Легенда о свободе 2. Буря над городом
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Вторая книга цикла "Легенда о свободе" Вирда ждет Город Семи Огней. Здесь он найдет свою любовь, обзаведется новыми друзьями и врагами, здесь ему предстоит из беглого раба стать подлинным сыном Тарии, новым Мастером Путей. На пороге грядущей тяжелой битвы многие становятся на сторону пробудившегося Древнего; друзья оказываются предателями, а старые враги выручают из беды. Мир меняется. Буря разразилась над Городом Семи Огней, у одних она отнимает жизни, другим дает шанс высоко взлететь. Кто Вирд в этой буре: лист, летящий по воле ветра, или сам ветер, принесший грозу?
|
Анна Виор
Легенда о свободе.
Книга 2
Буря над городом
Пролог
Камни основания
Камни в основание будут положены руками Огненосцев, и только затем Строители возведут над ними здание -- первое в новом городе...
Когда свободный народ пришел сюда, в прекрасное это место, где неспешно несла свои воды широкая река, где всегда было тепло, зеленели деревья и трава, поля давали урожай, а сады плодоносили, не нуждаясь ни в куполе, ни в обогреве; когда ступили на эту землю, пройдя долгий путь из холодных бескрайних просторов севера, оставив позади Убежище, -- людей встретил город Древнего, его восхитительные строения. Дворец, равный по площади четверти всего Города Огней под куполом, сотворен был с таким искусством, что Строители плакали, когда его разрушали Повелители Стихий по приказу Огненосцев. Но все это принадлежало когда-то Врагу, и построено было в его честь: великолепные храмы с белоснежными колоннами, уходящими в небо, статуи высотою в три человеческих роста, фонтаны, удивляющие волшебным танцем воды. Их создали Имеющие Дар, но не Братья и Сестры, а отдавшиеся Врагу... Не только своею Силою возводили они этот город, но и его отравленным могуществом. И Огненосцы вынесли решение -- не оставить здесь камня на камне. Эта земля принадлежит теперь свободному народу, и свободный народ очистит ее!
Четыре дюжины Разрушающих выступили, сметая с земли следы прекрасных строений. Сломались колонны храмов, и разрушительная волна уничтожила дворец, пали статуи, превратились в руины фонтаны, а обломки пожрал очищающий огонь. И здесь, на пепелище, они возведут новый Город Огней, свой город. И Тойя верила, что он будет еще прекраснее.
Огненосцев было семеро, каждый положит в основание по камню, но еще два -- за падших в их войне... За тех, без кого народ никогда бы не пришел в этот теплый приветливый край, никогда не возвел бы здесь город. Враг хотел смести их с лица земли, уничтожить даже воспоминания о свободном народе, он загнал их в холодные и суровые просторы севера, но видя, что и там они выжили в Городе-Убежище, разгневался и пошел на них войною... на свою погибель...
И цена за свободу уплачена сполна: кровь и боль, страх и гнев, горе... жизни Братьев и Сестер, жизни Огненосцев...
Тойя взяла в руку свой камень, вспоминая, какой путь пришлось пройти ей, какую цену заплатить...
За Тойей пришли Братья. Сегодня она покинет родительский дом навсегда и станет Сестрой. Она родилась такой, но только семь дней назад и Тойя и ее отец с матерью узнали, что она -- Имеющая Дар. Более того, она -- Огненосица: та, кто не даст ночи войти в Город; та, кто не позволит холоду остановить жизнь в Убежище; та, кто вместе с другими одной рукой согревает, а другой обороняет.
Тойя сидела на носилках, поднятых на плечи шестерыми Братьями, а седьмой шел впереди, возвещая всем, что открылась Имеющая Дар, явилась миру Огненосица. Жители Города Огней ликовали, бросая лепестки цветов перед идущими и воспевая гимны Создателю и его Свету.
Ее несли к Дому Братьев и Сестер: тех, в ком Дар, кто создал здесь в Убежище все: купол, окружающий Город Огней, дома, в которых живут люди, дворцы и фонтаны, которыми все любуются, сады и поля, питающие их, и, конечно же, огонь, что согревает в вечной мерзлоте, и свет, заменяющий солнце долгой ночью.
Сколько уже длилась эта ночь...Тьма окружала их мир со всех сторон, но сегодня над городом волшебное сияние, называемое Радость Создателя. Огненосцы убавили свет под куполом, и стало видно зеленое сверкающее полотно, дрожащее и перетекающее волнами в небе. Хороший знак в день ее посвящения. Глядеть на столь прекрасное чудо можно часами, забыв обо всем на свете. И Тойя думает, может ли кто из Огненосцев соткать подобный свет?
Сестры встретили Тойю, уводя в Дом, здесь они снимут ее одежду, что носила она у отца и матери, омоют ее тело и облачат в красное -- цвет Повелителей Огня.
Восемь старших встречали Тойю, улыбаясь и приветствуя новую Сестру и новую Огненосицу -- теперь одну из них, девятую.
-- Я земное солнце, сияющее во тьме, -- повторяла Тойя клятву, выученную в Доме Имеющих Дар, -- пока спит небесное. Я огонь, пылающий в очаге для матери и отца, для сына и дочери, для старца и для старицы, для Имеющих Дар и не имеющих. Пока я сияю, роду человеческому не положат конец холод и тьма. Пока горит мой огонь, Враг не войдет в Город. Одной рукой я создам огонь, чтоб обогреть людей, другой рукой я создам огонь, чтоб поразить Врага и порождения его. Не воспылает мой огонь во зло и не поглотит мой свет тьма.
И жители Убежища преклонили колени перед ней, Братья и Сестры склонились перед ней, и только Повелители-Огненосцы стояли.
-- Приветствуем тебя, избранная огнем жизни! -- сказал один из Повелителей -- Этас; его волосы -- словно пламя, которым он владеет, а глаза -- как небо в безоблачный день.
Этас... свет ее жизни... огонь ее сердца. Тойя лежала на его груди, и его рука обнимала ее... много лет прошло с тех пор, как он впервые поприветствовал ее. Теперь все знают, что эти двое Огненосцев -- как один. Он и она...
В тот день вновь сияние было над городом, и они с любимым вышли на балкон, чтобы любоваться песней неба. И в тот день пришла война. Разведчики доложили, что Враг идет с юга, идет во главе огромной армии его слуг-смаргов, ведет за собою тысячи и тысячи своих псов. Радость Создателя -- добрый знак в небе, стала тогда Его плачем... Затрубили боевые горны, и свободный народ, все до единого, способные держать в руках оружие, имеющие Дар и не имеющие, облачились в теплые одежды, чтобы защититься от холода, и в сталь, чтобы уберечься от стрелы и меча, и выступили навстречу Врагу. Никогда не войдет он в Город-Убежище победителем!
Тойя сражалась рядом с Этасом, ее поражающий огонь и его истребляющие молнии пожинали вместе обильный урожай. Смарги валились один за другим, но их было много, слишком много. А Врагу ни огонь, ни молнии, ни стрелы... ни мечи, что выкованы особым образом, -- не вредили...
Повелевающие псами из свободного народа заградили пасти зверям Древнего, и это дало возможность Братьям и Сестрам -- Воинам Мечей и Стрелкам беспрепятственно истреблять вражеские армии.
А затем свободный народ отступил, и Разрушители единым ударом разверзли землю под ногами тысяч и тысяч смаргов. Океан вырвался из разлома, поглощая их уродливые тела.
И самые смелые из Братьев вышли навстречу Врагу, одели на него оковы и смогли его пленить. Оковы эти долгое время ковали Создающие Оружие, пять Даров было вложено в них: Сила Связывающих -- Строителей, Разделяющих -- особых Целителей, Разрушающих -- повелевающих стихиями, Вдохновляющих, что владели музыкальными орудиями, и Пророков. В конце кровь Огненосца окропила оковы, и Сила слова оживила их, дала их могущество связать Врага. Его нога ступила в Город-Убежище не как завоевателя, а как пленника.
Долгие и долгие дни плененный Враг оставался среди них, в возведенной тюрьме тьмы, черные стены которой не пропускали свет к нему. Убить его никто из Имеющих Дар не мог. И Пророки собрались, чтобы найти способ, как уничтожить Врага и память о нем. Они размышляли целую луну, искали пути, искали средства. И в один из дней, когда солнце встало ото сна после долгой-долгой зимы, и свет под куполом потушили за ненадобностью, Пророк Айол пришел к Повелителям свободного народа -- Огненосцам.
-- Мы нашли способ, -- сказал он, -- и способ этот схож с методом создания оков. Врага нельзя убить -- он бессмертен и неуязвим, но отправить его в забвение можно. Если пятеро соберутся вокруг него и призовут свои Дары, а Огненосец прольет немного своей крови на его кожу, то он уснет, сном, похожим на смерть.
-- Опасно ли это, Пророк? -- спросила Инайса одна из девяти.
-- Нет, -- ответил тот, -- достаточно немного крови, и Враг уснет. Мы забудем о том, что он жил. Мы станем по-настоящему свободным народом!
А Этас, возлюбленный Тойи, сказал:
-- Даже если для победы над Врагом потребовалась бы жизнь Огненосца, то стоит заплатить такую цену!
Горькие слова.
Огневолосый ее возлюбленный -- тот, в ком свет ее жизни, тот, в ком огонь ее сердца -- вызвался, чтобы вместе с пятью Братьями предать забвению Врага... И они вошли в его тюрьму...
Тойя видела, как лежит Этас. Будто устал... и прикрыл глаза на мгновение... "Почему же ты так бледен, возлюбленный мой? Почему, целуя тебя, не чувствую я твоего сладкого дыхания, почему, прижимаясь к твоей груди, не слышу я биения твоего сердца... почему сильные твои руки упали и не обнимают меня?.. Этас! Этас!.. Откликнись! Открой глаза! Поцелуй меня... Этас!.." Но огонь его потух... Навеки ушел его свет...
-- Почему ты солгал, Пророк? -- кричала Тойя. -- Почему обманул? Ты сказал, что достаточно немного крови, но Враг забрал его жизнь!
И Айол не знал, как отвечать ей.
Тойя не помнила, -- ей после о том поведали ее Сестры и Братья, -- как упрекала она Пророка, как требовала ответа от него, как проклинала его за ошибку, за то, что не смог предусмотреть, что Этас... погибнет. Не помнила она и как выхватила меч Этаса и рубила стальное тело Врага, что лежал тут же, лежал без движения и без дыхания, но он был жив, а Этас... был мертв... Не помнила Тойя, как пыталась сжечь Врага огнем, как призывала молнии... и едва не сожгла и не разрушила Город, и только оковы, что укрощали Имеющих Дар, остановили ее.
Когда выжившие Повелители Огня отправились в указанные Пророками места, где жили остальные Враги, по одному Огненосцу на каждого Древнего из семерых, -- Тойя не могла ни думать, ни слышать, ни чувствовать. Но ее Братья и Сестры согласились, как и Этас, пожертвовать жизнями, если потребуется, ради спасения их народа и всего человеческого племени, они отправились каждый к своему Врагу, с которым предстояло им сразиться.
Со всеми Огненосцами было по пятеро Имеющих те Дары, что помогут погрузить Древних в сон, были с ними и Воины Меча, которые защитят их, и Исчезающие, что переместят их в нужное место.
Но Тойя осталась... А с какой радостью она положила бы тогда свою жизнь за дело всего мира... положила бы рядом с жизнью, отданной Этасом, чтобы вновь быть вместе с ним... "Этас... Этас... Почему не отвечаешь ты?.."
Погиб Огненосец Дажд, попав в ловушку Отдавшихся Врагу, и все, кто были с ним, а ей, Тойе выпал шанс отправиться на свою битву. Ее кровь пролилась... но, увы, достаточно оказалось лишь половины чаши... она ослабела, Дар ее будто вытекал с пролитой кровью, но смерть отвернулась от нее, не желая воссоединить с Этасом... Еще один Враг -- последний из восьмерых, уснул... И каждый человек на юге и на севере, на западе и на востоке теперь был свободен, вся земля теперь принадлежала им -- людям, а прежде всего -- свободному народу. Целый мир был у ног Тойи, но мир этот... без Этаса...
Тойя наклонилась, положив камень в основание нового города за себя, а затем положила еще один -- за Этаса... "Огонь твой, возлюбленный... да не будет забыт... пусть пылает он в моем сердце, пусть согревает он мою душу... пусть обороняет он мой покой... Усни навеки в этом городе, новом Городе Огней..."
Глава 1
Лист в урагане
Элинаэль Кисам
В том, что у нее Дар Огней и всем об этом известно, было одно бесспорное преимущество -- теперь для нее всегда в любое время открыты двери Сада на верхнем этаже Академии Силы. Притом еще разрешается приводить с собой друзей. И сегодня Элинаэль стояла у прозрачного купола вместе с Эдрал, вглядываясь вдаль, в небо. С восточной стороны оно серое и угрюмое, зато на юге тонкие перистые облака белой пушистой пеной прикрыли глубокую синеву, а на западе эти же облака розовеют в лучах заходящего солнца.
Снаружи на террасе сейчас прохладно, а здесь, в Саду, царит вечное лето, цветут экзотические цветы, поют птицы, журчат ручьи, питающие водой все эти растения. Здесь самое лучшее место, какое только ей известно.
Эдрал тоже задумчиво смотрела куда-то вдаль, но вряд ли она любовалась небом, скорее девушку занимали обычные для нее мысли, что редко бывали радужными. Впрочем, Эдрал, несмотря на несколько мрачноватый взгляд на мир, оказалась не такой уж скучной и высокомерной, как показалась Элинаэль в самом начале.
-- Я никогда не хотела стать такой как мать, -- продолжала Эдрал начатый разговор. Ее мать, Мастер Инаси, была Одаренной и даже состояла в Большом Совете. Узнав, что ее дочь тоже отмечена Даром, она стала уделять девушке намного больше времени, чем раньше, это Эдрал не обрадовало, а наоборот, огорчило. Мать разлучила ее с возлюбленным и отправила в Академию Силы, поставив условие, что Эдрал должна отучиться хотя бы два или три года, и лишь после этого она сможет выйти замуж.
-- До того, как Дар развернулся, ей было все равно. Она почти не появлялась рядом со мной, и мы с Ишем, -- так звали жениха Эдрал, -- планировали нашу свадьбу. Но потом все изменилось. Я -- Одаренная, увы...
-- Почему же "увы"? -- спросила Элинаэль.
-- Не будь я Одаренной -- была бы уже замужем и могла бы прожить со своим мужем простую и спокойную жизнь, вырастить детей, состариться...
-- Ничего, время пролетит, и вы с Ишем поженитесь. Твоя жизнь будет прекрасной, я уверена! И к тому же долгой.
-- Да, -- Эдрал вздохнула, раздраженно тряхнула черными волнистыми локонами, -- я переживу своего мужа, детей, внуков. Они будут стариться и умирать у меня на глазах... Какое в этом счастье?
-- Но, может, у тебя родится Одаренный ребенок, сын или дочь, как ты у твоей матери.
-- Я у матери восьмая дочь, а еще у нее было девять сыновей. И все, все до единого, мои братья и сестры давным-давно состарились и умерли, и их дети -- мои племянники -- тоже, даже их внуки сейчас старые и немощные. Мне больно смотреть на собственных внучатых племянников, еле передвигающихся от старости, а каково моей матери! Ты думаешь, почему Одаренные, чьими супругами были обычные люди, чаще всего не женятся и не выходят замуж снова? Это больно... так больно смотреть, как умирают, словно листья осенью, дорогие тебе люди...
Элинаэль молчала. Близкие ей люди тоже умерли. Она понимала, как это -- терять того, кого любишь. Отца она не помнит, мать давно оставила этот мир... Кодонак, который стал ей как второй отец, далеко. Она одна. Зато у нее появились друзья...
-- Но твой Дар может послужить другим.
-- Может быть. -- Эдрал фыркнула. -- Ректор Исма тоже так говорит. А мать хочет, чтобы я держалась поближе к нему, она уверена, что только он может научить меня "видеть" как следует.
-- Да, ведь он -- Мастер Видящий, как и ты...
-- Я еще не Мастер... когда-нибудь буду. -- Едва заметная улыбка проскользнула в уголках губ подруги.
-- Ты непременно станешь великим Мастером Силы, -- подбодрила ее Элинаэль. -- Каково это -- видеть чей-то Дар? Как он выглядит?
-- У каждого Одаренного свой Путь, и Дары выглядят по-разному. Дар -- это как бы клубок из цветных нитей, свернутый, пока его не используют, а когда Дар проявляется, то нити эти растекаются по всему телу... Мне трудно описать. Например, Мастер Строитель. Его Дар в обычном состоянии -- это жесткий, будто бы проволочный клубок сероватого цвета. Расправляясь, нити движутся синхронно к пальцам обеих рук, они не текут, а растягиваются. У Целителя -- это бегущие потоки голубой воды. Хотя у Иссимы... скорее кристаллы льда, а не жидкость. У Толкователя -- фиолетовая мгла, а у Пророка в ней -- мерцающие желтые звезды.
-- А у меня? -- спросила Элинаэль.
-- Когда я увидела твой Путь Дара впервые, я не знала, что это. Он немного похож на алый огонь боевого Мастера, но не такой. Я вижу в тебе пылающее внутри прозрачной сферы пламя.
Эдрал повернулась к ней и улыбнулась, становясь необыкновенно симпатичной девушкой благодаря этой улыбке:
-- Это красиво.
-- Правда?
-- Да. Очень!
Они замолчали, вновь погрузившись каждая в свои мысли.
Элинаэль услышала позади себя чьи-то шаги и шуршание ткани, оглянулась: по садовой дорожке, шла... нет, скорее плыла, подобрав юбку платья, Иссима -- как всегда, с высоко поднятой головой.
-- Я искала вас! -- надменно заявила та, и Элинаэль заметила, что выглядит она раздраженной.
-- Что-то случилось? -- холодно спросила Эдрал, недолюбливающая Иссиму. Элинаэль тоже не испытывала к надменной красавице особого тепла, но в последнее время Иссима так часто оказывалась рядом, что волей-неволей пришлось привыкнуть к ее обществу, тону, капризам. Надменные манеры праправнучки Верховного уже почти не выводили из себя.
-- Случилось! -- Иссима заняла место на скамейке, ожидая, что Элинаэль и Эдрал присоединятся к ней, и молчала, пока те не присели. -- Мах. Шос. Тико. Тоше. И Марил, -- произнесла она, делая паузу после каждого имени.
"Что она хочет сказать?" -- Элинаэль пристально смотрела на Иссиму.
-- Знаете таких? -- красавица спросила так, словно знать их было каким-то проступком.
Элинаэль не ответила, а Эдрал хмыкнула:
-- Ну и что?
-- А то, что эти пятеро влипли в историю! Не очень-то хорошую. И я надеюсь, что вы двое в ней никак не замешаны! -- Это был тон матери, наставляющий на путь истинный своих непутевых дочерей, или, по крайней мере, покровительственный тон старшей сестры.
-- Иссима! Говори прямо! -- Эдрал подобный тон превращал в разъяренную тигрицу -- напоминал ей о собственной матери.
-- Вы знали, что они напали на Мастера Силы?
-- Напали? -- удивилась Элинаэль.
-- Да! Шос сам признался мне в этом только что!
-- На кого же они напали? -- спросила Эдрал.
-- На Итина Этаналя!
-- Это тот, кто свидетельствовал?.. -- узнала Элинаэль. Она смутно представляла, как выглядит Мастер Строитель, который рассказал об ущелье, так как находилась очень далеко от свидетеля в Зале суда, но имя его хорошо запомнила.
-- Да, тот, кто свидетельствовал против Кодонака! -- продолжила Иссима. -- Они решили поквитаться с ним.
-- Это глупость! -- Элинаэль действительно так считала. Сам Мастер Этаналь объявил, что не обвиняет ни в чем Кодонака.
-- Это очень большая глупость, которая может дорого им обойтись, если кто-то из Совета узнает!.. -- прошипела Иссима. -- А Мастер Этаналь, скорее всего, уже рассказал обо всем Совету. Кто станет терпеть, когда тебя угрожают убить?
-- Что?! -- брови Эдрал взметнулись вверх.
-- Они дошли до этого?! -- Элинаэль заволновалась. В самом деле, серьезное происшествие!
-- Да! Шос не только угрожал, но почти применил против него Силу! Вы понимаете, что это значит?!
-- Что же делать? -- Элинаэль вдруг заметила для себя, что Иссима тоже переживает за парней, хотя до сих пор всем своим видом показывала, что желает избавиться сама и избавить Элинаэль от их общества.
-- Нужно идти к Итину Этаналю и вымаливать у него прощение! Я так и сказала Шосу. Но их нельзя отпускать одних, они наверняка только еще больше напугают Строителя. Нам придется отправиться с ними.
-- Почему ты так беспокоишься о них? -- Эдрал тоже заметила, проявленное Иссимой необычное участие.
Иссима яростно сверкнула глазами, но тут же отвела взгляд, а Элинаэль, заметив вспышку ее замешательства, подумала, что девушка не так уж и холодна, как желает казаться. Ей не все равно.
-- Потому что она знает -- я ее об этом обязательно попрошу, -- ответила Элинаэль подруге за Иссиму. Ответ понравился красавице, и та подтвердила:
-- Да. Из-за Элинаэль. Я, конечно, против ее общения с дурной компанией, но Верховный просил меня помогать во всем Огненосице. И будет не очень хорошо, если этих пятерых дураков обвинят в преступлении, а через много лет выяснится, что Мастер Огней водила с ними дружбу.
Эдрал ухмыльнулась, не поверив в такое объяснение, но ничего не сказала.
-- Я думаю, что будет правильным попросить прощения у Мастера Этаналя, -- резюмировала Элинаэль. -- И ты права, Иссима, нельзя отпускать их одних. Мы возьмем с собой еще и Лючин с Хабаром, и все вместе отправимся к этому Строителю. Где он живет?
-- Я выясню, -- пообещала Иссима, -- заодно разведаю, что уже известно Совету об этом происшествии.
Ого Ки-Ти
В комнате, отведенной госпожой Миче для Рохо... Вирда, Ого не без труда нашел для себя закуток -- низкий узкий табурет у стены напротив кровати, где лежит его друг. Здесь же, в комнате, неотлучно находятся Мастер Кодонак и Мастер Наэль, а также радость его сердца -- золотая мамочка Инал. Она ухаживает за Вирдом, как когда-то, в его детстве.
После того, как Рохо... Вирд каким-то образом перенес его маму, Миху, Марза и еще тридцать четыре человека, в том числе всех детей, из Ары сюда, он не приходит в сознание. Уже вторую неделю так и лежит, тяжело со свистом дыша, с напряженными руками, трясущимися время от времени. На его лице застыло такое выражение, словно с него живьем сдирают кожу.
Когда Ого смотрел на друга, сердце обливалось кровью. В течение этих двух недель Вирд таял просто на глазах, и таким изможденным, как сейчас, не выглядел даже в худшие их дни у к'Хаэля Оргона.
Мастер Кодонак говорил, что он слишком много людей захватил с собой и как бы... надорвался, можно было только двоих. Но Ого знал Вирда: даже предупреди его заранее, что так будет, все равно он снова взял бы всех, кого перенес, а может, и больше. Лишь бы спасти их от рабства... пусть и ценой своей жизни...
Но смотреть, как он мучается, невыносимо. И даже всезнающий Гани Наэль и великий тарийский военачальник, не просто воин, а Одаренный Мастер Силы -- Хатин Кодонак, только руками разводят. Конечно же, они пытались помочь другу: то укрывали его, чтобы он согрелся, то, наоборот, клали лед ему на лоб и грудь, поили какими-то травами, но все было бесполезно.
Мамочка Инал во всем этом участвовала, руководила слугами, давала не только советы, но, как и всякая кутийская мама, порой и распоряжения двум тарийским Мастерам, которые те, как ни странно, выполняли. Но все без толку...
Госпожа Миче, оказавшаяся очень доброй и отзывчивой старушкой, приняла на работу его маму, чтобы та помогала ей по дому, и приказала беспрепятственно пропускать Ого в комнату Вирда. Другим женщинам из Ары и их детям, а также Михе с Марзом, что стали парой, тоже нашлись пристанище и работа, не без помощи старой госпожи Миче. Они счастливы... свободны теперь, и беспокоит их лишь то, что Вирд до сих пор не пришел в себя.
Это волнует всех, а Ого -- особенно. Кроме волнения, он чувствует свою вину за состояние друга: ведь это он, Ого, упрекал Вирда в том, что Инал до сих пор в рабстве... И Вирд тогда еще замыслил спасти некоторых рабов. Ого и подумать не мог, что Вирд сделает такое... Но ведь сделал...
Мастер Наэль стоял у окна, потягивая вино из прозрачного красивого кубка. Как в Мастера влезает столько? А самое главное, как ему удается ни капли не пьянеть? Его глаза внимательно следят за всем, что происходит в комнате, ни одной детали он не упустит, а если станет говорить, то все слова будут четкими и ясными. Вот бы Ого так...
Мастер Кодонак нервно постукивает себя по носу и кусает губы; он сидит в кресле, что у противоположной от окна стены, справа от кровати Вирда. Зачем-то он носит эту коричневую повязку с серой звездой... Ого слышал, что это повязка изгнанника. Но Мастер Кодонак -- простой и честный человек, за что его могли изгнать? А о Вирде он беспокоится, словно родной отец. Вот и сейчас -- переживает, нервничает...
-- С этим парнем я скоро стану таким же седым, как ты, Наэль, -- говорит Кодонак, улыбаясь лишь одной стороной рта.
-- Я не седой! -- вспыхивает Мастер Музыкант. -- Мои волосы пепельного цвета и вовсе не седы! В Междуморье у многих такой цвет волос, Кодонак!
-- Прости, Наэль! Я пошутил... Нервы на пределе. И я разрываюсь между желанием убить его, когда он очнется, или склониться в почтении перед этим Мастером Путей, сожри его эфф... и поломай об него зубы... -- Кодонак действительно в последнее время был не таким сдержанным, как в первые дни их с Ого знакомства, тогда он показался Ого скалой -- хладнокровной и невозмутимой; теперь же нервозность проявляется во всем, он даже разговаривая, стал так жестикулировать, что можно мух отгонять и создавать прохладу, если жарко.
-- Я хоть и не Одаренный, -- Наэль говорит холодно, лишь его глаза чуть-чуть улыбаются, в его тоне немного обиды, -- и не такой мудрый и старый, как ты, Мастер Хатин... -- пауза, чтобы сташестидесятидвухлетний Кодонак оценил разницу в возрасте -- хотя выглядят они одногодками, -- но такое желание по отношению к Вирду часто посещает и меня.
-- Боюсь, что придется все-таки склониться, так как убить его я вряд ли сумею, -- говорит Кодонак. -- И я уже не Мастер, Наэль.
-- Мастер, не Мастер -- лишь бы дело делал... Если с меня снять мой браслет, -- он показывает серебряное украшение, что всегда на его левой руке, -- я от того не забуду, как звучат ноты, и мелодии из меня тем не выбьешь. В Мастере Музыканте главное -- владеть музыкальным орудием. И я им владею -- с браслетом ли, без браслета!.. А что главное в Мастере Силы?
Кодонак долго удивленно и задумчиво смотрит на Наэля, потом говорит медленно:
-- Владеть Даром... Контролировать Силу...
-- И разве ты это утратил?
Ого прикрыл глаза; они о чем-то переругиваются и могут так до бесконечности. Он вспоминал, как рыбачил с Вирдом, как вмести они сочиняли песню для Михель, как мечтали убежать... И вот... убежали. Рохо был его лучшим другом: конечно, слишком умным для раба, но сердце у него доброе и своим превосходством он никогда не кичился. Плохо, что заболел....
-- Сегодня уже пятнадцатый день, как он лежит вот... так... -- тревожно говорит Гани Наэль. -- В Пятилистнике я слыхал об оттоках, были у меня Одаренные друзья... Но не о таком...
-- Ты прав, -- отвечает Кодонак, -- Это что-то вроде оттока... Обычно, чем ярче Дар, тем сильнее отток. Мастеру мирного Пути трудно сдерживать свой Дар, он должен искать возможность и выплескивать его, отпущенная до конца Сила созидания не причинит ему вреда, а только наоборот. Хотя, если он всегда будет делать то, чего требует Дар, то потеряет контроль над ним. Боевой же Мастер не должен как слишком долго сдерживать Дар, так и отпускать его до конца -- и то и другое смертельно для него. Что случилось с Вирдом, я не знаю. Да и кто может сказать, как это бывает у Мастеров Путей? -- Он нерадостно усмехнулся. -- Отток -- плата за могущество... Нечего не дается просто так, и оттоки напоминают Одаренному, что он всего лишь человек, и что использование Силы -- не игра. А Вирд очень могущественен. Ему и цену придется платить гораздо большую.
-- Две недели -- это слишком долго... -- говорит мама Ого.
-- Да, Инал, слишком, -- вздыхает Кодонак.
Тишина. И перед мысленным взором Ого мелькают картинки воспоминаний из его детства. Рохо еще не был "могущественным", как выражается Мастер Кодонак, но платить он всегда был готов, чтобы помочь кому-то. Он вспомнил, как Вирд согласился быть битым кухаркой вместо него, когда Ого увел у нее из-под носа пару медовых лепешек, приготовленных для этого борова Оргона-младшего, сожри его эфф... Рохо сказал, что это он украл, а не Ого... А все потому, что Ого тогда болел, был слаб. Рохо знал, что отдубась его кухарка -- он и ноги протянет... Сам, правда, потом еле ходил дня три. С тех пор они и на кухне больше не помогали, а там было неплохо... особенно по сравнению с полем, куда их потом отправили.
-- Да что же!.. Ни искры, ни пламени! -- вдруг раздается крик Кодонака, настолько громкий, что Ого подскакивает на месте и видит, как Мастер Кодонак двумя огромными прыжками пересекает комнату, устремившись к кровати Вирда.
Там, где лежал Рохо, сгустился плотный туман, который Кодонак захватывает полными пригоршнями, пытаясь схватить Вирда.
-- Не смей! -- орет он не своим голосом и ругается так, что даже Гани Наэль или Харт не смогли бы. -- Раздери тебя!.. Да что ж ты такое!.. Куда?..
Туман рассеялся, а ложе Вирда осталось пустым... Мама Инал прикрыла руками рот в немом испуге.
Вирд исчез... Гани Наэль поднял брови и вопросительно смотрит на Кодонака, он даже кубок с вином отставил в сторону...
-- Он переместился? -- спросил Наэль, сощурив глаза.
Кодонак сел на кровать, где только что лежал в беспамятстве Вирд, и обхватил голову руками.
-- Я уж думал, что хуже не будет, -- сдавленно произнес он. -- Переместился, и притом бессознательно.
-- Куда? -- снова спросил Мастер Музыкант.
-- Понятия не имею, куда может его забросить. Хуже то, что он без сознания, а, значит, попади он в опасную ситуацию, не сможет себе помочь... -- Кодонак обернулся к Наэлю -- в его глазах бушевал ураган чувств: отчаяние, беспомощность, злость, беспокойство, непонимание. -- Нужно было держать его за руку все это время!
Наэль только вздохнул.
Воцарилось молчание, и когда Кодонак вновь заговорил, его глаза были уже спокойнее; он встал, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по комнате.
-- Я думаю, что его может забросить туда, где он бывал раньше. В Ару, например. Или в Тарийский лес. Или в Город Огней.
-- В Город Семи Огней? -- удивился Наэль.
-- Да. Ты не забыл, что он сын Асы Фаэля? Что родился в Городе Семи Огней и жил там до семи лет, а воспоминания детства обычно самые яркие? Вполне возможно, он там окажется бессознательно. А если он все же придет в себя, то переместится туда осознанно. Если где его и искать, то только в столице.
-- А может, он все-таки вернется? -- спросил Наэль.
-- Сюда? Может быть. -- Кодонак пожал плечами. -- Но нужно предупредить Исму и Эниля. -- Ого не знал, кто они такие. -- Я напишу письма, а ты передашь их.
-- Я? -- Гани Наэль усмехнулся, вопросительно поднял брови, указывая на себя пальцем.
-- Мне нельзя там появляться. -- Кодонак дотронулся до своей повязки на лбу.
-- Похоже, что мое путешествие в Город Семи Огней в комфорте, при помощи перемещения, отменяется. Да здравствует растертый седлом зад! -- насмешливо воскликнул Наэль.
-- К тому же ты сможешь рассказать больше, чем я. И мои письма, подтвержденные твоими словами, не будут выглядеть как послания безумца.
-- Ха! А кто рассказывал о свидетельстве Би Досаха? Ему все так и поверили! -- возмутился Наэль, а Ого уже потерял нить их разговора.
-- Ото Эниль и Киель Исма -- те, кто поверят! Да и, в конце концов, ты не в суде будешь выступать! Просто передай письма и подтверди мои слова.
Мастер Наэль вздохнул, качая головой.
-- Кодонак... Кодонак... Потухни мой огонь... Знал же я, что излишнее общение с Одаренными до добра не доведет... Ладно уж! Давай свои письма! Если Вирд в ближайшие два дня не вернется -- поеду.
-- Я с тобой! -- выкрикнул Ого, и все уставились на него.
-- Я тоже пойду, -- пояснил он, -- я попытаюсь отыскать Вирда. Ведь Вирд помог мне. Это из-за меня он отправился туда и...
-- Хорошо! -- прервал Наэль. -- Ты тоже сгодишься. Еще пусть со мной идут утариец и Харт, и может быть, несколько солдат Агаята... Но за свой счет! -- Музыкант выразительно посмотрел на Ого.
-- Наэль, я бы оплатил твои расходы, но ты знаешь, что содержания я был лишен, а ничего своего у меня нет, -- вмешался Кодонак. -- Но Исма или Эниль не будут затруднены, если... Я упомяну об этом в письмах.
Наэль кивнул, довольно усмехаясь, и вернулся к кубку с вином.
Ого взглянул на свою золотую мамочку, она тоже смотрела на него и одобряюще улыбалась. Ого поступает правильно!
Алсая Ихани
Странная маленькая женщина из дикарей не была глупой. Ее рассуждения можно назвать наивными, у нее мало познаний о жизни цивилизованных людей, но она далеко не глупа. А может, безумна? Кто в своем уме станет рассказывать подобные вещи? А если все это произошло на самом деле, то можно ли увидеть такое и остаться в своем уме?
Алсая содрогалась при мысли, что она могла бы наблюдать, как неведомое существо уничтожает всех ее знакомых, близких... Проливает кровь. Остаться единственным живым человеком в поселении... Смотреть на смерть дорогих тебе людей...
Следовало немедленно рассказать Карею обо всем. Как можно скорее!
По-видимому, именно об этих событиях он и предупреждал. А если верить женщине -- Ташани-без-племени, то кровавые убийства совершались не единожды, не только среди ее племени, но и продолжают совершаться, продвигаясь все дальше и дальше на юг.
Откуда знал об этом Карей? Это знание и было его ношей, той, что он не хотел перекладывать на ее хрупкие плечи? И сейчас, слушая женщину, Алсая была благодарна ему за это -- Карей прав, слишком тяжел это груз.
После той встречи с охотниками, Карей показал Алсае места, куда можно было перемещаться, чтобы следить за движениями северных племен. Они побывали у скалы Рих, у перешейка, связывающего Северные земли с Ливадом, на земле без названия, формой на карте напоминающей растопыренную тигриную лапу, у Океана Ветров, и в других точках, невероятно схожих между собой однообразием пейзажа, приметы которых были понятны только "прыгуну". В одну из таких точек Алсая и переместилась на исходе ночи. Она была удивлена большим скоплением детей снегов -- так они себя называли. Обычно дикари кочевали небольшими группами человек по сто-двести, не более. За несколько последних проведенных на мысе недель Алсая стала немного разбираться в их обычаях и образе жизни. О многом рассказал Карей, кое-что неохотно скупыми словами поведал Марто, что-то узнала и сама она, перемещаясь и наблюдая.
Алсая стала привыкать. К холоду, к сияющей белизне, даже к ночи, что пришла однажды и не уходила. Скорее всего, ее необычное спокойствие -- это результат возможности видеться с Кареем раз в неделю, и перемещаться сюда, в домик в рощах Ухта, когда ей угодно.
Встретить Ташани-без-племени Алсая не планировала, даже не надеялась на такую удачу; видно, сама судьба привела таинственную знахарку к ней. И вот -- Ата сидит в домике в роще Ухта, где они обычно встречаются с Кареем и говорит о таких страшных вещах.
Маленькая дикарка шокирована всем, что окружает ее сейчас. Она боится пошевелиться, постоянно оглядывается по сторонам, -- разница между ее миром и тем, где она оказалась, слишком велика: все по другому, начиная от солнца над головой и травой под ногами снаружи и заканчивая ковром и креслами вместо шкур внутри.
Алсае было жаль дикарку, она даже задумалась над тем, чтобы взять Ату с собой в башню Та-Мали, там бы нашлось место и занятие -- хотя бы прислуживать Алсае. И можно было бы более подробно расспросить женщину о тех страшных событиях. Но когда она предложила это Ате, та возмутилась так, словно Алсая хотела выдернуть дочь снегов не из холодного, мрачного, темного и дикого мира, а из уютного домика на берегу прекрасного озера Фаэлос. Ну что ж, у каждого свое представление о том, каким должен быть дом. Но как можно любить эту снежную неприветливую пустыню?..
До назначенного для встречи с Кареем часа оставалось еще добрая половина дня. А Ата уже начала нервничать и просить переместить ее обратно. На ее лбу выступил пот, ей жарко здесь в этом меховом платье-рубахе. А Алсае не нравилось мучить людей, поэтому она еще раз спросила, не нужно ли чего Ате, и стала готовиться к перемещению.
Черкнула пару строк для Карея и оставила в условленном месте -- в скрытом от случайных взглядов тайнике за камином. "Я встретилась с Ташани-без-племени, той самой. Ее рассказ внушает ужас. Надеюсь, что вечером я смогу передать тебе подробности этой беседы при личной встрече. Не дождусь... Люблю. Твоя Алсая".
Алсая положила руки на плечи Аты, их окутал такой привычный молочный искрящийся туман...
Когда они вновь оказались у стойбища, Алсая это место не узнала: в небе горел пожар, вспыхивали алые огни, перекатывались сияющие нити... Такого волнующего и захватывающего зрелища, пробуждающего к тому же в ней глубинный ужас, никогда раньше ей видеть не доводилось. В небе над тундрой извивались красные змеи, они переливались, превращаясь в зеленый ураган, растекались по всем небу и вновь становились алым заревом вдалеке.
-- Что это? -- прошептала изумленная Алсая.
-- Сияние... Песнь севера! Плохой знак, -- мрачно, уверенно ответила Ата; здесь она перестала быть маленькой дикаркой и превратилась в мудрую женщину из племени детей снегов, которая может повелевать вождями.
Ата выглядела очень взволнованной, вглядываясь вдаль, туда, где освещенные небесным огнем, стояли темные хижины. Алсая тоже обеспокоилась -- слишком тихо здесь. Она ведь появилась перед стойбищем под утро и сейчас уже далеко за полдень -- люди должны были уже давно проснуться и покинуть дома. И оленей, что стояли здесь утром, разгребая копытами стоптанный снег и выискивая что-то под ним, нигде не было видно. Может, их погнали на выпас? В снегах?
Ата быстрым шагом направилась к жилищам, и Алсая почему-то последовала за ней, хотя можно было бы возвращаться -- ее дела завершены...
Сердце колотится в недобром предчувствии, на ладонях под рукавицами выступил холодный пот.
Людей нет. Никого. Тихо.
И вдруг... Ата разворачивается к ней и говорит так, что сердце Алсаи падает куда-то вниз, и такой жуткий холод пробирает ее до костей, словно она обнажена на морозе.
-- Он здесь!
Алсая поднимает глаза и видит...
Очень высокий человек, не меньше десяти футов. Это мужчина... Настолько красивый, что даже Карей меркнет рядом с ним... Правильные, четкие черты лица, совершенные линии скул, подбородка, губ, носа... Большие бледные глаза, радужной оболочки нет, а зрачки -- как сгусток крови... Его тело так же совершенно: выступающие мускулы, медная гладкая кожа, широкие плечи и узкие бедра. Он почти обнажен... на таком-то морозе?! Но ему не холодно, его движения плавные, уверенные, эти движения напоминают танец сияния в небе. Черные прямые волосы ниспадают до самой земли, словно шелковый плащ. Ногти похожи на кинжалы... Он смотрит прямо на Алсаю, и губ касается улыбка... а глаза холодны, как сердце севера.
Алсаю сковал ужас... ужас, сплетенный изо льда, заморозивший ее кровь, тело, глаза и голос... Кто он такой?
Алсаю кто-то тянет за рукав, и она с огромным трудом отводит взгляд от бесцветных жестоких глаз... И только тут замечает, что все вокруг... в крови... Тела тех, кто был детьми снегов, свалены в кучи, похожие издали на их жилища... Мерзкие огромные существа, лишь отдаленно напоминающие людей, рыскают по стойбищу. За спиною у Него сидят, сбившись в кучу, несколько сотен женщин, сидят молча, не двигаясь и даже не плача, но они живы.
Существо плавно двинулось к Алсае и Ате. Ташани сжала кулаки и зубы, казалось, что она кинется сейчас на него... как дикая кошка, вцепится зубами и когтями в обнаженную плоть....
Алсая вспомнила... с огромным трудом, преодолев оцепенение ужаса, вспомнила, кто она, ухватила женщину за руку и призвала Дар.
В последнее мгновение ногти-кинжалы страшного создания метнулись в воздухе, разрезая туман перемещения, и задели Алсаю. На ее белой шубе выступила алая кровь... и только потом пришла боль...
Вирд Фаэль
Туман не уходил, и боль не отступала. Прошла вечность... или мгновение. Боль терзала его грудь, рвала его жилы, дробила кости... Такая боль должна была давно убить его, раздавить своей неистовой мощью, как насекомое. Но она предпочла терзать, а не убивать... Он чувствовал себя грудой костей и мяса без формы, без кожи... без имени... умирающий, но живой. Пламя, разгоревшееся где-то внутри, потеряло контроль, вырвалось и жгло... жгло его, оставляя пепел, хранящий память о безумии огня, а затем он вновь чудом обретал плоть, и пламя разгоралось снова. Он был листом, попавшим в ураган, он был песчинкой на дне, на которую давит толща океана, он был пеной в волне, что разбилась о берег. Он был металлом, переплавляемом в горне. Он хотел умереть, но был жив... Если бы он не был жив, то не чувствовал бы такой боли.
Боль терзала и душу, вырывала сердце. Тысячи голосов кричали ему. Молили его. Их слезы были океаном, в котором он тонул. Их глаза были звездным небом, в котором он терялся. Их кровь была упреком в том, что он не спас их. Их мертвые глаза и растерзанные тела взывали о мести. Их души молили: "Останови..."
Кем был он? Он был лишь болью. Сосредоточением ее. Все, что он знал -- это только то, что жив. Если бы он не был жив, то не чувствовал бы...
Он кричал, если бы мог, если бы помнил, как кричать.
Вечность или мгновение? Спасти всех... не одного, не двоих... не шестерых... Как спасти всех? Как не видеть их глаз, что с упреком смотрят? Как остановить...
Пламя пожрало его в очередной раз, и вновь остался лишь пепел, который помнил... И вдруг... впервые за вечность или за мгновение... не огонь -- копье изо льда пронзило его.
Он задохнулся. Он втягивал в себя туман, широко, словно выброшенная на берег рыба, открывая рот... И туман отступил, стал потрескивать и рассеиваться. Отступило пламя, оставляя лишь холод, пронзающий насквозь, сковывающий движения, и тьму, застилающую все вокруг.
Он вспомнил, что его зовут Вирд... Это имя дали ему отец с матерью... Он вспомнил, что он должен был быть сейчас в Шеалсоне -- небольшом тарийском городе. Здесь Мастер Гани Наэль и Мастер Хатин Кодонак... Но это был не Шеалсон... Это была не Тария... И не Ара... Где он?
Пламя и туман ушли, но холод и тьма сменили их, доставляя едва ли меньшие мучения.
Вирд осмотрелся, его глаза начали видеть не сразу. Он был в каком-то странном месте, смутно знакомом. Вокруг на север и юг, запад и восток простиралась белая снежная пустыня. Была ночь, и в небе сияли звезды. Холод, царивший здесь, нельзя сравнить ни с чем, ощущаемым им когда-либо до сих пор. Мороз настолько силен, что руки и ноги отказываются двигаться, его шелковый кам превратился в лист железа. Воздух, проникая вовнутрь, обжигает легкие. Вирд хотел уйти из этого места, но не мог...
Согреться. Он призвал Дар, новый, тот, что открыл в нем Мастер Кодонак -- Дар Огня. И пламя, заключенное в прозрачную сферу, из солнечного сплетения тонкой струйкой потянулось к его пальцам и устремилось наружу. Вирд разжег оранжевый костер, дававший тепло.
Он прикрыл глаза, наслаждаясь... Холод, останавливающий течение крови в жилах, наконец отпустил его. Тьма сделала шаг назад, и свет пламени, отражаясь от белой земли, отвоевал пространство вокруг Вирда. Боли больше не было. Какое же неописуемое наслаждение -- отсутствие боли!
Пламя горело жарко, и вскоре толстый слой снега и льда под ним стал таять, оседая, и Вирд вместе с костром опускался ниже и ниже, пока не достиг прозрачной поверхности. Он испугался было, что эта поверхность -- лед над толщей воды. Если огонь растопит его, Вирд, не способный сейчас к перемещению, утонет. Но прозрачная поверхность держала и его, и пламя -- и не таяла.
Вирд вгляделся в освобожденную от снега твердь под ногами -- отблеск его костра играл на темных силуэтах внизу, под ним. Вирд лег и всмотрелся: строения... дома... Это город в снегах! Тот самый город под куполом! А он сейчас стоит прямо на этом куполе. Только огней, что освещали город когда-то, нет! Город покинут и мертв. Словно высохшие кости, стояли под куполом и под толщей снега и льда над ним построенные когда-то Мастерами Силы дома, башни и дворцы... Вирд прислонил обе руки к своду и послал огонек -- свет родился внутри, под прозрачной поверхностью, поплыл, освещая пространство вокруг. Вирд был слаб, он чувствовал, что на создание согревающего пламени потратил очень много сил, тем более что не оправился еще от той боли... Сколько она длилась: вечность или мгновение? От этого огонек был тусклым и мерцал, но продолжал плыть, выхватывая из черных лап тьмы и смертельного покоя белые камни, узорчатые стены, шпили башен, балконы и террасы... Прямо под Вирдом находилось странное, не похожее на другие сооружение -- черный, не отражающий отблеск его огонька, а будто бы поглощающий свет прямоугольник с четкими гранями. На верхней грани -- пробоина, словно кто-то вырвался изнутри, оставив за собой эту дыру. Вирд как зачарованный вглядывался во тьму, что открывала пробоина, а затем отпрянул с отвращением и ужасом. Ему показалось, что он чует запах крови. Как в тех снах... И тот же животный страх сковал его.
Вирд содрогнулся, и в это же мгновение его огонек внизу погас. Он уже не видел, что там -- в покинутом городе. Пламя, горевшее до сих пор ровно, тоже замерцало, и холод вновь пробился к Вирду. Огонь стал гаснуть. Как ни пытался Вирд, но не мог удержать его... Снова пришел туман, и с ним -- боль... И вновь ничего, кроме боли, не осталось...
Вирд открыл глаза, но не разглядел ничего вокруг. Желтая мгла и ветер... "Желтая мгла -- это песок", -- понял Вирд. Мелкие как пыль песчинки попадали ему в нос, рот, глаза, уши... Вирд лежал, наполовину погребенный. Он вскочил, прикрывая лицо длинной полой кама, а ветер продолжал хлестать его острыми струйками песка, словно плетьми.
Вирд побрел, его ноги увязали в зыбучей массе почти по самые колени. Ни впереди, ни позади него ничего не видно. Ветер вздымает в небо огромные желтые облака, свистит над Вирдом, пытаясь сбить его, и так едва стоявшего на подгибающихся ногах. Ему нечем дышать, он чувствует сильную жажду, и живот от голода, казалось, прилип к позвоночнику, но боли... той боли сейчас нет.
Вирд спускался куда-то вниз, он выбрал это направление просто потому, что так легче идти. Земля уходила у него из-под ног, от голода тошнота подступала к горлу, песок хрустел на зубах. Он спустился с холма, дальше нужно было взбираться наверх. Вирд понимал, что должен идти, иначе песок занесет его... Он должен идти... Но сил не осталось, никакой из его Даров не откликался, все его Пути Силы словно замело песком.
Вокруг все закружилось, Вирд упал на колени, затем медленно стал заваливаться на бок. Тело больше не слушалось его, как и Сила. Когда глаза уже закрывались, он разглядел среди желтой массы обнажившийся угол черного, как сама тьма, предмета.
Туман и боль...
Вирд не знал, на самом деле он перемещается в эти места -- город под куполом, песчаная буря... -- или это снится ему. Но предел его выносливости уже достигнут. Единственное, чему он радовался, когда попадал в новое место, это то, что боль отступала, не терзая его, и он мог думать о чем-то другом, кроме нее. Даже холод, от которого стынет кровь, невыносимая жажда, тошнота или забивающая дыхание пыль -- все же лучше, чем боль.
В этот раз, открыв глаза, он увидел над собою пожелтевшие кроны деревьев. Он вдохнул свежий воздух. Вирд не чувствовал ни сильного холода, ни удушающей жары. Был день, ярко светило солнце, а по синему-синему небу бежали белые облака. Вирд дышал с наслаждением. Он был настолько слаб, что с трудом мог пошевелиться. Ему хотелось остаться лежать так вечно, не двигаясь и не испытывая боли.
Вирд повернул голову: надгробие... Подобные каменные надгробия были и дальше, они окружали его со всех сторон. Когда-то давно, еще до Ары, он уже видел такое место -- это кладбище, тут тарийцы хоронят своих мертвых. Он среди мертвых! Вирд вскочил бы, но нашел в себе силы только медленно приподняться. Кладбище простиралось вокруг во все стороны света. Он не видел его краев. И он был один среди могил, истерзанный болью, истощением, своим собственным Даром, умирающий, но живой! Здесь было пусто и тихо, и здесь было... хорошо... Последняя мысль привела Вирда в ужас и добавила ему кроху силы: на кладбище хорошо лишь мертвому, а он -- живой! Хоть и не чувствует боли! Он живой!
Вирд встал и, пошатываясь, побрел меж могил, невольно вглядываясь в имена. Когда-то давно он умел читать, и сегодня тарийские слова, выведенные затейливыми завитушками, линиями и точками, обретали для него смысл. Внутри в солнечном сплетении что-то замерцало, фиолетовая мгла заполнила всего Вирда, и в ней стали загораться золотые звезды, которые каждый раз, когда он читал имя на надгробии, разрастались, превращаясь в лица людей: старые и молодые, красивые и отталкивающие, улыбающиеся и искаженные от гнева. Вирд брел, читая имя за именем, пока вдруг одно лицо не привлекло его внимание. Он остановился над могилой, вокруг который росли голубые цветы. Он прочел имя еще раз и упал перед ней на колени.
"Лисиль Фаэль". Вирд читал имя вновь и вновь только для того, чтобы снова увидеть ее лицо... Лицо его матери. Она улыбалась...
А Вирд плакал, согнувшись и припав к пожелтевшей траве и голубым цветам вокруг могилы. Его губы бесконечно повторяли: "Лисиль Фаэль... Лисиль Фаэль..." И она улыбалась. Казалось, он мог протянуть руку и дотронуться до ее щеки... "Мама... мама!"
-- Ты ее знал? -- спросил кто-то тихим голосом. Вирд вздрогнул и обернулся. Сколько времени прошло с тех пор, как он нашел могилу своей матери? Как долго он здесь?
За его спиной стояла пожилая женщина, седая, одетая в длинное синее платье, с накинутой на плечи серой шалью. Вокруг ее глаз застыло множество морщинок, делавших взгляд ласковым и необычайно теплым.
-- Ты не отсюда, юноша?
-- Как она умерла? -- спросил Вирд то единственное, что его сейчас волновало.
-- Лисиль? -- Женщина перестала улыбаться, и складка пролегла у нее между бровями. -- Она ненадолго пережила мужа. Так ты знал ее?
-- Она моя мама... -- ответил Вирд.
Женщина окинула его тревожным, недоверчивым взглядом.
-- Пожалуйста... -- попросил Вирд, слезы застилали глаза. -- Расскажите.
-- Ты ее сын? -- Голос женщины немного потеплел. -- Ты выглядишь очень... измученным. Наверное, пришел издалека?
-- Да.
-- Тогда давай сядем вот здесь. -- Женщина взяла его за руку, отвела к дереву, под которым находилась скамейка; она присела и потянула Вирда, чтобы тот тоже садился.
Как только он коснулся скамьи, напряжение в теле сменилось такой слабостью, что он пошатнулся и едва не свалился на землю. Женщина удержала его удивительно сильными руками, прислонив к спинке скамьи. Вирд смог взять себя в руки и выпрямиться только потому, что хотел выслушать ее рассказ, хотел этого сейчас больше, чем даже пить.
-- Пожалуйста... -- прошептал он пересохшими губами.
-- Она приехала сюда через месяц после смерти мужа, -- несмело начала женщина, все еще недоверчиво поглядывая на него. -- Она ждала... тебя, наверное, раз ты ее сын... Ей кто-то обещал, что привезет тебя сюда. Она поселилась у меня в доме, и мы подружились. Но... Лисиль никогда не рассказывала, почему она разлучилась с сыном. И о своем муже она не рассказывала... только то, что он умер. Она прождала месяц. Затем тяжело заболела и... даже столичный Целитель -- Мастер Силы, не смог ей помочь.
-- Кто?! -- голос Вирда прозвучал жестко, даже грубо.