Восемь часов вечера. Дебильный и ледяной предательский холод съедал последние тёплые куски мяса с окаменевших рук бывшего скрипача. Ныне, в переходе, он скрывался от сырого снега, но жуткий холод, напоминавший ледяную обёртку для мороженого, изъедал кусочки жизни в теле остывающего члена бывшего искусства, скрипача ЦАлька КлиппермАн. П?дать за три последних часа уже успела примёрзнуть к шляпе; там были и железки и бумажки - вместе все на девятнадцать жалостных рублей.
Вчера у Клипперман немного меньше было, а седьмого вечером сумел собрать он на еду почти полтинник. Это - праздник в нынешней у Цалька жизни. В прошлом уж остались и пиры, фуршеты, и любовь. За это в будущем теперь лишь холод, да глубокий насморк из зелёной жижи. А кашлять Цальку больше нечем - лёгкие давно навыкате и не дают, по обыкновению, дышать. А деньги на леченье ныне далеко и "стоят они в простой и однозначной позе"... Так что много в этот холод Цальк не думал. Так же много он и не хотел - лишь бы чашечку горячего куриного бульона, лишку пересоленного, да хлебца пол кусочка свежего с гранёного кирпичика отрезать; чтоб ржаной был непременно.
Но выбирать у Цалька было не из чего - всё лишь мысли, истекающие в слюну. А дальше начинался просто стон неутомимых жизненных привычек: ванну полтора часа горячую иметь, еды холодный борщ, да водочку отличную "СтрежИновскую" пить. Жена из холодильных камер груздей маринованных подать должна, да с маслицем. Туда же настругать преароматного лучку - всё это есть, да так, чтоб животы болели от неподсчётного количества еды! Там, где обжорство - там блаженство!
Эти мысли о блаженстве в поедании еды тоже не давали покоя несчастному скрипачу - тем паче, что в том времени остались его любимые сырники с вареньем, пахлава и сладкие пирожные эклер. А истома по далёкой женщине догладывала сердце, медленно вбивая в его плоть отравленные стрелы безысходности. Его душа свисает тряпкой, его тело доживает будни, его слёзы - лишь немного смыть с лица потерянного грязь. Больше не способен он на высоту своей души и свежесть благородных помыслов; вчера ему хотя бы хотелось жрать и трахаться - сегодня хочется лишь умереть! Причём, спокойно, а не от холодного объятия зимы, и не от кровавых башмаков каких-то местных хулиганов, забирающих у Цалька п?дать иногда.
Вдруг, глубокое эхо подземного перехода откликнулось на чьи-то шаги. Цальк вздрогнул и непроизвольно обернулся в ту сторону, с замиранием сердца ожидая увидеть подонков на кровавых башмаках. " Как если я сейчас выйду неучтён? " - испуганно подумал он: " В морге номер лишь поставят синими чернилами, как на курице... " - и тут же мысли полетели по пустым далёким Цальковским привычкам: курице под яблоками, курице в жирном соусе, курице в белом соусе по-норвежски, курице, печёной в глине, курице филейной под обжаркой..., курице по-цыгански, на костре... котлета по-киевски, куриные биточки в белом вине, шашлык куриный под углями с помидорами, лучком и черносливом... Цальк слегка невнятно пожевал губами, но его мечтанья прервались весёлым голосом:
- Петрович! Вот ты где!
Клипперман медленно поднял голову и увидел удивлённое лицо знакомого человека лет сорока трёх. Глаза его были неподдельно округлены, брови взвились домиком, собрав на лбу глубокие дорожки из морщин. Где-то между бороды торчала сигаретка и дымила сладким дымом конопли:
- Мы тебя уже три дня ищем. Всё давно уже отсняли, а тебя, ни в гриммёрке нет, ни дома, ни в чайной... Я уже все ноги отбегал, мозоли набил! - и знакомый человек скинул с одной ноги башмак и сквозь нелепые дырявые носки, забившие приятный аромат сигарки, стал показывать свои большие сбитости.
А Клипперман меланхолично думал в этот миг лишь о еде. Но для приличия сам у себя спросил: " А кто это? "
Но знакомый человек, поняв, что его не узнают, небрежно скинув башмак и засунув туда ногу в дырявом носке, переспросил:
- Петрович, ты чего? Меня не узнаёшь?! Это же я, расфасовщик грима, ГурИвич. Пойдём, все давно тебя ищут и ждут отметить окончание съёмок, - и человек положил руку на плечо Цалька, заботливо направляя его к выходу. Однако, Цальк вздрогнул, и сбросив руку, скорчился в испуге: он решил, что этот жест означает: " Сейчас буду тебя бить! ". А когда человек повторил свою попытку взять Цалька и отвести к выходу, тот закричал и стал махать руками, зажмурив глаза:
- Не бейте меня... Оставьте деньги, заберите скрипку... - и в испуге скрипач упал на колени, истекая горькими слезами! Он неловко откинулся на кафельную стену перехода и, опустив руки, зарыдал, шёпотом повторяя: " Заберите скрипку, не бейте меня... оставьте деньги... "
В этот момент в переход вошла томная женщина украинских кровей и, увидев эту картину, с криком кинулась на человека:
- Оставь нищего в покое, ирод! Гони отсюда прочь! - и с беспощадностью голодного хищника набросилась на сорока трёх летнего человека с бородой. Ударив его несколько раз сумочкой, она вцепилась в густые кудрявые волосы...
Мужчина от неожиданной атаки растерялся, но сумев вырваться, с криком: " Крыша у вас у всех поехала! " - ринулся к спасительному выходу, и не оборачиваясь, скрылся за углом.
В переходе стало тихо. Женщина, отдышавшись, помогла Цальку сесть. Положила ему в руки скрипку, а в шляпу с примёрзшими монетками кинула червончик со словами: " Держи, убогий ", - и благородно зашагала на выход, цокая криво стоптанными каблуками.
Клипперман остался один. Его опять обнял холод и одиночество. Ему так хотелось есть!.. И от полной безысходности, тем же вечером он вышел из перехода и растворился где-то в ледяной ночи. А что с ним стало дальше, никто уже не знает...
А через несколько дней в газетах на первой полосе появилось сообщение о том, что: " ... После съёмок нового фильма " Нищий музыкант " бесследно пропал исполнитель главной роли, Михаил Петрович МалахЗтов - Чёрный, великий мастер перевоплощения и проникновения в роль... "