике и так далее и тому подобное. Всерьез встал вопрос об ее исключе- ниинии из комсомола и отчислении из института. Не могли только сообразить, какую под-вести идеологическую и юридическую базу под приказ об отчислении. Смущали ее отлич-ные оценки по всем предметам курса и активная общественная работа в комитете комсо-мола института, да еще грамота благодарственная по итогам первого курса и полное от-
сутствие хоть каких-то вразумительных доказательств об этих самых "оргиях".Тем более, что Любаша намертво отрицала все обвинения в свой адрес. К тому же еще - расплакалась в парткоме, устроила страшную истерику, и ее пришлось даже отпаивать валерьянкой. Од-нако пройти мимо сигнала не смогли. Видимо, сигнал был нешуточный. Поэтому ограни-чились объявлением Любаше выговора с занесением в учетную карточку и приняли реше-ние о ее переводе из "спецкорпуса" студенческого общежития в обычное.
Так она очутилась в 322-й комнате 5-го корпуса общежития МГРИ, где жили еще две второкурсницы: худенькая, стриженая Ольга из Вологды и пышнотелая, блондинистая Жанна из под Выборга. Начался новый период жизни Любаши. Тоже очень непростой. И даже - трагический.
* * *
Приехав в "общагу", Андрей швырнул сумку с учебниками на кровать, переоделся в свой неизменный спортивный костюм цвета "электро", купленный по случаю в "Воентор-ге" на деньги, заработанные на центральной овощной базе переборкой картофеля, основ-ным местом студенческих подработок в те годы.
Его сосед по комнате и сокурсник по институту, Завьялов Анатолий или просто Звьял, сухопарый высокий парень с косой челкой белесых волос на покатом лбу и боль-шим, висячим носом над пухлыми девичьими губами, пижон и щеголь, ухитряющийся со-хранять свой нехитрый гардероб студента, живущего на одну стипендию, всегда в идеаль-ном состоянии и никогда не ходящий в мятых брюках и несвежей рубашке, лежал на кро-вати с книжкой в руках. Рядом, на пододвинутом к кровати стуле в стеклянной пепельни-це дымилась сигарета. Он глянул на Андрея и спросил:
-- Что хмурый такой?
-- Кристаллографию завалил, - буркнул Андрей.
- - Ну и дурак, - невозмутимо сказал Анатолий, - вон твои лекции под кроватью
валяются. Без тебя - скучают. Чуть не плачут...
Он взял из пепельницы зажженную сигарету , затянулся, выпустил струю дыма изо рта и ехидно спросил:
-- Что, отличиться захотелось перед Наталией, чтобы она на тебя, бедненького, вни-мания обратила, так? Заблуждаешься, Андрей, и очень даже глубоко Не тот путь выбира-ешь для завоевания женского сердца. Такие, как Наталья, слабых не любят. Им сильные, мужественные мужчины нужны. А ты-ы?! Смотреть противно...
-- Иди ты, - махнул рукой Андрей. Он немного помолчал, словно подбирая слова и
закончил, - сам знаешь куда. Ты лучше скажи, денег у тебя много?
-- А сколько надо?
-- Да рублей бы пять-десять не помешало бы...
-- Для чего?
-- Да Елена моя совсем что-то в дурь поперла. Договорились с ней в кино сходить. На "Серенаду" в повторный. Я, как дурак, билеты заранее купил. А она, видите ли, не мо-жет сегодня. Хотя и договаривались. У нее там что-то вдруг неожиданное выплыло. И так уже не первый раз.
В его словах неожиданно прозвучала грусть, перемешанная с некоторой долей сожа-ления и тщательно скрываемой горечью. Да-а, никому не бывает приятно, когда тебя бро-сают или оставляют, когда тобой пренебрегают. Поэтому, никогда не надо дожидаться конца. Даже естественного конца. Надо всегда уходить раньше. Хоть чуточку, но...по- раньше. И только - первым, Обязательно - первым. Не ждать, когда тебе дадут коленкой "под зад", когда тебя попросят уйти и больше не приходить, когда тебя известят о нежела-тельности дальнейшего с тобой знакомства. Если конечно не забудут...
Завьял удивленно глянул на него:
-- Ну, ты даешь, Андрей...Было бы из-за кого...
Андрей смутился. Чего-чего, а слабости мужикам не прощают. Не их это дело - быть слабым. Особенно в отношениях с женщинами. Слабых - не любят. Слабых - бьют. И он бодро махнул рукой:
-- Да, я нормальный. Я - о другом. Я Жанну из 322-й хочу с собой взять. Он на меня
Давно уже поглядывает. Правда, габариты несколько...чересчур. Но я давно с полненьки-ми дело не имел. Да и деньги для первого раза обязательно нужны. Сам ведь знаешь А у меня с ними сейчас- совсем не густо. Не пойдешь же с трояком...
-- Не дрейфь, Андрюха! - хохотнул Завьял, - Не "бзди" горохом! Где наша не пропа-дала! Прорвемся. Сам не сможешь - то поможем. Миллион не обещаю, но - он замолчал, задумался, затем выдохнул, - но пятерку смогу...И учти - от сердца отрываю. На чаек те-перь переходим...
-- Ладно, - спасибо, сказал Андрей, - выручил. Твои пять и у меня что-то в этом ро- де вместе с мелочью. Получается - почти десять. Нормально для начала. А что дальше - там уж видно будет. Как говорится - карта покажет...
В комнате их жило трое. Жили они вместе аж с самого первого курса. Жили друж-но, душа в душу, практически коммуной. Все в комнате было общим. Кроме, наверное, нижнего белья. Если под нижним бельем подразумевать сатиновые спортивные трусы, да обычные трикотажные майки из ГУМа. Деньги тоже отдавали в общий котел, оставляя се-бе по десять рублей на карманные расходы.. Хотя с деньгами у них всегда была напряжен-ка. Жили они все трое только на стипендию и на те студенческие подработки, которые удавалось найти. В ход шло все: и овощные базы, и разгрузка вагонов на ближнем Киевс-ком вокзале, и Микояновский мясокомбинат, и самая балдежная студенческая подработка - ночным путевым рабочим в метро. Здесь у них была одна обязательная "рабочая точка" уже целых два года. Одна на всех. На работу ходили по очереди. А работа была "не пыль-ная", перетрудиться было трудно, всегда в тепле, в уюте. А то, что по ночам - так это ерунда. Молодые, здоровые. Что им будет? А отоспаться можно и на лекциях.
Жили всегда весело, шумно, безалаберно и беззаботно, одним лишь днем, по биб-лейскому принципу - "будет день и будет пища". Не только о своем завтрашнем дне, но и о будущем своем совершенно не задумываясь. Будущее и так было ясно, как и все в этой стране и в этой жизни. Что о нем голову-то зря ломать?! И они спокойно могли послед- нюю десятку ахнуть не на сумку картошки и пачку сахара к чаю, чтобы придержаться до стипендии, как делали многие здравомыслящие студенты, а на пару бутылок водки "Мос-ковской" за 2рубля 62 копейки с пивом и пакетом жареной кильки за 70копеек килограмм, и загудеть так, что стены комнаты в "общаге" начинали вздрагивать и бешено взбрыки-вать от музыки и топота молодых, взбудораженных ног, не желающих ходить чинно и степенно по этой грешной земле.
Андрей хлопнул ладонью своей правой руки по выставленной ладони Завьлавой ру-ки ( это был их давний дружеский жест, означающий, что все вокруг идет нормально, все - окей ), и вышел из комнаты. Он поднялся на 3-й этаж их "общаги", подошел к 322-й
комнате и постучал.
Раздался негромкий женский голос:
-- Войдите...
Андрей открыл дверь, вошел. Комната девушек была такая же, как и у них. Стан-дартный набор мебельных удобств, принятой и утвержденной кем-то в государстве за об-разец нормальной студенческой жизни советского молодого человека, обучающегося в ВУЗ-ах страны. Сюда входил трехстворчатый платяной шкаф светлого дерева с врезан-ным снаружи в дверцу большим прямоугольным зеркалом, три деревянных стула с вытя-нутыми спинками, стоявшие около длинного прямоугольного деревянного стола и три ме-таллических кровати с никелированными спинками и вечно проседавшими панцирными сетками с полосатыми, красно-синими ватными матрацами, покрытыми желто-серыми за-стиранным простынями, байковыми цветными одеялами с маленькими, бесформенными подушками, лежащими поверх одеял. У ребят было по одной подушке, а у девчат - аж по целых две. Достижение, не правда ли ?!.
Все одинаково, все узнаваемо, все знакомо и почти даже родное. Только у девушек почему-то все выглядит иначе, чем у ребят. Чище, уютней, наряднее и даже как-то более человечной что ли, более теплой и более приспособленной для жизни, а не для простого существования. И достигалось все это какими-то малосущественными на первый взгляд и совсем необязательными для нормальной жизни вещами, практически ничем. Белая, без пятнышка скатерть на столе, отороченная по краям вязанными, по всей вероятности, до-машними, кружевами; вазой с цветами на небольшой, тоже вязанной, салфетке; аккуратно застеленными покрывалами на кроватях; взбитые и тщательно выставленные подушки на кроватях; коврики на полу, фотографии в простеньких рамках на стенах и бог знает еще что "такое-этакое", малоприметное на вид и совершенно вроде бы не имеющее никакой практической ценности, но что сразу же делает из любого сарая или убогой казармы уют-ное, добротное и вполне приемлемое для нормального, человеческого существования
жилье. Пусть даже и временное. Общежитейское.. Студенческое.
На одной из кроватей, что располагалась вдоль стены сразу же за шкафом, лежала на спине девушка в черном импортном спортивном костюме с белыми лампасами, плотно обтягивающем ее точеную фигуру. Молния на верхней кофточке костюма была полнос-тью расстегнута, открывая высокую шею и острые бугорки плотных, уже вполне сформи-ровавшихся и налитых девичьих грудей. Под голову у нее была подложена подушка, а в руках она держала раскрытую книжку. По виду - далеко не учебник.
Девушка вопросительно глянула на Андрея. Глаза у нее были черные, большие, с тщательно подведенными ресницами, а в их зрачках мелькали светлые, дрожащие пят-нышки отраженного плафона горящей на потолке электрической лампочки.
-- Вот те на-а-а, - мелькнула у Андрея сумасшедшая мысль, - глаза-то у нее светятся.
Уж не ведьма ли она?!
Андрей не понимал еще, как близок он был к истине. Именно ведьмой окажется эта красивая девушка в его судьбе. Той самой ведьмой, которая намертво приворожит к себе его сердце, его душу, его тело и будет он потом метаться между доводами рассудка и зо-вом кричащей от желания плоти, и сердце его будет разрываться на части, изнывая от лю-бви к этой девушке и бросая все свои силы на борьбу с этой любовью.
С первого взгляда девушка ему не понравилась. Белое, как у фарфоровой куклы, ши-рокоскулое неподвижное лицо и ярко-красный большой рот, скрививший в затаенной ус-мешке полные, в густой помаде, жадно-чувственные губы, большой с горбинкой нос с хищно подрагивающими, будто принюхивающимися к чему-то, тонкими, трепетными ноздрями, и пышные локоны густых темных волос, небрежно разбросанных по плечам и покрывающих собой почти всю "общаговскую" подушку.
Было в облике этой девушки нечто загадочное, влекуще-магическое, одновременно и притягивающее и отталкивающее. "Женщина-вамп", женщина дьявол, женщина ведьма. Таких женщин Андрей не любил, не жаловал, таких женщин Андрей избегал и никаких дел с ними старался не поддерживать. Эти женщины были женщинами не его типа.
-- Здравствуйте, - строго суховато сказал Андрей, - А Жанна где?
-- Здравствуйте, если не шутите, - усмехнулась девушка, блеснув большими, чу-точку смещенными вперед влажными зубами, - Ушла с Ольгой по своим делам...
-- Ого-го-го, - вырвалось у Андрея. Он был явно раздосадован. День продолжал над ним издеваться. Еще одна неудача.
-- Вы огорчены? - посочувствовала девушка. Ясно было видно, что ей скучно, что ей совершенно нечего делать и что она не прочь немного поразвлечься, - Впрочем, я бы на вашем месте тоже бы огорчилась. Жанночка у нас - эффектная девушка. Желающих подъ-ехать к ней - предостаточно...И вы здесь далеко не первый...
Язвительность тона девушки задела Андрея. Но он был далеко не из тех, кого можно было бы вот так просто смутить или выбить из колеи. Он улыбнулся, широко развел рука-ми и чуточку насмешливо сказал:
-- А с чего это вы взяли, что мне нужна Жанна?
Девушка удивленно вскинула брови. А брови у нее были широкие, густые, ровные и длинные, безо всяких следов "подбривания и выщипывания":
-- А кто же?
-- Вы, - продолжил Андрей свой натиск, не сразу, правда, определившись для чего и с какой целью он все это делает, - я знал, что здесь поселилась новая девушка. Знал, что очень красивая девушка. И вот я решил с вами познакомиться. Потому и момент выбрал, когда девчата, ваши соседки, ушли. Я же знал, что их нет...
Девушка рассмеялась. Такой оборот событий ей явно понравился:
-- Выкрутились, - сказала она, положив книгу на колени.
-- Выкрутился, - кивнул головой Андрей, - но я действительно к вам. Я приглашаю вас с собой в кино, в кинотеатр повторного фильма. Вы смотрели "Серенаду солнечной долины?"
Эта мысль пришла в голову Андрея неожиданно, в самый последний момент, и он бросил ее в бой, как свой главный и последний резерв.
-- Не-ет, - протянула девушка, удивленно глядя на Андрея. Такого оборота дел она
Явно не ожидала и была даже несколько обескуражена. Инициатива выпала из ее рук и полностью перешла в руки Андрея. А он усилил натиск.
-- Меня зовут Андрей. Я студент 3-го курса. Группа ПС. А вас?
-- Люба, - сказала девушка, - друзья зовут Любашей. Я с геофизического. Второкурс-ница. С Подмосковья.
-- Значит так, Любаша, - деланно серьезным голосом продолжил Андрей, - я сейчас выйду на пять-шесть минут. А вы одевайтесь, приводите себя в порядок и...ко мне. Я вас жду в коридоре.