Покорно шлю поклон вам, многообразные и единокровные родные. Произвёл оказию на днях я, кою вы уже сумели пережить, да огорчился больно, перейдя сюда. Печалился когда-то с вами, проживал покорно, более мешая вам, как понял я тогда. И от меня проблемы вам чинил, и неосознанно, пожалуй, я обиды строил вам: скорей, без умысла, без злобы... но обиды всё же делал. Тако и дошёл до полной мысли, что на путь, на ваш, тяжёлым бременем я стал; договорился с сердечком моим я ночью и ушёл. Такая вот оказия. Вам я снова неприятности создал, но то уж на последний раз, а вот меня вы обманули очень сильно. Сделали мне больно многократно. Никогда не ведал я, коль много значил, и для вас, и для соседей, и тем более для тёти Розги. И за что ж вы не сказали, когда жил я, что желали смерти мне лишь от любви большой, да без утехи умереть способны без меня теперь... когда я здесь привык уже, стомился и заплакал... Думал о тяжёлом грузе по пути у вас, а после оказалось, что любили беззаветно вы меня, но на путь обратно нет мне боле разрешенья. Не сумею возвернуться, да и тело уж червишки за ноги щекочут... А я здесь. Жаль то лишь, что сразу не успели упредить о том, любили как меня...
С трудом большим я упросил архангела Бирюгу, что был когда-то пацаном, возможность отписать до вас письмо сегодня до обеда, так что зачитаете не раньше вечера семи-восьми - мы будем на вечернем построении перед разводом. Мне хоть... извини, хотел сказать, всё по привычке прежней "на душе", а так ведь - целиком теперь теплей мне будет, от сознания, что всё же вы читаете мои последние отписанные строки. За них отдать Бирюге взятку мне пришлось в полсрока увольнительной в дубовый райский лес по выходным. Они здесь в том же построенье, что и на земле. А так всё больше скучно, паче что я с вами видеться могу, а вы со мною нет; душою весь и разрываюсь. Всё-таки обидно...
Много, думалось, успею. Так вот здесь теперь и дали прочитать "деловник". То про жизнь мою такая книга - было что, и что ещё хотели на меня повесить. А как помер я, то всё в листах, исписанное после, мне теперь в вину поставят, мол; зазря без очереди влез... А я не ведал, что расклад такой. И, между прочим, никого не встретил я, кругом одни чужие. Так что зря вы мыслили, что я увижу здесь и деда, и сватьёв Белявских, да брата ПотукАша с вечною бутылкой. Знать по правде вам, ни в рай ни в ад меня ещё не приводили, но архангел рассказал, о чём вы сообщите нашему священнику Петру ПогСсту, что рай от ада отличается здесь всем, тому как в рае можно делать всё! Любовь, дурман и дурь! Но если под проверку нежелательно поймают, то наказан будешь - в новом облике на землю колобродить с детства до креста. Дабы снова в рай стремиться. А в аду для всех тяжбина. Правда, за примерное житьё и послабленье может быть. И в рай переведут, а там, известно, можно всё творить. Так те, из ада, больше двух проверок не проходят, и опять на землю в каторгу идут носить иное тело. По секретке я узнал, что наш Погост на прошлом теле был говнюк, и во церкву поставлен в наказание за пьянку в райском лесе. Пойман был...
А в общем, скучно здесь. Плохую шутку сотворили вы со мной. Хотел в раю запой устроить, да архангел рассказал, что памяти за выходом на землю только чистые дают... другим я буду, да и лет три тысячи пройдёт у вас.
Родные вы мои. Не стоило мне, видно, так шутить, лишь для того, чтобы услышать, как любили вы меня... Притёрся в жизни, стал не всё я замечать, но так обидно о любви узнать, сидя на облаке... Да, кстати, посидеть на облаке и свесить ножки вниз возможно, как мечтают многие, но только мокрые они - всё промокает полно.
Этой мелочью рассказ свой завершаю. Хотел вам много отписать, да времени и тут на вечность выделяют слишком мало. Буду письменно ещё раз целовать вас всех, соседей, тётю Розгу и других, любивших так меня в похоронах... Вы уж простите, родные, за мой уход, тому как я устал...
Теперь вот отдыхаю... То развод, то построенье, то работа. А то думал, птички здесь поют... Прощайте вечно.
Бывший ваш, ЯцЩк ДукАлич, ныне Вечная Душа за номером семнадцать.